Упомянутый зал размещался в описанной Салли и мельком увиденной мною надстройке, некогда, по всей видимости, использовавшейся для менее помпезных целей. Сколотили ее весьма неумело, руками, не умевшими толком гвоздя вогнать, из первых попавшихся досок. Настоящего плотника, особенно корабельного, кондрашка бы хватил при взгляде на эту конструкцию. Оконные рамы стояли вкривь и вкось, дверь закрывалась лишь после титанических усилий.

Две подробности играли немаловажную роль и беспокоили меня. Тонкие доски, употребленные вместо обычной судовой стали, не остановили бы даже картечин, хотя мягкие свинцовые шарики не обладают избыточной пробивной мощью. А о девятимиллиметровых пулях и речи не было. Это надлежало учесть. Выпрыгнуть в окно и метнуться в сторону окажется мало. Всякий, кто не побоится наделать шуму и попортить стены, сможет палить навскидку и почти наверняка уложит беглеца.

Если первое соображение представало огорчительным, второе утешало. Дверь, сквозь которую мы вошли, не была единственной. Наличествовала другая, уводившая на обращенный к реке борт. Конечно, пока хоть кто-нибудь не воспользуется ею, лучше предполагать, что черный ход заколочен прочно и наглухо, но я не видел к этому особого резона.

Прево обосновался у двери, Салли поникла на мое плечо, скуля и содрогаясь. Вошел Овидий, встал неподалеку от Прево.

Двое сквернообразных малышей — засаленные вонючие джинсы, волосы до плеч, половая принадлежность загадочна — копошились подле стола, во что-то играя. Ни автоматы, ни узники не вызвали у тупых сопливцев ни малейшего любопытства. Не исключаю, однако, что дети попросту привыкли к подобному зрелищу и перестали им интересоваться...

Вошла Джоан, шугнула обоих ввиду предстоявшего заседания. Руфь, похоже, завязла-таки где-то по пути и злополучной Маркет пришлось выполнить отданное поручение самой. Дети проныли нечто невразумительное, утерли сопли, удалились. Я услышал, как Салли тихо, глубоко втянула воздух и столь же тихо, незаметно выдохнула. Сердце ее билось на удивление ровно.

Из камбуза долетел голос полусонной Руфи, местные отродья радостно заверещали за стеной, по палубе заколотили маленькие подметки, настала относительная тишина.

Здесь, разумеется, и обретался главный штаб, откуда поступали приказы в санаторий «Инанук». Но как надеялись эти остолопы уцелеть, устраивая террористические акты чуть ли не по соседству, постичь не могу. Даже лисица избегает орудовать в курятнике соседской фермы, даже у лесного зверя достает на это здравого смысла и хитрости. Пострадавший паром уже взбудоражил половину канадской полиции; за намечавшимся ванкуверским взрывом последует повальная облава, от которой не скроется странная, выражаясь мягко, баржа и ее необычные обитатели.

Впрочем, беспокоиться об этом надлежало Джоан и Жаку. Должно быть, они уже решили сменить обстановку, подыскать иное укромное место... Я не знал, да и не шибко желал знать.

— Бомба, — шепнула Салли, не забывая истерически всхлипывать. — Бомба не может лежать далеко. Где-то в городе! Нужно выяснить, где. И помешать!

— Выяснить, согласен. Мешать предоставь полиции. А твоя главная задача — бежать и уведомить. За столом рассядутся. Проскочишь — ни Прево, ни Овидий стрелять не смогут: перебьют своих же товарищей... Возмущенно отпихнув Салли, я заорал:

— Да заткнешься ли ты, наконец? Как такую тварь вообще на службу взяли?

Проверяем сызнова... Другая дверь — по ту сторону стола, в противоположной стене. Прево — слева от входа, Овидий — справа. Покуда мы сидим спокойно, возможен убийственный перекрестный огонь. Однако, если между бегущим и стрелками очутится благородное собрание (которое вряд ли усидит спокойно и примется вскакивать, полностью перекрывая директрису), и Овидию, и Прево придется подумать четырежды... А палить все равно не придется.

Явилась Руфь, за нею понемногу просочились прочие. Трое мужчин и женщина в длинном, старомодном платье. Женщина была молодой, узколицей; темные волосы охватывала пунцовая повязка. Потом объявился маленький Мэнни, даже сюда пришедший с автоматом; за ним возник мускулистый негр, облаченный в грязный армейский комбинезон.

Мэнни и Красная Ленточка уселись подле нас. Комбинезон пристроился рядом с Руфью, которая приветствовала его застенчивой улыбкой и на мгновение показалась почти человекообразной.

* * *

О, как торжественно вплыл он в зал заседаний, этот бравый и подтянутый верховный главнокомандующий Народной Освободительной Армии, генерал Жак Фрешетт! Заставил дожидаться себя, но только самую малость, в пределах разумного. Я, конечно, давно понял: речь идет о старом знакомце из «Инанука».

Вспомнил, сколь неумело и неловко хватался он за пистолет. Видимо, и Фрешетт не радовался воспоминанию, ибо нес в руках внушительный автомат, который впечатляюще водрузил на стол перед своим креслом. Точно колокольчик председательский, или аукционный молоток. В общем, символ должности.

Нынче Фрешетт натянул новехонькие синие джинсы и новехонькую, джинсовую же, рубаху. На его поджаром, жилистом теле они казались настоящей армейской формой. Недоставало только знаков отличия и орденских ленточек. Бравые седые усы, кустистые брови, бледно-голубые властные глаза. Орел!

Правда, орел немного смешался, узрев покорного слугу и припомнив, как я обезоружил и припугнул его в кабинете Элси Сомерсет. Но быстро обрел прежний величественный вид, победно уставился на пленного. Пришел и орлиный черед кукарекать!

— Если миссис Маркет готова, — промолвил Фрешетт, выразительно глянув на застывшую близ окна Джоан, — считаю заседание открытым. И неторопливо уселся.

— С удовлетворением уведомляю присутствующих, что изменнице Дэвидсон воздали по заслугам, покарали смертью, каковой пример да послужит предупреждением каждому, вынашивающему опрометчивые умыслы...

Фрешетт поневоле осекся, ибо Джоан отделилась от стены, с шумом придвинула стул, обосновалась на свободном месте. Выждав, покуда соратница устроится поудобнее, генерал продолжил:

— Также уведомляю: блестяще проведенный бойцами НОА карательный рейд позволил захватить двух империалистических наемников, замешанных в том же заговоре, имеющем целью разрушить партию и повредить благородному делу всемирной пролетарской революции. Предстоит определить наказание, соответствующее вине этих двоих. Лично я считаю, что мужчина отнюдь не заслуживает снисхождения и должен быть покаран по всей строгости революционного закона. Руки американского наймита обагрены кровью наших товарищей.

Он выдержал драматическую паузу; воспоследовало негодующее перешептывание.

В «Инануке» господин... виноват, «товарищ» генерал изъяснялся с откровенным французским акцентом. Сейчас акцент будто ветром сдуло.

— Женщину придется судить отдельно, хотя провинность ее ненамного меньше, — сказал Фрешетт. — Но, прежде нежели приступить к заседанию трибунала, посвятим несколько минут обзору великого движения, которое мы с честью представляем на канадской земле...

Речь оказалась умопомрачительной. Правда, Фрешетт начал не от Адама, как заведено у ему подобных, а от Брута, великого тираноубийцы. Упомянул Ирландскую революционную армию. Фронт освобождения Палестины, МПЛА, и прочая, и прочая, и прочая... Половины окаянных названий даже я отродясь не слыхал.

Всех похвалил за бунтарский пыл, всех погладил по головам за революционное рвение, каждой сестре выдал по серьге. Помянул всуе благородное имя Симона Боливара и тут же оскорбил светлую память последнего, сравнив его с параноиком, убийцей и международным террористом Че Гаварой.

Устрашающий грохот заставил собрание вздрогнуть. Джоан Маркет хватила по столу обоими кулаками. С немалой, доложу вам, силой.

Воцарилось безмолвие.

— О чем идет речь? — прошипела Джоан. — О чем здесь ведется речь?