12

Всю ночь Газдрубал и парень держались за доску, их швыряли волны, хлестали ветры.

— Видимо, это часть кедрового ящика, — сказал Газдрубал. — Должно быть, у богов есть чувство юмора.

— Невысокого свойства, — крикнул в ответ парень, перекрывая рев бури.

— Карталон, ты напоминаешь мне моего сына, — сказал капитан. — Надеюсь, я не обидел тебя этими словами.

— Я польщен, — ответил парень.

— Вряд ли я переживу эту ночь, — продолжал Газдрубал. — Но, думаю, ты сможешь. Ты юный и сильный. Поэтому даю тебе еще одно поручение, за которое, увы, на сей раз не смогу вознаградить тебя, денег у меня больше нет.

— Я непременно его выполню, — ответил парень.

— Ты замечательный молодой человек. Я прошу об этом только потому, что считаю — наш великий город Карт Хадашт находится в серьезной опасности, грозящей не только со стороны Агафокла, как ты, очевидно, догадываешься, но и с другой.

— Я слушаю вас, — сказал парень.

— Мое судно было отправлено в специальный рейс с тайной миссией одним очень значительным в Карт Хадаште человеком. Он лично обратился ко мне. Сказал, что это вопрос крайней необходимости для государства. Я считал этого человека безупречным. Нашей задачей было доставить особый груз, ты наверняка догадался, что это был кедровый ящик, наряду с деньгами и товарами, по указанному маршруту вдоль ливийского побережья в Тир. Гиско, человек, которого вы называли незнакомцем, должен был сопровождать его. Полагаю, ты взглянул на этот груз.

— Да, — сказал парень, — и я ни разу не видел ничего столь великолепного. Откуда эта статуя?

— Из Тартесса, разумеется, земли за Геркулесовыми столпами, где много золота, серебра и драгоценных камней. Но главное — не что она собой представляет, а ее предназначение.

Их ударила еще одна большая волна, и Газдрубал начал задыхаться. Парень протянул руку и поддержал его.

— Мне сказали, что эта статуя — она очень древняя, Карталон, древнее даже самого Карт Хадашта — представляет собой дар городу Тиру, чтобы умилостивить бога, который, видимо, покинул нас в дни величайшей беды, когда греческий тиран хочет нас уничтожить. Многие сочли, что на Карт Хадашт невзгоды обрушились потому, что мы были небрежны в поклонении своим богам.

— Я знаю, — сказал парень. — Я видел священные церемонии в храме Ваал Хаммона. А что серебро, золотые монеты и прочий груз? Они тоже предназначались Тиру?

— Нет. Они были нужны, чтобы нанять войско из ливийцев на помощь нам в предстоящих боях с Агафоклом. Я понимал, что плавание будет опасным, мы ушли в море тайком, без сопровождения, в бурную ночь. Но как я мог отказаться, раз видел, какие жертвы принесли наши вожди — своих первородных, иногда единственных детей — принесли в жертву, чтобы спасти всех нас? И признаюсь, видел в этом плавании выгоду для себя. Мы, жители Карт Хадашта, всегда думаем о доходах.

— И теперь вы беспокоитесь, что раз груз не дошел до места назначения, боги будут по-прежнему гневаться на нас — и наемные войска, которые мы надеялись собрать, и даже вы не получите платы?

— Нет, дело обстоит гораздо хуже. Думаю, этот груз на самом деле предназначался не Тиру. Боюсь, что я стал жертвой обмана, невольным предателем. Думаю, эта статуя была похищена в храме неподалеку от Геркулесовых столпов — существует слух о такой статуе, более прекрасной чем все, что мы видели, золотой, с бриллиантовыми глазами. Думаю, деньги действительно предназначались наемникам, но это войско должно было не поддерживать Карт Хадашт, а выступить против него. Деньги были нужны, чтобы убедить ливийцев поддержать предателя! И статуей должен был воспользоваться этот же предатель, чтобы убедить людей следовать за ним.

Парень ахнул.

— Как это может быть? Почему вы так решили?

— Отчасти тут предчувствия. Отчасти то, что ты мне говорил.

— Что вы имеете в виду? — спросил парень. — Я ничего не говорил вам об этом.

— Говорил, сам о том не догадываясь. Ты сказал, что незнакомец разговаривал с Маго перед тем, как тот спустился в трюм, и что хотя ты не разглядел, кто вернул слиток на место, ты видел, как Маго открыл одну из амфор с монетами, подержал в руке деньги, потом вернул их на место и закрыл амфору. То же самое сделал с пифосом, где лежали золотые украшения.

— Да, говорил. Но…

— Кто заметил бы в данных обстоятельствах несколько пропавших монет, два-три золотых кольца? — сказал капитан. — Или серебряный слиток? Однако Маго не взял их. Значит, они уже были ему обещаны. Груз не должен был дойти до места назначения. Часть его предназначалась тем членам команды, которые участвовали в заговоре; остальное попало бы в сундуки предателя. Нас должны были внезапно схватить Маго и его дружки, наверняка убить, и груз просто исчез бы. Иначе почему он не взял монеты и украшения?

— Но вы сказали, что человек, который отправил вас с этой миссией, был безупречен.

— Сказал, но уже не верю в это.

— Что мне нужно сделать? — прокричал парень.

— Ты должен пережить эту ночь — я уверен, море вынесет тебя на берег. Вернуться в Карт Хадашт, стараясь не попасть в плен к солдатам Агафокла. Потом добиться аудиенции у Совета Ста Четырех и рассказать им эту историю.

— Для такого, как я, это невозможно, — изумленно произнес парень.

— Возможно, — ответил Газдрубал. — Можешь дотянуться до амулета у меня на шее? Да? Отлично. Отнесешь его в дом Ядамалека, я скажу, где он находится. Ядамелек узнает мой амулет и поверит тебе. Он позаботится, чтобы все необходимое было сделано быстро. Сделаешь это?

— Непременно, — ответил парень. — А имя предателя?

Газдрубал притянул парня к себе и прокричал имя ему в ухо.

Четыре дня. Мы находились на форуме древнего римского города Суфетула. Над нами возвышались три храма, самый большой был посвящен Юпитеру, справа от него стоял посвященный Юноне, слева — Минерве. То, что римляне выстроили здесь такой великолепный город с широкими улицами, парящими арками и высящимися колоннами, было поистине чудом.

Но я не разглядывала храмы. Я отошла в тень Ворот Антонина, ведущих в этот замечательный город, и разглядывала нашу группу. Я поняла, что была так поглощена частностями путешествия — придет ли автобус вовремя, можно ли отложить ужин на полчаса, чтобы подольше побыть на объекте, учтены ли запросы всех — что совершенно не смотрела на них как на личностей.

Я знала, что среди них находится преступник, но не знала, кто это. И думала, что если внимательно присмотрюсь к ним, ответ будет ясен. Я искала раздраженной нотки, неуместного жеста, соскользнувшей на миг маски. Однако все казались мне совершенно обычными людьми.

Перед храмом Юпитера дружно смеялись Клифф и Сьюзи. После отъезда Кэтрин она, видимо, нацелилась на Клиффа как на будущего мужа, и он, как будто, наслаждался ее обществом. У меня мелькнула мысль, что, возможно, Сьюзи, отчаянно ищущая нового спутника жизни, устраивала беспорядок в одежде Кэтрин и даже столкнула соперницу с лестницы, чтобы та испугалась и уехала. Однако, наблюдая, как Сьюзи снует по площади, я не могла поверить, что она виновна.

Честити, чей бесстыдный и вместе с тем невинный флирт с Эмилем был отвергнут, снова превратилась в страдающую, возможно, дефективную девушку-подростка. Стоя в углу в одиночестве, она зажгла спичку, смотрела на огонь и бросила ее в песок под ногами, лишь когда обожгла кончики пальцев. В последние два дня она очень нуждалась в моем внимании, просила помочь в покупке сувениров для подруг или проверить ее сумку, все ли взято, что нужно. Внезапно я больше не смогла наблюдать, как она занимается этим. Прошла по форуму, вырвала у нее спички и сказала:

— Честити, перестань! Ты навредишь себе.

— Она даже не замечает, что я это делаю.

— Кто не замечает?

— Моя мать.

— Замечает.

— Тогда ей все равно.

— Не все равно, Честити, поверь мне.

— Она прогнала его.

— Кого? — спросила я, подумав, не имеет ли девушка в виду Эмиля.

— Моего отца.

Так вот что было причиной всего этого. Зажигания спичек, жалких попыток заставить Эмиля замечать ее. Она соперничала с матерью за мужчину, потому что мать не могла заполучить или удержать представителя сильного пола.

— Твои мать и отец не ладят. Очень жаль. Но это не значит, что кто-то из них перестал любить тебя, — сказала я и попыталась обнять ее за плечи. Она увернулась от меня и обратила взгляд к матери.

Марлен, тоже отвергнутая Эмилем, теперь возлагала слабые надежды на Брайерса. Когда он говорил с экспансивными жестами и очень представительной мужской внешностью, к которой и она, и я были неравнодушны, Марлен не сводила с него глаз, лицо ее выражало то, что я могу назвать только страстным желанием.

— Ненавижу ее, — сказала Честити.

Нора тоже уделяла Брайерсу серьезное внимание, поворачивала голову, когда он указывал на то или другое, подавалась вперед, чтобы лучше слышать. Позади нее смеялись Сьюзи и Клифф, но теперь Нора не возвращалась к нему. Казалось, что связывающие их узы ослабли под жарким африканским солнцем. Она повернулась к Честити, посмотрела на нее и пошла к ней. Я наблюдала, как она заговорила с девушкой, потом взяла ее за руку и повела к группе. Честити сперва упиралась, потом пошла. Это так не походило на Нору, женщину, которая держалась очень замкнуто, общалась только с Клиффом, что я едва верила своим глазам. Я могла только восхищаться тем, как она вернула Честити обратно в группу, сделала то, чего не могли ни я, ни ее мать.

Бетти и Эд стояли рядом. Она хихикала над его шутками. Это была странная пара, матрона шестидесяти с лишним лет и молодой человек вдвое младше ее. Они явно наслаждались обществом друг друга. Бетти и Джимми уже не сидели рядом в автобусе. Бен и Эд тоже. Бен сидел в одиночестве и теперь стоял в одиночестве, сунув руки в карманы джинсов и глядя по сторонам. Джимми предпочел форуму кафе по другую сторону дороги и пошел туда выпить.

— Надоели мне груды камней, — сказал он, когда автобус подъехал к развалинам. Джимми все больше и больше изолировался от группы и отдалялся от жены.

Азиза как будто радовалась впервые за много дней. Глядя на позолоченный солнцем изящный храм Минервы, богини мудрости, она сделала глубокий вдох, потом выдохнула, словно освобождаясь с выдохом от всех своих проблем. Ощутив, должно быть, мой взгляд, она повернулась к арке, где стояла я, и помахала рукой.

Кертис следовал за ней, как влюбленный мальчишка, понимая, что в определенном смысле утратил ее, может быть, навсегда, или, по крайней мере, если у нее сохранилась какая-то любовь к нему, то это чувство ослабло от сознания, что он больше не ее герой. У меня мелькнула мысль: обретет ли он вновь в ее глазах какое-то достоинство, или этот брак обречен?

* * *

Мы ехали к Тозеру, городу-оазису неподалеку от алжирской границы, отправному пункту поездок к Чотт эль-Джерид, громадному соленому озеру, которое образовалось, когда Средиземное море тысячи лет назад затопило эту землю, а потом отступило к Большому Восточному Эргу на юге. Большой Эрг — часть пустынного пояса, отделяющего побережье Северной Африки от субконтинента далеко на юге. К западу Большой Восточный Эрг переходит в Большой Западный. К востоку он называется просто пустыней, Сахарой.

Мы проезжали через городки, белые дома были украшены гирляндами сушащегося на солнце красного перца, дороги по обеим сторонам окаймляли акации и оливы, сквозь них виднелись очертания далеких гор. Нам встречались запряженные ослами арбы, выглядевшие так, словно им три тысячи лет, стада овец с пастухами и привязанные к вкопанным в песок столбам одногорбые верблюды.

Группу особенно возбудила эта часть пути. В Тозере предстояла пересадка на внедорожники для поездки на два дня в пустыню. После осмотра Суфетулы всем не терпелось оказаться там.

Но сперва нам предстояло посетить базар в Тозере. Тозер мне нравится. В нем с его пыльными улицами и пренебрежением к властям есть нечто от приграничного городка времен американских пионеров. Некоторое время он обладал в регионе большим могуществом, чем национальное правительство в Тунисе, и, несмотря на наплыв туристов, сохранил атмосферу подлинной Северной Африки. До сих пор можно представить себе звуки, виды и запахи проходящих здесь больших караванов, привлеченных сюда оживленной базарной площадью и сотнями источников, которые снабжают оазис водой.

Было время сбора фиников, нежных, почти прозрачных deglat en nour, световых пальцев. Они свисали на больших ветках из каждого ларька. Базар жил шумной жизнью. Запряженные ослами арбы соперничали за место стоянки с грузовиками, наша группа смешалась с местными жителями: с женщинами, делающими покупки для дома, — завернутыми в обычные для этого города черные сифсари, подчас с закрытыми лицами; с ковровщиками, занимающимися своим ремеслом прямо на улице, возле своих небольших ларьков, набитых коврами ярких расцветок, узоры их напоминают эффектную архитектуру, которой славится город. Здания здесь построены из желтых, изготовленных вручную кирпичей, некоторые кирпичи кладут так, чтобы слегка выступали, это создает замысловатые трехмерные геометрические фигуры.

В сторонке слепой продавал roses de sable, песчаные розы, красивые кристаллические образования, созданные влагой, видимо, росой, просачивающейся сквозь песчаные дюны, со временем затвердевающей, образуя чудесные скульптурные формы. Подальше верблюд жевал свой корм. Повсюду были красно-белые флаги и громадные портреты Зина эль Абидина бен Али, президента Республики Тунис, день прихода которого к власти, седьмого ноября восемьдесят седьмого года, празднуется по всей стране.

Группа уже приспособилась к торговле на тунисский манер и, оказавшись в окружении вещей, самоуверенно спорила о ценах на подарки и сувениры.

Честити опять одиноко стояла в стороне. На сей раз она пялилась на газетный киоск, вызывая раздражение у владельца, и я поспешила ей на выручку. Она указала на газету.

— Хочу такую.

— Честити, ты не сможешь ее прочесть. Там все по-арабски.

— Хочу ее, — капризно сказала она. — Хеди скажет мне, что там написано. Деньги у меня есть.

— Хорошо, — сказала я и помогла ей отсчитать монеты. Арабская газета будет для нее своеобразным сувениром, но, подавая ее девушке, я увидела фотографию Рашида Хуари. Хорошо, что Честити не могла читать по-арабски, да и я тоже.

* * *

Наконец настало время ужина, мы условились, что его накроют на двух больших столах у бассейна гостиницы. Вечер был замечательным, теплым, сквозь пальмы оазиса в отдалении сияла луна.

День был хлопотным, пришлось заботиться о размещении багажа в гостинице до нашего возвращения, носить сумки поменьше то от автобуса, то к автобусу. Марлен настояла, чтобы в автобус погрузили два больших чемодана, ее и дочери. Она не хотела ничего оставлять. Пришлось разбираться с комнатами. Мы, разумеется, несколько дней назад отменили заказ на комнаты для Рика и Кристи, для Кэтрин накануне. Однако все комнаты в гостинице были зарезервированы, и мне пришлось потрудиться, ища место для Хеди и Брайерса, но в конце концов все уладилось.

После ужина мне не терпелось вернуться к своим исследованиям, прочесть множество материалов, которые я перепечатала из интернета перед отъездом, но сперва пришлось заняться кое-какими мелочами. На сумке Джимми сломалась молния, в песках это стало бы проблемой, и мне пришлось искать человека, который отремонтирует ее к утру.

Пугавшуюся пустыни Сьюзи пришлось успокаивать.

— Могут в палатках быть змеи? — спросила она.

— Нет, надеюсь, — заявил Эд.

— Разумеется, нет, — ответила я.

Клиффа пришлось заверять, что я не забыла о подарках для его дочери. Я сказала ему, что продолжаю искать куклу. Он не знал, что я нашла уже трех, я ему ничего не сказала, мне очень не хотелось звонить брату Рашида, спрашивать, могу ли я все-таки их купить. Вместо них я показала Клиффу два красивых браслета, которые нашла на базаре, сказала, что не будем оставлять надежды на куклу, но с браслетами она в любом случае не останется без подарка. Он, как будто, был доволен и сказал, что возьмет оба.

— Нужно приобрести что-то и для Норы, — сказал он. — На память о путешествии. Она ничего себе не купила.

Я подумала, что браслеты тесны для Норы, в тот вечер на ней были облегающие белые брюки, вишневого цвета блузка с низким вырезом, с белыми и розовыми оборками, и сандалии на очень высоком каблуке, украшенные желтыми и зелеными пластиковыми цветами. Я предложила для нее филигранные серьги.

— О, браслеты для дочери, — сказал Клифф. — Если найдете куклу, подарю ей и то, и другое. А серьги, думаю, Норе понравятся.

Глядя, как Нора балансирует в своих сандалиях, я решила посоветовать ей надеть для поездки в пустыню кроссовки. Выглядела она неважно. Приглядевшись к ней внимательно, я увидела, что она довольно красива, но не умеет подать себя. Цвета, которые очаровательно смотрелись на Сьюзи, не шли Норе. Казалось, она никогда не смотрелась в зеркало, чтобы решить, какие цвета ей к лицу. Ее белокурые волосы под африканским солнцем стали медными. Я вспомнила злобные замечания о ней в блокноте Кристи, и мне захотелось пригласить Нору на день в заведение моей подруги Мойры. Но мало того: казалось, в глубине души Норы таится какая-то глубокая печаль, исказившая ее добрую натуру, превратившая в женщину, которой необходимо властвовать над Клиффом таким образом, который извращал ее великодушное побуждение заботиться о нем. Я не думала, что когда-нибудь смогу понять Нору, однако надеялась, что ее поступок в отношении Честити стал для нее новым началом.

— Клифф, куда вы вкладываете деньги? — спросила я, вновь обратив внимание на него.

Он как будто удивился этой внезапной перемене темы, но ответил сразу же. Надо сказать, что Клифф был чересчур вежлив. Может, потому Нора и стала так командовать им. Учтивость не позволяла ему возражать.

— Сейчас в акции интернета, в цифровое телевидение, — ответил он. — И в надежные компании, выплачивающие высокие дивиденды. Стараюсь держать часть денег в надежных инвестициях, а остальными слегка рискую.

— Не включает ли в себя легкий риск компанию по подъему затонувших судов, ищущую сокровища на морском дне?

— Ни в коем случае, — ответил Клифф. — Я не настолько склонен к авантюрам. Странно, однако, что вы заговорили об этом. Рик Рейнолдс советовал мне вложить деньги именно в такое дело. Я сказал ему, что он спятил. Если вы предлагаете это, боюсь, придется сказать вам то же самое.

— У меня и в мыслях этого не было, — заверила я его. — Просто я все время слышу, что Рик говорил с кем-то на эту тему, и слегка беспокоюсь, что кто-нибудь мог принять его предложение. Я не уверена, что он действительно был консультантом по инвестированию.

— У меня создалось то же самое впечатление, — сказал Клифф. — Надеюсь, никто не поддался на его обман.

* * *

Потом я задала тот же вопрос Джимми.

— И вы туда же, — сказал он. — Проталкиваете такую нелепую идею. Почему вы решили, что я идиот?

— Что вы, Джимми, я вовсе так не думала. Просто меня беспокоит, что Рик Рейнолдс докучал людям этим предложением. Из вашего замечания я поняла, что он поднимал эту тему.

— Поднимал. Я сказал ему, что он оскорбляет меня. Знаете, люди посмеиваются над частями цыплят, но это чертовски хороший бизнес.

— Успокойся, Джимми, — сказала Бетти. — Лара сказала только, она беспокоится из-за того, что Рик докучал людям.

Я провела с этими людьми около двух недель и теперь начинала их понимать. Моя уверенность в способности разбираться в людях, временно поколебленная тем, что я не раскусила Кристи, восстанавливалась. Я поняла, Джимми называл всех идиотами, потому что думал, что все считают его идиотом из-за торговли частями цыплят. Должно быть, ему приходилось оправдываться из-за своего бизнеса, он всю свою взрослую жизнь думал, что над ним смеются. Право же, очень печально.

— По-моему, ваша идея торговать частями цыплят была замечательной, — сказала я. — И, кроме того, экологически полезной. Вы нашли рынок для тех частей птиц, которые не нужны нам, иначе бы их просто выбрасывали.

Казалось, от моих слов он пришел в замешательство, потом одарил меня чем-то похожим на улыбку.

* * *

Наконец все как будто угомонились. Несколько человек все еще сидели у бассейна, но проблем, похоже, не было ни у кого. Я решила воспользоваться покоем и тихо уйти в свою комнату.

— О, Лара, одну минутку, — окликнула меня Марлен. — Где остановился Брайерс? Я хочу кое-что ему показать. Его имени нет в перечне комнат, который вы дали нам.

Полагая, что она идет сделать ему предложение, я поколебалась, не притвориться ли незнающей, но потом решила, что это его проблема, а не моя.

— Из-за всех сделанных нами перемен комнат в гостинице оказалось недостаточно, — сказала я Марлен. — Он и Хеди находятся в домике для гостей на краю территории. Номера у домика нет, но найти его легко. Спуститесь по ступеням по ту сторону бассейна, потом идите по тропинке, пока не увидите этот домик.

— И Хеди тоже там? — сказала она с легким разочарованием.

— Кажется, я слышал свое имя? — произнес Хеди. Он принарядился, надел черные брюки, белую рубашку и зачесал назад волосы.

— Вы что, идете на танцы? — спросила я.

— Да, — улыбнулся Хеди. — У меня здесь есть друзья. Праздник будут отмечать многие. Сегодня вечером танцы, а завтра долгие речи политиков. К тому времени мы будем уже в пути, — добавил он.

— Очень жаль, что мы не услышим этих речей, — сказала я, улыбнувшись в ответ.

— Да, конечно, — сказал он со смехом.

Я заметила, что Нора с интересом прислушивается к нашему разговору, и подумала, не придется ли Марлен вновь соперничать за мужчину. Мне-то что? — решила я. — Я приняла решение относительно Брайерса и себя, так ведь? И пошла к себе в комнату.

* * *

Читая все свои материалы, я приходила к выводу, что в общем и целом люди в нашей группе были законопослушными и теми, за кого себя выдавали. Может быть, несколько скучными. Однако «Стар сэлвидж» выглядела совсем иначе. Прочтя электронные архивы нескольких газет, я сделала заключение, что «Стар сэлвидж» успешно находит затонувшие суда и притом ценные. Гровс где только ни бывал — в Карибском море, на Великих озерах, у восточного побережья США — и почти везде находил затонувшее судно. Однако же как будто не мог получить от этого никакой выгоды.

Компании «Стар сэлвидж» предъявляли претензии на каждом шагу. Например, Гровс нашел в озере Мичиган судно, затонувшее в середине восьмидесятых годов девятнадцатого века. Штат Мичиган заявил на него права собственности, и судебное дело тянулось несколько лет. В Карибском море какой-то аквалангист заявил, что нашел затонувшее судно возле Пуэрто-Рико — судно было испанским, поэтому все ожидали, что на нем много золота — раньше, чем «Стар», и Гровса привлекли к суду, чтобы он обосновал свои исковые требования. В другом случае правительство США отстаивало свои права на военный корабль, затонувший во время войны восемьсот двенадцатого года на озере Эри: на него притязал военно-морской флот. «Стар» обратилась в суд. Должно быть, ей пришлось потратить целое состояние на гонорары адвокатам.

Я смогла найти лишь одно завершенное дело, которое возбудили родители Марка Гендерсона, молодого человека, о котором рассказывал Брайерс, погибшего во время работы в компании. Родители предъявили иск «Стар», Питеру Гровсу и Брайерсу Хэтли, о чем Брайерс не упоминал, заявили о небрежности со стороны компании и этих двух лиц. Долго тянулись всевозможные споры о юрисдикции, но дело в конце концов слушалось в Калифорнии. Тунисская полиция расследовала эту смерть, и американские власти ознакомились с заключением. Уголовных обвинений не выдвигалось, но супружеская пара обратилась в гражданский суд. Смерть была признана случайной, и ни компания, ни оба эти лица не несли за нее ответственности. Родителям, Джорджу и Норе Гендерсон, пришлось оплачивать судебные издержки. Имя Нора насторожило меня, но мне удалось найти фотографию родителей, выходящих из зала суда. Джордж Гендерсон слегка заслонял жену, но было видно, что Нора Гендерсон крупная, полная женщина с длинными темными волосами. На ней были темные очки и традиционный темный костюм.

Если иск Гендерсонов не стоил «Стар» никаких денег, то другие стоили. Более того, похоже, больших доходов не могло быть, пока решались притязания на право собственности. К тому же я не имела понятия, каких расходов требовало содержание такого судна, как «Сюзанна», однако не сомневалась, что значительных. Неудивительно, что «Стар» искала новых инвесторов. Кертис Кларк вложил в эту компанию полмиллиона долларов своей жены. Вполне могло найтись и еще несколько таких глупцов, однако я не могла отделаться от ощущения, что «Стар сэлвидж» очень близка к банкротству.

Наконец я принялась за объемистый материал о монетах, который скачала с сайта ЭСЛ. Не зная, занимаюсь этим для того, чтобы разобраться в насущных делах или для самообразования, я проштудировала все эти сведения. Вначале было немного истории: карфагеняне, как будто, поздно пришли к идее чеканки монет. Хотя монеты использовались в торговле с седьмого века до нашей эры, карфагенские появились примерно триста лет спустя. Чеканили их, если это слово тогда могло употребляться, в нескольких городах на Сицилии, которые контролировал Карфаген. Почему он так поздно пришел к монетам, если карфагеняне были ведущими торговцами на Средиземном море, не объяснялось, но, может быть, они сохраняли систему бартера дольше, чем остальные, или просто пользовались монетами других народов. Во всяком случае, поскольку римляне взяли Карфаген в сто сорок шестом году до нашей эры, история карфагенских монет была сравнительно краткой, и поэтому они были довольно редкими.

У большинства карфагенских монет, какие я видела, на одной стороне были лев и/или пальма, на другой голова бога или богини — судя по распечаткам, обычно Мелькарта, Геракла, Персефоны или Танит. Мелькарт, я знала, был покровителем древнего Тира, города-предка Карфагена. Поклонялись Мелькарту и в самом Карфагене. Танит была супругой Ваал Хаммона, и эта пара совместно покровительствовала Карфагену. Геракл и Персефона были греческими божествами. Монеты изготовлялись из серебра, электрона — сплава золота с серебром — бронзы и золота. В этом нет ничего необычного. Я обнаружила, что карфагенские монеты стоили от семисот пятидесяти долларов до сорока пяти тысяч. Мне была понятна их привлекательность с точки зрения торговца: ни проблем с хранением, ни большой платы за перевозку. Может, нам с Клайвом начать с нескольких для проверки рынка? Потом я обнаружила кое-что, приведшее меня к мысли, что все-таки выбрала себе правильное занятие.

Когда я просматривала каталоги, меня поразило, каким изменчивым может быть рынок. Я проследила один тип монеты в течение трех лет аукционов ЭСЛ. Говорилось, что монета, которую я выбрала, особенная: на ней была голова Элиссы Дидоны, а не Танит, у нее был особенный головной убор, восточная тиара, как говорилось в распечатке, очевидно, выделявшая монету среди других. Были и другие черты, очевидно, тоже считавшиеся особенными. Она привлекла мое внимание высшей ценой, какую я только видела, сорок пять тысяч долларов, благодаря тому, что была в превосходном состоянии и являлась очень редкой. В начале трехлетнего периода их существовало около десяти. Моей первой мыслью было, что неплохо бы иметь парочку таких, припрятанных на черный день, но после того, как просмотрела весь материал, я не была в этом столь уверена. Через год после первого появления на аукционе появилась такая же монета, но оценена была в двадцать пять тысяч. В конце трехлетнего периода цена упала до двенадцати. Тоже большие деньги, но если их прятать где-то в ящике стола, можно внезапно обнаружить, что они стоят меньше, чем было за них заплачено. Это могло быть временным положением, как утверждалось в каталоге ЭСЛ, а могло и нет.

Я решила, что на цену могут влиять только два условия, состояние и общее количество. Судя по распечатке, все эти монеты были в превосходном состоянии, поэтому как причина изменения цены оно исключалось. Объяснением оставалось только количество; то есть за прошедшее время на рынок поступило еще несколько таких же. Следовательно, владей я парочкой монет, мне бы не хотелось, чтобы на рынке они внезапно появились в большом количестве.

Я задумалась, при каких обстоятельствах они могут вдруг появиться во множестве? Единственной возможностью была находка клада. На протяжении истории люди закапывали в землю вещи, которыми дорожили, в том числе и монеты, особенно в тяжелые дни. Время от времени кто-то находил те клады, за которыми владелец почему-то не вернулся. Возможно, скончался или просто забыл его местонахождение. Если монеты попадали в музей, отлично, но если поступали на открытый рынок, притом в большом количестве, кое-кто мог понести убытки.

Я растянулась на кровати и попыталась разобраться во всем, что узнала. Материал о монетах был интересным. Эмиль торговал монетами, и, судя по тому, что я прочла, новое поступление монет определенно оказало бы сильное влияние на его бизнес. Если я искала причину того, что кому-то не хотелось, чтобы та или другая экспедиция оказалась удачной, ею вполне могла оказаться эта. Но откуда он мог знать, что «Стар сэлвидж» и Брайерс ищут затонувшее древнее судно? И даже если узнал, это еще не значило, что найдено будет много монет. Монеты, особенно серебряные и бронзовые, плохо сохранились бы под водой в течение столь долгого времени. И все-таки это требовало размышлений. Требовало все: «Стар сэлвидж», которая могла испытывать финансовые затруднения. Кертис: кто знает, какие еще ошибки он совершил. Где-то в группе таилась anguis in herba, как наверняка сказал бы Бен: змея в траве. Ею мог быть даже он сам. Видит Бог, только он появлялся поблизости, как каждая из жертв оказывалась мертвой.

Я почувствовала, что мне сильно хочется спать, слишком сильно, чтобы заставить себя раздеться и залезть в постель. Страницы расплывались у меня перед глазами, и я силилась не заснуть. Боялась, что если задремлю, опять окажусь в тофете с той ужасной змеей, с Джимми, делающим свое злобное замечание, с разглагольствующим на латыни Беном, Сьюзи, твердящей о беге трусцой и о том, какой вес можно сбросить. Сорок пять фунтов в год. Она часто это говорила.

* * *

Я подскочила, тяжело дыша. Схватилась за телефон, но вспомнила, что с домиком для гостей нет связи. Обулась, выскочила из двери и, спотыкаясь, побежала по идущей от бассейна тропинке.

Я постучала. Ответа не последовало. Дернула дверь, она оказалась незапертой, и ринулась внутрь.

— Входите, — сказала Нора. — Пришли как раз вовремя, чтобы присутствовать при казни. Закройте дверь и отойдите от нее. — Я повиновалась. Брайерс сидел на стуле, положив руки на бедра, под его подбородком был нож, его обвивала и обвивала веревка, прижимая руки к бокам, а корпус к спинке стула. Из пореза на левой щеке текла струйка крови. — Если побежите за помощью, ему конец.

— Что это значит? — выдавил Брайерс.

— Даже не знаешь, кто я, вот как? — спросила Нора. — Ты сидел день за днем в зале суда и даже не взглянул в лицо матери мальчика, которого убил. Ни разу. Ни ты, ни Питер Гровс.

— Вы мать Марка, — изумился Брайерс. — Вы так исхудали. Ваши волосы…

— Значит, признаешь, что убил его? — сказала Нора.

— Нет, — прошептал он. — Я не узнал вас. Вы изменились.

— Он был моим единственным ребенком.

— Я знаю. Мне очень жаль.

— Заткнись, — приказала она. — Ты хоть представляешь, каково терять ребенка? Представляешь?

— Нет, — прошептал Брайерс.

— Я потеряла все. Сына, мужа. Можно подумать, что потеря единственного ребенка сблизит вас. Нет. Муж, когда покидал меня, сказал, что мы должны идти дальше. Что я осталась в прошлом. Может, и так. Мне нравится прошлое. В нем жив мой сын, красивый, умный, обаятельный.

И в какую-то минуту все оборвалось, так ведь? Жизнь покинула Марка. И ради чего? Какого-то затонувшего судна? Какой-то нелепой истории о подводном кладбище, которое охраняет золотой морской бог. Нет такого затонувшего судна, есть только наваждение двух пожилых мужчин. Удивляешься, что я знаю об этом? Марк каждую неделю писал мне длинные письма обо всем, что делал. Он симпатизировал тебе. Доверял тебе. Тебя это хоть немного беспокоит? А?

Нож, казалось, вот-вот вопьется ему в шею.

— Да, — прошептал он. — Это непрестанно беспокоило меня с тех пор.

— Он получал в университете стипендию, ты это знал?

— Да, — ответил Брайерс. — Марк был одаренным юношей.

— Хочешь сказать, мне повезло, что он жил так долго? Вот что сказал мне священник. Я его за это возненавидела. Но то, что я ощущала к тебе и Питеру Гровсу, превосходило всякую ненависть. Я знала, что когда-нибудь тебя выслежу. Как я смеялась, когда читала рекламную брошюру этого тура. Брайерс Хэтли, профессор археологии, известный специалист по финикийскому периоду, покажет нам Карфаген так, как туристы редко его видят: холм Бирса, место легендарного основания города в восемьсот четырнадцатом году до новой эры, римский Карфаген во всем его величии и тофет, где тысячи маленьких детей были принесены в жертву ради спасения города от величайшей угрозы. Текст мне нравится. Вы писали его? — обратилась ко мне она.

— Нет. Мой деловой партнер.

— Ваш партнер был прав. Особенно насчет принесенных в жертву детей. Мы знаем об этом все, не так ли? Ребенок приносится в жертву ради чьей-то страсти к золоту. Я ведь даже не могла похоронить его. Я вижу во сне, как его тело едят рыбы или оно выброшено на берег, и его расклевывают птицы.

Нора сделала паузу, сдерживая слезы. Я наконец обрела дар речи.

— Вы думаете, что убийство Брайерса возместит это, — заговорила я, едва узнавая свой голос. Страха в нем не было, была только ярость. — И, пожалуй, кое-кто может сказать, что вы правы. А как с другими людьми, которых вы убили? Рон ведь тоже был чьим-то сыном. Красивым, обаятельным, умным. Подумали вы о его матери? А как с той красивой молодой женщиной, которую жутко обезобразил пожар на судне Питера? Ее зовут Мэгги. Я познакомилась с ней, она была веселой, дружелюбной и любила свою работу, как любил и Марк. У нее тоже есть мать.

— Не знаю, о чем вы говорите, — прошипела Нора. — Я ничего ей не делала. Хотела убить другую, дочь Питера Гровса. Тогда бы он понял, что значит терять ребенка. Заткнитесь вы, — снова повысила она голос. Но заколебалась.

Я продолжала:

— А Рик Рейнолдс? Тоже случайно погиб? Да, он был докучливым. Но у него была мать. И Кристи. Да, я знаю, она хотела, чтобы мы видели в ней пишущую о путешествиях журналистку с международной известностью, но, держу пари, даже у нее была мать.

— Что вы несете? — пронзительно крикнула Нора. — Замолчите!

Казалось, она была вне себя.

— Брайерс, — сказал Бен, врываясь в комнату. — У меня замечательная…

Я бросилась к Норе, когда Брайерс нагнулся и вместе со стулом упал на пол. Она была очень сильной, я через несколько секунд поняла, что не смогу вырвать у нее нож. Она стала полосовать лезвием воздух во всех направлениях, издавая хриплые, резкие, нечленораздельные звуки. Мы с Беном уклонялись от взмахов и оба пытались отнять нож. Я услышала глухой удар, что-то похожее на треск, Бен застонал и повалился навзничь. Из раны в верхней части его груди хлынула кровь. Я схватила Нору сзади и крепко держала. Чувствовала, что она тащит меня по полу к Брайерсу, и не могла ее остановить.

Я видела, как Бен пытался встать, но не мог. Он на четвереньках подполз к Брайерсу, и одной рукой — другой зажимал рану на груди — развязал веревку. Освобожденный Брайерс вскочил и тоже схватил Нору. Во время борьбы нож вылетел из ее руки и заскользил по полу. Мы все трое устроили свалку, пытаясь завладеть им, Нора колотила руками и ногами и выла от ярости.

Напрягая все силы, мы с трудом повалили ее вниз лицом на пол.

— Я держу ее, — сказал Брайерс. — Зовите подмогу.

 

13

— Я очнулся наутро, когда мои ноги коснулись песчаного берега, — говорил Карталон. — Капитан исчез в ночи. Я клял день своего рождения из-за того, что уцелел я, а не безупречный капитан, но помнил о данном ему обещании. Я не знал, где нахожусь, и как добраться до Карт Хадашта, но знал, что должен это сделать. Вдали на юге виднелся город, очевидно, Хадрамаут, но опасался идти туда из страха, что его захватил Агафокл. Я много дней скрывался, находил кусочки еды на свалках маленьких городов, спрашивал направления у сельских жителей, которые не без основания смотрели на меня с подозрением, и, главным образом, шел вдоль берега к северу. Если те, от кого я прятался, были не нашими союзниками, значит, то были войска Агафокла. Наконец я дошел до Карт Хадашта и дома Ядамелека, под покровительством которого я нахожусь здесь.

— Раз ты здесь, что пришел сказать нам? — спросил один из членов Совета. — Что груз погиб?

— Мы санкционировали груз и миссию, — сказал другой. — Этот парень лжет.

— Возможно, миссию санкционировали вы, — заговорил Карталон. — Но были и другие, о планах которых вы ничего не знали. Нас окутывает ядовитая атмосфера предательства и проникает гораздо глубже, чем вы думаете. Величайшей опасностью для нашего города, его политических учреждений и нашего образа жизни кроется не в Агафокле, а в этих стенах. Даже в этом зале. Некто здесь строит план воспользоваться уязвимостью наших граждан в то время, когда мы сражаемся с греками, чтобы сыграть на страхе поражения.

— Это вздор, — закричали несколько членов Совета. — Если кого-то подозреваешь, назови его. Но на свой страх и риск.

— Этот человек предатель, — вскочил один из членов Совета. — Его нужно казнить.

— Вижу, с затонувшего судна спасся не только я, — продолжал Карталон. — Говорящий, достойный член Совета, человек по имени Гиско, тоже находился на том судне.

— Лжешь! — крикнул тот.

— Ты обвиняешь члена этого Совета? — крикнул другой.

— Да, — ответил Карталон.

— Тогда твое слово против его слова, — сказал другой, и многие закивали.

— Вам не нужно верить мне на слово. Как нам всем известно, дела говорят громче слов, — ответил Карталон. — И я буду говорить вам о предательских делах, которые совершаются прямо сейчас. Человек, который готовил судно Газдрубала к плаванию, и думаю, вы согласитесь, что Газдрубал достойный человек, преданный городу…

— Мы только поэтому и слушаем тебя, — крикнул кто-то.

— Вскоре вы увидите, что я говорю правду, — решительно продолжал Карталон. — Этому человеку вы доверяли как одному из всего двух военачальников, которые поведут нас в бой против Агафокла. Он даже сейчас собирает свои войска возле старого города, но не затем, чтобы сражаться с греками, а чтобы захватить Карт Хадашт.

Даже я с трудом поверил, когда Газдрубал высказал мне свои подозрения. Имя этого предателя, достойные мужи, Бомилькар. Если у вас есть план, как справляться с таким предательством, советую немедленно привести его в действие.

— Это возмутительно, — крикнули несколько членов Совета. Однако еще несколько выбежали из зала.

— Посмотрите сами, — сказал Карталон. — Как смотрел я. И не медлите с этим.

— Я шел сообщить вам, — сказал Бен, он полулежал на гостиничной кровати, привалясь спиной к подушкам, — когда, как вы только что заметили, так грубо помешал вашей казни, что хочу кое-что показать. — Похлопал по лежавшему подле него пакету из плотной бумаги. — Но сперва вы должны рассказать мне обо всем, что случилось. Последнее, что я помню — вопрос Джимми, не мертв ли я. Уверен, что затем последовало бы язвительное замечание, мол, мир стал бы лучше, окажись в нем одним гомосексуалистом меньше. Полагаю, вы поняли, что Эд не мой племянник. Однако мы уже не пара. Он сошелся с более молодым и темпераментным партнером. Но мы планировали это путешествие несколько месяцев и решили все-таки поехать. Так сказать, последнее «прости». Кстати, поскольку сейчас время признаний, вы не сошлись?

— Нет, — сказала я.

— Бен, я пытался, — сказал Брайерс. — Она меня отвергла.

Я пропустила это мимо ушей.

— Бен, возможно, вы правы насчет того, что сказал бы Джимми, представься ему такая возможность, но вам, наверное, приятно будет узнать, что Бетти оборвала его на полуфразе. Сказала, что была библиотекаршей, когда познакомилась с ним, что была, как он снисходительно называл ее более тридцати лет, его новобрачной, но теперь хочет снова стать библиотекаршей.

— Выходит, я разрушил гетеросексуальные отношения?

— Не думаю, что только вы, хотя она очень расположена к вам и Эду. Помню, во франкфуртском аэропорте я подумала, что не удивлюсь, если этот брак распадется еще до окончания тура, и, пожалуй, это единственный со времени отъезда случай, когда оказалась права относительно кого-то.

— А Нора?

— Она призналась, что убила Рика и перезаправила баллоны на судне Брайерса. Вот и все. Упорно утверждает, что не имела никакого отношения к Кристи, не устраивала пожара на «Сюзанне» и никогда не слышала о Рашиде Хуари. Вполне возможно, что Кристи сама повинна в своей смерти, и Рашид тоже, хотя по-прежнему считаю это маловероятным. Но его убийство может быть отдельным преступлением, никак не связанным с другими. Я разговаривала с бен Османом. Он едет сюда. Бен Осман говорит, что если немного поговорит с Норой, она может сознаться и в других преступлениях. Да, и знаете, в чем она еще призналась? Что столкнула Кэтрин с лестницы и перекладывала ее одежду. Старалась отдалить Кэтрин от Клиффа. Кажется, она удивляется, что Кэтрин так долго не понимала, в чем дело.

— Хотела, чтобы Клифф принадлежал только ей, да?

— Пожалуй, не в том смысле, что вы думаете. Она стала жить вместе с Клиффом, управляла его жизнью, но не думаю, что она хотела выйти за него замуж или хотя бы иметь с ним интимные отношения. Ей была нужна надежность. Она заставила его подписать юридическое соглашение, где он соглашался полностью содержать ее, пока она живет вместе с ним. Думаю, Клифф считал, что это самое меньшее, что может сделать, учитывая ее полное бескорыстие в заботе о его жене и о нем. Нора сказала, что ей пришлось оставить свою работу и квартиру, и он наверняка чувствовал себя ответственным за это. Правда, не уверена, что дом или квартира были большой потерей. Думаю, Норой двигал авантюризм, а не самопожертвование. Она была разорившейся, одинокой, и потеря сына стала незаживающей раной. Думаю, она ежечасно строила планы мести за смерть сына, хотя не имела возможности отомстить. Муж бросил ее. Они истратили все деньги на гонорары адвокатам и судебные издержки, когда привлекли к суду «Стар сэлвидж» и Брайерса; они заложили дом, чтобы вести дело. Потом Нора случайно познакомилась с Филдингами.

По словам Норы в полиции, Клифф должен был, если женится снова, выплатить ей значительную сумму за нарушение соглашения. Не знаю, как воспринял бы это соглашение суд, но в данных обстоятельствах она почти наверняка получила бы кое-что. Вряд ли это значило так много, как сознание, что ее содержат и заботятся о ней.

— Эти отношения между ней и Клиффом кажутся слегка… Какое слово я подыскиваю? — сказал Брайерс.

— Нездоровыми? — спросил Бен. — По-моему, да. Прошу прощенья, что не могу проявить больше сочувствия, но она серьезно меня ранила. Насколько я понимаю, Уинслоу ее девичья фамилия?

Я кивнула.

— Нора снова взяла ее после развода.

— Почему она охотилась за мной, я знаю, — сказал Брайерс. — Но за что убила Рика?

— Рик, так сказать, наткнулся на нее на «Элиссе Дидоне». Он отправился туда, чтобы устроить беспорядок, попытаться помешать вам найти затонувшее судно. Кстати, этот идиот действительно добирался туда вплавь. Нора, гораздо более находчивая, взяла напрокат без ведома владельца маленькую гребную лодку. Возможно, собиралась перезаправить баллоны, но появился Рик, они вдвоем устроили кавардак на судне, Нора доставила его на лодке к берегу, и они договорились не говорить об этом никому.

Но вы знаете, каким был Рик. Этот человек не мог держать язык за зубами. На обратном пути он все время бубнил, и когда они подошли к гостинце, Нора решила, что он непременно проговорится о том, что они сделали и что она была там. Он даже попросил у нее денег в долг. Поэтому ударила его первой же попавшейся вещью, подходящей для этой цели, крокетным молотком, а потом бросила в бассейн. Ей пришлось снять с него рубашку и шорты, но он был уже в плавках. Видимо, они и навели ее на эту мысль. Потом она вошла в гостиницу: еще не рассвело, и за конторкой никого не было. Она поднялась, переоделась для бега трусцой, взяла с собой Сьюзи и они отправились на пробежку. У нее не было времени вернуться на судно, закончить то, что начала, поэтому она дожидалась другой возможности.

Думаю, Нора вряд ли понимала, что Брайерс, в сущности, ныряльщик. Как и я, она думала, что он просто — понимаю, говорить просто не следует — что он археолог. Думаю, она была бы очень разочарована, если б Брайерс погиб в тот день. Ей очень хотелось, чтобы Брайерс и Гровс — это владелец «Сюзанны» и соперник Брайерса — узнали, что это она свершает месть и за что. Нора надеялась, что погибнет Сэнди Гровс, чтобы Питер понял, каково это, когда убивают твоего ребенка. Потом собиралась охотиться за Питером и Брайерсом.

— Tantaene animis caelestibus irae? — сказал Бен. Брайерс кивнул. Думаю, на моем лице отразилось недоумение.

— Это латынь, — объяснил Брайерс. — Из «Энеиды» Вергилия. Может, вы знаете первую строку: «Arma virumque cano, битвы и мужа пою». Фраза, которую произнес Бен, означает: «Неужель небожителей гнев так упорен?». Согласитесь, при данных обстоятельствах уместно процитировать строку, адресованную Юноне, матери богов, которая так невзлюбила Энея, что много лет насылала на него бедствия, в том числе меняла ветры — multum ille et terris iactatus, долго его по морям и далеким землям бросала воля богов — чтобы занести его к берегам Северной Африки, городу Карфагену и встрече с царицей Дидоной, а не куда предначертано, то есть в Италию, и стать предком основателей Рима.

— Люблю находить хорошую латинскую цитату для того или иного случая, — сказал Бен.

— Мне жаль Нору, — сказал Брайерс. — Хоть она и пыталась убить меня. Последние несколько часов походили в эмоциональном смысле на «русские горки». Насколько понимаю, судить ее будут здесь. Я ничего не знаю о законах в отношении убийц. И даже не хочу об этом думать. То, что случилось с ее сыном, ужасно. С единственным сыном. Видимо, ее жизнь дала трещину. Видит Бог, и с моей это случилось после смерти Марка, а я не был его отцом. Меня очень мучает то, что, как она и сказала, я ее не узнал. В суде я на нее не смотрел, во всяком случае, прямо. Не мог встречаться взглядом с родителями Марка. Видел только общие черты — Нора была для меня просто силуэтом. Ей потребовалось только основательно похудеть, остричь и выкрасить волосы, изменить манеру одеваться, и я не узнал ее. Однако, кажется, ощущал где-то глубоко внутри что-то такое. Я несколько раз видел во сне Марка. Мне начинал сниться Рон, потом я оказывался в воде и вновь искал Марка. Видимо, работает подсознание. Нужно было бы отнестись повнимательней к этому.

— Мне тоже привиделся подобный сон, — сказала я. — Я была в тофете, там приносили в жертву ребенка. В отличие от древних времен, если верить тем историям, мать заплакала. Видимо, подсознание говорило мне таким образом, что преступления совершала мать. Мне нужно было только догадаться, кто она.

— Мы до сих пор не знаем, кто устроил пожар на «Сюзанне», так ведь? Есть какие-нибудь версии по этому поводу? — спросил Бен.

— Клянусь, поджег ее не я, — сказал Брайерс.

— У меня есть, — сказала я. — Сперва я думала, пожар устроил кто-то, хотевший, чтобы затонувшее судно не было найдено: то есть человек, получавший какую-то выгоду от того, что судно не будет обнаружено, пытался остановить и Питера, и Брайерса. Однако Нора призналась в одном из этих дел, и если у Брайерса нет тайного почитателя, делающего для него грязную работу, с этой версией можно распрощаться.

Однако у меня есть еще одна. Я навела справки кое о ком из участников тура…

— В том числе и о нас? — перебил Бен.

— О вас обоих, — ответила я. — И о «Стар сэлвидж». Я обратила внимание, что «Стар» успешно находит затонувшие суда, но безуспешно пытается получать с этого деньги.

— Это так, — согласился Брайерс. — Все больше и больше органов власти объявляют затонувшие в прибрежной зоне суда своей собственностью, и существует множество противоборствующих интересов.

— Вот-вот. Моя версия заключается в том, что когда противоборство начинается, инвесторы держатся в стороне, если они не игроманы вроде Кертиса Кларка.

— Он вложил деньги в «Стар»? — возмущенно спросил Брайерс.

Я кивнула.

— Полмиллиона долларов из денег Азизы. Брайерс, если вам будет от этого легче, Кертис не знал, что другой стороной являетесь вы. Он не особенно умен. Играл бы в свой гольф.

— Это феминистское замечание? — произнес Бен. — По-моему, да.

— Хотите выслушать мою версию или нет? Я предложила бен Осману еще раз допросить Гровса, не о баллонах, а о пожаре. Думаю, Гровс воспользовался превосходной возможностью, которую предоставила ваша вспыльчивость. Вы поехали в Сус, устроили шумную сцену, которую видели несколько человек, Бог знает чем угрожали Гровсу, а потом демонстративно ушли. Гровсу была нужна страховая премия, и я уверена, что пожар устроил он сам. Думал, что в это время на борту никого не будет, но Мэгги зачем-то вернулась и сильно пострадала от огня. Видимо, Гровса это сильно потрясло. Он был с сильного похмелья, когда я видела его в полицейском участке. Я подумала, что он расстроен потерей судна, ожогами этой женщины и подозрением в убийстве Рона. Теперь думаю, что он был не просто расстроен: он чувствовал себя виновным в причинении ожогов Мэгги.

— Интересная мысль, — сказал Брайерс. — Нам придется подождать, посмотреть, чем кончится дело.

— Но вы же сказали, что Кертис дал ему полмиллиона долларов. Почему вы думаете, что он остро нуждался в деньгах? — спросил Бен.

— Видели вы это судно? Содержание его обходится недешево.

— Лара права, — сказал Брайерс. — Ведение таких работ обходится не менее двадцати пяти тысяч в день. Деньги Азизы должны были быстро кончиться.

— Понятно, — сказал Бен. — А Кристи? Есть у вас версия и относительно ее?

— Нет, — ответила я. — Возможно, она погибла по собственной вине. Думаю, теперь могу сказать вам, что Кристи была шантажисткой. Она использовала свое положение журналистки для того, дабы выведывать о людях то, что они скрывают, а потом пыталась вымогать у них деньги. Я считала ее несомненной кандидаткой на убийство. Видимо, ошибалась.

Мы немного помолчали, обдумывая все это.

— Бен, так что же вы хотите нам показать? — спросил Брайерс. — Надеюсь, нечто более приятное, чем то, о чем у нас шла речь.

— Приготовьтесь воспрянуть духом. Только вы должны обещать, что мы будем работать вместе. Мы можем сделать совместную публикацию. Я уже завершил почти все, что мне нужно. Это будет одна из историй в «Прошедшем несовершенном». Но это не меняет факта, что с тем, что мы теперь знаем и что вы можете сделать, история эта станет еще значительней.

— Как думаете, это на него так действуют лекарства или я еще в шоке? — обратился ко мне Брайерс. — Я не могу понять ни слова.

— Я тоже.

— Прошу прощенья. Я очень взбудоражен этим. Право, это дает мне совершенно новый стимул в жизни. Как вы, наверное, видите, я сейчас слегка ненормальный. Даже рана не может испортить мне настроения. Я был подавлен из-за разрыва с Эдом. Если б вы знали меня, то поняли бы. Я ем, когда пребываю в унынии; чем хуже положение, тем больше ем. Лара, вам, должно быть, нелегко было заботиться о том, чтобы мне хватало еды. — Я улыбнулась. — Но потом я кое-что понял. И оно было таким замечательным, что избавило меня от хандры напрочь.

— Все равно не понимаю, — сказал Брайерс. — Но хочу того лекарства, которое давали вам врачи.

— Ладно, ладно. Обойдемся без долгих разговоров, — сказал Бен, открывая пакет. — Взгляните.

И вынул черно-белую фотографию.

— Что это? — спросила я.

— Мемориальная доска. Черный известняк. Превосходная вещь, хотя, признаю, это трудно разглядеть на фотографии.

— А эти черточки? Похоже на какую-то надпись.

— Это и есть надпись. Текст, как Брайерс, наверняка знает, пунийский. Видите ли, Лара, образцы пунийского письма очень редки. Кое-кто считает, что финикийцы изобрели алфавит раньше римлян. Карфагеняне должны были им пользоваться. Но их писаний сохранилось сравнительно мало, если не считать высокопарных церемониальных надписей, к примеру, на вотивных камнях с тофита. Это я нашел, когда проводил исследование в Лувре много лет назад, сфотографировал и отвез фотографию домой. Потратил много времени, пытаясь перевести надпись на мемориальной доске, но ничего не получалось.

— Я вижу, здесь написано «Карт Хадашт», — сказал Брайерс, указав на один из углов фотографии.

— Да, это так. Только не пытайтесь перевести текст, потому что, как я в конце концов понял, это лишь половина мемориальной доски. Тут ничего нельзя понять. Но потом, двадцать лет спустя, собирая материал для своей книги, я обнаружил по счастливой случайности вторую половину на греческом языке. Вот она, — сказал он, доставая вторую фотографию. — Смотрите, если приложить одну к другой — нужно чуть-чуть наложить одну на другую — они сходятся.

— Фантастично, — сказал Брайерс. — Позволите мне перевести?

— Не трудитесь, — сказал Бен, протягивая ему лист бумаги. — Вот мой перевод. Лара, увидите его через минуту.

Брайерс взял лист и несколько секунд разглядывал его.

— Я могу это сделать! — воскликнул он. — Бен, по этому тексту я могу найти затонувшее судно. Могу рассчитать скорости ветров в это время года. Мы имеем неплохое представление о скорости тех судов. Может, даже смогу рассчитать скорость дрейфового течения между Сусом и Карфагеном. О да, я могу это сделать. И мы будем соавторами.

— Я знал, что вы сразу же поймете, — сказал Бен. — Брайерс, я однажды вечером отправился осмотреть ваше судно, не спросив разрешения. Обещал Ларе извиниться перед вами и вот, извиняюсь. Я не был уверен, пока не увидел ваших записей и превосходных зарисовок, что мы шли здесь параллельными путями.

— Может, Брайерс и понял сразу же, однако я — нет, — сказала я. — Это что, карта с крестиком, указывающим, где лежит затонувшее судно?

— Нет, не карта, — ответил Брайерс. — Это пластина, так ведь, Бен? Ее вывесили граждане Карт Хадашта и Совет Ста Четырех, видимо, это был суд в Карфагене, чтобы ознаменовать подвиг, совершенный человеком по имени Карталон в то время, когда Карт Хадашту угрожал Агафокл, греческий тиран из Сиракуз.

Этот Карталон отплыл из Карт Хадашта на судне, выполнявшем некую особую миссию. Но судно оказалось во власти сил зла. Груз, предназначавшийся для того, чтобы нанять войско для помощи Карт Хадашту, на самом деле должен был сослужить службу изменнику. Я думаю, Бомилькару, а вы, Бен?

Бен кивнул.

— Таково и мое предположение.

— Что-то подсказывает мне, вы объявите, что это зубеировское судно, — сказала я.

Раздался негромкий стук в дверь, и в палату заглянул Хеди.

— Извините, что помешал. Бен, как себя чувствуете?

— Ничего, — ответил тот. — Врачи говорят, Нора не задела ничего жизненно важного, рана поверхностная. По-моему, в некоторых отношениях быть легко раненым не так уже плохо. Вот только поехать с вами в пустыню не смогу.

— Знаю и сожалею. Кстати, Лара, мы уже почти готовы к отъезду. Все вернулись из музея и старой части города, вещи вынесены, и внедорожники тоже здесь. Нужно поторапливаться, чтобы оказаться к закату в пустыне.

— Ладно, дайте мне еще несколько минут. Я должна услышать конец истории. Ну, что скажете, это зубеировское судно?

— Возможно, — ликующе ответил Брайерс. — Очень возможно. Смотрите, — он указал на перевод. — Судно везло вино, масло, монеты — все это могло находиться в амфорах или, возможно, в пифосах, это терракотовые сосуды несколько иного вида — и, хоть верьте, хоть нет, золотую статую Ваал Хаммона. Мало того, оно затонуло где-то севернее города Хадрамаут, возможно, современного Суса. Мы знаем, что в римские времена Сус назывался Хадруметум, римляне обычно латинизировали географические названия. Таким образом, Хадрамаут, Хадруметум и в конце концов Сус. Знаете, Бен, если мы сможем найти судно, и груз его соответствует описанию груза на судне Карталона, если мы сможем датировать какую-то часть груза, и даты окажутся близкими, мы датируем затонувшее судно с точностью до года-двух, возможно, триста восьмым годом до нашей эры. Это почти невозможно, но мы, видимо, все-таки преуспеем. Прошу прощенья, Лара, мы должны объяснить. Агафокл угрожал Карт Хадашту между триста десятым и триста седьмым годами до нашей эры, и Бомилькар, один из военачальников, который должен был организовать оборону Карфагена, замыслил государственный переворот, пытался прийти к власти, пользуясь затруднительным положением города. Он потерпел неудачу и был казнен. Однако то, что на пластине упомянуты Агафокл и изменник, сужает временные рамки. И если мы найдем судно или нечто, близко соответствующее его грузу, то значит совершили невозможное.

— Вы знаете свое дело, — сказал Бен. — Я человек кабинетный. Вы найдете судно.

— Найду, — сказал Брайерс.

— Я бы крепко пожал вам руку, но болит рана, — сказал Бен. — Давайте обменяемся очень осторожным рукопожатием.

Я искренне радовалась за них, но радость не была бурной, как, пожалуй, следовало бы. Слишком многие вопросы оставались без ответа. И что-то в их разговоре меня беспокоило, какая-то не вполне сформировавшаяся мысль, витавшая где-то на границах сознания.

— Брайерс, если это тот самый груз, который указан на пластине, что вы ожидаете найти, учитывая, что прошло больше двух тысяч лет? — спросил Бен.

— Серебряные и медные слитки вряд ли хорошо сохранились, если не погребены под толстым слоем ила. Все золотое будет в превосходном состоянии. Золото — инертный металл. Статуя не должна пострадать, хотя, возможно, она не из чистого золота, так что сохранность ее будет зависеть от того, что под ней, и хорошо ли она защищена. Если монеты золотые, с ними ничего не случилось, хотя, если они маленькие, их вполне могло унести течениями. Серебряные и бронзовые монеты уцелели только в том случае, если хорошо запечатаны в терракоте. Собственно говоря, в терракоте все может превосходно сохраниться, если хорошо запечатано. Кто знает, может, нам даже удастся выпить остатки вина?

Терракотовый кувшин для вина в складе Рашида!

— Надеюсь, это не испортит вам настроения, — сказала я. — Но помните, Брайерс, вы поделились со мной мыслью, что кто-то другой мог найти это судно; что на рынок поступали вещи, которые вызвали у вас подозрение.

— Помню. Понравиться мне это не может, так ведь?

— Я видела четыре большие амфоры и кувшин для вина, в точности похожий на тот, что вы показывали мне на фотографии — кувшин, который Зубеир взял с затонувшего судна — на складе Рашида Хуари той ночью, когда он простился с жизнью. И совершенно забыла вам рассказать. Не знаю, что случилось со мной.

— Возможно, сыграло роль то, что вы видели Рашида, висящего вместе с куклами, — сказал Бен.

— Теперь я думаю, не из осторожности ли Рашид выставлял эти вещи на продажу по одной, чтобы никто ничего не заподозрил, а если б и заподозрили, из-за малого количества не стали бы поднимать шум.

— Какие вещи вы видели? Только винный кувшин и амфоры?

— Нет. Золотые украшения, их было довольно много, горсть монет и старый бронзовый меч.

— Плохо дело, Бен, — заговорил Брайерс. — У меня было такое чувство, что эти вещи просачиваются на рынок. Если исчезло много груза, нам будет нелегко привести в соответствие затонувшее судно и мемориальную доску. — Он взглянул на часы и поднялся. — Лара, нам пора идти. Поправляйтесь, Бен. Мы вернемся за вами дня через два и продолжим этот разговор. Лара, я схожу за своими вещами и встречу вас на выходе.

— Бен, мне тоже нужно идти, — сказала я через несколько минут.

— Вас что-то беспокоит? — спросил он.

— Слегка, — ответила я. — Вам знакомо такое ощущение, когда мысль таится в глубине сознания, силишься поднять ее на поверхность, ничего не выходит, и… Монеты, — сказала я, подскочив на стуле. — Монеты. Эмиль. Он искал источник карфагенских монет, которые подрывали его бизнес. За ним повсюду следовала Честити. Она в опасности.

* * *

Я побежала к выходу. На улице увидела вытянувшиеся в ряд «тойоты»-внедорожники с работающими двигателями, вещи уже были погружены, члены группы топтались поблизости, водители докуривали сигареты. Ни Эмиля, ни Честити я не видела.

— Хеди, — сказала я, схватив его за руку. — Где Честити?

— На другой стороне улицы с Эмилем, — ответил он, удивясь моему тону.

Они увидели меня не сразу. Честити плакала.

— Я люблю тебя, Эмиль, — всхлипывала она. — И никому не скажу, что ты там был.

Увидев меня, Эмиль схватил ее за руку и потащил к ближайшему внедорожнику.

— Эмиль, не надо! — крикнула я. — Оставьте ее!

У него был пистолет. Он открыл заднюю дверцу и втолкнул ее внутрь.

— Садитесь за руль, — сказал он, указав на переднее сиденье и усаживаясь на заднее рядом с Честити. — Ведите!

Я повиновалась. Въехала на холм, глядя в зеркало заднего обзора, не появился ли Брайерс. Когда выехала на шоссе, ожидала, что Эмиль прикажет повернуть направо и ехать к аэропорту или к алжирской границе, но он велел свернуть налево.

На окраине города мы проехали мимо полицейского, но я вела машину на дозволенной скорости, и он лишь махнул рукой, разрешая проезд. Мы свернули на старую дорогу, а потом выехали на мостовую, тянувшуюся прямо, как стрела.

— Не останавливайтесь, — сказал Эмиль. — Ведите машину как можно быстрее, но смотрите, нет ли полиции. Если остановитесь, ей конец.

Честити захныкала.

Я была почти уверена, что мы едем по Чотт эль-Джерид, пересохшему соленому озеру. По обе стороны тянулся бесплодный ландшафт с мерцающими песками и лужицами воды. По обе стороны насыпного шоссе стояли маленькие соляные пирамиды, они тянулись, если мне память не изменяет, почти на шестьдесят миль. В некоторых местах соляная корка потрескалась, под ней виднелось чуть-чуть воды, местами зеленой, местами розовой, своего рода мираж. Ландшафт был мучительно ярким, солнце играло на соляных кристаллах. Я потянулась к своей сумке, стоявшей на переднем сиденье.

— Что вы делаете? — рявкнул Эмиль с заднего.

— Мне нужны темные очки.

— Достань их из ее сумки, — приказал Эмиль Честити, та нервозно повозилась с застежкой, потом нашла их и протянула мне.

Я взглянула в зеркало заднего обзора. Вдали клубился шлейф пыли. Больше не было ничего. Время от времени шатер-другой нарушал однообразие ландшафта, на севере и востоке виднелась сквозь дымку тонкая коричневая линия Джебель эль Аскер, гор эль-Аскер.

Мы остановились возле берберского шатра у обочины дороги, чтобы взять воды.

— Даже не думайте звать на помощь, — предупредил Эмиль.

Мы даже не вылезли из машины. Через минуту-другую снова пустились в путь. Шлейф пыли как будто слегка приблизился, возможно, мне только хотелось, чтобы это было так. Я молилась, чтобы там ехали Брайерс, полиция, помощь. Я попыталась слегка сбавить газ, надеясь, что Эмиль не заметит.

— Выжмите педаль до отказа, — прорычал он.

В дальнем конце мощеной дороги мы пронеслись через Кебили, остановясь лишь раз, чтобы заправиться. Пистолет Эмиль прятал, но я никак не могла подать сигнала служителю. Я очень надеялась, что кто-то чудом следующий за нами, найдет эту бензоколонку, и тот человек вспомнит женщину, которая вела машину с изящно одетым европейцем и девушкой, сидящими сзади. Я понимала, что шансов на это почти нет, но оставалось только надеяться.

Я не имела понятия, куда мы едем. По моим представлениям, если только я не забыла карту, которую изучала накануне, мы должны были свернуть на северо-восток, к Гафзе, чтобы потом оказаться на хорошей дороге, которая приведет нас к международному аэропорту Монастира или даже Туниса. Но мне казалось, что мы отклоняемся на юг, к Дузу. Зачем это Эмилю, я не знала. Мне казалось, что южнее Дуза нет ничего, кроме песков.

За Дузом дорога становилась все хуже и хуже, в сущности, представляла собой разбитую мостовую с дюнами по обеим сторонам. То и дело приходилось, виляя, переезжать через песчаные заносы. Во рту ощущался вкус песка, песок раздражающе действовал на кожу в дополнение к нервному раздражению. Из-за подъемов и поворотов дороги было не видно, едет ли кто-то за нами. Время от времени я как будто видела оазисы, но уверена в этом не была. Свет играл со мной дурные шутки.

Вскоре даже беспорядочно разбросанные дома и тростниковые хижины стали встречаться все реже и реже. Казалось, мы приехали на край света. Заходящее солнце освещало дюны, окрашивало их сперва в золотистый цвет, потом в розовый, потом в необычный красный, пронизанный желтизной. Создавалось впечатление, что пустыня горит или превратилась в расплавленную, волнующуюся, словно море, лаву. Казалось странной причудой судьбы, что такая опасная, отчаянная ситуация разыгрывается на фоне невероятно красивого ландшафта.

Я удивлялась, как люди живут здесь, как находят дорогу, если повсюду один и тот же вид, но при этом он постоянно меняется, форма дюн преображается от теней и ветра, если зрение играет с сознанием дурные шутки? Есть здесь ориентиры, где такие глаза, как мои, привычные к иному климату, не могут видеть? Я понимала, что в таком безлюдном месте нам одним не уцелеть. Даже если б я хотела покинуть «тойоту», сделать этого было никак нельзя. Для нас с Честити это означало бы гибель.

— Эмиль, куда мы едем? — спросила я.

— Продолжайте путь, — ответил он.

Сумерки сгущались, и я включила фары.

— Погасите их, — приказал Эмиль.

— Вести машину в темноте не могу, — ответила я. — Дорога ужасная. Куда мы едем?

— В Ливию.

Честити заплакала.

— Тихо! — прикрикнул он. Девушка шмыгнула носом и больше не издавала ни звука.

— Разве нет шоссе до ливийской границы? — спросила я.

— Есть, но к этому времени там уже будут меня искать, — ответил Эмиль. — Продолжайте путь.

На гребне холма мне показалось, что позади в сумерках блеснул свет фар. Эмиль оглянулся и, думаю, увидел их тоже. Угасающий свет играл шутки со зрением, но я надеялась, что фары реальны, потому что это означало бы помощь. Никто не поехал бы в такую даль ради удовольствия.

Мы перевалили через очередной холмик, и дорога исчезла. Колеса ударились в песок с такой силой, что если бы не ремни безопасности, мы все ушиблись бы. Я вертела руль, но у меня не было опыта езды по такой местности, машина завязла в песке и остановилась. Впереди была гора песка.

— Ненавижу эту проклятую страну! — выкрикнул Эмиль. У него сдавали нервы. — Вылезайте, — приказал он. — Начинайте копать.

С песчаных склонов появились два человека и пошли нам на помощь.

— Осторожно, — предупредил Эмиль, когда они приблизились. Через несколько минут «тойота» вновь была на дороге, один из этих людей указал, как лучше всего ехать.

— Надвигается буря, — сказал он нам. — Найдите укрытие.

Я огляделась по сторонам. Буря? Небо было ясным, загорались первые звезды. Но эти люди были кочевниками, мразиг, они умели предсказывать погоду. Интересно, бывает ли в пустыне дождь?

Мы еще немного проехали, но стало ясно, что придется остановиться, по меньшей мере, на несколько часов. Света фар больше не было видно. Мы развалились в машине, чтобы переждать ночь. Честити, несмотря на свой страх, быстро задремала. Я спать не могла. Смотрела через ветровое стекло на звезды. Их было множество, больше, чем я когда-нибудь видела, и они были близко: казалось, что, если влезть на очень высокую лестницу, их можно коснуться. Они простирались к горизонту во все стороны. Я долго не сводила с них взгляда, стараясь придумать, как нам с Честити избавиться от Эмиля, но звезды молчали.

Где-то ночью я заметила, что по одну сторону от нас звезды исчезли. Возможно, появились тучи, я не знала. Перед рассветом я погрузилась в беспокойный сон.

* * *

Началось с какого-то шипящего звука, миллионы иголок застучали снаружи по машине. Через минуту песок начал просачиваться во все щели.

— Что происходит? — спросила разбуженная Честити. — Где я?

— Песчаная буря, — ответил Эмиль. — Закрывайте все прорехи, двери и окна.

Шипение усилилось, и «тойота» слегка покачивалась. Подобного звука я раньше ни разу не слышала и ощущала себя почти затерянной, крохотной молекулой, оторванной от всякого соприкосновения с окружающим миром.

— Господи, как я ненавижу эту страну! — произнес Эмиль.

— Тогда зачем приехали? — резко ответила я. Видит Бог, мы обошлись бы без еще одного убийцы.

— Эта страна загубила мою жизнь. Мой отец был хорошим человеком. Он не заслужил того, что случилось с ним. Тунис мог быть независимым, не разоряя его и нашу семью.

— Эмиль, хорошие люди попадают в подобные волны истории. И ваша семья, нравится вам это или нет, представляла собой часть империалистической силы. Начнем с того, что ваша страна отняла землю у ее владельцев, земля стала частью военной добычи, частью империи. Я понимаю, что вы чувствуете из-за того, что случилось с вашей семьей. Однако не могу сказать того же о том, что вы делаете сейчас.

— Да, — очень тихо сказал он. — Стоит начать, увязаешь все глубже и глубже.

— Я не думаю, что хочу это знать, Эмиль.

Чем меньше мы с Честити могли, по его мнению, знать, тем лучше, однако Честити явно видела нечто такое, что ему хотелось скрыть.

— Золотые монеты. Римские, греческие, даже карфагенские. Какие угодно. Сотни, может быть, тысячи. Не знаю, где они нашли их. Я пытался заставить его сказать.

Рашид Хуари было глупцом. Каждый, знающий что-то о рынке, понял бы, что нужно делать со множеством монет. Знаете, мне было нужно только немного времени. Если б я нашел источник, то смог бы что-то сделать, контролировать их поступление на рынок, придерживать их, пока не продал бы свой бизнес.

Он сделал небольшую паузу.

— Однако эта сука пронюхала. И пыталась шантажировать меня. Сказала, что я замышляю мошенничество. Она знала, что я вновь на грани банкротства, и была готова помалкивать за определенную цену, чтобы дать мне время встать на ноги. Не представляю, как она могла узнать.

— Видимо, так же, как я. Проследила падение цен на монеты на вашем сайте. Поэтому вы пришли к ней, подсыпали в джин снотворного, дождались, когда она заснула, облили постель жидкостью из зажигалки и чиркнули спичкой. Я правильно себе это представляю?

— Почти.

— И что вы намерены делать, когда мы подъедем к границе? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Эмиль. — Может быть, застрелю вас обеих. Может, оставлю самих заботиться о себе. Подумаю.

В любом случае мы были бы мертвы.

Я осознала, что слышится только звук нашего дыхания.

— Буря кончилась?

— Как будто, — ответил он. — Давайте выглянем, посмотрим.

Я попыталась открыть дверцу. Она не поддавалась. Мы были погребены в песке.

— Выпустите меня, выпустите! — завопила Честити. И стала пытаться открыть заднюю дверцу.

— Перестань! — приказал Эмиль. — Если откроешь ее, мы задохнемся в песке.

Честити неудержимо всхлипывала.

— Эмиль, ради бога, позвольте ей перелезть ко мне на переднее сиденье.

Он жестом разрешил. Я обняла девушку и прошептала ей на ухо:

— Помощь приближается.

— Знаю, — ответила она. О, на какой самообман мы способны!

Воздух становился все более спертым. Голова Честити упала мне на плечо.

— Надо бы застрелить вас, — сказал Эмиль. — Для меня будет больше воздуха.

— Чтобы продлить агонию? — изумленно спросила я. Он ничего не ответил, но не стал стрелять.

* * *

Я пришла в себя от звука разбиваемого стекла и потока свежего воздуха.

Возле машины стоял Хеди с дубинкой в руке, Марлен и Брайерс позади него. Метрах в пятидесяти позади стоял другой внедорожник.

— Вылезайте, — сказал Хеди. — Быстро.

Мы втроем вывалились наружу.

— У него пистолет, — сказала я без всякой на то необходимости. Эмиль быстро оправился и навел ствол на Честити.

— Не приближайтесь ко мне. Буду стрелять. Я не шучу.

— Мама! — всхлипнула Честити.

— Возьмите меня вместо нее, — крикнула Марлен. — Не причиняйте вреда моей девочке. Эмиль, я поеду с вами. Пожалуйста, отпустите ее.

— Что намерены делать, Эмиль? — спросил Брайерс. — Убить всех пятерых? Игра окончена.

— Ливийская граница всего в нескольких милях в той стороне, — сказал Хеди, указывая. — Мы возьмем с собой Лару и Честити, а вы поезжайте куда хотите. В Дузе мы будем лишь через несколько часов. К тому времени вы можете пересечь границу.

На лице Эмиля отражалось множество чувств.

— У вас есть сотовый телефон?

Хеди достал его из кармана и бросил на землю.

— Возьмите.

Эмиль взглянул на него, потом поднял взгляд на нас.

— Смотрите, — сказал он, поведя свободной рукой. — Ничего. Песок. Чахлые растения. Тонкая полоска зелени вдоль побережья. Да, эта страна предавала меня снова и снова, уничтожала годы тяжелого труда вот так. — И щелкнул пальцами. — Я возьму вашу машину, — сказал он наконец. — Всем оставаться на месте!

Эмиль пятился, не сводя с нас глаз, наконец достиг внедорожника, включил скорость и уехал. Мы провожали его взглядами и едва дышали, пока он не скрылся.

— Я знала, что вы приедете, — сказала Честити, крепко обнимая мать.

— Я тоже, — сказала я. — Что будем делать? Примемся копать?

Мы потратили около часа на то, чтобы полностью откопать занесенную «тойоту». Хеди сел за руль и повернул ключ зажигания. Когда мотор заработал, мы все зааплодировали.

* * *

— Хеди, — сказала я, когда он вел машину, как-то находя следы дороги, которую я не могла разглядеть. — Должно быть, в этих песках я совершенно потеряла ориентацию. Мне казалось, ливийская граница вон там.

И указала рукой перпендикулярно тому направлению, которое он указал Эмилю.

— Да, там, — еле слышно ответил он. — Пустыня по-своему разбирается с такими делами.

 

14

— Мы собрались здесь, чтобы воздать честь Карталону, гражданину Карт Хадашта, — заговорил старый государственный муж, — за его службу нашему великому городу. Если б не его предостережение, наш город мог бы оказаться в руках Бомилькара, человека, которого мы облекли доверием и который злоупотребил им ради личной выгоды. За свое деяние он поплатится жизнью, будет публично распят на площади.

Но мы здесь не по этому поводу. Сегодня Совет Ста Четырех посвящает наши великолепные новые морские ворота нашему мудрому юному другу Карталону. Здесь будет установлена мемориальная доска, изготовленная нашими лучшими мастерами, дабы постоянно напоминать нам, чем мы ему обязаны. Карталон попросил, чтобы на мемориальной доске было также имя Газдрубала, благороднейшего человека, отдавшего жизнь на службе Карт Хадашту.

— Правильно, правильно! — выкрикнули несколько человек.

— Мы исполнили твое пожелание, Карталон, — продолжал государственный муж. — Имя Газдрубала будет на мемориальной доске вместе с рассказом о том, что вы оба совершили.

— Остается еще один вопрос, не так ли? — сказал государственный муж Карталону, когда толпа разошлась.

— Вопросов много, — ответил Карталон. — Но, полагаю, вы хотите знать, кто убил Абдельмелькарта и Ваалханно.

— Да. Встретили они смерть как мелкие сошки или соучастники этого неудачного заговора с целью захватить город?

— А, — ответил Карталон. — Возможно, наверняка мы этого никогда не узнаем, однако я могу сказать вам, что, по-моему, произошло. Газдрубал учил меня, что, в конечном счете, существуют всего два мотива для убийства: любовь и алчность. Я много думал об этом, старался понять смысл того, что видел на судне. Как ни соблазнительно было приписать все случившееся делу рук одного человека, или, в крайнем случае, что та и другая смерти были результатом заговора против Карт Хадашта, я считаю, что оба эти человека были убиты разными людьми и по разным причинам. Ваалханно пал жертвой жадности, как собственной, так и чужой. Он наблюдал за всем, потом старался извлечь из этого выгоду. И обратился к Гиско, рассказал обо всем, что видел, попросил своей доли, угрожая разоблачить его, если тот не согласится. Гиско позаботился, чтобы Ваалханно не смог ни раскрыть заговор, ни получить доли этого богатства. Насколько я понимаю, столкнул Ваалханно за борт Маго по приказу Гиско. Теперь Гиско будет казнен вместе с Бомилькаром.

— А Абдельмелькарт?

— Газдрубал обнаружил, что крышку кедрового ящика со статуей золотого бога пытались открыть; то есть эту попытку сделал либо сам Абдельмелькарт, стоявший в ту ночь на вахте, либо кто-то другой, кого Абдельмелькарт застал на месте преступления. И Газдрубал, и я думали, что его смерть связана с заговором. Однако теперь я в этом не уверен. Это произошло в начале плавания, команда хорошо знала, что груз богатый, и за этот рейс всем очень хорошо платили. Имело значение, видел ли Абдельмелькарт статую? Видимо, нет. Вся команда уважала его, и пока я не знал о намерениях Гиско и других в конце плавания, при надвигавшемся шторме на судне был нужен каждый матрос. Я пришел к выводу, что, по крайней мере, в данном случае Маго был вором, но не убийцей.

Этот образ мыслей заставил меня искать другой мотив: любовь или, может быть, конец любви. Газдрубал знал, что Мальчус соперничал с Абдельмелькартом за руку Бодастарт. Думаю, Мальчус был таким человеком, которого мучило это отвержение. Газдрубал сказал мне, что Абдельмелькарт был против участия Мальчуса в этом плавании, понимал, что этот человек никогда не смирится с тем, что случилось. На мой взгляд, Мальчус вместо того, чтобы продолжать спокойно жить, предпочел планировать месть. Он просто увидел в конце концов возможность, нанялся в это плавание и воспользовался минутой, когда Абдельмелькарт был один.

— И чем же все кончилось?

— Маго и Мальчуса смыло за борт. Это я знаю. С тех пор никого из них в Карт Хадаште не видели. Думаю, вполне можно предположить, что море в данном случае одержало победу.

Эмиля я больше никогда не видела. Не представляю, сориентировался он и доехал до Ливии или нет. У него были банковские счета в нескольких местах. На все был наложен арест. Денег на них было мало. Либо он разорился, либо уже составил планы скрыться и жить в свое удовольствие где-то вдали от дома. Иногда я вижу во сне его побелевшие кости на фоне пустынного ландшафта. Иногда — он в каком-то тропическом раю, окруженный женщинами, которые в нем души не чают.

Нора томится в, несомненно, ужасной тюрьме, ожидая приговора. Осужденному за поджог Питеру Гровсу повезло больше. Он отбывает срок в Штатах.

О более приятном. Мне сказали, что роман у Сьюзи и Клиффа продолжается, и Клифф дает Азизе советы относительно размещения денег. Она и Кертис по-прежнему вместе, думаю, это означает, что курс лечения он прошел.

Что, пожалуй, еще более важно — Азиза рассказала о проблемах, которые были у нее в юности. Она стала вести программу для пришедшей в эту профессию молодежи, дабы помочь избежать того, что с ней случилось. Компания, которая, как думала Азиза, мгновенно откажется от сотрудничества с ней, стала ее спонсором. Я восхищаюсь мужеством этой женщины.

Кукол я в конце концов купила, и мы с Клайвом были в центре внимания на новоселье в Роздейле.

И хотя наша поездка в пустыню была сокращена непредвиденными обстоятельствами, все члены группы видели, как солнце заходит за дюны, думаю, это стоит увидеть всем хотя бы раз в жизни. Несколько человек даже сказали, что поедут куда угодно в следующий тур, организованный компанией «Макклинток энд Суэйн», и это что-то доказывает. Я понятия не имею, что.

Для меня было большим облегчением отправлять своих подопечных домой разными авиарейсами, у меня были два дня и перелет через Атлантику, чтобы разобраться в своих мыслях. Одной из проблем, которую предстояло решить, если она не была уже решена, это как строить дальнейшие отношения с Робом. Потрясенный всем случившимся Брайерс позвонил, когда мы вернулись в Таберду, своей жене Эмили. Та сказала, что вылетит первым же самолетом. Эмили — очень славная женщина, думаю, у них все будет хорошо. Меня поразило, что хотя отношения их были далеко не безупречными, но вместе им было лучше, чем порознь.

Мы с Робом много пререкаемся, на многие вещи мы смотрим по-разному, как, наверное, и любая другая пара на планете. Я считаю, что он видит мир в черных и белых цветах, он считает, что я слишком уже озабочена всеми оттенками серого. Однако в том, что касается принципиальных вопросов, разногласий у нас нет. Лучшего, пожалуй, и желать нельзя. Я решила, что, когда вернусь домой, пошлю его новую женщину, кто бы она ни была, к черту.

* * *

Роб, Клайв и Мойра встретили меня в аэропорте. Роб держал самый большой букет цветов, какой я только видела. Я восприняла это как знак того, что он пришел к тому же выводу относительно наших отношений, что и я.

— Видимо, ты мной недовольна, — сказал Клайв.

— Пожалуй, слегка, — согласилась я.

— В магазине мы все привели в прежний вид, — сказал он. Мойра кивнула.

— Прекрасно.

— Все еще злишься? — спросил Клайв.

Я промолчала.

— Видимо, это означает «да», — сказал он. — Ладно, отведи душу. Выговорись. Скажи, что если у меня возникнет еще какая-то блестящая идея, я могу осуществлять ее сам. Понимаю. Но позволь сказать кое-что в свою защиту. Все не так плохо, как ты думаешь. «Фёрст класс» попросил Азизу описать тур. Она позвонила мне, как только приехала домой, и нашла это предложение на автоответчике. Просила сообщить, не имеешь ли ты ничего против, и если нет, можешь не сомневаться, что материал будет очень положительным. Лара, у нас будет все превосходно.

Иногда, хоть и твержу себе, что это нехорошо, у меня появляется ощущение, что я пляшу на могиле Кристи Эллингем.