— Теперь я уже вообще ничего не понимаю… — пробормотал я, не зная, что и думать.

— Ты тут не один такой, — усмехнувшись, сказала стоявшая рядом со мной Кассандра.

Профессор тем временем, прислонившись к дверному проему, о чем-то молча размышлял, — по всей видимости, он пытался найти объяснение тому, почему этот флаг оказался в этом месте.

Зал, в который мы так неожиданно проникли, представлял собой просторное помещение площадью примерно двести квадратных метров. Его стены, насколько я мог видеть, были полностью закрыты стеллажами и аккуратно поставленными друг на друга ящиками. В одном из его углов стояли большие бидоны и баллоны, а возле нацистского флага — два стула и грубо сколоченный стол, посреди которого под толстым слоем пыли все еще валялись какие-то документы, а по краям лежали стопки книг.

Мы взяли с пола свои факелы, и мексиканка первой пошла сквозь все еще витающую в воздухе пыль вглубь помещения. Идя неторопливым шагом, она внимательно оглядывалась по сторонам, пока ее взгляд не остановился на чем-то таком, что лежало на полу за столом.

Она тут же сделала шаг назад и поднесла ладонь ко рту.

— Что случилось? — встревоженно спросил я, быстро устремившись к Кассандре. — О Господи! — невольно вырвалось у меня, когда я приблизился к ней и посмотрел туда, куда смотрела она.

Когда к нам с Кассандрой подошел и профессор, Касси уже, сев на корточки, разглядывала свою «находку», представлявшую собой не что иное, как превратившийся в мумию труп военнослужащего, облаченного в черную униформу. В выражении его лица — лица, у которого уже не было глаз, — чувствовалась жуткая тоска, а в своих иссохшихся пальцах он держал фотографию женщины.

— Он был офицером СС, — без тени сомнения заявил профессор.

Мы с Кассандрой, не говоря ни слова, вопрошающе уставились на него.

— Смотрите, у него черная униформа и значок СС на лацкане, — пояснил профессор, показывая на труп. — Поэтому можно с полной уверенностью сказать, что он был офицером СС. А точнее, полковником, если судить по знакам различия на его униформе.

Мне все это показалось настолько нереальным, что у меня на несколько секунд даже возникло ощущение, что я сплю в постели в своей квартирке на мансардном этаже в Барселоне и что мне снится какой-то кошмарный сон.

— Посмотрите вот на это, — сказала мексиканка, без каких-либо колебаний засовывая первую фалангу своего указательного пальца в отверстие в виске мертвого нациста. — Этот тип, по-видимому, сам стрельнул себе в голову.

— Он все еще держит в руке пистолет, — согласился профессор, прикоснувшись к старому пистолету «люгер», который сжимала безжизненная рука эсэсовца.

— А зачем он стал бы это делать? — с удивлением спросил я, подходя к одному из стеллажей и видя, что, кроме ящиков с боеприпасами и инструментами, там свалены опечатанные мешки с мукой и рисом и множество консервных банок. — С едой у него здесь, похоже, проблем не было, — добавил я, беря и взвешивая на руке консервную банку, в которой, судя по рисунку на этикетке, была фасоль.

— Он, по-видимому, пришел в отчаяние, — прошептал профессор.

— Или очень сильно чего-то испугался… Этот бедняга зашел сюда, заблокировал единственный вход и затем пустил себе пулю в висок, — подытожил я, кладя банку обратно на полку. — Непонятно только, почему он это сделал.

— Что еще более непонятно, так это отсутствие здесь других трупов, — сказала Кассандра, вставая и оглядываясь по сторонам.

— А может, он был из тех, кто выжил, — предположил я.

— Выжил?.. Выжил после чего?

— А того, что происходило там, — ответил я, указывая на дверной проем, за которым находился огромный зал.

После того как мы тщательно обследовали буквально каждый уголок помещения, в котором находились, профессор, держа руки за спиной, начал прохаживаться туда-сюда с задумчивым видом.

— Мы забываем о вопросе, который имеет весьма немаловажное значение, — сказал он, разговаривая как бы сам с собой. — Что, черт возьми, здесь делали нацисты в 1940 году? Ведь уже тогда Бразилия отнюдь не была союзницей Германии, а потому они наверняка прибыли сюда тайно. Но… как? И, самое главное, зачем?

— А может, они были шпионами? — предположил я.

Касси, что, кстати, меня отнюдь не удивило, насмешливо фыркнула.

— Неужели в твою светлую голову пришло какое-то другое объяснение? — раздраженно спросил у нее я.

— Они наверняка были археологами.

— Ну да, — усмехнулся я. — Типичные археологические раскопки, проводимые эсэсовцами. Однако, если я не ошибаюсь, этим типам больше нравилось закапывать людей, нежели их выкапывать.

— По правде говоря, — вмешался в нашу с Касси словесную перепалку профессор, — сеньорита Брукс не так уж и не права.

Кассандра бросила на меня самодовольный взгляд. А еще показала мне язык.

— Известно, что нацисты организовывали археологические экспедиции в Тибет, в Северную Африку, в Южную Америку и даже в Антарктиду, — снова стал разглагольствовать бывший преподаватель истории, по-прежнему держа руки за спиной. — Задачей этих экспедиций был поиск археологических реликвий.

— Это напоминает мне какой-то из фильмов про Индиану Джонса.

— Нет, такое происходило на самом деле, — заявил профессор. — Этот чокнутый Гитлер был фанатиком оккультизма и мифологических цивилизаций и горел желанием найти подтверждение древности арийской расы, потомками которой, по его мнению, являлись немцы. Поэтому и до, и даже во время Второй мировой войны он отправлял экспедиции в различные уголки мира, ставя этим экспедициям задачу найти что-нибудь такое, что позволило бы ему доказать своему народу, что немцы имеют полное право властвовать над теми, кого он считал «низшими расами». Иными словами, над всем остальным человечеством.

— И вы полагаете, — сказала Кассандра, спокойно садясь на один из стульев, — что именно поэтому нацисты и приехали сюда?

— Я не исключаю такой возможности.

— Но… как они вообще нашли этот заброшенный город?

— Откуда я знаю? — Профессор Кастильо пожал плечами. — Возможно, им — точно так же, как и нам, — кто-то рассказал легенду о «древних людях» и они восприняли ее всерьез. Впрочем, этого мы уже никогда не узнаем.

— А может, и узнаем, — прошептал я.

Профессор и Кассандра, обернувшись, уставились на меня и увидели, что я, наклонившись над столом, перебираю валяющиеся на нем документы.

Беспорядочно лежавшие передо мной на столе листы сильно пожелтели, но на них по крайней мере не было плесени. В центре стола находилась керосиновая лампа, поставленная на потертый экземпляр книги «Майн кампф» — «Моя борьба», — написанной Адольфом Гитлером, а в дальнем левом углу лежали аккуратной стопкой четыре толстенные тетради с поблекшими обложками из коричневой кожи. На лицевой стороне каждой обложки был вытиснен позолоченный имперский орел, держащий в когтях свастику, а над ним виднелась надпись: «Ahnenerbe».

— Аненербе? — спросила Кассандра. — Это что, фамилия вот этого мертвого офицера?

— Вряд ли, — ответил профессор, почесывая затылок. — Это слово мне о чем-то напоминает… По-моему, «Аненербе» — это какая-то организация. Она вроде бы входила в состав СС и занималась оккультизмом. Или чем-то в этом роде.

— Возможно, она занималась по заданию Гитлера и археологическими раскопками, — предположила мексиканка.

— Да, вероятно, однако придется порыться в архивах для того, чтобы…

Профессор продолжал говорить, но я его уже не слушал. Я не обладал даже мизерными познаниями в немецком языке, но, открыв первую из тетрадей и увидев написанный от руки весьма небрежным почерком текст, в котором имелись замысловатые рисунки, какие-то непонятные мне символы и пометки на полях, сразу же понял, что это что-то вроде записной книжки или дневника. Возможно, тетрадь эта принадлежала мертвому нацистскому офицеру, лежавшему за моей спиной с пулевым отверстием в виске.