Андре Дюшамп почти ожидал, что платформы СО Этентии откроют огонь по «Крестьянской мести», когда та вышла в разрешенной зоне в трех тысячах километров от астероида. Во всяком случае, ему долго пришлось объясняться с местным штабом обороны и призывать в свидетели репортеров. Получив наконец разрешение на стыковку, он решил, что знаменитое упорство и честность Дюшампов победили снова, и забыл об этом думать.

На самом деле пока капитан бил себя в грудь, называясь перебежчиком из лагеря Капоне, Эрик связался по закрытому каналу с местным бюро конфедеративного флота и попросил надавить на власти. И даже так правительство астероида не собиралось рисковать. На шедшую курсом сближения «Крестьянскую месть» были нацелены три платформы СО.

Команды безопасников, обыскивавших капсулы жизнеобеспечения в поисках следов предательства, были предельно внимательны. Андре постарался скорчить радостную мину, пока они выламывали композитные панели и разбирали на части все оборудование, чтобы подвергнуть сканированию на высоком разрешении. Каюты и раньше были не в лучшем состоянии, но после этого налета уйдет не одна неделя, чтобы привести корабль в соответствие хотя бы с минимальными требованиями комиссии по безопасности перелетов.

Но Кингсли Прайора уволокли бесстрастные офицеры из неназванного подразделения сил обороны. И это был большой плюс на счету бесстрашной команды, перехитрившей самого Капоне.

Единственным, кто не вписывался в благостную картину, был Шейн Брандес. Так что ядерщика с «Дечала» вытащили из ноль-тау еще на подлете и предъявили ему простой ультиматум: подпевай или станешь оплаканным нами погибшим товарищем. Брандес согласился подпевать, тем более что объяснить властям, как он вообще попал на борт, было бы в некотором роде затруднительно.

Через тринадцать часов после стыковки последний этентийский спецслужбист покинул борт корабля. Андре с траурным видом оглядел рубку. От пультов остались только открытые ряды процессоров на платах, стены и палубу разобрали до голого металла; воздуховоды мучительно постанывали, и на всех поверхностях оседала мутная роса.

– Справились. – Клоунская физиономия Андре озарилась искренней улыбкой. Он обвел взглядом Эрика, Мадлен, Десмонда. – Мы дома и свободны.

Мадлен с Десмондом разом засмеялись, осознав, что это правда, что все позади.

– У меня в каюте есть несколько бутылок, – заявил Андре, – если эти вороватые флики-англо не сперли. Будем праздновать. Этентия – не самое худшее место, чтобы переждать войну. Займемся серьезным ремонтом. Я уверен, что смогу пробить кое-какие страховки за весь этот ущерб, – мы в конце концов герои войны. Кто будет спорить, а?

– Тина, – обронил Эрик так бесстрастно, что улыбка с лица Андре сошла.

– Какая Тина?

– Девочка, которая погибла на «Кристальной луне». Которую мы убили.

– Ох, Эрик. Дражайший enfant. Ты устал. Ты поработал больше, чем многие из нас.

– Больше, чем ты, – точно. Но что тут нового?

– Эрик, – проговорил Десмонд, – кончай. Эти дни для всех нас были тяжелыми. Нам всем стоит отдохнуть, прежде чем решать, что делать дальше.

– Хорошая мысль. Я, признаюсь, еще не решил, что мне с вами делать.

– Что тебе с нами делать? – возмущенно переспросил Дюшамп. – Кажется, у тебя медицинские модули сбоят, твой мозг страдает от интоксикации. Пошли, уложим тебя в постель, а утром об этом и речи не зайдет.

– Заткнись, индюк надутый, – произнес Эрик с таким презрительным безразличием, что Андре Дюшамп заткнулся. – Проблема в том, что Десмонду и Мадлен я обязан жизнью, – продолжил Эрик. – Но если бы ты не был такой задницей, Дюшамп, ни один из нас не оказался бы в столь нелепом положении. Приходится рисковать, когда тебе дают такое вот задание.

– Задание? – Холодная страстность, охватившая вдруг его системщика, Дюшампу вовсе не понравилась.

– Да. Я офицер разведки конфедеративного флота, работающий под прикрытием.

– Ой, тля… – беспомощно выдавила Мадлен. – Эрик… Черт, ты же мне нравился.

– Ага. У меня также проблема. Я немного глубже залез в ваши дела, чем собирался. Сражаясь с одержимыми, мы были неплохой командой.

– И что теперь? – тупо спросила она. – Каторга?

– После всего, через что мы прошли вместе, я готов сделать вам предложение. Думаю, что уж настолько-то я у вас в долгу.

– Какое предложение? – спросил Андре.

– Обмен. Понимаешь, твое дело веду я. Это я решаю, станет ли тебя преследовать флот, это я предоставляю улики, что мы напали на «Кристальную луну» и убили пятнадцатилетнюю девчонку, потому что ты настолько бездарный капитан, что не можешь расплатиться по долгам за посудину, которая не стоит десяти фьюзеодолларов.

– А! Само собой, деньги не проблема, дражайший топ enfant. Я могу заложить корабль, к завтрашнему дню все будет оформлено, в какой валюте…

– Заткнись! – взвыла Мадлен. – Только заткнись, Дюшамп! Что тебе нужно, Эрик? Что он должен сделать? Потому что он у меня сделает все, что угодно, добровольно и с улыбкой на тупой жирной харе!

– Я хочу кое-что узнать, Дюшамп, – проговорил Эрик. – А ты, я думаю, можешь мне подсказать. Я в этом уверен. Потому что такие сведения доверяют только самой отъявленной, вонючей мрази в галактике. – Он переплыл рубку, едва не столкнувшись с капитаном лоб в лоб.

Дюшампа затрясло.

– Мне нужны координаты фабрики антивещества, Андре, – негромко проговорил Эрик. – Ты их знаешь.

Дюшамп побелел.

– Я… я не могу. Только не это.

– Да ну? Мадлен, знаешь, почему Конфедерация с таким трудом находит фабрики по производству антивещества? – поинтересовался Эрик. – Потому что мы не можем подвергнуть подозреваемых личностному допросу. Ни наркотиками накачать. Даже пытки не помогают. Дело в их нейросетях. Цена координат станции – особенная нейросеть. Черные картели ставят их совершенно бесплатно. Любая фирма, лучшие модели, но всегда с одним маленьким дополнением. Если сеть определяет, что ее носителя допрашивают – любым образом, – срабатывает программа-камикадзе. Координаты передаются только по доброй воле. Ну так как, Дюшамп?

– Они меня убьют, – прохныкал Андре. Он подался было вперед, чтобы взять Эрика за руку, но пальцы его сомкнулись в кулак и отдернулись, не коснувшись комбинезона. – Слышите? Они меня убьют!

– Скажи ему, блин! – крикнула Мадлен.

– Non.

– Ты уж на каторгу точно не попадешь, – посулил Эрик. – Тебя мы увезем на Трафальгар, в тихую уютную лабораторию. И посмотрим, удастся ли нам обогнать механизм самоубийства.

– Они узнают. Они всегда узнают. Всегда!

– Одна из станций снабжает Капоне антивеществом. Это значит, что одержимые уже ее захватили, так что картелю наплевать. А тебе? Тебе не все равно или ты хочешь, чтобы Капоне побеждал и дальше? Потому что если он победит – как думаешь, что он сделает с тобой, когда до нас доберется?

– А если я знаю не ту станцию?

– Хорошая фабрика антивещества – взорванная фабрика. Так ты выбирай – лаборатория разведки? Картель? Капоне? Или я впишу в твой файл «дело закрыто»? Решай.

– Я тебя презираю, англо. Я мечтаю, чтобы твоя драгоценная Конфедерация сдохла у тебя на глазах. Чтобы твою семью одержали и заставили скотину трахать. Чтобы душа твоя томилась в бездне до скончания времен. Только тогда я буду отомщен за все, что ты и твоя гнилая порода сделали со мной.

– Координаты, Дюшамп, – бесстрастно потребовал Эрик.

Андре датавизировал файл из звездного альманаха.

Капитан-лейтенант Эмонн Верона, глава отделения разведки флота на Этентии, взирал на Эрика из-за своего стола почти с благоговением.

– Вы выяснили следующую систему, куда намерен вторгнуться Капоне, и координаты фабрики антивещества?

– Так точно, сэр. Если верить Прайору, Капоне намерен отправить флот в систему Тои-Хои.

– Господи Боже, если мы захватим его там врасплох, то ублюдку конец.

– Так точно, сэр.

– М-да… Основная цель нашего отделения сейчас – как можно быстрее доставить эти сведения на Трафальгар. Ни одного флотского корабля поблизости нет, мне придется связываться с обиталищами эденистов на орбите Голмо, чтобы они прислали космоястребов. Это пятнадцать световых часов. – Он оглядел изможденного капитана, чью кожу наполовину замещали нанотехнические пакеты. На пристегнутых к поясу вспомогательных медицинских модулях горели оранжевым дисплеи. – Так что космоястреб прибудет часов через шестнадцать. У вас будет время передохнуть немного.

– Спасибо. Мы все изрядно утомились, обыскивая корабль на предмет бомбы.

– Еще бы. Вы уверены, что хотите снять обвинения против Дюшампа?

– Не то чтобы хочу. Но я дал ему слово, пусть даже для таких, как он, это пустой звук. Кроме того, теперь он знает, что на него заведено досье, что мы за ним приглядываем. Он больше не станет доверять ни одному новичку в команде и не сделает ни одного незаконного рейса. А если учесть состояние корабля и скромные таланты капитана, то легальных заказов он не соберет столько, чтобы расплатиться. «Крестьянская месть» достанется банкам. Для такого типа это будет похуже каторги или смертного приговора.

– Надеюсь, что на моем трибунале вы не будете обвинителем, – пробормотал Эмонн Верона.

– Он того заслуживает.

– Знаю. А что делать с Прайором?

– Где он сейчас?

– В камере. Мы можем выдвинуть против него гору обвинений. Не верится, чтобы офицер конфедеративного флота мог так вот переметнуться к врагу.

– Было бы интересно узнать, почему. Мне кажется, что Кингсли Прайор сложнее, чем мы о нем думаем. Лучше всего было бы отправить его со мной на Трафальгар. Там его смогут допросить как полагается.

– Хорошо. Я увеличу охрану отделения и попрошу вас не покидать его, пока не прибудет космоястреб. У нас есть свободные кабинеты – сможете там выспаться, мой заместитель вас проводит. И я до отлета вызову к вам команду медиков.

– Благодарю, сэр! – Эрик поднялся, четко отдал честь и вышел.

Эмонн Верона пятнадцать лет служил во флоте, а офицеры, работавшие под прикрытием, вроде Эрика Такрара, до сих пор его нервировали.

Осветительная панель в кабинете померкла на несколько секунд, потом с противным подмаргиванием разгорелась снова. Эмонн Верона тоскливо воззрился на нее – проклятая штуковина барахлила уже пару дней – и сделал в нейросети пометку: вызвать ремонтников, когда Такрар отправится восвояси.

Астероидные поселения пришлись Джеральду Скиббоу не по душе с самого начала. Здесь было еще хуже, чем в аркологе, – коридоры вызывали острую клаустрофобию, в то время как натужное величие биосферных пещер ничего не делало, чтобы ослабить этот эффект. Впечатление это произвела на него Пинджарра, где оставил его «Квадин». Сейчас Джеральд оказался на Коблате, по сравнению с которым Пинджарра казалась эденистским обиталищем.

Даже для такого бесхитростного человека, как Джеральд Скиббоу, не составило большого труда выяснить, что, несмотря на карантин, на Пинджарру до сих пор поступали из-за пределов системы частные грузы. Но прибывали они не на звездолетах – «Квадин» оказался единственным в космопорте астероида, – а на межорбитальных кораблях. Проведя несколько часов в барах, излюбленных их командами, Джеральд выяснил, как действовала система, и узнал название – Коблат. Астероид, открытый для контрабандистов и служивший центром распределения незаконных грузов для всего троянского скопления. Место на борту возвращающегося порожняком межорбитальника обошлось ему в пять тысяч фьюзеодолларов.

Джеральду нужен был звездолет. Такой, чтобы капитан его согласился отправиться на Валиск. Деньги на кредитном диске Юпитерианского банка у него имелись, так что дело, наверное, было в его манерах – иначе почему они все отворачивались, качая головами? Джеральд и сам понимал, что слишком настойчив, слишком испуган, слишком отчаян. Он научился немного сдерживать колебания своих настроений, уже не закатывал истерик, когда ему отказывали в просьбе, и старался не забывать мыться, и бриться, и переодеваться в чистое. Но ему все равно отказывали. Возможно, капитаны видели, как пляшут у него в голове демоны и духи. Они не понимали, что обрекают на погибель не его – Мэри.

И в этот раз он едва не сорвался, едва не закричал на капитаншу, надсмеявшуюся над его мольбами. Едва не воздел кулаки, чтобы вколотить в нее истину своей нужды.

Но она глянула ему в глаза и поняла запертую в его зрачках угрозу, потому что улыбка сошла с ее лица, как смытая. Джеральд замечал, что бармен внимательно приглядывает за ним, запустив руку под стойку, чтобы ухватить то, чем он привык усмирять буйных. Долгую минуту Джеральд Скиббоу взирал на капитана, покуда тишина расползалась по «Синему фонтану» от ее столика. Он заставил себя думать, как советовал доктор Доббс, сосредоточиться на своей цели и путях ее достижения, – успокоиться, хотя каждая жилка в его теле трепетала от гнева.

Готовое прорваться насилие осталось скованным. Джеральд развернулся и вышел. Голые каменные стены коридора давили на него, не давали дышать. Осветительных панелей было слишком мало. Голографические вывески и маломощные проекторы заманивали прохожих в клубы и бары. Джеральд спешил мимо, в лабиринт узких проходов жилой секции. Ему казалось, что снятая им комнатушка совсем близко, но он путался в знаках на перекрестках, состоявших из цифр и букв вперемешку; к ним он еще не привык. Голоса отдавались эхом – неприятный, глумливый мужской смех. Звук доносился из-за ближайшего угла. По потолку бежали смутные тени. Он едва не бросился прочь, когда до него донесся сердитый и жалостный одновременно девичий вскрик. Джеральд едва не убежал. Насилие пугало его. В каждой драке, в каждом зле ему виделся след одержимых. Лучше уйти, лучше позвать на помощь других… Но девушка вскрикнула-ругнулась снова. И Джеральд вспомнил о Мэри – как ей было одиноко, как страшно, когда одержимые пришли за ней. Он шагнул вперед и заглянул за угол.

Поначалу Бет больше всего злилась на себя. Она-то гордилась тем, какая она крутая и всезнающая. Коблат был, конечно, маленьким поселением, но деревенской общинности в нем не стоило и искать. Порядок поддерживали только полицейские компании, а им на лапу не дашь – не зачешутся. В коридорах бывало жарко. Молодые парни, неудачливые мятежники, осознавшие, что им светит только восемь десятков лет работы на компанию, сбивались в стаи, помечая собственную территорию. Бет знала, где они шляются и в какие коридоры лучше не заходить ни в какой час.

Так что она не ждала подвоха, когда из-за угла вывернули в ее сторону трое парней. От дверей квартиры ее отделяли всего метров двадцать, а встречные были одеты в рабочие комбинезоны – ремонтники, наверное. Не клановые и не кореша, возвращающиеся с разборки. Нормальные ребята.

Первый одобрительно присвистнул, подойдя к ней на несколько метров. Бет выделила ему стандартную безучастную улыбку и посторонилась. И тут другой со стоном ткнул пальцем в ее сторону.

– Господи, и эта с платком. Полушка.

– Лезба, что ли? Типа Кира эта в душу запала? Мне тоже, блин.

Все трое расхохотались. Бет попыталась протиснуться мимо, но руку ее стиснули крепкие пальцы.

– Куда собралась, куколка?

Она попыталась вырваться, но он был слишком силен.

– На Валиск? Киру свою трахать? Мы для тебя плохи, да? Против своих идешь?

– Пусти! – Бет начала отбиваться, и в нее вцепились еще руки. Она ударила куда-то в пустоту, но без толку. Они были тяжелее, старше, сильнее.

– Во телка.

– Боевая.

– Держи суку! Грабли ей держи!

Кто-то заломил ей руку за спину. Другой парень ухмыльнулся ей в лицо, когда она начала извиваться, и вдруг, ухватив девушку за волосы, запрокинул ей голову. Бет дрогнула, готовая сорваться. Лицо его было совсем близко, торжествующе блестели глаза.

– Пойдешь с нами, куколка, – выдохнул он. – Мы тебя исправим, куколка, как положено. Больше ты на девок заглядываться не станешь, когда мы с тобой закончим.

– Пошел на хер! – взвизгнула Бет и попыталась пнуть своего мучителя, но тот легко поймал ее за лодыжку и вздернул ногу повыше.

– Тупая девка. – Он подергал узел алого платка. – А это полезная хреновина, ребя. Голосистая телка-то.

– Вы… отойдите от нее.

Все четверо разом обернулись к говорившему.

На пересечении коридоров стоял Джеральд Скиббоу. Его серый корабельный комбинезон был грязен и помят, волосы всклокочены, на щеках темнела трехдневная щетина. Страшнее, чем дубинка-парализатор, было то, как она ходила ходуном в его руках. Он часто смаргивал, будто не в силах был сосредоточить взгляд на одной точке.

– Эй, приятель… – пробормотал парень, державший Бет за ногу. – Давай не будем ссориться…

– Отпусти ее, я сказал! – Парализатор затрясся еще сильнее.

Ногу Бет поспешно отпустили, хватка на ее руках ослабела. Трое неудачливых насильников начали отступать.

– Мы уже уходим, все. Парень, ты все не так понял…

– Проваливайте! Я знаю вас! Вы из них! Вы от них ! Вы на них работаете!

Трое парней перешли на бег. Бет покосилась на дрожащую дубинку-парализатор и измученное лицо своего спасителя, и ей захотелось присоединиться к ним. Она попыталась отдышаться.

– Спасибо, приятель, – пробормотала она.

Джеральд прикусил нижнюю губу и сполз по стене, опускаясь на корточки. Дубинка выпала у него из рук.

– Эй, ты в порядке? – Бет поспешила к нему. Джеральд глянул на нее с душераздирающей кротостью и всхлипнул.

– Господи… – Она обернулась, чтобы удостовериться, что ее обидчики ушли, и присела на пол рядом с Джеральдом. Что-то удержало ее от того, чтобы забрать дубинку. Как он отреагирует на это, она не знала. – Слушай, они, наверное, вернутся сейчас. Ты где живешь?

Из глаз его покатились слезы.

– Я принял тебя за Мэри.

– Не повезло, приятель. Я – Бет. Это твой коридор?

– Не знаю.

– Ну ты где-то здесь живешь?

– Помоги мне, пожалуйста. Я должен найти ее. Лорен меня здесь оставила совсем одного, и я не знаю, что делать. Правда.

– Не ты один, – буркнула Бет.

– Так кто он такой? – спросил Джед. Джеральд сидел за столом в квартирке Бет и глядел в глубины кружки с чаем, которую стискивал обеими руками. За последние десять минут он даже не пошевелился.

– Говорит, что его зовут Джеральд Скиббоу, – сказала Бет. – Наверное, не врет.

– Ага. А ты-то как? Ты в порядке?

– Угу. Эти ублюдки здорово напугались. Вряд ли я с ними столкнусь снова.

– Хорошо. Знаешь, может, лучше нам не носить больше платков? Народ что-то совсем на уши встал.

– Что? Да никогда! Только не теперь. Платок показывает, кто я – я полуночница. Если им не по душе – их проблемы.

– Проблемы были у тебя.

– Больше не будет. – Она взяла в руки парализатор и противно усмехнулась.

– Господи. Это его?

– Ага. Он сказал, что я могу взять на время.

Джед воззрился на Джеральда в ошеломленном недоумении.

– Надо же. Похоже, парень далеко зашел, да?

– Эй. – Она легонько ткнула его в живот кончиком дубинки. – За языком следи. Может, он немного не в себе, но он мой друг.

– Немного? Да ты глянь на него, Бет! Ведь он редиска с ножками! – Джед вовремя заметил, как девушка напряглась. – Ладно. Он твой друг. Что ты с ним делать будешь?

– У него где-то должна быть комната.

– Ага. Тихая такая, с мягкими стенами.

– Кончай, а? Ты сам-то сильно изменился? Мы вроде бы должны мечтать о новой жизни, где люди не хватают друг друга за горло? По крайней мере, я так думала. Или я не права?

– Права, – буркнул он.

Понять Бет стало еще труднее. Джед решил было, что она будет ему благодарна за то, что он больше к ней не пристает. Вместо этого она стала еще невыносимее.

– Слушай, ты не волнуйся. Прилетим на Валиск – я исправлюсь.

Джеральд развернулся вместе со стулом.

– Ты что сказал?

– Эй, приятель, я уже думала, ты в отрубе, – заметила Бет. – Ты как?

– Что ты сказал про Валиск?

– Мы хотим туда, – ответил Джед. – Мы полуночники, понимаешь? Мы верим в Киру. Мы хотим быть частью новой Вселенной.

Джеральд уставился на него и дико хихикнул.

– Верите ей? Да она даже не Кира!

– Ты как все другие! Ты не хочешь, чтобы у нас был шанс, потому что просрал собственный! Говнюк ты!

– Погоди, погоди! – Джеральд примирительно поднял руки. – Прости. Я не знал, что ты полуночник. Я вообще не знаю, кто такие полуночники.

– Это Кира так сказала: «Те из нас, кто вышел из тьмы полуночной, смогут преодолеть пределы, поставленные прогнившим обществом».

– А, эта фраза…

– Она уведет нас отсюда, – проговорила Бет. – Туда, где такие уроды, как те трое, не смогут творить что захотят. С этим будет покончено. На Валиске такого не будет.

– Знаю, – серьезно ответил Джеральд.

– Что? Ты издеваешься?

– Нет. Честно. Я ищу способ попасть на Валиск с тех пор, как увидел запись. Я прилетел сюда с самого Омбея, только чтобы найти путь. Думал, смогу нанять звездолет.

– Никогда, приятель, – заявил Джед. – Только не звездолет. Мы пытались. Капитаны все словно оглохли. Я же говорю, они нас ненавидят.

– Да.

Джед покосился на Бет, пытаясь сообразить, что думает она и стоит ли рискнуть.

– У тебя, наверное, куча денег, если ты сюда с Омбея прилетел? – проговорил он.

– Чтобы нанять корабль, больше чем хватит, – ответил Джеральд горько. – Только меня никто не слушает.

– Тебе не нужен звездолет.

– О чем ты?

– Я скажу тебе, как попасть на Валиск, если ты возьмешь нас с собой. Это будет вдесятеро дешевле, чем ты планировал, но нам самим все равно не собрать столько денег. А если ты все равно нанимаешь целый корабль, тебе ведь все равно, сколько человек на борту.

– Ладно.

– Ты нас возьмешь?

– Да.

– Слово? – спросила Бет. Голос ее выдавал мучительную неуверенность.

– Обещаю, Бет. Я знаю, каково это, когда тебя подводят и бросают. Я ни с кем так не поступлю, а тем более – с тобой.

Она неловко поерзала. Ей было приятно слышать от него такие слова и особенно – таким отеческим тоном. Никто на Коблате так с ней не говорил.

– Ладно, – решился Джед. – Дело такое – у меня есть время и координаты сбора для нашей системы. – Он вытащил из кармана клип и засунул в настольный процессорный блок. На дисплее появился сложный график. – Здесь показано, когда и где появится корабль с Валиска, чтобы забрать туда тех, кто готов отправиться. Нам надо всего лишь нанять межорбитальник, чтобы туда попасть.

В доме Афины, как всегда казалось Сиринкс, царили покой и благодать. Вин Цит Чон и психологи, без сомнения, назвали бы это эффектом возвращения в материнское чрево. И если ей, Сиринкс, эта мысль кажется забавной, сказала она себе, то это верный признак выздоровления.

С Йобиса она вернулась два дня назад и, пересказав Вин Цин Чону все, что узнала от Мальвы, направила «Энона» на Ромул, к причалам промышленной станции.

– Наверное, мне следует радоваться, что ты летаешь курьером для нашей разведки,– заметила Афина. – Врачи, верно, считают, что ты оправилась.

– А ты – нет?

Сиринкс брела вместе с матерью по саду, который с каждым годом зарастал все сильнее.

– Если ты не уверена в этом сама, то что могу сказать я?

Сиринкс улыбнулась. Жутковатая догадливость матери ее почему-то взбодрила.

– Мама, не надо вокруг меня квохтать. Работа – лучшее болеутоляющее, особенно если ее любишь. А у капитанов по-другому не бывает.

– Я хочу, чтобы мы снова летали вместе, -настаивал «Энон». – Нам это обоим полезно.

На миг и мать, и дочь ощутили окружавшие «Энона» леса. Техники трудились в нижней части его корпуса, устанавливая пусковые установки для боевых ос, мазерные пушки и сенсорные капсулы военного образца.

– Ну хорошо,– уступила Афина. – Похоже, что меня одолели числом.

– Все будет в порядке, мама. Отправляться прямо во флот – это было бы слишком. Но курьерская работа тоже важна. Мы должны выступить против одержимых едином фронтом. Это жизненно необходимо, и космоястребы играют в этом важнейшую роль.

– Ты не меня пытаешься убедить.

– Господи Иисусе, мама! Все вокруг меня разом стали психиатрами! Я уже взрослая, и мои мозги не настолько пострадали, чтобы я не могла решать за себя сама.

– Господи Иисусе?

– Ой. – Сиринкс ощутила, как краснеют ее щеки – только мать умела вогнать ее в краску! – Один мой знакомый всегда так ругался. Мне показалось, что сейчас это очень уместно.

– А, да. Джошуа Калверт, известный ныне как «Лагранж» Калверт. Ты в него была когда-то очень влюблена?

– Ни капли! А почему «Лагранж»?

Сиринкс с растущим недоверием слушала, пока Афина объясняла, какие события на орбите Муроры дали Джошуа эту кличку.

– О, нет! Подумать только, что эденисты должны быть ему благодарны! И что за идиотская выходка – прыгать в точку Лагранжа на такой скорости! Он мог погубить всех на борту! Безответственность какая.

– Надо же! Это похоже на большую любовь.

– Мама!

Афина расхохоталась от восторга, что так удачно поддела дочь. Они дошли до первого из окаймлявших сад прудов с лилиями. Сейчас на пруд падала густая тень разросшихся за последние тридцать лет золотых тисов, чьи ветви склонялись к самой воде. Сиринкс глянула в черную глубину, и бронзовые карпы попрятались от нее под плоскими плавающими листьями.

– Тебе стоило бы направить домошимпов, чтобы подстригли тисы,– заметила она. – Они слишком затеняют пруд. Кувшинок совсем не стало.

– Почему бы не посмотреть, как будет развиваться биотех естественным путем?

– Потому что это некрасиво. А обиталище – не естественная среда.

– Ты никогда не любила проигрывать в споре, да?

– Ничуть. Я всегда готова выслушать альтернативную точку зрения.

Сродственный канал наполнился доброжелательным скепсисом.

– Ты поэтому так внезапно обратилась к религии? Я всегда думала, что ты более других подвержена этому заблуждению.

– О чем ты?

– Помнишь, как Вин Цит Чон назвал тебя туристкой?

– Да.

– Это был вежливый способ выразить простой факт – ты недостаточно уверена в себе, чтобы искать собственные ответы на вопросы, которые ставит жизнь. Ты вечно ищешь, Сиринкс, но не знаешь, чего. Религия не могла не привлечь тебя. Сама концепция спасения верой существует, чтобы поддерживать усомнившихся в себе.

– Есть разница между религией и духовностью. Вот с этим всей нашей культуре, всем эденистам придется примириться – нам, обиталищам, космоястребам.

– Да, тут ты до обидного права. Должна признать, мне и самой радостно было узнать, что мы с «Язиусом» соединимся снова, пусть даже в самых скорбных обстоятельствах. Это делает жизнь терпимее.

– Это лишь один аспект. Я думала о переносе наших воспоминаний в обиталище по смерти. На этом основано все наше общество. Мы никогда не боялись смерти так, как адамисты, и это поддерживало наш рационализм. Теперь мы знаем, что нам суждена бездна, и весь процесс переноса кажется насмешкой. Только вот…

– Продолжай.

– Латон, будь он проклят! Что он хотел сказать своим «великим путешествием»? Что нам не следует опасаться вечного заточения в бездне? А Мальва фактически подтвердила, что он говорил правду!

– Думаешь, это плохо?

– Нет. Если мы правильно поняли его слова, бездна – это не только вечное чистилище. Это было бы прекрасно.

– Ты права.

– Тогда почему он не сказал нам прямо, что нас ждет? И почему только мы избежим этой ловушки, но не адамисты?

– Может быть, Мальва помогла нам больше, чем тебе кажется, сказав, что ответ кроется в нас самих. Если бы тебе его подсказали… ты не найдешь его сама. Познание и обучение – не одно и то же.

– И почему это должен был быть Латон? Единственный, кому мы не можем до конца доверять.

– Даже ты ему не веришь?

– Даже я, хотя и обязана ему жизнью. Он Латон, мама.

– Может быть, поэтому он и не сказал нам – зная, что мы ему не поверим. Но он советовал нам внимательно изучить этот вопрос.

– И покуда мы не добились ничего.

– Это лишь начало, Сиринкс. И он намекнул нам, спросив, что за люди возвращаются из бездны. Какие они?

– Ублюдки они, все до единого.

– Успокойся и объясни мне, какие они.

Сиринкс чуть заметно улыбнулась, признавая упрек, и глянула на розовые лотосы, заставляя себя вспомнить Перник – место, от которого ее мысли до сих пор шарахались.

– Я, в общем, верно сказала. Они ублюдки. Я немногих видела, но все они меня словно не замечали, им плевать было, что я страдаю. Они все словно эмоциональные покойники. Наверное, на них так влияет бездна.

– Не совсем. Келли Тиррел записала серию интервью с одержимым по имени Шон Уоллес. Он не был жесток или безразличен. Если уж на то пошло, он был жалок.

– Значит, они жалкие ублюдки.

– Ты слишком легкомысленна. Но подумай вот о чем – много ли среди эденистов жалких ублюдков?

– Нет, мама, тут я не могу с тобой согласиться. Ты так рассуждаешь, словно идет некий отбор, словно кто-то заключает грешников в бездну, а праведников ведет по долгому пути к свету. Это не может быть правдой. Это все равно что сказать, будто есть Бог. Бог всевышний, которого интересует судьба каждого отдельно взятого человека, наше поведение.

– Полагаю, что так. Это прекрасно объяснило бы происходящее.

– Нет. Никогда. Почему тогда Латону позволено было отправиться в долгое путешествие?

– Не позволено. Не забывай, смерть разлучает душу с памятью. Тебя освободила и предупредила нас всех личность Латона, обитавшая в нейронных слоях Перника, но не его душа.

– Ты правда в это веришь?

– Не уверена. Как ты заметила, Бог, настолько заинтересованный в каждом индивидууме во Вселенной, должен быть невероятно могуч. – Афина отвернулась от пруда и взяла дочь за руку. – Я буду надеяться, что мы найдем другое объяснение.

– Хорошо бы…

– И надеяться, что его мне найдешь ты.

– Я?

– Ну это ведь ты снова будешь шляться по галактике. У тебя будет больше шансов, чем у меня.

– Нам предстоит собирать по посольствам и агентам стандартные отчеты о возможных проникновениях одержимых и о том, как справляются с проблемой местные власти. Тактика и политика, но не философия.

– Как скучно.– Афина притянула Сиринкс к себе, позволяя тревоге и заботе свободно течь по каналу сродства. – С тобой точно все будет в порядке?

– Конечно, мама. «Энон» и команда за мной присмотрят. Ты не волнуйся.

Когда Сиринкс ушла, чтобы присмотреть за последней стадией переоснащения «Энона», Афина опустилась в свое любимое кресло во внутреннем дворике и попыталась вновь включиться в обычный ритм домашних дел. Следовало присмотреть за детворой – родители все работали долгими сменами, в основном на оборону. Юпитер и Сатурн готовились к освобождению Мортонриджа.

– Не следовало тебе так ее удерживать, -заметил Сайнон. – Ей не прибавит уверенности в себе то, что ты так низко ее ценишь.

– Я в ней вполне уверена,– ощетинилась Афина.

– Тогда покажи это. Отпусти ее.

– Я боюсь.

– Все мы боимся. Но мы должны иметь возможность встретить свой страх лицом к лицу.

– А как ты себя чувствуешь, зная, что твоя душа ушла?

– Любопытно.

– И все?

– Да. Я уже сосуществую с другими ушедшими нашего множества. Бездна едва ли сильно отличается от этого.

– Надейся, надейся!

– Когда-нибудь все мы узнаем это на собственном опыте.

– Молись, чтобы это случилось попозже.

– Яблочко от яблоньки?

– Нет. Священник мне еще не нужен. Скорее уж рюмка чего-нибудь покрепче.

– Грешница.

Он рассмеялся.

Афина наблюдала, как сгущаются тени под ветвями по мере того, как световая трубка наливается розово-золотым свечением.

– Не может же быть, чтобы был на свете Бог? Ведь не может?

– Что-то он не слишком счастлив,– заметил Транквиллити, когда принц Нотой вступил на одну из десяти станций метро, обслуживавших оконечность.

Иона провела свою точку зрения полным кругом, точно обошла принца со всех сторон. Ее заинтриговал принятый им вид упорного достоинства, нечто в позе, в выражении лица, говорившее: я стар и отстал от жизни, но пусть только эта жизнь попробует передо мной не склониться! Одет он был в парадный мундир адмирала королевского космофлота Кулу, на груди его скромно примостилась орденская колодка с пятью ленточками. Когда, входя в вагон, он снял фуражку, стало видно, что волос у него на черепе немного, а те, что остались, совершенно поседели – для Салдана очень тревожный знак.

– Сколько же ему лет?– подумала Иона.

– Сто семьдесят. Он младший из экзочревных братьев короля Дэвида. Управлял корпорацией «Кулу» на протяжении ста трех лет, прежде чем принц Говард не перенял ее в 2608-м.

– Как странно.

Внимание ее снова обратилось к крейсеру королевского космофлота Кулу, пристыковавшемуся в порту (первый боевой корабль из королевства на протяжении последних ста семидесяти девяти лет). Дипломатическая миссия предельной важности, заявил его капитан, запрашивая разрешения на подлет. А вместе с принцем Нотоном прибыли пятеро высоких чинов из министерства иностранных дел.

– Он часть старого порядка. Едва ли у нас найдется что-то общее. Если Алистеру что-то от меня нужно, почему он не послал кого-нибудь помоложе? Возможно, даже принцессу.

– Это было бы разумно. Хотя принца Нотона трудно не уважать. Его возраст может быть частью королевского послания.

На мгновение Иона забеспокоилась.

– Ой, не знаю. Если кто-то и понимает твои истинные возможности, то мои царственные родичи.

– Едва ли он обратится к тебе с просьбой, порочащей твою честь.

Последние двадцать метров по коридору Иона преодолела почти бегом, на ходу застегивая юбку. Для этой встречи она выбрала деловой костюм зеленого полотна и простую белую блузку – все очень нарядно, но ничуть не царственно. Пытаться впечатлить принца Нотона нарядами, решила она, значит впустую тратить время.

Вагон метро уже прибыл на станцию во дворце Де Бовуар – ее официальной резиденции. Двое приставов вели принца со свитой по длинному центральному переходу. Иона поспешно пробежала по залу аудиенций, шлепнулась в кресло за большим столом и втиснулась в туфли.

– Как я выгляжу?

– Ты прекрасна.

Иона застонала от такого необъективного подхода и торопливо пригладила волосы пятерней.

– Надо было подстричься.

Она оглядела зал: все ли в порядке? С другой стороны стола – шесть кресел с высокими спинками. В соседней комнате для неформальных приемов люди-слуги готовили шведский стол (было бы неприлично использовать домошимпов, учитывая отношение королевства к биотеху).

– Освещение поменяй.

Половина стеклянных панелей, тянувшихся от потолка к полу, потемнела, остальные изменили угол дифракции. Десять отраженных лучей сошлись на столе, окружая Иону теплым звездным светом.

– Слишком яр… о, черт.

Двери распахнулись. Иона поднялась навстречу приближающемуся принцу Нотону.

– Обойди стол и поздоровайся. Помни, что вы с ним родственники, а технически между нами и королевством не было никакой размолвки.

Иона последовала совету, изобразив на лице непринужденную улыбку, способную стать и очаровательной, и леденящей – как поведет себя гость.

Она протянула руку. Немного поколебавшись, принц Нотой вежливо пожал ее. На перстне с печаткой его взгляд, впрочем, задержался.

– Добро пожаловать на Транквиллити, принц Нотой. Я польщена, что Алистер оказал мне честь, отправив к нам столь почтенного эмиссара. Жаль только, что мы не встретились в более счастливые времена.

Мининделовцы стояли не шевелясь и не мигая. Иона готова была поклясться, что они молятся.

– Для меня большая честь, – ответил принц Нотой после неловкой паузы, – прибыть сюда по приказу моего сюзерена.

– А!

– Туше, кузен, – промурлыкала Иона.

Они встретились взглядами. Мининделовцы тревожно наблюдали.

– И конечно, вы оказались женщиной.

– Естественно, хотя вообще-то все решил случай. Отец не заводил экзочревных детей. Наша семейная традиция первородства в данном случае не действует.

– Вы так ненавидите традиции?

– Нет. Многими традициями я восхищаюсь. Многие традиции я поддерживаю. Что я ненавижу, так это традиции ради традиций.

– Тогда вы, вероятно, в своей стихии. Порядок рушится по всей Конфедерации.

– А вот это удар ниже пояса, Нотой.

Он неуклюже кивнул.

– Извините. Не знаю, почему король выбрал на эту роль меня. Никогда не был дипломатом, черт меня побери.

– Ну, не знаю. По-моему, он сделал хороший выбор. Садитесь, прошу.

Иона вернулась на свое место. Транквиллити показал ей, как мининделовцы облегченно переглядываются за ее спиной.

– Так чего хочет от меня Алистер?

– Вот этих ребят. – Принц Нотой ткнул пальцем в пристава. – Я должен был попросить у вас их последовательности ДНК.

– Для чего?

– Для Омбея.

Иона с растущей неловкостью слушала, как принц Нотон и чинуши из министерства иностранных дел объясняют ей детали предполагаемого освобождения Мортонриджа.

– Думаешь, у них получится?

– Я не владею всей полнотой информации, доступной королевскому флоту, так что не могу ответить уверенно. Но королевский флот не взялся бы за подобную операцию без полной уверенности в ее успехе.

– Не думаю, что это правильный способ спасать одержанных. Они уничтожат Мортонридж и погубят по ходу дела толпу народу.

– Никто не говорил, что на войне не будет крови.

– Тогда зачем?..

– Ради более важной цели, которая обычно бывает политической. В данном случае это именно так.

– Значит, я могу все это остановить? Если я откажусь передать Алистеру последовательность ДНК…

– Можешь стать голосом благоразумия. И кто тебя поблагодарит?

– Для начала – те, кто останется жив.

– Это в первую очередь одержанные, готовые на все ради освобождения. Им недоступна роскошь твоего морального выбора.

– Это нечестно. Ты не можешь обвинять меня в том, что я не хочу крови.

– Если ты не можешь предложить альтернативы, я предлагаю передать ему ДНК приставов. Даже воздержавшись, ты не остановишь освобождения Мортонриджа. В лучшем случае ты задержишь его на нескольконедель, пока эденисты не склепают подходящего служителя-воина.

– Ты прекрасно понимаешь, что альтернативы у меня нет.

– Это политика, Иона. Ты не сможешь предотвратить операцию. А помощь заложит основу ценного союза. Не забывай об этом. Ты поклялась защищать всех, кто живет во мне. И нам может потребоваться помощь.

– Нет. Ты – единственное из обиталищ – можешь стать идеальным убежищем от одержимых.

– Даже это не вполне определенно. Принц Нотой прав: старый порядок и прежняя уверенность уходят.

– И что же я должна делать?

– Ты Повелительница Руин. Решай.

Иона поглядела на старого принца, на его бесстрастное лицо и поняла, что выбора у нее на самом деле нет. И не было. Салдана поклялись защищать своих подданных. И подданные в ответ верили, что будут защищены. За историю королевства сотни тысяч человек погибли, защищая эту обоюдную веру.

– Конечно, я предоставлю вам последовательности ДНК, – ответила Иона. – Жаль только, что я не могу помочь вам большим.

Иона сочла горькой иронией судьбы, что Паркер Хиггенс и Оски Кацура сообщили ей, что найдено воспоминание леймилов о самоубийстве космограда – через два дня после отлета принца Нотона.

Все исследования по проекту «Леймил» были приостановлены, весь персонал каждого отделения помогал в анализе расшифрованных сенсорных записей. Однако отдел электроники, несмотря на кипящую вокруг него деятельность, не выглядел особенно многолюдным. Дешифровка уже закончилась, и вся информация в леймильском электронном стеке была переформатирована под человеческий стандарт восприятия.

– Сейчас задержка только в самом процессе анализа, – объяснял Оски Кацура, проталкивая Иону в холл. – Мы скопировали все воспоминания из стека на постоянный носитель, так что можем иметь к ним полный доступ. Повреждено всего лишь двенадцать процентов файлов, что дает нам восемь тысяч двести двадцать часов записи. Хотя, конечно, наша команда работает и над восстановлением утраченного.

Энергию от электронного стека наконец отключили. Техники столпились вокруг его прозрачного колпака-хранилища, отсоединяя аппаратуру поддержания газовой среды.

– И что вы с ней будете делать дальше? – поинтересовалась Иона.

– Ноль-тау, – ответил Оски. – К сожалению, это слишком большая ценность, чтобы выставлять ее в музее. Если, конечно, вы не желаете сначала показать его публике?

– Нет. Это ваша специальность, поэтому я и назначила вас главой отдела.

Иона заметила, что вместе с работниками проекта на многих постах трудятся служащие технического бюро конфедеративного флота, и сочла признаком новых времен то, что никто на них даже не оглядывается.

За тем, как техники готовят стек к хранению в ноль-тау, наблюдали Паркер Хиггенс, Кемпстер Гетчель и Лиерия.

«Иона».

Таившаяся в этих словах бездна смыслов была для него, похоже, закрыта.

– Больше мы не можем полагаться на краденые знания. К большому разочарованию флотских, гигантские лучеметы остаются мечтой. Придется нам думать своей головой. Неплохая новость, да?

– Если только в твою дверь не постучатся одержимые, – холодно молвил Паркер Хиггенс.

– Дорогой мой Паркер, я тоже иногда смотрю новостные каналы.

– Как продвигаются поиски Унимерона? – спросила Иона.

– С технической точки зрения – прекрасно, – с энтузиазмом ответил Кемпстер. – Мы завершили проект нужного нам сенсорного спутника. Юный Ренато отвез прототип в орбитальную зону, где мы намерены его использовать, ради проверки. Если все пройдет хорошо, на той неделе промышленные станции начнут массовое производство. К концу месяца мы насытим орбиту зондами, и, если там присутствует необычная протечка энергии, мы ее засечем.

Иона надеялась, что дело пойдет скорее.

– Прекрасно сработано, – ответила она старому астроному. – Оски говорит, что вы нашли воспоминание о самоубийстве космограда.

– Да, мэм, – ответил Паркер Хиггенс.

– Они использовали против одержимых оружие?

– Счастлив сообщить, что не физическое. Они до странного благодушно отнеслись к самоубийству.

– Что думают флотские?

– Разочарованы, но согласились с нами, что культура космоградов не сделала и попытки физически уничтожить одержимых леймилов, приближавшихся со стороны Унимерона.

Иона присела за незанятый пульт.

– Очень хорошо.

– Покажи мне.

Она никак не могла привыкнуть к иллюзорным ощущениям леймильского тела. В этот раз ей достался один из двух видов самцов – яйцекладущий. Он стоял посреди группки других леймилов, его нынешней семьи и сожителей, на краю третьего брачного содружества. Его горновые головы затрубили тихонько, и песню эту подхватили сотни глоток. Неторопливая мелодия вздымалась и опадала, омывая поросший травой склон. Эхо ее отзывалось в мозгу, ибо песню эту пели леймилы во всех содружествах космограда. Материнская суть объединяла их, и вместе с ней они пели о своем горе, и им откликались духи лесов и лугов, слабые умы зверей, и сама материнская суть пела с ними. Так пели все космограды, покуда к их созвездию приближались обманутые мертвецы.

Эфир звенел скорбью, подавлявшей каждую живую клетку в космограде. Солнечные шпили меркли ранним закатом, и блекли их радостные краски, к которым леймил привык за всю жизнь. Закрывались цветы, их завитые лепестки вздыхали во мгле, а души рыдали о грядущей потере.

Леймил взялся за руки с собрачниками и детьми, готовый разделить с ними смерть, как делил жизнь. Так же все семьи брались за руки, питаясь силой в единении. На дне равнины сложился единый огромный треугольник. Стороны его состояли из множества взрослых троек, внутри же оставались дети – драгоценные, лелеемые. Они стали единым целым, символом силы и неприятия зла. Соединялись тела и умы, мысли и дела.

– Соединитесь в вознесении,– сказал он детям. Шеи их сплелись, головы качались с трогательной детской неловкостью.

– Скорбь. Страх неудачи. Победа смертной сути.

– Вспомнить учение суть-мастеров,– наказал он им. – Род леймилов завершаться. Знание приносить исполнение родового права. Вечное возвышение ожидать сильно. Вспомнить знание. Верить знание.

– Согласие.

Из-за края скопления космоградов, из вечной тьмы выскользнули корабли с Унимерона – сияющие алым звезды, исходящие страшной, смертной сутью, оседлавшие струи термоядерного огня.

– Познать истину,– пел им могучий хор космоградов. – Принять дар знания. Возлюбить свободу.

Но они не слышали. И разгорался зловещий свет, и подлетали молчаливые, смертоносные корабли.

И во всех космоградах леймилы подняли головы к небу и протрубили последнюю, победную ноту, так что самый воздух дрогнул. Погасли солнечные шпили, позволив кромешной тьме затопить внутренности обиталищ.

– Вспомнить силу,– попросил леймил детей. – Сила – достижение конечного дружества.

– Подтверждение суть-мастеров победа!

И материнская суть космограда воззвала в бездне. Крик любви проник в разум каждого ее обитателя. И лопнули, погибая, клетки в толще ее тела, раскалывая коралл.

Ощущения прервались, но тьма держалась еще долго. Потом Иона открыла глаза.

– О, господи. Это был их единственный выход. И они так спокойно к этому отнеслись. Каждый леймил просто отдался смерти. Они не пытались ни бежать, ни сопротивляться. Они добровольно ушли в бездну, лишь бы не стать одержимыми.

– Не совсем так, мэм, – поправил ее Паркер Хиггенс. – В эти последние секунды вплетена масса интереснейших намеков. Леймилы не считали, что потерпели поражение. Наоборот – они проявили колоссальное упорство. Мы знаем, как они преклонялись перед жизнью. Они никогда не принесли бы в жертву себя и своих детей, только чтобы подложить свинью одержимым леймилам – а простое самоубийство не было бы ничем другим. У них была масса вариантов ответных действий помимо этого, экстремального варианта. Но тот леймил, чьи ощущения мы переживали, постоянно упоминает о знании и истине, полученных от суть-мастеров. И это знание было ключом к «вечному возвышению». Подозреваю, что суть-мастера раскрыли природу бездны! Я прав, Лиерия?

– Весьма проницательно, директор Хиггенс, – ответила киинт через процессорный блок. – Ваш вывод согласуется с тем заявлением, которое сделал посол Роулор вашей Ассамблее. Каждая раса дает свой ответ. Вы же не считаете, что человечество избавится от своих проблем, совершив массовое самоубийство?

Паркер Хиггенс с явным гневом обернулся к ксеноку.

– Это было больше, чем самоубийство. Это была победа. Они победили. Какое бы знание они ни унесли с собою в могилу, они больше не боялись бездны.

– Да.

– И вы знаете, что это было.

– Мы выражаем вам свое сочувствие и предлагаем поддержку.

– Да будьте вы прокляты! Как вы смеете нас… изучать! Мы не лабораторные крысы. Мы разумные существа, мы страдаем и боимся. Или у вас вовсе нет никакой морали?

Иона зашла за спину дрожащего от ярости директора и предупреждающе положила ему руку на плечо.

– Мне известно, что вы суть директор Паркер Хиггенс, – ответила Лиерия. – Я сочувствую вашему горю. Но я должна повторить, что ваш ответ на вызов бездны скрыт в вас самих, а никак не в нас.

– Спасибо, Паркер, – многозначительно проговорила Иона. – Думаю, наши точки зрения вполне прояснились.

Директор раздраженно махнул рукой и вышел.

– Простите за его выходку,– извинилась Иона перед киинт. – Но, как вы, конечно, знаете, бездна пугает всех нас. И горько понимать, что вы знаете ответ, пусть даже для нас он бесполезен.

– Именно так, Иона Салдана. И я понимаю. История нашей расы хранит память о смятении, охватившем нас, когда мы впервые узнали о бездне.

– Ты даришь мне надежду, Лиерия. Ваше существование доказывает, что разумная раса может найти удовлетворительный выход, не требующий видового самоубийства. Это побуждает меня искать наш собственный ответ.

– Если это тебя утешит, киинты молятся о вашем успехе.

– Ну… спасибо.

Эрика разбудила нейросеть. Он по привычке запустил резидентные программы слежения за окружающей средой, физической и электронной, чтобы те оповестили его, если хоть один параметр выйдет за пределы нормы.

Пока он приходил в себя, нейросеть сообщила ему, что электросеть Этентии страдает от необычных колебаний напряжения. Датавизировав запрос программам-наблюдателям, Эрик выяснил, что никто из гражданских инженеров астероида даже не пытается исправить проблему. Покопавшись еще, он узнал, что пятнадцать процентов лифтов жилой секции вышли из строя. И стремительно падало число проходящих через сеть сигналов.

– О, Господи Боже, только не здесь! Не снова!

Он спустил ноги с кушетки, и где-то под ложечкой зашевелилась тошнота. Медицинские программы засигналили тревогу; обещанные Эмонном Вероной медики так и не пришли.

Эрик датавизировал сетевому процессору конторы адрес капитан-лейтенанта – и не получил ответа.

– Проклятие!

Он натянул корабельный комбинезон прямо поверх медпакетов, стараясь их не сорвать. У дверей конторы стояли двое охранников-старшин, оба с ТИП-карабинами. Когда дверь отворилась, оба взяли под козырек.

– Где капитан-лейтенант? – спросил Эрик.

– Сэр, он сказал, что идет в госпиталь, сэр.

– Х-зараза! Так, вы двое – со мной. Уматываем с астероида, срочно.

– Сэр?

– Это приказ, мистер! Но если тебе нужен стимул – одержимые уже здесь.

Охранники переглянулись.

– Есть, сэр!

Пока они проходили через помещение бюро в общий коридор, Эрик просматривал загруженные из сети планы переходов астероида. Параллельно он запросил список стоящих в доках звездолетов – их оказалось всего пять, включая «Крестьянскую месть», которую Эрик с чистой совестью из списка выкинул.

Нейросеть предложила путь в осевую камеру, не требовавший никакого транспорта. Семьсот метров, из них двести – по лестницам. По крайней мере, чем дальше, тем слабее будет тяготение.

Шли колонной, Эрик держался в середине. Обоим старшинам он посоветовал запустить боевые программы. Прохожие на них оглядывались.

Шестьсот метров, и двери на первую лестницу прямо впереди. Осветительные панели в коридоре начали меркнуть.

– Бегом, – приказал Эрик.

Камера Кингсли Прайора была пять на пять метров. В ней находились койка (одна), унитаз (один), раковина (тоже одна), линза маленького аудиовидеопроектора на стене напротив койки, транслировавшего один местный новостной канал. Все поверхности – пол, потолок, стены – были из одного и того же сизого скользкого композита. Камера была экранированная, и послать из нее датавиз не получалось.

Весь последний час осветительная панель на потолке помаргивала. Поначалу Кингсли решил, что полиция просто решила его достать. Те ребята, что вели его под конвоем с борта «Крестьянской мести», просто-таки побаивались своего пленника – ну еще бы, член Организации Капоне! Следовало ожидать, что они, несчастные, решатся вернуть свое утраченное превосходство, показать, кто здесь главный. Но колебания освещенности были слишком слабыми, чтобы действовать на нервы всерьез. Изображение в проекторе тоже подмигивало, но не в унисон с освещением. Потом Кингсли Прайор обнаружил, что кнопка вызова не работает.

Когда он понял, что происходит, то спокойно сел на койку. Четверть часа спустя смолкло тихое гудение вентилятора, доносившееся из воздуховода. С этим Кингсли ничего поделать не мог. За следующие полчаса вентилятор включался дважды, всякий раз ненадолго, и однажды принес вонь прорвавшейся канализационной трубы. Потом свет погас совсем. Кингсли Прайор ждал.

Когда дверь наконец отворилась, Кингсли Прайор встал в потоке хлынувшего из коридора света почти горделиво. На пороге камеры, сгорбившись и роняя с клыков капли крови, стоял вервольф.

– Оч-чень оригинально, – бросил Прайор. Вервольф по-щенячьи обиженно тявкнул.

– Я должен настоять, чтобы ты не подходил ближе. Потому что тогда мы оба окажемся в бездне. А ты ведь только что оттуда вышел, верно?

Облик вервольфа померк, сквозь него проступила фигура мужчины в полицейском мундире. Кингсли Прайор узнал одного из своих охранников – правда, прежде у того не было глубокого розового шрама на лбу.

– Ты о чем это? – поинтересовался одержимый.

– Я тебе сейчас объясню положение, а ты проверь мои мысли и убедись, что я не вру. После этого и ты, и твои новые дружки меня отпустите. Собственно говоря, вы мне станете помогать всем, чем только сумеете.

Сто пятьдесят метров до осевой камеры. Они добрались почти до конца последней лестницы, когда свет погас совсем. Усиленные сетчатки глаз Эрика автоматически перешли на инфракрасный спектр.

– Они близко! – крикнул он, предупреждая своих спутников.

Из лестничного колодца взмыл бело-огненный гейзер, окатив пламенем идущего впереди старшину. Тот застонал от боли и, развернувшись, выстрелил из карабина туда, где зарождался поток. Расплескались лиловые искры.

– Помогите! – вскрикнул старшина.

Плечо его окутывал белый огонь. Панический ужас преодолевал действие любых программ-подавителей, какие могла запустить его нейросеть. Он прекратил стрельбу, чтобы свободной рукой попробовать сбить пламя.

Второй старшина оттолкнул Эрика и открыл огонь. У подножия лестницы зародился диск зеленого света и начал подниматься, точно вода в колодце. Столб белого пламени опал, и под зеленой колышущейся поверхностью заскользили гибкие тени.

Обожженный старшина рухнул на ступени, его напарник все еще палил не глядя в надвигающуюся лавину света. Пробивая поверхность, термоиндукционные импульсы превращались в серебряные копья, оставляя за собой струи черных пузырьков.

До двери Эрику оставалось метров восемь. Он знал, что старшинам не устоять против одержимых, они могут разве что задержать их на пару секунд. Но за эту пару секунд он сможет скрыться. Информация, которой он владел, была жизненно важна, ее следовало доставить на Трафальгар. Жизни миллионов невинных зависели от него. Миллионов. Против двоих.

Эрик развернулся и одним прыжком одолел последние ступеньки. В ушах его гремел голос из прошлого: «Двое моих людей погибли! Поджарены! Тине было всего пятнадцать!»

Он влетел в проем – при тяготении в десятую долю нормального, даже прыгнув вперед, он мог запросто раскроить себе темя о потолок. Преследующий его шум и зеленоватое сияние отрезала закрывшаяся за его спиной дверь. Он коснулся пола ногами и снова взмыл в воздух. Нейросеть прокладывала ему дорогу, точно на векторном графике корабельного курса – струйкой оранжевых треугольников. Направо. Снова направо. Налево.

Тяготение почти сошло на нет, когда Эрик услыхал впереди вопль. Пятнадцать метров до осевой камеры. Пятнадцать долбаных метров, и все! Но одержимые были впереди. Эрик уцепился за крепежную петлю. Оружия при нем не было. Подмоги тоже. Он не мог даже ожидать помощи от Мадлен и Десмонда. Уже не мог.

Из осевой камеры в дальнем конце коридора просачивались крики и мольбы – одержимые гоняли свои жертвы. Очень скоро кто-нибудь из них заглянет в коридор.

«Я должен пройти. Должен!»

Он снова вызвал в памяти план, изучая проходы вокруг осевой камеры. Через двадцать секунд он был уже у шлюза.

Шлюз был большой. Отсюда обслуживали шпиндель космопорта. В предшлюзнике стояло несколько десятков шкафчиков и размещалось все оборудование и системы, необходимые для ремонта в открытом космосе, даже пять дезактивированных летающих механоидов.

Эрик запустил программу-дешифратор, заставив ее раскодировать замок первого шкафчика. Покуда шкафы открывались один за другим, агент поспешно стягивал с себя комбинезон. Софтверные физиологические мониторы подтверждали все, что видели его глаза. Там, где края медпакетов отслаивались от кожи, вытекала смешанная с кровью бледная жидкость, на вспомогательных модулях перемигивались красные индикаторы неполадок. Новая рука шевелилась только потому, что нейросеть усиливала поступающие к мышцам сигналы.

Но Эрик был жив. Остальное значения не имело.

Только в пятом шкафчике он нашел десять скафандров С-2. Как только тело его оказалось защищено от вакуума, Эрик, сжимая в руках маневровый ранец, бросился в камеру. Он не стал даже проводить полный цикл шлюзования, а просто рванул предохранитель клапанов аварийного сброса давления. Схлынул воздух, и внешняя диафрагма шлюза разошлась. Эрик натянул на плечи маневровый ранец, и струи газа толкнули его в спину, вынося за створ шлюза, в открытый космос.

Андре ненавистна была сама идея разрешить Шейну Брандесу свободно шляться по «Крестьянской мести». А уж позволить ему помочь с ремонтом и сборкой систем… Merde! Но, как в последнее время стало обычным в жизни Андре, выбора у него не было. После разборки с Эриком Мадлен заперлась в каюте и выходить отказывалась, невзирая ни на какие уговоры. Десмонд по крайней мере выполнял свои обязанности, хотя и без энтузиазма, и работать соглашался, наглец, только в одиночку.

Соответственно, если Андре требовалась вторая пара рук, то помочь ему мог только Шейн Брандес. Бывший ядерщик с «Дечала» был рад помочь. Он клялся, что не питает любви к бывшему своему капитану, а на команду «Крестьянской мести» не держит зла. Он был готов работать за совершенно смешную плату и имел диплом техника второго разряда. А дареному коню…

Сейчас Андре ставил на место силовой кабель под стеной нижнего салона, а Шейн по команде подавал ему очередной моток. Кто-то молча пролез в потолочный люк, загородив луч установленного Андре наверху временного светильника. Что этот «кто-то» там делает, капитан не видел.

– Десмонд! Ну зачем… – Он подавился от изумления. – Ты?!

– Еще раз привет, капитан, – проговорил Кингсли Прайор.

– Ты что тут делаешь? Ты как из тюрьмы выбрался?

– Меня выпустили.

– Кто?

– Одержимые.

– Non, – прошептал Андре.

– К сожалению, да. Этентия пала.

Безоткатная отвертка, которую сжимал в рука Андре, казалась совсем никудышным оружием.

– Ты теперь один из них? Мой корабль вы не получите. Я перегружу реактор.

– Я бы этого не хотел, – датавизировал Прайор. – Как видишь, я не одержан.

– Как? Они хватают всех – женщин, детей…

– Я связник Капоне. Даже здесь этот ранг котируется высоко.

– И они тебя отпустили?

– Да.

В душе Андре Дюшампа тяжелым осадком выпадал ужас.

– Где они? Они уже идут?

Он датавизировал бортовому компьютеру приказ проверить внутренние сенсоры (те, что еще остались, чтоб им!). Покуда сбоев не было.

– Нет, – покачал головой Прайор. – Они не вступят на борт «Крестьянской мести». Разве что я их попрошу.

– Зачем тебе это? – «Словно я не понимаю…»

– Я хочу, чтобы вы меня отсюда увезли.

– И они нас просто так отпустят?

– Как я сказал, имя Капоне имеет большой вес.

– Тогда с чего ты взял, что я тебя возьму на борт? Ты меня и раньше шантажировал. Стоит нам оторваться от Этентии, и будет очень просто вышвырнуть тебя из шлюза.

Прайор улыбнулся, точно зомби.

– Ты всегда поступал именно так, как я хотел, Дюшамп. Тебе и полагалось смыться от Курска.

– Лжец.

– У меня есть задачи поважнее, чем обеспечивать верность Организации третьеразрядного суденышка с командой низшего пошиба. С тех пор, как вы прибыли в систему Новой Калифорнии, вы ничего не делали по своей воле. И не станете. В конце концов с чего вы взяли, что у вас на борту только одна бомба?

Эрик наблюдал, как поднимается из колыбели «Крестьянская месть». Выдвигались терморадиаторы, струи маневровых двигателей погасли, сменившись ионным огнем. Звездолет поднимался над космопортом неторопливо. Переключив сенсоры воротника на высокое разрешение, Эрик мог разглядеть на обшивке черную шестиугольную дыру, где недоставало плиты номер 8-92-К.

Понимать что-либо он отказывался. Дюшамп не сделал и попытки сбежать. Он двигался, как по командам из диспетчерской, спокойно следуя указанному вектору. Или его команда одержана? Невелика потеря для Конфедерации.

Сенсоры воротника переключились на створ дока, к которому летел Эрик, – круглое отверстие в решетчатой поверхности космопорта. Док был ремонтный, вдвое шире обычного, и клипер «Тигара», покоившийся в его колыбели, казался особенно маленьким.

Эрик снова запустил маневровый ранец, направляясь к «Тигаре». В доке было темно, все портальные краны и суставчатые манипуляторы прижаты к стенам; пуповины соединялись со штуцерами, и труба шлюза присоединялась к люку «Тигары», но, помимо этого, не было и следа человеческой деятельности.

Кремниевая обшивка долго подвергалась воздействию космического вакуума – надписи поблекли, микрометеориты оставили на ней щербинки, облез поверхностный абляционный слой – и было понятно, что ее давно пора менять. Эрик плыл над мутными шестиугольниками, пока не добрался до аварийного люка. Агент датавизировал процессору шлюза команды начать цикл открытия. Если бы на борту был хоть один человек, он, конечно, узнал бы о непрошеном госте. Но ни датавизированных вопросов, ни сенсорных обысков не последовало.

Люк растворился, и Эрик вплыл внутрь.

Звездолеты-клиперы строились, чтобы обеспечивать быструю перевозку небольших ценных грузов между звездными системами. Соответственно, под грузовые трюмы отводилась большая часть их внутреннего пространства. Капсула жизнеобеспечения была только одна, предназначенная для экипажа из трех человек. Это была основная причина, по которой Эрик выбрал «Тигару». Он рассчитывал, что сможет вести корабль в одиночку.

Питание было отключено почти от всех систем корабля. Эрик не снимал скафандра, продвигаясь в темноте по двум нижним палубам. Добравшись до капитанского противоперегрузочного ложа, он подключился к бортовому компьютеру и затребовал полную диагностику.

Могло быть лучше. И намного лучше. «Тигара» попала в ремонтный док, потому что стояла на капитальном ремонте. Один из термоядерных генераторов вышел из строя, полетели два растровых узла, теплообменники тянули едва-едва, множество якобы супернадежных компонентов выработали ресурс до нуля.

А ремонт еще и не начинался. Владельцы корабля не хотели рисковать такими вложениями, покуда карантин не снят.

«Господи Боже мой, – подумал Эрик, – „Крестьянская месть“, и та не так на ладан дышала».

Он датавизировал бортовому компьютеру команду отсоединить шлюзовую трубу и запустил программу подготовки к старту. «Тигара» приходила в себя долго. На каждом шагу Эрику приходилось запускать дублирующие процедуры, преодолевать сопротивление контрольных программ или перераспределять резервы питания. Систему жизнеобеспечения он даже не стал запускать – важнее было дать энергию на растровые узлы и вспомогательный двигатель.

Запустив термоядерный реактор, Эрик выдвинул на всякий случай несколько сенсорных гроздьев. Перед его мысленным взором предстал док, на изображение накладывался скудный набор данных. Он проверил электромагнитный спектр на предмет трафика, но услышал только фоновое шипение космических лучей. Никто ничего не пытался сказать. Ему сейчас очень пригодилось бы, если бы кто-нибудь – пролетающий мимо корабль или еще кто – поинтересовался, почему Этентия выпала из эфира, что случилось.

Ничего.

Эрик отстрелил штифты аварийного освобождения, которые держали швартовочные захваты дока. Маневровые движки испустили горячие струи газа, омывшие стены дока и затрепавшие полог теплоизоляции, прикрывавший краны. «Тигара» приподнялась на метр над своей колыбелью, натянув паутину впившихся в ее корму пуповин. Разъемы начали лопаться, и шланги забились, как змеи.

Сжиженного топлива на борту было в обрез, и Эрик не мог позволить себе тратить резервы дельта-V, чтобы точно нацелить судно по вектору прыжка. Программа астронавигации представила ему несколько вариантов.

Ни один из них Эрику не подходил. И что тут нового?

Лопнула последняя пуповина, и «Тигара» рванулась на свободу. Эрик приказал бортовому компьютеру выдвинуть антенну дальней связи и нацелить ее на Голмо – вернее, на кружащие около него обиталища эденистов. Сенсорные гроздья начали уходить в свои ниши по мере того, как поступала в растровые узлы энергия.

Бортовой компьютер предупредил пилота, что одна из платформ СО выцеливает корабль радаром, а потом передал в его нейросеть сигнал из диспетчерской.

– Это ты, Эрик? Мы думаем, что ты. Больше ни у одного дурака смелости не хватит. Говорит Эмонн Верона, Эрик, и я тебя прошу – не надо. Корабль на лету сыплется – у меня перед глазами отчет бюро безопасности перелетов. Он далеко не уйдет. Ты или сам убьешься, или что похуже.

Эрик передал на Голмо короткое сообщение и втянул антенну, выходя на вектор прыжка. Платформа СО взяла цель. Предпрыжковая диагностика нескольких узлов дала чертовски странные результаты. Резидентные мониторы бюро безопасности высвечивали запреты на перелет. Агент отключил все.

– Игра окончена, Эрик. Или возвращайся в док, или присоединишься к нашим товарищам в бездне. Ты ведь этого не хочешь? Пока есть жизнь, есть и надежда. Так ведь? Уж ты-то должен знать.

Эрик приказал бортовому компьютеру начинать прыжок.