Джесупу, как и большинству правительственных предприятий и учреждений на Нюване, хронически не хватало финансов, ресурсов и квалифицированных работников. Основные рудные залежи на астероиде были выработаны уже давно. В обычных условиях вырученные деньги пошли бы на развитие астроинженерной промышленности, но правительство Новой Джорджии изначальные внушительные прибыли использовало, чтобы оплатить более срочные и необходимые для избирателей наземные проекты.

Когда руда кончилась, искалеченный экономически и промышленно Джесуп десятилетиями продолжал существовать. Нарождающиеся корпорации перерождались в бесприбыльные филиалы и мелкие фирмы по производству вооружений. Стареющая инфраструктура держалась на самом краю полного распада. Из трех запланированных биосферных пещер в действие была введена только одна. В толще скал остались огромные пустующие полости, которым, обернись дело иначе, предстояло бы стать центрами бурильных работ.

Квинн впервые ощутил чье-то ускользающее присутствие, проходя одним из бесконечных туннелей, связывавших эти полости. Он остановился так внезапно, что Лоуренс едва не наступил ему на пятки.

– Что это было?

– Что? – переспросил Лоуренс.

Квинн медленно обернулся, обшаривая своими новыми чувствами пыльный камень стен. По сводчатому потолку сползали капли влаги, прорезая в угольно-черной пыли тонкие, извилистые русла и порождая миниатюрные сталактиты. Стены туннеля словно поросли мелкими иголочками. Но спрятаться здесь было негде – разве что в тени между далеко разнесенными осветительными панелями.

Свита учеников ждала своего вожака в терпеливом трепете. После двух суток тошнотворно-кровавых церемоний одержания астероид принадлежал Квинну. Однако он все еще был разочарован малочисленностью истинно обращенных. Он предполагал, что именно одержимые должны были бы в первую очередь с презрением проклясть Иисуса, Аллаха, Будду и прочих лжебогов, обрекших их на вечное пребывание в муках чистилища. Так легко было бы показать им путь к Светоносцу. Однако же одержимые продолжали с редкостным упрямством сопротивляться его учению. Иные даже воспринимали новое свое рождение как шанс искупить вину.

Квинн не ощутил в туннеле ничего. И все же он был уверен, что уловил обрывок мыслей, не принадлежавших никому в его свите. И мысль эту сопровождало движение – серое на черном. Поначалу ему показалось даже, что кто-то крадется за ним.

Раздраженный неожиданным вмешательством, он снова двинулся вперед. Край его сутаны плыл над грязным полом. В туннеле было холодно; дыхание застывало туманными облачками, под ногами похрустывали льдинки.

В лицо Квинну с шорохом ударил порыв ледяного ветра, развевая сутану.

Он вновь остановился, уже озлобившись.

– Какого хрена тут творится? В этом туннеле воздуховодов нет!

Он протянул руку, ощупывая недвижный воздух.

Кто-то хихикнул.

Квинн снова обернулся, но ученики переглядывались недоуменно. Нет, никто из них не осмелился посмеяться над своим учителем. На миг ему вспомнилась тень неведомого врага, с которым он столкнулся в космопорте Норфолка, и порожденное им непобедимое пламя. Но то было во многих световых годах отсюда, и никому не удалось скрыться с планеты, кроме девчонок Кавано.

– В этих туннелях всегда ерунда творится, – проговорил Бонэм. Он был одним из новообращенных, вселившимся в тело Счастливчика Вина и преобразившим его в упыря – белесая кожа, острые зубы, выпученные глаза. На серебряной черепной крышке проросла густая шерсть. Он назвался потомком венецианских аристократов конца девятнадцатого века, погибшим в двадцать шесть лет на Первой мировой, но успевшим перед этим вкусить упадочничества и слепой жестокости своей эпохи. Вкус этот, судя по всему, пришелся Бонэму по нраву. Его не пришлось убеждать принять веру Квинна. – Я спросил одного ремонтника, и он говорит, это как раз потому, что здесь воздуховодов нет, потоки не регулируются. Самые странные течения возникают.

Квинна такой ответ не удовлетворил. Он был уверен, что чувствовал чье-то потаенное присутствие. Но, недовольно хмыкнув, он продолжил путь.

Больше никаких сюрпризов не поджидало его в пути к пещере, где работала одна из его команд. Полость была почти шарообразной, лишь небольшая плоская площадка служила полом, куда сходились семь крупных туннелей. Из центра свода торчала единственная широкая стальная труба, которая звонко гудела, нагнетая в камеру теплый сухой воздух. Глянув на нее, Квинн оскалился и подошел к пятерым своим слугам, собиравшим на полу термоядерную бомбу.

Корпус адской машины представлял собой конус семидесяти сантиметров высотой. К основанию ее были подключены оптическими кабелями несколько процессорных блоков. При приближении Квинна все пятеро работников почтительно поднялись с колен.

– Проходил здесь кто-нибудь?

Его уверили, что не было никого. Один из пятерых не был одержан – техник из сил обороны Новой Джорджии. Он обильно потел, и в мыслях его ужас мешался с гневом.

Квинн обратился прямо к нему:

– Все идет нормально?

– Да, – покорно отозвался техник, поглядывая на Двенадцать-Т.

Гангстер находился в ужасном состоянии. Из его протезов струился пар. По краю срезанной черепной коробки, в которой покоился мозг, нарастали желтоватые корки, точно оплывающий свечной воск. Покрывавшая извилины мембрана уплотнилась, как пожелал Квинн, но приобрела нездоровый зеленоватый оттенок. Гангстер постоянно моргал и морщился, превозмогая боль.

Квинн намеренно неторопливо проследил за его взглядом.

– А, да. Самый страшный гангстер на планете. Настоящий упрямый ублюдок. Что бы я с ним ни делал, не верит он в Брата Божьего. Глупость, конечно. Но дело в том, что мне он нужен. Поэтому я оставил ему жизнь. Пока он не отходит от меня, он продолжает жить. Метафора такая воплощенная, въезжаешь? Так что, будешь упрямиться?

– Нет, мистер Квинн, сэр.

– Очень умно, блин. – Квинн чуть подался вперед, так что свет проник в тень под его капюшоном и озарил пепельное лицо. Техник закрыл глаза, чтобы не смотреть, губы его шептали молитву. – Так сработает эта бомба?

– Да, сэр. Стомегатонная боеголовка, стандартная. Как только они все будут подключены к сети астероида, мы сможем взорвать их в любом порядке. Пока рядом с ними нет одержимых, они работают прекрасно.

– Тут ты не волнуйся. Моих учеников здесь не будет, когда в небо взойдет Ночь.

Он развернулся, собираясь уйти, и подозрительно нахмурился. Вновь ему примерещилось движение – легче и быстрее взмаха птичьего крыла. Он уверен был, что кто-то следит за ним. След трепета висел в воздухе, точно аромат летних цветов.

И все же, стоя у входа в туннель, он видел лишь уходящую вдаль череду осветительных панелей, заворачивающих за кривизну, и слышал лишь тихий стук падающих капель, хотя почти ожидал узреть там тот черный силуэт, что предстал перед ним в ангаре на Норфолке.

– Если ты прячешься – ты слабее меня, – бросил он в пустой проход. – А значит, ты будешь найден и приведен ко мне на суд. Так что выходи сейчас.

Ответа не было.

– Ну как хочешь, засранец. Что бывает с теми, кто мне не нравится, сам видел.

Остаток дня Квинн провел, отдавая приказы, которым суждено опустить Ночь на несчастную планету внизу. Теперь сетью СО Новой Джорджии командовал он. Платформы с легкостью могли разрушить две другие сети обороны Нювана, еще находившиеся в рабочем состоянии, и уничтожить спутники-шпионы других наций. Под прикрытием электронного барража космопланы спустятся на поверхность незамеченными. Каждая страна будет засеяна группами одержимых с Джесупа. А межнациональный антагонизм – проклятие Нювана – не позволит планете выступить против угрозы единым фронтом, лишая ее жителей единственного шанса устоять.

Одержимые победят здесь, и победа их будет, пожалуй, самой легкой во всей Конфедерации. Они были единой силой, не признающей границ и барьеров.

Тех, кому предстояло спуститься на поверхность, Квинн подобрал очень внимательно. На каждый космоплан – пару преданных учеников, чтобы точно следовали полетным векторам и не сбивались с курса. Но остальные, те, кого сдерживал лишь страх перед близким возмездием со стороны Квинна, – неверующие. Сделал он это намеренно. Освободившись от его ярма, они поступят так, как поступают все одержимые, – захватят как можно больше тел.

Квинну был глубоко безразлично, что он не сможет лично принести этим заблудшим душам свет слова Брата Божьего. Норфолк научил его, что это будет ошибкой. Когда имеешь дело с населением целой планеты, обращение на индивидуальной основе становится непрактичным. Долг Квинна и всех его учеников был долгом всех жрецов на свете: им предстояло удобрить почву для пришествия Брата Божьего, построить храмы и подготовиться к отправлению таинств. Но принести Слово и показать народу свой Свет должен был он.

Челноки с одержимыми составляли лишь половину Квиннова плана. Помимо них, он подготовил к отправке на три пустующих астероида межорбитальники под командованием своих наипреданнейших последователей. Эти бесполезные булыжники стали краеугольным камнем в его плане опустить Ночь.

Квинн вернулся в туннель уже после полуночи. В этот раз он был один. Целую минуту он недвижно стоял под аркой входа, чтобы невидимые наблюдатели могли его заметить. Потом он воздел руку и бросил стрелу белого пламени в протянутый под потолком электрический кабель. Осветительные панели померкли.

– Теперь посмотрим, кто из нас повелитель тьмы! – крикнул он в черноту.

Он продвигался вперед, одной лишь мыслью ощупывая пространство перед собой. Скалы вокруг виделись призрачной серой мглой, но, кроме них, в пустой Вселенной не было ничего.

Рясу Квинна колыхали ледяные струйки. И усиливался едва слышный краем сознания шепоток, сродни вавилонскому грому бездны, но куда слабее его.

Квинн не испытывал ни страха, ни даже любопытства от столкновения со столь странным явлением. Неисповедимы пути тех Владык, что ведут вечный бой в сердце Вселенной и в сердцах ее обитателей. Он ощущал лишь свою силу и знание себя самого. Он не свернет с пути.

– Вот теперь я вас возьму за задницы, – прошептал Квинн дрожащим голосом.

Словно в ответ, похолодало, ветерок усилился. Квинн сконцентрировался, стараясь сосредоточить свое колдовское зрение на самих воздушных струях. Неуловимые, переплетающиеся волоконца, их так трудно было поймать мыслью, но Квинн не отступал, выискивая те точки, где газ терял тепло.

Одержимый проникал мыслями все глубже и глубже в сплетение энергий, и воздух под его взглядом начал сгущаться бледным свечением, тронутым местами радугой. Атомы словно расступались, образуя обширные пустоты, отчаянно снующие в пародии на броуновское движение. Квинн попытался схватить рукой один из сияющих пузырей, но рука его – черный контур – прошла сквозь туманный призрак насквозь. Пальцы его сомкнулись на пустом месте.

Мутный ком изменил курс и полетел прочь от Квинна, расталкивая сородичей.

– Вернись! – яростно взревел Квинн, швырнув вслед беглецу огненный ком. Воздушные пузыри разлетелись во все стороны.

И тут Квинн увидел их. Темный туннель был полон людей. Их испуганные, мрачные лица озарил на мгновение белый пламень. И все они смотрели на него, Квинна.

Огонь погас, а вместе с ним пропало и видение. Квинн изумленно взирал на возбужденно колышащуюся стаю пузырей, разлетавшуюся во все стороны все торопливее.

В тот момент ему показалось, что он понял их тайну – что группа одержимых научилась делаться невидимыми. Энергистическая сила вскипела в его теле, повторяя те узоры, что он видел в бурлящих воздушных пузырях. Это было на удивление сложно и требовало почти всех его сил. Когда энергия уже бурлила вокруг него в новом узоре, он понял, что ему напоминает этот эффект. Дикие одержимые таким образом пытались уйти из этой Вселенной, расширяя одну из бесчисленных трещин в ткани бытия.

Но Квинн не сдавался. Выкладываясь до последней капли своих энергистических сил, он прорывался в эту ускользающую трещинку. В конце концов, если это удалось им, то он, избранник, не может не справиться. Он спешил за убегающими призраками, вперед, по туннелю, в конце которого ждала его бомба. Менее всего он мог позволить целому отряду душ действовать не под его присмотром и руководством.

Переход в новый мир был для него постепенным. Призрачные контуры камня, которые он ощущал рассудком, становились все вещественнее, все плотнее. Кожу покалывало, точно статическими разрядами. И вдруг Квинн оказался – там. Изменилось тяготение, тело его весило словно меньше дождевой капельки. Он не дышал. И сердце тоже не билось. Но тело каким-то образом продолжало жить – наверное, одной силой воли.

Воидя в пещеру, он увидал их всех. Там скопилось, должно быть, сотни две человек – мужчины, женщины, дети. Многие теснились вокруг бомбы; если бы не явное отчаяние на их лицах, можно было подумать, что они на нее молятся. Они обернулись к нему, и Квинн услыхал их слитный испуганный вздох. Родители подхватывали на руки детей. Иные поднимали руки, пытаясь отгородиться от него.

– Ку-ку, – бросил Квинн в тишину. – Жопа, я тебя знаю!

Что-то в них было не так, чем-то они неуловимо отличались от него самого. Тело Квинна сияло энергистической мощью, наполненное силой. Они, словно ради контраста, были сплошь бледны, почти бесцветны. Опустошены.

– Неплохая попытка, – сказал он им. – Но от Брата Божьего вам не скрыться нигде. А теперь возвращайтесь-ка со мной все в реальность. Я не буду с вами слишком суров; сегодня я научился полезному трюку.

Он с ухмылкой устремил взгляд на длинноволосого мальчишку-подростка.

Паренек помотал головой.

– Мы не можем вернуться, – пролепетал он. Квинн пятью быстрыми шагами одолел разделявшее их расстояние и попытался ухватить паренька за руку. Пальцы его не то чтобы сомкнулись на плече мальчишки – они прошли насквозь, но при этом задержались, точно в киселе. Рукав вспыхнул на миг яркими красками, и паренек, отшатнувшись, взвизгнул от боли.

– Не надо! – взмолился он. – Пожалуйста, Квинн. Больно.

Квинн вгляделся в него, наслаждаясь болью на лице мальчишки.

– Так ты знаешь мое имя.

– Да. Мы видели, как ты прилетел. Оставь нас в покое, пожалуйста. Мы не можем тебе помешать.

Квинн прошелся вдоль переднего ряда запуганных бледных людей, разглядывая каждого по очереди. Все они были равно унылы, и немногие имели смелость встретиться с ним взглядом.

– Хочешь сказать, вы уже были такими, когда я прибыл сюда?

– Да, – отозвался мальчишка.

– Как? Я первым привел сюда одержимых! Кто вы такие, тля?

– Мы… – Паренек оглянулся, точно ожидая разрешения старших. – Мы призраки.

Номер располагался на втором этаже гостиницы, и тяготение в нем соответствовало примерно одной пятой того, к которому Луиза привыкла на Норфолке. Девушке это показалось еще менее удобным, чем невесомость. Каждое движение приходилось рассчитывать заранее. Женевьева и Флетчер тоже были не в восторге.

Да еще воздух, точнее, его отсутствие. В обеих биосферных пещерах Фобоса поддерживалось низкое давление. Вообще-то оно было вдвое выше, чем на поверхности Марса, и служило для удобства акклиматизации прибывающих на планету. Луиза радовалась про себя, что ей-то подобное путешествие не предстоит – даже здесь ей приходилось жадно глотать воздух, чтобы прокачать через легкие достаточно кислорода.

А вот посмотреть на астероиде было на что – когда привыкнешь к загибающейся через твою голову земле. С балкона открывался прекрасный вид на парк и поля. Луиза мечтала побродить по здешним лесам – многим деревьям здесь был уже не один век. Их спокойное достоинство делало замкнутый мирок Фобоса не таким искусственным. С балкона она заметила несколько кедров – их характерные, ярусами растущие серо-зеленые ветви выделялись на фоне яркой зелени. Но времени на спокойный отдых не оставалось. Как только они сошли с борта «Далекого королевства», Эндрон снял им номер в этой гостинице (хотя вообще-то Луиза платила за него из своих денег). Потом они пошли по магазинам. Девушка подумала было, что уж сейчас-то она развлечется, но Фобос, к сожалению, мало походил на Норвич. Универмагов и дорогих бутиков здесь не было и в помине. Вся одежда приобреталась на торговой базе С-2 – наполовину лавке, наполовину складе, – и притом ни одна тряпка ни ей, ни Джен не подходила. Сложение их слишком отличалось от конституции жителей астероида – марсиан или лунарей. Все, что они ни выбирали, приходилось перешивать на заказ. Потом пришла очередь процессорных блоков (ими пользовалась вся Конфедерация, как объяснил Эндрон, а путешественники – в первую очередь). Женевьева подобрала себе высоковаттный аудиовидеопроектор и загрузила в блок пять десятков самых популярных игр из центрального банка памяти торговой базы. Луиза купила себе блок, способный связываться с медицинским нанопакетом на ее запястье, чтобы иметь возможность контролировать собственное состояние.

Одетая и оснащенная, как любая приезжая обитательница Конфедерации, Луиза последовала за Эндроном по заведениям, излюбленным космонавтами. Это напоминало ее попытки купить билет с Норфолка, но в этот раз у нее был какой-никакой опыт в этом деле, а Эндрон неплохо знал Фобос. Всего за два часа они нашли «Джамрану», межорбитальный корабль, направляющийся к Земле, и договорились о цене полета для Луизы и ее спутников.

Оставались паспорта.

Луиза надела клетчатую юбку (из напряженной ткани, чтобы не слишком разлеталась при низком тяготении), черные колготки и зеленый свитер с высоким воротником.

Луиза улыбнулась, чтобы ослабить напряжение, и пошла вытаскивать Женевьеву из комнаты.

– А нам обязательно всем идти? – спросила у Эндрона упирающаяся Женевьева. – Я как раз дошла в «Небесных замках» до третьего уровня. На помощь принцессе прилетели крылатые кони.

– Когда мы вернемся, они никуда не улетят, – ответила Луиза. – На борту поиграешь.

– С вас будут снимать полный скан, – объяснил Эндрон. – Тут никак не отвертеться.

– Ну ладно… – с отвращением проныла Женевьева. Эндрон повел их общественным коридором. Луиза потихоньку осваивала искусство ходьбы в слабеньком поле тяготения. Как ни крутись, на каждом шагу все равно будешь отрываться от земли, поэтому надо сильно отталкиваться пальцами, так, чтобы лететь почти параллельно полу. Хотя девушка понимала, что с марсианами ей не сравниться, сколько бы она ни тренировалась.

– Я все хотела спросить, – сказала Луиза, когда все набились в лифт, – как так выходит, что команда «Далекого королевства» торгует тут Норфолкскими слезами, если вы все коммунисты?

– А почему нет? Это одно из преимуществ нашей работы. Одно плохо – полагается платить налог на импорт. Хотя мы его до сих пор не платили ни разу.

– Но разве у вас не принадлежит все всем? Зачем тогда платить?

– Это вы говорите о сверхортодоксальном коммунизме. У нас люди владеют и деньгами, и личной собственностью. Никакое общество не может существовать без этого. Человек должен получать за свою работу что-то осязаемое, иначе не позволяет наша психология.

– Так у вас на Марсе и землевладельцы есть?

Эндрон хохотнул.

– Нет, не такая собственность. Мы владеем личными вещами. А вот квартиры наши – уже собственность государства, оно в конце концов за них платит. Землю распределяют между коллективными хозяйствами.

– И вы соглашаетесь?

– Да. Потому что система работает. Государство наделено колоссальной властью и богатством, но как оно ими воспользуется – решаем мы. Мы зависим от него и управляем им в одно и то же время. А еще мы им гордимся. Ни одна другая культура или идеология не способна была бы терраформировать планету. Марс поглощал наш валовой национальный доход на протяжении пяти веков. Инопланетники не могут даже представить, какого самопожертвования это требует.

– Это потому, что я не могу понять – зачем?

– Мы попали в ловушку истории. Наши предки изменили свои тела, чтобы выжить при лунном тяготении, еще до того, как был совершен первый прыжок. Они могли отправить своих детей заселять бесчисленные террасовместимые миры, но этих детей пришлось бы генженировать обратно к общечеловеческой норме. Детей отделяли бы от родителей в первые дни жизни, они были бы не нашими потомками, а лишь приемышами в чужой среде. И мы решили создать себе планету.

– Если я правильно понял вашу беседу, – заметил Флетчер, – вы потратили пять столетий, чтобы превратить Марс из пустыни в цветущий сад?

– Именно.

– Неужели вы столь могущественны, что можете соперничать с трудами Господа нашего?

– Он, сколько я слышал, потратил только шесть дней. Нам предстоит долго трудиться, прежде чем мы сумеем это повторить. Хотя больше и не понадобится.

– И теперь все жители Луны переселятся сюда? – спросила Луиза, желая прервать Флетчера. Она вовремя заметила, что Эндрон странно поглядывает на ее спутника. А этого допустить было нельзя. Она-то уже привыкла к его наивности и почти ее не замечала, но другие не будут столь великодушны.

– Идея состояла в этом. Но теперь, когда проект завершен, большинство жителей лунных городов не хотят их покидать. Сюда переселяется в основном молодое поколение. Так что переезд будет происходить постепенно.

– А вы будете жить на Марсе, когда перестанете летать?

– Я родился на Фобосе. Открытое небо кажется мне противоестественным. А двое моих детей живут в городе Тот. Я их навещаю, когда могу, но не думаю, что смогу приспособиться к их жизни. После стольких лет наш народ начинает меняться. Не слишком быстро, но это все же происходит.

– А как? Как может измениться коммунизм?

– Все дело в деньгах. Теперь, когда проект терраформирования уже не поглощает каждый заработанный государством фьюзеодоллар, в экономику просачивается все больше и больше наличных. Молодое поколение обожает свои импортные проекторы, МФ-альбомы и тряпки, оно наделяет эти символы престижа сверхценностью, отказываясь ради них от товаров нашего собственного производства только потому, что чужое непривычно, а значит, по их мнению, оригинально. И в их распоряжении целая планета. Кое-кто из нас опасается уже, что молодежь уйдет в необжитые районы и отвергнет нашу культуру вовсе. Кто знает? Не то чтобы я был особенно против. В конце концов это их мир. Мы создали его, чтобы они могли насладиться свободой. Налагать на них ограничения, сдерживавшие нас, – чистая глупость. Социальная эволюция жизненно важна для выживания любой нации, а пять столетий без перемен – это очень долго.

– Так если ваши люди решат забрать землю себе, вы не станете ее конфисковывать?

– Конфисковывать? Вы это с какой-то странной злобой говорите. Что, на вашей планете коммунисты собирались так поступить?

– Да. Честно переделить богатства Норфолка.

– Передай им от меня, что ничего не выйдет. Если они сейчас попытаются переделать общество по своим понятиям, выйдет только хуже. Нельзя заставлять человека следовать идеологии, с которой он не согласен. Лунная нация существует, потому что такой была создана в те годы, когда города получили независимость от компаний-основателей. То же самое случилось и на Норфолке, только ваши предки предпочли создать пасторальный феодализм. Здесь коммунизм действует, потому что все в него верят, а сеть позволяет нам по возможности избегать коррупции в местных правящих советах и среди чиновников, которая губила большую часть прежних попыток. Если кому-то не нравится, он скорее уедет, чем останется, чтобы портить жизнь остальным. Разве на Норфолке не так?

Луизе вспомнились слова Кармиты.

– Людям из Земельного союза приходится тяжело, а космические перелеты дороги.

– Полагаю, что так. Но нам повезло – наших недовольных поглощает Ореол О'Нейла, на некоторых астероидах есть целые уровни с пониженным тяготением, заселенные эмигрантами с Луны. Наше правительство даже покупает им билеты. Может быть, вам на Норфолке стоило бы попробовать. Смысл многообразия Конфедерации в том, что она позволяет существовать любым этническим культурам. Внутренние конфликты теряют смысл.

– Неплохая идея. Надо будет папе сказать, когда я вернусь. Наверное, билет на звездолет в один конец обойдется дешевле, чем содержание в полярных трудовых лагерях.

– А зачем говорить отцу? Почему вы сами не можете выступить с предложением?

– Никто меня не послушает.

– Вы станете старше.

– Нет, потому что я женщина.

Эндрон недоуменно нахмурился.

– По…нятно. Возможно, у вас есть более важная тема для выступлений. И с первого же дня на вашей стороне будет половина планеты.

Луиза выдавила неловкую улыбку. Ей было неприятно, что приходится защищать от чужих насмешек родной мир. Кое-кому следовало бы поучиться вежливости. Вот только некоторым обычаям Норфолка она и сама не могла подыскать оправдания.

Эндрон привел ее на самые нижние уровни обитаемой зоны, в широкий служебный туннель, шедший от биосферной пещеры вовнутрь астероида. Каменные стены его не были ничем прикрыты, вдоль одной из них тянулась сплошная полоса кабелей и труб. Пол был очень гладким и слегка вогнутым к середине. «Сколько же ему лет, – подумала Луиза, – если ноги прохожих так протоптали скалу?»

У широких стальных дверей, покрашенных в хаки, Эндрон датавизировал процессору замка тайный код. Ничего не случилось.

Девочка улыбнулась.

– Становись сюда, милочка, подальше от двери.

Джен послушалась, подозрительно глядя на линзы сенсора. Когда Фауракс записал видеоизображение, он прошелся вдоль ее тела вторым процессорным блоком, чтобы снять биоэлектрическую ауру. Оба файла были загружены в паспорт и зашифрованы норфолкским официальным кодом.

– Только не потеряй, – посоветовал марсианин, вручая девочке клип.

Луиза была следующей по очереди. Фаураксу захотелось, чтобы она была марсианкой. Такое прелестное личико, только вот фигура совершенно неправильная.

Изображение Флетчера уже ушло в его паспортный клип, когда Фауракс взялся орудовать над ним биоэлектрическим сенсором. Он нахмурился. Просканировал еще раз. И все же у него ушло довольно много времени, чтобы леденящее беспокойство разрешилось ужасом. Задохнувшись, он оторвал взгляд от дисплея и уставился на Флетчера.

– Да ты…

Его нейросеть отключилась, не позволяя датавизировать тревогу. Воздух на его глазах уплотнялся, стягивался, дрожа, как от печного жара, в шарик размером с два кулака. Шар ударил его в лицо, и, прежде чем потерять сознание, Фауракс еще услышал, как ломается его переносица.

Женевьева пискнула от ужаса, когда марсианин рухнул на пол, орошая его кровью из носа.

Эндрон воззрился на одержимого, оцепенев от ужаса. Нейросеть его отключилась, осветительная панель мерцала в эпилептическом ритме.

– О, боже мой. Нет. Только не ты, – он покосился на дверь, оценивая свои шансы.

– Не пытайтесь бежать, сударь, – сурово проронил Флетчер. – Я сделаю все, что должен, дабы защитить этих дам.

– Ох, Флетчер, – простонала Луиза. – Мы почти добрались.

– Его механизм разоблачил мою природу. Иначе я поступить не мог.

Женевьева подскочила к Флетчеру и крепко обняла его за пояс. Он легонько погладил ее по макушке.

– Ну и что нам теперь делать? – спросила Луиза.

– Еще и вы? – взвыл Эндрон.

– Я не одержимая! – возмущенно воскликнула Луиза.

– Тогда что…

– Флетчер защищал нас от одержимых. Вы же не думаете, что я сама могла от них отбиться?

– Но он один из них!

– Один из кого, сударь? Многие мужчины – разбойники и убийцы. Относится ли это к каждому?

– Это не аргумент. Ты одержимый. Ты враг.

– И все же, сударь, себя я вашим супостатом не почитаю. Единственное мое преступление, мнится мне, в том, что я умер.

– И вернулся! Ты украл тело этого человека! А твои сородичи хотят поступить так со мной, да и со всеми остальными!

– Чего же ждете вы? Не столь я отважен, чтобы устоять перед искушением избавить себя от мук бездны. Быть может, сударь мой, почитаете вы мою слабость моим истинным проступком. Ежели так, признаю – в позоре этом я виновен. И все же знайте, что на бегство подобное пошел бы я и дважды, и трижды, хотя и признаю его безнравственнейшим воровством.

– Он спас нас! – горячо заговорила Женевьева. – Квинн Декстер хотел со мной и с Луизой страшные вещи делать! А Флетчер его остановил. Никто не мог. Он не плохой человек, не говорите так! И я вам не дам с ним ничего делать! Я не хочу, чтобы он возвратился в бездну! – Она еще крепче стиснула Флетчера в объятиях.

– Ладно, – признал Эндрон. – Может, ты и не такой, как типы из Организации Капоне или с Лалонда. Но я не могу тебе позволить бродить здесь. Это мой дом, черт возьми! Может, это мерзко и несправедливо, что ты страдал в бездне. Но ты одержатель. Этого ничем не изменишь. Мы противники, это заложено в нашей природе.

– Тогда, сударь, перед вами стоит жестокая дилемма. Ибо я поклялся сих дам препроводить к их цели.

– Погоди, – прервала его Луиза и обратилась к Эндрону: – Ничего не изменилось. Мы по-прежнему желаем покинуть Фобос, и вы знаете, что Флетчер не угрожает ни вам, ни вашему народу. Вы сами так сказали.

Эндрон покосился на лежащего без сознания Фауракса.

– Я не могу, – прошептал он в отчаянии.

– Если Флетчер откроет ваши тела для томящихся в бездне, кто знает, что за люди придут в них, – не унималась Луиза. – Не думаю, что они будут так же сдержанны, если можно судить по тем, которых видела я. Из-за вас Фобос падет перед одержимыми. Вы этого хотите?

– А вы как думаете? Вы меня загнали в угол.

– Ничуть. У нас есть очень простой выход, у всех нас.

– Какой?

– Да помогите нам! Допишите паспорт Флетчера, а самого Фауракса запихните в ноль-тау-капсулу до нашего отлета. И вы будете точно знать, что мы улетели, а астероид в безопасности.

– Это безумие. Я вам не верю, да и с вашей стороны будет глупо довериться мне.

– Не совсем так, – поправила его Луиза. – Если даже вы скажете, что согласны, Флетчер будет знать, правда ли это. А когда мы улетим, вы уже не сможете передумать, потому что вам трудно будет объяснить свое участие полиции.

– Вы читаете мысли? – Смятение Эндрона все углублялось.

– Воистину, мне ведомо будет любое замышленное вами черное предательство.

– И что вы собираетесь делать, когда доберетесь до Транквиллити?

– Отыскать моего жениха. Других планов у меня пока нет.

Эндрон снова глянул на Фауракса.

– Кажется, у меня нет большого выбора. Если вы уберете свое подавляющее поле, я вызову грузовой механоид, чтобы оттащить Фауракса на «Далекое королевство». На борту я могу пользоваться ноль-тау капсулами без ограничений. Один бог знает, как я это объясню, когда все кончится. Пожалуй, меня просто выкинут из шлюза.

– Вы спасаете свой мир, – утешила его Луиза. – Вы будете героем.

– Почему-то сомневаюсь.

Пещера в коралловом утесе была глубокой, так что Дариат мог развести костер, не опасаясь быть замеченным. Сегодня он избрал убежищем пляж у края оконечности. Уж хотя бы здесь они с Татьяной могут себя чувствовать в безопасности или нет? Мостов через кольцевое море не было, и, чтобы последовать за ними, Бонни должна будет или взять лодку, или поехать на метро (как бы последнее ни было маловероятно). А это значило, что так или иначе они будут предупреждены загодя.

Способность охотницы находить свои жертвы прежде, чем ее замечали Рубра или сам Дариат, просто потрясала. Даже самого Рубру она, казалось, тревожила всерьез. Дариат не мог понять, как она вообще на них вышла. Но это случилось. С тех пор, как он встретился с Татьяной, не было и дня, чтобы Бонни не пришла по их следу.

Единственной догадкой, которую мог высказать Дариат, было то, что дополнительное чувство Бонни было намного сильнее, чем у других одержимых, позволяя ей узнавать мысли всех живущих в обиталище. Если так, то оно действовало на невероятных расстояниях. Сам Дариат не ощущал ничего уже за километр, а десять метров сплошного коралла блокировали его чувства напрочь.

Татьяна закончила потрошить пару пойманных ею форелей, завернула их в фольгу и сунула в прокопанную под костром дыру.

– Через полчаса будут готовы, – объявила она.

Дариат невыразительно усмехнулся, припомнив костры, которые разводили они с Анастасией, еду, которую она готовила ему. Тогда пикник на воздухе был для него понятием чуждым. Выросший на саморазогревающихся пакетах, он всегда поражался, какие изысканные блюда может она приготовить в такой примитивной обстановке.

– Она говорила что-нибудь обо мне? – спросил он.

– Не слишком много. Я мало виделась с ней с тех пор, как она стала возлюбленной Тоале. И кроме того, я к тому времени и сама стала интересоваться мальчиками. – Она хрипло рассмеялась.

Дариату трудно было найти в Татьяне что-либо общее с Анастасией, помимо физического сходства. Невозможно было представить, чтобы его прекрасная возлюбленная превратилась с годами в такую вот легкомысленно-веселую, шумную женщину. Анастасия сохранила бы присущие ей спокойное достоинство, лукавый юмор, щедрость духа.

Ему тяжело было испытывать к Татьяне сочувствие и еще тяжелее – терпеть ее выходки, особенно учитывая обстоятельства. Но он старался, зная, что, покинув ее сейчас, он станет недостоин своей любви, предаст ее.

Будь проклят Рубра! Он знал это с самого начала.

– Я был бы признателен, если бы ты вспомнила.

– Ладно. Пожалуй, уж столько-то я тебе должна. – Она поудобнее устроилась на мелком песке. Браслеты ее тихонько позвякивали. – Она говорила, что ее новый парень – это ты – совсем другой. Что Анстид измывался над тобой со дня твоего рождения, но под болью и одиночеством она видит тебя настоящего. Ей казалось, что она может освободить тебя от его власти. Странно – она правда в это верила. Словно ты был раненым птенцом, которого она подобрала. По-моему, она так и не поняла своей ошибки. До самого конца. Потому она так и поступила.

– Я был ей верен. Всегда.

– Вижу. Тридцать лет собираться… – Она присвистнула.

– Я убью Анстида. Теперь у меня хватит на это сил.

Татьяна от души расхохоталась, складки ее широкого бумажного платьица задрожали.

– О, да, теперь я вижу, на что она купилась! Столько искренности и злопамятства! Крепким же ядом напитал свои стрелы Купидон в день вашей встречи.

– Не насмехайся.

Улыбка сошла с ее лица, и Дариат вдруг заново увидел в ней сходство с Анастасией. В глазах ее горела та же страсть.

– Я никогда не посмеялась бы над своей сестрой, Дариат. Я жалею ее, ибо Тарруг сыграл над ней злую шутку. Она была слишком молода, чтобы встретить тебя, слишком. Будь у нее в запасе еще пара лет, чтобы набраться мудрости, она бы поняла, что тебя уже не спасти. Но она была молода… и глупа, как все мы в эти годы. Она не могла не принять этого вызова – сотворить добро, принести в твою тюрьму немного света. Когда доживаешь до моих лет, то безнадежные случаи обходишь далеко стороной.

– Я не потерян ни для Чири, ни для Тоале. Я убью Анстида. И это благодаря Анастасии. Она освободила меня из-под его власти.

– Ох-хо-хо! Только послушайте! Кончай твердить зазубренное, Дариат, учись сердцем. То, что она сообщила тебе имена наших господ, не значит, что ты их понял. Ты не убьешь Анстида. Рубра – не повелитель царств, он всего лишь взбесившееся воспоминание. Конечно, безумие делает его злобным и мстительным, а это аспекты Анстида, но он лишь жалкое подобие. Оттого, что ты взорвешь одно обиталище, в мире не исчезнет ненависть. Это ты хоть понимаешь?

– Да, малыш, ответь на этот вопрос. Мне очень интересно.

– Пошел в жопу!

– Жаль, ты в университет не попал. Доброй старой школы уличных драк недостаточно, когда выходишь на арену интеллектуальных споров.

Дариат постарался успокоиться, замечая, как ползут по его одежде червячки разрядов. Губы его искривила робкая улыбка.

– Это я понимаю. И кроме того, без ненависти не понимаешь, как сладка любовь. Ненависть нужна людям.

– Вот это ближе к истине, – Татьяна захлопала в ладоши. – Мы еще сделаем из тебя звездномостца.

– Уже поздновато. И Рубру я все-таки взорву.

– Надеюсь, после того, как я уберусь отсюда?

– Я тебя вытащу.

– Ага, и кто тебе в этом должен будет помочь?

-Как? – спросила Татьяна.

– Честно говоря, пока не знаю. Но я придумаю. Уж столько-то я должен тебе… и Анастасии.

– Браво, сэр Галахад. А покамест к нам прибыли три корабля.

– И?..

– И они с Новой Калифорнии. Фрегат и два вооруженных торговца. Похоже, что наш статус-кво долго не продержится.

Патрульные космоястребы засекли три корабля адамистов, вышедших из прыжка в двенадцати тысячах километров от Валиска. По мере того как выдвигались их терморадиаторы, сенсорные гроздья и антенны, до космоястребов начинали долетать обрывки идущих в широком диапазоне передач. Корабли рассылали по всей системе Шринагара блоки новостей о том, как хорошо идут дела у Организации и как процветает Новая Калифорния. Было несколько длинных репортажей об одержимых, исцеляющих неодержанных с переломами и травмами.

Одно космоястребы перехватить не сумели – переговоры между кораблями и Валиском. Но что бы ни было сказано, восемь адовых ястребов вылетели, чтобы препроводить корабли с Новой Калифорнии к космопорту обиталища.

Встревоженное возможной попыткой Капоне распространить свое влияние на систему Шринагара, Согласие попросило Рубру внимательно проследить за развитием событий. Тот согласился – на удивление, безоговорочно.

Кира ждала Патрицию Маньяно в конце трехкилометрового туннеля, ведущего в осевую камеру. В отсутствие метро передвигаться приходилось исключительно пешком. Начинавшийся в осевой камере коридор на протяжении первого километра шел почти вертикально и снабжен был только перекладинами, затем начиналась обычная лестница. Вовнутрь обиталища он выходил в двух километрах над основанием оконечности, выводя из толщи коралла на плато, куда можно было попасть по подъездной дороге.

По счастью, похожее плато на другой стороне оконечности давало доступ к посадочным залам причальных уступов, так что неподвижным космопортом пользоваться почти прекратили.

Если Патриция испытывала раздражение от того, что спуск отнял у нее столько сил и времени, то Кира этого не заметила даже шестым чувством. Скорее наоборот – выйдя из туннеля и оглядевшись, посланница Капоне восторженно улыбнулась. Кира не могла не признать, что вид с небольшого плато открывался прекрасный. Разноцветные полосы, шедшие по внутренней поверхности Валиска, ярко выделялись в ослепительном свете осевой трубки.

Прикрыв глаза ладонью от света, Патриция осмотрела обиталище.

– Никакими рассказами не передать.

– А в вашу эпоху обиталищ не было? – спросила Кира.

– Ни в коем случае. Я из самого двадцатого века. Аль предпочитает лейтенантов из этой эпохи, мы друг друга лучше понимаем. Это нынешние – я у некоторых одно слово из десяти понимаю.

– Я сама из двадцать четвертого века. Никогда на Земле не бывала.

– Повезло вам.

Кира жестом пригласила гостью в открытую машину, стоявшую на обочине дороги. На заднем сиденье примостилась вечно бдительная Бонни.

Кира завела мотор, и машина двинулась.

– Должна сразу предупредить: все, что вы скажете на открытом месте, подслушает Рубра. Мы считаем, что обо всем происходящем здесь он рассказывает эденистам.

– То, что я должна передать, секретно, – заметила Патриция.

– Я так и думала. Не волнуйтесь, у нас есть безопасные помещения.

Для Рубры не составило особого труда проникнуть в круглую башню в основании северной оконечности. Важно было лишь соблюдать осторожность. Одержимые легко засекали мелких зверушек вроде крыс и летучих мышей и испепеляли их на месте белым огнем. Так что пришлось прибегнуть к помощи необычных служителей.

Глубоко в родильных пещерах под южной оконечностью в инкубаторах росли насекомые, чьи последовательности ДНК хранились неиспользованными со дня, когда Валиск только зародился. Из яиц проклевывались многоножки и пчелы, и каждую вела по сродственному каналу своя подпрограмма.

Пчелы летели в основную полость, где носились у разбитых вокруг входов в звездоскребы временных лагерей. Полной ясности изображения добиться не удавалось, но они снабжали Рубру немалым количеством сведений о том, что творится внутри шатров и домиков, где обычные его чувства не действовали.

Многоножек переносили птицы и бросали на крыши башен и других строений. Как и пауки, которых разведка эденистов использовала для скрытого наблюдения, они проползали воздуховодами и между оплетками кабелей, прячась за розетками и вентиляционными решетками, откуда они могли наблюдать за происходящим.

С их помощью Рубра и когистанское Согласие могли наблюдать, как Кира и Патриция Маньяно входят в зал заседаний совета «Магелланик ИТГ». С Патрицией был один помощник, Кира взяла с собой Бонни и Станьона. Никого из членов нового правящего совета Валиска не пригласили.

– Что случилось? – поинтересовалась Патриция, усаживаясь в кресло.

– В каком смысле? – осторожно отозвалась Кира.

– Да ну. Ваши адовы ястребы безнаказанно снуют по всей Конфедерации, привозя сюда живые тела. А когда они прилетают, обиталище похоже на лагерь беженцев из третьего мира, перенесенный из моей эпохи. Вы живете в железном веке. Это нелепость. Биотех – единственная современная технология, совместимая с нами. Вам бы следовало наслаждаться роскошью в квартирах звездоскребов.

– Рубра с нами случился, – горько бросила Кира. – Он до сих пор в нейронных слоях. Единственный наш спец по сродству, который мог его выдавить, облажался. А это значит, что звездоскребы нам приходится вычищать по сантиметру, чтобы обезопасить себя. У нас получается. Это требует времени, конечно, но у нас вечность впереди.

– Вы можете улететь.

– Не думаю.

Патриция откинулась на спинку кресла и улыбнулась.

– А, да. Это ведь значит – эвакуироваться на планету. И как вы там сохраните свое положение и власть?

– Так, как это делает Капоне. Людям нужно правительство, организация. Мы очень общественная раса.

– Тогда почему нет?

– Нам и здесь неплохо. Вы правда прилетели сюда, чтобы засыпать меня дешевыми подколками?

– Ничуть. Я прилетела, чтобы предложить вам сделку.

– Да?

– Антивещество в обмен на ваших адовых ястребов.

Кира глянула на Бонни и Станьона. Глаза последнего загорелись жадным интересом.

– А что мы, по-вашему, будем делать с антиматерией?

– То же, что и мы, – ответила Патриция. – Снесете к чертям систему обороны Шринагара. Тогда вы сможете выбраться с этой свалки. Планета перед вами открыта. А раз вторжением будете управлять вы, то вам и решать, какую форму примет сообщество одержимых. Эта схема работает для Организации. Мы начали, мы и правим. Сработает ли это у вас – это уже, смотря что вам по плечу. Капоне – лучший.

– Но и он не совершенство…

– У вас свои проблемы, а у нас свои. Космоястребы эденистов доставляют нашему флоту много хлопот. Чтобы справиться с ними, нам нужны адовы ястребы. Их искажающие поля могут обнаружить сброшенные на нас стелс-бомбы.

– Интересное предложение.

– Только не пытайтесь торговаться. Это было бы оскорбительно. Мы хотим справиться с мелким неудобством, вам же угрожает катастрофа.

– Если вы не слишком оскорбитесь, мне было бы интересно знать, сколько антивещества вы готовы предоставить?

– Столько, сколько нужно, и корабли, чтобы нести его. Если вы выполните свою часть сделки. Сколько космоястребов вы можете нам предложить?

– Несколько собирают ребятишек-полуночников. Но штук семьдесят я вам, пожалуй, выделю.

– И вы их контролируете? Они будут исполнять приказы?

– О да.

– Как?

Кира издевательски усмехнулась.

– Этого вам не повторить. Мы можем предоставить одержателям человеческие тела, не изгоняя их перед этим в бездну.

– Умно. Так мы договорились?

– С вами – нет. Я сама отправлюсь на Новую Калифорнию и поговорю с Капоне. Так мы обе узнаем, насколько можем доверять друг другу.

Когда Патриция вышла, Кира осталась в зале.

– Это все меняет, – бросила она Бонни. – Даже если нам не хватит антивещества, чтобы взять Шринагар, у нас будет чем остановить новую атаку космоястребов, если таковая случится.

– Похоже на то. Думаешь, Капоне не втирает нам очки?

– Не уверена. Похоже, ему здорово нужны эти адовы ястребы, иначе он не платил бы за них антивеществом. Даже если он захватил фабрику, у него не может быть больших запасов.

– Мне отправиться с тобой?

– Нет. – Она облизнула губы – на миг высунулся и скользнул из стороны в сторону раздвоенный язычок. – Или мы покинем эту дыру и отправимся на Шринагар, или я договорюсь с Капоне, что он предоставит нам достаточно тел, чтобы наполнить обиталище. Так или иначе, а этот засранец Дариат нам больше не понадобится. Присмотри за этим.

– А как же.

– Сможете вы остановить вылетающих адовых ястребов?– спросил Рубра.

– Нет,– ответило когистанское Согласие. – Семьдесят – не сможем. Они все еще вооружены значительным числом обычных боевых ос.

– Зараза.

– Если Кира получит от Капоне боевые осы с антиматерией, мы не сможем предоставить достаточных подкреплений сети стратегической обороны Шринагара. Планета может пасть перед ней.

– Тогда вызывайте конфедеративный флот. Шринагар в конце концов платит налоги или нет?

– Да. Но нет уверенности, что флот откликнется. Их ресурсы растянуты по очень широкому фронту.

– Так вызовите Юпитер. У них должна найтись пара свободных эскадрилий.

– Мы посмотрим, что можно сделать.

– Давайте. А пока нам следует принять несколько важных решений – мне и Дариату. Потому что Бонни Левин не оставит нам много времени.

Эрик был уверен, что при взрыве и последовавшем не менее бурном маневре стабилизации часть медицинских нанопакетов оторвалась. Он ощущал, как под скафандром нарастает давление, и убедил себя, что это протекает жидкость – кровь или питательный раствор из пакетов и вспомогательных модулей, он определить не мог. Половина пакетов на датавизы не откликалась.

По крайней мере, они не могли присоединиться к мрачным сообщениям медицинской программы относительно текущего состояния пациента. Правая рука не откликалась на нервные импульсы, и Эрик не чувствовал ее вовсе. Единственное, что могло его порадовать, – это то, что кровь продолжала циркулировать в новонаращенных мышцах и приживленной искусственной ткани.

Поделать с этим Эрик не мог ничего. В резервных матричных аккумуляторах капсулы не хватало энергии, чтобы запустить внутреннюю систему жизнеобеспечения. Жиденькая атмосфера уже остыла до минус десяти по Цельсию и продолжала замерзать. А это значило, что снять скафандр и спокойно заменить нанопакеты Эрик не мог. И – чтобы было уже совсем обидно – в потолке над его головой отворилась крышка шкафчика с аварийным комплектом, куда входили и свежие медицинские пакеты.

Включилось аварийное освещение, заливая капсулу блеклым голубым свечением. Всюду нарастала изморозь, не позволяя прочесть надписи даже на оставшихся голодисплеях. Из каких-то щелей повылетал накопившийся мусор и кружился теперь в воздухе по прихотливым траекториям, отбрасывая на противоперегрузочные ложа птичьи тени.

Потенциально наиболее серьезной проблемой было периодическое выпадение связи с бортовым компьютером. Эрик не был уверен, что может вполне доверять статусным диаграммам. На простые команды компьютер, впрочем, откликался.

Прояснив немного свое положение, Эрик приказал выдвинуться сенсорам капсулы. Отозвались, выдвинувшись на поршневидных стержнях из толщи нультермной пены, три из пяти и принялись обозревать окружающее пространство.

Программа астрогации медленно проводила опознание звездного неба. Если компьютер не путал, «Тигара» завершила прыжок в пятидесяти миллионах километров от назначенной точки. Нгеуни казалась лишь неприметной голубовато-зеленой звездой сбоку сияющего светила класса А2.

Эрик не был уверен, что там примут его сигнал бедствия. Колонии первой фазы снабжались не самой совершенной техникой связи. Когда он приказал направленной антенне сфокусироваться на далекой планете, та не подчинилась. Эрик повторил команду – с тем же результатом.

Бортовой компьютер прогнал диагностику и сообщил, что система вышла из строя. Не выходя наружу, чтобы посмотреть самому, выяснить, что там случилось, было невозможно.

Эрик был один.

Отрезан от мира.

В пятидесяти миллионах километров от возможности спастись.

Во многих световых годах от того места, где ему следовало находиться.

Ему оставалось только ждать. Он отключил по очереди все системы, кроме маневровых двигателей, системы навигации, управлявшей ими, и самого компьютера. Судя по тому, как часто срабатывали движки, капсула протекала. Последний прогон диагностической программы, перед тем как Эрик отрубил внутренние сенсоры, так и не нашел, где протекало и что.

Уменьшив до минимума потребление энергии, Эрик нажал панель ручной деактивации крепежной сетки. Даже та сработала без охоты, неторопливо втягиваясь в край ложа. Когда агент приподнялся над ложем, у него на животе заплескалась жидкость под скафандром. Поэкспериментировав, он обнаружил, что, двигаясь очень медленно, он может свести этот эффект (и возможный вред) к минимуму.

Вбитые в него рефлексы взяли вверх – Эрик принялся перебирать аварийный комплект в потолочном шкафчике. Тут-то его и настиг эмоциональный шок. Он стиснул в руках силиконовую надувную программируемую четырехместную лодку, и его затрясло.

Оценивать положение!.. Точно кадет-первогодок.

В дыхательной трубке скафандра забулькал рваный смех. Прикрывавший глазницы Эрика блестящий черный силикон повысил проницаемость, выпуская обжигающую сжатые веки соленую жидкость.

Никогда в жизни агент не ощущал себя настолько беспомощным. Даже когда одержимые брали «Крестьянскую месть» на абордаж, он мог что-то сделать. Он мог сражаться, ударить в ответ. Кружась над Новой Калифорнией под прицелом Организации, готовой уничтожить корабль при первом неверном ходе, он мог записывать в память данные с сенсоров. Он всегда мог делать что-то полезное.

Но сейчас он в унизительной беспомощности ощущал, как рушится его рассудок, уподобляясь увечному телу. Из темных уголков рубки выползал страх, поглощая остатки сознания, порождая в висках боль куда сильнее боли от обычной раны.

Даже те мышцы, что еще не вышли из строя, отказывались повиноваться, оставив Эрика позорно прикованным к надувной шлюпке. Последние резервы упорства и решимости иссякли, и даже многоликие программы нейросети не могли больше защитить рассудок своего носителя.

Слишком слаб, чтобы жить, слишком испуган, чтобы умереть, – Эрик Такрар стоял на предельной черте.

В восьми километрах от Стонигейта Кохрейн, посигналив, свернул «Кармического крестоносца» с дороги. Три следовавшие за ним машины перевалили через обочину и остановились рядом, на лугу.

– Йо, чуваки! – гаркнул Кохрейн малолетним хулиганам, оккупировавшим салон. – Вылезать пора, дык, тьма грядет!

Он нажал на приборной доске большую красную кнопку, и двери открылись. Лавина детворы хлынула наружу.

Кохрейн надел свои лиловые очечки и вылез из кабины. К нему подошли, рука об руку, Стефани и Мойо.

– Хорошее место, – заметила она.

Караван остановился у въезда в неглубокую долину, совершенно перекрытую бурлящим пологом алых туч, так что даже далекие горы не были видны.

– Да вообще поездка клевая выходит, просто ништяк.

– Точно.

Хиппи материализовал самокрутку с анашой.

– Затяжку?

– Нет, спасибо. Я лучше посмотрю, чем бы их на ужин накормить.

– Клево. Я пока дурных вибраций не чую, но лучше присмотрю, чтобы назгулы над нами не кружили.

– Давай. – Стефани дружески улыбнулась ему и двинулась к задней части автобуса, где находилось багажное отделение. Мойо принялся вытаскивать посуду.

– Завтра к вечеру, пожалуй, до Чейнбриджа дотянем, – предположил он.

– Ага. Когда мы выезжали, я правда такого успеха не ожидала.

– Скучно жить, когда все предсказуемо. – Мойо вытащил большую электрическую жаровню и поправил алюминиевые ножки, чтобы не шаталась. – Кроме того, получилось ведь лучше, чем задумывали.

Стефани оглядела импровизированный лагерь и кивнула с одобрением. Вокруг машин сновало почти шесть десятков ребятишек. Попытка двоих человек помочь горстке одержимых обрушила лавину.

В первый же день их четырежды останавливали местные жители и сообщали, где прячутся неодержанные дети. На следующий день в автобус набилось два десятка ребятишек, и Тина Зюдол вызвалась отправиться с компанией. На третий день к ним присоединились Рена и Макфи еще с одним автобусом.

Сейчас машин было четыре и восемь одержимых взрослых. Они уже не мчались напрямую к границе на перешейке, а ехали зигзагами, чтобы посетить как можно больше городов. Люди Эклунд – а эту команду с наименьшей натяжкой можно было назвать правительством Мортонриджа – поддерживали сеть связи между крупнейшими поселениями, хотя пропускная способность каналов значительно уменьшилась. Новости о караване Стефани распространялись широко, и в некоторых городах дети уже ждали их на обочинах, иные – в лучших костюмчиках и с обедами в корзинках от тех одержимых, что заботились о них. Стефани и Мойо были свидетелями просто-таки душераздирающих прощаний.

Когда дети поели, умылись и были разведены по палаткам, Кохрейн и Франклин Квигли нарубили веток и развели настоящий костер. Взрослые все собрались вокруг него. Золотой свет разгонял вечное тускло-алое мерцание туч.

– Думаю, когда разберемся с ребятишками, о возвращении в город можно забыть, – заявил Макфи. – Мы неплохо сработались. Давайте ферму, что ли, заведем? В городах кончаются припасы. Будем выращивать овощи и продавать им. Вот и делом займемся.

– Он неделю как с того света вернулся, а ему уже скучно, – пробурчал Франклин Квигли.

– За-ну-да, – выговорил Кохрейн, выдувая из ноздрей струйки дыма. Те устремились к Макфи, точно кобры-близняшки, чтобы укусить его за нос.

Великан-шотландец отмахнулся, и дымные струи превратились в деготь и шлепнулись наземь.

– Мне не скучно, но заняться чем-то надо. Есть же смысл о будущем подумать.

– Может, ты и прав, – согласилась Стефани. – Что-то мне не по душе ни один из городков, где мы побывали.

– Мне так кажется, – заметил Мойо, – что одержимые делятся на две группы.

– Не употребляй, пожалуйста, этого слова, – перебила его Рена. Сидя по-турецки рядом с ослепительно-женственной Тиной Зюдол, она приняла утонченно бесполый облик – короткая стрижка и мешковатый синий свитер.

– Какого слова? – спросил Мойо.

– «Одержимые». Мне оно представляется оскорбительным и наполненным предрассудками.

– Точно, – расхохотался Кохрейн. – Мы не одержимые, мы типа межпространственные инвалиды.

– Можете называть наше состояние кросс-континуумного перехода как пожелаете, – огрызнулась она. – Это никак не меняет того факта, что употребленный вами термин категорически унизителен. Военно-промышленный комплекс Конфедерации ввел его в обиход, чтобы демонизировать нас и оправдать повышение так называемых оборонных расходов.

Стефани уткнулась в плечо Мойо, чтобы не услышали, как она хихикает.

– Ну, положим, мы тоже не святые, – заметил Франклин.

– Восприятие банальной морали целиком и полностью навязано нам догмами ориентированного на самцов общества. Новые, уникальные обстоятельства нашего бытия требуют от нас пересмотреть эти изначальные нормы. Поскольку тел живущих недостаточно, чтобы оделить ими всю человеческую расу, чувственное владение должно распределяться между нами в равных долях. Живущие могут протестовать сколько угодно, но мы не меньше их имеем право на сенсорное восприятие.

Кохрейн вытащил изо рта самокрутку и печально глянул на нее.

– Мне бы такие приходы, да-а…

– Не обращай внимания, дорогуша, – посоветовала Рене Тина Зюдол. – Типичный пример мужской брутальности.

– Значит, перепихнуться сегодня не выйдет?

Тина театрально втянула щеки и сурово глянула на упрямого хиппи.

– Меня интересуют только мужчины.

– И всегда интересовали, – не то чтобы тихо прошептал Макфи.

Наманикюренными пальчиками Тина отбросила за спину подкрашенные блестящие локоны.

– Вы, мужики, просто козлы все, у вас гормоны так и играют. Не удивительно, что я хотела покинуть тюрьму, в которую была заключена.

– Так вот, – с жаром продолжил Мойо, – эти две группы – те, кто прикован к месту, как хозяева кафе, и бродяги вроде нас, наверное, – хотя мы, скорее, исключение. И они прекрасно дополняют друг друга. Бродяги шляются повсюду, играя в туристов, напитываясь впечатлениями. А куда бы они ни приходили, они встречают домоседов и рассказывают про свои странствия. Обе группы получают то, о чем мечтали. Все мы живем, чтобы испытывать новые впечатления, только одним нравится переживать все самим, а другим – слышать из чужих уст.

– Думаешь, так дальше и будем жить? – спросил Макфи.

– Да. К этому все и придет.

– А надолго ли? Стремление видеть и переживать – это лишь реакция на заключение в бездне. Когда мы утолим эту жажду, верх возьмет людская природа. Кто-то захочет остепениться, семью завести. Размножение – наш биологический императив. Но как раз это нам недоступно. Мы будем вечно переживать свою несостоятельность.

– А я бы попробовал, – заявил Кохрейн. – Мы с Тиной в нашем шалаше сколько хочешь детишек заведем.

Тина одарила его единственным взглядом полнейшего омерзения и содрогнулась.

– Но это будут не твои дети, – объяснил Макфи. – Это не твое тело и, во всяком случае, не твоя ДНК. Ребенка у тебя больше не будет, по крайней мере родного. Эта фаза нашей жизни окончена, и ее не вернешь, сколько бы энергистической силы ты ни тратил.

– И вы забываете о третьем типе наших сородичей, – напомнил Франклин. – Тип Эклунд. А я ее знаю. Я к ней записался на первые пару дней. Вот она вроде бы знает, чего хочет. У нас были и «цели», и «назначенные задания», и «цепочка подчинения» – и помоги Бог любому, кто попрет против этих фашистов! Она честолюбивая стерва с комплексом Наполеона. У нее есть своя маленькая армия недоделанных громил, которые бегают по полуострову, думая, что они – новое воплощение спецназа. И они будут постреливать по постам королевских морпехов по ту сторону границы, покуда княгине это не надоест вконец и она не разбомбит Мортонридж вплоть до континентальной плиты.

– Это положение не продержится долго, – возразил Макфи. – Еще месяц или год, и Конфедерация рухнет. Или вы не слышите, о чем шепчет бездна? Капоне взялся за дело всерьез. Очень скоро флот Организации прыгнет к Омбею, и тогда Эклунд не с кем будет сражаться и ее цепочка подчинения порвется. Никто не станет ей повиноваться до конца времен.

– А я не хочу жить до конца времен, – заявила Стефани. – Правда. Это почти так же страшно, как томиться в бездне. Мы не созданы, чтобы жить вечно, мы не справимся.

– Не напрягайся, детка, – посоветовал Кохрейн. – Я не против дать вечности шанс. Вот оказаться у нее на обочине – и правда паршиво.

– Мы всего неделю как вернулись, а Мортонридж уже рушится. Продуктов почти не осталось, ничего не работает как надо…

– Дай нам шанс, – возразил Мойо. – Мы все потрясены, мы не понимаем, как пользоваться той силой, которую заполучили, а неодержанные хотят выловить нас до последнего и отправить обратно. В таких обстоятельствах трудно ожидать, чтобы цивилизация возникла мгновенно. Мы найдем возможность приспособиться. Когда будет одержан весь Омбей, мы выдернем его из этой Вселенной. И тогда все пойдет по-иному. Ты увидишь. Это лишь переходная фаза.

Стефани прижалась к нему. Мойо обнял ее и был вознагражден поцелуем и волной благодарности в ее мозге.

– Йо, любовнички, – заметил Кохрейн, – так пока вы всю ночь будете трахаться, как заведенные кролики, кто за жрачкой в город потащится?

– Есть маяк!– объявил Эдвин с триумфом. Напряжение, нараставшее в рубке «Энона» с каждым мигом, разрешилось общим мысленным вздохом. Они прибыли к Нгеуни двадцать минут назад. Выдвинув все сенсоры. Зарядив оружие. Объявив тревогу первой степени. Готовые к чему угодно. Спасать Такрара. Сражаться с кораблями одержимых, чтобы отбить Такрара.

И не нашли ничего. Ни кораблей на орбите, ни отклика от небольшого лагеря строительной компании на поверхности.

«Энон» вышел на высокую полярную орбиту, и Эдвин активировал все имевшиеся сенсоры.

– Сигнал очень слабый, кажется, аварийный маяк капсулы. Но опознавательный код «Тигары» ясен. Должно быть, корабль взорвался.

– Наведись, пожалуйста,– промыслила Сиринкс, ощущая, как перетекают астрогационные данные от сенсоров в биотехпроцессорную сеть. Они с «Эноном» осознали, где находится по отношению с ним источник сигнала.

– Поехали.

Космоястреб прошел через червоточину, почти лишенную внутренней длины. Звездный свет посинел от допплеровского эффекта, собираясь в поцеловавшую корпус тугую розетку. Капсула лениво вертелась в пространстве в каких-то десяти километрах от выходного створа червоточины. Местное пространство было усеяно разлетающимися обломками «Тигары». Сиринкс ощущала тяжесть капсулы, зависшей в искажающем поле «Энона», наводившего сенсоры и «тарелки» связи в нижних пузырях на щербатый шар.

– Капсула не отвечает,– сообщил Эдвин. – Внутри еще действуют какие-то электрические цепи, но едва заметно. И воздух изнутри весь вышел.

– Оксли, Серина – выводите зонд,– приказала Сиринкс. – Привезите его.

Команда «Энона» через сенсоры бронескафандра Серины наблюдала, как та ползет по палубам капсулы жизнеобеспечения в поисках капитана Такрара. Внутри царил хаос – оборудование сорвалось с креплений, люки заклинены, шкафы разбиты, всюду летает мусор и грязная одежда. Воздух улетучился, и многие тубы полопались, разбрызгав вокруг жидкость, застывшую тут же шариками. Перед последним люком Серине пришлось воспользоваться мощным ядерным резаком, чтобы срезать петли. Когда она попала наконец в рубку, то не сразу заметила скорчившуюся у потолочного шкафчика с аварийным комплектом фигуру в скафандре С-2. На его тело, как и на все остальные поверхности, налипла тускло-серая пленка изморози, едва отражавшая лучи нашлемного фонаря. Свернувшись в позе эмбриона, он походил на огромную засохшую личинку.

«По крайней мере, он надел скафандр, – заметил Оксли. – Тепловое излучение есть?»

«Сначала проверь блок противоэлектронной борьбы», – посоветовала Сиринкс.

«Результат отрицательный. Он не одержан. Но жив. Температура костюма на пару градусов выше окружающей».

«А ты уверена, что это не остаточное тепло? Эти костюмы – прекрасный изолятор. Если он жив, то не шевелился с того времени, как наросла изморозь. А это было не один час назад».

Биотехпроцессорный блок преобразовывал сродственное излучение мозга Серины в обычный датавиз.

– Капитан Такрар? Вы получаете сигнал? Мы эденисты с Голмо, мы получили ваше сообщение.

Обледеневшая фигура не двинулась. Серина поколебалась миг, потом двинулась к нему.

«Я только что датавизировала процессору его костюма. Он еще дышит. О, черт…»

Все увидели это одновременно – вспомогательные медицинские модули, прикрепленные к телу Такрара тонкими пластиковыми трубками, буравившими материал скафандра. На двух модулях из-под пленки изморози мигали красные тревожные огни, остальные были мертвы. Трубки все замерзли напрочь.

«Тащи его сюда, Серина, – приказала Сиринкс. – Как можно скорее».

Кейкус ждал с каталкой прямо у шлюза. «Энон» перестала генерировать гравитационное поле в жилом тороиде, так что Серина и Оксли смогли без особых усилий протащить безвольное тело Такрара через узкий проход. Изморозь на его скафандре таяла в тепле, и в воздухе повисали капли. Агента уложили на каталку, и «Энон» тут же включил гравитацию снова, притягивая команду к палубе. Оксли придерживал свисающие медицинские модули, пока пострадавшего везли по центральному проходу в лазарет.

– Отключи его скафандр, пожалуйста, -попросил Кейкус Серину, когда каталку втащили под диагностический сканер.

Она отдала команду контрольному процессору скафандра, и тот, оценив состояние окружающей среды, подчинился. Черный силикон сошел с кожи Такрара, скользя волной от рук и ног к горлу. Каталку залила темная жидкость. Сиринкс сморщилась и зажала нос.

– Он в порядке?– спросил «Энон».

– Пока не знаю.

– Пожалуйста, Сиринкс! Это он пострадал, а не ты. Не надо так сильно вспоминать.

– Прости. Не думала, что это так заметно.

– Для других, может, и нет.

– Не спорю, вспоминается. Но его раны совсем другие.

– Боль остается болью.

– Моя боль – только воспоминание,– процитировала она мысленным голосом Вин Цит Чона. – Воспоминания не причиняют боли, они лишь влияют.

Кейкус при виде открывшегося ему зрелища скривился. Левое предплечье Такрара было сделано заново, это понял бы и непосвященный. Намотанные на него медпакеты сорвались, обнажив широкие разрывы в полупрозрачной недоросшей коже. Искусственные мышцы лежали на виду, их фасции высохли, приобретя мерзкий гнилостный оттенок. На снежно-белой коже ног и торса выделялись ярко-алые пятна шрамов и пересаженные клочья кожи. Оставшиеся на месте медпакеты сморщились, их зеленые края потрескались, точно старая резина, и отошли от плоти, которую должны были исцелять. Из сорванных разъемов сочилась несвежая питательная жидкость.

Какое-то мгновение Кейкус только и мог, что взирать с отвращением и ужасом на своего пациента. Он не мог сообразить даже, откуда начинать.

Набрякшие веки Эрика Такрара медленно поднялись. Больше всего Сиринкс напугала полная осмысленность, промелькнувшая в его взгляде.

– Ты меня слышишь, Эрик? – излишне громко проговорил Кейкус. – Ты в полной безопасности. Мы эденисты, мы тебя спасли. Постарайся не шевелиться.

Эрик открыл рот. Губы его дрожали.

– Сейчас мы тебя начнем лечить. Аксонные блоки у тебя действуют?

– Не-ет! – Голос Эрика звучал ясно и упрямо. Кейкус поднял баллончик с анестетиком.

– Программа с дефектом или повреждена нейросеть?

Эрик поднял здоровую руку и ткнул костяшками Кейкусу в спину.

«Ты до меня не дотронешься, – датавизировал он. – У меня стоит имплант-нейроподавитель. Я убью его».

Баллончик выпал из рук Кейкуса и покатился по палубе.

Сиринкс не могла поверить своим глазам. Она инстинктивно открыла свой разум Кейкусу, вместе с остальными членами команды предлагая поддержку его разуму.

– Капитан Такрар, я – капитан Сиринкс, и это мой космоястреб «Энон». Прошу вас, дезактивируйте имплант. Кейкус не собирался причинить вам вред.

Эрик хрипло расхохотался, в горле у него забулькало. Тело заходило ходуном.

– Знаю. Я не хочу, чтобы меня лечили. Я не вернусь, я больше не полечу туда. Никогда больше.

– Никто вас никуда не посылает…

– Пошлют. Они всегда отправляют. Вы, вы, флотские. Всегда найдется последнее задание, последние биты сведений, которые надо собрать, прежде чем все кончится. И ничто не кончается. Никогда.

– Я понимаю.

– Врете.

Сиринкс указала на проступающие под комбинезоном контуры медпакетов.

– Я немного представляю, через что вы прошли. Я недолго побыла в плену у одержимых.

Эрик испуганно покосился на нее.

– Они победят. Если вы видели, на что они способны, вы поймете. И ничего мы не поделаем.

– Я думаю, мы справимся. Должно быть решение.

– Капитан? Он у меня на мушке.

Сиринкс видела стоящего в центральном проходе Эдвина – он сжимал в руках мазерный карабин. Дуло смотрело Эрику Такрару в спину. Прицельный процессор оружия подсказал капитану, что выстрел придется агенту точно в позвоночник. Поток когерентных высокочастотных радиоволн перережет его нервы прежде, чем тот успеет применить имплантат.

– Нет,– ответила она. – Рано. Он заслуживает, чтобы мы попытались его отговорить.

Впервые в жизни она злилась на адамиста просто потому, что он адамист. Замкнутый в черепной коробке рассудок, не слышащий чужих мыслей, не воспринимающий ни любви, ни доброты, ни сочувствия окружающих. Она не могла передать ему истину напрямую. Легкий путь был закрыт.

– Чего вы от нас хотите? – спросила она.

– У меня есть информация, – датавизировал Эрик. – Стратегически важная.

– Мы знаем. Вы сообщили на Голмо, что это очень важно.

– Я продам ее вам.

Команда как один удивилась.

– Хорошо, – проговорила Сиринкс. – Если у нас на борту найдется чем заплатить, мы согласны.

– Ноль-тау, – умоляюще произнес Эрик. – Скажите, что у вас на борту есть капсула, бога ради!

– У нас есть несколько.

– Хорошо. Положите меня туда. Там они меня не достанут.

– Хорошо, Эрик. Мы поместим вас в ноль-тау.

– Навсегда.

– Что?

– Навечно. Я хочу лежать в ноль-тау вечно.

– Эрик…

– Я все продумал. Я думал об этом и думал, и это сработает. Правда. Ваши обиталища смогут сдержать одержимых. Корабли адамистов у них не работают, Капоне – единственный, у кого есть боевые звездолеты, и то он не сможет поддерживать их долго. Им нужен ремонт, нужны запчасти. Рано или поздно это все кончится. И вторжений больше не будет, только инфильтрация. А вы не потеряете бдительности. Мы, адамисты, потеряем. Но не вы. Через сто лет от нашей расы ничего не останется – только вы. Ваша культура останется в веках. И вы сможете держать меня в ноль-тау вечно.

– В этом нет нужды, Эрик. Мы их победим.

– Нет! – взвыл он. – Нет, нет, нет! – От натуги он закашлялся. Одышка душила его. – Я не умру, – датавизировал он. – Я не стану одним из них, как малышка Тина. Малышка Тина. Боже, ей было всего пятнадцать! Теперь она умерла. Но в ноль-тау не умирают. Там безопасно. Другого пути нет. Нет жизни и нет бездны. Вот ответ. – Он медленно отвел руку от спины Кейкуса. – Простите. Я не стал бы вас убивать. Пожалуйста. Сделайте это. Я скажу вам, куда Капоне планирует следующее вторжение. Я передам вам координаты фабрики антивещества. Только дайте мне слово эдениста, слово капитана космоястреба, дайте мне слово, что вы отвезете мою капсулу в обиталище и ваш народ будет хранить меня в ноль-тау вечно. Только ваше слово. Пожалуйста. Неужели это так много?

– И что мне делать? – спросила Сиринкс команду. Разумы их слились в страдании и сострадании. И ответ был неизбежен.

Сиринкс шагнула вперед и взяла холодную, влажную ладонь Эрика в свои.

– Хорошо, Эрик, – прошептала она, мечтая хоть на миг подарить ему истинное общение. – Мы поместим вас в ноль-тау. Но я хочу, чтобы и вы обещали мне кое-что.

Эрик закрыл глаза. Дыхание его было совсем неглубоким. Кейкус исходил тревогой над дисплеем диагностического сканера. «Поспеши», – торопил он.

– Что? – спросил Эрик.

– Разрешите мне вывести вас из ноль-тау, если мы найдем окончательное решение проблемы.

– Вы не найдете.

– И все же.

– Это глупость.

– Нет. Эденизм построен на надежде – надежде на будущее, на то, что жизнь станет лучше. Если вы верите, что наше общество станет хранить вас вечно, вы должны поверить и в это. Господи, Эрик, ведь надо же во что-то верить.

– Вы странная эденистка.

– Я очень типичная эденистка. Просто вы нас плохо знаете.

– Договорились.

– Скоро увидимся, Эрик. Я сама вытащу вас из капсулы и скажу, что ужасу конец.

– Разве что в конце времен. До встречи…