Наконец, я уловил проворное, чуть слышное движение. На заднем сиденье переместилась Пенелопа. Рука девочки поднялась и навела что-то прямо в мой затылок. Это я понимал и не оборачиваясь. Чем именно грозят, узнаю через минутку — ежели, разумеется, проживу столь долго. Покуда же следовало опомниться и хоть немного привести в порядок взвихрившиеся мысли.

Я разглядывал никчемные очки. Пенелопа Дрелль страдала близорукостью. Это установили неопровержимо и давно. А ничего прочего достоверно выяснить не потрудились... Безумие, согласен. И все же. Мак не позаботился снабдить меня точными приметами Пенелопы. Да и Грегори наверняка не имел о них понятия!

Матушка и дочка на двадцать четыре часа ускользнули из-под нашей опеки в горах Британской Колумбии. Агент, расколотивший автомобильное днище о камни, как пить дать не проверил, та ли самая пара возвратилась или произошли некоторые перемены в личном составе. Это выглядело единственным резонным объяснением.

И, в конце концов, кому стукнет в голову пристально изучать очкастую девицу-недотепу со стальными скобками на зубах, растущих вкривь и вкось. И кто заподозрит подобное существо, если речь идет о шпионаже крупнейшего калибра? Соглядатаи сосредоточивались на матери, а недостойное чадо вниманием обходили...

Чрезвычайно остроумный и своеобразный замысел — как и все прочие подробности этой затеи. Гениальная подмена.

Потом — ежели уцелею — припомню все непостижимые странности материнского поведения, так изумившие меня в гостинице, подивлюсь, как не сумел разглядеть и решить непостижимо — сложного уравнения: 2 — 1 + 1 = ? Впрочем, все мы крепки задним умом. А чтобы предаваться воспоминаниям, следовало для начала выжить.

Очень осторожно, слегка озадаченным голосом я промолвил:

— Стоило возиться! Я-то думал...

— Поменьше думайте, мистер Клевенджер. Голос принадлежал Пенелопе, однако звучал неузнаваемо. В нем зазвенели взрослые обертоны, засквозила холодная, расчетливая жестокость, пятнадцатилетним девицам, как правило, не присущая.

— Не шевелитесь. И не вздумайте поворачиваться.

— Золотко, если ты целишься мне в затылок из пистолета, запомни: я крохотная полевая мышка, я невинный маленький барашек, я совершенно спокоен и безвреден.

— Что именно вы подумали, мистер Клевенджер?

— Мне сообщили, что Пенелопа Дрелль довольно близорука. Весьма близорука.

— И..?

— А за дело пришлось приниматься наспех. Сразу после гибели Майка Грина. Мне описали грузовичок с прицепом, хорошенькую маму и очкастую дочку с лечебными скобками на зубах. Только твои очки — декорация. Точней — театральный реквизит. Как частный сыщик, пользуюсь дедуктивным методом и заявляю: либо очки — не твои, либо ты — не Пенелопа Дрелль.

— Вы рассуждаете здраво, мистер Клевенджер. Я не Пенелопа Дрелль.

Я выждал секунду и с невыразимым облегчением перевел дух. Девица признала правоту Дэвида Клевенджера, но тот, заодно с Мэттом Хелмом, по-прежнему обретался в числе живых. Утешительно.

Следовало, пожалуй, возгордиться собственной проницательностью. Четверть часа назад я с бухты-барахты брякнул Маку слово “шантаж”, пытаясь хоть немного отмыться от монреальского позорища. И угодил в яблочко. Правда, наобум, стреляя навскидку через левое плечо, но все же...

Вопреки распоряжению Пенелопы, я медленно — подчеркнуто медленно — обернулся. И узрел оружие, направленное теперь прямиком в мою физиономию. Здесь гордиться проницательностью было не с чего.

Разумеется, обшаривая трейлер, я не учинил доскональной инспекции детским игрушкам. А именно этот прозрачный водяной пистолетик и валялся меж кукол и мячей. Он казался безобидной пластмассовой штуковиной — однако лишь при беглом и небрежном взгляде. Сейчас, увы и ах, я изучал окаянную вещицу пристально, с расстояния в пол-фута.

Никакая, не пластмасса, об заклад можно биться. Литое стекло, кислотоупорное, подобно любому стеклу. Наверняка противоударное и огнестойкое. Доверху полное прозрачной жидкостью — знаменитой салатной приправой. Крошечный пузырек появился на крошечном дульном отверстии. Пенелопа находилась в полной боевой готовности.

— Если я согну палец мистер Клевенджер, вы прогуляете остаток жизни, ощупывая дорогу тросточкой.

— Безусловно, крошка, безусловно. Только не торопись. Безглазому парню тяжеленько вести автомобиль, правда? — Я горестно вздохнул. — Вот оно что приключилось! Я все гадал: как именно погиб мистер Грин? Разрешите узнать, чего ради его убили?

— Дал волю рукам, — уведомил бесстрастный молодой голос. — Даже малолетние дурнушки не были застрахованы от ухаживаний обаятельного Майка. Руки у него оказались опытные, а мозги — неплохие. Сообразил, что ребенок... ненормально, слишком хорошо развит для своего сложения и возраста. Сперва изумился, потом призадумался. Думал довольно долго и в итоге скончался. Нелегкой смертью.

Уставившись на маленькое, весьма симпатичное личико, почти незнакомое — очки отсутствовали, да и напускную наивность будто ветром сдуло, — я полюбопытствовал:

— А сколько же тебе сравнялось на самом деле?

— Перевалило за двадцать. Но вас это не касается, мистер Клевенджер.

— Перчатку в домике Майка вы нарочно бросили? Пенелопа слегка усмехнулась:

— Береженого Бог бережет... Я, правда, сочла, что ложный след уместен, а Ганс поднял ужасный скандал. Объявил мой поступок ошибкой, угрожающей всему заданию. И постарался исправить недочет.

— Да, наслышан о его ремонтных работах. Как обращаться к вам?

— Зовите Ноэминью.

— Ноэминь, — повторил я. — Очень благозвучно. Разрешите вопрос, Ноэминь?

— Да, мистер Клевенджер?

— Зачем вы держите меня под прицелом?

Пенелопа... виноват, Ноэминь изрядно удивилась.

Даже непроизвольно сморгнула. Обычный недостаток чересчур молодых агентов.

— Откуда же было знать, как вы себя поведете?

— А как, по-вашему, я мог повести себя?

— Как положено кругом одураченному частному сыщику. Взбеситься от ярости. Я улыбнулся:

— Бешенство отложим до завтра или до послезавтра, когда осознаю всю глубину свершенной глупости. Но сейчас я не ярюсь, а ликую. Черт, ведь собирался выискивать вашего человека, торговаться, препираться, заключать сделку...

Ноэминь заколебалась.

— А теперь собираетесь торговаться и заключать сделку со мной?

— Совершенно верно. Рюйтер убыл в лучший мир — или в худший, судя по его завершившейся карьере, стало быть, парадом отныне командуете вы. Человек из Французской Гавани, сколько могу судить, командует в лучшем случае рыбацкой лодкой. Или моторным катером.

— Да, отныне распоряжаюсь я, — хладнокровно подтвердила Ноэминь. — Возможно, я глупа, но все-таки не вижу, мистер Клевенджер, зачем вы нам нужны. Документы заберем сами — драгоценная матушка давно переслала их заказной бандеролью. Адресата, признаюсь, не знала и я, но матушка драгоценная только что произнесла имя вслух. До сих пор она держала его в тайне, как последний козырь. Поэтому прощайте, мистер Клевенджер, и благодарю за помощь. Благодарю искренне. И за водительские услуги спасибо... Выметайся, драгоценная матушка... Эй, парень, куда руку суешь?

— Дайте хоть носовой платок спрятать, — возразил я. — Хорошо, хорошо, не буду! Осторожней с идиотской игрушкой! И вот еще что...

Я невольно сощурился. Нервно комкать носовой платок в ладони при подобных обстоятельствах естественно. Я притиснул матерчатый мячик прямо к дулу прозрачного пистолета, перехватил запястье Ноэмини левой рукой, сдавил, вывернул. Кисть у меня, по счастью, довольно Сильная. Вырвал пистолет, направил на девицу. Та взглянула с безмолвной ненавистью.

— Хочешь остаться красивой — оставайся неподвижной! — рявкнул я. — Ирландочка!

— Да!

Носовой платок уже вылетел за открытое окошко VW. Пожалуй, даже паука-птицееда я не отшвырнул бы со столь похвальным проворством. Казалось, кожа правой ладони отваливается лоскутьями, но скорее всего это было игрой воображения. Глядеть и проверять я не решался. Внимание мое полностью причиталось Ноэмини.

— Бегом, ирландочка! Возьми ключи, раскрой багажник — он спереди! Там канистра питьевой воды! Скорей неси к водительскому окну, облей мою руку, обмой!

Руку я высунул заранее и пол-минуты спустя ощутил струю холодной живительной влаги. Пошевелил пальцами. Недостачи, похоже, не отмечалось.

— Кажется, смыла полностью! — крикнула Дженни. — Там и было-то немножко, все впиталось в платок!

— В бывший платок, — ответил я. — В природе стало меньше одним кусочком хлопковой ткани.

Втянув ладонь в машину, я провел по ней пальцами уже спокойнее. Пара волдырей возникла, однако иного ущерба здоровье мое не понесло.

— Скобки снимаются легко? — полюбопытствовал я. Ноэминь ограничилась кивком.

— Тогда снимай. Очень медленно. Избавишься от проволочных заграждений во рту — разом подобреешь и успокоишься...

Миниатюрная, тоненькая, она и впрямь выглядела красивой. Теми же словами, впрочем, я мог бы описать и песчаную эфу. Я припомнил, во что превратился покойный Грегори. И смерть Ганса Рюйтера, вероятно, приключилась по намеренному недосмотру подчиненной. Уж управиться с молокососом Фентоном Ноэминь сумела бы! Но Рюйтер наорал на нее, отчитал, поставил на место. Полагаю, она позволила убить начальника, дабы самой воцариться на его престоле. По крайней мере, не исключаю этого.

— Давай подумаем сызнова, крошка. Стало быть, я напрочь не нужен, и о сделке речи не идет?

Ноэминь посмотрела на меня, перевела глаза на стеклянный пистолетик. Медленно улыбнулась.

— Как вы находчивы, мистер Клевенджер!

— И как полезен, — подхватил я. — И как хочу улизнуть из Канады! Заплатят немного — буду рад. И, между прочим, я не алчный субъект. Заключаем сделку, Ноэминь?

Стоявшая подле фольксвагена Дженни взвыла от негодования. Черт с нею. Роль свою миссис Дрелль отыграла полностью. На сцене оставались лишь Ноэминь и я.

Улыбка девушки растянулась шире. Обнаружились злые, исключительно ровные, не скрытые стальными скобками зубы.

— Согласна. Заключаем сделку... Дэйв. И я совершил величайший подвиг своей жизни. Сделал ход, самый рискованный, самый безрассудный и самый выигрышный.

Перевернул на сто восемьдесят градусов проклятущий кислотный пистолетишко и вручил его Ноэмини рукоятью вперед.