Дорога, на которую я решил свернуть, оказалась просто двумя глубокими колеями среди деревьев. Вела она прямо к штабелям бревен, которые могли стать неплохим укрытием. Я проехал в лес достаточно далеко, но не настолько, чтобы не быть замеченным опытным глазом.

Остановив машину, я обнял Оливию. На расстоянии это следовало принять за страсть. Да и в конце концов, мы ведь только что поженились, и физически у нас все было в порядке. Однако французам при всей их репутации поклонников секса, видимо, не доводилось заниматься подобными забавами в автомобиле, иначе бы они не установили ручной тормоз и рычаг переключения скоростей там, где они сейчас в «рено».

Эти объятия нельзя было назвать чисто механическим упражнением напоказ. Оба мы живые люди и к тому же уже провели ночь в одной постели. Она все еще помнила, как повернуть нос. Движение по шоссе я держал под контролем, но не берусь утверждать, что не упустил какой-нибудь автомобиль. Оба мы тяжело дышали, когда нам пришлось прервать наше занятие.

— Когда-нибудь, — отпуская ее, заметил я, — когда-нибудь нам следует заняться этим просто ради удовольствия, док. А сейчас — сцена вторая. Одеяло в машине есть?

— Одеяло? — она подняла руки к волосам. На меня она не смотрела. На щеках играл румянец, и выглядела Оливия именно так, как зацелованная женщина, а не как научное учреждение. — Нет, боюсь, что одеяла нет. А зачем оно?

— Не притворяйся наивной, — сказал я, — для того, что естественно для молодоженов в уединенном месте вроде этого, вот зачем. Потому что мужчина моего роста в подобном случае не может устроиться в такой маленькой машине. Что ж, придется обойтись моим пальто. Оставьте ваши волосы в покое, черт подери, и выходите!

Я взял пальто с заднего сиденья, вышел и присоединился к ней с другой стороны «рено», обнимая, чтобы с дороги все это выглядело подобающим образом. По шоссе проехала машина со скоростью как минимум восемьдесят миль, ну этот найдет разве что полицию. Я подвел ее к полянке, которая обещала уединение. Под огромной сосной как раз удобно было расстелить мое пальто. Оливия села и проверила, не зацепила ли чулок, а затем улыбнулась.

— Мне ведь не полагается думать о моей внешности?

Ее голос сделался холодным и ровным, и я пытался понять, естественно ли он звучит. Но ведь она сама сказала: «У вас не будет права жаловаться, что я подвела или обманула». Сказано совершенно ясно.

Чертовски запутанное дело, рассуждал я. Никто не действует согласно правилам — ни Крох, ни мой партнер по заданию, женщина, ставшая теперь моей законной супругой. Даже Муни, этот чемпион по боксу в легком весе, не отвечал всецело хотя бы одному из обличий — искреннего влюбленного, паникующего соблазнителя или же трусливого сообщника. И в определенном смысле я тоже не был последователен до конца, хотя мне не хотелось быть слишком строгим к себе, когда я анализировал собственные действия.

— Мы предоставили достаточно времени возможному преследователю, чтобы он нас обогнал. Надо полагать, он видел, как мы целуемся в машине, — заметил я деловито.

— Крох знает, что вы за птица, — перебила Оливия. — Страстная любовная сцена едва ли могла провести его, равно как и наше поспешное замужество.

Я сказал, продолжая наблюдать за ней:

— Давайте не будем постоянно ставить во главу угла версию с Крохом, док. Он — самая вероятная разгадка, но уж слишком странно себя повел. А если вдруг обнаружится еще и третий — не Крох и не Муни…

Она непроизвольно нахмурила брови:

— Кто же еще?

— Не знаю, — ответил я. — Но в этом окаянном деле есть нечто, не поддающееся учету, и пока я не выясню что это такое, то не смирюсь с тем, что версия Кроха окончательна и бесповоротна. Если отпадут все остальные, а вариант Кроха критику выдержит — что ж, тогда все в порядке. Сомнения по поводу искренности наших страстей у него, естественно, возникнут, и он задумается над тем, кого же мы пытаемся обмануть. Пусть он будет озадачен. Тем лучше. У него появится больше причин выяснить, чем же мы занимаемся здесь на самом деле. Будем надеяться, что он остановится где-то в отдалении и заявится сюда собственной персоной, чтобы все разнюхать. Если он пойдет на это, то наша задача — дать ему понять, что мы чувствуем себя в этой чащобе, как на необитаемом острове. Детали предоставляю вашему воображению, — я замолчал и достал из кармана мой «специальный» 38 калибра. — Еще одно. Вас когда-нибудь обучали обращаться с пистолетом, док?

Она покачала головой:

— Нет. Мне придется…

— Что-то может сорваться. Меня предупредили, что вы весьма ценное государственное имущество, которое нам временно предоставили, и мы должны вернуть его в целости и сохранности. На всякий случай я хочу, чтобы у вас был пистолет.

— А как же вы?

— Черта с два мне понадобится оружие. Я должен взять Кроха живьем. Но он опытен, орешек крепкий, и может улизнуть и добраться до вас. Оружие именно для этого случая. Пистолет этот громок, как колокол судьбы, а бьет подобно белой молнии в штате Теннесси, поэтому держите его обеими руками и грохота не пугайтесь. В обойме пять патронов. Наведите его, куда желаете выстрелить, и нажимайте на спуск пять раз кряду без остановки и еще разок, на счастье. Не вздумайте устраивать передышку после первого выстрела и разглядывать, что стряслось. Просто продолжайте давить на спуск, пока не почувствуете холостой ход. Идет?

Она с опаской приняла оружие и осмотрела его:

— Идет, Поль. А где тут предохранитель?

— Вы слишком много читали, док, — ответил я. — Будь на нем предохранитель, я бы сказал. Все что от вас требуется — нажать на спуск. Не предупреждайте, не угрожайте, ничего не говорите, просто, не мешкая, выставляйте эту штуку перед собой и палите, если он придет сюда за вами. Это будет означать, что я, вопреки ожиданиям, сплоховал в лесу. Одна вы взять его не сумеете, и не пытайтесь. Но помните, что Крох нам нужен живехоньким, поэтому стреляйте только в том случае, если он попытается вас схватить.

Уже уходя, я приостановился:

— Еще одна малость. Мы хотим, чтобы я тоже, по возможности, остался в живых. По крайней мере, лично я не против этого. Я подам сигнал, прежде чем приблизиться. Пароль прежний — «авианосец». Не нервничайте, чтобы невзначай не размозжить мне голову.

— Я… я буду осторожна, — ее голос чуть дрогнул.

— Страшновато? — спросил я.

Оливия смущенно улыбнулась:

— Капельку. А вы думаете, он действительно объявится?

— Если за нами следует призрак — Крох или кто-либо другой — и любопытство возьмет верх, то — да, — сказал я. — Если. В этом-то весь вопрос. Насколько близко пожелает он подобраться — это уже другое дело. Мы предоставим ему целый час. Дайте о себе знать, если услышите чье-либо приближение.

Я посмотрел на нее, сидящую на моем расстеленном пальто с растерянным видом и такую совершенно неуместную здесь, в лесу, — в шикарном платье-джерси, ее, как оказалось, подвенечном платье, в нейлоновых чулках и в туфельках на высоких каблуках, но с готовым принести смерть револьвером. Мне вдруг вспомнился Хэролд Муни, которого, по ее утверждению, она любила, беззвучно орущим в скрученное полотенце, когда Оливия стала чистить его рану без анестезии. «Я не такой уж хороший человек» — сказала она тогда.

— Держитесь, док, — попрощался я и исчез.

Сорок семь минут потребовалось ему, чтобы принять решение, считая с того момента, когда я ее покинул. Лежа на влажных сосновых иглах, прячась за срубленным деревом, я заметил, как он приближался лесом, вдоль края дороги. Все-таки Крох. Это положило конец моим умозрительным построениям.

Но он только думал, что идет неслышно, это у него не очень-то получалось. Ему не по нутру было здесь. Заметно, что он — дитя асфальта, человек улицы или темной аллеи, его стихия — машины, полумрак подворотен и узкие лестницы. Его стихия — насиловать маленьких барышень в студиях на чердаке.

Он не любил ни деревьев, ни подлеска, ни колких сосновых иголок, ни мягкого шепота ветра, ни нервного цоканья белки Карканье одинокой вороны где-то у верхушек деревьев заставило его застыть на месте и ждать, пока он не определил, что это такое, увидев летящую птицу. Ворону, черт подери! Уж голос-то вороны узнает каждый!

Лежа за деревом, я наблюдал за ним и заранее знал, что ничего не получится. Слишком осмотрительно он действовал — явно не собирался забираться настолько глубоко в лес, чтобы я мог им заняться вплотную, исключив риск вмешательства с шоссе. Пустую машину заметил, но слишком хитер, чтобы направиться туда. Он Карл Крох, и ему уже не раз ставили западни. Он знал, что я жду здесь, где-то по соседству.

Он вне всякого сомнения бросил мне вызов в Новом Орлеане, сообщив свое имя и передав тщеславное послание через Антуанетту Вайль. Это отдавало ребячеством, но означало, что он отнюдь не собирается проигрывать в заключительном туре. Он знал, что эти места не про него. Я выбрал лес, значит, знал его и любил. А он — нет. К черту Оливию Мариасси и слежку. Пока что к черту и меня.

Он повернулся и ушел тем же путем. Что ж, слишком быстро я хотел сделать свое дело. Вскоре я услышал — машина тронулась с места и уехала. Это все, что мне и следовало услышать. Я полагал, что никуда он не денется, останется где-то неподалеку.

Я встал, отряхнулся и вернулся к зарослям кустарника с сосной посередине. Оливия должно быть услышала шаги, так как раздался ее монолог:

— Дорогой, пожалуйста! Как ты думаешь, смогу я опять надеть это платье, если ты… О-о, не надо, щекотно! — она мягко засмеялась.

— Возвращаюсь, — сказал я. — Авианосец с таким же плоским верхом.

Она замолчала. Я продрался сквозь кустарник и застал ее сидящей на пальто в том же виде, как я ее оставил, разумеется, с револьвером в руках. Он был наведен мне прямо в грудь. Я постоял, пока дуло не опустилось.

Она опять засмеялась, слегка смутившись:

— Я думала, это может быть… Вы велели разыграть сцену, если я услышу чьи-то шаги.

— Да, разумеется.

— Вы… что случилось? Вы встретили кого-нибудь?

— Да, я его видел!

— Кого же?

— Это все-таки был Крох, — сказал я. — Может быть, мы что-то для себя и уяснили, но беда в том, что ему не понравилось это место. Он почувствовал какую-то опасность и улетел, как утка.

— Значит, все еще впереди, — она глубоко вздохнула, поднялась и посмотрела на револьвер в своих руках. — Уж лучше вы его носите, ладно? — сказала она, передавая мне оружие. Она смотрела, как я его прячу. — Поль?

— Да?

— Я хочу, чтобы вы научили его разбирать.

Я помедлил. Она посмотрела на меня со странным упорством.

— Разумеется, — сказал я и вновь достал оружие. — Вы пускаете в ход ваш большой палец, таким вот образом, и тогда цилиндр крутится — вот так.

Наступила тишина. Она посмотрела на револьвер в моей руке и тихо сказала:

— Незаряженный, да?

— Нет, — сказал я, — не заряжен, док.

Я достал патроны из кармана и стал закладывать их в пустые камеры.

— Вы ведь не собирались устраивать ему настоящую западню, правда?

— Я хотел убедиться в том, что он есть, — ответил я. — Подойди он поближе, я бы его, по возможности, схватил. Не очень-то я надеялся на то, что он клюнет. Слишком уж явной была западня, чтобы профессионал ее не раскусил.

— Значит, на самом деле вы проверяли меня? — ее голос был совершенно ровным. — Разве нет?

Я посмотрел на нее. Ее глаза встретили мой взгляд спокойно. Даже в очках они были красивы. Оливия вполне привлекательна, когда не напускает на себя высокомерный, отрешенный и угрюмый вид, подумал я. Или, возможно, я просто к ней привыкал.

— Вы вызвали опасения своей последней загадочной тирадой, — сказал я. — Надо было бы кое-что уточнить. Рано или поздно, но мне придется повернуться спиной к заряженному револьверу в ваших руках и, наверное, тогда мне будет не до вас.

Я ожидал, что она разозлится или хотя бы насупится. Но к удивлению она рассмеялась и, подойдя ко мне, встала на цыпочки и поцеловала в губы.

— Знаете, я вполне могла бы полюбить вас, Коркоран, или как там вас зовут, — сказала она улыбаясь, — хотя в вас нет ни капельки романтики и рыцарства, вам и на ум не приходит, насколько все это в новинку для женщины, взращенной на лунном свете и розах. Ладно, поехали домой. Вам придется перенести меня через порог на руках, чтобы увидели соседи.

Так оно и случилось. Домик был маленьким, стандартным, с окном-картиной, в новом районе с кривыми улочками на французский манер — фантазия архитектора, который вычитал где-то, что прямые улицы — дань обыденному. Тем не менее для нового район не так уж плохо смотрелся, да и сам дом тоже, хотя я терпеть не могу окна-картины. Когда мы вошли, зазвонил телефон.