Пролог

Кровь Кхун Воравонгсы на мне. Смертоносный удар был нанесен не моей рукой. Об этом позаботились другие. Однако погиб он из-за того, что я сказал и кому. Временами, когда полная луна пронизывает светом, словно тьму ночи, глубочайшие тайники моей души, я чувствую себя виноватым. Это не значит, что раскаиваюсь в своем поступке. Я видел то, что видел, и не сомневаюсь в виновности этого человека.

Думаю, смятение в моей душе вызывают три причины. Первая — жуткое сознание, что будь я более наблюдателен, или скорее, поскольку дал себе слово, что буду совершенно честен в рассказе о том, что произошло, не будь так поглощен собой, другие могли не погибнуть. Вторая — вопрос, был ли Кхун Воравонгса принужден к своему ужасному поступку тем существом, которое я считаю насквозь порочным, способным соблазнить даже самого добродетельного из нас, и потому заслуживал какого-то сочувствия. Третья — сознание, как много я получил от его смерти, гораздо больше, чем мог ожидать от жизни, даже чем мог представить в самом необузданном воображении: роскошный дом со всем богатством, но, более того, место среди ближайших советников короля Чаккрапхаты и, самое важное, окружение самых красивых на свете женщин.

Завтра, если сообщения наших разведчиков верны, мы вступим в бой с противником. Мы знаем, что наш злейший враг, бирманский король Табиншветхи, [2]1512–1550 гг.
надеясь получить выгоду от политической сумятицы последних месяцев, перешел горный перевал с большой армией, а нас в это время атакует на восточном фланге кхмерский король Лавак. Мы осаждены со всех сторон.

Уверен, что во главе с нашим добрым королем Чакрапхатом, который собственным примером укрепил наше мужество, мы наверняка победим. Но я вполне могу пасть в битве, если не завтра, то в скором времени. Поэтому описываю события, приведшие к убийству Кхун Воравонгсы и других людей, и свою роль в его гибели.

 

Глава первая

Возможно, я повинна в смерти человека. Обнаруженный в реке Чао Прая мертвец погиб не от моей руки. Были и другие, стремившиеся лишить его жизни. Но иногда, в самые темные часы ночи, когда мир до того тих, что успокоить демонов страха и вины невозможно, я задаюсь вопросом, было ли оправдано то, что произошло, хотя доказательства его вины были очевидны всем.

Возвращаясь памятью к тем событиям, я ищу объяснений тому, что делала и говорила, той минуте, когда потеряла всякую объективность, когда инстинкт самосохранения заглушила жажда мести.

«Май пен рай» на тайском языке означает «Это пустяк, это неважно». Представляет собой экзотическую и более циничную версию выражения «Не беспокойся, будь счастлив», своего рода коллективное пожатие плечами в ответ на превратности жизни. Дух его проводит обычного тайца через обычный день крушений, неудач, раздражений, и даже удовольствий. Но когда Уильям Бошамп в последний раз запер дверь своего антикварного магазина на втором этаже здания рядом с бангкокской Силом-роуд и тихо исчез с лица земли, я нашла, что май пен рай может служить тонким, но почти непроницаемым покрытием бурлящей массы продажности, зла, и даже убийства. «Май пен рай» означает «Это неважно». Беда в том, что это было важно для Натали Бошамп и для меня, может быть, очень важно.

* * *

Мое превращение из антиквара в сознательную или нет сообщницу убийцы началось, как, видимо, начинается и многое, среди обыденных, если не совершенно банальных дел самого обычного дня.

— Задумывалась ты когда-нибудь, что происходит с некоторыми людьми, когда они уезжают на восток? — спросил в тот день Клайв Суэйн, отступая назад, чтобы полюбоваться выставкой мебели мексиканского патио, которую только что организовал. — Дело в жаре? Лара, ты бываешь там не реже двух раз в год и возвращаешься той же. Усталой, возможно, слегка раздраженной, но, в сущности, не изменившейся.

— Клайв, это имеет отношение к тому, что мы делаем сейчас? — ответила я, перебирая счета на прилавке. — Да и вообще к чему бы то ни было?

— Ты помнишь Уилла Бошампа, не так ли? — сказал он.

— Помню, конечно.

— Так вот, он исчез!

— Понятно, — сказала я. — Коллега-антиквар едет в Азию за товаром, присылает оттуда факс — факс! — жене и ребенку с сообщением, что никогда не вернется, а мы называем это исчезновением, разве не так?

И закрыла кассовый ящик с несколько большей силой, чем требовалось.

— Это давняя история, — сказал Клайв. — С тех пор прошло не меньше двух лет. А теперь он исчез по-настоящему. Бесследно. За дверью накопилась почта, на холодильнике зеленая слизь. Вот такое исчезновение.

Пока он говорил, я увидела, как ко мне несется оранжевая молния, и ощутила удар знакомой лапы по щиколотке.

— Кстати, об исчезновениях, — сказала я, глядя на стратегически установленное в углу магазина зеркало. — Посмотри-ка, что в задней комнате взволновало Дизеля. Думаю, исчезновение — то, что может случиться с одним из наших маленьких нефритовых Будд в нише. — И добавила: — Молодая женщина в желтой блузке.

— Нет, она не взяла Будду, — заговорил Клайв несколько минут спустя, когда Дизель, сторожевой кот компании «Макклинток и Суэйн», стоя в дверном проеме, рычал вслед потенциальной воровке. — Надеюсь, и ничего другого. Право, Лара, иногда я думаю, что нам следует выставить на улицу стол с табличкой: «Бесплатные вещи. Берите, пожалуйста». Это избавит нас от многих волнений, и мы сможем уйти на покой. Разумеется, нищими. Молодец, Дизель, — сказал он коту, почесывая его под челюстью. — Получишь награду, как только схожу в гастроном. Думаю, креветок. Нет — шварцвальдской ветчины! Что на это скажешь?

Кот мурлыкал.

— Клайв, уверена, что она ему не понравится, — сказала я. Кот и бывший муж воззрились на меня, склонив набок головы. Меня удивило, что, хотя долго знаю обоих, я до этой минуты не замечала, как схожи их манеры и как оба ухитряются не делать того, что я от них хочу.

— Она становится выжившей из ума старухой, правда, Диз? — сказал Клайв, поглаживая кота. — Не будем обращать на нее внимания. Однако возвратимся к Уиллу. От него, кажется, несколько месяцев не было ни слуху ни духу.

— Ерунда, — ответила я. — Разве мы не получали от него открытки? Из Таиланда, так ведь? Где он рекламировал свои товары в полной уверенности, что мы захотим их приобрести?

— Ты имеешь в виду ту открытку, которую бросила в мусор, выкрикнув: «Только через мой труп!» — или что-то в этом духе?

— Это правда, — сказала я. — Там было несколько вещей, которые раздражали меня, как отцы-бездельники, которые удирают в далекие страны, бросая семьи буквально без средств к существованию. Но да, открытка была.

— Никогда не знаешь, что происходит с чужими браками, — сказал Клайв. — Взять, к примеру, наш.

— Давай не будем, — сказала я.

— Что не будем?

— Брать к примеру наш брак.

— А. Да, конечно. Много воды утекло, и все такое. Так что, возвращаясь к Бошампу…

— Нужно ли? Не могу сказать, чтобы этот человек мне особенно нравился даже до истории с факсом.

— Да, нужно. Она где-то у меня лежит, — сказал Клайв, зашел в маленький кабинет за прилавком и начал там рыться.

— Что лежит?

— Открытка, разумеется.

— Ты достал ее из мусора? — удивилась я.

— Счел, что ты можешь передумать, — сказал Клайв. — Твои поездки за товаром стоят дорого, это нелегкая работа, и, говоря откровенно, Уилл хорошо знает, или, может быть, знал — ужасная мысль — свой антиквариат. Вот она! — воскликнул он. Потом пристально посмотрел на нее. — Штемпель смазан, но, думаю, отправлена почти год назад.

— Время летит, — сказала я.

— Возможно, это последняя весточка от него.

— Да брось ты!

— По крайней мере три-четыре месяца назад. Возможно, Уилл попал в дурную компанию, — продолжал Клайв. — В районе красных фонарей, Пинг-Понге, или как он там называется.

— Клайв, называется он Пат Понг, и ты прекрасно это знаешь, — сказала я.

— Лара, не собираешься ли ты снова вспоминать тот незначительный эпизод? — заговорил он оскорбленным тоном. — В конце концов мы в разводе уже почти пять лет; оба в прекрасных отношениях с другими людьми. Во всяком случае, я. Вы с Робом счастливы, разве не так, хоть он и полицейский? Более того, мы с тобой отличные деловые партнеры, гораздо лучшие, чем когда состояли в браке. И вообще сейчас вряд ли подходящее время для обвинений, когда бедняга Уилл, возможно, лежит в неглубокой могиле, или гниет в каком-то закоулке далеко от родной страны, или с ним случилось что-то столь же ужасное. Может быть, он пленник у какого-нибудь наркобарона.

— Господи Боже, Клайв. Я только сказала: «Пат Понг, и ты прекрасно это знаешь». Что до Уильяма Бошампа, возможно, он скрывается, потому что его разыскивали адвокаты Натали Бошамп.

— Не знаю, не знаю. Ты вскоре собираешься в Таиланд, — сказал он, разглаживая усы, тем вкрадчивым тоном, который я прекрасно помнила по годам совместной жизни.

— Ну и что? — сказала я.

Ни тон, ни этот жест уже не помогал ему по крайней мере в разговоре со мной.

— Знаешь, тебе нетрудно будет навести справки. Я хочу сказать, подумай об этой бедной женщине. Она очень страдает, хоть он и бросил ее в очень трудном положении.

— Ты, должно быть, шутишь, — сказала я. — Ничего подобного.

— Могла бы поговорить с ней, — сказал он.

— С кем?

— С Натали.

— Клайв!

— Кажется, я сказал ей, что ты будешь в Таиланде.

— Ты забыл, что я хотела отдохнуть там? Провести время с Дженнифер и ее молодым человеком, которых не видела два месяца?

— Да-да, Дженнифер. Забыл, что ты выступаешь в роли злобной мачехи. Напомни, как зовут этого молодого человека?

— Чат. И я ей не мачеха, злобная или наоборот.

— По-моему, что-то вроде. Вам с Робом нужно бы снять отдельное жилье. Отношения, знаешь ли, должны развиваться, иначе они портятся. И что это за имя — Чат? Неудивительно, что я не могу его запомнить.

— Имя тайское. И я не могу поверить, что ты читаешь мне лекцию об отношениях.

То, что Роб несколько раз предлагал снять для нас двоих отдельное жилье, а я не соглашалась, знать Клайву было не нужно.

— Тайское, вот как? Не знал. Что ж, если разобраться, оно не хуже, чем Клайв. Фамилия у него есть?

— Чайвонг, — ответила я. — Собственно говоря, мы останавливаемся в доме его родителей.

— Чайвонг, — повторил Клайв. — Как относится ее отец к тому, что дочь встречается с парнем по имени Чат Чайвонг?

— Клайв, ты просто ужасен. Он сказал, что находит Чата довольно приятным молодым человеком.

— Непохоже на громкое одобрение, а?

— В том, что касается Роба и парня ее дочери, оно громкое. Даже пылкое.

— И что думает о нем злобная мачеха?

— Чат производит очень приятное впечатление и нравится Джен. Очевидно, воспользуюсь старомодным выражением, происходит из хорошей семьи. Вполне достойный доверия юноша. Аспирант Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, где Джен и познакомилась с ним. Специализируется по государственному управлению. Хочет вернуться в Таиланд и работать на государственной службе — может быть, заняться политикой.

— Очень весело. Во всяком случае, судя по всему, он умен, как и Дженнифер. Есть идея. Может, они смогут помочь тебе в наведении справок. Им это будет полезно. Даст возможность познакомиться с туземцами. Что пригодится ему, раз он хочет заняться политикой. Узнает своих будущих избирателей.

— Они два месяца путешествовали по юго-восточной Азии. Уверена, что познакомились с множеством туземцев, как ты гнусно и совершенно неуместно выразился.

— Все равно, я знаю, как сильно ты реагируешь на то, что Уилл бросил жену и ребенка. Они, должно быть, в отчаянном положении — экономически и эмоционально. Я думал, ты захочешь помочь ей найти его.

— Не пытайся бить на мои чувства. Ничего не выйдет.

— Лара, я не понимаю тебя. Ты всегда из кожи вон лезла, чтобы помочь людям, которых почти не знаешь. Почему бы не оказать помощь ей?

— Именно поэтому. Я ее в глаза не видела.

— Ты знаешь о Натали все, хоть и не встречалась с ней, что, между прочим, легко исправить. Она сегодня вечером будет на торжественном открытии.

— На открытии? Ты имеешь в виду ярмарку, которую устраивает Канадская ассоциация антикваров? Билеты туда стоят почти двести долларов. Она не может находиться в таком экономически отчаянном положении, как ты намекаешь.

— Лара, ты начинаешь себе противоречить. На какой ты стороне? Я имею в виду, оставил он ее в нужде или нет? Да и будет она там как сотрудница.

— Клайв, — сказала я, — во время этого разговора ты противоречил себе несколько раз. Тебя не интересует, что происходит с чьим-то браком и все такое прочее. Чья она сотрудница?

— Наша.

— Клайв! — воскликнула я снова. — Видимо, она привлекательная, так ведь?

— Это не имеет никакого значения.

— Для тебя это всегда имеет значение, — вздохнула я.

— Она недурно смотрится, — сказал он. — Только это…

— Привет, мои дорогие, — сказала Мойра Меллер, войдя и обняв нас за плечи. Мойра моя лучшая подруга и спутница жизни Клайва.

Клайв предостерегающе взглянул на меня, потом поцеловал Мойру в щеку.

— Открытие. Разговор с ней тебя не убьет.

* * *

— Видимо, это означает, что он мертв, так ведь? — сказала Натали Бошамп, придвигая мне по столу потрепанный, толстый пакет. Тон ее был нарочито бесстрастным, но она испортила создаваемое впечатление, закусив губу, а потом икнув. В нескольких футах от нас Клайв расписывал достоинства очень красивого письменного стола восемнадцатого века молодой паре, стол явно был ей не по карману, но она очень хотела его приобрести. В проходе возле павильона компании «Макклинток и Суэйн» толпа постепенно редела.

Торжественный вечер открытия ежегодной осенней ярмарки Канадской ассоциации антикваров — блестящее событие на несколько приглушенный торонтский манер. Уплатив за билет сто семьдесят пять долларов, богатые и светские люди наряду с выскочками начинают жадно пить мартини, заглатывать устриц из раковин, объедаться всевозможными сладостями от лучших поставщиков города и выкладывать первые деньги за выставленные антикварные вещи, все ради доброго дела, в данном случае кампании по сбору пожертвований на местный симфонический оркестр. Компания «Макклинток и Суэйн» впервые принимала участие в выставке, и мы основательно потрудились, чтобы произвести хорошее впечатление.

Натали снова икнула.

— О, Господи, как нехорошо с моей стороны. Я выпила только один, — она указала на стоявший у ее руки бокал из-под мартини. — Или, может, полтора. Но я так редко выхожу из дому. У меня слегка кружится голова. Кстати, все было очень замечательно. Спасибо, что пригласили меня помочь.

— Спасибо, что пришли, — ответила я. И в самом деле, несмотря на мои опасения, Натали оказалась отличной помощницей. Она была, как я и предполагала, привлекательной, тридцати с лишним лет, стройной, темноволосой, с очень светлой кожей, голубыми глазами, легким французским акцентом и французским чувством стиля. Ее простому черному костюму придавал своеобразие изящно наброшенный шарфик с шелковой бахромой, схваченный заколкой с бриллиантом. Пожалуй, она была излишне худощавой, но обаятельной и, как оказалось, прекрасно разбиравшейся в антиквариате.

— Давайте посмотрим, что здесь, — сказала я, осторожно высыпая содержимое пакета на стол. — Что это такое?

То, что я увидела, больше походило на вещи из детского ящика для игрушек, чем на то, что антиквар мог счесть чем-то особенным, если только Уилл Бошамп считал их такими. Там были письма, газетные вырезки, несколько завернутых в папиросную бумагу вещей из терракоты, часть их разбилась, и фотография буддийского монаха.

— Пожалуй, начните с розового, — сказала Натали, указав на конверт странного розового цвета. Внутри был такой же розовый листок бумаги с отпечатанным сообщением.

«Уважаемая миссис Натали! — начиналось оно.

Относительно ваш мистер Уильям. Я был магазин на Силом-роуд. Мистер Наронг сказал, что мистер Уильям там нет. Я был квартира, но не смог найти его и там. Получил, сообщение от миссис Пранит, она живет рядом, что мистер Уильям не появляться долгое время. Мистер Уильям просить меня, если не появится долгое время, отправить это миссис Натали. Я еще отправил почта, которая была в квартира. Очень сожалею.

Сердечный привет. Ваш друг Прасит С., помощник управляющего КРК».

— Не очень вразумительно, — сказала Натали.

— Общая идея понятна, — сказала я. — Знаете, что такое КРК?

— Нет, — ответила она. — Звучит довольно грубо, правда? Полагаю, РК может означать розовые конверты или даже растлевающие картинки. Взгляните еще на это письмо.

Она указала на другой конверт, из плотной кремовой бумаги, адресованный Уильяму Бошампу, эсквайру, отправленный по другому адресу, но тоже на Силом-роуд, письмо, гораздо более внятное, по тону было значительно менее любезным.

«Сэр, — начиналось оно.

Мы с сожалением сообщаем вам относительно денег, которые задолжал нам наш клиент за аренду помещения, в настоящее время занимаемое „Антикварным магазином Ферфилда“, и контракта, который подписали вы, Уильям Бошамп, что на все товары в этом помещении наложен арест, и если задолженность в сумме 500 000 битов не будет выплачена нам до первого ноября, вышеупомянутые товары будут выставлены на аукцион в комплексе „Ривер-сити“ в десять часов утра пятого ноября сего года».

Шапка на бланке явно принадлежала юридической фирме, но подпись была неразборчивой.

— Это письмо совершенно ясное, не правда ли? Вряд ли вы знаете, сколько будет пятьсот тысяч батов в долларах, — сказал Натали. — Я все собираюсь выяснить. Думаю, что если не очень много, возможно, смогу как-нибудь взять в долг денег и выкупить магазин как функционирующее предприятие.

— Это немногим больше десяти тысяч долларов США, — сказала я.

— Господи, — произнесла Натали. — Значит, надо полагать, все в порядке.

— Не следует ничего предполагать, — сказала я. — Возможно, Уильям просто управляющий. Мы не знаем, принадлежит ли магазин ему.

— Думаю, в этом можно не сомневаться, — сказала она. — «Ферфилд» — перевод фамилии Бошамп. «Бо» по-французски — красивый, хороший, превосходный, а «шамп» — поле. Отсюда «Антикварный магазин Ферфилда».

— Да, понимаю, — сказала я. — Видимо, так оно и есть. Вы имеете представление, зачем отправлены эти письма?

— Боюсь, что нет, — ответила Натали. — Но почему бы вам не просмотреть газетные вырезки?

Я начала их осторожно разворачивать. Вырезки были пожелтевшими, довольно хрупкими, что неудивительно, поскольку датировались январем 1952 года. Однако заголовки были вполне четкими. «Миссис Форд признана виновной!» — возвещала «Бангкок геральд». Затем более мелкими буквами: «Дата казни будет назначена на будущей неделе». Вторая вырезка из вышедшего неделю спустя номера была еще более жуткой: «Кровожадная миссис Форд встретится со своим Создателем первого марта», говорилось там.

— Я избавлю вас от необходимости читать их прямо здесь, — заговорила Натали. — Суть в том, что много лет назад некая Хелен Форд убила мужа, разрубила тело на куски и закопала их в разных местах в своей округе. Возможно, убила и одного из детей, однако тело обнаружено не было. Все это очень бесчеловечно. Никак не подумала бы, что Уилл мог интересоваться таким чтивом, но, видимо, интересовался.

— Это имя, Хелен Форд, что-нибудь вам говорит?

— Нет. Оно встретилось мне здесь впервые. Вы имеете представление, что это за керамика? — спросила она, указав на кучу на столе.

Я внимательно посмотрела на терракотовые изделия. Два из них были целыми. Оба чуть меньше четырех дюймов в высоту, около трех в ширину, внизу плоские, но вверху овальные, толщиной около трети дюйма, как толстая вафля. На поверхности одного из них была рельефная фигурка восседающего на троне Будды. На втором был Будда в другой классической позе, с вытянутой ладонью вверх рукой. Я взяла осколки и сложила из них третье, примерно того же размера, с изображением стоящего Будды.

— Думаю, это амулеты.

— Амулеты? — переспросила Натали. — Они чего-нибудь стоят? Прошу прощенья, я не то хотела сказать. Я не совсем уж корыстна. Просто не могу представить, зачем амулеты понадобились Уиллу, и почему он попросил помощника управляющего КРК, что бы ни означало это буквосочетание, отправить их мне, в особенности разбитые.

— Они могли разбиться в пакете, — сказала я.

— Нет, — возразила она. — Каждый осколок был завернут отдельно.

— О. — Среагировать лучшим образом в тот миг я не могла. — Однако, если взглянете на открытку, которую Уилл отправил нам, — заговорила я, показывая ее Натали, — то увидите, что он предлагал нам приобрести несколько амулетов наряду с резьбой по дереву и статуэтками Будды. Но амулеты чего-то стоят только для тех, кто верит в их силу. Я слышала, что люди платят большие деньги за те амулеты, которые считают особенно действенными, или скорее приносят за них даяния. Амулеты нельзя продавать или покупать. Люди лишь берут их напрокат постоянно или приносят даяния за то, что получат от амулетов взамен. Однако большинство амулетов уходит за очень небольшие даяния. Честно говоря, получить деньги за этот амулет можно было б только в том случае, если б вы знали, кто освятил его, какой монах, притом он должен быть значительным, а также от чего оберегает этот амулет.

— Понимаю. Может быть, их освятил этот монах, — сказала она, указывая на фотографию.

— Возможно, — сказала я, взглянув на оборотную сторону снимка. — К сожалению, здесь не сказано, кто он.

— Все это очень загадочно, правда? С какой стати Уиллу просить кого-то отправить мне газетные вырезки пятидесятилетней давности и осколки разбитого амулета, если исчезнет надолго? Так ведь говорится в розовом письме? Уилл попросил Прасита — кстати, Прасит мужчина или женщина?

— Думаю, мужчина, — ответила я. — Я имею дела с тайским резчиком по дереву, которого зовут Прасит.

— Так, ну и зачем Уиллу просить Прасита отправить мне этот хлам, если долго не появится?

— Не знаю, Натали, — ответила я. — Прошу прощенья. Не хочу быть черствой, но просто не представляю, чем могу вам здесь помочь.

Мы молча посидели с минуту. На глазах у Натали заблестели слезы, и она уставилась куда-то поверх моей головы, потом заговорила.

— Прасит обращается ко мне довольно любезно, не так ли? Миссис Натали. Это напоминает мне детство. Французские родственники звали меня мадмуазель Натали. В Таиланде это вежливая форма обращения?

— Да, — ответила я. — Употреблять фамилии при обращении там стали недавно. Все зовут друг друга по именам. Мне трудно было привыкнуть к обращению «госпожа Лара» и к необходимости звать всех по имени.

— И мистер Уильям, — сказала Натали, словно не слыша меня, — кажется несколько фамильярным, но вместе с тем и почтительным. Это довольно любезно, — повторила она. — Знаете, я иногда задумываюсь, могла ли что-то сделать. Если б вылетела к нему, как только получила этот ужасный факс, может, все пошло бы по-другому. Но я была подавлена факсом, прямо-таки парализована. Кажется, только и могла показывать всем его, словно люди могли мне сказать, что я неверно прочла сообщение, или что это требование выкупа за похищенного Уильяма. Думаю, вела себя не особенно благоразумно. Только навлекла на себя сильное унижение. Все знали, что он бросил меня таким отвратительным образом. Я уверена, что вы знали, хоть мы и не встречались до сегодняшнего вечера. Так ведь?

— Да, так, — ответила я. — Это довольно тесное сообщество, я имею в виду антикваров.

— И, готова держать пари, не брезгающее пикантными сплетнями.

— Вам многие сочувствовали. В том числе и я, хоть мы были незнакомы.

— В том-то и дело, — сказала Натали. — Может, со стороны Уилла это был зов на помощь. В конце концов он не первый человек с кризисом среднего возраста, и, может быть, мои рассказы веем о том, что он сделал, помешали ему передумать и вернуться после небольшого разрыва. Понимаю, он больше не мог выносить этого, было очень тяжело. Видит Бог, я испытала это на себе.

— Чего он не мог выносить? — спросила я. У меня не было ни малейшего желания сочувствовать этому человеку, но я решила, что дать ей выговориться — самое меньшее, что могу сделать в данных обстоятельствах.

— Не знаете? — спросила Натали и потянулась к бокалу. — У Кэтлин, нашей дочери, отклонения в развитии — это политкорректное название церебральных нарушений, — добавила она и осушила бокал. — Родилась она совершенно нормальной, но через несколько дней у нее начались конвульсии. Никто не дал мне удовлетворительного объяснения случившемуся. Оно ничего не изменило бы, но я просто хотела знать. И тяжело думать о рождении второго ребенка, когда не знаешь, что случилось с первым; хотя, может, если бы мы… но мы не решились.

Кэтлин сейчас шесть лет, и разумнее девочка уже не станет. Она даже не может сама одеться, и я трачу почти все силы на уход за ней. Теперь я понимаю, что была плохой женой. Но, знаете, Уилл обожал Кэтлин, несмотря ни на что, и я думала, что меня он любит тоже. Он называл нас своими девочками. Я не перестаю думать, что, может быть, если б сразу вылетела к нему, он бы вернулся. Мы смогли бы придумать что-нибудь. — Натали немного помолчала, потом печально улыбнулась. — Интересно, сколько раз я сказала «может быть» за последние несколько минут. Десять? Двадцать? Во всей этой истории чересчур много «может быть», не правда ли?

— Очень много, — ответила я. — У вас получается, что во всем виноваты вы, что если б сделали то или другое, этого бы не случилось. Думаю, хватит вам изводить себя этой мыслью. Как сами сказали, он не первый человек с кризисом среднего возраста, и вы здесь не при чем.

Мне очень хотелось бы убедить себя в этом. Знаете, что меня больше всего мучает в полученном факсе? Что он пришел из Таиланда. Десять лет назад мы проводили там медовый месяц, и то, что он избрал это самое место для разрыва со мной, возможно, показалось ему завершением круга, но я вижу тут просто жестокость по отношению ко мне.

— Знаете, потом я пыталась вести торговлю в магазине, — продолжала она. — Каждый день брала Кэтлин с собой. Только заниматься тем и другим невозможно, а нанять помощницу не по карману. Из-за расходов на девочку мы с ней едва сводили концы с концами. В конце концов я продала магазин первому же покупателю. Живем на вырученные деньги, но они вскоре кончатся. Я продала все украшения, кроме этой заколки, это подарок Уилла к пятой годовщине нашей свадьбы. Хранить ее глупо, но я почему-то не смогла расстаться с ней. Однако со временем придется, а потом я не знаю, что делать. Наверное, продать дом. Не следует мне пить, так ведь. — Это было утверждение, а не вопрос. — От мартини я становлюсь сентиментальной. Или, может, попросту устала. С тех пор, как Уилл уехал, у меня не было отдыха, за исключением недели прошлым летом. Друзья предоставили мне свой лесной домик и взяли Кэтлин на несколько дней. Там не было ни электричества, ни водопровода, ни соседей, и это был настоящий рай. Но Кэтлин без меня было очень плохо. Вот так обстоит дело с отдыхом.

Я открыла рот, собираясь сказать что-нибудь подобающее, но поняла, что никакие мои слова ничего не изменят.

— Однако, полагаю, вы разговаривали с ним после его отъезда, — наконец сказала я.

Натали снова закусила губу.

— Собиралась.

— Но… — начала было я.

— Знаю, вы сочтете меня ужасной. Я решила, что раз у него не хватило мужества сказать мне в лицо, что уходит от нас, то и я не стану говорить с ним. Когда, так сказать, взяла себя в руки, сделала то, что, наверно, сделало бы большинство отвергнутых женщин. Разрезала все его галстуки, сломала клюшки для гольфа и отправила все его вещи в богадельню. Потом нашла адвоката и возбудила дело о разводе. Адвокат с тех пор занимается им. Я всегда намеревалась в конце концов поговорить с Уиллом. Думала, что он позвонит. Никак не хотела звонить первой. Обдумывала, что скажу в разговоре. Потом решила все-таки позвонить ему, но только когда буду уверена, что не расплачусь и не приду в замешательство, услышав его «алло». Чем дольше откладываешь разговор с человеком, тем труднее его начать. После двух лет разлуки не позвонишь так запросто, не скажешь: «Привет, как дела?». Я не могла, во всяком случае.

— Тогда откуда вы знаете, что он исчез несколько месяцев назад?

— Точно, пожалуй, не знаю. Адвокат сказал, что отослал документы на подпись Уиллу по меньшей мере три месяца назад, но обратно их не получил. Отправил снова, на сей раз с курьером. Курьер несколько месяцев искал его и в конце концов отправил их обратно как не могущие быть доставленными. Стивен — это мой адвокат — счел, что Уилл просто избегает нас; мы просили не особенно большую сумму, поэтому он не придавал делу особого значения.

Потом Стивен вспомнил, что в Бангкоке живет его товарищ по юридическому факультету, и попросил его выяснить, что возможно. Товарищ ответил, что в магазине темно, позади застекленной двери скопилась почта, и, по словам владельцев соседних магазинов, он не открывался несколько недель. Все они давно не видели Уилла, по крайней мере так сказали товарищу Стивена. Думаю, они могли покрывать Уильяма, только с какой стати? Товарищ наведался и по домашнему адресу, однако ничего не добился и там. Соседка — видимо, миссис Пранит — сказала, что не помнит, когда видела Уилла последний раз, но с тех пор прошло много времени.

Потом пришел этот пакет. Я ничего не понимала, но позвонила в контору, указанную в письме того адвоката по поводу аукциона, дабы убедиться, что оно подлинное. Подписи разобрать не смогла, но в конце концов с кем-то поговорила. Тот человек лишь повторил то, что было в письме — по крайней мере, думаю, что говорил он это. Трудно улаживать такие дела по телефону, когда не знаешь языка. При личной встрече можно объясниться с помощью жестов так, чтобы тебя в конце концов поняли. Я решила, что он не хочет мне помочь, но, может, тут было просто непонимание. По крайней мере я выяснила, что письмо отправили после того, как плата за помещение не поступала в течение трех месяцев, а оно, как видите по дате, почти месячной давности.

— Когда вы получили письмо, оно было запечатано?

— Да, — ответила Натали. — Видимо, тогда я и поняла, что с Уиллом могло что-то случиться, что это не просто какая-то отвратительная шутка.

— Вы наводили какие-то официальные справки? Через полицию? Через канадское посольство?

— Я позвонила в консульство США здесь, в Торонто. Уилл американец и, хотя прожил здесь много лет, канадского гражданства не принял. Один из служащих консульства сказал, что они отправят что-то в Бангкок, но с тех пор я не получала оттуда вестей.

Мы посидели с минуту, глядя на жалкую кучку вещей Уилла.

— Было ли в пакете еще что-нибудь? — спросила я.

— Было письмо от моего адвоката по поводу развода, отправленное больше трех месяцев назад. Я подумала, что его незачем приносить. Кстати, оно тоже было нераспечатано. Уилл не получил его. Кажется, вы не ответили на мой изначальный вопрос. Вы думаете, что Уилл мертв?

— Не знаю, — уклончиво ответила я. Мне хотелось сказать, что, по-моему, Уилл просто решил исчезнуть снова. В конце концов хоть в пакете были странные вещи, поразило меня то, чего там не было. Будь там паспорт, водительские права, кредитные карточки, можно было б предположить, что его нет в живых, но их отсутствие лишь наводило на мысль, что он удрал. Однако высказать ее представлялось бестактным.

— Уилл застраховал свою жизнь, — сказала Натали. — Получателем страховой премии являюсь я. И он платил взносы по крайней мере до четырех месяцев назад. Суть в том, что дабы я могла ее получить, нужно свидетельство о его смерти. Я знаю, что, когда человек пропадает без вести, свидетельство о смерти в конце концов выдается, но только по прошествии семи лет, а ждать так долго я не могу. Поэтому либо я найду его живым, и мы посмотрим, до чего сможем договориться, либо докажу, что он мертв, и получу страховку. Конечно, это звучит бесчувственно, но в моем положении приходится быть такой.

Вы спросили, было ли в пакете еще что-нибудь. Полагаю, следует сказать вам, что в нем было еще одно письмо. — Натали заколебалась. — Адресованное мне. Я не хочу его никому показывать. Письмо очень личное. Но именно оно заставило меня подумать, что произошло нечто ужасное, хотя прямо об этом не говорится.

Письмо было потрепанным, складка стала почти прозрачной, чернила кое-где расплылись.

«Дорогая Натали, — начиналось оно.

Извини. Я понимаю, этого недостаточно, но ты поймешь, что мне больше нечего сказать. Скажи Кэтлин, что я люблю ее. Я всегда любил обеих моих девочек, хоть, может, это не бросалось в глаза».

Подписано было просто «У».

Я вернула письмо Натали и наблюдала, как старательно она укладывает его обратно в сумку.

— Понимаю, что навязываюсь, — сказала она. — Но не сделаете ли нескольких телефонных звонков, когда будете в Бангкоке?

 

Глава вторая

Я отчетливо помню, как впервые увидел в Аюттхае королевский дворец. Дорогая матушка часто рассказывала, как я стоял, завороженный зрелищем вздымающихся зданий, золота, изящной резьбы, великолепием всего этого. То было самое красивое и поразительное зрелище в моей молодой жизни, и, признаюсь, я так и не утратил ощущение благоговейного трепета, который испытал в ту минуту. Этот город до сих пор ошеломляет меня.

Теперь, вынужденный заняться самонаблюдением, я вижу, что моя очарованность не позволила мне увидеть низких устремлений, отвратительной интриги, ведущейся в самом сердце дворца. Признаки были налицо даже тогда и, разумеется, впоследствии, но, будучи мальчишкой в столь непохожем на все, что видел раньше, месте, я не смог понять их.

Естественно, занятие антикварным бизнесом приводит тебя в соприкосновение с богатством и богачами. Разъезжая по миру в поисках совершенных произведений искусства для украшения демонстрационного зала компании «Макклинток и Суэйн», я бывала в домах, представляющих собой дворцы, на яхтах величиной со средний дом. Встречалась с людьми, у которых денег больше, чем большинство из нас может хотя бы представить. В общем, если не считать редких мук зависти, я довольна жизнью и радостно возвращаюсь в свой маленький дом с небольшим садиком в пригороде и в свой магазин, который, несмотря на площадь в три тысячи квадратных футов, мог бы уместиться в гостиных некоторых домов, где мне приходилось бывать. Однако я ни разу не видела ничего похожего на дом Чайвонгов. Забыть его или их вряд ли удастся.

В аэропорту меня встретил водитель с машиной и быстро увез от толп, которые находишь в международных аэропортах: путешественников; их друзей; мелких дельцов, предлагающих перевозки, отели, поездки в «специальные» торговые места с самыми низкими ценами. В машине были газета на английском языке, «Бангкок геральд», аккуратно упакованное в пластик влажное полотенце для лица и рук, и бутылка холодной воды.

— Надеюсь, поездка в Аюттхаю вам понравится, — сказал водитель. — Отдыхайте, пожалуйста, если что-нибудь понадобится, скажите.

— Спасибо, у меня все хорошо, — ответила я, усаживаясь на обтянутое кожей сиденье. Мне хотелось бы полюбоваться достопримечательностями, но почти ничего не было видно. Мы ехали по большому шоссе на север от Бангкока, и поскольку было десять часов вечера, все скрывалось в темноте. После тридцати с лишним часов пути я вскоре задремала в прохладном уюте заднего сиденья.

Проснулась я от голоса водителя, негромко говорившего по автомобильному телефону. Увидев меня в зеркальце, он сказал:

— Еще всего пять минут. Я предупредил семью о вашем прибытии.

Мы остановились перед красивой десятиэтажной белой башней, похожей на административное здание или отель, стоящей на вершине пологого холмика с кольцевой подъездной дорогой. На въезде стояли два каменных слона примерно трех футов высотой, росли орхидеи. После перелета через столько часовых поясов я не могла взять в толк, почему оказалась в таком месте, но долго размышлять об этом не было времени, потому что едва вылезла из машины под портиком, увидела знакомую белокурую голову, несущуюся ко мне.

— Очень рада тебя видеть, — сказала Дженнифер, крепко обнимая меня. В нескольких футах позади нее стоял застенчивый молодой человек.

— Привет, Чат, — сказала я, чмокнув его в щеку. — Рада видеть и тебя.

Он покраснел. Я вспомнила, что в Таиланде открытое проявление чувств не одобряется, и что теперь, когда он дома, приветствовать его следовало более сдержанно.

— Здравствуйте, тетя Лара, — ответил он. — Я очень рад принять вас в своем доме.

Подошел расторопного вида молодой человек в отглаженном бежевом костюме, ладони его были сложены перед лицом и касались пальцами лба в традиционном тайском приветствии вей. Мне иногда бывает трудно определить возраст людей в таких странах, как Таиланд. Мои контрольные точки исчезают. Но я решила, что ему под сорок. У него были большие очки, широкие скулы и бросающийся в глаза приплюснутый нос.

— Меня зовут Ютай, — представился он. — Я секретарь Кхун Вонгвипы. Очень рад познакомиться с вами. Вы очень дорогая гостья в доме Чайвонгов. Вся семья кроме мистера Чата легла спать, но я провожу вас в вашу комнату. Семья надеется, что вы хорошо выспитесь, отдохнете завтра и вечером встретитесь с ней за ужином.

Я повернулась к машине, но моих вещей уже не было.

— Ваш чемодан отнесут к вам в комнату, — сказал Ютай. — Прошу вас, — и указал на вход, большую резную двустворчатую дверь; обе створки распахнулись, словно по волшебству, но на самом деле их открыли двое молодых людей в униформе. Золотая вывеска рядом с дверью гласила: «Аюттхая трейдинг энд проперти».

— Подожди, сейчас увидишь этот дом, — прошептала Дженнифер.

Я оказалась в мраморном вестибюле. Деревянный потолок был раскрашен в необычайные цвета: золотистый, коралловый, голубой. Впереди были два лифта, за ними застекленные двери, в них я увидела ряды компьютеров и конторские кабинки.

— Это служебные помещения «Аюттхая трейдинг», — сказала Дженнифер. — Они располагаются на первых шести этажах; семья живет на четырех верхних. Пойдем сюда.

Отдельный вестибюль с еще двумя лифтами находился рядом. Ютай жестом пригласил меня в один из них, вставил в отверстие ключ и нажал кнопку с цифрой 9.

— Это этаж для гостей, — объяснила Дженнифер. — Там будем только мы вдвоем, все крыло в нашем распоряжении. Я очень рада, что ты здесь. Совсем одной тут слегка страшновато.

— Кхун Вонгвипа хочет предоставить вам золотую комнату, если она вам понравится, — сказал Ютай, когда дверца лифта открылась в холл размером с мою гостиную. Стены были раскрашены по трафарету золотыми изображениями каких-то божеств, видимо, игравших роль стражей. По обе стороны холла были необычайно красивые резные двери.

— Сюда, — сказал Ютай, сняв туфли перед тем, как войти в левую. Я стояла, глазея, и не сразу последовала за ним. Дженнифер захихикала.

Золотая комната была поистине золотой. Ее обшили панелями из тикового дерева, но потом в древесину вделали листовое золото, создающее какой-то чувственный блеск. Постель на черной лакированной кровати с пологом была уже разобрана. Кроме кровати там находились диван, низкий столик, кресло с лампой для чтения и письменный стол. На столике стояло блюдо со свежими фруктами, на письменном столе — большой букет орхидей. Толстые шелковые шторы были задернуты.

— Ваша гардеробная, — сказал Ютай, ведя меня в другую обшитую панелями комнату с рядами вешалок и скамьей, на которой уже стоял мой чемодан. За ней была громадная ванная с ванной, стеклянной душевой кабиной, двумя раковинами, унитазом и биде. Меня ждали ворсистые белые полотенца и халат. Пространство между раковинами украшал букет орхидей. Я подумала, что умерла и оказалась в раю.

— А теперь, если вам ничего больше от меня не нужно, я вас покину — сказал Ютай.

Я заверила, что ничего.

— Я распорядился, чтобы вам подали жасминовый чай. Его принесут через минуту-другую. Номер сорок три, — сказал он, указывая на телефон возле кровати. — Если что-нибудь потребуется, звоните в любое время дня и ночи, или, если угодно, можете прийти в мою квартиру, она на этом этаже по другую сторону лифтового холла. Утром, когда захотите завтракать, наберите номер сорок два. Повар пришлет, что захотите. Здесь есть небольшая кухонька, тоже по ту сторону холла, можете пользоваться ею. В холодильнике есть бутылка с водой и легкие закуски. Ужин завтра вечером в восемь часов на десятом этаже. Этот ключ приводит в действие лифт. Если захотите осмотреть достопримечательности, водитель с машиной к вашим услугам.

— Я тоже покину вас, — сказал Чат. — С нетерпением жду завтра встречи с вами и рассказа о вашем путешествии, тетя Лара. И расскажу о нашем, — сказал он, улыбнувшись Дженнифер.

* * *

— Отличный дом, правда? — сказала Дженнифер, когда их шаги затихли. — Просто великолепный, особенно после того логова на пляже возле Пхукета, где мы жили.

— Он был бы великолепным даже после Букингемского дворца, — сказала я. — И где твоя комната?

— Чуть дальше по коридору. Серебряная комната, дорогая моя. Присоединишься ко мне, а? — спросила она, имитируя британский акцент. — О, вот и чай.

Симпатичная босая женщина встала на колени у столика, поставила на него поднос, налила чаю в две изящные чашки из китайского фарфора, потом, пятясь, вышла из комнаты.

— Кто такая Кхун Вонгвипа? — спросила я.

— Мать Чата, — ответила Дженнифер. — Женщина, к которой я нетактично обращалась «миссис Чайвонг». Ты завтра с ней познакомишься. Не знаю, какой ее найдешь. Я нахожу какой-то жуткой. Отец его производит приятное впечатление, но он очень стар. Все называют его Кхун Таксин. Я обращаюсь к нему «сэр».

— Как понять — «старый»? Немного старше твоего отца и меня?

— Ему больше лет, чем вам вместе взятым. Около девяноста. По крайней мере не меньше восьмидесяти. Его первая жена умерла, и он женился на матери Чата. У Чата есть единокровный брат, сын первой жены — я с ним не встречалась, младший брат по имени Дусит и дурно воспитанная сестренка Прапапан. У нее прозвище «Толстушка». Не представляю, почему. Она довольно худощава.

— А тебя как называют? Мисс Дженнифер?

— Да, — ответила она. — Пусть себе. Произносить «мисс Лучка» им трудно. Получается что-то вроде «Руча».

— Мне нравится эта комната, точнее, эти покои, — сказала я, подходя к резному ларцу. — По-моему, он очень старый и очень красивый. Знала ты, что это ларец для рукописей? В свое время в нем хранились или должны были храниться религиозные манускрипты. Золотистая и черная лакировка просто чудесная. Середина или конец восемнадцатого века.

— Я с удовольствием поговорю об этом с тобой. Только не сейчас. Я знаю, ты устала. Но в этом доме все просто потрясающее.

— И взгляни на эти золотые шкатулки. Золото с чернью. Знаешь, что их некогда делали исключительно для членов королевской семьи?

— Если думаешь, что этот этаж представляет собой нечто потрясающее, — сказала Дженнифер, — то подожди, увидишь тот, где они живут. Клянусь, они владеют половиной Бангкока. Я, конечно, преувеличиваю, но слегка.

— А те двери, в которые мы входили. Видела резьбу на них? Какая искусная! Думаю, это храмовые двери. С настоящего храма.

— Я не знала, что Чат из такой семьи. У него есть приличная квартира неподалеку от студенческого городка, и да, он ездит на БМВ, но, знаешь, тут не просто обеспеченность. По-моему, все это уже излишество.

— Знаешь, что это? — спросила я, взяв со стола небольшое блюдо. — Называется «бенчаронг», что означает на санскрите «пять цветов». Такую керамику производили в Китае для тайских — тогда они назывались сиамскими — королевских дворов. Очень красивое, правда?

— Мне кажется, они постоянно оценивают меня и считают недостойной своего сына. Не думаю, что Чат хотел знакомить меня со своими родителями, но они настаивали.

— Взгляни на эти светильники. Основания их представляют собой божеств, называемых «кинари». Видишь, это полулюди-полуптицы. Что ты сказала? — спросила я, сделав перерыв в перечислении сокровищ.

— Не знаю, — ответила Дженнифер.

— Знаешь, знаешь: что-то насчет того, что ты недостойна. Это ерунда. Пусть у них много денег, но им повезло, что их сын любит такую девушку, как ты. Вот так!

— Пожалуй, — сказала Дженнифер. — А теперь ложись-ка спать. Уже почти полночь. Наверстаем все завтра. Может, позавтракаем вместе?

— Хорошо, — ответила я. — Разбуди меня, когда проголодаешься. Между прочим, пока мы здесь, у нас есть одно предприятие.

— Предприятия я люблю, — сказала она. — Какое?

— Нужно найти антиквара по имени Уильям Бошамп.

— Это будет нетрудно, — сказала Дженнифер. — Где его магазин? Чат наверняка знает, где он находится.

— Я знаю, где находится магазин. Во всяком случае, у меня есть адрес. Но этого человека никто не видел уже несколько месяцев. Утром расскажу тебе, в чем тут дело.

— Отлично! — сказала она. — Небольшая детективная работа, как у папы. Только завтра я не могу. Кхун Вонгвипа хочет, чтобы я поехала куда-то с ней. Я думала, тебе потребуется день отдыха после долгого пути. Спокойной ночи!

Я приняла душ и с удовольствием улеглась на большую кровать. Заснула почти сразу и какое-то время спустя проснулась от звука шагов по коридору. Была уверена, что кто-то пошел в комнату Дженнифер, и почти уверена, что Чат. Подумала, что сказал бы ее отец, если б узнал об этом. А потом стала думать, где может быть Уилл Бошамп.

* * *

Я приехала в Бангкок рано, потому что из-за двенадцатичасовой разницы во времени проснулась на рассвете, водитель отвез меня к железнодорожной станции и пообещал встретить там же в пять часов.

Я люблю Бангкок. Иногда даже себе самой трудно объяснить, почему. Уличное движение ужасающее, воздух тем более, бедность нещадная, проституция навязчивая, отталкивающая. И все-таки когда солнечные лучи касаются золотых шпилей Большого дворца или отражаются от стеклянных мозаик на фасадах храмов, отчего они сверкают, словно усеянные миллионом крохотных разноцветных лампочек, когда вдыхаю даже в городе пьянящий аромат жасмина, улавливаю ритм повседневной жизни на клонгах, этот город вновь пленяет меня. Кажется, я оказалась здесь впервые, и меня ошеломляют зрелища и запахи, дурманит жара, приводит в замешательство экзотика. И вместе с тем представляется, что я прожила здесь всю жизнь, что мое место почему-то здесь. Я постояла несколько секунд, вбирая в себя все это.

Как не раз отмечал Клайв после нашего первого разговора на эту тему, отношение к поискам Уилла у меня было весьма противоречивое. С одной стороны, мне казалось, что найти его будет легко. Нужно только подождать час-другой возле его дома, и он непременно появится. С другой — представлялось, что он где-нибудь на пляже, с выпивкой и зонтиком в одной руке, с лосьоном для загара в другой. Однако оба сценария базировались на одной предпосылке: он не хочет давать ни цента жене и дочери.

«Антикварный магазин Ферфилда» я нашла легко. Он находился в сой, или переулке, отходящем от Силом-роуд, в старом особняке, превращенном в бангкокский вариант торгового центра. Это место некогда было центром города с точки зрения иностранцев, или фарангов, как их здесь называют. Оно находится неподалеку от реки, возле Нью-роуд, теперь называемой по-тайски Чароен Крунг-роуд, улицы, построенной в середине девятнадцатого века, приспособленной для проезда экипажей дипломатов, и многие посольства размещались поблизости. Центром этого района тогда был и, пожалуй, остается по сей день отель «Ориентал», в нем останавливались такие писатели, как Джозеф Конрад, Сомерсет Моэм и Грэм Грин, там любили собираться и общаться эмигранты.

Особняк, в котором некогда вполне могло размещаться посольство или жить сколотивший на востоке состояние авантюрист, теперь представлял собой лабиринт лавочек, большинство которых якобы торговало антиквариатом. Говорю «якобы», потому что в Бангкоке можно найти лучшие на свете изделия, которых среди предлагаемых товаров ужасающее количество. Более того, многие товары из тех, что остаются после изъятия подделок, нелегально вывезены с территории храмов, то есть украдены. Быстрый взгляд вокруг подтвердил мое мнение. Это одна из причин того, что часто в своих поездках в Азию за товаром я миную Таиланд, а когда все-таки приезжаю сюда, то ищу интересные вещи — резные двери, окна, мебель, другие декоративные поделки: компания «Макклинток и Суэйн» предлагает все это как копии тем нашим клиентам, которым нравится их вид, но которые не требуют подлинных антикварных вещей или не могут себе их позволить.

«Антикварный магазин Ферфилда» находился на втором этаже. Во всяком случае, так было написано по-английски и, предположительно, по-тайски. Однако витрина была закрыта коричневой упаковочной бумагой, а дверь заперта на висячий замок. Из прорези почтового ящика торчало несколько рекламных листовок, но в них не было ничего интересного, по крайней мере в тех, какие я могла прочесть. К двери было приклеено уведомление, тоже на двух языках, в котором говорилось, как и в письме адвоката, что на все товары наложен арест домовладельцем — здесь домовладелец был указан, им оказалась фирма «Аюттхая трейдинг энд проперти»; не знаю, почему я удивилась после того, как Дженнифер сказала мне, что семье Чайвонгов принадлежит чуть ли не половина Бангкока — и они будут проданы с молотка на аукционе в «Ривер-сити» в выходные.

Я посмотрела сквозь разрыв в бумаге. В магазине было темно, правда, в окно с противоположной стороны проникал свет, и было видно, что там совершенно пусто.

Я обошла несколько лавок, окружавших магазин Ферфилда. Все продавцы сказали, что давно не видели Уилла. Молодая женщина, видимо, недавно работающая, сказала, что не имеет понятия, о ком речь. В швейной мастерской я продвинулась в своих поисках, правда, очень немного.

— Мистер Уильям, да, — сказала владелица. — Я знаю мистер Уильям. Хотите купить тайский шелк?

— Не уверена, — ответила я, чтобы не заканчивать разговор, пока ничего не узнала.

— Вам очень хорошо этот цвет, — сказала она, снимая с вешалки жакет ярко-синего цвета.

— Цвет красивый, — сказала я. — Теперь о мистере Уильяме. Видели его в последнее время?

— В последнее время не видеть. Думаю, этот цвет будет лучше, — сказала она, показывая горчично-желтый жакет. — Вы очень белая. С юбкой очень хорошо. Тот же цвет или, может, черный шелк. Хорошо для вечеринок.

— Боюсь, он слишком мал, — сказала я. Я возвышалась над этой женщиной, как и над большинством таек. В этой мастерской мне бы ничто не подошло. Но измерительная лента появилась с молниеносной быстротой.

— Вы придти завтра, — сказала женщина. — Я сделать для вас. Очень хороший пригонка.

Из задней части мастерской, словно по волшебству, появилась хорошенькая девушка-подросток и принялась записывать мои размеры, которые диктовала крохотная женщина. К счастью, я не понимала называемых чисел — она говорила по-тайски — и не погрузилась в глубокую депрессию при упоминании размера моей талии.

— Думаю, мы сделать жакет вам немного длиннее, — сказала женщина. — Прикрывать, понимаете, — и похлопала себя по бедрам. — Будет мало-мало дороже.

— Но о мистере Уильяме, — сказала я, твердо решив хоть чего-то от нее добиться. — Когда примерно вы видели его в последний раз?

— Два, может, три месяца, — ответила она. — Какой вам хочется юбка? Я думаю, до колен вам хорошо. Чтобы открывать ноги, да? — Подняла мне штанину, посмотрела на икру. — Нога хороший.

— Вы знаете мистера Наронга? — спросила я, вспомнив имя, которое упомянул мистер КРК, как я стала думать о нем. Девушка-помощница прыснула.

— Конечно, — ответила с улыбкой женщина. — Это мой муж. Он будет шить для вас одежда. Сейчас его нет. Думаю, вам нужно и шелковые брюки. Черные очень хорошо. И блузка под жакет. Может, два блузка. Один желтый, один черный. Думаю, с рукава. Руки, знаете, — сказала она, подняв руку и оттянув мясистую часть выше локтя. — Пожилой женщина нехорошо показывать. Очень универсально для вас.

— Не уверена, что все это мне нужно, — сказала я. — Разве что жакет.

— Тайский шелк лучший в мире, — строго сказала она. — Почему не купить больше? Вы будете самой красивой в своя страна. Встаньте сюда, — указала она на приподнятую платформу. — Я измерить вас для брюки и рассказать о мистер Уильям. Вы всегда носить такой туфли?

Я вздохнула и мысленно в тысячный раз прокляла Клайва с тех пор, как он впервые упомянул об исчезновении Уилла Бошампа.

— Очень печальный человек мистер Уильям, — сказала женщина. — Повернитесь, пожалуйста.

Я повернулась.

— Моя думать, он хочет ехать домой, — сказала она. — Сперва он находить Бангкок очень хороший, но потом, наверно, очень заскучать по свой дом. Почему он не ехать домой, я не знаю.

— А что с его бизнесом? — спросила я, мысленно споря с собой, рассказывать или нет Натали об этом открытии. — С «Антикварным магазином Ферфилда»? Не знаете, почему он закрыт?

— У мистер Уильям очень хороший антиквариат, — сказала женщина. — Не как у многих других, — добавила она, махнув рукой в сторону лавок. — Может, мало кто знать разница между его магазин и другие. Я не знаю. Как-то вечером я видеть, он запирать дверь. Он зашел сюда сказать «до свиданья», как всегда. Больше я не видеть его. Вскоре придти другие. Повернитесь еще, пожалуйста.

— Кто другие? — спросила я.

— Из «Аюттхая трейдинг». Они владеть этот торговый центр. Они задать много вопросов, потом увезти весь красивый антиквариат мистера Уильяма.

— Какие вопросы задавали люди, которых послала «Аюттхая трейдинг»? — спросила я.

— Те же, что вы, — ответила женщина. — Когда видели его? И все такое.

— Через сколько времени после того, как вы видели его в последний раз, они приехали?

— Может, через месяц, может, больше.

— Знаете вы некоего мистера Прасита? — спросила я.

— Мистер Прасит много.

— Помощника управляющего из КРК, — сказала я и почувствовала себя дурой.

— Что такой КРК? — спросила женщина.

— Я думала, вы знаете.

— Нет, — сказала она. Обратилась к помощнице по-тайски, но та покачала головой.

— Моя дочь тоже не знать.

Девушка что-то сказала матери.

— Моя дочь говорить, сюда приходить один молодой человек, спрашивать про мистер Уильям. Он разговаривать с мой муж. Мой муж тоже ничего не знать про мистер Уильям, и молодой человек уйти. Может, он есть мистер Прасит.

— Может быть, — сказала я. — Еще кто-нибудь спрашивал о мистере Уильяме?

— Нет, — ответила она. — Вы хотите блузка, да?

— Пожалуй.

— Я ошибаться. Здесь была женщина, как вы.

— Фаранг? — спросила я.

— Да, — сказала женщина. — Только не такой красивый, как вы. Она не покупать тайский шелк.

— Как она выглядела?

— Фаранг, — повторила женщина.

— Цвет волос? — спросила я. — Такой, как у меня?

— Может быть, — ответила она. — Только больше, — и указала на место чуть пониже моих лопаток.

— Глаза? — спросила я.

— Как ваши, — ответила она. — Фарангский глаза.

Я хотела узнать, какого цвета, но допытываться казалось безнадежным.

— Она была выше меня?

— Да, — ответила женщина. — Думаю, и потоньше. Я не измерять, но я знаю. Двадцать лет в этот бизнес.

— Она назвала вам свое имя?

— Нет. Приходить только один раз. Она делать то же, что вы — пытаться заглянуть в магазин. — Женщина подняла руки, прикрыла с боков глаза и сделала вид, будто куда-то всматривается. — Там нечего видеть.

— Больше никто?

— Нет, — сказала она. — Когда вы завтра приходить на примерку? В этот же время?

— Хорошо, — ответила я. К чему спорить? В мастерскую вошел довольно высокий мужчина в превосходном темном костюме, и все трое оживленно заговорили.

— Мистер Наронг. Мой муж, — представила его женщина. — Он говорить, мистера Уильяма спрашивала еще тайская девушка. Очень красивая. Имя тоже не знает. Теперь, — сказала она, протянув калькулятор и показывая мне сумму. — Очень хороший цена, да?

Взглянув на цифры, я сочла себя несусветной дурой. Однако ткань очень красивая, подумала я, ощупывая ее, цвет такой яркий, чуть грубоватая материя была приятной на ощупь. Я представила себя в таком жакете на очередном вечере открытия ярмарки ассоциации антикваров, хотя до него оставался целый год. Может, привести сюда Дженнифер и заказать ей что-нибудь?

— Хорошо, — сказала женщина, приняв мое колебание за неохоту. — Вам, как другу мистера Уильяма, скидка десять процентов. Половина платить сейчас.

* * *

Выложив около ста пятидесяти долларов и задолжав еще столько же за «универсальный» комплект одежды и очень скудные сведения, я пошла дальше. Очередной моей остановкой был дом Уилла. Найти его оказалось не труднее, чем магазин, и по той же причине. У меня был адрес, взятый из письма адвоката, лежавшего в пакете Натали. Представление о скрывающемся дома Уилле скрашивало мне тридцать с лишним часов пути до Бангкока, я представляла себе дом на берегу клонга, с полами и стенами из тиковых досок, с изящными произведениями искусства — как-никак он был антикваром, специализировался по Азии — и с очень юной и красивой тайкой, своего рода мадам Баттерфляй, угождающей каждому его капризу. Во время полета мне даже представился младенец в колыбельке. И даже травяная хижина на морском берегу, открытая океанским ветрам, а-ля Поль Гоген на Таити. Или нечто подобное.

Однако нет, передо мной оказался шестиэтажный многоквартирный дом из бетонных блоков, я несколько раз взглянула на адрес, дабы убедиться, что не ошиблась. Дом был очень непривлекательным, он твердо стоял на опорах в районе с красивыми храмами, рынками, садами и пусть бедными, но по крайней мере интересными домиками на сваях.

Рядом находился каркас похожего здания. Казалось, строительство прекратилось в один миг, и рабочие ушли, бросив инструменты; возможно, так и произошло несколько лет назад, когда быстрое развитие азиатской экономики внезапно прекратилось. В некоторых местах, в том числе и наверху, торчали прутья арматуры, ни в одном окне не было стекол. Несколько квартир кто-то завесил простынями, видимо, там кто-то самовольно поселился. Зрелище было очень унылым, даже удручающим. Мои рассеявшиеся представления, совершенно неуместные и безосновательные, оказались гораздо романтичнее действительности.

Правда, из здания открывался вид на реку, что было немаловажно. Чао Прая протекает через центр города и представляет собой очаровательный водный путь. На ней ведут торговлю баржи с рисом, ее бороздят длинные лодки, служащие водными такси, и паромные судна, выполняющие роль автобусов, они останавливаются у пристаней через каждые несколько сот метров. С реки видны прекрасные храмы, покрытые золотом и изразцами шпили, тысячи мелких предприятий, и даже едва не падающие в воду крохотные домишки. Здание, в котором проживал Уилл, высилось над кучкой таких домиков, дети играли в воде, пока их матери занимались стряпней или уборкой. Если он жил на обращенной к реке стороне здания, из его окон открывался прекрасный вид.

Я вошла в вестибюль здания, нашла почтовый ящик с фамилией Бошамп и — ура! — номером его квартиры. Очевидно, люди здесь не так помешаны на безопасности, как у нас. Даже парадная дверь была открыта.

Квартира Уилла находилась на верхнем этаже, я поднялась туда на скрипучем лифте, мрачный коридор, очевидно, воплощал собой чье-то представление об американском модерне. Сильно постучала в дверь, но ответа не получила. Какое-то время прислушивалась, но внутри не слышалось никаких шагов.

Поняв из письма от мистера КРК, что рядом с Уиллом живет некая миссис Пранит, я постучалась в двери по обе стороны его квартиры. Безрезультатно. На этаже было тихо, как в склепе. Ни одна дверь не открывалась на мой стук, никто не входил и не выходил. Казалось, там никто не живет.

* * *

Я купила бутылку воды в зеленой лавочке в конце переулка, откуда хорошо было видно это здание, и мне предложили стул в тени снаружи. В это время дня жара, ощутимая, но терпимая, внезапно становится гнетущей. Казалось, что все вокруг, улицы, дома, даже стул, на котором я сидела, вобрали в себя зной ранних часов, а потом начали его излучать. Влажность как будто достигла предела. От жары и смены часовых поясов я, должно быть, задремала, потому что мне привиделся причудливый сон, в котором плакала Натали Бошамп, какой-то мужчина в полосатой куртке спортивного судьи раздражающе свистел в свисток, а Уилл тонул в водах лагуны. Сон, видимо, был к перемене погоды, так как, пока я спала, начался дождь. Проснувшись, я увидела, что владелец лавки таращится на меня, как на сумасшедшую, и просачивающиеся сквозь тент капли начали падать мне на голову.

На улице лило, как из ведра, и по канавам неслись потоки.

Взяв себя в руки, я услышала несколько отрывистых свистков, и к пристани примерно в ста метрах подошел паром. Это объясняло спортивного судью. Паромный кондуктор, если должность называется так, подавал сигналы прибытия и отхода. На берег вышла вереница людей и со всех ног помчалась под дождем, кое-кто забежал в здание, за которым я собиралась наблюдать. Однако никто из них ничуть не походил на Уилла.

Исходя из того, что, пока я спала, причалили и отошли, судя по сновидению, самое меньшее два парома, казалось, я совершенно не в том состоянии, чтобы вести наблюдение, и поскольку узнала пока только то, что об Уилле наводил справки еще какой-то фаранг, я решила, что мне нужна помощь официальных лиц. И отправилась по Вайрлис-роуд в американское посольство.

* * *

Разумеется, я могу понять, почему каждого, приходящего в посольство, тщательно досматривают перед тем, как впустить, но поскольку со мной обошлись, как с террористкой, а потом заставили ждать полтора часа, я была в дурном настроении, когда меня в конце концов проводили в маленький кабинет.

— Меня зовут Дэвид Фергюсон, — сказал, вставая, чтобы пожать мне руку, мужчина. Привлекательный, очень рослый, худощавый, с проседью в темных волосах. — Чем могу быть полезен?

— Я разыскиваю американского гражданина, который некоторое время жил в Бангкоке, но месяца три назад исчез.

— Имя? — спросил Фергюсон.

— Уильям Бошамп, — ответила я.

— Уилл Бошамп, антиквар?

— Да, — сказала я. — Вы его знаете?

— Знаю, — ответил он. — Хороший парень. Понятия не имел, что он исчез. Заявление было подано?

— Его жена обратилась в американское консульство в Торонто. Ей сказали, что заявление переправят в Бангкок.

— Через минуту вернусь, — сказал Фергюсон, встал со стула и пошел по коридору.

Прошло гораздо больше минуты, но он вернулся с каким-то документом в руке.

— Нашел в груде бумаг. В конце концов мы добрались бы до него. Дело в том, что сенаторы и конгрессмены просят нас сперва просматривать досье их избирателей. Хорошо, введите меня в курс дела.

Я изложила ему то немногое, что знала.

— Четвертого июля Уильям был еще здесь, — сказал он. — Я видел его на вечеринке, которую он устроил по случаю праздника. Кажется, познакомился с ним в прошлом году на вечеринке в его квартире по случаю этой даты. Многие из нас, американцев, Четвертого июля закатывают празднества. И еще в День благодарения. Много выпивки и ностальгии, иногда даже фейерверк. Разумеется, здесь устраивается праздник, но люди целый день ездят с места на место.

— Я приезжала к нему на квартиру.

— Замечательная, правда? — сказал Фергюсон.

— Вы находите?

— Да, — ответил он. — Снаружи ничего особенного, но внутри — ради такой я бы пошел на убийство.

— Я видела только дверь. И коридор.

— Жаль, — сказал Фергюсон. — Прекрасный вид на реку, и там были поистине чудесные вещи. Я начал всерьез подумывать о том, чтобы подыскать себе приличное жилище. Когда я впервые увидел его квартиру, меня охватила зависть. Я работаю здесь уже два года и все еще живу в холостяцкой квартирке, при виде ее можно подумать, что все еще учусь в колледже. Маленькая электрическая плита, кровать с хлопчатобумажным индийским покрывалом, на стенах ничего, кроме афиши «Роллинг Стоунз». Представляете? А Уилл оборудовал себе роскошное гнездо. У него маленький балкон, откуда открывается прекрасный вид, места на нем мало, потому что там стоят два громадных горшка с этими цветами, как там они называются… которые девушки привязывают на запястья к школьным танцам — светло-лиловые…

— Орхидеи? — спросила я.

— Вот-вот. Орхидеи. Но какой вид! И какая мебель! Он хорошо усвоил тайский стиль. Каждая вещь казалась мне сокровищем. В антиквариате я совершенно не разбираюсь, но у него была каменная голова Будды, которая выглядела подлинной. Картины в рамах на сюжеты джатаки, вы, наверно, знаете, что это рассказы о Будде в прежних жизнях. Стены были покрыты картинами и резными украшениями. Однако квартира была мужской. Мебель прочная, не те хрупкие вещи, которые зачастую кажутся ценными, пока не захочешь сесть на них. Отличный обеденный стол, украшенный резным нефритом, и множество стульев. Уилл не желал есть, стоя за кухонным столом. Единственное, что не понравилось мне, — это висевшая в спальне картина. На ней была изображена красивая женщина, но, знаете, глаза ее как будто бы следили за тобой, куда бы ты ни пошел. Кому захочется, чтобы кто-то, пусть даже портрет, наблюдал за всем, что ты делаешь в своей спальне? Всему же остальному я позавидовал и почти сразу же решил найти себе приличное жилье. Даже маленький столик был замечательным — со стеклянной столешницей и ящиком внизу, куда можно класть вещи и видеть их сквозь стекло, думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Там было несколько аккуратно разложенных терракотовых амулетов, все разные.

— Похожих на этот? — спросила я, достала из сумочки амулет, который дала мне Натали, и протянула ему.

— Точь-в-точь, — ответил Фергюсон, внимательно на него глядя. — Откуда он у вас?

Я рассказала.

— Странно, — сказал он.

Не согласиться я не могла.

— Его жена сообщила об этом здешней полиции?

— Нет, — ответила я. — Наверно, думала, что сообщите вы. Я не имею в виду вас лично…

— А я и не принял ваших слов на собственный счет. Как я сказал, в конце концов мы бы это сделали.

— Была у него любовница?

— Не знаю, — ответил Фергюсон. — Мы не были особенно близки. Несколько раз выпивали вместе в добавление к празднествам по случаю Четвертого июля. Но о личных делах не говорили. Однако что касается девушек, многие мужчины, приезжающие в Таиланд… как бы выразиться?

— Берут девушку на выходные? — сказала я.

— Я предпочел бы «пускаются во все тяжкие», — сказал он. — Но что тут говорить, для одиноких мужчин Таиланд — отличное место.

— Только он не был одиноким.

— О, — произнес Фергюсон. — Понятно. Я одинок. Развелся. А вы?

— Нет, не одинока, и не забывайте этого только потому, что я в Таиланде, — сказала я довольно строго. И сама поразилась своему тону сельской учительницы. Возможно, Клайв был прав. Я становлюсь выжившей из ума старухой.

— Ла-а-адно, — протянул он. — Поехали.

— Куда?

— Обратно на квартиру к Уиллу, — ответил Фергюсон. — Видите ли, когда привлекают наше внимание, мы начинаем работать. У вас взятая напрокат машина?

— Шутите? Водить машину в таком движении?

Он засмеялся.

— Готовы на риск поехать со мной?

— Пожалуй, — ответила я.

* * *

— Ну, вот и приехали, — сказал Фергюсон примерно час спустя. — Можете ослабить мертвую хватку за подлокотники. Мы могли бы добраться втрое быстрее, сев на паром, но мне нравится доказывать, что могу водить машину по Бангкоку.

— Вы смелый и, может быть, безрассудный человек, — сказала я.

Едва выйдя из машины с кондиционером, я начала задыхаться от жары, темные очки сразу же запотели. Фергюсон повторил мой громкий стук в дверь, потом сказал: «Подождите здесь» и спустился по лестнице. Через несколько секунд вернулся с человеком, которого представил мне как мистера Пуна, управляющего домом.

— Мистер Пун сказал мне, даже несколько раз, что не может впустить нас в квартиру. Однако небольшое денежное вознаграждение переубедило его.

Я оглядела домоуправа.

— Все в порядке, — продолжал Фергюсон. — Он не говорит по-английски. Я убедил его открыть дверь и позволить нам посмотреть из коридора.

Мистер Пун оказался из тех людей, которым даже самое пустяковое дело кажется трудным. Он повозился с ключами, решил, что взял не те, ушел довольно надолго и по возвращении снова стал возиться, пробуя то один ключ, то другой.

— Начинаю чувствовать себя как Хауард Картер, ждущий, когда рабочие проложат путь к гробнице Тутанхамона, — прошептала я. — Прошу прощенья. Сравнение неудачное.

Фергюсон засмеялся.

— Давайте не спешить с выводами, — сказал он. — Ну, вот.

Пун наконец повернул ключ, и дверь распахнулась.

Я удивилась тому, как тихо было в квартире. Снаружи доносился шум уличного движения, речных судов, грохот большого города. Внутри было душно и мрачно, как в летнем домике, где никто не появлялся всю зиму.

— Иду внутрь, — сказала я.

— Я следом, — сказал Фергюсон, когда Пун начал протестовать. — Потребую дипломатической неприкосновенности для нас обоих.

Квартира, как и говорил Фергюсон, была красивой. Орхидеи на балконе определенно знали лучшие дни, но вид из окон — замечательный, мебель и произведения искусства тоже. Тиковый обеденный стол был именно таким, как Фергюсон описал его, а картины на сюжеты джатаки оказались восхитительными.

— Вам не кажется, что тут недостает нескольких амулетов? — спросила я, указывая на коллекцию под стеклянной крышкой столика. — Есть пустые пространства. Коллекция не выглядит симметричной.

— Пожалуй, вы правы, — сказал он. — Я точно не помню.

— Может быть, нет тех, которые Уилл отослал Натали?

— Не исключено.

— Теперь в кухню, — сказала я.

Расположенная рядом со столовой кухня выглядела безупречно: ни на столе, ни на полу не валялось ни крошки. Я открыла несколько шкафчиков. Ничего необычного. Фергюсон заглянул в маленькую буфетную и пожал плечами. Мы оба посмотрели на холодильник.

— Это женское дело, — сказал Фергюсон, указав на него.

Я осторожно открыла дверцу. Издала «б-р-р-р», когда моих ноздрей достиг запах испорченных продуктов.

— Зеленая слизь и прокисшее молоко, — сказала я, захлопывая холодильник.

— Сюда, — сказал Фергюсон, указывая в короткий коридор. Мистер Пун следовал за нами, что-то бормоча. В конце коридора была ванная, безупречно чистая, полотенца были сложены и аккуратно повешены, в аптечке лежали совершенно обычные медикаменты.

— Это спальня, — сказал Фергюсон, указывая на закрытую дверь.

— Ваша очередь, — сказала я.

— Благодарю, — ответил он. Взялся за дверную ручку и на секунду замер. Потом, состроив мне шутливо-испуганную гримасу, открыл дверь и заглянул внутрь.

— Кажется, все в порядке.

Кровать была аккуратно застелена. Я открыла несколько ящиков комода. Уилл Бошамп оказался педантичным. Носки и белье были разделены по цвету и тщательно сложены. Не в полном порядке оказался только чулан: дверь осталась распахнутой. Однако обувь внутри была расставлена словно по линейке, несколько костюмов, отглаженные рубашки и джинсы висели на вешалках в ряд.

— Гм-м-м, — промычал Фергюсон.

— Что? — спросила я.

— Его определенно здесь нет.

— Да.

— Нет и портрета, — добавил Фергюсон. — С глазами, которые постоянно следили за тобой. На стене остался след от него. Итак, исчезли несколько амулетов и портрет. Все остальное в том же виде, как мне помнится. Как по-вашему, что это значит?

— Не знаю. Я считала, что он скрывается от Натали и ее адвокатов. Если это так, вопрос, очевидно, в том, забрал бы он все свои вещи или хотя бы убрал все из холодильника перед отъездом?

— Может, ему было не по карману платить за эту квартиру, и он скрылся от домовладельца, — подумал вслух Фергюсон. Сказал что-то мистеру Пуну, тот ответил.

— Я ошибся. За квартиру заплачено до конца года, и Пун не представляет, куда мог деться Бошамп, — сказал Фергюсон. — Ну что ж, пожалуй, можно уходить. Боюсь, мы больше здесь ничего не узнаем. Я высажу вас на железнодорожной станции.

И тут я сделала одно из тех машинальных движений, наподобие выключения света при выходе из комнаты или поворота дверной ручки, дабы убедиться, что дверь заперта. Машинально закрыла дверь чулана.

За дверью стену испещряли засохшие красновато-коричневые капли. Мы оба молча глядели на них несколько секунд.

— Возможно, это томатный соус или красная паста керри, — наконец сказала я.

— В спальне? — возразил Фергюсон. — Я думаю, нужно звонить в полицию, а вы?

 

Глава третья

Начать следует с объяснения, каким образом я, сын незначительного придворного служащего, стал играть роль в политических делах королевского двора Аюттхаи. Дело в том, что моя матушка была назначена кормилицей принца Йот Фа, сына короля Чайрачи от наложницы, госпожи Си Судачан. Эта госпожа, у которой не было ни капельки материнской любви, как показывают дальнейшие события, не хотела кормить своего ребенка.

Эта роль досталась моей матушке, которая лишилась дочери, моей единственной сестры, прожившей три дня, и поэтому стала превосходной кандидатурой на эту должность. Матушка расточала любовь к умершей дочери на маленького принца.

Мне тогда было шесть лет, и я помню мучительную ревность к ребенку, в котором видел соперника в любви моей матушки. Однако со временем я полюбил Йот Фа как младшего братишку. Он был унылым ребенком, что беспокоило короля, и все были довольны, что я взял мальчика под свое покровительство. Для меня это означало право находиться во внутреннем дворце, самую лучшую еду и одежду, образование значительно выше того, что полагалось мне по общественному положению. Я начал важничать, как принц, воображать, что меня случайно подменили при рождении. Матушка журила меня за это, но радовалась тому, что мы с принцем так близки, что я в отличие от остальных мог рассмешить Йот Фа.

Через шесть лет у короля и госпожи Си Судачан родился еще один сын, принц Си Син, но, думаю, принцы никогда не были так близки, как мы с Йот Фа, и, разумеется, моя привязанность к нему не распространялась на его младшего брата, хотя моя матушка явно обожала обоих принцев. Я находил Си Сина — не знаю, как выразиться — возможно, не заслуживающим доверия или даже хитрым, когда он подрос, хотя не уверен, что следует приписывать ребенку такую черту. Возможно, то было грубоватое высокомерие, с которым старшие дети относятся к тем, кто намного младше их, но я чувствовал, что Си Син пошел в мать в отличие от Йот Фа который гораздо больше походил на своего отца, короля.

Став старше, я начал восхищаться королем Чайрачей, если не слишком бесцеремонно для человека вроде меня говорить так о божестве. Я хорошо знал, как и все во дворце, что он завладел троном, предав смерти своего племянника, юного короля Ратсаду. Несмотря на это, я находил его мудрым и справедливым правителем, усердным в стараниях улучшить наши возможности мореплавания и нашу армию, расширив речной канал и пригласив португальцев, чтобы они обучили нас владению огнестрельным оружием. Кроме того, он был верующим, вскоре после того, как стал королем, построил монастырь Чи Чианг Сай, поместил туда изваяние Будды и священную реликвию. Однако впоследствии я часто задумывался, не ужасный ли поступок, приведший его к трону, лежит в основе тех трудностей, которые преследовали его правление, словно духи, разгневанные его деянием, мстили ему. Разумеется, было много зловещих предзнаменований, указывающих, что в государстве не все ладно. Но, возможно, мне это кажется.

Описывать госпожу Си Судачан мне трудно, отчасти из-за того, что случилось впоследствии, но, если быть честным, из-за чар, которые она оказывала на меня. Разумеется, я ее боялся. Она была не из тех женщин, к которым можно относиться легко, зачастую холодной, неприветливой, всегда скорой на гнев, еще более скорой на месть за любую обиду, умышленную или нет. Кроме того, она была — не знаю — соблазнительной? Конечно же я был слишком мал, чтобы оценить сексуальную сторону ее очарования, но что-то чувствовал. Как ни боялся Си Судачан, я ловил себя на том, что хочу находиться поблизости к ней, делать что-то, все, что угодно, дабы она благосклонно взглянула на меня, улыбнулась на свой особый манер, чтобы в ее глазах появился проблеск интереса или даже приятного удивления.

Думаю, мы с ней были в определенном смысле одного поля ягодами, простолюдинами, оказавшимися во внутреннем дворце, которых едва терпели королевы и консорты, королевской в отличие от нас крови.

В тот вечер за ужином Дженнифер прямо-таки блистала красотой. В ярко-голубом платье, с начесом белокурых волос, она — не знаю, как сказать: может, светилась? — и привлекала к себе восхищенные взгляды. Я испытывала за нее какую-то необъяснимую гордость. Как-никак, она была не моей дочерью, а моего мужа. Участия в ее воспитании я не принимала. Видя ее, держащуюся уверенно, я желала, чтобы у нее все было хорошо.

Дженнифер весь день ходила по магазинам с Кхун Вонгвипой и появилась в моей комнате за несколько минут до того, как нам требовалось подниматься наверх, чтобы я помогла ей с прической.

— Хорошо выгляжу? — спросила она.

— Нет, — сказала я. — Ты выглядишь великолепно. Я заказала сегодня костюм горчичного цвета. Хотела бы я появиться в нем этим вечером.

— Они сочтут, что я хорошо выгляжу? — спросила Дженнифер с легким нажимом на слово «они».

— Если нет, — ответила я, — то нам придется смириться с мыслью, что в семье твоего друга не очень ладно.

Дженнифер хихикнула.

— Слегка потрясающе, правда? Золото и все такое прочее. Взгляни на них, — сказала она, наклонясь ко мне и указав на маленькие, но не миниатюрные золотые сережки с крохотными сапфирами. — Подарок матери Чата. Именно подарок, — повторила она.

— Красивые, — сказала я. — Только ты не должна принимать их, если тебе неловко.

— Поначалу я не представляла, как отказаться, а теперь не представляю, как их вернуть, — сказала Дженнифер. — Чат обидится. Его мать обидится. Она слегка пугает меня, сама не знаю, почему.

— Не могу дождаться встречи с ней, — сказала я.

Дженнифер улыбнулась.

— Я очень рада, что ты здесь. Не знаю, что бы делала без тебя. Наверно, пропала бы, оказавшись в этой семье со всем ее богатством.

— Не пропала бы, — ответила я, неуверенно себя чувствуя в возникшей между нами интимности. — Ты хорошо ориентируешься в жизни, хорошо знаешь, что в ней важно. Отец превосходно тебя воспитал. У нас с ним бывает много всяких разногласий, но в том, что касается тебя, их нет. Жаль, он не видит, как ты красиво выглядишь.

— Ты познакомишься и с остальными членами семьи, — сказала Дженнифер. — С Дуситом, это брат Чата, и с его отцом, Кхун Таксином. Надеюсь, он здесь. Последние два дня он находился в Чианг Мае по делам и должен вернуться.

— С нетерпением жду встречи со всеми ними.

— Знаешь, что мне больше всего нравится в Чате? — спросила она. — Его вера, что один решительный человек способен на многое. Он думает, что может изменить положение вещей в Таиланде к лучшему, что-то поделать с бедностью и тому подобными вещами. Он совершенно не похож на остальных членов семьи.

— Замечательно, — сказала я. — Все остальное не имеет значения.

— Думаю, имеет еще кое-что. Чат, кроме того, и умен, ты не находишь?

— Очень умен, — сказала я. — Кажется, прошлой ночью я слышала, как мистер Умник крался по коридору к твоей комнате.

Дженнифер покраснела.

— Папа будет недоволен, да? Не мог же он думать, что мы вместе путешествовали три месяца без… сама понимаешь.

— Возможно, и мог. Поговорю с ним.

Меня тянуло сказать, что при нынешних отношениях ее отца со мной он вряд ли будет рассудителен, но это казалось неподобающим, предательским по отношению к нему и, пожалуй, нарушающим верный тон в нашем разговоре.

— Пора идти. Посмотрим, скольких из них сможем устрашить вдвоем.

— Я очень рада, что ты здесь, — повторила Дженнифер с глубоким вздохом. — Пошли.

* * *

Мало сказать, что семья Чайвонгов была богата. Они жили высоко над заботами повседневной жизни, бедностью, болезнями, безнадежностью многих таиландских ситуаций, парили в спряденном из золотых нитей коконе. Они обитали на десятом этаже, откуда внизу виднелись огни барж на реке Чао Прая, а вдали — подсвечиваемый в темноте чеди, или шпиль.

Когда мы вышли из лифта на десятом этаже, нас встретила Кхун Вонгвипа.

— Вы очень желанная гостья в нашем доме, — сказала она, пожимая мне руку на западный манер. — Надеюсь, нашли свою комнату удобной.

— Комната просто чудесная, — ответила я. — Спасибо.

— Правда, Дженнифер прекрасно выглядит? — сказала она, и Джен застенчиво улыбнулась. Казалось, она собирается сделать книксен, но, к счастью, не сделала. Я сразу же поняла, почему Дженнифер так чувствует себя в присутствии матери Чата. Прежде всего, Кхун Вонгвипа выглядела слишком уж безупречно. Ее превосходно уложенные темные волосы доходили до уровня подбородка, кожа была поразительно гладкой, и для сорокапятилетней женщины, матери троих детей, она была в замечательной форме, стройной, почти миниатюрной. Единственным ее недостатком можно назвать лишь почти полную невыразительность лица, чем, возможно, и объяснялось отсутствие морщин. Она, разумеется, улыбалась, но в глазах улыбки не замечалось. Одета она была в броское шелковое зеленое с золотом платье — современный вариант традиционного пасин с длинной, узкой юбкой, с глубоким вырезом — и в короткий жакет.

— Прошу вас, — сказала она, жестом приглашая следовать за собой.

— До чего же прекрасный у вас дом, — воскликнула я, когда Кхун Вонгвипа привела нас в столовую. Украшая эту громадную комнату, легко было хватить лишку, но убранство отличалось безупречным вкусом. К тому же мне нравится смешение эпох и стилей. Многие мои покупатели хотят обставить свои дома в строго определенном стиле: викторианском, тосканском, провансальском, георгианском и так далее. Я, разумеется, охотно удовлетворяю их запросы. Но для себя, возможно, потому, что много путешествовала и люблю разные вещи, предпочитаю несколько эклектичное смешение предметов.

Столовая представляла собой мечту антиквара. Почти повсюду, куда ни брось взгляд, находилась бесценная утварь: резьба по камню, резьба по дереву в кхмерском стиле, старинные ткани и серебро. Золота с чернью я там увидела больше, чем в своей спальне; половина мебели инкрустирована перламутром; еще там были изящные коромандельские ширмы; китайская бронза эпохи династии Шан-Инь и артефакты из Индии, Камбоджи и Лаоса. Как ни странно, многие предметы мебели были европейскими по стилю, но обитыми шелком. Было несколько кресел с подлокотниками с красивой нежно-зеленой обивкой, несколько кресел времен королевы Анны и в углу стоял самый западный из музыкальных инструментов рояль.

Хотя по большей части предметы искусства были азиатскими, над лакированным сундуком висели два написанных маслом портрета предков, какие ожидаешь увидеть в обшитом дубовыми панелями зале какого-нибудь баронского поместья.

— Благодарю вас, — сказала Вонгвипа. — Мне лестно слышать, что знаток антиквариата и старины так высоко отзывается о нашем доме.

— Моя жена сама занималась оформлением, — сказал подошедший поздороваться с нами мужчина. — Благодаря ее эстетическому вкусу интерьер выглядит именно так. Меня зовут Таксин, — представился он, — и я очень рад познакомиться с мачехой мисс Дженнифер.

Опять это ненавистное слово, которым Клайв язвил меня. Я ей не мать, не мачеха, я жена ее отца, вот и все.

Кхун Таксин оказался не так стар, как говорила Дженнифер, но ему было, на мой взгляд, не меньше семидесяти пяти. Его явно высокое положение в этой комнате говорило о том, что мне следует сделать вей, но я всегда отнюдь не уверена, что это уместно. Иностранцы зачастую допускают здесь промах. Нужно сложить ладони и поднести пальцы к подбородку, но существует масса условностей, связанных с тем, кому делать вей и когда. Я обычно стою, недоумевая, что делать с руками. Однако моя неловкость быстро прошла, потому что Таксин пожал мне руку, а потом жестом велел официанту принести мне бокал вина.

— Это Прапапан, — сказал он, когда мимо пробежала девочка пяти-шести лет. — Мы называем ее Оун. В переводе на английский Толстушка. Дело в том, что она родилась очень худенькой, и мы тревожились за нее. Толстушкой прозвали для того, чтобы она росла большой и сильной. Как видите, — заметил он, когда девочка сунула в рот горсть арахиса, — мы преуспели. Хватит уже, Оун, — снисходительно обратился он к ней. И сказал мне: — Я считаю счастьем иметь в своем возрасте маленькую дочку.

Чат был в темном костюме и белой рубашке с галстуком. Едва он бросил взгляд на Дженнифер, на лице его появилось выражение томящегося от любви юнца. Вместо того чтобы встать рядом с ней, он стоял там, откуда мог только смотреть на нее. Это было очень учтиво. Увидев, что я наблюдаю за ним, он покраснел.

— Это наш сын Дусит, — сказала Кхун Вонгвипа, представляя молодого человека лет семнадцати-восемнадцати. Дусит был необщительным, чуть ли не угрюмым, но, поймав взгляд отца, сказал несколько вежливых слов приветствия, а потом продолжил играть на компьютере.

Ютай, секретарь семьи, подошел, поздоровался и спросил, как я провела день, потом меня представили еще одной паре, Сомпому, его жене Ванни, довольно крупной женщине в шелковом сари, и их дочери Ну. Девушку по имени Бусакорн представили как друга семьи. Надо сказать, она была довольно невзрачной, однако очень хорошо выглядела в красно-золотистом пасин, очень похожем на одеяние Вонгвипы. Ее сопровождал отец, Кхун Вичай, довольно красивый человек, насколько я поняла, деловой партнер Таксина. К моему громадному облегчению, по-английски говорили все, даже маленькая Толстушка.

* * *

Стол был накрыт на двенадцать персон, но за ним легко могло поместиться еще столько же. Этот невысокий стол в азиатском стиле и с искусно скрытым понижением позволял сидеть за ним на западный манер, и я, женщина среднего возраста, была очень этим довольна. Мы сидели на подушках из золотистого шелка с мон кванг, или подушками пирамидальной формы из той же ткани, которые служили подлокотниками и спинками. По краям стола тянулась красно-золотистая антикварная шелковая дорожка, устланная листьями банановой пальмы, на каждом листе был цветок красного лотоса, основания их покрывали орхидеи и гардении. Побеги жасмина были сплетены в цепочки, служившие кольцами для салфеток. На каждом месте были приборы, бронзовые, а не серебряные, хрустальные бокалы с золотым ободком и красивые фарфоровые тарелки красного, зеленого и золотистого цвета. Края их были украшены стилизованным цветком лотоса, очень живописным, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не перевернуть одну из них и прочесть название фирмы-изготовителя в надежде приобрести партию для своего магазина.

— Вижу, вы любуетесь фарфором, — сказал сидевший слева от меня Ютай. — Эту форму создала сама Кхун Вонгвипа. Фасон называется «чайвонг», предназначен только для семьи.

Значит, для магазина их не приобретешь, но я надеялась, что мы с Кхун Вонгвипой сможем заключить сделку, раз она способна создавать такие вещи.

— И она сама сегодня убрала стол цветами.

— Очевидно, Кхун Вонгвипа необычайно талантлива, — сказала я.

Я остро завидовала всему: ее несомненным талантам, ее дому, антиквариату, жизни в богатстве, хотя отнюдь не в праздности. И, очарованная всем, что видела, лишь через минуту-другую заметила, что Кхун Вонгвипа и Бусакорн рассадили всех определенным образом. Я всецело за то, чтобы каждый сидел на своем месте, но тут, я не сомневалась, они умышленно хватили через край, и это вызывало смутное беспокойство. Бусакорн сидела на почетном месте по правую руку от Кхун Таксина, рядом с Чатом, а Дженнифер — на противоположном конце стола от своего поклонника, между Сомпомом и Ванни. Вичай, отец Бусакорн, занимал другое почетное место по правую руку от Вонгвипы. Дженнифер как будто избавилась от своего прежнего страха и оживленно разговаривала с Сомпомом. Я сидела по левую руку от Таксина, Бусакорн редко обращалась ко мне. Казалось, она вообще почти не разговаривала. Слева от меня сидел Ютай.

— Давно вы работаете секретарем? — спросила я его, делая первый шаг в разговорной игре, который мог показаться ничего не значащим.

— Восемь лет, — ответил Ютай. — Поначалу я был делопроизводителем в «Аюттхая трейдинг», но Кхун Вонгвипа, можно сказать, открыла меня и предоставила место заведующего канцелярией, а потом своего секретаря. Кхун Вонгвипа очень добра и великодушна, как и остальные, со мной обращаются почти как с членом семьи.

— Полагаю, имя Уильям Бошамп ничего вам не говорит, — сказала я.

После заметной паузы он ответил:

— Как будто нет. А должно бы?

— Думаю, вряд ли. Просто этот человек арендовал торговую площадь у «Аюттхая трейдинг», но когда я пришла в его магазин, он был закрыт. Бошамп мой коллега, антиквар из Торонто, и я, поскольку нахожусь здесь, хотела повидаться с ним. Подумала, может, вы случайно знаете, куда он переехал.

— Кажется, мне это имя незнакомо. У «Аюттхая трейдинг» много недвижимости. Но, пожалуй, завтра я смогу заглянуть в файл, посмотрю, что удастся найти. Я не припоминаю этого имени.

— Кого вы ищете? — спросил Кхун Таксин, сидевший во главе стола справа от меня. Видимо, он плоховато слышал, потому что приставил ладонь к уху.

— Уильяма Бошампа, — ответила я поэтому довольно громко. Все головы повернулись в мою сторону. Я не была уверена, но, казалось, это имя вызвало общий интерес.

— Да-да, — произнес Кхун Таксин. — Мы знаем мистера Уильяма. Он был у нас в доме. Ты помнишь его, Ютай.

— Это было давно, — сказала Кхун Вонгвипа, сидевшая на противоположном конце стола, прежде чем Ютай смог бы ответить.

— Пожалуй, — сказал Кхун Таксин. — Но он был здесь. Приятный человек. Не помню, что его привело сюда. А ты? — спросил он, взглянув на жену.

— Кажется, интересовался нашими антикварными вещами, — ответила она.

— Совершенно верно, — сказал Кхун Таксин. — Он антиквар, так ведь?

— Как будто бы, — ответил Кхун Вонгвипа. — А теперь я выражаю надежду, что еда всем понравится.

— Надеюсь, вам нравится тайская кухня, — сказал Таксин.

Я была горько разочарована тем, что разговор принял иное направление, но приходилось быть учтивой. Тайская кухня в самом деле мне нравится, и еда была верхом кулинарного искусства.

— В этой части Таиланда у нас два вида кулинарии, — начал Ютай, очевидно, взявший на себя обязанность просвещать меня во всех особенностях здешней жизни. — Один, пожалуй, можно назвать повседневным. Другой вид мы называем дворцовой кулинарией, думаю, ее лучше назвать королевской. Она гораздо более замысловатая и некогда использовалась только при королевском дворе. Теперь мы пользуемся ею в особых случаях. Сегодня вечером Кхун Вонгвипа решила приготовить королевскую еду в вашу честь.

Откуда-то таинственным образом следовали блюдо за блюдом. Суп, цыпленок с кокосовым орехом, нежно пахнувший мелиссой. Пряный салат из зеленой папайи, поистине замысловатое блюдо, именуемое ми гроп, очень тонкая, хрустящая рисовая лапша с креветками, замечательные фаршированные свининой маленькие оладьи кай ят сай, жаренная целиком рыба, сдобренная мелиссой и базиликом, несколько соусов карри, всевозможные овощи, горы исходящего паром ароматного риса и многое другое. Каждая тарелка была украшена красиво нарезанными фруктами и овощами. Я подумала, не сама ли Вонгвипа нарезала дыни в виде роз, и не покажет ли мне, как это делается. Это, разумеется, добавило бы привлекательности тем блюдам, которые я подаю дома.

— Дженнифер сказала, что вы провели последние несколько дней в Чианг Мае, — обратилась я к Кхун Таксину в попытке завязать легкую светскую беседу. — Я слышала, это весьма интересный город с богатой историей.

— Да, но когда находишься там по делам, то не любуешься окружением, — ответил он. — Даже в моем возрасте приходится заниматься деловыми проблемами, так сказать, гасить пожары. К сожалению, в последнее время у нас в Чиангмае было несколько пожаров. Проблема с поставщиком. Кхун Вичай помогал мне решать эту проблему. Однако я заметил ваш взгляд на остов храма Чай Ваттханарам, — сказал он, меняя тему разговора и указывая в окно. — Замечательно выглядит на фоне ночного неба, правда?

— Это он самый? Я не была уверена.

— Теперь он часть всемирного наследия, — заговорил Таксин. — Однако некогда Аюттхая была столицей могущественного королевства, в которое входили почти весь нынешний Таиланд и часть Камбоджи. Она была основана в тринадцатом веке и являлась средоточием власти до тысяча семьсот шестьдесят седьмого года, пока бирманцы, одержав победу над нами, не уничтожили ее, не сожгли дотла. Мы до сих пор не простили им этого. Ваша страна образовалась недавно, и вам, должно быть, удивительно, что мы питаем недобрые чувства в течение столетий. Думаю, мы, тайцы, считаем то время, когда Аюттхая был столицей, золотым веком. Вы должны увидеть это место. Оно в развалинах, но, по-моему, все еще веет духом тех времен. Можно ощутить то могущество, которым она некогда обладала.

— По-моему, — заговорил Чат, прекратив разговор с Бусакорн, — мы упускаем из виду, что это было время почти беспрерывных войн, ужасных болезней, рабства, деспотичных правителей, которые мнили себя богами, помыкали простым народом, не говоря уж о том, что в этом золотом веке, как ты его называешь, положение женщин, особенно в период существования Сукотаи, было до того приниженным, что их едва признавали людьми.

— Прошу вас, — сказала Вонгвипа, — не надо политики за ужином.

— Мой сын — идеалист, — сказал Таксин. — Притом очень серьезный. Иногда я беспокоюсь, что он будет очень страдать от разочарований, которые сулит ему жизнь.

— Чат совершенно прав, — вмешался Сомпом. — Во многих отношениях то время было не самым лучшим. Однако при всем при том следует не забывать, что для искусств это был золотой век. Музыка, танцы, изобразительные искусства процветали при поддержке королевского двора. В то время было построено несколько самых прекрасных в мире храмов и дворцов.

— Моя команда выиграла матч в крикет, — объявил Дусит.

— Дусит — превосходный спортсмен, — сказала Вонгвипа, снисходительно улыбаясь младшему сыну. Толстушка начала бросать в брата комочки липкого риса.

— Другой мой сын-идеалист, — сказал Таксин.

— Дусит? — спросила я. Молодой человек отнюдь не производил на меня впечатления идеалиста. «Баловень» — тут же пришло на ум.

— Сомпом, — ответил Таксин. — Мой старший. Он профессор в университете имени Чулалонгкорна. Я хотел, чтобы он взял на себя руководство бизнесом, но он предпочел науку и искусство. Сомпом знаток танца кхон, который, очевидно, возник при королевском дворе Аюттхаи, однако после того как бирманцы сожгли город, был забыт. Национальный театр устраивает представления кхон время от времени. Следует посмотреть, если вам представится такая возможность. В нем, правда, не все можно понять, но все равно интересно.

Я взглянула на Сомпома, виски которого были тронуты сединой, и на его дочь Ну, примерно тридцати пяти лет.

— Стало быть, Вонгвипа… — начала было я, но умолкла. Не следует задавать слишком много личных вопросов в чужой стране.

— Моя первая жена умерла много лет назад, — ответил Таксин на мой невысказанный вопрос. — Я счастлив, что у меня есть вторая семья. Познакомился с Вонгвипой я вскоре после того, как потерял первую жену.

— Кхун Вонгвипа работала в конторе «Аюттхая трейдинг», — сказала Ванни, жена Сомпома. — Кажется, упаковывала коробки. Там мой свекор с ней и встретился.

Я услышала резкий вдох сидевшего рядом Ютая, увидела, как по лицу Вонгвипы промелькнуло легкое выражение недовольства. Мне показалось, что на лице Кхун Вичая появилась едва заметная улыбка, но поклясться в этом не могла бы, а когда снова взглянула на него секунду спустя, улыбка исчезла.

Но Таксин, казалось, пропустил это замечание мимо ушей.

— Чай и кофе будем пить в гостиной, — сказала Вонгвипа. Тон ее был слегка раздраженным. Мы все поднялись.

— Я знаю мистера Уильяма, — очень тихо сказала Ну, когда подали напитки. — Понятия не имею, куда он исчез, но буду рада поговорить с вами о нем.

Казалось, она хотела дать мне свою визитную карточку, но передумала. Я подняла взгляд и увидела, что к нам подходит Кхун Вонгвипа.

— Я предлагала миссис Ларе показать ей развалины Ауюттхаи, — сказала Ну, быстро поднялась и села рядом с матерью.

— В этом нет необходимости, — сказала Вонгвипа. — Мы позаботимся о том, чтобы миссис Ларе показали достопримечательности. Ютай хорошо знает нашу историю и будет рад поводить по городу нашу гостью. Вижу, вы смотрите на некоторые предметы в комнате. Могу я рассказать что-нибудь о них? — спросила она.

— По-моему, все очень красиво, — сказала я, одобрительно хмыкнув, когда Вонгвипа показывала мне кое-какие свои вещицы. — А кто люди на этих портретах? — Я подошла поближе. — Члены семьи? Это Кхун Таксин, не так ли? — спросила я, указав на портрет двух сравнительно молодых людей в парадной тайской одежде. На обоих были пиджаки с высоким воротником, так сказать, в стиле Джавахарлала Неру, короткие черные брюки, похожие на панталоны, и белые гольфы с черными туфлями, которые тайцы называют чонг кабен. У обоих были ярких расцветок пояса, массивные серебряные кольца и браслеты, один из них, похожий на Чата, держал в руке меч.

Портрет был очень детальным и превосходным. У Таксина вид был серьезный, решительный, другой молодой человек был более непринужденным, может быть, лучше сказать, рассеянным. Художник запечатлел своими старательными мазками нечто очень существенное, подумала я о его двух персонажах.

— Да, — ответила Кхун Вонгвипа. — Мой муж, разумеется, много лет назад, со своим братом. Его звали Вират. К сожалению, он умер вскоре после написания этого портрета. Его смерть стала большой трагедией для семьи.

— А это кто? — спросила я, указывая на второй портрет. Не нем была изображена женщина в роскошном платье из шелка с набивным золотистым рисунком. Оно представляло собой комбинацию тайской ткани с западным фасоном и выглядело очень шикарным. Женщина стояла, положив руку на плечо мальчика, одетого, как сиамский принц, в покрытый вышивками костюм, с золотистой, остроконечной шапочкой на голове.

— Это, представьте себе, Сомпом, — сказала Вонгвипа. — Со своей матерью. Первой женой моего мужа, — добавила она на тот случай, если я забыла. — Замечательный портрет, правда?

Она резко повернулась и пошла к остальным.

— Портреты довольно необычные, так ведь? — сказал Кхун Вичай, он подошел ко мне сзади и пристально посмотрел на них. — Определенное время и общественное положение запечатлены навечно.

— Весьма интересные, — согласилась я. Мой сосед был повыше среднего тайца, со светло-карими глазами, казалось, удивленно взиравшими на все.

— Надеюсь, пребывание в Таиланде доставит вам удовольствие, — любезно сказал Кхун Вичай.

— Спасибо, — ответила я. — Несомненно доставит.

Мне хотелось поговорить с ним еще, но было ясно, что у Вонгвипы другие планы. Она жестами приглашала меня присоединиться к остальным. Когда поворачивалась, чтобы идти, у меня возникло ощущение, что женщина на портрете смотрит на меня. Любопытно, подумала я и вернулась поискать подпись художника. Нашла без труда. Портрет был несколько размашисто подписан «Роберт Фицджеральд».

— Знаете вы что-нибудь о художнике? — спросила я хозяйку. — Этот Роберт Фицджеральд хорошо известен в Бангкоке? Полотна его очень необычные.

— К сожалению, ничего, — ответила Кхун Вонгвипа. — Этим портретам уже много лет. Моему мужу они нравятся.

Что-то в ее тоне подсказало мне, что в отличие от муже ей они не нравились.

— Чат, я с интересом прочел твою диссертацию, — говорил Таксин, когда мы вернулись на свои места. — О возможностях подлинной демократии в Юго-Восточной Азии. Меня заинтересовала твоя теория о…

Дусит сел к пианино и принялся играть, не особенно хорошо, но громко.

— У меня есть подарок для вас, — сказала Вонгвипа, протягивая изящный сверток.

— У меня для вас тоже, — ответила я. — И несколько вещиц для членов семьи.

Я принесла несколько свертков и положила их на боковой столик. Осмотрев свое окружение, я поняла, что этим людям невозможно подарить что-то, чего бы у них уже не было, но смело взялась за эту задачу. Купила для Вонгвипы два старых, красивых серебряных подсвечника, которые бледнели в сравнении с ее серебром, но были необычными, к тому же, как говорю своим покупателям, всегда можно использовать больше подсвечников. Вонгвипа, казалось, была довольна, но, может, просто проявила любезность. Толстушка объявила, что леденцы из кленового сахара превосходны, а Таксин засыпал меня вопросами о мыльном камне инуитов, который я выбрала для него. Все пришли в недоумение от клюквенного варенья и холодного вина из провинции Онтарио, но на всех не угодишь.

Полученный от Вонгвипы подарок был замечательным. В коробке с шелковой подкладкой оказались четыре необычных серебряных предмета конической формы с чеканкой, все разные.

— Это сосуды для орешков бетеля, — объяснила Вонгвипа. — Не особенно древние, им примерно лет двести. Из них получаются отличные держатели для салфеток.

— Какая творческая идея, — сказала я. — Мне они очень нравятся.

Мне они действительно нравились. Я люблю находить оригинальное использование для старых вещей, но меня уже охватывала усталость от зрелища всего превосходного, что увидела в тот вечер.

— И еще по маленькому подарку, — сказала Вонгвипа. — Один для вас, один для Дженнифер.

Развернув сверток, я увидела терракотовый амулет. И просто не знала, что об этом думать и что сказать. Просто сидела несколько секунд, глядя на него, и думала о квартире Уилла Бошампа и о пропавших амулетах.

— Они для хорошего здоровья, — сказала Вонгвипа. — Кстати, о самочувствии. Вы, должно быть, утомились от всех своих разъездов. Если устали, то, пожалуйста, не считайте себя обязанной оставаться здесь.

— Знаете, с вашего разрешения я, пожалуй, пойду спать, — сказала я и после обмена любезностями со всеми и множества благодарностей отправилась к себе в комнату. Но сон не шел. Я приписывала это разнице в часовых поясах, но догадывалась, что дело не только в этом, хотя не могла понять, в чем именно. Может, есть что-то беспокоящее в этой семье. Дженнифер определенно считала так. Что же? Дусит — скучный молодой человек, явно завидующий старшему брату, но в этом нет ничего особенного, как и в том, что матриарх во всем образцова, единственный недостаток, какой я в ней заметила, это властность. Ванни, жена Сомпома, завидует ей, но было бы трудно не завидовать. Может, подумала я, когда мне вспомнились красные капли на стене, бессонница связана вовсе не с этой семьей, а с вероятностью, что Уилла Бошампа нет в живых.

* * *

Независимо от причины беспокойства я несколько часов не могла заснуть. Было уже очень поздно, и я решила посмотреть, есть ли на кухне какой-нибудь травяной чай, предпочтительно со словом снотворный в названии. Я старалась двигаться очень тихо, чтобы не тревожить Дженнифер. На кухне горел свет, и я услышала негромкие голоса. Там находились Ютай и Кхун Вонгвипа, Ютай был уже без пиджака и галстука, с закатанными рукавами рубашки. Таким непринужденным и раскованным я его еще не видела. Вонгвипа была в шелковой блузке и облегающих черных брюках. Под моим взглядом из темноты коридора Вонгвипа подняла руку и сняла с Ютая очки. Этот совершенно интимный жест потряс меня. Я как можно тише повернулась, но в спешке споткнулась о край ковра. Голоса резко оборвались, и я услышала шаги к двери. Я была почти уверена, что они видели, как я быстро удаляюсь по коридору.

 

Глава четвёртая

Королю, разумеется, было не до маленького серьезного мальчика. Бирма, в течение долгого времени слабое, неспособное угрожать нам государство, неожиданно стало сильным под властью короля Табиншветхи из династии Таунгу, [13] который покорил государство монов Пегу, завладев всем его народом и богатством.

Когда принцу Йот Фа было всего два года, король Чайрача был вынужден собрать большую армию и выступить против бирманцев, так как злонамеренный Табиншветхи напал на мюанг Чиангкрай, который платил Аюттхае дань и потому имел право на нашу защиту. Блестящий тактик и воин, король решительно разделался с противником, изгнал его из наших владений, и какое-то время Аюттхая наслаждалась покоем.

Но ему не суждено было долго продлиться.

— Не уделите ли мне несколько минут? — спросила меня на другой день Кхун Вонгвипа. — Поговорим с глазу на глаз, если вы не против.

— Конечно, — ответила я. В глубине души у меня зашевелилось дурное предчувствие.

— Я была бы благодарна вам за совет по деликатному делу, — сказала она.

Я искренне надеялась, что по неизвестному мне.

— Видите ли, на поддержку мужа рассчитывать не приходится.

Еще бы, подумала я.

— Не спуститесь ли со мной на четвертый этаж?

— Почему бы нет?

Как-никак приходилось быть любезной с хозяйкой и матерью поклонника Дженнифер, хотя какое отношение имел к этому делу четвертый этаж было для меня загадкой, и я не испытывала ни малейшего желания обсуждать ее любовную жизнь. Выйдя из лифта, мы вошли в светлую, просторную комнату с чудесным видом на реку. Там стояли письменный и рабочий столы, две чертежные доски, и двое молодых людей усердно за ними работали. Повсюду были рулоны ткани и несколько замечательных копий древней тайской резьбы и мебели.

— Здесь размещается то, что я именую «Аюттхая дизайн», — заговорила Вонгвипа. — Не имеющее никакого отношения к «Аюттхая трейдинг». Я открыла свой небольшой бизнес. Муж считает это нелепым капризом. Не понимает, зачем это мне, поскольку еще в одном бизнесе мы явно не нуждаемся. До знакомства с мужем я была бедной и очень усердно работала. Даже в начале нашей семейной жизни продолжала работать в компании. Но потом появились дети, а бизнес прекрасно обходился без меня. Но мне все-таки хотелось иметь что-то свое. Не сомневаюсь, что вы поймете. Дженнифер рассказала мне о вашем магазине, судя по ее словам, он просто замечательный, и хотя североамериканским женщинам проще открыть свое дело, у вас наверняка возникало много проблем. Я хотела спросить, может ли в Северной Америке найтись рынок для моих товаров, и если да, то как там обосноваться. Надеюсь на вашу помощь, если для вас это будет не слишком обременительно.

— Конечно, понимаю, — ответила я. — И польщена, что вы обратились ко мне. — И чувствую облегчение, поскольку это столь невинный предмет. — О бизнесе в Таиланде я знаю очень мало, но окажу вам всевозможную посильную помощь. Кстати, вчера вечером мне очень понравился фарфор. Ютай сказал, фасон тарелок создали вы сами. Я нахожусь под сильным впечатлением.

— Наверно, вы мне льстите, — сказала она, но вид у нее был довольный. — На самом деле это не новый фасон, просто обновление очень древнего.

— По-моему, у вас настоящий талант, — сказала я.

Вонгвипа самоуничижительно пожала плечами.

— Я только делаю то, что мне самой нравится. Теперь позвольте показать вам, над чем работаю. И, прошу, будьте совершенно откровенны со мной. Мне нужно знать, будет ли это пользоваться спросом, так что не считайте, что должны быть учтивой.

— Буду говорить, что думаю, — пообещала я.

Клайв и еще кое-кто считают, что я слишком часто бываю неучтивой, но эта ее просьба вызвала у меня улыбку. Если на то пошло, я нахожу тайцев слишком уж учтивыми.

* * *

Мы очень приятно провели примерно час, разговаривая о бизнесе и обсуждая планы Вонгвипы. Она создала образец тарелки, схожий с «чайвонгом», который я видела накануне вечером, но не повторяющий его, блюдца в том же духе и любопытную партию бамбуковой и раттановой мебели. Сказала, что у нее есть склад, полный антикварных вещей и копий, некоторые из них она велела принести сюда, чтобы показать мне. Там были превосходные серебряные вещи, в том числе несколько копий сосудов для бетеля, которые мне подарила Вонгвипа, несколько кукольных голов на поразительных подставках, очаровательные шелковые подушечки, в том числе из древних тканей, и целый ряд терракотовых изделий, в том числе подставки для ламп, как у меня в комнате, и несколько красивых статуэток Будды. Все было высшего качества и выбрано или создано с безупречным вкусом.

В конце концов мы договорились, что Вонгвипа пришлет мне перечень цен и всего прочего, когда будет готова выехать, а я тем временем буду наводить для нее справки. Я сказала, что хотела бы вывезти тарелки и блюдца в сравнительно небольших количествах и постараться подыскать ей подходящего импортера. Подумала, что, может, займусь этим сама, открою свой небольшой бизнес на стороне, но не сказала ей этого.

— Вы были очень любезны и участливы, — улыбнулась мне Вонгвипа. — Едва увидев вас, я поняла, что нашла родственную душу.

— Мне все это очень понравилась, — ответила я, и, как ни странно, так оно и было. За это время ни она, ни я даже не заикнулись о сцене на кухне накануне вечером.

— Возьмите, пожалуйста, — сказала она. — В подарок. — И протянула красивую терракотовую статуэтку Будды дюймов двенадцать высотой.

— Не нужно. Я была очень рада помочь. — На ее лице появилось обиженное выражение. — Вы уже осыпали меня подарками, и я довольна, что смогла быть вам полезной.

— Пожалуйста, — повторила она. — Я хочу, чтобы вы ее взяли.

Отказываться и дальше было бы невежливо. Мне пришло в голову, что эта статуэтка очень похожа на те, что были на открытке, которую несколько месяцев назад прислал Уилл с предложениями для нашего бизнеса.

— Можно попросить вас о помощи в одном деле?

— Конечно, — ответила Вонгвипа.

— Я — подруга жены Уилла Бошампа. Это антиквар, о котором мы вскользь упоминали вчера за ужином.

— Да, — сказала она. — Я его знаю. Не близко, но несколько раз встречалась с ним, и он был у нас дома.

В ее голосе прозвучала нотка, которая слышалась и вечером в разговоре на эту же тему, видимо, говорившая о неблагоприятном отношении к Уиллу. Я понятия не имела, в чем тут причина, но поняла, что нужно продолжать расспросы.

— Не представляете, где он может быть?

— Полагаю, в Бангкоке. У него там магазин. Правда, я не видела его несколько месяцев.

— Магазин закрыт, — сказала я, пристально наблюдая за ней.

— Я не знала, — ответила Вонгвипа.

— Собственно говоря, «Аюттхая трейдинг» арестовала все товары за невнесение арендной платы и собирается продать их с аукциона.

— Не знала и этого. Дел «Аюттхая трейдинг» я не касаюсь. Однако мне жаль вашего знакомого.

— Я хотела бы знать, не оставил ли он нового адреса или какого-то указания, где теперь может находиться, — сказала я. — Кто-нибудь может навести справки? Жена отчаянно хочет узнать, где он, и я обещала ей помочь. Где-нибудь в «Аюттхая трейдинг» должен быть файл на него, так ведь?

— Думаю, что да, — сказала Вонгвипа. — Я спрошу мужа.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Буду рада помочь вам в ответ на вашу любезность. Интересно послушать, что вы скажете об Уильяме. Может быть, вот это кое-что объяснит. Вы были откровенны со мной, и я отвечу вам откровенностью. Уильям бывал здесь, в моей мастерской, несколько раз. Я показывала ему то же, что и вам, он, как и вы, предложил мне помощь. Сказал, что в Канаде и США у него множество деловых знакомых, и он свяжется с ними. Но потом от него не было ни слуху ни духу. Я была слегка разочарована. Казался таким славным, а потом — на тебе. Видимо, когда вы упоминали о нем вчера, а потом вновь сегодня, меня все еще злило то, что я считаю непорядочностью. Знаю, вы не будете такой.

— Постараюсь не быть, — ответила я.

— Я знаю, что не будете, и рассказываю вам об этом лишь потому, что хочу объяснить свою неприязнь к Уильяму. Возможно, я ошибаюсь.

— Он приносил разочарование многим людям. Мне горько слышать, что вы одна из них.

— Май пен рай, — сказала Вонгвипа, когда я уходила. — Это неважно.

* * *

— На стене за дверью не кровь, — прошептал Фергюсон, подсаживаясь ко мне. — Думаю, это хорошая новость.

— Пожалуй. А что же? — шепотом спросила я. Тем временем аукционист пытался разжечь интерес к холсту с унылым тайским пейзажем.

— Хороший вопрос. Полицейские не сказали. Видимо, когда выяснилось, что это не кровь, все потеряли интерес к пятнам. Может, нам поговорить на улице? Боюсь, что начну здесь размахивать руками и стану счастливым покупателем какого-нибудь очень дорогого сокровища. Или тут должно появиться нечто такое, что вам хотелось бы приобрести?

— Меня интересует одна вещь, но до нее не скоро дойдет очередь. Может, выпьем кофе?

* * *

— Знаете, — сказал Фергюсон, когда мы осматривались, — я прожил в Бангкоке три года и ни разу здесь не был. Это нечто замечательное.

Что правда, то правда. Торговый комплекс «Ривер-сити» четырехэтажный, с внутренним двором, стоит на самом берегу Чао Праи. Там полно весьма экстравагантных лавочек, многие из них антикварные. На третьем и четвертом этажах есть самые великолепные предметы азиатского антиквариата, какие я только видела. От одного пребывания там у меня участился пульс. Я понимала, что могу нанести аукциону серьезный ущерб, если поставлю себе такую цель. И старалась не делать этого.

Аукцион проходил в так называемом Выставочном центре — застекленном пространстве на верхнем этаже. Оттуда, где мы стояли с чашками кофе, прислонясь к перилам, сквозь окна от пола до потолка было хорошо видно, что там происходит.

— И что вам дает последняя информация? — спросил Фергюсон.

— Не знаю, — ответила я. — Когда прилетела сюда, у меня было несколько версий. Больше всего нравилась та, по которой я нахожу Уилла в первый же день, Уилл говорит, что очень хочет вернуться домой, но боялся звонить жене, и потом Натали встречает его распростертыми объятьями.

— Вижу, в душе вы идеалистка, но эта версия изначально была нереальной. Существовала версия Б?

— Б, очевидно, та, к которой готовила себя Натали; по ней я нахожу достаточно сведений, чтобы Уилла официально признали мертвым, и она могла получить страховку. Окажись там кровь, я начала бы действовать в этом направлении. Кроме того, есть версия В, которая теперь стала единственной.

— Какая же?

— По ней я выслеживаю Уилла и даю Натали и ее адвокатам достаточно сведений, чтобы прищучить его.

— Ясно. Вижу, вы оптимистка. У меня есть дополнительные сведения, которые, возможно, заставят вас думать иначе. У Бошампа было, собственно говоря, есть пятьсот тысяч шестьсот тридцать пять батов на счету в банке «Крунг Таи».

— Это не больше, чем он задолжал «Аюттхая трейдинг»?

— Больше.

— А не могли бы вы проверить, какие операции проводились по этому счету?

— Мог и проверил. Регулярные вклады и снятия денег, обычно по четвергам. Ничего особенного, говорит только о том, каким методичным был наш Уилл. Последние операции третьего июля, но вычетов на оплату квартиры, которые производятся первого числа каждого месяца, не было. Видимо, он заплатил за год вперед управляющему зданием или владельцу.

— Я думала о сумме, которую Уилл задолжал за аренду торговой площади. Заинтересовалась после того, как увидела магазин. Какие цены в Бангкоке, не знаю, но если исходить из того, что он не платил три месяца и после этого «Аюттхая» взяла его в оборот, цена в данном случае очень высокая.

— Я тоже так подумал. Разобрался и с этим. Поговорил с юристами из «Аюттхаи». Уилл взял у компании значительную ссуду, чтобы начать дело — приобрести товары для продажи. Ежемесячная сумма выплат представляла собой арендную плату плюс в счет погашения ссуды определенный процент с выручки. На мой взгляд, здесь тоже нет ничего необычного.

— Возможно, у него где-то были большие деньги, поэтому он смог оставить на счету эту сумму, чтобы создать впечатление, что с ним стряслась какая-то беда. Правда, это выглядит натяжкой. Он уехал из Торонто с одним чемоданом. Магазин и дом остались у жены.

— И свести концы с концами она все-таки не может?

— Думаю, дом заложен, по закладной приходится выплачивать немалые суммы, и у нее не было возможности торговать в магазине. У дочери проблемы, требующие круглосуточного ухода. Казался вам Уилл состоятельным?

— Не особенно. Конечно, по бангкокским меркам он жил неплохо, с видом на реку и все такое прочее. Но этот дом роскошным не назовешь. Мебель отличная, но, как сами видели, ее немного. Само собой, там был антиквариат. Вы лучше меня представляете, сколько он стоит. Конечно, здесь можно еще купить кое-что по дешевке, если знаешь, где искать, а Уиллу требовалось быть в таких делах докой.

— Вы сказали, что время от времени встречались с ним за выпивкой. О чем разговаривали?

— Просто чесали языки. Я думал о нем после того, как вы появились у меня в кабинете. Виделись мы изредка, он несколько раз приглашал меня к себе — последним таким случаем была вечеринка по случаю Четвертого июля — но не разговаривали ни о чем серьезном. Я даже не знал, что он женат. На своей вечеринке он обхаживал молодую, непривлекательную особу. Говорили мы о спорте, погоде, женщинах и не особенно откровенничали. У меня создалось впечатление, что он развлекался вовсю, но это только впечатление. В дружеских компаниях я встречал его нечасто. Видел пару раз в Королевском бангкокском спортивном клубе, но не знаю, членом он был или гостем.

Единственное, что слегка выходит из ряда вон, — он говорил, что пишет книгу. Правда, ничего необычайного в этом нет. Многие люди с Запада собираются или пытаются написать о своей жизни в экзотическом Таиланде. Однако в этом он был серьезнее большинства, потому что у него имелся литературный агент. Я познакомился с этим человеком на вечеринке. Фамилия его, кажется, Роулингс. Имя какое-то необычное, но вылетело у меня из памяти. Потом вспомню. В общем, как-то вечером в баре Уилл сказал мне, что почти закончил книгу. О чем его книга, он говорить не захотел, но сказал, что она сорвет маску с бангкокского общества, или что-то в этом духе. Видимо, там шла речь о коррупции в высших сферах. Он был уверен, что с полученным за нее гонораром сможет уйти на покой. Маловато сведений для продолжения поисков, верно?

— Да. Он как будто был образцовым гражданином или, по крайней мере, типичным холостяком, хоть и состоял в браке. Ежедневно ходит на работу, оплачивает аренду, имеет неплохую квартиру, за которую заплачено до конца года, встречается с друзьями за выпивкой, время от времени устраивает у себя вечеринки, ходит на другие, обхаживает молодых женщин и в свободное время, подобно множеству людей, воображающих себя писателями, пытается написать книгу. Потом в один прекрасный день все бросает. Позволяет владельцу здания забрать свой магазин, оставляет всю свою собственность. Можете еще что-нибудь мне сообщить?

— Нет. Хотя да, одну подробность. Мы проверяем списки пассажиров на авиалиниях, чтобы выяснить, не покинул ли он эту страну. Чтобы проверить все, потребуется несколько дней. Однако мы уже установили, что весной он регулярно летал в Чианг Май, город на севере Таиланда. Кстати, в этом нет ничего необычного. Многие торговцы ездят туда в поисках антиквариата.

— Маловато для продолжения поисков, так ведь?

— К сожалению, да, — ответил Фергюсон.

— Но ведь в наше время нельзя просто так исчезнуть, — сказала я. — Чтобы тебя никто не заметил.

— Очевидно, можно.

— Не думаю. Что бы ни случилось, кто-нибудь знает, где он.

Мы постояли в молчании минуту-другую, сосредоточась на этой мысли.

— Похоже, мы в тупике, не так ли? — сказал Фергюсон. — Мы, разумеется, будем продолжать проверку, и если что-нибудь узнаете, сообщите мне. У полиции, поскольку явных улик преступления нет, интерес почти пропал. Не знаю, что еще мы можем сделать.

— Тоже не представляю, — призналась я.

— Давайте поддерживать контакт, — сказал Фергюсон. — Если я узнаю что-нибудь, то сообщу вам, если узнаете вы, то сообщите мне. Кстати, вы сказали, что хотите что-то здесь приобрести? — указал он на аукцион.

— Возможно, — ответила я. — Вчера была на предварительном осмотре, видела очень интересный меч — говорят, шестнадцатый век, и я верю этому — с резным эфесом из кости и рельефными серебряными ножнами. Пошла в интернет-кафе, отсканировала фотографию и описание из каталога и отправила знакомому, владельцу изумительной коллекции оружия, чтобы он решил, купить ли для него эту вещь. Я уже навела справки о разрешении на вывоз и думаю, проблемой это не будет, так что если цена окажется приемлемой, куплю. И посмотрю, можно ли будет приобрести что-то для Натали. Не знаю, что будет уместным, особенно в данных обстоятельствах, но, видимо, что-то из магазина Уилла. Пожалуй, какие-нибудь блюда «бенчаронг» будут в самый раз. На тот случай, если я ошибаюсь и его нет в живых.

— Меня удивляет, до чего этот аукцион скучно проходит, — заговорил Фергюсон. — Я ожидал ожесточенных схваток, разочарованных воплей побежденных, бестактных, довольных восклицаний победителей. Люди даже не выкрикивают предложений цены, просто делают какие-то знаки. К сожалению, все ужасно цивилизованно. В половине случаев я не могу понять, кто приобрел ту или иную вещь.

— До сих пор все шло очень спокойно, — согласилась я. — Однако аукцион может стать очень волнующим, даже если вы не принимаете участие в торгах, но другие сражаются за какой-то лот. Посмотрим, как он пройдет. Видите те два портрета довольно напыщенных людей на стенде у дальней стены?

— Вижу, — ответил Фергюсон.

— Они из магазина Уилла.

— Вот как?

— Что-нибудь в них привлекает ваше внимание?

— Пожалуй, нет.

— Они вам ничего не напоминают?

— А должны?

— Их написал Роберт Фицджеральд. У Чайвонгов есть два портрета его кисти. Как думаете, не он ли писал тот портрет, который исчез из квартиры Уилла?

— Полагаю, вполне возможно. Правда, я не знаток искусства. Они примерно того же размера. Вот и все, что могу сказать. Значит, аукцион вам нравится? — спросил он, меняя тему.

— Собственно говоря, мне досадно, что все эти старинные вещи уходят в частные руки, — ответила я. — Один из предыдущих лотов наверняка был ангкорским.

— Из Камбоджи? Подобные вещи могут покупать музеи, разве не так?

— У музеев нет средств, и даже если бы были, они не стали бы покупать краденые древности. Это один из маленьких парадоксов антикварного бизнеса. На рынок поступают краденые артефакты, музеи отказываются их покупать, они попадают в частные руки, и больше их никто не видит. Как вам моя маленькая инвектива? — добавила я.

— Очень пылкая, — ответил Фергюсон. — Если хотите, отвечу своей. О путешествующих за границу американцах, которым нужно уважать обычаи той страны, где находятся. В Таиланде это означает не входить в храмы в шортах, блузках без рукавов и сандалиях, не проявлять нежные чувства у всех на глазах. Пожалуй, на этом остановлюсь.

— Инвектива за инвективу, это справедливо. Вы сказали, что находитесь в Таиланде три года. Работали в других местах?

— Я уже почти двадцать лет в Азии, — заговорил он. — Собственно говоря, родился здесь, в Таиланде. Мать умерла, когда я был еще малышом, и тетя воспитала меня в Штатах. Вернуться сюда было интересно. У меня сохранились кое-какие воспоминания об этой стране, и тайский язык я освоил вновь довольно быстро. Через несколько лет я выйду на пенсию и уже подумываю, не остаться ли здесь. Чувствую здесь себя почти дома, если это возможно для белого человека. Вам уже пора возвращаться на аукцион?

— Пожалуй. Вы случайно не знаете вон ту молодую белую женщину в красном костюме, сидящую в заднем ряду?

— Лицо кажется знакомым, но, должен ответить, — нет, не знаю. Однако был бы не прочь с ней познакомиться. Миловидная. Никогда не считал аукцион местом для знакомства с женщинами, но, может быть, зря. Почему вы спрашиваете?

— Она тоже вчера была здесь.

— Предварительные осмотры для того и существуют, — сказал Фергюсон. — Чтобы дать людям возможность высмотреть товар до того, как он будет выставлен на продажу.

— Я высматриваю потенциальных соперников. По-моему, эта женщина раньше не бывала на аукционах. Она очень сосредоточена на этом мече. Вчера очень внимательно его разглядывала, не обращая внимания ни на что другое. Была совершенно им поглощена. Даже протянула руку, чтобы коснуться его. Охранник помешал ей. Опытный человек не станет так долго рассматривать то, что ему нужно, или же на самом деле он хочет купить что-то другое. Вам ни к чему наводить соперника, в данном случае меня, на какие-то мысли. Этот меч будет очень дорогим, но моему клиенту он по карману. Мне интересно, по карману ли и ей. Кто бы ни была эта женщина, она пока что не предлагала цены ни на что. Любопытно будет посмотреть, как она себя поведет, когда дело дойдет до меча.

— Пожалуй, аукционы похожи на рейс «Боинг-747» в Европу, — сказал Фергюсон. — Несколько часов скуки, потом несколько минут волнения, когда стараешься посадить машину; в данном случае — перебить цену на то, что хочешь приобрести. Я не могу дождаться вашей битвы за этот меч — на утонченный манер, само собой. Идемте туда?

Аукцион по крайней мере на несколько минут стал волнующим. Молодая женщина в самом деле хотела приобрести меч, поначалу мы соперничали еще с тремя желающими, потом остались вдвоем. Когда цена дошла до нескольких сот долларов, я успокоилась. По тому, как женщина ерзала и поглядывала через плечо в мою сторону, было ясно, что она не сможет долго повышать цену. Вскоре ее плечи ссутулились, и меч достался мне. Женщина через несколько минут вышла.

— Поздравляю, — восторженно сказал Фергюсон. — Это было тем более волнующим, поскольку у меня был личный интерес. Однако мне нужно возвращаться в консульство. Вы остаетесь?

— Да, — ответила я. — Меня могут заинтересовать еще несколько вещей. Посмотрю, как пойдут дела.

* * *

По меньшей мере через час я собралась уходить. Заплатила за меч и еще несколько покупок, и мне их упаковали. Я подумала, что если найду еще много чего для магазина, отошлю их грузоотправителю, если нет, уложу в багаж.

Машина Чайвонгов с водителем весь день была в моем распоряжении, так что стоять на тридцатипятиградусной жаре, пытаясь остановить такси, не пришлось. Водитель сказал, что будет ждать меня в парковочном гараже, пристроенном к торговому комплексу, поэтому я вышла в дверь, ведущую из ярко освещенного торгового зала в полутемный гараж.

Водителя я не видела и пошла по проходу, решив, что, возможно, он дремлет в машине или поставил ее на нижнем уровне. Позади послышались быстрые шаги, я крепко сжала сумочку, и кто-то схватил меня за руку. Я открыла рот, чтобы позвать на помощь, но тут услышала женский голос.

— Простите, что напугала вас, — сказала молодая женщина в красном костюме. Я сердито посмотрела на нее.

— Нам нужно поговорить, — сказала она.

— Нет.

Она нагнала на меня страху, и я была не особенно любезно настроена.

— Вот моя визитная карточка, — упрямо сказала она. Я прочла: «Татьяна Такер, продюсер». Адреса не было, только электронная почта и номер сотового телефона.

— Продюсер чего? — спросила я.

— Фильмов, конечно, — ответила она с обиженным видом. — Кино, видео, телесериалы.

— А. Хорошо, чем могу быть полезна? Если думаете, что продам меч по дешевке, то ошибаетесь. Жаль, их было не два, чтобы мы обе могли купить по одному, но такова жизнь.

— Я уверена, мы сможем что-нибудь придумать, — сказала она. — Может, мы могли бы одолжить его или, если настаиваете, взять напрокат.

— Для чего?

— Для фильма! — сказала Татьяна, обращаясь словно к дурочке. Я повернулась и пошла прочь.

— Простите, — снова сказала она, поравнявшись со мной.

Я увидела своего водителя и помахала ему. Он кивнул и вприпрыжку побежал к машине.

— Я неправильно веду себя, да? — спросила женщина.

При более близком рассмотрении я увидела, что Татьяна моложе, чем мне показалось сначала: пожалуй, чуть постарше Дженнифер, несмотря на самоуверенный вид и тонны косметики. Дженнифер в Калифорнийском университете тоже укусила киномуха, и она говорила о какой-то карьере в кинематографе. Роб, естественно, пришел в ужас.

— Вы обращаетесь не по адресу, — сказала я, смягчаясь при мысли о Джен. — Я просто антиквар, купила этот меч для постоянного покупателя. Если хотите, чтобы я спросила его, согласится ли он одолжить или дать напрокат меч, пришлите мне условия.

И дала ей свою визитную карточку. Татьяна смотрела на нее несколько секунд.

— Ну, тогда все. Придется поискать что-то другое. Сегодня у меня неудачный день.

— Подвезти вас куда-нибудь? — спросила я, когда подъехала моя машина. И добавила: — Она с кондиционером.

Казалось, что в красном костюме ей очень жарко.

— Я возвращаюсь на работу, — ответила она. — Пожалуй, могу пройтись.

Мы обе посмотрели на ее туфли из красной замши с высоким каблуком.

— На вашем месте я бы приняла приглашение, — сказала я.

— К черту эту парадную одежду, — сказала она и впервые улыбнулась. — Принимаю.

Татьяна объяснила водителю, куда ехать, на сносном, как я решила, тайском, потому что он кивнул головой и тронул машину.

— Я работаю в бюро путешествий, — сказала она. — Это недалеко, но при таком интенсивном движении ехать придется довольно долго.

— Я думала, в кино.

— Пока что это мечта, — сказала Татьяна. — Уверена, что проект, над которым я работаю, все изменит.

— Вы давно в Таиланде?

— Около двух лет. Собственно, я приехала работать над фильмом. Этим и занималась в Штатах. Влюбилась в Таиланд, во все здешнее, даже в жару. Поэтому, когда пришло время возвращаться, уволилась и нашла работу в бюро путешествий. Заведую двумя отделами. Работа не самая лучшая, но и неплохая, позволяет пожить здесь подольше.

— И о чем же этот фильм? — спросила я. — Для которого нужен меч?

— Не могу сказать, — ответила Татьяна. — Большой секрет.

— Ясно, — сказала я. — Мне будет трудно убедить своего покупателя одолжить вам меч, если не смогу сказать ему, о чем фильм. К сожалению, визитная карточка «Татьяна Такер, продюсер» не очень убедительна, чтобы одалживать очень дорогую антикварную вещь.

— Вы правда поговорите с ним?

— Конечно. Не представляю, как он отнесется к этой идее, но поговорю непременно. Это какая-нибудь историческая драма? Сиам шестнадцатого века или что-то в этом роде?

— Шестнадцатый век! — воскликнула Татьяна. — Кого интересует, что происходило так давно?

— Меня, — ответила я. — Возможно, я ошибаюсь, но думаю, что и еще кое-кого.

— Простите, — сказала Татьяна. — Опять я вас оскорбила. — Огляделась с таким видом, будто кто-то мог прятаться в багажнике с подслушивающим устройством, или водитель мог быть шпионом. — Хелен Форд, — прошептала она.

— Что?

— Хелен Форд. Может быть, вы не слышали о ней, но услышите непременно.

— Это не та, что…

Я сделала паузу, вспоминая газетные вырезки, которые Уилл отправил Натали.

— Изрубила на куски мужа? Она самая. Вам не кажется, что это превосходная идея? Я предложила ее одной большой киностудии, там заинтересовались, но им нужно еще кое-что, чтобы принять окончательное решение. Художественно-документальные фильмы сейчас в моде. Я думаю, что, может, даже смогу разыскать Хелен.

— Она же мертва, — сказала я. — Ее казнили первого марта пятьдесят второго года.

— Нет. Она подала апелляцию, и приговор был смягчен. Она должна была отбывать в тюрьме пожизненное заключение, но, думаю, отсидела два, может, три года, а потом бесследно исчезла. Я думаю, это очень интересно, а вы? Обычно, когда фаранга обвиняют в чем-то и признают виновным, его отправляют на родину, чтобы им занимались там, особенно если преступление совершено против другого фаранга, вы понимаете, что я имею в виду. Но вся иностранная община была потрясена этим преступлением, и оно действительно было жутким. Как же она освободилась из тюрьмы и куда отправилась?

— Обратно в Штаты? — предположила я.

— Возможно, но никаких документов об этом нет.

— Это было пятьдесят лет назад. Она могла давно умереть.

— Да, но если жива, ей всего семьдесят восемь. Такая возможность не исключена.

— Откуда у вас появилась эта идея? — спросила я.

— Я была на вечеринке по случаю Дня независимости, — заговорила Татьяна. — На квартире у вашего коллеги, антиквара. Он рассказал мне все о Хелен Форд, по крайней мере я смогла вытянуть из него эти сведения после нескольких стаканчиков вина и долгого кокетничанья. Он писал книгу. Дал мне копию первой главы. У него был литературный агент по фамилии, кажется, Роуленд. Этот агент был на вечеринке, но не понравился мне. Уилл сказал, что по-настоящему интересно не убийство, а то, как Хелен Форд удалось бесследно исчезнуть. Что кое-кто должен знать, куда она скрылась, даже если от нее пятьдесят лет не было вестей, и он догадывается, кто может это знать. Я сказала, что из этого получится замечательный документальный фильм, и он согласился. Я тут же отправила электронной почтой предложение в несколько студий и получила один полуутвердительный ответ. Я надеялась, что Уилл — так его зовут — будет консультантом и слегка мне поможет, но потом не смогла связаться с ним. Только не подумайте, что я краду его идеи или что-то в этом роде.

— Уилл Бошамп, — сказала я.

— Вы знаете его? Правда?

— Знаю. Только он исчез.

— О, Господи, — сказала Татьяна. — Как это понять?

— Кажется, после той вечеринки его никто не видел.

— Правда? Что-то мне не особенно везет. У него был ее портрет, я имею в виду Хелен Форд. Жутковатый, даже страшный. Портрет должен был стать гвоздем фильма. Я хотела поручить кому-нибудь отсканировать его, потом состарить с помощью компьютера, чтобы посмотреть, как она может теперь выглядеть. Думаю, вряд ли вы знаете, где может быть этот портрет.

— Представления не имею, — сказала я.

— Я запомнила имя художника: Роберт Фицджеральд. Уилл сказал, что он был модным в те дни, когда богатые и знаменитые хотели иметь свои портреты. Я позвонила Фицджеральду, спросила, нет ли у него второго портрета или фотографии, но ни того, ни другого не оказалось. Я надеялась, что портрет появится на аукционе, но увы.

— Этот художник все еще жив?

— Да, хотя надо сказать, по голосу он не показался таким уж старым. Он понял, о каком портрете я веду речь. Я сказала ему, что видела портрет в квартире Уилла Бошампа, и он ничего не возразил. Но сказал, что это оригинал, и ни копий, ни фотографий не существует. Правда, я не сказала ему, кто, как мне кажется, изображен на этом портрете.

— Значит, после четвертого июля вы не видели Уилла Бошампа? — спросила я.

— Нет. Я пыталась. Мы обменялись номерами телефонов. Он дал мне два, телефон в магазине и домашний, но я не смогла дозвониться ни по одному. Мне показалось, он интересуется мной. Понимаете, что я имею в виду? Как потенциальной подружкой. Я в этом смысле не интересовалась им, хотя, признаюсь, немного флиртовала. Он слишком старый. О, я опять сказала не то, да?

— Конечно, для вас Уилл слишком старый. К тому же у него жена и ребенок.

— Надо же, — сказала она. — Мне он не говорил.

— Он старался об этом забыть, — ответила я. И спросила: «Это здесь?», когда машина остановилась у тротуара и водитель обернулся к нам. — Дайте мне и ваш рабочий телефон. Мы вскоре поговорим снова. Возможно, согласитесь как-нибудь поужинать с моей падчерицей, ее молодым человеком и со мной.

— Отлично, — сказала Татьяна. — Это будет замечательно. Спасибо. Буду с нетерпением ждать вашего звонка.

— Позвоню непременно, — пообещала я. — Может, вы дадите мне прочесть первую главу книги Уилла? Я хочу найти его, может быть, это поможет. Понимаю, что хватаюсь за соломинку.

— О, не знаю, — ответила она. — Уилл дал мне ее по секрету. Дайте об этом подумать, ладно? Вы случайно не из соперничающей студии, а?

— Даю слово, что нет, и обещаю постараться предоставить вам этот меч, когда будете готовы начать съемки. Кстати, зачем вам меч шестнадцатого века для фильма о Хелен Форд?

Татьяна снова посмотрела на меня как на дурочку.

— Уилл был почти уверен, что у него есть меч, которым Хелен изрубила мужа. Думаю, это тот самый.

* * *

— Дэвид, извините за беспокойство. Хоть мы и расстались несколько часов назад, я хочу показать вам кое-что. Можно где-нибудь встретиться с вами на несколько минут перед тем, как поеду обратно в Аюттхаю?

— Это как-то связано с делом Бошампа?

— Да.

— Тогда конечно, — сказал Фергюсон. — Почему бы нам не начать время коктейлей пораньше?

— Спасибо, — сказала я.

* * *

— Вы уже сделали заказ? — спросил он через несколько минут.

— Нет, я только что вошла.

Мы были в баре первого класса бангкокского отеля «Риджент» — очень красивом и прохладном месте с множеством цветов и чудесными настенными рисунками, изображающими сцены из жизни принца Рамы; потолок был раскрашен в золотистый, кремовый, зеленый, голубой и коралловый цвета. Неподалеку топталась молодая женщина в пасин.

— Чего желает дама? — спросил Фергюсон, взглянув на меня.

— Бокал шардоне.

— И одно солодовое шотландское виски со льдом, — сказал он. Женщина сложила ладони, поднесла кончики пальцев к носу и склонила голову в вей, потом, пятясь, ушла выполнять заказ.

— Хорошо здесь, — сказала я. На антресолях над вестибюлем квартет играл красивую местную музыку. Шум Бангкока не слышался, жара не ощущалась, и проблемы Натали Бошамп казались очень далекими. Я была готова оставаться здесь целую вечность.

— Я так и думал, что вам понравится. Итак, что у вас?

— Вы помните тот портрет в квартире Уилла, глаза которого следовали за вами?

— Конечно, — ответил он.

— Думаю, у женщины на портрете есть какое-то сходство с ней, — сказала я, достав из сумочки газетную вырезку и указывая на фотографию.

— Это одна и та же женщина, никаких сомнений. Я уверен, хоть портрета и нет перед глазами, — сказал Фергюсон.

— Это портрет некой Хелен Форд. Она американка, ее в начале пятидесятых осудили здесь за то, что изрубила мужа на куски и, возможно, убила своего ребенка.

— Шутите?! Уилл Бошамп держал в спальне портрет жестокой убийцы? — воскликнул Фергюсон.

— Не шучу, держал, если это одно и то же лицо.

— Фью, — свистнул он. — Я думал, скверно уже только то, как она на тебя смотрела. Странно, не так ли? Я находил портрет беспокоящим, но не знал, почему. Теперь, когда я знаю, кто она, то задумываюсь, можно ли ощутить такие вещи, просто глядя на портрет?.. Хочется думать, что Уилл не знал о ее мрачном прошлом.

— Знал. Он отправил жене вырезки из «Бангкок геральд» того времени в пакете с хламом, о котором я вам говорила. Вот откуда они у меня. Я разговаривала с женщиной, которая соперничала со мной за меч, и…

— Имени ее случайно не узнали? — спросил Фергюсон.

— Татьяна Такер, кинопродюсер, — ответила я. — Она была на вечеринке в квартире Уилла по случаю Четвертого июля.

— Совершенно верно. Вот почему она показалась мне знакомой, — сказал Фергюсон. — Если мне память не изменяет, Уилл приударял за ней. Взяли у нее номер телефона?

— Взяла и спросила, не хочет ли встретиться с вами. Татьяна подтвердит, что Уилл интересовался ею. Она ухитрилась вытянуть из него, что он пишет о Хелен Форд книгу и что у него есть ее портрет. Мне было нужно только ваше беспристрастное подтверждение.

— Я могу это подтвердить, как ни жаль. Портрет жестокой убийцы! Над его кроватью! Он выглядел совершенно нормальным человеком, — сказал Фергюсон. — Думаю, я бы выпил еще виски.

И жестом подозвал официантку.

— Уверена, что все не так скверно, как кажется, — заговорила я. — Возможно, Уилл купил этот портрет где-нибудь на распродаже, поскольку заинтересовался им как произведением искусства, а потом начал выяснять, кто эта женщина. Такого рода выяснение вряд ли может быть необычным или хотя бы особенно трудным для антиквара.

— Вам лучше знать, — сказал Фергюсон. — Не дадите мне телефон этой Татьяны Такер? Я благовоспитанный человек.

— Знаю. Я поговорю с ней. Однако должна предупредить, что она сочла Уилла Бошампа стариком.

— О. Тогда зачеркните этот номер. И забудьте о моей просьбе. Как думаете, каким образом связано дело этой Хелен Форд с исчезновением Бошампа?

— Представления не имею. Это все, чем я располагаю.

— Будьте осторожны, — предупредил Фергюсон.

 

Глава пятая

Покой в Аюттхае закончился в том году, когда я достиг возраста торжественного срезания хохолка, то есть тринадцати лет, и был вынужден покинуть внутренний дворец. Король великодушно позаботился, чтобы я получил во внешнем дворе должность пажа. Но все же это было горестное время для меня и моей матушки, оставшейся заботиться о Си Сине, которому тогда было три года. Я тосковал по престижу быть частью жизни внутреннего дворца, ненавидел свою жизнь в роли слуги и очень скучал по Йот Фа. Думаю, будет справедливо сказать, каким бы своекорыстным это ни казалось, что он тоже скучал по мне. Мы находили способы встречаться за пределами дворца, используя мою матушку как связную, делали тайные вылазки в слоновый загон или, что было еще более волнующим, в гавань, где стояли на якоре суда из далеких земель, привозившие диковинные товары. Мы любили наблюдать, как баржи с рисом курсируют по трем рекам, огибающим наш добрый город, и посещать многолюдные рынки в порту.

Пока я мучился злосчастьем своего собственного положения, вокруг происходили куда более важные события, которые заденут меня гораздо глубже, но тогда я еще не сознавал этого. Стало ясно, что бирманцы считают свое поражение, которое нанес им наш король Чайрача, всего лишь временной неудачей и собирают силы благодаря слиянию Пегу и Таунгу.

Словно этого было недостаточно, королевство Ланна [15] на севере раздроблялось, и советники говорили королю, что вскоре Ланна достанется злобным шанам [16] или даже Лансангу. [17] Ни тот, ни другой исход не сулил благополучию Аюттхаи ничего хорошего.

Таким образом, всего через семь лет после разгрома бирманцев, когда Йот Фа исполнилось девять, король Чайрача вновь был вынужден идти воевать. Я был уже достаточно взрослым для воинской службы, но Йот Фа не хотел расставаться со мной и просил отца оставить меня дома. Король удовлетворил его просьбу.

Возглавив огромную армию, король решительно двинулся на север, планируя захватить Чианг Май. Однако этот город не пал, и наш король, понесший тяжелые потери, был вынужден отступить в Аюттхаю.

Наше королевство мучили и другие проблемы, худшей из них был жуткий пожар, охвативший весь город. Потребовалось много дней, чтобы погасить пламя, и уничтожено было сто тысяч домов.

Потом вести стали еще более скверными. Сеттатират, король Ланны, который мог утолить властолюбивые и захватнические помыслы только за счет Аюттхаи, собирал силы с враждебными намерениями, и к нему двигалось подкрепление из Лансанга.

Король Чайрача, все еще изнуренный и, возможно, деморализованный неспособностью взять Чианг Май, тщательно скрывал это от Йот Фа, который наверняка сказал бы мне все, снова повел армию на север. Вести поначалу были хорошими. Наша армия захватила Лампхун и снова двинулась на Чианг Май.

Жизнь в королевском дворце шла своим чередом. Госпожа Си Судачан по-прежнему вела эгоистичную жизнь королевской фаворитки, Йот Фа и я развлекались, с уверенностью ожидая вестей о великой победе.

Потом, как я узнал, произошло ужасающее событие. Когда наша армия подошла к Чианг Маю, двери всех домов, даже монастырей в городе и близлежащих деревнях оросились кровью. Это было в высшей степени зловещее предзнаменование, король тут же оставил Чианг Май и начал долгий марш обратно в Аюттхаю.

При таком злополучном исходе, узнав, что король с армией отступает, мы подумали, что король просто хочет сделать очередную, наверняка удачную попытку, когда позволит погода. Маленький принц и я решили, что это временное отступление. Но мы ошиблись.

Теперь, когда получила ниточку, пусть даже очень ненадежную, к поискам Уилла Бошампа, я нашла свое пребывание в Аюттхае несколько стесненным. Требовалось проводить ежедневно не меньше трех часов в машине на разъезды между Аюттхаей и Бангкоком, и вечерами у меня не было возможности околачиваться возле дома, где жил Уилл, дожидаясь его неуловимой соседки миссис Пранит.

Тем не менее, как ни не хотелось мне жить в Бангкоке, я не могла придумать иной убедительной причины для переезда, кроме как необходимости заниматься делами, что в определенной степени было правдой. Я не могла найти Уилла Бошампа, бездельничая в роскоши этого дома.

Оказалось, что беспокоилась о предлогах я напрасно. В тот же вечер за ужином Вонгвипа отозвала меня на несколько минут в сторонку.

— Я навела справки об Уильяме Бошампе, — сказала она, протягивая лист бумаги. — Единственные сведения на файле — его домашний адрес, который я записала здесь, и название банка, где у него счет. Может быть, они как-то помогут вам. Мне жаль, что больше ничего нет.

— С вашей стороны это очень любезно, — сказала я. — Надеюсь, было не очень хлопотно.

— Совсем не хлопотно, — ответила она. — Я просто попросила Ютая заглянуть в файл. И у меня есть другие новости. К сожалению, в бизнесе моего мужа возникла неотложная проблема, и мы все уезжаем завтра в Чианг Май, чтобы он мог разобраться с ней. Будем очень рады, если вы поедете с нами. У нас там летний домик, есть комната для вас и для Дженнифер. Я уже разговаривала с Джен — надеюсь, вы ничего не имеете против — и она сказала, что хотела бы поехать. Быть может, вы тоже захотите. Мой муж, разумеется, будет работать, но мы с Чатом сможем показать вам Чианг Май.

— Если позволите, я откажусь от вашего любезного приглашения. У меня дела в Бангкоке в связи с магазином, и думаю, мне нужно перебраться туда.

— В таком случае можете остаться здесь, — сказала Вонгвипа. Я снова отказалась. — Тогда позвольте нам сделать для вас приготовления в Бангкоке. Вы наша гостья, и я вынуждена настоять.

* * *

Наутро, после недолгого прощания с Дженнифер, она казалась очень расстроенной из-за того, что я уезжаю, оставляю ее одну с этой семьей, поэтому взяла с меня обещание, что буду звонить ежедневно, шофер Чайвонгов отвез меня и мой багаж в Бангкок. Мне было жаль расставаться с ними сильнее, чем ожидала, не только из-за того, что буду скучать по Дженнифер, но и потому, что нашла в Вонгвипе много замечательных черт и начала чувствовать себя в Аюттхае, как дома.

Чайвонги щедро поселили меня в отеле «Риджент» — том самом, который накануне мне так понравился, — за свой счет. Мне было слегка неловко, но, поскольку других приготовлений не сделала, я поселилась там. Отель представлял собой общественный эквивалент дома Чайвонгов. Мой номер, само собой, был небольшим, но прекрасно обставленным, с приятным видом на красивый плавательный бассейн.

Меч у меня был при себе, чем я была не особенно довольна, хотя совершенно не верила в историю, которую рассказывала Татьяна. Носить его было трудно. Меня определенно не пустили бы с ним в самолет, и, честно говоря, он вызывал у меня мурашки. Судя по описанию вечеринки, то, что Уилл говорил Татьяне о мече, входило в попытку соблазнения. По словам Татьяны, Уилл пил много, и Фергюсон говорил, что он обхаживал ее. Когда Уилл узнал, что она потенциальный кинопродюсер, искушение рассказать ей о своей книге оказалось слишком велико, хотя он отказывался рассказывать о ней случайным приятелям вроде Дэвида Фергюсона. Еще несколько порций выпивки, несколько приукрашиваний истории, и он, видимо, решил, что Татьяна покорена.

И все-таки история Хелен Форд была интересной, если Уилл действительно писал книгу о ней. Надо полагать, бывали случаи, когда людей убивали, чтобы не допустить публикации книги, хотя судебный запрет на публикацию — гораздо более цивилизованное средство, чем убийство. Я решила, что на нее стоит потратить час-другой. Оставила сообщение Фергюсону о смене адреса, а другое Татьяне Такер в бюро путешествий, в котором сообщила, где меня можно найти, и напомнила, что мне будет очень интересно прочесть первую главу книгу Уилла, — разумеется, для того, чтобы убедить своего покупателя одолжить меч для съемок. Кроме того, как и обещала, добавила, что мой спутник на аукционе холост и хочет с ней познакомиться. После этого отправилась по следам Уилла Бошампа и — если это мне поможет, в чем я сомневалась? — Хелен Форд.

* * *

Литературный агент Уилла работал в небольшом кабинете неподалеку от торговой площади Сиам-сквер. Табличка на двери гласила: «Бент Роуленд, искатель талантов, советник по капиталовложениям и литературный агент». Многоодаренным оказался наш мистер Роуленд. Найти его оказалось легче, чем я опасалась, и когда упомянула Уилла, он тут же назначил мне встречу; честно говоря, я его обманула: сказала, что Уилл посоветовал мне позвонить ему.

— Да, я представляю Уильяма Бошампа, — сказал Роуленд, приглаживая волосы. Он оказался из тех мужчин, которые стараются прикрывать лысину, отращивая на одной стороне головы длинные волосы и зачесывая их на голое место. — Собственно говоря, в настоящее время предлагаю издательствам его книгу.

Когда я вошла, он сунул в ящик стола недоеденный гамбургер, а в комнате пахло жареной картошкой.

— Вы постоянно поддерживаете контакт с Уиллом? — спросила я.

— Конечно, — ответил Роуленд, делая слабую попытку навести какой-то порядок на столе. — Я справляюсь время от времени, как продвигаются дела с рукописью…

— Значит, вы недавно виделись с ним? Я пыталась несколько раз дозвониться ему, но безуспешно. Надеялась увидеться с ним, пока я здесь.

— Кажется, мы последний раз встречались на вечеринке по случаю Четвертого июля. Книга была уже почти закончена, и я ждал от него теперь вестей, однако вдохновение — штука непостижимая. Но вы, конечно, это знаете, — добавил он.

— Знаю? — переспросила я.

— Потому и пришли сюда, разве не так? Пожалуйста, не робейте. Не нужно смущаться. Ваше дитя со мной в безопасности.

— Мое дитя?

Опять эта тема мачехи. Но откуда он может знать?

— Ваша книга, — ответил Роуленд, достав большой платок и утирая лоб. Кондиционер в окне героически пыхтел, но явно не справлялся со своей задачей. Воздух в комнате был теплым, спертым. — Я очень занят. Так много авторов, так мало времени. Но обещаю уделить вашей книге безраздельное внимание. Потом, мне полагается гонорар за услуги. Уилл наверняка говорил вам.

— Я забыла, какой.

— Тридцать тысяч батов или, если предпочитаете валюту США, пятьсот долларов, для соотечественников скидка. Понимаю, многовато, но за это вы получите мнение знатока о вашей рукописи. Должен сказать, у меня к этому способности, я с ними родился. Особенно хвастаться нечем, но я в курсе издательских дел здесь, в Таиланде, и за границей. Книгу Уилла, к примеру, я отправлю в Сингапур, если тема их заинтересует. Местные издатели не хотят прикасаться к ней. Боятся обжечь пальцы. Книга прямо-таки раскаленная! Само собой, я не могу сказать вам, о чем она.

— О Хелен Форд, — сказала я. — Уилл говорил мне.

— Я просил его никому об этом не говорить, — сказал Роуленд, хмурясь. — Эта книга вызовет большое негодование в определенных кругах. Но что сделано, то сделано. Вернемся к вашей книге и моему гонорару: если я одобрю рукопись, то буду всеми силами искать издателя. Я беру тридцать процентов со всех доходов.

— Разве это не выше среднего? — спросила я.

— Выше, — согласился он. — Но и мои услуги стоят выше среднего.

— И как пойдет дело? — спросила я. — Что Уилл давал вам? Присылал главы по их завершению или…

— Сперва расскажите мне о своей книге. Это художественная вещь? Документальная?

Я подавила вздох. Мне очень хотелось уйти, там все было гнетущим. В комнате стоял запах неудачи или, хуже того, лживости, и я не могла понять, почему Уилл обратился к этому человеку и зачем пригласил его на вечеринку.

— Художественная, но в основе реальные события. Об антикваре, который приезжает в Бангкок и теряет моральный компас, соблазненный здешним экзотическим стилем жизни. Бросает жену и больного ребенка, живет какое-то время в свое удовольствие, а потом — исчезает, — ответила я, пристально наблюдая за реакцией Роуленда.

— Хмм, — промычал он, повернулся на стуле и уставился в окно. Вид улочки был довольно унылым, но Роуленда он, казалось, очаровал. Лица его мне было не видно. — Мне нравится. В самом деле. Но давайте немного поработаем над вашей концепцией. У меня есть для вас одно слово: фантастика. Она сейчас очень популярна, поверьте. Могли бы вы перенести действие в какое-нибудь не знаю загадочное — вот то слово, которое я искал — место, скажем, на остров, не обозначенный ни на одной карте. Это должна быть фантастика, но актуальная в широком контексте, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Минутку, — сказал он, постукивая себя пальцами по голове. — У меня возникла идея. Ваш человек потерпел кораблекрушение на острове, о котором никто не знает — вам придется создать воображением целый мир. Попадает под чары живущих там красавиц, та-та-та, забывает жену и ребенка. Мне, кстати, не нравится идея о больном ребенке. Слишком печально. Отвлекает от сюжета, разве что… — Снова постукал по голове. — Нашел! Ребенок обладает какой-то особой способностью, шестым чувством или чем-то в этом роде, узнает, где отец, а затем… уверен, вы что-нибудь придумаете.

— Мне нравится.

Теперь я видела его лицо только в профиль и не могла понять, идиот этот человек или просто нагло лжет, как и я. Казалось, что мое интуитивное понимание таких вещей притупилось от жары, что я, чужая в чужой стране, утратила нравственные ориентиры. Наконец Роуленд повернулся с улыбкой.

— Примусь за работу немедленно, — сказала я. — Но что вам нужно для того, чтобы принять решение? Уилл говорил мне, что предоставил вам, но я уже не помню.

— Несколько глав и общий план — вот и все, что мне требуется для принятия решения, — ответил он. — Это то, что я получил от Уилла. Он, разумеется, обращался и к другим агентам, но только я смог разглядеть все возможности. Учитывая, что вы раньше не печатались — книг у вас еще не выходило, так ведь?

— Нет.

— Тогда предоставьте то, что у вас есть, чек на мой гонорар, и я почитаю. Тем временем подумайте о моей фантастической идее.

— Не думаю, чтобы вы могли предоставить мне идею общего плана книги, — сказала я. — Уилл, пожалуй, смог бы. Я хотела попросить у него копию рукописи, но, к сожалению, никак не могу его найти.

— Это было бы неподобающе, — сказал Роуленд. В его глазах промелькнули подозрительность и, пожалуй, хитрость.

— Вы, случайно, не знаете кого-то друзей Уилла? — спросила я. — Мне очень хотелось бы связаться с ним.

— Никого, — ответил он. — Теперь, ваша рукопись. Может, позволите мне просмотреть ее?

— К сожалению, я не захватила рукописи. Очень уж смущалась.

— Это вам предстоит преодолеть с моей помощью, — сказал он, сложив перед собой руки и стараясь казаться искренним. У него был вид телевизионного проповедника. — Я знаю, каково приходится авторам, они работают в одиночестве над рукописями, и им не на кого полагаться, кроме…

— Кстати, об одиночестве, — заговорила я. — Мне трудно найти место, где можно писать. Меня постоянно прерывают. Уилл говорил мне, что у него есть место, куда он ездил, чтобы писать в тишине и покое. Может, вы знаете, где это? Я мечтаю об одиночестве.

— Нет, — сказал Роуленд. — Уилл вроде бы не упоминал об этом месте. — Ну что ж, сделать такую попытку стоило. — Теперь, возвращаясь к вашей работе…

— Вы подали мне замечательную идею об острове и всем прочем, — перебила я его. — Я немедленно засяду за работу и пришлю вам рукопись. Дадите мне свой почтовый адрес?

Он протянул мне засаленную визитную карточку и очень неприятно улыбнулся.

— Спасибо, — сказала я. — Как только закончу несколько глав, дам знать о себе.

Я со всех ног бросилась вниз по лестнице и выскочила на улицу. Даже выхлопные газы и обжигающая жара были лучше кабинета и личности Бена Роуленда. Хуже всего было то, что я страдала бессмысленно. Не узнала ничего нового, разумеется, кроме того, что фантастика сейчас очень популярна.

* * *

Я вернулась в прохладу и тишину отеля, оттуда позвонила Дженнифер.

После восторженного описания летнего домика в Чианг Мае она понизила голос.

— Я не понимаю, что здесь происходит, — зашептала она. — Но очень хотела бы находиться вместе с тобой в Бангкоке. Чат мне ничего не говорит, но я знаю, что это как-то связано с бизнесом, с «Аюттхая трейдинг». Кхун Таксин, Вонгвипа и Ютай уже несколько часов сидят, запершись в кабинете вместе с Кхун Вичаем. Ты помнишь его по тому ужину, так ведь? Мне не слышно, что они говорят, но время от времени голоса повышаются. Они волнуются из-за чего-то. Я подумываю, может, взять билет на самолет до Бангкока, прилететь и жить там вместе с тобой. Место найдется?

— В моем номере хватило бы места для небольшой армии, — ответила я. — Он превосходный, и я была бы рада твоему обществу. Заказать тебе билет?

— Не нужно, — ответила Дженнифер. — Посмотрю, как пройдет день, и скажу тебе завтра.

* * *

Едва я положила трубку, телефон зазвонил.

— Привет, — сказал Дэвид Фергюсон. — У меня новость, которая может оказаться скверной. По нашему настоянию полицейские внимательнее осмотрели квартиру Бошампа. И обнаружили кровь в сточном отверстии ванны. Чья она, мы не знаем.

— Вполне можно сделать предположения, чья; скорее всего, последнего квартиросъемщика, — сказала я.

— Предположения — да. Сказать с уверенностью — нет.

— Не могут полицейские провести тест на ДНК?

— И с чем сравнить?

— А-а-а, — протянула я. — Для идентификации с положительным результатом нужна ДНК Уилла, а ее негде взять, потому что его невозможно найти.

— Совершенно верно.

— Следы ее можно найти в его доме — в Торонто. Только имейте в виду, он уехал давно, и, кажется, Натали, его жена, после отъезда мужа практически продезинфицировала квартиру.

— Даже если сможем найти, что это докажет? — сказал Фергюсон. — Что у него шла кровь? Говорят, несчастные случаи происходят дома чаще, чем где бы то ни было. В конце концов разве у людей редко случаются порезы во время бритья? У меня, кажется, это самое обычное дело.

— Хотелось бы знать, ищу я живого человека или мертвого, — сказала я.

— Думаю, мертвого. Хотя не представляю почему, за исключением того факта, что его очень долго никто не видел. Если б я смог найти свидетельства того, что Уилл покинул Таиланд, то счел бы, что он скрылся умышленно, но мы навели справки почти на всех авиалиниях, и указаний на это нет.

— Но что могло случиться с ним?

— Мало ли что. Мы знаем, что он регулярно летал в Чиангмай. Может, пошел в холмы, заблудился и ходил, пока не свалился замертво. Или произошел несчастный случай — его растоптал слон…

— Слишком уже натянуто, — сказала я.

— Чиангмай вам не средний американский городок, — возразил Фергюсон. — В джунглях водятся дикие звери, и граница с Бирмой — не самое безопасное место. Там есть контрабандисты, наркодилеры, бандиты, всевозможные преступники и, в довершение всего, случаются перестрелки между двумя странами. Я не говорю, что произошло именно это. Однако здесь случается всякое, и не только в джунглях. Уровень преступности в Таиланде, в том числе и насильственных преступлений, гораздо выше, чем хотелось бы.

— Звучит все это ужасно, — сказала я. — Я проклинала его как беглого отца, а он, возможно, несколько дней перед смертью мучился в джунглях.

— Не следовало бы нагонять на вас страху, но нам нужно смириться с тем, что, вполне возможно, его нет в живых. Вот и все, что могу сказать.

— Пожалуй, — сказала я. — И все-таки, думаю, кто-нибудь должен знать, куда делся Уилл. Если поехал побродить по холмам, то где остановился? У него должна была быть какая-то база, хотя сейчас, говоря это, понимаю, что он мог взять рюкзак, выйти из отеля или ночлежки или чего там еще и не вернуться. Его бы никто не хватился. Какая тяжелая мысль, что человек может исчезнуть, и никто не обратит на это внимания.

— Может, позволите сменить эту тему на более приятную? — предложил Фергюсон.

— Пожалуйста, — ответила я.

— Приглашаю на особую вечеринку. Поскольку вы сейчас проживаете в Бангкоке, отказа не приму. Я устраиваю нечто вроде новоселья. Купил себе дом — для меня это большой шаг — и должен въехать послезавтра. В доме все еще беспорядок, но священнослужитель говорит, что это счастливый день. Возможно, вы не знаете, что здесь существую счастливые и несчастливые дни для переезда. И для всего прочего. Прибегают к очень сложным расчетам, чтобы определить наиболее благоприятный день, еще более сложным, чем расчеты, куда поставить домик для духа. Вы упустили это событие. Оно произошло до вашего приезда.

— С удовольствием приеду, — сказала я.

— Приедете? Правда? Замечательно. — Казалось, он удивлен тем, что я так быстро согласилась. — Послезавтра день переезда, и, готов дом или нет, я переезжаю. Атмосфера на вечеринке из-за состояния дома будет очень непринужденной. Если ваша племянница — Дженнифер, так ведь? — захочет приехать, буду очень рад. По такому случаю из Небраски прилетает моя тетя со своей лучшей подругой. Это милые старушки. Тетя воспитывала меня после смерти матери. Думаю, они вам понравятся, хотя обе, особенно тетя, время от времени путаются в мыслях. Я очень рад, что они в состоянии прилететь.

— Что принести? — спросила я. — Собственно говоря, что приносят в Таиланде на новоселье?

— Просто приезжайте. Церемония — я пригласил священнослужителя освятить дом — состоится под вечер, и вечеринка будет продолжаться до тех пор, пока все не сочтут, что с них хватит, и не разъедутся. Думаю, вы не сочтете себя моей парой для такого случая? — Должно быть, я колебалась чуть дольше, чем следовало. — Нет, конечно, — сказал Фергюсон. — Особенно если приедет Дженнифер, это будет неподобающе, так ведь? Вы приедете, правда, несмотря на мою бестактность?

— Приеду, — ответила я. — А пока что хочу попросить вас об одолжении.

— Просите.

— Мне нужен адрес художника по имени Роберт Фицджеральд.

— Стало быть, не сдаетесь?

* * *

Художник Роберт Фицджеральд жил на дереве. В буквальном смысле. В доме на дереве, разумеется, но все-таки я едва не упустила его из виду, высматривая нечто более близкое к земле. Я наверняка не нашла бы его, если б Дэвид Фергюсон по обязанности консульского служащего не разыскал Фицджеральда. Дерево, громадный баньян, видимо, когда-то росло в саду. Теперь оно высилось над гаражом.

Я нашла сой, а затем, пройдя по территории вата, или храма, и дом. Там было поразительно спокойно. На веревке, протянутой возле ряда домиков, сушились оранжевые монашеские тоги, молодая женщина уговорила меня купить у нее воробышка в бамбуковой клетке, чтобы я могла выпустить его и тем самым «приобрести заслугу». Улетающая птичка какнула мне на блузку. Надо полагать, мою заслугу это увеличило.

Калитка в изгороди вела к дому. Войдя, я первым делом увидела красивый домик для духа. Такие домики есть в большинстве тайских домов, они представляют собой защиту от чай, или духов, поселяющихся в них. В домике предположительно обитает Пра Пум, или владыка места. Этот был превосходным тайским домом в миниатюре. Горели палочки ароматных курений, их окружали очень красивые фигурки: крошечные лошади, слоны, колесница, корзины с фруктами, букеты цветов, вырезанные вручную из дерева с соблюдением малейших деталей. Каждая деталь было до того совершенной, что у меня прямо-таки захватило дыхание.

Все прочее было не столь очаровательно. Там висело несколько объявлений на английском и тайском языках. Тайского языка я не знаю, но английские были довольно резкими. Одно гласило: «Берегись собаки». Другое: «Нарушители границ владения будут привлечены к суду». Третье: «Частная собственность, вход воспрещен».

Когда я, подняв взгляд, увидела дом, он тоже оказался неприветливым. В основном он представлял собой большую платформу, окружающую большое баньяновое дерево. Ее поддерживали подпорки, но я не видела легкого способа подняться туда, там лишь висела веревка, доходившая почти до земли. Она выглядела недостаточно прочной, чтобы взбираться по ней, даже будь у меня такое желание, поэтому я просто дернула за нее. Наверху раздался звон колокольчика.

Никаких признаков собаки там не было, но сверху послышался голос, что-то произнесший по-тайски.

— Здравствуйте, — сказала я. — Мистер Фицджеральд?

— Что вам нужно? — прорычал голос среди листвы.

— Это Лара Макклинток, — сказала я.

— И что?

— А то, что я звонила вам по телефону. Вы мистер Фицджеральд, так ведь?

— Полагаю, вы хотите подняться, — произнес голос.

— Если желаете, можете спуститься, — сказала я. С моей точки зрения это было бы предпочтительнее, те дни, когда я лазала по деревьям, давно миновали.

— Не желаю.

Раздался скрежет шестерен, и лестница, очень похожая на судовые сходни, возможно, то были именно они, спустилась ко мне и остановилась над землей на демонстрирующем негостеприимство уровне.

— Ну? — послышался голос, — Влезайте.

Я влезла и оказалась в зале, открытой со всех сторон воздуху, потолок представлял собой полог из листьев. Пол был из прекрасно отполированных тиковых досок. У верха лестницы увидела пару обуви и, вспомнив тайский обычай, разулась. Половицы под моими ступнями были замечательно гладкими. Там стоял обеденный стол, четыре стула из тика и раттана, бамбуковый диван с розовыми и оранжевыми хлопчатобумажными подушками, тиковый столик. Вид, столь прозаичный с земли, сменился на этой высоте красивой панорамой клонга. Я видела, как по нему проплыла длинная лодка, волнуя воду у берегов узкого канала. Даже запах был чудесным, пахло цветами и свежими древесными стружками.

Там был еще один домик для духа, еще недостроенный, части его валялись по всему полу. На столике стояли аккуратными рядами крохотные фигурки животных. Я наклонилась над ними полюбоваться тонким мастерством.

Мистера Фицджеральда, если это был он, нигде не было видно. Однако я сразу же поняла, что это не тот Роберт Фицджеральд, который писал портреты. На стенде стояло несколько картин. На мой взгляд, это была живопись, которую любопытно разглядывать в картинных галереях, но вряд ли захочешь иметь дома. Там была подспудная ожесточенность, которую я нашла выводящей из душевного равновесия. На некоторых картинах резкие красные полосы уродовали красивые таиландские пейзажи. На одной тайский дом словно бы истекал кровью. Особенно беспокоящей была картина с глядящей с дерева парой глаз. Из одного глаза торчал нож. Я определенно попала не туда.

Звук шагов возвестил о появлении человека лет пятидесяти с рыжеватыми усами и волосами. Очень худощавого и, более того, слишком молодого, чтобы написать портрет Хелен Форд. Он ничего не говорил, только смотрел на меня.

— Кажется, я попала не к тому Роберту Фицджеральду, — неуверенно сказала я. — Я искала портретиста, который значительно старше вас.

— Значит, действительно попали не туда.

— Не знаете, где можно найти этого человека?

— Нет.

— В таком случае, сожалею, что отняла у вас время.

— Я тоже.

До чего ж любезным был мистер Фицджеральд.

— В таком случае я пойду.

— В таком случае идите.

Я повернулась, собираясь уходить, и заметила, что неповрежденный глаз на картине с ножом смотрит на меня. И решила продолжить разговор.

— Кто написал это? — спросила я, указывая на полотно.

— Мой отец.

— Можно с ним поговорить?

— Для этого вам потребуется медиум, — ответил он.

— Что? — спросила я.

— Он умер, — сказал мистер Фицджеральд. — В позапрошлом году.

— Ваш отец писал портреты?

— Очень давно.

— У вас сохранились какие-нибудь?

— Нет.

— Имя Уильям Бошамп вам что-нибудь говорит?

— Ничего особенного.

— Это да или нет?

Он не ответил.

— Послушайте, Уильям Бошамп мой коллега. Он исчез несколько месяцев назад, я пытаюсь найти его. У него есть жена и дефективный ребенок, им нужно знать, где он.

— Я не могу вам помочь, — сказал Фицджеральд.

— Не можете или не хотите? — спросила я.

Он не ответил.

— Что ж, тогда пойду.

Фицджеральд продолжал молчать. Я снова пошла к лестнице, тут сквозь листву проник луч солнца и образовал красивые узоры на полу. Я остановилась, любуясь ими, и подумала, что предпочла бы этот дом на дереве жилищу Чайвонгов. Решила, что человек, который живет здесь, который вырезал из дерева эти чудесные домики и животных, не может быть таким плохим, как кажется.

— У вас здесь замечательный дом, — сказала я. — Рада, что получила возможность его увидеть. И резьба ваша великолепная. Теперь о собаке. Она у вас есть?

— Собака? — спросил он.

— Которой нужно беречься.

Уголки его губ чуть изогнулись в улыбке.

— Да. Но, как у большинства собак, ее лай страшнее укуса.

— В таком случае, — спросила я, — как насчет чая?

— Чая?

На его лице появилось недоуменное выражение.

— Чая. Сухих листиков, которые заливают кипятком, чтобы получить напиток коричневого цвета.

Фицджеральд помолчал, очевидно, сбитый с толку моим подходом.

— Шотландское сойдет, оно тоже коричневое? — произнес он наконец.

— Конечно.

— Тогда пойдемте.

Он повел меня в своеобразную прихожую с древесным стволом внутри и деревянными стенками снаружи. Эта часть дома в отличие от залы была со стенами и затянутыми сеткой окнами. Сверху она была открыта воздуху, но я видела, что там можно натянуть для защиты брезентовый тент. Там была крохотная кухонька с очень маленькими пропановыми холодильником и плитой и открытыми посудными полками. Подальше находились ванная — я не представляла, как она действует — и комната, судя по виду, служившая кабинетом и спальней. Там были электрические провода, протянутые от столба в сой, на кухонном столе лежал сотовый телефон.

— Вы живете здесь или работаете? — спросила я.

— И то, и другое, — ответил он, доставая бутылку и два стакана.

— Как вы нашли этот дом? Или сами построили?

— Это была отцовская мастерская, — ответил Фицджеральд. Я тщетно ждала каких-нибудь подробностей. Их не последовало. Мы пошли с выпивкой в залу и молча потягивали виски. Я решила сама не нарушать этого молчания.

— Вам нравятся картины моего отца? — спросил наконец Фицджеральд.

— Даже не знаю, как ответить, — неторопливо произнесла я. — Он был необычайно талантливым художником, но, пожалуй, нужно сказать, я нахожу их слишком будоражащими, чтобы наслаждаться ими. Что с ним сталось?

— Он умер. Я же вам сказал.

— Нет, я имела в виду, что превратило его из портретиста в человека, видящего такие ожесточенные образы?

— Я сам ломал над этим голову, — заговорил Фицджеральд. — Не знаю. Он был вполне успешным. Его работы есть во многих галереях. А вот я неудачник. Пытался стать художником — не один год — но не достиг отцовского уровня. Я храню все его кисти и материалы. Не могу расстаться с ними, но они ежедневно напоминают мне о моей непригодности.

— Этот домик для духа вырезали вы?

— Я. Да, кстати. — Фицджеральд подошел к краю и посмотрел вниз. — Просто проверял, — сказал он, возвратись. — Их нужно ставить так, чтобы на них никогда не падала тень дома. Я изучил все очень старательно перед тем, как найти ему место вчера, но, сами понимаете, с домом на дереве есть определенные сложности. Я не хочу обижать чаи. Они могут принести большие неприятности. Не думал, что домик для духа вам понравится. Кажется, вы, когда звонили, сказали, что у вас есть магазин?

— Домик очень красивый. Не думаю, что там, откуда я приехала, на них существует большой спрос, но ваша резьба просто замечательная. Я могла бы…

— Не нужно говорить этого, — сказал он. — Это не имеет значения. Садитесь. Допивайте виски.

— Я все думаю о шахматных фигурах, — сказала я. — Когда смотрю на вашу работу. На ряды животных, колесниц и прочего. Мой муж Роб — он полицейский — любит играть в шахматы. Как думаете, смогли бы вы сделать набор фигур в тайском стиле?

— Наверно, смогу, — сказал Фицджеральд. И с минут молчал. Потом сказал наконец: — Слоны. Я могу вырезать слонов вместо коней. Возьму дерево разных цветов, красное и черное. Да, смогу. Говорите, вы хотели бы иметь такой набор?

— Да, — ответила я. — И не один. Несколько моих покупателей играют в шахматы, другие оценят красоту фигур, хоть и не играют. Подумайте над моим предложением.

— До этого вы задали много вопросов, но я не представляю, как вам помочь, — сказал он.

— Я разыскиваю Уильяма Бошампа. У него есть по крайней мере два портрета, написанных вашим отцом.

— Три, — сказал Фицджеральд.

— Три чего?

— Бошамп купил три портрета отцовской кисти. Все, что у меня было. Во всяком случае, все портреты. То, что осталось от других его работ, находится здесь. Много его картин есть в галереях, как я, кажется, уже говорил.

— Значит, вы знали Уилла Бошампа, — сказала я.

— Собственно говоря, нет, — сказал Фицджеральд. — Он лишь появился, купил несколько полотен и ушел.

— И вы не представляете, где он может сейчас находиться?

— Ни сейчас, ни в другое время, — ответил мой собеседник. — Бошамп заплатил наличными, ничего больше мне знать о нем было не нужно. Он дал свою визитную карточку. Могу поискать ее. По-моему, у него был антикварный магазин.

— «Антикварный магазин Ферфилда» на Силом-роуд, — сказала я.

— Да, вроде бы.

— Знаете, кто был изображен на портретах?

— На двух. Отец скрупулезно вел регистрацию. На одном — шотландец по имени Камерон Макферсон. На другом — его брат Дункан. Оба состоятельные торговцы, поселились в Таиланде после войны. Я навел справки.

— А третий? Знаете, кто та женщина на третьем холсте?

— Вы знаете?

— Знаю.

— Скажете мне? — спросил Фицджеральд.

У меня возникло искушение быть такой же скрытной, как он, но я смягчилась.

— Хелен Форд.

— Хмм, — промычал он.

— Знаете, кто она?

— Нет.

Я поколебалась, сказать ли ему, что его отец написал портрет жестокой убийцы, но решила не говорить.

— Я должен бы.

— Что должны бы?

— Знать, кто она. Странное дело. Мне пришлось согласиться с ним.

— Видите ли, — заговорил Фицджеральд, — судя по всему, отец был очень организованным. Я его почти не знал. Он и мать развелись, когда я был еще маленьким, и она увезла меня в Англию. До его смерти я не возвращался сюда. Но понятно, почему он был замечательным портретистом. Он работал и работал над портретами, пока не передавал сущность человека, не только внешний облик. Жаль, я лишен его таланта. Мне гены художника не передались.

— Но резьба у вас замечательная. Я никогда не видела ничего подобного.

Фицджеральд-младший явно страдал сильным комплексом неполноценности. Я сочла, сама не знаю отчего, что должна постоянно напоминать ему о его таланте. Он казался очень уязвимым, и я не могла противиться желанию относиться к нему по-матерински.

— Благодарю вас. Я веду к тому, должен признать, довольно долго, что отец вел очень тщательную регистрацию. Но я не смог найти ничего, указывающего, кто эта женщина. Пойдемте, покажу.

Он повел меня в комнату, которая выглядела одновременно спальней и кабинетом.

— Отец, мать и я жили, очевидно, в большом старом доме. Я не помню его совершенно. Был совсем малышом, когда мать увезла меня в Англию. Но отец проводил здесь почти все дни, иногда и ночи, — заговорил Фицджеральд. — Тут он работал. Установил мольберт в зале и там писал. Мать говорила, что поначалу многие приходили позировать. А здесь он хранил все записи. Сами видите, что я имел в виду, говоря, что он был очень организованным.

Он указал на довольно примитивный тиковый письменный стол с выдвижными ящиками и выдвинул один. Там были ряды разлинованных карточек с фамилиями, расположенных в алфавитном порядке, и, как я поняла впоследствии, с условной окраской по датам.

— На оборотной стороне портрета была дата «январь сорок девятого года». Я просмотрел все карточки сорок девятого, пятидесятого и за несколько лет раньше, — сказал Фицджеральд. — Теперь, когда вы назвали мне имя, поищу его. Видите, — сказал он через минуту, — никакой Хелен Форд.

— Поищите фамилию Чайвонг, — сказала я. — Просто для проверки.

— Чайвонг, — произнес Фицджеральд, перебирая карточки. — Да, вот они. Два портрета, один Таксина и Вирата Чайвонгов. Написан в сорок восьмом году. На другом портрете Саратвади и пятилетний Сомпом. Этот написан в сорок девятом.

Он протянул мне карточки.

— Я видела оба портрета. Они висят у Чайвонгов в гостиной. Стало быть, система вашего отца действует. Я обратила внимание, что ваш отец записывал на карточках и размеры портретов. Можете припомнить, какой величины был портрет Хелен Форд?

— Думаю, дюймов двадцать на тридцать.

— Как, по-вашему, Уилл Бошамп нашел вас?

— Это было нетрудно. Я давал рекламное объявление в «Бангкок пост». Бошамп казался приятным человеком. Дело было года два назад, вскоре после того, как я сюда приехал. Он пришел посмотреть на портреты потому что, по его словам, открывал магазин и заинтересовался, чем я могу располагать. Взял три портрета. Я смог сказать ему, кто изображен на двух, но не знал фамилии женщины. Бошамп сказал, что этот портрет ему очень нравится, видимо, он оставит его себе и попытается выяснить, кто она. Мне бы не следовало продавать ее портрет. Это одно из лучших полотен моего отца. Я почти не знал его и помню очень смутно. Он несколько раз приходил по воскресеньям, и только. В этих нескольких случаях, когда проводил время с ним, я находил его неприятным человеком. Это я к тому, что у меня не было сентиментальной привязанности к его работам. Однако теперь мне кажется, что я мало запросил. Вы и Бошамп — не единственные, кто интересуется этим портретом.

— А кто еще?

— Не уверен, что следует говорить, — сказал Фицджеральд.

— Я знаю, что им интересовалась Татьяна Такер. Она делает документальный фильм.

— Татьяна? Верно. Довольно привлекательная молодая женщина.

— Кто-нибудь еще интересовался?

— Да. Два раза звонил один мужчина, он не представился в отличие от вас, но описал портрет довольно точно. И приходила одна привлекательная тайка, тоже искала Бошампа и этот портрет. Вот только имени ее не помню.

— Вы мне очень помогли, — сказала я.

— Не представляю, чем, — ответил Фицджеральд. — Мне почти нечего вам сказать. Правда, у меня пока не было возможности заглянуть в отцовские дневники. Это вон те красивые тома в кожаных переплетах на полке: в каждом дневники за один год, много страниц аккуратного, убористого почерка. Отец вел их с сорок пятого по сорок девятый, потом перестал, но снова принялся вести примерно в шестидесятом году. Я думал, что там может быть что-то о том, кто эта женщина, но, знаете, после того как продал портрет, не видел в выяснении этого особого смысла. Правда, мне было любопытно, не был ли отец влюблен в нее. Не знаю, как отнесся бы к этому, поскольку она не моя мать, но портрет был очень красивым. Как-то трогал меня. Теперь, зная ее имя, посмотрю, не найдется ли какой-нибудь ключ. Скажите, как можно связаться с вами.

— Вы очень щедро потратили на меня время, — сказала я, записывая номер телефона в отеле. — Я прямо-таки завидую вашему дому, он мне очень понравился. Спасибо за виски и за то, что показали его.

— Благодарю, — сказал Фицджеральд. — Если хотите, приходите еще. Я помогу вам спуститься.

— Еще одно, — сказала я. — Вы говорите, что ваш отец передавал на портрете сущность человека. Каково ваше впечатление о сущности Хелен Форд?

— Интересный вопрос. Что сказать? — Он ненадолго задумался. — Дерзкая. Лучшего слова подобрать не могу.

* * *

Я спустилась с дерева, несколько удрученная своим визитом. Мне снова удалось узнать очень мало, кроме того, что Роберт Фицджеральд-младщий живет в тени своего талантливого отца, которого почти не знал. Я недоумевала, зачем он вернулся в Бангкок и, более того, решил жить в мастерской человека, которому так мучительно завидовал. Вряд ли я или кто-нибудь еще могли сказать ему что-то такое, от чего он почувствует себя равным отцу.

«Не завидует ли Чат, — вдруг подумала я, — своему отцу, весьма успешному бизнесмену?» Я знала Чата как молодого человека, с которым приятно общаться, почтительно относящегося к Дженнифер, мне и Робу. По словам Дженнифер, он был серьезным, спокойным, слегка важничающим, но решительным, с очень твердым сознанием того, что хорошо и что плохо. Завидует ли он успеху отца? И вырастет ли Толстушка с ощущением неполноценности, потому что ее мать — само совершенство?

И как в конце концов Натали будет управляться с дочерью, которая никогда не станет взрослой? Эта мысль привела меня к самому удручающему факту. Несмотря на все свои усилия, я нисколько не приблизилась к отысканию отца Кэтлин.

Когда я вернулась в отель, меня ждало еще одно сообщение на автоответчике от Дженнифер:

«Видимо, мы возвращаемся в Бангкок. Насколько понимаю, эта поездка была неудачной, хотя никто этого не говорит. До завтра».

 

Глава шестая

Наши попытки сломить Чиангмай и Сеттатирата оказались неудачными, но это было пустяком в сравнении с тем, что последовало.

Я хорошо помню тот роковой день, когда все в моей жизни переменилось. Хотя окончился он ужасно, ранние его часы я вспоминаю с удовольствием как свое последнее беззаботное время.

В тот день, когда мы ждали возвращения короля, я повел Йот Фа и его братишку Си Сина посмотреть королевских слонов в загоне. Слоны — великолепные животные. Я всегда любил их. Свет в тот день был очень ясным. На горизонте темнели грозовые тучи, но нам сияло солнце.

— Скоро я поеду с отцом в битву на одном из этих слонов, — сказал Йот Фа. — И возьму с собой тебя. Я стану великим воином, как и король.

— Ты должен научиться быть не только вой ном, — сказал я ему, — если хочешь пойти по стопам отца.

Мы неторопливо пошли обратно к дворцу, шаля по пути, как обычно мальчишки в этом возрасте. После шума и топота в слоновом загоне дворец, когда мы приблизились к нему, оказался странно тихим. Правда, я услышал зловещий звук, который принял за далекий женский плач.

Моя матушка бросилась нам навстречу у внешних ворот.

— Король умер, — сказала она, по лицу ее струились слезы. — Что с нами будет?

Я не помню точно той минуты, когда пришла к убеждению, что Уилл Бошамп мертв. И не просто мертв, если слово просто уместно в данных обстоятельствах, но убит невидимой, жестокой рукой. Разумеется, ни слепящей вспышки, ни потрясающего откровения не было. Скорее было нарастающее ощущение, что с кем бы я ни разговаривала, кого бы ни спрашивала, ответ неизменно бывал одним и тем же. Казалось, Уилл устроил вечеринку по случаю Четвертого июля, а потом шагнул с утеса, и множество наблюдавших за ним людей отвернулись за секунду до его падения. Только один из них должен был это видеть, должен был быть соучастником.

Возможно, я так долго шла к этому неизбежному умозаключению потому, что была в Бангкоке раздвоенной личностью. С одной стороны антикваром, пытавшимся найти коллегу, который решил скрыться. С другой — старалась заменить Дженнифер мать. К сожалению, я не преуспела ни в том, ни в другом. Казалось, полушария моего мозга каким-то образом разделились, и я старалась быть с одной стороны слишком рациональной, с другой — слишком эмоциональной. Оба полушария работали. Но связи между ними не было.

* * *

— Привет, — послышался надо мной голос. Я подняла взгляд от газеты. — Это я, — сказала Дженнифер без всякой на то необходимости. — Приехала помогать тебе в поисках Уильяма Бошампа.

Нос ее был чуть розоватым, глаза чуточку припухшими.

— Ты завтракала? — спросила я, жестом подзывая официанта.

— Я не очень голодна, — ответила Дженнифер.

— Все равно надо бы поесть, — сказала я. — Для поисков Уилла Бошампа требуются силы. Тебе придется влезать на деревья и все такое прочее.

— Что?

Я рассказала о своем визите к Роберту Фицджеральду, и она наконец улыбнулась.

— Возьми что-нибудь в буфете, а потом расскажи, что случилось, — сказала я.

— Мы с Чатом поссорились, — сказала Дженнифер. — Крупно поссорились. Дома он другой человек.

— Как и большинство людей, — сказала я.

— Знаю. Я заметила, что превращаюсь в маленькую девочку, когда провожу много времени с папой. Но в этой семье творится что-то странное. Такое напряжение, что у меня болит голова, и я не знаю, в чем тут дело. Ты скажешь, что я схожу с ума.

— Нет, — ответила я. — Не скажу. Но из-за чего вы с Чатом поссорились? Если, конечно, хочешь мне рассказать.

— Я рассказала бы, если б знала, но тут одна из тех нелепостей, из-за которых ссориться не стоит. Он хотел одного — я другого. Раньше нам всегда удавалось находить общий язык. Но в этот раз разговор перешел в ожесточенный спор, и я сказала то, чего не следовало говорить. Сегодня утром мы все вылетели в Бангкок. Остальные вернулись в Аюттхаю. Я поехала сюда. Надеюсь, ты не против.

Казалось, Дженнифер собирается снова заплакать.

— Нет, конечно, — сказала я утешающим тоном.

— Я определенно была несправедлива к Чату, — заговорила она. — Кажется, с одним из семейных предприятий возникла большая проблема. Все были в отвратительном настроении. А Ютай! Он пытается командовать мной, говорить, куда идти, когда идти. Я ведь не Толстушка. Он не может управлять моей жизнью. Держится хозяином дома. Я думаю, что-то происходит между ним и Вонгвипой. Что-то сомнительное, понимаешь? Я не хотела говорить об этом Чату, но когда начали спорить, сказала. И зря. Он разозлился. Я совершила глупость. В конце концов она его мать. Мне, должно быть, показалось, так ведь?

— Не обязательно, — сказала я.

Разумеется, ей не показалось, но я сочла неблагоразумным говорить это.

— В любом случае это не имеет значения, — сказала Дженнифер. — Думаю, я не смогу вернуться туда.

— Ты мало бывала в Бангкоке, так ведь?

— Да. Мы с Чатом решили устроить экскурсию, но из-за поездки в Чиангмай так и не собрались.

— Тогда, думаю, забудем на несколько часов о мистере Бошампе и отправимся в город.

— Ты серьезно? — спросила Дженнифер.

— Совершенно. Где твои вещи?

— У меня с собой маленький чемодан. Я оставила его у швейцара. Большой, к сожалению, все еще в Аюттхае.

— С этим разберемся потом. А теперь пошли. Кстати, если завтра будешь еще в Бангкоке, мы приглашены на совершенно особую вечеринку, новоселье с благословением священнослужителя.

— Заманчиво, — сказала Дженнифер.

* * *

День у нас был поистине замечательный, я всегда буду любовно вспоминать его. Вдали от Чайвонгов мы вернулись к нашим прежним отношениям подружек, несмотря на разницу в возрасте. Думаю, обе чувствовали себя свободнее, чем до сих пор со времени приезда. Мы полюбовались Большим дворцом с его Изумрудным Буддой, ватом По с громадным лежащим позолоченным Буддой, ватом Арун или храмом Утренней зари с украшениями из разбитого китайского фарфора. Наняли на двоих длинную лодку, чтобы поплавать по Чао Прае и клонгам, останавливаясь, чтобы посмотреть на великолепные королевские баржи, король до сих пор использует их для торжественных церемоний, и понаблюдать за выходками играющих в воде детей.

Мы ели липкий рис с зеленым тайским карри, поданный нам с сампана на одном из клонгов, его готовила женщина на маленькой газовой плитке прямо у нас на глазах. Ели возле киоска на уличном рынке гай янг, жаренного на гриле цыпленка, замаринованного в кокосовом молоке с чесноком и кориандром, и сом там, острый салат из зеленой папайи. Ели запеченную в тесте свинину — сакху сай му — дальше по пути. И завершили все десертом кхао таен — рисовыми оладьями, обвалянными в пальмовом сахаре. Смеялись над своими попытками объясниться, над странными вопросами водителей микротакси — например «Сколько вы весите?» — и наслаждались туристическим времяпровождением несколько часов.

Наш официальный тур по Бангкоку завершился у вата Махатхат, самого большого и древнего в городе. Выйдя из ворот, мы оказались на заполненной людьми улочке. По одну ее сторону был рынок, напротив его множество лавочек, торгующих всем: от обуви до компонентов лекарств. На тротуаре продавцы демонстрировали небольшие предметы, которые внимательно разглядывали несколько человек.

— Что это за штуки? — спросила Дженнифер. Мы подошли ближе.

— Кажется, амулеты, — сказала я, осматриваясь. — Знаешь, кажется, мы оказались на амулетном рынке.

Я сделала несколько шагов, доставая на ходу из сумочки амулеты Уилла Бошампа. Но потом остановилась. «Нет, — сказала себе, — сегодня день Дженнифер, а не Уилла. Ей нужно развлечься, забыть о ссоре с Чатом, просто погулять».

— В чем дело? — спросила Дженнифер. Я взглянула на нее. — Вижу, ты из-за чего-то колеблешься.

— Нет, — ответила я.

— Да. Скажи.

— Так, ерунда. Уилл Бошамп прислал своей жене несколько амулетов, и это место напомнило мне о них.

— Ну, так пошли, — сказала она, идя к рынку. — Они у тебя с собой?

— Не нужно сейчас заниматься этим, — сказала я. — Может, отправимся на чай в отель или еще куда-нибудь?

— Оставь, — сказала Дженнифер. — Ты же хочешь этого. Они у тебя с собой, так ведь?

— Ну, ладно, да. Я ищу что-нибудь похожее на них, — сказала я, показывая ей амулеты.

— Это безнадежно, — сказала через несколько минут Джен. — Здесь, должно быть, сотни ларьков, миллионы амулетов. Откуда нам знать, где куплены эти?

Она была права. Мы находились на крытом рынке, протянувшемся по меньшей мере на два квартала. Куда ни глянь, ларьки были заполнены амулетами. В проходах толпились люди, даже буддийские монахи, и старательно их разглядывали.

— Согласна. Безнадежно, — сказала я. — У меня есть и фотография монаха, но они, кажется, тоже есть во всех ларьках. Видимо, этот монах освящал амулеты. Думаю, безнадежно верное слово.

— Для чего вам нужны амулеты? — спросила продавщица в ближайшем ларьке. — Для желудка? — спросила, потирая живот. — Для глаз? Что искать?

И протянула нам несколько амулетов.

— Видели вы похожие на этот? — спросила я, протягивая амулет Уилла. Женщина несколько секунд рассматривала его.

— Этот нехорош.

— Что в нем нехорошего? — спросила я.

— Плохой.

— Ладно, плохой, но насколько плохой? — спросила я, стараясь, чтобы она поняла.

— Очень плохой, — сказала продавщица.

— Нет, в какой степени? — спросила я. На лице продавщицы появилось недоуменное выражение. — Что в нем дурного? Почему говорите, что он плохой?

— Он… не знаю, как по-английски, — сказала она. — Будда этого не делать.

— Чего?

— Стоять на мир, — сказала продавщица. — Будда для покой, не чтобы стоять на мир.

Я взглянула на амулет. В самом деле, Будда стоял на шаре.

— А этот? — спросила я, достав обломки и пытаясь их сложить.

— Тоже плохой, — сказала она. — Будда с чаша для подаяний в руках, не с мир. Заходите, я вам показать.

Мы зашли в ларек, продавщица порылась в грудах амулетов и выложила несколько на стол перед нами.

— У Будда примерно шестьдесят рук и ног, — сказала она. — Вы меня понимать?

— Нет, — ответили в унисон мы с Дженнифер.

— Это Будда останавливать наводнение, — сказала продавщица, выставив вперед ладони. — Это Будда призывать дождь, — она опустила руки и прижала ладони к бедрам. — Будда еще сидеть, еще лежать вот так. — Наклонилась в сторону и подложила под голову правую руку. — Это ожидание нирваны. Остановить бой Будда сидеть так. — Подняла правую руку, указывая пальцем сверху вниз на раскрытую ладонь левой. — Понимать? — спросила она. — Много разных рук и ног Будды.

— Понимаю, — ответила я.

— Вот этот, — сказала женщина, указывая на разбитый амулет, — просить подаяния. Руки впереди, держат чаша. Смотрите этот. — Я посмотрела на амулет, который она показывала нам. Будда стоял, держа в руках чашу. — А вот здесь, — она указала на мой, — Будда держать мир. Видите?

— Я видела.

— Теперь вот этот, — сказала женщина, указывая на целый амулет. Будда стоять на мир. Будда не должен стоять на мир. Это… — она сделала паузу. — Не знаю английский слово.

— Кощунство? — спросила Дженнифер.

— Да, — сказала женщина, указывая на нее пальцем. — Этот самый слово. Очень плохой. Где взять его?

— Не знаю, — ответила я. — Он был у моей подруги.

— Плохо для подруга.

— Пожалуй, — сказала я. — Спасибо за помощь. Вы случайно не знаете этого монаха?

Женщина взглянула на фотографию.

— Знаю. Здесь все его знать.

— Не скажете, где его можно найти?

— Пошли, — сказала женщина, маня нас. — Пошли, — повторила, видя, что мы колеблемся. Мы пошли за ней взад и вперед по проходам, пока не оказались почти за ее ларьком. Она остановилась перед одним из ларьков и позвала. Вышел крупный мужчина борцовского телосложения, перемолвился с ней несколькими словами, затем повел нас в глубь ларька. Там сидел древний старик. Я бросила быстрый взгляд на фотографию, потом снова на него, пожалуй, это мог быть тот самый человек, но я не была в этом уверена. Если так, то снимок был сделан очень давно.

— Это он? — спросила я женщину.

— Нет, — ответила та. — Его отец.

— Не знаю, как его спрашивать, — прошептала я Дженнифер.

— Я переводить, — сказала женщина. — Спрашивайте меня.

— Спросите, где его сын.

— Я не спросить, — сказала она. — Сын мертв. Два года.

— О, прошу прощенья, — сказала я. — Тогда спросите, не узнает ли он эти амулеты, плохие.

Женщина протянула старику амулеты. Отодвинулась, чтобы не заслонять ему свет, и при этом непрерывно говорила. Наконец повернулась к нам.

— Он видеть их раньше. О них с ним разговаривать один человек. Фаранг. Он не знать этот человек, потом не видеть его. Он сказать этот фаранг то, что я сказать вам. Амулеты очень плохой.

Владелец ларька подошел к нам и тоже уставился на амулеты.

— Я возьму их, — сказал он. — Плохие. Дам взамен два других с большой доброй силой.

— Спасибо, — ответила я, — но я хочу их сохранить.

— Три, — сказал он. — Дам за них три.

— Нет, — сказала я. — Оставлю эти.

— Очень плохие, — сказал мужчина, протянув к ним руку. На миг показалось, что мне придется побороться, но я дотянулась до них первой. Решительно положила амулеты в пластиковый пакет, в котором я их хранила, и убрала в сумку.

— Спасибо за беспокойство. Но я рискну.

— Где вы остановились? — спросил мужчина. — В отеле?

— Да, — ответили мы с Дженнифер.

— В каком?

— Мы… — начала было Дженнифер. Я толкнула ее локтем.

— В «Ориентал», — сказала я. — Замечательный отель.

— Что-то мне в этом человеке не нравилось, пожалуй, не его физическая мощь, а отношение.

— Как вас зовут? — спросил он. — Я пришлю вам в отель очень хорошие амулеты.

— Хелен Форд, — ответила я. — А вас?

— Гунг.

— Означает «креветка». Очень смешно, да? — сказала женщина. — Большой мужчина назвать креветка.

Я не находила в этом человеке ничего смешного, но если имя, которым я представилась, что-то и говорило ему, он не подал вида.

Когда мы уходили, старик отдал Дженнифер фотографию монаха, которую Уилл отправил Натали.

— Отец уже очень старый, — сказала женщина, когда мы возвращались к ее маленькому ларьку. — Второй половина дня сидит у сына. Он скоро умереть. У его сын тоже есть амулеты, но не такой. А теперь выбросьте плохой амулеты. Они плохой и для вас. Я дать вам амулеты для защита.

Она старательно порылась в груде на столе и торжественно протянула нам по амулету.

— Можно заплатить за них? То есть я хотела бы сделать пожертвование.

— Нет, — ответила женщина. — Я вам их дарить. Вам нужна защита.

— Спасибо, — поблагодарила я.

* * *

— Нужно повнимательней посмотреть на амулеты, которые дала нам мать Чата, — сказала Дженнифер. — Не хочет ли она навлечь на нас проклятье?

Я засмеялась.

— Кто такая Хелен Форд?

— Я просто выдумала это имя. Мне этот тип не понравился. Вызвал у меня страх.

Говорить ей в эту минуту о женщине, которая, как считалось, убила мужа и ребенка, я не видела смысла.

— Как думаешь, что все это значит? — спросила Дженнифер. — Зачем Уилл покупал плохие амулеты?

— Представления не имею, — ответила я. — Единственное, что приходит на ум, — Уилл непонятно с какой стати решил коллекционировать аномалии. У людей есть эта склонность. К примеру, иногда выпускаются с какими-то отклонениями от образца монеты, почтовые марки, и они быстро становятся коллекционными предметами. Возможно, Уилл коллекционировал амулеты такого рода, хотя если существует рынок подобных вещей, я о нем не слышала. Может, у него это было пунктиком. Возможно, он нашел этого монаха таким же образом, что и мы.

— Жутковато, — сказала Дженнифер. — Однако несравнимо с тем, что предстоит нам.

— Ты о чем? — спросила я.

— Думаю, мне нужно вернуться в Аюттхаю за своими вещами. Вряд ли смогу уговорить тебя поехать со мной для моральной поддержки. Я быстро собрала бы чемодан, сказала бы тому, кто там будет, что уезжаю, и вернулась бы вместе с тобой.

— Можно позвонить туда, сказать им, что ты живешь со мной в гостиничном номере, а завтра мы бы поехали и забрали твои вещи.

— Я хочу побыстрее покончить с этим.

— Ладно. Раз тебе так уж хочется, то конечно же я сопровожу тебя туда.

* * *

Татьяна Такер оставила на автоответчике сообщение с просьбой позвонить ей как можно скорее, но я решила, что сейчас главное — забота о Дженнифер. Мы заказали в отеле машину с водителем. Я сказала администратору, что теперь счет буду оплачивать сама. В данных обстоятельствах нехорошо было бы пользоваться гостеприимством Чайвонгов. Этот отель был дороже тех, в каких я обычно останавливалась, но я решила, что мы с Дженнифер можем прожить там еще несколько дней.

Приехав, мы увидели только привратника. Ключ от лифта все еще был у Дженнифер, и мы поднялись на этаж для гостей. Она, как и обещала, быстро собрала чемодан.

— Как думаешь, можно уйти, ничего не сказав? — спросила она.

— Нет, — ответила я.

— Ладно, может, оставить записку?

— Послушай. Я поднимусь вместе с тобой. Ты должна поблагодарить их за гостеприимство. Если там никого не окажется, тогда можно будет обойтись запиской. Не нужно их пугаться. Ты сама себе хозяйка и можешь поступать, как захочешь. Что они об этом подумают, не имеет ни малейшего значения.

— Ладно, — вздохнула Дженнифер. — Надеюсь только, что не встречусь с Чатом. Я не вынесу разговора с ним.

Когда мы вышли из лифта, на этаже, где жили Чайвонги, стояла тишина. Мы заглянули в столовую. Стол был накрыт к ужину, но там не было ни души. Зашли в гостиную. Сумерки уже сгустились, и комната была тускло освещена одной лампочкой. Не раздавалось ни звука.

— И здесь никого, — сказала я. — Не знаю, куда еще заглянуть. Пожалуй, ты права насчет записки. Минутку! Теперь это интересно, — сказала я, подходя к портретам кисти Фицджеральда-старшего. Очень пристально посмотрела на двух братьев, Таксина и Вирата.

— Тетя Лара, — произнесла Дженнифер.

— Иди, посмотри, — сказала я. — На меч, который держит младший.

— Тетя Лара, — повторила она.

— Знаешь, кажется, теперь этот меч принадлежит мне. — Он выглядел совершенно как тот, что я купила на аукционе: та же костяная рукоятка, те же серебряные украшения на ножнах. Он лежит в номере отеля! Иди, посмотри. Я покажу тебе его, когда вернемся. Двух совершенно одинаковых мечей не может быть, так ведь?

— Тетя Лара, прошу тебя! — сказала Дженнифер. Я наконец повернулась к ней. Она стояла перед одним из больших кресел с подголовником. Совершенно бледная. Я подошла и встала рядом.

— По-моему, он не дышит, — сказала она.

Кхун Таксин сидел, откинувшись на спинку кресла, глаза его были широко раскрыты, голова свесилась набок, руки лежали на коленях. Не дышал он уже давно.

 

Глава седьмая

Дни и недели после смерти короля в Аюттхае были опасными, особенно при существующем положении дел, поскольку никто из жен покойного короля не произвел на свет наследника.

Это означало, что различные клики будут строить заговоры, чтобы пробиться к власти. Шпики кишели повсюду, и опасно было говорить, что ты поддерживаешь одного кандидата, выступая против другого.

Собственно говоря, существовало только два соперника с королевской кровью в жилах: младший единокровный брат короля принц Тианрача и принц Йот Фа, которому шел двенадцатый год.

Госпожа Си Судачан, хотя до сих пор почти не интересовалась благополучием сына и заводила раз личные интрижки, пока король был на войне, внезапно превратилась в горюющую наложницу и любящую мать. Ее лицемерие было совершенно ясно мне и, разумеется, моей матушке, но, видимо, никому больше. Или скорее кое-кому во дворце были выгодно закрывать на него глаза.

Во время всех этих интриг моя матушка неизлечимо заболела. Перед смертью она взяла меня за руку и с громадным усилием заставила пообещать, что я буду присматривать за принцами Йот Фа и Си Сином. Впоследствии, учитывая крепкое здоровье матушки и последующие события, я задавался вопросом, не была ли она убита. Эта горестная мысль язвит мое сердце, словно кобра.

В конце концов принц Тианрача решил вопрос престолонаследия и покончил с политической сумятицей, по крайней мере на какое-то время. Поняв, что наши враги воспользуются безвластием в Аюттхае, добрый принц удалился в монастырь вести образцовую жизнь буддийского монаха. Получив от священнослужителей, астрологов и министров приглашение править, Йот Фа с большим торжеством взошел на трон. Однако, поскольку он еще не достиг совершеннолетия, правительницей стала его мать, госпожа Си Судачан. В это время зловещее землетрясение разрушило наш город.

Иногда я думаю, что поскольку между большими городами повсюду есть определенное сходство — различия, естественно, тоже существуют, архитектурные особенности, местоположение и так далее — люди с Запада, приезжающие в такой город, как Бангкок, ошибочно думают, что понимают его. Или, хуже того, полагают, будто у нас есть некоторое взаимопонимание с теми, кто живет в этом городе, вера, что мы видим мир в одной перспективе.

Я стараюсь избегать этого заблуждения. Ведение дел по всему миру учит тебя снова и снова, что такие предположения по меньшей мере нелепы. Но все равно меня вводят в заблуждение и впоследствии лишают самодовольства какие-то мелкие детали, вроде покровительственного замечания собрата-фаранга или незначительные по крайней мере на первый взгляд события, напоминающие мне, до чего же я невежественна.

* * *

— Очень рад, что вы пришли, — сказал Дэвид Фергюсон. — А вы, должно быть, Дженнифер. Замечательно! Входите, пожалуйста. Церемония начнется через десять минут.

— Мы не сможем долго оставаться, — сказала я, отведя его в сторону. — Отец молодого человека Дженнифер вчера умер. Она очень расстроена, и не знаю, сколько времени ей захочется здесь быть. Дело осложняется тем, что она поссорилась со своим молодым человеком, а тут эта смерть, и она не знает, что делать.

— Что случилось с его отцом? — спросил Дэвид.

— Видимо, тяжелый сердечный приступ. Покойного обнаружила Дженнифер.

— Очень жаль, — сказал он. — Будем надеяться, вечеринка отвлечет ее от случившегося. Кстати, как зовут ее молодого человека?

— Чат Чайвонг.

— Неужели из тех Чайвонгов? — воскликнул он. — О смерти Таксина сообщалось во всех газетах.

— Из тех, — сказала я.

— Господи, — произнес Фергюсон. — Вот уж не думал! Кажется, вы ни разу не упоминали их фамилии. С какой стати? Ваша Дженнифер вошла в общение с известной семьей.

— Они очень богаты, — сказала я. — Она считает, что даже чрезмерно. Это, конечно, не имеет никакого значения. Как я уже сказала, они с Чатом поссорились. Не знаю, окончательно или нет.

— Я веду дела с «Аюттхая трейдинг» почти на постоянной основе, — сказал Фергюсон. — Ее постоянно обхаживают американские компании с целью основать здесь совместные предприятия. Я бывал там с нашими деловыми людьми. Кабинеты просто потрясающие.

— Кстати, о потрясающем, — сказала я, осматриваясь. — К вашему жилью это слово вполне приложимо.

Новый дом Дэвида был старым, стоящим на сваях, с высокой, островерхой крышей и широкими, декоративными шестами для отталкивания баржи, красиво изгибающимися у торцов. В довершение всего он стоял у клонга, к самой воде вела лестница, так что гости могли подплывать на лодках. Видимо, в этом доме некогда жила семья из десяти человек, но он был маленьким. Спереди была затянутая сеткой веранда, сзади — крохотная кухонька, недостроенная ванная и небольшая спальня, за ней беседка, выходящая туда, где впоследствии, очевидно, появится садик. Стены были обшиты панелями, через высокие пороги приходилось перешагивать.

— Замечательный дом, правда? Я очень рад, что нашел его.

— Тиковая древесина отличная. После приборки дом станет очень красивым. И мне нравится его открытость.

— Мне тоже. Конечно, он еще недостроен, маленький, но мне по душе. Это первый мой дом после того, как я покинул Небраску. В Таиланде я чувствую себя как дома, сам не знаю, почему.

— Вы же сказали, что родились здесь.

— Да, но меня увезли отсюда в раннем детстве. И я, хоть и родился здесь, фаранг. Белый всегда фаранг, даже если живет здесь всю жизнь. И все-таки я хочу остаться здесь.

— Чуть не забыла, — сказала я. — Это вам, — и протянула Дэвиду бутылку шотландского. — А это для дома.

И вручила ему сверток в изготовленной вручную темно-красной бумаге.

— Спасибо, — сказал Дэвид. — В этом не было необходимости, но я благодарен. Превосходные, — заговорил он, развернув сверток. — Это к домику для духа, да? Маленькая колесница и слоны. Совершенно необычайные. Где вы нашли их?

— У Роберта Фицджеральда, — ответила я.

— Вы с ним встречались? Это тот самый портретист?

— Нет, его сын, резчик по дереву.

— Много узнали у него?

— Увы, нет.

— Жаль. Эти вещи слишком хороши в сравнении с моим домиком для духа. Я купил первый попавшийся в местной скобяной лавке. Мне сказали, он дожидался меня, но я не был готов.

— Если захотите особенный, отправляйтесь к Фицджеральду. Его домики замечательные. А где Дженнифер?

— Кажется, сидит на краю веранды и смотрит на клонг, — ответил Фергюсон. — Нельзя допускать, чтобы она хандрила. Представлю ее своим юным друзьям. Познакомьтесь с моими тетушками, — сказал он, подводя нас обеих к двум сидящим в шезлонгах старушкам. — Это тетя Лил, — представил он меня полноватой женщине лет восьмидесяти в нарядном голубом платье. — А это тетя Нелл, — указал он на худощавую, все еще красивую женщину примерно того же возраста. — Тетя Лил и ее лучшая подруга Нелли вырастили меня. Сделали таким, каков я сегодня.

— То есть перекати-полем, который наконец-то приобрел дом, — сказал стоявший рядом высокий, белокурый мужчина. — Большинство людей обзаводится своим жильем задолго до пятидесяти. Теперь, если он найдет себе хорошую женщину, все будет в порядке. Меня зовут Чарльз Бенсон. Я работаю в посольстве вместе с Дэвидом.

— Меня Лара Макклинток — представилась я, пожимая ему руку. — А это моя племянница Дженнифер.

— Лара, Дженнифер. Красивые имена, — сказала тетя Лили. — Вы впервые в Таиланде?

— Я — да, — ответила Дженнифер. — Но тетя Лара бывала здесь много раз. А вы?

— Нет, — ответила старушка. — Я много лет прожила здесь. А вот Нелл впервые.

— Только не спешите на Пат Понг, — сказал Чарльз. — Лучше обходиться без скандалов, пока вы здесь.

Лили захихикала. Нелл нет. Я сочла, что Чарльз держится слишком уж покровительственно.

— Когда вы здесь жили? — спросила я Нелл.

— Давно, — сказала она. — Сразу после войны. Теперь все изменилось. Бангкок стал просто-напросто большим городом, как Нью-Йорк.

— Ага, — сказал Чарльз. — Все та же песня: славное прошлое, с которым настоящему не сравниться.

Мне захотелось, чтобы он ушел. Я люблю рассказы о прошлом. Оно привлекает меня как антиквара.

— Тогда здесь было очень жарко. Никаких кондиционеров, представляете? А потом каждый год холера. Приходилось постоянно кипятить воду. Электричество то включали, то выключали. Приходилось постоянно держать в доме свечи. И стряпать на угольных жаровнях. Мы, конечно, не стряпали. Для этого были слуги. Очень хорошие и очень славные. Все были очень славными. Никакой злобы к чужеземцам, которую видишь в других странах. Думаю, дело в том, что Таиланд не захватывала ни одна империалистическая держава, поэтому у таиландцев не развилась ненависть к европейцам, как у других.

Чарльзу стало скучно, и он отошел.

— Мы устраивали очень хорошие вечеринки, — продолжала старушка. — Таких уже не бывает. Бангкок был гораздо меньше и дружелюбнее, чем сейчас. Все знали друг друга. Фарангов в Бангкоке было не так уж много. Постоянно находился повод для какого-нибудь благотворительного мероприятия, устраивались приемы в честь девушек, впервые появившихся в свете. У меня был великолепный прием, правда, Нелл?

— Не знаю, дорогая. Меня здесь не было, — ответила Нелл. Она казалась в лучшей форме, чем подруга. Глаза у нее были ясными, умными.

— Запамятовала, — сказала Лил. — Теперь со мной это часто случается. Очень жаль. Лучшей вечеринкой в году бывало празднество по случаю Четвертого июля в американском посольстве. Я дожидалась его неделями. По этому случаю у меня всегда было новое платье. У моих подруг тоже. О, это было замечательно.

— Когда вы вернулись в Штаты? — спросила Дженнифер.

— Не помню. Ты помнишь, Нелл?

— В пятьдесят третьем, дорогая, — ответила та. — Тогда мы и познакомились.

— Да-да, — сказала Лил. — Дейви только начинал ходить. По Нью-роуд тогда ходил трамвай, но мы любили брать самлохи. Ты знаешь, что это, так ведь, дорогая? Велорикши, велосипеды с коляской. Там были велосипедные звонки, и водители-тайцы постоянно звонили. Потом много лет при звуке велосипедного звонка я мысленно переносилась в Бангкок. Они были гораздо лучше этих шумных, грязных штук с моторами, которые теперь появились.

— Помните вы Хелен Форд? — спросила я.

— Да, — ответила Лил. — Помню. Очень красивая женщина. С ней случилось что-то нехорошее, так ведь?

— Ее обвинили в убийстве мужа, — сказала я.

— Да, — рассеянно произнесла Лил. — Жуткая вещь. Мы познакомились с выдающимися тайцами, — продолжала она. — Хорошо образованными. И, конечно, богатыми. Кое-кто из них бывал на наших вечеринках. Знаете, иногда в сезон дождей ты отдавала своему кавалеру туфли, приподнимала длинную юбку и шла пешком к дому, где проходила вечеринка. Забавно сейчас это вспоминать. Иногда на вечеринки мы приплывали в лодках. У большинства из нас дома были на Чао Прае или на одном из клонгов. Многие клонги теперь засыпали. Очень жаль. Превратили их в мощеные дороги. Было весело отправляться куда угодно по воде. Торговцы прибывали на лодках. Доставляли все прямо к двери.

— Будет тебе, Лили, — сказала Нелл. — Я уверена, Лара и Дженнифер наслушались о прошлом. Нужно наслаждаться той вечеринкой, на которой присутствуем. Думаю, церемония вот-вот начнется.

* * *

Ритуал совершали двое монахов в оранжевых тогах. Дом был обернут какой-то веревкой, мне сказали, что ее нельзя снимать, иначе волшебство улетучится. Дэвид уже расставил своих маленьких животных и человечков у домика духа, поставленного в углу возле маленького бассейна, заполненного цветами лотоса. Ощущался запах сандалового дерева, видимо, оно требовалось для церемонии. Я не понимала ни слова, но ритуал был очень впечатляющим, и я радовалась за Дэвида.

Потом уже началась вечеринка. Дэвид, как обещал, представил Дженнифер молодым людям, и она как будто оживилась. Ее сильно потрясли смерть Таксина и наша неприятная обязанность найти остальных членов семьи и поставить их в известность. Вонгвипа, которую я нашла в ее комнате, не выказала никаких чувств. Дусит выглядел лишь растерянным. Чат был определенно подавлен смертью отца, но не искал утешения у Дженнифер. Он стоял рядом с матерью и братом, не говоря нам ни слова, и смотрел, как мы уезжаем. По пути обратно в Бангкок Дженнифер все время плакала и почти весь следующий день провела в постели. Наконец мне удалось поднять ее и повезти на вечеринку; думаю, она согласилась лишь для того, чтобы не расстраивать меня.

Часов в десять вечера я заметила, что Дженнифер выглядит очень усталой, и предложила вернуться в отель. Дэвид проводил нас до шоссе и остановил нам мини-такси.

— Спасибо, что приехали, — сказал он мне. — Дженнифер, я очень сожалею о ваших бедах. Надеюсь, все образуется.

* * *

— Он очень любезный, — сказала Дженнифер, когда мы сели в такси. — Тетушки его очаровательные, правда? Дом мне тоже понравился. Я очень довольна, что мы приехали. Может, если б мы с Чатом решили жить здесь часть года, то нашли бы себе домик вроде этого. О, что я говорю, — спохватилась она. — Какая я дура. Этому никогда не бывать.

— Думаю, тебе нужно повременить, — сказала я. — Посмотришь, как будешь себя чувствовать через день-другой. У пар случаются ссоры. Они не всегда кончаются разрывом.

Мы посидели несколько минут в молчании.

— Хотите завтра поехать по магазинам? — спросил водитель.

— Нет, благодарю вас, — ответила я.

— Никакого нажима. — Прошло секунд двадцать. — Я знаю очень хорошие. Сапфиры, рубины. И хороших портных, шьющих для фарангов.

— Нет, спасибо, — сказала я.

— Хорошо. Никакого нажима. Я дам свою визитную карточку. Позвоните завтра.

— Ладно, — сказала я.

— Можно поехать по магазинам прямо сейчас. Некоторые еще открыты. Очень хорошие.

— Нет, поедем прямо в отель, — сказала я, но потом передумала. Спросила: «Сделаете по пути остановку?», завидев в стороне знакомое здание.

— Конечно, — ответил водитель. — Собираетесь что-то купить?

— Нет, — ответила я. — Только узнать кое-что.

Я убедила водителя подъехать к тротуару, и мы вошли в дом, где жил Уилл Бошамп.

— Я собиралась приехать сюда вечером, — сказала я. — Но такой возможности не представлялось. Прежде всего, не хотелось приезжать одной. Хочу поговорить с соседкой Уилла, а ее, видимо, днем не бывает.

Из-под одной двери рядом с квартирой Уилла выбивался свет. Я постучала, послышались шаги, и кто-то невидимый из холла чуть приоткрыл запертую на цепочку дверь.

— Вы миссис Пранит? — спросила я.

— Да, — ответила женщина.

— Меня зовут Лара Макклинток, это моя племянница Дженнифер. Я подруга жены Уилла Бошампа и пытаюсь найти его.

Дверь закрылась. Я подумала, что это все, и повернулась, собираясь уйти. Но услышала, как цепочку вынули из гнезда, и дверь распахнулась.

— Здравствуйте, Лара, Дженнифер, — произнес женский голос. — Входите, прошу вас.

— Ну? — спросила я. — Вы же Ну, да? Очень рада видеть вас, но я искала миссис Пранит.

Это в самом деле была Ну Чайвонг, дочь Сомпома и Ванни, внучка Кхун Таксина.

— Я Пранит, — сказала она. — Доктор Пранит. Я врач. Вам, должно быть, незнаком наш обычай давать прозвища. Друзья и родные всегда звали меня Ну. Это означает «Мышка». Многие из нас носят прозвища, обозначающие животных. Хотите чаю, прохладительных напитков?

— Мы очень сожалеем о смерти вашего дедушки, — сказала я.

— Спасибо, — ответила она. — Но присаживайтесь, пожалуйста. Думаю, вы хотите поговорить со мной о мистере Уильяме. Я не знала, как связаться с вами, и не могла спросить Вонгвипу. Она меня недолюбливает и явно не хотела моего разговора с вами. Я все думала, как найти вас без ее ведома.

— Я приезжала несколько раз и стучалась в вашу дверь, — сказала я. — Вот только не знала, что живете здесь вы.

— Я работаю в больнице, по скользящему графику, поэтому застать меня трудно, — сказала Пранит. — Однако теперь вы здесь, и я расскажу вам все, что смогу.

— Одну минутку, — сказала я. Спустилась и хотела расплатиться с водителем, но он настоял, что подождет нас и возьмет почасовую оплату. Никакого нажима, разумеется.

— Ну что рассказать вам об Уильяме? — сказала Пранит, наливая нам по чашке жасминового чая. — Я очень сожалею, что он исчез, но и сержусь.

— Сердитесь?

— Да, потому что уехал, ничего мне не сказав. К сожалению, такой уж он, видимо, человек.

— Что вы имеете в виду? — спросила Дженнифер.

— Уильям покинул свой дом в Канаде, разве не так? Он рассказывал мне о жене и дочери, о своем доме, своем магазине. Сказал, что уехал в Азию с намерением вернуться, как всегда. Однако не вернулся, так ведь? Начал здесь все сначала.

— Это что, нормально? — спросила Дженнифер.

— Спрашиваете меня как врача? Нет, разумеется, ненормально. Я подумала, может, у него было психическое потрясение, расстройство. И после отъезда таким образом он не находил в себе сил вернуться. Но потом, когда он исчез снова, я решила, что, возможно, это его обычная форма поведения. Может, он просто скиталец, человек, неспособный иметь привязанностей ни к людям, ни к местам. Была еще мысль, что он не мог расплатиться с домовладельцем, которым, как, возможно, вы знаете, является «Аюттхая трейдинг». Это привело меня в замешательство. Я представила его родным, они одолжили ему денег на открытие магазина. Между Уильямом и Вонгвипой это было что-то вроде партнерского соглашения. Мало того, они приглашали его к себе и в Аюттхаю, и в Чиангмай. Я была разочарована, что он ответил на их гостеприимство и мою дружбу таким поведением.

— Значит, вы решили, что он просто снова сорвался с места?

— А разве не так? — сказала Пранит.

— Если скажу, что в банке у него было достаточно денег, чтобы расплатиться по задолженностям, но по банковскому счету с июля не проводилось никаких операций, измените вы о нем свое мнение? — спросила я.

Пранит помолчала несколько секунд.

— Пожалуй.

— Давайте начнем сначала, — предложила я. — Как вы познакомились с ним, что узнали о нем, пока он жил здесь?

— Конечно, — сказала Пранит. — Я познакомилась с ним здесь. Мы были соседями. Встречались в коридоре, вскоре начали понемногу разговаривать. Уильям пригласил меня на вечеринку, и мы стали друзьями, по крайней мере я так считала. Бывало, что когда я работала допоздна, он заваривал для меня чай. Когда уезжал на несколько дней в поисках антиквариата, я поливала цветы у него на балконе. Он делал для меня то же самое, когда я уезжала в Чиангмай на выходные.

— И когда вы поняли, что его здесь нет?

— Несколько месяцев тому назад, — ответила она. — Я стучалась к нему. У меня есть ключ, как и у него был ключ от моей квартиры. Подсунула записку ему под дверь, но ответа не получила. В конце концов отперла дверь и вошла. Квартира выглядела как обычно, но его не было. Моя записка так и лежала возле двери. Вся его одежда была на месте, поэтому я предположила, что Уилл вернется, но он не возвращался, и я решила… ну, вы знаете, что я подумала. Теперь мне тяжело сознавать, что, возможно, я ошибалась, и с ним случилось что-то ужасное, и я ничего не предприняла.

— Когда вы видели Уильяма последний раз?

— Кажется, в июле. Он устроил вечеринку по случаю американского Дня независимости. Я была там. Потом его не видела.

— У него была подружка? Или, может быть, вы…

— Нет, я не была его любовницей. Мы были просто друзьями. У него бывали здесь женщины время от времени, но ничего серьезного как будто не было. Видимо, он все еще чувствовал себя женатым.

— Расскажите о той вечеринке. Кажется, все видели там Уильяма в последний раз.

— Не знаю, что рассказывать, — сказала Пранит.

— Кто был там?

— Многих людей я не знала. Был очень славный человек из американского посольства, Дэвид, не знаю его фамилии, и еще один, белокурый и очень язвительный.

— Фергюсон, — сказала я. — Это славный. А другой, должно быть, Чарльз Бенсон.

— Да, как будто бы. Был еще один очень неприятный человек, сказавший, что он литературный агент Уильяма.

— Бент Роуленд, — сказала я.

— Что-то вроде этого. Был Ютай. По-моему, вы познакомились с ним на том ужине.

— Ютай! — воскликнула я. — Когда я в тот вечер спросила его об Уильяме, он сказал, что не помнит этого имени. Как можно быть на вечеринке у человека и не помнить его?

— Может быть, Ютай не понял вас, — сказала Пранит. — Английским он владеет не в совершенстве. Больше из моих родных никого не было. Выла молодая женщина, фаранг. Простите, не следовало употреблять это слово. Американка. Очень бледная, с гривой белокурых волос.

— Татьяна Такер. Она сказала, что Уильям добивался ее.

— Что это означает? — спросила Пранит.

— Это означает, — ответила Дженнифер, — что он пытался ее соблазнить.

— Она так сказала? Я видела это совсем по-другому. Наоборот, она — как это говорится — добивалась его. Совершенно определенно. Мне показалось, что сперва Уильям не интересовался ею, но потом, понимаете, вечеринка шла своим ходом, по такому случаю было много американского вина и пива. Они вместе скрылись в ванной и не появлялись довольно долго. Можно сделать определенные предположения, чем они там занимались. И все-таки я сказала бы, что она больше интересовалась им, чем он ею.

— Кто еще?

— Заглядывал кое-кто из соседей. Был еще один человек, не помню его имени, он очень интересовался одной картиной в спальне Уильяма. Сказал, что написал эту картину его отец.

— Роберт Фицджеральд, — сказала я. Кажется, он тоже забыл, что присутствовал на той вечеринке. Очевидно, этот раздражительный резчик по дереву принадлежал к ряду тех, кто был не особенно откровенен со мной в разговоре об Уилле Бошампе.

— Может быть, его звали так, — сказала Пранит. — Совершенно не помню. Нас как будто бы не представляли друг другу, но я разговаривала с ним несколько минут. Он привел с собой мать. Она приехала из Англии.

— Не знаете, случайно, некоего мистера Прасита?

— Я знаю многих Праситов. Это распространенное имя. Не могли бы сказать определеннее?

— Он помощник управляющего КРК.

— Что это такое?

— Я надеялась, что вы знаете. Он писал, что приходил и разговаривал с вами, спрашивал, не видели ли вы Уилла.

— Кто-то приходил и спрашивал о нем. Я сказала, что давно его не видела. Понятия не имею, кто этот человек, и не припоминаю, чтобы он представился.

— Вы сказали, что Уилл и Вонгвипа были партнерами. Уверены в этом? Она описывала это по-другому.

— Уилл определенно считал так. Он отпечатал рекламные карточки с указанием ее товаров и разослал их тем людям, с которыми был связан. Кое-кто даже заинтересовался. Правда, мне казалось, что сперва он занимался этим усердно, но потом потерял интерес. Вместо этого начал писать книгу. Не знаю, насколько серьезно относился он к этому вначале, но с течением времени все больше и больше работал над ней и закончил ее где-то весной.

— Вы уверены, что закончил? — спросила я.

— Он мне так сказал.

— Знаете, о чем эта книга?

— Уилл сказал, что об убийстве, которое произошло в Бангкоке много лет назад. Что совершенно случайно узнал об этой истории, но чем больше вникал в нее, тем интереснее она становилась. Вот и все, что мне известно. Подробностями он со мной не делился, и я больше ничего не могу вам сказать.

— Он искал издателя, — сказала я. — Этот отвратительный Вент Роуленд был его литературным агентом. Он сказал мне, что предлагал книгу в Сингапуре.

— У него был издатель. Уилл получил — как называются деньги, которые получаешь до выхода книги?

— Аванс.

— Да-да. Уилл ждал, не потребует ли издатель каких-нибудь изменений. Сказал мне, что хочет устроить вечеринку, отметить выход книги из печати. Однако странно, что он не упоминал о ней на вечеринке по поводу Дня независимости. Я думала, Уилл сделает какое-то объявление, но он не сделал. Они с мистером Бентом — его так зовут? — спорили о книге на вечеринке, в кухне за закрытой дверью. Я старалась помогать, поэтому вошла с тарелками, не поняв, что у них частный разговор. Уильям был чем-то очень расстроен, а мистер Бент показался мне очень — не знаю нужного слова — как будто не хотел говорить правды.

— Подходящее слово — уклончивым. Мистер Бент сказал мне, что все еще ищет издателя, и что Уильям пока не закончил книгу, — сказала я. — Кое-что не совпадает. Вы уверены относительно издателя?

— Да, — ответила Пранит. — Уильям говорил мне о нем весной, в апреле или в мае. Показал чек от мистера Бента. С названием агентства, почти на две тысячи долларов США. Уильям сказал, что это половина аванса, вторую половину он получит, когда издатель прочтет книгу. Он шутил насчет названия издательства. Я не поняла шутки, но он назвал его по десертному блюду в вашей стране. Что-то вроде пирога с лимоном.

— Кокосово-лимонный пирог? — спросила Дженнифер.

— Совершенно верно, — сказала Пранит. — Конечно, издательство называется по-другому, но Уильям назвал его так. Я спросила, не собирается ли он подать этот пирог к столу, он ответил, что это уже не смешно и что он намерен серьезно поговорить с мистером Бентом. Я уверена, что этот серьезный разговор и шел у них на кухне.

— Он не сказал, где находится эта издательская компания «Кокосово-Лимонный Пирог»?

— Не помню. Кажется, здесь, в Бангкоке.

— Где Уилл работал над книгой?

— Здесь, в своей квартире. У него был портативный компьютер, работал на нем. Иногда уезжал, чтобы поработать. Я устроила так, чтобы он мог пользоваться нашим домом в Чиангмае, когда ему требовался покой.

— А что Уилл делал с магазином, когда уезжал?

— Закрывал его. Я не думаю, что магазин мог принести ему богатство, но он считал, что книга может.

— Как, по-вашему, где сейчас эта книга?

— Видимо, у издателя.

— Как думаете, можно воспользоваться вашим ключом, войти в квартиру и поискать ее? — спросила я как можно небрежнее. — Может быть, там окажется второй экземпляр. У меня из головы не выходит, что книга как-то связана с его исчезновением.

— Не знаю… — заколебалась Пранит. — Хотя почему бы нет? Если я ничего не предприняла, когда он исчез, то могу предпринять сейчас, так ведь? Сейчас найду ключ.

Мы поглядели в обе стороны коридора, потом открыли дверь и юркнули внутрь. Квартира выглядела совсем как раньше, несмотря на то, что там проводили обыск полицейские.

— Уильям работал здесь, — сказала Пранит, указав на письменный стол возле ведущей на балкон застекленной двери. Мы осмотрели ящики, но рукописи не было.

— А где портативный компьютер? — спросила Дженнифер.

— Хороший вопрос, — сказала я. — В самом деле, где?

Мы обыскали комнату со всей тщательностью. Компьютера не было.

— Может, Уильям просто уехал, — сказала Пранит.

— Может быть, — согласилась я. И предложила заглянуть в спальню.

— Спальня выглядит иначе, — сказала Пранит. — Сама не знаю, почему.

— Исчезла картина, — сказала я.

— Да, верно, — сказала Пранит. — Портрет той красивой женщины. Но как вы узнали об этом?

— Мне сказал друг Уилла, — ответила я. Что было отчасти правдой. — Давайте поищем и картину.

Мы поискали. Ее там не было.

— Ну, вот и все, — сказала я.

— Да, боюсь, что так. Теперь идемте ко мне, — сказала Пранит. — Я дам вам номера домашнего и больничного телефонов, и скажите, пожалуйста, где можно найти вас.

Мы вернулись к ней, выпили еще по чашке чая и обменялись сведениями.

— А вы, Дженнифер? — спросила Пранит. — Вы будете завтра в Аюттхае на церемонии?

— Вряд ли, — ответила Дженнифер, и на глазах у нее навернулись слезы. — Мы с Чатом поссорились.

Пранит несколько секунд смотрела на нее.

— Дженнифер, — заговорила она. — Чат находится в очень трудном положении. Не знаю, как сказать это, но, думаю, следует выложить все напрямик. Уильям часто говорил мне, что с фарангами нужно быть более прямой, откровенной и не пытаться скрывать скверные новости. Как ни грубо это прозвучит, думаю, так будет лучше всего. Чайвонги ни за что не позволят Чату жениться на вас. Хотя мой отец и является старшим сыном, семейный бизнес унаследует Чат. Они могут улыбаться вам, быть с вами любезными, но они уже решили, что Чат женится на другой.

— На ком же? — спросила я.

— На Бусакорн, конечно.

— Конечно, — сказала я, вспоминая молодую женщину, одетую, как и Вонгвипа, под цвет скатерти. — Почему именно Бусакорн?

— По двум причинам. Первая — бизнес. Отец Бусакорн, мистер Вичай, деловой партнер Чайвонгов в Чиангмае, глава компании «Бусакорн шиппинг», в переводе Бусакорн означает «Голубой лотос». Как видите, он назвал компанию в честь дочери. Если Бусакорн и Чат поженятся, с финансовой точки зрения это будет взаимовыгодно. Вторая — семья ни за что не позволит Чату жениться на иностранке. Мне очень жаль, но дела обстоят так.

— Спасибо за откровенность, — сказала я. — Думаю, нам пора идти, а ты, Дженнифер?

Она едва заметно кивнула.

— Мне искренне жаль, Дженнифер, — сказала Пранит. — Я говорю вам это, поскольку знаю, что они собой представляют. Как семью их нельзя недооценивать. Я любила человека, которого они не одобрили, фаранга. Они прогнали его.

* * *

Мы ехали в отель в полной тишине, время от времени нарушаемой негромкими всхлипами Дженнифер. Я сидела рядом и гладила ее по руке, тщетно пытаясь успокоить. Злилась на Чайвонгов и досадовала на себя за то, что заставила девушку пройти через это, пусть и совершенно не намеренно, ради того, чтобы найти Уилла Бошампа.

Однако когда мы вошли в вестибюль отеля, из кресла поднялся мужчина.

— Привет, Дженнифер, привет, тетя Лара, — сказал Чат. Дженнифер молча смотрела на него. — Прости, Дженнифер, — сказал он. — Мой отец… Я должен возглавить компанию. Мать говорит, что так хотелось отцу. Не знаю. Я не могу. Джен, ты мне нужна. Могу я что-нибудь сказать или сделать, дабы убедить тебя вернуться? Я хочу сказать…

— Все в порядке, Чат, — сказала Дженнифер. — Я с тобой.

 

Глава восьмая

Придя к власти, Йот Фа остался почти таким же, как был. К трону он был подготовлен плохо, но обладал природным умом и усердно старался следовать примеру отца.

Его мать, ставшая правительницей, напротив, упивалась своим положением. Велела заново отделать королевскую резиденцию по своему вкусу, нанеся большой ущерб королевской казне, и принялась беспощадно изгонять своих хулителей. Жен и наложниц покойного короля вышвырнули из дворца, те, кто не соглашался с нею, были отправлены с не особенно нужными и не особенно благовидными поручениями. Многие не вернулись.

Правительница пыталась отправить меня в сельскую местность трудиться на земле, но юный король не допустил этого. Она тут же изменила тактику и стала пытаться вбить клин между нами, этой стратегии я, как вскоре станет ясно, невольно помогал. Я не имел представления, какие гнусности она говорила обо мне, но с течением месяцев увидел, что они делают свое дело. Король стал смотреть на меня с некоторым подозрением, которое мне удавалось рассеять зачастую, но не всегда. Тем не менее он продолжал настаивать, чтобы я остался во дворце, и даже предоставил мне более высокую должность.

Вскоре после смерти короля и назначения госпожи Си Судачан правительницей она завела постыдную, совершенно неподобающую интрижку с младшим придворным служащим Пан Бут Си Тепом, стражем внешнего зала скульптур. Пан Бут Си Теп всегда производит на меня впечатление честолюбивого человека невысоких способностей. Однако правительница до безумия увлеклась им, и он стал рабом всех ее желаний.

Эта связь определенно была ему на руку. Вскоре после того как он уступил заигрыванием госпожи, поскольку первые шаги делала Си Судачан, она назначила его Кхун Чиннаратом, стражем внутреннего зала скульптур, а бывшего Кхун Чиннарата понизила до прежнего звания своего любовника Пан Бут Си Тепа. Это высокое положение во внутреннем дворе давало им возможность бывать вместе, тем более после того, как правительница дала ему еще более высокую должность Кхун Воравонгсы, заведующего государственным архивом.

Правительницу, очевидно, совершенно не трогало то, как люди во дворце смотрят на ее поступки, потому что она вскоре выстроила Кхун Воравонгсе официальную резиденцию, где дворцовые служащие должны были подчиняться его желаниям. Потом выстроили вторую официальную резиденцию у ворот Дин, после чего Воравонгса стал проявлять гораздо более откровенный интерес к делам королевства и регулярно появляться рядом с правительницей.

По этому поводу, естественно, было много разговоров, но все боялись ее гнева, и никто не возражал, во всяком случае, публично. Все недовольство этими мерами было быстро подавлено. Одного служащего, откровенно противостоявшего Кхун Воравонгсе, закололи при выходе из резиденции у ворот Дин. Стало совершенно ясно, что Си Судачан и ее любовник не потерпят никакого недовольства, что вызов им означает неизбежную смерть. И все-таки, когда стало ясно, что правительница ждет ребенка, сплетни во дворце усилились.

Я снова оказалась гостьей Чайвонгов и была не особенно довольна этим. Всей семье за исключением Чата мое присутствие доставляло не больше радости, чем мне. Никто не пытался сделать так, чтобы я чувствовала себя раскованно. Хозяйка, Вонгвипа, и не скрывала, что не хотела бы видеть меня в своем доме. В споре по поводу моего присутствия Чат единственный раз в жизни одержал верх над матерью. Ему требовалось, чтобы Дженнифер была рядом, а она никуда без меня не ездила. Поэтому я была там, хотя и мне, и Вонгвипе этого не хотелось.

Нельзя сказать, что Вонгвипа выказала свои чувства ко мне лицом к лицу. За нее это делал Ютай. Она через него объявила Чата главой компании вместо его отца. По словам и Ютая, и Чата, Таксин объявил жене перед смертью свою волю. Никто не спорил, даже Сомпом, который имел на это преимущественное право, так как был первенцем Таксина, и даже несколько лет проработал в компании перед уходом в научный мир. У Чата опыта работы там не было.

Можно было ожидать, что буддист такого богатства и статуса, как Таксин Чайвонг, пролежит в покое значительное время, возможно, даже несколько месяцев, но его кремировали через три дня после смерти. Об этом позаботилась вдова. По просьбе Вонгвипы мы с Дженнифер не присутствовали при кремации. Бусакорн, избранная, присутствовала.

В доме немедленно произошли изменения, возвещавшие начало нового режима. Портреты кисти Фицджеральда, на одном из которых был Таксин с братом, на другом маленький Сомпом с матерью, исчезли. На их месте появились портреты Вонгвипы с двумя мальчиками и Вонгвипы с Толстушкой. Официально это объяснялось тем, что Вонгвипе мучительно видеть мужа таким молодым и здоровым. Сомпома, Ванни и Пранит, которые прежде регулярно присутствовали на семейных ужинах, больше не приглашали.

— Мы изгнаны, — сказала мне Пранит. — Наше присутствие требуется только по официальным поводам.

— Думаю, ваша мать и Вонгвипа не особенно ладят, — сочувственно сказала я.

— Мать считает, что когда моя бабушка умерла, Вонгвипа воспользовалась горем Таксина и сумела влезть в его жизнь. Разумеется, тут же забеременела Чатом. Вскоре после этого они поженились. Во всяком случае, мне так рассказывали. Я была еще ребенком.

— И все-таки Таксин и Вонгвипа долго прожили вместе, — сказала я. — Сколько Чату лет? Думаю, двадцать четыре-двадцать пять.

— Да, — сказала Пранит. — И я ей немало сочувствую. Моя мать родилась в богатстве и привилегированном положении, как и я. Вонгвипа нет. Думаю, она была очень бедной. Ей определенно приходилось нелегко. Пусть она удачно вышла замуж, но ей не откажешь в способностях и обаянии. Сказать по правде, я рада, что теперь не нужно бывать там на ужине каждую неделю.

И все же неожиданность всего этого удивила меня. Я думала, вдова хотя бы выждет подобающее время перед тем, как убрать портреты и отказаться видеть родственников, но Вонгвипу, казалось, такие соображения совершенно не заботили. И она не пыталась скрыть своей привязанности к Ютаю. Хоть я и старалась себя убедить, что интимная сцена между ними, свидетельницей которой стала по приезде в Аюттхаю, мне померещилась, было ясно, что это не так. Ютай постоянно находился подле нее, чаще, чем того могли требовать дела, и время от времени я замечала, что она любовно смотрит на него. С другой стороны, я обнаружила, что он зачастую наблюдает за мной и отнюдь не любовно. Однако вскоре дела пошли обычным порядком и потребовали выезда семьи, а значит, и нас с Дженнифер в Чиангмай.

* * *

Поездка больше, чем за четыреста миль, к северу от Бангкока до Чианг Мая в определенном смысле представляет собой путешествие в историю, навстречу приливу этнически и лингвистически связанных людей, которые около тысячи лет назад стали переселяться из китайской провинции Юньнань на территорию нынешнего Таиланда. Эта миграция длилась несколько столетий и закончилась образованием сменявших друг друга королевств, каждое простиралось немного дальше на юг, чем предыдущее. Чианг Май был частью самого раннего из пяти центров власти королевства Ланна, которое тайцы считают первым из пяти тайских королевств. За Ланной последовало Сукхотаи, потом Аюттхая, затем Тонбури и, наконец, Бангкок.

Теперь Чианг Май — главный город таиландского севера. Старый центр все еще окружен стенами и рвом, но город разросся далеко за их пределы, он суетливый, оглашаемый ревом мотоциклов, которые носятся по улицам тысячами, их шум соперничает с кукареканьем петухов и выкриками уличных торговцев. Рынки многолюдны и красочны, киоски заполнены рыбой, экзотическими фруктами и овощами.

Однако во всем этом шуме есть оазисы покоя, может быть, даже тишины. Одним из них был летний дом Чайвонгов. Он построен из дерева на платформе над рекой Пинг, состоит из главного здания с обращенной к реке огромной верандой, где семья усаживалась за стол, и стоящего рядом домика для гостей с тремя комнатами и залой, где обитали мы с Дженнифер.

Собственно говоря, мне этот домик нравился даже больше, чем роскошные апартаменты в Аюттхае. Здесь вместо шелка были хлопчатобумажные ткани, вместо золотисто-черных лакированных вещей — изящная резьба по дереву и раскрашенные колонны, латеритовые блоки во дворе были покрыты мраморной плиткой.

По словам Пранит, Уилл Бошамп довольно регулярно приезжал сюда работать над книгой. В моей спальне стоял письменный стол, и я была уверена, что Уилл сидел за ним, не потому, что это был единственный письменный стол в домике, хотя дело обстояло именно так, а потому, что это было превосходное место для размышлений и творчества, в открытое окно были видны солнечные лучи, пробивающиеся сквозь буйную, темную тропическую листву, окружавшую двор. В одном из ящиков стола я нашла застрявшую сбоку карточку «Антикварный магазин Ферфилда» с надписями на одной стороне по-английски, на другой — по-тайски. Там же обнаружила красноватую пыль и кусочки терракоты, что навело меня на мысль о разбитом амулете. Я поискала другие следы, но тщетно. Если дух Уилла и был здесь, то я этого не чувствовала. Слышались только шелест ветерка в листве, постукивание бамбука и пение птиц. Это место очень походило на рай.

Из домика для гостей еще было видно, кто входит в главный дом и выходит оттуда. Появился Кхун Вичай, проходя мимо, он помахал мне рукой и одарил любезной улыбкой. Я надеялась, что он останется на ужин, тем более, что с ним не было Бусакорн, но, видимо, он приезжал по делам. Других людей, которые приходили и уходили, я не знала. Мне стало ясно, что здесь обсуждали бизнес Вонгвипы. У нее сразу за чертой города были фабрика и обжиговые печи, где производили терракотовые изделия.

* * *

Другие элизиумы тишины можно было найти в храмах или ватах. В городе их сотни, одни до того древние, что превратились почти в развалины, другие — более современные и оживленные. В один из них я как-то отправилась, крепко держа в руке листок бумаги с именем, которое так старательно написала женщина с рынка амулетов в Бангкоке. Ваты в основном состоят из двух частей, жилищ монахов и мест для молитвы. Жилища довольно аскетические, но общественные места зачастую представляют собой буйство красок, позолоты и великолепной резьбы. Я представилась в вате и попросила встречи с говорящим по-английски монахом. Эту просьбу, к моему удивлению, удовлетворили.

Меня проводили в одно из общественных зданий, предложили разуться и спуститься по лестнице с перилами в виде змей или нагов. Проинструктировали ни в коем случае не прикасаться к монаху, стоять перед ним коленях, поклониться, коснувшись лбом пола, при его появлении, позаботиться о том, чтобы мои пятки не были обращены в сторону монаха и, что еще более важно, статуи Будды. Обращаться к монаху надлежало «аджан», что, как я поняла, означает «учитель». Я не особенно религиозна и была так зачарована этим местом, от выцветающих красно-синих фресок, на которых изображены сцены из жизни Будды, до его позолоченной статуи высотой в двенадцать-пятнадцать футов, спокойной, величественной и так красиво изваянной, что не сразу заметила монаха, который сидел, скрестив ноги, на платформе и наблюдал за мной.

— О, Господи, — пробормотала я и постаралась принять более-менее подобающую позу. По команде монаха я выпрямилась, но мне пришлось сидеть на полу, поджав и обратив в одну сторону ноги, что в моем возрасте представляет собой в некотором роде испытание. Подняв голову, я увидела человека с выбритой головой, одетого в оранжевую тогу монаха, одно его плечо было обнаженным на тайский манер. Особенно поразили меня его голубые глаза.

— Вам удивительно, — негромко сказал он, — видеть здесь белого человека.

— Пожалуй, — ответила я. — Откуда вы, аджан?

— Из Калифорнии, но я здесь уже много лет.

Мы поговорили несколько минут о погоде, о том, как мне нравится Чианг Май, о его родном городе Фресно.

— Скучаете по нему? — спросила я.

— По Фресно? — ответил он с легкой улыбкой. — По Калифорнии? По прежней жизни? По сексу?

— Я не это имела в виду.

— Нет, — в конце концов сказал он. Но потом добавил: — Вы пришли с какой-то целью.

— Да, я разыскиваю одного монаха. Можно? — спросила я, указав на сумочку. — У меня есть его фотография. Мне сказали, он связан с этим храмом.

— Конечно, — ответил он. Едва взглянул на фотографию и протянул обратно. — Его здесь нет.

— Но был, — настойчиво сказала я. Монах не ответил.

— Аджан, расскажите, пожалуйста, о нем, — попросила я. — Не знаю, насколько это важно, но мне нужно знать, можно ли поговорить с ним. Я пытаюсь найти человека, который бросил в Канаде жену с дефективным ребенком, проверяю все путеводные ниточки, а их не так уж много.

Монах некоторое время молчал, потом произнес так негромко, что я еле расслышала:

— В буддизме холодное сердце — нечто такое, к чему нужно стремиться.

— Что?

— Вы чем-то очень обеспокоены.

На секунду-другую я задумалась.

— Не думаю. Не больше, чем обычно. Хотя, может, и обеспокоена. По крайней мере, немного.

Монах ничего не сказал.

Я несколько минут разглядывала, восхищаясь мастерством, фрески и резные окна. Потом внезапно обрушила на этого совершенно незнакомого человека поток слов. Рассказала об Уилле и Натали, о Дженнифер и Чате, о своих отношениях с Робом. С одной стороны, я ужасалась тому, что делаю, с другой — испытывала облегчение.

— Своих детей у вас нет, так ведь? — сказал он, когда я умолкла, чтобы перевести дыхание.

— Нет.

— Не ошибка ли это?

— Не знаю, — ответила я. — Возможно. Но я нетерпелива. Если б они без конца плакали, я, наверно, убила бы их.

Опять наступила довольно долгая пауза. Я смутно уловила пение где-то вдали и звон колоколов, но звучали они приглушенно.

— Это неправда, — снова заговорила я. — Я бы их не убила. Не бросила. Дочка Уилла умственно неполноценна, но у нее милейшая улыбка. Как он мог сделать то, что сделал? И знаете, что? Он приехал сюда и принялся писать книгу о женщине, которая изрубила в куски мужа и убила ребенка. Во всяком случае все считают, что так и было. Что требуется для того, чтобы заставить мать убить свое дитя, кроме полнейшего безумия? Разумеется, мы, взрослые, должны защищать детей, своих или чьих бы то ни было.

Я услышала, что мой голос звучит карканьем, и поняла, что не представляла, до чего расстроена всем. Подумала, что захлебнусь собственной желчью.

— И знаете, что еще? — продолжала я. — С тех пор как я приехала, почти никто не сказал мне правды — ни тайцы, ни белые. Они вежливы, они улыбаются и бесстыдно лгут. А если не лгут, утаивают сведения. В том числе и вы, — сказала я, указав на фотографию.

Мелькнула мысль, что за такое обращение к монаху меня поразит молния.

— Полагаю, во всех религиозных группах есть скверные люди, — заговорил через минуту монах. — Он был одним из таких. Он был здесь старшим монахом, и вдруг обнаружилось, что у него есть довольно роскошный дом за пределами храма, где он жил с женщиной, и «мерседес». Мы думали, что он уходит медитировать в одиночестве. Министерство по делам религий провело расследование — сами понимаете, это было сделано тайно — и он уже не монах.

— Это все?

— Нет. У него явно было много денег. Думали, что он крадет деньги из храма, но улик тому не было. Полиция решила, что он занимался контрабандой.

— Что он переправлял через границу?

— Драгоценности, наркотики, людей. Сейчас он в заключении.

— Давно?

— Уже два года.

— Кажется, его отец говорил, что он умер.

— Для отца, возможно, умер.

— Спасибо, что рассказали, — сказала я.

— Пожалуйста, — ответил монах. — Теперь вам пора возвращаться и заботиться о детях.

— Можно задать еще один вопрос?

— Да.

— Эти амулеты, — сказала я, протягивая пластиковый пакет.

— Они…

— Кощунственные, я знаю. Но когда-нибудь раньше вы их видели?

— Нет, — ответил он, возвращая их. — И, чтобы вам не показалось, будто я утаиваю сведения, не видел ничего похожего.

— Спасибо, — сказала я. — У меня на душе стало легче.

— Я рад, — ответил он. — Должно быть, вам нелегко стараться быть матерью стольким людям.

Я открыла рот, собираясь возразить, сказать, что я сознательно не заводила детей, что у меня замечательная жизнь, дело, которое пусть и не приносит богатства, но которое я люблю. Я хотела сказать ему, что у меня есть дом, очень хорошие друзья, что я путешествую по всему миру, свободно и беззаботно. Но ничего не сказала. Вместо этого поклонилась, коснувшись лбом пола, а когда выпрямилась, монаха уже не было.

* * *

После этого я не меньше часа бродила по городу, мысленно споря с монахом и с собой. Вспомнила слова Клайва, что я всегда из кожи лезу, чтобы помочь людям, которых почти не знаю, и подумала, не это ли имел в виду монах. Предположила, что Клайв имел в виду людей вроде Роберта Фицджеральда. Я обещала Роберту попытаться продать его домики для духов в своем магазине. Домики для духов! Притом в районе, где все гораздо больше склоняются к Армани и Шанель. Если у Фицджеральда была проблема с отцом, мое ли дело ее улаживать? Возможно, Клайв и монах были правы.

С другой стороны, Клайв вряд ли мог здраво судить. И замечание насчет людей, которых я почти не знаю, вряд ли было справедливо. Например, с какой стати я взяла его в деловые партнеры после давнего развода? Кого еще я знаю лучше? Я считала, что сделала это, так как теперь он был мужем моей подруги Мойры, но, может, причиной тому была уязвимость, которую я ощущала под его внешней удалью, может, сознание, что наш брак распался из-за меня. Конечно, когда Клайв открыл конкурирующий магазин прямо напротив моего, я понимала, что его предприятию долго не просуществовать, тем более, что тогда от него ушла вторая жена, довольно богатая Селеста. Я могла просто ждать, когда он разорится. Клайв не бизнесмен, хоть и талантливый дизайнер.

А потом Уильям Бошамп. Чего ради я пообещала искать человека, которого мало знаю, ради женщины с дочерью, которых знаю еще меньше? Не об этом ли говорил монах?

Может быть, единственный человек в моей жизни, за которого я не чувствовала ответственности, это Роб. И, может, именно поэтому так не хотела снимать с ним отдельное жилье. Я думала, что после этого наши отношения изменятся, что я буду не только стараться быть матерью для Дженнифер, но он еще захочет, чтобы я и для него была матерью.

Погруженная в свои раздумья, я совершенно не обращала внимания на свое окружение, шла по улицам, едва замечая шум города. Чиангмай всегда будет представляться мне ульем из-за громкого жужжания мотоциклов, которых там гораздо больше, чем машин. Они, рокоча, выезжали из-за углов и боролись за место на перекрестках, словно раздраженные насекомые. Я забрела на рынок возле Мун Муанг-роуд, находящийся неподалеку от окружающего Старый город рва. Едва замечала груды красных, колючих плодов нефелиума, зеленой папайи, ушаты с рыбой-саблей, кучи тофу и сушеной рыбы, крики торговцев.

Однако вдруг я заметила в опасной близости от себя какой-то мотоцикл и хотела уступить ему дорогу. Почувствовала, как рука схватила сумку на моем плече и дернула. Я закричала и крепко вцепилась в нее, но меня с силой отбросило на фруктовый киоск, я сдвинула груду джекфрута и сползла на землю. Несколько находившихся поблизости людей бросились мне на помощь, и когда я смогла оглядеться, мотоцикл скрылся в дымке выхлопных газов.

— Сильно ушиблись? — спросила владелица киоска, помогая мне встать.

— Нет, — ответила я.

— Очень плохой человек, — сказал один из пришедших мне на помощь, поднял джекфрут, осмотрел его и вернул в груду.

— Молодой человек на мотоцикле, — сказала женщина. — Хотел украсть вашу сумку. Хорошо, что вы ее крепко держали. Надо же, среди дня. Думаю, большой риск. Плохо, — добавила она, указывая на большой синяк, образовавшийся на моей руке. — Он причинил вам боль.

— Май пен рай, — сказала я. — Моя сумка при мне, и со мной ничего не случилось. Это неважно.

Вот к чему приводит глубокая задумчивость. Результат ее — только синяк на руке и треснувший ремень сумки. Нужно быть более внимательной в незнакомых местах. Я решила по мере возможности избегать таких занятий самоанализом.

Несмотря на сказанные слова, я вернулась в домик для гостей потрясенной, но все-таки заметила, что в моей комнате кто-то побывал. Логично было предположить, что горничная, но кровать была застелена еще до моего ухода. Исчезли визитная карточка Уилла и красная пыль в одном из ящиков стола. Я решила, что горничная вернулась и продолжила уборку, однако не была в этом уверена. У меня из головы не шел тот человек на рынке амулетов, который так старался завладеть моими кощунственными. Я постоянно носила их с собой в большой сумке на ремне, так что если кто-то искал их, то был разочарован. Но зачем они кому-то? Может, кто-то искал меч? Его я оставила в Бангкоке, логично решив, что он не войдет в мой чемодан и меня вряд ли пустят с ним в самолет. Я сочла, что от жары у меня разыгралось воображение.

* * *

Пребывание в Чианг Мае окончилось слишком быстро, и мы все вернулись в Аюттхаю. Дом Чайвонгов, несмотря на великолепную обстановку, начинал казаться мне тюрьмой. Кстати, она не была такой великолепной, как прежде. Меня на сей раз поселили в комнатке, величиной с чулан уборщицы. Красивый чулан, разумеется, — в этом доме все было красивым — но у меня не было сомнений, что теперь я живу в крыле для слуг. Прекрасную золотую комнату теперь занимал Ютай. Дженнифер сказала, что он перебрался и в самый большой кабинет «Аюттхая трейдинг», со стеклянными стенами, откуда можно наблюдать за всем происходящим. Этот человек продвигался по службе с головокружительной быстротой. Напрашивался вопрос, с чего бы.

И все-таки возвращение в Аюттхаю вновь навело меня на след Уилла Бошампа. В хаосе предыдущих дней я совершенно забыла о своем открытии портрета с моим — теперь он уже стал моим — мечом. У меня была возможность очень внимательно разглядеть меч на портрете до того, как портрет исчез, и у меня не было сомнений, что это тот самый. Я не могла поверить в существование двух совершенно одинаковых мечей.

С чего, подумала я, Бошамп решил, что Хелен Форд изрубила мужа этим мечом? Внимательно перечла газетные вырезки, которые он отправил Натали, упоминания о мече не было ни в одной. Однако мне казалось, что использование меча шестнадцатого века в качестве орудия убийства имело смысл упомянуть хотя бы раз.

Таким образом, допуская, что история об изрубленном в куски мистере Форде неверна, то что сделал Уилл, если случайно приобрел этот меч в одной из поездок за товаром? Пытался продать его Чайвонгам? Антиквар поступил бы так — если только он торговец не моего типа, я влюбляюсь в приобретенные вещи и потом мучительно расстаюсь с ними.

Но, поскольку Уилл был торговцем не моего типа, то, узнав в мече тот, который изображен на портрете, он предложил бы купить его. Чайвонги, для которых деньги не проблема, купили бы меч по сентиментальным причинам или просто как необычную вещь.

Или, может быть, Уилл купил его у Чайвонгов? Меч мог появиться в семье где-то во второй половине века. Но только с какой стати Чайвонгам его продавать? В деньгах они не нуждались. Это привело меня к мысли, что, может быть, они избавились от меча, потому что он послужил орудием убийства.

Однако это было совершенно невероятным. Скорее Уилл на ходу выдумал всю историю, чтобы произвести впечатление на Татьяну. Хотя, если Пранит права, в этом не было нужды. Она добивалась Уилла, а не он ее. Может, это не Уилл, а сама Татьяна в расчете на карьеру в кино выдумала эту историю, чтобы пробить свою идею?

Я решила, что необходимо увидеться с ней. Собственно говоря, я собиралась увидеться со всеми — Фицджеральдом, Роулендом и Татьяной — явиться неожиданно и посмотреть, не улучшилась ли их память со времени последнего разговора. Но сперва нужно было поговорить с людьми в «Кин Лион пресс», издательстве, которое, я не сомневалась, было известно в мире Уилла Бошампа как «Кокосово-лимонный пирог».

* * *

Основной чертой кабинета, его определяющей темой являлась рыба. Там были фотографии рыб, рисунки с изображением рыб. Были зубастые рыбы, красивые с яркой расцветкой, жуткие, выглядывающие из-за подводных скал. Большой, встроенный в стену аквариум представлял живую версию чучел, лежавших на боковом столике. В углу работал видеомагнитофон. Что же он показывал? Рыб. Там были посвященные рыбам журналы, информационные бюллетени для рыбаков, даже книга о рыбной кулинарии — во всяком случае, она выглядела так — на журнальном столике. Рыбы в аквариуме смотрелись очень успокаивающе, но почему, задалась я вопросом, здесь так много рыб? Ответа пришлось ждать недолго.

Через несколько минут меня приветствовал приятный молодой человек, мистер Нимит, работавший старшим редактором. Он проводил меня в задний кабинет и сел там за письменный стол с грудами бумаг. Еще две сотрудницы работали за своими столами, одна со слайдами на освещенном столе, время от времени разглядывая их в лупу, другая как будто с корректурными гранками. Здесь тоже было много фотографий на стенах.

— Вижу, вы любуетесь нашими фотографиями, — сказал мистер Нимит, когда с формальностями было покончено. — Мы очень гордимся ими. Они из наших книг. Раз вы здесь, то наверняка знаете все о наших книгах.

— К сожалению, нет, — ответила я.

— В Бангкоке мы самое крупное издательство книг о рыбах, — с гордостью сказал он. — Сейчас это очень большой бизнес. Наш основатель, мистер Лион, — Нимит указал на фотографию в рамке над своим рабочим местом, — был очень проницательным. Он знал, что наши книги будут хорошо продаваться. Мистер Лион умер несколько лет назад и, к сожалению, так и не узнал, какой успешной станет его компания. Теперь, разумеется, она принадлежит тайцам. Моей семье, — добавил он с легким самодовольством.

— Какого рода книги вы еще выпускаете? — спросила я, полагая, что Уилл знал о рыбах не больше моего.

— Больше никаких, — ответил мистер Нимит. — Непрерывно работаем над книгами о рыбах. Выпускаем информационные бюллетени, у нас есть интернет-сайт, все о рыбах. Итак, чем могу служить?

— Я пытаюсь связаться с одним из ваших авторов. — У меня возникло какое-то неприятное чувство. — С Уильямом Бошампом.

На лице мистера Нимита появилось испуганное выражение, потом сменилось настороженным.

— Автора с таким именем у нас нет.

— Но, думаю, вы знаете это имя, — сказала я с ноткой раздражения в голосе. Несмотря на сеанс психотерапии с монахом в Чиангмае, мне претили люди, что-то скрывающие от меня. Но в Таиланде проявлениями раздражения ничего не добьешься. — Прошу прощенья. Мистер Бошамп — мой коллега из Торонто. Его никто не видел уже несколько недель, если не месяцев. Жена беспокоится о нем. Мне сказали, что вы его издатель.

— Мистер Уильям был здесь, — заговорил Нимит, несколько успокоясь. — Он пришел представиться. Назвался одним из наших авторов. Мы очень удивились. Я показал ему книги, которые мы издаем. Вы тоже можете посмотреть. Полагаю, мистер Уильям был очень расстроен. Сказал, что литературный агент выдал ему аванс за книгу. Показал фотокопию чека, но чек был от агента, не от нас. Может, кто-то из наших коллег сыграл какую-то шутку, но если так, шутка была дурного тона, так ведь? Не особенно смешная.

— Да, не особенно, — согласилась я. — А когда приходил мистер Уильям?

Нимит на несколько секунд задумался, потом обратился по-тайски к женщинам, которые делали вид, что работают, хотя на самом деле прислушивались к нашему разговору. Одна из них ответила.

— Мы полагаем, что это было второго июля, — сказал Нимит. — Это был день рождения мисс Перунтип, — он указал на ту, которая отвечала. — Поэтому она помнит точно.

— И вы больше его не видели?

— Нет, — ответил он. — Не было причин. Мистер Уильям сказал, что книга его не о рыбе.

— Вы мне очень помогли, — сказала я.

— Прошу вас, — сказал он, — возьмите наш бюллетень и каталог книг. У нас еще есть видеопленки…

— Большое спасибо, — ответила я.

* * *

Разговор этот меня обескуражил, но для Уилла он был бы гораздо неприятнее. Бент Роуленд, очевидно, был еще более подлым, чем я думала. Нам с ним вскоре предстоял разговор, но по пути нужно было повидать Татьяну Такер.

— Слишком поздно, — сказала она, когда я вошла в дверь агентства.

— Поздно для чего?

— Для ответа на мой звонок.

— О, — сказала я, — прошу прощенья. Совершенно забыла!

— Ну что ж, — сказала она. — По крайней мере вы не говорите, что не получили моего сообщения.

— Умер Таксин Чайвонг, — попыталась я объяснить.

— Кто такой Таксин Чайвонг? — спросила она. — И какое это имеет отношение к ответу на телефонный звонок?

— Очень богатый человек, — ответила я. — Мы с Дженнифер нашли его. Я имею в виду — мертвого. Из-за этого я забыла обо всем прочем.

— О, — произнесла она. — Конечно, обнаружение трупа может так подействовать. Но все равно слишком поздно. Я, к сожалению, потеряла бумаги, которые вы разыскивали.

— Ру… — начала было я. Но Татьяна чуть заметно покачала головой. Я остановилась на полуслове. Две другие женщины в кабинете притворялись, что не подслушивают.

— Между прочим, я уезжаю домой, — сказала Татьяна.

— Домой?

— В Штаты.

— Насовсем?

— Да.

— Когда?

— Завтра утром. Я пришла забрать из письменного стола то, что мне нужно.

— Почему так внезапно?

— Я такая, — ответила она. — Принимаю решения и немедленно действую.

Во время разговора Татьяна ни разу на меня не взглянула. Другие женщины старательно делали вид, будто работают.

— Позвольте угостить вас обедом, виски, кофе, для чего у вас найдется время, — предложила я. — На прощанье. И в виде извинения за то, что не ответила на звонок.

— В этом нет необходимости, — сказала она.

— Прошу вас. Я чувствую себя очень неловко.

Я видела, что Татьяна обдумывает мои слова, и в конце концов лучшие черты ее характера одержали верх.

— Ладно, — сказала она. — Я не откажусь от виски.

* * *

— Вы потеряли рукопись? — воскликнула я, как только мы сели за столик в ближайшем баре.

— Ш-ш! — прошипела она, боязливо огляделась и заговорила почти шепотом: — Не потеряла. Я ее уничтожила. Да это была и не вся рукопись. Только вступление.

— Но почему? — спросила я. — Что случилось с фильмом?

— Дело не выгорело, — ответила она, но я видела, что это ложь.

— Очень жаль, — заговорила я, стараясь не выдавать голосом раздражения и любопытства. — Сценарий представлялся интересным. Значит, меч вам уже не нужен. Жаль. Я разговаривала с будущим владельцем, и он как будто заинтересовался. Конечно, потребовалась бы страховка и все прочее, но он, во всяком случае, готов был поговорить на эту тему.

Если б в Таиланде проходил конкурс лжецов, я могла бы принять в нем участие.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказала Татьяна. — Сейчас мало кто выполняет обещания.

Я почувствовала себя презренной тварью.

— Думаю, вам следует забыть то, что я говорила вам о мече, — сказала она. — Все было чистейшим вымыслом.

— Вы выдумали эту историю? — сказала я. — Очевидно, у вас очень живое воображение. Неудивительно, что работаете в кино.

— Слишком живое, — сказала Татьяна.

Я промолчала.

— Я получала телефонные звонки, — сказала она. — Очень неприятные. Мне велели убираться домой.

— Кто звонил? — спросила я.

— Не знаю. Но угрозы были жуткими. Очевидно, я взбаламутила что-то своей идеей фильма. И теперь жалею об этом. Возможно, эти люди сейчас наблюдают за мной. Они угрожали. Вам не следовало находиться в моем обществе.

— Кроме нас, здесь никого нет, — сказала я, осматриваясь. — Сейчас слишком рано.

— Они как будто знают, что я делаю. Сказали, что если я немедленно вернусь в Штаты, со мной ничего не случится. Вот я и возвращаюсь. На вашем месте я бы тоже вернулась.

— Вы уверены, что эти звонки как-то связаны с фильмом о Хелен Форд? — спросила я.

— Конечно, — ответила Татьяна. — Я же работаю в бюро путешествий. Думаете, люди станут угрожать смертью потому, что в авиакомпании, куда я продаю билеты, кончились цыплячьи грудки на обед? Чем еще это может быть вызвано?

У нее сильно дрожали руки.

— Вам в самом деле угрожали смертью?

— Да, — ответила она. — Сначала говорили: «Убирайся домой, тебе здесь не место», потом: «Если останешься здесь, то будет плохо» и, наконец: «Если не уберешься, то умрешь».

— Кто звонил? — спросила я. — Мужчина? Женщина? Говорили по-тайски? По-английски?

— Мужчина, — ответила Татьяна. — Он говорил по-английски, иначе бы я не поняла. Тайским я пока что плохо владею.

— Но думаете, что вам звонил таец?

— Возможно. Я не уверена. Готова держать пари, за мной проследят до аэропорта и убедятся, что я сажусь в самолет.

— Аэропорт большой, — сказала я. — И проследить за человеком сейчас трудно.

— Думаете, это шутка?!

— Нет, но склонна полагать, что это пустые угрозы. Вам не приходила мысль позвонить в полицию?

— Нет, — сказала Татьяна. — Я возвращаюсь домой. Не знаю, почему решила, что мое место здесь.

— Простите, — искренне сказала я. — Послушайте, не могли бы вы по крайней мере сказать мне, что там говорилось, я имею в виду — в рукописи?

— Это самое нелепое во всем случившемся, — ответила Татьяна. — Там не было ничего такого, чего нельзя прочесть в подшивках «Бангкок геральд». Хелен Форд убила мужа или поручила убить, сами решайте, какая версия предпочтительнее, потом тело расчленили и избавились от него. Торс похоронили возле Чао Праи, голову и конечности сожгли. Ребенка ее не смогли найти, но есть предположение, что он тоже был убит. Хелен судили, приговорили к смерти, она подала апелляцию, выиграла дело и потом скрылась.

— Ничего о коррупции, скандале?

— Нет, — ответила Татьяна. — Скандал, конечно, был, вся эта история скандальная, но кроме этого там были только намеки на коррупцию в высших сферах. Ничего конкретного. В конце концов выяснится, что они просто не хотели посвящать вас в эту историю. Все очень мелодраматично, но, в сущности, не особенно волнующе.

— Кто эти люди?

— Не представляю.

— Когда вы разговаривали с Уиллом, у вас создалось впечатление, что он закончил книгу?

— Да, — сказала она. — Или почти закончил. Он сказал, что может еще поработать над ней, что чем больше он вглядывается в эту историю, тем больше узнает, и что в определенном смысле книга никогда не будет закончена. Но да, у меня создалось впечатление, что по крайней мере первый вариант закончен.

— Вы выдумали историю о мече и Хелен Форд? — спросила я снова.

— Нет, — ответила Татьяна. — Не выдумала. Это мне сказал Уилл.

* * *

Следующим в моем перечне был Роберт Фицджеральд. Когда я вошла в калитку, меня поразил беспорядок на земле вокруг дерева. В мои предыдущие визиты трава и садик были безупречными. Теперь там повсюду валялся мусор. Ветер подхватил клочок бумаги и закружил по двору. Дом на дереве выглядел чуть более гостеприимно, чем в прошлый раз, лестница была спущена. Это могло означать, что Роберт ждет кого-то, но он определенно не ощущал необходимости проявить гостеприимство в мой первый приход. Однако когда я приезжала купить у него резные изделия для Дэвида Фергюсона, он оставил их для меня внизу. Быть покупателем — лучший способ улучшать отношения даже с таким раздражительным человеком, как Фицджеральд. Спущенная лестница могла означать и то, что у него уже есть гость, который помешает моим расспросам. И все-таки я решила «влезть», как он выражался.

Поднявшись, я несколько раз позвала его по имени, но ответа не последовало. Оставался третий вариант — Роберт ушел и оставил лестницу спущенной для возвращения. Казалось, что именно так и есть.

В зале никого не было, но я поняла, что недавно он работал над шахматными фигурами, которые согрели мне сердце. Я немного постояла, любуясь ими. Он сделал один комплект фигур из черного дерева. Они были очень красивыми, ладьи представляли собой крохотные тайские домики. Король и ферзь в традиционных тайских одеждах восседали на слонах. Роб будет в восторге.

И тут я услышала очень легкий звук. Его было трудно распознать. Это мог быть стон раненого животного, шелест ветра в листве или поскрипывание дома. Однако я сочла, что его нельзя оставлять без внимания. Прошла по коридору на другую сторону дома. На кухне не было никого, но холл был завален бумагами и книгами. Стон послышался снова.

Я осторожно заглянула в мастерскую-спальню. Фицджеральд сидел на полу, прислонившись к краю кровати и вытянув перед собой ноги, словно большая тряпичная кукла. Из раны на голове струилась кровь. Дневники его отца были разбросаны по всей комнате.

— С вами все в порядке? — воскликнула я, опустившись подле него на колени. Глупый вопрос.

— Вы опоздали, — резко ответил Роберт.

— Что случилось? И как я могла опоздать, если вы не знали, что я приду.

— Я знал, — сказал он. — Кое-кто сообщил мне. Вот почему я спустил лестницу.

— Кто?

Роберт задумался на несколько секунд.

— Не могу вспомнить, — ответил он после паузы. — Но они не нашли.

— Чего?

— Того, что им было нужно. — Он достал платок из нагрудного кармана рубашки и утер кровь с лица. — Может, зайдете на кухню, принесете той коричневой жидкости, которая нам нравится? Неразбавленной. И безо льда. Я как-то странно себя чувствую.

— Я вызову помощь, — сказала я. — Не двигайтесь.

Когда я попыталась встать, он схватил меня за руку.

— Думаю, вам нужно поговорить с моей матерью. Домик для духа.

И потерял сознание.

* * *

Много времени спустя я отправилась повидать Вента Роуленда. Меня коробило при мысли о встрече с этим отвратительным человеком, но для Фицджеральда я уже сделала все, что могла. Врачи в больнице сказали мне, что у него сильное сотрясение мозга, и он в тяжелом состоянии. Вызванные полицейские сказали, что постараются найти его мать. Официальной версией случившегося было ограбление.

На лестнице, ведшей в кабинет Роуленда, было темно и дурно пахло. Роуленд сидел на своем стуле спиной к двери, глядя в окошко на улицу. Запах пота в комнате был еще более сильным, чем в прошлый раз, почти тошнотворным. Роуленд потел от жары и от какого-то сильного чувства вроде страха. Там стоял еще какой-то запах, который я могла бы распознать, будь у меня время задуматься. Однако мне требовалось задать Бенту Роуленду несколько вопросов. Задам их как можно быстрее и уйду.

— Мистер Роуленд, я пришла поговорить с вами о моей рукописи. На сей раз предпочту правду фантазии.

Роуленд не шевельнулся. Я подумала, что он спит, а потом, учитывая его полноту, что от жары у него произошла остановка сердца. В определенном смысле так и было. Сердце, вне всякого сомнения, остановил пронзивший его нож.

 

Глава девятая

Теперь, оглядываясь назад, я вижу предзнаменования, которые должны были предупредить меня об опасности, таящейся во дворце. Вскоре после того, как Йот Фа был помазан на царствование, а его мать назначена правительницей, город пострадал от землетрясения. Если само по себе это не было достаточным предзнаменованием, вскоре произошло поистине ужасное событие. Король Йот Фа развлекался различными представлениями и вскоре после того, как стал королем, объявил, что главный королевский слон сразится в поединке с другим слоном. Многие, в том числе и я, отправились вместе с процессией с ним в крааль посмотреть на битву.

Многие в толпе ахнули, когда бивень другого слона разломился на три части. Еще более жутким в ту ночь был стон королевского слона, он издавал звуки, похожие на человеческий плач, и ему сочувственно вторил слон у одних из ворот города. Это было поистине дурное предзнаменование, возможно, оно возвещало о грядущих событиях. Но я был расстроен и, пожалуй, не понимал значения происходящего вокруг.

В это время мое внимание привлекла хорошенькая придворная девушка, служанка госпожи Си Судачан. Должен признаться, что мне было уже давно пора взять жену или двух, но, возможно, из-за сильной привязанности к матушке или ненадежности своего положения я этого не сделал.

Теперь я был сражен. Я находил темные глаза этой девушки чарующими. Все в ней, даже шелест платья на ходу, приводило меня в лихорадочное возбуждение. К моему удивлению, она дала понять, что тоже интересуется мной. Я был вне себя от радости. Она являлась для меня самым желанным существом, и я был почти без ума от ее внимания.

Не стану рассказывать, какие наслаждения мы разделяли, скажу только, что в течение недель забывал обо всем в ее присутствии. Юного короля я видел все реже и реже, и мы несколько отдалились друг от друга. Я надеялся, что Йот Фа разделит мою радость нашими отношениями, но он ее не разделял, наши отношения даже раздражали его, возможно, потому, что его мать была явно одурманена предметом своей привязанности, как и я своей.

Если кто и жил той жизнью, какой я представляла жизнь Уилла Бошампа, когда только узнала о его исчезновении — казалось, времени с тех пор прошло очень много — этим человеком был Бент Роуленд. У него был небольшой, но красивый домик с запущенным садом, в довольно приличном районе, как сказал Дэвид Фергюсон, поведший меня туда.

Дверь нам открыла девушка, которую я сперва приняла за дочь Роуленда, ей было от силы пятнадцать лет, но вскоре я поняла, что она была его любовницей. И не только, еще и матерью замечательного младенца, лежавшего в плетеной колыбельке в углу кухни. Девушка, которую, очевидно, звали Паричат, носила очень короткие шорты и облегающую майку, на длинных, тонких ногах у нее были сандалии с очень высоким каблуком. Выглядела она очень юной и беззащитной. Кое-кто говорит с некоторым цинизмом, что толстый иностранец и хрупкая тайка с тонкими чертами лица наиболее типичная пара для Таиланда, но мысль о ней с Бентом Роулендом вызвала у меня тошноту.

Пока они с Дэвидом разговаривали, я осматривалась. В кухне, хоть и маленькой, были все мыслимые приспособления и устройства, от холодильника с морозилкой до микроволновой печи и самого современного блендера. Все выглядело новеньким. Мебель в гостиной, хоть и подобранная с дурным вкусом, тоже была совершенно новой. В одном ее углу стояла стопа коробок.

— Она уже съезжает? — спросила я Дэвида во время перерыва в разговоре, когда девушка пошла утешить заплакавшего младенца.

Дэвид задал ей этот вопрос.

— Нет, въехала всего два месяца назад. С рождением ребенка не было времени разобрать все. Обычная история, — добавил он. — Девушка из деревни на севере. Приехала в большой город устраивать жизнь. Дело кончилось проституцией. Встретилась в баре с Роулендом. Он выкупил ее у сводника. Прекрасная история, не так ли? Это темная сторона Бангкока. Родители думают, что она работает в магазине и помолвлена с хорошим тайским парнем. Подобных историй, к сожалению, очень много. Она думает, что добилась здесь своего и это неплохое место. Очевидно, до недавних пор они жили в крохотной квартирке. Должно быть, Роуленд был удачливым литературным агентом, хоть я ни разу не слышал о нем.

— Не был, судя по его кабинету — сказала я. — И по его виду. Он выглядел безнадежным неудачником.

— По словам полицейских, он еженедельно клал на свой счет довольно крупные суммы, по пять тысяч долларов, начиная где-то с весны, — заговорил Дэвид. — Сейчас на счету около восьмидесяти тысяч. Последний взнос он сделал за неделю до смерти. Где-то добывал деньги. Возможно, получил большой аванс за книгу Уилла, дал ему всего две тысячи и не отчислял ему проценты, но, может быть, потому, что не мог его найти.

— Вы читали в последнее время какую-нибудь хорошую книгу о Хелен Форд? — спросила я.

— Что? А, понимаю, что вы имеете в виду. Нет книги, нет процентных отчислений.

— Вот именно. Мне кажется, ему платили за что-то другое. Например, за молчание.

— Шантаж? Вы, случайно, не переоцениваете его?

— Нет. Я с самого начала думала, что он подлец и мошенник. Все, что увидела здесь, не изменило моего мнения. По времени все совпадает. Уилл весной закончил книгу о Хелен Форд и передал Роуленду, тот, предположительно, прочел всю рукопись. Потом соврал Уиллу, что нашел издателя, по крайней мере назвал ему не того. И неожиданно этот тип, едва сводивший концы с концами как литературный агент, кладет на счет довольно крупные суммы. Что если кто-то платил Роуленду за то, чтобы книга Уилла не увидела света? Потом Уилл исчез, возможно, погиб. И Роуленд тут же стал не нужен.

— Вы ведете к тому, что восьмидесятилетняя убийца, возможно, до сих пор где-то рубит на куски своих жертв?

— Понимаю, что звучит это нелепо. Однако поройтесь немного в архивах посольства, посмотрите, есть ли там сведения о том, что сталось с этой Форд. Она была американкой.

— Я уже порылся. Признаюсь, вы заинтересовали меня. Найти ничего не смог. Увы.

— Очень жаль, — сказала я. — Что теперь будет с этой девушкой?

Девушка вернулась с ребенком на руках в комнату и быстро, возбужденно заговорила, обращаясь к Дэвиду, тот лишь покачивал головой.

Когда она приумолкла на несколько секунд, я сказала:

— Спросите, пожалуйста, не знает ли она случайно Уилла.

Дэвид спросил и обратился ко мне:

— Она говорит, что встречалась с Уиллом. Он как-то приходил в их бывший дом. Говорит, ее муж представлял Уилла и весной продал его книгу за большие деньги. Может, я прав, и Роуленд утаивал деньги. Однако идемте отсюда. Я больше не могу выносить этого.

* * *

— Вы не ответили мне, что будет с ней, — сказала я, когда мы отъехали от дома.

— Я обсуждал с ней то, что сестра Роуленда в Атланте хочет помочь нам с формальностями для отправки тела в Штаты. Вот что вызвало эту тираду. Она говорит, что вышла замуж за американца, ее ребенок американец — этого несчастного малыша зовут Бент Роуленд-младший — и она имеет право на американское гражданство.

— Это так?

— Сомневаюсь, что она состояла с ним в браке, — ответил Фергюсон. — Это осложняет дело. А Роуленд как-никак мертв. Посмотрю, что смогу сделать для малыша. Надеюсь, у нее есть припрятанные где-нибудь деньги.

— Почему?

— Потому что Роуленд завещал все деньги, все свое имущество сестре, — ответил Дэвид.

— Не может быть! — воскликнула я.

— Именно так и обстоит дело. Девушка моментально окажется снова на улице. Иногда я просто ненавижу свою работу, — добавил он. — Куда вас отвезти?

— Роберт Фицджеральд предложил мне забрать кое-что, — сказала я. Что было более-менее правдой, хотя он был едва в сознании, когда говорил это.

— Хотите поехать сейчас? — спросил Дэвид.

— Да. Пока туда не добрались другие.

— Кто другие?

— К сожалению, не знаю. Это где-то в его доме.

* * *

— Хорошее жилище, — заметил Дэвид, оглядев дом на дереве. — Никогда не видел ничего подобного. Посмотрите на эти шахматные фигуры. Замечательные. Итак, что мы здесь ищем?

— Не знаю. Фицджеральд сказал, что они, кто бы то ни были, видимо, те люди, что избили его и учинили здесь такой беспорядок, не нашли того, что хотели. Еще сказал, что мне нужно повидаться с его матерью. Может, вы сумеете помочь мне ее найти. Ну, что скажете об этом? — спросила я, обводя дом рукой.

— Имеете в виду, не считая беспорядка? Люди явно что-то здесь искали, не представляю, что, но, если подумать, эти полки выглядят любопытно. Одну совершенно опустошили, другую даже не тронули. Знаем мы, что было на этих полках?

— Дневники, — ответила я.

— Гм-м-м, — промычал Дэвид. — В таком случае, они искали дневники за период между сорок пятым и шестидесятым годами. Другие не тронуты. Если так, они не нашли, что нужно, потому что обыскали все ящики письменного стола, заглянули под кровать, рылись в кухонном шкафу, или же им было нужно что-то другое. Не знаю, но мне представляется так.

— Мне тоже, и некоторые из этих дат соответствуют.

— Чему?

— Убийству, о котором Уилл Бошамп писал книгу.

— Снова преступление пятидесятилетней давности — Хелен Форд, — сказал Дэвид. — Значит, вы в самом деле не думаете, что Роуленд получил деньги от издателя? Делается ведь так: издатель платит агенту, тот берет свои комиссионные и передает деньги автору?

— По-моему, так, — сказала я.

— Знаете, тут возможны и другие варианты. Вы же сказали, что Бент дал Уиллу две тысячи долларов в виде аванса? Может быть, Роуленд сумел выбить для Уилла небольшой аванс, взял свою долю, а остальные деньги отдал ему. Те деньги, что он клал на счет в банке, поступали из какого-то другого источника. Полагаю, загвоздка в том, почему он лгал насчет издателя, если издатель существует? Так что, возможно, вы правы: он мошенник, получил деньги от какого-то другого издателя и не расплатился с Уиллом. Или просто дал Уиллу две тысячи из собственных денег, дабы создать впечатление, что пристроил книгу. Может, этот тип был жалким неудачником, но пытался ворочать крупными делами или в крайнем случае создать впечатление, что ворочает.

— Вы правы. Все это вполне могло быть. Но все-таки возможно, что кто-то платил ему за то, чтобы он не искал издателя, а просто тянул время.

— А почему он прямо не сказал Уиллу, что не может найти издателя для этой книги?

— Потому что Уилл нашел бы другого литагента. И Роуленд лишился бы дохода.

— Уилл должен был выяснить это — собственно говоря, выяснил. Этот ход был только временным решением проблемы.

— Я тоже так думаю.

— Вы говорите, что Уилл мертв, и не просто мертв, а убит.

— Я прихожу к убеждению, что это единственно возможный выход.

— Право же, кто станет убивать из-за книги?

— Будь у меня книга, я могла бы знать ответ. Но в квартире Уилла ее не оказалось. Я искала. Сомневаюсь, что она окажется и в кабинете Роуленда. А теперь давайте поищем здесь то, что я должна найти. Фицджеральд сказал: «Домик для духа». Над одним он работал в гостиной, другой, оберегающий дом, стоит снаружи.

— Домик плоховато исполнил свое предназначение, так ведь? — сказал Дэвид. — Защищать дом или хозяина. Я проверю домики. Вот этот выглядит совершенно нормальным. Спущусь и проверю тот, что снаружи. Надеюсь, не потревожу того, кто в нем живет.

— Уверена, что дух простит нас, — произнесла я.

Дэвид вернулся через несколько минут.

— К сожалению, опять ничего.

— Что-то должно быть, — сказала я. Подняла незаконченный домик, который обещала купить для своего магазина, и внимательно осмотрела. Увидела, что в одном месте половицы неплотно подходят друг к другу, такое было нехарактерно для других работ Фицджеральда. Я осторожно потянула половицу, потом посильнее, пол снялся, обнаружив тайник, в котором лежали два тонких дневника в кожаных переплетах.

— Нашла, — сказала я.

— Молодчина, — похвалил Дэвид. — Посмотрим? Дневники за сорок восьмой и сорок девятый годы. Нужно передать их полиции. Они могут иметь отношение к делу.

— Сперва прочтем сами, — сказала я, взяла дневники у него из рук и резко сунула в сумку. — Пойдемте отсюда.

Будь я здесь одна, я бы села и прочитала бы их на месте. Но я понимала, что при Дэвиде это невозможно.

Как ни трудно представить, что преступление пятидесятилетней давности имеет какое-то отношение к нынешним дням, напрашивался вывод, что исчезновение Уилла Бошампа связано именно с его книгой о Хелен Форд. Со всеми, кто знал хоть что-то об этой книге, случилось что-нибудь скверное: угрозы, избиение, убийство. Теперь логично было бы разузнать побольше о Хелен Форд.

* * *

Однако какое-то время я не могла за это приняться, потому что меня отвлек Чат.

— Почему вы в этой комнате? — спросил он в тот вечер, едва я открыла дверь на его стук.

— Мне ее отвели, — ответила я. — Комната очень уютная.

— Но вы должны жить в золотой комнате.

— По-моему, ее сейчас занимает Ютай.

— Ютай?! — воскликнул Чат. — Кто так распорядился?

— Думаю, твоя мать.

— Я разберусь с этим, — сказал он. — Но сейчас, тетя Лара, я прошу вас об одолжении. Наверно, вы сможете помочь мне разобраться с делами. Я, как, возможно, говорила вам Дженнифер, не особенно склонен к бизнесу. Я плохо в нем разбираюсь. У меня нет желания управлять компанией отца, но это необходимо. Вы разбираетесь в бизнесе. И, надеюсь, дадите мне несколько советов.

— Чат, я помогу тебе всем, что в моих силах, но у меня лишь небольшой антикварный магазин. О большом бизнесе вроде «Аюттхая трейдинг» я ничего не знаю.

— Но разобраться в финансовых отчетах сможете, так ведь?

— В общем, да, — ответила я. — Только…

— Вы знаете гораздо больше меня, — сказал Чат. — Я изучал искусство, политические науки. Ни коммерцию, ни финансы не штудировал.

— Я тоже.

— Прошу вас, — сказал он.

— Ладно, — ответила я. — Ты хочешь, чтобы я прочла что-то?

— Зайдите, пожалуйста, в контору на первом этаже, — попросил он.

— Сейчас?

— Нет. Вечером. Попозже. Когда все разойдутся. Может быть, в полночь?

В полночь?

— Ладно, — сказала я. — Встретимся в полночь у застекленных дверей.

* * *

Чат уже ждал меня, когда я появилась, только что закончив переносить вещи обратно в золотую комнату. Я снова жила в роскоши, а Ютай, теперь наверняка мой лютый враг, где-то в другом месте.

Я как можно любезнее улыбнулась шоферу, исполнявшему еще и обязанности охранника в вестибюле, и вошла. Видимо, Чат хотел устроить это втайне, но, думаю, в этом доме почти обо всем доносили хозяйке.

Мы сели за компьютер. Чат вывел на экран несколько бухгалтерских ведомостей и попросил меня просмотреть их.

— Текст здесь английский, — сказала я. — Но, возможно, тебе придется перевести несколько примечаний.

— Переведу, — сказал он и вскоре спросил: — Ну что вы думаете?

— Думаю, что весной «Аюттхая» приобрела нового партнера.

— «Бусакорн шиппинг», — сказал Чат. — В переводе на английский «Голубой лотос».

— Компания Кхуна Вичая?

— Да, — ответил он. — Названа в честь дочери. Жена его умерла. Кроме дочери, у него никого нет.

— Стало быть, у вас новый партнер в лице Кхун Вичая.

— Не уверен, что мне этого хотелось бы. Кхун Вичай… Непонятный человек. Мне кажется, о его бизнесе лучше не спрашивать. Однажды я сказал об этом отцу, и мы поссорились. Отец заявил, что я не особенно практичный, не особенно искушенный в делах. Я ответил, что он эксплуатирует людей. Теперь, сами понимаете, очень жалею об этом, но остался в убеждении, что Кхун Вичай не тот человек, с которым следует иметь совместный бизнес.

— Думаю, теперь об этом поздно говорить, — сказала я. — Теперь он ваш партнер или в крайнем случае младший акционер. А здесь что?

— Данные бизнеса моей матери.

— Она замечательно преуспевает, так ведь? — спросила я. — Молодчина. Она тоже в партнерстве с «Бусакорн».

— Теперь взгляните сюда, — произнес Чат.

— Это финансовые отчеты…

Я не знала, что сказать.

— Говорите, — попросил он.

— Это финансовые отчеты той же компании, но другие. В этом втором комплекте… где ты нашел их?

— Их нашел Дусит. Он просто дурачился. Мой младший брат умеет обращаться с компьютерами. Теперь объясните.

— Похоже, в бизнесе твоей матери ведется двойная бухгалтерия.

— Я так и думал, — сказал Чат. — Может для этого быть уважительная причина?

— Не знаю, — ответила я, но про себя подумала: сомнительно. Я не могла представить, какая это может быть причина, во всяком случае, не та, о которой я или Чат хотели бы узнать. — Кстати, еще двое других имеют или имели небольшую долю в компании.

— Я заметил. Один из них Уильям Бошамп, — сказал он.

— Могу я помочь вам, мистер Чат? — послышался голос.

— А это другой, — пробормотал он. — Я просто показываю миссис Ларе наши компьютеры, — произнес Чат вслух. Я вопросительно посмотрела на него, и он кивнул. Очевидно, Ютай и был этим акционером.

— Я под большим впечатлением, — сказала я. — От ваших компьютеров.

Ютай посмотрел на свои часы.

— Уже очень поздно.

— Мы не хотели беспокоить людей, когда они усердно работают, — сказала я.

Чат сказал Ютаю что-то на тайском языке, тот после очень легкого колебания повернулся и ушел.

— Пожалуй, пойдем, — сказала я. — Только давай распечатаем копии этих финансовых отчетов, и я повнимательней изучу цифры.

— Спасибо. Думаю, мне придется поехать в Чианг Май, нанести визит своему предполагаемому тестю.

— Понимаю, я не должна спрашивать, — сказала я, — но что ты собираешься делать? Я предпочла бы, чтобы ты не водил за нос Дженнифер, если у тебя другие планы.

— Я не сделаю этого, тетя Лара, — ответил он с обиженным видом.

— Извини, — сказала я. — Мне говорить этого не следовало. Только…

— Вы любите ее, — сказал Чат. — Я тоже.

* * *

Наутро я посмотрела на два дневника, потом на стопу финансовых отчетов, решая, с чего начать. «Дневники или цифры», — пробормотала я. Рука тянулась то к одному, то к другому. В конце концов верх одержал Уилл Бошамп. Почему это я должна сообщать Чату о том, что его мать подделывает бухгалтерские книги, наверняка еще и с помощью любовника, типа, которого Чат считает секретарем? Если я выложу ему неприятные факты, его отношениям с Дженнифер это не поможет. Хвала тому духу-хранителю, благодаря которому я отказалась вести дела с этой женщиной, согласилась только навести справки.

Если мой взгляд на Вонгвипу и компанию более-менее прояснялся, то на образ Уилла нет. Уилл оставался для меня загадкой: человек бросил жену и ребенка, но не поддался, как Бент Роуленд, чувственным соблазнам Бангкока. Он основал бизнес, такой же, как дома, вел сравнительно скромную жизнь в хорошей, но не шикарной квартире, был приятным соседом, время от времени устраивал вечеринки, иногда ходил в бары, но как будто бы не делал ничего отвратительного. Может, как предположила Пранит, просто не мог больше выносить присутствия дефективного ребенка и уехал на время. Может, было бы достаточно звонка жены, чтобы он вернулся домой, но она не позвонила. Печально было думать о Натали и Уилле как о двух одиноких людях, которые любили друг друга, разделенных тысячами миль и неспособных сделать даже малейшего шага друг к другу.

Возможно также, что раз уж Уилл попросил загадочного мистера Прасита отправить пакет Натали, если какое-то время тот не получит от него вестей, пусть содержимое пакета и было никчемным, то, должно быть, догадывался, что его могут убить. В отправленном Натали письме, можно сказать, содержалось ощущение надвигающегося рока. Может, Уилл считал, что работа над книгой о Хелен Форд — опасное занятие. Может быть, оно и впрямь было опасным.

Я обратилась к дневникам. Они были написаны мелким, убористым почерком. Я поняла, что на прочтение их потребуется несколько дней, даже если читать неотрывно, но все-таки принялась за них и вскоре увлеклась.

Это был захватывающий рассказ о жизни в Бангкоке после войны, но дневники были и личными, Фицджеральд-старший писал о своих картинах, о людях, с которыми встречался, еде, которую ел. В это время он начал строить дом-мастерскую на дереве и работать там. Первыми позировали ему мистер Таксин и мистер Вират, явно братья Чайвонги с портрета в гостиной. По его описанию, они сами приходили к нему, но ему пришлось ездить в дом Таксина, чтобы написать портрет его первой жены, Сомджай, и маленького Сомпома. Эти четыре имени были написаны полностью, но многие обозначались просто инициалами. Я не могла понять, почему. Возможно, по причине сдержанности, если не секретности, или же он хорошо знал этих людей и поэтому не было нужды полностью писать их имена.

В начале дневников несколько раз упоминалась Хелен. Конечно, я не знала, имеется ли в виду Хелен Форд, но было не меньше десятка упоминаний о том, что она позировала для портрета, и о других, более житейских делах:

«Мы с Хелен сегодня ходили по магазинам, искали ей платье. Она сказала, что я единственный на свете говорю ей правду и не позволю купить что-то, в чем она будет похожа на жирную свинью. Но она не могла бы так выглядеть».

Или вот еще:

«Сегодня лил жуткий дождь, выйти на улицу было почти невозможно. Мы с Хелен сидели, читали, но вскоре ей стало скучно, и она устроила игру в слова. Мне очень хотелось писать, но я, беззаботный человек, оставил все кисти в мастерской, хотя старательно обернул их, чтобы уберечь от дождя. Решил не рисковать, это было бы глупо. Хелен, гораздо более смелая, чем я, пошла в гости. Она уже не счастлива, находясь только со мной. Я спросил, куда она идет, Хелен не ответила. С кем она видится? Что они делают? Я хочу знать, но вместе с тем боюсь ответа».

Потом имя Хелен сменилось инициалом X.

«X. рассказала мне все. Я пришел в ужас от услышанного, но почему-то не удивился. Я думал, все окончилось поездкой в Сингапур пять лет назад. Что будет с ней?..»

«X. была сегодня здесь с В., — гласила одна запись. — Она выглядела такой красивой, даже сияющей, что мои страхи за нее улетучились, пусть всего на час-другой. Я рад, что она доверилась мне, но очень беспокоюсь о том, что может из этого выйти».

Потом:

«Это не может хорошо кончиться для X. или двух других, но я беспокоюсь о X. Как жаль, что я не смог убедить ее избрать другой путь.

Брак X. является ошибкой. Что если он узнает о В.? Я снова и снова упрашиваю ее вернуться домой и забыть обо всем этом. Я сказал, что очень люблю ее, что сделаю для нее все, что она должна прислушаться к моим словам. Но она непреклонна».

В конце этого дневника была краткая запись:

«С X. случилось то, чего я больше всего боялся. Я слишком труслив, чтобы помочь ей, могу помочь только с В. и Б. Больше писать не могу. Господи, помоги всем нам».

Эта запись была сделана в сентябре сорок девятого года. Записей в том году больше не было. В газетной вырезке говорилось, что расчлененное тело мужа Хелен Форд было обнаружено в октябре того года. Если то, что сказал его сын, было правдой, Роберт Фицджеральд-старший не писал ни слова в дневниках до шестидесятого года.

«Слишком тяжело, — неожиданно подумала я. — Не хочу больше разбираться в этом. Собиралась же устроить себе что-то вроде отдыха. Могу с чистой совестью сказать Натали Бошамп, что пыталась найти ее мужа, но не смогла. Точка».

* * *

Однако, решила я, можно позвонить Дэвиду Фергюсону, расспросить его поподробнее о Кхун Вичае. Правильно! Смогу смягчить свою вину за то, что не занимаюсь бухгалтерскими отчетами для Чата. Я все-таки уже кое-что делала для него. Потянувшись к телефону, я заметила, что меч как будто лежит не там, где раньше. «Интересно, как он оказался тут? — мысленно произнесла я. — Уверена, я оставила его возле шкафа». Внимательно осмотрела его, он был в полном порядке. Уборщица, подумала я. Ничего не случилось. Однако меня не оставляла мысль, что кто-то рылся в моих вещах.

— Надо подумать, — произнесла я вслух. — Кто сказал Роберту Фицджеральду, что я должна прийти?

Роберт Фицджеральд сказал, что я опоздала. Стало быть, ждал меня. У него было сильное сотрясение мозга, видимо, когда человек в таком состоянии, от него нельзя ждать связного мышления. Но все же тут было, над чем подумать. Я сняла трубку и набрала номер.

— Хорошо, что позвонили, — сказал Дэвид. — Я собирался спросить вас, не хотите ли завтра вечером пойти на ужин после представления.

— Конечно, — ответила я. — Только расскажите немного о том, что мы увидим. Сомпом знаток этого вида искусства, и завтрашнее представление посвящается памяти Таксина, который был покровителем этого театра. Я знаю, Чат очень хотел бы, чтобы мы пошли, но я совершенно не знаю, чего ожидать.

— Представления кхон. Это очень древняя форма танцевальной драмы в масках, пришедшая в Таиланд из кхмерской империи в Камбодже, там разыгрывается сюжет из Рамаяны, по-тайски «Рамакиен». Тайская версия, очевидно, возникла при королевском дворе Аюттхаи несколько столетий назад. Она была утрачена, когда Аюттхая потерпела поражение от бирманцев, но потом возродилась. Национальный театр ставит эти представления. Чтобы передать весь сюжет, потребуются недели непрерывного представления, поэтому мы увидим всего один-два эпизода. Костюмы просто великолепные. Думаю, вам понравится.

— Уверена, что да. А теперь, что можете рассказать мне о Кхун Вичае?

— С чего начать? — произнес Дэвид. — О нем отзываются по-разному. Кхун Вичай умен, может быть очень обаятельным, хорошо ведет бизнес — он богат. Парень из захолустья, в данном случае из Чиангмая, добившийся успеха. Он начинал с двух барж для перевозки риса и создал настоящую транспортную империю. Его суда плавают по всему миру. Компании стремятся иметь с ним дело. Он богат, но не принадлежит к верхушке общества. Пожалуй, ему слегка недостает лоска, вот и все.

— Он хочет выдать дочь замуж за Чата, — сказала я.

— Что повысило бы его общественное положение, не так ли? Думаю, это маловероятно. Разве Чат не влюблен все еще в Дженнифер? Когда я познакомился с ней, они только что поссорились.

— Они снова вместе, и да, Чат влюблен в нее. Но вы сказали, что о Кхун Вичае отзываются по-разному. Его подводит только общественное положение? Чат как будто бы слегка побаивается его или, по крайней мере, вести дело с ним.

— Ходят слухи, — сказал Дэвид. — Но доказательств нет никаких. Одним словом, наркотики.

— Он принимает их или перевозит на своих судах?

— Возможно, и то, и другое. Повторяю, доказательств нет никаких. Его суда обыскивают, однако ничего не находят. Власти обыскивают в море другие суда, те оказываются загруженными наркотиками — два года назад задержали одно в Андаманском море между Таиландом и Бирмой, оно было битком набито героином и кристаллическим метедрином. Миллионы таблеток и пакетиков. Но если эти суда имеют какое-то отношение к Вичаю? Никаких наркотиков. Он сидит себе в Чиангмае, словно главнокомандующий, с приверженцами, беспредельно преданными ему. Только доказать что-то против него невозможно.

— Что еще?

— Ходит слух, что его враги имеют обыкновение исчезать.

— Исчезать?

— Как исчез наш общий знакомый Уилл Бошамп. О них больше ни слуху ни духу.

 

Глава десятая

Действительно, у юного короля имелись все основания быть недовольным, и не только мной. Госпожа Си Судачан, уже мать дочери от Кхун Воравонгсы, собрала главных министров и сказала, что, поскольку Йот Фа еще рано срезать хохолок, то есть он еще не достиг тринадцати лет, и, по ее словам, хотя я не согласился бы с ней, по-прежнему не интересуется государственными делами, то враги Аюттхаи могут попытаться обратить такое положение вещей в свою пользу. Решение она видела в том, чтобы министры пригласили Кхун Воравонгсу управлять государством до совершеннолетия Йот Фа.

Главные министры, одни из которых наверняка были сильно запуганы, другие просто попали под ее чары, согласились, и Кхун Воравонгсу под звуки труб отнесли во внутренний дворец в королевском паланкине и там торжественно провозгласили королем.

После этого дела королевства резко изменились. Брат Воравонгсы был назначен упаратом, или первым престолонаследником и вице-королем, губернаторов всех северных провинций вызвали в Аюттхаю и лишили должностей, на их места были назначены преданные правительнице и Кхун Воравонгсе люди. Но это еще не все.

Затем правительница и узурпатор Кхун Воравонгса решили, что Йот Фа нужно провести какое-то время в монастыре, как делали многие молодые люди, и для этой цели был избран монастырь Кхок Прая.

Существует обычай перед уходом молодого человека в монастырь устраивать большое празднество, и вечером накануне отъезда Йот Фа наслаждался представлением танцоров в масках. Были приглашены все придворные, в том числе и я.

Это было очень яркое зрелище. Когда мы пришли, средний двор освещали сотни факелов, перед началом представления были поданы замечательные деликатесы. Королевская свита ела, как обычно, из тонких селадоновых [18] чаш, хорошо известно, что селадон трескается при соприкосновении с ядом.

Вскоре начались танцы. Это был в высшей степени поучительный спектакль, представляющий, как Пра Рам и его брат Пра Лак сражались при поддержке обезьяньего войска во главе с Хануманом против Тосокана и его армии демонов.

В этой драме все роли, даже женские, исполняют мужчины, такое бурное движение, разумеется, непосильно для женщин. Костюмы танцоров из украшенной драгоценными камнями парчи сверкали в свете факелов. Маски демонов были поистине ужасающими, а битва между Добром и Злом исполнялась в высшей степени виртуозно.

Однако тот вечер был для меня поистине чудесным потому, что со мной была моя любимая. Мы нашли место позади толпы, откуда нам было все видно, но нас там не видел никто. Я держал ее за руку, когда был уверен, что за нами не наблюдает ни один человек.

В том месте драмы, когда появляется злой Тосокан, я заметил, как один из придворных подошел к Кхун Воравонгсе. В этом не было бы ничего необычного, но оба они огляделись, словно убеждаясь, что на них никто не смотрит, и это заинтриговало меня. Я стал пристально вглядываться. Воравонгса достал что-то из-под одежды, видимо, сосуд и отдал тому человеку, после чего тот скрылся в толпе.

Я пришел в недоумение, однако снова повернулся к танцорам. При этом увидел, что правительница смотрит на меня. От ее взгляда мне стало страшно. Я понял, что видел нечто, чего не должен был видеть, хоть и не понимал, в чем тут дело. Но потом увидел улыбку моей любимой и тут же забыл обо всем.

— В воздухе ощущается легкая напряженность, — сказала я Дженнифер, когда мы стояли в вестибюле Национального театра, ожидая открытия дверей в зрительный зал. — Я имею в виду между Ютаем и Чатом.

Возле нас семейство Чайвонгов приветствовало своих почитателей. Многие сановники подходили засвидетельствовать свое почтение, с обеих сторон было много вей. Чат изо всех сил помогал матери встречать эту публику, хотя было ясно, что он не в своей стихии. Он был застенчивым, увереннее себя чувствовал, как и его единокровный брат, в научном мире, но к семейному долгу относился серьезно. Время от времени поглядывал в сторону Дженнифер, и, когда находил ее в толпе, его лицо озаряла улыбка.

— Похоже, что да, — сказала Дженнифер. — Между Чатом и матерью тоже. Чат недоволен, что она взяла в партнеры Кхун Вичая, никого не поставив в известность, и, судя по тому, что ты узнала от Дэвида, совершенно прав. Вонгвипа ответила Чату, что он как будто не хочет вникать в дела, и поэтому назначила управляющим Ютая. В довершение всего брат Ютая Икрит стал главным бухгалтером. Чат остается президентом, но повседневными делами теперь будут заниматься Ютай и его братец. Бедняга Чат, — вздохнула она. — Он действительно не хочет руководить компанией, но, думаю, очень расстроен этим последним ходом своей матери. А Ютай! Он прямо-таки на седьмом небе от радости. Даже командует Чатом. Думаю, нам нужно оставить их заниматься делами, уехать и потом жить в Штатах или в Канаде. Если мы вступим в брак…

— Он сделал тебе предложение?

— Да. И я дала согласие. Только, пожалуйста, не говори папе, если будешь разговаривать с ним по телефону. Чат хочет официально просить моей руки, представляешь? Он купил мне поразительно красивое кольцо. Носить его сейчас я, конечно, не могу, пока наша помолвка не стала официальной, но потом покажу тебе. В общем, когда мы поженимся, Чат сможет остаться в Канаде.

— Очень рада за тебя, — сказала я. — Если ты уверена, что этого хочешь.

— Уверена. Я ведь очень люблю его, тетя Лара. Мы предприняли это совместное путешествие, чтобы посмотреть, созданы ли друг для друга, и, несмотря на все случившееся, думаю, что так оно и есть. Я знаю, мы будем жить дружно по множеству причин, из которых не последняя та, что он стал моим лучшим другом.

— Еще один вопрос, — сказала я и ощутила комок в горле. — Чат сказал своим родным?

— Собирается сказать сегодня вечером. Пожелай нам счастья. Ну, вот, кажется, открывают двери.

Я повернулась взглянуть на Чайвонгов. И тут внезапная догадка ошеломила меня. Вонгвипа и Толстушка стояли рядом. Я наблюдала, как Ютай подошел, заговорил с Вонгвипой, и пока они стояли рядом перед портретом Таксина, вывешенным по этому случаю в фойе, я неожиданно поняла, что смотрю на семью. Не Таксина. Ютая. У маленькой Толстушки были такие же скулы и слегка приплюснутый нос, как у него. С человеком на портрете позади них у нее не было ни малейшего сходства. Я готова была дать голову на отсечение, что Толстушка — дочь Ютая.

Стараясь осмыслить это открытие, я увидела, как Ютай отошел и заговорил с шофером-охранником, который позвал его, когда мы с Чатом просматривали финансовые отчеты, и еще двумя людьми, один из которых казался знакомым, хотя я не могла припомнить, кто он. Тревожно оглядевшись, Ютай взял у него что-то и отдал шоферу, тот кивнул, потом юркнул в толпу и вышел наружу. Ютай взглянул на Чата, и на его лице появилась отвратительная улыбка. Всего на долю секунды, но я поняла, что маска спала на миг и открылись истинные чувства этого человека. Мне стало слегка не по себе, и я отвернулась. Когда повернулась обратно, Ютай исчез, но Вонгвипа смотрела прямо на меня. Ее взгляд мне не понравился. Что-то было неладно. Возможно, Чата собирались напрочь изгнать из компании. Я улыбнулась и помахала Вонгвипе, словно ничего не видела. Та не улыбнулась в ответ.

Толпа двинулась к дверям в зал, и я оказалась зажатой между телами. Стоя так, услышала хриплый голос прямо над ухом: «Убирайся домой. Тебе здесь не место». Хотела обернуться, но не смогла. А когда обернулась, вблизи не было никого знакомого.

Через минуту-другую меня в проходе нагнал Фергюсон.

— Знаете вон ту фантастически выглядящую женщину? — спросил он. — В зеленом платье?..

— Это Пранит, — ответила я. — Пранит Чайвонг. Она фантастически выглядит и, кроме того, врач.

— Представьте меня ей, — попросил он. — Может быть, нам удастся пригласить ее на ужин.

— Непременно, — ответила я.

— Вы настоящий друг.

* * *

Я оказалась сидящей рядом с Кхун Вичаем. Его дочь Бусакорн, как обычно, должна была сидеть рядом с Чатом, но Чат пересел к Дженнифер.

— Вижу, мы с вами в некотором роде соперники, — сказал Вичай, пока мы смотрели на рассаживающихся зрителей. Он выглядел веселым, совсем не той пугающей личностью, как описал его Дэвид. Однако позади нас сидели двое крупных мужчин. Я решила, что это телохранители Вичая, двое преданных ему приверженцев, о которых упоминал Дэвид.

— Пожалуй, — согласилась я с улыбкой. — Однако думаю, что об окончательном решении сказать нам нечего.

— Увы, — сказал он. — Со времен моей юности времена изменились. Мне выбрали жену, когда я был еще мальчишкой. Однако мы хорошо ладили. А ваша Дженнифер слишком уж, ну, западная.

— Пожалуйста, не говорите, что она никогда не приспособится к здешней жизни, — сказала я. Тон мой был беспечным, но я начала задумываться, не принадлежал ли тот голос Вичаю.

— Мне это не приходило в голову, — ответил он. — Лично я неплохо преуспел благодаря глобализации. Пусть она процветает. А теперь, думаю, представление вот-вот начнется.

«Он не такой уж плохой, — подумала я. — Для человека, враги которого просто исчезают». Поискала взглядом Ютая. Его не было видно, но я увидела того человека, который показался мне знакомым. Кто это? — задалась я вопросом. Я его где-то видела.

Представление кхон было интересным. Танцоры в масках разыгрывали историю из Рамакиен, таиландской довольно светской версии индийской Рамаяны. Играл оркестр на традиционных тайских инструментах: барабанах клонг тадт и клонг-как, священном тапоне, барабане с двумя мембранами, которому тайские танцоры поклоняются перед представлением, чтобы хорошо танцевать, ранад-эке и ранад-таме, инструментах, похожих на ксилофон, всевозможных тарелках и гонгах. Танец был очень стилизованным, костюмы и маски впечатляющими, и я очень жалела, что не способна наслаждаться этим зрелищем еще больше.

Кхон изображал битву между Добром и Злом, и мне почему-то казалось, что она происходит в реальной жизни, прямо у меня на глазах. Казалось, все, что я видела в фойе, было почти таким же выразительным, как это представление. Маски демонов на сцене представляли собой улыбки людей, с которыми я встречалась. Меня преследовало видение Ютая и Вонгвипы, выражения их лиц. «Креветка, — внезапно подумала я. — Брат монаха, сидящего в тюрьме за контрабанду, тот рослый человек на амулетном рынке сказал мне, что его зовут Креветка, и как будто был готов вырвать плохие амулеты у меня из рук. Это он разговаривал с Ютаем».

* * *

В конце представления я нашла Дэвида Фергюсона.

— Идемте с нами, — сказала я Дженнифер и Чату. — Будет весело.

На самом деле я хотела, чтобы они находились рядом со мной для безопасности.

— Иди, Дженнифер, — сказал Чат. — У меня сильно разболелась голова. Пожалуй, я поеду домой.

— И я с тобой, — преданно сказала Дженнифер.

— Не нужно, — сказал он, взяв ее за руку. — Я приму таблетку от головной боли и лягу спать. Утром увидимся.

— Раз ты так считаешь.

— Считаю. Я отправлю к железнодорожной станции машину встретить тебя. К какому времени? К одиннадцати, к половине двенадцатого?

Мы провели очень приятный вечер с Дэвидом. Я познакомила его с Пранит, но та возвращалась в больницу и, к его великому разочарованию, не могла присоединиться к нам. Дэвид, как и обещал, повез нас в ресторан, где были только фаранги. Я понятия не имела, где мы находимся, но еда была замечательной. Дженнифер тоже была довольна, однако я видела, что она почти все время думает о Чате.

* * *

В Бангкоке это была оживленная ночь, после ужина мы застряли в уличной пробке и еле-еле ползли. На нашем пути оказался район, который можно смягченно назвать районом развлечений, с неоновыми вспышками и переполненными тротуарами.

— Это Пат Понг, как вы уже, наверняка, догадались, — сказал Дэвид.

— Остановите машину, — сказала я.

— Это будет нетрудно, — ответил он. — Мы едва движемся.

— Подъезжайте к тротуару.

— Вас что, тошнит?

— Нужно найти стоянку.

— Стоянку! — воскликнул Дэвид. — Вы, должно быть, шутите.

— Я вылезаю, — сказала я. — Потом увидимся.

— Лара! — воскликнул Дэвид. — Куда вы?

— Я тоже иду, — сказала Дженнифер. — Куда бы мы ни шли.

— Подождите! Без меня вы никуда не пойдете, — сказал Фергюсон. — Дайте минутку на то, чтобы поставить машину. Ну, в чем дело? — проворчал он несколько минут спустя, когда мы вылезли из машины в каком-то переулке. Я указала на яркую неоновую рекламу над одним из зданий и стрелу, указывающую в глубь улицы.

— Вам вдруг захотелось посетить заведение, именуемое «Клуб розовых кошечек»?

— KPK, — ответила я. — Мы хотим поговорить с мистером Праситом, помощником управляющего.

— Ладно, пошли, — вздохнул Фергюсон. — Держите кошельки. Здесь полно карманников.

* * *

Возможно, Пат Понг теперь стал более тихим по сравнению с его лучшей порой, когда сюда приезжали отдохнуть и поразвлечься сражавшиеся во Вьетнаме американские военные. Но для меня он все еще достаточно бурный. Сверкают неоновые надписи «Клуб „Целуй меня“», «Мальчики мечты» и «Сверхсоблазн». Повсюду рекламируются сдаваемые на краткий срок номера для особо важных персон. Через каждые несколько ярдов находятся массажные кабинеты. Среди всего этого есть ночной рынок, которым местные жители пренебрегают из-за неважных товаров и высоких цен, с ним слегка контрастируют несколько ресторанов быстрого обслуживания и кофеен хорошо известных сетей.

Ночью большинство людей появляется здесь ради выпивки и приятных возбуждений. Из сой хорошо видны внутри танцовщицы на столах, молодые и не очень едва одетые мужчины и женщины, кружащиеся под громкую, нескончаемую музыку. Снаружи проститутки стараются заманить мужчин внутрь. Иногда это делают мужчины с непристойными фотографиями того, что внутри. Иногда женщины в длинных, строгих платьях с приколотыми к ним цифрами окликают одиноких мужчин, чтобы привлечь их внимание.

«Клуб Розовых Кошечек» был, пожалуй, одним из худших. Снаружи очень юные тайские девушки были одеты в школьную форму — кто бы мог подумать — в широкие фланелевые брюки и гетры, синие плиссированные юбки и блейзеры. В соответствии с темой гетры и блейзеры были розовыми. Я ощутила жалость, потому что они напомнили мне Паричат Бента Роуленда, возможно, она была одной из них, пока Роуленд не забрал ее, по крайней мере, на время. Внутри музыка была такой громкой, что пронизывала меня до костей, а от вспышек рекламы кружилась голова. Там пахло несвежим пивом, потом и дешевыми духами. Гибкие молодые женщины в очень коротких бикини — естественно, розовых — принимали такие позы, о которых женщины средних лет вроде меня не могут даже подумать без боли. Я прокричала вопрос о том, где можно найти помощника управляющего, Дэвиду, Дэвид прокричал его бармену по-тайски, тот указал назад. Мы протиснулись сквозь толпу мужчин, главным образом белых, толстых и плохо одетых, потных от жары и возбуждения, юные тайки прижимались к ним. Словом, заведение было отвратительное.

— Мерзость, — сказала Дженнифер.

Это заведение навело меня на мысль о Робе, Робе-полицейском. Он закрыл бы этот притон через десять минут. Мы прошли мимо очень юной девушки — от силы двенадцатилетней — сидевшей на коленях у толстого американца в гавайской рубашке, он ласкал ее, она бормотала: «Ты мой милый» или что-то в этом духе. «Через пять минут, — подумала я, — Роб пришел бы в неописуемый ужас».

Кабинет мистера Прасита находился на верху темной лестницы. Прасит делил его с другим молодым человеком. В комнате с внутренней стороны было окошко, видимо, для наблюдения за тем, что делается внизу, небольшой письменный стол и компьютер. Как я поняла, он вел счета. Даже здесь, наверху, шум был мучительным, а жара почти невыносимой. Прасит как будто удивился, увидев нас.

— Меня зовут Лара Макклинток, — заговорила я, — это моя друзья, Дженнифер и Дэвид Фергюсон. Я здесь по просьбе Натали Бошамп, жены мистера Уильяма. Надеюсь, вы сможете уделить несколько минут разговору со мной и, может, у вас есть что-то для передачи миссис Натали.

— Не здесь, — ответил он, сильно смутясь, я бы тоже смутилась на его месте, будучи в таком заведении, да еще и одетой в розовую рубашку. — Пожалуйста, идти за мной.

Прасит что-то сказал по-тайски человеку, который делил с ним кабинет, тот кивнул. Мы вышли через черный ход — я была рада, что не пришлось идти снова через толпу в баре — и пошли улочкой, на которой я не хотела бы оказаться одна. Отойдя два квартала от шумного людского сборища, поднялись по лестнице к квартире на втором этаже. Жилище Прасита было крохотным, наполненным кухонными запахами, несшимися из ресторана внизу. Прасит жил там с женой по имени Саригарн, которая в это время, по его словам, была на работе, матерью и двумя детьми пяти и двух лет. Мне было трудно совместить его дом с его работой, и ему, очевидно, тоже.

— Пожалуйста, не упоминать при детях о мой работа, ладно? — попросил он перед тем, как мы вошли.

— Ладно, — ответили мы в унисон.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил он. — Моя мать принести чай. Я не могу оставаться здесь долго. Нужно быстро вернуться в клуб. У меня есть пакет для миссис Натали. Вы, пожалуйста, подождать здесь.

Прасит ушел в другую комнату, когда его мать стала разливать чай в выщербленные чашки — Дэвиду приходилось стоять, потому что на всех не хватило стульев — и минуты через две вышел с большим свертком в оберточной бумаге.

— Извиняюсь, что не отправить миссис Натали. Отправка по почте стоить дорого. Я копить деньги, чтобы это отправить.

— Ничего, — сказала я. — Я передам ей. Но перед этим сама посмотрю, что там. Как вы познакомились с мистером Уильямом?

Прасит задумался.

— Я думать, один год.

— Может, лучше я буду переводить? — предложил Дэвид. — Так дело пойдет быстрее.

Они говорили минуты две, я тем временем улыбалась матери и детям Прасита.

— Его жена работает в компании по уборке помещений, — обратился к нам наконец Дэвид. — Убирает здание, где располагался «Антикварный магазин Ферфилда». Работает по ночам. Одно время мистер Прасит работал днем и отвозил туда жену, чтобы они могли немного дольше побыть вместе. Он говорит, что мистер Уильям был очень добрым и доплачивал его жене за особую уборку, кроме того, помогал раздобыть лекарство для матери, по-моему, у нее артрит. Он считает, что Уилл чувствовал себя одиноко, поэтому любил поговорить. Кроме того, Уилл практиковался с Праситом в тайском языке, а Прасит с ним — в английском.

— Можете спросить, когда он видел мистера Уильяма в последний раз?

— Уже спросил. В начале июля. Как и все остальные. Его тогда перевели на ночную работу, поэтому он больше не возил туда жену. Она убиралась там несколько недель, но Уилла не видела. Ничего необычного в этом не было. Она видела его только в тех случаях, когда Уилл работал допоздна. Зачастую он уходил, когда она появлялась. Разумеется, в конце концов появился домовладелец, и магазин был закрыт.

— А как он получил от Уилла эти вещи? Конверт с газетными вырезками и этот большой сверток?

Фергюсон и Прасит поговорили несколько минут.

— Он говорит, что Уилл передал ему все незадолго до их последней встречи. Сказал, что если какое-то время не будет видеть его, то пусть отправит это Натали. Ему, по-моему, очень неловко, что он так долго тянул с этим. По его словам, он сперва не сознавал, что Уилл больше не вернется. Жена его почти ничего не говорила, и когда закрыли магазин, он понял, что нужно отправить вещи. Он знал, где жил Уилл. Насколько я понимаю, его жена подрабатывала, делая там время от времени ту самую особую уборку, он знал, что рядом живет миссис Пранит, что у нее есть ключ, и он искал там Уилла. Он говорит, что ему нужно возвращаться, иначе лишится работы. Думаю, нам следует его отпустить. Я дам ему свою визитную карточку и попрошу связаться со мной, если он еще что-нибудь вспомнит.

* * *

Дженнифер на обратном пути была несловоохотливой и умолкла совсем, когда мы сели на заднее сиденье лимузина Чайвонгов.

— Ты все думаешь об условиях, в которых живет с семьей мистер Прасит? — спросила я.

— Да, — ответила она. — Разительный контраст с Аюттхаей, так ведь? Мне трудно это согласовать, но я понимаю, почему Чат убежден, что жизнь людей здесь можно изменить к лучшему. Как думаешь, что здесь? — спросила она, меняя тему и указывая на сверток.

— Подождем, увидим, — ответила я.

Я знала, что в свертке, но не открывала его, пока не оказалась в своей комнате в доме Чайвонгов. Не хотела, чтобы это видел водитель. После разговора Ютая с охранником я решила, что никому из них нельзя доверять. Это, разумеется, была картина кисти Роберта Фицджеральда-старшего, которая висела в спальне Уилла. Я осторожно развернула ее и приставила к спинке стула.

Прямо на меня глядела изображенная на портрете стоя женщина. Лет двадцати пяти — двадцати восьми, темноволосая, с безупречно белой кожей, одетая в светло-зеленый костюм и белую блузку. Она стояла за небольшим столиком с каменной головой Будды справа от нее. Ее левая рука как будто тянулась к Будде, хотя она не смотрела на него; правая была опущена. Она была очень привлекательной, но, как сказал Роберт Фицджеральд-младший, в ее серых глазах был легкий вызов. Позади нее было зеркало, в котором смутно виднелась темная тень.

— Красивая, — сказала Дженнифер. — Кто это?

— Ее зовут Хелен Форд, и это долгая история, не особенно красивая. Расскажу завтра.

— Ладно, — сказала она. — Буду ждать. Уже поздно. Наверно, не стану будить Чата, пусть спит. Утром будет чувствовать себя лучше. Потом покажу тебе сама знаешь что, — сказала она, указывая на безымянный палец левой руки.

Я смотрела, как Дженнифер идет по коридору, и думала, сказать ли ей о Толстушке. Решила, что посмотрю, в каком настроении буду с утра.

 

Глава одиннадцатая

Если человек уходит в монастырь, это событие торжественное и радостное. Когда переправились через реку, двое придворных понесли Йот Фа на плечах в монастырь Кхок Прая под бой барабанов и гонгов, его сопровождали друзья, я в том числе. Настоятель монастыря жестом велел юному королю встать на колени и после молитвы срезал локон с его головы. Потом ему сбрили волосы и брови, раздели и обернули простой тогой монаха. Затем облили водой, чтобы смыть с него мир. Видя, как он поглаживает голую голову и улыбается, я подумал, что принц и бедняк в монашеской тоге совершенно неотличимы друг от друга. Как и остальным. Йот Фа предстояло теперь выходить на рассвете просить еду, проводить дни в медитациях и молитвах. Меня это расстроило. Глядя на него, я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. «Можешь остаться со мной в монастыре», — сказал он мне, но я не видел ничего, кроме лица любимой, и вернулся в город. Это было ужасной ошибкой.

Однажды ночью вскоре после ухода Йот Фа в монастырь я проснулся от жуткого кошмара. Услышал топот бегущих ног, и вскоре один из придворных затряс меня.

— Пошли, — сказал он. — Быстрее. Юный король хочет тебя видеть.

Придворный так дрожал, что едва мог говорить.

Мы долго плыли в темноте через реку к монастырю. Придворный ничего не говорил мне. С одной стороны, я думал, что юный король просто своеволен и хочет, чтобы рядом был друг. С другой — страшился, что стряслось что-то ужасное. Однако, прибыв туда, я убедил себя, что тут первое, и пришел в раздражение из-за того, что он не выдерживает монашеской жизни и что нарушил мой сон.

У ворот монастыря меня встретил монах.

— Боюсь, ты опоздал, — сказал он. Я не понял, что он имеет в виду, и не понимал, пока не вошел в крохотную келью, где проводил ночи принц. Йот Фа был мертв, его лицо все еще было искаженным агонией. На полу возле убогого ложа валялась пустая деревянная чашка. Встретивший меня монах поднял ее и понюхал.

— Яд, — сказал он.

Я выбежал оттуда.

Утром Чат был мертв.

Больше всего мне запомнился мучительный вопль Дженнифер, когда она его обнаружила, даже не столько крик, сколько какой-то первобытный стон горя. Он навсегда останется в моей памяти, даже больше, чем вид тела, свернутого, словно у спящего ребенка, только голова была запрокинута в ужасной гримасе агонии.

Помню я и Вонгвипу, стоявшую над телом сына: она переводила взгляд с него на стоявшего в дверях Ютая. Что выражало ее лицо? Удивление? Виновность в соучастии? Я не могла понять. Пыталась утешить Дженнифер, но никакие слова не шли на ум.

— Теперь она спит, — сказала Пранит. Она выглядела изможденной, и более того, постаревшей, словно состарилась за ночь. Может, так оно и было. Может, мы все состарились. — Я дала ей снотворного. Проснется не раньше, чем через восемь часов. Мне очень жаль, — сказала она, коснувшись моего плеча. — Постарайтесь помнить, что Дженнифер юная, жизнестойкая. Она в конце концов справится с этим. Вы позвонили ее отцу?

Я кивнула.

— Может, и вам дать снотворного?

— Нет, — ответила я. — Я хочу все это перечувствовать. Хочу мучительно страдать. Это моя вина. Это произошло потому, что я не обращала внимания.

— Пожалуйста, не надо, Лара, — сказала Пранит. — Не мучьте себя. Как ни больно это сознавать, Чат принял купленный на улице наркотик. Я знаю, Лара, он был вам дорог. Он всем нам был дорог. И вам хочется думать о нем как можно лучше. Но он принимал расслабляющий наркотик. Метедрин. Быстро вызывающий привыкание. Если этого не замечала Дженнифер, как могли заметить вы?

— Чат не принимал наркотиков, — сказала я. — Так сказала Дженнифер. Что бы вы ни говорили, она бы знала. Я уверена, он думал, что принимает болеутоляющее.

В голове у меня неумолчно кричал и кричал какой-то голос: Чата убили! Я знала, что его убил Ютай, возможно, с молчаливого одобрения Вонгвипы. Да, я винила Вонгвипу в самом страшном преступлении, какое может совершить женщина — убийстве своего сына. Хуже того, я знала, что никак не смогу это доказать.

— Спасибо за все, что сделали, — сказала я Пранит нормальным по мере возможности голосом.

— Вы уверены, что с вами все хорошо? — спросила она, когда я пошла к выходу.

— Да, — ответила я. Но душа у меня была не на месте. Я была уверена, что виновата в случившемся, и все, что бы мне ни говорили, не могло принести мне облегчения. Я тратила время на поиски человека, которого едва знала, а зло клубилось прямо у меня под носом. Да, на жену и дочь Уилла Бошампа стоило потратить какие-то усилия, но только не за счет Чата и особенно моей Дженнифер. Я была в ответе каким-то очень существенным образом за ее счастье и подвела ее. Чат видел, что в «Аюттхае» происходит что-то дурное, и пришел ко мне за советом. А что сделала я? Принялась читать дневники умершего художника! Не обратила внимания на самое важное.

* * *

Я была так зла на себя, что, казалось, лишусь рассудка. Схватила пакет Уилла с хламом и швырнула на письменный стол. Разорвала газетные вырезки и письмо от Прасита в клочки. Затем схватила один из целых амулетов и с силой ударила о край стола. Амулет остался цел, я швырнула его на пол и растоптала. Потом взяла портрет и затрясла. Мне хотелось изрезать его на мелкие части, но я не могла придумать, чем. Потом вспомнила про меч и пошла за ним.

Я приготовилась полоснуть по холсту мечом, но тут увидела компьютерную дискету. Должно быть, она выпала с задней стороны портрета, когда я трясла его. Хотела раздавить ее каблуком, но тут увидела красный глазок, мигающий из пыли, в которую превратился амулет. Я опустилась на колени и нашла там шесть красивых рубинов, поразительно совершенных. Взяла второй амулет, разбила его и нашла в пыли шесть голубых сапфиров. И только тут поняла, что тщательно завернутые куски разбитого амулета в пакете были сообщением от Уилла. Он сообщал Натали, что разбитый амулет что-то означает. Неудивительно, что тот отвратительный человек на амулетном рынке хотел их вернуть и что кто-то обыскивал мои вещи. И это объясняло, почему кто-то пошел на риск вырвать у меня сумку на многолюдном рынке! Дискета тоже была сообщением от Уилла. Я подняла ее, спустилась вниз, вошла в застекленные двери «Аюттхая трейдинг» и обратилась к первому, кого увидела. Он представился как Икрит, новый главный бухгалтер. Я сказала этому мелкому червяку, что мне нужен компьютер с принтером, много бумаги и немедленно.

* * *

Потерянный рай

Неизвестная история Хелен Форд

Автор Уильям Бошамп

Передать в агентство Бента Роуленда, Таиланд, Бангкок

В ноябре 1949 года, когда шло празднование Лой Кратонг, означающее конец сезона дождей, участники празднества, плывшие на лодках в форме цветка лотоса по Чао Прае, совершили чуть севернее Бангкока страшное открытие. На кромке берега лежал торс фаранга, белого иностранца. Поскольку не было ни головы, ни конечностей, позволяющих опознать останки, казалось, что убийство останется нераскрытым.

Однако через несколько недель благодаря случайному обнаружению в пепле большого кострища фрагментов костей и зубов, тело было опознано. Убитым оказался торговец электробытовыми товарами Томас Форд по прозвищу «Текс», живший в Бангкоке американец. Вскоре после этого, в феврале 1950 года, его вдове Хелен Форд было предъявлено обвинение в убийстве.

Это жуткое дело вызвало сенсацию в общине экспатриантов в Бангкоке. Красавица Хелен Форд блистала на общественной сцене, и когда она вышла замуж за Форда, оказалось разбито много сердец. Одни говорили, что его убил бывший поклонник в надежде жениться на вдове. Другие — что Текс Форд ввязался в какие-то темные сделки с тайскими торговцами и поплатился за это жизнью. Сама Хелен сказала, что Форд, бывший, по ее словам, жестоким, бросил ее и забрал с собой их маленького сына. Его смерть, утверждала она, явилась для нее полной неожиданностью.

Всем было ясно, что любовь, если только она существовала между Тексом и Хелен, давно закончилась к моменту его смерти, случившейся спустя год или чуть дольше после заключения их брака и через четыре месяца после рождения их сына. Хелен почти сразу же стала снова появляться в обществе, и если оплакивала утрату мужа или ребенка, то не выказывала этого. Говорила всем, что собирается вернуться в Штаты, как только получит разрешение, и начать там новую жизнь.

Но прежде, чем она смогла выехать, ее обвинили в убийстве и приговорили к смерти.

Это история Хелен Форд. Повесть о страсти, вожделении и алчности. Рассказ об извращенном правосудии, отравленной предрассудками любви, о темной стороне высшего общества.

Это история, которую эти люди от вас скрывали.

Это, разумеется, не все, там было двести шестьдесят семь страниц, если быть точной. Несмотря на заимствованное заглавие и элементы бульварной прессы, повествование было захватывающим. Хелен Форд, в девичестве Хелен Фицджеральд и ее брат Роберт приехали в Бангкок вместе с родителями сразу же после войны. Отец, служивший в войсках специального назначения США, во время войны находился в Бангкоке и, поддавшись соблазнам Востока, перевез туда семью. Однако вскоре после этого умер от ран, полученных в боях на Тихоокеанском фронте. Вскоре после этого умерла и мать.

Фицджеральды нуждались в деньгах, и Хелен требовалось удачно выйти замуж. Она появлялась на всех лучших вечеринках и, видимо, у нее было много поклонников. Но она любила другого человека, с которым не могла вступить в брак. В середине сороковых годов у нее началась связь с молодым тайцем из богатой семьи. Они тайно встречались не меньше двух лет. Как ни странно, учитывая нравы тех времен, их отношениям воспротивилась не семья Хелен. Воспротивилась его семья.

Этот человек в конце концов сказал родным, что хочет жениться на Хелен. Те пришли в ужас и запротестовали, решив, что Хелен нужны его деньги. Решили откупиться от нее, и она, нуждаясь в деньгах и, видимо, понимая безнадежность своего положения, очевидно, согласилась. Через несколько месяцев было объявлено о помолвке этого молодого человека с тайкой. Вскоре после этого Хелен вышла замуж за Тома Форда. Это был явно брак по расчету. Через восемь месяцев после бракосочетания у них родился сын. По словам Уилла, Форд был пьяницей и бабником. Возможно, и бил жену.

Представляется несомненным, что Хелен и ее возлюбленный-таец продолжали видеться. Уилл предполагал, что Том Форд застал их в любовном гнездышке, доме на дереве, принадлежавшем ее брату, или что таец, поднявшись туда, увидел, как Том бьет Хелен. Какова бы ни была причина столкновения, возлюбленный Хелен был смертельно ранен ножом и умер до того, как она успела вызвать помощь.

После этого повествование Уилла переходит в домыслы. По его мнению, Хелен вышла из себя и в самом деле заколола мужа. Потом, чтобы тело нельзя было опознать, она, возможно, с помощью брата, изрубила его на куски. Потом убила сына-младенца. Труп так и не был обнаружен.

Затем рассказ переходит в сферу общеизвестного. Хелен судили, признали виновной и приговорили к смерти, она подала апелляцию, выиграла процесс и провела шесть лет в тюрьме. После этого исчезла из поля зрения общества. Эта история в любое время была бы захватывающей, но в ту минуту она оказалась откровением. Поскольку в прессе ни ее возлюбленный, ни члены его семьи ни разу не упоминались, Уилл Бошамп, не испытывая угрызений совести, назвал Вирата, брата Таксина, второго молодого человека на семейном портрете, ее возлюбленным. Но даже в то время богатство и влиятельность Чайвонгов, должно быть, оказались непреодолимы. Если бы в судебной защите Хелен упоминалось убийство Вирата, она могла бы сразу получить меньшее наказание за оправданное обстоятельствами дела лишение человека жизни. Но Уилл просмотрел документы по крайней мере те, какие существовали, и не смог найти ничего.

Вот так. Если я думала, что поиски Уилла никак не связаны с Дженнифер и Чайвонгами, то определенно ошибалась. Но что получается? Поведение Уилла Бошампа выглядит в лучшем случае противоречивым. Он участвует в бизнесе с Вонгвипой, в бизнесе, который требует двух комплектов финансовых отчетов по какой-то, явно неприглядной, причине. В это же время, или, по крайней мере, вскоре пишет книгу, представляющую собой убийственное обвинение семье Вонгвипы. Напрашивается вывод, что Чайвонги старались не допустить выхода книги и для этого были готовы на убийство Уилла. Только при чем тут Чат? Неужели Хелен Форд все еще где-то здесь и мстит этой семье через следующее поколение?

* * *

Я вернулась к портрету и стала его разглядывать. Клянусь, не сводила с него глаз около часа: Хелен Форд в светло-зеленом костюме стоит за столом, на который помещен каменный Будда, ее рука как будто тянется к нему. Она смотрела прямо на меня. Потом я постаралась не смотреть на нее, но мой взгляд то и дело возвращался, не к ней, а к Будде.

— В этой картине что-то неладно, — произнесла я вслух. Что-то не то было с рукой. Казалось, Хелен тянется к скульптуре Будды, но если так, то положение руки не совсем верно. Мне этот жест казался скорее защитным, однако с какой стати защищать Будду? Я сняла телефонную трубку и позвонила Дэвиду Фергюсону.

— Я уже знаю о Чате, — сказал он. — Какой ужасный случай. С Дженнифер все в порядке?

— Со временем будет, — ответила я.

— А как ее отец? Вы уже говорили с ним? И вы? Что произошло?

— Наркотики, — сказала я. — Должно быть, произошла какая-то путаница. Он думал, что принимает средство от головной боли.

Мне казалось, я слышу, как работает мозг Дэвида. Он думал то же, что и все остальные, — что Чат был наркоманом. Казалось, мы с Дженнифер представляли собой совершенно особую группу, которая смотрела на это по-другому. И я никак не могла доказать свою правоту, во всяком случае, пока что.

— Послушайте, Дэвид, я не могу долго говорить, побаиваюсь пользоваться здешним телефоном, и в данных обстоятельствах это необычная просьба, но мне нужно знать, что за вещество на стене в квартире Уилла Бошампа. Которое мы приняли за кровь. Кто-то должен быть в курсе.

— Лара, почему вы беспокоитесь об этом сейчас? Вы, должно быть, в шоке.

— Прошу вас, Дэвид, — сказала я.

— Я перезвоню, — ответил он.

* * *

— Масляная краска, — сообщил он примерно час спустя. — Из тех, какими пользуются художники. Тут есть какой-то красный пигмент и разбавитель. Лаборант думает, что он, должно быть, чистил кисти и случайно обрызгал стену. Для вас это что-то означает?

— Да, — ответила я. — Спасибо.

Потом схватила портрет, велела охраннику вызвать мне машину и поехала в Бангкок.

* * *

— О, это вы, — сказал Роберт Фицджеральд, выглядывая через перила. Он был очень бледен, голова была забинтована, но находился дома. — Влезайте. Вижу, вы нашли портрет.

— В состоянии немного поработать? — спросила я.

— Думаю, что да, — ответил он. — Если не потребуется бежать марафонскую дистанцию или что-то в этом роде.

— Я попрошу вас очистить эту часть портрета.

— Весь портрет требует небольшой чистки.

— Удалите Будду, — сказала я, указывая. — Начните примерно здесь.

— Не понимаю, зачем, — сказал он. — Это замечательная живопись, и художник, как-никак, мой отец.

— Посмотрите немного на портрет, — заговорила я. — Ваш отец был замечательным мастером. Его перспектива совершенна. Здесь несовершенство. Кто-то, может быть, он сам, может, кто-то другой, закрасил это место. Уилл Бошамп тоже так думал. Он начал расчищать это место перед тем, как был убит. Если посмотрите внимательно, увидите, где он начинал.

— Убит?! — воскликнул он. — Вы ничего не говорили о том, что его убили. Между прочим, я знаю, кто эта Хелен Форд. Я навел о ней справки. Она убийца. С какой стати мне в это впутываться?

— Потому что она сестра вашего отца.

— Что? — воскликнул Роберт. Бледность его стала более заметной, и он откинулся на спинку дивана. Казалось, ему трудно дышать. Но мне было все равно.

— Это так. Теперь о портрете…

— О, Господи, — произнес он. Я внезапно поняла, что, несмотря на всю свою внешнюю грубость, Фицджеральд даже в лучшие времена очень хрупкий человек, а это время вряд ли было лучшим. — Не могли бы подать мне ингалятор? — сказал он, вяло указывая на стол, где лежал этот прибор. — Моя астма…

— Роберт, — заговорила я, подав ему ингалятор, но не дожидаясь, когда он сделает вдох. — Это очень важно, иначе бы я не приехала. По ходу дела я расскажу вам о вашей тете, но вам нужно приниматься за работу.

Восстановив дыхание, Роберт пристально разглядывал портрет несколько минут.

— Пожалуй, вы правы, — согласился он. — Очень может быть, что оригинал кто-то закрасил.

— Сможете сделать это? — спросила я.

— Думаю, что да. Сейчас принесу кое-какие материалы.

Он вяло пошел в заднюю часть дома, а я сидела в мучительном ожидании.

* * *

В течение нескольких часов медленно появлялось лицо: темные волосы, светло-карие глаза, смуглая кожа и взгляд, такой же, как у женщины, рука которой была простерта, словно защищая это лицо.

— Господи, — произнес Фицджеральд. — Это ребенок, и наверняка ее.

— Ваша мать все еще в городе? — спросила я.

— Да, — ответил Роберт.

— Едем к ней.

— Не могли бы вы без меня? Я неважно себя чувствую.

Роберт выглядел нездоровым. Бледность его приобрела зеленый оттенок.

— Извините, — сказала я. — Ехать, когда скверно себя чувствуете, это слишком. Только дайте мне точный адрес.

* * *

— Здравствуйте, дорогая, — сказала Эдна Томас, маленькая, опрятная, седая женщина с голубыми глазами. Руки ее были изуродованы артритом. — Вы та самая славная девушка, что обнаружила Бобби и вызвала врача, так ведь?

Она говорила с неопределенным акцентом, который появляется у многих американцев после долгих лет жизни в Англии. Я нашла ее в отеле, который в лучшем случае можно было назвать отелем туристского класса. Комната была чистой, но гнетуще скромной. Если ее первый муж зарабатывал деньги кистью, она как будто не получила от этого никакой пользы.

— Мне нужно узнать о Хелен Форд. В особенности о ее детях.

— Господи! — воскликнула она. — Не знаю… о каких детях?

— Миссис Томас, пожалуйста, — заговорила я. — Из-за этого гибнут люди. Ваш сын стал бы одним из них, если б я его не обнаружила. Мне известно вот что.

Я пересказала ей все, что прочла в рукописи Уилла, а потом рассказала о портрете.

— Роберту нужно было уничтожить этот портрет, — сказала миссис Томас. — Я так и говорила ему. Только у него рука не поднялась. Кроме портрета, у него ничего не оставалось от сестры, которую он обожал. Чтобы иметь возможность сохранить портрет, он закрасил ребенка Буддой.

— Дети, — сказала я. — Мне необходимо знать о них.

— Детей было двое, — заговорила она. — Один от мужа, один от Вирата Чайвонга. Разумеется, она была незамужней, когда забеременела в первый раз. Если вдуматься, то в оба раза. В первый раз ее отправили в Сингапур. Тогда молодые женщины поступали так. Говорили, что на несколько месяцев уезжают в Штаты или куда-нибудь еще. Потом возвращались и выглядели совсем, как прежде. Большинство приезжало обратно без детей. Однако Хелен вернулась с ребенком, хотя я сперва не знала этого. Роберт знал, но не сказал мне сразу. Признаюсь, я была потрясена, когда увидела ребенка. Понимаю, не следует так говорить, но подумайте о тех временах. Я пришла в ужас. Отец ребенка определенно был тайцем. Правда, дети-метисы красивые. Этот мальчик был одним из самых красивых детей, каких мне только доводилось видеть. Что я думала, разумеется, не имело значения. Это было дитя любви, и Хелен не собиралась бросать его. Она была упрямой. Ей было плевать, что думают люди. Ребенка воспитывала тайская семья. Эти люди знали, что мать его Хелен, но не знали, кто отец. Она ежедневно навещала ребенка. Кроме этого дома было немного мест, где она могла видеть мальчика. Она приносила его в мастерскую Роберта. Иногда они виделись там с Виратом.

Хелен убила мужа — это было так, поверьте мне, — вскоре после рождения Бобби, и я часто задумывалась, не было ли это результатом сильной послеродовой депрессии. В те дни она могла бы избежать наказания, с хорошим адвокатом…

Казалось, миссис Томас становится немного рассеянной.

— Хелен убила детей? — спросила я, боюсь, довольно грубо. Я понимала, что нужно сосредотачивать ее внимание на теме разговора, иначе не узнаю того, что необходимо. — Я должна знать, убила или нет.

— Нет, конечно! Как можно подумать, что мать пойдет на такое. Она сказала Роберту и мне, чтобы мы спрятали детей, чтобы никто не знал, где они, и что вообще существовал ребенок Вирата. Потому Роберт и закрасил его на портрете. Другого ребенка я взяла с собой в Англию. Не говорите Бобби, ладно? Я воспитывала его, как своего сына, и любила, как сына.

— Не скажу. Если считаете, что ему следует знать, обещаю предоставить это вам.

Меня подмывало сказать, что значительная часть проблем Роберта-младшего заключается в сознании, что он никогда не станет таким хорошим художником, как его отец, и что ему, возможно, станет легче, если он узнает, что вовсе не сын замечательного художника. Но время для этого было неподходящим.

— Я не открою ему этого, — сказала миссис Томас. — Он довольно грубый, но под грубостью скрывается нежная душа. Для него это было бы тяжелым ударом. В прошлом году у него был нервный срыв. Иногда я думаю, не слишком ли он пошел в мать. Она всегда была, как мы выражались, под высоким напряжением.

— А другой ребенок?

— Таксин Чайвонг узнал об отношениях между Хелен и Виратом — не знаю, каким образом, — и на этом они прекратились. Он был вне себя. Таксин был младшим братом, но, узнав об этом, быстро принял роль главы семьи. У него уже были жена и маленький ребенок. Он потребовал от Вирата, чтобы тот разорвал все узы с Хелен, и Вират по крайней мере на время, подчинился. Хелен была глубоко опечалена, но ребенка не бросила, и, насколько мне известно, Таксин так и не узнал о ребенке, не мог узнать. Было объявлено о помолвке Вирата с тайской девушкой, и Хелен вышла за этого отвратительного типа Тома Форда — я не могла заставить себя называть его Текс — как вы и сказали. Этот брак был обречен с самого начала. Хелен забеременела снова и теперь, насколько я понимаю, не видела выбора. Потом, думаю, Хелен и Вират начали видеться снова.

Я не знаю точно, что произошло в ту ночь, когда Вират погиб, но знаю, что его убил Том. Вот что произошло после этого с Фордом, не имею понятия. Но мы знали, что должны защитить детей. Роберт, в ту пору мой муж, отправил тайскую семью, которая воспитывала тогда уже пятилетнего сына Вирата, в Чиангмай. Мы дали этой паре сколько могли денег, чтобы они растили его. Денег у нас было немного. Мы были уверены, что Чайвонги убьют мальчика, если найдут. Они страшные люди. Во всяком случае, так считала Хелен. Им не хотелось осложнений там, где дело касалось наследства и прочего.

— Уилл Бошамп полагал, что Хелен воспользовалась древним мечом, принадлежавшим Чайвонгам, для э… расчленения, — сказала я.

— Это глупость. Меч принадлежал моему мужу, а не Вирату. Роберт приобрел много любопытных вещей, чтобы использовать как реквизит: этот меч, каменную голову Будды, что была на портрете Хелен. В то время можно было найти много таких вещей и купить их по дешевке. Он позволял заказчикам при желании выбирать реквизит для портретов. Говорил, что это их успокаивает, но еще и говорит ему кое-что о них. Смешно, не так ли? Вират Чайвонг, фехтовальщик. По-моему, нелепая шутка. Я не имею представления, чем Хелен воспользовалась в тот вечер и каким оружием был убит Вират. Но меч в ту ночь был у меня.

Знаете, это привело к окончанию нашего брака. Мы с Робертом уехали в Англию, но он захотел вернуться сюда. Я не хотела. Это было слишком тяжело, и я боялась, что у меня отберут Бобби. Несколько лет спустя мы развелись. Мой второй муж, Эд, был замечательным человеком. Он обожал Бобби. Думал, что это мой сын. Бобби пошел в мать и потому похож на Роберта. У него руки и талант дяди. В том, что он сын Роберта, никто не сомневался. В те дни, если знать в Бангкоке нужных людей, такого рода дела легко устраивались. Я уехала с документами, где говорилось, что он мой сын.

Знаете, я много лет беспокоилась о другом мальчике. Роберт посылал деньги, когда мог. Однако на время он бросил писать, и с деньгами было туго. Он не брался за кисть десять лет, а потом начал писать эти ужасные вещи — по-моему, они называются гротески. Но, во всяком случае, снова начал зарабатывать деньги. Видимо, есть люди, которым нравится вешать в гостиных такие ужасающие полотна. Может быть, это следствие потрясения. Кто знает? Я объясняю их тем, что он был как-то причастен к тому, что произошло в ту ночь с Фордом, расчленение и все такое, но если да, ни разу не говорил мне об этом.

Я не знаю, продолжал ли Роберт посылать деньги той семье в Чиангмай. К тому времени мы уже развелись, я снова вышла замуж, и у Бобби появилась сестричка. Сейчас я живу вместе с дочерью и ее семьей. Однако знаю, что о мальчике беспокоиться незачем. Он как будто отлично преуспевает. Видимо, талант Чайвонгов делать деньги у него в крови.

— Откуда вы это знаете? — спросила я.

— Я же видела его на фотографии в газете. В «Бангкок геральд». Там давали имя какому-то большому судну. Вичай Промтип, — сказала она. — Теперь его так зовут.

Господи, подумала я.

— А Хелен? Знаете, что сталось с ней?

— Она изменила имя, фамилию и вернулась в Штаты, — ответила миссис Томас. — Поклялась больше никогда не видеть детей. Думала, что может подвергнуть их риску, да и как могла объяснить, что случилось? Устроила себе какую-то жизнь. Решительности ей не занимать, но сомневаюсь, что была по-настоящему счастлива.

— Как ей удалось избежать…

— Казни? Не знаю. Она, конечно, подала апелляцию. Таксин и другие Чайвонги наверняка были бы очень рады, если б она умерла, но Хелен наняла очень агрессивного адвоката, и, думаю, он дал Чайвонгам понять, что она утащит с собой всю семью, если не получит помилования. Таксин решил, что лучше пусть она уедет из Таиланда. Я часто думала, не помог ли он ей в конце концов получить смягченный приговор и потом скрыться. Она вполне могла потребовать этого. Во многих отношениях она была бесстрашной. Может быть, это и стало ценой ее молчания. Не знаю. Я слышала, что Таксин умер. Думаю, мы теперь никогда не узнаем. Она отбыла срок в тюрьме, уверена, что это было ужасно, но я к тому времени уже уехала. Я знаю только, что очень многое происходило за сценой.

— Вы скажете мне, где она, и как ее теперь зовут?

— Нет, — ответила миссис Томас.

— Прошу вас, — сказала я. — Чат Чайвонг был убит. Он был очень хорошим человеком, женихом моей племянницы. Я все думаю, не связана ли его смерть с этой историей.

— Если полагаете, что его убила Хелен, мстя Чайвонгам, то ошибаетесь. Я не говорю, что она была бы неспособна на это. Может быть, да, может быть, нет. Но она мертва. И думаю, все это должно умереть вместе с ней.

— Не сказали бы вы мне, что она мертва, даже если б это было неправдой?

— Да, сказала бы. Ее долго разыскивали многие, репортеры и прочие. Даже этот Уилл Бошамп. Он разузнал все подробности, за исключением детей, но я не пошла ему навстречу. Бошампу только хотелось знать, куда уехала Хелен. Я не сказала ему, не скажу и вам. Больше пятидесяти лет я никому не говорила, куда уехала Хелен. И теперь не собираюсь.

 

Глава двенадцатая

Какие муки я перенес. Не могу найти слов, чтобы выразить ярость и ненависть к себе, которые испытывал после смерти юного короля, чувства до того сильные, что, казалось, умру. Я предал свою матушку, своего короля, и даже Аюттхаю.

Ужас перед случившимся усиливал страх за мое личное положение. В испуге я пришел в монастырь Ратчапрадитсатан и, упав ниц перед настоятелем, попросил принять меня в послушники. Настоятель отказал в моей просьбе, но, видимо, видя мое страдание, позволил провести несколько дней в храме. Мои страх и чувство вины вскоре проявились болезнью. Мучимый лихорадкой, я метался и ворочался на ложе, иногда наверняка бредил.

Болезнь моя не поддавалась уходу и лечению монахов, в конце концов пришел настоятель и сел подле меня.

— Твои мысли подобны яду в теле, — сказал он. — Я видел, как ты мучился в отчаянии. Слышал, как ты кричал по ночам. Что за яд убивает тебя?

Прошло несколько дней, прежде чем я смог сказать ему, что видел в ту ночь при свете факелов во время пляски танцоров и что, по-моему, это означало. И он оказался прав. На другой день, хоть и совершенно слабый, я смог съесть немного пищи впервые за долгое время.

На следующий вечер настоятель привел меня в охраняемую монахами комнату. Там было четверо мужчин и еще один священнослужитель. К моему удивлению, заговорил он.

— Ты знаешь, кто я?

— Не знаю.

— Присмотрись получше, — сказал священнослужитель. — Не обращай внимания на тогу и выбритую голову.

Я ахнул.

— Вы принц Тианрача, дядя мертвого принца, брат короля Чайрачи.

И простерся ниц перед ним.

— Это так. Встань, пожалуйста. Знаешь этих людей? — спросил он, указывая на четверых, бывших с ним.

— Видел их во дворце, — ответил я. Я дрожал в присутствии такого могущества. Казалось, моя жизнь висит на волоске.

— Не бойся, — сказал принц. — Это Кхун Пирентхореп. — Человек посмотрел прямо на меня, и я вынужден был отвернуться. — А это Кхун Интхореп, — продолжал принц, — Мун Рачасена и Луанг Си Йот. Эти добрые люди пришли рассказать мне о положении дел в королевском дворе Аюттхаи, и настоятель предположил, что у тебя есть сведения, которые будут полезны для меня.

По знаку настоятеля я вновь пересказал эту историю и не удержался от слез, когда говорил о смерти моего бога-короля и друга.

— Видите, все, как я говорил вам, — сказал Кхун Пирентхореп. — Нужно что-то делать с этим узурпатором и его королевой-убийцей.

— Мы согласны, — ответил принц. — Давайте удалимся в монастырь Па Каео и устроим гадание на свечах перед изваянием Владыки нашего Будды, чтобы определить наши шансы на успех в этих усилиях.

Мы все отправились в Па Каео, чтобы поклониться изваянию Владыки Будды и зажечь две свечи, одну за принца, другую за Кхун Воравонгсу. Какое-то время казалось, что свеча принца погаснет первой, это указало бы, что дело Кхун Воравонгсы является более правым, но потом совершенно неожиданно погасла свеча узурпатора.

— Это твой день, — сказал принцу настоятель. — Гадание на свечах доказывает, что у тебя достаточно заслуг, и ты преуспеешь в том, что задумал.

— Я принимаю результат, хотя не просил об этом, — сказал принц. — Теперь все вернемся на свои посты разрабатывать планы и ждать возможности действовать. Смелость, с которой ты рассказал нам эту историю, не останется без награды, — сказал он, обращаясь ко мне. — Теперь возвращайся во дворец и жди слова.

Когда первый раз ехала в Чиангмай, я находила какое-то успокоение в течении реки и безмятежности ватов. Теперь я не пыталась восстановить тот покой, который ощущала в храме. Он казался иллюзией или в лучшем случае временным отдыхом от того яда, который словно бы пропитывал все, что я видела и делала. Я ехала обратно не ради утешения. Я ехала для мести.

* * *

Управление компании «Бусакорн шиппинг» находилось рядом с городом, в здании, похожем на заброшенный отель. По одну сторону на месте бывшего вестибюля находился пустой плавательный бассейн. По другую — двухэтажная белая оштукатуренная постройка, окруженная двором с пустым фонтаном в бурой траве. По двору летали стрекозы, воздух мерцал от жары. В дверях стоял охранник, он недоверчиво оглядел меня с головы до ног, потом согласился позвонить в кабинет Кхун Вичая.

— Скажите ему, что это Лара Макклинток. Мы познакомились через Чайвонгов. У меня есть нечто, что его наверняка заинтересует, — сказала я.

К удивлению охранника и в некоторой степени к моему, я получила разрешение войти. Хоть было и страшновато, гнев и чувство вины вели меня по двору мимо молодых людей, которые пристально смотрели на меня. Однако кивнули вполне любезно и направили меня по крытому переходу между зданиями позади, а потом к складу.

В складе на полках стояли сотни, если не тысячи терракотовых Будд. Кабинет Кхун Вичая находился в глубине. Перед тем как мне позволили войти, меня обыскала молодая женщина. Она была вежливой, но скрупулезной. У двери кабинета стояли двое очень рослых мужчин. Они не сделали вей, возможно, потому, что пришлось бы отвести руки слишком далеко от пистолетов.

— Входите, миссис Лара, — сказал наконец Вичай. — Чаю? Или, может, чего-нибудь покрепче? Виски?

В углу стоял человек, способный, судя по виду, свернуть мне шею, как цыпленку, при малейшем для того поводе.

— Нет, спасибо. Это не дружеский визит. Я приехала для того, что, надеюсь, будет взаимовыгодным обменом сведениями, — ответила я. — У меня есть несколько вопросов, скорее я хочу проверить несколько предположений, и, надеюсь, вы сможете мне помочь. Я привезла вам подарок, вещь, которую, думается, вы захотите иметь. Напоминание о прошлом.

Я протянула ему большой сверток в оберточной бумаге.

Охранник шагнул вперед и, казалось, хотел его схватить, но Вичай остановил стража раздраженным жестом и, после секундного колебания развернул сверток.

— Возможно, вы захотите реставрировать его полностью, — сказала я. — Это была только первая попытка. Однако очистится он превосходно, вам не кажется? Если будете искать реставратора, я порекомендую Роберта Фицджеральда. У вас с ним очень много общего.

— Где вы нашли этот портрет? — спросил Вичай. Голос его был ровным, но я видела, что он борется с сильным волнением.

— Человек по имени Уильям Бошамп купил его у сына художника. Портрет оказался у меня вследствие серии обстоятельств.

— Вы знаете ее имя?

— Знаю.

На его лице появилась легкая улыбка.

— Тогда, пожалуй, вам следует задать первый вопрос, проверить одно из ваших предположений.

— Спасибо. Я хочу подтверждения нескольких подробностей смерти, может, лучше сказать убийства Уильяма Бошампа. Вы убили его?

Охранник, видимо, понимавший по-английски, угрожающе шагнул вперед. Вичай что-то сказал по-тайски, и этот человек с явной неохотой вышел.

— Ну, вот. Так лучше, правда? — сказал Вичай. — Вы либо очень смелы, либо безрассудны, пока не знаю, что это за черта. — Собственно говоря, я была в отчаянии, но не сказала этого. — Однако ответ на ваш вопрос — нет.

— А Бента Роуленда, его литагента?

— Я понимаю, что репутация у меня слегка подмоченная, но снова — нет. Надеюсь, по ходу разговора вы скажете, почему сочли, что я могу быть повинен в этих смертях.

— Уильям писал книгу, публикации которой кое-кто не хотел, Чайвонги представали в ней в дурном свете. Я, естественно, подумала, что в убийствах повинен кто-то из них или, возможно, кто-то из их друзей, обеспокоенный тем, что выход книги может скверно отразиться на их общих определенных деловых интересах. Бенту Роуленду, литагенту Бошампа, видимо, Чайвонги платили за то, чтобы книга никогда не увидела света, и погиб Роуленд по той же причине, что и Уилл.

— Я пока что никого не убивал в связи с этим. — Он сделал очень легкий упор на «пока что». — И не знаю, кто это сделал. Однако могу предположить.

До этой минуты Вичай смотрел то по сторонам, то в окно, то на какое-то место над моей головой. Но внезапно взглянул прямо на меня. У него были очень необычные глаза, напоминающие миндаль формой и цветом, с зелеными крапинками.

— Хелен Форд, — сказала я.

Вичай с минуту смотрел в окно перед тем, как ответить.

— У меня была возможность познакомить человека, который, видимо, представлял семью Чайвонгов — они вели разговор через посредника, понимаете, — с одним из моих компаньонов, который взялся бы за такое поручение. Семья не знала покоя из-за этой ситуации, поэтому как ее друг и, по вашему намеку, деловой партнер, у которого были планы относительно этой компании, я, естественно, счел себя обязанным помочь им.

— Естественно, — сказала я.

— Как бесстрастный наблюдатель должен сказать, что это было глупо. Я считаю убийство лишь крайним средством. Думаю, крупная сумма денег могла бы возыметь действие, если нет, тогда запугивание. Как они могли думать, что Бошамп не узнает о фальшивом контракте?

— Вижу, вы многое знаете об этой истории. Значит, я обратилась, куда нужно. Деньги возымели действие на Бента Роуленда, во всяком случае, до тех пор, пока он не перепугался или стал ненужным. И тот факт, что Уилл переправил кое-какие вещи, в том числе и этот портрет, в безопасное место, говорит о том, что он боялся. Но у меня есть еще вопросы. Был Ютай тем посредником, о котором вы говорили?

— Возможно.

— А ваш компаньон, которому вы его представили? Не владелец ли он ларька на амулетном рынке?

— Тоже возможно.

— И полагаю, после того, как эти двое познакомились, они могли продолжать деловые отношения по другим упомянутым мероприятиям: запугивание, легкий нажим и так далее.

— Думаю, это возможно, хотя точно не знаю. Я всего лишь бесстрастный наблюдатель.

— А если я скажу, что Уилл писал книгу о ней? — спросила я, указав на портрет. И подумала: «Все еще бесстрастный?»

— Да? — Он как будто тут же расстроился. — В таком случае, сожалею о своей причастности, пусть и очень косвенной.

— Вы превосходно говорите по-английски, — сказала я.

— Благодарю вас, — ответил он. — Я выучил язык в ранние годы, когда поставлял различные товары американским солдатам, наслаждавшимся отдыхом, наверняка вполне заслуженным, от войны во Вьетнаме. Родители мои умерли, когда я был еще ребенком, и мне пришлось заботиться о себе самому. У меня это очень хорошо получалось. Эта книга: существует ее рукопись? Разумеется, нет. В этом и заключалась проблема, так ведь?

— Да, в этом, — согласилась я.

— Существуй она, — сказал Вичай, — мне бы очень хотелось ее увидеть.

— Не поделитесь ли своими планами относительно «Аюттхая трейдинг», о которых упомянули?

Вичай усмехнулся.

— Смешные вы, западные женщины. При взаимопонимании, которого мы как будто достигли — вы заметите, что я немного овладел французским языком для дел по ту сторону границы с Вьетнамом, или лучше сказать, Индокитаем? — поделюсь. Я хочу прибрать к рукам эту компанию. Всю жизнь я смотрел на Чайвонгов и стремился стать таким, как они, богатым и принятым в обществе. Я хочу приобрести это богатство и положение. Могу добавить — тем или иным образом. Я надеялся на брачный союз. Не вышло. Молодой Чат мне нравился. Я был бы счастлив иметь его зятем. Но он явно любил другую. Это не вина вашей Дженнифер. Я это знаю. С моей стороны ей бояться нечего. Есть еще Дусит, но я люблю свою дочь и думаю, он не тот молодой человек, которого я бы для нее выбрал. Он избалованный, и из него ничего не выйдет. Это оставляет мне только деловой выбор.

— Идея брака все равно не годилась. Ваша дочь вышла бы за двоюродного брата.

Прошло несколько долгих секунд, показавшихся чуть ли не целой жизнью. Я подумала, что слышу шум самолета в небе и гудение насекомого где-то поблизости. Из-за двери доносился негромкий разговор охранников.

— Это правда? — спросил наконец Вичай.

— Думаю, что да.

— Вы удивляете меня, — заговорил он. — Я редко удивляюсь. Старался отучить себя удивляться совсем. Едва увидел в гостиной тот портрет, с мечом, я понял, что тут есть какая-то связь. Мне мгновенно вспомнилось детство. Знаете, мне позволяли играть с ним. В ножнах, разумеется, и когда был не один. Но никогда не думал… Мне вспомнился мужчина. Лицо его было просто пятном. Вы скажете, что это был мой отец.

— Вират. Старший брат Таксина. Ваш отец.

— Это правда? — повторил он. Наступила еще одна долгая пауза. — Значит, я незаконнорожденный сын, отправленный на север и забытый, так?

— Думаю, это было сделано для вашей защиты. Людьми, которые по-настоящему заботились о вас.

— И кто же эти люди?

— Ваша мать и ее родные. Она считала, что если Таксин узнает о вашем существовании, вам не жить. Не знаю, так это или нет. Возможно, если Чайвонги узнали, то убили бы вас. А может, взяли бы в семью, вы жили бы в роскоши и высшем обществе, как того хотите.

— По тому, что знаю об этой семье, мне ясно, какой бы выбор из этих двух они сделали, — сказал Вичай. Глаза его сильно потемнели.

— Ваша тетя беспокоилась о вас много лет, — сказала я. — Это вдова Роберта Фицджеральда, того человека, что написал портрет, и мать… — Я заколебалась на секунду, но я дала обещание, пусть это и значило лишить Вичая брата. — Мать, — повторила я, — другого Роберта Фицджеральда, того, кто начал расчищать портрет. Может, вы захотите познакомиться с ними.

— Надо будет подумать об этом, — сказал он. — А моя мать?

— Ее бывшая невестка говорит, что она мертва, что она вернулась в Штаты под вымышленной фамилией.

— Вы ей верите?

— Не знаю. Вашей матери было бы почти восемьдесят. Придется предоставить решать это вам.

— Да, — сказал Вичай.

— А теперь вернемся к вашим планам относительно «Аюттхая трейдинг».

— Если на то пошло, вы укрепили мою решимость, — сказал он. — Пока я еще не читал этой книги, если только удастся найти ее копию, я вполне уверен, что радости она мне не доставит, хотя может оказаться познавательной.

— О вас в ней ничего не говорится. Меня привел к вам только портрет. Но, что касается «Аюттхаи», вы, насколько я поняла, хотите, чтобы «Бусакорн шиппинг» приняла на себя ведение дел «Аюттхая трейдинг».

— Совершенно верно.

— Что вы перевозите, Кхун Вичай? — спросила я.

— То, что нужно моим клиентам, — ответил он. — Я мелкая сошка в международной индустрии услуг.

— Вещи вроде этих амулетов? — спросила я, поставив перед ним пластиковый пакет с обломками? — Сапфиры и рубины?

Вичай даже не взглянул на них.

— Я удивлен, как, разумеется, и вы, — ответил он с легкой улыбкой.

— И все эти Будды на вашем складе. Кощунственные, где Будда держит мир как чашу для пожертвований. Полагаю, так определяются, ну, скажем, «особенные», верно? Что в них? Они слишком велики для рубинов и сапфиров. Что скажете о пластиковых мешочках с белым порошком? О героине из Бирмы, переправляемом через Чиангмай? Или о таблетках? Например, метедрине? В таких штуках можно перевозить много таблеток.

— Как уже сказал, я перевожу то, что нужно клиентам. Что-то официально. Что-то неофициально. Здесь вы ступаете на опасную почву, миссис Лара.

— А Вонгвипа, видимо, принадлежит к последнему разряду клиентов? — продолжала я, пропустив последнюю фразу мимо ушей.

— Возможно, — ответил он. — У нее расточительные вкусы. Думаю, я мог бы жениться на этой вдове — моя жена умерла два года назад — однако был бы не в состоянии спать из страха за жизнь. — При этой мысли Вичай засмеялся. — Но скажите, почему вас это интересует?

— Из-за книги. Сведения в ней были бы несомненно очень неприятными для этой семьи. Однако описанные события происходили полвека назад. От них легко было бы отмахнуться. Но книга произвела бы сенсацию, приковала бы внимание к семье и ее делам, часть которых могла бы не выдержать тщательной проверки.

— Понятно.

— Вонгвипа искала моей помощи в продвижении на североамериканский рынок того, что продает на самом деле.

— И вы, очевидно, нашли это оскорбительным, — сказал он.

— Она еще склоняла к помощи Уильяма Бошампа, и он, когда выяснил, в чем тут дело, тоже, видимо, оскорбился.

— Кажется, вы подразумеваете, что Бошамп видел в своей книге способ попытаться остановить Вонгвипу, привлечь внимание к этой семье и ее деловым интересам. Думаю, это возможная, но опасная стратегия. Видимо, он этого не понимал. Надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что те из нас, у кого есть совесть, в таких ситуациях оказываются в невыгодном положении. А что до вашего возмущения ее неофициальными делами, то, очевидно, вы росли и воспитывались в более привилегированных условиях, чем она или я.

— Вы говорите, что я могу позволить себе жить, не нарушая закона, и это правда, — сказала я. — Но теперь может и Вонгвипа.

И он, разумеется, тоже мог.

— Некоторым людям все мало, — заговорил Вичай. — Детские переживания навсегда окрашивают их жизнь. Вам может показаться, что я говорю о себе. Мой личный кодекс, если хотите знать, гласит: будь честен с теми, кто честен с тобой.

— Вы ведете дела с Вонгвипой, — сказала я. — Вам бы следовало внимательно посмотреть на ее финансовые отчеты.

— Я вижу их каждый месяц, — ответил он.

— Пользуясь вашей терминологией, существуют официальные финансовые отчеты и неофициальные.

— Она что, утаивает доходы?

— Возможно.

— Тем важнее прибрать «Аюттхаю» к рукам. Но вернемся к тому, о чем вы недавно говорили: возможно, упомянув содержимое в статуэтках Будды, если только оно там есть, вы обвинили меня в том, что я дал Чату таблетки, от которых он умер. Я этого не делал. Мне было неприятно узнать, что молодой человек, за которого я хотел выдать дочь, принимал наркотики. Я не принимаю наркотиков, все мои служащие тоже. Если принимают, я отправляю их на лечение. Если это не помогает, увольняю. Как я уже говорил, в моих планах прибрать к рукам компанию имеются в виду брак или поглощение.

— У вас есть соперник, Кхун Вичай, — негромко сказала я. — И я не обвиняю вас в убийстве Чата. Я знаю, кто это сделал. Скажем, что дал ему эти таблетки некто, лишенный вашей совести, некто, чьи устремления, если на то пошло, превосходят ваши, некто, обладающий ненасытной алчностью. У Чата болела голова, и он думал, что принимает болеутоляющее. Человек, который это сделал, тоже хочет завладеть компанией. Как и вы, он имеет в виду брак, в данном случае с Вонгвипой, а если не выйдет, предпримет что-то еще. Очевидно, убийство — единственный выбор, к которому он пристрастен.

— Ютай!

— Кстати, Толстушка — его дочь от Вонгвипы.

— А, — произнес он. — Власть любви. Очень интересно. Вы можете это доказать? Что Ютай дал Чату таблетки?

— Нет. Но я видела то, что видела.

— А насчет Ютая и Толстушки?

— Нет, но просто присмотритесь внимательно, — ответила я.

— И вы утверждаете, что Ютай сделал то, что сделал, с одобрения или, по крайней мере, с согласия Вонгвипы?

— Утверждаю.

— Пошла даже на убийство своего сына?

Голос его звучал так, словно ему на шею накинули петлю и медленно затягивали. Сделав глубокий вдох, я ответила:

— Не знаю. Может быть. Да. Я не видела, чтобы она попыталась помешать этому.

— Понятно. Не могу сказать, что по-настоящему любил жену, — заговорил Вичай. — Но дочь я всегда любил. Вы сильный противник, миссис Лара. Я доволен, что в этом деле мы занимаем одну сторону. И нашел этот разговор очень познавательным. Пожалуй, это не те люди, с которыми я смогу иметь дело. А теперь, думаю, вам нужно возвращаться домой, в Канаду. И забрать с собой мисс Дженнифер.

— Именно это я и собираюсь сделать, Кхун Вичай.

— Отлично. Спасибо вам за сведения и за портрет, — сказал он, вставая со стула. — Он для меня очень много значит. Я чуть-чуть помню мать. Иногда до сих пор вижу ее во сне. Теперь, полагаю, мы расстаемся. Думаю, в этом мы достигли взаимопонимания. Вряд ли мы будем иметь удовольствие встретиться снова. Один из моих компаньонов доставит вас в аэропорт в целости и сохранности.

— У меня еще два дела, — сказала я. Он остался стоять. — Было бы очень хорошо, если этого вашего компаньона можно было убедить сказать кое-кому, где похоронен Уильям Бошамп. Его дочери требуется большая медицинская помощь, она и ее мать получат страховую премию, если будет установлено, что он мертв.

— А второе дело? — спросил он. Голос его звучал очень спокойно.

— Если взглянете на оборотную сторону холста, обнаружите приклеенный липкой лентой маленький сверток с дискетой. Это единственная дискета, о существовании которой я знаю, а моя распечатка уничтожена.

— До свиданья, миссис Лара, — сказал он с едва заметным кивком.

— До свиданья, Кхун Вичай, — ответила я.

Мы расстались без рукопожатия.

 

Эпилог

Возможность избавить Аюттхаю от злого узурпатора представилась только две недели спустя, ею воспользовались без промедления и очень согласованно. Когда узурпатор велел чиновникам отправиться для поимки большого слона, четверо заговорщиков, к которым присоединились Прая Пичай и Прая Саваекхалок, принялись действовать быстро и уверенно. Мун Рачасену отправили на пристань Суа ждать брата Кхун Воравонгсы, выскочку упарата. Остальные сели в лодки и поплыли к каналу Пла Мо ждать в засаде.

В тот день Мун Рачасена, спрятавшийся на пристани, сбил выстрелом упарата с его слона, и этот человек умер. Другие заговорщики со своими сторонниками, среди которых был я, подплыли к королевской барже, на которой отдыхали Кхун Воравонгса, госпожа Си Судачан, их дочь и принц Си Син, младший брат Йот Фа. Все они должны были умереть. «Сохраните жизнь принцу Си Сину», — взмолился я, вспомнив слова матушки. Через несколько секунд узурпатор, госпожа, их дочь были мертвы. Пощадили только принца Си Сина.

Затем победоносные заговорщики вошли в великий город и заняли королевский дворец, потом поплыли на королевской барже Чай Супаннабонг в монастырь Ратчапрадитсатан просить принца Тианрачу оставить монашество и принять трон. Принц согласился и, сбросив простую монашескую тогу, принял королевские наряды. Баржа с навесом из павлиньих перьев, опахалами, златоткаными шторами, сопровождаемая множеством подданных, доставила принца к дворцовой пристани, где его пригласили войти в королевский дворец.

Вскоре после этого, в благоприятный день, со всеми надлежащими церемониями, в присутствии всех главных министров, старейшин, астрологов, поэтов и советников, священнослужителей и монахов, принц Тианрача взошел на трон и принял титул короля Чаккрапхата.

Те из нас, кто помогал великому принцу, были щедро награждены, министры высокими должностями, правыми и левыми золотыми корзинками звания, землей и королевскими женами и наложницами в супруги. Я, обычный простолюдин, получил государственную должность, руку моей любимой и много даров, в том числе и самую дорогую для меня вещь. Это меч, врученный мне королем, острый, в серебряных ножнах, с полированной костяной рукоятью.

Боюсь, что будет много причин пускать его в ход, такой случай уже был. Наши враги таятся, постоянно готовые воспользоваться малейшим проявлением слабости. Среди знати уже назревает недовольство, затеваются интриги, принц Си Син — с ней, хотя наш добрейший король усыновил его. Иногда по ночам я с легким сожалением оглядываюсь на прошлое и с дурным предчувствием смотрю в будущее.

После возвращения домой я много думала, большей частью по ночам, правильно ли поступила. Справедливость, по-моему, все-таки восторжествовала, но такой ценой, которую начинаю понимать только теперь.

Мне кажется, в законе есть концепция, связанная с представлением о разумном человеке. В сущности, это тест. Можно ли ожидать от разумного человека понимания того или другого? Будет ли разумный человек действовать тем или иным образом? Этот вопрос не дает мне спать. Могла ли я предвидеть, что произойдет дальше?

Этот вопрос отбросил тень на мои отношения с Робом. Он тоже это чувствует, хоть и не понимает. Говорит, что, должно быть, есть вещи, которые нам нужно обсудить. Мне бы этого хотелось, только как сказать полицейскому о том, что я сделала?

Я очень хотела бы обсудить это с кем-нибудь. Может быть, с Мойрой, она моя лучшая подруга, хоть и сошлась с моим бывшим мужем. Она умна и, главное, очень приземленная. Или даже с Клайвом, под внешней высокомерностью он умный, вдумчивый человек. Больше всего хотелось бы поговорить об этом с Дженнифер, несмотря на ее юный возраст, но пока что об этом не может быть и речи. Она, как я уже говорила, жизнестойкая, но ей предстоит еще пройти большой путь. Образование она решила завершить в Торонто. Возвращаться в Калифорнию Дженнифер сейчас невыносимо.

Есть и другие из того времени, о ком я вспоминаю с искренней теплотой: Дэвид Фергюсон, он был благородным другом, и в особенности Пранит. Она, можно сказать, поселилась с Дэвидом в маленьком тиковом доме на берегу клонга. Пока что ее родные даже не заикнулись о том, что Дэвид а) белый и б) на двадцать лет старше ее. Наконец-то кое-кто из Чайвонгов стал идти в ногу со временем.

Потом Роберт Фицджеральд. Его шахматы прямо-таки сметают с прилавка. Даже домики для духов расходятся хорошо. Я не представляла, что в Торонто они найдут сбыт, но когда Клайв задастся целью, он может продать все, что угодно. Будьте начеку. Я думаю об этом довольно хрупком резчике по дереву всякий раз, когда продаю что-то из его творений.

Но задать кому-то из них этот вопрос? Нет. Остаются только демоны ночи, одни прилетают оправдать меня, другие — осудить.

Мне больше всего хотелось отомстить за Чата Чайвонга, прекрасного молодого человека, способного на большие дела. Кроме того, я считала, ребенок имеет право знать, кто его родители, и, главное, что его любили. И хотела нанести удар по тем, кто сеет смерть и бедствия, торгуя наркотиками. Ничего дурного во всем этом нет. Однако вопрос остается.

* * *

Примерно через месяц после моего возвращения в почтовом ящике оказался простой конверт без обратного адреса, но с таиландским штемпелем. Там была только вырезка из «Бангкок геральд». Судя по сообщению репортера, трагедия продолжала преследовать семью Чайвонгов. Совсем недавно на Чао Прае возле Аюттхаи потерпела крушение лодка, в результате чего погибли Кхун Вонгвипа, вдова покойного промышленника Таксина Чайвонга и вице-президент компании «Аюттхая трейдинг энд проперта». Тело одного из старших служащих этой компании, управляющего Ютая Бунлонга было обнаружено на следующий день плавающим в реке. Уцелел только Дусит, младший сын Вонгвипы, который ничего не мог вспомнить о случившемся. Еще один ребенок, дочь Прапапан, по счастью, во время несчастного случая находилась с другом семьи Бусакорн Промтип.

Полицейские пытались установить, как мог произойти столь громкий несчастный случай. Возможной причиной была названа неопытность, так как мистер Ютай совсем недавно купил эту лодку почти за сто тысяч долларов США. В другом, очевидно, не связанном с этим инциденте, погиб в автокатастрофе брат мистера Ютая Икрит, видимо, узнав о происшествии на реке, он помчался туда.

Завершалась статья заявлением представителя «Аюттхая трейдинг энд проперти», в котором он заверял клиентов и поставщиков, что дела компании находятся в надежных руках. Кхун Сомпом Чайвонг, один из немногих оставшихся членов семьи, действовал решительно, чтобы обеспечить продолжение деятельности компании. Взять управление ею уговорили младшего акционера Кхун Вичая, известного основателя и президента весьма успешной транспортной компании «Бусакорн шиппинг».

* * *

Недели через две после этого мне позвонила Натали Бошамп.

— Я получила письмо из бангкокской полиции, — сказала она. — Меня просят отправить туда стоматологические карты Уильяма. Тело обнаружено, полицейские почти уверены, что это он. Я подумала, вам будет интересно узнать, учитывая, как старательно вы искали его.

— Мне очень жаль, Натали, — ответила я. — Но, по-моему, в определенном смысле это хорошая новость.

— Да, — сказала она. — Получение страховки нам очень поможет. И драгоценные камни помогли. Уильям послал их мне, но то, что они лежали в амулетах, обнаружили вы. Я сунула бы амулеты куда-нибудь в ящик стола или, может, даже выбросила. Тысячи долларов ушли бы коту под хвост. Думаю, может, эти камни были попыткой Уилла искупить вину?

— Не сомневаюсь в этом, — сказала я.

— Во всяком случае, стоматологические карты поставят точку. Это самое главное. Чувствую, что могу продолжать жизнь, и моя дочь, по-своему, тоже. Я уже навела справки о специальных программах для нее.

— Замечательно, — сказала я.

— Полицейские сообщили, что какой-то неизвестный человек позвонил им и сказал, где находится тело. Столько времени спустя! — воскликнула Натали. — Не находите, что это поразительно?

— Поразительно, — ответила я.