Самолет «Ди-Си-9» компании «Авиатека» летел над огромным зеленым пространством, которое с первого взгляда напоминало океан, окутанный легким утренним туманом. Эдакая огромная изумрудная равнина без единого выступа и без каких-либо границ… Самолет уже давно начал снижаться, готовясь к посадке, а я, прильнув лицом к иллюминатору, все никак не мог увидеть, куда же он собирается садиться. Более того, за последние полчаса полета я не видел среди простиравшихся внизу непроходимых лесов ни малейших признаков цивилизации: ни дорог, ни населенных пунктов, ни хотя бы какой-нибудь отдельно стоящей хижины. Одни только деревья — и больше ничего. Мне даже стало казаться, что пилот собирается приземляться не на взлетно-посадочную полосу, а прямо на стелющиеся сплошным ковром заросли деревьев.

Лишь за несколько секунд до того как самолет коснулся колесами бетона, я увидел в иллюминатор несколько небольших белых зданий, окруженных антеннами и радарами — неотъемлемыми атрибутами любого аэропорта. Самолет проехал по взлетно-посадочной полосе мимо выстроившихся в ряд военных вертолетов и затем подрулил к скромному терминалу, где над входом висела бросающаяся в глаза своими крупными красными буквами надпись на испанском языке: «Добро пожаловать в Гватемалу». Мы, к своему удивлению, очень быстро — и без необходимости задабривать чиновников «чаевыми» — прошли паспортный и таможенный контроль и сразу же пересели на самолет местных авиалиний, который затем доставил нас в малюсенький аэропорт пыльного захолустного городка Санта-Элена, находившегося в приграничной зоне прямо посреди тропического леса в гватемальском департаменте Петен.

Выйдя из крохотного здания аэропорта и поставив свои дорожные сумки прямо на тротуар, мы стали смотреть по сторонам, чувствуя, что местное тропическое солнце даже в этот утренний час начинает хорошенько припекать.

— Вот ведь черт! — пробормотала, бросив недовольный взгляд на солнце, Кассандра. — И тут нам придется потеть.

— Успокойтесь, девушка, — насмешливо сказал профессор. — По сравнению с Сахарой тут просто курорт.

— Ладно, курорт или не курорт, а нам нужно немедленно найти себе какой-нибудь транспорт. — Я поднял с тротуара свою сумку и взвалил ее на плечо. — Пойдемте.

Мы сели в допотопное такси, которое, хотя и жутко тарахтело, все ж таки доставило нас за каких-нибудь пять минут к автотранспортному терминалу «Транспортес Пинита», расположенному в самом центре населенного пункта, в который мы только что прилетели. Я подумал, что в такой глухомани люди, пожалуй, вряд ли могут найти себе занятие, кроме археологии или контрабанды ценных пород древесины и экзотических животных.

И в самом деле, из тех прохожих, которые нам встретились на улице, лишь немногие не были похожи на археологов.

Пообщавшись с людьми возле терминала, мы без труда нашли водителя, который согласился доставить нас на своем пикапе туда, куда мы только пожелаем — конечно же, в обмен на соответствующую сумму в американских долларах. Используя этого водителя — его звали Марио — в качестве гида, мы потратили остаток утра на покупку различного снаряжения, которое, с нашей точки зрения, могло нам понадобиться, но которое мы по вполне понятным причинам не могли привезти с собой на самолете: кирки, лопаты, мачете, веревки, три гамака. Мы также купили несколько упаковок бутылей с питьевой водой и различные продукты питания. Все свои приобретения мы складывали в нанятый нами пикап — «Тойоту-Хайлюкс» с двойной кабиной. Наконец, решив, что теперь-то мы уж точно сможем прожить в тропическом лесу пару недель, и наполнив бак пикапа бензином, мы выехали в южном направлении. Конечным пунктом этого путешествия был поселок Кампамак, расположенный на берегу впадавшей в Усумасинту речки Ла-Пасьон. Там мы рассчитывали нанять лодку и доплыть на ней вместе со всем своим снаряжением до руин древнего города Яшчилан.

Пикап, тарахтя, тащился по грунтовой дороге, пролегающей по сельве департамента Петен и соединяющей Санта-Элену с городком Кобан. Если и есть на свете место, где можно, сидя в автомобиле, в два счета отбить себе поясницу, то, конечно, на этой дороге. Впрочем, наши мучения в какой-то степени компенсировались прекрасными видами тропического леса, где деревья стояли сплошной стеной и достигали тридцати, а то и сорока метров в высоту. Дорога, если ее можно было назвать дорогой, казалась среди этой буйной растительности совершенно неуместной — словно разрез, изуродовавший здоровое тело сельвы.

— Жаль… —неожиданно прошептала Кассандра, разглядывая в окошко окружающую нас зеленую массу.

— Чего тебе жаль? — спросил я.

Она резко обернулась, вероятно удивившись тому, что я расслышал ее шепот.

— Да так, ничего, — ответила Касси. — Просто мы находимся сравнительно недалеко от развалин самого грандиозного из городов майя, и мне хотелось бы заехать на них взглянуть.

— Ты имеешь в виду Тикаль?

— Да, легендарный Тикаль. Мне говорили, что по своей архитектуре и красоте окружающей природы с ним может сравниться разве что Мачу-Пикчу.

— Да, впечатляющее там, наверное, местечко.

— Не наверное, а точно, — убежденно сказала Кассандра. — Даже Джордж Лукас выбрал это место для съемок своих «Звездных войн».

Я взял Касси за руку и слегка улыбнулся.

— Как бы там ни было, могу тебя утешить лишь тем, что, скорее всего, в Яшчилане нас ждет столько культуры майя, что она нам еще надоест.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому что, кроме борьбы с иероглифами майя и тайнами тамплиеров, нам еще предстоит побороться и с тамошними кусающимися, царапающимися и жалящими тварями, которые ждут не дождутся, когда мы к ним приедем. Уж они-то сумеют оказать нам «теплый» прием.

Наконец, преодолев почти семьдесят километров по пыльной и покрытой рытвинами дороге, мы выехали на берег реки Ла-Пасьон, где нам предстояло расстаться с Марио, а заодно и с его компакт-диском с нескончаемыми хитами группы «Мачо из Кулиакана», которыми он мучил нас в течение всего пути. Мы выгрузили из пикапа все свое имущество, а затем немного прошлись, чтобы размять ноги. После этого мы позавтракали цыпленком и жареными бананами в ржавой металлической будке, которая считалась здесь придорожным баром. Подкрепившись, мы втроем отправились на поиски лодочника — нам нужна была достаточно большая лодка, чтобы на ней можно было сплавиться со всем нашим снаряжением вниз по реке.

Менее чем через час мы уже плыли по Усумасинте на оснащенной мотором каюке, огибая огромные камни, торчавшие за каждым изгибом этой реки в самом неподходящем месте, и решительно устремляясь в бесчисленные быстрины, которые благодаря искусству Пабло, нашего лодочника, нам удавалось благополучно преодолевать.

Когда мы оказались на относительно спокойном участке реки, я, стараясь не раскачивать лодку, перебрался поближе к Пабло.

— Вот уж не думал, что Усумасинта окажется такой бурной рекой! — крикнул я, старясь заглушить своим голосом шум мотора.

— Это еще пустяки, сеньор! — крикнул в ответ Пабло. — Ниже того места, где я вас высажу, речушка становится и в самом деле очень прыткой!

— В таком случае, — заметил я, — остается только порадоваться, что мы сойдем на берег раньше, а то мне кажется, что плыть по этой реке довольно опасно.

Пабло, держа руку на руле, в знак согласия кивнул, а затем снова сосредоточил все свое внимание на реке, потому что течение впереди нас опять убыстрялось, превращаясь в хаос из белой пены и коричневой воды, грохочущей возле огромных камней, которые иногда полностью накрывались волнами и пропадали из виду.

Мы спускались вниз по реке в течение более чем пяти часов, и уже начало смеркаться, когда Пабло вдруг снизил обороты мотора, и тот заработал так тихо, что стали слышны звуки, доносившиеся из окружавшего нас со всех сторон тропического леса. Показав рукой на видневшееся над верхушками деревьев громадное сооружение из серого камня, он выкрикнул всего лишь одно слово, однако все мы услышали в его голосе искреннее восхищение и страх:

— Яшчилан!

В опустившихся сумерках выгрузка с лодки на берег среди густых тропических зарослей оказалась совсем не таким романтическим занятием, каким я представлял ее себе в течение нашего многочасового пути. Это объяснялось тем, что все москиты мира, как нам показалось, вдруг дружно решили прилететь в эту точку земного шара и атаковать незваных гостей. Однако у меня не было никаких сомнений в том, что уже на следующее утро я с лихвой возмещу временно возникший дефицит романтики.

Условившись с Пабло, что он приедет через две недели и привезет нам питьевую воду и продукты питания, мы простились с ним. Какое-то время мы смотрели на стремительно удалявшуюся лодку и, когда она полностью исчезла из виду, в полной мере осознали, что теперь мы остались в тропическом лесу совершенно одни и без какой-либо связи с внешним миром.

Однако через несколько секунд неугомонные москиты вывели меня из задумчивого состояния и я, открыв свою сумку, поспешно достал из нее дорожную аптечку.

— Держи, — сказал я Кассандре, протягивая ей прозрачный флакон с красной жидкостью. — Натри этим все открытые места на теле.

— А что это? — поинтересовалась она, посветив на флакон фонариком.

— «Оралдин». Он немного липкий, но зато его боятся москиты. Вот увидишь, они не будут тебя кусать.

Кассандра подняла голову и направила свет своего фонарика на меня.

— Жидкость для полоскания рта? Ты что, шутишь? А какого-нибудь нормального средства от москитов у тебя нет?

— Лучше уж послушайся моего совета, Касси. Здесь очень много различных типов москитов, и ни одно из существующих средств не способно отпугнуть их всех. А если ты натрешь себе кожу вот этим, — настойчиво произнес я, показывая на флакон, — то есть гарантия, что ни одна тварь к тебе даже не подлетит.

— Какая гадость! — Кассандра с отвращением посмотрела на содержимое флакона. — Но раз уж другого выхода нет, то придется натереться ею, а иначе меня тут сожрут живьем.

Тщательно намазав открытые участки кожи красной жидкостью, Касси передала флакон профессору, который отнесся к этому средству с таким же скептицизмом, как и она, но, тем не менее, все же последовал ее примеру. Затем профессор отдал флакон мне, и я тоже тщательно натер себе кожу липкой красной жидкостью. Решив таким образом проблему с москитами, я предложил своим друзьям плотно поужинать, а затем сразу лечь спать, потому что следующий день обещал быть долгим и тяжелым.

Пока мы ели при свете своих фонариков спагетти с болонским соусом, вокруг нас вились мириады кровососущих насекомых, которые хотя и не кусали нас, но своим жужжанием так действовали на нервы, что невольно возникало желание бросить ужин и укрыться от этих тварей, нырнув в реку. К счастью, когда стало совсем темно, москитов значительно поубавилось, и мы, воспользовавшись этим, побыстрее доели спагетти и, достав свои гамаки, стали крепить их к деревьям, стоявшим вокруг маленькой поляны, которую мы использовали в качестве трапезной.

Закрепив свой гамак, я проверил упругость стволов деревьев, к которым я его привязал, затем смазал обернутые вокруг стволов веревки специальным маслом, отпугивающим муравьев, и отправился помогать своим товарищам.

Увидев, что Кассандра, у которой, как я понял, имелся кое-какой опыт пребывания в лесу, идеальным образом закрепила свой гамак, я подошел к профессору, уже заканчивавшему в этот момент обвязывать веревку вокруг ствола.

— Извините, проф, но вам, боюсь, придется все переделать.

Кастильо, обернувшись, невольно ослепил меня светом своего фонарика.

— Переделать? С чего бы это, позволь тебя спросить? Лично мне кажется, что я все сделал прекрасно.

— Да нет, о «прекрасно» не может быть и речи. Все очень плохо. Проблема в том, что ваш гамак висит слишком близко к земле.

Взглянув, профессор оценил расстояние, отделявшее гамак от земли.

— А мне кажется, что вполне нормально. Я не хочу упасть с высоты, когда буду вставать утром.

— Ну, вам виднее, — равнодушно сказал я, пожимая плечами. — Однако когда вы заберетесь в гамак, он под вашим весом провиснет сантиметров на тридцать-сорок. Поэтому, зная, что тут наверняка водятся необычайно ядовитые змеи, скорпионы, тарантулы и прочие симпатичные лесные обитатели, я бы на вашем месте закрепил гамак повыше. Но если вам на все это наплевать, то я не буду приставать к вам со своими советами.

С этими словами я отвернулся и пошел прочь, слыша, как за моей спиной чертыхается профессор и как трутся о кору дерева перевязываемые им веревки.

Я забрался в свой гамак, установил москитную сетку и, пробормотав себе под нос «Спокойной ночи!», позволил усталости окончательно одолеть меня. И тут, когда я закрыл глаза и расслабился, до меня стали доноситься звуки тропического леса. Из окружавшей нас непроницаемой тьмы слышались завывания обезьян, хлопанье крыльев неведомой мне ночной птицы, шорох в кустах, по которым ползал какой-то безобидный грызун. Внимая этим звукам, я уснул с мыслью о том, что, как несколько лет назад объяснил мне один коста-риканский биолог, кровожадные ягуары убивают своих жертв очень тихо, и первый звук, благодаря которому вы догадаетесь о присутствии ягуара, будет и последним звуком, услышанным вами при жизни.

Первые лучи утреннего солнца упорно пытались пробиться сквозь густой балдахин, состоявший из миллионов листьев тропических деревьев, почти полностью скрывавших от нас небо; шумные попугаи ара переругивались между собой, сидя на высоко расположенных ветках, а целая семейка обезьян-капуцинов с любопытством наблюдала за нами с близлежащего бумажного дерева.

Лежа в гамаке, я смотрел, как великолепный тукан стремительно перелетает с одного дерева на другое. И тут, нарушая всю эту утреннюю идиллию и заставляя живых существ во всей округе замолкнуть, из глубины леса донесся зычный рев, от которого у меня волосы встали дыбом, а состояние приятной утренней дремы, в котором я пребывал, моментально улетучилось.

— О господи, ягуар! — с ужасом воскликнул профессор.

— Успокойтесь, проф, — стараясь сохранять невозмутимость, произнес я. — Никакой это не ягуар.

— Как не ягуар? — удивился профессор, приподнимаясь в своем гамаке. — Хочешь сказать, что это кот? Неужели ты не заметил, что даже птицы притихли?

— Нет, это не кот, проф. Это обезьяна.

Даже не глядя на профессора, я был уверен, что он, сидя сейчас в гамаке, нахмурился.

— Издеваешься надо мной? Обезьяны такого рева не издают!

— Улисс прав, профессор, — вмешалась Касси. — Звуки, которые вы только что слышали, — это сигнал самца обезьяны-ревуна, предупреждающего, что эта территория принадлежит ему.

— Ну и напугала же меня эта чертова обезьяна! Я едва не наложил в штаны! — сердито пробормотал профессор. Он стал внимательно всматриваться в густую листву, откуда донесся рев, словно пытаясь увидеть напугавшую его обезьяну.

— В этом нет ничего удивительного. В качестве утешения могу вам сообщить, что все, кто впервые слышит этот рев, пугаются не меньше вас.

Окончательно проснувшись от услышанного нами «сигнала» самца-ревуна, мы вылезли из гамаков, тщательно осмотрели свою верхнюю одежду и обувь и, не найдя в ней ни пауков, ни змей, быстренько оделись. К нашему удивлению, утро, в отличие от жаркой и душной ночи, было довольно прохладным, а потому нам пришлось достать из дорожных сумок и надеть на себя еще по одной рубашке.

— Ну и ночка! — ворчливо сказала Кассандра. — Мало того, что я не привыкла спать в гамаке, так еще и всякие твари орали в лесу, жарища была жуткая, а от этого гнусного средства, которым я намазалась, ко мне все прилипало. Мне удалось поспать часа два, не больше.

— Часа два?! — ухмыльнувшись, переспросил профессор. — Да тебе крупно повезло! Я спал не больше десяти минут.

— Вот и прекрасно, — спокойно произнес я, доставая банку с кофе. — Зато будете крепче спать следующей ночью.

— Спасибо, утешил… — пробурчал себе под нос профессор.

Касси, засунув руку в свою дорожную сумку и порывшись там, достала полотенце.

— А я перед завтраком хочу искупаться в реке, — решительно заявила она, — Не могу больше чувствовать себя такой потной и липкой.

— Будь поосторожнее с течением, — предупредил я, отрывая взгляд от горелки. — И не угоди в пасть к кайманам.

— У берега, где мы сходили с лодки, нет никаких течений. А если учесть, что я умираю от голода, то это кайманам нужно остерегаться, как 6ы не угодить ко мне в пасть. Так что до встречи, — сказала Касси, а затем, уже удаляясь, добавила: — Кстати, тосты мне нравятся с маслом, а круассаны — хорошо подогретыми!

Набив желудки приготовленной на скорую руку едой, спрятав продукты в надежное место, чтобы их не утащили местные лесные клептоманы типа коати, наполнив фляги питьевой водой из пластиковых бутылей и уложив снаряжение, которое могло нам понадобиться, в сумки, мы отправились к руинам Яшчилана.

Мы шли по узенькой тропинке, внимательно глядя себе под ноги, потому что нам отнюдь не хотелось случайно наступить на какую-нибудь из ядовитых змей — например медянку, — которых, как сообщил нам лодочник Пабло, в здешних местах было больше, чем муравьев. Тропинка вилась параллельно реке среди густого кустарника, а слева и справа от нее высились огромные бумажные деревья и красные кедры. Минут через десять ходьбы мы уже увидели первые развалины сооружений древних майя. Поначалу это были всего лишь груды камней, едва заметных среди разросшегося кустарника, однако метров через двести мы натолкнулись на впечатляющую квадратную площадь, окруженную мощными сооружениями с прямоугольным основанием и ступенчатыми фасадами. Фасады эти были похожи на лестницу с гигантскими ступенями, в каждой из которых виднелись ниши размером с небольшую комнатку. На каменных стенах ниш еще издалека угадывались вырезанные иероглифы. На самой площади росло примерно два десятка молодых деревьев: их корни уходили в землю между каменными плитами, устилавшими почти всю ее поверхность. Чуть дальше виднелась еще одна площадь — примерно таких же размеров, соединенная с первой узким проходом между постройками.

Мы шли молча, испуганно оглядываясь по сторонам и не решаясь произнести хотя бы слово, чтобы передать охватившие нас чувства. Царившую здесь торжественную тишину нарушал лишь глухой гул бурной Усумасинты, протекавшей справа на расстоянии менее ста метров от руин, да еще легкое хлопанье крыльев попугаев ара, которые обычно вели себя очень шумно, но в этом месте, как мне показалось, даже они боялись издать малейший звук.

Я еще никогда не бывал в местах, подобных этому, а потому мое сердце невольно сжималось уже от одного только вида таких величественных и малопонятных для меня строений. Ни одно из возведенных человеческими руками творений, которые мне раньше доводилось видеть, не могло сравниться с тем, что было здесь. У меня возникло ощущение, что я либо смотрю научно-фантастический фильм, либо вообще нахожусь на другой планете.

И даже царившая здесь тишина казалась какой-то нереальной.

Жизнь в этом городе угасла много-много веков назад, однако его развалины производили такое впечатление, как будто в них таилось нечто живое, и это живое относилось к незваным пришельцам явно недоброжелательно.

Испытывая едва ли не благоговение, мы стали бродить среди развалин, останавливаясь у каждой каменной стелы, которая более-менее хорошо сохранилась. Эти древние стелы были украшены барельефами и иероглифами, и мы фотографировали их весьма кстати прихваченным с собой цифровым фотоаппаратом.

Мы посвятили все утро осмотру руин, и к полудню у нас сложилось довольно четкое представление о планировке древнего города майя и взаимном расположении его основных сооружений — храмов, жилищ знати и жрецов, различных каменных стел. Многие строения были украшены странными рисунками, смысл которых мне был, конечно же, непонятен. Самым величественным сооружением среди всего архитектурного ансамбля была пирамида, построенная на вершине пологого холма, примыкавшего к площади, которую мы обнаружили сегодня утром самой первой. Именно эту пирамиду, а точнее, ее возвышавшуюся над кронами деревьев верхушку, мы увидели вчера, когда причаливали на лодке Пабло к берегу. Вблизи она оказалась еще более величественной, а на ее вершине находилась надстройка — по-видимому, святилище — с большим фронтальным входом и несколькими внутренними помещениями, стены которых кое-где были покрыты иероглифами. Оттуда, с вершины пирамиды, открывался превосходный вид на весь архитектурный комплекс, и я, стоя там, смог оценить предусмотрительность основателей города, построивших его на участке, который почти со всех сторон огибала бурная река. С внешним миром этот город был соединен лишь узкой полоской земли, заблокировать которую в случае нападения врагов не составило бы большого труда.

Когда солнце начало потихоньку клониться к закату, мы решили вернуться. Спустившись с «пирамиды на холме» по длиннющей каменной лестнице, простирающейся аж до основания холма, мы прошли мимо стоявшей там каменной стелы, пересекли площадь, которую стали называть теперь Центральной площадью, и отправились по уже знакомой тропинке в свой лагерь.

Я занялся благоустройством лагеря и приготовлением пищи, а Касси и профессор, усевшись рядом, стали сопоставлять свои записи и обсуждать то, на что они сегодня обратили внимание. Закончив свою работу, я подошел к ним. Они в этот момент склонились над портативным компьютером, питающимся от солнечной батареи, и начали переписывать на жесткий диск сделанные сегодня фотоснимки, чтобы затем рассортировать их в зависимости от места съемки.

— Вы, я вижу, решили сосредоточиться на иероглифах, — сказал я. — Вы их уже все сфотографировали?

— Как бы не так! — оживившись, воскликнула Касси. — Всего лишь малую часть. Их там еще несколько тысяч.

— По правде говоря, мне непонятно, зачем вы этим занимаетесь. Даже если вы сфотографируете абсолютно все эти странные рисунки, у вас уйдут целые годы на то, чтобы перевести их на испанский язык, а в конечном счете может выясниться, что они не несут никакой информации, которая помогла бы нам найти то, что мы ищем.

— В этом ты абсолютно прав, — с беззаботным видом согласилась Кассандра, — особенно если учесть, что никто из нас двоих, — она показала на себя и профессора, — не является специалистом по иероглифической письменности майя.

— Ты шутишь?!

— Вовсе нет, Улисс, — спокойно произнес профессор. — У меня нет об этой письменности ни малейшего представления, а сеньорита Брукс, насколько я вижу, знает о ней немногим больше, чем я.

— Тогда какого черта вы этим занимаетесь?

— Мы готовим базу данных, — уклончиво ответил профессор.

В начале этого разговора мне казалось, что они шутят, но теперь я всерьез забеспокоился.

— Если я вас правильно понял, вы собираетесь потратить время, которое мы пробудем здесь, на фотографирование нескольких тысяч иероглифов, заведомо зная, что все равно потом не сможете прочитать их, да?

— А вот этого я не говорила, — возразила Кассандра.

— Как это не говорила? Вы только что признались, что ни один из вас ничего не смыслит в этих иероглифах!

Кассандра, улыбнувшись, легонько похлопала ладошкой по лежавшему у нее на коленях портативному компьютеру.

— Мы — не смыслим, — сказала она, а затем, посмотрев с почти материнской нежностью на компьютер, добавила: — А он — еще как смыслит. — Она улыбнулась и кивнула на экран. — По правде говоря, тут нет ничего сложного. На этом компьютере установлена программа, разработанная моими коллегами по университету. Она, правда, еще толком не испытана, но мои коллеги все же любезно согласились передать мне ее через Интернет.

— А как она работает?

— Принцип работы этой программы заключается в том, что она сравнивает фотографические изображения иероглифов с содержанием прилагаемой к ней базы данных, в которую занесено большинство из известных иероглифов майя с указанием их возможных значений. — Продолжая рассказывать, Касси вывела на левую часть экрана один из сфотографированных ею иероглифов, напоминавший голову ягуара со странным хоботом, задранным вверх. — Компьютер просматривает всех возможных «кандидатов», определяет, какой из них является наиболее подходящим, и через несколько секунд… — Касси замолчала, наблюдая за тем, как в правой части экрана появился рисунок, очень похожий на сделанный ею фотоснимок, — бах! и мы получаем его перевод на испанский язык. В данном случае программа сообщает, что иероглиф соответствует слову «Соц», то есть названию четвертого месяца календаря майя.

— Мне даже не верится. Как может компьютер идентифицировать рельеф, представленный на двухмерной фотографии?

— В этом-то и состоит главная особенность, потому что эта компьютерная программа на самом деле ничего не идентифицирует. Она просто сравнивает сочетания светлых и темных точек на фотографии и рисунках из базы данных и делает это до тех пор, пока не натолкнется на сходное изображение.

Профессор, слушая Кассандру, кивал с таким видом, как будто она излагала прописные истины.

— Я все равно ничего не понимаю, — признался я.

— Тогда давай я приведу тебе пример. Ты видел когда-нибудь фильм про полицию, в котором снимают оставленные преступником отпечатки пальцев, а затем при помощи компьютера проверяют наличие схожих отпечатков в имеющейся у полиции базе данных?

— Да, конечно.

— Так это то же самое. Программа, которую мне предоставили коллеги по университету, не имеет ни малейшего понятия об иероглифике майя — она всего лишь анализирует сочетания светлых и темных точек на фотографии и ищет среди имеющихся в базе рисунков тот, у которого были бы примерно такие же сочетания.

— Теперь понятно… — сказал я, кладя руку на плечо Кастильо. — А если мы вместо фотографии иероглифа майя введем в компьютер фотографию профессора в его смешных штанишках…

— Скорее всего, он покажет тебе самый похожий на него иероглиф и сообщит его возможные значения.

— Давай проведем эксперимент!

Профессор отстранил мою руку и посмотрел на меня поверх очков.

— А почему бы не провести эксперимент над тобой? — сердито спросил он. — Мы тогда узнали бы, был ли у майя иероглиф, символизирующий такого пустомелю, как ты.

Мы стали упорядочивать информацию, полученную нами в ходе нашего первого знакомства с развалинами Яшчилана, а заодно обсуждать свои планы на завтра. В частности, мы собирались тщательно осмотреть все до единого сооружения, чтобы затем вместе проанализировать результаты исследования.

Незаметно подкрался вечер, а вслед за ним и тропическая ночь с ее многообразием издаваемых различными живыми существами звуков. Следуя уже установившейся процедуре подготовки ко сну, мы намазались жидкостью для полоскания рта, поужинали в обществе бесчисленных москитов, а затем каждый забрался в свой гамак — под защиту москитной сетки.

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы выключили фонарики, и вся округа погрузилась в темноту.

А ведь с тех самых пор, как человек стал человеком, больше всего на свете он всегда боялся темноты. И мы трое, конечно же, не были исключением.

Потея от жары в своих гамаках, мы тщетно пытались заснуть, а вокруг, причем очень близко, шевелились кусты, дрожала листва, раздавались жуткие крики животных, словно предупреждая о надвигающейся опасности… Если хорошенько прислушаться, то можно было даже различить — или же просто вообразить себе, что в данном случае было почти одно и то же, — как покрытые чешуйками длинные тела рептилий чиркают по влажной почве тропического леса.

Человеку очень трудно заснуть, когда он чувствует себя абсолютно беззащитным перед смертью, которая может нагрянуть в любой момент, причем в самых различных формах: то ли это будет внезапное нападение голодного ягуара, то ли укус незаметно подкравшейся ядовитой змеи, то ли просто укус комара, являющегося носителем вируса малярии или тропической лихорадки.

Тропический лес — это среда, весьма далекая от цивилизации. Она находится на другом конце мира, который мы считаем покоренным людьми и по которому шагаем с гордо поднятой головой, наивно веря в иллюзию собственной безопасности.

Тропический лес — это место, где человек неожиданно для самого себя начинает осознавать, что он — всего лишь бесшерстная обезьяна, которую запросто могут убить, не спрашивая ни у кого разрешения и не обосновывая своих действий, очень многие из самых невзрачных лесных тварей. В тропическом лесу ты переосмысливаешь суть борьбы за существование и уже по-новому смотришь на свои прежние ежедневные хлопоты и заботы. В тропическом лесу ты очень быстро приходишь к пониманию того, что тебя не защитит никакой бог, что книги жалоб здесь нет и что, хотя ты сейчас здоров и жизнерадостен, всего лишь через секунду можешь стать просто куском мяса. И никто здесь не будет играть на похоронах усопшего и собирать пожертвования его родственникам.

Тропический лес, как и война, тесно связан со страхом, болью и смертью. А еще с переосмыслением ценностей.

Тропический лес — это жизнь в ее экстремальных проявлениях.