Утро выдалось погожее, что как раз меня не радовало. Мне больше были бы на руку вчерашний дождь и туман. Увы, сейчас небо было голубое, ярко светило солнце и видимость была отменной. Но раз я не в силах изменить погодные условия, оставалось лишь как-то заставить их работать на меня. Я двинулся на своих двоих в ту сторону, куда недавно ускакал на лошади Хольц. Я сильно напоминал сам себе Гайавату, принюхивавшегося к следу оленя.

Если Хольц и впрямь находился там, где я думал, и если он вычислил, что я выслеживаю его, с моей стороны не было никаких возражений. В конце концов, что еще я мог делать? Но если он хотел думать, что я лишь делаю вид, что выслеживаю его, то опять-таки на это была его добрая воля.

Например, если он прочитал в моем досье, что я неплохо ориентируюсь в сложных условиях, то он может начать теряться в догадках, а не собираюсь ли я вернуться в цивилизованный мир за подмогой по какой-то другой тропе или вовсе без тропы. Беспокойство заставляет человека ворочаться и шевелиться, а такого человека легче выследить, чем того, кто пребывает в полнейшем спокойствии и сидит себе, не зная печали, в укрытии. Уж лучше гоняться за Хольцем по горам, чем пытаться выкопать его из засады.

Идти было приятно, разминая мускулы, изгоняя из тела неприятные воспоминания о вчерашних побоях. Конечно, можно было бы немного лучше одеться для такой работы - ковбойские сапоги, каковых требовала роль Нистрома, были слишком легкими для лазания по камням и недостаточно бесшумными, чтобы подкрадываться к "объекту", - но в целом у меня не было ощущения, что я дал противнику большую фору. По крайней мере, из нас двоих если кто и был ранен, то именно Хольц. И опять же я не предавался терзаниям насчет того, какая одинокая и печальная у меня работа, хотя я свалял дурака и попался на удочку в том эпизоде с Хэнком.

Я отошел от лагеря на приличное расстояние, но все равно слышал протесты Хэнка. Ему не нравилось сидеть на привязи, и он во всеуслышание заявлял об этом. Наконец горный выступ отрезал звуки и шумы лагеря, и я остался один на один с легким ветерком, который причинил бы мне немало хлопот, если бы я выслеживал лося или оленя.

Первые признаки жизни в глуши я заметил довольно скоро. Почуяв мой запах, впереди меня двинулась напролом по чаще лосиха. Это подействовало мне на нервы, да и когда у меня из-под ног с шумом выпорхнул веселый выводок белых куропаток, я тоже не обрадовался. Даже заметив лошадь Хольца, привязанную к дереву на опушке, я не пришел в восторг. Когда ты вышел на охоту за зверем, который может отстреливаться, все, что шевелится, вызывает у тебя неприятные ощущения, даже если это всего-навсего лошадиный хвост. Прежде чем карабкаться по склону, я немного поразмышлял о лошади. Конечно, она могла быть оставлена на виду в качестве приманки, но все же скорее всего, Хольц просто вынужден был бросить ее, так как решил углубиться туда, где на лошади было не проехать. Потом я начал осторожное восхождение. Большой гнедой жеребец был рад видеть человека. Я отвязал его и отпустил на волю. Рано или поздно он вернется в лагерь. Рано или поздно Хольц увидит его и поймет, как далеко я забрался. Затем он начнет размышлять, почему я не скрывал своих намерений и дал знать о своем прибытии.

Следов никаких видно не было. Хольц появился здесь, когда стоял мороз. Я и на лошадь-то натолкнулся лишь потому, что двигался, ориентируясь по ландшафту и пытаясь вычислить маршрут, которым всадник мог бы воспользоваться в темноте. Но теперь, когда лес остался позади, мне вообще стало не по чему ориентироваться. Мне понадобился час, чтобы добраться до распадка, по которому удалось обогнуть гору, выходящую на озеро и лагерь. Подъем был крутым, местность - открытой, и с этой высоты я разглядел наконец-то, что мне вчера показалось осенним снегом на вершинах, - то были самые настоящие ледники.

Светлые же точки, маячившие на горном склоне передо мной, при ближайшем рассмотрении оказались горными козлами. Завидя меня, они быстро исчезли, двигаясь с такой легкостью, словно гуляли по ровной лужайке, а не по каменистому склону в сорок пять градусов. Самое неприятное тут заключается в том, что я пересекал открытые места не так быстро и не так ловко как они и представлял собой отличную мишень для любого желающего со снайперской винтовкой. Но выстрелы так и не прогремели.

Полагаясь исключительно на интуицию, я описал более широкий круг, чем Хольц - если он и впрямь совершил это восхождение, - чтобы занять удобную позицию над озером и тропой. Затем я стал двигаться в обратном направлении, полагая, что окажусь в той же долине, какую недавно покинул, но вместо этого я оказался в маленьком каньоне с отвесными стенами, и мне пришлось порядком потрудиться, спускаясь вниз. Я не прочь путешествовать на своих двоих по холмам и долам, но альпинист из меня плохой, особенно в такой обуви. В конце концов, я достиг дна ущелья, съехав на заду с немалым ущербом для нистромовских брюк. Потом я некоторое время двигался по руслу ручья, перебираясь через поваленные деревья и валуны, и вскоре увидел тот самый водоем, который меня интересовал, - внизу и справа, именно там, где я и хотел его видеть. Я осмотрел винтовку, надеясь, что она выдержала путешествие лучше, чем мои руки и колени, не говоря уж о копчике.

Дальше я двигался неспешно и с большой осторожностью. Я двигался, пригнувшись, в зарослях, пока не оказался неподалеку от того места, где скорее всего и находилось укрытие Хольца. Дальше продвигаться было очень небезопасно. Я снял свои сапоги, заткнул их за пояс и проделал последний отрезок в гору уже босиком, вернее, в носках. Впрочем, я куда чаще использовал при подъеме руки и колени, а иногда, когда того требовал рельеф, и вовсе полз на животе.

Мне пришлось порядком потрудиться, но когда я добрался до нужного места, то понял, что усилия мои не пропали зря. Укрывшись в лощинке, поросшей кустарником и высокой травой, я мог видеть и само озеро, и каменистые останки оползня. Я был уверен, что там рано или поздно появится Хольц. От меня до этих камней было двести пятьдесят ярдов - вполне приемлемое расстояние, учитывая свойства позаимствованной мною винтовки. Правда, я не видел лагеря, его скрывал выступ горы, но в отличие от Хольца мне не нужно было держать его под наблюдением. По крайней мере, мне так казалось.

Тем не менее, именно в лагере и произошли какие-то непредвиденные события. Часа через два напряженного ожидания я услышал, как оттуда донесся звук одиночного выстрела, усиленный горным эхом. Я потянулся за винтовкой - довольно бессмысленный жест, надо сказать, учитывая расстояние и все прочее. Я вдруг испытал неприятное ощущение неудачи. Как и в случае с Либби, я почувствовал, что мои аналитические усилия пошли не по тому направлению. Возможно, Хольц повел себя совсем не так, как я предположил.

Вместо того чтобы послушно сидеть на горе и ждать, пока я его не обнаружу, он, видать, пробрался назад в лагерь, где я как раз его и не ждал. Теперь он небось расправлялся со слабейшими из нашей команды, радуясь тому, что я оказался совсем в другом месте.

Я начал было подниматься, затем снова опустился на землю. Я потратил немало времени и сил, чтобы занять эту позицию, и покинуть ее означало бы провалить эту операцию. Я все равно не мог тотчас же перенестись в лагерь и оказать помощь тем, кто в ней нуждался, а потому прилег и стал вслушиваться. Вскоре я услышал новые выстрелы: на сей раз пять выстрелов один за другим - словно автоматная очередь. Я понял, что это была не обычная винтовка, способная сделать четыре выстрела, а карабин, причем в руках эксперта.

Я вздохнул и затаился, надеясь скоро выяснить, что же случилось. Выстрелы не повторились, и на какое-то время все стихло. Затем я увидел одинокого всадника, переправлявшегося через речку у лагеря. Вернее, всадницу. Правда, с такого расстояния я бы не смог разглядеть по-настоящему ни лица, ни фигуры, но фигурка была одета в желто-коричневое. Пат Белман была в джинсовом костюме. На Девисе были джинсы и зеленая куртка, на Хольце клетчатая шерстяная куртка лесоруба.

Глядя на скачущую Либби и думая, как же ей удалось это сделать, я совсем забыл о человеке, ради которого проделал этот путь в несколько тысяч миль. Краем глаза я вдруг заметил какое-то движение наверху, там, где каменистый склон превращался в отвесную стену. Некоторое время я внимательно вглядывался в те камни, но ничего не увидел. Затем возник Хольц - он двигался по диагонали в моем направлении. Он, судя по всему, укрывался гораздо выше того места, которое я мысленно отвел для него, и, стало быть, не смог увидеть, как я пробрался сюда. Может быть, психологическая атака, устроенная мной, принесла свои плоды. Он слишком разнервничался и не смог усидеть на одном месте. Спускаясь, он хромал, опираясь на винтовку, как на костыль. Правое бедро у него было обмотано окровавленным носовым платком. Он явно спешил. Оставив все предосторожности, он устремился к тому самому месту, где, по моим расчетам, и должен был находиться изначально, но все равно он был еще слишком далеко, чтобы можно было стрелять. Кроме того, имея лишь два патрона, я не собирался рисковать, стреляя по движущейся цели. Рано или поздно он остановится.

Либби же тем временем поравнялась с озерцом. Далеко сзади я увидел Девиса. Он как раз переправлялся через речку, нещадно нахлестывая ту самую тихоходную кобылку, на которой я уже имел удовольствие проехаться. Я не стал размышлять о том, что же произошло между ними в лагере, и переключил все свое внимание на Хольца.

Он тем временем, скользя и оступаясь, добрался до верхушки оползня, после чего скрылся из вида. Похоже, среди камней образовалось укрытие, которого мне отсюда не было видно. Короче, я остался без Хольца. Тогда я навел винтовку на камни, у которых видел его в последний раз, и погрузился в ожидание.

Либби начала преодолевать оползень, оказавшись как раз под засадой Хольца. Она ехала на том самом здоровяке-жеребце, который принадлежал покойному Джеку. Несмотря на уверения, что она чуть было не умерла вчера в седле, она держалась на лошади с уверенностью бывалой наездницы. Она оставила свою шинель и в руке держала карабин.

Жеребец осторожно пробирался между камней, а Либби то и дело оглядывалась. Она явно слышала стук копыт кобылки Девиса. Хольц не подавал признаков жизни. Я не знал, что он задумал, и мне некогда было предаваться раздумьям на этот счет. Либби же преодолела каменную преграду и уже была недалеко от деревьев, когда раздался выстрел, и ее жеребец упал.

Я успел заметить, что Либби откатилась в сторону, по-прежнему не расставаясь с карабином, но теперь основное мое внимание было приковано к окуляру винтовки в четырех дюймах от моего глаза. Внезапно в перекрестье прицела появился мой объект. Хольц высунулся из укрытия и, опершись на валун, целился куда-то вправо. Похоже, он не мог стрелять в том направлении из укрытия. Я понял, что он выжидал до последнего, чтобы в поле его зрения оказалась не только Либби, но и Девис. Теперь он высунулся, чтобы разобраться со второй мишенью.

Я глубоко вдохнул, потом сделал полувыдох и мягко нажал на спуск, позволяя винтовке, так сказать, произвести выстрел самой, когда она придет в состояние боевой готовности. Выстрел получился очень громким и отдача внушительной. "Магнумы" - будь то ружья или пистолеты - не отличаются нежностью. В двухстах пятидесяти ярдах от меня неподвижно лежал Хольц. Потом он вдруг исчез, как сквозь землю провалился, а винтовка осталась лежать на камне, который он использовал для опоры.

Я встал и бросился бегом к камню, не спуская глаз с темной дыры, в которой он исчез. Я быстро забрался по склону, пытаясь отыскать угол, с которого увидел бы дно впадины. Наконец я заметил Хольца внизу - он лежал, не подавая признаков жизни.

Когда расстояние между ним и мной сократилось до сотни ярдов, я остановился и присел на колено. Сидя стрелять удобнее, чем стоя, а лежа - удобнее, чем сидя. Но я не мог опуститься ниже, не упустив из вида цель. Я тщательно прицелился и нажал на спуск. Я истратил последний патрон.

Распростертая на камнях фигура вдруг внезапно как бы воскресла. Хольц приподнялся и, особенно не целясь, стал стрелять в моем направлении из пистолета, который оказался у него в руке. Теперь уже я распластался на земле и слышал, как свистят пули. Две из них вонзились в землю неподалеку от меня, слева. Затем у Хольца кончились патроны. Он снова упал, и я упустил его из вида. Сжимая в руке мой собственный револьвер, я двинулся в последнее наступление. У меня ушло на это добрых пятнадцать минут. Впрочем, я напрасно так старался.

Когда я подобрался к Хольцу, он был мертв. В руке он сжимал пистолет с пустой обоймой. Итак, человек по имени Кингстон был отомщен, если это кого-то могло порадовать, а другой, гораздо более важный американский гражданин, личность которого еще не была установлена, избавился от неприятной перспективы получить этой осенью пулю - по крайней мере, от Ганса Хольца. В общем, если угодно, то я одержал победу. Я забрал конвертик с дисками из кармана его рубашки, обойму с патронами из кармана его пиджака и ключи от машины из кармана его брюк. Я подобрал винтовку Хольца и пошел, оставив его в одиночестве.