Письма, извещения, рекламные проспекты, счета, накопившиеся за время моего пребывания во Франции, посыпались из плотно набитого абонентного ящика, едва я открыла створку. Выхватила из груды несколько писем наиболее, как мне показалось, важных и принялась читать их здесь же, на почте.
«Сезанн, Роден, Гоген, Боннар, Ван Донген, Шагал, Сутин, Пикассо, Брак, Тулуз-Лотрек, Дюфи, Матисс, Камиль Клодель, Кандинский, Леже, Фужита, Ле Корбюзье, Цадкин, Вазарелли… и десятки художников, которые составляют сегодня славу и честь музеев во всем мире, были представлены публике в Salon d'Automne.
А теперь и Вы, дорогая Мадам, значитесь в числе постоянных участников «Салона», и это дает Вам право на персональную выставку в его рамках».
Неужто Парижу изменяет его пресловутое чувство меры, вкус и, всего обидней, чувство юмора? Очевидно другое: письмо предполагает наличие чувства юмора у получателя.
Париж, отдадим ему должное, прекрасно умеет использовать звучные имена тех, кого когда-то уморил равнодушием и голодом. Импресарио, коллекционер, маршал, игрок, шулер — город, если разобраться, не менее талант-лив, чем честолюбивые провинциальные юноши, возведенные им, многие посмертно, в ранг super star. Счастливым их альянс с Парижем не назовешь, судьбоносным — наверняка. Вот и снимает город по-хозяйски вольготно дивиденды и сливки с прославивших его имен.
Сегодня «Осенний салон» изрядно утратил прежнее высокое реноме, потому, видимо, что слишком долго и интенсивно его эксплуатировал. «Салон» — разросшийся мастодонт, без меры всеядный и самодовольный (700 участников из 25 стран).
И все же я рада стать постоянным членом ассоциации. Ведь «Салон» проходит под эгидой музея Гран Пале. Ежегодно дирекция организует грандиозную встречу художников с галерейщиками, и шальная удача, бывает, просвистит возле уха…
— Эй ты, ты что, оглохла, я к тебе обращаюсь! Уезжала, да? А то исчезла вдруг.
Мужчинка небольшого роста, смуглый, тонкокостный и бесцеремонный (весь этот поток эпитетов прекрасно заменим одним словечком «плюгавый»), радостно осклабясь, рассматривал меня в упор. Я, женщина значительная, вызываю прилив восторга у такого типа мелюзги.
— Всегда ты здесь крутишься, я тебя вижу в разное время дня, это значит, у тебя нет работы. Что, в институте преподаешь? Да не стесняйся, нет у тебя работы. Это там вы все в институтах преподавали, знаем, знаем. Русская-то русская, а сережки наши, йеменские носишь. Хочешь, я тебе еще одни сережки подарю? Нет, лучше слушай, у нас семейное дело в Неве-Цедеке — йеменская столовая. Так я возьму тебя туда мыть посуду. Будешь покладистой, через год станешь официанткой. Гарантирую!
Второе прочитанное мною письмо было как раз с места работы. Меня поздравляли с продвижением и, соответственно, прибавкой к зарплате. «Вы числитесь среди немногих педагогов, которым предлагается подать документы на звание доцента. Через год, мы надеемся (но не гарантируем), Вы сможете получить это звание».