Разумеется, пришлось немного потерпеть. Кому по нутру, что его используют вместо боксерской груши в присутствии дамы, пусть это и не Софи Лорен? Есть, конечно, определенный риск, если тебя атакуют по-настоящему, но едва ли следовало терять время и силы на кулачный бой в данном случае. Настоящий профессионал ощущает подлинную опасность, а здесь речь шла об обыкновенном любительском нокауте.

Когда я оказался на ковровой дорожке в коридоре, Оливия склонилась надо мной. Рука коснулась моего лица, но слова были обращены к другому.

— Вот так храбрость! — воскликнула она. — Ударить человека сзади, без предупреждения! Только этого и можно было ожидать от тебя, Хэролд!

— Ты шла с ним в комнату! — у Хэролда, кем бы он ни был, оказался приятный баритон, хоть голос и портило возмущение.

— Почему бы и нет? Не в первый же раз я захожу в комнату к мужчине, так ведь? Отнюдь не в первый!

— Погляди на себя! — закричал он, не обратив внимания на ее слова. — Позволить какому-то циничному репортеришке — да, я навел справки у портье — напоить себя до того, что ты еле на ногах держишься, позволить привести себя в его номер. Он же просто смеялся над тобой, Оливия, разве ты не видишь этого? Ему просто пришло в голову, что так веселее провести время. Ты ничего не значишь для него, ровным счетом ничего.

— Совершенно верно, ровным счетом ничего, как, впрочем, и для тебя, — яростно согласилась она. — Не тебе осуждать других!

— Оливия!

— Ты думаешь, я не знаю, что ему нужно? — воскликнула она. — Ну и пусть ему вздумалось соблазнить бесцветную ученую даму. Может, мне самой нравится подыгрывать ему в этой комедии! Может, в этом что-то есть, когда ты заведомо позволяешь такому прожженному соблазнителю напоить себя и уговорить подняться в номер с известными намерениями. Возможно, меня влечет к скользким типам, какое это теперь имеет значение? Он, Хэролд, по крайней мере, не темнил. Он, по крайней мере, и не заикался про любовь.

Стоило бы послушать их подольше, но поднялся слишком громкий крик, кому-нибудь из соседнего номера это могло надоесть, недолго и вызвать администрацию. Я узнал уже достаточно. Поэтому пошевелился, застонал и открыл глаза. Сел, вроде бы приходя в себя. И посмотрел на того, кто меня нокаутировал.

Около тридцати или чуть за тридцать, ухоженный, следит за собой, в нем что-то от Линкольна и Грегори Пека сразу. Ясно, что, несмотря на возникший разлад, он и Оливия обладали несомненным душевным сродством. Да и его твидовый костюм был не менее твидовым, чем у нее, а очки — такими же роговыми и толстыми. Они придавали вид искреннего и открытого человека.

— Если б только ты позволила мне объяснить, — сказал он.

Но Оливия уже больше не смотрела на него.

— Ты пришел в себя, Поль? — спросила она.

— Ты совершаешь ужасную ошибку, — канючил Хэролд.

— Если бы ты только выслушала меня, дорогая! Ты совершенно неправильно истолковала услышанное в тот день на работе. Мисс Дарден и я просто…

Она и головы не повернула:

— Тебе еще и этого мало? Всю гостиницу хочешь переполошить? Тебе не удастся убедить, что это просто недоразумение. Вы с сестричкой сами прояснили всю картину. Мне было все отлично слышно, каждое слово. Следует закрывать дверь, когда ты позволяешь себе забавы со своими подчиненными, Хэролд.

— Ты поняла неверно…

— Я прекрасно расслышала свое имя, — ее голос звучал резко. — Ты называешь это «комплексом БЖП» — благодарной женщины-пациентки. Очевидно, это общепризнанный синдром, именно тот, которым пользуются иные беспардонные врачи вроде тебя. Но учтите, эта женщина-пациентка уже больше не испытывает благодарности, доктор Муни. Прощайте!

Она помогла мне подняться. Этот парень все еще продолжал выступать, но она и не глянула в его сторону, а просто проводила меня в номер и захлопнула дверь. Затем тщательно, заперла ее. Наконец, повернулась ко мне, устало расправляя волосы, откидывая их назад с висков.

— О-о-ох! — протяжно вздохнула она. — Вот вам и ответ на вопрос об отключенном телефоне, мистер Коркоран. Надеюсь, удовольствие от разыгранного представления вы получили.

— Еще чуток практики и вы сможете сниматься в кино. — ответил я.

Я подошел к двери и прислушался. По ту сторону стояла тишина. Затем захлопнулись двери лифта в конце коридора. Я повернулся и увидел, что Оливия сидит в большом кресле.

— Доктор Хэролд Муни? — спросил я. — Доктор в какой области?

— Акушерство и гинекология, — ответила она. — Специалист по женским болезням. А также, полагаю, вообще по женскому полу. Он все-таки экземпляр что надо, не правда ли? Род Казановы, подвид обманщика-надувалы. Он говорит, что приехал прямиком из Пенсаколы, чтобы попросить прощения, но по-настоящему боится разве что скандала, который лишит его прибыльной практики. Будто я собираюсь обнародовать, какой легковерной дурой оказалась!

Она глубоко и прерывисто вздохнула, нащупала в кармане очки и водрузила их на нос. Спустя минуту расстегнула жакет, тугой воротничок шелковой блузки, вздохнула еще раз — уже с облегчением, удобно откинулась в кресле, вытянув вперед и слегка расставив ноги. В этом был вызов — она вполне осознавала, что поза не была ни женственной, ни грациозной, но что, мол, с того? Она подняла глаза и увидела, что я поглаживаю подбородок.

— Я полагала, что люди вашей профессии способны себя защитить, — заметила она не без яда.

— Чего же вы ожидали от меня? — возразил я. — Чтобы я спустил его с пятого этажа приемом дзюдо или сломал позвоночник приемом каратэ, ударив по шее? Мало того, что возникла бы проблема как избавиться от трупа, — трудно поверить, что на такое способен, что такой техникой может овладеть некий распутный репортер из Денвера. Вдобавок может случиться, что парень нам еще понадобится целехоньким.

Она поспешно нахмурилась:

— Что вы имеете в виду?

Я глядел на нее. Расслабленная поза позволяла изучить ноги. Виднелось даже нижнее белье — симпатичная кремовая комбинация с кружевом более темного тона, соблазнительная и совсем не в ее духе, впрочем, то же самое можно было сказать и о всем романе с доктором. Кто-то, занимаясь ее прошлым, дал маху — некоторые подробности утаить ей явно удалось. Безусловно, нечто в этой Оливии Мариасси было: обычная с виду, вечно в твиде, с ничего не обещающей внешностью, а какая-то скрытая изюминка чувствовалась все-таки.

— Где вы повстречались с этим человеком?

— В его приемной. Хотя мы и приписаны к военно-морской базе, пользуемся ее благами, но к госпиталю официально не прикреплены, а поскольку я и сама врач, то терпеть не могу тех, кто пытается получить неположенную им медицинскую помощь, к тому же бесплатно. Затем я встретила доктора Муни на коктейле в городе. Он запомнил меня, что, признаться, польстило. Большинство мужчин в памяти меня как женщину не запечатлевают, хотя и могут помнить в качестве ученого.

Она говорила сухо и отстраненно.

— Поговорили о медицине и других вещах. Поужинали вместе в тот вечер, да и в последующие вечера. Об остальном вы можете догадаться.

— Да, конечно.

Я пересек комнату, чтобы подойти к телефону и подключиться к линии Новый Орлеан-Денвер-Вашинггон уже вторично за этот вечер.

— Не обязательно соединять меня с шефом, — сказал я девушке, когда добился связи. — Пусть немедленно проверят досье Хэролда Муни, доктора медицины, специалиста по акушерству и гинекологии, и не спрашивайте меня, как пишется его фамилия. Место жительства — Пенсакола, штат Флорида. Пусть к утру сведения будут — все, что можно подобрать на месте. Тем временем пусть копнут: есть ли на него какой-нибудь компромат. Проверьте дом, консультацию, все, что можно. А есть ли что-нибудь о Карле Крохе?

Как ни странно, ничего не обнаружилось. Обычно досье на профессионалов находят быстро, и я мог поклясться, что нужное мне окажется достаточно объемистым. Я повесил трубку. Оливия и не пошевельнулась.

— Карл Крох? — спросила она. — Это и есть тот самый мужчина…

— …что наблюдал за нами у стойки бара сегодня вечером. Тот, что так скверно обошелся с маленькой девицей в розовом. Тот, что нам, как я полагаю, нужен, хотя теперь и не столь уж уверен в этом.

— Из-за Хэролда? — она проводила меня взглядом, когда я пересекал комнату. — Заблуждаетесь, мистер Коркоран. Я могу проследить ход ваших мыслей, и тем не менее — вы ошибаетесь.

— Мы все же разыграли всех, док, мы мило познакомились, мило напились и дали всем понять, что собираемся мило заняться любовью, и все для того, чтобы всего лишь посмотреть, кого это заинтересует. Да, случились отклонения, но рыбка все же клюнула, так ведь? Ваш друг Муни определенно время от времени наблюдал за нами. Признался ведь, что наводил у портье справки.

Она все еще расслабленно покоилась в большом кресле и оставалась на удивление безразличной к тому, что нижнее белье выглядывало из-под юбки. Я больше уже не был уверен в том, что она представляет собой всего лишь «синий чулок» да и только. Чем дольше длилась эта ночь, тем меньше, казалось, я понимал что к чему.

— Возможно, — задумчиво ответила она после паузы. — Возможно, но все же мысль не верна. Человек, который за мной наблюдает, предположительно тренированный профессиональный убийца, да? Ну уж нет, Хэродцу не совершить такого преступления, пусть от этого зависела бы даже его жизнь. Выдержки не хватит, мистер Коркоран. Ударить человека, который смотрит в другую сторону, — вот его предел. Он… смазливый лжец, но и только. Я уверена, — она состроила гримасу, — теперь совершенно уверена в этом.

— Однако познакомиться с вами в Пенсаколе он не преминул, — возразил я. — Потом увязался за вами сюда. Его нельзя сбрасывать со счета лишь потому, что вы относите его к легкому весу. Это общепринятая уловка агента — казаться глупей, чем есть на самом деле, док.

— И все-таки я уверена: вы ошибаетесь.

Она вздохнула, как бы прекращая спор, и лениво осмотрела комнату:

— Только одна кровать? Бросим жребий? Полагаю, мне надлежит провести здесь ночь, вернее, оставшуюся ее часть, и прокрасться на заре в свою комнату в несколько растрепанном виде, словно после страстного свидания. Боже мой, подумать только, как старалась я сохранить в тайне свою связь с Хэролдом! — она рассмеялась. — Что ж, буду считать приятной переменой бесстыдную откровенность на сей счет. А что же дальше?

— Утром, убедившись в силе своего чувства, мы полетим на крыльях любви через Алабаму в Пенсаколу, домой. Домой к тебе.

— При чем тут Алабама?

— Там все делается быстро — ждать не надо. Сдал кровь — и к судье.

Она быстро глянула в мою сторону, но прежде чем сказать что-то, чуть помолчала. Затем произнесла:

— Полагаю, в этом есть необходимость.

— Более чем когда бы то ни было. Теперь, в ожидании того, кто увяжется следом за вами, придется продолжать разыгрывать свою пьесу для Муни, если не для Кроха.

— Не забывайте, что в Пенсаколе живет и Хэролд, и если он вернется туда, это ничего не докажет.

— Все-таки докажет, если мы поедем в объезд, — возразил я. — Вы не должны забывать две вещи, док Первая: вы, словно Эвридика, не должны оборачиваться.

Я заметил выражение ее лица:

— Чему вы удивляетесь? Это невежливо. Мы часто читаем классику для общего развития, если всецело не захвачены очередными убийствами или увечьями. Во всяком случае, кое-кто читает. Не надо быть интеллектуальным снобом.

Она еле заметно покраснела:

— Я не хотела… Впрочем, пожалуй, да. Извините.

— Вы не оглядываетесь назад, — продолжал я. — Это моя забота. У вас нет ни сомнений, ни подозрений. Вы просто влюбленная женщина, привозящая домой новоиспеченного мужа, которому вручили на веки вечные свои руку и сердце, дабы насолить другому, но это лишь придает вам уверенности в том, что все складывается великолепно.

— Я постараюсь выглядеть безумно наивной и абсолютно влюбленной.

Она замешкалась:

— Вы сказали «две вещи». Какая вторая?

В ответ я намеренно медленно наклонился и одернул ее подол.

— Второе правило, — сказал я, — не задирайте юбку, пусть уж подол остается, где ему положено.

Она остолбенела. Мои слова заставили ее выпрямиться в кресле.

— Что?!

Я продолжил:

— Пусть я и не пылкий юнец, но не так уж стар, чтобы не реагировать на привычные стимулы, док. Теперь нам обоим известно, что у вас стройные ножки, хорошие чулки и дорогая комбинация. Мы оба знаем также, что вы не столь уж принципиальная старая дева, за какую себя выдаете. Итак, чему бы вы ни научились у Муни, не испытывайте этого на мне, милочка. На людях, по мере надобности, мы продолжим изображать воркующих голубков, но наедине, как сейчас, — ничего подобного. Прикрывайте свою наготу одеждой, как приличествует.

Я строго посмотрел на нее:

— Разумеется, это при условии, что вы хотите сохранить наши отношения исключительно на деловом уровне.

Она уже поднялась и, одернув юбку, застегивала пуговицы на блузке не совсем послушными руками.

— Извините, — ее душила ярость. — Весьма сожалею, что выбила вас из колеи, мистер Коркоран! Уже поздно, я устала и немного захмелела; я не осознавала, что понапрасну испытываю ваше самообладание. Это непреднамеренно, заверяю вас!

— Может быть, и нет, — ответил я. — Хотя, впрочем, может быть, и да. Вы не похожи на женщину, которая, сама того не сознавая, обнажала бы перед мужчиной ноги выше колен, в трезвом ли виде, или выпив — все равно. Я не вполне представляю себе замысел такого поведения, но это не схоже ни с одним из гамбитов из книги Капабланки, которую вы столь любезно предложили мне, а я прочел.

Я набрал побольше воздуха:

— Просто хочу сказать, док, что если нашу любовь с супружеством вы хотите поставить на сугубо деловую основу, то прежде всего должны следовать уговору. Если хочется поиграть, чего уж там — давайте, тогда вы вмиг окажетесь в постели с задранным подолом и спущенными колготками — и опомниться не успеете. Надеюсь, я изъясняюсь понятно?

Я был слишком груб, но манящие ноги и расстегнутая блузка совсем не вязались с ее прежним образом, и следовало бросить вызов. Женщина, которая читала, оставшись наедине, подчеркнуто тщательно одетая и прибранная, так что и волосок из прически не выбивался, не станет без особого повода столь намеренно пренебрегать правилами приличия в номере полузнакомого мужчины. Причина этого, которая угадывалась мной, показалась столь нелепой, что я приструнил себя, рискуя показаться грубым.

Она некоторое время яростно смотрела на меня, ее бледные губы были плотно сжаты, затем вдруг рассмеялась. Неожиданно раздался совсем настоящий женский смех, мягкий, гортанный и победный.

— Коркоран, — прошептала она, — не валяйте дурака!

Я испытующе посмотрел на нее, и все разом изменилось, как это обычно случается. Позади оставалась длинная непростая ночь, но все вдруг сделалось ясным, и я наконец-то понял, кто кого соблазнял за этой ширмой из двусмысленностей, выпивки и игры в чувства.

— Вы валяете дурака, — прошептала она.

— На это можете не рассчитывать, — напряженно произнес я.

— Вы валяете дурака, — повторила она. — Вы говорите громкие слова, но даже не смеете коснуться меня. Вы просто боитесь!

Давно уже не оказывался я в ситуации, когда кто-то осмеливался бросить мне такой вызов, но однажды я уже обуздал себя в эту ночь и не видел причины поступать так вторично. Честно говоря, Мак наставлял, чтобы я не был назойливым, но при сложившихся обстоятельствах трудно определить, кто кому навязывался.

Я протянул руку и снял ее очки вторично за эту ночь. На сей раз я по-настоящему рассмотрел ее. Приятное лицо, если смотреть на нее как на женщину, а не на выдающегося ученого, и сделать скидку на отсутствие макияжа. Без очков глаза у нее хорошие, смелые, но и, как я рад был заметить, немного испуганные, словно она не совсем осознавала, во что ввергает себя, естественно, помимо постели. Впрочем, и я не осознавал этого.

Я нарушил молчание:

— Поначалу вас трудно было понять, док. Но теперь я вас слышу хорошо. Перехожу на прием. Следует ли нам продолжить возвышенные речи о любви, или можно просто хлопнуться в постель, которая от нас на расстоянии примерно пяти футов?

Она облизнула губы:

— К чему притворяться? Вы, наверное, догадались, что я уже вдосталь наслышана о любви. Я голосую… я голосую, чтобы встреча начиналась сразу, как было предложено, в постели, — последовала маленькая пауза, — а то у дамы сдадут нервы.