Глава 1

В то утро, когда в меня стреляли там, в Мексике, я ловил рыбу в небольшой лодке с мощным движком. Ее вместе с универсалом и прицепом для транспортировки дал мне взаймы Мак. Мой шеф не отличается щедростью, когда дело касается государственного имущества. Но в награду за годы преданной службы и за то, что я как следует получил по голове во время последнего задания (он изложил это иначе, но общий смысл был такой), он желал бы, чтобы я взял снаряжение с собой в отпуск, так как на отдыхе мне, безусловно, понадобится лодка для рыбной ловли. После моего возвращения ее продадут — к сожалению, в бюджете нашего отдела не предусмотрены расходы на содержание яхт, даже пятнадиатифутовых.

Итак, в то утро я ловил рыбу у безымянного острова в открытом море. Это примерно час хода от маленькой курортной деревушки Байя Сан Карлос, совсем рядом с Гуайямасом — довольно большим портом на континентальном острове Калифорнийского залива. В прошлом мне пришлось кое-что узнать об океанах и лодках, но в душе я все же сухопутный житель, и из небольшой лодки 24 мили открытой воды внушают мне законное беспокойство, даже когда она спокойна. Когда же начинает штормить, вообще нет дела ни до чего на свете, тем более до рыбалки. Поэтому, когда около десяти часов ветер стал заметно крепчать, я скорректировал свои планы и поторопился поскорее устремиться к берегу, предоставив большим лодкам и настоящим морякам сражаться с волнами и непогодой. “Чертовски неудачное завершение чертовски неудачного отпуска”, — подумал я. Конечно, в некотором роде он завершился днем раньше, когда та девица в конце концов вышла из себя и ушла, хлопнув дверью. Неважно, как ее звали. Честно говоря, она не имеет отношения к дальнейшему. Просто это была девушка, которую я встретил во время работы за несколько месяцев до отпуска. Дело было тяжелое и кончилось тем, что мы оказались в одной больнице. Так как она попала в больницу отчасти по моей вине, я был удовлетворен и польщен тем, что она меня простила, ибо мы договорились поправить свое здоровье вместе.

По крайней мере, тогда мне это льстило. До меня не дошло, что, лежа на больничной койке, она пришла к замечательному заключению. Приблизительно его можно было сформулировать так: несмотря на мою достойную порицания профессию, я на самом деле милый и благородный человек, которому для возвращения на путь истинный нужна только хорошая женщина.

Какая жалость! Эта крошка могла быть очень забавной, если бы не решила, что она и есть та совесть, которая мне якобы остро необходима. Высокая, стройная блондинка, она в дополнение к своим недюжинным “домашним” способностям умела плавать, путешествовать пешком и обращаться с удочкой. Мы ловили рыбу, и она ничуть не брезговала проткнуть трепыхающуюся сардинку большим зазубренным крючком. Но, как оказалось, у нее был пунктик относительно других видов живности.

Я никогда не смогу постигнуть, как подобного сорта дамы делают эти различия. Эта не испытала никаких нежных чувств к рыбам, но ее сердце обливалось кровью из-за маленьких птичек и зверушек, убитых жестокими охотниками. Когда однажды я, устав от рыбной ловли, без всякой задней мысли предложил занять пару ружей и пострелять голубей, которыми кишели окрестности, она посмотрела на меня с ужасом. Мой бог, и это была та девушка, что нежно накалывала живую наживку на крючок, та девушка, которая, проголодавшись, уничтожала изрядную порцию “арроэ кон полло” — блюда из риса и цыпленка, для приготовления которого приходилось лишать жизни птицу приличных размеров! Конечно, ее убил кто-то другой. Кровь птички не запятнала ее чистеньких ручек. Ей оставалось только разрешить мне оплатить преступление.

Когда я спросил, как ей удается примирить мясоедство со своими строгими убеждениями, не допускающими убийства, она очень разозлилась. Видимо, здесь было другое тонкое различие, слишком незначительное, чтобы я мог его постичь: не только между рыбами и птицами, но и между мертвым цыпленком и мертвым голубем. В довершение ко всему я имел неосторожность заметить, что для тех, кто любит голубей, голубь, конечно, вкуснее. Тут она взорвалась и заявила, что вряд ли от меня, бессердечного монстра, носящего оружие и совершенно не уважающего даже человеческую жизнь, можно ожидать понимания таких вещей...

Да, как вы можете представить, этот отпуск отнюдь не отличался спокойствием. Быть объектом перевоспитания всегда достаточно утомительно. Посадив ее на самолет на неделю раньше срока, я решил провести последний день на рыбалке и обследовать окрестности в одиночестве, но погода не дала мне осуществить это намерение. В конце концов, я подумал, что могу потратить остаток дня для погрузки лодки на прицеп. Притом ее надо еще как следует помыть из шланга, чтобы смыть налипшие за три недели соль и рыбью чешую. Но, прежде всего, конечно, надо было вернуться к причалам Сан Карлоса.

Со смешанным чувством страха и восторга я скользил по вздымающимся волнам, ощущая усиливающиеся с каждой минутой порывы ветра. Калифорнийский залив — не пруд для разведения рыбы. В районе Гуайямаса он напоминает океан и порой ведет себя так же, как океан. Мексиканцы называют залив морем Кортеса и относятся к нему с уважением. Я хотел вернуться, пока буря не разыгралась, и поэтому выжимал, из восьмидесятипятисильного джонсоновского движка все что можно. Однако при таком волнении двигатель использовал едва ли половину своей мощности.

Мотор был что надо. За все время я только однажды как следует разогнал его и чуть не наложил в штаны со страху. Мне показалось, что мы выйдем на орбиту, прежде чем я успею сбросить газ. Я имел дело с некоторыми довольно мощными агрегатами на суше, но лодочные гонки — не моя стихия, тем более что мой предыдущий опыт общения с лодочными моторами относился к временам, когда десятисильный движок считался вполне серьезной машиной.

Управлять этой лодкой было сущим наказанием. Поэтому, обогнув выступающий каменистый мыс, защищающий вход в бухту Сан Карлос, я почувствовал облегчение. Моя малютка наконец-то перестала изображать верткую доску для серфинга и перешла на ровный устойчивый ход в спокойной воде. Я расстегнул парку и скинул капюшон. Неуклюжее бело-голубое фибергласовое суденышко изначально предназначалось для рыбной ловли и со всех сторон было открыто всем ветрам. Чтобы остаться сухим, надо было надевать что-нибудь непромокаемое и плотно застегиваться даже тогда, когда идешь по ветру.

Я стер водяную пыль с темных очков и потянулся к рычагу газа, чтобы прибавить скорость. В это время справа, простите, по правому борту, я увидел тюленя. На самом деле это морские львы, и здесь они — довольно обычное явление, но я вырос в деревне засушливого, далекого от моря штата Нью-Мексико и еще не воспринимал их как должное.

Я чувствовал себя приятно, расслабленно и слегка торжественно из-за победы над ветром и волнами. Так должны были себя чувствовать Колумб или Лейф Эрикссон после того, как пересекли бурный Атлантический океан. Добравшись до спокойной воды, я не особенно торопился выйти на берег, поэтому резко переложил руль вправо, стремясь получше рассмотреть плывущее животное. Гладкая маленькая тварь спасла мне жизнь, потому что стрелок на мысу выбрал именно этот момент, чтобы дожать спусковой крючок.

Он, должно быть, целился с приличным упреждением. Стрелял с довольно близкого расстояния, немногим более ста ярдов. Но даже на прогулочной скорости лодка делала не менее двадцати миль в час — около тридцати футов в секунду, — а пули не летят со скоростью света. Когда выпущенный заряд достиг точки, где я должен был находиться, меня там уже не было. Я услышал характерный свист пролетевшей мимо пули и краем глаза заметил всплеск слева, простите, по левому борту.

Наверное, благодаря своему образу жизни в следующее мгновение я уже не сомневался, что мимо пролетела именно пуля, а не решивший покончить с собой сумасшедший шмель. Кто-то явно пытался убить меня. Я удержался от желания вильнуть влево. Стрелок, видимо, ждал этого. Обычная морская тактика — следовать за всплесками от снарядов противника в надежде сорвать его попытки скорректировать наводку. Вместо этого я резко повернул штурвал вправо, продолжая крутой вираж, пока не развернулся на полные сто восемьдесят градусов. На какое-то мгновение я оказался лицом к берегу. Человек, скрывавшийся среди камней, вряд ли ожидал лобовой атаки.

Еще одна пуля прошла мимо, опять слева. Видимо, он поставил на то, что я выровняю ход лодки в сторону открытого моря. И проиграл. Но все, что он потерял, это патрон стоимостью несколько десятков центов или песо, в зависимости от его национальности. Если бы проиграл я, то получил бы приличную дырку в голове.

После выстрела я резко переложил штурвал влево, следуя за всплеском пули в надежде, что сейчас он не будет к этому готов. Он не был готов. Третья пуля шлепнула по воде далеко по правому борту. Я заметил, как наверху блеснуло стекло: оптический прицел. Все правильно. Сейчас пора было попробовать что-нибудь новенькое, пока я не перемудрил и не нарвался на один из его выстрелов. Неплохой мыслью было вернуться в море. В новых обстоятельствах погода заботила меня меньше всего. Когда нос лодки достаточно отвернул от берега, я резко двинул рукоятку газа вверх до упора. Восемьдесят пять лошадиных сил взревели. Ускорение отбросило меня назад, на место рулевого, представляющее собой встроенный ящик для аккумуляторов с сиденьем наверху.

Взятая мной взаймы маленькая бомба с ревом понеслась над водой, практически не касаясь поверхности. Мне показалось, что я слышал звук пули прямо за своей спиной, как будто тот, кто собирался меня шлепнуть, был застигнут врасплох моим внезапным прыжком. Прошло несколько секунд. Пора было делать новый финт, но я не отважился. Мы неслись слишком быстро. Раньше я никогда не давал полный газ в течение сколько-нибудь продолжительного времени и совершенно не был уверен, что лодка при попытке поворота не сделает сальто.

Я успокоил себя тем, что не многие стрелки способны попасть в скоростную цель, движущуюся под углом. Расстояние с каждой секундой увеличивалось. Я не смотрел в направлении берега — просто не отваживался хоть ненадолго отвлечься от управления. На такой скорости я хотел быть готовым к тому, что лодка вдруг начнет выходить из-под контроля. Наконец я осмелился бросить взгляд на приборы. Стрелка тахометра стояла на красной линии — 5500 оборотов в минуту. Спидометр не показывал ничего. Очевидно, лодка шла так высоко над водой, что в трубку Пито (датчик, крепящийся на нижней части транца) практически ничего не попадало, кроме брызг...

Сосредоточившись на контроле над летящим суденышком, я не заметил, как мы стали выходить из-под защиты мыса. Внезапно гладкая поверхность, по которой мы неслись, превратилась в холмы и впадины беснующейся воды. Пенящаяся волна обрушилась на нас. Лодка врезалась в нее и взвилась в небеса. Мне удалось убрать газ еще на гребне волны. Моя посудина с грохотом ударилась о воду. В следующее мгновение конец волны налетел на нас, превратившись в бездонный колодец прямо перед двигателем. К счастью, вся эта масса воды не обладала достаточной инерцией, чтобы пронестись над надстройкой в кубрик. Планирующая лодка не уйдет очень далеко, если ее не толкает движок, — она просто приседает и останавливается.

Какое-то мгновение я думал, что нас залило. Вода плескалась вокруг моих лодыжек, а мотор мягко урчал на холостых оборотах. Следующая волна — достаточно высокая, чтобы произвести впечатление на сухопутную крысу вроде меня, — налетела на нас. Однако лодка благополучно поднялась, и волна прошла снизу, обдав меня шквалом брызг. Я услышал жужжащий звук и, посмотрев в сторону левого борта, увидел равномерную струю воды, которую откачивала автоматическая трюмная помпа. Кубрик был уже почти чист, а остатки воды, которую мы зачерпнули, устремились к отстойнику на корме.

Это было совсем небольшое, но технически совершенное суденышко. Про себя я выразил почтение его неизвестному творцу. Возможно, он спас мне жизнь. Я осторожно двинул рычаг вперед, стараясь среди бурлящих вод у мыса держаться наветренной стороны. Я все еще был в зоне досягаемости дальнобойной винтовки, но теперь это уже не имело значения. Мы, так сказать, завернули за угол, и эта сторона, обращенная к морю, была слишком крута, чтобы стрелять оттуда. Думаю, даже чемпиону мира по стрельбе трудно попасть с трехсот ярдов в цель, судорожно дергающуюся на шестифутовых волнах.

Один из больших катеров, которые я утром видел на острове, с непроницаемым мексиканским шкипером на руле и кучкой страдающих морской болезнью янки в кубрике прошел на расстоянии четверти мили в сторону моря. Поворачивая в бухту, они уставились на придурка в пятнадцатифутовом корыте с мотором, у которого не хватило мозгов спрятаться от ветра. Но в такой близи от гавани ветер меня не очень беспокоил. Перед бегством в тихие воды я должен был еще кое-что отыскать.

Маленькую белую лодку, вытянутую на песок, я увидел на пляже в начале следующей за мысом бухты. Мой невидимый противник, конечно, прибыл сюда по воде. Вряд ли он хотел, чтобы его увидели и запомнили, когда он нес эту винтовку с оптическим прицелом по холмам от ближайшей дороги. Обычный пластиковый мешок, предназначенный для переноски пары массивных морских удочек, после небольшой переделки легко мог вместить винтовку. Его можно было погрузить в лодку прямо в доке, не вызывая никаких кривотолков.

Я достал бинокль, которым пользовался для наблюдения за морскими львами, китами и птицами, и тщательно обследовал агрегат на берегу. Это был легкий алюминиевый ялик с небольшим мотором в каких-нибудь десять лошадиных сил. Хотя он примерно на один фут был короче моей фибергласовой штуковины, но при этом значительно уже, мельче и легче. Он смог бы победить меня в стрельбе, но я бы первенствовал в лодочной гонке.

 

Глава 2

Мне понадобилось некоторое время, чтобы все устроить. Прежде всего, надо было вернуться в бухту Сан Карлос. Исходя из предположения, что мы оба отплыли от одного причала — в этой части Мексики особенно выбирать не из чего — ив конце концов он вернется именно туда. Я отошел далеко в открытое море и сделал очень широкую дугу вокруг мыса, чтобы подчеркнуть, как я опасаюсь его. Потом надо было найти место для засады.

Я прикинул, что этот человек видел, как я прошел мимо и скрылся за мысом, направляясь в сторону закрытой внутренней бухты для яхт. Вряд ли он будет беспокоиться о том, что я доложу о случившемся мексиканским властям. Если этот стрелок имел желание убить меня, он знал, что я не тот тип, который будет просить защиты у полиции. А вот в чем он не был уверен, так это в том, прокрадусь ли я, поджав хвост, на берег, довольный, что остался жив, или захочу немедленно и жестоко отомстить.

Это и впрямь было для него проблемой. На ее разрешение он убил большую часть дня. Тем временем я подыскал для своих планов почти идеальное место. Я подошел к северному берегу суживающейся бухты — его берегу — и осторожно прокрался через отмели под отвесными скалами в маленькую каменистую пещеру сразу за выступом, который закрывал ему видимость. Здесь я бросил за борт якорь на глубине восемь футов.

Да, это было местечко что надо. Окружающие скалы закрывали лодку со стороны моря, но я, стоя поверх гряды камней, мог видеть оконечность мыса, откуда он упражнялся в стрельбе. Еще один плюс — на таком расстоянии рассмотреть мое лицо даже в сильный бинокль было невозможно. Я насадил на крючок сардину и забросил ее за борт, закрепив удочку двумя креплениями на правом борту около кормы. Это, как я надеялся, делало меня в глазах проплывающих мимо заурядным рыболовом, которого ветер прогнал из открытого залива, и бедняга пытается теперь найти какое-нибудь занятие у берега.

Потом я открыл ящик с аккумуляторами, который также служил хранилищем для инструментов и всякой всячины. Там было всего по чуть-чуть — от лейкопластыря до сигнальных ракет. Я отыскал непромокаемый пакет с инструкциями и другой информативной литературой, касающейся лодки. Что-то меня беспокоило, видимо, противоречие, которым я бы занялся раньше, если бы не девица со своими миссионерскими замечаниями. Через несколько минут я понял причину своей нервозности: лодка, рассчитанная, если верить табличке, на мотор в девяносто лошадиных сил, на большой скорости вела себя крайне неустойчиво, так как имела двигатель только в восемьдесят пять лошадок. Возможно, что изготовитель, фирма “Крайслер”, еще не научился строить скоростные лодки, но это было маловероятно.

Чтобы как следует рассмотреть мотор — огромную штуковину весом более 250 фунтов, — я опрокинул его при помощи автоматического переключателя на пульте управления. Кроме того, что он был больше любого подвесного мотора, с которым я когда-либо имел дело, движок выглядел совершенно нормально. Мощность была указана на крышке и на пластинке с номером модели.

В поисках ключа к загадке я хмуро смотрел на большой трехлопастный винт, висящий над водой. Согласно заводской литературе этот четырехцилиндровый двигательный блок выпускался в четырех стандартных модификациях мощностью от 85 до 125 лошадиных сил. Самый слабосильный мотор из серии, который предположительно был перед моими глазами, обычно вращал винт с шагом около пятнадцати-семнадцати дюймов. Самый мощный оснащался винтом со значительно большим шагом.

Едва не свалившись за борт, я изловчился и разглядел цифры на винте: шаг был двадцать один дюйм, этого было достаточно, чтобы противостоять океану. Таким образом, я получил ответ на вопрос.

У меня на корме стоял явно необычный 85-сильный мотор, так как при такой мощности невозможно раскрутить винт до максимальной скорости. Либо это был специально форсированный движок, либо, что более вероятно, кто-то взял 125-сильную модель и просто поменял крышки и таблички. Неудивительно, что лодчонка при полном газе была такой неустойчивой — ведь ее толкали почти на пятьдесят процентов больше лошадиных сил, чем она была рассчитана...

Волна от проходящего судна заставила меня взглянуть вверх и вспомнить, зачем я здесь нахожусь. Несколько катеров — беженцы с мест рыбалки в открытом море — направлялись в бухту. Среди них я заметил быстроходный катер с ребятами на борту, сделанный в виде шаланды с комбинированной силовой установкой.

Я смотал леску и обнаружил, что моя сардина исчезла. Я заменил ее. Потом, подняв подушку сиденья, достал из встроенного холодильника пиво и сандвичи. Полный комфорт, как дома, отметил я с кислой миной. Полный комфорт и все удобства, включая резерв скорости в девять узлов — сорок скрытых лошадиных сил, о которых Мак не позаботился упомянуть, описывая судно по телефону.

— Гуайямас, Эрик? — Он назвал меня, как обычно, моим кодовым именем. Мое настоящее имя Мэттью Хелм, но им редко кто пользуется внутри организации. — Что привлекательного в Гуайямасе, позволь тебя спросить?

— Рыба, сэр, и приятный солнечный пляж.

— Ты мог бы найти хорошие места для рыбалки и загара, не выезжая за границу. Я думал, тебя несколько утомила Мексика. Последнее время ты бывал там довольно часто.

Я насупился, глядя на стену больничной палаты, откуда меня изгоняли, полагая слишком здоровым. Мак пообещал мне месячный отпуск по состоянию здоровья, но у него была подлая привычка извлекать небольшую пользу для правительства из наших отпусков: когда мы были под рукой, нас тут же отзывали для своих нужд.

— Сэр, не лучше ли вам послать меня в Калифорнию или в Си Айлендс Джорджии? — Я знал, что единственный способ остановить его, когда он становится вкрадчивым, — это лобовая атака. — Сэр, только назовите место, и я отправлюсь туда. Конечно, я буду рассчитывать, что получу мой месячный отпуск позднее, когда вам больше не будут требоваться мои услуги.

— О нет, ты неправильно меня понял, Эрик, — быстро ответил Мак. За две тысячи миль от Вашингтона я мысленно видел, как он сидит за столом перед широким окном, на которое мы обычно щурились. Стройный, одетый в серый костюм седовласый человек с кустистыми бровями. Он продолжал: — Нет, я действительно не имею в виду определенное место. Просто было любопытно, чем тебя может привлекать Мексика? Ты сказал, что собираешься заняться морской рыбалкой?

— Да, сэр.

— Тогда тебе понадобится лодка, не так ли?

— Я собирался взять напрокат.

— Взятые напрокат лодки редко бывают хорошими. Так получилось, что у нас есть достаточно дорогое рыболовное суденышко, которое простаивает в Туссоне, штат Аризона, не очень далеко от тебя. Скоро нам нужно будет от него избавиться — оно сделало свое дело. Ты мог бы им воспользоваться.

Я представил себе, что в любой из старых неповоротливых галош, которые дают напрокат на причале, с ржавой тарахтелкой на корме я сейчас был бы беспомощной мишенью. Мне повезло — ведь именно скорость и маневренность этого судна спасли меня. Это было интересное совпадение. Я ни на минуту не поверил в него.

Я даже не пытался продать себе глупую идею, что в момент покушения я случайно оказался за рычагами управления лодкой, которая так же случайно обладала избыточной мощностью. Когда вы имеете дело с Маком, такие вещи не происходят сами по себе. Я даже не исключал возможности, что это он послал морского льва, изменив таким образом в нужный момент направление моего движения. И отнюдь не из доброго расположения ко мне. Просто я ему был нужен живым и здоровым для предстоящей операции.

А если говорить серьезно, вряд ли он знал, что в меня будут стрелять. Он не мог всего предусмотреть, но, очевидно, он знал, что на море зреют неприятности и может понадобиться пятнадцатифутовый катер. Мак пытался убедить меня провести отпуск поблизости от места возможной опасности, вместе с замаскированной надводной ракетой, которую отдел только что приобрел для дела. Я быстро терял веру в прежнего хозяина лодки, который якобы пользовался ею до меня. Когда я стал припоминать, то понял — было слишком много знаков того, что ни лодкой, ни прицепом, ни машиной по-настоящему не пользовались раньше. Но я был слишком занят, чтобы всерьез отнестись к таким мелочам.

Когда моя несговорчивость расстроила его планы (почему-то ему не хотелось давать мне прямые приказания по телефону), Мак все равно отдал мне лодку и позволил взять ее сюда, чтобы я по крайней мере умел обращаться с ней, когда придет время вызвать меня для дела. А кто-то прибыл прямо в Мексику, чтобы позаботиться обо мне при помощи оптической винтовки прежде, чем вызов сможет дойти до меня...

Возможно, я накрутил слишком много вокруг простой попытки убийства и замаскированного 125-сильного мотора. Тем не менее, самым надежным было действовать, исходя из предположения, что я запутался в одной из сложных паутин интриг Мака. Теперь, так как мой отпуск все равно пошел прахом, надо было вычислить следующий шаг, которого он от меня ожидает. Это было нетрудно. Я уже делал это. Очевидно, прежде всего надо было поработать с моими несостоявшимися убийцами таким образом, чтобы они не смогли помешать моей будущей деятельности.

К концу дня у меня кончились пиво и наживка, и я удил на пустой крючок. С одной стороны, это был длинный скучный день. Но с другой — разве вам бывает скучно, когда вы сидите в засаде на уток или на оленьей тропе? Конечно, намеченная мной жертва могла скрыться в каком-нибудь другом направлении. Но скорее всего он был из Сан Карлоса и вел себя как обычный турист.

И если он вышел из Сан Карлоса, то туда и захочет вернуться. Это была достаточно хорошая версия, чтобы прождать до заката и дольше.

Но мне не пришлось маяться без дела так долго. В половине седьмого, когда солнце начало скрываться за эффектным нагромождением скал на западе, он появился. Сначала я заметил всплески брызг над мысом, потом увидел белый скиф, который шел вдоль волн в белых барашках, грозящих захлестнуть его. Так поздно в конце дня в такую погоду в нашем распоряжении было все море Кортеса.

Смотав удочку, я быстро опустил мотор и повернул ключ. Движок мягко заурчал за спиной, заставляя вибрировать маленький фибергласовый корпус. Я вытянул якорь и осторожно вывел лодку из укрытия — сейчас мне вовсе не хотелось погнуть лопасть о камень. Потом двинул рычаг газа вперед, и мы полетели.

Он увидел, что я приближаюсь, быстро, насколько позволяли волны, развернулся и попытался унести ноги. Мне было его даже немного жаль — почти так же, как себя, когда я, ничего не подозревая, под перекрестием оптического прицела гонялся за тюленями. Я несся, почти не касаясь воды, но на этот раз убрал газ прежде, чем столкнулся с большими волнами за мысом. Мой противник бросился назад, пытаясь вернуться туда, откуда появился. Но его легкая лодка не могла успешно бороться с волнами и ветром. Дополнительный вес и более высокие борта моего судна, не говоря уже о мощности движка, делали свое дело. Я уже подходил к нему, как его маленький мотор остановился.

Я не хочу утверждать, что все было гладко и легко. Преследование давалось тяжело, но большие водяные валы с гребешками на северо-западе оказались более устрашающими на вид, чем опасными для плавания. Когда я приблизился на пятьдесят ярдов, он потянулся за винтовкой. Смешно. Этот тип не мог даже приставить ее к плечу, так как надо было управлять лодкой. Но даже если бы смог, как бы он при такой качке поймал меня в большой снайперский прицел? Он пару раз попытался выстрелить с бедра, держа винтовку одной рукой. Я даже не увидел, куда ушли пули. Когда он перезаряжал оружие для третьего выстрела, набежавшая волна качнула лодку, и он чуть не свалился за борт. Винтовка упала в море.

Остальное было просто. Самым уязвимым местом его лодки была низкая корма, вырезанная под навесной мотор. На больших лодках, вроде моей, этот вырез защищается отстойником. Но на его посудине такой защиты не было. Все, что проникало через вырез на корме, попадало прямо в лодку.

Когда я зашел в первый раз, ему в последний момент удалось убрать корму отчаянным рывком вверх рукоятки управления двигателем. Я развернулся вместе с ним на максимально возможной при таком состоянии моря скорости, и он, несмотря на попытку уклониться, зачерпнул галлонов двадцать отличной морской воды. Во время следующего захода я промахнулся — норовистая волна отбросила нас далеко друг от друга. Но я быстро развернулся и красиво прошел у него перед носом. Он получил еще одну порцию и почти остановился, сбросив газ.

Зайдя сбоку, я хорошо рассмотрел его: долговязый, не старый, не мексиканец, чисто выбритый, довольно красивый, с загорелым лицом. Мокрые каштановые волосы острижены достаточно коротко, чтобы однозначно зачислить его в ряды консерваторов. Но мне было все равно, консерватор он или хиппи, потому что он пытался убить меня.

Я резко поддал газ и пролетел менее чем в двух футах у него за кормой. Обернувшись назад, я увидел, как бурлящая кильватерная волна прошла у него над мотором и транцем прямо в лодку. Приближающийся вал завершил дело. Я развернулся, обуздал свой брыкающийся морской снаряд и снова бросился в атаку. Залитый ялик с беспомощно прильнувшим к нему человеком еще держался на воде — в наше время эти сделанные из пластмассы лодки обладают большой плавучестью, и их невозможно полностью потопить. Но когда он увидел, как полутонный быстроходный катер надвигается на него, он оторвался от борта и ушел под воду. Я не знаю, что, по его мнению, я собирался сделать — задавить или размозжить ему голову багром. В любом случае он вынырнул далеко в стороне, значительно облегчив мне задачу.

Я даже не стал к нему приближаться. Просто замедлил ход, подхватил нейлоновый носовой фал, свисавший с носа, и направился к берегу, волоча за собой полузатопленную лодку, оставив его плавать в наступавшей темноте.

 

Глава 3

Согласно записи в морском клубе его звали Джоел В. Паттерсон. По крайней мере это имя было записано напротив регистрационного номера лодки, которую я притащил. Он прибыл из Сан Бернардино (штат Калифорния) и остановился в домике на колесах на стоянке через дорогу.

— Да, сеньор, я немного помню его, — сказала молодая леди за стойкой в офисе морского клуба, где всегда можно купить наживку и снаряжение для рыбалки, договориться о пристани для швартовки и взять напрокат что угодно, начиная от спиннинга и кончая большим рыболовным судном вместе с капитаном и экипажем. — Он собирался встретить здесь друга, кажется, из Аризоны, и просматривал мой регистрационный журнал. Но не думаю, что друг все же приехал, — я никогда не видела его с кем-нибудь. Это был довольно симпатичный молодой человек, но один, всегда один.

Несомненно, он искал мое имя и номер лодки, чтобы убедиться, что я прибыл.

— Я полагаю, что он все еще один, — весьма двусмысленно поддакнул я.

— Да, сеньор, это ужасно. Я послала одну из лодок на поиски, но при такой темноте особой надежды нет. А вы его случайно не видели?

— Нет. Я ловил рыбу недалеко от берега и вдруг заметил, что ветер несет со стороны мыса что-то белое. Это оказалась лодка, полная воды. Я немного покружил вокруг, но рядом никого не заметил, поэтому просто схватил канат и притащил лодку сюда. — Я потер руку об руку. — Транспортировать ее было все равно, что тащить мертвого кита.

— Вы сделали все, что могли, сеньор Хелм. — Это была чертовски привлекательная дама, и дела морского клуба под ее руководством шли блестяще. Но что действительно произвело на меня впечатление, так это то, что она каждое утро приходила на работу в простом хлопчатобумажном платье. Американка на ее месте не удержалась бы от соблазна надеть парусиновый брючный костюмчик юнги, увешанный милыми золотыми якорями только для того, чтобы показать, какой она морской волк. — Вы остановились в Посада Сан Карлос? Власти, возможно, захотят задать вам несколько вопросов, сеньор Хелм.

— Конечно. Я пробуду там до завтрашнего утра, но если они будут настаивать, чтобы я остался дольше, полагаю, придется подчиниться.

— Не думаю, что это понадобится.

— В таком случае, я оплачу счет и заберу лодку завтра. Можно ли здесь найти кого-нибудь, чтобы погрузить лодку на прицеп и помыть ее?

— Безусловно, сеньор. Это будет стоить шесть долларов. Вам лучше прийти пораньше, во время прилива, когда у аппарели много воды. Извините... — Она обернулась к электронному пульту. Говорила она на разговорном испанском так быстро, что я не мог уловить смысла. Потом положила микрофон и вздохнула.

— Это капитан катера, которого я послала на поиски. Он говорит, что там очень темно, и он ничего не нашел. Я сказала, чтобы он возвращался. — Она пожала плечами. — Если люди будут брать такие маленькие лодки в такую плохую погоду... Их невозможно убедить, что это слишком опасно, сеньор. Они видят воды залива такими спокойными утром, что никак не могут поверить, во что они превращаются вечером.

— Без сомнения.

Я вернулся к причалу, чтобы забрать из лодки снаряжение, хотя здесь у меня, как, впрочем, и ни у кого, с кем я разговаривал, не было неприятностей с мелкими кражами. Снасти, которые в Штатах пропали бы со стоянки в течение часа, в Сан Карлосе могли благополучно оставаться на борту неделями. Но было бы просто несправедливо искушать совесть какого-нибудь бедного мексиканца парой дорогих удочек и мощным биноклем.

Подняв все хозяйство на причал, я проверил концы и поправил парусиновые бамперы, чтобы лодка не терлась о причал. Потом я подошел к алюминиевому ялику, пришвартованному кормой. Он был так же полон воды, как я его привел, но совсем не таким, как я его нашел. Прибыв в относительно спокойное место, я предусмотрительно осмотрел лодку. Под сиденье была засунута полупустая сырая коробка 7-миллиметровых патронов для винтовки “ремингтон магнум”. К одной из подпорок был привязан длинный мягкий мешок для удочки, который внутри немного отличался от того, что можно было ожидать. Я сунул коробку с патронами в мешок, застегнул его на молнию и бросил за борт на глубину ровно сто десять футов (если не врал электронный глубиномер моей малютки).

Склонившись над регистрационным номером на носу ялика (конечно, калифорнийским), я раздумывал, стоит ли рискнуть и нанести визит в лагерь мистера Джоела Паттерсона, но мне не приходило в голову ничего, что оправдало бы подозрения, которые я этим мог навлечь на себя. Я поймал себя на том, что прикидываю, долго ли он там продержится, и выбросил эту мысль из головы.

Потом я все-таки вернул ее обратно и всесторонне обдумал. В итоге я пришел к выводу, что если вы собираетесь убить кого-то, то намного лучше при этом смотреть жертве в глаза. Я не уважаю тех дистанционных убийц, которые спокойно нажимают кнопку сброса фугасов в летящем на большой высоте бомбардировщике, — им не надо видеть развороченные тела в нескольких стах футах под ними. Обычно эти герои не способны нажать на спусковой крючок автоматического пистолета калибра 0, 45, чтобы произвести один-единственный выстрел на расстоянии десяти футов.

Доберется ли Паттерсон до берега? Я знавал людей, которые смогли бы сделать это, но не думаю, что он был одним из этой избранной группы людей-амфибий. К примеру, по-своему мистер Паттерсон был слишком тяжел — слишком много костей и слишком мало жира для подходящей плавучести. У меня самого та же проблема. Насколько я понимаю, это был стройный, загорелый донжуан, который годился только на то, чтобы на глазах у крошек в бикини пару раз на скорости переплыть бассейн между двумя порциями спиртного. Его фигура ничем не напоминала тот коренастый надежный тип рыбака, который мог бы выжить в штормящем море в паре миль от берега.

Я постоял еще минуту, чувствуя себя расстроенным и раздраженным. По роду своей деятельности мне пришлось убить несколько человек. Фактически можно даже сказать, что это есть отличительная черта моей деятельности. Однако обычно мне называют несколько веских причин, почему “контакт” (так мы это называем) необходим для процветания человечества и Соединенных Штатов Америки. В данном случае мне нанесли удар, и я нанес ответный, совершенно не имея понятия, в чем, черт возьми, дело. Послышался звук мотора. Это в бухту для яхт входила лодка с зажженными ходовыми огнями. Я видел ее и раньше. Это была моторка со вздернутым носом, которая вышла посоревноваться с большими волнами и теперь возвращалась. Когда она вошла в свет огней морского клуба, я увидел, что ее ветровое стекло покрыто брызгами, а пятеро ребят — две пары длинноволосых особей обоего пола и девушка с короткой стрижкой — довольно сильно промокли. Они смеялись, шутили и передавали друг другу банки с пивом, пока лодка причаливала к свободному месту.

Я поднял удочки, ящик со снаряжением и отнес их наверх к универсалу, который был частью комплекта, полученного в Туссоне. Это был большой “шевроле” с объемом двигателя в 454 кубических дюйма, хотя движок был довольно вялый. Самое хорошее в нем было то, что он довольно хорошо работал на низкооктановом бензине, который можно достать только в Мексике.

Сам автомобиль был образцом прелестных упражнений в конструировании — и черт с ними, с потребителями, которым в конечном счете придется пользоваться этим чудом. У него было много хитроумных и привлекательных штучек типа убирающейся задней заслонки и стеклоочистителей. Но при таких чудовищных размерах в нем совершенно не было места для ног, особенно для моих — доброй половины от шести футов четырех дюймов. Переднее сиденье пришлось отодвинуть на несколько футов назад, чтобы сделать его более-менее похожим на автомобильное кресло. Более того, хотя машина была предназначена для шести пассажиров и горы багажа, рессоры ей, видимо, приделали от детской коляски. Мне пришлось максимально усилить заднюю подвеску, чтобы не дать задку тащиться по дороге. И это с грузом, состоящим только из меня, одного чемодана, небольшого комплекта принадлежностей для рыбной ловли и относительно легкого прицепа с лодкой, тянуть который нужно было с усилием много меньше двухсот фунтов!

Добавьте к этим главным недостаткам различные заводские дефекты новой машины, и вы поймете почему, когда мне пришло в голову, что я первый использую этот комплект, я не стал прогонять эту мысль. Когда я получил это чудо инженерной мысли Детройта, на счетчике было несколько тысяч миль пройденного расстояния. Но мои подозрения только усилились — это можно всегда устроить с помощью специалистов, которых мы держим под рукой. Очевидно, мой шеф потрудился проверить лодку и мотор — у меня не было с ними неприятностей, — но, видимо, принимал как должное, что новая машина должна быть хорошей, — это показывало, как много он знает о современных машинах. Что ж, приятно было осознавать, что Мак непогрешим не во всех областях.

Я бросил вещи в багажник и после непродолжительной борьбы с ключом зажигания, который блокировал рычаг переключения передач, рулевое колесо и сигналы, завел эту штуковину. До гостиницы было около мили. Это была привлекательная группа хаотично выстроенных невысоких зданий на красивом изгибе побережья необычайно эффектной бухты.

Я ненадолго зашел в свою комнату и быстро сменил рыболовный костюм на респектабельный вечерний. Потом прошел в холл (в гостинице не было бара как такового), нашел большое кресло у камина, который не горел по случаю поздней весны, и сделал живительный глоток мартини. Вскоре я почувствовал, что кто-то сел в кресло слева от меня. Я повернул голову. Это была та девушка с короткой стрижкой, которую я только что видел в швартовавшемся катере.

Отведя глаза, она сказала:

— Итак, мистер Хелм, вы не могли просто сказать спасибо, что вам удалось спастись. Вам обязательно надо было его утопить.

 

Глава 4

У гостиницы Посада Сан Карлос было замечательное расположение, комфортабельные комнаты, хорошая пища, отличное обслуживание и один маленький недостаток. В определенное время дня шум в холле и примыкающем к нему ресторане был почти невыносим из-за группы музыкантов с электроусилителями, которые чувствовали, что не отрабатывают свою зарплату, если большие окна, выходящие на море, не тряслись в рамах, а серебряная посуда не танцевала на скатертях. Между прочим, единственное, что не нужно любой мексиканской группе, — это усилители.

Сейчас они играли, и я понял, что мне можно кое-что сказать. Разговор — если ваш собеседник сидел близко к вам — был достаточно безопасным с точки зрения подслушивания.

С минуту я рассматривал девушку, потом пожал плечами:

— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы Эрик. Я Ники. Код — двойное отрицание. Я допил коктейль и отставил стакан.

— Двойное отрицание? Что это значит? Извините, Ники. Вы не к тому обратились. Меня зовут Мэттью.

— Армагеддон, — сказала она.

Я начал было подниматься, но, услышав пароль, снова погрузился в большое кресло и поднял палец, подзывая официанта.

— Еще мартини, пожалуйста, — прокричал я, перекрывая шум. — Что вы предпочитаете?

— “Маргариту”, если можно.

Моя предыдущая подруга считала “Маргариту” провинциальным туристическим напитком, но я лично ничего не имею против этого коктейля из кактусового сока, хотя он абсолютно непригоден для серьезного питья.

— И “Маргариту” для леди, пожалуйста, — прокричал я вслед официанту. Звуковые волны от группы ритмически перекатывались через меня. Я сконцентрировал внимание на девушке рядом со мной. Она была довольно хорошо сложена, с темными волосами, здоровый образец человеческого существа женского пола, делающий все, чтобы скрыть свою женственность. У нее была мальчишеская стрижка — или то, что считалось мальчишеской стрижкой до того, как все начали отращивать волосы. Длинные стройные ноги девушки плотно охватывали мужские брюки с молнией — пройдет еще немного времени, и женская эмансипация доберется до всего, даже до защитных щитков между ног.

Брюки были белые, хлопчатобумажные, слегка расширяющиеся книзу и довольно грязные. Кофточка в бело-голубую полоску тоже не блистала чистотой, так же, как и изношенные белые тапочки, не говоря уже о видимой части ее лодыжек. У нее явно не было лифчика под кофтой. Эта молодая леди не носила его вовсе не из-за отсутствия обычных выпуклостей, а потому, что ей было на это наплевать. А если наплевать ей, то кого это должно волновать?

Словом, она была своеобразным продуктом телевизионных рекламных роликов, хотя возненавидела бы любого, кто бы это сказал. Но если достаточно тупые телемагнаты тратили миллионы долларов на безвкусную отвратительную рекламу, говорящую детям, что надо быть чистым и сексуальным (конечно, пользуясь продуктом А), те, кто поумней и поершистей, вынужденно делали вывод, что единственный разумный ответ — это быть грязным и бесполым.

Однако ее нельзя было назвать некрасивой. Молодое тело приятно округлялось под неряшливым пиратским костюмом. С загорелого, слегка курносого лица на меня смотрела пара ясных серых глаз. Густые темные брови совершенно не были выщипаны, губы лишены помады. Да, это был вполне неплохой рот, достаточно большой и потенциально чувствительный, но сейчас скорее твердый и осуждающий. Я смотрел, как она потягивала “Маргариту”, чудесным образом появившуюся в руках официанта, пока я пробовал мартини.

— Вы не дали мне условного отзыва, — сказала девушка.

— Геттердэммерунг, — произнес я небрежно. — Он к старости становится занудным, как день страшного суда, не так ли?

— О, он не так уж стар, — как бы защищаясь, быстро ответила Ники. Неужели она думала, что я стараюсь заставить ее выдать себя?

— Итак, шифр — двойное отрицание.

— Да, что бы это ни значило.

— Если бы вам полагалось знать, что это означает, он бы вам сказал, — незнание девушкой смысла шифра фактически было предупреждением, что этой молодой леди во время работы не следовало слишком доверять; в любую исходящую от нее информацию должны быть внесены определенные поправки, прежде чем она станет руководством к действию.

— Как его называют? — спросил я.

— Я же дала вам пароль. Что вы еще хотите?

— Как мы его называем? — терпеливо переспросил я. Прежде чем работать с ней, было важно узнать, насколько она в курсе наших дел.

— В конторе он известен как Мак. Я не знаю почему.

— Никто не знает. Может быть, это его имя.

— Никто там не знает его настоящего имени.

— Правильно. Где находится ранчо?

— Что?

— Ранчо, милая. Место, куда мы ездим разглаживать морщины после тяжелого задания. Где оно?

— Западнее Туссона, в Аризоне.

— Что находится за столом?

— Кресло, конечно. О, и окно. Широкое окно.

— Давно я работаю на него?

— Да, несколько лет назад вы какое-то время не участвовали в делах, потом вернулись. Вы один из его основных людей.

— Ба, спасибо, — воскликнул я. — Когда вы говорите это, я чувствую, что одна из моих основных ног соскальзывает в могилу.

— Мак вам очень доверяет, мистер Хелм.

— И вы задаете себе вопрос — почему? — я ухмыльнулся, когда она промолчала. — Что я делал, когда не работал на него?

— Вы были фотографом и журналистом.

— Женат?

— Один раз. Трое детей — два мальчика и девочка. Ваша бывшая жена вновь вышла замуж и живет с детьми на ранчо в Неваде. Старший мальчик учится в колледже где-то на Западном побережье. Думаю, что в UCLA.

Я не знал этого. В нашем деле лучше держаться подальше от людей, которых любишь, иначе кому-нибудь придет в голову замечательная мысль использовать их в игре.

— Ты хорошо справилась с домашним заданием, — похвалил я девушку. — Если ты Ники, когда я Эрик, то кто ты, когда я Мэттью Хелм?

— Марта Борден. Могу я считать, что допрос закончен, мистер Хелм?

— Пока да.

— Вы очень подозрительный. И злой. Вам не было нужды убивать того человека.

— Правильно, — согласился я. — Не надо было. Он мог бы прожить долгую, счастливую, полезную жизнь. У него было право выбора. Он решил стрелять в меня.

— А вы сбросили его за борт, утащили лодку и оставили тонуть.

Я мрачно взглянул на нее. Наверное, мне не дано их избежать. Только избавившись от одной, находившей тонкие различия между птицей и птицей, я встретил другую, которая делала тонкие различия между убийством и убийством: застрелить, очевидно, было нормально, а утопить — ужасно. Или, возможно, неудачно стрелять морально приемлемо, а удачно топить — нет.

— Бедняга, — вздохнул я. — Если бы только ему удалось проделать во мне дырку при помощи симпатичного семимиллиметрового “магнума”, никто бы не тронул и волоска на его милой головке. Я обливаюсь слезами. Однако полагаю, ты проделала долгий путь до Мексики не для того, чтобы посочувствовать неудачливому убийце?

Губы, незнакомые с помадой, затвердели.

— Мистер Хелм, то, что в вас стреляли, еще не дает вам права...

Мне надоела эта комедия.

— Дорогая, ты становишься утомительной. Сколько раз в тебя стреляли?

— Ну...

— Вот так. Впредь подожди, пока кто-нибудь попробует, а потом можешь говорить людям, какими терпеливыми мишенями они должны быть. Во всяком случае, кто говорит о правах? Это — жизнь. Парень сегодня стрелял в меня шесть раз. Он промахнулся, но у него оставалась еще целая куча патронов. Видимо, он получил инструкции (интересно, от кого?) и возобновил бы попытки пристрелить меня. Теперь, если он не чертовски хороший пловец, он не будет больше пытаться сделать это. Только и всего. А сейчас скажи, что я должен сделать. Думаю, без нетерпеливого стрелка за спиной я выполню задание намного лучше.

Марта глубоко вздохнула.

— Ну хорошо. Вы должны как можно скорее найти безопасный телефон.

Я пристально посмотрел на девушку.

— Тебя послали в такую даль, чтобы сообщить мне только это?

— Вы не должны звонить по специальному номеру. Наберите номер офиса и попросите Мака.

— Но ты можешь мне сказать, в чем дело? Она отрицательно покачала головой.

— Я точно не знаю.

— Что значит “как можно скорее”? Я не могу позвонить отсюда: здесь один телефон в деревне, один у администратора гостиницы, и вокруг обоих чертовски много народу. Я позвоню либо из самого Гуайямаса, если смогу связаться со Штатами, либо после пересечения границы — а это двести пятьдесят миль на машине. И если я выеду сегодня вечером, меня могут остановить мексиканские власти, которые будут интересоваться пустой лодкой, дрейфовавшей в заливе. Так или иначе, я не думаю, что смогу в столь поздний час взять свою малютку с причала морского клуба. Придется оставить ее...

— Нет, не делайте этого! Я ухмыльнулся.

— Ну разумеется! Приложив столько усилий, чтобы всучить мне эту чертову маленькую ракету, Мак не захочет, чтобы я бросал ее.

— В любом случае лучше не вступать в конфликт с мексиканскими властями. Я не думаю, что несколько часов сейчас что-то решают.

— Хорошо, тогда я буду планировать отъезд на утро. Скажи мне одну вещь. Ожидал ли он, что меня попытаются убить?

— Не думаю. Но Мак поручил мне вступить в контакт, как только будет сделана такая попытка.

— Это можно было предположить. Хотя обычно я ошибаюсь, когда пытаюсь предугадать его действия. Но он мог бы предупредить.

Ее глаза холодно блеснули.

— Вы профессионал, не так ли, мистер Хелм? Всегда начеку, всегда готов, как бойскаут. Разве вам нужно специальное предупреждение?

— А если бы попытки убить меня не было, мисс Борден? Что тебе предписывалось делать в этом случае?

— В любом случае я должна была вступить в контакт через день или два.

— А если бы в меня стреляли или напали другим способом, тебе следовало тут же передать инструкции. Да, все верно. Шеф знал, что покушение изменило бы мои намерения, и хотел, чтобы ты перехватила меня до того, как я доложу о происшествии обычным путем. Давно ты здесь?

— Две недели.

— А где остановилась?

— С ребятами. Вы их видели. Я собиралась ехать одна, но, встретив эту компанию, сделала так, что они пригласили меня с собой. Это хорошее прикрытие. У них есть переделанный панелевоз, в котором мы ночуем на площадке для прицепов. А еще один из парней взял на время лодку своего папаши. Иногда мы берем в нее одеяла и спим на берегу какого-нибудь острова. Забиваем косяк. Нюхаем кокаин. Ловим кайф от героина. Совокупляемся как животные. Настоящие оргии, старик. — Она состроила гримасу. — А вообще-то единственное, что они употребляют, кроме самой малости травки, это пиво.

— И много они знают?

— Ничего.

— Как тебе это удалось?

— Я помешана на экологии, дружище. Наблюдаю за птицами, потому что озабочена судьбой пернатых в этом загрязненном мире. Я трясусь над фрегатами, синеногими олушами, бакланами, пеликанами и прочими тварями. Знаете ли вы, что коричневые пеликаны подвергаются огромной опасности, равно как ястребы и орлы? И все из-за ДДТ. Скорлупа яиц становится такой тонкой, что они расплющиваются. — Марта глубоко вздохнула. — Я не должна над этим смеяться. Это не смешно.

— Не смешно, — согласился я. — Итак, наблюдение за птицами. Что тебе это дает?

— Преимущество ползать по скалам с биноклем. Я была на холме с противоположной стороны бухты, когда вы пронеслись, чтобы... встретить его. Я все видела в бинокль. Иногда в самую бурную погоду я чувствую жуткую потребность выйти посмотреть, что делают птицы...

— По ночам?

— Сегодня вечером я уговорила ребят сплавать на один из птичьих островов. Это большие скалы, покрытые гуано, на выходе из бухты. Мы зажгли лодочный фонарь, якобы для того, чтобы рассмотреть гнездящихся там птиц. На самом деле... на самом деле я рассчитала, что если бедняге удастся остаться на плаву, то при неизменном направлении ветра он скорее всего приплыл бы именно туда. Но там никого не было.

— С таким партнером, как ты, я мог бы отказаться от карьеры убийцы. Я их топлю, ты делаешь искусственное дыхание. Какой смысл?

— Все это не очень весело, — холодно отозвалась девушка. — Во всяком случае, его там не было. И я вам не партнер, мистер Хелм. Я только курьер.

Я медленно кивнул:

— Армагеддон. Геттердэммерунг. — Когда недавно Мак сменил пароль, я решил, что он просто, играет в слова. Но не исключено, что он пытался этим что-то сказать. Например, что происходит что-то большое и ужасное. Я поколебался. — Джентльмен, который сейчас изображает из себя рыбу, был послан кем-то, кто хотел вывести меня из игры. Меня и скольких еще, Ники? И сколько таких курьеров, как ты, поджидают поблизости, чтобы передать послание Мака подобным мне, которых этот загадочный кто-то хотел бы убрать? Марта Борден облизала свои бледные губы.

— Вы себя недооцениваете, мистер Хелм.

— То есть?

— Мак почему-то очень в вас верит. Есть некоторые другие, да, но у меня послание только для вас. Вы должны получить его, как только свяжетесь по телефону с Вашингтоном. Все зависит от вас.

— Что зависит?

— Я хотела бы знать, — ответила она, — и хотела бы верить, что Мак выбрал подходящего человека для дела, каким бы трудным оно ни было!

 

Глава 5

Утром, спустившись к причалам, я обнаружил, что пропустил все самое интересное. Честно говоря, именно на это я и надеялся, не торопясь упаковывая вещи и завтракая. Правильно рассчитав, что с рассветом в спокойном море что-нибудь может найтись, я предпочел не присутствовать при этом.

Так и случилось. Ранний рыболов, выходя из бухты, заметил какой-то предмет, выброшенный на одну из прибрежных скал. Он срочно вернулся и сообщил о мертвеце. Полиция достала тело, отправила его в Гуайямас и как следует допросила рыболова. Одетый в хаки офицер ждал меня, чтобы поговорить.

Я еще раз рассказал, где нашел лодку и как сделал все, чтобы найти ее хозяина, несмотря на паршивые погодные условия. Меня поблагодарили за хлопоты и разрешили заниматься своим делом. Я подъехал к своему прицепу, припаркованному на ближней стоянке, прицепил к универсалу и спустил по аппарели в воду. Затем подогнал туда лодку. С помощью двух типов, крутившихся у пристани и получивших по доллару за труды, я в конце концов погрузил ее на прицеп. Главное затруднение состояло в том, что сложной формы днище своего аппарата — сплошная головоломка желобков, ребер и тому подобных штук — долго не хотело садиться на разные валики и кронштейны прицепа.

Все закрепив, я подогнал машину к ближайшему рукаву с пресной водой. Смывая соль с двигателя, я увидел идущую со стороны стоянки прицепов Марту Борден. Одета она была точно так же, как вчера вечером, но босиком. По-видимому, поношенные тапочки в гостинице Посада Сан Карлос были простой данью формальностям. Она несла набитый до отказа рюкзак и пару больших японских биноклей — я определил это по картонным с виду футлярам. У японцев нет проблем с оптикой, но еще многому надо научиться в отношении кожи.

Вместо приветствия я сказал:

— Что ж, его нашли почти там, где ты и предполагала. Видимо, течение оказалось немного медленнее, вот и все.

Она взглянула на меня, облизнув некрашеные губы.

— Мертвым?

— Очень.

— И это вас совершенно не беспокоит?

— Конечно, беспокоит. Меня охватывает дрожь всякий раз, когда я думаю, что это мог быть я.

— Черт вас возьми, — ее глаза сверкнули. — Куда положить эти шмотки?

— Ты едешь со мной?

— Вы же знаете, что да.

Я подумал, что мог бы не спрашивать.

— Брось свое хозяйство на заднее сиденье. Потом, если хочешь помочь, можешь залезть в лодку, взять шланг и слегка все помыть, особенно металлическую отделку, чтобы не заржавела. Я собирался кого-нибудь нанять, но время уже позднее, и лучше не будем терять его. Губку найдешь наверху. Мне надо пойти в офис и оплатить счет.

Через двадцать минут мы отъехали, получив официальное благословение леди из морского клуба и полиции. Мощеная дорога шла несколько миль вдоль побережья до перекрестка, где правый поворот привел бы нас в Гуайямас и поселки на юге. Я повернул налево — в сторону Гермосилло, Ногалеса и границы США.

От Гуайямаса до Гермосилло не особенно далеко — как от Гермосилло до Ногалеса. Когда мы набрали скорость, проезжая по необитаемой, полупустынной местности, девушка согнулась, подтянула брюки и осторожно расправила кофточку на своей нестесненной груди: она порядком промокла, пока мыла лодку. Но меня это не очень беспокоило — при такой погоде скоро обсохнет. Тем более что на ней не было чистых брюк, отглаженной до хруста блузки и дорогой, аккуратно уложенной прически, о которых стоило волноваться. Полагаю, избавиться от таких забот в каком-то смысле было облегчением.

— Кондиционер не слишком дует? — вежливо осведомился я.

— Нет, нормально, — ответила Марта и, поколебавшись, добавила: — Знаете, у меня есть для вас список.

— Так я и думал. Где он?

— Я его запомнила. Мак не хотел, чтобы у меня были с собой бумаги. Поэтому я и поехала с вами.

— Когда я смогу считать информацию?

— Первое имя я могу сказать вам сейчас. Есть женщина, которую зовут Лорна. Она временно живет на ранчо, якобы для отдыха между заданиями. На самом деле она ждет сообщения от вас.

— И что я должен сделать с этой леди?

— Я не знаю, — ответила Марта. — Это будет зависеть от результатов разговора с Вашингтоном. Я состроил гримасу.

— Бог мой, какие же мы загадочные! Лорна! Она крутая, я слышал. Не подчиняется ни одному мужчине. Кроме Мака.

— А почему она должна это делать? Почему женщина должна работать только под контролем мужчины, даже если она не хуже мужчины?

— Этот аргумент не нов. Но, как я понимаю, есть и другие.

Марта испепелила меня взглядом.

— Смешно!

Я усмехнулся.

— Вот ты сидишь тут в брюках, с мужской прической и поешь о бедных угнетенных женщинах. Как ты думаешь, что случилось бы со мной, начни я шататься по округе в женской юбке и волосами до спины? Что б случилось с любым мужчиной, который бы попытался сделать это? Ты прекрасно знаешь, что он не успел бы и глазом моргнуть, как его забрали бы как извращенца-трансвестита. Мы, бедные мужчины, не можем позволить волосам отрасти хоть немного, чтобы половина полицейских страны тут же не стала покушаться на наши головы, а вы, женщины, можете в любую минуту остричь их как пожелаете, и никто бровью не поведет. Так какой пол, ты говоришь, подвергается дискриминации? — Девушка бросила на меня еще один испепеляющий взгляд, явно не поняв всей весомости моих доводов. Что ж, возможно, это были не самые сильные аргументы. Я спросил: — Каково настоящее имя Лорны?

— Не знаю, настоящее ли это имя, но она называет себя Хелен Холт.

— Судя по ее репутации, нам не придется называть ее для краткости Нелли, — сказал я с кислой миной. — Как она выглядит?

— Примерно моего роста, пять футов восемь дюймов, но худее. Она считается довольно красивой, если кому-то нравятся худые и костлявые. Каштановые волосы, зеленоватые глаза. — Марта искоса взглянула на меня. — Вы действительно не знаете? Или снова проверяете меня?

— Да нет, — улыбка помимо воли появилась на моем лице. — Обычно нас держат как можно дальше друг от друга и как можно меньше информируют. Таким образом, никто никого не обманывает.

Я быстро, насколько позволяла узкая дорога, гнал свою упряжку в северном направлении. Требовалась определенная сноровка, чтобы разъезжаться или обгонять большие мексиканские грузовики, крещенные в основном в местной манере. Один водитель, не чуждый литературы, назвал свой большой дизельный трактор “Моби Дик”, другой, возможно, после сердечной травмы, нарисовал вдоль своего массивного бампера “Прощай, любовь”. Пообедать мы остановились в Гермосилло и достигли границы сразу после полудня.

Здесь мы застряли, ибо доброжелательные ребята с таможни приветствовали нас тщательным обыском машины и прицепа. Они даже привели собаку и подняли ее (восемьдесят фунтов!) в лодку, чтобы она вынюхала то, что они не смогли высмотреть. Но это им ничего не дало. Собака никак не хотела понять особой важности своей миссии и явно предпочла бы поспать на солнышке или погоняться за кроликами. Да, у собак много здравого смысла.

Когда нас наконец пропустили, я посмотрел на часы. Было чуть больше половины четвертого. Я пропустил три телефона-автомата и остановился у четвертого, на заправочной станции, где с удовольствием воспользовался возможностью залить американский бензин.

— Ну, я пошел, — сказал я Марте.

— Запомните: звоните в офис, а не по специальному номеру.

— Да, мадам. Быть может, я и выгляжу чертовски старым, но память меня пока не подводит.

Когда я зашел в будку, мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить номер офиса. Агенты моего уровня не слишком часто им пользуются. Когда нам нужны инструкции, мы обычно звоним прямо Маку. В конце концов, я откопал цифры из свалки на дне своей памяти, дал их оператору и загрузил в автомат горсть монет. В обычной ситуации я бы звонил за счет абонента, но в данном случае у меня было предчувствие, что лучше не объявлять, кто звонит. Мак хотел что-то продемонстрировать, и я подумал, что лучше прежде узнать — что, нежели начинать с ходу разбрасываться именами.

Я стоял, ждал соединения и смотрел, как девушка вышла из машины в туалет. Что-то щелкнуло, и в трубке раздался приветливый голос профессиональной телефонистки.

— Федеральный Информационный Центр, — произнес голос. Я промолчал, и девушка повторила несколько менее приветливо, почти резко: — Федеральный Информационный Центр!

Я медленно повесил трубку. Чтобы переварить услышанное, требовалось время.

 

Глава 6

Возможно, вы и привыкли, позвонив в государственную организацию, слышать в ответ причудливое название. Я — нет. Наша организация не такого рода, и у нас нет названия. Не было, по крайней мере, еще месяц назад, когда я последний раз звонил в Вашингтон. Очевидно, это и было то (а скорее — часть того), что Мак хотел мне сообщить. Произошла какая-то перетряска, верх взяли какие-то новоиспеченные бюрократы, и теперь мы являемся Федеральным Информационным Центром или его подразделением. Что ж, такие вещи в Вашингтоне случаются. Чтобы узнать размеры бедствия, я, глубоко вздохнув, перезвонил по тому же номеру. Ответила другая девушка, которая обучалась приветливости в той же школе:

— Федеральный Информационный Центр. Я решил попробовать лобовую атаку и посмотреть, что из этого получится.

— Дайте мне Мака!

— Мака? Извините, сэр, без полного имени, боюсь, я не смогу... О, да, конечно! Вам нужно Бюро Общественной Безопасности. Я вас соединяю.

Я подождал. Вскоре раздался другой женский голос, суровый и деловой.

— Бюро Общественной Безопасности, мисс Доде. Простите, с кем бы вы хотели переговорить? Я не знал никакой мисс Доде.

— Дайте мне Мака, — грубо повторил я, потому что это было навроде пароля.

— Извините, кто говорит?

— Тот, кому нужен Мак.

— Видите ли, сэр... — последовала короткая пауза. — Простите, сэр. Вы сказали — Мак, не так ли?

— Да.

— Конечно, я попытаюсь связаться с ним по временной линии. В настоящее время его офис все еще в старом здании, и мы не успели привести все в порядок. Вы же знаете, как сейчас работают телефонные службы. Не вешайте, пожалуйста, трубку.

Обычно, позвонив в офис в старом здании на боковой улице, я слышал в ответ девичий голос, который просто говорил: “Привет”, за исключением тех случаев, когда было специальное послание для определенного агента, который, как ожидалось, должен был позвонить из прослушиваемого телефона или людной комнаты. В этом случае девушка могла сказать, что я попал в жилище, скажем, миссис Амос Аарварк или дом мистера Захария Ксерксес. И если зашифрованное послание было адресовано мне, я извинялся за неправильно набранный номер и вешал трубку. Если оно ко мне не относилось, то я не обращал на него внимания, говорил условное слово и просил соединить меня с Господом Богом, Великим Сэром или Матерью-Настоятельницей. Обычно это занимало меньше десяти секунд. Нет, все явно изменилось.

В телефоне раздался щелчок, и вновь я услышал бесстрастный голос мисс Доде.

— Простите, что заставила вас ждать, сэр. Я пытаюсь связаться. У нас маленькие неполадки. Но это, как вы понимаете, временно.

— Как скажете, — ответил я. — Продолжайте втыкать. Это шутка.

— Да, сэр. Ха-ха... ну вот. Пожалуйста, сэр. Линия, на которую она меня переключила, просто кишела помехами. Но голос на другом конце провода был знакомым и успокаивающим. Мак произнес три слова, обязательных для секретных агентов. Я ответил двумя другими.

— Эрик?

— Да, сэр. Черт побери, что в конце концов происходит в этом городе идиотов на Потомакских болотах? Бюро Общественной Безопасности, господи боже мой! Разве не оно порубило кучу голов во время Французской революции?

— Я полагаю, Эрик, ты путаешь с Комитетом Общественной Безопасности.

— Бюро, комитет — какая разница?

Далекий голос Мака произнес с расстановкой:

— Происходит, цитирую, “направленная реорганизация всей государственной разведывательной деятельности”.

— Опять? Если не ошибаюсь, был один тип, который пытался сделать то же самое несколько лет назад. Только он так мало знал о разведывательных операциях, что даже не смог управлять своей собственной конторой и к нему внедрили кучу коммунистических агентов. Потом все это с треском провалилось... Его звали Герберт Леонард.

— Правильно, Эрик. Мистер Леонард настойчивый человек и искусный политик, и в этот раз у него, кажется, мощная поддержка.

— Так это серьезно, сэр?

— Достаточно серьезно. Нам на время придется быть очень осмотрительными. Мистер Леонард уже ясно дал понять, что мы ему не нравимся. Минутку. Мне еще кто-то звонит. — Я переждал неразборчивое бормотанье. — Эрик? О чем мы говорили?

— О том, насколько мистер Леонард нас не любит. Предположительно из-за того, что мы помогли сбить бум вокруг него в прошлый раз. Возможно, он опасается повторения этого.

— Может быть. Как ты провел отпуск, Эрик?

— Паршиво, сэр, — ответил я. — Мой Пятница женского пола оказался скрытым миссионером, и кто-то пытался застрелить меня.

— Застрелить тебя? Что случилось?

— Он промахнулся. А потом имел несчастье утонуть, — мой голос сочувственно дрогнул. — Его выловили около залива Сан Карлос сегодня утром. Его смерть была, конечно, совершенно случайной.

— Конечно. Есть ли у тебя какие-либо предположения относительно мотивов покушения?

— Нет, сэр. Мы никогда не были знакомы.

— Понимаю. Что ж, есть немало нанятых другими странами людей, у которых есть все основания не особенно любить тебя.

— Да, сэр.

— Не хотел бы, чтобы у тебя создалось впечатление, что я хочу оставить в стороне покушение на твою жизнь, но есть причины, по которым сейчас я не заинтересован в поисках возможных убийц, тем более что один из них уже мертв. У нас неприятности в собственных рядах. Как ты понимаешь, худшее время для этого трудно выбрать.

— Да, сэр. В чем проблема?

— Если говорить откровенно, один из наших слегка свихнулся. — Это профессиональный риск, сэр.

— Похоже, особенно среди семейных. Как только что-нибудь случается с их супругом или отпрыском, немедленная реакция — использовать свою выучку и опыт для отмщения. Это всегда очень неудобно, но сейчас — тем более.

— Да, сэр. И кто же нынешний сумасшедший? Я его знаю?

— У тебя было с ним дело на Кубе. Агент Карл.

— Здоровенный блондин. Конечно, помню. Так что с Карлом?

— Он получил довольно неважные известия об одном своем родственнике. После этого он сразу же позвонил и сообщил, что на время слагает с себя обязанности, чтобы заняться кое-каким частным делом. Он сказал, что не стоит даже и пытаться его останавливать, ибо любой посланный не вернется.

Я не смог удержаться от ухмылки. Мак почувствовал это через две трети континента и сказал строгим тоном:

— Ты находишь это забавным, Эрик? Почему?

— Только потому, что в подобном случае я выбрал такой же образ действий, — как вы, наверное, помните, сэр. — Я состроил гримасу. — Но ведь вы пошлете кого-то за Карлом, несмотря на его предупреждение?

— Да. Тебя.

— Огромное спасибо, сэр.

— Сейчас он в Форт Адамсе, Оклахома, или где-то поблизости. У нас нет его точного адреса. Ты сконтактируешься с ним и предпримешь любые необходимые шаги для того, чтобы он не впутал нас в скандал, который нас уничтожит. Повторяю, любые необходимые шаги. Я понятно выражаюсь?

— Да, сэр, — подобрался я. — Как всегда, понятно, сэр. Но если Карл официально увольняется от нас, то как его действия могут на нас отразиться?

— Не будь наивным, Эрик. Мистер Леонард ищет только предлог, чтобы нас сломить. Неужели ты думаешь, что такой пустяк, как отставка, помешает ему?

— В этом есть резон, — признал я. — Лучше бы вы описали, как выглядит Карл сейчас. Нынче, когда носят длинные волосы и бороды, я могу не узнать его. Это дело на Кубе было уж очень давно. Да, если это не слишком конфиденциально, не могли бы вы сказать, что это за новость, выбившая его из колеи?

Когда я вернулся, Марта была уже в машине. Я подписал чек на бензин и сел за руль. Мы не разговаривали, пока не выехали из Ногалеса и не устремились по четырехполосной автостраде в сторону Туссона. Странно — как бы мне ни нравилась Мексика и что бы я ни чувствовал по отношению к этим вечным таможенным формальностям, я всегда испытываю облегчение и расслабление, когда снова оказываюсь в Штатах с американским горючим в баке.

— Ну? — произнесла наконец Марта.

— Ты что-нибудь знаешь о Федеральном Информационном Центре?

— То же, что и все. ФИНЦ — это выдумка седовласого, льстивого политикана по имени Леонард, который провел действительно превосходную операцию захвата при могучей политической поддержке.

— Как ты сказала? Она рассмеялась.

— Официальная аббревиатура — ФИЦ, но все называют его ФИНЦ. Как еще можно назвать сборище сплетников и призраков со всей страны? — Спустя мгновение она бросила на меня быстрый взгляд. — Ты разговаривал с... ним? Что он сказал?

Я практически дословно изложил свою беседу с Маком. По-видимому, мы теперь Бюро Общественной Безопасности, действующее под началом вышеупомянутого ФИНЦа.

— Да, у нас собралась теплая компания, мистер Хелм. Последние провалы ЦРУ за рубежом и недавняя смерть Дж. Эдгара сделали задачу Герберта Леонарда относительно легкой. Без сомнения, надо было что-то менять. Так полагал конгресс, и вот получилось то, что получилось. Всех в одну кучу. Все разведслужбы страны — в одной славной упряжке. Вы должны были читать об этом.

— Черт, — я тряхнул головой, — в отпуске мне не до газет. Особенно если я отдыхаю в Мексике. И радио тоже не слушаю.

— Да, вы все время строите глазки тощим блондинкам. — Марта говорила, не меняя тона и не поворачивая головы. — Скажите, хоть в постели она была ничего? Мне показалось, в ширину ее явно недостаточно, чтобы дать мужчине настоящее удовлетворение.

— Заткни свою грязную пасть, Борден. Что ты знаешь о нашем агенте под кличкой Карл? Марта колебалась.

— Ладно, — сказала она спустя мгновение. — Его настоящее имя — Андрес Янссен. Он есть в списке. Там десять имен, вместе с тобой — одиннадцать. Янссен — номер шестой, если это имеет значение. Ты должен был найти его в Новом Орлеане, где ему надлежало скрываться до поры до времени.

— Но теперь он собирается уволиться и отправиться в Оклахому с частной миссией. Что случилось в Форт Адамсе, Борден?

— Вы должны были слышать...

— Почему я должен повторять, что нарочно не читал газет и не слушал радио в течение трех недель? Рассказывай.

— Ну, — протянула она, — был очередной из этих бунтов в маленьком университете. Полиция открыла огонь, и трое студентов были убиты.

— Ясно, — медленно произнес я.

— А почему вы спрашиваете? — с любопытством спросила Марта. — Это как-то касается Карла?

— Это сильно касается Карла. Один из тех ребятишек, которых пристрелили, был его, и он обезумел. Мне приказано что-то срочно предпринять. — Нахмурившись, я смотрел на четырехрядную автостраду в бликах от яркого аризонского солнца, скользившую мне навстречу. — Тем не менее, поскольку мы недалеко от ранчо, нам лучше сначала поговорить с Лорной.

 

Глава 7

Ранчо считается абсолютно безопасным местом. Здесь даже самый популярный агент, разыскиваемый подразделениями профессиональных убийц различных враждебных стран, мог расслабиться и отдохнуть, защищенный сознанием того, что его никто не достанет. Естественно, это означает, что нельзя когда вам вздумается подъехать к воротам и трубить в рог.

Я остановился в Туссоне, сделал необходимый телефонный звонок и получил условный сигнал, означающий, что я могу продолжать движение из города по установленному маршруту (необязательно в нужном направлении), пока в указанном месте не проеду мимо припаркованной машины. Открытая дверца будет означать, что разрешение на въезд подтверждается, и я могу свободно направляться к месту назначения в заброшенной местности западнее города. Если же дверца будет закрыта, я должен буду провести день, пытаясь избавиться от хвоста, который засекли ехавшие за мной, и звонить на следующий день.

Когда я подъехал, это оказалась не легковая машина, а грузовик-пикап. Но это было допустимое отклонение. Капот его был поднят, и водитель чем-то занимался внутри, скорее всего, абсолютно ненужным. Дверца со стороны водителя была открыта. Я проехал мимо, не останавливаясь.

Марта беспокойно заерзала и взглянула на меня.

— Ведь это дорога не на ранчо, правда? Я никогда там не была, но это западнее Туссона, нет? А мы вроде едем на юго-запад?

— Правильно, — согласился я. — Борден, ты прошла какую-нибудь специальную подготовку?

— Почему... пока не очень серьезную. Почему вы спрашиваете?

— На твоей двери зеркало, но ты ни разу даже не взглянула в него. За нами увязался хвост, еще когда мы были в двадцати милях севернее Ногалеса. — Когда она начала поворачивать голову, чтобы посмотреть назад, я заметил: — Надо сказать, это довольно скверный прием. Правда, в данном случае это не играет роли: ты ничего не увидишь в заднее стекло из-за младшего брата океанского лайнера, который волочится у нас за спиной. Но лучше привыкай все делать правильно. Если хочешь посмотреть, пользуйся зеркалом.

— Но кто это? Кому могло понадобиться преследовать нас?

— А кому могло понадобиться стрелять в меня вчера утром? — сухо спросил я. — Я знаю только, что это белый “форд фалкон” с аризонскими номерами, довольно старый и незапоминающийся — одна из тех машин, на которых никому не придет в голову остановить взгляд. Будем надеяться, что он есть то, на что похож, и никто не приготовил под капотом никаких сюрпризов. Вероятно, наши преследователи этого не сделали, так как полагают, что любая колымага, имеющая четыре колеса на резине, легко сможет настигнуть нас при том грузе, который мы тащим за собой. Будем надеяться.

— Я... не понимаю.

Я нетерпеливо взглянул на нее — она действительно довольно медленно соображала.

— Слушай, куколка, этот грузовик-пикап сигнализировал нам — “все чисто”, так? Он дал нам добро проезжать на ранчо, несмотря на тот факт, что у нас за спиной был хвост, который нельзя не заметить, если действительно наблюдаешь!

— Я все еще не понимаю! Куда вы клоните?

— Это дурно пахнет, — ответил я. — Если вам на хвост кто-то сел, вы просто не получите разрешения проехать в это место. Черт, вся эта петрушка затеяна именно для того, чтобы не допустить подобного. Но мы с хвостом получили разрешение! Я думаю, надо исходить из предположения, что там, за оградой, где все начинено колокольчиками, свистками и внутренним ТВ, что-то очень не так. Полагаю, что лучше исходить из того, что нас ожидает приемная комиссия, состоящая не просто из кучки любезных докторов и медсестер, озабоченных нашим самочувствием. А ребята у нас за кормой, думаю, это пара пастушьих собак, в чью задачу входит загнать нас в нужный загон и убедиться, что мы не заблудились.

Марта резко покачала головой, не соглашаясь:

— Вы все выдумываете. Этого не может быть. Я всегда слышала, что ранчо — это последнее место в мире, куда...

— Последнее, — жестко повторил я. — Или первое. То место, куда я зарулю, мокрый и счастливый, не ожидая никаких неприятностей.

— Вы хотите сказать... вы действительно думаете, что кто-то занял это место, только чтобы устроить для нас ловушку? — Она еще раз с сомнением покачала головой. — А у вас нет мании величия? Почему кто-то должен считать вас такой важной птицей?

Мои пальцы крепче сжали руль.

— Я не знаю, что было сначала — передача ранчо или ловушка. Может быть, они прибыли на ранчо по другим причинам. Возможно, им была нужна Лорна, а когда я позвонил, они просто решили заполучить меня в виде премии. А что касается моей важности, то определенный джентльмен в Вашингтоне посчитал меня достаточно важным, чтобы послать тебя ко мне с паролями и секретными списками, помнишь? И кое-кто считает меня достаточно важным, чтобы в меня стрелять. Да и за кормой у меня пара очень настойчивых теней. И до тех пор, пока я не выясню, почему все это происходит, я собираюсь быть самой параноидальной личностью, какую ты когда-нибудь встречала, и буду видеть убийц и заговорщиков за каждым кустом в Аризоне. Ага!

— В чем дело?

Я имею хорошую привычку контролировать дорогу позади себя при помощи зеркала.

— Такое впечатление, что наши друзья сзади посчитали, что я заехал достаточно далеко не в том направлении. Похоже, они поняли, что я не собираюсь воспользоваться возможностью присутствовать на их пикнике на ранчо в качестве почетного гостя, и теперь в отношении меня, такого необщительного, необходимо предпринять какие-то решительные меры. И они именно те ребята, кто это сделает. По крайней мере, создается впечатление, что они так про себя думают.

Мы достаточно далеко отъехали от города, а в этой части страны следы цивилизации пропадают довольно быстро. Я с одобрением окинул взглядом бесконечную пустынную местность, усеянную зловещего вида черными камнями и причудливой формы кактусами.

— Ну разве не прелестный кусок недвижимости для людей в нашем положении!

— Что вы хотите этим сказать? Здесь так уныло и пусто, что это меня пугает. Здесь же абсолютно ничего нет.

— Я именно это и имею в виду, куколка. Сейчас держись покрепче. Вот и они. Давай посмотрим, что им надо.

Дорога, по которой мы ехали, была грязная, но довольно широкая, как и все дороги в этих местах, где, чтобы пробить путь, нужен только бульдозер или грейдер. Когда один-два раза в году идет дождь и все смывает, то просто вызывают парня на бульдозере, и он снова делает дорогу. Маленькая белая машина в зеркале быстро вырастала в размерах. Ширины дороги хватало, чтобы оставить для нее место. Я это и сделал.

— Стань на колени лицом назад, Борден, и наблюдай за ними. Посмотрим, что они собираются делать. Но если увидишь пистолет, направленный на нас, то ныряй вниз.

Эти парни вели себя как дети. Я хочу сказать, что моя упряжка общим весом по меньшей мере в три тонны шла по примитивной дороге на хорошей скорости. Они расположили свою малолитражку прямо позади этой несущейся массы металла и фибергласа, как будто были совершенно лишены здравого смысла.

— У человека на правом сиденье пистолет!

— Ну держись, вперед!

Я до упора утопил педаль газа. Огромный движок универсала объемом 454 кубических дюйма переключился на вторую передачу и вяло, как сонный слон, начал набирать обороты. Он не мог резко ускоряться, но у него был приличный запас мощности, и надо было только подождать. Через минуту-другую наши скорости сравнялись, и маленькая машинка как бы зависла на уровне крюка моего прицепа.

В зеркале виднелось напряженное лицо водителя. Я знал, что он делает все возможное, стараясь продавить педаль сквозь пол и с ужасом начиная сознавать, что увлечение телевизионными боевиками сыграло с ним злую шутку. По ТВ ребята с пистолетами запросто догоняли ребят без пистолетов и, поравнявшись, начинали стрелять. Если они попадали, другая машина послушно сворачивала с дороги в безопасном направлении. Но какая-то интуиция — или обычный здравый смысл — говорила водителю сзади, что здесь так не получится. Прежде всего, он не сможет поравняться. А если пуля и попадет в меня, он чувствовал, что я готов использовать последнюю секунду сознания и последнюю унцию силы, чтобы свалить эту огромную упряжку прямо ему на голову.

Человек, который сидел рядом, поднял пистолет, но не выстрелил. По крайней мере, у него хоть на это хватило ума. В руках, насколько я мог рассмотреть в зеркало, он держал обычный пистолет 38-го калибра, а характеристики такого патрона не дают основания считать, что его пуля может пройти через металл машины и защитное стекло под тем острым углом, который я старательно поддерживал. Почти бок о бок мы неслись по широкой грязной дороге. Водитель разогнал маленький “форд” до 65, потом до 70 миль в час. И тут либо сдали его нервы, либо не хватило мощности движка. Увидев, что он поотстал, я глянул через плечо, чтобы оценить, каковы его шансы вырваться вперед, если резко ударить по тормозам.

— Мэтт, помедленней, здесь поворот...

— Вижу, — бросил я.

Это было именно то, чего я ждал: приятный плавный поворот вправо с кучей зазубренных острых камней прямо под ним. Я не замедлял скорости до последнего момента и ударил по тормозам одновременно со своим преследователем, так что остался на одном с ним уровне. Думаю, что ни один гонщик в мире не смог бы резко затормозить на такой грязи. Изгиб дороги был прямо перед нами. Я отпустил тормоза и снова нажал на акселератор, аккуратно проходя поворот и занимая всю дорогу. При этом меня занесло влево. Удар пришелся по двери маленького седана.

Я был слишком занят, чтобы смотреть, что с ним случилось. Машина и прицеп неохотно повернули. В последний момент прицеп качнуло в сторону, и его колесо въехало в мелкую придорожную канаву. Я решил, что потерял его, но колесо выскочило, и прицеп снова завилял за нами по дороге, как хвост гигантской собаки.

— Докладывай, — сказал я, постепенно снижая скорость. Ответа я не получил. — Черт возьми, Борден, докладывай, — отрывисто повторил я, все еще слишком занятый, чтобы посмотреть вокруг.

— Вы... вы убили их.

— Подробности, черт побери.

— Они слетели с дороги, ударились о камни и перевернулись. Это ужасно.

— Пламя есть?

— Я... Я не вижу.

— О`кей. Я думаю, мы можем вернуться и посмотреть, если там не слишком много дыма и огня, чтобы привлечь зрителей.

— Но вы убили их! — простонала она. — Вы просто хладнокровно заставили их слететь с дороги!

Я мельком взглянул на нее. Лицо бледное, глаза широко открыты. В них читалось обвинение. Я глубоко вздохнул:

— Кто просил их нападать на меня, размахивая пистолетами, а? Что я должен был делать — сидеть и ждать, пока они застрелят меня? И тебя тоже, коли на то пошло.

— Не пытайтесь оправдаться, утверждая, что защищали меня, мистер Хелм!

Я попытался развернуться. В свое время я довольно умело обращался с повозкой, рассчитанной на двух лошадей, так что я без особого труда смог сдать назад с 15-футовой лодкой на 17-футовом прицепе.

— Оправдаться! — фыркнул я, когда мы ехали обратно. — Этот мир велик и опасен. Я не могу сделать его меньше, но могу сделать немного безопаснее для себя и приложу все усилия, чтобы у каждого, кто попытается меня убить, была только одна попытка. Может быть, тот, кто отдает приказы убрать Хелма, утомится — посылать свежую группу убийц каждые 24 часа... Ну вот, приехали. Если будешь выходить, надень какие-нибудь туфли. В Аризоне чертовски много колючек.

Маленький “форд” был полностью разбит. Он лежал вверх колесами среди камней. Оказалось, что водитель подвешен внутри на ремнях безопасности, а его вооруженный компаньон лежит на земле несколько поодаль. Шея последнего была сломана, а лицо довольно сильно порезано, но я рассмотрел, что это был молодой человек довольно консервативного вида с четкими чертами лица — как и тот красивый стрелок, которого я утопил. Это заставило меня ощутить себя старым и безнравственным, как будто я вел войну против американских скаутов.

— Кто он? Он мертв?

Ползая возле тела, я посмотрел вверх на Марту Борден.

— Да, мертв. А что касается того, кто он, у меня такое чувство, что мне не понравится ответ на этот вопрос, когда я его найду.

Из заднего кармана брюк убитого я достал бумажник и убедился в своей абсолютной правоте. Первое же удостоверение, на которое я наткнулся, поведало мне, что передо мной — останки мистера Джозефа Армстеда Толли, 24 лет, специального агента Бюро Внутренней Безопасности Федерального Информационного Центра Соединенных Штатов Америки.

 

Глава 8

Я не стал вытаскивать из машины водителя, чтобы определить непосредственную причину смерти. Я просто проверил пульс на свисающей руке, но такового не обнаружил. Этот был старше, его звали Ховард Марч, и он занимал должность старшего агента в том же бюро. Вопрос, почему старший сам сидел за рулем, ненадолго озадачил меня, но я напомнил себе, что предпочитаю сам сидеть за баранкой, сколько бы блестящих молодых помощников ни было рядом. Возможно, Ховард относился к этому так же.

Не без труда я добрался до идентификационной книжки — в отличие от своего помощника, он носил ее отдельно, во внутреннем кармане пиджака. После нас остались отпечатки ног, а на грязной дороге — кое-какие следы шин, которые доставят много удовольствия эксперту из полиции, когда он станет делать замеры и гипсовые слепки. Это не особенно меня волновало. Если бы требовалось вмешательство полиции, меня бы много часов назад остановил подтянутый полицейский штата Аризона. Это было частное дело — ну, скажем, частное государственное дело, — и у меня было предчувствие, что многие приложат массу усилий, чтобы оно таким и осталось. Им не нужны были слепки и замеры. Кого они преследуют, они знали и так. Марта облизала пересохшие губы.

— Что ж! Надеюсь, теперь вы удовлетворены? Теперь, когда вы убили двух коллег-агентов в результате какого-то идиотского недоразумения...

— Трех, — ответил я. — Не забывай мистера Джоела Паттерсона и его 7-миллиметровую винтовку системы “магнум”. Держу пари — хорошенько его проверив, мы бы обнаружили, что жалованье он тоже получал в ФИНЦе, не говоря уже об оружии и боеприпасах. — Когда она, ошеломленная, попыталась возразить, я решительно оборвал ее. — Давай убираться отсюда. Здесь не слишком интенсивное движение, но кто-то же иногда пользуется этой дорогой, иначе никому бы не пришло в голову строить ее.

Всю обратную дорогу в Туссон Марта Борден молчала, что мне было только на руку. С меня хватило трех недель отпуска с неизлечимо сентиментальной девицей; иметь рядом другую в рабочее время было ужасным испытанием для моего терпения. Я свернул на первую же заправку, где был телефон-автомат, и попросил наполнить бак. Мы проехали лишь сто миль, но гигантская молотилка под капотом отличалась впечатляющей жадностью. И я подумал, что в таких обстоятельствах полный бак не будет излишней предосторожностью.

— Пошли, — сказал я девушке и подвел ее к телефону на углу стоянки. — Я звоню в Вашингтон, — объяснил я ей, вкладывая монеты. — Хочу, чтобы ты послушала. Это избавит меня от многих объяснений. Ничего не говори, только слушай.

Я набрал номер — на этот раз специальный, и после многочисленных щелчков и гудков связь установилась. Слышимость была еще хуже. Когда знакомый голос ответил, я едва его расслышал.

— Где ты, Эрик?

Я отклонил трубку, чтобы девушка тоже могла слышать.

— Туссон, Аризона, сэр. У меня была блестящая мысль провести ночь на ранчо. Я подумал, что благодаря этому я отправлюсь на восток, хорошенько выспавшись ночью. Но я ошибся.

— В чем дело?

— Сэр, были ли у вас в последнее время какие-нибудь контакты с ранчо?

— Нет, уже с неделю или около того. Не было нужды. А что?

— Там что-то не так. Я угодил в капкан, только он не захлопнулся достаточно быстро. Мне нужна уборочная команда. Скажите ребятам, чтобы ехали по дороге... — я назвал координаты. — Скажите им, чтобы искали белый четырехдверный “фалкон” и два тела. Один труп в машине, другой — в небольшом овраге. Около двадцати ярдов восточнее кратчайшей линии между машиной и дорогой, примерно на полпути. Ужасная авария. Вы знаете, как обманчивы бывают эти пустынные дороги. Они ехали слишком быстро и не вписались в поворот... Вы что-то сказали, сэр?

— Ничего. — Мак молчал. — Ты определил, кто были эти двое?

— Да, сэр. Что такое Бюро Внутренней Безопасности? Последовала еще одна пауза.

— Боюсь, что это особое полицейское подразделение Герберта Леонарда, Эрик.

— Понимаю, — медленно проговорил я. — У него есть специальная команда ищеек, сующих нос в дела наших ищеек. С высшими патриотическими целями, конечно. Что ж, теперь их стало на трех меньше, если вчерашний стрелок был тем, за кого я его принимаю. — Я подождал, но Мак ничего не ответил, поэтому я продолжил: — Хотя у Леонарда есть личные причины не любить меня, относящиеся ко времени нашей последней встречи, я не могу поверить, что он занялся частной вендеттой, используя государственных служащих. Сэр, что он делает — ведет войну против всего нашего учреждения? Уничтожая нас, где бы ни нашел? Боже правый! Либо, натравливая таким образом одну государственную организацию на другую, он страдает манией величия, либо...

— Либо что, Эрик?

— Либо это не мания. У него есть основания надеяться на поддержку сверху, даже в убийствах. Конечно, он не будет называть это убийством, не так ли? Он придумает какую-нибудь хорошую дисциплинарную причину. Какой, интересно, предлог он использует в своем случае, сэр?

— Я не знаю. — Даже сквозь шорохи и треск на линии в голосе Мака чувствовалась огромная усталость. — Я просто не знаю. Конечно, мы никогда не были очень популярным агентством. Вероятно, после того как мы расстроили его планы пару лет назад, он опасается нас и предпринимает все, чтобы это не повторилось. Мы же потеряли несколько хороших агентов из-за бюрократизма или по соображениям безопасности. Леонард очень тщательно изучил дела и пользуется каждым, даже малейшим нарушением. Я не отдавал себе отчета в том, что происходит. Я обратил внимание, что некоторые из наших людей вовремя не отметились, но такое нередко случается. Я не отдавал себе отчета... — Голос Мака смолк.

— Хорошо бы оповестить всех, чтобы они укрылись, пока гроза не пройдет мимо.

— Хотел бы я думать, что она пройдет. Но политическое положение здесь, в Вашингтоне, очень напряженное. Все советуют применять всевозможные репрессивные меры по отношению к людям и движениям, которые им не нравятся. Леонард просто пользуется общей обстановкой, чтобы заполучить реальную власть. И раз он считает нас препятствием, то боюсь, что он намерен депимировать всех нас до последнего человека под тем или иным предлогом. Я совершенно не представляю, какова была первоначальная причина в твоем случае, но теперь, когда погибли трое государственных служащих... — Он остановился и несколько секунд молчал. Я ждал. Наконец Мак довольно неуверенно добавил: — Думаю, Эрик, тебе лучше прибыть сюда. Мы посмотрим, что можно сделать, чтобы прояснить ситуацию. В общем, это — приказ. У меня еще есть кое-какие возможности...

— К чертовой бабушке, сэр. При всем уважении к вам я сомневаюсь, что проживу хоть десять минут, если эти типы поймают меня в четырех стенах. Но несомненно — Леонард в своих делишках не стремится к гласности. Это дает мне небольшое преимущество. Продолжайте и смотрите, что вы можете сделать со своей стороны, сэр, но я останусь здесь, как было запланировано сначала. — Мак ничего не ответил. Я глубоко вздохнул и заявил с грубой самонадеянностью в голосе: — Да, и попросите этого седого парнишку — пусть посылает людей из основного состава, если они у него имеются. Иметь дело с теми жалкими придурками, что он поставлял мне до сих пор, то же самое, что прихлопнуть кучу сонных мух.

Повесив трубку, не дожидаясь ответа, я полагал, что девица тут же на меня набросится и снова будет говорить, какой я жуткий человек, но она молчала, пока мы вновь не выехали на автостраду.

Когда машина набрала скорость, она задумчиво произнесла:

— Он казался таким старым. Таким старым и усталым, мистер Хелм.

— Его положению не позавидуешь.

— И вы его нисколько не облегчили, потребовав, чтобы он передал Леонарду ваш грубый вызов, — сказала Марта с остатками прежнего критического запала в голосе.

— Проснись, куколка, никому ничего не надо передавать. Мы с Маком говорили для ушей Леонарда. Нет ни малейшего сомнения, что линия прослушивается. — Я раздраженно помотал головой. — Борден, я просто пытался отвести от него бурю. Пленка покажет, что мне было приказано прибыть, а я в своей обычной высокомерно-самонадеянной манере отказался. Нельзя считать Мака ответственным за то, что агент умышленно отказывается подчиниться приказу, не правда ли? Вот почему он отдал его, а я сказал то, что сказал, О`кей?

Она взглянула на меня и отвернулась.

— Возможно, я ошиблась. Если так, извините. Но если вы знали, что вас подслушивают, почему вообще позвонили?

— Чтобы они узнали, где их люди, поехали туда и забрали тела. Никто не заинтересован в том, чтобы впутывать в это дело полицию.

— Я не могу поверить в происходящее. Руководитель государственного ведомства приказывает подчиненным убивать своих.

— Это не в первый раз. Наше ремесло всегда было небезопасным, а ввиду того, что операции секретны, сдерживающих факторов очень немного. Но ты не поняла главного. Главное — мы не являемся людьми Герберта Леонарда, и он знает, что никогда ими не станем, начиная с Мака и кончая последним клерком канцелярии. Леонард может подчинить себе большие неуклюжие организации, используя обычные бюрократические уловки, потому что личная преданность в них редко играет сколько-нибудь заметную роль. Но он знает, что на деле никогда не сможет заполучить небольшое, специализированное, верное одному человеку агентство. Мы всегда будем людьми Мака; а он, по-видимому, не доверяет Маку участвовать в своих грандиозных политических планах — я не знаю, о чем идет речь, но планы Леонарда не могут не быть грандиозными.

— Но, — возразила Марта, — он ведь руководит! Он мог бы просто... просто уволить вас, не так ли? Ему нет нужды стрелять в вас!

Я усмехнулся.

— Милая моя, ты забываешь об одной мелочи, имя которой — государственная служба. Здесь вопрос огласки: если Леонард вдруг решит отделаться от всех нас, кто-нибудь может задаться вопросом — почему? Но ты засекла действительно интересную вещь: он хочет уничтожить наше агентство физически. Полагаю, это означает, что задумано нечто довольно гадкое, чего Мак действительно не одобрит. Леонард хочет быть уверенным, что, когда карты будут открыты, у Мака не будет власти — то есть живых вооруженных агентов — для практического выражения своего несогласия. — Я скорчил кислую мину. — Черт, дальше — больше. Может быть, у Лорны есть ответы на эти вопросы?

Я погнал свой большой универсал через Туссон, осторожно забирая на запад и посматривая в зеркало. Но ничего особенного не было видно. Я рискнул остановиться в закусочной, где, не вылезая из машины, мы получили гамбургеры и дождались полной темноты. Потом я опять погнал свою повозку по маленьким проселочным дорогам через пустыню, постепенно отдаляясь все дальше и дальше от цивилизации.

— А куда мы сейчас едем? — наконец спросила Марта.

— На ранчо, конечно. Нас там ожидает женщина, черт побери!

— Но...

— Не беспокойся. На тот раз мы не будем ломиться через главный вход. Ты когда-нибудь слышала об убежище, в котором не было бы спасательного люка? Вот наш поворот, но я лучше оставлю лодку за изгибом дороги в лощине. Насколько я помню, она начинается прямо здесь. Будь готова покопать, если мы застрянем.

Но мы не застряли. Песок в лощине был приятным и твердым. Я поставил лодку так, чтобы ее не было видно с дороги, потом вышел из машины, отсоединил крепление прицепа, страховочные цепи, электропривод, опустил вниз стойку, и она приняла на себя вес дышла прицепа. Потом я любовно похлопал по фибергласовому борту, давая понять малышке, что не бросаю ее в этом пустынном месте. Черт побери, я-то знал, что это только металл и пластик, но она-то этого не знала! Однажды может случиться, что моя жизнь опять будет зависеть от одного-двух дополнительных, преданных мне узлов скорости...

Мы вернулись в машину, нашли боковую дорогу, которую я приметил ранее, и двинулись по трассе, которая не знала движения со времени последнего дождя. Вскоре я выключил огни. Это было долгое, медленное, тяжелое движение во тьме. Кустарник, задевая в узких местах за борта универсала, издавал скрежещущий звук, крюк прицепа ударялся о днище, когда мы переезжали овраги. Я нашел нужные ориентиры, но казалось, что они отстоят друг от друга намного дальше, чем мне это показалось при дневном свете много лет назад. Наконец спидометр подсказал, что мы проехали необходимое количество миль. Я остановился, развернул машину и заглушил движок. Выходя, я успокоительно похлопал крупногабаритное авто по капоту, уговаривая его не чувствовать себя одиноким.

— Пошли, Борден, — тихо сказал я. — Там в бардачке фонарик. Возьми его с собой. Не захлопывай дверь, оставь ее открытой.

— Вы странный человек, — услышал я ее осторожный шепот, когда мы двинулись вперед. — Вы правда странный, Хелм! Вы убиваете людей, а потом похлопываете кучу металла по носу, как будто это лошадь или собака или что-то в этом роде. Как будто она вам действительно нравится!

— Нравится? — переспросил я. — Проклятье! Я думаю, что это жалкий, медлительный, вычурный бензиновый боров. Но мне никогда бы не пришло в голову обидеть его, сказав это. Я хочу сказать, что в противном случае он может психануть и не завестись, когда мы вернемся. — Девушка бросила на меня короткий острый взгляд, чтобы убедиться, что я не шучу. Я согнал усмешку с лица. — Ну ладно, хватит разговоров. Смотри, куда ставишь ногу. Мы приближаемся.

Неожиданно ограда оказалась прямо перед нами. Эта штука действительно выглядела внушительно, даже в темноте. Она была оборудована разнообразной сигнализационной аппаратурой — я знал это, хотя сейчас ее трудно было различить. Это сложное сооружение защищало находящихся внутри ото всего, кроме прямой танковой атаки или внутреннего предательства. Но в нашем деле мы стараемся предусмотреть все непредвиденные обстоятельства, и ни один опытный агент не даст поместить себя в такое место, откуда он не сможет тайно выскользнуть, даже если это место площадью в сорок тысяч акров.

Я взял у девушки фонарик и после некоторого раздумья направил его на кустарник, который рос вне пределов действия телекамеры, — я видел ее несколько лет назад. В надежде, что за прошедшие годы ее не переставили, я три раза нажал на кнопку, дав три длинные вспышки. Сделал паузу, дал две короткие и запихнул фонарик в карман. Потом стал ждать. Думаю, я был готов к тому, что сейчас зазвенят сигналы тревоги, загорятся прожекторы, дикие псы с лаем понесутся вдоль проволоки. Но ничего подобного не произошло. Только справа послышался легкий шелест кустарника.

Женский голос прошептал:

— Кто бы ты ни был, скажи слово.

— Рагнарек подойдет?

— Нет, но близко. Попробуй какое-нибудь другое проклятие.

— Как насчет Геттердэммерунг? Стройная фигура в брюках встала, стряхнула с себя песок и двинулась вперед.

— Надеюсь, что у вас есть какая-нибудь вода. Или, предпочтительнее, пиво со льда. Боже, это слишком жалкое и сухое место, чтобы здесь скрываться.

 

Глава 9

Канистра с водой у нас была — в этой части страны она столь же необходима, как и лопата. Однако чтобы добраться до пива, пришлось подождать, пока мы вернемся к лодке со встроенным холодильником, — в Сан Карлосе я наполнил его свежим льдом. Пока дезертирша утоляла жажду пивом Карта Бланка, я присоединил прицеп к лодке, потом достал из-за спинки переднего сиденья универсала бумажный пакет и вручил ей.

— Там гамбургер, — сказал я. — Ты, наверное, проголодалась, но лучше съесть его во время езды. Я хотел бы убраться отсюда как можно дальше и как можно быстрее.

— Да, конечно. А вы не догадались захватить для меня какую-нибудь одежду?

Мне пришло в голову, что купить лишний гамбургер было чертовски предусмотрительно с моей стороны, но я сдержался:

— Мы были слишком заняты, чтобы ходить по магазинам, леди. Нам пришлось зубами и когтями пробивать себе путь сюда. Два человека умерли, чтобы вы остались в живых. До сих пор я считал, что это неплохая сделка, но мое мнение может перемениться.

Женщина в темноте тихо рассмеялась.

— Прошу прощения. С твоей стороны было очень мило подумать о гамбургере. Я сяду на заднее сиденье, на мне слишком много грязи, чтобы общаться с цивилизованными людьми. Посмотри, там еще не осталось этого чудесного мексиканского пива?

Когда я очень осторожно, так, чтобы задние колеса не зарылись в песок лощины, разворачивался, сзади опять раздался ее голос:

— О, чуть не забыла. Я понимаю, что надо отсюда убираться, но есть одна вещь... Какие у нас шансы пробраться к главным воротам, и есть ли у тебя бинокль ночного видения?

— Есть, и довольно неплохой, типа семь на пятьдесят, — ответил я. — Что касается главных ворот... Если охранники хоть чуть-чуть помнят о своих обязанностях, у нас нет ни малейшего шанса прорваться через...

— Я не сказала “через”, я сказала — “к”. Достаточно близко, чтобы ты мог хорошенько рассмотреть все в бинокль. На ранчо было что-то вроде совещания. Судя по тому, что я подслушала, примерно сейчас оно должно закончиться, и мне кажется, тебе будет небезынтересно установить личности одного-двух участников, когда они будут выезжать.

Я взглянул на нее через плечо. Даже в полутьме машины Лорна была не очень похожа на хорошо ухоженную леди-агента, с которой я ожидал вступить в контакт. Она больше напоминала белую охотницу после тяжелого сафари. Общее впечатление дополняли грязное хаки, обожженная солнцем кожа и свисающие сосульками волосы.

— И долго ты там пряталась?

— Двое суток. Вообще-то я не ждала тебя раньше чем через день-два. Кстати, я могла остаться даже без двухквартовой фляги с водой, если бы меня не предупредили... Помнишь Джейка Листера?

— Он работал ортопедом на ранчо? — Мы набирали скорость на твердой щебеночной дороге. — Конечно, я прекрасно помню доктора Джейка, всегда выдумывавшего новые изощренные упражнения, чтобы попробовать их на своих жертвах. Прошу прощения, пациентах. Если не замечать этой маленькой слабости, то человек он хороший. А что с ним?

— Ну вот, — голос Лорны звучал бесстрастно, — видимо, доктор Стерн в своей обычной демократической манере играл роль директора, называя обслугу по именам и требуя, чтобы его называли Томом. Однако у доктора Джейка появились некоторые сомнения относительно людей, нанятых в последнее время, несмотря на их блестящие рекомендации и железные допуски от службы безопасности. Возможно, темный цвет кожи подрывает у человека святую веру во все человечество. Как бы то ни было, доктор Джейк получил информацию, что все вот-вот полетит к чертям, и намекнул об этом мне, поскольку в тот момент я была единственным старшим агентом в резиденции. Времени у меня хватило только на то, чтобы переодеться, схватить кое-что из продуктов и смыться. Противник как раз входил через главные ворота, не без помощи изнутри. Была небольшая перестрелка, и в суматохе мне удалось ускользнуть. Я подождала, не придут ли Листер, Стерн или еще кто-нибудь, но никто не появился.

Мы помолчали, и я спросил:

— А что это за совещание, о котором ты упомянула?

— Оно произошло следующей ночью. Вроде бы никто не заметил, что я исчезла, поэтому я осторожно, кружным путем вернулась назад после того, как пролежала целый день в тени скалы в компании дружелюбного монстра Жила. Заняв позицию на горе южнее основных сооружений ранчо, я стала наблюдать. Все казалось спокойным, но охранники были уже не наши. Сразу после наступления темноты на территорию ранчо въехала пара машин. Обслуга отнеслась к ним с величайшим почтением, поэтому я посчитала, что стоит рискнуть рассмотреть их поближе. Я спустилась и подползла к тому месту, откуда просматривалась длинная веранда рядом с гостиной, полагая, что кто-нибудь из гостей может выйти глотнуть свежего, некондиционированного кислорода...

Я перебил:

— В этих местах веранду называют “портал”, мадам. Ударение на последнем слоге.

— Хорошо, портал. Короче, вскорости вышел — угадай кто?

Принимая во внимание все обстоятельства, существовал только один логический ответ. Я нарочито неторопливо протянул:

— Мелкий политический делец, считающий себя специалистом по разведке, некто Герберт Леонард.

— Откуда ты узнал? — в голосе женщины на заднем сиденье прозвучали нотки разочарования.

— Сегодня я звонил в Вашингтон. Будучи в Мексике, я не слишком следил за тем, что происходит. Мне сказали, что Герби захватил практически всю разведывательную общину. Это случилось в результате какой-то изощренной игры при поддержке мощных политических сил, точное происхождение которых неизвестно.

— Да, вероятно. Леонард, должно быть, как-то узнал о существовании ранчо и решил, что такое секретное, хорошо защищенное сооружение — это идеальное место для руководства своими политическими интригами. Но, держу пари, ты не угадаешь имя его собеседника.

— Если ты так ставишь вопрос, я не буду даже пытаться.

— Подсказка: эта леди — избранный представитель народа США со странными политическими взглядами и сильными амбициями насчет поста президента.

Я негромко присвистнул.

— Ты имеешь в виду сенатора собственной персоной?

— Да, леди-сенатора из Вайоминга. Я имею в виду седую, материнского вида старую кошелку, которая, связавшись с разными сомнительного толка группировками, подвела все женское движение. После того, разумеется, как последние помогли ее выдвижению. Она думает, что эти группы бандитов помогут ей стать первой женщиной-президентом США. Я имею в виду сенатора Элен Лав в ее неизменном ситцевом платье и очках в золотой оправе. В конечном итоге неважно, является ли она наивной пожилой дамой, ставшей жертвой хитрых дельцов, или ханжеского вида мошенницей. Результат один. Я хочу, чтобы ты не начал задаваться вопросом, не было ли у меня галлюцинации от жары, и сам увидел, как они с Гербертом Леонардом жмут друг другу руки.

Я даже и не пытался подвести машину к точке, которую наметил по старой памяти как наиболее подходящий наблюдательный пункт. Во-первых, к этому месту не подходила ни одна дорога, а огромный универсал не очень-то подходит для шалостей на пересеченной местности. Во-вторых, если бы нам и удалось сделать это, то у главного входа на ранчо наверняка было немало бдительных охранников, и кто-нибудь из них мог услышать звук двигателя. Я остановил свой выбор на ночной пешей прогулке длиной в две мили.

Я приготовился к стонам и жалобам. Но пока мы пробирались через пустыню, постепенно поднимаясь наверх, я не услышал ничего, кроме случайных сдержанных вздохов. Это означало, что Марта или Лорна наткнулись в темноте на кактус. Несколько колючек досталось и мне. Наконец мы добрались до гребня горы, нависающего над широкой вогнутой долиной, сужающейся влево. Грязная дорога бежала вверх по долине и через ворота над нами упиралась в ранчо.

Там не было ни домика охраны, ни будки часового. Простые, ничем не выделяющиеся ворота с висячим замком посередине. Ограда была лишь немного выше и крепче обычной — такую мог бы возвести богатый спортсмен с экзотическими причудами. Но если бы вы попытались открыть ворота, или кто-нибудь сообщил бы о вас не то, что нужно, или забыл сообщить что-то нужное, вы тотчас подверглись бы точному перекрестному огню с двух соседних возвышенностей. По крайней мере, так было до тех пор, пока не пришел Леонард. И хотя он, несомненно, сменил персонал, сама система обеспечения безопасности вряд ли сильно изменилась.

Некоторое время мы лежали, наблюдая за безлюдной светлой полоской дороги. Наконец Марта Борден пошевелилась и взглянула в мою сторону.

— Не похоже, что они едут. Или, может быть, они уже уехали?

Мне вдруг пришло в голову, что это были ее первые слова с тех пор, как мы вместе пробирались к ограде. Видимо, присутствие другой женщины оказало на нее сдерживающее действие.

— Подождем еще немного, — я задумчиво пожевал травинку.

— Не хочу показаться назойливой, — раздался голос Лорны с другой стороны от меня, — и не хотела бы совать нос в чужие дела, но все же — кто она?

— Прошу прощения. Я пренебрег своими обязанностями. Лорна, познакомься с Ники, и наоборот. Я — Эрик, если кто не знает.

— Если бы даже мне и не приказали ожидать тебя, не так уж много агентов ростом в шесть и одну треть фута. Но что она здесь делает, с твоего позволения?

— Ники — курьер. Она владеет информацией из Вашингтона и выдает ее по крупицам, когда ей вздумается.

— Насколько ты ей доверяешь?

— Почти настолько же, сколько тебе, — ответил я Лорне. — Впрочем, не настолько. Немного меньше.

Я почувствовал, что Марта бросила на меня быстрый испуганный взгляд, но заговорила Лорна:

— Почему в ее случае больше сомнений?

— Потому что тебя я знаю. По крайней мере, понаслышке. Ее — нет, и она допускает некоторые странности. Например, сегодня днем двое мужчин гнались за нами в машине. Один был вооружен. Нет сомнения, что он стрелял бы, если бы я дал ему занять удобную позицию. Если бы ему удалось попасть в меня, я бы разбил универсал и наша подружка, по всей вероятности, была бы ранена или убита. Однако мне удалось сбросить будущих убийц с дороги. Они погибли, врезавшись в камни. Что же сделала наша девушка? Обняла и расцеловала за то, что я спас ей жизнь? Нет, достала меня упреками, будто я — бессердечный убийца. Насколько бы ты доверяла девушке с подобными реакциями, а, Лорна?

— Не очень. Особенно если предположить, что она прошла подготовку для нашей профессии. — Лорна попала в самую точку. — Но лучше обсудим это потом. Приготовь бинокль, появился караван.

Сначала мы увидели за холмами неясные огни. Потом в начале долины появились машины, поднимая клубы пыли. Это были два седана в сопровождении джипа.

— Взгляни на головную машину, — голос Лорны был холоден. — Имидж домашней матроны не позволяет сенаторше ездить в новеньком “кадиллаке”, но, кажется, она считает, что “кадиллак” пятилетней давности ей вполне подходит.

Наблюдая за машиной через семикратный бинокль с мощными линзами, я заметил:

— Ты не очень-то ее жалуешь, а, Лорна?

— Я не люблю простаков и жуликов. А она либо то, либо другое. Либо она кладет на американский народ, либо кто-то кладет на нее — например, Герберт Леонард. Это не его ли седые прилизанные волосы на заднем сиденье старого “кадиллака”? Кто рядом с ним?

— Пока не могу сказать.

Первая машина остановилась у ворот. Задняя дверца большого старого седана отворилась, и оттуда вылез Герберт Леонард. Фары задней машины ярко осветили его. За годы, прошедшие с тех пор, как я видел его в последний раз, он немного поправился: коренастый солидный человек с довольно красным лицом и бросающимися в глаза аккуратно причесанными седыми волосами.

Он повернулся и наклонился к человеку, оставшемуся в машине. Тот наклонился вперед, и в свете внутренних ламп я увидел лицо женщины в возрасте около шестидесяти лет — кругленькое, сморщенное, как осеннее яблоко, обрамленное голубизной. У меня осталось впечатление острых ярких глаз за круглыми очками в металлической оправе, но мой бинокль был недостаточно мощным, чтобы различить их цвет. Фигура казалась полной, как у солидной матроны. От ночного холода пустыни она была закутана в темный плащ.

— Эрик, видишь ее? Узнаешь?

— Да, узнаю.

— Тогда давай уматывать отсюда. Мне — нужна ванна и десять часов сна.

— Подождем, пока они уедут.

Герберт склонился над протянутой рукой женщины, потом подошел к другой машине, более новому “кадиллаку”, и сел в него. Машина начала разворачиваться. Он явно возвращался на ранчо, исполнив обязанности хозяина проводить видную гостью до ворот. Старый “кадиллак” тронулся, проехал через ворота и запылил вниз по дороге, пока не скрылся из виду. Охранник, заперев ворота, впрыгнул в ожидавший его джип, и обе машины направились обратно в сторону холмов. Долина опустела...

Часа через три, ближе к рассвету, мы добрались до круглосуточно работающего мотеля в ста двадцати с лишним милях севернее Феникса. Я зарегистрировался как мистер и миссис Хелм с дочерью, взял ключ и подъехал к предназначавшейся для нас секции.

— Давайте, заходите, — сказал я, передавая ключ Лорне. — Я занесу багаж после того, как припаркую лодку.

Для машины вместе с лодкой места не хватало, поэтому я загнал лодку на стоянку, отцепил универсал и поставил его рядом. Потом, достав свой чемодан и рюкзак Марты, закрыл машину. Дверь комнаты была приоткрыта. Я настежь распахнул ее, вошел и застыл, глядя на пантомиму, которую разыгрывали две женщины: молодая отступила к одной из больших кроватей, а старшая держала у бедра короткоствольный револьвер.

— Успокойся, Лорна! — воскликнул я.

— Мне надо было убедиться, что она не вооружена. Во всяком случае, я не работаю с теми, кому не доверяю.

— Ты, должно быть, чертовски одинока, — я начал заводиться. — Но ведь тебя никто не просит с ней работать, это мое дело. А сейчас убери этот чертов пистолет, пока он не выстрелил и не принес нам кучу неприятностей.

— Мое оружие не стреляет, пока я не захочу. И никто, ни один мужчина не будет указывать мне...

— Заткнись и выпей что-нибудь. Оставь ребенка в покое. Если вместо того, чтобы размахивать пистолетом, ты пошире откроешь глаза, то получишь ответы на все вопросы. — Я достал из чемодана бутылку и ободряюще подмигнул Марте, которая опустилась на кровать и сидела очень тихо, не сводя глаз с пистолета. Поставив бутылку на туалетный столик и снимая со стаканов бумажные обертки, я добавил: — Ради бога, Лорна, посмотри на девушку, прежде чем открывать пальбу. Она никакой не профессиональный агент — ни наш, ни чей-либо еще. Я тебе дал это косвенно понять, для того чтобы ты на нее не рассчитывала, если бы началась заварушка.

— Тогда кто она и что здесь делает?

— Она играет кличками и паролями, но не может сдержать свое высокопринципиальное негодование, когда реальность не совпадает с красивой мечтой, которую она вбила себе в голову: о мире, где никто не умирает. Однако при всей ее наивности эта старая седая лиса в Вашингтоне достаточно доверяет ей, чтобы послать ко мне с жизненно важной информацией. Почему? Можешь ты это постичь, Лорна? Где ты видела раньше эти кустистые темные брови? Конечно, они лучше выделяются на фоне седых волос. — Я глубоко вздохнул. — В случае, если тебе нужен еще один намек: она говорит, что ее настоящее имя Марта Борден. Это тебе что-нибудь говорит, или ты не такая любопытная Варвара, как я?

Лорна пристально посмотрела на меня, потом метнула острый взгляд в сторону девушки. Потом курносый пистолет исчез в кармане хаки.

— Борден? Ты хочешь сказать, что он послал свою дочь?

 

Глава 10

В этот утренний час снаружи не доносились звуки интенсивного движения и в комнате царила тишина. Это была первая возможность при хорошем освещении изучить агента, которого я спас. Я был немного разочарован. Марта описывала ее как красивую женщину, но, хотя она и производила впечатление ястребиной отчетливостью черт, мне она не показалась очень привлекательной: худая и жесткая, с довольно тонким и костистым лицом, ставшим красно-коричневым от солнца. Ее грязные брюки цвета хаки были порваны на одном колене, а рубашка в пятнах и без пуговицы — не верхней, с которой соблазнительные кинодивы всегда умудряются в напряженные моменты что-то сотворить, а одна из средних.

Я напомнил себе, что после того, как Лорна два дня и две ночи скрывалась в пустыне Аризона, трудно ожидать, что она будет образцом элегантности, и, по совести, мне следовало бы отложить вынесение приговора. Однако первое впечатление не было благоприятным. Конечно, не исключено, что мое предубеждение против нее возникло из-за ее властных манер.

— Мистер Хелм? Мэтт? — позвала Марта, сидящая на кровати. Лорна и я резко повернулись к ней. Она вспыхнула, смущенная нашим внезапным вниманием. — Я... я не понимаю...

— Чего ты не понимаешь?

— Папуля сказал, что вы не знаете... что никто не знает...

Было странно слышать, что о Маке говорят в такой бесцеремонно интимной манере. Я ответил:

— Твой папочка не так глуп. Видимо, он сказал тебе, что никто не должен знать его настоящее имя. Но Мак — руководитель конторы любителей чужих секретов — вряд ли будет тешить себя иллюзией, что сможет помешать нам в свободное время сунуть нос в его дела. Собственно говоря, я узнал его имя почти случайно. Однажды, несколько лет назад, я увидел, что машина, которую у меня были основания считать его личным транспортным средством, припаркована в деловой части Вашингтона. Мак воспользовался ею несколькими месяцами раньше, чтобы оказать мне помощь. Это был быстроходный седан “ягуар” с радиотелефоном, несколько дороговатый и чересчур бросающийся в глаза для простого агента. В общем, я не мог отказать себе в удовольствии подождать поблизости и выяснить, правильно ли мое предположение. Через некоторое время Мак вышел и сел в “ягуар”. Я ехал следом до дома в Чейви Чейз. Остальное было делом техники: Артур М. Борден, респектабельный государственный служащий, точный характер деятельности не указан, женат, один ребенок женского пола.

После короткой паузы Марта сказала:

— Моя мать умерла два года назад.

— Мне очень жаль.

Лорна нарушила неловкое молчание:

— Ну, а я проверяла старые документы государственной службы, когда случайно наткнулась на почерк, показавшийся мне знакомым. В деле были бумаги — переписка между офисами и т.п., — подписанные Макджилливрей Борден или просто Мак Борден. Видимо, ему в юности не нравилось имя Артур. Это было задолго до того, как он занялся нашей специфической деятельностью, еще до второй мировой войны.

Марта Борден облизала губы.

— Казалось бы, у взрослых мужчин и женщин есть занятия интереснее, чем лезть в дела, которые их не касаются!

Меня передернуло:

— Черт, да ведь мы работаем на парня. Мы ставим на кон свои жизни, когда он говорит “ставьте”. Все, что касается его, — наше дело. Хочет Мак вне офиса оставаться анонимным — прекрасно, никто из нас не станет болтать лишнее, но если когда-нибудь придет время и понадобится дополнительная информация — она у нас есть. И я думаю, Мак знает об этом.

— Откуда вы знаете, что вам может понадобиться подобная информация?

— Она уже мне понадобилась, да и тебе отнюдь не повредила, крошка. Если бы я не узнал имя и не догадался, кто ты есть на самом деле, ты оказалась бы в сложном положении — когда я понял, что при таких взглядах ты никак не можешь быть самостоятельным агентом, работающим на Мака. Я готов держать пари, что он рассчитывал на это, когда разрешил тебе использовать настоящее имя.

Спустя некоторое время Лорна заметила:

— Эту бутылку не надо нагревать до комнатной температуры, мистер Хелм. Это же не превосходное старое бренди.

Я совершенно забыл про бутылку виски, которую держал в руках.

— Прошу прощения, — я наполнил и передал ей стакан.

— Есть еще соображение, — продолжала Лорна, как будто и не было этой заминки, — ваш отец, мисс Борден, вовсе не является сверхчеловеком. Мы его уважаем, но не приписываем ему неземных возможностей. А именно — мы не считаем, что его нельзя убить или похитить.

— Что вы имеете в виду?

— В мире есть люди, не имеющие оснований для сильной любви к нему. Его могут застрелить на улице сегодня или похитить завтра. В каждом из случаев нам надо будет принимать решения. Если он будет убит, мы можем пожелать отомстить за него. Если он исчезнет, мы, несомненно, захотим найти его. В любом случае нам нужна более надежная отправная точка, чем кличка из трех букв.

— Но ведь папочка, слава богу, еще не умер и не исчез, — прошептала Марта. — Он еще отвечал на телефонные звонки вчера днем. Мэтт говорил с ним. Правда, он, кажется, ожидает серьезных неприятностей.

— Какого рода? — слегка напряглась Лорна.

— Я точно не знаю. Он не сказал. Но, если произойдет самое худшее, папа планирует сделать именно то, о чем вы говорите: исчезнуть. По крайней мере, на время.

— Это правильно, — сказал я. — До тех пор, пока Мак остается в Вашингтоне, он — прекрасная мишень. Если Герберт Леонард чувствует себя достаточно уверенно, чтобы силой захватить ранчо и посылать команды истребителей для убийства отдельных агентов вроде меня, он, не колеблясь, попытается убрать руководителя, когда посчитает, что для этого пришло время. Виски?

Марта нахмурилась.

— Что?

— Хочешь выпить?

— О нет, спасибо... Ну хорошо, только немного. Мэтт, что происходит?

— Я надеялся, ты сможешь мне это объяснить. — Она отрицательно покачала головой.

— Нет, папочка все время повторял: чем меньше я знаю, тем лучше. Он сказал, что дает вам достаточно информации и вы сами все поймете. При условии, если я скажу вам, что код — двойное отрицание.

Я заметил, как Лорна хотела что-то сказать, но сдержалась и взглянула в мою сторону. Незаметно кивнув ей, я обратился к девушке:

— О`кей, это ты сказала. Давай теперь поразмыслим над ситуацией исходя из того, что мы знаем. Очевидно, здесь замешаны крупные политические силы. Кто-то хочет достичь чего-то и готов ради этого далеко зайти. Далее, мы знаем, чего хочет сенатор Лав: она хочет, чтобы почта поступала ей по определенному адресу на Пенсильвания-авеню. В Латинской Америке она бы готовила переворот, заручившись поддержкой армии. Здесь, в Штатах, где правительства таким образом не меняются, она, кажется, нашла нетривиальный подход. Лав явно обеспечивает себе поддержку государственных сил безопасности задолго до начала выборов. Как она собирается использовать Герби Леонарда и его недавно завоеванную подпольную империю, еще надо выяснить. Но, очевидно, ее первая забота, как, впрочем, и его, — убедиться, надежно ли эта махина контролируется. Это означает, что надо уничтожить любые ненадежные организации вроде Кровожадных Бродяг Мака и самого их шефа, известного своей независимостью, ибо они могут не подчиниться новым боссам.

Лорна нахмурилась, прихлебывая свой напиток.

— Я несколько удивлена, что они еще не ударили по Маку.

— Может быть, и ударили.

— Глупости! — быстро возразила Марта. — У него был совершенно нормальный голос, когда мы... когда вы говорили с ним, Мэтт. Может, только немного усталый.

— Может быть, именно то, что ему приходится уклоняться от бомб, ножей и пуль, и утомило его, — сказал я и прежде, чем девушка успела возразить, добавил: — Послушай, Мак уже давно думает о себе.

Думаю, по нему можно нанести удар — никто от этого не застрахован, — но для этого нужен кто-нибудь посильней, чем седовласый шикарный парень из Вашингтона. Леонард честолюбив и по-своему умен, но его гениальность (если она есть) кроется в политике, а не в области убийств. Он руками своих ребят дважды пытался убить меня, а я — вот он. Я подозреваю, что мистер Леонард открывает для себя ту неприятную истину, что хороших специалистов в этой специфической области трудно найти. Где он собирается нанять нужного человека? Он не может позволить себе связаться с мафией — это было бы политическим самоубийством. А государственное учреждение, которое действительно занимается этим видом деятельности, существует только одно — именно то, которое он пытается уничтожить.

— Этим видом грязной деятельности, хотели вы сказать! — отрезала Марта. Я усмехнулся.

— Вот это — наша девочка! Не отставай от нас. Может быть, когда-нибудь мы выправимся и будем лететь правильно.

— Но это... это ужасно! В наше время, когда цивилизация наконец свернула с пути войн и насилия, — подумать только, что государственная организация, которую возглавляет мой отец... — у нее сбилось дыхание, и она остановилась.

Я посмотрел на Лорну.

— Как ты думаешь, о каком времени ведет речь ребенок? Вы видели, чтобы мы сворачивали в последнее время с какого-нибудь пути, мисс Холт?

— Миссис Холт, с вашего позволения. Но я разрешаю тебе называть меня Элен, — любезно произнесла Лорна. — Что ж, число ежедневно убиваемых во Вьетнаме, согласно последней газете, которую я читала на ранчо, действительно несколько снизилось. И эти, на Ближнем Востоке, в этот день тоже не особенно усердно уничтожали друг друга. И полиция не застрелила и не избила никого из черных или студентов за несколько последних часов. Кстати, я обратила внимание, что убили только одного полицейского. В этом можно, конечно, увидеть улучшение ситуации, но я бы не сказала, что мир действительно решительно и круто свернул с пути насилия. О нет.

Что-то из сказанного ею царапнуло мое ухо. Я нахмурился и, поняв, что именно, спросил:

— А тот полицейский, которого застрелили? Где это случилось?

— Ну, это вообще-то был не полицейский, а заместитель шерифа. Я не говорила, что его застрелили. Он был задушен в Форт Адамсе, Оклахома, — там, где недавно были студенческие волнения. Видимо, кто-то давал дополнительные уроки, как пользоваться петлей из струны от пианино. А что?

Я поколебался и отрицательно покачал головой:

— Ничего.

Марта, которая давно пыталась заговорить, вмешалась:

— Легко смеяться над молодой девушкой, имеющей наивное и романтическое представление, что человеческая жизнь — это что-то ценное и почти святое...

Из горла Лорны вырвался странный негромкий звук... Она повернулась к туалетному столику и плеснула в стакан виски. Постояла, рассматривая в зеркало свое сгоревшее на солнце лицо, потом заговорила, не поворачивая головы:

— Хелм, они что, все живут в мире грез? — мягко спросила она. — И никто из них никогда не просыпается?

Я не ответил. Марта раздраженно пошевелилась и выпалила:

— Я не хочу просыпаться! Не хочу, если, проснувшись, стану такой, как вы.

Лорна, все еще глядя прямо перед собой, сказала:

— Мисс Борден, не скажете ли вы мне, чего в этом мире хватает с лихвой? Что это за материал, в котором в наши дни не ощущается недостатка?

— Я не знаю, что вы имеете в виду! Лорна спокойно продолжала:

— У нас кончается чистый воздух и вода, не так ли? Я читала в какой-то газете: в Нью-Мексико, практически по соседству от нас, этим летом не поливают траву и не моют машины, потому что у них почти нет воды — ни чистой, ни грязной. У нас кончаются важнейшие металлы и минералы. Некоторые районы мира не могут произвести достаточное количество пищи, чтобы накормить людей. Горючее любых видов становится дефицитом, фактически у нас кончается почти все, мисс Борден, за исключением одного... Что же это за исключение? — Девушка облизала губы и ничего не ответила. — Единственное, в чем у нас нет недостатка, — это люди.

Марта еще раз провела языком по губам:

— Если все, о чем вы говорите, миссис Холт, правда, то каков будет вывод?

Лорна потягивала напиток, по-прежнему изучая в зеркале свое обожженное лицо. Ее голос оставался привычно мягким:

— Если мы хотим выжить как вид, нам придется в самое ближайшее время изменить давнишние взгляды на так называемую святость человеческой жизни. Вместо того, чтобы барахтаться в сентиментальной гуманности, модной в наши дни, мы должны подойти к этой проблеме более прагматично. А простой факт, мисс Борден, заключается в том, что мы логически должны считать войну величайшим, хотя и довольно неэффективным, благословением. Нам следует признать ежегодные потери в результате дорожных происшествий огромным, полезным вкладом в ограничение численности населения. Мы должны аплодировать каждому самоубийце как человеку, принесшему обществу пользу, освободив свое место на этой перенаселенной планете для кого-то еще.

Мне это не понравилось. Когда женщины, подобные Лорне, начинают высказывать свои мысли, они становятся не вполне надежны в деле.

Я вмешался:

— Ура раку и энфиземе. Прибавь сюда наркотики и сигареты. Прекращай это, Лорна. Ты сможешь решить проблемы человечества как-нибудь в другой раз. А сейчас давайте займемся чем-нибудь более важным — например, определим, кто где будет спать.

Ни она, ни Марта не обратили на мою реплику ни малейшего внимания. Девушка сказала:

— Вы, должно быть, сошли с ума, миссис Холт! Это ужасно — так думать!

Лорна пожала плечами.

— Я не сошла с ума, я — реалист. Основная беда вашего поколения, мисс Борден, в том, что вы не хотите смотреть фактам в лицо. Подсознательно вы понимаете, что большая часть из вас — лишняя, что мир был бы намного лучше, если бы появилась на свет только часть из вас. Но вы не можете заставить себя признать это и сделать простой логический вывод — ваши паршивые маленькие жизни не представляют никакой особой ценности, не говоря уже о том, что никак не священны. Вас слишком много. Все, что имеется в избытке, не может быть ценным.

Я не выдержал.

— Проклятье, Лорна, заткнись. Уже слишком поздно...

— Нет, — женщина у туалетного столика проглотила остаток виски и снова протянула руку к бутылке, — нет, еще не слишком поздно, и я не заткнусь! Я по горло сыта детьми, считающими себя чем-то особенным только потому, что они родились. И я устала от лицемерного отношения к смерти, которое они демонстрируют. Они живут благодаря смерти. Каждый антибиотик, который они поглощают как конфеты, убивает миллионы живых организмов. Бойни страны залиты кровью, чтобы снабжать их гамбургерами и сосисками. Даже если они вегетарианцы, они едят хлеб, каши и салаты с полей, обработанных смертельными химическими препаратами, которые убили бесчисленное множество невинных насекомых, имевших полное право на существование. И в конце концов, стебелек пшеницы или головка салата — тоже часть живой природы, но они старательно пытаются этого не замечать. Эта девица сейчас сидит в комнате мотеля, построенного на могилах сотен живых созданий, убитых и погребенных бульдозером...

— Вы тоже здесь сидите! — возразила девушка.

— Моя дорогая, я-то не веду кампанию против смерти. А ты ведешь. Это — большая мода нынешних дней. В викторианские времена смерть принимали как должное, но считали, что секс ужасен. Вы принимаете секс, но считаете, что ужасна смерть. Это делает всех вас лицемерами. Ни одна жизнь не является более святой, чем другая. Почему ты должна быть более важной персоной, чем стрептококк или москит? Только потому, что ты немного более развита с одной точки зрения — твоей собственной? Либо все живое священно, что смешно, поскольку большинство живых существ, включая человека, существуют за счет других форм жизни; либо никакая жизнь не священна, ни моя, ни Хелма, ни твоя. Впрочем, его и моя несколько более священны, чем твоя...

— Почему? — требовательно спросила Марта. — Потому что вы старые? Это же просто глупо.

Лорна нахмурилась, схватилась за край туалетного столика, внимательно вглядываясь в свое изображение в зеркале, потом заговорила, все еще не поворачивая головы.

— Не потому, что мы старые, — ответила она медленно и с расстановкой, — а потому, что мы повышаем ценность наших жизней, делая процесс их прекращения для тех, кто хочет этого, чертовски трудным занятием. Но вашу жизнь можно взять, просто протянув руку, мисс Борден. Вы не будете ее защищать. Вы загнали себя в философский угол, из которого не можете нанести ответный удар. И даже если вы заставите себя сделать это, то не будете знать как. Это, моя дорогая, делает вашу жизнь почти такой же ценной, как жизнь больной мыши. Любой, кто не побрезгует запачкать каблук ботинка и наступит достаточно сильно... И через несколько лет в нашем переполненном мире те, кто не готов к борьбе, окажутся раздавленными, моя девочка. Это касается наций так же, как и отдельных людей. Мы не свернули ни с каких путей, и впереди я вижу только очень жестокую схватку за пространство, достаточное для полуприличных условий жизни...

Внезапно ее голос прервался, пальцы отпустили край туалетного столика, и Лорна сползла на пол в глубоком обмороке.

 

Глава 11

Стоя на коленях рядом с ней, я почувствовал, как Марта Борден осторожно подошла к нам.

— Она... она пьяна! Без сомнения, она пьяна, раз так говорила.

— Помоги мне поднять ее на кровать, — попросил я. — Теперь расшнуруй и сними эти тяжеленные ботинки, сделай одолжение. — Я поправил подушки под головой Лорны и сходил в ванную за полотенцем. Намочив его под краном, я вернулся и осторожно обтер ее лицо, странно бледное сейчас под недавним загаром.

— Называй это как хочешь. Она прожила два дня в пустыне на двух шоколадных батончиках и полугаллоне воды. Может быть, алкоголь ударил ей в голову, а может быть, это просто реакция... Эй, — бодрым голосом сказал я, когда Лорна открыла глаза. — Возвращайся и присоединяйся к вечеринке.

Она поморщилась:

— Что случилось?

— Ты прочла нам лекцию об отчаянном положении перенаселенного мира и отключилась.

— О боже, у меня могло бы хватить ума не пить натощак. Это всегда приводит меня в жутко мрачное настроение. Можете теперь дразнить меня Кассандрой.

Она попыталась сесть, но я решительно пресек эти попытки.

— Держи. Марта, слетай к автомату со сладостями возле офиса и принеси горсть каких-нибудь конфет перебить аппетит, пока не откроется ресторан. Вот мелочь.

Когда девушка вышла, Лорна вздохнула и двумя руками откинула назад волосы с лица.

— Извини, Хелм.

— Не обращай внимания.

— Вообще-то я не хочу конфет. Если ты не возражаешь, я лучше подожду яичницу с ветчиной. Я думаю, этот маленький гамбургер только напомнил мне, сколько обедов и ужинов я пропустила.

— Тебе и не надо их есть. Я просто хотел на время избавиться от Марты. Вспомни, Мак сказал — “двойное отрицание”. Даже ее папочка понимает, что ребенок представляет определенную проблему. Ты ведь ее обыскала, не так ли?

Лорна внимательно посмотрела мне в глаза.

— Да. Ничего нет.

— Где твой пистолет?

— Вот он.

— Пусть будет под рукой. Я хочу, чтобы ты была немощной, беспомощной, но вооруженной и наготове, понятно?

Она насупилась:

— Ты что, отдаешь мне приказы?

В армии есть дисциплина. Это, должно быть, великолепно. Все, что есть у меня, это темперамент. Я воскликнул:

— Да, черт возьми, миссис Холт. Мак послал девушку ко мне, а не к тебе. Можешь поднять этот вопрос, когда в следующий раз встретишься с ним. А пока держи пистолет наготове, пожалуйста.

Она поколебалась, затем слабо улыбнулась.

— Хорошо. Поскольку ты говоришь “пожалуйста”. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Таким образом, нас двое. Тес... она идет.

В тишине раннего утра звук приближающихся снаружи шагов был слышен издалека. Марта вошла с полудюжиной шоколадных батончиков и бросила их на кровать. Потом повернулась ко мне и спросила:

— Кто такая Кассандра?

— Что?

— Миссис Холт просила называть ее Кассандрой. Что она имела в виду?

Женщина на кровати коротко рассмеялась:

— Кассандра была греческая девушка, которая умела предсказывать будущее, мисс Борден. Жаль только, ей никто не верил.

Марта перевела взгляд на меня.

— А что такое “Рагнароук” или как вы там произносите? Когда вы говорили ей пароль, вы спросили:

“Рагнароук подойдет?”

Я улыбнулся и снисходительно пояснил:

— Рагнарек — это скандинавский эквивалент Геттердэммерунга. Последний, в свою очередь, является немецким синонимом Амагеддона. Проще говоря, все эти названия означают конец света в цветном изображении.

— Спасибо, я просто хотела это выяснить. Надеюсь, вам лучше, миссис Холт.

— Я... я чувствую себя хорошо, если не пытаюсь встать, — слабым голосом ответила Лорна. — Но через минуту я приду в себя.

Несколько небрежным тоном я сказал:

— Ну, ты полежи там, пока Марта сообщит нам информацию из Вашингтона. — Девушка быстро взглянула на меня. Я продолжал: — Всю информацию из Вашингтона, куколка. Имена, адреса и номера телефонов, весь список, который ты несешь. Все десять имен. Ну, девять, поскольку мы уже вступили в контакт с первым номером.

Марта заколебалась, и я повысил голос:

— В чем сейчас проблема?

Девушка взглянула в сторону кровати, потом опять на меня.

— Я должна была сказать это только вам, Мэтт. Я пожал плечами:

— Как только ты скажешь мне, я тут же скажу ей, так что какая разница?

— Вы настолько ей доверяете?

— Я вынужден ей доверять. В нашем деле есть два вида дураков. Есть дураки, которые доверяют всем, и есть дураки, которые не доверяют никому. Я стараюсь быть ни тем, ни другим.

— Ну хорошо, — нехотя согласилась Марта. — Хорошо, но под вашу ответственность.

У нее была великолепная память. Она стояла с полузакрытыми глазами и барабанила без запинки кодовые имена и псевдонимы девяти агентов, их местонахождение и номера телефонов. Некоторые из имен были мне знакомы — имена мужчин и женщин, с которыми я работал в прошлом. О других я никогда не слышал. Что ж, они, вероятно, тоже никогда не слышали обо мне, так что были квиты. Я заставил девушку пройтись по списку еще раз; потом повторил его сам, чтобы убедиться, что все понял правильно, Лорна усваивала материал вместе со мной.

— И все? — спросил я, когда мы закончили. — Это все, что ты должна была мне сказать? Ресницы Марты слегка дрогнули.

— Да, это все. Папочка сказал, что вы и так все поймете.

Я некоторое время довольно мрачно рассматривал ее, стараясь понять, почему Мак вместо подготовленного агента использовал для этого ответственного задания (пусть даже со встроенным предупреждающим кодом) свою дочь и какую дополнительную информацию, которую она сейчас скрывает, он ей дал. Глядя на Марту, я с некоторым удивлением подумал — если ее как следует отмыть, она может быть красивой. Даже в своем псевдопиратском наряде она была довольно привлекательной. Но это ничего не значило. Важно было то, что эта девица своим сумасбродством вызывала у меня ярость, если не хуже.

— Есть еще один список. Должен быть, — медленно проговорил я. Ее выражение лица сказало мне, что мое предположение верно, поэтому я продолжал: — В нем тоже десять имен, может быть, одиннадцать. Давай.

— Я... я не могу! — Марта нахмурилась. — Откуда вы узнали, что есть другой список?

— Я уже говорил тебе. Должен быть. Мак сказал — я знаю, что делать. Конечно, я знаю. Но не знаю с кем. Говори!

— Я не могу! Если я скажу...

— То что?

— Если я скажу, я буду отвечать за все, что с ними случится.

— Это верно. А если не скажешь, будешь нести ответственность за то, что случится с нами, включая твоего папочку. Не говоря уже о двухстах миллионах сограждан, на которых неблагоприятно отразится твое решение. — Я состроил физиономию и продолжал довольно напыщенно: — Судьба страны в твоих руках, Борден. Джордж Вашингтон и Авраам Линкольн рассчитывают на тебя.

Марта обозлилась:

— Прекратите! Это не смешно! — В этом она, вероятно, была права. — Неужели вы в самом деле верите, что только вы, папа, она и еще несколько человек сможете... что-нибудь изменить? Даже если вы, используя насилие, на что-то и повлияете, откуда у вас уверенность в своей правоте?

Интонацию его голоса трудно было назвать дружелюбной:

— Куколка, иди к черту! Откуда ты знаешь, что мы не правы? Можешь ли ты взять на себя ответственность считать своего отца просто кровожадным простофилей, который не соображает, что делает?

Марта устремила на меня долгий взгляд. Ее глаза были широко раскрыты и блестели. Мне показалось, что она сейчас расплачется. Судорожно вздохнув, она начала говорить:

— Бейнбридж, Джозеф Дабл Ю., офис 2243, Федеральное крыло А, дом 77; Арчюлета Серке, Феникс, Аризона; Данн, Хомер Пи, офис...

Там опять было десять имен в алфавитном порядке. Я снова прошелся по ним вместе с ней, пока не усвоил и не получил подтверждающий кивок со стороны Лорны.

— Замечательно, — сказал я Марте. — А сейчас — дату. Должна быть дата.

— Проклятье, если вы можете читать мысли, зачем затрудняете себя вопросами? — Я промолчал, и она сказала: — Семнадцатое июня.

— Просто семнадцатое июня? Без часов и минут?

— Да. Он дал мне только дату.

— Почему ты так неохотно сотрудничаешь с нами, Борден? Ты же взялась за дело? Почему...

— Да, но бог свидетель, лучше бы я этого не делала! — вздохнула Марта. — После того, как я увидела, что вы убили трех человек с такой легкостью, будто трижды щелкнули пальцами... Так или иначе, я вам не доверяю и не доверяю вашей миссис Холт с ее ужасными идеями. Если бы папа знал, каких людей он нанял!.. Сейчас, когда у вас есть вся информация, что вы собираетесь делать?

Ее сентенции мне порядком надоели:

— Да хватит пытаться обмануть свою маленькую паршивую совесть! Ты знала, что мы собираемся предпринять по этим спискам, поэтому не задавай глупых вопросов. — Я повернулся к Лорне. — Мак их неплохо разделил: восточнее и западнее Миссисипи по пять человек. Ты берешь западную часть из обоих списков. Свяжись с четырьмя другими агентами. Он расположил их довольно близко к адресам целей, это заметно. Думаю, цель в Фениксе предназначена для тебя. Конечно, если у кого-нибудь из твоих людей будут неприятности или ты не сможешь связаться с ними, надо будет сделать так, чтобы их “контакт” совершил кто-то другой или ты сама. Да, и скажи своим людям — было бы лучше, если это будет как можно больше напоминать несчастные случаи.

— Хорошо, — сказала она, — но, по-моему, Хелм, ты кое-что забыл. — Лорна ждала, слегка улыбаясь. Я усмехнулся и сказал:

— Черт бы побрал мир, полный темпераментных женщин. Пожалуйста?

— Это уже лучше.

Я повернулся к Марте.

— Это все? Или есть еще что-нибудь?

— Нет-нет, это все. Только два списка, дату и что вы знаете, что надо делать.

Девчонка была неисправима. Она все еще что-то скрывала. Минуту спустя я догадался что.

— Ты забыла еще одно, правда, Борден? Папа сказал тебе еще одну вещь. Адрес, место на воде, но где? — Возмущенные серые глаза еще раз подтвердили мою догадку. — Одиннадцать лучших агентов, специально отобранных и заботливо укрытых от опасности. Одиннадцать агентов, но только десять целей. Значит, я остаюсь без задания. Опять же — лодка, которую он так настойчиво всучивал мне. Рассказывай, Борден, куда я должен плыть и когда?

Она начала что-то яростно и разочарованно бормотать, но потом прервалась.

— Он... папа хочет, чтобы вы явились к нему вечером предыдущего дня.

— Значит, вечером шестнадцатого июня. Куда?

Марта выразительно кивнула в сторону Лорны:

— Этого я вам в ее присутствии не скажу! Если вы берете на себя риск раскрыть ей место, где скрывается папа, пеняйте на себя.

Лорна сбросила ноги с кровати и встала:

— Этого мне в любом случае лучше не знать. Меньше знаешь — меньше болтаешь. Простите, мне надо пойти умыться.

Марта выждала, пока дверь ванной полностью закрылась.

— Если вы его обманете, я вас убью.

— Заткнись, куколка. Не надо поднимать шума вокруг того, чего ты не собираешься делать. Ты же маленькая девочка, которая не принимает убийства, помнишь?

Наградой мне был взгляд, преисполненный ярости.

— Черт вас возьми! Зачем вам надо быть таким?! — Она остановилась и глубоко вздохнула. — Это во Флориде, но я не знаю точного... Есть один человек, с которым папа ездит на рыбалку, его друг, конгрессмен Генри Прист. У Хэнка дом в окрестностях маленького городка, который называется Робало, на острове Робало. Это западное побережье. Вам надо будет с ним связаться. Он скажет, куда ехать, и даст надежного провожатого. У вас должно быть в запасе достаточно времени, чтобы дождаться прилива: это место, я думаю, где-то в лабиринте островов, заросших мангровыми деревьями на краю болот Эверглейдза. Но вы там никогда ничего не найдете без проводника — ничего, кроме змей, аллигаторов и москитов.

— Звучит очень соблазнительно, — кисло сказал я.

— Разумеется, вы должны убедиться, что никто за вами не следует.

— Конечно. Универсал размером с микроавтобус плюс большая белая лодка на прицепе — и я должен незаметно прокрасться на нем через две трети континента.

— Сейчас весна. На дорогах полно машин с лодками на прицепе. Как бы то ни было, папа почему-то в вас верит. Он знает, что, располагая информацией, которую я вам дала, вы все сделаете хорошо.

— Постараюсь оправдать его доверие. — Я медленно кивнул и нарочно пристально смотрел на нее, пока она не переменила позу и не лизнула губу как бы в знак протеста. Потом добавил: — А теперь скажи, какая часть из того, что ты сообщила, правда — если она вообще была в твоих словах — и кто на самом деле передал тебе информацию. Лорна!

Дверь ванной распахнулась. В проеме стояла Лорна с маленьким револьвером на изготовку.

 

Глава 12

Марта Борден недоверчиво смотрела на вооруженную женщину.

— Ну, и что вы собираетесь делать с этим дурацким пистолетиком?

Лорна пожала плечами:

— Спроси Хелма, это его пьеса.

— Мэтт, вы совершенно сошли с ума...

— Руки на стену! Хорошо. Стой так. — Обыскивая девицу, я через плечо извинился перед Лорной: — Я не думаю, что ты что-нибудь упустила. Но она выходила на несколько минут за конфетами и могла прихватить какое-нибудь оружие. — Я тщательно прошелся по девушке, но ничего не нашел. — О`кей, можешь опустить руки и повернуться.

Глаза Марты горели от гнева:

— Это просто один из способов получить дешевый кайф!

— Расслабься, девочка. Мне жаль разочаровывать тебя, но никакого возбуждения я не испытал. Мне приходилось обыскивать множество более неотразимых дам. — Нахмурясь, я рассматривал ее. Либо Марта была дьявольски хорошей актрисой — намного лучшей, чем от нее можно было ожидать, — либо я делал непростительную ошибку. Но оба предположения нуждались в проверке. Я прощупал край кровати, на которой она сидела, но ничего не нашел. — Сядь, — приказал я. — И держи руки на виду.

— Осторожно! — воскликнула Лорна. Мы оба в беспокойстве посмотрели на нее. — Не сядь на конфеты. Пожалуй, я все-таки съем одну.

Она отложила пистолет в сторону и села в ближайшее кресло, аккуратно разворачивая миндальный батончик.

Марта нерешительно взглянула на меня:

— Ну что, мне садиться или не надо?

— Садись, — разрешил я.

Лорна, жуя шоколад с орехами, спросила:

— Так в чем проблема?

— Две проблемы. Первая — она слишком много знает. Вторая — она, вероятно, маленький паршивый предатель.

Я сознательно употребил резкое выражение, чтобы посмотреть, какой будет реакция. Марта издала протестующий звук, но был ли он искренним — судить было трудно.

— Почему ты так решил, Хелм? — Лорна откинулась на спинку кресла.

— Я подыграл ей, побуждая к откровенности. Сейчас надо выяснить, какая часть из сказанного ею — правда. Если же все это ложь, надо узнать, кто заставил ее врать и в чем заключается правда.

— Я говорила чистую правду! — возмущенно выпалила Марта. — У вас совершенно нет оснований называть меня...

— У меня есть все основания, детка. И к ним мы перейдем через минуту.

Лорна откусила еще один кусок шоколада:

— Полагаю, ты не будешь утверждать, что это не Марта Борден. Значит, Марта Борден — предатель. Предательница, если быть точным.

— Правильно. Сходство слишком явное. Она, должно быть, та самая девушка, только пошла по неверной дорожке. Впрочем, это не первый случай, когда ребенок выступает против родителей.

— А почему ты так решил?

— Как я сказал, она знает слишком много. Многие имена, которые она использовала, — имена настоящих агентов. Но самое забавное — она не может отличить самозванца от собственного отца. По крайней мере, делает вид, что не может.

— Что вы имеете в виду, говоря “самозванец”? — Марта вскочила со своего места.

— Сядь! — Я подождал, пока она подчинится. Сейчас, когда улики выстроились в ряд, все получилось вполне убедительно. Я обратился к Лорне: — Представьте, что вы набрали специальный номер, миссис Холт. И представьте, что вполне знакомый голос на другом конце провода сказал, что он опасается джентльмена по имени Леонард, который собирается децимировать нашу организацию до последнего человека. Что бы вы подумали?

Глаза Лорны расширились:

— Мак никогда так не говорил.

— Вы чертовски правы. Так никогда не говорил Мак, но человек на том конце линии — линии, над которой специально поработали, чтобы слышимость была слабой и с помехами, — сказал именно это. И горячо любящая дочь здесь слушала, как он это говорит, но никак не прокомментировала, фактически вчера вечером она подтвердила, что я говорил с ее отцом, что он жив и у него все хорошо. Черт побери, кто знает Мака, сразу скажет, что он ни за что не сморозит такой глупости!

Марта облизала губы. Она выглядела смущенной и потерянной.

— Но я... я не понимаю! Что необычного в...

— Ох, прекрати, Борден! — взорвался я. — Эта манера изображать из себя маленькую дурочку становится невыносимой.

— Минутку, Эрик. — Лорна развернула второй батончик и терпеливо объяснила: — Моя дорогая девочка, твой отец говорит на английском языке, а не кулдыкает как индюк. Слово “децимировать” происходит от латинского “десять”. В древности римляне были намного снисходительнее нас. Они не стирали враждебное поселение с лица земли при помощи бомб и напалма. Они просто посылали туда легион, выстраивали всех мужчин, потом выводили каждого десятого и протыкали его копьем или мечом. Это и называется децимировать, то есть убить каждого десятого. В свободном смысле это слово употребляется в значении “нанести большие потери кому-то”, но оно не означает да и не может означать полное уничтожение. Логически невозможно децимировать до последнего человека. Всегда останутся еще девять человек.

— Вы же не можете обвинить меня в предательстве из-за какого-то старого дурацкого выражения, на которое никто не обращает внимания! — возмутилась Марта.

Я пожал плечами и продолжил:

— Когда я звонил в Вашингтон из Ногалеса, тот же самый джентльмен сказал, что он не заинтересован в определенном убийце. Он также добавил, что в текущий момент агент находится в Оклахоме и что мне надо с ним связаться. Очевидно, на телефоне сидит имитатор. У него неплохие уши, но отсутствуют мозги. Он удачно копирует тембр голоса, но так давно говорит на вашингтонской тарабарщине и слышит, как говорят на нем окружающие, что даже не подозревает о существовании людей, предпочитающих чистый и правильный английский язык. Борден, я дословно привел его слова, а ты даже бровью не повела. Вот когда я впервые начал подозревать, что между тобой и твоим папочкой не все благополучно.

Лицо девушки побледнело.

— Но я действительно не понимаю. Пожалуйста. Я не пытаюсь изображать из себя дуру, но...

Лорна повторила все тем же спокойным, терпеливым тоном:

— Мисс Борден, “не заинтересован” означает далеко не то же самое, что “не интересуюсь”, которое, видимо, хотел употребить человек на телефоне.

— Судья должен быть незаинтересованным, — добавил я. — Это означает, что у него нет обязательств по отношению к любой из сторон: он совершенно объективен в рассмотрении дела. Но он не может быть неинтересующимся. Это означало бы, что ему просто надоела вся процедура.

И, милая моя, глагол “сконтактироваться” никогда не существовал и никогда не появится в словаре твоего отца. И любой, кто прикажет мне “сконтактироваться” с кем-то, — это не Мак.

— Да нет же, — отчаянно запротестовала девушка. — Я хочу сказать — кого волнуют эти смехотворно мелкие грамматические отличия? Кто в наше время обращает внимание на такую фигню? Я имею в виду, мистер Хелм, при том, что существуют серьезные, относящиеся к делу проблемы... — Она остановилась, в замешательстве переводя взгляд с меня на Лорну и обратно.

Я повернулся к Лорне, которая на время превратилась в исполняющего обязанности судьи.

— Малышка говорит серьезно или ломает комедию?

— Я не знаю. Действительно не знаю. — Лорна нахмурилась, глядя на сидящую девушку. — Вспомни — она никогда, видимо, не слышала о Кассандре и рагнареке. Мы не должны исключать того, что молодая леди практически неграмотна.

Марта вскочила на ноги.

— Я не собираюсь подвергаться множеству унижений...

— Сядь, — прикрикнул я. — Черт возьми, сядь!

— Но она сказала...

— Не беспокойся о том, что она сказала. Подумай лучше о себе. Если ты сейчас же не придумаешь какое-нибудь мало-мальски убедительное объяснение, мне придется отвести тебя подальше и пристрелить.

— Пристрелить меня! — Марта опустилась на кровать. — Почему? За что? Вы сошли с ума!

— А что, по-твоему, случается с двойными агентами, которые попадаются? И не думай, милая, что тебя спасет родство с Маком. Если ты нас предала... Что ж, он знает правила и знает, что они относятся ко всем. В конце концов, он их и создал.

Марта судорожно облизала губы.

— Но я не... я не... Лорна перебила ее:

— Хорошо ли был слышен голос по телефону, Хелм?

— Не очень. И, как я сказал, парень хороший имитатор. При такой плохой связи я бы принял его за Мака, говори он правильно. — Я покачал головой. — Но, черт возьми, мы все знаем пунктик Мака, когда дело касается языка. Не будешь же ты утверждать, что его собственная дочь...

— Ты отстал от времени, Эрик. Никто больше не чувствует язык. Теперь это дубинка, которой людей бьют по голове. Точные значения слов больше не играют роли. Я думаю, девочка вполне серьезна. Полагаю, они никогда в жизни не остановилась, чтобы послушать, как говорит ее отец. Кроме того, насколько мы его знаем, он человек занятой. Очень может быть, что она общалась с ним даже меньше, чем мы.

— Вот в этом вы правы! — в голосе Марты чувствовалось напряжение. — Насколько я помню, папа был практически посторонним в доме. Я... я была потрясена, когда несколько недель назад он пригласил меня в кабинет для серьезного разговора. Я думала, он собирается рассказать мне о птичках и пчелках или еще о чем-нибудь таком, о чем принято разговаривать с детьми моего возраста! Вместо этого он попросил меня выполнить это мелодраматическое...

Она остановилась. Образовалась короткая пауза. Наконец Лорна сказала:

— Ты кое-что забываешь, Эрик. Ты забываешь, что в списке была я.

— Ну и что?

— Если бы она передала список Леонарду или получила список от него, он бы знал, что я нахожусь на ранчо. Его люди, захватив ранчо, бросились бы искать меня хотя бы для того, чтобы не дать мне вырваться и распространить новость об их рейде. Но никто не появился.

Я задержал взгляд на девушке. Инстинкт говорил мне, что она опасна и ей нельзя доверять. Зависеть от кого-то с такими принципами было просто самоубийством. Хотя в данном случае я мог ошибиться. В том, что, если представится возможность. Марта обманет нас, и в частности меня, я практически не сомневался. Она будет думать, что это ее долг перед обществом и человечеством. Однако такой возможности пока не представилось. В любом случае ей не вырваться из-под моего контроля, поэтому можно было притвориться, что я поверил в ее невиновность.

— О`кей, — примирительно сказал я. — Моя ошибка. Примите извинения, мисс Борден.

— Ваши извинения не принимаются! — Лорна сказала:

— Ну, вы закончили царапаться друг с другом? Мы должны еще раз оценить обстановку. Если Леонард держит замену на телефоне в офисе, то весьма вероятно, что Мака больше нет в Вашингтоне. Можно надеяться, что он благополучно улизнул и пересиживает бурю в секретном убежище. Но это означает, что надо действовать самостоятельно.

— Надо подождать, пока откроются магазины и рестораны. Нам понадобится кое-какая еда, машина для тебя и одежда для вас обеих.

— Спасибо! У меня есть одежда, — огрызнулась Марта.

— Мы попробуем устроить эффектный маскарад, мисс Борден, — как можно мягче сказал я. — Мы вас вымоем и оденем в красивое чистое платье, чтобы никто не узнал, О`кей?

Она попыталась что-то возразить, но остановилась. Огонь ее серых глаз испепелял меня. Лорна потянулась всем телом:

— Я полагаю, после того, как мы поедим и прилично оденемся, нам надо разделиться. А пока — будут ли у кого-нибудь возражения, если я попробую поспать в кровати? Просто чтобы проверить, на что это похоже?

 

Глава 13

Нам не удалось выехать рано утром. Но, когда около девяти часов вечера мы с Мартой прибыли в большой мотель городка Тукумкари близ границы Техаса, половина штата Аризона и большая часть штата Нью-Мексико были позади. Поставив машину перед офисом, я стал выходить, но кое-что вспомнил и полез в карман.

— Вот, — сказал я. — Надень-ка для видимости. Марта взглянула на недорогое обручальное кольцо, которое я купил, пока они с Лорной ходили по другим отделам универмага в Фениксе, но даже не шевельнулась.

— Не будь дурочкой. Для твоей же собственной безопасности нам придется спать в одной комнате. Может быть, ты хочешь быть моей сестрой, дочерью или просто очень хорошей подругой? Мне больше нравится, если ты будешь считаться моей невестой. Возьми.

Она нехотя взяла кольцо.

— Интересно, сколько “невест” было у вас по работе, Мэтт? — язвительно спросила она и тут же ответила на свой вопрос: — Очевидно, достаточно, если вы смогли на глаз выбрать правильный размер кольца. Но, говоря о безопасности, кто мне обеспечит безопасность от вас?

Я вздохнул. В этих словах сквозила банальность, столь свойственная некоторым смазливым девушкам.

— Ты, без сомнения, довольно высокого мнения о своей сексуальной привлекательности! По-твоему, во время обыска я должен был возбудиться, как молодой жеребец; а уж если окажусь с тобой в одной комнате, то это должно заставить меня, как призового быка, бить копытом о ковер! Расслабься, Борден. Ты довольно сильная девушка и, я думаю, сможешь защититься, если захочешь.

Возле входа в офис стояло три газетных автомата. Помимо местной прессы, в продаже были издания из Эль-Пасо и Техаса. Я купил по экземпляру каждой и зашел внутрь, чтобы записать нас как мужа и жену. Немного покрутившись по лабиринту разбросанного на местности мотеля, я нашел нужный номер на втором этаже корпуса, расположенного напротив асфальтированной стоянки и заросшего сорняком пустыря. Потом я припарковался у ограды, где было достаточно свободного места, — мне не хотелось отцеплять прицеп.

Закрывая универсал, я задумался, где сегодня будет спать Лорна, если будет вообще. Мысленно я пожелал ей на время отложить выпивку и размышления. В ее задачу не входит решение всех проблем человечества, ей надо решить только одну, ради которой Мак послал нас...

— Что с вами? — неожиданно прозвучал голос Марты позади меня.

— А? — я осознал, что стою на месте дольше, чем необходимо. — Извини. Кажется, немного одурел от езды. Ну, и от постоянного наблюдения за машинами, которые шли сзади.

— Вы полагаете, за нами опять следят? Я двинулся к стоянке.

— Вообще-то я не заметил ничего особенного. Впрочем, это ни о чем не говорит. Если помнишь, за нами не надо следить. Они знают, куда мы направляемся, могут определить дороги, по которым мы скорее всего поедем. Они могут нас перехватить, где захотят. В конце концов, именно твой фальшивый папочка в Вашингтоне приказал мне найти Карла в Форт Адамсе.

— Вы хотите сказать, что это ловушка? Тогда почему...

— Почему мы в нее едем? Потому, что нам нужен Карл. Мак не напрасно поставил его в списке шестым. Он, по-видимому, должен организовать пять последних агентов, в то время как Лорна займется пятью первыми. Это развяжет мне руки, чтобы присоединиться к твоему папочке во Флориде. Конечно, если нужно, при выполнении основной задачи я смогу обойтись без Карла. Но есть еще одно обстоятельство: мне надо поскорее вытащить его из этого городка. Эту маленькую проблему, о которой Мак явно не подозревал, когда инструктировал тебя, мне придется решать самому, с Леонардом и его агентами за спиной, не говоря уже о местной полиции.

— Так что же все-таки происходит в Форт Адамсе? Я остановился перед ступеньками лестницы и протянул Марте одну из купленных в автоматах газет.

— На первой странице, внизу справа.

Подавленный вздох свидетельствовал о том, что она нашла нужную заметку. Я поднимался по лестнице и чувствовал, как она медленно идет за мной, пытаясь читать на ходу. На длинном балконе наверху я нашел нужную дверь, открыл ее и включил свет. Затем с облегчением свалил багаж на ближнюю из двух кроватей. Марта вошла за мной и опустилась на соседнюю, не переставая читать.

Я задумчиво рассматривал сидящую девушку. С помощью Лорны она преобразилась до неузнаваемости. Вместо неряшливой босоногой пиратки появилась элегантная молодая дама. Костюм, который выбрала для нее Лорна, состоял из белых сандалий и голубого летнего платья без рукавов. Легкая материя воздушной волной бежала от шеи к талии, а короткая юбочка в складку только подчеркивала спортивную фигуру Марты.

Учитывая бледный цвет и множество хитрых складок, я бы не сказал, что это самый удачный костюм для путешествий. Но, очевидно, в одежде, как и в языке, я порядком отстал от жизни. Лорна объяснила мне, что этот тип ткани не мнется и практически не пачкается. А если и загрязнится, то платье надо только быстренько намочить, а потом несколько раз встряхнуть. И оно опять станет чистым, сухим и свежим на вид. “Эти новые синтетические ткани, — добавила Лорна, — ответ на молитвы женщин секретных агентств”. Я заметил, что себе она купила брючный костюм из такого же материала...

— Но это ужасно! — выдохнула Марта, поднимая взгляд от газеты. — Если это творит ваш друг Карл, то он, должно быть, спятил.

— Так же, кажется, думает и местный шериф. Дай-ка мне прочитать это еще раз. Можешь поискать какую-нибудь дополнительную информацию в других газетах.

Какое-то время ничего не было слышно, кроме шуршания страниц. Нахмурясь, я смотрел на заметку в газете городка Эль-Пасо, пытаясь вникнуть не только в смысл напечатанного, но и в то, что знал, но не мог написать репортер.

“Душитель полицейских наносит новый удар.

Форт Адамс, Оклахома. Два эксцентричных убийства, последовавшие за неистовыми студенческими волнениями, унесшими три жизни, восстановили напряженность в этом маленьком городке.

Сегодня утром полицейский Харольд Грумман, 23 лет, был найден задушенным в своей патрульной машине на стоянке. Орудием убийства, найденным на месте преступления, послужила часть струны от музыкального инструмента с двумя короткими деревянными ручками.

Местные власти считают это важной уликой, поскольку такая же удавка фигурировала в случае насильственной смерти заместителя шерифа Маркуса Виллса, 47 лет, тело которого было обнаружено в кустарнике рядом с гаражом его дома в пригороде Форт Адамса всего несколько дней назад. Причем в случае с Маркусом было, по-видимому, применено больше силы, так как голова оказалась почти отделена от туловища.

Помимо одинаковых орудий убийства, преступления объединяет то, что оба полицейских участвовали в подавлении недавних волнений на территории Государственного колледжа Форт Адамса. Однако шериф графства Томас М. Раллингтон, занимающийся расследованием, не принимает это в расчет в качестве возможного мотива убийства.

Раллингтон заявил журналистам: “Эти ребята из колледжа, без сомнения, большие буяны, но они — не хладнокровные убийцы. Мы придерживаемся версии, что это дело рук маньяка, очевидно, страдающего наркоманией...”

На следующей странице шло описание деятельности двух задушенных полицейских и шерифа Раллингтона, который, видимо, командовал силами порядка во время волнений. Были также общие сведения о трех убитых студентах: Чарльзе Дюбуке, Марке Холлинсхэде и Эмили Янссен. Судя по всему, только Дюбук принимал активное участие в беспорядках, когда его застрелили. Двое других студентов погибли от случайных пуль. По этому поводу шериф выразил публичное сожаление и назвал это прискорбной случайностью. (У меня, однако, создалось впечатление, что сожаление было не очень глубоким, не очень искренним.) Местное правосудие оправдало всех сотрудников правоохранительных органов, принимавших участие в событиях.

Я опустил газету и обнаружил, что Марта с беспокойством смотрит на меня.

— Что вы собираетесь делать теперь? — спросила она. — Вы же не можете...

— Я сказал тебе, что собираюсь делать. Собираюсь, если смогу, вытащить его оттуда. Я должен попытаться. Помимо всего прочего, Герберт Леонард просто жаждет, чтобы один из наших людей попался на убийстве полицейских. Заметь, хотя Леонард знал, куда и зачем направляется Карл, он не обеспокоился предупредить власти в Форт Адамсе. Нет никаких признаков того, что они ожидали неприятностей или знали, кто тому виной. Герби хотел, чтобы Карл вляпался поглубже. Потом, когда я позвонил и поговорил с их имитатором, он понял, как сможет получить дополнительный выигрыш, использовав меня.

Меня послали за Карлом, чтобы это выглядело так, будто здесь замешана вся наша организация, а не один свихнувшийся от горя агент. Очевидно, Леонард рассчитывает на то, что мы оба попадемся. Шумиха даст ему повод официально опустить дубинку на нашу голову, что он, видимо, до сих пор опасается сделать открыто. Марта нахмурилась.

— Но эти люди около Туссона пытались убить нас после того, как вы получили приказ направиться в Оклахому.

Не надо забывать, что она не дура, отметил я про себя.

— Думаю, что вышла накладка со связью. Нам понадобилось меньше часа, чтобы добраться из Ногалеса в Туссон. Даже если приказ пропустить нас был отдан немедленно, он просто не успел дойти до подразделений, которые были на местности. Если помнишь, в этом маленьком “форде” не было ни телефона, ни радиостанции.

— Значит, эти двое погибли просто так.

— А ты бы предпочла оказаться на их месте? — Марта промолчала. — Вторая причина, по которой я собираюсь вытащить оттуда Карла, заключается в том, что он мне нужен.

— Но вы не можете воспользоваться услугами сумасшедшего убийцы.

— Маленькая моя, — сказал я, мрачно глядя на нее, — у тебя серьезные проблемы с логикой. В конце концов, кто ты и за кого ты? Я полагал, что ты будешь рыдать из-за этих ребят из колледжа, безжалостно застреленных паршивыми свиньями. Я полагал, в ваших кругах считается: что бы ни случилось с полицейским — просто великолепно. Так или иначе, какие счеты между друзьями из-за смерти каких-то легавых?

— Но ужасный способ, каким ваш друг это сделал! Вы же не можете сочувствовать...

— При чем здесь сочувствие! — вскипел я. — Твой папа направил меня сюда к парню, который должен спокойно сидеть в Нью-Орлеане в ожидании инструкций, а не красться по Оклахоме с мерзкой проволочной петлей. Человек нашей профессии не может позволить себе сводить личные счеты. Это все равно как человек, отвечающий за ядерное оружие, нажал бы красную кнопку, потому что его жена утром сожгла гренки. — Я покачал головой. — Дело в том, что этот парень мне нужен. У меня есть для него работа. Проблема не в сочувствии, а в понимании. Мы знаем, почему Карл это делает, но нам надо определить, что именно он делает.

— Разве это не очевидно?

— Нет, если знать Андреса Янссена. В его жилах течет скандинавская кровь, и у него есть склонность к неистовству. К слову, если ты не знакома с историей викингов: древние скандинавские витязи — берсеркеры — были предшественниками японских камикадзе. И как только возникают препятствия, инстинкт зовет Карла сделать большой глоток хмельного меда (впрочем, пиво тоже годится) и, схватив свой большой двуручный меч, атаковать, стараясь уложить как можно больше грязных подонков прежде, чем они изрубят его на куски. Когда мы работали вместе, мне пару раз пришлось сесть на него верхом, чтобы не дать превратить легкую работу в самоубийство.

— Не понимаю, куда вы клоните, — возразила Марта. — Какое это имеет отношение к вашей проблеме?

— Если он сейчас настроен как камикадзе, то мы действительно в трудном положении. В этом случае Карл готов умереть и его единственное намерение — убивать полицейских, пока они не достанут его. Но не думаю, чтобы он стал пользоваться таким дурацким оружием, как удавка. Он бы стрелял по ним с крыш из дальнобойной винтовки и поджидал их в переулках с обрезом. Он бы вел дело к большой славной перестрелке, когда, окруженный со всех сторон, он наконец покажет этим воинственным клоунам в форме, в чем разница между убийством беззащитной молодой девушки и опытного джентльмена, умеющего обращаться с оружием. Но у меня не создается впечатления, что в данном случае события развертываются таким образом. — Поколебавшись, я продолжил: — Думаю, у него на уме что-то совершенно другое. Трое мертвых ребят — трое мертвых полицейских.

— Но пока было только двое.

— Пока. Значит, остался еще один, если он начал всеобщую войну против формы и блях. И если я прав, то не приходится особенно сомневаться, кто будет третьим... Встань.

— Зачем?

— Встань. Пройдись по комнате. Дай поглядеть на тебя в этом одеянии. — Я смотрел, как она с чувством собственного достоинства поднялась и прошлась до двери и обратно. — А тебе не пришло в голову купить чулки к этому роскошному наряду?

— Мы купили какие-то колготки. Лорна полагала, что иногда я захочу выглядеть суперцивилизованной.

— Надень их.

— Зачем?.. Ну хорошо, отвернитесь.

То, что она прикрыла свои длинные ноги нейлоном, не очень помогло. Она по-прежнему была похожа на загорелого сорванца, который хорошо себя ведет. Любой, кто видел ее в Гуайямасе (а некоторые из людей Леонарда, несомненно, видели), моментально узнал бы ее, несмотря на изысканное платье и чулки.

— В чем дело, Мэтт? — спросила она.

— Ты чертовски похожа на Марту Борден, вот в чем дело.

— Может быть, вам нужно это, — она достала из новенького чемодана на кровати какую-то вещь и наклонилась, загораживая ее собой. Потом она резко обернулась ко мне, откинув назад длинные волосы блестящего парика, который полностью скрывал ее общипанную прическу. Давая мне время оценить ее новый облик. Марта подошла к зеркалу и поправила выбившиеся пряди. Перемена была сногсшибательной. Вместо пацанистой брюнетки у меня в соседках вдруг оказалась эффектная женственная блондинка.

— Лорна считала, что мне может понадобиться настоящая маскировка.

— Ох уж эта Лорна! Не знаю, что бы мы без нее делали!

— Я себя чувствую как Мата Хари, — сказала Марта, рассматривая себя в зеркале. — Но при этом не могу избавиться от одной мысли — эту даму в конце концов застрелили.

 

Глава 14

Спустя некоторое время я почувствовал, что машина остановилась. Дверь открылась, послышался приближающийся звук шагов. Потом крышка багажника надо мной поднялась, внутрь хлынул поток света, и я увидел Марту, которая смотрела на меня сверху вниз. Ее загорелое лицо было в тени, а светлый парик поблескивал в лучах солнца.

— С вами всё в порядке?

Я с трудом утвердился на пятой точке.

— Думаю, это не убьет меня. Но не включай кондиционер, если не хочешь зажарить старину Хелма на обед.

Выбравшись из багажника, я с удовольствием потянулся. Мы остановились на маленькой узкой улочке под деревьями, которые росли благодаря воде, просачивавшейся из грязного пруда неподалеку. Несколько скучных жителей Черфорда стояли около этой лужи, подозрительно глядя на нас. Улочка шла вдоль пустыря к стоящему примерно в миле от этого места дому, скрытому деревьями.

В противоположном направлении была автострада — прямая полоска, пересекающая долину, кишевшая машинами и грузовиками, которые отсюда выглядели как муравьи, ползущие в двух направлениях вдоль бесконечной ветки. Местность была открытой, но здесь не было ни эффектных безлюдных пространств, которые можно найти дальше на западе, ни разъеденных ветром скал и гор, чтобы оживить плоский пейзаж.

— Где мы? — спросил я.

— Все еще в Техасе. Я подумала, что на границе с Оклахомой может быть пост, и, прежде чем подъезжать к нему, решила посмотреть, как вы там.

— Я очень сомневаюсь, что полиция будет останавливать машины на автостраде, особенно те, которые едут в Оклахому. Черт возьми, не могут же они обыскивать каждую машину в штате в поисках старых струн от банджо и остатков деревяшки! Я беспокоюсь не о полицейских, а о людях Леонарда, которые знают нас в лицо. Или считают, что знают. Будем надеяться, что они по-прежнему ищут парочку в темно-зеленом универсале с лодкой на прицепе и не обратят внимания на одинокую блондинку в негруженом белом седане.

Я взглянул на внушительных размеров “шевроле”, который Марта взяла напрокат сегодня утром в Амарилло. Он не был таким мощным, как универсал, который мы временно оставили в мотеле, но ведь ему и не надо было столько тянуть. Вообще-то эта машина была выбрана сугубо из практических соображений: из-за отражающего солнечные лучи цвета, большого багажника и эффективной системы охлаждения, которая включала несколько вентиляционных жалюзи в крышке багажника. Последний помогал человеку, находящемуся внутри, выжить в жаркий солнечный день.

Я попытался как следует размять затекшие мышцы спины и шеи. Хотя багажник был просто чудовищной вместительности, он все-таки не был предназначен для комфортабельного пребывания в нем джентльмена ростом в шесть футов четыре дюйма.

Марта рассматривала свое отражение в автомобильном зеркале, поправляя завитки волос.

— Хватит играть с ними, Золотой Локон, — улыбнулся я. — Все хорошо. Ты красивая.

— Да? — она повернулась, и в ее глазах запрыгали озорные искры. — Вчера вечером вы вели себя не так, как полагается поступать с красивыми молодыми девушками. Вы легли и сразу захрапели.

— Опомнись, — возмутился я. — Вчера вечером ты бесилась, думая, что я тебя зверски изнасилую. Сегодня утром ты бесишься оттого, что я этого не сделал.

Марта подарила мне экспортную улыбку.

— Я не бешусь. Но совсем не обязательно было спать так уж спокойно. Небольшая бессонница была бы более... ну, уместна... — Смутившись, она остановилась и отвела взгляд. — Ну что ж, раз вы в порядке, продолжим путь.

Спустя бесконечно долгое время я понял, что мы съехали с автострады, связывающей штаты, на второстепенную дорогу: покрытие стало менее гладким, скорость уменьшилась. Время от времени следовали серии остановок и троганий с места, что говорило о том, что мы проезжаем через город. Один раз я даже получил несколько синяков, когда Марта слишком быстро миновала несколько ухабов, видимо, на железнодорожном переезде. Наконец мы проехали еще несколько миль по проселочной дороге и остановились. Багажник открылся.

— Надеюсь, вы мужественно вынесли все это, — услышал я голос Марты.

— Все, кроме этой проклятой железной дороги, которую ты проскочила на скорости девяносто миль в час, — ответил я, выползая из своего металлического лона. Я осмотрелся. Местность изменилась. Кругом лежали холмистые обработанные земли, через которые бежал ручей.

— Нашла дом шерифа?

— Возле дороги. Мы отъехали от него три и семь десятых мили. Я хотела было остановиться у холма, с которого вы сами могли все увидеть, если бы не поленились немного подняться в гору, но потом до меня дошло, что кому-то может прийти в голову та же идея.

— Умница. — Я потянулся к заднему сиденью, где лежало пиво в дешевом пластмассовом леднике, мы захватили его в Амарилло вместе с адресом шерифа Томаса М. Раллингтона, который нам сообщила дружелюбная телефонистка. — Тебе пиво или кока-колу? О`кей, пойдем посидим на берегу реки, пока ты будешь рассказывать мне, как это выглядит.

Марта засмеялась:

— В этих зарослях мои нейлоновые колготки не выдержат и двух минут. Может быть, я смогу без потерь добраться вон до того бревна. — Она добралась до бревна, я открыл кока-колу и вручил ей. Марта поблагодарила и начала рассказ: — Это небольшая ферма с новым “кадиллаком” во дворе, совсем недалеко от города. Надо проехать через бедные пригороды, настоящие лачуги, на самом выезде стоит эта ферма с почтовым ящиком на фасаде, на котором написано: “Раллингтон, дорога № 3”. Дом — белый, деревянный, ему не помешал бы еще один слой краски. На переднем плане довольно унылого вида сад и запущенная лужайка с трехколесным велосипедом и качелями на ней. Сбоку, как я уже сказала, большой седан-“кадиллак”. Сзади сарай и загон для скота. Дальше — какие-то поля, на которых пасется стадо коров. Вот, пожалуй, и все, что я смогла увидеть. Ах, да! Еще на ограде загона сидел мужчина, который без особой любви смотрел на лошадей. А в пятидесяти ярдах ниже на дороге стоял пикап голубого цвета с курящим мужчиной внутри. У него был такой вид, словно он обкурился до такой степени, что ему противен вкус сигареты.

— Неплохо, — одобрил я. — Мы еще сделаем из тебя секретного агента.

— Я очень надеюсь, что нет. — Тон Марты изменился. Спустя минуту она спросила: — Мэтт, что вы собираетесь делать?

— Видишь ли, главный вопрос в том, что собирается делать Карл и что собирается делать шериф Раллингтон — или думает, что собирается это делать, — относительно действий Карла.

— Вы уверены, что шериф — следующий в списке?

— Получается так, — ответил я. — Ясное дело, никто не знает, чья пуля сразила Эмили Янссен во время стрельбы, но точно установлено, кто дал приказ стрелять. Однако как Карл собирается достать его?.. Погоди минутку! Ты сказала, что во дворе у Раллингтона были детские игрушки?

— Да, а что?

— Проклятье то, что Карл — профессионал. Он умеет просчитывать ходы противника. Первое убийство было несложным. Никто этого не ожидал. Второе, видимо, тоже — никто всерьез не думал, что будет продолжение. Но сейчас весь штат начеку, так как известно, что на свободе человек, систематически убивающий полицейских, и он более чем наверняка нанесет еще один удар. Карл не может не понимать, что у него нет шансов подобраться еще к одному полицейскому, не говоря уже о самом шерифе. Что он сделает? Черт, это же очевидно! Он заставит шерифа прийти к себе при условии, что у него в руках будет соответствующая приманка. Надо только узнать, сколько детей у Раллингтона и где они... — Я остановился, увидев, что она накануне одного из своих приступов праведности. — Заткнись, Борден! Оставь свои высокие моральные принципы при себе.

— Но похищать детей...

— Мы не знаем, как он это сделает. Во всяком случае, если Раллингтон может стрелять в детей, почему Карл не может их похищать?

— Не может быть, чтобы вы говорили серьезно!

— Я не о себе говорю. Я говорю о том, как мстит Карл. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь — именно так он и сделает. Поэтическая справедливость или что-то в этом роде... Ты упомянула, что есть естественный наблюдательный пункт, откуда мы могли бы изучить ферму шерифа, правда, при этом выразив опасение, что кто-то мог нас опередить. Предположим, что именно Карл держит ферму под наблюдением, изучая распорядок дня семьи Раллингтона. Я не уверен в успехе, но попробовать стоит. Поехали.

У них в Оклахоме нет порядочных гор. По крайней мере, в этой части штата. У них нет даже того, что можно было бы назвать приличным холмом, особенно если привыкнуть к более пересеченной местности, где я вырос. Но через дорогу от фермы (либо от места, где, по сведениям моего разведчика, она находилась) было что-то вроде недоразвитой горки. Самой фермы я все еще не видел.

— Видите изогнутый дубок рядом с тем голым холмиком? Я думаю, что дом прямо напротив, хотя с этой стороны трудно сказать определенно.

Мы медленно ехали по узкой дороге, которая отходила от автострады в миле от Форт Адамса и терялась за нужной нам возвышенностью. Я сидел на заднем сиденье, готовый броситься на пол при появлении человека или машины. Если бы кто-то и увидел белый “шевроле” с техасскими номерами, я хотел бы, чтобы его запомнили с одним пассажиром женского пола.

— Если есть какая-нибудь дорога, ведущая к группе деревьев слева, поезжай по ней, — сказал я.

— Туда?..

Как только мы подъехали к деревьям. Марта резко затормозила.

— Там уже стоит машина. Что мне делать, Мэтт?

— Сиди и не двигайся. Пойду посмотрю.

Говоря это, я сполз с сиденья. Обогнув автомобиль сзади с револьвером на изготовку, я стал осторожно приближаться, перебегая от дерева к дереву. Машину загнали в кусты, чтобы скрыть от постороннего взгляда. Это был небольшой грузовичок “форд”, и притом не лучший образец.

Выпущенный более десяти лет назад, он, видимо, прожил нелегкую жизнь. В тех местах, где первоначальная окраска облупилась, была небрежно нанесена черная краска... Видавший виды номерной знак штата Кентукки был прикручен ржавой проволокой. Однако фары были чистые и целые, а покрышки новые. Внутри никого не было.

Я убедился в этом и, нахмурившись, стал разглядывать внутренности кабины. Покрытие переднего сиденья износилось, и хозяин приспособил туда сложенное одеяло. На заднем сиденье было еще несколько одеял, котелки и сковородки. Очевидно, хозяин спал в машине и сам готовил еду. Двери были закрыты, и я не стал их вскрывать. Вместо этого я открыл капот и осмотрел довольно большой и новый восьмицилиндровый движок. По всей вероятности, двигатель, установленный первоначально, был шестицилиндровым и значительно менее мощным.

Я постоял, размышляя. Возможно, мой расчет оказался верным. Автомобильный реликт с новыми шинами, хорошими фарами и мощным, специально установленным двигателем вполне мог отвечать представлениям Карла о маскировке. Машина с такими номерами, конечно, не могла принадлежать местному охотнику на белок, даже если сезон охоты на белок в Оклахоме, в чем я сильно сомневался, уже открылся. Я помахал Марте, чтобы она подъехала.

— Что это? — спросила она через открытое окно. — Я хочу сказать — чье это? Карла?

— Может быть, — ответил я. — По крайней мере, я на это надеюсь. Это сберегло бы нам много времени и сил при условии, что он не застрелит меня прежде, чем я подберусь к нему там, на холме. Оставайся здесь. Если кто-нибудь подъедет, особенно в форме, ты глубоко спишь. Когда разбудят, скажешь, что устала в дороге и свернула, чтобы найти спокойное местечко и поспать. Насчет грузовика ничего не знаешь. Когда ты подъехала, он уже здесь был. Ты подумала, что это просто брошенная развалина. Пока будешь отдыхать, придумай правдоподобную историю, объясняющую, почему ты взяла напрокат машину в Техасе и приехала в Оклахому. Счастливо.

Я повернулся, но услышал за спиной тихий оклик:

— Мэтт!

— Да, — ответил я через плечо.

— Нет, подойдите сюда на минутку, это важно. Я сделал шаг назад:

— Выкладывай, но, пожалуйста, побыстрее. Марта смотрела на меня из окна автомобиля с очень серьезным выражением лица. Густые темные брови резко контрастировали с длинными блестящими волосами, но почему-то это не казалось невероятным.

— Я вам помогла, не так ли? Для вас я согласилась на этот маскарад и вела машину. Разве нет?

— Ты здорово помогла.

— Тогда вы должны кое-что мне сказать.

— Что?

Она облизала губы.

— Вы должны пообещать мне остановить его. Вы не дадите ему убивать. Иначе... Иначе мне придется пойти вниз к нему и предупредить.

Смысл этого беспорядочного высказывания был достаточно ясен. Я посмотрел на нее долгим взглядом:

— Послушай, почему ты так любишь полицейских, а, Борден?

— Я люблю не полицейских, а просто людей!

— Только людей типа шерифа, а не людей типа Карла.

— Совершенно верно! Ваш друг Карл больше не человек. Он — машина, безжалостная машина мести. Вы должны пообещать, что остановите его.

Я глубоко вздохнул.

— Конечно, я сделаю все, что в моих силах. Черт возьми, да ведь именно за этим я сюда и приехал.

Я отвернулся, в душе желая, чтобы у меня за спиной остался хороший, надежный агент вроде Лорны, если уж мне пришлось работать не в одиночку. В этих обстоятельствах было бы лучше действовать одному, не принимая в расчет ничей темперамент. Может быть, в следующий раз мне удастся уговорить Мака послать меня на задание одного. Если, конечно, следующий раз будет.

Кустарник был довольно густой, а земля достаточно мягкая. Можно было совершенно без проблем передвигаться тихо и незаметно. Выбирая самый легкий и тихий маршрут, я все время обнаруживал перед собой на земле следы сильно изношенных рабочих ботинок. Что ж, Карл умел позаботиться о мелочах. Такой характер следов подходил к грузовику. Я вспомнил, что он родом из деревни и неплохо ориентируется на открытой местности.

Эта мысль заставила меня быть внимательнее. Я вспомнил ультиматум, который выставил Карл, что, если Мак пошлет кого-нибудь за ним, гонец не вернется. Это было в стиле Карла. Вообще-то в тот момент он говорил не с Маком, но не знал этого. Однако он знал меня. И если его настроение не изменилось, то он попытается вышибить мне мозги. Разумеется, если только я не приму меры, чтобы это предотвратить.

Последние сто ярдов я полз на животе дюйм за дюймом и наконец увидел его. По крайней мере, кто-то лежал в кустах слева от меня. Я мог различить неясный силуэт мужчины. У глаз он держал бинокль. Именно легкое движение, которое он сделал, устанавливая фокус, и привлекло мое внимание. Рядом с ним была какая-то винтовка, тип которой я не мог ясно рассмотреть.

Очень осторожно я пробрался вверх, откуда виднелись черная лента автострады, унылые городские постройки слева и ферма прямо напротив — так, как описала ее Марта. Однако за прошедшее время к “кадиллаку” во дворе добавились голубой “фольксваген” и белый официальный седан с радиоантенной. Приземистый тяжелый человек выходил из радиофицированной машины. На нем была белая шляпа и кобура с револьвером. Пока он вылезал, стройная высокая женщина в джинсах и белой блузке с короткими рукавами что-то ему говорила.

Я не досмотрел, что было дальше. Мужчина внизу на пригорке вновь привлек мое внимание. Он оторвался от бинокля, давая отдохнуть глазам. Это был не Карл.

Я внимательно рассматривал его — пожилого человека лет шестидесяти с худощавым крестьянским лицом и щетинистой седой бородой. Волосы тоже были седыми и довольно тонкими. Это я обнаружил, когда налетел на него сзади, сбив рукой старую фетровую шляпу. Он оказался сильнее, чем я ожидал, — весь из сухожилий и мышц. И слава богу, что я не промахнулся, иначе, несмотря на разницу в возрасте, старик доставил бы мне немало неприятностей. Ему все же удалось лягнуть меня по голени каблуком тяжелого ботинка, прежде чем я смог надежно отключить его.

Уложив незнакомца, я потер голень и произвел инвентаризацию. Прежде всего я убедился, что короткая вспышка активности на холме не привлекла внимания обитателей дома в полумиле отсюда. Потом еще раз промассировал голень и посмотрел на человека, который меня так пнул. Помимо высоких шнурованных ботинок и слетевшей шляпы, он был одет в рабочие брюки, серую рубашку и темный пиджак от старого костюма, протершийся на манжетах и локтях.

Винтовка, лежавшая рядом с ним, оказалась “саваж” модели 99, калибра 0, 300. Это, наверное, лучшая из всех старых моделей, хотя слава и досталась винчестеру. Образец был таким старым, что воронение с металлических частей стерлось и они серебристо блестели, а на прикладе не осталось отделки. Но канал ствола был чистый и в хорошем состоянии. Оптика состояла из старинного полевого прицела времен войны генералов Роберта Ли и Улисса Гранта.

В карманах я нашел какие-то ключи, очки без оправы в твердом футляре, маленькую пластмассовую коробочку неизвестных таблеток, голубой носовой платок, немного мелочи и складной нож с двумя лезвиями и потертой ручкой. Кроме того, я обнаружил бумажник с правами, выписанный на имя Харви Баскомба Хол-линсхэда, 72 лет, из Баскомба, штат Кентукки. Я вздохнул, глядя на худощавое упрямое лицо. Определяя его возраст, я дал маху на добрый десяток лет. Потом еще раз потер голень. Для семидесятилетнего старика он здорово лягался.

Я связал его запястья и лодыжки, воспользовался носовым платком в качестве кляпа и взвалил его на спину. Не могу сказать, что это была легкая ноша, Несмотря на всю свою хрупкость, он был тяжелый и неудобный, а я был немного не в форме. Плаванье и рыбалка в компании привлекательной блондинки — не лучший способ подготовки к переноске тяжестей.

Сделав несколько шагов, я подумал, что скорее окажусь в больничной палате, чем мне удастся дотащить его через кустарник до группы деревьев, где ждала Марта. Я и не стал тащить его до самой машины. Оставить его наедине с девушкой? Ее гуманные порывы могли заставить привести его в чувство и развязать. А я, хорошо потрудившись над этим телом, не собирался терять его. Поэтому я спрятал старика в канаве и снова поднялся на холм за винтовкой, биноклем и шляпой.

С исполнительностью у Марты было не очень. Услышав мои шаги, она, вместо того чтобы притвориться спящей, выскочила из машины и подбежала ко мне.

— Мэтт, что вы делали все это время? Я чуть с ума не сошла от беспокойства... Что это?

— Трофеи, — сказал я, проходя мимо нее и бросая вещи на капот.

— Так, значит, вы взяли его. — Ее голос вдруг стал ровным. — Вам пришлось... вам пришлось причинить ему вред?

Я устремил на нее острый взгляд, но Марта была абсолютно искренна и совершенно не вспомнила о том, что человека, о здоровье которого она сейчас беспокоилась, она недавно обвиняла в бесчеловечности.

— У меня кое-что есть, — я достал конфискованную связку ключей и вручил ей. — Найди нужный и открой заднюю дверь этого старинного катафалка, сделай одолжение. А я тем временем принесу его сюда.

Когда я вернулся, покачиваясь под тяжестью связанного пленника, она уже открыла дверь, и я без особых церемоний свалил тело на заднее сиденье. Мне порядком надоело таскать его с места на место, да и голень все еще саднила. Марта внимательно смотрела на него.

— Но этот старик не может быть Карлом!

— Как ты права! — с иронией отозвался я. — Возьми эти шмотки на капоте и брось их, пожалуйста, сюда. Не бойся винтовки. Патроны у меня в кармане.

Я внимательно осмотрел кляп из платка и убедился, что он не слишком тугой. На лодыжки и запястья наплевать. Главное — не задушить его, а гангрена меня не беспокоила. Прежде чем он умрет от гангрены, он успеет многое рассказать. Как я сказал, пожилой джентльмен несколько утомил меня; кроме того, он был осложнением, от которого я не был в восторге.

— О`кей, ты веди “шевроле”, а я управлюсь с этой развалюхой, — сказал я Марте, кладя винтовку, шляпу и очки рядом со стариком. — Поезжай за мной на некотором расстоянии, чтобы не бросалось в глаза, что мы вместе. Постой-ка!

Мы замерли, прислушиваясь к гудению проезжавшей машины. Но она не снизила скорости и не остановилась. Марта посмотрела на лежащего без сознания пленника.

— Кто он?

— Мисс Борден, позвольте представить вам мистера Холлинсхэда из Баскомба, штат Кентукки.

— Холлинсхэд? — она на мгновение задумалась. — Холлинсхэд! Так же звали одного из студентов, которых... Дюбук, Холлинсхэд и Янссен.

— Правильно, — согласился я. — Видимо, мистер Холлинсхэд один из тех извращенных эксцентричных чудаков, которым не нравится, когда убивают их детей. По крайней мере, я не могу придумать другой причины, которая заставила его приехать из самого Кентукки и залечь на возвышенности напротив дома шерифа с заряженной винтовкой.

Марта не отреагировала на сарказм, но с беспокойством взглянула в мою сторону:

— Мэтт, а вы не слишком туго его связали? Такое впечатление, что эти ремешки нарушают его кровообращение.

Я взглянул на нее с некоторым испугом. Она была так последовательно непоследовательна, что это было почти гениально.

— Дорогая моя, о чем ты беспокоишься? По твоему собственному определению, здесь лежит не человек, а очередная машина мести. Кого волнует ее паршивое кровообращение?

— Черт бы вас побрал, Мэттью Хелм... Она свирепо взглянула на меня, развернулась и зашагала к белому седану. Длинные волосы парика и короткие твердые складки платья возмущенно подпрыгивали в такт походке. Дверь машины хлопнула, и мотор взревел. Я без особых трудностей справился со старым грузовиком. Полчаса спустя мы были на безопасном расстоянии от форт Адамса и его дородного шерифа. Я обошел грузовик, открыл заднюю дверь и увидел, что глаза моего пассажира открыты. Взяв под руку подошедшую Марту, я отвел ее в сторону, где старик не мог нас видеть и слышать.

— Есть два способа, — сказал я. — Может быть, мне удастся разговорить его обманом. Второй путь — заставить его быть откровенным при помощи силы. Первое зависит от тебя.

— Что вы имеете в виду?

— Если ты не подыграешь во лжи, которую я собираюсь сказать ему, мне придется быть жестоким. Выбирай. Помогай или смотри на инквизиторские методы в действии. Я большой мастер выворачивать руки и выдергивать ногти, хотя и нескромно говорить так о самом себе.

— Ну хорошо, — нехотя согласилась она. — Хорошо, Мэтт, я подыграю как могу.

Я подошел к машине, развязал мистера Холлинсхэда и вынул кляп изо рта. Прошло немного времени, прежде чем речь и кровообращение пожилого джентльмена восстановились, но, как только ему удалось сесть, он тут же засек место, где лежала винтовка.

Я увидел, как он метнул быстрый взгляд в этом направлении, полез в карман, достал пригоршню патронов “саваж” калибра 0, 300 и показал ему. Он слегка кивнул и больше не обращал на винтовку внимания. На лбу у него выступала испарина — по мере того, как восстанавливалось кровообращение. Наконец он облизал губы и заговорил:

— Помоги мне встать, сынок. — В его глазах появилась легкая усмешка, когда я заколебался. — В чем дело, ты опасаешься дряхлого старика, стоящего на краю могилы?

— Дряхлого старика! Проклятье, вы забыли, дедуля, что мы немного поборолись. В результате у меня появился большой синяк.

— Ты действительно хорошо налетел на меня, — сказал Холлинсхэд. — И зажал каким-то особым борцовским захватом. Как тебя зовут, сынок?

— Янссен, — ответил я. — Андрее Янссен. Марта слегка вздрогнула, но я не думаю, чтобы старик это заметил, — все его внимание было сосредоточено на мне.

— Янссен, а? — Холлинсхэд сплюнул. — Что ж, все правильно. Ты живешь в Вашингтоне, не так ли? Мне приходило в голову связаться с тобой, но Индиана была больше по дороге, а я направлялся на Запад. Индиана и человек по имени Роджер Любук, если его можно назвать человеком.

— А что не так с Роджером Дюбуком?

— Что может быть не так с бледнолицым городским слюнтяем, которому стыдно и неудобно оттого, что полиция ухлопала его мальчика? Обрати внимание — он не убит горем и не разъярен, а просто боится, что подумают его городские соседи. Он не собирается что-либо делать. Я сказал ему, когда мы ехали вместе: если констебль не может ничего сделать с ребенком, бросающим камни, кроме как застрелить его, мы вышибем этого быка к чертовой матери и поставим нового констебля, который знает свое дело. Городскому было все равно. Он чуть было не заложил меня полиции, да... я отговорил его.

Я усмехнулся:

— И как же вы отговорили его, мистер Холлинсхэд? Старый джентльмен тонко улыбнулся. Это трудно было назвать милой улыбкой.

— А что? Я сказал ему — на сколько бы они ни упрятали меня в тюрьму, я проживу достаточно долго, чтобы выйти и пристрелить предателя. Его нетрудно было напугать.

— Я думаю.

— Это заставило меня отнестись с подозрением и к тебе, сынок, ты ведь тоже городской. Может быть, я ошибся. Приехав сюда, я скоро понял — кто-то еще занимается тем же, что хотел сделать я. Это ты?

— Да, — солгал я. Холлинсхэд медленно кивнул:

— Ну, я не могу сказать, что мне нравятся эти заморские штучки типа удавок и прочего. Винтовка для Холлинсхэдов и Баскомбов — вполне пригодная вещь. Но, может быть, я становлюсь слишком занудным. В любом случае, мне кажется, сынок, ты взял свое. Почему бы теперь тебе не вернуться домой и не оставить этого подонка, убивающего детей, мне? Я позабочусь о нем за нас обоих.

— Как? — спросил я. — С расстояния в полмили вы со своим “саважем” калибра 0,300 не сделаете ничего, чем бы вы его ни зарядили. Притом на вашей старушке нет даже оптического прицела.

— День, когда я навешу на хорошую винтовку кучу стекляшек, будет последним днем моей жизни. Подай мне, пожалуйста, руку. Мои старые ноги уже не те, что были, да и ты не очень им помог... Ox... — Он постоял, осторожно переступая с ноги на ногу. Потом заговорил, как будто не было паузы: — Я не собирался шлепнуть его с этой горы, сынок. Есть другие места... Мальчик не вернулся из школы. Знаешь что-нибудь об этом?

— Возможно, — в этот раз я солгал не полностью.

— Старшая дочь вышла замуж и переехала. Младшая ездит на этой иностранной голубой машинке в школу. Шериф получил немного денег, продав землю под застройку, и, кажется, первое, что он сделал, — купил каждому по новой машине. Мальчику около десяти лет. Он ездит на школьном автобусе. Обычно он дома около четырех. Но сегодня он не вылез на углу вместе с другими пацанами. Женщина помахала шоферу, чтобы он остановился, и о чем-то с ним поговорила. Потом она вбежала в дом. Через десять минут галопом прискакал шериф и тут же наскочил на меня. Я не знаю, Янссен, насколько мне нравится идея использовать малышей, если вы собираетесь это сделать. — Я ничего не ответил. Холлинсхэд пожал своими худыми плечами, прекращая обсуждение этого вопроса, и посмотрел в сторону Марты. — Кто она?

— Неважно, — ответил я. — Вам не надо знать, кто она. И не читайте мне нотаций, папаша. Моя дочь мертва и ваш сын...

— Внук. Последний мужчина в роду Холлинсхэдов, если для тебя это что-нибудь значит. Иногда мне кажется, в наши дни уже никто не знает, что такое родственные чувства.

— Я знаю.

Говоря это, я чувствовал себя гнусным обманщиком. Чем больше я говорил со стариком, тем меньше мне хотелось врать ему, но симпатии и антипатии совершенно не относятся к делу, на что не преминул бы указать Мак.

— Думаю, ты знаешь, — сказал Холлинсхэд. — Мой сын — нет. Точно так же, как Дюбук. Мой сын был воспитан правильно. Он знает, что если спустить им это... — Старик глубоко вздохнул. — Нельзя спустить им этого, ни за что нельзя. Есть вещи, которые ни один мужчина не должен прощать — например, если его малыша застрелят неизвестно за что. Когда они переступают все границы, они должны умереть, пусть даже у них красивая голубая форма, белые штаны или особые бляхи. Но мой сын... у него хорошая работа в городе и маленькая жена с мышиной мордашкой. Он не собирается что-либо делать. В точности как тот Дюбук — он думает о своих соседях, а не о своем мертвом мальчике. Вот я и пришел вместо него. Кое-кто должен умереть за то, что пролил кровь последнего из Холлинсхэдов. И по праву его должен убить Холлинсхэд. Я спросил:

— Если вы настроены это сделать сами, мистер Холлинсхэд, почему вы вообще обратились к Дюбуку? Старик поколебался.

— Что ж, сынок, я скажу тебе. Когда я сказал тому человеку, как долго собираюсь прожить, если он заложит меня полиции, я отчасти блефовал. Дело в том, что мне, как говорит доктор, не так уж много и осталось. Я сказал бы спасибо, если бы ты вернул мне те маленькие таблетки, которые взял из кармана моей рубашки. Не могу сказать, когда они могут мне понадобиться.

— Возьмите их. Они в грузовике, — ответил я. Никто из нас не двинулся с места. — Когда мы боролись, я бы не сказал, что у вас больное сердце.

Он криво улыбнулся.

— Когда ты прыгнул, я не думал о своем сердце. Во всяком случае, путешествие сюда досталось мне тяжело, и я не был до конца уверен, что буду в состоянии сделать дело. Вот почему я хотел, чтобы вместе со мной был кто-нибудь еще для страховки. Но сейчас я чувствую, что сделаю это, Янссен. И был бы тебе очень обязан, если бы ты оставил это дело мне. — Холлинсхэд некоторое время внимательно рассматривал меня. — Говорю тебе, давай договоримся. Дай мне разобраться с этим шерифом, и я... у тебя есть с собой одна из тех удавок? Или провод и штуки, из которых ты ее сделал?

— Может быть, — сказал я, избегая прямой лжи.

— Тогда просто брось все это в мой грузовик. Когда они меня схватят — с моим сердцем я вряд ли смогу бежать слишком быстро, — я скажу, что это я позаботился о всех троих, а ты останешься чистым и свободным. Это достаточно справедливо, разве не так?

— Мне надо будет это обдумать. Сначала я принесу вам таблетки.

Я подошел к грузовику и сделал вид, что полез внутрь, хотя маленькая пластиковая бутылочка была у меня в кармане. Я хотел достать еще кое-что, но мне надо было повернуться к нему спиной, чтобы сделать это незаметно. Затем я вернулся, протягивая ему бутылочку с таблетками. Мне удалось уронить ее прежде, чем он успел ее взять. Когда он наклонился, я воткнул ему в шею иглу шприца и поддержал под руки, чтобы, падая, он не расшибся.

— Подними бутылочку и положи ему в карман, чтобы она была под рукой, — приказал я, еще поддерживая бесчувственное тело. Марта не двинулась с места. Она стояла, глядя на меня большими осуждающими глазами. — Ох, ради бога, это только снотворное! Через четыре часа старик проснется бодрым и отдохнувшим. А сейчас, пожалуйста, подними таблетки.

 

Глава 15

Мне не хотелось возвращаться к прежней группе деревьев. Не стоит пользоваться одним и тем же укрытием дважды. Однако Оклахома — не совсем джунгли, и я не видел поблизости другого места, где можно было бы укрыть две машины.

Оставив Марту присматривать за нашим спящим пленником, я со своим биноклем пробрался на возвышенность. Добираясь до гребня, я немного пораскинул мозгами. Оставив дом без наблюдения, я мог сорвать все дело, по крайней мере в части, касающейся Карла. Если бы мой охваченный жаждой мести коллега действовал быстро, он уже успел бы назначить встречу. Если это случилось, у меня не было ни малейшего шанса перехватить шерифа.

Однако служебная машина Раллингтона все еще стояла во дворе рядом с новым “фольксвагеном” и “кадиллаком”. Там был еще грузовик-пикап, предположительно принадлежащий выкурившему слишком много сигарет часовому, и служебная машина с радиоантенной и мигалкой. Двое мужчин, развалясь, сидели в тени на террасе дома. Немного погода я заметил еще одного, который шатался около сарая. В доме за закрытыми шторами горел свет.

Пока я внимательно наблюдал в свой старый ночной бинокль, который достался мне на другом континенте в другой войне (если то, в чем я сейчас участвовал, можно квалифицировать как войну), шериф вышел из дома с двумя мужчинами в больших шляпах, с пистолетами и значками полицейских. Он проводил их до машины, задержал для каких-то последних инструкций и отпустил. В сумерках я хорошо рассмотрел его: коренастый, лысеющий человек, отягченный заботами. Потом он повернулся и, перекинувшись несколькими словами с типами, сидевшими на террасе, исчез в доме.

Как бы то ни было, он все еще был здесь. Что ж, я всерьез и не думал, что Карл позвонит ему так быстро. Он хочет заставить их поволноваться некоторое время, проверить все невероятные возможности: что мальчик выбрал этот день, чтобы убежать из дому; стал жертвой сбившего его и скрывавшегося водителя либо гомосексуального совратителя детей; что он попытался ползти за кроликом по канализационной трубе и застрял на полпути. Он хочет, чтобы они вообразили самое худшее, что могло случиться. Тогда звонок телефона будет для них облегчением.

Я совершил небольшую разведывательную экспедицию примерно на полмили влево вдоль горы и нашел лучшее место для наблюдения — лучшее в том смысле, что оно было ближе к дороге. Оттуда я уже не мог хорошо видеть дом и двор, но у меня все же была возможность засекать каждого, кто въезжает или выезжает оттуда. Если бы появилась машина и повернула в моем направлении, у меня был бы небольшой резерв времени.

Двигайся она в другом направлении, я почти сразу потерял бы ее из виду, но та дорога вела в Форт Адаме. У меня было предчувствие, что Карл захочет действовать на открытом пространстве. От дома Раллингтона местность намного больше просматривалась на восток, чем на запад. Шансов на то, что шериф поедет в мою сторону (если поедет), было значительно больше половины.

Покидать такое прекрасное место для наблюдений не хотелось, но надо было еще кое-что сделать. Я выскользнул из кустарника и поспешил к машинам.

Марта была возбуждена и раздражена. Она потребовала отчета о причинах задержки и настояла на том, чтобы я осмотрел старика. Она сказала, что он кик-то странно дышит. По моему мнению, он дышал, как и должен дышать пожилой человек под наркозом. Но это ее не успокоило. Марта явно подозревала, что я задумал нечто зловещее и жестокое, и она была совершенно права. Однако она не подозревала, что своим присутствием помогла мне принять решение, к которому я пытался прийти с тех пор, как понял, какой оборот принимают дела.

— До свидания, Борден. Она резко повернула голову:

— Что?

— Пока, — ответил я. — Начиная с этого момента в операции участвует только один человек. Бери “шевроле”, поезжай в Амарилло и верни его в пункт проката. Ожидай меня в мотеле, где мы оставили универсал и лодку. Если завтра в контрольное время я не появлюсь, действуй по своему плану, но на твоем месте я бы попытался добраться до Флориды и связаться с тем джентльменом, который должен вывести на твоего отца. Прист, конгрессмен Генри Прист, Робало Айленд, помнишь? Вот ключи от универсала и лодки, если они тебе понадобятся.

Она неохотно взяла ключи:

— Но я не понимаю, что вы собираетесь делать? Может, я могу помочь?

Она говорила искренне. Естественно, мне приходила в голову мысль использовать ее. Это была соблазнительная идея. При ее привлекательности она была бы хорошей приманкой. Даже преданный слуга закона с серьезными личными проблемами остановил бы для нее машину. Однако с присущими ей предубеждениями и принципами было исключено, чтобы она смогла успешно проделать то, что я задумал: скажем, остановить машину Раллингтона и отвлекать его внимание, пока я не прыгну на него.

— Помочь? — сказал я презрительно. — Как, черт возьми, ты можешь помочь? В этом деле трудно найти применение бесхарактерным людям, Борден... Дай-ка я достану кое-что из своей сумки до того, как ты в ярости унесешься...

Минуту или две спустя я увидел, как огни взятой напрокат машины, несущейся с бешеной скоростью, исчезли за поворотом маленькой проселочной дороги. Я надеялся, что она немного сбросит газ прежде, чем расшибется или ее арестует полиция. Но в каком-то смысле чем дольше она будет злиться — тем лучше. Пока она психовала, вероятность того, что она придумает какой-нибудь новый финт, была меньше.

Я посмотрел на вещицу в своей руке и сунул ее в карман, возвращаясь на возвышенность. Обычно мы не носим при себе удостоверений или значков спецслужб, но иногда бывают случаи, когда могут пригодиться какие-нибудь официальные документы. Для этих редких случаев Мак снабдил нас очень внушительными удостоверениями в кожаных футлярах. Такими же внушительными, как у ребят из ФБР или министерства финансов. В моем дипломате было специальное отделение, где я прятал свое удостоверение — на случай, если залезет какой-нибудь чересчур любознательный парень, которому не надо знать, кто я.

Добравшись до вершины, я первым делом проверил, не изменилось ли что на ферме. Все оставалось по-прежнему. По крайней мере, в этом отношении счастье решительно было на моей стороне. Карл любезно дал мне время для обустройства, и я не чувствовал себя вправе возмущаться последовавшим затем продолжительным ожиданием. Во всяком случае, ночь была теплой и приятной, кровососущие насекомые не досаждали, и я использовал перерыв, чтобы попробовать понять ход его мыслей.

Пока я полз к своему покрытому кустарником укрытию вблизи дороги, я решил, что он, конечно, потребует денег. Нельзя просить человека поехать на верную смерть просто так, даже во имя его собственного ребенка. Ему надо оставить какую-то надежду. Вы ему, конечно, говорите, что убили этих двух полицейских, чтобы показать, что не шутите. Но теперь с этим покончено. Сейчас вы хотите получить компенсацию — скажем, десять тысяч долларов, которые должны быть доставлены лично; безопасность гарантируется, если все инструкции будут выполнены буквально.

Раллингтон, если он не дурак, не поверит этому. Как опытный полицейский, он в душе понимает, что преследующему его убийце нужны не деньги. Но деловое требование выкупа дает приемлемый предлог для его жены и его самого. Трудно хладнокровно выступать в роли героя-самоубийцы — хотя бы потому, что это заставляет отчасти чувствовать себя идиотом. Я думаю, мне следовало бы посочувствовать бедняге, чей сын был в опасности, и его несчастной жене, которая страдает сейчас в этом жалком деревянном домишке с блестящими новыми машинами во дворе. Но сочувствие относится к тем эмоциям, которые приходится контролировать в нашем деле, вместе с симпатиями и антипатиями...

Сначала это были просто огни фар — одна пара из дюжины или около того, которые появлялись со стороны города и проезжали подо мной. Только эти не проехали. Я увидел, как они приблизились к дому Раллингтона. Потом машина остановилась, что на время озадачило меня. Спустя некоторое время со стороны дома шерифа появилась другая пара огней и повернула в сторону города.

Глядя в ночной бинокль, я узнал голубой грузовик. Казалось, что его кабина набита людьми. На единственное сиденье уселись по крайней мере три, а может быть, и четыре человека. Я заинтересовался, куда это шериф мог их послать? Потом до меня дошло, что он наконец получил инструкции: шаг первый, в качестве жеста доброй воли, — отослать подальше охранников и полицейских.

Через открытые ворота въехал неизвестный автомобиль — большой, солидный седан. Такой мог бы принадлежать банкиру. Шаг второй: достать деньги в мелких не новых купюрах. Вопрос сейчас заключался в том, будет ли второй звонок — убедиться, что деньги фактически прибыли, или шериф уже получил указания относительно шага третьего: проследовать одному и без оружия в...

Он появился так внезапно, что я едва не упустил его. Если бы он ехал от меня, мне бы ни за что не удалось совершить задуманное. Как только я увидел, что белый автомобиль с мигалкой на крыше задним ходом съезжает с дорожки, я бросился вниз по склону. К тому времени, когда он развернулся в моем направлении и преодолел разделяющее нас расстояние, я успел спуститься вниз с холма, пролезть под оградой и перебраться через ров. Я прыгнул наперерез, прямо в свет фар, размахивая руками. Взвизгнули тормоза, и машина встала как вкопанная.

Окно было открыто, и я услышал его проклятье:

— Кто, черт побери...

Я сунул ему через окно свое шикарное удостоверение.

— Федеральное правительство, — сказал я. Это практически ничего не означало, но звучало важно. Он оттолкнул мою руку.

— Идите к черту! — рявкнул он. — Я занят! Приходите утром в офис. — Потом, начав трогаться, он передумал и еще раз ударил по тормозам. — Хорошо. Может быть... Залезайте, но быстро!

 

Глава 16

Никто из нас не произнес ни слова в течение одной или двух минут. Отдышавшись, я порадовался, что решил идти напрямик вместо того, чтобы затевать хитрые игры с приманками в виде хорошеньких девушек. Все случилось настолько быстро, что Марта не успела бы среагировать. Кроме того, сейчас я мог разговаривать с ним как один государственный служащий с другим.

Я обратил внимание, что он надел свою большую шляпу, но не захватил револьвера. Насколько я мог рассмотреть в темноте, оружия в машине вообще не было.

— Как вас зовут, мистер Федеральное правительство? В его голосе было меньше “кукурузного” акцента, чем я ожидал от полицейского из Оклахомы. Это напомнило мне, что нельзя заранее относить человека к какому-то типу. Я сказал:

— Что же, не Янссен, если вы так подумали. Возможно, было ошибкой давать ему сведения, которыми он не располагал, но я делал ставку на то, что он не терял времени зря и уже определил имена наиболее вероятных подозреваемых. Очевидно, так оно и было. Имя Карла не вызвало у него удивления. Он только коротко засмеялся.

— Только сейчас мне пришло в голову, что этот подонок-убийца мог приказать мне встретиться с ним в Бадвиле только ради того, чтобы проверить, не веду ли я двойную игру, и перехватить меня прямо на дороге, где я его не буду ожидать.

— Бадвил, — произнес я, стараясь выглядеть равнодушным. Мой расчет полностью оправдался. Информация, которую я позволил себе выдать, принесла другую необходимую информацию, за которую я заплатил бы намного дороже. — Бадвил? Где это?

У шерифа был такой вид, будто он сожалеет, что у него вылетело это название. Потом он пожал плечами.

— Черт, Бадвил есть на любой дорожной карте. Тридцать миль на восток. Только магазин и бензозаправка на обочине шоссе. Но я не скажу вам, мистер государственный служащий, где в Бадвиле.

— Судя по вашему описанию, выбор не велик.

— Все должно быть исполнено строго определенным образом. По-другому никак не выйдет. Так сказал голос по телефону.

— Конечно.

— И если вас зовут не Янссен, вы для меня бесполезны. Если вы так много знаете, то должны знать, что у него мой мальчик, Рики. Вы абсолютно ничего не сможете сделать, и я не хочу, чтобы вы даже пытались!

— Рики? — переспросил я. — Эрик?

— Правильно. А что?

— Ничего. — Я не суеверен, не сентиментален, и тот факт, что имя пропавшего мальчика такое же, как и мой псевдоним, ничего не значит, напомнил я себе. — Кстати об именах, как вы вычислили Янссена?

— Было три очевидных кандидата. Двоих можно было проверить при помощи местных властей. Они находились там, где и должны были находиться в то время, когда двое хороших ребят умерли с проводом вокруг шеи. Третий — загадочная личность из Вашингтона на государственной службе. Судя по всему, много путешествует. Никто не смог определить, в чем заключается его работа. Как ни пытались, упирались в стену секретности. Этого человека на месте не было. Андрес Янссен, — Раллингтон взглянул на меня, — один из ваших?

Я кивнул:

— Один из наших. И хотим его вернуть.

— Подите к черту, мистер. Он — убийца, похититель детей и, вероятно, маньяк. Правосудие по отношению к нему должно свершиться.

— Вы направляетесь, чтобы вступить в сделку с этим убийцей и маньяком?

— Он не оставил мне выбора. Сказал, что, если я не приеду, по почте начнут приходить пальцы, уши и... другое. Но как только я получу Рики назад... — Он вцепился в баранку. — Если я когда-нибудь достану этого сукина сына...

Я засмеялся. Он обернулся ко мне, испуганный и взбешенный. Я принял высокомерный и снисходительный тон:

— Прекратите мелодраму, шериф. Успокойтесь. Что касается Янссена, мы не слишком обеспокоены его личной судьбой — незаменимых нет. Но мы не хотим, чтобы вы устроили публичный спектакль из суда над ним. Этого мы позволить не можем.

Раллингтон глубоко и судорожно вздохнул:

— Если этот подонок ваш, то вам следовало держать его в клетке.

— Дерьмо, — процедил я. — Не указывайте нам, что мы должны или не должны делать. Иначе нам придется указать вам, шериф, что не следовало бы убивать детишек. Иногда это может привести родителей в ярость.

Он еще раз взглянул на меня. Начал что-то горячо возражать, но умолк. Из этого я кое-что понял. Его самого не приводило в восторг это дело в студенческом городке, из чего следовало, что, как большая шишка из Вашингтона, я могу немного нажать на него, ничем не рискуя.

После паузы Раллингтон сказал бесстрастным голосом:

— Убийство дочери Янссена было несчастным случаем.

— Конечно, — ответил я. — Несчастным случаем. Вы со своими ребятами сделали две дюжины выстрелов по толпе с расстояния менее пятидесяти ярдов, если не врут газетные отчеты. В результате этой пальбы, у вас одно попадание “в яблочко” — в сына Дюбука с кирпичом в руке. Нескольких человек вы легко ранили и послали столько пуль наугад, что убили двух невинных наблюдателей на расстоянии семидесяти пяти и ста ярдов позади свалки. Теперь скажите, шериф, — это, черт подери, вы называете меткой стрельбой? Это не несчастный случай, это — настоящее преступление! — Я скорчил гримасу. — Янссен — профи. Он знает, что всякое бывает и людей порой убивают. Чего он не может перенести и отчего у него слегка поехала крыша — это то, что его дочь была без всякой причины застрелена компанией наделавших в штаны сопляков в форме. А местный суд потом похлопал их по спине — вместо того, чтобы отобрать оружие, значки полицейских и вытолкать под зад за профнепригодность.

Шериф едва опять не вспылил, но сдержался. Потом резко сказал:

— По-вашему, было бы лучше, если бы две дюжины пуль унесли два десятка жизней студентов? — Я вздохнул.

— Если это сарказм, шериф, то вы совершенно не понимаете, что я хочу сказать. Я пытаюсь объяснить вам точку зрения профессионала, точку зрения Янссена, точку зрения человека, знакомого с оружием. Конечно, это было бы лучше.

— У вас и вашего друга чертовски странный взгляд на вещи!

Мягко, но ядовито я объяснил:

— Если бы на каждую выпущенную пулю вы могли предъявить тело, это по меньшей мере доказало бы, что вы и ваши люди знали, что делали. Неважно, правое это было дело или нет. Это бы продемонстрировало, что вы не палили наобум, не думая и не заботясь о том, кого можете убить. И если бы вы выбирали цели как следует, Эмили Янссен осталась бы жива, как, впрочем, этот парень, Холлинсхэд. — Я отрицательно покачал головой. — Если ваш мальчик умрет сегодня вечером, у вас будет одно утешение, Раллингтон. Вы сможете утешиться знанием того, что он был убит, потому что у кого-то была причина убить его, а не просто оттого, что какой-то дорвавшийся до спускового крючка полицейский не захотел как следует прицелиться.

Последовала небольшая пауза. Машина неслась по темной дороге на приличной скорости.

— Вы очень агрессивны, мистер, — пробормотал наконец шериф.

— Вы первый начали. Это вы хотели, чтобы мы держали наших диких зверей в клетках. Я имею в виду, что вы сами из рук вон плохо управляетесь со своими. А теперь давайте прекратим обмениваться обвинениями и посмотрим, что можно сделать для возвращения этого людоеда в зоопарк. Сколько он запросил?

Повисла еще одна пауза, потом последовал неохотный ответ: пятьдесят тысяч. Я промолчал, и Раллингтон посчитал себя обязанным объяснить величину цифры:

— В прошлом году я продал большой кусок своей земли. Должно быть, Янссен узнал об этом.

— Ему плевать на ваши деньги. Одна тысяча или сто для него значат одно и то же — ничего. Вы это знаете.

Плечи этого коренастого человека под рубашкой цвета хаки почти незаметно дернулись. Когда он заговорил, голос звучал покорно.

— А что я, черт возьми, могу сделать, кроме как подыграть ему?

— Янссен убьет вас, — сказал я. — Все, что ему нужно, — ваша жизнь.

— Это уже пробовали сделать.

— Если вы припрятали небольшой пистолет в рукаве или нож под воротником рубашки, забудьте о них. Попытайтесь вспомнить, что имеете дело с профи, а не с каким-нибудь подростком, который разъезжает на украденной машине. — Раллингтон ничего не ответил и никак не выразил своих чувств. Он тоже отчасти был профи. — Предположим, я мог бы спасти ваши деньги, вашу жизнь и жизнь вашего сына. Плюс — дать вам ответ за убийства полицейских...

— Я полагал, что Янссен нужен вам самим.

— Я не сказал, что дам вам правильный ответ, шериф!

Мы опять помолчали. Я надеялся, что сделал все правильно, чтобы создать нужное впечатление — самонадеянного, беспощадного, неразборчивого в средствах правительственного агента, готового на все, чтобы защитить репутацию своего агентства. Если задуматься, это было не так далеко от истины.

Шериф Раллингтон заговорил слегка удивленным голосом:

— Так вы собираетесь подставить какого-то беднягу...

— Этого беднягу я нашел на холме напротив вашего дома с заряженной винтовкой. “Саваж” калибра 0, 300. У него есть мотив и возможность, что вам еще надо? Его имя — Холлинсхэд.

Я ничего не должен старику. Тот факт, что он мне немного понравился, совершенно ничего не значил. Я ничего не обещал этому колоритному старикану, абсолютно ничего.

— Вы — лгун, — сказал Раллингтон. Я глубоко вздохнул. У меня появилось желание разок ему врезать. Да, у меня было желание врезать кому-нибудь, но проблема состояла в том, что единственной логически оправданной целью был я сам.

— Пук-пук, — сымитировал я неприличный звук. Странно, но после всех тяжелых зарядов, которые я безрезультатно выпустил в. него, эта детская выходка подействовала на него как красная тряпка на быка. Он так даванул тормоза, что машина, казалось, сделает кувырок вперед.

— Слушай, ты, федеральный сукин сын... Я усмехнулся.

— Вы, полицейские, можете безнаказанно обозвать любого, но если кто-нибудь обругает вас, это считается уголовным преступлением. Чего вы ожидаете, называя человека лгуном, — поцелуев или цветов?

Через минуту машина опять тронулась.

— И тем не менее вы лжете, мистер, — наконец сказал Раллингтон более спокойно. — Или ошибаетесь. Я вам сказал, что проверил их всех. Арнольд Холлинсхэд работает на заправочной станции в Седжвиле, штат Кентукки. Он не пропустил ни одного дня за последние три недели. Он все еще на месте. Если бы он пропал, в мой офис сообщили бы.

— Арнольд. Это, должно быть, отец убитого мальчика. — Я пожал плечами. — Вы неплохо, но недостаточно глубоко поработали, шериф. Вы не проверили его деда, который не забыл, что такое кровная месть. Харви Баскомб Холлинсхэд, 72 лет, штат Кентукки.

Это поразило его больше, чем все предыдущее. Я увидел, что челюсти его сжались, как от удара.

— Иисус! — выдохнул он. — Бог мой, неужели весь мир сошел с ума? Неужели у каждого из этого отродья есть родственники, готовые на убийство? Теперь следует ожидать, что у этого бросавшего кирпичи придурка Дюбука объявится дядя или двоюродный брат, который начнет ползать по округе с ружьем, томагавком или другим идиотским оружием! — Он зло тряхнул головой. — Если бы они правильно воспитывали своих детей, в уважении к закону и порядку...

— Это вы скажите им, шериф. Я не знаю ничего относительно Дюбука, но я знаю Холлинсхэда. Он сделает из вас хорошего козла отпущения. Но стоит только ему оказаться в тюрьме, я вам гарантирую, что безумный душитель из Форт Адамса не нанесет больше ни одного удара. Вы будете героем.

— Где же вы держите этого старого простака? — Я состроил неподражаемую гримасу и ничего не ответил. — Черт возьми, я здесь представляю закон, мистер! Мне плевать, сколько значков государственного служащего у вас есть. Вы не смеете приезжать в мои земли... — Шериф просто пытался взять меня на испуг. Когда он понял это, его голос смолк. Но ненадолго. — Собственно говоря, я как следует не рассмотрел ваш знак. И вы не сказали своего имени.

Я передал ему свое роскошное удостоверение. Он включил освещение и внимательно изучил его, понизив скорость. Потом потянул мне обратно.

— Мэттью Л. Хелм, — произнес Раллингтон. — Что значит Л.? Впрочем, неважно. По телевизору в утренних сериалах я видел и более внушительные документы. — Он мог быть в этом прав. Я ответил: — Вы теряете время, шериф. Вы сказали — тридцать миль. Мы проехали девятнадцать. Хотите заключить сделку или не хотите? Если хотите, то лучше включите рацию и пошлите кого-нибудь, куда я вам скажу. Только сначала дайте слово, что будете сотрудничать.

Он колебался.

— Как вы рассчитываете схватить Янссена, не рискуя жизнью Рики?

— Либо вы даете мне возможность сделать все по-моему, либо делаете по-своему. Но это, безусловно, приведет к тому, что вы будете убиты. Ваш мальчик, может быть, тоже.

— Почему я должен вам доверять?

— Потому что Янссен мне нужнее, чем вам, причем так, чтобы за ним не было больше трупов.

Шериф в задумчивости нахмурился. Потом пожал плечами и потянулся к микрофону.

— Хорошо, договорились. Куда мне их послать? — Когда я назвал координаты, он скорчил кислую мину, как будто тот факт, что Холлинсхэд находится так близко от его дома, был насмешкой над ним. Возможно, это так и было. Он передал приказание другой машине и повесил микрофон. — О`кей. А что сейчас... — его голос замер. Он посмотрел в зеркало заднего вида.

— В чем дело?

— За нами хвост. Если это Янссен, то он видел нас вместе, и... Мой мальчик!

— Какая машина?

— Я не могу... Подождите-ка. — Мы прошли несколько поворотов. — Я точно не могу рассмотреть в темноте, но такое впечатление, что это белый “шевроле”-седан с женщиной за рулем.

Скорее всего, мне удалось сдержать эмоции, но про себя я подумал: “Глупая, настырная, сующаяся не в свои дела маленькая сука...”

— Все нормально, — постарался я взять беззаботный тон. — Это — одна из наших. Вы же не думали, что это все я проворачиваю в одиночку?

— Все же лучше избавиться от нее. Янссен сказал, что я должен прибыть один.

— Конечно, — ответил я. — Притормозите, я пойду назад и дам ей кое-какие инструкции. Черт, где на этой модели эти гении из Детройта спрятали ручку?

Раллингтон издал нетерпеливый возглас и потянулся к ручке, которая выглядела как пепельница. Игла через рукав рубашки прошла в предплечье. Я нажал поршень шприца.

 

Глава 17

Пока я вытаскивал бессознательное тело из-за руля и более-менее надежно закреплял его на переднем месте пассажира, сзади надвинулись огни фар, открылась дверца машины, и я услышал звук поспешно приближающихся шагов. Я даже не повернул головы. Негодующий женский голос резанул по барабанным перепонкам.

— Вы обещали! — Марта Борден была вне себя. — Вы дали слово, что сделаете все, чтобы спасти его жизнь!

— Он жив. Приложи стетоскоп к его груди, и ты услышишь, что сердце бьется как метроном. — Я пристроил шерифа поудобнее, закрыл дверь и обернулся. — Ты странная девушка, Борден. Ты печешься обо всем человечестве, но, по-моему, стремишься провести остаток дней, имея на совести смерть десятилетнего мальчика.

— Что вы хотите этим сказать?

— Карл поклялся стереть своего заложника с лица земли, если его инструкции не будут выполнены, — ответил я, имея в виду, помимо всего прочего, что Раллингтон прибудет на встречу один.

— Тогда что вы делаете...

— Я не в счет. Меня он знает. Он знает, что я не буду выполнять приказы провинциального шерифа. Если он увидит меня, то поймет, что это не план Раллингтона. Я здесь по собственной инициативе. Он может либо заговорить со мной, либо просто пристрелить, но ничего не сделает с ребенком, потому что какой в этом будет смысл? Впрочем, будущее Рики Раллингтона значит для меня очень мало — он не мой ребенок, и я не пекусь обо всем человечестве.

— Вы не должны так говорить!

— Я также не должен говорить этого Карлу. Я просто объясняю, почему могу приехать туда, не подвергая опасности жизнь мальчика. Но если появятся незнакомые машины с незнакомыми людьми — Карл же не знает тебя, — Раллингтона можно заподозрить в двойной игре. Потом он использует свою петлю из провода для сына, если решит, что не сможет добраться до папочки. А по окончании всего просто испарится, чтобы никогда больше не появиться в Оклахоме.

Марту пробрала дрожь. Потом она проницательно взглянула на меня:

— Откуда вы всегда точно знаете, что думает и чувствует Карл?

— Я просто представляю, что буду думать и делать на его месте, вот и все. Она облизала губы:

— Но тогда вы такой же ненормальный, как и он!

— Давай надеяться на это. Если я не совсем такой, некоторые умрут сегодня ночью. Может быть, даже мы. — Я холодно посмотрел на нее в свете фар “шевроле”. — Я не могу тебе доверять, да? Что бы я ни говорил, до тебя не доходит. Ты все еще думаешь, что это любительская ночная прогулка по прерии?

— Проблема в том, мистер Хелм, что это я не могу доверять вам! Вы использовали меня, чтобы попасть сюда. Я взяла машину напрокат, я ее вела. И теперь должна была убедиться, что не стала соучастницей убийства, разве нет?

— Между прочим, в моем маленьком шприце еще кое-что осталось. — Я усмехнулся, когда Марта сделала шаг назад. — Расслабься. Я не могу оставить тебя здесь, на обочине дороги, не зная, кто тебя может найти. Да и времени спрятать тебя как следует нет, так что... О`кей.

— Что о`кей?

— Сыграем в открытую, понимаешь — в открытую. Не пытайся умничать. Садись в машину и поезжай за мной, но в этот раз не старайся быть невидимой. Я хочу, чтобы ты всю дорогу сидела у меня “на колесе”. Не отставай больше, чем на две длины машины, — ни при каких обстоятельствах. Не выключай фар. Когда я остановлюсь, подъезжай и останавливайся рядом, как будто у тебя есть официальное приглашение на торжество. Все откровенно и открыто, а не трусливо и скрытно. Я надеюсь, ты меня понимаешь?

— Не совсем, Мэтт. Как вы собираетесь взять его таким образом?

— Парня вроде Карла нельзя взять, лапуля. Не надо даже пытаться, если не хочешь, чтобы пролилось много крови, может быть, даже твоей собственной. Все. Поехали.

Бадвил оказался по крайней мере наполовину больше, чем это следовало из описаний шерифа. Помимо заправочной станции и двухэтажного универмага (темных в этот час), в четверти мили на восток от дороги стоял большой амбар или сарай. Открытые ворота были украшены колючей проволокой. Было ли это место предназначено для встречи или нет, но оно как нельзя лучше подходило для моего плана.

Шериф сказал, что приближаться надо особым образом, но я об этом не беспокоился. Все представление должно было пройти несколько не так, как спланировал Карл. Играя не по правилам, я рассчитывал на то, что он не любитель, который может сорваться с предохранителя. Конечно, оставалась вероятность, что Карл свихнулся, размышляя о своей мертвой дочери, и это могло осложнить ситуацию. Он никогда не был особенно уравновешенным типом — как, впрочем, и все мы.

Я вел машину по разбитой колее к амбару, украшенному огромным выцветшим плакатом, рекламировавшим какой-то сорт жевательного табака. Вторая машина шла следом. За большим зданием я развернулся и остановился среди сорняков, направив свет фар на видавшую виды дверь. Марта остановилась рядом. Она вышла, и я услышал вздох досады.

— Проклятье!

— Что случилось?

— Я порвала совершенно новые колготки об эти чертовы сорняки.

— Бог ты мой, это ужасно! Целых два доллара девяносто девять центов полетело к чертям! Может быть, лучше вернуться домой и дать мальчику умереть, чем приносить такие ужасные жертвы?

— Не очень смешно, — сказала она подавленно. — Где он, как вы думаете?

— Карл? Не беспокойся о Карле. Он где-то здесь. — Я вытаскивал Раллингтона из машины, когда она подошла. — Хватай его за ноги.

— Куда?

— Напротив двери амбара, прямо в свет фар, чтобы Карл мог видеть, какой подарок мы привезли... Так, хорошо... Аккуратно опусти его и внимательнее смотри под ноги, если не хочешь потом счищать навоз с туфель.

Марта сделала шаг в сторону и осуждающе посмотрела на меня.

— Вы собираетесь отдать его Карлу! Но вы обещали...

— Дорогая, — сказал я устало. — Я не знаю, почему трачу время на разговоры с тобой. Ты просто никогда не слушаешь. Разумеется, я собираюсь отдать его Карлу. Я собираюсь отдать Карлу всех нас, да, именно так... Что это? Нет — там, у машины?

Я картинно замер, глядя за спину девушки. Марта обернулась, и я нанес ей короткий, аккуратный удар прямо в подбородок. Правда, такие действия хороши только на киноэкране. В жизни они могут привести к сломанным челюстям и зубам, не говоря уже о сбитых суставах пальцев. В данном случае, однако, все прошло благополучно. Я не очень сильно повредил руку да и Марте не причинил особого ущерба. Опустив тело рядом с лежащим без сознания шерифом, я скромно оправил платье, покачал головой, глядя на спустившуюся петлю на чулке, и выпрямился в лучах двух пар фар. Демонстративно я достал свой “спэшэл” калибра 0, 38 и аккуратно положил на грудь шерифа. Вытащив складной нож, который я ношу с собой (Карл должен помнить это), я присоединил его к пистолету.

Потом я сел рядом с дверью амбара на безопасном расстоянии от шерифа и оружия, лицом к слепящим огням, положив руки на колени, и замер в ожидании.

— Эрик, ты меня слышишь? — спустя некоторое время раздался шепот справа, от угла амбара.

— Слышу, Карл.

— Почему бы мне сейчас не застрелить тебя? Я предупредил Мака, когда заявил о своей отставке, что случится, если он пошлет кого-нибудь за мной.

— Нет, ты этого не сделал.

— Слушай, я сказал ему прямо.

— Ты сказал кому-то, но не Маку, — прервал я его. — Ты разговаривал с имитатором, предателем, работающим на парня по имени Леонард. Этот джентльмен взял под контроль все тайные операции с какими-то зловещими целями, которые еще предстоит определить. Страна летит к черту, учреждение, в котором ты проработал большую часть жизни, уничтожается, его руководитель скрывается, если еще не убит, а сверхсекретный агент Карл крадется по Оклахоме с дурацкой петлей из провода, изображая Безумного Мстителя! Какая глупость! Почему бы тебе не повзрослеть и не стать для разнообразия большим мальчиком вместо того, чтобы хандрить и рыдать из-за поломки такой красивой куколки.

Воцарилась долгая напряженная тишина.

— Ты ужасно рискуешь, Эрик.

— Мне приходится иметь дело с ужасными людьми.

— Ты на самом деле думаешь, что я поверю, что парень, с которым я говорил, был не Мак?

— Он не говорил тебе “сконтактироваться” с ним, если ты изменишь свое решение? Говорил, что дела “в настоящее время” в очень критическом состоянии и он желал бы, чтобы ты передумал? Черт, ты вообще-то слушал его? Или ты слушал, как истекает кровью твое паршивое разбитое сердце?

— Эрик, пошел ты...

— Я говорил людям, что ты профи, — презрительно усмехнулся я. — Никакой ты, к черту, не профи, Карл. Ты просто мягкотелый сентиментальный слюнтяй, который позволяет, чтобы его работа и его страна пошли псу под хвост — точнее, суке по имени Лав — в то время, как он приносит пачку глупых деревенских полицейских в жертву памяти своего священного отпрыска. Скажи мне, сколько, по-твоему, мертвецов хотела бы видеть Эмили на своей могиле?

Последовала еще одна долгая пауза.

— Лав? — спросил Карл. Это было равносильно взятию веса, рассеиванию туч. Я понял, что он мой. — Лав? Элен Лав, сенаторша из Вайоминга? Какое она имеет отношение к...

— Какая, черт возьми, тебе разница? — Сегодня вечером я был действительно агрессивен по отношению почти ко всем. Но это срабатывало. — Какая тебе разница? Ты же у нас Возмездие Инкорпорейтед. Отмщение Лимитед. Ты карающий меч, петля Немезиды.

Давай, давай. Вот жертва номер три, готовая и ожидающая тебя. Доставай свою проклятую струну от пианино. Я слышал, ты неплохо это делаешь. Ты почти начисто оторвал голову одному парню. Продемонстрируй нам свое искусство. Карл. Я всегда хотел увидеть душителя высшего класса в действии...

Марта рядом со мной зашевелилась. Я схватил ее за запястья и впился ногтями в кожу, чтобы заставить замолчать. Я услышал, как Карл подходит. Его фигура заслонила сияние фар. В руках у него что-то было. Он прошел мимо нас и остановился над бессознательным телом Раллингтона.

— Что ты ему дал?

— Ты знаешь что, — ответил я. — Он придет в себя через четыре часа — вернее, через три с половиной. Беспокоиться не о чем. У тебя есть время.

— Заткнись!

Мы опять надолго замолчали. Затем я услышал странный негромкий сдавленный вздох или всхлип и шуршащий звук. Карл бросил удавку на колени шерифа.

Потом постоял некоторое время, глядя вниз, и, не говоря ни слова, зашагал прочь. Марта пошевелилась, но я еще раз сжал ее запястья, и мы остались сидеть в ожидании. Он вернулся, неся что-то массивное и, судя по его походке, довольно тяжелое. Это был ребенок, связанный и с кляпом во рту.

— О`кей, мальчик!

— Да... — помедлив, Карл обратился к ребенку. — Тебе придется немного подождать. Твой папаша спит. Когда он проснется, то развяжет тебя, и вы оба сможете вернуться домой. Не пытайся освободиться сам. Ты не сможешь, только сильно поцарапаешься... Эрик!

— Я здесь.

— Возьми свои игрушки, если они тебе нужны. Пошли куда-нибудь, поговорим.

 

Глава 18

Карл присоединился к нам в Амарилло, задержавшись в дороге достаточно надолго, чтобы я начал беспокоиться, не передумал ли он вообще приезжать. Без сомнения, именно это он и намеревался сделать.

Однако наконец он приехал, размягченный и без извинений. До рассвета мы обсуждали, как действовать дальше. К этому времени девушка спала, свернувшись в клубок, на кровати у стены, а комната была пропитана дымом от сигар и засыпана пустыми бутылками от пива — Янссен уничтожил все, что я привез из Мексики в холодильнике лодки. Это меня не беспокоило. В отношении пива Карл был бездонной бочкой, чего нельзя было сказать обо мне.

— Еще что-нибудь тебе надо знать? — спросил я, когда мы наконец закончили и направились к двери.

— Смеешься? Конечно, есть еще миллион вещей, которые мне надо знать. Только ты не можешь мне сказать. — Он скорчил гримасу, взглянул на размочаленный огрызок своей последней сигары и раздавил его в пепельнице, стоявшей на маленьком столике около двери. — Но я запомнил имена, оба списка и дату. И то, что все должно носить благопристойный и случайный характер. Эрик, ты заметил кое-что в этих списках?

Я бросил через плечо якобы многозначительный взгляд на спящую девушку и произнес:

— Не загораживай проход и дай мне выйти вдохнуть свежего воздуха. — Я прошел мимо него и вышел из комнаты в теплый свет нового дня. Когда он, закрыв за собой дверь, присоединился ко мне, я сказал: — Мне, как, впрочем, и тебе, платят за то, что мы замечаем в списках разные интересные вещи. Но это отнюдь не означает, что мы можем говорить о замеченном перед Томом, Диком, Гарри или Мартой. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Она крепко спит. Как бы то ни было, я полагал, что она его дочь. — Карл внимательно посмотрел на меня. — Может быть, мне в конце концов следовало бы узнать еще что-нибудь.

Я бросил на него взгляд: высокий мужчина, здоровый, в джинсах и яркой спортивной рубахе, из разреза которой выглядывала довольно волосатая грудь. Так получается, что мужчины тоже стали увлекаться демонстрациями груди, — я думаю, идет стирание граней между полами. Он был на пару дюймов ниже меня, но значительно крепче. На длинном лице с квадратным подбородком в раннем утреннем свете была заметна довольно густая щетина. Волосы были желтого цвета, вьющиеся, а глаза такие ярко-синие, что было почти больно в них смотреть.

— Благонадежность по наследству не передается. — Я небрежно повел плечами. — Даже Мак это вполне сознает. Он передал, что вся числовая информация, полученная через девушку, должна на всякий случай браться с поправочным коэффициентом минус два. Код — двойное отрицание. Уловил?

Голубые глаза пристально смотрели на меня:

— Уловил. Выбросить два. Лорна знает? Естественно, я бы не сказал ему о той части операции, за которую отвечал кто-то другой. Но я знал слишком много сложных дел, провалившихся из-за того, что какой-нибудь грядущий лидер, помешанный на безопасности, не доверял своим подчиненным фактов, которые позднее оказались жизненно важными. Однажды я убил женщину, потому что никто не доверял мне настолько, чтобы сказать, что она на нашей стороне, хотя я спрашивал. Как выяснилось позднее, она была двойным агентом, но в то время самочувствие мое оставляло желать лучшего.

Как бы то ни было, мне казалось, что в этих особых обстоятельствах любой, кто участвует в этом важном задании, имеет право почти на все факты, которыми я располагал.

— Лорна знает, — ответил я и продолжал, слегка привирая, — дело не в том, что Мак не доверяет своей дочери или я ей не доверяю. Причина в том, что она не прошла проверку, и мы не можем рисковать. А что касается твоих подозрений относительно списков имен, выскажи мне свои соображения, а я скажу, совпадают ли они с моими.

Карл кивнул.

— В моей связке пять пар имен. Пять городов. Нью-Орлеан, где я должен был быть. Чикаго. Бангор, Мэйн. Ноксвил, Теннесси. Майами. Все это восточнее Миссисипи. Интересно, правда?

— Мне тоже так показалось. Ни одного имени из Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии или Балтимора, где вроде бы все должно сосредоточиваться.

— И ни единого имени из Вашингтона, где активность должна бить ключом. Что ж, я полагаю, если бы нас это касалось, то нам бы сообщили. У Мака есть одно хорошее качество: он обычно знает, что делает. По меньшей мере, я стараюсь придерживаться этой мысли. Однако лучше я поеду...

— Сначала два вопроса, — я жестом остановил его. — Удовлетвори мое любопытство. Я дал тебе Раллингтона. Почему ты его не взял?

Его глаза пронзили меня холодным синим пламенем.

— Ты прекрасно знаешь, почему я не сделал этого, — ты отдал мне его без сознания, и надо было ждать несколько часов, прежде чем он пришел бы в себя. Я хочу, чтобы любые свиньи, которых я убиваю, знали это. И ты на это рассчитывал — не притворяйся, что нет. Следующий вопрос.

— Почему именно провод? Он коротко усмехнулся, показав большие белые ровные зубы.

— Черт возьми, приятель, мне нравится огнестрельное оружие. И я не хочу унижать его стрельбой по гнусным мусорам. — Его усмешка исчезла так же внезапно, как и появилась. — Эти отрастившие животы подонки! Они выливают на головы доверчивых сограждан ушаты пропагандистского дерьма о том, что мир катится в тартарары, потому что все больше людей убивают разжиревших полицейских. Разве им никогда не приходит в голову, что это происходит потому, что все больше жирных полицейских убивают ни в чем не повинных людей? А, черт! Тебе не надо было напоминать мне об этом. Хочешь узнать кое-что интересное, Эрик? Я думал, полиция на нашей стороне. Во всяком случае, именно этому я пытался научить своего ребенка, когда ее мать умерла, и я должен был заменить обоих родителей. И вот полицейские, которым я научил доверять, пришли и выстрелили ей в спину, когда она пыталась найти убежище в спальне общежития девушек!

— Карл, это был несчастный случай! — но это прозвучало так же слабо, как в тот раз, когда Раллингтон говорил это мне.

— Несчастный случай, черт подери! — фыркнул он. — У полицейских не должно быть таких несчастных случаев! Если есть выбор между тем, чтобы рисковать жизнью невинного гражданина, и быть убитым самому, полицейский должен остаться на месте и умереть, будь он проклят! И у меня, и у тебя, Эрик, были между зубами капсулы с цианидом, и мы были готовы сделать смертельный укус, чтобы не ставить свою страну в неловкое положение. Покажи мне место в конституции, где написано, что мы должны отказаться от жизни ради нашей страны и нашего дела, а паршивый полицейский должен жить вечно!

Мне не стоило заводить его на эту тему. Я уже начал утомляться от темпераментных агентов: Лорны с ее отвратительной философией и Карла с его комплексом мести. Я мрачно изучал этого мощного блондина, надеясь, что в округе не сыщется дорожного полицейского, которому вдруг взбредет в голову остановить его за превышение скорости в течение ближайших двух дней. Это была бомба, установленная на взрыв при виде полицейского значка.

— Эрик, — позвал он.

— Да?

Бриллиантовые голубые глаза твердо смотрели на меня.

— Там ты вел себя довольно грубо. Ты это знаешь.

— Черт, я как будто подставлял свою шею, амиго. Я хотел встряхнуть тебя.

— Ты встряхнул меня, — холодно сказал он. — Может быть, я это забуду, а может быть, и нет.

Черт! Все это проклятое учреждение просто кишело примадоннами мужского и женского рода, считающими себя самыми крутыми и умными из всех, кто населял наш континент со времен саблезубых тигров. С этим можно было справиться только одним способом.

— О чем разговор? — пожал я плечами. — В любое время, когда нам больше нечего будет делать, я буду счастлив обсудить с тобой этот вопрос.

Снова, как неоновый фонарь, вспыхнула его усмешка.

— Говорить так достаточно безопасно. Когда у нас будет столько времени? Скажи мне одну вещь: почему мы делаем это для него? Я уволился, хоть и сообщил об отставке другому человеку. Почему бы и тебе не послать его к черту? — Карл не стал ждать ответа, потому что у меня его все равно не было. Он взглянул в сторону двери мотеля. — Попрощайся за меня с дочкой Бордена. Не хочу будить ее. Попроси ее передать отцу мои искренние сожаления.

Была одна вещь, которую я взвалил на него, как и на Лорну. Это — ответственность, которая им была не нужна. Карл скорчил гримасу.

— Этот хладнокровный человек — паук, плетущий свою паршивую паутину интриг! — сказал он. — И ты сам тоже довольно паучистый, если вдуматься. Ауфвидерзеен, Эрик, может быть.

Мне это не понравилось. Мне вообще не нравилось, каким он был. Легче было иметь дело с нитроглицерином.

Но особенно мне не понравилось это ауфвидерзеен — если вы не очень сильны в немецком, это означает “пока не увидимся снова”. Если Карл действительно не предполагал увидеть меня снова, я надеялся, что он выполнит свою работу до того, как изобразит из себя камикадзе.

Я посмотрел, как он отъезжает, потом зашел в комнату, разбудил Марту и сказал, что она может доспать в машине. Когда наступила ночь, мы были далеко в Луизиане по пути во Флориду, и автомобильный приемник сообщил нам, что ужасный душитель из Форт Адамса, штат Оклахома, пожилой джентльмен по имени Харви Холлинсхэд, захваченный в результате усердных действий полиции из службы местного шерифа, умер от сердечного приступа в тюремной камере, признавшись в своих преступлениях.

 

Глава 19

У них в Техасе странные законы. Вероятно, им не нравится смотреть, как все машины едут по автостраде на одной и той же скорости. Я полагаю, что обитателям здешних мест стало скучно, когда команчи и кайова сошли с тропы войны, поэтому они решили сделать жизнь немного интереснее, ограничив скорость машин с прицепами, чтобы машины без прицепов могли как следует в них врезаться. По крайней мере, у меня была такая теория, пока я не выяснил в Луизиане, что и здесь действуют те же идиотские ограничения скорости, только хуже.

Думая об этих смехотворных дискриминационных ограничениях и отвратительных, забитых машинами дорогах (мне кажется, мы, обитатели Юго-Запада, несколько испорчены нашими пустынными скоростными магистралями), я понял, что ужасно напрягаюсь и раздражаюсь, а в таком состоянии машину не водят. В любом случае особой нужды торопиться не было. Было только одиннадцатое число. Во Флориде мне надо было быть только через несколько дней.

Поэтому я свернул к мотелю в Шривпорте почти сразу, как стемнело. Марта оставалась в машине, пока я еще раз не записал нас как мистера и миссис. Взяв багаж, я направился в предназначенную для нас комнату — на этот раз на первом этаже, — чувствуя, что она молча идет за мной.

Я не стал тратить усилий на попытки завязать разговор. Однажды я уже состоял в законном браке и знаю, что такое быть в собачьей конуре. Я был с ней с того момента, как мы услышали сообщение по радио о судьбе старого мистера Холлинсхэда.

Когда мы вошли в комнату, которая ничем не отличалась от любого другого двухместного номера в мотеле, я положил чемоданы на полку для багажа, достал виски, налил себе и пошел в ванную комнату разбавить его. Когда я вышел оттуда. Марта все еще стояла в дверях.

— Да, — холодно сказала она. — Думаю, вам сейчас нужно выпить! Немного, правда. Интересно, сколько, мистер Хелм?

Я усмехнулся.

— Для того чтобы утопить в спиртном мою совесть, хочешь ты сказать? Дорогая, ты мне льстишь. Эта хилая маленькая штучка испарилась много лет назад.

— Вы оставили его без сознания специально для полиции! Этого бедного старика! Я вздохнул.

— Неужели ты никогда не попытаешься быть последовательной, Борден? Сделай слабую попытку, пожалуйста, для меня. Этот бедный старик крался за человеком с винтовкой в руках, помнишь? Что касается меня, то я не вижу в этом ничего особенного, но ты ведь как будто осуждаешь такое поведение. Что ж, если это твое отношение, ради бога, придерживайся его! Не поступай так, как будто смерть сразу сделала из него святого мученика. — Марта ничего не ответила. Я поколебался, но потом решил, что нет никакого смысла ходить вокруг да около. Между нами было уже достаточно секретов, и мне совсем не нужны были лишние. — Ты переоцениваешь Раллингтона и его подчиненных. Нашли, черт возьми! Они не настолько умны и не настолько усердны. Я сказал им, где надо искать.

Ее глаза расширились.

— Вы сказали им? Но это... это отвратительно!

— Да? Я должен был оставить его на свободе, чтобы он убил этого милого шерифа, чью жизнь я пообещал тебе спасти? Я человек слова, Борден. Почему ты поднимаешь шум? Я сделал лишь то, о чем ты меня просила. Раллингтон жив и в безопасности, не так ли?

Я никогда ничего не обещал тебе относительно Холлинсхэда.

Она задохнулась от негодования:

— Если вы думаете, что можете возложить на меня ответственность за ваши...

— Ну, хорошо, хорошо, остынь, — я примирительно замахал руками. — Я, может быть, немного пошутил. Дело в том” что я хотел, чтобы все страсти в форт Адамсе улеглись и люди перестали задавать вопросы и вести расследования. Я не хочу, чтобы Раллингтон сидел на хвосте у Карла и, возможно, сорвал бы выполнение его задания. Шериф получил назад свою жизнь, деньги и сына, но он — полицейский, и он бы не успокоился до тех пор, пока на нем висели бы два нераскрытых убийства. Я это знал, поэтому заключил с ним сделку. Он отдал нужного мне Карла, а я дал нужный ответ. Это не совсем правильный ответ, но очень немногие об этом знают, а он горел желанием удовлетвориться им в данных обстоятельствах. Это сняло его с крючка и позволило мне отвязаться от него.

— А мистер Холлинсхэд попал за то, чего не совершал, и умер там. Или это не имеет значения?! Я устало зевнул:

— Почему ты никак не проснешься, моя малютка? Как сказала Лорна, у тебя действительно пунктик насчет смерти. Никто никогда не должен умирать в твоем маленьком сказочном мирке. Это замечательно, но в реальном мире все рано или поздно умирают. И иногда кто-то должен отвечать на вопрос, кто умрет сейчас, а кто проживет немного дольше.

— И вы тот, кто решает? — В ее голосе дрожало презрение. — Мэтт, вы действительно страдаете манией величия. Что заставляет вас думать, что вы имеете право...

— Тот факт, что я крался тише, чем старик слышал, дал мне это право, — резко ответил я. — Если бы он услышал, что я подкрадываюсь к нему, и первым бросился на меня, то выбирал бы он.

Скажи мне, Борден, а что ты сама сделала бы со старым джентльменом? И что я должен был с ним сделать? Он мог остаться на свободе и убивать или попасть в тюрьму и умереть. Я, конечно, не знал, что у него случится смертельный приступ, когда он попадет за решетку, но хорошо — скажем, я отвечаю за это. Если бы я оставил его на свободе, ему скорее всего удалось бы застрелить Раллингтона. Он хотел пожертвовать ради этого своей жизнью, а такого человека тяжело оставить. Так скажи, что бы ты с ним сделала на моем месте?

— Я, конечно, не обманула бы его, чтобы...

— Оставь это! Обмануть — значит злоупотребить доверием. Как я мог обмануть Холлинсхэда, если ничего ему не должен и ничего не обещал? И почему ты не сообщила полиции? Ты — добропорядочный гражданин, который осуждает убийство. Твое чувство долга и твоя совесть должны были заставить тебя галопом помчаться в полицию и предупредить их о потенциальном убийце, скрывающемся поблизости с заряженной винтовкой и огромным зубом на полицейских. Почему ты этого не сделала?

Марта опустила голову.

— Вы специально все запутываете!

— Прежде чем начать швыряться словами вроде “обманывать” и ставить меня в один ряд с Иудой, почему бы немного не подумать о самой жертве и о том, что он сам об этом думал? Создается впечатление, что мистер Холлинсхэд не чувствовал себя серьезно обманутым, не правда ли?

— Откуда вы знаете, что чувствовал старик перед смертью?

— Дьявол, он сам сказал нам! — ответил я. — Ты слышала сообщение по радио. Холлинсхэд сказал это громко и ясно. Он нарочно признался в двух убийствах, которых не совершал. Это была его маленькая хитрость по отношению к полицейским и одновременно послание мне.

— Не говорите глупостей! Они, должно быть, применили третью степень...

— О, бог ты мой! — воскликнул я с отвращением.

— А теперь в чем дело?

— Ни в чем. Абсолютно ни в чем, просто мне — нравится, как ты меняешь роли в зависимости от настроения. Теперь достойный оскорбленный страж порядка, жизнь которого ты хотела во что бы то ни стало спасти несколько часов назад, превращается в бандита с садистскими наклонностями, который выбивает признания из заключенных. А этот смелый и благородный джентльмен, по которому ты только что проливала потоки слез, вдруг превратился в трусливого и малодушного старого слюнтяя, поспешно подписывающего что угодно после пары минут допроса. Черт побери, он пробыл у них всего часть ночи, Борден. Я не исключаю, что наш друг шериф мог быть не очень-то мягок, но неужели ты в самом деле веришь, что кучка полицейских, вместе или по очереди, могла заставить этого старого упрямца с холмов Кентукки признаться в том, в чем он не собирался признаваться? Согласен, любой может со временем сломаться, но если Раллингтон может расколоть человека за пару часов — значит, у него есть приемы, которых не знало гитлеровское гестапо. Марта ошеломленно покачала головой.

— Тогда это совершенно бессмысленно! Если они не принудили его признаться, почему...

— Я тебе сказал почему! — перебил я. — Ты просто не хочешь слушать. Я тебе сказал, что Холлинсхэд положил на быков. Он послал мне сигнал. Старик говорил мне, где бы я ни был, что он остался в дураках, но не обижается. Чтобы доказать это, он снимает с меня подозрение, официально беря на себя ответственность за мои два убийства, — не забывай, он думает, что я Карл. Он, так сказать, пристыдил меня, воздав добром за зло. Старый джентльмен заставил меня быть в долгу перед ним. Он надеялся, что в ответ я сделаю небольшое дельце для него.

Марта облизала губы:

— Что... что он хотел, чтобы вы сделали для него?

— Ты знаешь — что.

— Вы хотите сказать... он ожидал, что вы убьете за него шерифа? Но это же безумие!

— Ничего безумного в этом нет. Он думал, что я Карл. Своим признанием он отвлекал от меня полицейских, чтобы легче было совершить задуманное. Это был его вклад в дело возмездия. И вроде бы даже жалко, что он пропадает впустую. — Я внезапно усмехнулся. — О, только не надо вцепляться мне в горло, Борден. Я просто пошутил в своей обычной грубой манере. Я не могу стрелять в слуг закона, угождая жаждущему крови старому мстителю. Даже тому, кто сделал мне одолжение, сняв подозрение с Карла.

— Я рада, что вы сказали это, — ответила она колко. — Иначе, принимая во внимание вашу извращенную логику, я бы, конечно, поинтересовалась сама... Черт бы вас побрал!

— А теперь что не так?

— С тех пор, как я с вами, все наоборот. Вы все выворачиваете наизнанку. Мне кажется, что вы делаете это нарочно! — Она глубоко вздохнула. — Я думаю, что вы самый безжалостный и аморальный человек, которого я когда-либо встречала!

— Не надо обманывать себя, — парировал я. — В вашей семье есть один человек, который даст мне фору.

— Имеете в виду моего отца? — Не услышав ничего в ответ, Марта спустя некоторое время добавила: — Это несправедливо — использовать его против меня. Но вы вообще несправедливый человек, Мэтт.

— Справедливость — это для скаутов. А сейчас... От всех этих разговоров я чертовски проголодался.

Но только я начал отворачиваться, как девушка коснулась моей руки:

— Мэтт?

— Что?

В ее голосе слышались странные напряженные нотки.

— Вы думаете, что я просто отсталый ребенок? — Что-то изменилось в атмосфере комнаты. Я остановился и внимательно сверху вниз посмотрел на нее. Ее серые глаза заблестели, а губы, лишенные губной помады, чуть приоткрылись. Что ж, я должен был догадаться обо всем раньше, когда она назвала меня безжалостным и аморальным. Обычно это первый шаг. Второй, когда она говорит: “Не думаете ли вы, что я ребенок?” Третий, и последний, — когда вы говорите, что так не думаете.

— Возможно, ты и отсталая, Борден, — сказал я, — но ты не ребенок. И она им не была.

 

Глава 20

Через бесконечно долгий промежуток времени она шевельнулась. Обнявшись, мы лежали на покрывале большой кровати. Получилось так, что нам не удалось даже раздеться и выключить свет.

— Бог ты мой, вот и верь теперь в мгновенную страсть! — выдохнула Марта. — Знаешь, я даже не успела разуться.

Она поерзала, и я услышал, как туфли одна за другой упали на ковер. Марта продолжала извиваться, пока не заехала мне локтем в нос.

— Что ты там, черт возьми, делаешь? — спросил я, не открывая глаз.

— Пытаюсь снять этот дурацкий парик... Наконец-то! Если бы ты был джентльменом, то встал бы и выключил свет.

— Если бы я был джентльменом, был бы я здесь? — удивился я. — А теперь-то в чем дело?

— Это проклятое платье разрезает меня пополам. — Наконец, удобно устроившись, она немного помолчала. Потом заговорила опять: — Почему ты считаешь... Это неправильно! Таким образом, фу! Даже не выключая света. Ни дамской сдержанности, ни постепенного раздевания... Просто хлопнуться в одежде с мужиком на кровать и... неистово помогать ему задирать юбку, разрывать к черту колготки... Правда, на них все равно была спущена петля. Но с мужчиной, который мне даже не нравится!

— Борден, ты слишком много говоришь. И кроме того, не вовремя.

— Но ты мне не нравишься, — возразила она. — Ты, надеюсь, не обманываешься? Столь бурное проявление желания с моей стороны вовсе не означает, что я безумно в тебя влюбилась.

— Расслабься. Я знаю, что ты ненавидишь меня до глубины души. Ты по-прежнему считаешь, что я жестокий, хладнокровный, расчетливый убийца, которого надо бы на месте пристрелить, но ты не признаешь убийства как такового. А я по-прежнему считаю, что ты — сентиментальная остолопка, которая позволяет вздорным эмоциям заслонить лучшую часть того малого неразвитого интеллекта, который у нее есть. Так обстоят дела, и ничего не изменилось, О`кей? Удовлетворена?

Марта ответила не сразу. Возможно, она подумала, что я выразился чересчур сильно. Но, когда она заговорила, в голосе обиды не было.

— Видимо, мы сражались так же, как делали это все время с момента нашей первой встречи. Мы просто перенесли конфликт на другой театр военных действий. Тебе так не кажется?

— Конечно, — ответил я. — И так как мы согласились, что не любим друг друга, а совсем наоборот, я думаю, ты не обидишься, если я застегнусь и пойду принесу что-нибудь поесть. Наши упражнения пробудили во мне волчий аппетит.

Она тихонько хихикнула.

— Хорошо, принеси и мне гамбургер с кока-колой. У меня нет сейчас настроения показываться на людях, Мэтт.

— Что?

В ее голосе заплескалось озорство:

— А что, если я расскажу папе?

— Не думаю, что ты сделаешь это, — я поднялся с кровати. — Дело не в том, что это имеет какое-то значение. Я сам расскажу, если он спросит. Сомневаюсь, однако, что Мак будет очень удивлен. Он слишком умен, чтобы создать такую ситуацию и ожидать стерильности отношений. Если бы твой папа не хотел этого, то подкинул бы тебя Лорне или другой женщине-агенту, а не мне.

Марта мягко засмеялась.

— Мне нравится, как лестно ты это излагаешь. Как будто я какой-то демон или что-нибудь в этом роде. Ха-ха. Демон! Это слишком причудливое слово для девушки, которая считается практически неграмотной. А почему ты думаешь, что я не скажу, Мэтт?

Я усмехнулся.

— Потому что у твоего отца несколько старомодные понятия, которые время от времени дают о себе знать, и не все они относятся к английскому языку. Он может, например, вбить себе в голову, что мы должны пожениться.

Марта снова рассмеялась.

— Ох! Это будет хуже смерти! Вы можете рассчитывать на мое молчание, сэр. Только не забудь гамбургер, не очень зажаренный. И коку со льдом, пожалуйста...

Утром я побрился в ванной комнате, в которой сохло свежевыстиранное голубое платье. Порванный нейлон был небрежно брошен в корзину для мусора. Когда я появился, Марта все еще лежала в постели, ожидая своей очереди. Я сказал, что душ свободен и я жду ее в кафе. Потом отнес чемоданы к машине и проверил все колеса, опоры прицепа, крюк, ремни крепления лодки и скобу, которая во время езды поддерживала массивный подвесной мотор под нужным углом, чтобы нижняя его часть не соприкасалась с дорогой.

Закончив, я прошел к офису мотеля и выписался. По дороге в ресторан я захватил газету. За чашкой кофе у меня хватило времени просмотреть ее. На первой странице было краткое изложение дела душителя из Форт Адамса. Прочитав статью, я заключил, что ни у кого не было ни малейшего интереса поставить под вопрос официальное заключение. Шериф Раллингтон получил человека, и ситуация была под контролем. Дело было завершено и готово занять свое место в ряду классических убийств.

Во втором сообщении, привлекшем меня, вашингтонский политический комментатор говорил об удивительном в последние дни росте популярности кандидатуры миссис Элен Лав. Как отметил эксперт, ее избирательная кампания начиналась вяло. фактически многие посмеивались над ней, считая ее еще одним символом борцов за равноправие женщин. Но сейчас, незадолго до партийного съезда, известные политические фигуры начинают примыкать к движению, имеющему все большие шансы на успех.

Сейчас признается, читал я дальше, что у дамы-сенатора есть реальные шансы быть выдвинутой кандидатом в президенты, хотя многие в Вашингтоне озадачены мотивами искушенных профессиональных политиков, отвергающих постоянных партийных кандидатов, для того чтобы последовать за таким рискованным и необычным вождем. Конечно, продолжал комментатор, не исключено, что политики просто принимают в расчет голоса женщин, а это половина избирателей страны...

Я сложил газету. К черту политику: у меня была уйма собственных проблем. Я достал из кармана счет мотеля, который только что оплатил, и нахмурился, рассматривая запись: междугородные переговоры — 4 доллара 37 центов. Потом разорвал его и выбросил клочки в мусорную корзину около кассы. Эта проклятая маленькая самонадеянная Мата Хари, со злостью подумал я, неловкая маленькая дура, попросившая включить стоимость своего секретного междугородного разговора в счет. Это же надо додуматься!

К черту любителей, думал я, особенно молодых конспираторов женского пола, и их представление (а они в этом все одинаковы), что лучший способ сделать любого мужчину, и даже опытного агента, совершенно глухим, слепым и глупым — это затащить его в ближайшую постель. Проработав в нашем деле какое-то время, вы становитесь настолько подозрительным, что, как только дама начинает расстегивать блузку, вы начинаете искать предательство. И самое неприятное заключается в том, что обычно вы его находите. В данном случае я нашел его.

Марта Борден позвонила вчера вечером, сразу же, как только я вышел поесть, оставив ее одну. Как сказал служащий, она попросила номер в Вашингтоне — номер, на котором сидел имитатор, работающий на Герберта Леонарда. Вряд ли можно было найти невинное объяснение ее звонку по этому номеру или, коли на то пошло, внезапной страстной атаке на мою хилую добродетель. Я не исключал вариант, что она запоздало осознала (хотя не совсем готова была признать это), какой привлекательной личностью я на самом деле являюсь. Обманывать себя таким образом очень приятно, но может стоить жизни.

Я не думаю, что Марте стоило большого труда заставить человека, имитирующего голос ее отца, связать ее с Леонардом. Все, что ей надо было сделать, — это сказать, кто она, и намекнуть о своем желании заключить определенное соглашение — и этот человек оборвал бы провода, чтобы обеспечить соединение. Мелкая сошка, упустившая такую возможность, не продержалась бы долго ни в какой тайной организации.

Что ж, нельзя сказать, что подобное развитие событий было совершенно неожиданным. Мак, настоящий Мак, не использовал бы предупредительный код, если бы был уверен, что его дочь не выступит против нас. Может быть, он даже рассчитывал, что она именно так и поступит. Чем больше я об этом думал, тем более вероятным это казалось. Это объясняло, почему он использовал ее вместо подготовленного агента, которому мог доверить роль курьера.

Контуры стратегии Мака начали проявляться: поставьте сентиментальную девушку в компании безжалостного агента в условия, когда его действия не могут не оскорбить ее идеалистических принципов, отвергающих жестокость, и результат вполне можно предсказать. Последней каплей, с точки зрения Марты, очевидно, было то, что я сдал властям старого Холлинсхэда с больным сердцем и тем самым косвенно явился причиной его смерти. Не случись этого, что-нибудь другое показало бы ей, какой я и все мы, включая ее отца, порочные. Было почти неизбежным, что рано или поздно она придет к заключению: как добропорядочный член общества, она должна по велению совести предпринять активные действия против нас, и к черту дочерние чувства, если таковые и были.

Таким образом, теперь девица, как и планировал Мак, связалась с Леонардом. Надо отдать ему должное, подумал я. Он был последовательным, можно сказать, даже справедливым. Как и его дочь, он не позволил поддаться нежным чувствам к члену своей семьи. Он использовал ее слабые стороны (сама Марта, возможно, считает их сильными) так же, как использовал бы слабости любого работающего на него агента. И если это казалось слишком уж бессердечным — что ж, я напомнил себе, что никто не заставлял девчонку снимать трубку и делать иудин звонок. Мак просто предвидел такой поворот событий и устроил все так, чтобы извлечь из этого максимальную пользу. Кажется, в общих чертах я понял, какой план созрел в его изощренном, комбинационном, чуждом сантиментов мозгу...

Я почувствовал легкое прикосновение к голове и понял, что меня целуют.

— Дорогой, я не хотела заставлять тебя ждать, — извинилась Марта.

— Ты отстала только на одну чашку кофе, — я встал и придвинул ей стол.

Сегодня на ней был простой желтовато-коричневый брючный костюм с короткими рукавами. Марта сняла парик, и ветер перебирал ее короткие каштановые волосы. Опустившись на стул, она улыбнулась мне и выглядела при этом такой юной и по-детски невинной, что мне стало тепло. Она была слишком хороша, чтобы быть настоящей. Это была уверенная улыбка Маты Хари, а не застенчивое, неуверенное выражение, подходящее относительно неопытной девушке, которая обнаружила себя в постели с человеком, который ей не особенно нравился, и она не очень понимает, как это все же случилось.

— С возвращением, мисс Борден, — сказал я, присаживаясь напротив.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, тут была роскошная блондинистая самозванка... — Марта быстро рассмеялась:

— А, эта бродяга! Я, право, не знаю, что мужчины в ней находят, мистер Хелм. Такая вульгарная особа, вам не кажется?

Она была слишком возбуждена, напряженна и весела, забыв, что Марта Борден по сути своей была мягкое босоногое дитя природы. Вместо этого Марта сейчас старательно придерживалась имиджа неотразимой роковой женщины, которая смогла обвести даже такого опасного типа, как я, вокруг своего загорелого пальчика.

Этой же ночью, в нескольких стах милях восточнее, в Монтгомери, штат Алабама, она угостила меня своей версией соблазна при помощи прозрачной черной ночной рубашки. Это неплохо, но я видел и лучшее исполнение.

На следующие сутки мы прибыли в Раболо Айленд далеко за полночь и слишком усталые, чтобы играть в фальшивые любовные игры. Утром мы отправились к Хэнку Присту.

 

Глава 21

Мы спустили лодку на воду в маленьком морском клубе рядом с колоритным и бесформенным старым домом на берегу. Аппарель для спуска лодки была покрыта самым скользким ковром из зеленых водорослей, какой я когда-либо видел. Погода была ясная и безветренная. Морской клуб находился на широком водном пространстве, собственно говоря, это была часть фарватера, проходящего вдоль восточного побережья штата Флорида, но казалось, что водные протоки простираются почти в каждом направлении. На западе через промежуток между островом Робало и следующим к северу островом можно было видеть океан — или, если быть точным, Мексиканский залив. Повторяю, я достаточно далекий от моря человек, чтобы любое озеро, другого берега которого я не вижу, казалось мне океаном.

Мощный двигатель завелся с пол-оборота. Я оставил его прогреваться на холостом ходу и отогнал машину и прицеп обратно на стоянку. Вернувшись пешком на пристань, я увидел, что Марта сняла брючный костюм и облекла свое тело в нескромное бикини с белыми и голубыми полосками. Она прогрессирует, подумал я кисло. Сначала она соблазнила меня полностью одетой, потом перешла к полупрозрачной ночной сорочке, а от нее — к паре крохотных кусочков полосатой материи. Полная нагота была совсем рядом. Я прямо не мог дождаться.

— Каким путем пойдем? — спросил я. — Ты сказала, что его загородный дом на воде, не так ли?

— Да, конечно. Он остался сзади, вниз по фарватеру в миле или двух. Помнишь, я показывала тебе проход, когда мы проезжали мимо вчера вечером. — Она поколебалась. — Но, может быть, будет не так заметно, если мы обойдем вокруг острова и подплывем с другой стороны. И потом, еще довольно рано. Дядя Хэнк, возможно, еще не проснулся. Если мы немного подождем, то он, может быть, будет делать что-нибудь на лодке внизу у причала; он проводит так большую часть времени, когда не занимается политикой.

— Дядя Хэнк, — задумчиво повторил я. — Ты не говорила мне, что он твой дядя.

— Он и не дядя. И тетя Франсис мне тоже не тетя. Я просто называю их так. Они папочкины старые друзья, и мы часто у них бывали, особенно после того, как умерла мама.

— На рыбалке. Ты говорила.

— Да, дядя Хэнк установил на лодке специальный радиотелефон, чтобы папа мог поддерживать связь со своим офисом даже на воде.

Я никогда не думал о Маке как о спортсмене и даже как о человеке, у которого есть друзья вне службы. Я обнаружил, что испытываю странное чувство ревности. Приводила в замешательство мысль, что властный седой человек, чьи приказы я выполнял большую часть своей взрослой жизни, имел привычку потихоньку сматываться из Вашингтона половить рыбу со старым другом. Если уж на то пошло, я тоже никогда не думал о Маке как о родителе, хотя и знал, что он участвовал в производстве ребенка женского пола. Для меня он всегда был голосом в телефоне либо лицом на фоне яркого окна. Я не был уверен, что я бы не предпочел, чтобы он таким и оставался.

— Будь моим гидом в туре вокруг острова, — я взялся за штурвал. — Робало. Что это за название?

— Это означает “длинный нос” — вид рыбы, которую здесь ловят. Ее здесь очень много, но папа предпочитает тарпона, потому что он крупнее.

— Что ж, заодно можно убедиться, что эта малышка будет нормально бежать после того, как мы изрядно растрясли ее по дороге...

Это была очень приятная прогулка, но было чертовски мелко. Преодолевая сильное приливное течение, мы прошли промежуток между островами (Марта назвала его проход. Видимо, это было местное название пролива) и направились прямо в открытое море. После Калифорнийского залива, где на расстоянии плевка от берега под вами сотни футов воды, казалось неестественным, что земля была в паре миль за кормой и только в шести или восьми футах под днищем, хорошо видимая сквозь чистую голубовато-зеленую воду. Группа игривых дельфинов сопровождала нас.

Повернув на юг у буя, на который указала Марта, я вел лодку на умеренной скорости; рекламировать ее скрытые достоинства не было нужды. Проход, из которого мы вышли, вскоре превратился в зеленую, невыразительную береговую линию, и мне пришло в голову, что найти дорогу в этих водах, особенно ночью, может стать проблемой. Я не лучший в мире пилот и штурман, а здесь не было заметных утесов и возвышенностей, как в Мексике, по которым можно было бы ориентироваться. Впрочем, Марта сказала, что у меня будет гид. Надеюсь, он знает свое дело.

— Как ты думаешь, где скрывается твой папаша? — спросил я девушку некоторое время спустя, перекрывая гул мотора.

Она указала прямо по курсу.

— Дальше на юг. Отсюда это смотрится как сплошная береговая линия, но на самом деле она вся распадается на мангровые острова, болота и протоки, расходящиеся по всем направлениям. Здесь можно спрятать боевой корабль, если у тебя есть такой с осадкой в пару футов... Можешь сейчас повернуть к берегу. Подходи поближе, здесь глубоко даже рядом с берегом.

Приливное течение подхватило нас и стремительно понесло внутрь, когда мы приблизились ко входу. Мы пересекли широкое устье и направились в извилистый проток, который был отмечен длинными стойками с маленькими деревянными стрелками красного или зеленого цвета, указывающими места безопасного прохода.

Спутанные растения росли, спускаясь прямо в воду, которая здесь выглядела как крепкий темный чай. Марта заметила, что такое сравнение вполне правомерно: окраска в большей степени была следствием дубильной кислоты от корней мангрового дерева. Она сказала, что мертвая рыба, плавающая в протоке, — результат нашествия смертоносных организмов, известных как Красный Поток, в последнее время заполнивших эту часть побережья.

— Конечно, многие из местных не очень-то верят в это. Они считают, что это вина правительства, несколько лет назад сбросившего в залив большое количество ядовитых веществ, — добавила она. — Нет, лучше правь на этот маленький остров прямо по курсу. С этой стороны есть хороший проток. Сейчас ты увидишь вешки. А что, эта посудина не может плыть побыстрее?

— Вообще-то может, но я не могу побыстрее на таком мелководье. Где-то на борту есть запасной винт, но мне сегодня что-то не очень хочется заниматься ремонтом.

— Я не заведу на мель, — голос Марты звучал уверенно.

Я пожал плечами и повысил обороты, пока морской спидометр не показал тридцать миль в час, — хотя, надо сказать, для меня все еще остается загадкой, почему спидометр лодки должен показывать скорость в милях в час, а не в узлах. Наше суденышко далеко не исчерпало своих возможностей, но увеличение скорости, кажется, вполне удовлетворило девушку на носу. Я бросал лодку из стороны в сторону, обходя вешки, как завзятый слаломист, время от времени бросая взгляд назад и замечая, как большая белая волна лодки разбивается о невидимые мели, мимо которых мы проскакивали на расстоянии всего нескольких ярдов.

Мы несколько раз снижали скорость, чтобы пропустить другие лодки, а также когда проплывали мимо маленькой деревни. В конце концов, полностью обойдя вокруг острова, мы прошли под высоким новым мостом. Я узнал этот мост — по нему мы проезжали прошлой ночью, когда покидали материк. Мы вновь вернулись к цивилизации. Это можно было заметить по частым причалам, аккуратным дамбам, защищающим симпатичные домики на подстриженных лужайках, и по механизмам, вырубающим мангровые деревья, чтобы подготовить место для новых симпатичных домиков и лужаек. За этими неоконченными новыми строениями были расположены более старые и крупные прибрежные сооружения.

— Дядя Хэнк продал часть своей земли застройщикам. Я не уверена, что он сейчас не жалеет об этом, — сказала Марта, глядя в ту сторону. — А вот и он! Видишь тридцатифутовый катер с высокой надстройкой? Седой человек в кубрике... Мы можем просто остановиться, или ты, как секретный агент, должен красться через кусты? Я усмехнулся.

— Иногда смелый шаг — самый лучший.

— Дядя Хэнк, а вот и мы.

 

Глава 22

Это был немолодой крупный человек. Жесткие седые волосы, подстриженные довольно коротко, образовывали у него на голове что-то вроде проволочной щетки. Квадратное лицо с большим ртом и прямым носом было покрыто морщинами. Глаза были ярко-голубого цвета, почти как у Карла, но в них отсутствовала сумасшедшая напряженность. Сильное загорелое тело было в хорошей форме для его возраста, который я оценил в шестьдесят с небольшим лет. Хэнк опирался на ручку швабры, глядя на нас сверху вниз с высоты своего огромного катера для спортивной рыбалки, по крайней мере, катер казался таким с того места, где сидел я за, штурвалом своей открытой пятнадцатифутовой посудины.

— Марта, девочка, ты когда-нибудь перестанешь расти? Будь я проклят, если это не самые длинные ноги, которые я видел за последнюю неделю. А ты — Хелм? Можешь быстренько отвести лодку к пристани, что за кормой китобоя, а я пока закончу драить кубрик. На веревке лучше оставить слабину. Ребята с нового участка проносятся мимо так быстро, что эти ненадежные крепежные планки тут же вылетят из своих пластиковых планширов, если ты привяжешь ее слишком туго.

— Да, сэр, — почтительно ответил я.

Я подумал, что он носил в свое время как минимум четыре полоски золотого галуна и серебряную птицу на воротнике. Принцип нашей профессии — никогда не вредно проявить уважение к обладателю галуна, бывшему или настоящему. Это упрощает отношения с самого начала, но не делает этих ребят более пуленепробиваемыми в конце, если дело доходит до этого.

Я прошел задним ходом мимо маленькой открытой лодки с носом лопатой и довольно умело, на мой взгляд, сманеврировал в указанный проход. Пока я закреплял корму, Марта соскочила на берег с носовым концом. Пешком мы вернулись к большой лодке.

Это была настоящая машина для рыбной ловли с длинными тонкими накладками по обеим сторонам корпуса, смотрящими в нёбо, с наблюдательной вышкой, увенчивающей кабину, и летящим мостиком. Я мог представить, как бы он был хорош при случае, но не хотел бы оказаться на верхотуре этого сооружения в бурном море. В кормовой части к палубе были привинчены два крепких сиденья для рыбной ловли. На корме было написано название — “Франсис II”.

Это была впечатляющая мореходная штуковина. Конечно, они бывают и покрупнее, но эта была большая лодка, стоящая больших денег. Что ж, шериф Раллингтон продал часть земли и поставил у себя во дворе “кадиллак”. Мечты бывают у всех.

Пока мы поднимались, дядя Хэнк опорожнил ведро за борт и вставил швабру сушиться в один из держателей для удочек, укрепленных на планшире кубрика.

— Марта, почему бы тебе не сбегать в дом, чтобы поздороваться с Франсис? — спросил он.

— Почему-то у меня странное ощущение, что я здесь не нужна, — засмеялась девушка и побежала к большому дому на берегу.

Седой человек задумчиво посмотрел ей вслед.

— Я знаю эту молодую даму очень давно, — проговорил он, не глядя на меня. — Я мог бы поставить собственную голову за то, что она никогда...

— И проиграли бы, — сказал я.

— Ты уверен?

— В достаточной степени. Это имеет какое-то значение? Я полагаю, что нам в любом случае нужно пройти через одни и те же процедуры. Разве я не прав?

Он отрицательно покачал головой.

— Итак, ты тот человек, которого зовут Эрик. Он в тебя очень верит. Надеюсь, не без оснований, но я начинаю немного сомневаться в этом, когда ты являешься к моей пристани средь бела дня.

— Зачем играть в ненужные игры, сэр? Ваши связи с ним хорошо известны. Любой, кто увидит здесь Марту и меня, поймет — мы здесь, чтобы вступить с вами в контакт.

— Да-да, конечно. Но я должен сказать, что эти сложные интриги все-таки не для меня.

— Нет, сэр, — я взглянул ему в глаза. — Если бы они были для вас, то вы бы сейчас спокойно сидели в Пентагоне и имели бы остальные галуны, не так ли?

Он слегка встревожился, но потом усмехнулся.

— Поднимайся сюда и выпей пива. Только держи свои чертовы ноги подальше от лакировки — от полировки, по-вашему. — Спускаясь в кубрик и избегая прикасаться к лакированным перилам, он автоматически бросил взгляд за корму: адмирал, проверяющий диспозицию флота перед тем, как покинуть мостик. — Сынок, знаешь, почему эти лодки называются “бостонские китобои”?

Хэнк не был таким старым, а я таким молодым, но я не увидел причин для обиды.

— Нет, сэр.

— Потому что их делают не в Бостоне, и они никогда не использовались как китобои. — Он засмеялся над собственной шуткой, если это была шутка, и, как старший офицер, первым прошел в рубку. — Достань, пожалуйста, пару бутылок пива из холодильника, сынок, пока я найду рубашку и откопаю морскую карту.

Он пропал в темной каюте впереди, которая состояла из двух коек, сходящихся в форме буквы V к носу лодки. Я осмотрелся в поисках чего-нибудь, что могло бы содержать пиво, не давая ему согреться. В кубрике было много стекла и дневного света. Это была наполовину маленькая столовая, наполовину камбуз. Один уголок был оставлен для клозета — простите, гальюна. Холодильник я нашел под полкой в задней части кубрика и успел достать две бутылки, когда Прист появился из каюты, застегивая на груди рубашку цвета хаки, со свернутой морской картой под мышкой. Он заговорил, как будто наш диалог не прерывался.

— Ты нашел маленькие осветительные ракеты на борту?

— Да, сэр. В отделении аккумуляторной батареи под сиденьем рулевого.

— На красные не обращай внимания. Это стандартное снаряжение для чрезвычайных ситуаций, и они просто входят в комплект. Белые — вот что тебе нужно. Они в отдельной упаковке.

— Я их видел, — сказал я. Затем, поколебавшись, добавил: — Это симпатичная безделушка, но не думаю, что у нее большой радиус действия.

— Мы посчитали, что для тебя будет важнее их скрыть, чем радиус действия, сынок, — ответил Прист. — Носи ее с собой постоянно заряженную, и чтобы в ней было столько запасных ракет, сколько ты можешь спрятать. Артур сказал, что вы, ребята, неплохо умеете маскировать вещи. Когда пройдет время, я буду наготове — насколько далеко я смогу зайти между островами, не посадив “Франсис” на мель. “Китобой” будет вместе со мной в готовности к действиям. По белой ракете “китобой” будет искать тебя при помощи мощного прожектора. Это, конечно, не значит, что тебя обязательно найдут. Здесь обманчивые воды. Но это все, что мы можем сделать.

— Да, сэр.

— Конечно, предполагается, что ты дашь сигнал о помощи только после того, как выполнишь работу.

— Да, сэр.

— И ты знаешь, в чем она заключается.

— Да, сэр, — в третий раз коротко повторил я. Он пристально взглянул на меня, прищурив глаза, как будто ему удалось поймать меня в приготовленную ловушку.

— Откуда ты можешь знать? Этого не было среди инструкций, которые тебе передали через Марту. Медленно и внушительно я произнес:

— Адмирал, если бы вы работали на кого-то столько, сколько я, вас не надо было бы особенно инструктировать. Не беспокойтесь, сэр. Я знаю, чего он хочет и кого он хочет. И примерно знаю, как он считает нужным выполнить эту работу. Все, что мне необходимо, — это последние детали, которые вы мне дадите. Если цель находится там, я сделаю “касание”. — Какое-то время стояла тишина. Я нарушил молчание, сказав: — Я с ним уже... Впрочем, неважно, сколько лет, но я никогда не знал, что он любитель рыбалки.

— А он и не любитель. Он боец с тарпонами.

— Я не говорю на этом языке. Вам придется перевести.

Прист усмехнулся.

— Привычки рыб остаются большой загадкой для Артура. Он едва может правильно насадить наживку, забрасывает плохо и не особенно стремится научиться. Для чего он приезжает сюда — так это для того, чтобы просто как-нибудь зацепить одну из этих крупных, неподдающихся, высоко подпрыгивающих тварей и бороться с ней, пока рыба не сдастся. О, иногда он делает мне одолжение, ловя другие виды, но любит именно тарпона. У него, как он говорит, подходящий дух и подходящий размер.

— Подходящий для чего размер?

— Для борьбы, сынок. Маленькой рыбе нужно дать шанс, чтобы получилось настоящее сражение; нужно быть осторожным и внимательным. Сразу врезать на всю катушку нельзя. Что касается более крупной рыбы — ну, это превращается в упорное продолжительное соперничество с использованием специального снаряжения. Тебе надо пользоваться особого рода сиденьем, упряжью и подъемным краном из удочки и катушки. И вообще ты сражаешься не один, а в команде с человеком, управляющим катером. Да, тарпон — это то, что надо. Ты можешь бороться с ним с неподвижной лодки, можешь использовать довольно тяжелые снасти, чтобы почувствовать его в руках, можешь сражаться, стоя в кубрике, как мужчина. Только ты против рыбы, по крайней мере, так это чувствует Артур.

Еще он любил тарпона за то, что эта рыба не очень-то подходит для еды, поэтому можно спокойно отпускать их, победив. Он наклоняется, похлопывает рыбину по голове и отстегивает поводок, говоря: “Пока, Эрик, до встречи”. Артур называет это трудотерапией и утверждает, что это удерживает его от убийства там, в Вашингтоне, когда какой-нибудь возомнивший себя звездой агент без конца дерзит ему... Как насчет того, чтобы открыть пиво, пока оно не согрелось, сынок? Открывалка там, на углу раковины.

Я вскрыл крышки и подал одну бутылку ему. Его лицо осталось непроницаемым. Я решил, что Хэнк мне понравится.

— Да, сэр, — я наклонил голову. — Думаю, я должен быть польщен. До сих пор я считал, что он способен всего лишь на ловлю карпов или сардин.

Прист усмехнулся своей ухмылкой морского волка, от которой его немолодая кожа собралась в морщины вокруг глаз.

— Между прочим, не адмирал, а только капитан. Они хотели прицепить мне остальные звезды перед увольнением, но я не дал. Мои четыре полоски достаточно трудно искупить в наше время. Я имею в виду — в политике.

— Кажется, вам это удалось, сэр.

— Временно. Предстоит еще одна тяжелая избирательная кампания, и мы, старые поджигатели войны, в трудном положении. — Он энергично помотал головой. — Тебе иногда не кажется, что ты живешь не в том мире, где все люди, сынок? Я хочу сказать, господи, кто же не хочет мира? Но как, черт возьми, кто-то может думать, что лучший способ достичь его — это сбросить штаны и наклониться, приглашая любого пнуть вас по голой заднице? Однако именно этого, по-моему, хотят в наше время все и каждый. Мы должны снять рубашку, штаны и подштанники нашей нации и стать нагишом на холодном-холодном международном ветру. И милые люди на том берегу так нас пожалеют, что оставят в покое.

— Да, сэр.

Я спросил себя, сколько еще глубоких мыслителей изложат мне свои политические, социальные и философские взгляды, пока не кончится это задание. Кажется, они были под каждым кустом.

Прист тяжело вздохнул. Именно поэтому, я и пошел в политику. Эта дурацкая война принесла плохую славу службе в армии и на флоте, но факт остается фактом — на некоторое время в будущем нам еще понадобятся рубашка и штаны. Международный нудизм пока не вошел в моду. Кто-то должен позаботиться, чтобы у нас остались кое-какие лохмотья для защиты от ветра еще на несколько лет, пока свет всеобщего мира не загорится ярко над всем человечеством... А, черт! Ты же голосуешь не здесь. Почему же, черт возьми, я трачу на тебя свое красноречие?

— При всем уважении к вам я тоже задавал себе этот вопрос, сэр, — я внимательно рассматривал этикетку на бутылке. Хэнк заморгал. Я немного отыгрался за тарпона и агентов-звезд, а он не привык получать отпор. Потом он улыбнулся и отсалютовал мне бутылкой.

— За попутные ветры и спокойное море!

— Салют.

— Что касается голосов, на сегодняшний вечер намечено небольшое политическое собрание. Возможно, тебе будет интересно послушать. Ровно в восемь ноль-ноль.

Я взглянул на него. Он явно не собирался приказывать мне. Предполагалось, что я достаточно умен и приду по собственному желанию.

— Как скажете, сэр, — ответил я. — Восемь часов. С парадного хода или с черного?

— Если хочешь, можешь воспользоваться лодкой. Это совсем рядом с домом. Входи через дверь кухни и сворачивай направо. Там найдешь место, где хорошо слышно, — прямо в буфетной. Не кашляй и не сморкайся, и никто тебя не побеспокоит. Такой проводник будет ждать тебя на кухне. У меня есть также кое-какое снаряжение для тебя.

— Я приду. — Глядя в широкое окно кубрика, я увидел, как стройный силуэт Марты Борден в бикини появился из только что упомянутой кухонной двери. Девушка остановилась попрощаться с худощавой седой женщиной в брюках. — Больше никакой информации для меня, сэр?

— Лодка с низкой осадкой, приспособленная для жилья, длиной около тридцати футов, с двумя навесными моторами, появилась здесь позавчера и исчезла среди островов. Судя по усам антенн, на борту установлена довольно приличная радиостанция. Мы не можем однозначно связать в чем-то ее появление, но она все еще здесь. Я бы сказал, что это многозначительное событие. — Прист смотрел на девушку, которая бежала к причалу, и принял мой кивок как должное. — Давай взглянем на карту, и я сориентирую тебя на местности. — Он расправил свиток на столе и слегка повысил голос. — Место, которое тебе нужно, называется Катлас Ки. Не забудь название. Южная оконечность Катлас Ки. Там находится хижина и старый причал.

— Да, сэр, — сказал я. Марта ввалилась в кубрик, заставив “Франсис II” слегка качнуться. — Я не забуду сэр. Катлас Ки...

 

Глава 23

Мы остановились в приятной, беспорядочно выстроенной гостинице, выходящей на пристань. Наша комната на нижнем этаже находилась в одном из боковых строений, сделанных, как и основное здание, из белых досок. Раньше оно было, как мне сказали, клубом для рыбной ловли одного богатого джентльмена. Войдя в комнату, я направился к своему чемодану, чтобы достать кое-какую чистую одежду. Марта рассматривала свое загорелое отражение в большом зеркале на дверях ванной комнаты.

— Накинь на себя что-нибудь, когда будешь выходить на улицу, — заметил я. — Ты уже неплохо поджарилась.

— Я не так легко сгораю. Дядя Хэнк сказал, где скрывается папа?

Мне все еще было трудно думать о Маке как о чьем-то папе.

— Да, сказал.

Она быстро взглянула на меня.

— Но ты мне не скажешь?

— Точно.

После паузы Марта засмеялась:

— Ты не доверяешь мне, Мэтт? Даже когда дело касается моего собственного отца?

— Доверие? Что это такое? Ты имеешь дело с профессионалом, дорогая. И, как сказала Лорна, если ты не знаешь, то не проболтаешься даже под воздействием специальных химических препаратов типа скополамина. Если кто-нибудь тебя спросит, отсылай его ко мне.

Я особенным образом уложил оставшиеся вещи в чемодан и закрыл крышку, мысленно запомнив его положение на полке.

— Как насчет обеда? Ты не хочешь есть?

— Нет, дорогой. Есть я не хочу.

Голос прозвучал у меня за спиной. Я обернулся и увидел ее, слегка улыбающуюся, всю розово-коричневую и блестящую в лучах солнца. Голубой полосатый купальник, сброшенный, пока я на что-то отвлекался, маленькой горкой лежал на ковре.

Я слегка присвистнул, показывая, что оценил предложенное мне зрелище, и мысленно спросил себя:

“Почему, как только я заговариваю о еде, с девицей случается приступ нимфомании?”

Спустя некоторое время, лежа на кровати рядом со мной, она нежно спросила:

— Мэтт, ты не спишь?

— Ага. Уже нет.

— Ты спал довольно долго.

— Наверное, это из-за солнца. Или еще от чего-то.

— Сейчас я проголодалась, — Марта плотоядно щелкнула зубами. — Уже почти время ужина, Мэтт...

— Да?

— Если что-нибудь случится...

— Назови его Мэттью в честь папочки, — перебил я ее. — Или Матильдой. Я даже сделаю тебя честной женщиной, если ты настаиваешь.

Она прыснула:

— Я не о том!

— Ничто не указывает на то, что кого-то хоть в малейшей степени волнует, где мы, — я зевнул. — Все, что нам сейчас надо сделать, — это подождать пару дней, поскольку твой папаша помешан на пунктуальности. Он требует, чтобы на встречу явились точно в срок — ни раньше, ни позже. В ночь на шестнадцатое мы совершим небольшую прогулку на лодке с гидом, которого нам подыскал адмирал. Потом я наблюдаю сцену счастливого воссоединения семьи. Так?

— Думаю, да. Это означает, что если ничего не случится... почти все позади?

— Да. Так или иначе, почти все позади.

— Это было в общем довольно мило, — Марта слегка растягивала слова. — Правда. Это началось так ужасно, но окончилось... Ну, вполне мило, Я хочу, чтобы ты это помнил.

Сначала стандартный стриптиз, подумал я, а теперь старая сцена со словами: что-бы-ни-случилось-это-было-мило. Полный набор штампов. Ох уж эти любители!

— Я буду помнить, — пообещал я. — Бросим на пальцах, кому первому идти в душ?

— Мэтт...

Я взглянул на нее:

— Что?

— Воспринимай меня серьезно. Пожалуйста.

— Я никогда тебя по-другому не воспринимал, Борден. Ты можешь это запомнить, что бы ни случилось.

Когда я вышел из душа, она лежала на кровати примерно на прежнем месте, но мой чемодан кто-то побеспокоил. Думаю, я имел основания быть довольным. Все выходило очень хорошо — именно так, как мы с Маком и планировали, если я правильно читал его мысли. Самое странное, что я и близко не испытывал того торжества, которое должен был бы испытывать. Я думаю, что причина заключалась в том, что не совсем справедливо старым специалистам интриги вроде Мака и меня действовать в паре против молодой начинающей девушки. Но справедливость, как всегда, не имела отношения к делу.

Я увидел, что она надевает голубое платье без рукавов, которое мы купили в Фениксе. То самое, с юбкой в складку. Очевидно, даже если у меня оставались хоть какие-то подозрения по отношению к ней после бурных любовных сцен, они должны были исчезнуть после выбора ее костюма. Я должен был посчитать, что если бы она ожидала лихорадочную, полную событий ночь, то надела бы брюки, а не единственное симпатичное платье, которое у нее здесь было. Закончив, Марта улыбнулась уверенной улыбкой Маты Хари и представила себя для осмотра.

— Мило, — одобрил я. — Адмиралу тоже понравится.

— Ты собираешься встретиться с дядей Хэнком?

— После ужина. Он хочет, чтобы я уладил дела с проводником. Кроме того, там ожидается какое-то политическое сборище, и адмирал почему-то хочет, чтобы я послушал разговоры. Я уверен, что он не будет возражать, если я захвачу тебя с собой. — Вообще-то я совсем не был уверен в этом, но мне было наплевать, даже если бы он и был против. Я не работал на конгрессмена Приста. Я взглянул на часы. — Пожалуй, пора трогаться. Нам следует вернуться до восьми. Хэнк посоветовал мне прибыть на лодке и не привлекать к себе внимания.

— Почему ты называешь его “адмирал”? — спросила она с любопытством. — Он не дослужился до этого звания. Не захотел.

Я пожал плечами:

— Возможно, Хэнк Прист и капитан ВМС США, но для меня он адмирал.

Было странно вести универсал, не ощущая веса прицепа и катера. Мы поужинали на другом конце острова в темном ресторане, напоминающем ночной клуб. Я засек его, когда проезжал здесь прошлой ночью. Ассортимент оказался вполне приемлемым, обслуживание было просто ужасное. Я могу понять, почему официантке трудно принести бифштекс до того, как его приготовят, но почему ей надо потратить почти час, чтобы выписать чек? Правда, однажды кто-то объяснил мне, что в этом есть своя логика: если счет принесут вместе с кофе, посетитель будет чувствовать себя оскорбленным и посчитает, что его хотят поскорее выпроводить. Все, что я могу на это ответить, — предприимчивая девушка, которая попытается меня таким образом оскорбить, получит гораздо больше чаевых, чем надменная дама, заставляющая меня с деньгами в руке ждать полночи.

Было десять минут восьмого, и уже смеркалось, когда мы подъехали к новой застройке. Я снизил скорость и приблизился к каменным столбам ворот Приста.

— Можно здесь где-нибудь спрятать этот катафалк — не слишком далеко, откуда мы могли бы добраться до двери кухни, не перелезая ни через какие проволочные заграждения? — спросил я.

Марта бросила на меня быстрый взгляд:

— По-моему, ты должен прибыть по воде.

— Да, я так сказал. Но поскольку я подозрительный секретный агент, я прибуду по земле. Да и твой костюм не очень-то подходит для лодочных прогулок.

— Но ты не можешь подозревать дядю Хэнка...

— Кто не может? Я даже себе не всегда доверяю... Бог мой, посмотри на лимузины во дворе у адмирала! Я никогда не отважился бы поставить здесь свой маленький, стоящий жалкие шесть тысяч “шевроле”. Это сборище аристократов отнеслось бы к нему с пренебрежением, и это расстроило бы его.

— Если ты повернешь направо, за изгибом дороги увидишь старую дорожку, идущую вниз, к воде.

Я остановил универсал в конце дорожки, сдал назад, так что он оказался между двумя деревьями, и вышел, чтобы открыть дверь Марте. Она провела меня по дорожке, которая неожиданно заканчивалась у бетонной набережной. Дальше была вода. Направо сквозь железную ограду можно было видеть причал Приста, маленькую лодку с подвесным мотором и большой катер для спортивной рыбалки. Стояки и башенка создавали на фоне темнеющего неба сложный кружевной узор.

Марта прошла вдоль набережной к ограде. Одной рукой собрав вокруг бедер свою коротенькую складчатую юбку, она перелезла вокруг конца ограды на высоте четыре фута над водой. Я менее грациозно последовал за ней. Мы прокрались вдоль дамбы Приста к причалу и оказались на тропинке, ведущей к дому. Хрупкий чернокожий неопределенного возраста открыл нам раздвижную дверь.

— О, да это Джаррел! — воскликнула Марта. — Ты, наверное, тот проводник, о котором мы говорили, Мэтт, это Джаррел Уайт. Он знает в местных водах каждую мокасиновую змею и аллигатора, и я не удивлюсь, если услышу, что в свое время он незаконно на них охотился.

Негр весело оскалил белоснежные зубы.

— Однако, мисс Марта, кому придет в голову терять время на незаконную охоту на мокасиновых змей?

— Куда дядя Хэнк велел тебе провести нас, Джаррел?

— На заднюю веранду, мисс Марта. Вот эта дверь, вы ведь знаете. Можете сесть на старую софу. Окно в гостиную открыто, и все вы услышите. — Он открыл дверь и посмотрел на меня. — Я поговорю с вами, когда все разойдутся, мистер Хелм.

— Несомненно.

Дверь кухни бесшумно закрылась. Мы с Мартой постояли в темноте. Из открытого окна в середине веранды доносился шум мужских голосов. Я услышал командирский голос Приста, который поприветствовал кого-то и предложил выпивку.

— Судя по всему, не похоже, что они перешли к делу, — прошептал я девушке, стоявшей рядом. — А что, дядя Хэнк не верит в кондиционирование?

— Кондиционер, конечно, есть. Но сейчас приятный весенний вечер, а он не включает его без надобности. Я думаю, в глубине души дядя Хэнк считает, что, если бы господь хотел, чтобы во Флориде было прохладно, он бы не сделал ее горячей. — Поколебавшись, она слегка коснулась моего плеча. — Мэтт...

— Да?

— Извини.

Игла вошла в мой бицепс. Обладание любого вида оружием чревато тем, что кто-нибудь может завладеть им и использовать против вас. Но, если все сделать правильно, можно повернуть и так, что это послужит вашим интересам.

Я был свидетелем нескольких усыплений, с которых мог скопировать свое собственное. Не так давно я даже испытал действие этой дряни на себе. Я потянулся к шприцу, но не закончил движения. Вместо этого я беспомощно опустился на пол, надеясь, что Марта подхватит меня. Она так и сделала, мягко поддержав меня за талию.

— Извини, — услышал я ее шепот, — извини, дорогой, но я должна это сделать. Ты все понимаешь, не так ли?

Для изящного окончания все и должно было так завершиться, но она не уходила. Она стояла рядом с моим предположительно бессознательным телом в течение нескольких бесконечных минут. Я понял, что она слушает смех и болтовню, доносящиеся из открытого окна, видимо, стремясь понять причину этого собрания. Но, как это и бывает в большинстве собраний, его начало запаздывало. Наконец я услышал негромкий раздраженный вздох — либо ее время, либо терпение иссякли. Я услышал звук шагов, осторожно и мягко удаляющихся вдоль веранды. Потом раздался легкий металлический звук. Как я определил — от снимаемого металлического крючка двери. Дверь скрипнула, и Марта вышла.

Я лежал довольно тихо: хотя и не думал, что она вернется, но рисковать не было смысла. Через несколько минут со стороны причала послышались характерные звуки: завелся большой навесной мотор, и лодка двинулась вдоль фарватера...

 

Глава 24

Я слушал дискуссию уже больше часа, но адмирал ничего не добился. Они пришли с готовым мнением и, похоже, собрались уйти с ним же. Я желал, чтобы они поскорее в этом преуспели.

— Вам, Хэнк, хорошо рассуждать, как смелому скауту. — Голос был со слабым южным акцентом и принадлежал известному в политических кругах человеку — предводителю оппозиции. — Такое впечатление, что у дамы против вас ничего нет. А против меня у нее кое-что имеется. Нельзя оставаться тридцать лет в политике, не срезая кое-каких углов. Каким-то образом она об этом пронюхала. А ваше положение другое. Выражаясь политическим языком, вы человек новый и чистый.

— Вы ошибаетесь, сенатор. — Голос Приста был решительным. — У меня точно такие же проблемы, как у всех.

— Например?

— Я не хотел выносить сор из избы, сенатор, но если это имеет значение, хорошо... Дело касается этого чертового строительства рядом. Все, что я знал, когда продавал, — что мне требуются деньги на избирательную кампанию и что у меня есть земля, а этой компании была нужна земля и водились деньги. Я тогда только что ушел в отставку из ВМС, был слишком занят и не нашел времени, чтобы выяснить все достаточно глубоко. Теперь оказывается, что подмазали нескольких политиков в разных местах; не исключено даже, что без разрешения было использовано мое имя. Если они взвалят это на меня, когда придет время выборов, у меня будет возможность выглядеть либо дураком (кем я на самом деле и был), либо мошенником, кем я не был. Так что мы все в одной лодке. У нее есть кое-что на каждого из нас. Но если мы откажемся подчиниться вымогательству...

Сенатор сухо отозвался:

— Тогда в следующем году в Вашингтоне будет много новых лиц.

— Но среди них не будет женщины по имени Лав, черт побери! При условии, что мы будем держаться вместе и сделаем все, чтобы не дать ей при помощи шантажа проложить себе путь к высшему посту в стране.

— Я повторяю — вы рассуждаете как бойскаут, Хэнк. Может быть, вы считаете, что это стоит вашей политической карьеры, но я не думаю, что это стоит моей.

Вмешался другой голос:

— Как, дьявол, она это делает? Она раскопала настолько старую грязь, что я и сам забыл о ней. У нее должна быть система разведки, которая посрамит ЦРУ...

...Присту понадобилось еще полчаса, чтобы избавиться от них. Наконец дверь кухни отворилась, и появился адмирал со стаканами в обеих руках.

— Я подумал, что сейчас самое время выпить, сынок, — сказал он, передавая мне один.

— Спасибо, сэр.

— Слышал?

— Да, сэр.

— У нее должна быть система разведки, которая посрамит ЦРУ! — передразнил он взбешенно. — Черт, если она не добралась до ЦРУ, то это единственная организация разведки и контрразведки, в стране, на которую она не наложила лапу. По крайней мере, она имеет доступ к архивам — и такое впечатление, что почти все наши спецслужбы тратили на защиту страны от опасности извне меньше времени и денег, чем на то, чтобы совать нос в дела частных лиц и общественных деятелей. Все, что надо сделать проклятой бабе, — это вызвать ручного руководителя национальной безопасности (или как он там себя называет) Леонарда и приказать ему быстренько найти что-нибудь на сенатора Сноуграсса или конгрессмена Картуэлла...

— Или конгрессмена Приста, — вставил я.

— Правильно. Я был дураком, проклятым заработавшимся дураком. Стоило ей спустить на меня Леонарда с его компьютерами — и компромат, бережно сохраненный в банке данных одного из ваших агентств, готов! Если хочешь знать, ирония судьбы в том, что я голосовал за этот чертов закон о реорганизации, который привел Леонарда к власти. Я полагал, что пришло время действенных мер. Действенные меры! — с мрачным видом он пожал плечами. — Конечно, надо было посоветоваться с Артуром. Но это предложение казалось таким безобидным и простым — слегка модернизировать структуру тайных империй, которые тратят деньги налогоплательщиков, делая практически одно и то же дело. Когда Хэнк остановился, я спросил:

— Чего хочет от вас миссис Лав?

— Поддержки ее кандидатуры на съезде. Получив ее, — судя по всему, она, безусловно, станет кандидатом, — Лав потребует от нас других политических услуг. Конечно, если ее немедленно не остановить. — Адмирал тяжело вздохнул, что-то вспомнил и оглянулся. — Джаррел сказал, что ты взял с собой Марту. Не знаю, насколько это разумная мысль, принимая во внимание некоторые сомнения насчет надежности молодой леди.

— Нет, сэр.

— Что?

— Сомнений больше нет.

Он критически осмотрел меня.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы можете спокойно отдыхать, сэр. Она была здесь недолго и не слышала ничего интересного. Видимо, опаздывала, поэтому попыталась усыпить меня, воспользовавшись моим собственным шприцем, украла вашу маленькую лодку и исчезла.

Первой его заботой была лодка, а не мое здоровье. Он быстро взглянул в сторону пристани.

— Если она хотела украсть лодку, то почему не взяла твою? Она больше и быстроходнее.

— Вы же не видите ее здесь, не правда ли, сэр? Я не взял ее с собой. У меня не было желания терять ее, поэтому я приехал на машине.

Хэнк еще раз тяжело вздохнул.

— Артур сказал, что ты человек умный. И бессовестный.

— У меня был хороший учитель по обоим предметам, сэр.

— Ты в неплохой форме для человека, получившего иглу под шкуру.

— В шприце была простая вода, — ответил я. — Вчера я заменил жидкость в пузырьке водой из крана. Одна прозрачная бесцветная жидкость так похожа на другую.

— Ты все понял заранее, не так ли, Хелм? — с довольно мрачным видом адмирал пожевал губами.

— В некоторых вещах она довольно предсказуемая девушка. Перед ней стояли три задачи. Первая — узнать некоторые очень важные сведения. Ими мы согласно указаниям снабдили ее сегодня утром. Вы хорошо выбрали время, сэр, и она не могла не подслушать наш небольшой диалог над картой, хотя в дальнейшем ей надо было вести себя так, как будто она не имеет представления, где скрывается ее папочка. Вторая проблема — как ускользнуть от меня, чтобы передать сведения своим вновь испеченным друзьям.

— А ты уверен, что она связана с Леонардом?

— Да, сэр, — я отхлебнул из стакана. — Несколько дней назад она звонила по определенному номеру в Вашингтон. Марта заключила какой-то договор с Герби. Понятное дело, он поручил ей оставаться со мной, пока не станет известно, где находится убежище ее отца. Получив сведения сегодня утром, она должна была вывести меня из игры и как следует оторваться.

— Откуда ты знал, что она воспользуется для этого снотворным, а не чем-то более радикальным, обеспечивающим постоянное действие?

Я пожал плечами.

— У меня были столкновения с Мартой Борден, сэр, и я уже способен предвидеть ее действия. Она могла бы попробовать украсть мой пистолет или взять взаймы у Леонарда, но она против того, чтобы стрелять в людей. И потом — стрельба в любом случае создает много шума. Она могла бы воспользоваться дубинкой, которую я держу в лодке для глушения большой рыбы, но ударить человека по голове — это еще одно нарушение ее принципов. Марта дважды видела, как я пользуюсь шприцем с наркотиком. Она также видела, что держу его в секретном отделении своего чемодана. Вообще-то не было никаких сомнений, каким оружием она воспользуется, если я дам ей такую возможность. Наконец, последняя проблема — это транспорт. Я дал ей возможность выбрать между своей машиной и вашей лодкой. Она выбрала лодку. Это означает, что встреча с Леонардом должна произойти неподалеку от воды или на воде; возможно, на связной лодке. Если она не утопит лодку...

— Ей пришлось бы наполнить ее камнями. Она практически непотопляема.

— Тогда к этому времени — она смылась уже пару часов назад — лодка дрейфует или стоит на якоре. Еще вариант — ее вытащили на берег где-то не очень далеко отсюда. Вам не стоит большого труда найти ее.

— А Марта? Говорит ли магический кристалл, где она, Хелм?

В этот момент я ему не очень нравился — Прист больше не называл меня “сынок”.

— Я думаю, она с Леонардом и его тайной армией — точнее, флотом — на пути в Катлас Ки, сэр.

— Только не в темноте. Она неплохо знает эти воды, но не настолько, чтобы двигаться в них ночью.

— Если вы в этом уверены, сэр, то у вас больше времени, чем я рассчитывал. Я беспокоился, что они слишком нас опередили.

— Ну, она была в Катлас Ки, но довольно давно, а это не та местность, чтобы ориентироваться по памяти. Днем она еще смогла бы найти дорогу, но ночью она, несомненно, проскочит нужное место или вообще заблудится в лабиринте островов. Я думаю. Марта достаточно умна, чтобы понимать это. — Прист поколебался. — Ты действительно веришь, что она приведет их туда, сынок?

Я снова был в фаворе.

— Да, сэр.

— Я не могу поверить, что она обманет собственного отца!

Кубики льда в моем стакане звякнули.

— Вы не понимаете сегодняшних идеалистов, сэр. Личные привязанности и отношения не принимаются в расчет, когда вы спасаете все человечество от дурных людей вроде Мака и меня и от той бессердечной и безжалостной философии, которую мы проповедуем.

— А как насчет бессердечной и безжалостной философии Леонарда?

— Вот тут-то и есть большой изъян в их идеалистической аргументации, — я огорченно вздохнул. — Они однозначно считают, что если одна сторона плохая, то другая непременно должна быть хорошей. Что ж, посмотрим, не сможем ли мы продемонстрировать мисс Борден, что все одинаково ужасны в этом страшном мире.

Я встал:

— Где Джаррел Уайт, и какое снаряжение вы приготовили для меня?

— Винтовка, патроны и аэрозоль от насекомых. Я могу еще дать взаймы фонарик, если надо.

— В лодке есть. Надеюсь, винтовка более или менее пристреляна. Впрочем, все о`кей. — Мак знал, что у меня не будет возможности в последнюю минуту заниматься пристрелкой. Я поморщился. — Больше всего на свете люблю отправляться на дело в темноте, с незнакомым проводником и оружием, которое пристреливал кто-то другой!

— Я могу сказать тебе одну вещь, сынок: сколько бы раз тебе ни пришлось нажимать на курок винтовки, тебе больше придется пользоваться аэрозолем. Ночью москиты сожрут тебя живьем. Сейчас появится Джаррел со снаряжением.

 

Глава 25

Для сдержанного на вид человека средних лет Джаррел Уайт обладал довольно юношескими и романтическими представлениями об управлении быстроходными катерами. Мы проскочили через проход, как будто наша маленькая лодка была скоростным глиссером, который борется за золотой кубок на озере Хакасу (если мне не изменяет память относительно названия приза и места соревнований).

В темноте я не мог видеть гребней волн, но каждый из них я чувствовал через мягкое сиденье перед стойкой штурвала. Когда мы достигли открытой воды, негр двинул ручку газа вперед до упора. К счастью, это была спокойная ночь. Но все равно у меня было впечатление, что мы ударяемся о воду только через каждые пятьдесят ярдов или около того. А когда мы это делаем, вода казалась твердой как камень. Бортовые огни были погашены.

— В это время без огней никто не засечет, — прокричал Джаррел сквозь рев мотора, когда я вопросительно оглянулся. — Как вы думаете, они намного оторвались?

— У них фора в пару часов, — проорал я в ответ, — но капитан Прист полагает, что они не двинутся к мангровым зарослям до рассвета, чтобы не заблудиться.

— Мы пойдем по морю — они не услышат, что мы проходим мимо. Потом повернем на юг и войдем, как говорят, через заднюю дверь. — Негр одобрительно похлопал по штурвалу. — Эта малютка не шибко походит на те лодки, которые смахивают на управляемые ракеты, но она послушная. Хотелось бы только, чтобы она не была такая осадливая. Начинается отлив, возможно, нам придется поднять мотор и идти на веслах в мелких местах. Посмотрим, капитан, посмотрим.

Я понял, что этот титул был просто знаком уважения, означающим, что я друг Хэнка Приста. В течение долгого времени мы молчали. Слышался только натужный рев мотора да тяжелые удары волн о фибергласовый корпус. Я ничего не мог рассмотреть, кроме океана (Мексиканского залива, если быть точным) вокруг нас. Либо берег по левому борту скрылся за темным горизонтом, либо жители глубоко спали, погасив огни. Наконец я заметил вспышку прямо по курсу. Я вопросительно посмотрел на Джаррела.

— Огни Тортуга, капитан, — ответил он. — Прохода Тортуга. Мы бы прошли через него, если бы хотели попасть куда нам нужно, по самому быстрому. Но они, наверное, сейчас там залегли и ждут рассвета. Мы попробуем проход Редфиш — пятнадцать миль на юг. Там нет огней, и не то это место, куда надо рваться в плохую погоду. Но в хорошую ночь, как сегодня, мы там нормально проскочим. “Тортуга”, капитан, это черепаха, “редфиш” — это рыба-барабанщик или морской окунь. Постепенно мигающий огонь переместился на траверс и пропал по левому борту. Мы продолжали нестись через ночь, пока наконец не повернули на восток в сторону берега. Но прошло еще немало времени, пока мы различили его. Джаррел убавил газ, и я увидел впереди очертания двух островов — низкие темные силуэты справа и слева по курсу, чем-то похожие на светлую песчаную полосу между ними.

Лодка перестала парить над водой и, тяжело опустившись, начала рассекать ее. Вдруг я заметил справа по борту блестящую от грязи отмель, которая почти обнажилась из-за отлива. Лодку начало трясти и заносить в сторону в беспорядочных вихрях и водоворотах течения.

Впереди в темноте просматривались всевозможные протоки с потоками воды и грязи в белых пятнах — это воды отлива сталкивались в своем беге с мелями и разбивались о них. Джаррел обходил препятствия, которых я не видел. Он сказал вполне спокойно:

— Всегда помните о приливных и отливных течениях, капитан, когда ходите между островов. Всегда можно найти выход, если помнить об этом. А теперь держитесь покрепче.

Я увидел проход в наносах песка. Он совершенно не выглядел так, чтобы могло появиться желание пройти через него: широкий поток бурлящей воды, неумолимо стремящийся к морю. Я почувствовал усилившееся биение двигателя — Джаррел увеличил газ. Мы зависли на входе, пока он изучал ситуацию впереди, потом вибрация и рев усилились, и мы начали набирать скорость. Лодка взлетала и падала, несясь по бурлящей поверхности, в то время как сумасшедшие потоки подбрасывали и ударяли ее. Поднявшаяся неизвестно откуда волна обрушилась мне на колени. Песчаные отмели проплывали мимо, иногда настолько близко, что я мог выпрыгнуть на берег. Наконец мы победили в состязании с отливом и набрали скорость в спокойных темных водах.

— Я проводил здесь парусные лодки, когда был мальчишкой, — объяснил Джаррел. — Вы лучше брызните из этой штуки на лицо и руки, капитан. Здесь не открытое море, будут москиты.

Я распылил на себя аэрозоль и предложил ему, но негр отрицательно покачал головой. По-видимому, он, как многие старожилы, не боялся укусов. Я отложил баллончик в сторону, достал носовой платок и протер винтовку, лежавшую на коленях. Я даже не пытался запомнить дорогу. В темноте, когда один остров выглядел совершенно так же, как любой другой — черным и бесформенным, — это было бесполезно.

Мы на большой скорости пересекали широкие блестящие каналы и пробирались по узким темным протокам с мангровыми деревьями, касавшимися лодки. Насекомые атаковали изо всех сил. Один раз Джаррел поднял мотор, пока винт не оказался едва скрытым под водой, и мы при помощи багра переправились через мель, потревожив каких-то птиц, устроившихся на ночлег на ближайшем островке. Несколько раз я замечал тяжелые всплески неподалеку от берега — может быть, от рыб, может быть, от аллигаторов. Я не стремился уточнить.

Пройдя вдоль какой-то длинной излучины, Джаррел убрал газ и направил лодку вдоль старого шаткого причала, выступающего из болотистого мыса в конце острова. Неровный, узкий, покосившийся настил на сваях над грязью и зарослями тростника вел к берегу.

— Катлас Ки, капитан, — голос Джаррела перекрыл звук урчащего на холостом ходу двигателя. — Там дальше, среди деревьев, есть брошенный домик. Много лет им никто не пользовался. Вода сейчас низко, но у конца мола шесть футов. Днем, когда они прибудут, начнется прилив. Вся эта грязь уйдет под воду до самого берега, но, может, они появятся не так поздно.

— Будем надеяться, — сказал я, прихлопывая москита, — или эти твари высосут меня досуха.

Взяв винтовку, я начал подниматься, но Джаррел отрицательно покачал головой.

— Не здесь, капитан. Не хотите же вы оставить следы? За изгибом острова есть место, где я смогу подвести лодку поближе к берегу. Я высажу вас там и подхвачу, когда закончите.

Мне понравилась небрежная манера, в которой он это сказал. Это должна быть обычная, красиво спланированная операция — как можно было заключить из его слов, — где все продумано до мелочей, вплоть до того момента, когда, разворошив осиное гнездо, агент пытается смыться.

— Где ты будешь? — спросил я.

— Рядом с маленьким островом в четверти мили есть хорошее местечко для укрытия. Вы его сможете увидеть оттуда, где я вас оставлю. Я тоже смогу вас видеть. Но отсюда ничего не видно — вот в чем секрет. Когда они услышат, что я подхожу, вы будете уже на борту, и мы понесемся со скоростью сорок пять узлов.

— И пули будут свистеть около наших ушей, — кисло сказал я. — Или между ними.

— В меня и раньше стреляли, капитан, — негр пожал плечами. — Полагаю, в вас тоже.

— Но это не означает, что мне это нравится, — поморщился я, изучая темную массу острова. — Где мне ждать?

— Посмотрите вверх на деревья справа. Видите нечто вроде кучи? Это старое гнездо ястребов. Птицы не прилетают последние два-три года, но гнездо все еще цело. Вы будете почти под ним. От вашего укрытия до конца причала здесь сто пятнадцать ярдов. Думаю, вы дадите им подойти к вам поближе для уверенности. Впрочем, это ваше дело.

— Да, — кивнул я. — Мое.

 

Глава 26

Это было похоже на одно из тех укрытий, которые устраиваются для охоты на оленя в зарослях Техаса, или на укрытие для засады при охоте на тигра в Индии. Конечно, я не считаю свою намеченную жертву равной по классу тигру, но даже приученная киска может быть опасной, когда имеешь дело с человеческой разновидностью.

Что касается моего убежища, оно было сделано довольно хорошо: конструкция, похожая на корзину, на высоте семи-восьми футов над землей, которая почти полностью сливалась с окружающими переплетениями ветвей. Я знавал более комфортабельные укрытия, но и здесь было что-то вроде платформы для того, чтобы стоять, и ветка дерева, чтобы сидеть. Единственный недостаток заключался в том, что, когда придет время, мне придется встать и стрелять без опоры для винтовки. Вокруг не было ничего достаточно надежного, что можно было бы использовать для этой цели. Вообще-то, — поскольку на этих островах не растут большие деревья, все плетеное сооружение было немного шатким. Впрочем, сто ярдов не такое большое расстояние для винтовки даже при стрельбе с руки.

— О`кей, капитан? — прошептал Джаррел снизу.

— О`кей. Забери лодку и спрячь ее, — сказал я. — И, Джаррел...

— Капитан?

— Не строй из себя героя. Ты понимаешь, что я имею в виду. Могу тебя заверить, я бы не стал бросаться под пули ради тебя; и ты не делай этого для меня. Если все пойдет вкривь и вкось, черт с ним. Просто смотайся отсюда, передай шефу, что изощренный план не сработал, и выпей пива в память обо мне. О`кей?

— Я проводник, — раздался мягкий голос негра из темноты. — Я веду ребят и привожу их обратно. Пока ни одного еще не потерял. И не собираюсь. Хорошей охоты, капитан.

Мир был полон принципиальных безумцев — черных и белых, — и это странно, подумал я, поскольку трудно представить, что они могут долго продержаться. Что ж, я предложил ему выход. Если он не захотел им воспользоваться, это его дело.

Я слушал, как Джаррел пробирается обратно к берегу. Он неплохо управлялся в лесу, и я немного услышал, пока легкие всплески не сказали мне, что он отгребает на более глубокое место. Затем послышалось подвывание гидравлического механизма, опускающего двигатель, жужжание стартера, и звук мощного мотора, работающего на малых оборотах, постепенно затих в направлении покрытого кустарником островка, о котором он мне говорил.

Я, насколько мог в темноте, проверил винтовку. Это был один из тех грохочущих, выламывающих плечо “магнумов”, которые стали очень модны в последнее время. Дело идет к тому, что ни один охотник скоро не отправится даже на кроликов без портативной пушки, которая в состоянии прострелить насквозь пару футов кирпичной кладки подвала банка и убить двух-трех случайных прохожих на улице, если они правильно стоят.

Словом, это была затворная винтовка типа винчестер, под патрон “винчестер-магнум” калибра 0, 300 с начальной скоростью более трех тысяч футов в секунду и начальной энергией около двух тонн. Для стрельбы с верхушки дерева это была чертовски мощная пушка, и я сказал себе, что желательно попасть с первого выстрела, а то проклятая гаубица может запросто выкинуть меня из укрытия.

Я убедился, что в патроннике есть патрон, магазин полон, а нижняя пластина надежно закреплена. У этих больших винтовок такая сильная отдача, что известны случаи, когда нижняя пластина открывалась и патроны из магазина высыпались. Можно оказаться в неловком положении, обнаружив только один патрон вместо ожидаемых четырех, в особенности если на вас на полном ходу будет нестись недружелюбный слон. По крайней мере, так мне рассказывали. Я никогда не встречал слона, кроме как в зоопарке, но я имел дело с некоторыми не очень дружелюбными людьми, и, возможно, мне предстояло повстречаться еще с несколькими этой ночью.

Оптический прицел был четырехкратный, из тех, что рекомендуют начинающим как лучший выбор для охоты. Принимая во внимание шаткость насеста, с которого должен был стрелять, я обрадовался, что они не подобрали мне ничего более мощного; чем больше приближение, тем больше видимое колебание. Я снял защитные колпачки с линз и убедился в правильности установки прицела. Это было почти все, что я смог определить в темноте. Возможно, мне повезет и цель не появится до того, как я смогу рассмотреть перекрестье прицела.

Самой неприятной стороной ожидания были москиты. Я с ностальгией вспомнил приятный склон в Оклахоме, прохладный и лишенный насекомых, где я лежал в ожидании шерифа Раллингтона. Без жидкости из баллончика, которую я обильно распылил на себя, и грязи, которую я размазал для маскировки по лицу и рукам, я бы долго не выдержал. Мне пришлось отключить часть своего сознания — ту часть, которая побуждала шлепать, чесаться и даже кричать.

Они появились с восходом солнца, когда стало достаточно светло, чтобы видеть и стрелять. Задолго до того, как я их увидел, послышался звук двигателя, приближающийся с северо-запада. На какое-то время он затих, и я задался вопросом, не сбилась ли Марта с пути в этом болотистом лабиринте и что сделает с ней Леонард, если это случится (хотя обычно я не трачу времени на то, чтобы беспокоиться о судьбе предателей — даже если они хорошенькие и я спал с ними). Потом шум мотора снова усилился и приблизился. Наконец они появились в поле зрения слева от меня на широком фарватере, но слишком далеко для выстрела, даже если бы я и попытался стрелять по такой быстродвижущейся цели из своего неустойчивого положения.

Я смотрел на них сквозь листья и думал, что нужно отдать должное Маку. Идиотский, сложный план действовал. Несмотря на отсутствие связи и логики, он, как режиссер, расставил каждого в нужном месте в нужное время. Охотник в засаде ждал, а тигр шел к приманке.

Появилась лодка — желтая моторка с комбинированным двигателем, около восемнадцати футов длиной, с высокой гибкой антенной. Это сразу напомнило мне о лодке с жилой надстройкой, снабженной “кошачьими усами”, которую приметил адмирал, когда она входила в здешние воды. Но самой лодке я уделил немного внимания. Гораздо больше — находившемуся в ней человеку с седыми волосами, который уже доставил всем вполне достаточно неприятностей. Тигр или кошка — он истощил наше терпение. Я хочу сказать, черт побери, что у нас есть кое-какая профессиональная гордость и нам не очень нравится, когда посторонние насильно вторгаются в нашу маленькую тайную общину и пытаются использовать ее в своих дешевых целях. Мы пытались втолковать это Герберту Леонарду в прошлый раз, когда он хотел получить титул Главного Шефа Шпионажа, но он не понял намека. Поэтому ему пришло время уйти.

Леонард занимал сиденье по левую руку (простите, по левому борту) за ветровым стеклом. По правому борту за штурвалом сидел университетского вида молодой человек в голубой шапочке для парусного спорта, с трубкой, небрежно торчащей в углу рта. Между ним и Гербертом Леонардом, держась за ветровое стекло, стояла Марта Борден в своем светло-голубом платье. Страшно было подумать, как ее голые руки и ноги перенесли эту полную москитов ночь.

Свободной рукой она указывала на причал. Лодка замедлила ход, опустилась всем корпусом на воду и повернула в том направлении, но совсем немного — явно недостаточно, чтобы подойти к берегу на расстояние выстрела винтовки. Это было очень умно. Леонарду тоже надо было отдать должное. Он проявил себя таким же сообразительным, как Мак, подставляясь таким образом в качестве приманки. Я не думал, что он такой умный, решительный и даже храбрый, но, наверное, для любого штабного офицера наступает момент, когда он чувствует, что должен хоть раз выйти и показать, чего он стоит на поле боя.

Так или иначе, именно в выполнении этого задания Леонард хотел участвовать лично. Достижению его цели мешал сейчас только один человек, но этот человек входил в полдюжины самых опасных людей мира. Леонард никогда не смог бы спать спокойно, пока не увидел бы Мака мертвым. Мак знал это и воспользовался этим, чтобы привести Леонарда сюда, ко мне на мушку. Остальное зависело от меня.

Это было очень умно и стало еще умней, когда они посадили лодку на мель, находясь, конечно, вне зоны поражения. Они разыграли спектакль, показывая наблюдавшему за ними с берега — Маку и тем, кто бы ни был с ним в хижине, — как ужасно они разозлились друг на друга за эту глупость. На расстоянии слова не были слышны, но пантомима была ясна: университетский парень явно упрекал Марту, которая горячо отвечала ему, что если бы он поворачивал, как ему говорили, то все было бы нормально. Леонард же приказывал им обоим заткнуться и сделать хоть что-нибудь. Это был прекрасный отвлекающий маневр. Между тем настоящая атака бесшумно развивалась в направлении скрытой хижины, по крайней мере, они считали, что не производят шума.

Одна лодка приближалась вдоль берега прямо под моим укрытием. Я слышал равномерные шлепки весел по воде. Она пристала к берегу — большая плоскодонная гребная шлюпка с маленьким движком на корме, — и четыре человека в маскхалатах высадились в том же месте, где и мы с Джаррелом несколько часов назад. Это неудивительно, поскольку разрыв в стене мангровых деревьев делал этот участок удобной точкой для высадки. То, что они подошли так близко, несколько нервировало, но в этом было и преимущество. К тому времени, как они вылезли на берег, посовещались, рассредоточились и начали красться внутрь полуострова, лучший в мире следопыт не смог бы различить следов нашей с Джаррелом высадки.

Я видел, как человек на правом фланге, не подняв головы, прошел всего в двадцати ярдах от меня. В этом преимущество укрытия на дереве. Ни олень, ни человек обычно не ожидают опасности сверху. Это был молодой человек с четкими чертами лица, прекрасно тренированный, который мог голой рукой разбить кирпич и отстрелить из автомата пуговицы с вашей куртки. Но в лесу автомат вещь совершенно бесполезная.

Я по слуху следил за его движением еще некоторое время после того, как он скрылся из поля зрения. Другие, двигавшиеся вдоль противоположного берега, видимо, со второй десантной лодки, тоже были не лучше. С высоты я мог довольно точно проследить за развитием атаки по треску веток, шуршанию листьев, бряцанию оружия и сдавленным ругательствам. Да, вряд ли можно было ожидать, что у Герберта Леонарда есть наготове группа агентов, обученных для действий в джунглях. Тем более таких, которые будут держать язык за зубами относительно странной операции вроде этой.

Солнце уже поднялось над горизонтом, и парию в шапочке для парусного спорта удалось снять с мели лодку Леонарда. Он встал за штурвал и медленно повел лодку в сторону причала. Между тем какой-то человек пробрался по настилу с чем-то громоздким в руках, оказавшимся электронным мегафоном. К этому времени другая лодка появилась далеко вдоль протоки за причалом, откуда приплыли мы с Джаррелом. Это была тщательно спланированная ловушка. У нее был только один недостаток: в ней никого не оказалось. Человек с мегафоном подтвердил это во всеуслышание.

— Хижина безопасна, сэр, — прокатился над водой его рев. — Никого нет дома.

Леонард поднял свой мегафон, и я явственно услышал его голос:

— Повторите.

— Хижина пуста. Никаких следов того, что кто-нибудь пользовался ею. Повторяю — никаких следов. Пуста. Не занята. Приказания?

На борту лодки яхтсмен из университета достал пистолет и направил его на Марту. Человек на причале вновь поднял мегафон.

— Что прикажете, сэр? — повторил он.

— Все отставить. Я иду, — крикнул Леонард. Я смотрел, как он приближается. Не хочу притворяться, что мой пульс и дыхание оставались абсолютно нормальными по мере того, как лодка оказывалась в пределах досягаемости винтовки. Университетский пустил лодку вдоль хлипкой пристани и обратился к артисту с мегафоном. Тот опустил свой инструмент, снял с плеча автомат и направил его на Марту. Университетский убрал пистолет, поглубже натянул свою шапочку и поднялся наверх на пристань. Леонард указал на девушку, и двое мужчин, стоявших на пристани, наклонились вниз и вытащили ее на настил. Только после этого Леонард двинулся, чтобы выйти из лодки.

Думаю, я знал, что это должно случиться. И Мак знал, что это должно случиться, когда приготовил для меня оружие, способное прострелить лося вдоль туши. Тяжелая винтовка повышенной мощности, по сути дела, была как бы письменным приказом. Она ясно говорила: ты выполнишь задание, кто бы ни встал на твоем пути.

Что ж, мне не в первый раз приходилось принимать такое решение, и я принял его. Тем более что в данном случае это было не очень трудно. Девица действительно очень мало для меня значила. Мне легко справиться со своей страстью к самоуверенным, вероломным молодым дамам, которые дают понять, что считают меня распутным идиотом, готовым оставить свои мозги за дверью при виде зовущего женского тела.

Это было как в плохом фильме с банальной сценой захвата красивой заложницы. Они всегда пытаются прибегнуть к этому приему, полагая, что если это сработает на экране, сработает и в реальной жизни. Я осторожно наклонил винтовку вперед, готовый сделать выстрел, если Леонард даст мне шанс. Но он был достаточно осторожен, чтобы не дать. Он был достаточно умен и понимал, что его заманили сюда с определенной целью. Меньше всего он хотел подставляться до тех пор, пока не узнает, в чем она состоит. Именно для этого он сохранил девушку, не пристрелив ее тотчас, как только понял, что ее информация привела к пустому ящику.

Пока он сидел в лодке, в него нельзя было стрелять, и когда вышел на берег — тоже, так как он тщательно скрывался за стойками ветрового стекла и за причалом. Затем он поставил впереди себя девушку, и вся процессия двинулась к берегу по настилу. Я вздохнул. Если бы у меня была винтовка, которую я сам пристрелял, и надежный упор для нее, я бы попробовал пустить пулю мимо головы Марты в голову человека за ее спиной. Но эта винтовка на таком расстоянии может дать отклонение в шесть-восемь дюймов, а я не был уверен, что мои выстрелы с этого шаткого насеста будут настолько точными.

У меня не было выбора. Я осторожно встал и аккуратно направил черное перекрестье прицела прямо на Марту Борден, рассчитав угол так, чтобы пуля пришлась точно в середину тела за ней. Они приближались, все еще ничего не подозревая. Я положил палец на спусковой крючок, и мой мозг дал приказ мышцам. Я не верю в гуманизм. Для меня девушка была мертва. Очень жаль. Если ты, милая, не предашь, то тебя и не застрелят. А если предашь, то получай по заслугам. Прощай, Марта Борден...

Но она продолжала приближаться, а мой сентиментальный кончик пальца не мог сдвинуться на необходимую часть дюйма. Неожиданно внизу поднялась суматоха. Девушка бросилась назад на Леонарда, сбила его с ног и спрыгнула с настила. Она приземлилась в грязь глубиной шесть дюймов, почти упала и с трудом начала продвигаться наискосок к берегу. Леонард встал, что-то резко сказал стоящему рядом человеку, и тот поднял автомат. Это был бы верный выстрел. Из автоматического оружия на расстоянии всего двадцати ярдов невозможно промахнуться по девушке, которая барахтается в глубокой грязи. Но Леонард наконец стоял незащищенный, и ни один стрелок не пожелал бы лучшей цели.

Мой палец все-таки решил подчиниться настоятельным приказам мозга. Раздался грохот, и мое плечо ощутило сильнейшую отдачу. Человек с автоматом, не успев выстрелить, уронил свое ружье в грязь отлива у причала и мягко последовал за ним. Он был мертв еще до того, как ударился о землю.

 

Глава 27

Трудно придумать что-либо похлеще этого проявления непрофессионального идиотизма. Именно такое слюнтяйское поведение заставляет меня ежиться и выключать телевизор, когда я вижу на экране, как якобы подготовленный и преданный делу агент, выполняющий задание, от которого зависит судьба миллионов, отвлекается от своих прямых обязанностей и проявляет чудеса героизма, спасая совершенно не имеющих отношения к делу красоток.

К тому времени, как я вернулся в исходное положение, передвинул затвор и навел перекрестье прицела на то место, где я последний раз видел Герберта Леонарда, его там, разумеется, не было. Он быстро все понял. Его поведение этим утром в отличие от поведения некоторых других было абсолютно профессиональным. Тот факт, что кто-то может посчитать его трусом потому, что он прячется за женщину, ни в малейшей степени не волновал его.

Сейчас, при звуке выстрела, он без колебаний отбросил чувство собственного достоинства и, кинувшись в грязь на дальней стороне причала, исчез из виду за одной из куч.

Молодой человек с трубкой и шапочка для парусного спорта нашли убежище на дне лодки. У меня была отличная большая винтовка, из которой не в кого было стрелять. Но потом из кустов поднялся еще один человек с автоматом (кажется, Леонард раздавал их как визитные карточки) и прицелился в девушку, достигшую болотистого берега. Я аккуратно уложил его: еще один хороший выстрел, истраченный на совершенно неважную цель.

Мое ненадежное укрытие почти развалилось от толчков “магнума”. Пришло время уходить, пока эти тренированные десантники не вычислили мою позицию. Я закрепил винтовку в раздваивающейся ветке, спрыгнул на землю и снова взял ее — лазить по деревьям с заряженными винтовками не считается хорошим тоном при обращении с оружием. Я едва успел освободить ее, как по меньшей мере три автомата начали прошивать пулями мое убежище и гнездо ястребов над ним, осыпая меня градом веток, листьев и щепок.

Я немного отодвинулся и припал к земле, прислушиваясь. Одновременно я заменил два использованных патрона. Услышанное не обрадовало меня. Кажется, все, кто находился на острове, были заняты тем, чтобы поливать мое недавнее убежище автоматическим огнем. Судя по звуку, это был калибр 9 миллиметров. Пули калибра 0, 45, которые используются в старых “мясорубках” Томпсона, издают звук, который бьет по ушам более тяжело и солидно. Тем не менее шум был впечатляющий и не давал мне возможности различить шуршание листьев или тихие шаги.

Я осторожно, с остановками продвигался в сторону места высадки в надежде, что девушка будет пробираться через лес по достаточно прямой линии, — когда она вышла на берег, она двигалась почти в правильном направлении. Я заметил, что среди деревьев мелькнул голубой цвет, и вот она появилась. Я шагнул в небольшой проход. Марта увидела меня, повернула и бросилась в мою сторону. Она была вся в грязи и тяжело дышала.

— Мэтт, я...

— Вниз к берегу и прямо в воду, — приказал я, указывая направление. — Хватай первый попавшийся трамвай, который подойдет. Кондуктора ты узнаешь.

— Мэтт...

— Дорогая, ты гнусный маленький Иуда, и позже мы это обсудим, если проживем подольше. Двигай!

Им понадобилось некоторое время, чтобы засечь меня, пока я осторожно следовал за Мартой, прикрывая наш отход. Они услышали два выстрела и увидели, что двое упали. Это сделало их более осторожными. Они, вероятно, могли храбро броситься под шквальный пулеметный огонь, но такая избирательная прицельная стрельба — по одной пуле на одно тело — была в состоянии охладить пыл многих возможных героев. На это я и рассчитывал.

Я прикинул, что еще один выстрел окончательно разъяснит им суть происходящего, и это даст нам время улизнуть. Однако я не мог позволить себе промахнуться — это разрушило бы психологический эффект. Поэтому я пропустил бегущую фигуру слева и подождал, пока джентльмен по центру даст мне возможность сделать надежный выстрел в небольшом, освещенном солнцем пространстве, которое он, несомненно, обошел бы, если бы не хотел показать своим коллегам и шефу, какой он молодец. Он испустил вполне удовлетворительный крик и упал. Я повернулся и побежал.

На воде все развивалось хорошо. Лодка с Джаррелом на руле неслась точно по расписанию, производя эффектную волну и являя собой впечатляющее зрелище. Девушка двигалась ей навстречу. Я месил грязь следом, догоняя ее благодаря своим длинным ногам. Джаррел не снижал скорость до тех пор, пока мне не показалось, что он сейчас врежется в меня. Но он резко отпустил газ, лодка перестала парить над водой и со всплеском подошла к нам. Джаррел окончательно остановил ее, переведя двигатель на реверс, и выскочил за борт, помогая Марте забраться в лодку. Я потянулся к бортику, когда чернокожий, глядя в направлении берега, сказал спокойно:

— Лучше сначала остудите этого парня, капитан.

Я развернулся, поднимая винтовку, и, как только в перекрестье оказался человек, целившийся в нас из автомата, выстрелил. Он упал, но в это время другой автоматчик справа среди мангровых деревьев открыл по нас огонь. Я загнал очередной патрон и развернулся в его направлении. В прицеле показалось лицо среди листвы и вибрирующее оружие. Казалось, противные маленькие автоматные пули свистят, щелкают и скользят по воде повсюду вокруг нас. Затем моя большая винтовка опять выпалила. (Ей-богу, грохотом этого “магнума” можно было извещать о конце света.) Лицо исчезло, автомат смолк. Я повернулся, наклонился над поручнями, аккуратно положил винтовку — не следует как попало бросать оружие, которое в ближайшем будущем может вам пригодиться, — и, подтянувшись, ввалился в лодку.

— Убираемся отсюда! — рявкнул я, но лодка не стронулась с места. Времени разбираться, в чем дело, не было. Я схватил винтовку и поднес ее к плечу, направляя в сторону берега. Я их уже хорошо натренировал. Все трое, собравшиеся было открыть огонь по дрейфующей лодке, бросились на землю. При этом каждый считал, что дуло направлено ему в горло.

— Мэтт, — запричитала девушка. — Мэтт, это Джаррел...

— Давай, проваливаем отсюда! — огрызнулся я, не оборачиваясь.

— Но его лицо... Он истекает кровью...

— Черт побери! — взорвался я. — Мы все будем истекать кровью примерно через три секунды, если ты сейчас же не дашь газ.

Марта стала протискиваться к штурвалу. Я уже навел прицел на человека, который начал показываться над бортом гребной шлюпки, которую использовали атакующие, но тут мощный движок ожил, и наша лодка сорвалась вперед, сбивая меня с ног. Мне удалось снять палец со спускового крючка и поставить винтовку на предохранитель, в то время как ускорение бешено отбрасывало меня назад к корме. Вдруг что-то остановило мое скольжение — человеческое тело.

— Делай зигзаги! — прокричал я сквозь шум мотора, наклоняясь над Джаррелом Уайтом. За кормой грохотали автоматные очереди. — Резко вправо. Теперь влево. Так и продолжай, но, ради бога, не посади нас на мель. — Ну вот, появились парни в черных шляпах, несущиеся вскачь в безудержном порыве. Из-за острова появилась желтая моторка, которая поднимала волну не хуже небольшого эсминца.

— Какую скорость может развить это корыто? — спросил я.

Марта бросила взгляд через плечо.

— Большую, — прокричала она. — Тридцать пять, а то и сорок миль в час.

— Сейчас держись прямо, мы вышли из зоны досягаемости. Дай полный газ. Но будь повнимательней. У нас больше мощности, чем ты думаешь. А я постараюсь сейчас уравновесить эту посудину...

Оттого, что вес двух человек сконцентрировался на левом борту, небольшая лодка шла неуклюже, с сильным креном. Я оттащил Джаррела в центр кубрика к стойке штурвала, и лодка выправилась. Я глянул на корму. Желтая лодка не догоняла нас, но и не очень отставала.

— Ты дала полный газ? — прокричал я Марте. Она кивнула. — Тогда эта лодка сзади может идти быстрее, чем ты думала, будь она проклята! Мы должны идти со скоростью больше сорока пяти, если только...

Я взглянул на Джаррела Уайта. Он был мертв, и мертв с того момента, когда пуля попала ему чуть ниже правого глаза. Его глаза неподвижно смотрели на меня снизу вверх. “Я веду ребят и привожу их обратно”, — сказал он и сделал бы это, если бы остался жив. Хороший человек, он бы понял, что я не хочу проявить неуважение к нему тем, что собирался сделать. Я опустил тело за борт.

Я еще раз потерял равновесие, когда лодка резко замедлила ход. Девушка уставилась на меня, издавая громкие возмущенные возгласы. Трудно было поверить, что она дочь Мака. Может быть, ее мать как-нибудь вечером выскользнула, чтобы поразвлечься с исполнительным директором местного отделения Общества Защиты Животных. Но эти брови! Впрочем, один человек, занимающийся разведением собак, однажды сказал мне, что во всех кровных линиях есть слабые ветви, которые должны отбраковываться, как только появятся. У меня была хорошая возможность отбраковать эту, но я упустил ее по сентиментальным причинам.

Желтая лодка быстро приближалась. Молодой человек, сосущий трубку, стоял за штурвалом. Он сдвинул свою шапочку на затылок. Леонард занимал соседнее переднее сиденье. Его растрепанные седые волосы были в грязи. Он что-то держал перед лицом. У меня не было времени определить, что это было. За ними сидели еще два человека с обычными портативными автоматами в полной готовности пустить их в ход, как только дистанция сократится.

Я схватил Марту за руку, выдернул из-за приборного щитка и швырнул вперед. Потом безжалостно ударил по рычагу газа и одной рукой схватился за штурвал — как раз вовремя, чтобы остаться на месте, когда лодка рванула с места, как гоночный автомобиль, сжигающий покрышки на старте заезда на четверть мили. Мне понадобилось некоторое время, чтобы восстановить равновесие, преодолевая внушительную силу ускорения. Потом я рискнул взглянуть через плечо.

Пассажиры, сидевшие у Леонарда на заднем сиденье, опустили оружие — дистанция больше не сокращалась, а через некоторое время желтая лодка начала отставать. Дело было в весе Джаррела. Скорость скользящей по воде лодки зависит главным образом от двух факторов: мощности двигателя и величины груза. Сейчас, когда наше суденышко сбросило сто пятьдесят лишних фунтов, оно шло на узел или два быстрее — достаточно, чтобы получить нужное преимущество.

Я посмотрел вперед. Мы — два надводных снаряда, вспенивших спокойную коричневую поверхность, неслись по довольно широкой протоке, поросшей по берегам мангровыми деревьями. Но впереди фарватер разделялся на три рукава. Я не представлял, какой выбрать. Потом я увидел, что далеко впереди из-за небольшого поворота среднего рукава на приличной скорости появился большой белый коттедж. По крайней мере, такой у него был вид — белый летний коттедж, который водрузили на тупоносую голубую шаланду, — и он приближался к нам, делая не менее тридцати миль в час. Я понял, что Леонард держал в руках микрофон. Он вызвал связное судно, о котором говорил мне адмирал. Оно приближалось, чтобы отрезать нам выход. Вопрос был в следующем: кто из нас достигнет места развилки первым? И если я приду туда раньше их, то в какой рукав заворачивать?

Девушка съежилась в передней части кубрика. Я даже не стал у нее ничего спрашивать. Со своими идиотскими реакциями она с одинаковым успехом могла дать и правильный, и неправильный ответ. Глядя вперед в поисках выхода, я обратил внимание на что-то белое и блестящее. Оказалось, что это дохлая рыба, которая медленно плыла по течению в нашем направлении. Я вспомнил слова Джаррела: помните о приливе и отливе, капитан. Всегда можно найти выход, если помнить об этом.

Если ночью был отлив, то сейчас должен быть прилив и вода должна двигаться от моря. Все, что мне надо было делать, это в сомнительных случаях идти против течения. А если добавить капельку везения, в конце концов, мы достигнем открытой воды. Я видел, что успеваю к развилке раньше плавучего дома, а желтая моторка уже отстала на пару сотен ярдов. Дело сделано. Скоро у меня будет порядочный отрыв и достаточно времени, чтобы начать пускать белые ракеты для вызова “бостонского китобоя” с командой вооруженных ребят.

Было только одно “но”. Адмирала угораздило сказать несколько слов, а именно: “Конечно, мы полагаем, что дело будет сделано прежде, чем ты подашь сигнал о помощи”.

На полной скорости моя лодка приближалась к развилке. На крыше; верхней палубе, или как это там называется, атакующего плавучего дома стоял человек. В руке он держал пистолет, но даже не пытался стрелять: расстояние между нами было слишком большим. Я заметил, как по правому рукаву бродят какие-то розовые птицы — значит, глубина была не больше одного фута. С опущенным винтом осадка моего судна была в два раза больше. Даже на скорости она превышала десять дюймов. Я глубоко вздохнул и резко повернул штурвал направо.

— Нет! Лево на борт! Ты поворачиваешь не туда! Лево руля, Мэтт!

Это кричала Марта. Розовые птицы в панике взлетели, когда лодка с ревом понеслась на них. Их ноги были еще короче, чем я рассчитывал. Мощный мотор, ударившись, резко задрался вверх, и в районе кормы раздался треск. Потом мы с силой врезались в...

 

Глава 28

Ноги и руки у меня были связаны. Но я был жив и пришел в сознание — вот что важно. Вдох отозвался больно в груди. Я вспомнил, как меня швырнуло на штурвал, когда лодка налетела на мель, и как девушку выбросило за борт. Вися на стойке штурвала, я услышал шаги пробиравшихся вдоль лодки людей и голос Леонарда:

— Нет, нет, не стреляйте. Сначала я хочу задать ему несколько вопросов...

Славный старый Герберт Леонард, как всегда, предсказуемый. У него был небольшой приступ профессионализма там, в Катлас Ки, но он на глазах от него излечивался. Сотни самоуверенных чудаков не смогли выполнить свои задания и погибли из-за того, что оставили опасных пленников для допроса. Но, кажется, уроки не пошли впрок. Люди типа нашего седовласого Герби не удовлетворяются просто победой. Им нужна еще и информация.

Всегда можно на это рассчитывать, подумал я. В этот момент кто-то ударил меня по голове, возможно, стволом автомата. И теперь я где-то лежал. Они, конечно, забрали у меня оружие и нож, а также ремень. Леонард, видимо, знал о наших хитрых ремнях. Но моя одежда и ботинки по-прежнему были на мне.

— Мэтт! Мэтт, с тобой все в порядке? Я открыл глаза и посмотрел на низкий, выкрашенный белой краской, потолок каюты. В конце ее пара ступенек вела к решетчатой двери, которая открывалась предположительно в основные апартаменты плавучего дома.

— Мэтт, ты меня слышишь?

Поворот головы причинил боль, а вознаградивший меня вид вряд ли стоил этого, хотя и было интересно узнать, как может выглядеть аккуратно одетая дама после того, как она пробиралась через болота, продиралась сквозь джунгли и вылетела из лодки на илистую отмель. Я заметил, что Марта, испачканная и чумазая, была практически сухой. Это говорило о том, что я находился без сознания довольно долго.

Она лежала на койке через проход, со связанными руками и ногами. Встретившись с ней глазами, в ответ на вопросительный взгляд я быстро отрицательно покачал головой.

Беззвучно, одними губами я прошептал:

— Иди сюда.

Она поняла, что я хочу, и неловко переместилась со своей койки на мою.

— Думаю, что они подслушивают, — выдохнул я, указывая на дверь. — Они ждут, когда я приду в себя, и мы начнем беседовать о чем-нибудь интересном. После этого начнется развлечение. Поэтому продолжай делать вид, что ты все еще пытаешься привести меня в чувство.

Марта кивнула.

— Мэтт, — сказала она громко. — О, Мэтт, пожалуйста, проснись. Я так боюсь.

— Это мысль, — прошептал я. — Сейчас вот что. Внутри моего левого ботинка ты найдешь одну штуку, похожую на короткий механический карандаш, который чертовски мешает при ходьбе. Думаю, ты поймешь, как он действует. Открути каблук правого ботинка — там вторая часть приспособления. Принадлежности настоящего секретного агента, как тебе это нравится? — Я человек не суеверный и не очень верю в духов, но в таких сложных обстоятельствах я предпочитаю не называть важные вещи своими именами даже шепотом. Я не хочу, чтобы именно эти колебания воздуха распространялись вокруг и доходили до кого не надо. Зачем рисковать? Очень мягко я продолжал: — Вставь одно в другое и спрячь все где-нибудь на себе. Но помни — я даю тебе это для того, чтобы использовать, когда подам знак, а не размахивать и угрожать, как в кино. Когда будет возможность (если она будет), наши жизни будут зависеть от мгновенных действий. Если ты потеряешь время на разговоры, мы оба погибнем. О`кей?

Марта колебалась, изучая мое лицо. Она примерно поняла, что я прошу сделать. Лицо ее под полосками грязи было бледным. Потом она решительно кивнула.

— О`кей, Мэтт. — Отодвигаясь от меня, она повысила голос: — Мэтт, ты должен проснуться! Они убьют нас обоих — я слышала, как они говорили об этом! Они думают, что я участвовала во всем вместе с тобой. Они не верят, что ты, папа и дядя Хэнк использовали меня как приманку для мистера Леонарда. Они просто смеются надо мной, когда я говорю об искренности своих намерений. Мэтт, ты меня слышишь? Открой глаза. Скажи что-нибудь.

Прошло довольно много времени, прежде чем она добралась со связанными руками до спрятанного снаряжения, при этом до боли выворачивая голову, чтобы видеть, как обстоит дело у нее за спиной.

— Мне кажется, я всех вас должна ненавидеть! — продолжала она, задыхаясь. — Особенно папу и тебя. Подумать только, мой собственный отец и человек, с которым... с которым я спала, воспользовались моими принципами и использовали меня, чтобы заманить человека в ловушку и убить. Но ты не выстрелил, Мэтт. Почему ты не выстрелил? Только потому, что я была перед ним? Почему тебя это остановило? Ты же должен быть безжалостным. Хладнокровным охотником на людей, не так ли? Это произошло... из-за наших любовных упражнений или потому, что ты папин друг и не хотел встретиться с ним, пристрелив его ненормальную дочь? Что это было, Мэтт? Ох, ну не лежи же, как бревно, черт тебя возьми! Ты же пришел в себя, я знаю! Скажи что-нибудь!

Мои ботинки вновь были на ногах. Она спрятала что-то под своим коротким грязным голубым платьем. Потом качнула головой, давая понять, что готова к следующей фазе операции. В ее глазах мелькнул отблеск надежды, что этот монолог хоть чуть-чуть вывел меня из равновесия. Может быть, так оно и было, но сейчас было не время обсуждать, кто кого использовал.

Я облизал губы и громко произнес сиплым голосом:

— Лево руля!

— Что?

— Взрослая девушка, — сказал я, с трудом произнося слова, что только отчасти было наигранным, поскольку в горле у меня пересохло, — такая взрослая девушка, как ты, должна отличать, где право, а где лево. Ты крикнула “лево руля”, и тут разыгралась вся катавасия!

Марта моментально подыграла:

— Но “лево руля” означает, что мы должны были повернуть влево...

— А у руля есть румпель, или рычаг руля, дорогая, и когда двигаешь румпель влево, лодка идет вправо.

— Но на этой лодке нет румпеля!

— А какая разница? Нужно рассчитать, куда пойдет румпель, даже когда пользуешься штурвалом. И вообще, где ты училась искусству мореплавания?

Марта воскликнула с неподдельным негодованием:

— Но ты ненормальный, Мэтт! Когда при помощи штурвала поворачиваешь руль налево, то идешь влево. Я в этом уверена! Иначе было бы глупо!

Я продолжал гнуть свое:

— Что действительно глупо, так это то, если бы одна и та же команда на лодке, управляемой штурвалом, обозначала одно, а на лодке, управляемой посредством румпеля, совершенно противоположное. В какое же неловкое положение можно попасть! Что, если штурвал выйдет из строя и придется управлять при помощи аварийного румпеля — надо сразу же давать противоположные команды, черт возьми?..

Дверь открылась, и они вошли, посчитав, что не узнают ничего важного из технического спора о морском искусстве. Их было двое — милых, с четкими чертами лица, “настоящих американских парней”. Вообще-то на самом деле им было за тридцать, но люди подобного сорта в любом возрасте сохраняют этот облик. Оба были покрыты ровным флоридским загаром. Оба одеты в рубашки с коротким рукавом спортивного покроя, легкие брюки и дорогие туфли на резиновой подошве, чтобы не скользить на влажной наклонной палубе во время управления парусником в бурных водах.

Они действительно были очень симпатичными, полностью, за исключением того, что они очень самоуверенно помахивали оружием. Развязав щиколотки и поставив на ноги, нас, подталкивая автоматами, через низкую решетчатую дверь повели вверх по лестнице на камбуз плавучего дома. Там мы сделали поворот на сто восемьдесят градусов и поднялись по еще одной короткой лесенке (кажется, у моряков она называется трап) в рубку управления со множеством окон по кругу. Рубка находилась точно над нашей тюремной камерой.

Дальний конец рубки занимали большой штурвал и панель с рычагами управления и приборами. Сбоку находилась электронная аппаратура, за которой наблюдал молодой чернокожий с более короткой стрижкой, чем носит большинство выходцев из Африки в наши дни. С наушниками на голове, он взгромоздился на стул перед наполовину застекленной дверью, ведущей на правый борт. Прямо за поручнями росли мангровые деревья. Судно было пришвартовано к берегу в маленькой бухточке.

По левому борту находился угловой диван и карточный столик, заваленный официального вида бумагами. На диване расположились моя винтовка с оптическим прицелом и Герберт Леонард. Он смыл с лица грязь, причесался и облачился в чистые легкие брюки и цветастую, спортивного стиля рубашку. Когда мы вошли, он раздраженно вскинул голову.

— Нет-нет, здесь они мне не нужны! Отведите их в заднюю каюту. Я буду через минуту.

Нас, снова подталкивая автоматами, проводили вниз по трапу в другую каюту с маленькой столовой по правому борту и чем-то вроде встроенной софы или дивана по левому. Еще одна дверь вела на короткую палубу в кормовой части, но она была закрыта, видимо, чтобы удержать москитов снаружи и кондиционированный воздух внутри.

За кормой я увидел свое суденышко. Оно вполне сохранило плавучесть, но сомнительно, чтобы остатков винта хватило для побега. Конечно, на борту был запасной винт, но я никогда не менял винтов на таких больших моторах, и мне понадобилось бы некоторое время, чтобы приноровиться. Впрочем, проблема побега в данный момент не была самой насущной. Если бы мне нужно было лишь унести ноги, я бы в эту минуту уже давно находился в безопасности на борту “Франсис II”.

Желтой моторки и того, кто был за ее штурвалом, не было видно. Других лодок в поле зрения, равно как и замаскированных псевдокоммандос, которые участвовали в нападении на Катлас Ки, тоже не было. Очевидно, морской десант Леонарда ретировался, прихватив с собой убитых.

— Сесть!

Охранник толкнул меня на диван. Сам он сел на одну из скамеек в той части, которую занимала столовая, и опять наставил оружие. У него был совершенно обычный, абсолютно ничем не примечательный “смит-вессон”. Однако парень, казалось, гордился им.

— Если захочешь что-нибудь предпринять, — сказал он, — валяй — ты, грязный профессиональный убийца! После того как ты убил Паттерсона в Мексике, Марча и Толли в Аризоне и тех отличных ребят, которых ты хладнокровно уложил сегодня утром, все, что мне надо, — это предлог. Только маленький предлог!

Встревоженный таким грозным тоном, я внимательно всмотрелся в его лицо и понял, что он испуган. Это всегда меня немного удивляет. Я никогда не чувствовал особого страха, а сегодня утром даже меньше, чем обычно, несмотря на то, что грудь болела, затылок раскалывался и маскировочная грязь все еще покрывала мое лицо и связанные за спиной руки. Но грязный или чистый, здоровый или больной, связанный или развязанный — я, очевидно, внушал ему страх. Его напарник, сидящий напротив Марты на краю другого сиденья, тоже не производил впечатления счастливого человека. Это подсказало мне, какую манеру поведения выбрать. Я проникся духом ситуации и превратился в беспощадного и кровожадного старого профессионального убийцу, раздраженного видом пары неумелых салаг.

— Что вы сделали, ребята, — небрежно спросил я, — бросили монету?

— Это ты о чем? — напрягся охранник.

— Как вы решили, кому выпадет скучная обязанность застрелить меня, а кто получит удовольствие продырявить эту симпатичную леди?

— Симпатичную леди, черт! — передернул плечами субъект, который сидел напротив Марты. — Даже если она не заляпана с ног до головы грязью, это еще не делает ее леди в моих глазах! Мы видели тех подонков, с которыми она якшалась в Мексике. Наша страна представляла бы собой намного более пристойное зрелище, если бы всех мерзких хиппи мужского и женского пола построили вдоль дорог и использовали в качестве мишеней для тренировки в стрельбе. Да, тогда страна досталась бы чистым, приличным людям — истинным американцам!

Я немного встревожился. Это был первый намек, который я услышал относительно мотивов секретного крестового похода сенатора Лав, Герберта Леонарда и его красивых молодых последователей. Для меня нет ничего страшнее типа, полагающего, что он знает, каким должен быть настоящий американец, — в основном из-за убеждения, что это должен быть кто-то вроде него. Пусть это причуда, но я вовсе не хочу жить в стране, населенной такими же людьми, как я, избави боже! Я считаю, что в такой большой стране, как наша, должно быть место для некоторого разнообразия.

Я ответил:

— Ты знаешь, это неплохая идея. По крайней мере, судя по тому джентльмену, который пытался отключить меня в Гуайямасе, небольшая тренировка в стрельбе, безусловно, не повредила бы никому из вас, мальчики. Кстати, очень жаль, что плавать Паттерсон умел не лучше, чем стрелять. А сколько патронов потратили эти недоноски сегодня, не причинив вреда никому, кроме бедного чернокожего старика? Да, я думаю, что несколько тренировок в стрельбе не помешают. Вы, кстати, заодно могли бы взять еще и несколько уроков вождения. Мне, право, было немного жаль этих двух сопляков в Туссоне. Перерезать им дорогу и посылать умирать на камни не составило никакого труда. Мне было просто неловко — вроде как сталкивать малышей с велосипеда...

— Заткнись! — гаркнул тот, что сидел напротив меня. Потом он зло добавил: — Если говорить о тренировках в стрельбе, ты сам не очень-то преуспел в Катлас Ки сегодня утром. Правда, тебе удалось застрелить многих хороших агентов, но ты не попал в человека, ради которого проделал весь этот путь...

— Человека? — переспросил я, быстро соображая. — Кто сказал, что мне был нужен какой-то человек? Я прибыл за ней. — Я дернул головой в сторону Марты. — И я получил ее, не так ли? Мне было сказано, что она выведет нас оттуда. И не моя вина, что эта глупая сука не отличает правую руку от левой. Так что касается моей части задания, все было сделано правильно — абсолютно все!

 

Глава 29

Я чувствовал: Марта еле сдерживается, чтобы не бросить испуганный, может быть, даже укоризненный взгляд в мою сторону, но другого выхода у меня не было. Мне, как и ей, никогда не удалось бы убедить их, что она действовала как идеалистка, когда привела их к предполагаемому убежищу своего отца в Катлас Ки. Лучше было воспользоваться тем, во что они уже верили, и строить свою версию на этом.

— Ты хочешь убедить нас, что...

— С какой стати я должен стремиться повредить вашему драгоценному мистеру Леонарду, если ты это имеешь в виду? — воскликнул я.

Охранник покачал головой.

— Это не пройдет, Хелм! Только что в вашей каюте твоя сообщница, пытаясь привести тебя в сознание, сказала, что ты собирался застрелить...

— Подслушивать? Фу, — теперь покачал головой я. — Но скажите мне, в вашей конторе вы что, каждому салаге всегда сообщаете о задаче группы? Наверное, хорошо так верить в людей. Дело в том, что мисс Борден не была поставлена в известность о конечной цели своего задания. Может быть, она думала, что заманивает кого-то в ловушку для уничтожения. Может быть, это помогло ей поверить, что она — член отважной команды агентов. Но на самом деле она просто на несколько часов убирала человека с дороги. Если бы она узнала это, она бы начала задавать себе вопросы, — может быть, даже вслух, — почему именно этому человеку надо помешать именно в это время? А мы не хотели, чтобы этот вопрос всплывал до тех пор, пока мы не сделаем дело.

— Тогда что ты делал на дереве со своей мощной винтовкой?

Я кисло взглянул на девушку рядом со мной и скривился.

— В нормальных условиях, если бы речь шла о подготовленной женщине-агенте, мы дали бы ей возможность самой спасаться, либо не спасаться — уж как получилось бы. Наши люди должны уметь сами позаботиться о себе. Если они не могут этого сделать, мы сожалеем об этом, и только. Но в данном случае нам пришлось использовать девушку, которая не является агентом. Просто она была самой лучшей имеющейся в нашем распоряжении приманкой. Никто не смог бы убедительнее продать товар вашему мистеру Леонарду. Но у нее не было подготовки, и она дочь босса. Поэтому я получил указание предпринять необходимые шаги, чтобы она благополучно улизнула. — Семейственность — вот как это называется. Я вообще-то не работаю телохранителем, но, черт возьми, приказ есть приказ. И мы бы выскочили, если бы она не испортила дело своим “лево руля”. Бог ты мой, нашла время показывать, какой она морской волк! Если бы она говорила по-человечески — вправо или влево, мы бы уже давно были на свободе!

— Но если ты не хотел убить мистера Леонарда, — это, задумчиво нахмурившись, заговорил сопровождающий Марты, — если вы не заманивали его, чтобы убить, то для чего все эти ухищрения?..

— Он здесь, не так ли? — сухо спросил я. — Он не направился на север заниматься своим делом, или я ошибаюсь? Он охотится за миражами в паршивых флоридских болотах, по крайней мере, он делал это всю прошлую ночь. А сейчас ваш шеф теряет время, перебирая бумаги, вместо того чтобы пораскинуть мозгами и найти ответ на вопрос, почему кто-то хотел максимально отдалить его от событий рано утром пятнадцатого июня. Должно быть, чертовски трудно работать на дурака. Я вам сочувствую, мальчики. Я вам действительно сочувствую. Человек, от которого я получаю приказы, возможно, не так фотогеничен. Но, по крайней мере, у него между ушей есть кое-что, кроме вырезок из газет, в которых говорится, какой он замечательный парень...

Я прикинул, что Леонард послал нас сюда, чтобы затем подобраться и послушать, о чем мы говорим. И оказался прав. Сейчас он появился в дверях каюты с видом сурового обвинителя.

— Что ж, — буркнул он. — Надеюсь, джентльмены, вы неплохо проводите время, сравнивая своих работодателей.

Оба охранника вскочили. Ближайший, который следил за Мартой, быстро возразил:

— Сэр, мы подумали, что лучше разрешить ему говорить. Он утверждает, что перед ним не стояла задача убивать вас.

— Я слышал, что он утверждает, — Леонард презрительно рассмеялся. — Что он еще может сказать, провалив задание? Я сталкивался с этим дылдой раньше. Послушать, так все его ошибки были заранее предусмотрены. — Он взглянул на меня. — Тебе придется выдумать что-нибудь получше, Хелм. Я думаю, что все это ты говоришь только для того, чтобы остаться в живых.

Он был абсолютно прав. Но что мне было делать в сложившихся обстоятельствах? Конечно, я говорил еще и для того, чтобы усыпить его бдительность и выполнить дело, ради которого был сюда послан.

Я равнодушно пожал плечами.

— Как вам больше нравится, мистер Леонард. Я замечательный лгун. Если факты вас не устраивают, я могу сварганить что-нибудь действительно фантастическое.

Он поколебался, потом беззаботно сказал:

— О нет, не надо больше напрягать воображение. Давай придерживаться твоей нынешней сказки, по крайней мере пока. Но давай сделаем ее немного более правдоподобной, Хелм, скажи мне, зачем тебе нужны были эти хлопоты — тебе, твоему кровожадному работодателю, всем его лакеям и сообщникам, не говоря уже об этой милой маленькой актрисе, его дочери? Чтобы устроить мне изощренную ловушку? Но ведь вы великодушно собирались сохранить мне жизнь?

— Я уже говорил вам, — ответил я, примешивая маленькую толику правдоподобной лжи к большому количеству правды — или к тому, что, по моему предположению, было правдой. — Это была не ловушка. По многим причинам вас во что бы то ни стало надо было выманить из Вашингтона на день или два, мистер Леонард. И удержать от общения с вашими ключевыми фигурами. Мой шеф, когда ушел в подполье, конечно, знал, что вы не спускаете глаз с его дочери, надеясь выйти на него. И он сделал так, что она взяла вас на охоту за дикими гусями в захолустье Флориды. И это дало ему возможность без помех продолжать свое дело на севере. — Леонард попробовал перебить, но я, не останавливаясь, продолжал: — Почему мы должны вас убивать, Леонард? С вами все кончено. Но даже лишившийся доверия шеф разведки может вызвать много пересудов, если его найдут с дыркой от пули. Я думаю, моего шефа устроил бы ваш уход от общественной жизни — конечно, в случае, если вы отпустите невредимыми мисс Борден и меня.

Они ухмылялись. Как комик я имел большой успех.

— О, этот великий и могучий Артур Борден, — игриво сказал Леонард. — Ты уверен, что ему ничего не нужно, кроме моего ухода в отставку и вас, целых и невредимых?

— У меня не было возможности проконсультироваться с ним о деталях, сэр, но я чувствую, что он намерен быть великодушным. Конечно, вы не будете занимать никаких государственных должностей, но по крайней мере вы будете живы. — Я выдал эту ложь довольно убедительно, с чем себя и поздравил. Потом продолжил: — Это ваш последний шанс, мистер Леонард, при условии, что я окажусь прав и шеф захочет вам его дать. Это уже второй раз, когда вы причиняете нам неудобства. Большинству не удается сделать это больше одного раза. Поэтому, если вы сейчас освободите нас и вернете нам лодку…

Леонард слегка кивнул. Мой охранник достал свой игрушечный “смит-вессон” и, огрев меня по голове, свалил на край дивана. Это показывало, насколько он разбирается в револьверах, раз использует свой как дубинку. Полуоглушенный, я почувствовал, как кровь течет у меня по щеке. Леонард шагнул вперед и встал надо мной.

— Твое большое несчастье в том, Хелм, что тебе частенько сходил с рук самонадеянный блеф и ты решил попробовать его на мне. Я не хотел бы разочаровывать тебя, мой дорогой, но на этот раз номер не пройдет... В чем дело, Бостром?

Ударивший меня человек сказал:

— Разве вы не слышите, сэр? Это моторная лодка. Вероятно, возвращается Джернеган.

— О... Леонард пристально посмотрел на меня, но звук мотора быстро приближался. Он протиснулся между мной и охранником — не лучший способ, хотя мои руки и были связаны, — и распахнул стеклянную дверь, которая вела на палубу. Появилась желтая моторка. Молодой человек в шапочке для парусного спорта, очевидно, Джернеган, был за штурвалом. Седая женщина в голубом платье в цветочек занимала сиденье рядом. Когда они причалили, Леонард поспешил помочь пассажирке подняться на палубу. Джернеган, привязав лодку, вскарабкался следом.

— Приятно видеть вас здесь, миссис Лав, — услышал я голос Леонарда. — Получив ваше чрезвычайное послание, я тут же послал лодку, но хотелось, чтобы вы объяснили...

— Объяснила? — оборвала его женщина. — Я хочу, чтобы вы объяснили, что делаете здесь, в этом забытом богом питомнике аллигаторов, когда вы нужны мне, Герберт! Знаете ли вы, что ваш человек в Денвере, штат Колорадо, только что погиб в автомобильной катастрофе? А другой, в Бангоре, штат Мэйн, который должен был слегка нажать на одного упрямого конгрессмена, прошлой ночью отдал богу душу в результате сердечного приступа? Что происходит, Герберт? Я полагала, что все под контролем, но когда ключевые фигуры начинают умирать одна за другой...

— Мистер Леонард! — прозвучал сверху голос радиста. — Мистер Леонард, вам звонят по голубому телефону. На линии Новый Орлеан.

— Простите, миссис Лав.

Леонард вернулся в каюту. Он бросил на меня странный настороженный взгляд, поднял трубку одного из телефонов на столике и назвал себя. Я слышал, как мужской голос что-то быстро и взволнованно говорил, но не мог разобрать слов. Леонард нахмурился.

— Что? — переспросил он. — Сумасшедший с парой пистолетов и с зубом на полицейских?.. Какое мне дело, сколько полицейских ухлопал сбрендивший камикадзе? В перестрелке попали в Джека Уэстхаймера, совершенно случайно?.. — Он медленно повесил трубку и начал поворачиваться ко мне, но переменил решение и крикнул: — Мартин, дай мне Билла Франка в Вашингтоне.

Мы подождали. Спустя некоторое время лампочка на голубом телефоне опять загорелась. После некоторого колебания Леонард поднял трубку, сказал несколько слов и выслушал ответ. Я увидел, что его лицо стало безжизненным и серым.

— В госпитале? Ботулизм? Что это, черт побери, такое?.. Спасти не смогли? Понимаю. Спасибо. — Он положил трубку, некоторое время постоял, задумавшись, затем приказал: — Мартин, дай мне Хомера Дана в Лос-Анджелесе...

— Я только что хотел сказать вам, сэр. Звонили из офиса мистера Дана. Мистер Дан ушел в море на лодке и не вернулся. Они хотели узнать, надо ли сообщать береговой охране?

Леонард медленно повернулся ко мне. В его глазах я прочел что-то вроде священного ужаса и дикой ненависти.

 

Глава 30

Он стал хлестать меня по щекам, что было совершенно несерьезно. Его гладкое, красивое лицо политика было бледно-розовым от гнева и страха, а глаза, казалось, слегка вылезли из орбит. Создалось впечатление, что его вот-вот хватит удар, но я знал — такая удача мне не светит, это была моя работа. Я один раз провалил ее, но в конце именно я должен позаботиться о ее выполнении.

Фокус состоял в том, что мне надо было оставаться в живых, чтобы успеть ее сделать. В настоящий момент на помощь Марты, связанной и охраняемой, нельзя было рассчитывать. Я увидел в дверном проему даму-сенатора, наблюдающую за сценой в переполненной каюте, и понял, что это и есть мой верный шанс. Она бы никогда не достигла высот в политике, если бы не имела головы на плечах.

Леонард еще раз раздраженно хлестнул меня, как несдержанная мать, воспитывающая непослушного ребенка.

— Сколько? — произнес он сдавленным голосом. — Сколько хладнокровных убийств...

— Это говорит человек, который послал агента в Мексику, чтобы выстрелить мне в спину из 7-миллиметровой винтовки с оптическим прицелом! Не говорите мне о хладнокровных убийствах, Леонард! Кто начал все это? Сколько наших людей вам удалось убить в неуклюжей попытке стереть нас с лица земли? — Я снова рассмеялся. — С чего вы, ничтожный человек, взяли, черт побери, что можете играть с нами в смертельные игры? Мы профи, а не политические дилетанты. Ей-богу, у вас было бы больше шансов на успех, начни вы соревноваться на одной дорожке с братьями Унзер или играть в гольф с Полмером и Тревино.

Трудно было сказать, произвела ли моя самоуверенная речь впечатление на седую женщину в дверях, но Леонарда она заставила впасть в ярость, что было почти так же хорошо. В конце концов, кому нужен союзник, который не может держать себя в руках в кризисной ситуации? Он снова налетел на меня, нанося удары обеими руками. Моя голова моталась по спинке дивана.

— Сколько?

— Я не знаю сколько. Это и неважно. Можете быть уверены, что достаточно. Со вчерашнего вечера, когда вы играли в кошки-мышки в этом лабиринте мангровых деревьев, у вас нет организации. Все, что от нее осталось, — это кучка напуганных гражданских служащих, ожидающих грома и молнии, которые поразят их с ясного неба. Несущийся грузовик. Пуля неизвестно откуда. Небольшой искусственный сердечный приступ или чума в утреннем стакане молока. Они знают. Они знают, что отныне тот, кто попытается выполнить ваши приказы, умрет. Попробуйте. Поднимите трубку симпатичного голубого телефона. Попросите радиста соединить вас. С любым — я имею в виду тех, кто еще остался в живых. Посмотрите, будет ли человек внимательно слушать ваш голос или он рассмеется вам в лицо. А может, он пошлет вас подальше за то, что вы неумелый растяпа, из-за которого погибли многие его друзья и коллеги. Давайте. Пробуйте!

Это, конечно, был блеф. На самом деле Мак был достаточно осторожен, и операции, проведенные прошлой ночью, не приняли вид кровавой бойни общенационального масштаба. Я полагал, что все погибшие были сотрудниками одного из тайных агентств шаткой империи Леонарда. Что ж, агенты гибнут, и аппарат всегда готов замять дело, чтобы не привлекать внимания. Прежде чем тот, что в курсе дела, свяжет автомобильную катастрофу в одном месте с тем, что кто-то где-то утонул, и найдет правильный ответ, пройдет немало времени.

Тем не менее, звучало это неплохо, и озабоченное выражение на лице человека, охранявшего Марту, подтвердило мое предположение. Этот парень выглядел как человек, который начинает задавать вопрос — не поставил ли он больше, чем может себе позволить, не на ту лошадку. Наверняка у миссис Лав возникли похожие мысли, но по ее лицу прочитать что-либо было сложнее.

— Ну? — улыбнулся я, когда Леонард не двинулся с места. — Не хотите ли проверить список своих доверенных прихвостней? Попробуйте парня, который заведует вашим шоу в Фениксе, например. Как его звали? Бэйнбридж, Джозеф Бэйнбридж. Позвоните ему. Сомневаюсь, что он ответит. Или эта дама в Чикаго...

Кулак опустился на мою голову. Потом он отступил, потирая ушибленную руку.

— Джернеган!

— Да, шеф.

— Возьмите его в рубку и обработайте!

— Есть, сэр!

В конце концов все это, как я и надеялся, остановила женщина. К тому времени все они собрались в рубке полюбоваться представлением. Главная роль была поручена молодому человеку в шапочке — более крутому, чем те двое, охранявшие меня и Марту. Он восполнял отсутствие мастерства энтузиазмом. Я со своей стороны хорошо ему подыгрывал. Хвалить самого себя нескромно, но я действительно неплохо умею делать так, чтобы испытывать как можно меньше боли, когда меня бьют.

У меня была большая практика в искусстве “держать удар”. Удивительна вера людей в силу кулаков. Я лично считаю, что избивать человека — это верный способ быть убитым самому: из дюжины тех, кого вы обработаете таким образом, всегда найдется один, кто психанет и вернется с оружием. Я сам начал немного психовать по мере продолжения побоища, но поддерживал себя мыслью об удовольствии, которое получу, исполнив инструкции относительно Герберта Леонарда. В конце концов миссис Лав нетерпеливо выступила вперед.

— Остановитесь! — резко потребовала она. — Герберт, вы теряете время. Заберите своего парня.

— Нам нужно получить информацию. Если вас беспокоит это зрелище...

— Мой дорогой, я видела кровь и раньше. Я выросла на ферме, и когда подходило время резать цыпленка на обед, я была той девочкой, которой вручали нож. Меня бы это ничуть не беспокоило, если бы вы к чему-то пришли. Но это бесполезно. Я думаю, вам лучше попросить кого-нибудь допросить его, пока он еще может говорить.

— Что позволяет вам думать, что вы...

— Что пожилая женщина сможет достичь успеха там, где его не смогли достичь молодые сильные мужчины? Мой дорогой мужчина, это вопрос психологии. Дайте мне, пожалуйста, нож.

— Миссис Лав...

— Нож, мистер Леонард! Спасибо.

Лежа на полу и притворяясь сильно избитым (что не требовало большого актерского мастерства), я ожидал, когда она подойдет, одновременно задаваясь вопросом, не ошибся ли я в ней. Если так, то меня ожидали серьезные неприятности. Однако миссис Лав подошла к маленькой группе у пульта управления, состоящей из радиста, Марты и ее охранника.

Я услышал ее голос.

— Девочка, повернись ко мне. Вытяни руки. Ну вот, хорошо. А сейчас подойди и вытри лицо своего друга — я хочу видеть его выражение, когда буду говорить с ним. Молодой человек, дайте взаймы ваш носовой платок и принесите миску воды из кухни. Будьте добры.

Марта встала на колени рядом со мной, прикладывая к лицу влажный платок. Она произносила какие-то сочувственные слова, приличествующие моменту, но я слушал, как Лав спорит с Леонардом.

— Вы попробовали по-своему, Герберт, — говорила она. — Сейчас позвольте мне попробовать по-своему... Хорошо, девушка. Он достаточно презентабелен. Помогите ему подняться... Мистер Хелм, вы же пришли в себя. Не пытайтесь обмануть старую женщину. Пожалуйте сюда, на диван. Хорошо. А теперь, девушка, вернитесь на свое место и ведите себя прилично, или вы опять окажетесь связанной так быстро, что глазом не успеете моргнуть... Мистер Хелм?

Я, конечно, был в сознании, но все было слегка подернуто дымкой. Взглянув на матрону в ситцевом платье с аккуратно завитыми серо-голубыми волосами, я ответил:

— Да, мадам.

— Мы пытались найти ответы на несколько вопросов...

— Нет, мадам.

Лав нахмурилась.

— Что вы хотите сказать?

— Он пытался, — объяснил я. — Вы не пытались. Она некоторое время изучала меня.

— Значит, со мной вы будете разговаривать, мистер Хелм? Почему со мной, а не с ним?

— Почему я должен терять время на разговоры с мертвецом? Я слукавил, говоря ему перед вашим приездом, что решено оставить его в живых. Я не могу сказать ничего такого, что спасло бы его. Да и не стал бы, даже будь у меня такая возможность. Но я не хочу, чтобы этот человек, даже обреченный на смерть, сохранял иллюзии, что может выбить информацию из опытного агента. У него и так достаточно заблуждений относительно нашего дела. Без сомнения, существуют определенные методы, но кулаки к ним не относятся.

Стоя на верхней ступеньке трапа вместе с Джернеганом и моим охранником, Бостромом, Леонард возмущенно затрепыхался.

Миссис Лав резко сказала:

— Не дергайтесь, Герберт. У вас была возможность показать себя. Мистер Хелм!

— Да, мадам.

— Я тоже мертвец?

— Вас никто не собирается преследовать, насколько я знаю.

— Почему же мистер Леонард, а не я?

— Вы человек не нашего круга, мадам. То, что делаете вы, нас не касается. А он — один из нас, и он продался, попытавшись при этом воспользоваться услугами тайных служб страны для личных политических целей.

— Моих целей, мистер Хелм.

— Конечно, всегда существуют честолюбивые политики, которые хотели бы использовать нас, — ответил я. — Но их амбиции, и ваши в том числе, не имеют к нам никакого отношения. Мы не отвечаем за честность всего мира. Что нас волнует, так это мы сами. Каждый раз, когда агент продается или позволяет использовать свои знания, умения и опыт в личных целях, — это пятно на всех нас. По крайней мере, такова логика моего шефа. Он большую часть жизни занимается этим делом, и у него вполне устоявшиеся убеждения относительно места организации типа нашей в демократическом обществе. И они отнюдь не помешают вынести смертный приговор любому агенту, который злоупотребляет своим привилегированным положением, как это сделал сам и заставил сделать многих других Леонард. Некоторое время женщина молчала.

— Почему вы называете меня “мадам”?

— Вероятно, вы напоминаете мне учительницу, которая была у меня однажды в детстве, миссис Лав.

— Наверняка суровую старую грымзу, — она поправила прическу. — Впрочем, мы теряем время. Давайте перейдем к вопросам, которые вам задавал мистер Леонард. Сколько?

— Я не знаю.

Ее глаза сузились.

— Я могу опять позвать этого энергичного молодого человека.

— Я не знаю, мадам, — повторил я. — Это правда. Я отвечаю только за список из десяти имен, и у меня нет оснований сомневаться в том, что о них не позаботились назначенные мной люди.

— Назовите имена.

— Они уже есть у Леонарда. Миссис Лав быстро обернулась.

— Это правда, Герберт? Седой человек заколебался.

— Ну да, они подсунули мне какой-то список через эту девицу. Я, конечно, не поверил...

— Почему?

— Ну кто бы поверил, что такой цивилизованный человек, как Артур Борден, запланирует преднамеренную бойню...

— Ваши люди стреляли в его людей, насколько я понимаю. Что же непостижимого в том, что его люди стреляют в ваших? Что вы предприняли, когда получили информацию?

— Я... я предупредил людей, о которых шла речь, и принял меры защиты там, где это казалось необходимым. Однако нам дали неправильную дату. Нам сообщили, что попытка, если такая будет иметь место, произойдет семнадцатого, то есть через два дня. Миссис Лав холодно посмотрела на него.

— Ваши агенты были предупреждены и все равно убиты? Я вряд ли назвала бы это попыткой, Герберт. Я бы назвала это успешным выполнением тщательно разработанного плана.

— Мы же не знаем, все ли, кто был в списке...

Она нетерпеливо фыркнула.

— Не уходите от сути вопроса. Вы проверили пять ключевых агентов, и все пятеро мертвы, включая мистера Дана из Лос-Анджелеса, который вряд ли вернется с морской прогулки. Это действительно слишком прискорбно. Я на вас рассчитывала, Герберт. Меня предупреждали, что ваши прежние успехи на этом поприще не слишком значительны, но на словах вы сражались очень хорошо. Очевидно, я ошиблась в вас.

— Миссис Лав...

Не обращая на него внимания, она обернулась ко мне:

— Мистер Хелм, сколько таких групп, как ваша, Артур Борден задействовал по всей стране? Я поколебался, затем пожал плечами:

— Черт, сейчас это неважно. Все позади. Теперь осталось только подмести осколки и выбросить их в мусорный ящик. Если вы просите меня назвать количество групп; я скажу — ни одной.

Она недоверчиво нахмурилась.

— Значит, вас всего только десять человек — исходя из того, что все агенты успешно выполнили задание? На этот раз я воздержался от покачивания головой.

— Нет, я так не сказал. Вы спросили, сколько существует таких групп, как моя. Я думаю, что подобная группа, действующая независимо, только одна. Список, который я получил, охватывал почти всю страну, за исключением ограниченного, но важного района на Восточном побережье. Я заметил этот провал, когда получал инструкции; и человек Леонарда, умерший от ботулизма в Вашингтоне, не из моего списка. Я думаю, этот человек и еще несколько других явились предметом заботы агентов, подчиненных непосредственно моему шефу. Предполагаю, что Мак позаботился о решающем районе Восточного побережья лично, оставив тыл моей группе. Именно поэтому он и выманил Леонарда из Вашингтона, чтобы вовремя без помех очистить помещение.

— Понимаю, — Миссис Лав все еще задумчиво хмурилась. — Это значит, что двадцать или тридцать человек умерли насильственной смертью в одну ночь. Вы не чувствуете угрызений совести, мистер Хелм?

— А вы, миссис Лав? — спросил я нахально. — Ведь это вы раскрутили маховик насилия. Чего вы ожидали, когда начали использовать вооруженных людей, — того, что никто не выстрелит в ответ? Она вздохнула.

— Должна сказать, что все это довольно ужасно. Если бы я знала, что наш маленький план встретит такое ожесточенное сопротивление, я, возможно, не стала бы... Впрочем, сейчас это вопрос теоретический, не так ли? — Некоторое время она молчала, глядя на меня, потом сказала: — Передайте мои сожаления человеку по имени Мак, если вы его когда-нибудь увидите. Вы, конечно, понимаете, что для вас я здесь ничего не могу сделать. Ситуация не под моим контролем.

Говоря это, она на мгновение скользнула взглядом по девушке в углу.

— Да, мадам, — я наклонил голову. Миссис Лав повернулась.

— Я хочу, Герберт, чтобы ваш человек вернул меня к цивилизации. Да, и при сложившихся обстоятельствах я бы попросила еще одного сопровождающего с оружием. Как насчет молодого человека рядом с Хелмом?

Начав спускаться с Джернеганом и Бостромом по трапу, миссис Лав небрежно глянула назад, и я увидел, что один ее глаз прищурен. Это можно было истолковать как подмигивание. Она хотела убедиться, понял ли я, что, приказав сначала развязать мою сообщницу, она сейчас по возможности увеличит мои шансы, забирая с собой максимум сопровождающих. Она хотела убедиться, что это занесено на ее счет. Суровая старая грымза.

— Не надо сопровождать меня до лодки, Герберт, — сказала она. — Продолжайте развлекаться и играть в свои игры.

В каюте все еще было слишком много народу, но двое из них — охранник Марты и радист, — как я надеялся, не были убийцами. По крайней мере, они не относились к тем, кто готов умереть за проигранное дело. Я надеялся также, что Марта готова и ее не будут сдерживать предубеждения против насилия после того, как она видела, какому жестокому избиению я подвергся. Кроме того, я рассчитывал, что приспособление, которое я дал ей, сработает после того, как оно побывало в болотной жиже. Да, надежд у меня было слишком много.

Леонард подождал, пока тарахтение моторки замрет вдали. Потом встал и подошел ко мне. Некоторое время он смотрел на меня тяжелым взглядом, затем руки его сжались в кулаки, и я подумал, что последует повторное избиение. Но он вдруг резко обернулся.

— Дай сюда! — он резко вырвал револьвер из рук безымянного охранника Марты.

— Но, сэр...

Леонард не обратил внимания на протест, если это был протест. Он так сильно сжимал пистолет, что фаланги пальцев побелели от напряжения. Подобная хватка не способствует точности попадания, но на таком расстоянии промахнуться вряд ли возможно. Его красивое лицо исказило выражение неподдельной свирепости. Даже домашние кошки иногда выходят из себя.

Я осторожно отодвинулся за большой штурвал поближе к пульту с электронным оборудованием и почувствовал за спиной движение. Это зрители уходили с линии огня. Леонард поднял пистолет и прицелился. Я остановился напротив него.

— Дважды! — выдохнул он. — В моих руках было все, что я когда-либо желал, и ты, каждый раз ты мне мешал, Хелм! Что ж, тебе не удастся остаться в живых, чтобы злорадствовать по этому поводу...

— Марта, сейчас! — закричал я, бросаясь на пол.

Леонард остался любителем до конца. Он уставился на девушку вместо того, чтобы сначала выстрелить, а потом смотреть по сторонам. Яркий белый свет, затмив солнечный, залил рубку. Ослепительное пламя охватило Герберта Леонарда и его руки, когда он пытался вырвать то огненное, раскаленное, что поразило его. Он закричал и упал, в агонии катаясь по полу.

Никто не двинулся с места. Я перекатился и связанными руками схватил пистолет, выпавший из его рук. С трудом встав на ноги, я подвинулся так, чтобы оказаться над Леонардом, и, изогнувшись, всадил ему пулю в затылок. Через некоторое время шум прекратился — ракета выгорела.

Я взглянул на оставшихся двоих. Охранник Марты поднял руки, сдаваясь. Чернокожий радист пожал плечами, давая понять, что поле его деятельности — электроника, а не насилие. Марта некоторое время слепо смотрела на меня. Потом отбросила пустую ракетницу, распахнула дверь и бросилась к бортику. Ей стало плохо.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы без посторонней помощи освободить руки и запустить ракету прямо в голубое флоридское небо.

 

Глава 31

Мак по-прежнему выглядел как банкир, которого оторвали от изучения финансовой ситуации на бирже. Аккуратный серый костюм, белоснежная сорочка, галстук в мелкую полоску. Черные брови резко контрастировали с седыми волосами. Холодные серые глаза тоже не сильно изменились, но голос немного отличался от обычного. Здесь, в гостиной адмирала, исчезли те твердые, деловые нотки, которые я привык слышать по телефону или в вашингтонском офисе. Мне пришло в голову, что впервые за всю историю наших многолетних отношений мы встретились не по делу в частном номере.

— У меня не было возможности поговорить с тобой, Эрик.

— Да, сэр.

Когда мы прибыли на “Франсис II”, Мак ждал нас на причале. Я подал знак, что задание выполнено, и он сразу переключил внимание на дочь. Я не знаю, какие слова они нашли друг для друга. В любом случае меня это абсолютно не касалось.

Из окна ярко освещенной комнаты я взглянул на затемненную террасу, где мне довелось подслушивать, как проходит политическое собрание. Это было только двадцать четыре часа назад, но казалось далеким прошлым. Через зарешеченные окна террасы был виден большой катер для спортивной рыбалки, тупоносый “китобой” и мое собственное суденышко. Я по привычке подумал о нем как о своем, хотя в действительности оно всегда принадлежало дяде Сэму. Искореженный винт был заменен, и оно опять было готово отправиться в путь.

— Позволь мне поблагодарить тебя, дружище. Я удивленно взглянул на Мака. На моей памяти он впервые благодарил меня за что-то. Что ж, я полагаю, на сей раз ему было за что благодарить.

— Не за что, — скромно ответил я.

— Я не мог требовать от тебя того, что ты сделал, особенно когда в этом был замешан член моей семьи.

— Да, сэр.

Мак слабо улыбнулся.

— Конечно, как глава государственного агентства я должен заявить, что твое поведение было сентиментальным и достойным порицания, но... Спасибо.

— Да, сэр. Дело в том, что мы чертовски долго работаем вместе. Я не мог застрелить вашего ребенка, какой бы суровой необходимостью это ни вызывалось. Надеюсь, вы поступили бы точно так же. Где, черт побери, адмирал прячет выпивку?

Я всегда чувствовал себя неудобно на скользкой грани личных и деловых отношений и поэтому постарался перевести разговор на другое. Если Маку это не понравилось, утром он мог выйти на тарпона и на нем выместить свое раздражение. Шкаф со спиртным я определил по позвякиванию бутылок. Марта наливала себе коктейль, процентов на 90 состоящий из водки. Она отмыла грязь утренних приключений, но в знак какого-то протеста опять нарядилась в свой неопрятный пиратский костюм: полосатую кофточку, белые брюки и поношенные тапочки. В углу комнаты расположился адмирал. Когда я вошел, он тактично заметил:

— Прошу прощения. Кажется, Лаура зачем-то хотела видеть меня на кухне. — Марта обернулась:

— Ты ужасный человек, но я рада, что ты здесь.

— Почему.

— По крайней мере, хоть ты не будешь со мной миндальничать. Все остальные так чертовски предупредительны, что меня скоро стошнит.

Я ничего не ответил. Помолчав, она нахмурилась и довольно резко сказала:

— Код — двойное отрицание!

— Неплохо было задумано, а?

— Это означало на два дня раньше? Например, пятнадцатого вместо семнадцатого?

— Два дня, два часа или две минуты — в зависимости от того, как указывается время. Это тонкие детали служебных взаимоотношений. Официальные справочники ничего не говорят на этот счет. Поэтому, даже если бы ты упомянула об этом в разговоре с Леонардом, он все равно бы ничего не понял. — Я довольно противно ухмыльнулся. — Это значит также, что человек, сообщающий код, ненадежен и с ним следует обходиться соответствующим образом.

— Как, вы мной просто пользовались — ты и папочка?

— Если бы ты не повела двойную игру, этого бы не случилось, не так ли?

— Я должна была это сделать! — упрямо заявила Марта. — Я должна была сделать что-нибудь. Все это было неправильно. К твоему сведению: прежде чем сказать Леонарду о Катлас Ки, я заставила его пообещать (сейчас это чертовски наивно звучит!) — да, я заставила его пообещать, что он ничего не сделает с папой. — Я воздержался от комментариев. Девушка искоса взглянула на меня и продолжила, оправдываясь; — Откуда я могла знать? Увидев в деле тебя и твоих хладнокровных друзей, я хотела верить, что где-то существуют нормальные порядочные люди, которые с уважением относятся к человеческой жизни! А мистер Леонард казался таким обходительным и искренним! Откуда я могла знать, что он ничем не лучше остальных? Я все еще вижу его лицо, — она поежилась, глядя на мена широко открытыми глазами.

— Это пройдет.

Марта с сомнением покачала головой.

— Я не знаю. Почему ты не говоришь мне, какая я смелая девушка и как я спасла все своим героическим... Знаешь, мне было плевать на задание. Просто я поняла, что, убив тебя, он следом застрелит и меня. Я выпустила эту ракету просто потому, что была напугана и не хотела умирать! Вот цена моим... моим идеалам, Мэтт! Как я теперь буду дальше жить?

— Прекрати. Все боятся — это совершенно естественно.

— Ты не боялся.

— Черт побери, я едва не окаменел от страха.

— Нет, не надо лгать! — выдохнула она. — Ты не знаешь, что такое страх! Такой страх! Мы были в безопасности, а потом... Ты ведь не запутался с правым и левым поворотом — не так ли, Мэтт? Ты специально посадил лодку на мель — потому что ты не выполнил задание. Что ж, полагаю, это достойно восхищения. Но извини, я нахожу, что это довольно отвратительно, если вспомнить, в чем заключалось твое задание!

Я изучающе окинул ее взглядом. Мы прошли большой путь, но, кажется, очутились там же, откуда начали однажды вечером в Мексике. Это был замкнутый круг, из которого нам никогда не вырваться. Мне нравится работать на такого специалиста в своей области, как Мак, но у меня не было ни малейшего желания становиться членом его семьи.

Я вышел на улицу и направился к универсалу, который поставил на другой стороне дорожки. Внезапно с главной дороги свернула машина и остановилась сзади моего универсала. Я пригнулся и инстинктивно отступил в тень. Из машины появилась худая женская фигура в брюках. Я медленно двинулся навстречу. Лорна прищурилась, искоса глядя на меня.

— Я не могу рассмотреть ваши черты, мистер, но один мой хороший знакомый примерно такого же роста. Докладывает агент Лорна, сэр. Задание выполнено, сэр. — Она глубоко вздохнула. — Дело сделано. Надеюсь, он счастлив. Что случилось с Карлом? Почему он покончил с собой таким странным образом — дав полицейскому застрелить себя?

— Это сложно объяснить. Как бы то ни было, свою цель он поразил.

— Не цепляйся. Такое впечатление, что ты получил изрядную взбучку. Мне кажется, выпивка и женщина тебе не помешали бы.

— Только выпивка, — ответил я. — Женщина уже была.

Лорна лениво взглянула на окна дома, где за спущенными шторами мелькал силуэт юной леди.

— Черт, разве это женщина? — с неподражаемой интонацией спросила она. — Ты можешь попробовать кое-что получше.

Она оказалась права.