Пробудился я при лучах солнца, отнюдь не слабых. События минувшей ночи казались не вполне реальными и совсем незначащими, кроме одного.

Я испытывал странное, щемящее чувство утраты. Правда, терять предстояло чужую жену, которая сразу и честно предупредила, что связь окажется мимолетной. И все же мне сделалось грустно. Отчего, пояснить не могу. Я даже не подозревал, до этой минуты, что успел немного - или изрядно - привязаться к Франческе Диллман.

Припомнилась маленькая безжизненная фигурка, лежавшая на чикагском асфальте, славная девочка, чью память я, по сути, предал... Тьфу, чепуха! Элли лишь посмеялась бы, узнав, как я лежу в провинциальной коста-вердианской гостинице и рассуждаю касаемо посмертной верности.

Поднявшись, почистив зубы и наскоро приняв душ, я натянул джинсы, походные ботинки, револьвер затолкал за пояс, а рубаху надел навыпуск, дабы спрятать маленькую торчащую рукоять.

Франческа уже уплетала завтрак в обществе четы Патнэмов. Я легонько поклонился, услыхал невразумительное "с добрым утром" (все трое жевали), присмотрел отдаленный столик и уселся, мрачно глядя на плавательный бассейн. Прилетевшая будто на крыльях официантка записала заказ, обещалась возвратиться во мгновение ока и упорхнула.

- Предпочитаете скорбеть в одиночестве? Если нет, могу составить компанию!

Миранда Мэтсон с грохотом подвинула к себе стул и пристроилась рядом. Она казалась начисто бесформенной в зеленом спортивном костюме с короткими рукавами. То есть, это лишь поначалу можно было принять за спортивный костюм. Внимательный взгляд убедил меня: приятельница перешила списанный десантный комбинезон, обзаведясь удобной и весьма практичной одежкой для пикников и походов. Вытертое, застиранное имя прежнего владельца и номер части еще проступали на левом нагрудном кармане.

- Последняя вещь, которой мне хотелось бы заниматься нынче, - угрюмо процедил я, - это карабкаться на идиотскую усеченную пирамиду высотою в полтысячи футов!

- А сегодня такими подвигами заниматься не будем, - уведомила Миранда жизнерадостно. - Маленькая перемена в порядке действий. Осмотр начнется не в Копальке, а за пятнадцать миль отсюда.

Я насторожился.

- Другой доисторический город, Лабаль. Доктор Диллман считает, что начатки необходимых сведений лучше получить именно там, а уж после заниматься здешними раскопками. Брр-р-р! Пятнадцать миль на джипе, в эдакую жарищу!

- Да, верхом удобней. У лошади амортизаторы мягче и проходимость побольше.

- Каждому свое, - хмыкнула Миранда. - По-моему, ничего страшнее лошади свет не видывал. Всякий раз, когда нужно забираться к черту на кулички, чтобы добыть любопытные материалы, доводится взлезать в седло. Всякий раз внушаю себе: животное попалось доброе, отзывчивое, ласковое, словно теленок. И вообще, лошадь - старинный друг человека. Не помогает. Пугаюсь до полусмерти, скотина это чует и немедленно брыкается. Со всеми сопутствующими удовольствиями...

Сощурившись, Миранда уставилась на меня хитрыми голубыми глазами.

- Сукиным детям, - сказала она чуть погодя, - следует передвинуть свои древние заброшенные города немножко ближе к ныне обитаемым. Было бы неизмеримо легче для изыскателей... А в Санта-Розалии status, похоже, остается quo.

- Сиречь, о герре Бультмане ни слуху, ни духу... Послушай, ты и впрямь веришь, будто начинать наше образование предпочтительнее с Лабаля? Еще накануне об этом и речи не велось.

- Да, - согласилась Миранда. - Но миссис Диллман ухитрилась раздобыть напрокат несколько джипов. Кажется, это возможно лишь сегодня, потом вездеходов не доищешься, а пятнадцать миль протопать - не шутка. Вот и едем в Лабаль.

- Ты тоже?

- Конечно. Пошатаюсь, полюбуюсь, воздухом подышу, покуда вы будете в пыли копаться...

В закусочной возник и приблизился к Франческе Диллман безвинно ею оклеветанный Рамиро Санчес. Моя ученая любовница извинилась перед Патнэмами, встала и направилась к выходу: прямая, подтянутая - воплощение деловой женщины. И это, невзирая на вульгарные джинсы, примятые, слегка припачканные... Впрочем, джинсы для того и существуют, чтобы не казаться новехонькими.

"Франческа могла бы надеть рубище паломницы или вретище кающейся грешницы - и все равно сохранять вид элегантный и слегка надменный, - подумал я не без горечи. - Но в природе наличествует доктор Арчибальд Диллман, а посему пускай доктор Франческа Рэнсом Диллман проваливает к лешему..."

Четвертью часа позже мы высыпали из бара, двинулись к основному корпусу гостиницы и обнаружили шесть поджидающих джипов. Миранду, которая нацепила соломенную шляпу величиною с круглый стол короля Артура, учтивый Санчес пригласил устраиваться в головной машине. Меня определили к Патнэмам, а Франческе, облюбовавшей сиденье рядом с Уайлдерами, предстояло замыкать наш высокоученый караван.

Путешествие предстояло неблизкое. "Миранда или не Миранда, - подумал я, - а все-таки лошадь была бы куда как предпочтительнее".

Машины тронулись.

Вереницей катя по узкой лесной тропе, мы в скором времени выехали на громадную поляну, точнее, вырубку, средь которой красовалась огромная ступенчатая пирамида. Вообразив, каково сладко взбираться на подобную верхотуру, я поежился. Пирамиду обстали чрезвычайно почтенные руины. То ли храмов, то ли дворцов - не имею понятия.

Безжалостная Франческа объявила остановку и пригласила группу взойти с нею вместе на плоскую вершину теокалли, дабы воочию узреть мельмекский жертвенник.

Я умудрился подняться к нечестивому языческому капищу и спуститься вниз, не отличившись ловкостью, зато и не слишком осрамившись. Восхождение принесло мне несколько невыразительных снимков, полдюжины царапин и крепко отпечатлевшуюся в памяти панораму бескрайних джунглей, тянувшихся до самого горизонта со всех сторон, кроме той, откуда мы прибыли.

Ни единого признака цивилизации не замечалось ни на севере, ни на западе, ни на востоке.

Неутешительно.

Единственным признаком человеческой деятельности была узкая ухабистая тропа, уводившая сквозь неимоверно густые, непроницаемо перевитые ползучими растениями дебри к Лабалю, неизвестному древнему поселению.

Изрядно вспотевшее и пропылившееся сборище наше возвратилось к джипам, кряхтя, устроилось на сиденьях. Рамиро окинул поникших туристов заботливым оком и уведомил:

- Возле самого Лабаля есть очень хороший cenote.

Словцом этим в Центральной Америке называют большие природные колодцы, верней, маленькие озера: бездонные провалы почвы, заполненные кристально чистой и прозрачной водой. Встарь индейцы ввергали в cenote (именовавшиеся тогда по-другому, ибо испанского языка в здешних краях еще не слыхивали) многоразличные жертвы своим идолам: золото, драгоценные предметы, а заодно и прекрасных девственниц.

Я угрюмо подумал, что удалая компания, скорее всего, примется плавать и плескаться над сущими залежами человеческих костяков.

Cenote, впрочем, оказался милейшим озерцом, чья вода отливала настоящей небесной голубизной. Поистине странное геологическое строение целого края! Ни единой реки, хоть чего-то стоящей, но там и сям разбросаны источники подземной воды, пережившие Бог весть сколько тысячелетий и оставшиеся незамутненными.

Кроме водителей, принявшихся уплетать завтраки прямо за баранками джипов, группа насчитывала еще четверых, отказавшихся искупаться и немедля прослывших неряхами.

Во-первых, меня. Я отнюдь не собирался разоблачаться, выставляя смит-и-вессон всеобщему обозрению. К тому же, не слишком люблю подражать рыбам, ибо подражаю им очень плохо.

Во-вторых, Рамиро Санчеса, который попросту исчез в зарослях, увлекаемый, по-видимому, настойчивыми призывами выпитого и съеденного поутру.

В-третьих, Миранду, не захватившую купального костюма, и заявившую, что в клубе нудистов не состоит, а желающие любоваться моржами вполне могут пойти в нью-йоркский зоосад.

И, в-четвертых, Франческу, хлопотавшую и старавшуюся сделать пикник возможно приятнее для всех и каждого.

Как бы невзначай приблизившись, покуда водоплавающие члены группы оглашали окрестности веселыми воплями и плескались подобно стаду китов-полосатиков, я осведомился:

- Пособить? Франческа вздрогнула и обернулась.

- О, Господи, можно ли так подкрадываться! Нет, мистер Фельтон, спасибо... Кажется... кажется, ситуация под контролем.

Услыхав сей чудовищный речевой оборот, служащий для меня (и Мака, между прочим) совершенным и несомненным доказательством умственной неполноценности, я изрядно поостыл к доктору Диллман и тотчас прекратил грустить. Впрочем, весьма возможно, что доктор попросту сболтнула фразу, распространенную среди ученых межеумков, коим желается выглядеть еще ученее. Равно как и среди безграмотных, жаждущих предстать образованными...

Я смотрел на Франческу и примечал неимоверное напряжение, сквозившее во всяком жесте. С немалым беспокойством удостоверился: женщина ждет чего-то страшного. И очень скорого.

Глубоко вздохнув, я промолвил:

- Сэр Сэмюэль Фельтон, странствующий рыцарь, к услугам вашим, о прекрасная и несравненная! Поведайте печаль свою, о благоуханная роза росистых долин! Обещаю и гарантирую немедленное содействие, дурища! Когда ты научишься доверять близким людям, а, Диллман? Раскинь мозгами, еще не поздно. Франческа облизнула пересохшие губы.

- Поздно, Сэм... Уже поздно... Кстати, можете приняться за еду, мистер Фельтон, - продолжила она громко: - Сэндвичи с ветчиной и сыром, на выбор. А на сладкое - фрукты. Пиво охлаждается в cenote, а тоник и лимонад не успели согреться за полтора часа.

- Пиво? - раздался голос Миранды. - Что я слышу! О, дивное и волшебное слово!

- Пойду, принесу пару бутылок, - предложил я. Когда я возвратился, Франчески поблизости не было, а Миранда стояла насупившись.

- Этот дипломированный кладезь премудрости все принимает чересчур серьезно, - пожаловалась журналистка. - Можно подумать, грядет не вшивый пикник, а торжественный королевский банкет на пятьсот персон.

- Думаю, - заметил я, - беда надвигается. Держи ухо востро, Мэтсон.

- Пьяная ли, трезвая ли, я всегда начеку, - хмыкнула Миранда. - Пьяная - начеку вдвойне. Ты что, влюбился в чужую жену?

- Когда я поблизости, мужья объявляют боевую тревогу, - кисло заметил я. - Проглатывай свое окаянное пиво и сделай милость, помолчи...

Вопреки моим скверным предчувствиям и опасениям, пикник удался на славу и окончился вполне благополучно. Ежели в глубинах cenote и впрямь покоились девственные косточки, никто не догадался об этом, а призраки убиенных красавиц не встали со дна, дабы достойно устрашить святотатцев.

По словам Франчески, ныряльщиков-аквалангистов этот cenote изрядно разочаровал. По всей видимости, никаким культовым целям водоем не служил, ибо важные религиозные церемонии вершились в близлежащем Копальке. Туда проложили мощеную дорогу, впоследствии исчезнувшую под непроницаемым пологом джунглей. Хотя, напомнила Франческа, южно и центральноамериканские индейцы колеса не знали, а с верховой ездой познакомились примерно три с половиной тысячи лет спустя, когда Эрнандо Кортес и его бравые испанские сподвижники высадились на полуострове Юкатан.

Малую часть упомянутой дороги ухитрились расчистить и отреставрировать, сообщила Франческа. Восстановленный отрезок упирается в чрезвычайно любопытную арку, ритуальное сооружение, под которым в обязательном и непременном порядке надлежало шествовать почитателям здешних богов. Желающие полюбоваться ею, а заодно и утрясти в желудках второй завтрак, могут совершить небольшую прогулку. Меньше мили в одну сторону...

Ленивица и умница Миранда отказалась наотрез. Престарелая чета Гендерсонов заявила, что предпочитает вздремнуть под славным раскидистым деревом. Все прочие двинулись в указанную сторону оживленным скопом, задержавшись лишь для того, чтобы узреть руины, именовавшиеся Монастырем. Руины обретались на гребне маленького холма; там же был выкопан и вымощен диким камнем резервуар для дождевой воды. С жидкостями у жрецов уже тогда было туговато. Подобные резервуары, - сообщила Франческа, - встречаются в Лабале сплошь и рядом. Скорее всего, они служили хорошим дополнением к cenote, располагавшемуся на превеликом отшибе.

Я думаю! Прошагать без малого милю, волоча на себе сосуд воды! И резервуар выкопаешь, и дождя будешь дожидаться с нетерпением. Тогдашние дожди, в отличие от нынешних, не изливали вам на голову ни химикатов, ни ядерных отходов. Падавшая с неба вода - чистейшая, незамутненная никакими примесями, была поистине драгоценна...

Знаменитая арка оказалась внушительным прямоугольным памятником архитектуры, отдаленно смахивавшим на парижскую Триумфальную арку. Отличались они лишь оставленным для прохода отверстием. Здешнее имело очертания перевернутой и притупленной буквы V, а держалось исключительно весом обрамлявших его глыб. Надлежало воздать мельмекам должное: в инженерном деле ребята смыслили.

Изукрашенная хитроумными барельефами, затерянная в непроходимых чащах, перекинутая через давным-давно позабытую и пропавшую тропу, арка являла собою зрелище величественное и отменно печальное...

- Откуда взяты имена? - осведомился я у Франчески, возвращаясь по мощеной дороге вспять, к прохладному, жизнедатному cenote, где исправно поджидали джипы с дремлющими прямо на сиденьях шоферами: - Вы показали нам Цитадель, Монастырь, Императорскую арку. Неужто исконные мельмекские названия? Доктор Диллман помотала головой:

- Нет, конечно. О подлинных мельмекских названиях никто понятия не имеет. Как правило, употребляем слова, которыми нарекают руины окрестные обитатели. Но сплошь и рядом придумываем собственные.

Голос ее звучал ровно и твердо, но лицо было белее мела, и на лбу выступала испарина, явно вызванная не только царившей в лесу жарой. Да и не столь жаркий день выдался, между прочим. Франческу снедало беспокойство: дикое, неудержимое. Она старательно прятала глаза, глядела в сторону всякий раз, когда я поворачивался к ней лицом. Отлично, поживем - увидим.

Что бы ни близилось, мы тоже становились ближе к нему с каждым шагом. Привет вам, о мистер Мэттью Хелм, от славного спартанца Леонида...

Миновав руины Монастыря, я чуток приотстал, уступив почетное место подле доктора Диллман мисс Мак-Элдер. Изображая усердного фотографа, я расстегнул кнопки на кожаном чехле камеры, вскарабкался по скату холма к развалинам - но высота оказалась недостаточной.

Я повел взором. Задняя стена строения осыпалась, образовала груду щебня: весьма ненадежная опора для подметок, но позволяет выиграть еще футов девять или десять по вертикали. А этого достанет, чтобы обозреть расстилающиеся окрест леса.

Я взглянул в сторону Цитадели.

Пригнулся.

Проворно юркнул под прикрытие древней стены.

Неведомый субъект стоял наверху и блистал оптическими стеклами бинокля, следя за шествовавшим по тропе, ничего не подозревавшим стадом. Над плечом субъекта выразительно торчало ружейное дуло.

Я прижимался к мельмекской каменной кладке и лихорадочно изучал прилегающую местность. Подле джипов уже торчал часовой. Собственно, это вне всяческого сомнения был один из наших собственных водителей, однако с расстояния около мили биться об заклад не стоит.

Минуты четыре спустя караульный исчез. Равно как и соглядатай, удобно расположившийся наверху теокалли, условно прозванного Цитаделью...

Франческа и прочие уже приближались к прогалине, где голубела вода восхитительного cenote. He сомневаюсь: наша попечительница болтала без умолку, дабы подопечные не почуяли неладного и не поняли, что шагают прямиком в западню.

Предупреждать группу, стреляя в воздух или вопя во всю глотку, было бессмысленно. Куда бежать пожилым и престарелым, за вычетом супругов Патнэмов и Миранды, людям? Кстати, ни Миранды, ни Гендерсонов не видно было нигде. Но, даже пожертвовав троими туристами, остальные пропали бы, не будучи оснащены для обороны и выживания в тропическом лесу.

Мои собственные шансы ускользнуть, пробраться в гостиницу и привести подмогу (если таковую удалось бы сыскать в захолустном пристанище ротозеев) равнялись, по сути, нулю. Коль скоро неприятелем командовал не полный и законченный остолоп - это казалось маловероятным, - единственную тропу, ведшую к местам обитаемым, перекрыли. Пробиваться сквозь дебри, не имея при себе даже мачете, чтобы прорубать и расчищать путь, не смог бы и Геркулес.

А недосчитавшись поголовья пленников, бравые ребята тот же час выслали бы поисковые Отряды. Это были их джунгли, не мои; рассчитывать на чистую удачу в истребительском деле противопоказано.

Оставалось уповать, что немедленное истребление туристов не входило в расчеты. И надлежало с невинным, по возможности, очень тупым видом шагать навстречу неминуемому. Это несравненно лучше, чем оказаться пойманным среди коста-вердианской сельвы, схваченным за воротник и, весьма вероятно, расстрелянным без суда и следствия.

Я огляделся, обнаружил удобную щель под рухнувшей каменной глыбой, затолкал туда револьвер вместе с кобурой. Вовремя вспомнил о коробке патронов, достал ее и определил рядом со смит-и-вессоном. Тщательно запомнил место, скатился по склону, прислушался, проворно расстегнул чехол, извлек фотоаппарат, нацепил на шею.

Не менее проворно расстегнул джинсы, извлек... ладно, сами понимаете, какую телесную часть извлек; повернулся лицом к осыпям. Шаги звучали уже близко.

Джим Патнэм выглядел раздраженным и взопревшим. Я неторопливо зажурчал, потом зажужжал закрываемой "молнией".

- Франческа забеспокоилась и велела проверить: не сломали ли вы, часом, ногу, - ядовито заметил Джеймс.

- Тьфу! - сказал я. - Человек не имеет права сделать пару снимков и помочиться, так, что ли, получается?

Конечно, забеспокоилась, голубушка. Наверное, чуть не спятила от волнения. Зная, что Сэм Фельтон вооружен внушительным стволом, она панически боялась, как бы сей кровожадный субъект не испортил приятелям всю музыку. Хотя, учитывая количество огнестрельных приспособлений, поджидавшее нас у прогалины, один револьвер и пятнадцать зарядов едва ли представляли для друзей госпожи Диллман особую опасность.

Я ступал вослед Патнэму, размышляя: предупредить его, или нет? Решил не предупреждать. Я недостаточно хорошо знал Джеймса. Вьетнамский ветеран, увешанный медалями, точно породистый пес, мог взвиться, воспрять боевым духом, разыграть героя и отправиться на тот свет. А для компании половину группы захватить...

Кроме того, будучи боевым офицером в отставке, парень обязан был учуять засаду и без моих сообщений.

Посему я просто брел по тропе, и в скором времени мы присоединились к товарищам. Франческа тщательно избегала встречаться со мной взорами. Марш возобновился, мы вышли на залитую солнечными лучами поляну, где стояли шесть опустевших джипов и синел cenote.

Повторяю: ни водителей, ни Гендерсонов, ни Миранды в поле зрения не обреталось, но все-таки ни единый олух не приметил этого. Либо просто поленился задать себе резонный вопрос...

- Если кто-нибудь хочет освежиться и промыть горло после прогулки, осталась кока-кола, есть пиво, - сообщила Франческа. - Давайте чуточку передохнем перед отъездом. А покуда расскажу о древнем городе Лабале. Огромный храм посреди вон той частично расчищенной площади зовется Часовней. А длинное, приземистое сооружение по ту сторону - видите? - на возвышенной платформе, известно как Богадельня.

- Странное название, - заметил Патнэм.

- Это длинная череда маленьких каменных келий, - растолковала Франческа. - Изначальное их назначение остается загадкой. Возможно, дом служил своеобразным приютом для паломников или больных. Любопытно, что над каждым дверным проемом высечено изображение животного; а среди них - знаменитый Пернатый Змей ацтеков. Хотя культ Кетцалькоатля возник значительно позднее...

Говорила Франческа очень быстро, она буквально тараторила, что изрядно отличалось от обычной манеры, веской и спокойной.

- ...Как уже знает Сэм, большинство названий отнюдь не имеют исторического смысла... Зашелестели ветви. Франческа обернулась, недоуменно подняла брови:

- Рамиро, что слу?..

Шесть человек выступили из лесной чащи подле дорожки, по которой мы только что прошли. Предводитель их, Рамиро Санчес, больше не был опрятным, напыщенным штатским человеком, самоуверенным гидом и осведомителем.

Теперь он сделался полковником революционной освободительной армии. Золотые (или, гораздо вернее, латунные) орлы на воротнике форменной куртки неопровержимо свидетельствовали о высоком воинском чине. Я непроизвольно хмыкнул: господа ниспровергатели старательно копировали знаки различия у тех самых окаянных капиталистов, коих жаждали стереть в лагерную, радиоактивную и невесть еще какую пыль.

То, что Рамиро не поленился переодеться и предстать нашей группе во всей боевой красе, означало: офицер из него получился не менее напыщенный и самодовольный, чем гид. И грядущая речь прозвучит соответственно...

Бравый полковник препоясался ремнем и обременил себя весьма впечатляющим девятимиллиметровым браунингом. Автоматический пистолет о тринадцати зарядах - или четырнадцати, если предварительно загнать в боевую камеру добавочный патрон. Как уже упоминалось в другом повествовании, записанном мною, чертовски полезное оружие, коль скоро на вас наступают гуськом четырнадцать слепых, глухих и безмозглых супостатов.

Но в этой партизанской армии браунинг явно служил дополнительным знаком отличия и превосходства.

Ибо стройный молодой человек, стоявший бок о бок с Рамиро Санчесом - ни дать, ни взять Малыш Чико из "Великолепной семерки", тоже обзавелся этой милой огнестрельной системой, а орлов носил серебряных, лейтенантских.

Четыре рядовых бойца держали наперевес менее аристократические, но куда более действенные в бою М-16. И одеты были не столь безукоризненно.

"Шестеро, - подумал я. - И шесть водителей. И субъект на вершине теокалли. А еще, как минимум, двое караульных на лесной тропе, ведущей к отелю "Копальке". Итого..."

Хорошо, что достало ума спрятать револьвер. Патронов, пожалуй, не хватило бы!

Рамиро Санчес церемонно прочистил горло. - Весьма сожалею, сеньора Диллман, однако и вы, и ваши друзья беретесь под арест, как враги народа и революции. Не следовало становиться пешками в грязных играх, затеваемых реакционным правительством Соединенных Штатов и преступниками из ЦРУ, которые поддерживают фашистского убийцу Армандо Раэля. Пожалуйста, поднимите руки - все до единого! - и замрите. Сопротивление повлечет самые неприятные последствия. Уверяю.

Как я и предполагал, речь прозвучала чертовски напыщенно.