Прекрасная лгунья

Гамильтон Диана

Чтобы выручить из беды свою сестру-близняшку, Милли выдает себя за нее. Некоторое время ей удается всех дурачить, но вскоре красавец Чезаре раскрывает ее тайну, однако не спешит публично разоблачить девушку. Что же задумал этот итальянец?..

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Попросив таксиста подождать, Чезаре Сарачино ступил на мокрый тротуар и решительно направился к мясной лавке в конце узкой улочки.

Нанятый им сыщик без труда выяснил адрес ее вдовой матери. Сам он не видел, чтобы Джилли возвращалась именно сюда, да и вообще вряд ли она поселилась в квартире над лавкой мясника в небольшом тихом городке. Ей всегда нужны были яркие огни и вольная мужская компания. Блеск и гламур.

Вряд ли она здесь, но ее мать может знать, куда она отправилась после своего внезапного исчезновения с виллы. Джилли Ли — неплохое имечко для первоклассной суки — заслуживала наказания. Он найдет ее и отвезет обратно в Тоскану, он потребует расплаты, положит конец ее охоте за богатым мужем и воровству и заставит выполнять ту работу, на которую она была нанята.

Его губы сложились в горькую складку. Судя по тому, как идут дела, нужда в Джилли надолго не затянется. Бабушка слабеет день ото дня, хотя надо признать — когда появилась Джилли, она заметно взбодрилась.

— Никаких симптомов определенной болезни нет, — сказал доктор три месяца назад. — Но вашей бабушке далеко за восемьдесят, и она вдовствует… уже сколько лет?

— Тридцать.

— И один за другим на ее глазах уходили ее ровесники. Тело неуклонно слабеет, и пропадает желание жить дальше.

Не желая смириться с тем, что он потеряет бабушку, Чезаре решил найти для нее подходящую компаньонку.

— Кого-то, кто будет мне читать, пока я вышиваю? Будет скучно рассказывать, какая безобразная нынче молодежь, да надоедать воспоминаниями о своей далекой молодости? — Бабушка похлопала Чезаре по руке и улыбнулась своей доброй улыбкой. — Думаю, это ни к чему.

— Пусть кто-то составляет тебе компанию.

— Роза моя компания.

— У Розы полно дел по дому. Она не может ходить с тобой по саду.

Она сухо на него взглянула.

— Там полно садовников, найдется кому меня поднять, если я вдруг упаду. Ты на это намекаешь?

Чезаре сжал ладонями ее хрупкие запястья.

— Я все свободное время провожу здесь, на вилле, но все равно часто меня нет. И конечно, я беспокоюсь о тебе. Ты взяла меня к себе, когда я был сопливым мальчишкой. Ты заботилась обо мне, а теперь позволь мне позаботиться о тебе.

Нигде не сказано, что компаньонка должна страдать слабоумием.

Чезаре сам дал объявление, посулил высокую зарплату, сам присутствовал при собеседованиях и живой интерес в глазах бабушки заметил, лишь когда появилась Джилли Ли.

При первой встрече девушка показалась ему смутно знакомой. Уж не это ли лицо мелькало в ночном клубе во Флоренции, куда он водил своего американского клиента, пожелавшего развеяться? Хотя все эти охотницы за мужьями выглядят одинаково — длинные белокурые волосы, пухлые ярко-красные губы и обтягивающие платья, призванные подчеркнуть силиконовые груди и бесконечные ноги. За свои тридцать четыре года он слишком часто подвергался их атакам, чтобы не узнавать с первого взгляда. Неудивительно, что бабушка называла его циником.

Чезаре отбросил досадливую мысль. Да, у мисс Ли и в самом деле были длинные шелковистые белокурые волосы, которые она, впрочем, связала в пучок черной бархоткой, а синее прямое платье, хотя и не могло скрыть бросающиеся в глаза изгибы ее фигуры, все же было довольно скромной длины.

При первых трех встречах Чезаре присутствовал лишь как наблюдатель, предоставив бабушке самой вести разговор, и вмешался, лишь когда потребовалось выяснить кое-какие обстоятельства.

По всему выходила идеальная кандидатура. Девушке было двадцать пять лет. Англичанка, но терпимо владеет итальянским. Отличные рекомендации. Путешествовала по Италии, совершенствуя свой итальянский язык, устраиваясь на работу тут и там, чтобы пополнить свои средства, и нигде подолгу не задерживаясь. Теперь же решила обосноваться в этой прекрасной стране по-настоящему.

Лишь изредка бросая взгляд на Чезаре, девушка держалась свободно и непринужденно, и бабушка, очарованная, попросив ее на минуту выйти, заговорила с внуком так живо и горячо, как не говорила уже много месяцев:

— Она мне нравится. Молодая, милая и приятная на вид. Именно то, что мне нужно, учитывая, что ты наотрез отказываешься жениться и привести в дом молодую жену, которая скрасила бы мои дни. К тому же мы сможем попрактиковаться в английском. Когда-то я говорила на нем не хуже тебя, но теперь мои мозги уже не те, что прежде. Ну, как ты думаешь? Берем ее?

Чезаре на мгновение заколебался. Да, она казалась идеальной кандидатурой, но что-то фальшивое в ней почудилось ему, чего он не мог выразить словами.

Он передернул плечами, отбрасывая это ощущение. Бабушке она нравится, а что еще надо? Старушка впервые бодра и весела, а это значит, что в ней проснулась прежняя воля к жизни.

— Ну, если ты так хочешь…

Чезаре готов был сделать все для бабушки, уж слишком многим он был ей обязан. Она стала первой, кто отнесся к нему с любовью. Со стороны своих родителей Чезаре не видел любви — ни к себе, ни к кому-то еще. Это был неудачный династический брак. Отец-трудоголик редко бывал дома, а мать лишь тратила деньги да без конца меняла любовников.

Наверное, они оставались вместе ради видимости. В кругах, где они вращались, видимость была всем.

В один из тех редких случаев, когда родители Чезаре летели куда-то вместе, они оба погибли в авиакатастрофе, оставив сына владельцем обширного фамильного бизнеса, простиравшегося от нефтехимических предприятий до роскошных отелей и ювелирных салонов. Бабушка помогла ему освоиться со всем этим. Естественно, до его совершеннолетия бизнесом отца предстояло управлять менеджерам, но она наняла специального человека, которому надлежало обучить мальчика всему, что должен был знать и уметь наследник, продолжатель семейного дела, и это было им встречено с восторгом.

Чезаре не мог отказать бабушке ни в чем, однако смутное подозрение заставило его добавить:

— Я пересмотрю свой график и постараюсь первое время быть поблизости, хочу убедиться, что вы поладили.

И вот теперь, чувствуя поднимающийся в душе гнев, Чезаре входил в промозглый коридор, ведущий к двери квартиры над мясной лавкой. Джилли Ли так очаровала бабушку, что та стала доверять ей во всем. И эта негодяйка бежала, когда Чезаре дал ясно понять, что вовсе не жаждет иметь ее в своей постели и не собирается жениться. Прихватив с собой добрую часть бабушкиных денег.

Он заставит ее заплатить. С лихвой. Чезаре надавил на кнопку звонка.

Милли Ли включила верхний свет и задернула оконную занавеску, за которой угасал сырой апрельский день. С самого утра шел дождь. В квартире было так же сыро и пасмурно, и она не задержалась бы здесь после смерти матери ни днем дольше необходимого, а нашла бы недорогую квартирку, но тогда Джилли не знала бы, как с ней связаться, а с тех пор как сестра бросила работу во Флоренции, у Милли не было никаких сведений о ее местопребывании.

Да, сестра-близняшка легкомысленная особа, но это не значит, что Джилли не вспомнит однажды о своих родных и не попытается с ними связаться. Милли с грустью подумала, что сестра не знает даже о смерти матери. Вот уж расстроится. В общем, пока Джилли не вспомнит, что у нее есть родные, беспокоящиеся о ней, Милли вынуждена оставаться тут.

Сдув со лба упавшую на глаза светлую челку, Милли развернула местную вечернюю газету, купленную по дороге домой с работы, и стала просматривать объявления о вакансиях.

Ей было необходимо найти другую работу.

Мэнди, начальница Милли, сообщила утром, что продает свой магазин. Они с мужем решили завести детей, а потому она не хочет больше торчать в магазине с рассвета до заката.

Шансы отыскать другого флориста, готового ее нанять, были невелики — за последний год доходы сильно упали.

— Ты лучше поискала бы что-нибудь другое, — посоветовала Мэнди. — Если вдруг что-то найдешь, можешь не задерживаться у меня до положенного срока. Я сама как-нибудь справлюсь. Нет проблем.

Это означало, что, если Милли хочет заплатить за квартиру, надо срочно что-то найти.

Она обрадовалась, когда в дверь позвонили. Сегодня обещала прийти с бутылочкой вина Клео, лучшая подруга Милли еще со школы, чтобы поговорить о свадьбе. Милли предстояло быть старшей подружкой невесты.

Немножко удивленная тем, что подруга явилась на два часа раньше, Милли сбежала вниз по узкой лестнице, чтобы открыть дверь. И оказалась лицом к лицу с незнакомым мужчиной.

Потрясающе красивым мужчиной.

По спине Милли побежали мурашки, особенно когда в темных глазах незнакомца вспыхнуло торжество, а чувственные губы изогнулись в улыбке, скорее хищной, чем приветливой.

— Маскарад меня не обманет, Джилли, но хочешь верь, хочешь нет — тебе идет.

Низкий голос говорил с легким акцентом. Милли почувствовала слабость в коленях. Незнакомец явно считал, что имеет дело с ее блестящей сестрой, которая оделась так, как не согласилась бы даже лечь в гроб, — в старые потертые джинсы и шерстяной свитер, а роскошные волосы подстригла под мальчика. Милли замотала головой: мол, я не она, вы ошибаетесь. Однако мужчина, не дав ей вставить и слово, протиснулся в дверь, сердито бормоча:

— Ты должна была знать, что спрятаться тебе не удастся. Урок первый — никаких выкрутасов со мной и моими родными. Урок второй — за попытку придется заплатить.

Господи, что же такое Джилли натворила на этот раз? Милли так и не удалось задать этот вопрос. Мужчина дошел до темной лестницы и повернулся лицом к ней. У него был такой суровый вид, что у Милли пересохло в горле и сердце тревожно забилось.

Ни грамма жира на безупречно сложенном теле ростом свыше ста восьмидесяти сантиметров, широкие плечи, узкая талия и длинные стройные ноги. Темные волосы, мокрые от дождя, красиво подстрижены, резкие черты лица смягчены маняще чувственным ртом. А глаза… темно-шоколадные с янтарным отливом, они пристально смотрели в зеленые, широко открытые глаза Милли.

— Моя бабушка соскучилась по тебе, и я не хочу, чтобы она волновалась. Я сказал ей, что тебе пришлось уехать по семейным делам. Ты скажешь ей то же самое. — Красивый рот презрительно скривился. — Что до меня, так я бы и на милю тебя к своему дому не подпустил. Но ради бабушки ты завтра же вернешься в Тоскану вместе со мной. И будешь выполнять свои обязанности. Есть, однако, одно условие — больше никаких поездок во Флоренцию якобы для того, чтобы обновить ее гардероб, а на самом деле, чтобы, выманив у нее деньги, прикупить дорогие наряды для себя. Понятно?

Не дожидаясь ее ответа, мужчина продолжил ледяным тоном, вперив угрожающе прищуренные глаза в лицо Милли:

— В противном случае тебя ждет тюрьма. Я самолично проверю финансы своей бабушки. Думаешь, что пропажа крупной суммы останется незамеченной? Что я не предприму расследования? Продавец наверняка запомнил тебя как ту, что сопровождала старую леди, которая пользуется только наличными, считая пластиковые карты дьявольскими штучками. Поддельных подписей на чеках было достаточно для его беглого взгляда. Но не для меня. И не для судебного эксперта.

Милли, побледнев, еле дышала. Все внутри нее закаменело, а сердце билось как бешеное.

Слушая обвинительную речь незнакомца, она пыталась понять, о чем он говорит, удерживая свой первоначальный порыв перебить его и сказать, что он ошибается, и понимая только одно — ее сестра в большой беде, ну а потом, когда он заговорил о тюрьме, мошенничестве и краже, Милли и вовсе лишилась дара речи, так что не смогла сказать ему, что она не та, кого он ищет.

В голове царил полный сумбур, и Милли решила, что, пока не выяснит, в чем дело и как спасти сестру, она ничего и не станет говорить.

Незнакомец развернулся и сделал широкий шаг к двери. Там он остановился и, повернув голову, посмотрел на Милли тяжелым, холодным взглядом:

— Я заеду за тобой в шесть утра. Будь готова. И не вздумай убежать — я тебя все равно найду, уж будь уверена. — Он открыл дверь, впустив влажный воздух. — Если попробуешь взбрыкнуть, я без колебаний подам на тебя в суд и посажу за решетку. Да, я хочу уберечь бабушку от переживаний, а она будет очень расстроена, если узнает, что ее компаньонка, которой она верила и которую полюбила, оказалась бесчестным воришкой, но все имеет свои пределы.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Он не смеет требовать от тебя такое! — воскликнула Клео, покраснев от возмущения.

Милли хотелось согласиться с подругой, но она любила сестру и не могла остаться в стороне, зная, что ей грозит. Когда подруга наконец пришла, нагруженная образцами тканей, свадебными журналами и бутылкой вина, она все еще сидела на продуваемой сквозняком лестнице.

Впустив Клео в квартиру, Милли пересказала слово в слово все, что наговорил итальянец, и теперь подруга, наливая вино, возмущенно смотрела на нее через стол.

— Ты с ума сошла! Я тебя не отпущу! Позвони ему, сейчас же. Как его зовут и где он живет?

Милли пожала плечами:

— Откуда я знаю? Я же не могла спросить, как его зовут, это бы все испортило! Он думает, что я Джилли, компаньонка его бабушки. Как же я могла спросить, как его зовут? Ну а насчет адреса, так я не могла и слово вставить, да и в голову не пришло спросить. Он все время угрожал…

— Тем более ты должна сказать, кто ты такая, — настаивала Клео. — И пусть отцепится и ищет настоящую Джилли. Пусть она сама отвечает за свои делишки.

Милли прекрасно понимала подругу, но возразила:

— Я очень беспокоюсь за нее. Этот парень, что здесь был, долго терпеть не станет, это ясно как день. Если я скажу правду, и ему придется снова искать Джилли, он просто подключит полицию. По виду он из тех, кто может поднять на ноги и Интерпол, а тогда ее схватят и поставят перед судьей. — При этих словах в животе у Милли что-то больно сжалось, и она подрагивающим голосом повторила: — Я очень беспокоюсь за нее. Она всегда была сумасбродкой, но бессовестной… Я уверена, это просто какая-то ошибка.

— А это не бессовестно — уговорить мать заложить дом, продать облигации, оставленные отцом на черный день, как раз накануне его смерти, сделать мать партнером дурацкого салона красоты, а когда тот прогорел, удрать, оставив ее с кучей долгов и без собственного дома, в этой ужасной квартире? — возмутилась Клео.

Если так на все посмотреть, то да, немного эгоистично. Ясные зеленые глаза Милли затуманились. Но, сказать по правде, мама всегда была рада участвовать в планах Джилли, лишь бы только ее любимая дочь снова была дома. Живая, общительная Джилли, способная очаровать каждого, всегда была любимицей мамы, а у нее, Милли, спокойной домоседки, никогда не было ни этой живости, ни общительности. Но она не переживала из-за того, что все время остается на втором плане. Нисколько не переживала.

Им было по восемнадцать лет, когда их отец умер от инфаркта, оставив жену в полной растерянности.

Дорогой Артур принимал все решения, содержал семью и управлял ею железной рукой. Когда он умер, Джилли убедила мать заплатить за курсы, после которых она получит диплом специалиста по косметике. Это поглотило почти все сбережения матери.

— Ничего, я верну каждое потраченное пенни, когда стану грести деньги лопатой, обещаю. Ты сделаешь это для меня, мама? Ради моего блестящего будущего?

Кто мог устоять перед Джилли? Так Милли пришлось пойти на работу, взять на себя материальное обеспечение семьи, устраивать переезд из просторного дома с пятью спальнями в зеленом пригороде Эштон-Лейси, с тем чтобы сдавать его жильцам, в трехкомнатную квартиру на задворках скотного рынка.

Получив диплом, Джилли ненадолго приехала в тихий городок. Выглядела она потрясающе — легкий искусственный загар, длинные светлые волосы искусно подстрижены и блестят, на лице безупречный макияж, стройное тело затянуто в узкие белые джинсы и шелковую блузку изумрудного цвета, от которого ее глаза кажутся глубже и светятся, точно два драгоценных камня.

Джилли пробыла дома два дня, окруженная неустанной заботой матери, а затем отправилась в Лондон, где должна была пройти собеседование в известной косметической клинике. Если Милли и кольнула зависть, то она быстро подавила это ненужное чувство, потому что сестра получила то, на что была способна, а она, Милли, явно не была.

Джилли получила работу, в чем никто и не сомневался. Милли и мама обе скучали по тому оживлению, которое покинуло квартиру вместе с ней. Мама то становилась раздражительной, то замыкалась в себе, она редко улыбалась, и Милли, как ни старалась, не могла заменить ее любимицу.

А потом Джилли вернулась, и это было подобно грому среди ясного неба.

— Я покончила с этим. Хочу открыть свой собственный салон здесь, в Эштон-Лейси. С чего это я буду гнуть спину на других, когда могу получать весь доход сама!

— А где ты возьмешь деньги? — спросила Милли. — Для этого же нужна куча денег.

Джилли посмотрела на нее, насмешливо улыбаясь:

— Ты настоящая размазня, сестренка. — Она повернулась к матери. — Знаешь, мам, как говорят — кто не рискует, тот не пьет шампанское. Так вот что я думаю: ты можешь заложить дом и продать облигации, оставленные отцом, а я возьму тебя партнером пятьдесят на пятьдесят или, если хочешь, шестьдесят на сорок в твою пользу. Ты не пожалеешь. Я знаешь как развернусь! За два года работы я изучила бизнес вдоль и поперек. Мы будем грести деньги лопатой, выкупим дом и будем себе спокойно посиживать, а денежки будут капать. Скажи «да», мам, и мы завтра же начнем подыскивать помещение для салона.

Мама, конечно же, согласилась. Радость оттого, что любимая Джилли теперь будет все время рядом, затмевала для нее грозящие ей опасности, и Милли помнила, каким ничтожеством она себя почувствовала, когда попыталась напомнить маме об этом.

Не прошло и двух лет, и салон прогорел. Как Милли и пыталась доказать, Эштон-Лейси был неподходящим местом для роскошного салона красоты. Набрать клиентуру среди женского населения, состоявшего в основном из жен мелких торговцев и окрестных фермеров, оказалось невозможно.

Все было распродано для расплаты с кредиторами. Джилли, недолго думая, поселила мать с сестрой в квартире над мясной лавкой и уехала в Италию искать счастье.

Поначалу приходили открытки, хотя и нечасто. Джилли устроилась на работу во Флоренции, в элитарном ночном клубе. Поселилась она на первом этаже чудесного дома, встречалась с множеством интересных людей, учила язык и весело проводила время.

Жаль только, зарабатывала она пока немного, а потому не могла посылать деньги. Джилли дала даже номер телефона, по которому с ней можно было связаться, в основном поздно вечером. Так минуло полтора года, и наконец пришла последняя открытка:

«Ура! Кажется, у меня получилось! Я переезжаю. Если карты легли верно — а я думаю, что да, — то, мамочка дорогая, я смогу выплатить весь долг. И проценты! Скоро напишу и дам телефон».

С тех пор они ничего не слышали о Джилли.

— Джилли хотела как лучше, она собиралась покрыть все мамины долги, — проговорила Милли таким тоном, словно защищалась. — У нее в голове возникали сумасшедшие идеи, и она в самом деле в них верила, хотя я представить себе не могу, как она надеялась раздобыть денег, работая компаньонкой.

— Как-как, да украсть — вот как, — фыркнула Клео, отчего Милли захотелось даже ударить ее.

— Это какая-то ошибка, я уверена.

Клео покачала головой:

— Судя по тому, что говорил этот парень, далеко не ошибка. Она снова удрала, только и всего. Понять не могу, почему ты ее защищаешь.

Милли на мгновение потеряла дар речи. Она была в бешенстве. Напомнив себе, однако, что Клео искренне переживает за нее, Милли, глубоко вздохнув, пояснила:

— Ты просто не понимаешь, какая связь существует между близнецами. В детстве она всегда присматривала за мной. В школе, когда меня стали задирать, она быстро расправилась с обидчиками. Дома с папой бывало… трудно. Если я что-то такое делала, ну, не знаю, разбивала что-нибудь или пачкала пол, она брала вину на себя и бесстрашно встречала отца. Тот орал на нее и приказывал сидеть в своей комнате или лишал на целый месяц карманных денег. Я люблю Джилли и считаю себя ее должницей.

— Прости. — Клео потянулась через стол и похлопала Милли по руке. — Сболтнула сгоряча. Просто мне не хочется, чтобы ты исчезла где-то в Тоскане с человеком, который явно ненавидит тебя, то есть ту, за кого он тебя принимает. А что он сделает, когда поймет, что ты его одурачила?

— Не поймет, — уверила подругу Милли, хотя как раз уверенности она и не чувствовала. — Мы похожи как две капли воды. Джилли выглядит лучше, потому что умеет одеваться и пользоваться косметикой, умеет себя подать. Тут кое-что осталось после ее отъезда, и, думаю, она не будет против, если я это позаимствую. Так что он, по крайней мере поначалу, не заметит разницы. — Милли отхлебнула вина. — Пока он думает, что я Джилли, ее не будут преследовать. А у компаньонок, как я полагаю, тоже бывает свободное время, и я постараюсь разыскать ее. Она убежала, наверное, просто потому, что ей надоело возиться со старушкой, ну а с деньгами вышло какое-то недоразумение. И она понятия не имеет, что внук старушки жаждет ее крови. Я найду ее, и она вернется и все объяснит, и все уладится.

— И ты думаешь, тебе удастся найти ее?

— Должно удаться, — решительно проговорила Милли. — По крайней мере, теперь я знаю, что она жива-здорова. Когда она уехала из Флоренции и о ней ничего не было известно, мы ужасно беспокоились, хотя я и уверяла маму, что Джилли и раньше особо не старалась поддерживать с нами связь. Но сказать по правде, я места себе не находила от беспокойства. Она же не сообщила, что за способ обогатиться изобрела, а ты знаешь, какой она бывает сумасбродкой. С ней могло случиться все что угодно.

Милли откинулась на спинку стула.

— Хорошо хоть об этом можно больше не беспокоиться. Она тихо-мирно сидела с милой старушкой. А сейчас… — Милли встала, собираясь с духом. — Помоги мне, надо пересмотреть вещи Джилли, ты скажешь, что мне взять с собой. Белье брать не буду, у меня есть свое, и ночные рубашки тоже. Он же их не увидит!

— Ладно, если ты так хочешь. — Клео последовала за подругой в спальню, которую занимала Джилли. — Хотя я на тебя сердита. Ты же обещала быть моей старшей подружкой, не забыла?

Милли, обернувшись, приобняла ее за плечи.

— До свадьбы целых три месяца, я вернусь задолго до нее.

Позже, лежа ночью без сна, Милли засомневалась. Что, если ей не удастся разыскать Джилли? Здесь она сожгла все мосты, позвонила Мэнди домой и сказала ей, что нашла другую работу и завтра не придет. Потом послала домовладельцу чек на оплату квартиры за три месяца, полностью истратив все, что у нее было.

А завтра она уезжает за границу с грозным парнем, который считает ее позором человечества и глаз с нее сводить не будет, боясь, как бы она не удрала с фамильным серебром.

Милли со страхом смотрела в будущее, которое как будто ей самой больше не принадлежало.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Милли, невыспавшаяся, с тревогой смотрела покрасневшими глазами на широкие двери роскошной гостиницы, в которой провел ночь итальянец. Единственное утешение — она теперь знала, как его зовут. Когда, ровно в шесть, к дому Милли подъехал автомобиль, шофер спросил:

— Мисс Ли едет на встречу с синьором Сарачино?

Теперь шофер в гостинице и вот-вот выйдет вместе с Сарачино, и они поедут в аэропорт. От страха Милли вся сжалась, и если бы не необходимость найти сестру и как-то развеять ненависть грозного итальянца, направленную не по адресу, она пулей выскочила бы из машины и помчалась по извилистой подъездной дорожке так, словно сам дьявол гонится за ней.

А он такой и есть, сказала она себе с горькой усмешкой. Этот человек так легко не отступится.

И вот Милли увидела его. И резко отвернулась, чувствуя, как отчаянно затрепыхалось ее сердце при виде этого итальянца — безупречно красивого, сильного и безжалостного. Лежавшие на коленях ладони вспотели, и Милли попыталась набрать в легкие воздуха, но он застрял в горле, и она чуть не задохнулась.

Сможет ли она это выдержать? Придется, выхода нет: если он узнает об обмане, тут же бросится на поиски Джилли.

Пока шофер укладывал скудный багаж Сарачино рядом с громоздким потертым чемоданом и портпледом Милли, итальянец мельком взглянул на нее сквозь боковое окно и молча уселся на переднее пассажирское сиденье.

Милли облегченно вздохнула — слава богу, не придется сидеть рядом с ним. Чем дольше он будет держаться на расстоянии, тем меньше вероятность того, что он догадается, а уж с обязанностями компаньонки она как-нибудь справится. Благополучно пройдя паспортный контроль, где не обратили внимания на небольшое различие имен, Милли решила, что это еще один добрый знак.

Однако стоило им, пройдя контроль, оказаться в аэропорту, как он посмотрел на нее. В упор.

Темные глаза его цинично блеснули, окидывая ее взглядом с головы до ног, и у Милли екнуло сердце. Однако она все же приподняла подбородок и встретилась взглядом с этими холодными, презрительными глазами, твердя про себя, что он ни за что не догадается, кто на самом деле перед ним.

Кремовый льняной костюмчик Джилли с обтягивающей грудь жакеткой без воротника и узкой юбкой до колен выглядел достаточно вызывающим, чтобы обмануть его, тем более что вчера вечером он принял Милли за сестру даже в ее обычной скромной одежде, и этому не помешала простая короткая стрижка и отсутствие косметики, то есть то, что всегда отличало Милли от ее сестры.

Все же ее ноги, обутые в коричневые туфли Джилли на высоких шпильках, дрогнули, когда итальянец резко проговорил:

— Я рад, что ты немножко поблекла. Раскаяние? Не думаю. Скорее расстроена из-за того, что тебя поймали и везут обратно, расплачиваться за твои прегрешения.

Милли не очень поняла, что он имел в виду под «поблекла», и лишь смотрела, как завороженная, на его широкие плечи, приподнявшиеся и опустившиеся снова, что должно было показать его презрение. Лицо итальянца посуровело, он добавил:

— Ты скажешь, что тебя вызвали по семейным обстоятельствам, извинишься за то, что не звонила бабушке, и станешь проводить с ней время до тех пор, пока ты ей нужна. Деньги, которые ты украла, будут вычтены из твоей зарплаты, так что ничего получать не будешь. Это понятно?

Милли молча кивнула. Ее настроение упало еще ниже. Она будет работать на него бесплатно!

Своей банковской карточкой она воспользоваться не может, потому что после уплаты за квартиру на ее счету почти ничего не осталось. Пустить в ход кредитную карту? Об этом не может быть и речи. Она не позволит себе залезать в долги. Практически без денег, не считая пяти фунтовых банкнот и мелочи в кошельке, о том, чтобы разъезжать туда-сюда по выходным дням, если у нее таковые будут, и попытаться напасть на след сестры, не стоит и мечтать.

Стараясь не показать своего отчаяния и придать лицу уверенное выражение, как это сделала бы Джилли в сходных обстоятельствах, Милли спросила:

— А у меня будет личное время? Или вы будете запирать меня в комнате, синьор Сарачино, когда я не нужна вашей бабушке?

Изогнутая бровь приподнялась в презрительной гримасе.

— Надо же, как формально, — процедил итальянец. — Помнится, ты обращалась ко мне совсем по-другому, когда лезла в мою постель.

Объявили рейс, и он пошел к выходу, а Милли поплелась следом, думая о том, что он так ей и не ответил.

Покоясь в роскоши первого класса, Милли погрузилась в размышления. Краем глаза она видела четкий профиль итальянца, склонившегося над папкой, которую тот достал из кейса. Милли быстро отвернулась, ощущая, как в ней поднимается какое-то странное чувство. Значит, Джилли и итальянец были любовниками.

Почему это ее так потрясло? У сестры и раньше были любовники.

«Кое-что», как она называла свои любовные связи. «У меня кое-что с тем-то». Это продолжалось месяц или два, не дольше. Джилли быстро все надоедало.

Интересно, как было на этот раз? Может, Джилли влюбилась в красивого сурового итальянца? Милли, чувствуя, что краснеет, подумала, что вполне может этому поверить. Он необыкновенно привлекателен, действует точно магнит. Это чувствует даже она, несмотря на все его угрозы. В роли соблазнителя он наверняка неотразим.

Может, сестра ожидала, что Сарачино ответит на ее любовь? Надеялась, что он женится на ней? Даже по своей самонадеянности была уверена в этом? Этим можно объяснить ее опрометчивое обещание покрыть мамины долги с процентами. Все в облике итальянца говорит о богатстве. Вот почему такая шикарная девушка, как Джилли, согласилась на роль скромной компаньонки при старой леди. Просто чтобы быть поближе к человеку, которого она любила.

А когда поняла, что он и в мыслях не держал делать ей предложение, Джилли в отчаянии бросила все и тайком уехала.

Впрочем, этого нельзя знать наверняка, пока она не найдется, но версия согласуется с содержанием последней открытки, полученной из Флоренции, и с тем, что сказал жесткий, но такой красивый мужчина, сидящий рядом.

Думать о том, что сестра в беде — ее преследует этот бессердечный дьявол — и в отчаянии, потому что он разбил ей сердце, было так тяжело, что Милли стиснула зубы и поклялась себе: она разыщет Джилли и очистит ее имя. Близняшка всегда приходила ей на помощь, когда они жили вместе, и она оплатит свой долг перед ней.

Милли проснулась оттого, что ее тронули за рукав.

— Застегни ремень, мы садимся.

Милли непослушными руками пристегнула ремень. Ей казалось, что она больше никогда не заснет, по крайней мере в такой отвратительной компании, но бессонная ночь не прошла даром. Подавляя зевки, она в отвратительном настроении поплелась за итальянцем, и лишь когда они покинули Пизанский аэропорт и уже ехали по извилистым тосканским дорогам, он впервые заговорил с ней, вводя ее в замешательство своими испытующими взглядами, которые она скорее чувствовала, чем видела.

— Не пойму почему, но ты для бабушки единственный свет в окошке, — сухо проговорил он. — С тех пор как ты исчезла, она тоскует. Ты не станешь ни делать, ни говорить ничего такого, что может ее расстроить. Это ясно?

— Абсолютно.

Снова быстрый испытующий взгляд.

— И не горбься! На тебя посмотреть, так можно подумать, что тебя везут на каторгу. Скажи спасибо святому покровителю грешников, что так легко отделалась, — пробурчал итальянец. — Если бы бабушка не любила тебя, быть бы тебе сейчас в наручниках.

Милли глубоко вздохнула. Как только ей удалось не протянуть руки да не задушить этого отвратного типа, которого глаза б ее не видали! Будь на ее месте Джилли, ее любовь к нему как рукой сняло бы.

Решив ничего не отвечать, чтобы ненароком не выдать себя, она все же прислушалась к презрительному замечанию и выпрямилась.

При других обстоятельствах было бы очень приятно ехать в открытой спортивной машине по напоенной солнцем Тоскане, среди виноградников и выстроившихся рядами кипарисов и лимонных деревьев, глядя на возвышающиеся вдали крутые скалы.

Напряжение в душе нарастало с каждой милей, которую они проезжали, и когда за поворотом показалась мощеная дорожка, упирающаяся в кованые железные ворота, за которыми виднелась внушительная каменная вилла, Милли уже сидела как на иголках.

Как пройдет встреча с бабушкой Сарачино, удастся ли выдержать это испытание, не выдав себя? В Англии она думала, что внешнего сходства с сестрой и ее одежды достаточно, чтобы итальянец прекратил поиски настоящей Джилли, которую обвиняет в мошенничестве, краже и бог знает в чем еще. Но здесь все казалось гораздо труднее.

Приказав себе следить за каждым своим шагом, Милли вышла из машины, которую мрачный итальянец остановил напротив массивных дверей. Отдав ключи от машины появившемуся откуда-то невысокому сухощавому человеку, он повернулся к ней:

— Стефано отнесет твои вещи к тебе в комнату. Жди в холле, пока я подготовлю бабушку к твоему возвращению.

Вот уж нет!

С покорным видом Милли прошла следом за ним в прохладный холл и остановилась, глядя, как Сарачино, красивый и страшный, решительно шагнул к одной из резных дверей и исчез за ней.

Милли глубоко вздохнула и поспешила за Стефано, который поднимался по лестнице. Она хвалила себя за то, что ослушалась приказания босса и узнает, где находится комната Джилли. По крайней мере, не придется делать вид, что у нее временная потеря памяти.

Стараясь запомнить дорогу, она следом за Стефано повернула налево там, где лестница разделилась надвое, потом по коридору, увешанному портретами и пейзажами в тяжелых позолоченных рамах, считая двери справа и слева.

Первое препятствие позади! Это была единственная приятная мысль, посетившая Милли с самого отъезда из Англии. Стефано открыл третью дверь по правую сторону, и она, еле сдерживая возглас восхищения, вошла в комнату, в которой ей предстояло жить, очевидно, ближайшие несколько месяцев. Такой красоты она до сих пор не видела: янтарный ковер, устилающий пол, такого же цвета панели на стенах, роскошная старинная кровать под балдахином, сплошное пенное кружево, покрытое одеялом приятного темно-розового цвета. Что уж говорить о чудесном потолке, разрисованном цветами, херувимами и экзотическими птицами.

Поставив чемодан и портплед на низкий табурет в изножье кровати, Стефано произнес на ломаном английском:

— Не употреблять чемодан синьора купила для вас?

Его глаза были прикованы к старому потертому чемодану, в который Милли запихала вещи сестры, и она, поняв, что он хотел сказать, с улыбкой ответила:

— Я не хотела, чтобы он потерся, пусть остается новым.

Стефано одобрительно кивнул, а Милли поздравила себя с тем, что хорошо справляется со своей ролью. Радость длилась ровно пять секунд, за которые Стефано вышел, а она осталась напротив большого зеркала.

Глядя на себя, она в очередной раз удивилась, как это Сарачино не понял подлога. Да, черты лица такие же, но в то время как Джилли ходила и вообще держала себя с величайшей самоуверенностью, она робела и ежилась.

Поспешно расправив плечи, Милли убрала челку со своих неподкрашенных глаз. К несчастью, Джилли не оставила никакой косметики, только надетую пару раз и тут же надоевшую одежду, так что Милли пришлось обходиться своим увлажняющим кремом да розовой губной помадой, которой она, впрочем, пользовалась редко. Никаких губ, накрашенных фирменной пунцовой помадой, густо почерненных ресниц, умело покрытой тональным кремом и пудрой кожи, теней над глазами и румян.

Недаром Сарачино заметил, что она поблекла.

Но она будет очень стараться. Заставит себя действовать, ходить и говорить как сестра, иначе рано или поздно — скорее рано — все откроется. Эта мысль так ужаснула Милли, что, возвращаясь обратно в холл, она почувствовала дурноту.

Сарачино уже ждал ее и встретил ворчанием:

— Я же сказал ждать меня здесь.

Внутренне ежась, Милли выпрямилась.

Неважно, как бы ответила Джилли этому чудовищу в облике Адониса, а она, Милли, не потерпит, чтобы с ней разговаривали как с тупой побирушкой.

— Я помню. — Довольная тем, как сладко прозвучал ее голос, Милли, окончательно взяв себя в руки, спокойно добавила: — Мне нужно было в ванную. А теперь я готова принести извинения бабушке.

— Она тебе не бабушка. Не хочу, чтобы такая, как ты, употребляла это слово. — Чувственные губы презрительно скривились, длинные пальцы грубо сжали ее предплечье. — Ты будешь обращаться к ней по имени — Филомена, как обращалась всегда, а когда упоминаешь о ней в разговоре со слугами, называй ее «синьора Сарачино».

Откуда ему было догадаться, что, говоря это, он оказывает Милли большую услугу! Эта мысль грела девушку, пока итальянец почти тащил ее через покрытую причудливой резьбой дверь в просторную гостиную.

Высокие открытые окна смотрели на веранду, впуская мягкий весенний свет, игравший на зеркальных стеклах и изысканной инкрустированной мебели. Внимание Милли, однако, было приковано не к пышной обстановке, а к улыбающейся старушке в лиловых одеждах. Та сидела в троноподобном кресле, приветливо протягивая к ней руки.

— Джилли, нехорошая девочка! Убежала и даже слова не сказала! — Теплота тона и улыбка шли вразрез с содержанием этих слов. — Иди сюда, дай мне посмотреть на тебя.

Чувствуя спиной тяжелый взгляд темных глаз, Милли на ватных ногах двинулась вперед, сознавая, что стоит ей сделать что-то неправильно, и Филомена Сарачино тут же все поймет.

Хрупкие пальцы сжались на ее запястье, и Милли пронизало чувство душевной теплоты, и ей захотелось заплакать оттого, что теплота эта предназначалась не ей, а ее сестре. Джилли ничего не стоило вмиг очаровать клиентку, достаточно было шевельнуть наманикюренным пальчиком.

— Ты обрезала волосы. Зачем ты это сделала, дитя мое?

К своему неудовольствию, Милли почувствовала, как к лицу прилила кровь, а ведь сестра никогда не краснела. Было очень неприятно обманывать такую милую старушку. Милли набрала воздуха в легкие и ответила:

— Скоро настанет жара, я подумала, так будет прохладнее. — За спиной послышалось циничное хмыканье. Сарачино. Он-то думает, что она подстриглась, чтобы изменить свою внешность.

— Очень практично. — Среброволосая голова одобрительно качнулась. — Тебе идет. Ты выглядишь моложе. Тебе не кажется, Чезаре?

Ответа не последовало, но Милли теперь было известно имя, и это стало еще одним кирпичиком в здание обмана, который она возводила; вынужденного обмана — поспешно уверила она себя, потому что душу затопило отвращение к роли, которую она играет.

Старая леди отпустила ее руки и ласково проговорила:

— А теперь пододвинь-ка стул и расскажи мне, что какие семейные обстоятельства заставили тебя бросить меня.

Чезаре молча поставил тонконогий стул около кресла бабушки, пересек комнату и застыл, прислонившись к огромному мраморному камину.

Он ни на мгновение не спускал с Милли враждебных глаз, и она, чувствуя себя неловко под этим взглядом, села и попыталась натянуть на колени узкую юбку. Чезаре настороженно следил за каждым ее движением, словно ждал, что она вот-вот сделает или скажет что-то такое, что расстроит его бабушку, или сорвет с ее шеи жемчужное ожерелье.

— Наверное, это было что-то важное, — продолжала Филомена. — Иначе с чего ты уехала, не попрощавшись, и потом ни разу не позвонила мне и не сказала, что случилось. — Ее голос слегка дрогнул. — Я, правда, скучала по тебе. Дни казались такими длинными и скучными, и некому было меня развеселить. — Глаза старой женщины, так засиявшие при появлении Милли, потускнели. — А ты вернулась бы, если бы Чезаре не отправился в Англию на розыски?

Тугой комок собрался в горле Милли, а с другого конца комнаты донесся вкрадчивый и холодный как лед голос Чезаре:

— Не волнуйся, бабушка. Я уверен, с Джилли тебе станет лучше. — Темные прищуренные глаза остановились на взволнованном лице Милли, и она различила угрозу в спокойном тоне, которым он произнес: — Правда, Джилли?

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Милли вдруг услышала свое собственное дыхание, прерывистое и частое. Приглушенное воркование голубей в усаженном цветами дворе, что был виден сквозь аркаду, показалось ей вдруг очень громким в оглушающей тишине, которая ждала ее ответа.

Она сглотнула, посмотрела на свои короткие неухоженные ногти и сжала кулаки, чтобы спрятать их от внимательных глаз, потому что Джилли не согласилась бы даже лечь в гроб без маникюра.

Придумать какое-то важное обстоятельство было совершенно невозможно. Нагромождать одну ложь на другую — об этом не могло быть и речи. К тому же разве в ее реальной жизни не случилась за последнее время куча неприятностей? Взять хотя бы появление Чезаре Сарачино и исчезновение сестры. А смерть матери?

Прошло немногим больше месяца после ее смерти, и Милли до сих пор никак не могла успокоиться. Воспоминание о тех страшных днях наполнило ее голос дрожью, которую она не смогла унять.

— У меня мама умерла, — ответила Милли. — Внезапно.

Ей показалось, будто это случилось только вчера. На глазах выступили слезы. Мама умерла, а она даже не могла связаться с Джилли, чтобы та приехала домой, поддержала ее и попрощалась с матерью, которая так ее любила.

Последовало молчание, а затем:

— Ох, моя дорогая! Как это грустно. Какой страшный удар для тебя. — Филомена наклонилась вперед и снова сжала руки Милли, глядя на нее полными сочувствия глазами. — Мне так стыдно за мое ворчание. Такое горе… Тебе было не до меня, куда уж тут звонить или писать. Прости, я подумала, что ты меня забыла.

Филомена посмотрела туда, где стоял ее внук.

— Надеюсь, Чезаре не заставил тебя приехать несмотря на то, что ты была еще к этому не готова?

Милли не знала, что ответить, но, к счастью, этого и не понадобилось, потому что старая леди продолжала:

— Я помню, ты говорила, у тебя есть младшая сестра, очень практичная, деловая и не особо чувствительная, без лишних мыслей в голове, но все равно — это ничего, что она осталась одна? Наверное, ей одиноко, особенно в эти печальные дни.

— С ней все хорошо, — пробормотала Милли, чувствуя, как у нее пылают щеки. То, что Джилли представила ее как младшую сестру, было понятно. Наверное, Джилли действительно так казалось. Но «практичная», «не особо чувствительная» и «без лишних мыслей»… Такой, значит, Джилли считает свою сестру? Это было обидно.

Чезаре, подойдя, остановился за спинкой бабушкиного кресла и задумчиво смотрел на Милли. От этого ей стало еще неудобнее.

Старушка обернулась на него и снова обратилась к Милли:

— Мы пригласим твою сестру погостить у нас. Например, в следующем месяце, пока не наступила жара — в мае здесь прекрасно. Побудете вместе — и вам будет хорошо, и мне, глядя на вас.

Заметив испуг, промелькнувший в глазах Милли, она лукаво улыбнулась:

— Только не подумай, что я заставлю вас все время крутиться около меня. Можете брать машину, ездить на прогулки и за покупками. А сейчас прости, я пойду отдохну перед обедом, а ты позвони сестре, сообщи, что добралась благополучно, и заодно пригласи ее сюда. Потом тоже можешь отдохнуть с дороги, встретимся за обедом.

Филомена тяжело поднялась с кресла, Чезаре подал ей трость. И вдруг, повернувшись к Милли, проговорил что-то по-итальянски.

Милли обмерла. Все, сейчас все раскроется. Ей вспомнилось, что писала в своей открытке Джилли — что она учит итальянский язык. Милли замялась, не зная, что ей делать.

— Чезаре, — пришла ей на выручку Филомена, — ты что, забыл правило? Только по-английски!

— Конечно, бабушка, прости. — Чезаре кивнул своей темноволосой головой, и Милли показалось, будто уголки его губ приподнялись в язвительной улыбке. — Перевожу свой вопрос на чистый английский. Не скажет ли мне Джилли номер ее домашнего телефона? Я могу набрать его для нее — я знаю международный код.

— В этом нет необходимости, — выдавила Милли и улыбнулась Филомене: — Я отведу вас в вашу комнату, а потом позвоню. — Она вызывающе посмотрела на Чезаре: — Милли сейчас на работе, а потом, по дороге домой, наверняка зайдет в магазин купить продукты.

Она довела старушку до ее покоев на первом этаже и, убедившись, что та прилегла и все в порядке, вышла, пообещав, что сама тоже пойдет отдыхать.

Без труда найдя свою комнату, она села на краешек роскошной кровати и сжала пылающую голову ладонями.

Дома, в Англии, думая только о том, как спасти сестру от обвинений в преступлении и от суда, она полагала, что в свободное время разыщет ее и все выяснится. Она не хотела, чтобы бездушный Чезаре нашел Джилли первым и, не слушая ее оправданий, посадил в тюрьму.

Она и сейчас этого не хочет, но обманывать оказалось так трудно и стыдно. Не перед Чезаре, уж это точно, а перед милой и доброй старой женщиной. Она просто не выдержит.

Она все расскажет.

Чезаре закончил телефонный разговор и, развернув крутящийся стул, устремил взгляд в окно, на широкую зеленую лужайку, тянущуюся до самой каменной ограды.

Солнце клонилось к горизонту, удлиняя тени; за стеной виднелись вдали подернутые дымкой холмы, ближе — виноградники и скопления охряных домов и ферм.

Чезаре с порывистым вздохом отвел глаза от панорамы, которая всегда его успокаивала, повернулся к столу и стал листать адресную книгу.

Загадка, которая мучила его, была связана с вороватой компаньонкой его бабушки. Что-то с ней было не так.

Ведет она себя тихо, даже как будто робеет, а раньше была совсем другой — шумной и дерзкой. Короткие ненакрашенные ногти, никакого макияжа.

Нет, это, конечно, можно объяснить тем, что он застал ее врасплох и заставил вернуться и работать без вознаграждения, пока не выплатит все украденные деньги. Да еще смерть матери. Это понятно. Она действительно горюет, ее чувства искренни.

И все же, наблюдая за Джилли раньше, он пришел к выводу, что она крайне эгоцентрична и не способна на глубокие чувства.

Да еще язык. На ее лице было написано полное непонимание, когда он обратился к ней по-итальянски, а ведь Джилли Ли говорила на нем бегло.

Да, бабушка установила правило — говорить только по-английски, но ее компаньонка всегда говорила со слугами по-итальянски, да и с ним тоже, когда рядом не было бабушки.

Так почему же она ничего не поняла, когда он всего лишь спросил у нее номер телефона?

Что-то не складывается.

Чезаре перелистал телефонный справочник и нашел нужный номер. Он докопается до истины. Два сыщика уже работают на него — один, в Англии, нашел адрес Джилли Ли, а другой ищет ее след в Италии.

Он и сам может что-то сделать, чтобы разгадать загадку. Пододвинув телефон, Чезаре снял трубку и набрал номер.

— Графиня…

Столовая была великолепна, но Милли не могла себе позволить любоваться расписанным потолком и двумя чудесными венецианскими канделябрами, стоявшими на длинном, отполированном до блеска столе, потому что Джилли все это уже видела.

Да и вообще, ей было ни до чего — ни до красоты зала, ни до еды, поданной на тонких фарфоровых тарелках, ни до тяжелых серебряных приборов, ни до вина, ни до звонких хрустальных бокалов.

Потому что…

Ее грызла совесть. Она решила открыться Филомене, но не сейчас, когда рядом сидит этот циничный красавец. Он взбесится, узнав, что его обвели вокруг пальца, и, что бы она ни говорила в свою защиту, не захочет и слушать.

Другое дело Филомена. Милли была уверена, что та ее выслушает. Сейчас, сидя за столом, она без умолку болтала.

— Вижу, ты сегодня хорошо себя чувствуешь, — сказал Чезаре.

Старушка подняла бокал:

— Это потому что вернулась моя дорогая Джилли, она мне не даст скучать.

— А я, как видно, на эту роль не гожусь, — проговорил Чезаре со сдержанной нежностью.

— Конечно, нет! — Выцветшие глаза блеснули. — Ты же не любишь женскую болтовню. Кроме того, тебя часто не бывает дома. Хотя я заметила, — она понимающе улыбнулась, — с тех пор как появилась Джилли, ты редко покидал виллу.

Этот разговор навел Милли на мысль, что Филомена, вероятно, догадалась: эти двое — любовники, и в душе одобряет это, надеясь, может быть, что дело закончится свадьбой.

Милли еще больше укрепилась в уверенности, что Филомена выслушает ее и вместе с ней станет на защиту Джилли, которую очень любит. Она скажет, что Джилли вовсе не подделывала чеки, она сама их подписала, просто была не в лучшей форме, поэтому подпись и вышла такой подозрительной.

Погруженная в эти размышления, Милли подняла глаза и наткнулась на пристальный взгляд Чезаре, от которого ее бросило в холод, потом в жар. Все внутри нее сжалось, как часом раньше, когда он внезапно вошел в ее комнату.

Нет, он, конечно, постучался, но сразу же вошел, застав ее в белье, которое никак не походило на белье Джилли. Покраснев, она схватила разложенное на кровати черное шелковое платье сестры и судорожно прикрылась им.

— Что вы хотите? — выдавила она.

Стоя в небрежной позе на пороге, он был великолепен. Неудивительно, что Джилли попалась на крючок и влюбилась в этого бессердечного грубияна, подумала Милли, выставляя перед собой платье словно щит.

— Пришел напомнить тебе, что мы обедаем в полвосьмого, если ты забыла. Ты уже опаздываешь, — сухо проговорил Чезаре.

— Я не забыла, — ответила Милли. Впрочем, как она могла забыть, если не знала? — Я заснула, — солгала она. Не станет же она говорить ему, что провела все это время, обыскивая комнату и ванную, проверяя шкафы и комоды в поисках хоть чего-то, говорящего о том, что Джилли собиралась вернуться, когда немного успокоится.

Не нашлось ничего, даже булавки. Расстроенная, Милли наполнила ванну и с час просидела в ней, потом взяла черное платье и уже собиралась одеться и спуститься вниз, в комнату Филомены, чтобы все ей рассказать.

— Я опоздаю еще больше, если вы будете тут стоять, — резко проговорила Милли.

— Я подожду здесь. — Чезаре, демонстрируя свою решительность, прошел в комнату, и Милли, рассерженная, попятилась и захлопнула за собой дверь ванной.

Какого черта он о себе думает? Теперь не удастся пойти и рассказать все Филомене до обеда.

Влезая в узкое платье, Милли постаралась успокоиться. Ничего, она компаньонка Филомены и завтра наверняка улучит время, когда они будут одни. Хотелось сбросить груз со своих плеч поскорее, но придется подождать.

Стоя перед зеркалом красная от раздражения и от усилий застегнуть молнию на спине, Милли вдруг увидела позади себя Чезаре.

— Позволь мне. — Он застегнул молнию, Милли остро почувствовала прикосновение его пальцев. — Я уж думал, ты умерла тут. — Его губы изогнулись в насмешливой улыбке, Милли дернулась: и здесь сторожит, боится, как бы не спрятала чего под платьем.

Отраженные в зеркале глаза Чезаре, полуприкрытые густыми темными ресницами, медленно скользнули по фигуре Милли, у нее екнуло сердце и лицо снова залила краска. Платье сидело как влитое. Джилли всегда носила все в обтяжку. «Если у тебя что-то есть, почему бы не показать!» Милли предпочитала не выставлять напоказ свои крутые бедра и высокую грудь, на которой сейчас бесстыдно обрисовывались соски под тонким шелком платья.

Она и сама не понимала, почему ее собственное тело так себя ведет.

Резко развернувшись, Милли вышла в спальню, сунула ноги в туфли Джилли на шпильках и направилась следом за Чезаре в коридор. И вот они в столовой. Вяло ковыряя в тарелке и переговариваясь с Филоменой, Милли наконец успокоилась.

Чезаре лишь изредка вставлял пару слов, просто сидел, держа в руке бокал с вином, и в упор смотрел на Милли, так что ей хотелось провалиться сквозь землю. Вошла женщина в черном, Филомена встала.

— Мне не надо кофе, Роза. Я, наверное, лягу сегодня пораньше после всех этих треволнений.

Чезаре поднялся и снова усадил бабушку на стул.

— Подожди минуточку. У меня для тебя сюрприз.

— Хороший?

— Думаю, тебе понравится, — мягко ответил Чезаре. — К нам завтра приезжает Амалия, решила тебя проведать. Пробудет у нас недели две.

— Амалия! Чудесно! — Филомена с улыбкой посмотрела на Милли: — Графиня Морочини моя старая подруга. Я так рада!

— Бабушка, я хочу тебе еще что-то сказать. — Чезаре бросил взгляд на Милли, и его ласковую улыбку словно рукой сняло. — Пока Амалия будет тут тебя развлекать, я украду на недельку твою компаньонку — хочу свозить ее на остров, пусть немножко отдохнет после недавних переживаний. — Он повернулся к Филомене, а Милли почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. — Ты согласна, бабушка?

— Прекрасная мысль! — Лицо Филомены сияло от радости, и Милли подумалось, что она знает про отношения между внуком и Джилли и надеется на счастливое их завершение. Она наверняка ужасно расстроится, услышав, что ее идеальный внук отверг любовь Джилли, отчего та и бежала с виллы. Сказать ей сейчас? Когда она так радуется, что приезжает ее старая подруга?

Милли встала.

— Я провожу вас в комнату.

— Ни в коем случае! — воскликнула Филомена, кивая на стол, где уже стояли кофейник и чашки. — Я прекрасно дойду сама, а вы пейте кофе.

Милли опустилась обратно на стул, нехотя взяла у Чезаре чашку с кофе и еле удержалась, чтобы не сказать ему, что ни на какой остров она ехать с ним не хочет.

Настоящая Джилли наверняка подпрыгнула бы от радости, что представляется случай помириться и уверить Чезаре: никаких подписей она не подделывала.

Не зная, что делать и как себя вести, Милли молча пила кофе. Чезаре поставил свою чашку на блюдце, поднялся и, сказав:

— Будь готова в полседьмого, — вышел.

Милли поежилась. Застрять с этим типом на острове, и никакой возможности поискать сестру. И с Филоменой не поговорить. Сидеть наедине с ним, а он наверняка станет говорить с ней по-итальянски, и все выйдет наружу.

Не хотелось даже думать о том, что он сделает с ней.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Загадка разгадана! Нашлось объяснение всему — от выражения полного непонимания на ее лице при звуках итальянской речи и до тщетных попыток прикрыться, когда он вошел в комнату и застал ее раздетой. Джилли отнюдь не отличалась стыдливостью.

Чезаре, преисполненный торжества, посадил вертолет на площадке в западной части принадлежащего ему острова и посмотрел на свою пассажирку.

Ах ты, коварная лгунья! Интересно, как она собиралась выкрутиться? И вообще, почему она на это пошла, мелькнула было мысль, но Чезаре отбросил ее.

Пусть игра продолжается, и он ее обыграет.

Она сидела, глядя перед собой. С самого отправления она не произнесла ни слова, даже не спросила, куда они летят, пухлые губы сжаты, как у упрямого подростка, а по изумрудным глазам видно, что она не ждет ничего хорошего.

И правильно делает. Она боится, что он ее разоблачит, и недаром — знает, что расклад не в ее пользу.

Когда позвонил сыщик из Англии, Чезаре очень разозлился, но удивления особого не было. Сомнения возникли у него в первый же день, когда он привез компаньонку бабушки на виллу, но радость оттого, что он поймал-таки воровку, мешала ему рассуждать здраво.

Сыщик обнаружил, что их двое — Джилли Ли и Милли Ли.

Сестры-близнецы.

Первым побуждением Чезаре было отвезти ее в аэропорт и бросить там, пусть добирается до Англии как хочет. Но потом разум победил. Сказать все бабушке означало бы нанести ей жестокий удар. Чезаре не мог пойти на это. Пока. Она так обрадовалась. Она стара, слаба и очень любит свою компаньонку. Пусть еще порадуется.

На остров он решил уехать, чтобы разрешить загадку, но теперь этого не требовалось. Однако можно было позабавиться, изображая, будто он ничего не знает, а потом, когда она меньше всего будет ожидать, нанести удар — сказать, что он знает правду, и постараться выведать у нее, где находится ее сестрица, потому что оба сыщика — в Англии и в Италии — пока что ничего не выяснили.

— Можно выходить, — сказал он, сердито глядя на красивый профиль и пытаясь отгадать, о чем думает эта лгунья.

Сестры практически одинаковы и лицом, и фигурой, но эту, которая рядом, отличает мягкость и как будто даже чувствительность, чего совершенно лишена вторая. С короткими светлыми волосами, падающими мягкими прядками на нежную шею, и задумчивыми зелеными глазами, она похожа на ребенка. Только вот в ее высокой, дерзко торчащей груди, тонкой талии и соблазнительных бедрах детского ничего нет.

Обе сестры внешне привлекательны, но каковы они в сущности? Эта, что рядом, наверняка такая же эгоистка, как и ее подлая сестрица.

Она ничего не сказала, просто кивнула: мол, понятно, и стала медленно расстегивать ремень.

Боится? Ждет, что он заговорит по-итальянски, заставит ее признаться, что она ничего не понимает, и вынудит сказать, кто она на самом деле? Небось дрожит от страха.

Чезаре с самодовольной улыбкой спрыгнул на землю. Он разгонит ее страх, пусть думает, что все в порядке, и он ничего не понимает. А потом огорошит ее. Не совсем порядочно, надо признать, но Dio! Никто еще не смотрел на его бабушку как на дойную корову или простофилю и не удирал — и не будет, пока он жив!

Было такое ощущение, будто все мурашки, какие только есть на свете, собрались у Милли на спине и топчутся там в шипованных ботинках. В полном смятении она смотрела, как Чезаре достал ее старый чемодан и закинул на плечо свой рюкзак. Подняв чемодан, он быстро пошел по каменистой тропе, предоставляя Милли следовать за собой.

Она понятия не имеет, зачем он привез ее сюда. Впрочем, какова бы ни была его цель, ей это не сулит ничего хорошего. У Милли было такое чувство, что вот-вот все раскроется. А тогда охота на настоящую Джилли начнется снова.

Долго так продолжаться не может. Ему достаточно лишь заговорить с ней по-итальянски. Ведь Джилли должна все, или почти все, понимать?

Думая о том, что дела идут хуже некуда, и она ничего не делает для сестры, Милли совсем забыла смотреть под ноги и, споткнувшись, упала с вскриком на камни. Сильные руки подняли ее, и блестящие от слез, точно два изумруда, глаза уставились на Чезаре.

— Вы не поранились?

Милли глубоко вдохнула и потрясла головой. Две слезинки скатились по побледневшим щекам. В голосе Чезаре звучало беспокойство, прищуренные глаза как будто даже заботливо обежали Милли с головы до ног.

Он положил руки на ее плечи, словно желал приободрить, поддержать. И Милли вдруг захотелось прижаться к его сильному телу, положить измученную голову ему на грудь и выплакать свое горе.

Она торопливо отерла слезы, а вместе с ними и это нелепое желание. Он враг ее сестры, а значит, и ее враг.

Случись такое с Джилли, она ругнулась бы и обратила все в шутку. Да уж, не получается у этой Милли изображать сестру.

— Все в порядке. — Милли вымученно улыбнулась. — Надо просто смотреть под ноги. — Она на мгновение задумалась, что бы еще сказала Джилли, и спросила: — А еще далеко идти? Здесь что, нет никакого транспорта?

Уголок чувственных губ Чезаре приподнялся, и он пробурчал:

— Здесь, на острове, нет ничего, кроме каменного коттеджа. Ни людей, ни дорог — ничего.

Чезаре убрал руки с ее плеч и поднял брошенные на тропу вещи.

— Мой отец построил коттедж много лет назад, когда купил этот остров. Он был настоящим трудоголиком и приезжал, сюда примерно раз в год, чтобы подзарядить свои батарейки.

— У вас, наверное, сохранились хорошие воспоминания о каникулах, — отозвалась Милли на это неожиданное упоминание о семье.

На мгновение ей подумалось, что он не ответит на ее безобидное замечание, но нет — по его липу скользнула невеселая, даже горькая усмешка.

— Моя мать ни разу не была здесь. Она любила столицу. Отец привозил сюда своих любовниц, и ему было ни к чему, чтобы я здесь крутился. Я узнал о существовании этого убежища только после его смерти.

Проглотив сочувственные слова, которые ему наверняка не понравились бы, Милли сосредоточила внимание на крутой тропе, которая шла вверх по склону залитого солнцем холма. Она запыхалась и вспотела, а в голове роились разные мысли.

Если отец открыто имел любовниц — а это следует из того, что сын знал о них, — то это объясняет, почему для Чезаре совершенно естественно привезти домой девушку, затащить ее в свою постель, а потом, когда соскучится, вышвырнуть вон.

Бедная Джилли!

Взглянув на Чезаре, Милли с каким-то странным ощущением в животе отметила, что легкий ветерок с моря взъерошил его короткие черные как ночь волосы. Это придало ему какой-то более свойский вид, не такой самоуверенный, нарушило образ «акулы бизнеса», и ей снова подумалось: ничего удивительного, что прежде весьма непостоянная сестра наконец по-настоящему влюбилась. Редкая женщина устоит перед таким мужчиной.

— Почти пришли.

Голос ворвался в поток ее мыслей как электрический разряд. Мягкий как шелк… сочувствующий? Сердце Милли часто забилось; прищурившись, она посмотрела вперед. Они стояли на вершине холма, а внизу лежала неглубокая лощина. На другой ее стороне, задом к холму, за которым виднелось море, стоял приземистый каменный дом. Тихое, уединенное место, как будто созданное для любовников.

— Зачем вы привезли меня сюда? — Милли не хотела знать это: была уверена, что ответ ей не понравится, но и не знать ничего тоже было тяжело. Его слова заставили ее вздрогнуть.

— А ты сама как думаешь, Джилли?

От ухмылки, искривившей его чувственные губы, и фамильярного блеска прекрасных глаз все в Милли перевернулось, молнией промелькнули слова Чезаре про отца и про убежище на необитаемом острове. Да он, наверное, и рассказал-то ей об этом только для того, чтобы она знала что и как.

Они с Джилли были любовниками. Он что же, решил возобновить эту связь? Затащить ее в постель — вдали от зорких бабушкиных глаз и ее понимающей улыбки — в качестве вознаграждения за деньги, которые Джилли якобы украла, подделав подпись на чеках?

Сердце прыгало как сумасшедшее, ноги сделались ватными. Не может он так с ней поступить! А если поступит, что она сделает?

Глядя на бледное как полотно лицо, Чезаре еле удержался от смеха. Да уж, если не считать внешности, во всем остальном самозванка заслуживает самой низкой оценки. Она что же, не знает, как отреагировала бы на это неприкрытое предложение ее сестрица? Она подскочила бы и прижалась к нему всем телом.

— Давай я помогу. Здесь крутой спуск.

Милли бросило в дрожь, когда он взял ее за руку и его горячие крепкие пальцы обхватили ее слабые и безвольные, сердце тяжело стукнуло, и она, задыхаясь, стала хватать ртом воздух.

Да, этот беззастенчивый покоритель женских сердец, каким он наверняка был, по мысли Милли, очень заботливо помог ей преодолеть самые трудные места и отпустил ее руку, лишь когда они оказались на мощеной площадке перед домом.

Окна были открыты, и массивная деревянная дверь была незаперта: Чезаре явно не опасался грабителей.

Милли удивилась еще больше, когда Чезаре ввел ее в квадратную комнату с каменным полом, раза в два больше кухни в обычной квартире.

На крепком сосновом столе в центре комнаты стояли цветы в глиняных горшках, около небольшой плиты тихо урчал холодильник.

Толкаемая женским любопытством, Милли открыла его — он был полон. Она удивленно посмотрела на Чезаре.

— Если здесь никто не живет, то откуда все это? — Он что, соврал? И где люди, к которым она может обратиться за помощью, если он бросит ее здесь, что наверняка и сделает?

— Моторка. — Он с самодовольной улыбкой поглядел на Милли. — У меня есть человек на материке, который время от времени наведывается сюда, следит за домом, а когда я собираюсь приехать сюда, то звоню ему, и он привозит еду. Еще он следит за работой генератора и насоса.

Вот, значит, как. Один звонок — и все к твоим услугам. Об этом она не подумала.

Милли решила больше не спрашивать, зачем он привез ее сюда, но отважилась заговорить о другом:

— Покажите мне, где я буду спать, и скажите, что желаете на обед. Вы же наверняка ждете, что я стану вам прислуживать!

Уж он-то наверняка не в состоянии и воду вскипятить.

— А что, это мысль! — Он уставился на Милли, она быстро отвела глаза. Он был убийственно хорош собой, но Милли была уверена, что Аид не поведет ее следом за сестрой по смертельно опасной дороге. Она вздохнула с облегчением, когда Чезаре поднял ее чемодан и пошел вверх по лестнице в дальнем конце комнаты.

В квадратном холле было две двери. Одна вела в ванную, другая — в спальню, где кроме широченной кровати ничего не было.

Может, Чезаре, следуя по стопам своего отца, тоже привозил сюда женщин? А Джилли привозил? Если так, то зря она спросила, где будет спать, потому что спальня здесь только одна.

Так где же она будет спать? В горле собрался комок, а в груди чувствовалось какое-то непонятное томление. Развернувшись, Милли хотела уже заявить, что ни за что не ляжет в одну постель с ним, и если он привез ее сюда для этого, то пусть выбросит это из головы.

Но там, где Чезаре только что стоял, было пусто, а с лестницы послышалось его посвистывание. Милли сердито стиснула зубы. Ну конечно, он в прекрасном настроении. Думает, женщина, которую он притащил сюда, сейчас разберет постель и приготовится выплачивать ему свои долги.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Милли растянула умывание и причесывание на добрый час, что заметила, лишь когда взглянула на часы. Большую часть этого времени, впрочем, она провела, глядя в окно спальни, и, вдыхая теплый, напоенный ароматами воздух, любовалась открывавшейся перед ней лощиной да голубым небом, наслаждаясь покоем. Лишь бы только не думать о том глупейшем положении, в котором она оказалась.

Вообще-то, при иных обстоятельствах она с удовольствием была бы здесь, особенно с любимым человеком. Это чудесное местечко для романтической идиллии.

Мысль эта, неизвестно откуда взявшаяся, заставила Милли поморщиться. У нее же нет никакого любимого человека, ни здесь, ни вообще где бы то ни было!

В отличие от сестры, на которую мужчины слетались как мухи на мед, у Милли не было особо богатого опыта в отношениях с представителями сильного пола. Тихая и робкая, постоянно в тени своей сестры, она как-то не привлекала их внимания и ни разу не влюблялась.

Ее первое свидание прошло просто ужасно. Милли было тогда шестнадцать, по сравнению с сестрой она была еще совсем ребенком и страшно растерялась, когда местный красавчик Митч Фарадей, по которому сохли все девчонки, вдруг позвал ее в кино. Все закончилось настоящей дракой на последнем ряду, во время которой этот тип по-всякому обзывал ее. Он-то считал, что, если она пошла с ним, значит, согласна на все. Милли такое и в голову не приходило, и она дралась как взбесившаяся кошка.

Первое свидание надолго отбило у нее желание иметь дело с мужчинами. Потом она встретила Брюса. Он был бухгалтером, на двенадцать лет старше Милли и жил с матерью.

Брюс зашел как-то в цветочный магазин, где Милли работала, и они разговорились. Через неделю он пришел снова и пригласил ее поехать вместе с ним и его мамой в парк Бассет-Холл. Милли, слышавшая, что там целые акры засажены рододендронами и азалиями, а еще есть озера и гроты, согласилась.

Брюс оказался человеком солидным и серьезным, и она с удовольствием встречалась с ним раз в неделю на протяжении последних двух лет.

С ним было приятно общаться, он не позволял себе ничего лишнего. Лишь после смерти ее мамы начались намеки — слабые со стороны самого Брюса и более настойчивые со стороны матери — что им пора оформить свои отношения.

Милли со вздохом отошла от окна. Ей нравился Брюс, она не имела ничего и против его матери, но знала, что не любит его и никогда не полюбит, и пыталась заранее сочинить ответ на тот случай, если он наконец отважится сделать ей предложение. Ей не хотелось оскорблять его гордость.

В суете последних дней она совсем забыла про Брюса. Надо будет по возвращении с острова позвонить ему и сказать, что она устроилась компаньонкой. С чего вдруг она вспомнила о Брюсе, о котором прежде и думать не думала, разве что во время свиданий? Чтобы не думать о другом?

Рано или поздно ей придется встретиться с Чезаре. Остается только надеяться, что он скажет, зачем привез ее сюда, и молиться, чтобы это не оказалось то, что она подозревает.

Секс.

Сестра наверняка рассчитывала выйти замуж за итальянца. И когда он сказал ей, что ему от нее ничего не нужно, кроме секса, почувствовала себя униженной.

Он же уверен, что держит в руках компаньонку своей бабушки, вот и угрожает ей судом, если она не согласится ему подчиниться. То есть он хочет просто возобновить их прежние отношения? Эта власть доставляет ему удовольствие?

По его словам, Джилли украла деньги. Может, он решил, что она, Милли, теперь должна компенсировать ему эту потерю?

Милли выпрямилась и пошла вниз по лестнице готовить обед. По правде говоря, есть ей не хотелось, но он наверняка проголодался. Да и потом, будет чем заняться, может, хоть на пару минут удастся отвлечься от тяжелых мыслей.

Чезаре с ловкостью профессионала раскладывал содержимое сковороды по двум тарелкам.

— А я уже собирался тебя звать. — Приветливая улыбка и легкий кивок красивой головы. — Я подумал, не поесть ли нам снаружи? Вино открыто, может, ты разольешь?

Милли вышла на залитую солнцем площадку перед домом, где уже стояли небольшой столик и два стула. Концы белой скатерти лениво покачивались под легким ветерком.

Столовые приборы, бокалы, корзинка с булочками и брусок масла на синей керамической тарелке. Руки Милли дрожали, когда она наливала вино в два бокала. Когда он появился, она бессильно опустилась на стул, потому что ноги больше не держали ее.

— Ну-ка, как твое мнение? — Чезаре поставил перед Милли тарелку и сел на стул напротив нее. — Люблю поэкспериментировать. Иногда получается ужас что!

Против ожиданий тонкий запах пробудил у Милли аппетит, который, как ей казалось, она потеряла навсегда, и она, борясь со смущением, подцепила вилкой сочную креветку. Гарниром служили грибы и жареные перцы. Приготовлено все было просто замечательно.

Почувствовав вдруг зверский аппетит, Милли взяла булочку и намазала ее маслом.

— Ну и как, на твой взгляд? — спросил Чезаре.

— Сказка! Можете готовить для меня, когда только захотите!

Первая искренняя улыбка осветила лицо Милли, в ответ Чезаре широко улыбнулся и принялся за еду.

А он умеет вести себя вполне по-человечески, удивилась Милли. Она нахмурила брови. Ей казалось, что Чезаре Сарачино не способен и воду вскипятить, а он приготовил блюдо, вкуснее которого ей еще не доводилось пробовать!

Выходит, она ошибалась насчет него. Что, если ошибается и в остальном и поступила как последняя дура, пойдя на бесчестный обман?

Она заперта здесь. Вернувшись на виллу, будет заперта там. Она думала, что сумеет разыскать Джилли до того, как до нее доберется Чезаре.

Напрасные надежды! С таким же успехом можно надеяться исследовать обратную сторону Луны. Она не в состоянии ни сесть на автобус до Флоренции, ни взять такси, потому что у нее нет денег и не предвидится, ведь Чезаре не намерен ей ничего платить.

Милли, погрузившись в раздумья, потягивала вино.

— О чем задумалась? — спросил Чезаре.

— Да так, ни о чем, — ответила Милли. Что делать? Продолжать изображать сестру или признаться во всем и сдаться на его милость? Что, если он стал таким добрым и дружелюбным просто потому, что собирается затянуть ее на ту огромную кровать? Окажись по волшебству снова в Англии, она ни за что не сделала бы то, что сделала.

Милли украдкой посмотрела на Чезаре. Красив, ничего не скажешь. Сидит такой спокойный, пальцы, поигрывающие ножкой бокала, чувствуется, что сильные, но тонкие, изящные. Красивые руки красивого мужчины. И эта легкая улыбка в уголках губ, и манящий блеск глаз, глядящих на нее. Нет, это просто невыносимо! К своему стыду, Милли почувствовала, как дыхание ее снова участилось и соски грудей, напрягшись, уперлись в шелк блузки.

Он неотразим. Недаром Джилли была сражена. Милли прекрасно ее понимает.

Она поднялась и, проглотив образовавшийся в горле комок, хрипло произнесла:

— Я помою посуду.

— Оставь. — Его пальцы сомкнулись на ее запястье. Он встал, не выпуская руки Милли, и она залилась краской под его изучающим взглядом.

Ее еще никогда не тянуло с такой силой к мужчине. Да ей этого и не нужно! Не хватало, чтобы она увлеклась этим чудовищем только потому, что он красив, сексуален и ей еще не доводилось встречаться с таким обаятельным мужчиной.

И когда Чезаре, обойдя стол, выпустил руку Милли и легонько хлопнул ладонью по заду, задержав ее чуть дольше, чем нужно было, со словами: «Надень прогулочные туфли, я покажу тебе остров», она почти бегом бросилась к дому.

Не переставая улыбаться, Чезаре убрал со стола, вымыл посуду и привел кухню в первозданный вид.

Самозванка напугана! Это и требовалось. Его внезапное решение привезти ее сюда было правильным. Но до чего же она наивна! До сих пор думает, что он ей верит.

Santo cielo! Ну как можно быть такой простушкой? Краснеет, заикается… Она что, не знает, как держалась бы ее сестра?

Джилли ответила бы на его взгляд тем, что, полуоткрыв губы, посмотрела бы на него своими зелеными глазами из-под ресниц, мол, я вся твоя. Она бы вся пылала, а не дрожала, как девственница, приносимая в жертву.

Самозванка Милли выдавала себя на каждом шагу, и Чезаре раздумывал о том, стоит ли еще медлить, не пора ли бросить свою бомбу, как только она появится на ступеньках.

Она все еще была в голубой блузке, натянувшейся на ее роскошной груди, и белых джинсах, туго обтягивающих ее красивой формы бедра. На ногах он увидел то, что она сочла за прогулочные туфли — плоская подошва и тонкие завязки а-ля гладиаторские сандалии.

Но его внимание привлекло другое — тревога, застывшая в ее ясных зеленых глазах, тревога, смешанная с молчаливой мольбой, и несмелая улыбка, подрагивающая на ее ненакрашенных губах.

Неизвестно откуда пришло вдруг ощущение, что он ведет себя неверно, захотелось заботиться о ней, защищать ее, оберегать от всего плохого, целовать эти милые беззащитные губы, пока они не загорятся от желания, и прогнать тревогу из прекрасных глаз.

Она спускалась по ступенькам. Медленно, несмело. Чезаре на миг закрыл глаза, ругая себя за то, что ведет себя как зеленый юнец, теряющий голову при виде прекрасной женщины. Робкая испуганная девушка — это всего лишь маска. Об этом нельзя забывать, иначе придется признать, что он ведет себя отвратительно, что он ошибается.

А он никогда не ошибается!

Так же как и ее сестра, она наверняка утратила невинность и чистоту, как только покинула колыбель! Несмотря на свою чистую прелесть, отличающую ее от откровенной сексуальности сестры, она такая же коварная и лживая, как ее вороватая сестрица.

Ничего, вечером — пусть она еще немного помучается, теряясь в догадках, что ждет ее в роли Джилли, — он скажет ей, что знает, кто она, и выведает у нее, где находится ее сестра.

Она должна это знать. Когда он пришел к ней, она наверняка связалась с сестрой, и они разработали план. Пока Милли выдает себя за Джилли, та скроется и заметет следы. Как только Милли решит, что сестра в безопасности, она удерет.

— Пошли, — сказал Чезаре, подавляя кипевший в нем гнев, когда девушка подошла к нему.

— Подождите. — Она нагнулась и стала поправлять босоножки Джилли. Нет, так продолжаться не может. Чем дальше, тем труднее обманывать. От природы честной, Милли ненавистна была роль, которую приходилось играть, но сможет ли она выдержать взрыв негодования, который неизбежно последует, если она откроется? И все-таки лучше открыться самой. Так, по крайней мере, он не будет ее считать подлой. Хотя какое ей дело, какой он ее будет считать? — одернула себя Милли.

Пока что, судя по всему, он ни о чем не догадывается. Ведет себя вполне прилично, если забыть об одном: он собирается снова затащить Джилли к себе в постель, хотя о женитьбе и не помышляет. Он уверен, что Джилли в том положении, в каком находится, не посмеет ему отказать.

Играть роль и дальше тяжело и неприятно, и все же придется. Сестра всегда защищала ее, когда они жили вместе. Значит, и она должна найти способ разыскать Джилли, пока Чезаре не напал на ее след.

Широкие плечи под мягкой белой хлопчатобумажной тканью замерли, и через мгновение итальянец повернулся к Милли. От улыбки, которой он одарил ее, у нее зашлось сердце.

— Хочешь, я дам тебе туфли, которые не расползутся через несколько шагов?

— Не надо. — Все было не так просто! Если уж она решила продолжать и дальше свою игру, то следует выяснить одну вещь. Милли выпрямилась. — Я хотела бы знать, зачем вы привезли меня сюда. — Глубокий вздох. — И где вы собираетесь сегодня спать.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ты сама знаешь, почему ты здесь, — ответил Чезаре. — Ты же слышала, что я сказал бабушке — тебе нужно оправиться после тяжелой утраты. Я ведь не такое уж чудовище.

Милые глаза наполнились болью при упоминании о смерти матери, и Чезаре мысленно обругал себя за несдержанность.

Может, она и лгунья, но чувствовать способна.

В отличие от своей сестры.

Джилли, вероятно, и всплакнула бы для вида, но Чезаре не мог себе представить, чтобы она почувствовала душевную боль на самом деле. Когда он пристал к ней с вопросами о ее родне, она со смешками пояснила, что мать у нее недалекая провинциалка, а младшая сестра скучная девица, не заслуживающая того, чтобы говорить о ней.

Но эта… Чезаре прищурился, вглядываясь в ее выразительное лицо. Длинные ресницы затеняют потемневшие зеленые глаза, мягкие розовые губы подрагивают, пышная грудь поднимается и опускается от взволнованного дыхания. Нет, эта близняшка, несмотря ни на что, способна на настоящее чувство…

— Пошли, — сказал он мягко, приобнимая ее за плечи. — Пройдемся, успокоимся. — Его пальцы как-то сами собой погладили ее руку, прежде чем он понял, что происходит.

Чезаре быстро убрал руку, напомнив себе об ее обмане и о каре, которую он для нее готовит.

— Что же до того, кто и где будет спать, то за кухней есть вторая спальня. Хотя… — его голос почему-то прозвучал хрипло, — вполне возможно, что ты не заснешь, все будешь лежать и ждать, не одолел ли меня основной инстинкт и не решил ли я поискать удовольствия в твоей постели…

— Еще пасты? — Его голос, глубокий и низкий, почему-то заставлял вздрагивать нервы.

Милли покачала головой, пытаясь избавиться от внезапного напряжения в животе. Как будто она идет по туго натянутому канату высоко-высоко, а внизу нет страховочной сетки.

Чезаре обманывал, когда сказал, что привез ее сюда, чтобы она успокоилась. Неужели он думает, что она такая дура, чтобы поверить? Он считает, что она Джилли, его бывшая любовница, на которую он сердит. И эта поездка — наказание, и больше ничего. И она не знает, как он ее собирается наказывать, — вот что самое плохое.

Но почему ее неприязнь к нему куда-то ушла, когда он показывал ей остров, и она просто наслаждалась долгой прогулкой?

Почему она никак не может забыть, как его пальцы гладили ее плечо или как он обнял ее за талию, когда они стояли на вершине скалы недалеко от дома, глядя на белый песок далеко внизу?

У нее тогда закружилась голова — и не из-за высоты, а потому что от теплого прикосновения его руки у нее прервалось дыхание и ослабели колени.

— Ты устала? — спросил Чезаре. — Может, пойдешь в постель?

В его низком, сипловатом голосе словно прозвучало приглашение. Милли как будто коснулось что-то горячее. Если это и в самом деле приглашение, то достанет ли у нее сил отказаться? Или она, как и ее сестра, согласится и отдаст ему свою любовь, чтобы потом быть отвергнутой?

Нет, этого не будет. Как он там выразился? Что она будет лежать без сна и ждать, что он поддастся инстинкту и придет к ней? Он же был любовником сестры. Так, может, просто до сих пор хочет ее?

Лежать без сна… и ждать?

Ну уж нет, спасибо.

— Все в порядке, — сказала Милли. — Я еще посижу. Тут так спокойно.

И в самом деле спокойно. Несмотря на то, что он рядом.

Темнота сгущалась. Они ужинали на улице. На столе горела свеча, и было слышно, как шумит прибой. Если бы не томившее Милли беспокойство, можно было бы подумать, что она в раю.

«В порядке», — насмешливо повторил про себя Чезаре. Ничего подобного. Он кожей чувствует исходящее от нее напряжение. Боится, что он станет приставать к ней? А ведь он и впрямь собирался. Маленькая месть за обман.

Захотелось встать, подойти к ней, помассировать ее напряженную шею и плечи, пока она не расслабится и не прильнет к нему, а он сунет руку под блузку и станет ласкать ее груди… Чезаре подавил это желание.

Вообще-то он собирался именно этим вечером открыть ей, что все знает, и потребовать, чтобы она сказала, где ее сестра, которую она так неумело пытается изображать. Чезаре и сам не понимал, почему вдруг ему расхотелось это делать.

Нужно время, чтобы разобраться, какова она на самом деле. Чезаре поморщился. Точнее будет сказать — нужно время, чтобы разобраться в своем отношении к ней.

Он откинулся на спинку стула, насмешливо глядя, как она берет бокал с вином. Ее рука дрожала. Она поставила бокал на место. Боится выдать себя, расплескав вино?

Но его-то не обманешь. Она вздрагивает всякий раз, как он касается ее, и прерывисто вздыхает… а соски, которые чуть ли не прорывают шелк блузки?

Интересно, обрадуется ли она, если он придет к ней ночью? От этой мысли внутри Чезаре волной поднялось желание.

Он вскочил на ноги. А вот это ни к чему. Он собирался наказать ее, а не себя.

— Допивай вино. Увидимся утром.

Чезаре исчез за дверью, а Милли выдохнула воздух, который и сама не знала, что задерживает. Из дома донесся стук двери. Он пошел в спальню на первом этаже?

Что Чезаре внезапно рассердился, было понятно. Непонятно было, из-за чего.

Он сердится на Джилли, а не на нее, подумала Милли.

Она встала и собрала грязные тарелки, затем отнесла их на кухню, вымыла и, вытерев руки, застыла, вслушиваясь в тишину и успокаиваясь.

В дальней стене была дверь, которую она прежде не заметила. Наверное, там спальня. Милли никак не могла оторвать от нее глаз, словно ждала, что Чезаре вот-вот появится оттуда — с мокрыми после душа волосами, с обнаженным торсом, с полотенцем, повязанным вокруг бедер.

Она что, ждет его? Хочет, чтобы вышел?

Милли сердито тряхнула головой и отвернулась.

Если он рассердился на Джилли, то вряд ли придет — решил наказать ее таким образом за то, что она сделала. Значит, можно его не опасаться. И себя, своей слабости тоже?

Но все равно, если бы дверь спальни запиралась на ключ, она бы ее заперла.

— Мы собирались искупаться, помнишь?

Голос вырвал Милли из тревожного сна. Приподняв голову с подушки, она натянула на грудь простыню, ругая себя за то, что вчера решила лечь спать голой.

Он стоял в дверях, небрежно прислонившись к притолоке, потрясающе красивый в узких джинсах и тускло-зеленой майке без рукавов.

Милли просто не могла оторвать взгляд от его улыбающегося лица.

Это нечестно!

Уж если даже сестра, вертевшая мужчинами как ей захочется, не смогла устоять и влюбилась, то что говорить о ней!

Победы легко доставались Джилли, и так же быстро мужчины ей надоедали. И она уходила без малейшего сожаления. Однако на этот раз все вышло иначе. Она наконец сама влюбилась, и Милли ее понимала.

Последнюю открытку из Флоренции Джилли отправила, очевидно, как раз когда нанялась в компаньонки к Филомене. Она была уверена, что скоро у нее будут деньги расплатиться с долгами, что ее новый любовник сделает ей предложение.

— Вставай. Мы позавтракаем на пляже, потом поплаваем, — сказал Чезаре, глядя на расцветший на щеках Милли румянец. И, отвернувшись, чтобы не смотреть на простыню, под которой ясно прочерчивались линии ее тела, напомнил себе о своем решении расспросить ее сегодня кое о чем.

Он ушел, а Милли облегченно вздохнула. Как он смотрел на нее… Милли, покраснев, вскочила с кровати, твердя про себя, что у нее все хорошо, она в полном порядке.

Стало быть, Чезаре до сих пор не понял, что перед ним не Джилли, а пока это так, он не станет искать сестру.

Интересно, если бы он подошел, она оттолкнула бы его? Да или нет?

А еще остается несколько дней. Выдержит ли она?

Милли покопалась в вещах Джилли и вытащила ее бикини — три треугольничка, соединенных тесемочками. Милли покраснела. Да она бы в жизни не надела такое!

А Джилли надевала без всякого смущения. Но она же Джилли, не так ли? Значит, надо вести себя и одеваться как она.

Милли, стараясь ни о чем не думать, надела бикини, бледно-желтые шорты, причудливые босоножки и желтую блузку без рукавов, которая завязывалась под грудью, и пошла на кухню.

— Кофе. — Чезаре подтолкнул чашку. Он сидел, выставив длинные ноги, обтянутые выцветшими джинсами. Милли взглянула на его обнаженный до пояса торс и чуть не поперхнулась. Ну, это уж слишком!

Смущаясь под его пристальным взглядом, Милли взяла чашку и, подойдя к открытой двери, остановилась там и стала глядеть на зеленую лощину, чтобы не смотреть на Чезаре. Если бы только знать, что за игру он ведет. Такое впечатление, что он постоянно меняет правила.

До поездки на остров он смотрел на нее с нескрываемым презрением, всем своим видом показывал, что с трудом терпит ее присутствие и избавился бы от нее, если бы не бабушка, ради которой он готов даже на такую жертву.

А сейчас…

— Хороший денек, правда?

Милли не слышала, как он приблизился, и от его голоса, прозвучавшего над самым ухом, по ее спине пробежал холодок.

Она отошла, поставила чашку на стол и выдавила:

— Да, хороший, — продолжая размышлять о том, когда же она поймет, чего он добивается.

— Пойдем? — Чезаре закинул за плечо рюкзак и вышел за дверь.

Милли неуверенно последовала за ним. Тропа, ведущая вниз, к морю, показалась еще круче, чем вчера.

— Давай руку.

— Я сама.

Уж чего Милли не хотела, так это дотрагиваться до него. Чезаре все-таки взял ее за руку и осторожно повел вниз по тропе, помогая ей, словно вел свою возлюбленную. Милли на миг захотелось, чтобы так было на самом деле.

Поймав себя на этой мысли, она выдернула руку, как только они оказались на мелком белом песке пляжа. Чезаре сбросил рюкзак и замер, глядя на море. Милли посмотрела, как он потягивается, словно приветствуя солнце, ласкающее его бронзовую кожу, и отвела глаза.

Чезаре стал снимать джинсы, а Милли с ужасом вспомнила о жалком бикини, прячущемся под ее шортами и блузкой.

Конечно, она может сказать, что не хочет купаться, он не имеет права ей приказывать. Но Джилли обязательно бы воспользовалась моментом, чтобы продемонстрировать свою фигуру перед таким мужчиной.

Оказавшись в этом чудесном месте наедине с любимым, она наверняка постаралась бы соблазнить его и заставить поверить, что ни в чем не виновата. Милли не собиралась заходить настолько далеко, это слишком опасно, но в любом случае надо вести себя так, как вела бы сестра.

Она через силу развязала концы блузки, поглядывая на Чезаре, который снял джинсы и остался в черных плавках, почти не скрывающих его мужское достоинство. Милли, поперхнувшись, отвернулась.

— Вы идите, я за вами.

Он не сдвинулся с места. Милли стало ужасно неловко, пальцы застыли на поясе шортов.

Чезаре стало ее жалко. Неужели жестокая сестра заставила насильно эту малышку играть такую роль? Похоже на то. В этом мире все Джилли готовы пойти на все, чтобы добиться своего, пусть даже от этого кому-то будет плохо.

Его руки сжались в кулаки и разжались, когда она наконец собралась с духом и сняла шорты, являя взору округлые твердые ягодицы и длинные стройные ноги. А потом она полуобернулась — и у Чезаре пересохло во рту. Она была очень красива. Три лоскутка ткани, соединенные узкими тесемками, не скрывали практически ничего. Как раз такое соблазнительное бикини выбрала бы ее сестра. Милли, красная как рак, бросила на Чезаре испуганный взгляд и побежала к морю. Он медленно пошел следом. Он уже жалел, что заставил ее пройти через все это.

Надо было ей сказать, что он знает, кто она, еще когда они прибыли на остров, и потребовать, чтобы она сказала, где ее сестра, а не играть в игры.

Не считая короткой стрижки и подстриженных ногтей, она копия Джилли. Но к Джилли-то как раз его совершенно не тянуло, а вот к ее сестре тянет, и еще как.

Погрузившись в прозрачную воду, Милли немножко успокоилась. Она думала, что он уже купается, а оказалось — стоит и смотрит, как она раздевается. Со спины она выглядит совершенно голой, — с содроганием подумала Милли, да и спереди немногим лучше. Лоскутки и тесемки предназначены скорее для того, чтобы дразнить, а не скрывать.

А как он смотрел на нее… Нет, она не станет думать об этом!

Милли хорошо плавала и любила воду. Мало того, учась в школе, она даже побеждала на соревнованиях. В этом она превосходила Джилли, которая не любила физические упражнения.

Впервые с того момента, когда выдала себя за сестру, Милли почувствовала свободу и, с наслаждением взмахивая руками, поплыла к видневшемуся вдали мысу.

Внезапно что-то схватило ее за ногу, Милли вскрикнула, рядом показалась голова Чезаре, он обхватил ее за талию.

— Отстаньте! — сердито закричала Милли и, вырвавшись, поплыла вперед, однако он не отставал.

Все удовольствие пропало, от ощущения свободы не осталось и следа.

— Что вы делаете!

Он схватил ее снова и прижал к себе. Милли почувствовала его напряжение, и это было слишком. С сильно бьющимся сердцем она боролась с собой, со своим желанием прижаться к нему еще теснее, почувствовать руками и ногами каждый сантиметр его тела.

— Спасаю тебя, — сухо сказал Чезаре. — Здесь очень сильное течение. Я тебя предупреждал, но ты не слушала. — Он тряхнул головой, разбрасывая брызги. — Поворачивай назад, сейчас же!

Милли только теперь почувствовала, как ее утягивает в море, к далекому горизонту.

Энергично работая руками и ногами, она поплыла к берегу, сознавая, что Чезаре плывет следом, и чувствуя, как ни странно, что ей ничего не грозит, пока он рядом.

Когда они наконец выбрались на спокойную воду, Чезаре вырвался вперед и через несколько секунд уже нащупал ногами дно и остановился, поджидая ее. Вид у него был мрачный.

Милли медленно плыла к нему, чувствуя, как горят легкие от напряженной борьбы с течением. Когда она подплыла поближе, Чезаре подхватил ее под мышки и сердито заговорил:

— Больше не выкидывай таких фокусов! Dio mio! Ты же могла утонуть, дура набитая!

Он же тоже мог утонуть, спасая ее, со страхом подумала Милли. Он же наверняка не стал бы спокойно наблюдать, как она тонет. Но «дура набитая»?! Милли вздернула подбородок:

— Откуда я знала! И, может, ты перестанешь кричать?!

Она сердито дернула плечом, вырываясь, но его руки просто соскользнули вниз, на талию, и, сердито пробормотав: «Ты…», он вдруг прильнул губами к ее рту, одной рукой прижимая ее к себе, пока она не почувствовала все его твердое, напряженное, подрагивающее тело под водой, а другой придерживая голову, так что она не могла отвернуться.

Да у нее и в мыслях не было отворачиваться. Она ни разу в жизни не испытывала ничего подобного — такого дикого желания, пронзившего каждую клеточку ее тела.

Ее руки сами собой поднялись и обняли Чезаре за шею, губы приглашающе открылись навстречу его языку, который играл с ней несколько захватывающих мгновений, прежде чем его губы передвинулись ниже и впились в затвердевший сосок ее груди.

Чезаре медленно направился к берегу, увлекая Милли за собой. Они двигались как одно целое, поглощенные друг другом. Он нежно целовал ее то в висок, то в щеку, то в шею, на которой бешено бился пульс, руки ощупывали, оглаживали ее тело, отодвигая надоедливые тесемки и лоскутки.

Околдован.

Он околдован.

Желание поднялось в нем такой могучей волной, что он чуть не упал, споткнувшись, когда они оказались на горячем песке уединенного берега. Он грубо, не в силах больше сдерживать себя, бросил ее на песок и застонал, когда она обхватила его ногами.

Сумасшествие.

Настоящее сумасшествие.

Она ждала, она хотела его.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Треньканье мобильного телефона обрушилось на Чезаре как холодный душ. В голове мгновенно прояснилось.

Porca miseria! Он что, свихнулся? Впервые в жизни пошел на поводу у своего тела, забыв о том, кто она и кто он! Это было унизительно и безобразно.

Ее руки лежали на его плечах. Чезаре решительно убрал их, не глядя на нее — так ему было стыдно, и, вскочив на ноги, пошел к своему рюкзаку.

Отмечая с отвращением, что у него дрожат руки, он вытащил мобильник и прорычал: «Che?» И застыл.

Чуть не плача от стыда и обиды, Милли с трудом поднялась и стала натягивать шорты и блузку.

Что он теперь подумает о ней? К лицу Милли прилила кровь, глаза наполнились слезами. Что она потаскушка, которая всегда к его услугам?

И, что еще хуже, Милли мучило сознание, будто она не хочет, чтобы он плохо думал о ней, что для нее важно, чтобы он думал хорошо, — самое важное на свете.

Но как ей доказать ему, что она вовсе не такая, что такое с ней случилось в первый раз, да и вообще — как заставить его выслушать ее, не говоря уж о том, чтобы поверить ей?

Самое нелепое — он ведь думает, что она Джилли, его бывшая любовница. Он не захочет и слушать ее объяснений, естественно, не захочет, да и к чему, если это просто возобновление прежних отношений.

Сгорая от стыда, Милли призналась самой себе, что была готова отдаться Чезаре. Если б их не прервали, все кончилось бы тем, к чему шло. Тогда бы он понял, он же не дурак. Она девственница, в отличие от Джилли.

Наконец блузка была надета и ее концы завязаны. Милли посмотрела из-под ресниц на Чезаре. Тот разговаривал по-итальянски — судя по интонации, о чем-то спрашивал. Потом сунул мобильник в рюкзак и стал надевать джинсы.

Быстро застегнув ремень, он подхватил рюкзак, закинул его на плечо и повернулся к Милли, словно только что вспомнил о ее существовании. Милли наклонила голову, стараясь скрыть горящее от стыда лицо.

— Бабушка упала, Роза говорит, что мы должны срочно вернуться. Отправляемся сейчас же, — хмуро проговорил Чезаре, трогаясь с места.

Милли нагнала его у самой тропы. Ее собственные проблемы уступили место беспокойству за старушку, которая ей понравилась с первой встречи.

— Она поранилась? Что случилось?

Чезаре хмуро взглянул на нее:

— Перелом ключицы и трещины на ребрах. Опасности для жизни нет, но такое потрясение в ее возрасте… — Его голос замер. Милли бессознательно тронула его за руку.

— Не расстраивайся так сильно, — сочувственно пробормотала она. — Мы скоро будем дома. Ты иди заводи вертолет или что там надо делать, а я быстро сбегаю в дом и вернусь. Вещи я оставлю здесь, некогда с ними возиться.

Чезаре посмотрел на маленькую руку, лежащую на его предплечье, потом на лицо. В прекрасных глазах светилось сочувствие, тонкое лицо выражало решимость и участие. Что-то шевельнулось в его сердце, и он тихо произнес:

— Лучше пойдем вместе. Я не хочу, чтобы ты сверзилась со скалы.

Разумно, сказала себе Милли, когда Чезаре взял ее за руку, помогая двигаться по крутой тропе. Ну конечно, он не хочет, чтобы она оступилась и упала, ему не до того, чтобы возиться с ней, решила Милли, отметая всякое иное объяснение его заботливости.

То, с какой стремительностью он пошел к дому, как только они оказались на вершине скалы, лишь подтвердило ее догадку. Когда запыхавшаяся Милли подошла, Чезаре уже успел сбегать в дом и ждал ее в джинсовой куртке на голое тело.

— Ты, правда, бросаешь здесь свои вещи?

— Конечно. У меня кое-что осталось на вилле, голой ходить не придется. — Эти слова, сорвавшиеся с языка непонятно как, вызвали мимолетную улыбку и удивленно приподнятую бровь на лице Чезаре, прежде чем он развернулся и широко зашагал к вертолетной площадке, предоставив Милли бежать следом, лихорадочно раздумывая, можно ли назвать любовью то, что она чувствует, и удивляясь, как такая мысль вообще пришла ей в голову.

Путь на вертолете, а потом на машине прошел в молчании. У виллы их встретила Роза.

Они с Чезаре быстро-быстро заговорили по-итальянски, Милли разобрала только одно слово — dottore, — и когда Чезаре направился к спальне бабушки, она пошла за ним, спеша узнать, как та себя чувствует.

Комната ничуть не изменилась после первого раза. Окна были открыты настежь, тюлевые занавески покачивались от легкого ветерка. Филомена с подвязанной рукой полусидела, опершись на подушки.

Чезаре подошел к бабушке и поднес к губам ее здоровую руку. Он что-то ей говорил, но Милли, замершая на пороге, не поняла ни слова, хотя по тону и так все было понятно.

Потом Чезаре повернулся в невысокому плотному человеку, который прятал стетоскоп в большой черный портфель, и стал торопливо расспрашивать его.

Чувствуя себя лишней и все еще в растерянности от того, что произошло утром между ней и Чезаре, Милли уже хотела было уйти, когда Филомена заметила ее.

— Моя дорогая, иди сюда, посиди со мной! — И без перехода: — Чезаре! Прошу тебя, говори по-английски!

Милли неуверенно направилась к кровати и чуть не споткнулась, когда Чезаре, круто развернувшись, уставился на нее, словно недоумевая, кто это.

Ну конечно, он снова забыл про нее и недоволен, что ему напомнили о ее существовании, с горечью подумала Милли. И никогда ей не стать центром его внимания, а ведь так хочется.

Заставив себя не думать об этом, Милли, пока Чезаре провожал врача, села на стул у кровати, улыбаясь больной:

— Бедненькая… Как вы себя чувствуете? Болит?

Старушка была бледна, но ее глаза улыбались, когда она ответила:

— Только когда двигаюсь. Это мне наказание за невнимательность.

— Как это случилось? — Милли легонько похлопала по лежащей на одеяле хрупкой руке, стараясь не обращать внимания на ощущение покалывания в затылке, говорившее о том, что темные глаза Чезаре устремлены на нее.

— Мы с Амалией гуляли по саду, и я так увлеклась болтовней, что не заметила ступеньку.

— А где графиня? — Чезаре остановился с другой стороны кровати. Милли опустила глаза.

— Когда меня унесли на носилках, она уехала домой. Так переполошилась! Решила, что будет мне мешать.

— Ну все, больше я не оставлю тебя с ней! — сурово проговорил Чезаре. — Тебя совсем нельзя оставлять одну, идешь и под ноги не смотришь!

— Внук, ты что ж это говоришь со мной как с ребенком!

Глядя на расстроенное лицо Филомены, Милли не выдержала. Она гневно посмотрела на Чезаре.

— Бабушка совсем не нуждается в ваших указаниях! Если не можете вести себя вежливо, так пойдите и выговаривайте кому-нибудь другому! — На лице Чезаре отразилось удивление, но Милли было все равно.

Насколько она успела понять, привычка командовать стала его второй натурой. За всю его жизнь никто еще, наверное, не говорил с ним таким тоном. Ничего, он это давно заслужил.

Филомена взяла Милли за руку и легко пожала.

— Прости, бабушка, — виновато сказал Чезаре. — Просто я беспокоюсь. Сейчас пойду узнаю насчет сиделки.

Он повернулся, чтобы идти, но его остановил голос Филомены:

— Я тебе запрещаю. Не хочу, чтобы тут крутился кто-то посторонний! Я не больна, просто надо полежать, пока все срастется. Со мной посидят по очереди Джилли и Роза.

Чезаре медленно развернулся. Его темные глаза остановились на Милли.

— Ты сможешь?

Она приподняла подбородок, ответно пожимая руку Филомены.

— Прекрасно смогу. Им, конечно, было неизвестно, что настоящая Джилли не согласилась бы даже войти в комнату, где лежит больной, не говоря уж обо всем остальном. Она терпеть не могла то, что называла человеческими слабостями.

Чезаре испытующе смотрел на Милли, словно сомневаясь в ее способностях и собираясь настоять на своем. Пора было вмешаться.

— Скажите, пожалуйста, Розе, чтобы приготовила что-нибудь для вашей бабушки. Что-нибудь легкое. — Она посмотрела на Филомену: — Немножко супа, да? — Старушка ответила ей улыбкой, и она твердо добавила: — А потом ей нужно отдохнуть.

Неужели его красивые жесткие губы дрогнули в улыбке? Милли не была уверена в этом, да и думать не хотела и вообще всеми силами старалась выбросить его из головы, особенно после того, что произошло утром. Это из-за него она так себя вела!

— Поделом ему, — заметила Филомена, когда дверь закрылась за спиной Чезаре. — Привык распоряжаться. Хотя, по правде говоря, имеет право. Он никогда не ошибается.

Голос Филомены звучал устало, и Милли подумалось, что она, наверное, расстроена тем, что сказал внук — дескать, ее нельзя оставить, а то ходит, под ноги не смотрит.

— Он вас обожает, — проговорила Милли. — Просто очень испугался, когда узнал, что случилось, вот и вспылил.

Интересно, когда он ее в первый раз поцеловал, так грубо, он просто был сердит на нее за то, что подвергла себя опасности, сама того не зная? Он действительно хотел ее поцеловать или просто встряхнуть как следует? Может быть. Что же до того, что произошло потом, так он уверен: перед ним ее сестра, его бывшая любовница, так что удивляться нечему.

Все это относилось не к ней. Ничего личного.

Слава богу, вошла Роза с подносом и тем отвлекла Милли от тягостных мыслей. Поставив поднос на колени Филомены и пробормотав что-то на родном языке, домоправительница посмотрела наконец на Милли:

— Может, вам тоже принести? Составите компанию синьоре?

Разрезав булочку и намазывая ее маслом, Милли благодарно улыбнулась:

— Спасибо, Роза. Если вам не трудно, я бы хотела постоянно есть вместе с синьорой. — Таким образом ей не придется сидеть за одним столом с Чезаре. Чем реже его видеть — тем лучше.

— Di niente — просияла домоправительница. — Это замечательно!

Милли почти не виделась с Чезаре, разве что когда он навещал бабушку в десять часов утра и потом в десять вечера или когда являлся доктор. И каждый раз Милли, извинившись, покидала комнату и возвращалась, лишь когда он уходил. Все остальное время Чезаре проводил в кабинете, руководя своей империей и периодически уезжая в центральный офис во Флоренции.

Милли избегала встреч с ним, как она уверяла себя, вовсе не оттого, что боялась. Просто это ни к чему. Она была на грани того, чтобы поверить своим чувствам, а они говорили, что она любит Чезаре. Хватит и того, что он преследовал ее в ночных сновидениях, наполненных такой эротикой, что, просыпаясь, она ежилась от стыда.

Прошло четыре недели после падения Филомены. Она быстро шла на поправку, а Чезаре вот уже десять дней как уехал по делам в Гонконг и еще куда-то на Дальнем Востоке, по словам Филомены. Судя по всему, он решил, что бабушку вполне можно оставить на попечение Милли.

Она между тем чувствовала себя гораздо лучше и свободнее, чем в первые дни после приезда. Со своими обязанностями, как ей казалось, она справлялась неплохо. Взаимная симпатия между ней и Филоменой росла день ото дня, и жизнь на вилле текла размеренно и спокойно.

Если бы не одно «но».

Милли грызла совесть. Обманывать добрую, доверчивую старушку — это было низко, иначе и не скажешь, да и про сестру она знала не больше, чем когда жила в Эштон-Лейси. И с Чезаре она поступила нечестно.

Надо все рассказать, и пусть Чезаре сам разыщет сестру, они окончательно все выяснят, и она вернется домой… если, конечно, Чезаре не притянет ее к ответственности, что, кстати, казалось Милли вполне вероятным.

Было еще одно, не столь важное, но тоже неприятное. Это необходимость надевать обноски Джилли. Все было чересчур в обтяжку, или слишком низко вырезано на груди, или слишком короткое, или слишком аляповатое — или все вместе. Что бы она ни надела, Милли чувствовала себя не в своей тарелке.

Подавив отвращение, Милли нацепила кремовую кожаную мини-юбку с соответствующим топом без рукавов — явно случайные покупки Джилли, потому что они так и остались ненадеванными, и, вооружившись секатором, поковыляла по посыпанному гравием двору на высоченных шпильках, так как вычурные босоножки окончательно развалились, когда она бежала на острове к вертолету.

Роза по утрам проводила пару часов у Филомены, и Милли могла спокойно нарезать роз, чтобы поставить в ее комнате. Старушка очень любила розы, особенно теперь, когда не могла сама выйти в сад.

Пройдя по аллеям, Милли свернула на тропинку, которая вела к тому, что Филомена называла «английским садом», — огороженному участку, засаженному редкими сортами роз и обрамленному благоухающей лавандой.

Заглянув ненадолго к бабушке и перекинувшись парой слов с Розой, которая заверила его, что дела идут на поправку, Чезаре поднялся к себе в кабинет, опустил на пол разбухший кейс и ослабил галстук. Ну все, наконец он дома.

Работая последние несколько месяцев в своем кабинете и лишь изредка выезжая во Флоренцию, он чувствовал себя словно в клетке, связанным по рукам и ногам.

Поначалу причиной этого было тяжелое душевное состояние бабушки, потом недоверие к ее молодой компаньонке, хотя та ей и понравилась и она стала веселее глядеть на мир. Его опасения, как выяснилось позже, были небеспочвенны.

Неотложная проблема на нефтеочистительном заводе на Дальнем Востоке позвала его в дорогу, оттуда пришлось заехать в Гонгонг. Ничего необычного в этом не было, он и прежде нередко ездил из одного конца своей империи в другой, следя за тем, чтобы все шло гладко.

Но, странное дело, на этот раз вместо чувства свободы и удовольствия от того, что он делал, его томила тоска по дому.

Не обращая внимания на жужжание факса, Чезаре направился к окну, выходившему во двор.

Его мучило вовсе не беспокойство за бабушку — из ежедневных сообщений Розы он знал, что дела у нее идут хорошо и что все домашние поражены терпением и заботливостью компаньонки, синьорины Джилли.

Выходит, даже слуги заметили перемену.

По правде говоря, он не мог заставить себя не думать об околдовавшей его самозванке. Ее практически обнаженное прелестное тело в его руках, то, как горячо и страстно она отвечала ему, были повинны не в одной бессонной ночи.

А то, как она избегала его после возвращения на виллу, вызывало у него желание биться головой о стену. Он должен выяснить, почему она выдает себя за свою толстокожую сестру. Всякий раз, как он уже собирался разоблачить ее, случалось что-то такое, что его останавливало, словно сама судьба была против него.

Ладно, решил он, стоя у окна, он поговорит с ней, когда бабушка встанет на ноги. Ведь существует опасность, что компаньонка, услышав, что ему все известно, просто сбежит. А он этого уж точно не хотел.

Чезаре похолодел, неожиданно увидев во дворе предмет своих раздумий. Она вышла из оранжереи, неся охапку цветов.

Было видно, что ей жарко и неудобно. Вот она остановилась и, оттопырив нижнюю губу, сдула со лба упавшую на глаза светлую челку, потом сердито одернула неудобную кожаную мини-юбку.

Эти безвкусные вещи носила ее сестра, подумал Чезаре, глядя, как девушка ковыляет на высоченных каблуках по гравию.

Чезаре перевел дыхание и, забыв на миг о своей физической тяге к этой девушке, неожиданно решил сделать для нее что-нибудь хорошее. Он достал из кармана мобильник и набрал номер.

— Они чудесные, моя дорогая, — произнесла Филомена, когда Милли поставила в хрустальную вазу последнюю розу. — Как я соскучилась по моему саду. Это так мило с твоей стороны — принести мне цветы.

— Ничего, ждать осталось недолго, — ласково улыбаясь, сказала Милли. На следующей неделе Филомене должны сделать очередной рентген, и если ключица срослась, она сможет снять перевязь и выйти на улицу. По комнате она уже ходила довольно уверенно — а это значило, что с ребрами все в порядке, — и часами просиживала в кресле у окна. — А теперь хотите, я вам почитаю?

В комнате целый шкаф был забит книгами, купленными, как Милли уже знала, Джилли и Филоменой во Флоренции, — к счастью, это были английские издания, потому что старушка желала усовершенствоваться в английском языке, который учила в молодости. Они прочли уже до половины «Рождественскую песнь в прозе» Диккенса. Милли выбрала ее, потому что ей подарили эту книжку на день рождения, когда ей исполнилось десять лет, и она с тех пор перечитывала ее каждый год.

— Попозже. — Темные глаза весело сверкнули. — Давай лучше просто поболтаем и ты расскажешь мне побольше о себе. Особенно о молодых людях. Я уверена, кто-то ждет тебя дома не дождется. — Филомена заговорщицки улыбнулась. — Мечтает, небось, о том дне, когда увидит тебя снова, как и твоя младшая сестра.

Милли еле удержала истерический смех. Не хватало только, чтобы она пригласила на виллу свою «младшую сестру», да вдобавок своего предполагаемого бойфренда. Она поправила ужасный кожаный топ, в котором было жарко и неудобно, и объявила:

— У меня нет бойфренда. — Что было истинной правдой.

Улучив момент, когда Чезаре уехал во Флоренцию, она позвонила Брюсу, чтобы не беспокоился о ней, и услышала в ответ на свое сообщение, что работает в Италии компаньонкой приятной итальянской леди, странные слова: Неосмотрительно… Легкомысленное поведение… Мы с мамой всегда считали тебя рассудительной и здравомыслящей… Ты нас разочаровала…

В конце концов Милли бросила трубку, благодаря свою счастливую звезду за то, что никогда не считала Брюса никем большим, чем просто другом.

— А мне почему-то не верится, — сказала с улыбкой Филомена, а Милли поерзала на стуле, с отвращением чувствуя, как кожа мини-юбки липнет к телу и поскрипывает, когда она двигается, и мечтая поскорее сбросить ужасные туфли, которые терли ноги.

К счастью, в этот момент вошел Чезаре, и его появление избавило Милли от дальнейших объяснений. Она не знала, что он вернулся, и, к своему ужасу, почувствовала, как жаркая волна вдруг накатила на нее. Она словно сквозь туман смотрела на то, как он подходит к бабушке и подносит к губам ее руку, словно не замечая Милли.

Она встала и хотела уйти, но ее пригвоздили к месту слова Чезаре:

— Не уходи, я хочу поговорить с вами обеими.

Он снова повернулся к бабушке:

— Nonna, если ты можешь обойтись без Джилли, я хотел бы взять ее с собой во Флоренцию — я уверен, ей нужно кое-что купить, а потом мы вместе пообедаем.

Милли растерялась. Кто его знает, что у него на уме. Будь на ее месте Джилли, она бы запрыгала от радости, что поедет вместе со своим бывшим любовником.

Она устремила умоляющий взгляд на Филомену, надеясь, что та запротестует, но старушка широко улыбнулась:

— Блестящая идея! Я испортила ей отдых, когда упала, и она все это время работала без устали, да как хорошо! Родная дочь не могла бы ухаживать за мной лучше. Ее стоит немножко побаловать.

Милли поежилась. Она не заслуживала такой похвалы, а потом… она же их обманывает. Увильнуть от поездки казалось невозможным, разве что упасть в обморок. Милли, однако, не надеялась на свои актерские способности, а потому промямлила:

— Тогда я пойду переоденусь.

— Не надо. — Чезаре оказался рядом и обхватил ее руку над локтем.

Милли вздрогнула. Он впервые трогал ее после того утра на пляже, и это прикосновение наполнило ее таким томлением, что она не знала, что с собой делать.

— Ты переоденешься потом, — проговорил Чезаре вкрадчиво. — А сейчас нас ждет Стефано.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Глядя на затылок Стефано и благодаря Бога за то, что автомобиль снабжен кондиционером, потому что она бы испарилась в своей липкой и неудобной одежде, Милли мечтала только об одном — очутиться с Чезаре наедине и рассказать ему наконец все. И пусть он ругается, она это заслужила.

Интересно, почему Чезаре решил взять ее с собой во Флоренцию? И что он имел в виду, говоря, что она переоденется попозже?

Машина остановилась перед парадными дверями «Сарачино Пэлэс», и Милли в изумлении уставилась на величественное здание. Филомена как-то упомянула о том, что их семья владеет отелем. Она сказала об этом как бы между прочим, словно это ерунда, не заслуживающая внимания.

Милли трудно было представить себе, что это значит — быть богатым, не считать деньги, потому что они текут рекой.

Чезаре вышел из машины, а Милли осталась сидеть, думая, что, возможно, Стефано повезет ее куда-то, а потом привезет к Чезаре, когда он кончит свои дела, но дверца открылась, и смуглое лицо оказалось прямо перед ней, отчего у нее екнуло сердце, а Чезаре нетерпеливо сказал:

— Выходи, мы мешаем движению.

— Извините, я думала…

— Basta! Выходи, быстро!

Услышав только сейчас какофонию автомобильных гудков, Милли стала выбираться из машины. Ее мини-юбка задралась, демонстрируя простенькие белые трусики. Кто-то громко свистнул, Милли покраснела до ушей. Чезаре взял ее под локоть и повел к дверям, возле которых швейцар в униформе приветливо поздоровался с ним.

Все, кого они встречали по пути, сердечно и с уважением приветствовали Чезаре, что не преминула отметить про себя Милли. Не ускользали от нее и оценивающие взгляды, которыми окидывали ее саму.

Наверное, ее принимали за девицу, подобранную на улице. Милли ссутулилась, словно надеясь стать невидимой, и забормотала:

— Я не совсем хорошо одета для этого места… Может, поедим где попроще… — и незаметно для себя оказалась в персональном лифте, который взмыл вверх.

Чезаре, прислонившись к стенке, разглядывал ее из-под ресниц. Мягкие светлые волосы падают на глаза, розовые губы недовольно надуты, ходит она на своих немыслимой высоты каблуках мелкими шажками, покачивая бедрами. Он как будто сам ощущал, как ей неловко и неудобно, и заранее чувствовал себя виноватым в том, что ей предстояло.

Сказать ей, что он знает: она не та, за кого себя выдает, означало повергнуть ее в растерянность и смятение, и он заранее ненавидел себя за это и пытался объяснить себе, почему ему хочется оберегать эту девушку от всего плохого. Но он не должен поддаваться слабости.

Надо сделать то, что собирался, напомнил себе Чезаре, когда перед ними распахнулась дверь его личного номера.

Шпильки Милли утонули в ворсе желтовато-зеленого ковра, на котором вокруг длинного стола с мраморной столешницей стояли обтянутые лимонным шелком стулья. Все остальные предметы обстановки, богато украшенные, были явно старинные, на стенах висели тосканские пейзажи в золоченых рамах.

— Этот номер — мой, — ровным тоном проговорил Чезаре, стараясь держать себя в руках и не поддаваться соблазну поцеловать ее и проверить, ответит ли она ему с такой же страстью, как тогда. — Ну, и еще для важных клиентов или коллег по бизнесу.

Приводил ли он сюда Джилли? По спине Милли пробежал холодок. Но если бы он ее сюда приводил, то не стал бы ничего объяснять.

Нет, пора кончать с этой смехотворной и глупой ситуацией! Собрав все свои силы, она уже открыла рот, когда Чезаре опередил ее:

— У меня есть кое-что для тебя.

Глаза его смотрели тепло — она даже сказала бы «нежно», если бы осмелилась дать волю своему воображению. А его улыбка заставила Милли забыть о своих благих намерениях и послушно проследовать за Чезаре в роскошную спальню, где на огромной кровати громоздилось с дюжину красивых коробок.

— Это все для тебя взамен того, что ты оставила на острове. Надеюсь, тебе понравится, я дал им твои мерки.

Чезаре легонько подтолкнул Милли в спину, она уперлась:

— Я не могу это взять! — Почувствовав себя неблагодарной, она поправилась: — Это очень мило с вашей стороны, но я не могу это принять. — Она набрала в легкие воздуха и на одном дыхании продолжила: — И вообще я не Джилли, я ее сестра. Простите, что обманывала вас, но у меня были причины.

Чезаре почувствовал такое облегчение, что с минуту не мог вымолвить ни слова. Он по многим признакам понимал, что она чувствует себя неловко в том положении, в которое сама себя поставила — или сестрица приказала ей, — и вот наконец нашла мужество сказать правду и избавила его от необходимости сказать ей это самому. Он восхищен ею? Или больше, чем просто восхищен? Чезаре отбросил эту мысль и сосредоточился на девушке.

Она стояла, потупив повлажневшие глаза, лицо ее было бледно, и вся она была напряжена, словно ожидала удара.

Торопясь успокоить девушку, он легонько приподнял ее подбородок, так чтобы она смотрела на него.

Лицо ее залилось краской. Милли бросило в жар, когда она встретилась взглядом с темными глазами, и все затуманилось перед ней, когда послышался его мягкий голос:

— Я это знаю, Милли. Я начал это подозревать вскоре после твоего приезда на виллу. А перед тем, как мы отправились на остров, мне позвонили и сообщили, что вас двое, вы близнецы и Джилли — твоя сестра.

Милли охнула, с трудом удержавшись на подгибающихся ногах.

— Но почему вы не…

— Ничего не сказал? — Обняв Милли за талию, он подвел ее к стулу, и она бессильно опустилась на него, мечтая только об одном — провалиться сквозь землю. — Я несколько раз уже был готов сказать тебе об этом, — продолжал Чезаре, — но всегда что-то случалось. — Он пододвинул стул и сел рядом. — И сейчас я думаю, что это и к лучшему. Если бы я сделал это еще тогда, как бы я понял, что ты совсем непохожа на свою сестру?

— Я не понимаю, — умирающим голосом прошептала Милли. Он был так близко, что она чувствовала его запах, от которого как будто пьянела, а это было недопустимо.

Она тяжело вздохнула, Чезаре вскочил и вышел из комнаты. Милли проводила его взглядом, не зная, то ли радоваться, что буря прошла стороной, то ли страдать от унижения, ведь он знал, что она не Джилли, и тайком подсмеивался над ее неуклюжими стараниями выдать себя за сестру.

Чезаре через минуту вернулся и сунул ей в руки бокал:

— Выпей, это бренди. Тебе надо успокоиться.

Он так доволен собой! Милли одним глотком выпила содержимое, чувствуя, как в ней поднимается гнев.

— Значит, все это время вы смеялись надо мной?! Наблюдали, как я делаю из себя идиотку?! Ненавижу вас!

— Все не так, — произнес он нестерпимо спокойным тоном и взял бокал из ее непослушных пальцев. — В разное время я испытывал к вам разные чувства, но что не смеялся над вами — это точно. Признаюсь, сначала, когда мои подозрения подтвердились, я был в бешенстве. Потом вы меня заинтересовали. Зачем вы изображали сестру, ведь вы такие разные?

— И вовсе нет! — запальчиво возразила Милли, немножко опьянев. — У нас разные прически, но это и все.

— Внешне вы очень похожи, но внутренне поразительно разные. — Чезаре обхватил лицо Милли ладонями. — Джилли законченная эгоцентристка. Во всем ищет свою выгоду. Способна очаровать человека, если ей нужно, но никогда не бывает искренней. Секс для нее всего лишь средство добиться своего. Она непорядочна.

Чезаре погладил щеки Милли большими пальцами, ее сердце пропустило удар, потом часто забилось, и она забыла, что хотела сказать в защиту сестры, а Чезаре продолжал:

— Ты красивая, добрая и отзывчивая. Ты не боишься высказать свое мнение, когда считаешь, что с кем-то поступают несправедливо. Как ты меня одернула, когда я нагрубил бабушке! Меня это покорило. Различие колоссальное.

Милли захотелось прижаться к Чезаре и просить его, чтобы поцеловал ее, но она с великим трудом удержалась, напомнив себе, что он просто любезен с девушкой, которая лишь недавно узнала, что она самая большая дура на свете, и, естественно, ошарашена. Если она вдобавок покажет, что ужасно хочет его, то выставит себя в его глазах еще глупее, вот и все.

— Я понимаю, — Чезаре убрал руки и поднялся, — тебе сейчас нелегко. — Он взял Милли за руки, заставляя встать. — Пойди прими душ и надень что-нибудь более подходящее для тебя, а потом мы пообедаем, и ты расскажешь мне, почему решила изображать свою сестру.

Милли, чувствуя, как от его крепких пальцев, держащих ее за руку, по всему телу распространяется слабость, покорно пошла к кровати.

— Выбери, во что ты переоденешься, — сказал Чезаре. — Я же вижу, тебе неудобно в одежде сестры.

Милли непослушными руками раскрыла ближайшую коробку и ахнула от восторга. Легкое платье в тонкую зеленоватую и бледно-розовую полоску имело неглубокий вырез мысиком, свободный лиф и слегка присборенную летящую юбку. Именно такое платье выбрала бы сама Милли, если бы могла себе это позволить.

Милли потеряла дар речи от восхищения, когда были вытащены из коробок остальные вещи: прекрасно сшитые брюки — кремовые и темно-серые, элегантные блузки, строгого покроя юбки и топы, туфли на невысокой шпильке, тонкое хлопчатобумажное белье, украшенное ручной вышивкой… Милли было так трудно выговорить:

— Я, наверное, не могу все это принять.

— Можешь, — махнул рукой Чезаре. — Пусть это будет в счет твоей зарплаты.

— Но вы же сказали, что ничего не будете мне платить, — напомнила Милли. Пусть знает, что у нее тоже есть самолюбие. Он считает ее доброй и отзывчивой — но у нее тоже есть характер!

Как всегда, Чезаре нашелся с ответом:

— Я это сказал, когда думал, что поймал твою сестру. А ты не Джилли. Ты часами сидела с бабушкой, читала ей, развлекала, приносила ей цветы, не давая задумываться о своих болячках. Я не желаю, чтобы кто-нибудь работал на моих родных бесплатно. Лучше иди в душ и надень что-нибудь из этих вещей.

Чезаре отвернулся. Желание воспользоваться моментом, сдернуть с Милли юбку и тесный кожаный топ да присоединиться к ней в душе было просто мучительным. Что это — либидо взыграло? Или это что-то большее?

Милли уже устала, пытаясь определить, что за человек Чезаре. Вообще-то он хороший. Заботится о тех, кто на него работает, всегда вежлив и внимателен и обожает свою бабушку, которая вырастила его. К тому же, зная, что она не Джилли, которую он считает мошенницей, Чезаре в основном обращался с ней по-доброму.

В общем, этот человек был для Милли загадкой, и вместо того, чтобы напрасно напрягать мозги, все равно бесполезно, она пошла в душ.

Когда она уже вытиралась пушистым полотенцем, в ее голове молнией промелькнула ошеломляющая мысль: там, на пляже, когда Чезаре ее целовал, он уже знал, что она не Джилли, его бывшая любовница!

Он хотел именно ее, Милли!

Она встретилась глазами со своим отражением в зеркале и отшатнулась. Глаза ее были огромные и блестящие, губы казались опухшими, словно она только что без памяти целовалась.

Милли отвернулась и стала вытирать волосы. Нет, такого больше не будет! Это дорога в никуда.

Чувствуя себя чистой и свежей, она надела прелестное белье и предел ее мечтаний — платье, которое замечательно сидело на ней и делало ее стильной и элегантной — не то что одежки Джилли.

Милли расчесала волосы, и все — она была готова. Глубоко вздохнув, она сунула ноги в мягкие зеленоватые туфли на невысокой шпильке и направилась к двери спальни, полная решимости убедить Чезаре, что Джилли не воровка, что это какая-то ошибка. И еще попросить его разыскать Джилли, потому что она крайне встревожена ее исчезновением.

Как только она вошла, Чезаре появился в дверях гостиной.

Он был без пиджака и галстука, тонкая белая рубашка натянулась на его широких плечах. Осмотрев Милли с головы до ног, он устремил взгляд в ее глаза, и это продолжалось, казалось, бесконечно, он словно старался прочесть, что у нее на душе.

А потом улыбнулся и сипло проговорил:

— Иди сюда.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Милли шла как во сне, что-то в глубине его темных бездонных глаз неудержимо притягивало ее.

Мелко дрожа где-то внутри, она остановилась перед ним, чувствуя сквозь платье тепло рук, которые он положил на ее тонкую талию.

Его глаза, затененные ресницами, блестели, а в голосе звучало мужское восхищение, когда он пробормотал:

— Bella… La direttrice точно поняла мои указания. — Он улыбнулся: — Прости, больше не скажу ни слова по-итальянски, ты ведь не понимаешь моего языка. Кстати, это было первое испытание, которому я тебя подверг, и оно усилило мои подозрения.

Милли покраснела, но вовсе не потому, что, как оказалось, ее обман был раскрыт еще в самом начале. Просто его лежавшие на талии руки скользнули выше, и она почувствовала, как ее груди туго натянули расшитый цветами лифчик. Еще немного — и его пальцы коснутся их. Милли очень этого хотелось, и не только этого…

Но Чезаре вдруг отодвинулся и хрипло проговорил:

— Я научу тебя своему родному языку. Это понравится нам обоим, — возвращая Милли на землю.

О чем он говорит? А она, что она делает? Учить его язык? Когда? Он что, думает, что она останется? Но Филомена вряд ли захочет видеть ее после того, что случилось! Или она просто нравится ему, как нравилась Джилли, и он хочет иметь ее под рукой, чтобы спать с ней, когда захочется?

— Нам надо поговорить о моей сестре, вы не забыли? — спросила Милли, собравшись с духом.

— Правда? — Чезаре стоял рядом с ней, приобняв за плечи и водя пальцами по обнаженной коже.

— Вы смертельно оскорбили ее, — сказала Милли, отходя от Чезаре, подальше от соблазна. — Так мне кажется.

— Неужели? — В голосе Чезаре звучало непонимание.

Ну конечно, подумала Милли, он же завзятый сердцеед. Поддайся она своей слабости, он бы уже раздевал ее, а она помогала бы ему, не думая ни о чем, кроме того, что страстно хочет его.

Может, ему лестно переспать с обеими близняшками?

А она? Почему она помогала бы ему — потому что любит его?

От этой мысли Милли стало совсем плохо, и она не могла произнести ни слова.

— Ну так что тебе кажется, расскажи, — поторопил ее Чезаре.

Появление гостиничного слуги, вкатившего тележку с едой, дало ей столь необходимый перерыв и возможность собрать в кучку разбегающиеся мысли. Молодой официант накрыл стол на балконе.

— Мы можем поговорить за обедом. — Чезаре, мягко подталкивая Милли в спину, вывел ее на балкон, нависавший над садом. Ноздри защекотал крепкий аромат жасмина. — А дальше видно будет, — сказал Чезаре.

Милли кое-как поковыряла одно блюдо, другое, не понимая сама, что она ест, и думая совсем о другом.

Глоток шампанского, стреляющего в нос искрами, помог ей собраться.

— Джилли не воровка, — начала Милли. — Я думаю, она убежала, потому что вы оскорбили ее. Последний раз, когда она прислала нам открытку, она сообщала, что бросает секретарскую работу — я думаю, что она была секретаршей, точно не помню… в каком-то модном ночном клубе во Флоренции. Она не сообщила, что собирается делать дальше, написала только, что скоро сможет отдать маме весь свой долг.

Милли, обвиняюще глядя на Чезаре, с силой ткнула вилкой в креветку, как будто вонзила ее в него.

— Она была уверена, что все будет хорошо. Я, естественно, не знала, что она поехала с вами и стала компаньонкой вашей бабушки. Думаю, она и раньше с вами встречалась, еще во Флоренции, вы были любовниками, и она надеялась выйти за вас замуж.

Милли глотнула шампанского и продолжила свою филиппику:

— Когда она поняла, что ждать ей нечего, она в отчаянии убежала. — Милли не сводила с Чезаре сердитых глаз. — Она до вас ни разу не влюблялась. У нее была масса поклонников. Она сама нам говорила, что перед ней не может устоять ни один мужчина. Но она никого не воспринимала всерьез. Кроме вас, наверное. А вам нужно было только одно — секс.

Милли со стуком поставила бокал на стол.

— Что касается кражи, так это какое-то недоразумение. И я хотела бы, чтобы вы хоть частично исправили то, что наделали, и помогли мне найти ее. — Губы Милли задрожали. — Я очень беспокоюсь за нее. Она не знает даже… о смерти мамы.

— Cara. — Чезаре перегнулся через стол, пристально глядя ей в лицо. — Мне тяжело видеть тебя такой расстроенной. Мы найдем ее, обещаю. Поиски уже идут.

— Правда?

— Ну конечно.

— Так, значит, — с горечью произнесла Милли. — Дура я дура! Я же решила выдать себя за Джилли, только чтобы дать ей время оправиться после того, как вы поступили с ней, а вы, поняв, что я не та, за кого себя выдаю, возобновили розыск.

Милли вскочила на ноги.

— Отвезите меня на виллу. Уже поздно. — Ее глаза горели гневом. — Я побуду с Филоменой, пока она полностью не поправится, если она, конечно, этого захочет, узнав, кто я на самом деле, а потом уеду, ищите другую компаньонку. — Это единственный выход, подумала Милли про себя. Она, глупая, чуть не поддалась этому бабнику, а потом переживала бы, как ее сестра.

— Бабушка не ждет нас сегодня.

Ах ты, подлец! Привез ее сюда, надарил кучу одежды, угостил обедом, к которому она почти не притронулась, напоил шампанским — и все это чтобы уложить ее в постель! Милли вскипела.

Чезаре стоял в дверях, загораживая проход.

— Вы так всегда делаете? — сердито проговорила Милли, останавливаясь перед ним. — Забрасываете свою жертву подарками, обещаете жениться, сулите все блага мира, а потом, когда надоест, просто уходите, и все? Дайте мне пройти.

В сгустившейся темноте Милли все же увидела, как его ноздри гневно дрогнули. Что, получил? Ну конечно, ни одному мужчине, и уж тем более такому, как Чезаре Сарачино, самоуверенному и гордому, не нравится, когда его тычут носом в его грехи.

— Ни о чем таком я не думал и предложения тебе не делал, — пробурчал он и схватил Милли за руки. — И надо кое-что прояснить, а то, как я понимаю, ты решила, что я подлец. Во-первых, твоя сестра, как выяснилось, работала в ночном клубе в этом городе, но не секретаршей, как ты думаешь, а так называемой хозяйкой, это не считая побочного занятия, о котором не пишут в автобиографии. В клубе никто ничего о ней не знает и, судя по всему, никто ею и не интересуется. Ее не слишком-то любили. В Лондоне тоже расспросили работников магазина, где она работала до того, как уехала в Италию. И снова ничего. Ни у кого из ее коллег не было таких отношений с Джилли, чтобы поддерживать с ней связь. После этого поиски вернулись в Италию. Прости, но Джилли нравится мужчинам определенного сорта, а среди женщин популярностью не пользуется.

Милли, пытаясь осмыслить сказанное Чезаре — что, оказывается, ее сестра, такая живая и общительная, не пользовалась любовью своих сослуживиц, — даже не заметила, как он обнял ее за талию и ввел в комнату.

Усадив Милли в кресло, он присел на подлокотник соседнего. Падавший от висевшей над его головой люстры свет добавил блеска его черным волосам, проведя резкие тени на красивом мужественном лице.

Милли отвела глаза. Он потрясающе красив. Она ненавидит его за то, что он говорит об ее сестре, и все равно ее тянет к нему.

— Нет никаких сомнений, что она подделала подпись на чеках, — сказал Чезаре. — Эксперты почерковеды подтвердили мои подозрения. — Стараясь не смотреть на побледневшее лицо Милли, он продолжал: — И еще одно — я никогда не был ее любовником.

При этих словах Милли выпрямилась.

— Да вы же сами в этом признались! Помните, что вы мне сказали, когда я назвала вас «синьор Сарачино», а вы заметили, что я не вела себя так официально, когда лезла к вам в постель?

— Так и было. — Чезаре взял Милли за подбородок, заставляя смотреть на него. Голос его смягчился. — Не стану повторять, что она мне наговорила, когда заявилась без приглашения ко мне в спальню и стала раздеваться. Именно это я и имел в виду, так как тогда еще принимал тебя за твою сестру. Что я сказал ей — могу повторить. Я сказал, чтобы она убиралась с моих глаз, иначе вылетит с работы, пусть даже это расстроит бабушку. Я был взбешен тем, что она осмелилась явиться ко мне. Она меня нисколько не интересовала, да иначе и быть не могло. Вскоре после того случая, сообразив, как мне кажется, что ей ничего не светит, она исчезла. А через несколько дней, оформляя бабушкины счета, я обнаружил пропажу крупной суммы. Остальное ты знаешь.

Милли прикрыла глаза, стараясь удержать слезы, но напрасно. Она верила Чезаре. Да и зачем ему лгать?

Если посмотреть на сестру трезвым взглядом, то нельзя не признать, что именно она лишила маму ее родного дома и отложенных на черный день средств, все потратила и залезла в долги. А ее пустые обещания все вернуть, то, как редко она о них с мамой вспоминала, как будто они были ей совершенно безразличны, как будто то, что они живут в убогой квартире и еле сводят концы с концами из-за огромных долгов, не имеет к ней никакого отношения…

А что она говорила о мужчинах? Будто может заполучить любого, кого захочет. Без проблем.

Но не этого мужчину!

Эта мысль эхом отдалась у нее в мозгу словно благодарственный молебен. А этот мужчина вытирал пальцами слезы с ее щек, а она никак не могла успокоиться, и душа ее была полна чувств, которым она не могла подобрать названия, но были они глубокие и сильные.

— Прости, что расстроил тебя, cara. Но я должен был это сказать ради себя самого.

Ради него самого? Милли не успела воспротивиться и даже подумать о том, чтобы воспротивиться, как оказалось, что Чезаре стоит, наклонившись к ней, и поднимает ее на ноги, чтобы нежно прижать к себе.

Милли могла бы попятиться, если бы захотела. Но она не хотела.

— Ты всегда переоценивала свою сестру, — произнес Чезаре, удивляясь сдержанности, с какой обнял ее, чтобы поцеловать. Надо подождать, пока она свыкнется с тем, что узнала о сестре.

— Да, наверное, — согласилась Милли. — Она была всегда сильнее меня, в детстве заботилась обо мне, говорила, что, если кто пристанет из мальчишек, чтобы сказала ей, она с ними разберется.

Таким образом она обеспечивала свое командное положение, подумал Чезаре, который был уверен, что Джилли ничего не делает без задней мысли.

— Она не боялась отца, — продолжала вспоминать Милли. — Он считал, что мы должны во всем слушаться его, и ей порой доставалось. А вот с мамой… мамой она вертела как хотела. — Да так, что довела ее до беспросветной нужды, подумала она с гневом, вспомнив, как они экономили на всем, чтобы уплатить за квартиру и купить продукты.

Словно устыдившись этой мысли, она торопливо добавила:

— Когда вы пришли и стали угрожать, я решила, что должна помочь ей. Мы близнецы и тесно связаны друг с другом.

Только связь эта односторонняя, подумал Чезаре, но сказал совсем другое:

— Если хочешь, я не стану подавать на нее в суд, когда найду ее, а уж найду непременно. Но я ее припугну, чтобы ей неповадно было впредь хватать все, что плохо лежит.

Милли поверила, что так он и поступит. Возможно, Джилли действительно присвоила чужие деньги, была невнимательна к ним с мамой, поступила нечестно… но, может, это все от отчаяния? Нет, это не оправдывает ее, но она все-таки сестра, и Милли была нестерпима сама мысль о том, что Джилли окажется за решеткой.

— И еще одно… — Милли ощутила теплое прикосновение его губ сначала к одному глазу, потом к другому, и все ее тело отозвалось на эту ласку. — Я купил эти вещи, потому что заметил, что тебе неудобно в одежде Джилли. И сюда тебя привез вовсе не для того, чтобы соблазнить, хотя, скажу честно, очень хочется.

Милли широко раскрыла глаза и прочла в его взгляде жадное, откровенное желание. И была потрясена, поняв, что только этот мужчина, единственный на свете, пробудил в ней такую жажду любви, что она готова отдать ему всю себя, и к черту все, что бы ни случилось потом.

— И тебе тоже. — Его руки поглаживали ее налившиеся груди, и Милли с трудом перевела дыхание, пытаясь справиться с собой, не дать себе потерять себя… ей вспомнилась Джилли… и туман рассеялся, она вновь была на земле.

— Это не должно было случиться, — прошептала Милли, борясь с собой.

Чезаре, касаясь губами ее губ, пробормотал:

— Слушай свое сердце, а не разум.

Именно здесь и таилась угроза! Чувствуя, как всю ее заливает мучительное до боли томление, и стараясь уцепиться хоть за что-то, чтобы не потерять окончательно способность мыслить, она проговорила:

— Ты забыл, я не Джилли.

Чезаре поднял голову.

— Я ничего не забыл, cara mia. Если бы ты была Джилли, меня бы не было здесь. Я бы не хотел тебя как ни одну женщину на свете.

Он еще теснее прижал ее к себе.

— И больше не сравнивай себя с ней. Ты прекрасна, а ей никогда не быть такой. Красота светится в твоих глазах. Она простой металл, а ты золото.

У Милли закружилась голова. Всю жизнь ее сравнивали с Джилли, и всегда получалось так, что с нее надо брать пример. Нет, специально Милли никто так не говорил, но стоило сестре войти в комнату, как все оживлялись, и она оказывалась в центре внимания.

Ну а Милли и не завидовала сестре, просто соглашалась с тем, что та лучше ее и этого не изменить. И вот сейчас… сейчас этот красивый и умный мужчина ставит ее на первое место!

Милли с замиранием сердца обняла его за шею, уже не пытаясь скрыть от самой себя, что любит Чезаре. Любовь настигла ее, и она никогда не пожалеет об этом, даже если узнает, что он ничего такого не чувствует.

Две горячие ладони легли ей на затылок, пальцы погрузились в мягкие светлые волосы, Чезаре наклонился и стал целовать ее, сначала легко, почти неощутимо касаясь ее дрожащих губ, потом, когда эти губы раскрылись, все сильнее и сильнее. Ее тело как будто вспыхнуло, и она вдруг стала отвечать ему с такой страстью, что он, который никогда не терял самообладания, растворился, потерялся в этом пламени.

Ее маленькие руки что-то суетливо делали с ним, рубашка как-то сама собой исчезла, и вот уже он с Милли на руках, оказался в спальне.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Приход горничной вырвал Милли из короткого сна — она заснула в крепких объятиях Чезаре, когда уже светало.

Милли сразу поняла, что она одна в безобразно разгромленной постели и солнечный свет бьет в прикрытые веки, но надо просыпаться и вставать, потому что наступил день, когда Чезаре уже наверняка распорядился отправить ее в Англию, да и Филомена будет этому только рада.

Мысль о том, чтобы расстаться с Чезаре, была почти нестерпима, но, наверное, еще хуже находиться на вилле на положении кого… временной любовницы, пока он не подыщет кого-то еще?

А сейчас она еще немножко полежит, вспоминая каждую драгоценную минуту прошедшей ночи, самой прекрасной в ее жизни, ночи с Чезаре, мужчиной, который навеки поселился в ее сердце.

Она никогда не станет жалеть о том, что случилось, и никогда не забудет.

Чезаре был так нежен, так терпелив с нею, неумехой, что Милли захотелось плакать и одарить его всем-всем, что только у нее есть, но, когда он отвернулся, чтобы надеть презерватив, Милли подумалось, что он ее боится…

Да нет же, он просто оберегает ее, решила она уже через минуту, он не хочет, чтобы она забеременела, хотя она совсем не против родить от него ребенка. Она была бы счастлива родить ребенка от Чезаре. А то, что будет трудно растить его в одиночку, так это ерунда по сравнению с тем, что с ней навсегда останется частица Чезаре.

Эти мысли промелькнули и исчезли, как только он повернулся снова к ней и стал целовать, коротко и часто, ее бедра, а потом… потом все мысли выскочили из головы, и Милли уже ни о чем не могла думать, только хотела все больше и больше, ей уже не хватало того, что он давал, и эта жадность, как Милли сама вспомнила теперь с улыбкой, довела Чезаре до неистовства.

— Cara. — Поцелуй в обнаженное плечо заставил Милли открыть глаза и улыбнуться.

Волосы Чезаре были мокрые, на бронзовой коже блестели капли воды, бедра были обмотаны полотенцем.

Глядя с обожанием на своего любимого, Милли протянула к нему руки, удивляясь тому, что дневной свет нисколько не развеял ночного чувства близости, и не стесняясь того, что простыня упала, обнажив ее напрягшиеся груди.

На прекрасно вылепленных скулах Чезаре зажглись красные пятна, он опустился на постель рядом с Милли и, взяв ее за руки, прерывисто пробормотал:

— Тебе трудно сопротивляться, но… — Он отпустил руки Милли и, взяв с ночного столика чашку с кофе, протянул ей. — Я должен вернуться на виллу, поговорить со своим помощником, чтобы созвал на следующей неделе в Нью-Йорке совещание глав департаментов.

С таким же успехом он мог предложить Милли не чашку горячего кофе, а ледяной душ. То, что было чудом для нее, для него так, простой эпизод, а главное — это его империя. Настал день, и то, что было ночью, уже не имеет значения.

Милли подтянула повыше простыню. Откуда ей знать, как себя вести? Она никогда не играла в эти игры и не знает правил. Глядя в сторону, чтобы не встретиться глазами с Чезаре, Милли, стараясь говорить будничным тоном, спросила:

— Что я скажу Филомене? Я знаю, она очень расстроится, узнав, что я ее обманывала. Мне ужасно жаль, что все так получилось. — Голос Милли дрогнул. — Но если ты скажешь, что лучше не говорить, пока она не поправится окончательно, то я буду молчать… одну-две недели. — Милли наконец посмотрела на Чезаре. — Как ты думаешь?

— Я думаю… — заговорил он медленно, глядя на Милли такими глазами, что она почувствовала, как внутри нее все безнадежно тает, и улыбаясь своими чудесными губами. — Я думаю, мы скажем ей, что хотим пожениться.

Милли потрясение открыла рот, чувствуя, как заливается краской с головы до ног.

— Я же серьезно! — проговорила она. — Это неудачная шутка, мне совсем не смешно.

Чезаре взял нетронутый кофе из ее дрожащих пальцев, поставил чашку на столик и взял Милли за руки.

— Я никогда еще не был так серьезен, amore, — сказал он мягко, поднося ее руки к губам. — Я хочу тебя. Твое прекрасное тело, твое доброе сердце. Я хочу тебя всю. Чтобы заботиться о тебе, защищать тебя, обожать тебя и беречь тебя. Хочу быть твоим мужем, и чтобы ты родила мне детей.

Милли недоуменно качнула головой. Она что, спит? Как это возможно, чтобы этот прекрасный человек захотел провести с нею всю жизнь?

Она неуверенно коснулась его лица, словно старалась убедить себя, что все это происходит наяву, что это не бред, навеянный ее безграничной любовью.

— Скажи «да»! — Его голос прозвучал требовательно, но в нем сквозили неуверенные, вопросительные нотки, и это потрясло Милли больше всего.

Чезаре стал целовать ее в губы — и все, ничего не осталось, кроме жгучего желания, и лишь когда она с трудом выговорила:

— Да, ну конечно, да! Чезаре, я же люблю тебя — так сильно, так сильно! — он поднял голову.

— Ты никогда не пожалеешь об этом. — Он мягко отодвинул Милли от себя. — Но сейчас, как ни жаль, пора одеваться. Стефано будет здесь через полчаса, мы поедем на виллу.

Чезаре встал и, сбросив полотенце, пошел, не стесняясь своей наготы, к платяному шкафу. Милли смотрела на него, и ей казалось, что она сейчас просто лопнет от счастья. А то, что у него на первом месте работа, так с этим она уж как-нибудь смирится.

— И еще, cara mia. Я думаю, ты согласишься. Давай ничего не станем говорить бабушке о наших планах, пока она не поправится окончательно. — Чезаре надел брюки и застегнул пуговицу на стройной талии. — А то ведь бабушка придет в восторг, узнав, что я наконец женюсь, и примется планировать приемы, составлять списки гостей, заказывать цветы и платья для тебя. Ее и землетрясение не остановит. А при ее нынешнем состоянии здоровья это лишнее. Ты меня понимаешь?

— Конечно! — Глаза Милли сияли счастьем и доверием. Какая разница, если они сообщат о помолвке через пару недель?

— Спасибо! — Чезаре застегнул пуговицы на рубашке. — К тому же я должен уехать — дела, ничего не попишешь, деловая поездка, которую я не могу отложить. Меня не будет несколько недель. А когда вернусь, мы все скажем. Ну а о том, что бабушка подумает, когда ты ей сообщишь, кто ты на самом деле, можешь не беспокоиться — она все знает.

— Знает?!

— Правда знает. Я ей сказал перед тем, как нам ехать сюда, и про воровство твоей сестры тоже. Она ничуть не удивилась. Знаешь, когда я ей сказал, что везу тебя сюда, чтобы вывести на чистую воду, она стала просить, чтобы я не был излишне резок с тобой. По ее мнению, у тебя были причины поступить так, как ты поступила, что все это из-за твоей доброты и великодушия.

Чезаре подошел к кровати и, взяв Милли за руки, поставил на ноги.

— Тебе не о чем беспокоиться. Ну а теперь, — он легонько шлепнул ее по попе, — одевайся.

По приезде на виллу Чезаре, извинившись, тут же ушел в свой кабинет, за ним юркнул шустрый молодой человек, его помощник.

Старая леди встретила Милли так радостно, что беспокойство девушки улеглось. Филомена пожелала расположиться на террасе, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно поговорить, чего она ждала с нетерпением с той самой минуты, когда внук сказал ей, что компаньонка — не Джилли, а ее сестра-близняшка и зовут ее Милли.

Перемещение на террасу походило на военную операцию, в которую были вовлечены все — от Стефано и до самой молоденькой горничной. Дощатый стол и скамейки были сдвинуты в сторону, чтобы освободить место для кресла, заваленного подушками, Роза самолично принесла на подносе кувшин с апельсиновым соком и маленькие миндальные пирожные.

— А я все удивлялась, — начала Филомена, ласково улыбаясь, когда слуги ушли, — с чего это моя компаньонка так изменилась. Будь я немножко поумнее, я бы и сама заподозрила что-то. Неуравновешенность исчезла, вместо нее появилась доброта и отзывчивость. И задумчивость. Да и выбор книги для чтения… Диккенс вместо историй про секс, которые так любит твоя сестра. Нет, я не хочу сказать, что общество Джилли мне не нравилось. Тогда нравилось, даже очень. Мне к тому времени все надоело — и я сама, и моя старость. Чезаре подумал, что я хочу умереть. Джилли вывела меня из того настроения своей веселой болтовней, своей жизнерадостностью, очарованием, которое она просто излучала, особенно когда появлялся мой внук. Иногда по вечерам, лежа в постели, я слышала, как они смеялись в саду под моими окнами, и думала — ничего, пусть себе. Ну так вот, — продолжала Филомена, возвращаясь к теме разговора, — она была такая обаятельная. За это можно простить человеку многое.

— Даже кражу? — спросила Милли, чувствуя глубокий стыд за свою сестру.

— Даже это. Наверное, она очень нуждалась, а я богата, хотя, по-моему, это не дело. Давай лучше поговорим о чем-нибудь повеселее.

За обедом — Филомена впервые села за стол — Милли, чувствуя себя неуютно, потому что Чезаре, хотя и присоединился к ним, сидел с отсутствующим видом, заговорила о свадьбе своей подруги:

— Клео настаивает, чтобы я была ее старшей подружкой во время бракосочетания. Мне не хочется ее разочаровывать. И еще мне нужно освободить квартиру. — Она больше не надеялась на то, что Джилли появится. В отсутствие Чезаре Милли позвонила Клео и своему домохозяину и дала им номер телефона, чтобы сестра, если вспомнит о родных, могла с ней связаться. Но та так и не позвонила.

— И когда свадьба? — спросил Чезаре.

Его глаза смотрели холодно, Милли стало неуютно. Прошлой ночью эти глаза смотрели совсем не так, в них горел огонь, а сейчас он смотрит на нее как на служанку, не вовремя просящую об отпуске.

— Через полтора месяца, — растерянно ответила Милли. — Но мне нужно быть в Лондоне за пару недель до этого. Платье и всякое такое… Я вернусь на следующий же день после свадьбы.

Чезаре равнодушно отвернулся, Милли даже засомневалась, слышал ли он, что она говорила. Ответила ей Филомена:

— Ну конечно, мы тебя отпустим. Может быть, ты узнаешь что-нибудь и о своей сестре. Как я поняла, ты обеспокоена ее исчезновением. Чезаре, — ее голос стал резче, — ты это устроишь?

— Бабушка, — он положил вилку и нож и откинулся на спинку стула, — как ты помнишь, я ничего не смогу устраивать, но скажите обо всем Стефано, и он обо всем позаботится. А сейчас прошу прощения, у меня работа, а утром надо ехать в Мадрид.

Милли и сама не понимала, как ей удавалось изображать радость, помогая Филомене лечь в постель.

Чезаре смотрел на нее, словно она прозрачная, думала Милли, оказавшись в своей спальне. Он ни разу к ней не обратился, ну, кроме вопроса о свадьбе. Это было невыносимо тяжело. Как это сочетается с тем, что было ночью, и с его просьбой выйти за него замуж?

Решив встать завтра пораньше и задать Чезаре несколько вопросов до того, как он уедет, Милли быстро помылась под душем, почистила зубы и, надев старую майку, легла в постель. Она была слишком расстроена, чтобы пробираться сейчас по затихшему дому к его кабинету. Да и ни к чему, не надо показывать, как она уязвлена.

Но он ни разу не сказал, что любит ее, напомнила себе Милли. Тут же выскочила мысль, что ни один мужчина в здравом уме не станет делать женщине предложение, если не любит ее. Может, просто он слишком занят своими делами и не в состоянии думать ни о чем другом. Да и вообще, не хватало только, чтобы она повела себя как сварливая жена, вечно жалующаяся на то, что муж слишком много думает о работе, и подступающая к нему с вопросом, где он был, стоит ему задержаться.

Придя к этой утешительной мысли, Милли погасила лампу и закрыла глаза — чтобы почти тут же открыть их снова, потому что дверь распахнулась и Чезаре в банном халате вошел и приблизился к ее кровати.

— Прости меня, mi amore.

Он коснулся ее в темноте и обнял.

— Я старался тебя не замечать! — горячо проговорил он. — Потому что стоило только на тебя взглянуть, как тут же хотелось обнять тебя и поцеловать. Ты мне ужасно нужна, но я не хотел выдавать наш секрет. Бабушка стара, но далеко не глупа. Скажи, что ты прощаешь меня!

— Я прощаю тебе все-все! — Милли прижалась к Чезаре, сунув руки под халат и водя пальцами по его гладкой мускулистой груди, вдыхая опьяняющий мужской запах, пробивающийся сквозь островатый запах крема после бритья, и чувствуя, как от любви у нее кружится голова, и ругая себя за то, что думала так плохо о Чезаре.

Он же, оказывается, не смотрел на нее просто потому, что боялся выдать свое желание. Эта мысль была сладка, ведь это свидетельствовало о ее женской власти над Чезаре. Милли приподняла голову и, положив палец ему на губы, с легкой насмешкой проговорила:

— Теперь я знаю, что делать, чтобы проверить, как долго ты можешь терпеть!

— Strega! Вот и хорошо, что я уезжаю, иначе бабушка обо всем догадалась бы. — Чезаре страстно приник к губам Милли, отчего ее сердце забилось с бешеной силой, и его халат как-то сам собой исчез вместе с ее майкой, потом Чезаре привстал и включил лампу.

— Я хочу видеть тебя, amore mio, — проговорил он срывающимся голосом, кладя Джилли на спину. — И трогать. Вот здесь… — Его пальцы сжали ее соски, потом скользнули на живот, потом ниже…

Милли больше ни о чем не думала и ничего не чувствовала, кроме этих будоражащих прикосновений. Словно поняв ее, Чезаре поцеловал ее так нежно, что Милли показалось, она вот-вот умрет, и пробормотал:

— Не будем торопиться, mi amore. Сегодня мы с тобой побываем в раю не один раз, обещаю тебе.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Шел дождь, и в квартире было темно и сыро. Без занавесок, ковриков и ярких подушечек, которые Милли купила однажды холодным зимним днем, пытаясь придать квартире уютный вид, она выглядела именно такой, какой и была, — мрачной и убогой.

Милли вспомнилась мать, и у нее сжалось сердце при мысли о том, как та после удобной, спокойной жизни в хорошем доме со своим мужем оказалась в этой каморке, где и провела последние годы своей жизни. И все из-за Джилли с ее дурацкими планами.

Глядя на коробки, в которые она уложила мамины вещи, Милли чуть не заплакала, так их было мало.

Она упаковала Джиллины вещи, а самые лучшие из тех, что носила прежде сама, вместе с вещами мамы отдала в благотворительный магазин, и вот теперь грузчики выносили оставшиеся коробки и мебель. Все это должно было храниться на складе на тот случай, если Джилли вдруг вернется в Англию. Милли чувствовала себя неловко оттого, что распорядилась всем, не посоветовавшись прежде с сестрой.

Хотя неизвестно, вернется ли она вообще!

Милли и сама не могла понять, сердится ли она на сестру за то, как та поступила с мамой, или беспокоится за нее.

Как бы там ни было… Милли отошла от окна, за которым виднелась мокрая улица, и пошла в кухню готовить чай для грузчиков. От того, что она будет думать о сестре, никакого толку не будет.

Кроме того, она уже сегодня будет ночевать в гостинице при аэропорте, а завтра летит в Италию и увидит Чезаре.

Господи, как же она соскучилась по нему! Но ничего, еще немного. Когда Чезаре уехал, он дважды в неделю звонил своей бабушке, расспрашивая ее о самочувствии, и Милли пару раз удалось с ним поговорить, и это было чудесно.

Милли разлила чай по чашкам и поставила их на поднос. Чезаре так заботлив, что даже сделал для нее кредитную карту, а ведь они пока не женаты. Она никому не говорила про то, что у них с Чезаре, даже Клео, та старалась выведать у нее хоть что-то о «коварном итальянце».

Милли ужасно хотелось возразить, сказать, что он чудесный и скоро они поженятся, и лишь обещание, данное Чезаре, удерживало ее от этого.

Что до Филомены, то она полностью поправилась, по крайней мере она так сказала пару дней назад, когда Милли ей позвонила. Старушка уже руководила работами в саду и с нетерпением ждала Милли, чтобы похвастать своими усовершенствованиями. А это значило, что скоро они с Чезаре все ей расскажут.

Милли, позабыв про чай, прислонилась к оббитой эмалированной сушилке для посуды и стала представлять себе день своей свадьбы, свое роскошное платье — из белоснежного шифона или, наоборот, из блестящего атласа, и как великолепен будет Чезаре, когда пойдет рядом с ней…

— Милли!

Ее сердце подпрыгнуло. Только один человек на свете мог произнести ее имя так, что у нее подпрыгивало сердце.

Чезаре!

Милли выскочила из кухни и помчалась, раскинув руки, вниз по лестнице. Чезаре наклонил голову и с такой страстью поцеловал Милли, что у нее все закружилось перед глазами.

— Я не мог иначе, — сказал он, придерживая ее за плечи, чтобы получше разглядеть. — Bella, bella. Прекрасно! — Чезаре скользнул глазами по элегантному бледно-лимонному костюму с приталенным жакетом и узкой юбкой до колен, который Милли купила в дорогу. — Ты умеешь выбирать, когда не стеснена в средствах.

Милли покраснела. Ей не хотелось, чтобы Чезаре подумал, будто она алчная.

Этот костюм стоил ужасно дорого, но Клео не отставала, пока она его не купила.

— Покупай и ни о чем не думай! Он же просто сшит на тебя! — уверяла она.

— Мы с Клео до свадьбы ездили в Лондон, — сказала Милли, — и я сделала прическу.

Это тоже стоило целое состояние. Вспомнив об этом, Милли покраснела еще пуще.

В своей прошлой жизни она забегала во время обеденного перерыва в парикмахерскую недалеко от магазина, и там ее на скорую руку стригли. Но тот парень в Лондоне, конечно, совсем другое дело.

— Я и еще кое-что купила, но не очень много, — прошептала Милли.

— Mi amore… — Чезаре нежно поцеловал ее. — Все мое — твое. — Он с улыбкой заглянул в ее зеленые глаза. — У моей жены будет все самое лучшее. Я так хочу. Нет, я этого требую! — твердо произнес Чезаре, отводя Милли в сторону, чтобы пропустить грузчиков, которые тащили свернутый ковер, украшавший бывшую комнату Джилли.

— Мы попили чаю, хозяйка! — сказал один из них, подмигивая Милли.

— Еще долго? — спросил Чезаре.

— Уже заканчиваем.

Чезаре посмотрел на свои золотые часы.

— Даю пять минут, не больше.

Грузчик кивнул, а он повернулся к Милли:

— Ты готова?

— Осталось только взять чемодан. — Новый чемодан, куда сложены новые вещи, которые она купила. Милли снова почувствовала, что краснеет, и торопливо стала убеждать себя, что Чезаре вовсе не сердится на нее за то, что потратила столько денег, поэтому нечего смущаться. Когда-нибудь он поймет, что она полюбила его вовсе не за богатство. Она вышла бы за него, даже если б он был беден, и была бы рада работать поломойкой, чтобы заработать на хлеб!

Гадая, полетит ли Чезаре вместе с ней, Милли решила, что, как бы то ни было, это замечательно, что он приехал и отвлек ее от грустных воспоминаний. А впереди у нее прекрасное будущее.

Они вышли на улицу, и Милли бросила ключ в почтовый ящик — домохозяин потом его заберет.

— Я тебя не ждала, — сказала Милли, морщась от падавших на лицо дождевых капель. — Но я очень рада, что ты приехал.

— Бабушка сказала мне, что ты прилетаешь завтра в Пизанский аэропорт. Я сделал перерыв и поспешил сюда, пока ты не улетела. В аэропорт нас отвезут на лимузине, а оттуда на самолете компании мы полетим на юг.

— Ой, ну ты действительно умеешь угодить девушке! — со смехом сказала Милли, испытывая гордость оттого, что выходит замуж за человека, которому стоит только пальцем пошевелить, и его повеление тут же исполняется. За парня, который ей дороже всякого богатства.

Чезаре не ответил ей улыбкой. Его лицо стало серьезным.

— Что-то случилось? С Филоменой? — испуганно спросила Милли.

— С бабушкой все хорошо. — Чезаре приобнял Милли за плечи и повел к блестящему мокрому лимузину. — Твою сестру наконец нашли. Она работает в Неаполе. Мы едем к ней.

— Не понимаю, зачем ехать к ней прямо сейчас, — проворчала Милли, когда Чезаре вышел из ванной, вытирая волосы. Она стояла у огромного окна роскошного гостиничного номера, в который ее привез Чезаре.

— Пойдем к ней утром, — ответил он.

— Но она же будет на работе!

— Она сейчас на работе. — Чезаре подошел и провел пальцем по морщинке, образовавшейся у Милли между бровей. — Твоя сестра теперь Джасинта Ле Бухард, исполняет экзотические танцы и работает «хозяйкой» в ночном клубе из тех, в которые тебе не стоит и заглядывать.

По спине Милли пробежал холодок. Хозяйка… Это только так называется, а на самом деле все по-другому, судя по кривой ухмылке Чезаре. Неужели сестра вынуждена продавать за гроши свое тело любому желающему?

Неудивительно, что во время полета он был так скуп на слова, когда Милли заговаривала о сестре. Сказал только, что ее разыскали в Неаполе и что Милли сможет побыть наедине с ней, чтобы сообщить о смерти матери, а потом он сам поговорит с ней, но о краже упоминать не станет.

— Прости, любовь моя, но, если бы можно было тебя от этого избавить, я так и сделал бы. Ты наверняка озабочена ее будущим. Я обещаю тебе, что найду для нее работу поприличнее, если она, конечно, согласится поменять образ жизни. А сейчас сходи в душ и переоденься. Я закажу ужин в номер, а потом у нас будет такая ночь, что ты и не вспомнишь ни о чем до самого утра. Согласна?

В его глазах светилась нежность, и от прилива любви к нему Милли стало трудно дышать. Какой же он добрый! И как она его любит!

Ради нее он отказался от своего прежнего намерения надеть на Джилли наручники и даже готов предложить ей другую работу. Ради него она не станет и вспоминать о сестре до самого утра.

— Я люблю тебя, — выдохнула Милли. Ей ужасно не хотелось отходить от Чезаре и терять время.

Он легко поцеловал ее.

— Иди, быстро. А то разрушишь все мои планы на эту ночь.

Милли уже шла через просторную спальню к двери ванной, когда ее настиг его голос:

— И не надевай на себя слишком много, cara. Я человек нетерпеливый.

У Милли терпение тоже было на исходе, а потому она вымылась за рекордное время и, посмотрев с пренебрежением на банный халат, побежала в спальню и присела у чемодана. Пальцы нащупали прохладный шелк.

То что надо!

Милли просто остолбенела от восхищения, увидев в лондонском бутике эту черную ночную рубашку. Она хотела надеть ее в первую ночь после свадьбы, но к черту все! Она наденет ее сейчас!

Шелк струился вдоль тела, не скрывая ни одной выпуклости и изгиба. Милли вытащила из чемодана такое же черное неглиже. Немножко откровенно, ну и пусть. В конце концов, она же проведет ночь с мужчиной, который скоро станет ее мужем.

Чувствуя прилив уверенности в себе, она открыла дверь. Чезаре стоял, руки в карманах, у окна, глядя на людный город, и когда Милли двинулась к нему мелкими шажками — рубашка была очень узкая, — он обернулся, и по его лицу расплылась улыбка.

Подойдя к Милли, он взял ее за руки и, держа немножко поодаль, медленно обвел своими темными глазами ее всю, от головы до ног. Милли залилась краской.

Чезаре положил руки ей на талию и притянул к себе.

— Мне даже есть расхотелось, — сказал он низким голосом. — Но мы все-таки попытаемся. — Он коснулся губами ее шеи, и у Милли ослабели колени. — Задержка только добавляет остроты, правда?

Они подошли к низкому столику, стоявшему у пухлого дивана.

Белые льняные салфетки, тяжелые серебряные приборы, красивые хрустальные бокалы, шампанское во льду, блюда с морепродуктами, салатом и пастой. Милли, садясь на диван, подумала, что не сможет съесть и крошки. От сексуального напряжения у нее перехватило горло.

Однако когда Чезаре протянул ей бокал с шампанским и сел рядом, она немножко расслабилась — но только до того момента, как ее колени прикоснулись к его ногам, и по всему телу побежала сладкая волна.

Нет, она сейчас просто с ума сойдет! Дрожащей рукой Милли поставила бокал на стол. Чезаре достал из кармана бархатную коробочку и сунул ей в руку:

— Это тебе, mi amore. Открой.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Чезаре ни разу не сказал ей, что любит ее, но его глаза говорили все сами. Милли подняла крышечку и ахнула, глядя на квадратный изумруд в простой золотой оправе.

— Мне? — Ее глаза сияли, как два изумруда.

— Я еще никому и никогда не предлагал выйти за меня. А это… — Чезаре достал из коробочки тоненькую золотую цепочку, которую Милли как-то не заметила. — Ты будешь носить кольцо на этой цепочке, пока мы не скажем обо всем бабушке. Надень ее прямо сейчас, хорошо?

— Но мы уже завтра вернемся!

— Пока нет. Завтра после обеда ты летишь в Пизу, где тебя встретит Стефано, а у меня несколько важных совещаний в Лондоне.

У Милли упало сердце. Она так надеялась, что они с Чезаре вместе вернутся на виллу и скажут обо всем Филомене.

Но она не станет капризничать: в конце концов, у Чезаре огромный бизнес и он из тех, кто увлечен своей работой, а Филомена должна окрепнуть как следует, прежде чем займется приготовлениями к свадьбе.

— Хорошо, — сказала Милли, чокаясь бокалом с Чезаре, — за наше тайное обручение!

— Но это ненадолго, обещаю. — Чезаре подцепил на вилку немного салата и поднес к ее рту. Милли сделала то же самое — и все успокоилось, пока Милли, потянувшись, чтобы достать аппетитный кусочек лобстера, не перехватила взгляд Чезаре, устремленный на ее полуобнаженную грудь.

Положив вилку на стол, он что-то пробормотал по-итальянски, встал и потянул Милли за собой.

— Ну все, всякому терпению есть предел.

И они оказались в спальне.

Даже сквозь затемненное окошко было видно, что извилистая улица, по которой они ехали, неопрятна и замусорена, и Милли впервые стало тревожно на душе.

Проснулась она счастливой, чувствуя во всем теле истому после чудесной ночи. Чезаре принес на подносе завтрак и, присев на краешек кровати, стал завтракать вместе с ней. Потом погладил ее по обнаженному плечу.

— Меня ужасно тянет к тебе, просто не хочется уходить.

— А ты и не уходи, — ответила Милли. Отодвинув поднос в сторону, она потянулась к Чезаре всем телом и, нисколько не смущаясь, дернула вниз его спортивные трусы.

Ну а остальное, как говорится, ясно и без слов.

А потом они полежали, приходя в себя.

Чезаре ушел в гостиную, Милли, одеваясь, слышала, как он говорит что-то по телефону, и ни о чем не могла больше думать, кроме предстоящей встречи с сестрой.

И вот теперь они ехали по грязной улочке, и Милли все больше тревожилась. Словно почувствовав ее настроение, Чезаре накрыл ладонью ее руку.

— Не беспокойся, cara. И не давай ей запугивать или дурачить тебя. Просто скажи про маму, про то, что у меня есть неопровержимые доказательства ее мошенничества, а остальное предоставь мне. Обещаю тебе, я не стану обращаться в полицию.

— Спасибо, — прошептала Милли. — Я знаю, она это заслужила, но…

— Она твоя сестра, вы близнецы, и между вами тесная связь, — договорил он за Милли. — Я понимаю, только очень сомневаюсь, что она чувствует то же. — И, прежде чем Милли смогла напомнить о том, как Джилли в детстве защищала ее, Чезаре сказал: — По-моему, мы приехали.

Машина остановилась перед плотно закрытой дверью, рядом с которой за мутным стеклом виднелись цветные фотографии фривольно одетых девушек в соблазнительных позах. Под каждой стояло имя. Среди них была и Джасинта Ле Бухард.

Чезаре помог Милли выйти из машины и, наклонившись к переднему окну, что-то сказал водителю. Тот кивнул и достал газету.

— Пойдем. — Чезаре взял Милли под локоть, и они пошли по неопрятной дорожке. — Я оставлю тебя наедине с ней на двадцать минут, максимум на полчаса, потом войду. Провожу тебя до аэропорта, а сам полечу в Лондон, — деловым тоном проговорил Чезаре. У него было такое чужое лицо, что Милли смогла лишь пробормотать:

— Спасибо.

Ей вдруг показалось, будто между ними разверзлась пропасть, что он специально отдаляется от нее. Наверное, увидев, до чего докатилась Джилли, он заколебался, стоит ли вообще связываться с ее сестрой, не говоря уж о женитьбе.

Мысль эта была такой страшной, что Милли решительно тряхнула головой, отбрасывая ее, и последовала за Чезаре по выщербленным каменным ступеням и дальше по длинному коридору.

Он остановился перед покрытой облупившейся краской дверью, на которой была пришпилена карточка «Джасинта Ле Бухард», и, не глядя на Милли, нажал на кнопку звонка. Его губы презрительно сжались, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Джилли — в ярком кимоно с драконами, растрепанная, с открытым от удивления ртом.

Чезаре, поворачиваясь, скользнул по Милли непонятным взглядом, и она, бледнея, смотрела, как он торопливо идет по коридору, словно ему не терпелось поскорее убраться из этого места.

Может, ему вспомнилось, как она его обманывала, и он ставит ее вровень с сестрой, дескать, обе одинаковы?

Милли повернулась к сестре. На ее неприветливом лице еще оставались следы вчерашнего макияжа, что было совсем не свойственно прежней блестящей Джилли.

— Можно войти? — спросила Милли, вспомнив, зачем сюда пришла.

Вместо ответа Джилли развернулась, пересекла маленькую прихожую и раздвинула занавеску из бус. Милли пошла следом, оставив входную дверь открытой — на всякий случай.

Она вошла в комнату, которая, судя по всему, служила одновременно и гостиной, и спальней, и кухней. Повсюду были разбросаны вещи, и Милли вспомнилось, что и раньше ей постоянно приходилось убирать за сестрой.

— Боюсь, у меня плохие новости, — сказала она, когда Джилли села на кровать.

— Говори, чего уж там. — Джилли передернула плечами и, достав пачку сигарет, закурила, пуская дым в потолок.

Милли подошла к ней поближе, собираясь утешать сестру.

— Мама умерла. Неожиданно, несколько месяцев назад. — Она взяла Джилли за руку. В глазах сестры, точно таких же, как у Милли, промелькнула тень, и ей показалось, будто та заплачет, как плакала она сама. — Я хотела сообщить тебе, но не знала, как с тобой связаться. Ты как уехала из Флоренции, так и пропала.

Лицо Джилли было бледно, губы сжаты, словно она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Она потрясена, сочувственно подумала Милли, сжимая руку сестры.

Джилли вырвала руку.

— Тогда как ты нашла меня? И как ты оказалась с этим подонком? — Скривившись, она сунула окурок в переполненную пепельницу.

— Это все, что ты хочешь сказать?! — ошеломленно закричала Милли. — Ты ничего не чувствуешь? Тебе все равно? — Она попятилась. Сестра, которую она так любила всю свою жизнь, показалась ей совсем чужой.

Джилли пожала плечами.

— Разумеется, мне не все равно, черт тебя подери! И не корчи из себя святую, это не пройдет! В конце концов, у нее же все равно не было ради чего жить, разве не так?

— И кто в этом виноват?! — Милли хотелось задушить сестру. — Во всяком случае, она умерла с твердой верой, что однажды ты вернешь деньги, которые потеряла. Она верила в это.

— Я пыталась, — проговорила Джилли как будто смущенно, и Милли, убрав тряпки со стула, села, потому что ноги держали ее с трудом. Она за всю жизнь не сказала сестре ни единого резкого слова, а теперь не могла остановиться.

— Как? — спросила она. — Кражей?

— Что ты сказала? — удивилась Джилли. Милли решила, что, если они будут кричать друг на друга, толку не будет. Стараясь говорить как можно спокойнее, она рассказала обо всем, начиная с того, как Чезаре принял ее за Джилли, и она поехала с ним и невольно стала заговорщицей. Но с этим покончено.

— Он поступил как порядочный человек. Я имею в виду поддельные чеки. У него есть улики, но он обещал мне, что не пустит их в ход. — На глазах Милли заблестели слезы. — Ах, Джилли, ну как ты могла до такого дойти! Я, правда, беспокоюсь за тебя!

— Как вижу, этот подонок подцепил тебя на крючок.

— О чем ты говоришь? — Глядя в глаза сестры, Милли поежилась. Холодные. Безжалостные. На щеках красные пятна.

— Сама знаешь, о чем. Или ты еще глупее, чем я думала. — Джилли достала сигарету и закурила. — Это у тебя его кольцо? Он еще не затащил тебя в постель? — Убедившись по тому, как сестра вспыхнула, что так оно и есть, она продолжила: — Я так и знала. Ну да, я позаимствовала немного денег у старухи. Да они ей и не нужны, у нее их навалом. — Вскочив с кровати, Джилли сделала несколько шагов по загроможденной комнате, потом остановилась, глядя на Милли. — А мне они были нужны, после того как Чезаре выпер меня, узнав, что я беременна.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

У Милли кровь отлила от лица, голова закружилась так, что она покачнулась на стуле. Этого не может быть. Это просто невозможно! Она, наверное, ослышалась.

— У тебя ребенок от Чезаре? — с трудом выговорила она.

Джилли вздохнула:

— У меня случился выкидыш. Дела шли хуже некуда, поэтому я не стала возвращаться домой. Мама пришла бы в ужас, если б я приехала беременная и без кольца на пальце, сама знаешь, какая она была.

Милли сжала руками виски. Комната кружилась перед глазами, в ушах звенело. Она знала, что разговор будет тяжелый, но такого она не ожидала. Только не это!

Она вздрогнула, почувствовав на плече руку сестры, и затрясла головой, когда та спросила:

— Хочешь бренди или еще чего-нибудь, малышка?

В душе поднялось возмущение. Никакая она не малышка! И Чезаре не такой человек, чтобы отказаться от собственного ребенка. Он ее будущий муж! И она верит ему.

Милли захотелось сказать, что она знает, почему Джилли лжет, Чезаре рассказывал, как дал ей от ворот поворот, но неожиданно ей стало жалко сестру, и она сдержалась. О том, что Чезаре знает про кражу, она сказала, и этого достаточно, не стоит говорить, что он предпочел ей Милли.

— Мы с Чезаре решили пожениться, и я не верю в эти гадости, готорые ты говоришь про него! — Слова соскочили с языка сами.

Джилли сухо проговорила:

— Вот-вот, то же самое он говорил и мне. И я, дура, ему верила.

Она пододвинула стул и села рядом с Милли.

— Послушай, малышка, ты не хочешь мне верить, и я тебя понимаю. Но вспомни, разве я не защищала тебя всегда?

— Растратила все мамины деньги и оставила меня подбирать осколки — это защита, да? Да нет, я была совсем не против жить с мамой и делать для нее все, что в моих силах, но ты могла бы, по крайней мере, позванивать или писать, чтобы мы знали, где ты и как. — Лучший способ обороны — нападение, разве не так? Она больше не может слышать выдумки Джилли. Она врет, наверняка врет, иначе быть не может! Милли хотелось встать и уйти, но ноги не повиновались ей, и она упала обратно на стул.

— У меня были на то причины, понятно? Я работала в одном клубе во Флоренции, когда вдруг явился твой драгоценный жених. Все женщины вокруг попадали. И я сразу влюбилась в него. Потом он предложил мне стать компаньонкой его бабки, ну, я и согласилась. Я его явно заинтересовала. Ну, так все и пошло. По словам старухи, он редко бывал дома, все разъезжал по свету, а теперь вдруг никуда не уезжает — явно из-за меня. Надо отдать ему должное — он замечательный любовник. Он клялся мне в любви, просил выйти за него замуж. — Джилли фыркнула. — И кольцо подарил.

Она посмотрела на висевшее на цепочке кольцо.

— Ну, точно такое же. Я его бросила, когда убегала. Скажешь, надо было взять и продать вместо того, чтобы брать деньги у старухи? Но я его оценила, и оказалось, что это дешевая подделка. Как и он сам! Естественно, он запретил мне носить его открыто. Видите ли, хотел сначала подготовить свою бабушку.

Джилли стиснула зубы, словно пытаясь сдержать свой гнев.

— Если ты все еще мне не веришь, спроси его сама. Он, конечно, будет все отрицать. А старуха ничего не знает, уж он об этом позаботился. В общем, я попалась, влюбилась в него по уши и верила каждому его слову. Думала, выйду за него и смогу отдать долг маме. Но такие, как он, не женятся на бедных.

Милли, не отрывая глаз, смотрела на сестру, и каждое слово Джилли падало в ее мозг словно капля яда. Она не хотела ничему верить, и все же…

Интересно, Чезаре подарил Джилли и цепочку тоже? Чтобы хранить в секрете их обручение? Джилли он сказал, что прежде хочет осторожно подготовить бабушку, а ей — что ждет, когда бабушка окрепнет. Это одно и то же.

И зачем бы Джилли врать про беременность? Никакого смысла, эта ложь ей ничего не дает. Наверное, так все и было.

Человек, которого Джилли любила, выгнал ее беременную. Можно себе представить, в каком она была состоянии. Поэтому и украла деньги. Нет, это ее не оправдывает, но по крайней мере все объясняет.

К горлу подступила тошнота, а голос сестры доносился словно издалека.

— Послушай, малышка, моего совета и беги от него, прежде чем он прогонит тебя. Сохранишь по крайней мере свою гордость. Уходи до того, как он вернется, если вообще вернется. Езжай домой. — Джилли достала из-под подушки несколько банкнот. — Вот, я дам тебе денег на самолет и вызову такси до аэропорта. Не говори потом, что я о тебе не заботилась!

Милли помотала головой и, глубоко вздохнув, выпрямилась.

— Мы близнецы, части одного целого, — проговорила она непослушными губами. — Мы не можем вредить одна другой. Поклянись, что все, что ты сказала, — правда.

— Ты что, мне не веришь? Стала бы я все это выдумывать, ведь то, что я сказала, выставляет меня полной идиоткой! Послушай, Милли… — Джилли подошла и хотела приобнять сестру, но та отстранилась. — Послушайся моего совета, прежде чем он и с тобой поступит точно так же.

Милли, преодолевая оцепенение, повернулась. Чезаре сказал, что дает двадцать минут. Ждет ли он ее в машине или уехал?

Она вышла в прихожую. Пусть бы он уехал, подумала Милли. Ей показалось, что лучше остаться в чужом городе, где все говорят на незнакомом языке, чем увидеть снова красивое, ненавистное лицо.

Потрясение сменилось затопившим ее гневом. Да она его просто убьет, если встретит еще раз! Ничего не видя перед собой, Милли ступила на тротуар и наткнулась на Чезаре. Она оттолкнула руки, пытавшиеся ее обнять, и, пятясь, сдернула с цепочки кольцо.

— Возьми его себе!

— Cara… — Чезаре хотел снова обнять ее, но она отстранилась.

— Не трогай меня… подлый обманщик! Видеть тебя больше не хочу!

Она ни за что не сядет с ним в одну машину! Как-нибудь доберется сама до гостиницы, пусть хоть целый день на это уйдет. Заберет свои вещи, и все! Воспользовавшись тем, что какой-то мальчишка на скейтборде отделил ее от Чезаре, Милли запрыгнула в стоящую у тротуара машину и, не обращая внимания не Чезаре, что-то торопливо сказавшего водителю, крикнула:

— В гостиницу, быстро! — надеясь, что шофер понял ее и что Чезаре не успеет заскочить следом за ней. Машина тронулась, Чезаре круто развернулся и решительно вошел в подъезд.

Всю дорогу Милли думала только о том, как бы не разрыдаться. Машина замедлила ход у гостиницы, где они с Чезаре остановились. Ну да, этот подонок велел шоферу привезти ее сюда, чтобы забрала свои вещи и умотала, подумала Милли. Как сквозь вату до нее донесся голос шофера:

— Вы ждать тут. Lei capisce? — после чего машина тронулась с места и исчезла. Ну и пусть, иного она и не ожидала!

Что он сказал? Ждать? И не подумает! К счастью, портье свободно говорил по-английски, вызвал для нее такси и обменял лежавшие в кошельке немногочисленные фунты на евро. Плохо, конечно, но придется воспользоваться кредитной картой, чтобы купить билет до Англии. Итак, она в долгах, без дома и без работы. Но это ничего не значило по сравнению с той болью, что заполняла ее всю.

Милли торопливо прошла через зал аэропорта, надеясь, что осталось местечко для нее в ближайшем самолете, который, как сообщил услужливый портье, вылетал через полчаса.

* * *

Чезаре пулей вылетел из гостиницы, вскочил в машину и помчался в аэропорт.

Она не стала ждать. Да и как могло быть иначе после всего, что наговорила ей сестра — он заставил ее все рассказать ему.

Семь километров до аэропорта тянулись бесконечно, хотя он приказал шоферу гнать на полной скорости. По словам портье, signorina собиралась сесть на самолет до Лондона. А это значило, что осталось всего пятнадцать минут!

Чезаре стиснул зубы. Даже если каким-то чудом рейс будет отложен, и он встретится с Милли, поверит ли она ему после всего, что наговорила сестра? Недаром он с самого начала не хотел брать на работу Джилли Ли, хотя бабушка настаивала. Она воровка, лгунья и все гребет под себя, а ее сестра полная ее противоположность. И он любит Милли больше жизни.

Чезаре посмотрел на часы и сжал кулаки. Они прибыли в аэропорт в ту самую минуту, когда вылетал самолет на Лондон.

Отчаяние собралось комком в горле, но Чезаре не привык сдаваться. Его частный самолет будет готов к вылету через час. Он не знает, где Милли остановится, она выехала из квартиры, но можно разыскать ее подругу, на свадьбу которой она ездила.

Чезаре и шофер одновременно увидели ее. Она стояла с потерянным видом в зале ожидания. Чезаре выскочил из машины, не отрывая глаз от ее одинокой фигуры. С тяжело бьющимся сердцем он направился к ней. Увидев его, Милли подняла голову, и Чезаре мог бы поклясться, что в ее глазах мелькнуло облегчение.

Первым его побуждением было обнять ее и прижать к себе, чтобы больше никогда не отпускать, но это не годилось. Сначала надо было заставить ее поверить ему.

— Я уже и не надеялся застать тебя, — сказал он мягко. — Думал, ты уже улетела. Но я все равно нашел бы тебя, cara mia.

— Я хотела улететь в Лондон, — подрагивающим голосом заговорила Милли, — а потом подумала, что, если бы все, что рассказала Джилли, было правдой, ты бы не стал мне сообщать, что разыскал ее, и ни за что не привез бы меня к ней, ты же догадывался, что она мне наговорит. — Ее щеки вспыхнули румянцем. — Я бросила тебе кольцо… обозвала тебя. Я… я не верила тебе. Даже не спросила, правда ли то, что говорила Джилли, — что ты обещал на ней жениться, а потом прогнал, когда узнал, что она беременна. Я всегда верила ей, вот и на этот раз… Прости меня.

Ее голова склонилась на тонкой шее, и Чезаре, глубоко вздохнув, крепко обнял ее, не обращая внимания на людей, одобрительно поглядывавших на них, ведь это были в основном итальянцы.

— Per amor di Dio! Ты веришь мне, и это главное, — пробормотал Чезаре. — Я заставил твою сестру повторить все, что она тебе сказала. Я был так взбешен, хотелось просто убить ее на месте! Еле сдержался. — Он пальцем приподнял ее подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Она мне сказала, что ты ей, наверное, поверила, потому что убежала в полном расстройстве. Это было ужасно! — воскликнул Чезаре. — Клянусь, я твою сестру и пальцем не тронул! И хочу, чтобы ты стала моей женой, потому что я люблю тебя больше всех на свете. Ты согласна?

— Да! — В сердце Милли было столько любви, что оставалось только удивляться, как оно не разорвется. Она подняла руки и обняла Чезаре за шею, а он приник губами к ее губам.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем Чезаре поднял голову и Милли увидела вокруг любопытные лица и покраснела до корней волос, а ее будущий муж с широкой улыбкой обнял ее за плечи и повел к машине.

Как только автомобиль тронулся, Чезаре достал мобильник и стал что-то быстро говорить по-итальянски.

— Мы полетим в Лондон? — спросила Милли, когда он кончил.

— Планы меняются. Мы летим во Флоренцию. Едем домой и расскажем обо всем бабушке. А совещание в Лондоне проведет мой помощник. Отныне всегда мы с тобой будем вместе. — Чезаре обнял Милли. — Последние несколько недель я провел вдали от тебя, и каждая минута была для меня пыткой. Но это было необходимо, чтобы подобрать людей, самых способных, и поручить им выполнение моего плана.

— Какого плана? — пробормотала Милли.

— Быть с тобой, вот какого. Проводить большую часть времени с тобой и с детьми, если они у нас будут. — Он крепко поцеловал Милли, и она не заметила даже, что они стоят уже около самолета.

Как только они поднялись в воздух, Чезаре надел Милли на палец кольцо, а потом поднес ее руку к губам и стал целовать каждый палец, говоря:

— Это одна из фамильных драгоценностей. Я буду счастлив видеть тебя в сияющих бриллиантах, красных, как вино, рубинах и в таких изумрудах, каких ты и не видывала.

— Мне нужен только ты, — прошептала Милли.

— Я весь твой — и душой, и телом. Но не помешает и еще что-то сверх того. Кстати, утром, пока ты одевалась, я сделал несколько звонков. Твоя сестра будет работать в приемной офиса Сарачино в Нью-Йорке. Мой человек свяжется с ней и купит ей билет на самолет. А если ты удивилась, с чего это я вдруг такой добрый, то знай — я это делаю только для тебя. Я же знаю, ты все равно будешь беспокоиться о ней, а я хочу, чтобы ты была счастлива. Только не подумай, что я это сделал ради нее.

— А я и не думаю. Правда, не думаю! — запротестовала Милли. — Только… — Она повернулась лицом к Чезаре. — Есть одно… еще до того, как я встретилась с Джилли.

— И что же это?

— Когда мы подъехали к ее дому. Я вдруг почувствовала, что ты удаляешься от меня. Что тебе кажется: если я обманывала тебя, выдавая себя за свою сестру, то я такая же, как и она. Дурная кровь.

— Ты что! Мне такое и в голову не приходило! Просто я впервые в жизни испугался. Испугался, вдруг она скажет тебе что-нибудь такое, что разлучит нас. Я же знал, как ты ценишь свою внутреннюю связь с сестрой и стремишься ее защитить. Вот и испугался, что она убедит тебя стать на ее сторону — против меня.

— Чезаре, — прошептала Милли, обнимая его за шею, — поцелуй меня.

С тех пор миновало больше года.

Милли подоткнула одеяло под своего сыночка Карло, лежащего в колыбели, а симпатичная няня Мария, которую они взяли на работу по настоянию Чезаре, задернула занавески на окнах детской.

Милли улыбнулась, глядя на малыша. Ему три месяца, но уже сейчас он поразительно похож на своего отца, который обожает его. Счастливее Милли нет человека на свете!

Бабушка приняла ее в семью с искренней радостью и пришла в восторг, когда родился правнук. Единственным, что замутило душу Милли — но совсем чуть-чуть, — было полученное пару месяцев назад письмо от Джилли, в котором та призналась, что лгала ей. Что Чезаре она совсем не нравилась и все, что она сказала Милли, было продиктовано лишь завистью. Джилли просила прощения и закончила письмо радостным известием — недавно она вышла замуж за Тедди Майербурга, хорошего парня.

Милли протянула письмо Чезаре, а сама стала рассматривать фотокарточку. Джилли, в облегающем фигуру белом платье, выглядела ослепительно. На лице ее сияла довольная улыбка. У ее мужа, полноватого лысеющего господина, был гордый вид.

— Майербург богат. Я встречал его как-то в Нью-Йорке. Симпатичный человек. Немного староват для нее, но его деньги удержат Джилли возле него. — Он отдал письмо Милли. — Что же до прощения, то я уверен — ты уже простила. Может, мы их пригласим на крестины нашего третьего малыша, если судьба нам его подарит.

А если мы с Джилли даже и не увидимся больше, так ничего страшного, подумала Милли. Достаточно того, что она счастлива…

Бросив последний взгляд на спящего сына, Милли вышла из детской и натолкнулась на Чезаре. В мокрых плавках, весь в прозрачных каплях воды, он показался Милли сказочно красивым.

— Я плавал в бассейне и забыл про время. Я не пропустил время кормления? — спросил он.

— Пропустил. Но он не в обиде.

— Жаль. Впервые не посмотрел, как он сосет молочко. — Муж обнял Милли за талию, другой рукой расстегивая пуговички на ее легком платье. — Сказать по правде, я воображал, что сделаю, когда ты придешь меня позвать. Сними это, а?

Милли отодвинула его руки и пошла в спальню.

— У меня есть хорошая идея. До обеда почти два часа. Думаю, хватит.

— Угу, — пробормотал Чезаре, привычно запуская руку в кружевной бюстгальтер. — Ты знаешь, как я люблю тебя?

— Если в два раза меньше, чем я тебя, то я все равно буду довольна, — прерывисто пробормотала Милли.

— Знаешь, я просто не могу насытиться тобой! Мне все время хочется еще и еще, ты знаешь об этом? — простонал Чезаре, опуская Милли на постель…

КОНЕЦ

Ссылки

[1] Бог, Господь (итал.).

[2] Святые небеса! (итал.)

[3] Итальянское ругательство. Можно перевести как «Черт побери все!».

[4] Что? (итал.)

[5] Доктор (ит.).

[6] Нисколько! (ит.)

[7] Бабушка (ит.).

[8] Хватит! (ит.)

[9] Красавица… Директриса (ит.)

[10] Дорогая, милая (ит.).

[11] Моя дорогая (ит.).

[12] Любовь (ит.).

[13] Моя любовь ( ит .).

[14] Ведьма, колдунья (ит.).

[15] Красивая, красавица (ит.).

[16] Вы понимаете? (ит.)

[17] Слава Богу! (ит.)