Берген, сколько можно было уразуметь из подслушанных накануне разговоров, пыжился и раздувался от гордости, обогнав Тронхейм по количеству населения, точно избыток людского поголовья играет самомалейшую роль. И это нынче, когда не знаешь, куда удирать из кишащих толпами, шумных, загаженных городов! Будь я постоянным обитателем Тронхейма, душевно порадовался бы тому, что бергенских ублюдков прибавилось, а моих родимых - отнюдь нет.

Впрочем, Тронхейм оказался обширной общиной, по крайней мере, при первом взгляде с корабельного борта. Весьма старинный, относительно процветающий город. По-видимому, в сорок пятом нацисты не успели - а, возможно, поленились - уничтожить его до основания. Путеводитель извещал: наличествует средневековый собор, нетронутый и достойный посещения.

Также имелись бетонные укрытия для подводных лодок, построенные теми же нацистами у дальней оконечности порта, близ выхода из гавани. Теперь их использовали как ремонтные доки.

Ни единой из упомянутых достопримечательностей я различить не мог, но туманное арктическое утро едва перевалило за шесть часов, и витавшая в воздухе морось делала видимость поистине чудовищной.

Увы, подумал я, недостаточно чудовищной. Требовался бы туман, в котором ни зги не видно за десять футов. Лишь так и могли мы ускользнуть с корабля втихомолку, никем не замеченные - сперва я, потом Диана. Впрочем, нельзя же просить у обстоятельств сразу всего...

Портовая вода выглядела чересчур холодной и грязной, чтобы плавать. А летать без помощи аэроплана я не выучился. Оставался единственный доступный путь. Им я и воспользовался, прошагал по мокрому, крутому трапу, очутился на пристани, мысленно подбросил монетку и устремился влево.

Тронхеймский вокзал расположен в непосредственном соседстве с портом. И несложный мой замысел был таков: незаметно присмотреть за Дианой - сиречь, Мадлен Барт, - идущей на свидание в станционный ресторан. Да и за ходом самого свидания проследить казалось не вредно.

Сейчас Диана по-прежнему сидела в каюте, наедине с револьвером, хотя уже начинала шумно жаловаться, что они с господином Смитом и господином Вессоном успели друг другу изрядно прискучить.

Продолжало моросить, было сыро и очень противно. Я от души понадеялся, что крадущийся по пятам человек позабыл непромокаемый плащ и страдает вовсю. Когда и где именно увязался он за мною, выяснить не удалось, да я и не стремился к этому. Подождет, никуда не денется.

Я свернул, прошлепал по утопавшей в грязи строительной площадке. Возможно, в один прекрасный день мир прекратят перестраивать и перекраивать, позволят нам обосноваться в более-менее привычной обстановке и просто жить в свое удовольствие.

Впереди возник вокзал. Большое, просторное здание, по-видимому, возведенное людьми старомодными, полагавшими, что железнодорожная станция - важное сооружение и должна хоть немного ласкать взоры.

Ресторан размещался у ближней оконечности вокзала: тоже большой, изысканный, с высокими сводами. Я прошествовал внутрь, заказал кофе и сэндвич, которые дружно уступали подаваемым в Швеции. Но, вероятно, я предубежден, ибо предки мои были шведами. А норвежская ветчина далеко превосходила вкусом и нежностью копченые подошвы, подаваемые в родных американских обжорках.

Сидя за маленьким отгороженным столиком, я изучал ресторанный зал, почти необитаемый в столь ранний час. Единственным посетителем, кроме меня, числился хорошо одетый, пожилой субъект, расположившийся поодаль в милой компании двух охотничьих псов - немецких курцхааров. Потягивая кофе и уплетая сэндвич, я лениво подивился: вдруг собаки своего рода условный знак?

В олесуннском заведении, где мы с Хэнком Пристом потихоньку встретились и разработали совместный порядок действий, тоже обедал человек, приведший гончую. Забавляясь, я от нечего делать расчислил возможные сигналы... Одна собака - все хорошо и спокойно. Две собаки - держись настороже. Три - боевая тревога...

Мысль была недурна, однако я удрученно подумал, что, всего скорее, тихие и домовитые норвежцы просто не запрещают гостям приводить в кафе, рестораны и бары четвероногих... Поглядел на циферблат.

Парень, топтавшийся у входа, успел уже на славу, до последней нитки, промокнуть. Так я и надеялся. Пора было выбираться на свет Божий. Так я и сделал.

Зашагал по тротуару; сквозь туман и морось, не оборачиваясь и не озираясь, двинулся туда, откуда не приходил. "Хвост" исправно последовал за мною. Дорога вела вдоль канала, не то узенькой длинной бухты, усеянного/усеянной/ впечатляющими, крутобокими рыбачьими лодками. Хвалите себе на здоровье фибергласс - не спорю, пожалуй, будущее за ним (если нефть, из коей фибергласс производят, не иссякнет начисто). И все же, по части колорита и красоты ему весьма далеко до старого, доброго, проконопаченного, пахнущего смолою и солью дерева...

Потом дорога свернула направо, сказала каналу "прости", нырнула в тоннель под железнодорожными путями. Длинный и довольно скверно освещаемый. Отмахав по тоннелю примерно тридцать футов, я остановился.

Долго ждать не довелось. Послышались шаги. Быстрые, упругие, уверенные. Возникла знакомая крепкая фигура в широкополой шляпе. Я с удовлетворением отметил: Денисон и впрямь вымок, хотя предусмотрительно облачился в плащ.

Несколько мгновений мы созерцали друг друга.

- Сыщик из тебя омерзительный, Поль, - уведомил я. - Надеюсь, ты не слишком и пытался оставаться незаметным. Так ли наставлял когда-то старина Мэтт?.. Какого лешего угодно?

У тоннельной стенки обретался похожий на лесопильные козлы переносной барьер - черно-белый, полосатый. Здесь то ли недавно чинили дорогу, то ли, судя по ее состоянию, лишь намеревались ремонтировать. Поль водрузил шляпу на ближайший деревянный рог. Одним движением скинул плащ и пиджак. Определил рядом.

Вынул из поясной кобуры курносый кольт, засунул в карман сброшенного плаща. Наклонился, вытащил из пристегнутых к щиколотке ножен маленький плоский клинок, сунул к револьверу. Обернулся.

- Довольно дурака валять, - молвил Денисон. - Ты меня убить не властен: Котко раздавит всю Маковскую службу, точно катком паровым... Но и я тебе ничего сделать не могу. Попробую - Мак пошлет Котко подальше и отрядит за мною истребителей. Согласен?

- Разумеется. Но что же дальше? Красивое, загорелое, влажное лицо Денисона поблескивало в тоннельной полутьме.

- Странная вещь, - неторопливо сказал он. - Сделай парню добро - и сплошь и рядом тот заплатит ненавистью, ибо на всю жизнь очутится перед тобою в долгу. Причини зло - и очень скоро обнаружишь: не выношу поганого сукина сына, которому навредил... Полагалось бы иначе, а?

- Нынче я не слишком люблю тебя, Поль, - сказал я.

- Да, правда, и все же ненависти, не испытываешь, - отозвался Денисон очень тихо и очень внятно. - Разумеется, прихлопнул бы меня как москита, при возможности; по крайней мере, попытался бы. Но ты не бредишь этим от рассвета до заката и от заката до рассвета. Я тебя изучил. Когда первая злость миновала, ты и не вспоминал обо мне чаще раза в год! Я остался просто недовершенной работой, недовыполненным заданием - и все! А в остальном Поль Денисон принадлежал даже не истории - археологии!

- Палеонтологии, пожалуй, - ухмыльнулся я.

- Да... Только Поль Денисон целых семь лет ходил озираясь. Тебя, сволочь, опасался.

Он подметил верно: полагалось бы иначе. По любому здравому рассуждению, пострадавшей и уязвленной стороной был я. И положение делалось воистину смехотворным, но Денисон уже закатывал рукава рубахи, сомневаться в его замысле не доводилось. Ребячество!..

Впрочем, если дело касается измены другу, от коего человек не видел ничего, кроме добра, я не уступлю в ребячестве никому. Я тоже избавился от плаща, пиджака и шляпы; водрузил их подле Денисоновских. Точно так же рассовал пистолет и нож по карманам.

Секунд пятнадцать мы вынужденно стояли пай-мальчиками: по тоннелю промчалась машина.

- Хм! - произнес я огорченно. - Со школьной скамьи не занимался эдаким! Но тогда обычно уходили на задворки, от учительского надзора подальше...

- Довольно болтать, - огрызнулся Денисон. - Драться начинай!

Он прижал подбородок к груди и замахнулся. Трогательное было зрелище, душещипательное. Денисон, по сути, отдавался на мою милость. Пояснил, как рассматривает положение вещей, изложил правила, но придерживаться этих дурацких правил было для меня вовсе не обязательно. Существует целый арсенал действенных взрослых ответов на идиотский мальчишеский замах. По большей части, любой из них оставляет противника при очень крепко - зачастую непоправимо расстроенном здоровье. Всем нужным трюкам нас учили исправно, и Поль помнил об этом, ибо сам обучался в том же милом колледже.

Безумное нападение значило: решишь подличать - пожалуйста. Но тогда последнюю сдержанность и вежливость побоку, потому что сейчас игра начиналась честно.

Честно я Поля и встретил. Обменялся ударами, отбил пару хуков и апперкотов, неуклюже "прощупал" соперника. На подлинном боксерском ринге наша схватка явила бы зрелище уморительное.

Ибо, не удивляйтесь, в настоящих спортивных поединках мы не смыслим ни аза. Мужественное искусство кулачного боя не входит в перечень грязных смертоубийственных приемов, коим наставляют профессиональных истребителей. В настоящей схватке, за пределами тренировочного зала, побеждают одним удачным, сокрушительным ударом, и желательно бить первым, внезапно. Или можете очутиться в горизонтальном положении сами. Колошматить неприятелей полчаса кряду хорошо на экране, либо когда рядом сшивается внимательно следящий за правилами судья.

В нашем деле правил не существует, судей не бывает, а затрачивать на потасовку полчаса противопоказано.

Выглядели мы с Полем весьма непрофессионально: кружились, неуклюже обороняли животы и физиономии, пыхтели, точно два перетрудившихся паровоза. Избыточная выносливость к достоинствам меня и ему подобных тоже не принадлежит.

Наконец, я исхитрился отвесить Полю прямой по зубам. Одновременно схлопотал болезненный удар в ребра. Ошарашенные и обозленные, мы принялись махать руками напропалую, словно две спятивших ветряных мельницы.

Внезапно Денисон отскочил.

- Стоп! - выдохнул он хрипло. - Машина... идет!

Не сговариваясь, мы прислонились к тоннельной стенке, изобразили оживленную, сопровождаемую хохотом беседу. Маленький грузовик промчался в сторону пристаней.

- Дин-дон! - улыбнулся Денисон окровавленными губами. - Второй раунд. Готов?

Начали снова. Еще дважды привелось прерывать побоище, потому что еще две автомашины проехали мимо по своим неведомым делам. Господи, какая глупость! Взрослые люди сосредоточенно молотили друг друга кулаками!

Хочу сказать: искренне полагаю драку несусветной дурью. Либо в покое парня оставьте, либо сделайте покойником. Поводы устранить субъекта из числа живых возникают сплошь и рядом, но лупить? Чего ради? Бессмыслица.

Впрочем, я и ошибаться мог. Денисон явно сыскал в драке определенный смысл и толк. А я, припомнив Марка и другого агента, по имени Джон или Иоанн; и девушку Луизу - всех, погибших по милости предателя Поля Денисона, черпал изрядное утешение и облегчение в каждом ударе, достигавшем цели. Сделалось еще приятнее, когда Поль начал отступать. Я из последних сил продолжил натиск, пытаясь отправить бывшего приятеля в заслуженный нокаут.

Поскользнувшись, Денисон упал на колено.

Многолетняя привычка сработала. Я уже готовился нанести смертоносный пинок в голову и лишь чудом сумел задержать ботинок на полпути. Дрались мы яростно, и все же пытались блюсти правила: ниже пояса не колотили, по спине съездить не пытались.

Я вежливо отступил, дозволяя Полю подняться.

С изумлением увидал: Денисон пытается встать и не может.

- Что, Люк? - Мой голос прозвучал прерывисто и хрипло: - Силенки не те?

- Сам... еле на ногах... держишься... Эрик! - выдавил Денисон. И был совершенно прав. - Руку подай, сукин сын!

Следовало подозревать неожиданную уловку нехорошего свойства. Но, протянув отправленному в нокдаун противнику руку, я удостоверился: деремся по-прежнему честно. Впору было изумиться.

Прислонившись к полосатому барьеру, Денисон дышал подобно запаленной лошади. Я оперся о стену, поневоле изображая лошадь загнанную.

- Пожалуй, утреннюю зарядку можно завершить, - молвил Денисон пятью минутами позже. - Но если будешь утверждать, что поколотил меня, милости прошу, возвращайся в стойку.

- Иди к лешему...

- Запомни: я ни о чем не сожалею, - сказал Поль, глядя куда-то в сторону. - Так и запомни! Лишь о том, что сейчас не сумел тебя вздуть хорошенько.

- Понимаю.

Денисон глубоко и жадно вдохнул.

- Отношений выяснить не удалось, - ухмыльнулся он, - зато неопровержимо выяснили: мы - сквернейшие в мире боксеры. Хуже не бывает... С любого ринга выгнали бы гнилыми помидорами и тухлыми яйцами... Послушай, Мэтт...

- А?

- Присылай девицу совершенно спокойно. За Эльфенбейном приглядывают мои люди - с той минуты, когда ты высадил его долой, перебинтованного и злого как черт. Но Адольф - опытный профессионал; будет кипеть от ярости, и все-таки сыграет разумно. Здесь он мешать вам не станет, надеясь напасть и отобрать машинку попозже, упредить морского волка там, на севере. Думаю, Эльфенбейн пронюхал, что Хэнк намерен вручать Котко сифон из рук в руки, лично - и не иначе. Пожалуй, доктор даже не прочь усыпить ваши подозрения, позволить первой встрече состояться без сучка и задоринки.

- Ясновидением промышляешь? - полюбопытствовал я.

Денисон осклабился:

- Нет, но у паренька из ОНЕКО весьма загребущие лапы и вместительные карманы... Твой новый приятель, Норман. Пожинает урожай на всякой ниве, ни единым колоском не брезгует... Олух. Я, конечно, вряд ли вправе хулить ближних за пристрастие к деньгам, но безмозглый хорек до сих пор не осознал, с кем связался, утоляя природную жадность... Он обходится недешево, зато рассказывает немало.

- Слоун-Бивенс подмогу попросить успел?

- А это - вторая причина, по которой можешь ничего не опасаться здесь, - ответил Денисон. - Три уголовных мордоворота уже торопятся по вызову Эльфенбейна, и пока не прибудут, ученое светило воздержится от глупостей.

- Уразумел.

- Здесь ты царь и бог. Но уже в Свольвере вполне можешь рассчитывать на пулю в лоб или клинок в спину. Или что-нибудь не менее впечатляющее...