— У нас имелись истории об изредка встречающихся в лесах животных, которые вовсе и не были животными, — поведал Точи, пользуясь переводческой программой модуля. — Еще есть истории о лесах, внутри которых есть другие леса, скрытые от обычных путешественников, но с приходом эпохи рассудка и науки эти предания превратились в легенды. Да, в последние века никто не встречался ни с чем необычным — я и сам считал, что эти истории появились в древнем примитивном обществе, как объяснение некоторых граней природы или в качестве предупреждения молодым членам семейств. Но почтенный предок нашей семьи посеял в моем мозгу сомнения: незадолго до своей смерти он сказал, что сам видел маленьких не-животных и даже бродил по тропам внутреннего леса, и случилось это много лет назад, в дни его молодости, еще до распространения технологий. Я не смог противиться мысли о том, что легенды были не просто сказаниями, а результатом чьего-то реального опыта. Ничего не говоря своим коллегам, я тайно составил план и отправился в лес, о котором рассказывал мой предок. Много дней я провел в странствиях и в конце концов понял, что не только окончательно заблудился, но и попал в другой мир. Вот теперь у меня появились свои истории, и они намного интереснее всего, что накоплено в наших архивах.
— Постой-ка, — с улыбкой на веснушчатом лице прервал его Орион. — Так ты библиотекарь?
Модуль запищал и выдал сообщение об отсутствии эквивалента перевода.
— Я хранитель истории нашего общества, — сказал Точи. — Я передаю информацию о том, что было, и том, что могло быть, молодым представителям многих семейств. Таким образом наши знания не только сохраняются, но и приносят пользу.
— Библиотекарь! — воскликнул Орион, подмигивая Оззи.
— И это прекрасно, — многозначительно заметил Оззи.
Сейчас, когда заработал транслятор, передающий все их слова чужаку, ему все труднее становилось объяснять Точи неожиданные взрывы смеха Ориона, и это его раздражало. Общество Точи казалось парню весьма удивительным, хотя Оззи также находил его несколько… чопорным и чересчур добродетельным.
— А как ты понял, что попал на другую планету? — спросил Орион. — Ваши соотечественники уже освоили космические путешествия?
— Я понял это, когда увидел, что солнечный свет отличается от того, к которому я привык в родном мире, а созвездия на ночном небе приобрели другие очертания, — сказал Точи. — Мы не выходили в открытый космос.
— Почему? — Орион показал на устройства в манипуляторах Точи. — Вы ведь достигли подходящего уровня технологий.
— У нас нет такой необходимости, как нет присущего вам внутреннего несогласия с логикой и нет постоянного стремления к исследованиям, если на то не имеется веской причины.
— Но ты хотел встретиться с легендами, — сказал Оззи. — Разве это логично?
— Ты прав. И в этом отношении я проявил значительное отклонение от общих норм. Если бы потребовалось подтверждение истории, рассказанной моим предком, мои коллеги и я должны были начать систематические изыскания, а я решил самостоятельно исследовать этот вопрос, поскольку не надеялся на заинтересованность своих коллег.
— Круто!
Орион опять хихикнул, и Оззи бросил в его сторону очередной предостерегающий взгляд.
— Мне интересно, почему у твоих соотечественников не возникало желания осваивать космос, — сказал Оззи. — Разве при таком высоком уровне технологий уменьшение природных ресурсов не стало для вас проблемой?
— Нет. Мы не строим ничего такого, чего не смогли бы обеспечить энергией.
— Это похвально. Наша раса не склонна к такой рациональности.
— В своих путешествиях я имел возможность убедиться, что такое отношение присуще большинству рас.
— Да, но в различной степени. Я считал, что мы достаточно благоразумны, но после твоих рассказов убедился, что это далеко не так.
— Однако это не доказывает, что кто-то прав, а остальные ошибаются.
— Надеюсь, что так. В конце концов, мы все живем в одной галактике.
— Я верю, что разум и рациональность всегда останутся определяющими качествами, независимо от формы, принимаемой разумными существами. В противном случае пришлось бы усомниться в ценности самой жизни.
Оззи ответил ему одобрительным жестом, подняв большие пальцы. Они подошли к очередному каменистому склону: Точи без каких бы то ни было усилий преодолевал подобные препятствия, тогда как Оззи и Ориону приходилось карабкаться наверх, покрываясь потом. Они уже два дня пробирались вдоль прибрежных скал. Слева Оззи увидел гладь моря. Утесы отличались по высоте друг от друга, но в итоге они поднялись метров на двадцать, и внизу не было видно никакой отмели. Да и подходящего спуска он тоже не заметил.
— Значит, идем наверх, — сказал он Ориону.
Парень поморщился и завязал потуже полоску выгоревшей голубой ткани, удерживающую его длинные волосы. Они принялись карабкаться наверх, упираясь ногами в узкие трещины и цепляясь за крепкие пучки травы, чтобы тяжесть рюкзаков не увлекла их вниз. Точи плавно полз рядом, надежно цепляясь двигательными гребнями и за камни, и за растительность. Оззи не спрашивал чужака, но подозревал, что это массивное существо способно преодолеть и вертикальный подъем.
После подъема на вершину путь опять пошел вниз. Оззи уже знал, что они находятся на острове: невысокая вершина, покрытая тропическим лесом, на протяжении двух дней оставалась справа от них. Внутренний навигатор в его модуле показывал, что они описали вокруг нее почти полный круг. Он еще не говорил об этом Ориону, но через милю или полторы они окажутся в том самом месте, откуда начали поход.
— Посмотрите, по-моему, там остров! — воскликнул Орион.
Оззи заметил темное пятнышко у самого горизонта. После включения зрительных вставок пятнышко превратилось в небольшую возвышенность, очень похожую на ту, где они сейчас находились.
— Молодец, — сказал он. — Похоже, что это целый архипелаг.
— Но мы не видели ни одного корабля, — заметил Орион.
— Подожди, прошло только два дня.
— Ты уверен?
— Уверен.
С тех пор как они попали в этот мир, еще не было ни одной ночи. Более того, яркое солнце совсем не двигалось по небу. Казалось, что планета все время была повернута к светилу одной стороной. Оззи никак не мог понять, как в такой ситуации мог себя повести климат, но и газовую оболочку тоже никак нельзя было отнести к нормальным явлениям. И он, и Точи испробовали все свои приспособления, чтобы узнать, что представляют собой многочисленные мерцающие точки, вращающиеся над планетой в пелене газа, — они определенно не могли быть другими планетами, но это было все, что им удалось определить. Приборы не улавливали никаких исходящих от них радио- или электромагнитных колебаний, и оставалось только полагаться на лаконичное описание Йоханссона: какая-то разновидность гигантских кораллов. Может, сильфены строят там свои города или гнезда, а может, и вовсе ими не пользуются. Они могут просто обеспечивать чистоту и свежесть газовой оболочки, как леса и океаны на обычных планетах.
В отношении размеров они с Точи сошлись в мнении, что радиус оболочки составлял около двух миллионов километров и она находилась на расстоянии в сто пятьдесят миллионов километров от звезды. Невозможно было себе представить, чтобы кто-то соорудил прозрачный купол таких размеров; кроме того, это представляло целый ряд проблем с оборудованием и обслуживанием такого объекта, и первой проблемой стал бы источник энергии для поддержания силового поля, хотя Оззи предположил, что создатели могли задействовать энергию солнца. Другого варианта получения столь мощного потока он придумать не мог. Но зачем потребовалось такое колоссальное сооружение? Оно не имело практической пользы, как сфера Дайсона или кольцо Нивена. Но, с другой стороны, если есть возможность его построить, практические соображения не играют роли. Если это домашний мир сильфенов, Оззи подозревал, что единственным ответом на такой вопрос могло быть: «А почему бы и нет?» В общем-то ему было все равно. Он просто был счастлив, что кто-то создал подобный артефакт, а ему довелось его увидеть.
— Оззи, Точи, смотрите!
Орион помчался вперед по траве. Перед ними не было скал, а пологий спуск вел почти к самому берегу моря. Вскоре он уже выбежал на широкий изогнутый песчаный пляж. На вершине пологой дюны коричневым флагом торчала засохшая ветка папоротника, воткнутая Оззи в самом начале их путешествия. Оживление Ориона мгновенно исчезло.
— Это остров, — сказал он, выдергивая ветку из песка.
— Боюсь, что так, старик, — подтвердил Оззи.
— Но… — Орион оглянулся на невысокую вершину в центре возвышенности. — Как же мы отсюда выберемся?
— Я могу переплыть на следующий остров, — сказал Точи. — Если вы решите отправиться со мной, придется построить лодку.
Орион растерянно взглянул на море.
— А нельзя позвать кого-нибудь на помощь?
— Нас никто не слышит, — сказал Оззи, покачивая на руке свой портативный модуль.
Его устройство с первого момента возобновления работы передавало стандартные сигналы первого контакта и человеческий сигнал SOS, но до сих пор в электромагнитном спектре не было зафиксировано ни единого отклика.
— Значит, именно здесь живут сильфены? — спросил Орион.
— Может быть, где-то на материках, — высказал свою догадку Оззи.
Он отвернулся к морю. При полном увеличении на горизонте были различимы три острова, но насчет расстояний он был не уверен. Если острова по размеру такие же, как этот, они находятся почти в ста километрах. Но при том что он смотрит с высоты всего в пару ярдов, на планете, сравнимой с Землей, они должны были бы скрыться за горизонтом. Вероятно, этот мир был не меньше, чем Сильверглейд.
— А где это? — расстроенным тоном спросил Орион.
— Я не знаю. Возможно, за той облачной грядой, которую мы заметили с другой стороны острова.
— Ты не знаешь наверняка.
— Нет, не знаю, — отрезал Оззи. — Я вообще не понимаю, что это за мир.
— Прости, Оззи, — виновато произнес Орион. — Я просто думал… Обычно ты все знаешь.
— Что ж, сейчас это не так, и выяснять истину придется всем вместе.
Он приказал эл-дворецкому отыскать в памяти все файлы, относящиеся к кораблестроению.
* * *
Воды Трине-бы оставались холодными даже в середине лета. Озеро, каждой весной наполняемое талыми водами и достаточно глубокое, чтобы не пропускать солнечный свет в нижние слои воды, ревностно хранило свою прохладу. Марк в утепленном гидрокостюме парил среди великолепных отростков, завитков и арок кораллов главного рифа. К настоящему времени морские биологи идентифицировали семьдесят две разновидности кораллов, и каждый год к ним добавлялись все новые и новые виды. Они варьировались от самых распространенных драконьих хребтов с их длинными аметистовыми и янтарными куполами до бежевых ореховых скорлупок размером с прибрежную гальку. Из ярко-оранжевых лужаек стелющихся по дну кораллов возвышались рога единорога с чрезвычайно острыми концами. Марк с удовлетворением отметил, что Барри держится от них на почтительном расстоянии. Слишком много людей пытались проверить, такие ли они острые, какими кажутся. Даже самый плотный гидрокостюм не защищал пальцы и ладони пловцов, и в главный госпиталь Рэндтауна ежегодно поступали десятки раненых туристов.
Барри поймал его взгляд и сложил в кольцо указательный и большой пальцы правой руки, давая понять, что у него все в порядке. Марк помахал ему в ответ рукой. Вслед их медленно проплывающим теням негромко дребезжали любопытные синие кольчатые змеи, прятавшиеся в трещинах между камнями. Мохнатые крабы сплошным ковром усеивали рифы, и их выпуклые зеленоватые глаза синхронно поворачивались, словно колоски молодой пшеницы под легким ветерком. Вокруг в непрерывном калейдоскопе кружились рыбки — тысячи ярких мерцающих созданий, непрерывно шевелящих иглами и шипами, при помощи которых они двигались, описывая невообразимые зигзаги. Рыбы также различались своими размерами — от юрких афривебов не длиннее мизинца до неповоротливых золотисто-коричневых маунди, превосходивших ростом людей и неуклюже толкавшихся в более глубоких впадинах. Стайка пугливых молочно-белых сторожевиков скользнула прямо перед очками Марка, и он протянул к ним руку. Рыбки величиной с ладонь как по команде прижали свои колючки и унеслись прочь.
Барри медленно кувыркался в воде, ритмично перебирая ластами. В обеих руках он держал пригоршни высушенных местных насекомых и время от времени растирал их между пальцев, приманивая обитателей моря. Рыбки следовали за ним, образуя двойную спираль. Поедая крошечные обломки насекомых, они начинали светиться изнутри благодаря уникальному устройству пищеварительного тракта. На фоне темного дна это зрелище напоминало светящийся хвост медленно кружащейся кометы.
Напоследок Барри хлопнул ладонями, стряхивая остатки корма, и светящиеся рыбы образовали вокруг него красочную галактику.
Марк с гордостью улыбнулся под дыхательной маской. Именно таким он хотел видеть своего сына: счастливым, здоровым и уверенным. Барри прекрасно развивался в этом мире, а Марк все реже вспоминал Августу. Его дети тоже уже почти не говорили о проведенных там днях, и даже Лиз все реже звонила своим друзьям, а сам Марк месяцами не общался с отцом.
Стая рыб потемнела и уплыла в поисках нового корма, и тогда Марк энергично взмахнул ластами и приблизился к сыну. Его виртуальный таймер отсчитал уже сорок минут подводной прогулки над рифом. Он указал рукой на поверхность. Барри неохотно кивнул и подал знак, что понял его.
Они вынырнули в теплый солнечный свет и тотчас прищурились, отыскивая свою лодку. Катамаран оказался в ста пятидесяти метрах, и Лиз с кормы помахала им рукой. Марк снял дыхательную маску.
— Неплохо поплавали. Тебе бы лучше надуть свой жилет.
— Папа, я прекрасно себя чувствую.
— А я нет. Впусти немного воздуха, порадуй маму.
— Ладно, согласен.
Марк нажал кнопку на плече сына, и его спасательный жилет увеличился в объеме, натянув ткань гидрокостюма. Марк и Барри перевернулись на спины и заработали ластами.
Сэнди все еще плавала в маске вместе с Элли, своей подружкой из семьи Данбаванд. Лидия с двумя сыновьями, Уиллом и Эдом, уже была на борту и споласкивала свое снаряжение. Дэвид и Лиз на средней палубе готовили обед.
При виде головы Барри у кормового трапа Панда залилась радостным лаем.
— Стой, — крикнула ей Лиз, опасаясь, что собака снова прыгнет в воду.
Барри вскарабкался на трап и снял ласты.
— Ты скучала по мне? — спросил он Панду. — Правда скучала?
Барри почти в обнимку с собакой поднялся по металлическому трапу и протянул руку за вареным яйцом, приготовленным Лиз для салата.
— Сначала вымойся и обсохни, — одернула его мать.
Марк помог Сэнди подняться на катамаран. Девочка сняла маску и радостно улыбнулась.
— Папа, там внизу я видела грога. Огромного.
Она широко развела руки, показывая размер рыбы.
— Это здорово, дорогая, — сказал он, снимая свои ласты. — А ты не забыла намазаться кремом, прежде чем прыгнуть в воду?
— Нет, папа, — она энергично завертела головой.
Кожа Сэнди была темнее, чем у него самого, но Марку казалось, что сейчас она немного покраснела на руках и шее.
— Давай-ка намажемся лосьоном после загара, ладно?
Девочка с готовностью согласилась.
— Не надо было вам так долго плавать, — упрекнула его Лиз, когда Марк присел у стола и стал смазывать спину Сэнди. — Я уже начала беспокоиться. Смотрите, как далеко вы отплыли от лодки.
— Но, мама, сегодня вода чистая, как никогда, — запротестовал Барри. — Все видно на мили вокруг. Раньше такого никогда не было.
Марк беспомощно усмехнулся жене. Как можно удержать ребенка от такого удовольствия? Лиз возмущенно махнула рукой и снова занялась салатом.
Катамаран принадлежал Дэвиду и Лидии — в летние месяцы они исследовали на нем маленькие пещеры и заливы на берегах озера Трине-ба. Зимой он стоял на причале в яхт-клубе Рэндтауна, и Дэвид часами занимался покраской и подготовкой снастей к новому сезону. Марку очень нравилось это судно, и он уже подумывал о приобретении катамарана для своей семьи. Пока еще они не могли себе этого позволить, но, подобно собаке и внедорожнику, катер был почти необходимой частью образа жизни всех, кто обитал в Рэндтауне постоянно.
Наконец все приняли душ, обсохли и уселись обедать, а электронные мускулы катамарана распустили паруса и направили судно к крошечному коническому атоллу в самой глубокой части озера. Взрослые обещали детям добраться туда после обеда, чтобы посмотреть, не надулись ли цветы-шары — их ежегодное цветение широко праздновалось в Рэндтауне парадами и вечерними барбекю на берегу озера.
— В ассоциации виноградарей не отмечено падения спроса, — сказал Дэвид, когда дети с мороженым и ягодами лилин удалились на корму. Я был на общей встрече вчера вечером. Марк, тебе тоже стоило бы туда сходить.
— Не уверен, что меня там ждут.
— Не будь таким параноиком, — засмеялась Лидия. — Ты не успел прославиться в тот вечер, просто заслужил пару минут внимания. Сейчас все новостные программы посвящены убийству Бурнелли.
— Эта Барон до сих пор считает, что в Рэндтауне живут нелюди.
В окрестностях Рэндтауна и в самом городе люди были обеспокоены репортажем Барон и тем, как это отразится на экономике района. До сих пор ничего плохого не произошло: после пяти дней противостояния грузовики Флота отступили, и автобусы продолжили возить туристов в город — в конце концов, путевки на лето были приобретены заблаговременно, и отказываться было уже поздно. Все покажет следующий сезон. Подавляющее большинство приезжих поздравляло жителей города с победой, а об интервью Марка скромно умалчивало. Тем временем фермеры гадали, что будет с импортом вина и продуктов органического земледелия.
— Ради бога, никто на Элане и не подумает организовывать бойкот, — сказала Лиз. — В конце концов, половину вина мы продаем в своем же районе, а приверженцы натуральных продуктов нас все равно поддержат.
Марк уныло кивнул и налил себе еще вина.
— Тогда, я, пожалуй, легко отделался.
Дэвид, наклонившись вперед, чокнулся с ним своим бокалом.
— Давай за это выпьем. Довольно тебе, будущее выглядит не так уж и плохо. Лиз почти удалось расколоть последовательность ДНК корневища кин-лозы. Как только она начнет самостоятельно усваивать азот, мы станем продавать ее в нашей долине. Люди заменят свои старые виноградники, и тогда с нашими винами не сравнятся даже вина Райселла.
— Это произойдет еще не скоро, — заметила Лиз.
Марк обнял ее за плечи.
— Ты справишься, — нежно произнес он.
Она улыбнулась в ответ.
— Господи, а это что такое? — спросила Лидия.
Одной рукой она прикрыла глаза от солнца, а другой показала в сторону Рэндтауна.
Позади города горизонт закрывала гора Блэкуотер, к западу от нее хребет прорезала долина, по которой дорога уходила вглубь хребта Даусинг, а потом снова шла изломанная линия скал, поднимавшихся над берегами озера. Группа высоких пиков, где стояла база лыжников и любителей мотосаней, получила общее название Регентов, а самый высокий из них, стоявший на южном краю утес носил имя Гой-ал. Сейчас, в середине лета, когда снег и лед покинули тенистые склоны, база бездействовала. Теперь же на склоне Гой-ала появились черные точки. Учитывая разделяющее их расстояние, они должны были обладать внушительными размерами.
— Черт побери! — буркнул Дэвид.
Он бросился в каюту и вытащил из рундука бинокль. Электронные мускулы привели в движение снасти и начали подтягивать паруса, чтобы уменьшить скорость и стабилизировать положение катамарана.
— Вертолеты, — сказал Дэвид. — Но какие огромные! Никогда таких не видел, у них по два винта. Должно быть, специальные машины для перевозки тяжелых грузов. Их там не меньше пятнадцати, а то и больше.
Он предложил бинокль своим спутникам. Лиз взяла его и стала осматривать склон. Марк даже не пошевелился.
— Это станция обнаружения, — расстроенно сказал он. — После всего, что мы наговорили и сделали, они все-таки притащили ее. Сволочи.
Лиз передала бинокль Лидии.
— Марк, мы же с самого начала знали, что так и будет. Кучка людей, стоящих на дороге, не в силах остановить такой масштабный проект.
— Я думал, мы живем в демократическом обществе.
— Так и есть. Мы воспользовались своим правом выразить протест, но они проигнорировали его. В конце концов, Флот — это правительственное подразделение. Чего еще можно было ожидать?
— Не знаю. Неужели так трудно было спросить нас?
Лиз обошла стол и села рядом с ним.
— Мне очень жаль, малыш. Мне это нравится не больше, чем тебе. Но нам придется смириться и какое-то время терпеть их. Рано или поздно неприятности с праймами закончатся, эти милитаристы и барышники перестанут нас пугать и станцию уберут. А мы позаботимся, чтобы они забрали с собой весь свой мусор, это я тебе обещаю.
— Да, конечно. — Он вздохнул, сознавая, что ведет себя как капризный ребенок. — Да, наверное, ты права. Но я не обязан все это одобрять.
— Об этом никто тебя и не просит.
Он допил вино из бокала и снова повернулся к холодным водам Трине-бы. Вертолеты уже начали спускаться на противоположный склон Гой-ала.
* * *
— Оправдались наши наихудшие опасения, — спокойным и уверенным тоном произнес спикер Хранителей. - Чужаки из системы Дайсона готовятся к вторжению в Содружество. Их несметные полчища выплескиваются через Врата Ада и в любой момент могут обрушиться на нас. Мы предупреждали об опасности, и теперь, к несчастью, миллионы, а то и миллиарды людей погибнут, подтверждая тем самым трагическую истину. Они будут убиты из-за абсолютного несовершенства оборонительных систем Содружества. Мы уверены, что каждый, кто служит на Флоте, при угрозе вторжения сделает все возможное; мы искренне поддерживаем их, но их сил недостаточно, как недостаточно и боевых кораблей. Если бы мы могли оказать им хоть какую-то помощь, мы бы это сделали, но это не наша область действий.
Мы, со своей стороны, продолжим борьбу против Звездного Странника, навлекшего на человечество это несчастье. Не так уж часто удается нам обнаружить кого-то из его агентов, поскольку они прекрасно замаскированы и защищены. Но в одном случае имеются неопровержимые доказательства: один человек выдвинул предложение отправить космический корабль для исследования Альфы Дайсона, один человек определяет бюджет Флота, один человек знает нашу потребность в ресурсах, но отклоняет все наши запросы, один человек посылает наемных убийц для устранения своих противников. И этот человек — самая могущественная фигура в партии Звездного Странника. Этот человек — наш президент Дой.
Будьте настороже и помните, что истинная угроза — это даже не физическое вторжение чужаков, а внутреннее разложение. Мы всегда были с вами откровенными. Теперь, в самый мрачный для человечества час, мы в последний раз просим вас поверить нашим словам. Наш враг — это Дой и ее повелитель, и они уничтожат нас, если не встретят сопротивления.
— Окажите сопротивление. — Спикер склонил голову. — Благодарю вас за внимание.
* * *
Все утро в отделе только и занимались тем, что составляли рапорты и заполняли финансовые документы по командировке в Лос-Анджелес. К счастью, Пауле оставалось только ввести общую сумму и личный код авторизации. При этом у нее было время поразмышлять о том, что произошло, хотя в настоящий момент она могла думать только об убийстве Томпсона Бурнелли. Тарло и Ренне занимались проверкой ничтожного количества данных, полученных за время преследования, и составлением плана дальнейших действий. Алик Хоган просматривал виртуальные проекции изображений с камер «ЛА-Галактик», пытаясь определить, не было ли заражения программ системы безопасности станции. Паула не возражала. При том что Хоган был ставленником Колумбия, он неплохо справлялся со своей работой, и это поручение заняло бы его на целый день.
Как уже не раз случалось в деле Йоханссона, во время операции в Лос-Анджелесе у следователей возникали зацепки, неожиданно уводившие их в разных направлениях, и, как правило, неверных. Единственным положительным результатом можно было считать подтверждение очередной контрабандной закупки, осуществленной Адамом Элвином.
В одиннадцать часов в отдел прибыл Рафаэль Колумбия. Он явился в полной адмиральской форме и в сопровождении нескольких офицеров своего штаба. Работа в отделе мгновенно прекратилась, все служащие принялись разглядывать заезжее начальство.
Паула поднялась, как только увидела Колумбия у входа в свой кабинет.
— Подождите меня, — приказал он сопровождающим офицерам и закрыл за собой дверь.
— Адмирал.
Паула закрыла файл в виртуальном поле зрения, где были отмечены все, кто знал о прибытии объекта в Сиэтл, и их поминутное расписание.
Колумбия невесело улыбнулся и опустился в кресло для посетителей.
— Капитан.
— Чем могу быть вам полезной?
— В обычное время я бы попросил объяснить причины последнего провала. Но думаю, это уже ни к чему, не так ли?
— В Лос-Анджелесе нам не повезло, но мы узнали, что…
— Не важно. Эта операция с самого начала была почти обречена на провал. И это еще один показатель вашей работы. Какой-то объект появляется ниоткуда, и вы, ничего не планируя, никого не уведомляя, бросаете по его следу не подкрепленную ресурсами команду. Мало того, когда дело не ладится, вы втягиваете в операцию половину состава местной полиции, словно специально, чтобы они стали свидетелями нашего провала. Мы стали общим посмешищем, капитан. Я этого не потерплю.
Паула увидела такую ярость под его бесстрастной маской, что решила ему довериться.
— Меня очень огорчают нелестные отзывы, но могу вас заверить, что операция была тщательно продумана. Я намеренно ограничила численность оперативной группы.
— С какой целью?
— Я уверена, что в разведслужбе Флота происходит утечка информации. Для выявления ее источника я уже некоторое время планирую операции с ограниченным кругом доступа.
Рафаэль Колумбия помрачнел.
— Утечка? — обманчиво спокойным тоном повторил он.
— Скорее всего, так и есть.
— И вы не сочли нужным проинформировать об этом ни меня, ни лейтенанта Хогана?
— Сначала я хотела дождаться конкретных результатов.
— Значит, у вас пока нет даже подозреваемых?
— Нет, сэр, пока нет.
— А кроме ваших подозрений, есть хоть какой-то намек на основания подозревать ваших коллег офицеров?
— Я уверена, что в Венецианском Побережье…
— А! Еще один повод для общественных обвинений.
— Как я уже сказала, — настойчиво продолжала Паула, — в Венецианском Побережье была явная утечка информации. Неизвестный террорист наверняка получил сведения из службы Флота.
— И этот неизвестный террорист, модифицированный новейшими разработками Содружества, работает на Звездного Странника, о котором твердит Йоханссон?
— Вполне возможно.
— Вы достаточно громко озвучили эту возможность своим политическим союзникам.
— Кто-то уже не одно десятилетие сводит на нет все мои усилия. Мне приходится расширять круг поисков.
Она едва удержалась, чтобы не передать Колумбия слова Томпсона Бурнелли.
Рафаэль Колумбия вынул из кармана бумажный листок, развернул его и показал ей.
— Узнаете?
Паула взглянула на изображение.
— Это террорист из Венецианского Побережья.
Снимок сделали сверху, и человек был одет в белую спортивную форму, но спутать его лицо с каким-либо другим она не могла.
— Я рад, что мы хоть в чем-то пришли к согласию. Данный снимок мне передали из службы безопасности сената, он был сделан камерой в «Клинтон Эстейт». Этот человек вышел с корта, где убили сенатора Бурнелли.
— Он не мог этого сделать, — в ужасе прошептала она.
«Неужели Шелдон устраняет своих политических противников? Невероятно. Такие методы не в стиле Великих Семейств и Межзвездных Династий. Что-то здесь не так.»
— Кто не мог? — потребовал объяснений Колумбия.
— Киллер. Почему его использовали для убийства сенатора?
— Откуда мне знать? Но, по вашему мнению, он проворачивает эти черные дела по приказу офицера Флота.
— Я этого не говорила, и глупо было бы утверждать обратное.
Рафаэль Колумбия откинулся на спинку стула и пристально взглянул ей в лицо.
— В самом начале моей работы в Управлении шумиха в СМИ произвела на меня впечатление. Легендарная Паула Мио выигрывает все дела, кроме одного, но и над ним она все еще работает, не собираясь сдаваться. Как и все мои предшественники, я предоставил вам полную свободу действий и никогда не оспаривал ваших методов. В конце концов, Йоханссон и его сообщник — это всего лишь пара фанатичных безумцев, распространяющих параноидальные заявления, романтические разбойники вроде пиратов на парусниках. Материальный ущерб они причиняют только на Дальней, где никто особо не страдает, кроме Халгартов, да и они легко могут это пережить. Пираты ведь были наиболее кровожадными разбойниками, они вырезали целые экипажи захваченных кораблей и вредили экономике, перекрывая маршруты торговых судов. Вы улавливаете параллель? Для искоренения пиратства потребовались энергичные действия Флота. И на решение этой единственной проблемы я предоставляю вам целый отдел с неограниченными ресурсами. Я доверяю вам руководство, потому что вы Паула Мио и все уверены, что вы единственный человек, который может справиться с Йоханссоном.
— Могу.
— Нет, не можете. Единственная причина, по которой вы за ним до сих пор гоняетесь, — прошу прощения, если это вызовет обиду, но это правда, — это синдром навязчивых состояний.
— Я такая, какая есть. Именно поэтому я прекрасно подхожу для этой работы.
— Не могу с вами согласиться. Вам недостает способностей лидера, вы восстанавливаете против себя своих же коллег, вы не соблюдаете устав, вы не верите в способности других. Другими словами, вы недооцениваете своих товарищей и не доверяете им, а потому подозреваете утечку информации. Вы видите в ней причину неудач, в противном случае — пришлось бы признать свои промахи.
— Могу я спросить, что привело вас сюда сегодня?
— Конечно. С этого момента я передаю дело Йоханссона Алику Хогану.
— Нет.
— Вы, безусловно, будете продолжать свою работу, но только в роли советника. Политику и стратегию дальнейшего расследования будет определять Хоган.
— Это неприемлемо.
— Вы офицер Флота и должны подчиняться моим приказам.
— Я не офицер Флота и не участвую в этом политическом фарсе. Я офицер полиции.
— Уже нет. Если вы откажетесь выполнять приказ, вы будете отстранены от службы.
— Это мое расследование.
— Уже не ваше.
Эл-дворецкий Паулы известил ее об отключении от служебной системы. Несколько мгновений она смотрела на Рафаэля Колумбия через стол, не в силах шевельнуться от потрясения: ее кожи будто коснулось ледяное дыхание. Затем мысли начали путаться от какого-то болезненного ощущения, близкого к панике. Она поняла, что Колумбия не согласится ни на какие компромиссы, он уже решил, что расследование должен вести его человек, а операция в Лос-Анджелесе была прощальным эпизодом. Еще ей стало абсолютно ясно, что продолжать расследование, оставаясь в составе Флота, больше невозможно.
— Отлично. Я ухожу в отставку.
Она стремительно встала, заставив Колумбия вздрогнуть от неожиданности. Паула уложила в сумку кварцевый кристалл с голограммой и взяла с подоконника горшок с раббакасом.
— Хочу дать один совет, — заговорил Колумбия. — При следующем омоложении удалите доминантные гены, внедренные Фондом. Теперь это возможно в любой клинике.
— Значит, для вас еще не все потеряно, — сказала она, слегка приподняв бровь.
В отделе все по-прежнему сидели на своих местах, как и при появлении Колумбия, но теперь все лица были обращены к ней и выражали крайнее изумление.
— Прощайте, — сказала Паула. — Благодарю вас за нелегкую работу.
Тарло приподнялся со своего места.
— Паула…
Она едва заметно качнула головой, заставив его замолчать, и покинула комнату, не глядя по сторонам.
Паула вышла на улицу и автоматически отшагала полмили до своей квартиры. Жила она на втором этаже в старинном доме с мощеным задним двориком, куда выходили закрытые ставнями окна. Узкая винтовая лесенка поднималась по центральному пролету, который, казалось, был создан не строителями, а потоками воды. Единственной уступкой требованиям безопасности был современный электронный замок в массивной дубовой двери, дублировавший древнее механическое устройство.
Квартирка состояла из трех комнат — спальни, ванной и гостиной, где имелась небольшая кухонная ниша. Больше Пауле ничего не требовалось, и она не хотела большего. Это было место для сна, расположенное в относительной близости к отделу, и адрес для прачечной.
Слуга-робот неподвижно замер в углу гостиной. Он уже справился с ежедневной работой — натер потемневший от времени пол, вытер пыль со всех горизонтальных поверхностей и загрузил оставшуюся от завтрака посуду в посудомоечную машину. Паула открыла окно, выглянула во дворик и поставила цветок на маленький комод, куда каждое утро попадали лучи солнца. Позаботившись о цветке, она оглядела комнату, словно отыскивая улики. Делать ей было нечего. Она села на край тахты перед настенным экраном.
В голове закружились воспоминания. Эти воспоминания не редактировались и не отсылались в хранилище ни при одном из ее омоложений, и она считала их дремлющими: сразу после суда над родителями в сопровождении полицейских она отправилась в отель — современное высотное здание в столице Мариндры, с комнатами-кубиками, новой чистой мебелью и кондиционерами. Полицейские оставили ее одну, позволив отдыхать до того момента, когда представитель правительства Рая Хаксли заберет ее «домой», и она не знала, чем заняться после окончания суда. Ей нечем было заполнить время, не надо было идти в школу, не было рядом Койи, чтобы поговорить, не было мальчиков. Она сидела на краю кровати, смотрела через широкое окно на линию горизонта и ждала. В ее голове происходило нечто удивительное: в ушах все еще раздавались крики и мольбы Койи, а из окна она видела, как уводят из зала суда ее родителей: отец низко опустил голову, сожалея о своих разбитых мечтах и надеждах, а сильно осунувшаяся мать у самого выхода оглянулась, поймала взгляд своей украденной дочери и прошептала: «Я тебя люблю».
И Паула в своей маленькой парижской квартирке прошептала: «Я тоже люблю тебя, мама», а потом, как и шестьдесят лет назад, горько расплакалась.
* * *
Подготовка заняла много месяцев, открытие межзвездной червоточины потребовало массы ресурсов и промышленных мощностей, отвлекаемых от непрерываемых экспедиций, но теперь Утес Утреннего Света был готов к броску. Остальные иммобайлы заключали союзы, готовясь оспорить его превосходство — его новые технологии вселяли в них тревогу. Он знал, что они тоже экспериментируют с конструированием червоточин, его квантовые детекторы регистрировали характерные флуктуации в разных колониях по всей звездной системе праймов. Если он не начнет операцию сейчас, скоро они достигнут паритета и его первоначальное преимущество будет потеряно.Триста двадцать восемь червоточин открылись одновременно. Они были небольшими, около полутора метров в поперечнике — этого было достаточно, чтобы прошла десятитонная боеголовка. Затем червоточины закрылись.
Утес Утреннего Света открыл их в непосредственной близости от основных групп всех остальных иммобайлов планеты, внутри сверхмощных силовых полей, защищавших от нападения с неба, рядом с постоянно расширяющимися зданиями, в которых питались и укрывались их хозяева. Взрыв боеголовок уничтожил всех мобайлов и иммобайлов в радиусе двадцати пяти километров. Первый взрыв еще не угас, а Утес Утреннего Света уже снова открывал червоточины, направленные на следующую серию целей — на второстепенных иммобайлов, находящихся на орбите домашнего мира праймов. После этого подошла очередь первой из двух твердотельных планет, затем второй. Не были забыты ни два газовых гиганта, ни их спутники, ни обитаемые астероиды, ни отдельные промышленные станции. Волна взрывов целый день сотрясала звездную систему. Лишь немногие из иммобайлов успели понять, что началась война; они не смогли предугадать свою судьбу. Атака Утеса Утреннего Света была мгновенной.
Как только с этим было покончено и все другие иммобайлы превратились в лужицы радиоактивной лавы, Утес Утреннего Света снова воспользовался червоточинами: в них были запущены оптоволоконные микроволновые кабели, которые подключились к лишенным ядра коммуникационным сетям поверженных соперников. Его мысли и приказы хлынули в мозги уцелевших мобайлов, смывая интеллектуальное наследие. После этого Утес Утреннего Света остался единственным разумным существом во всей звездной системе. По мере захвата контроля над оставшимися предприятиями и космическими кораблями каждый мобайл оказывался опутанным его мыслями. Посылаемые им миллиарды мобайлов больше недели осуществляли оценку разрушений и перепись неповрежденных объектов. Нетронутыми осталось большинство ферм и продовольственных комплексов, а также немалое количество производственных предприятий. Полученная информация помогла выработать стратегию интеграции и образовать единую систему. Управление целой солнечной системой потребовало образования новых второстепенных групп иммобайлов. Согласованные действия и отсутствие соперничества привели к повышению уровня производства.
В воспоминаниях Боуза это называлось эффектом синергии. Несмотря на то что совокупность воспоминаний давно была уничтожена, слова и понятия чужака до сих пор мелькали в системном комплексе мышления Утеса Утреннего Света. В целях безопасности он даже решился на физическое уничтожение группы иммобайлов, хранивших воспоминания Боуза. Тем не менее тень этих мыслей все же осталась, выливаясь в разрозненные чуждые фразы. Возможное заражение не вызвало беспокойства — единственное живое существо, захватившее всю звездную систему, было готово расширить свои владения.
Подготовка к походу на Содружество возобновилась, и сотни кораблей ежедневно пролетали сквозь переходы к промежуточной звездной системе, накапливая оборудование для постройки следующей серии червоточин.
* * *
Из сотен миллиардов мобайлов, спешивших выполнить предписанную им работу, один не подчинился инструкциям Утеса Утреннего Света. Подобное проявление индивидуальности было неслыханным явлением в мире праймов, и потому он мог двигаться по своему желанию и смотреть то, что ему хотелось, — ни один другой мобайл не обладал независимым мышлением, чтобы усомниться в его действиях, и, пока он не привлекал внимания Утеса Утреннего Света, мобайлу ничего не угрожало.
Целый день он бродил вокруг основания гигантской горы, в которой обитало сердце обширной разветвленной системы, составлявшей существо под именем Утес Утреннего Света. Он двигался не так уверенно, как остальные мобайлы, поскольку не привык пользоваться четырьмя конечностями, да еще так странно изгибающимися во всех направлениях. Но он достиг определенных успехов.
В глубине его сознания звучали мысли и приказы Утеса Утреннего Света, поступавшие через небольшой коммуникатор, прикрепленный к одному из нейронных отростков. Мобайл игнорировал их, потому что не хотел подчиняться — психическая особенность, какой не было у других мобайлов. Поступавшая из коммуникатора информация оказалась полезной для понимания процесса, начавшегося в системе праймов.
Высоко в небе непрерывно вспыхивали молнии, били в защитный купол силового поля и с шипением уходили в землю древней долины. С невероятной скоростью проносились темные плотные тучи. По несколько раз в час на промокшую почву обрушивались настоящие муссонные ливни. С силового купола стекали целые ручьи, но они уже не успевали впитываться в перенасыщенную влагой землю. Священную долину захлестывали волны жидкой грязи.
Мобайл сосредоточенно следил за изменившейся погодой, и в его мозгу доминировала единственная мысль: ядерная зима.
* * *
Паула Мио села на экспресс, идущий из Парижа прямо в Уэссекс. Поезд на Рай Хаксли ходил только раз в день, так что на планетарной станции ей пришлось довольно долго дожидаться его отправления. Наконец, когда снаружи уже совсем стемнело, она вышла на платформу 87Б, расположенную в самом конце терминала. Там она обнаружила паровоз с четырьмя одноэтажными вагонами, будто вышедший из музея. Паула уже успела забыть, что эта поездка была равносильна возвращению в прошлое. В любом другом мире подобное устройство, извергающее клубы черного дыма от сжигаемого угля, попало бы под множество запретов об охране окружающей среды. Здесь, на одной из планет Большой Дюжины, это никого не волновало.
Она поднялась в первый вагон и уселась на обтянутую бархатом скамью. Еще двое попутчиков не обратили на нее ни малейшего внимания. Перед самым отправлением по вагону прошел контролер в темно-синем мундире с блестящими серебряными пуговицами и форменной фуражке с красным кантом.
— Ваш билет, мэм, — вежливо попросил он.
Она протянула небольшую розовую картонку, выданную автоматом в конце платформы. Контролер вынул щипцы и пробил в уголке Z-образную прорезь.
— Ждать осталось недолго, — сказал он, притрагиваясь пальцами к козырьку.
Сто пятьдесят лет цинизма и утонченности, подпитывавшие ее привычную защитную оболочку, мгновенно испарились.
— Большое спасибо, — совершенно искренне ответила она.
Открытость и прямодушие этого общества доставили ей немалое удовольствие.
Она зажала в руке билет и стала с любопытством его рассматривать. Паровой двигатель издал громкий гудок, окутался клубами дыма и под лязг поршней начал отходить от платформы. Теоретически Рай Хаксли считался ее домом, хотя она и не испытывала никакой привязанности ни к планете, ни к кому-либо из ее обитателей. Для любого наблюдателя (а она была уверена, что Хоган установил за ней виртуальную слежку) означало бы, что она спешит спрятаться, вернуться в единственный мир, где ей и место.
Началось медленное движение по сортировочному участку станции. Другие поезда, казалось, стремительно проносились мимо, разбрасывая по вагону пятна света. В темноте впереди горели яркие зеленые и красные сигнальные огоньки, словно там раскинулся немноголюдный городок. Время от времени в глаза бил яркий встречный свет тяжелых грузовых поездов, и за ним тянулись бесконечные темные громады товарных вагонов.
Постепенно поезд дотащился до сектора станции, освещенного бледно-желтым сиянием, напоминающим свет луны. Паула, прижавшись к стеклу, увидела переход, на две трети освещенный солнцем мира, к которому он вел. Впереди весь путь был заполнен поездами. Контролирующая станцию система выстраивала их сплошным потоком, сохраняя пугающе малую дистанцию между составами. Только один путь оставался пустым и впереди, и сзади. Поезд описал плавную дугу и свернул к переходу, окутанному бледно-лимонным ореолом.
При переходе сквозь барьер повышенного давления Паула, как обычно, всей кожей ощутила легкое покалывание и в следующее мгновение уже оказалась в другом мире, в самый разгар дня. Поезд, набирая скорость, покатился по сельской местности, преимущественно занятой цветущими полями, разделенными на аккуратные квадраты. Границы участков обозначались плотными аккуратными живыми изгородями, а кое-где встречались и более крепкие каменные заборы. Местные деревья с красноватыми листьями чередовались с земными дубами, ясенями, платанами и березами. Все они были тщательно подстрижены так, чтобы от главного ствола отходили длинные горизонтальные ветки. Срезанную древесину здесь использовали в качестве топлива в зимние месяцы, что уменьшало зависимость фермеров от ископаемых ресурсов. Преимуществом простых механических технологий было их низкое энергопотребление, и вся необходимая электроэнергия вырабатывалась на гидростанциях.
В складках рельефа она видела фермерские дома — большие каменные здания под голубыми шиферными крышами, окруженные сенными амбарами, свинарниками, конюшнями и сараями. Кое-где встречались и силосные башни — высокие конусовидные сооружения, выкрашенные в сизо-голубой цвет. Насколько ей было известно, это были самые высокие постройки на всей планете. От главной железнодорожной ветки к силосным башням по невысоким насыпям отходили боковые пути. Сейчас, в середине лета, когда зерновые еще зеленели в полях, эти пути слегка подернулись ржавчиной. Позже, во время сбора урожая, зерновые поезда начнут свои ежедневные обходы, и сталь снова заблестит, а выросшие на путях сорняки пожелтеют и погибнут от горячего пара двигателей. Паула не могла не признать, что перед ней разворачивался идиллический сельский пейзаж. Теперь она принимала то, что так яростно отвергала, будучи растерянным, лишенным корней подростком. Вся сущность этого мира заключалась в его неизменности, именно этого добивались живущие здесь люди. Фонд Структуры Человечества избрал технологический уровень начала двадцатого века, предшествовавший электронной революции. Поддерживать простую технику и механику того времени было достаточно легко: если что-то и ломалось, в компьютерной диагностике не было необходимости, инженеры могли отыскать неисправность, взглянув на сочленения механических приводов и связки кабелей. То же самое относилось и к информационным потокам. Здесь не было модулей, баз данных и планетарных сетей, чиновники и бухгалтеры вели обычные записи и составляли картотеки. Фонд ориентировал людей на выполнение определенной работы, и ее специфика не менялась с течением времени. Здесь просто не было прогресса. Рай Хаксли предлагал своим обитателям самое стабильное общество, которое только мог обеспечить. Паула до сих пор не определилась во мнении, имел ли Фонд моральное право начинать этот проект, но сейчас, глядя на ухоженные поля и красочные фермы, она не могла не признать, что проект работал.
Поезд подошел к окраинам Фордсвилля, столицы мира. Железная дорога поднялась на высокую насыпь, и сверху Пауле были видны улицы окраинных районов: длинные ряды аккуратных домиков с террасами тянулись вдоль идеально прямых дорог, все стены были сложены из рыжеватого кирпича, а рамы широких окон покрашены во все цвета радуги. Между ними возвышались общественные здания, построенные из серого камня, порой поднимавшиеся на три или четыре этажа. Здесь не было никаких храмов, как не было и самой религии. Это был мир, который, как каждый сознавал, был создан человеком, а не Богом.
Даже ближе к центру города стояли все те же одноэтажные дома, чередующиеся с коммерческими зданиями, и было много парков, нарушающих городское однообразие. Все это разительно отличалось от других городов Содружества, где деньги и политическое влияние концентрировались в центрах, что неизменно отражалось на архитектуре. В этом мире самым могущественным стимулом было равенство.
«Альфа-трасса», основная станция планеты, была, вероятно, самым крупным монолитным сооружением, если не считать главной клиники Фонда. Высота трех куполов крыши из стекла и металла позволяла клубам дыма от паровых двигателей свободно рассеиваться через верхние вентиляционные каналы. Паула прошла по платформе и оказалась на Ричмонд-сквер. По средней части улиц спешили электрические трамваи с тремя вагонами; еще больше было автобусов, чьи метановые двигатели издавали довольно высокое гудение, между ними протискивались такси и небольшие фургоны. Персональный транспорт был представлен исключительно велосипедами, которым на каждой улице отводилось по две полосы.
Мимо нее по тротуару спешили пешеходы. Многие на ходу исподтишка бросали в ее сторону любопытные взгляды, что показалось Пауле довольно забавным. Их привлекала не ее известность — здесь никто не знал главного следователя в лицо, но строгий деловой костюм выдавал в ней пришельца из другого мира. В отличие от Содружества, где обычай предписывал всем придерживаться определенного стиля, здесь можно было увидеть одежду самых разнообразных фасонов. Единственное, чего здесь не было, так это искусственных волокон.
Паула пересекла площадь и вышла к конечной остановке трамваев. За неимением киберсферы она не могла воспользоваться эл-дворецким, чтобы составить маршрут. Вместо этого ей пришлось подойти к большой красочной схеме, где трамвайные линии обозначались разными цветами, и выбрать то направление, которое ее бы устроило.
Спустя десять минут она уже сидела в трамвае, следующем по кольцевому маршруту, который, как она надеялась, проходил и через район Эрлсфилд. Вагон был точно таким же, как тот, на котором она ехала, когда покидала Рай Хаксли, вот только номер маршрута уже забылся. По мере удаления от центра количество магазинов и лавочек уменьшалось, уступая место жилым кварталам, а фабрики подступали все ближе. Паула, глядя по сторонам, не сомневалась, что правильно сделала, покинув это место много лет назад — после воспитания, полученного в Содружестве, этот мир казался ей чересчур спокойным.
Уже не в первый раз она подумывала о крайнем средстве: пройти омоложение и стереть все воспоминания о жизни в Содружестве. Без этих культурных наслоений, которым ее приемные родители придавали огромное значение, она могла бы прижиться и здесь. Но пока она не могла заставить себя на это решиться. Время еще не пришло. Осталось незавершенным ее первое серьезное расследование, хотя теперь ей придется намного труднее.
Оно началось в 2243-м, через две недели после сдачи экзамена на звание старшего следователя в Управлении — через девять месяцев после того, как Брэдли Йоханссон заявил о своем возвращении после странствий по тропам сильфенов и об основании организации Хранителей Личности. Как и всякий лидер нового политического движения, да еще проповедующий насильственные методы, он сильно нуждался в деньгах. Доступ к фондам Халгартов был для него окончательно закрыт, и Йоханссон придумал простой план, решив похитить то, что ему было нужно.
Теплой апрельской ночью Йоханссон и четверо его сообщников, которых он незадолго до этого освободил от рабства Звездного Странника, проникли в калифорнийский Музей научного наследия. Они равнодушно прошли по мраморным залам мимо гигантских самолетов и еще более впечатляющих космолетов, не обратили внимания на витрины, демонстрировавшие компьютеры двадцатого века, даже не посмотрели в сторону первых программируемых телескопов G5, проигнорировали самодвижущихся роботов, SD-лазеры, микросубмарины и прототипы сверхпроводниковых батарей и направились к куполу в самом центре здания. Там находился первый генератор червоточин, построенный Оззи Айзексом и Найджелом Шелдоном для путешествия на Марс. По поводу этого экспоната шли яростные переговоры и политические дебаты, но в конце концов музей получил право его выставлять.
Сигнал тревоги прозвучал сразу, как только Йоханссон и его сообщники открыли дверь центрального купола, и в тот же момент активировалось силовое поле. Через минуту купол уже был окружен охранниками.
С целью предотвращения хищений музей предусмотрительно установил различные силовые поля, изолирующие отдельные сектора помещений при первых же признаках преступных намерений. Центральный купол, содержащий наиболее важный и, следовательно, наиболее ценный объект, созданный человеческой расой, закрывался полностью. При активации поля преступники оказались запертыми внутри. Вроде бы все прекрасно.
Командир отряда из пятидесяти вооруженных охранников, воспользовавшись системой оповещения, предложил нарушителям сложить оружие и выйти с поднятыми руками и деактивированными вставками. После этого он попытался отключить силовое поле. И вот тогда обнаружилось, что Йоханссон, прежде чем войти, сжег главный силовой кабель генератора вместе с управляющими цепями. Защитный купол автоматически включился при первом же сигнале тревоги и работал на резервном источнике питания, но отключить его оказалось невозможно.
Возникшая ситуация никого не встревожила: надо было только подождать пять часов, пока не разрядится резервный аккумулятор. Вот только никто не подумал о том, какие возможности открывало устройство, защищенное этим куполом. Через щель в разбитой двери охранники увидели, что грабители энергично работают с генератором червоточин. Йоханссон подключил его к принесенной нуль-батарее, и древнее устройство ожило — хоть ему и было уже больше двух столетий, все компоненты оказались в исправном состоянии, поскольку Найджел и Оззи создали машину с огромным запасом надежности. Спустя час Йоханссон открыл червоточину. Она не могла протянуться на сколько-нибудь значительное расстояние, как ее современные преемники, используемые ККТ, но Йоханссон не собирался ни на Марс, ни даже на Луну. Он хотел оказаться всего в четырехстах пятидесяти километрах от музея, в Лас-Вегасе. Точнее, в самом надежном подземном хранилище, которым пользовались восемь крупнейших казино Земли.
После открытия червоточины команда налетчиков переместилась в хранилище — и снова сработала тревожная сигнализация, снова активировался силовой купол, который должен был удерживать любых нарушителей внутри до прибытия охраны. При помощи термических микрозарядов один из сообщников Йоханссона заблокировал вход в хранилище изнутри, а потом они потратили сорок пять минут, чтобы переместить мешки с банкнотами через червоточину в музей. В казино принимали любую валюту Содружества, но в каждом мешке содержалась сумма, эквивалентная пяти миллионам земных долларов. На переноску одного мешка, переход через червоточину и возвращение грабителям в среднем требовалась одна минута.
Паула Мио прибыла на место преступления через сорок пять минут после срабатывания сигнализации в калифорнийском Музее научного наследия. Всю последнюю неделю она занималась странной кражей — на заводе в окрестностях Портленда была похищена нуль-батарея. В Управлении никто не мог понять, кому она понадобилась; подобные накопители энергии использовались нечасто, но любое предприятие могло получить их без особого труда. Теперь все стало понятно. Паула пробилась через толпу репортеров, а потом и через кордон полиции Лос-Анджелеса и охранников музея. Пробоина в двери позволяла увидеть только часть старинного генератора в центре зала. Прищурившись, сквозь дрожащую пелену силового поля она заметила, как вокруг машины движутся неясные силуэты.
Не прошло и двух недель после аттестации, а она уже наблюдала за крупнейшим ограблением в истории человечества.
Йоханссон, дождавшись последнего мешка с банкнотами, снова переместил червоточину, но на этот раз конечный пункт остался неизвестным. Через пятнадцать минут все деньги были переправлены и грабители исчезли, а чуть позже простейший программируемый таймер отключил генератор.
Через два часа отключилось силовое поле. Паула и вызванная ею группа криминалистов были в числе первых, кто попал в зал музея. В Управлении, конечно, и не думали поручать ей это дело; она жила первой жизнью и считалась слишком молодой (о ее экстравагантном наследии никто никогда не упоминал). К расследованию привлекли специалистов с двадцатилетним стажем, а Паула оставалась на вторых ролях, в составе оперативной группы.
Наутро казино подтвердило кражу полутора миллиардов долларов. СМИ назвали это ограбление «кражей червоточины». Руководство Управления заверило общественность, что скоро будут произведены аресты. Тайно избавиться от такой огромной суммы денег было просто невозможно.
У Йоханссона, однако, имелся превосходный план: он и не подумал открывать огромные счета в банках, а тратил деньги там, где продавцы не задавали вопросов. Хранители Личности на Дальней активизировали свою деятельность и начали борьбу против Звездного Странника, выбрав в качестве первостепенной цели сотрудников исследовательского института, которых считали агентами чужаков. Второй целью их нападок стала семья Халгартов.
Оперативной группе не удалось идентифицировать ДНК Йоханссона из образцов, собранных в зале, что было неудивительно, поскольку он являлся всего лишь одним из двух с половиной сотен посетителей, чьи следы удалось обнаружить. Впрочем, в его личном деле имелись сведения, оставленные после запроса по поводу его исчезновения, и информация о работе, где он числился пять лет назад. Свести все воедино следователям удалось только после того, как на Дальней начались акции саботажа и Хранители наводнили киберсферу своей пропагандой. Поймать Йоханссона оказалось еще труднее. Для закупок оружия и озвучивания своих посланий он всегда использовал оперативников из числа Хранителей. Любые операции затрагивали только второстепенных участников борьбы. Подобраться к лидеру никак не удавалось.
Шли годы и десятилетия, и следователи оперативной группы переходили в другие подразделения, а то и просто увольнялись со службы. Паула тем временем поднималась по служебной лестнице и в итоге встала во главе оперативной группы, — правда, к тому времени сама группа уже почти прекратила свое существование, а расследование «кражи червоточины» утратило свою актуальность. Тем не менее даже после этого Паула не закрыла дела, считая его частью расследования деятельности Хранителей. Она не успокоилась и после ста тридцати лет работы — она просто не могла закрыть глаза на тот случай.
Паула вышла из трамвая на Монтегю-хай-стрит. Город совсем не изменился; по крайней мере, так свидетельствовали неясные воспоминания из ее первой жизни. Улица с небольшими магазинчиками и отелями плавно опускалась, упираясь в бухту. Паула вспомнила, что там была каменистая гавань, где на отмели стояли рыбачьи лодки, а вдоль берега были развешены сети. Над головой кружились алые птицы — тетрачайки, чье маслянистое оперение позволяло им плавать не хуже рыб.
В середине дня на Монтегю было немноголюдно. Большинство людей разошлись по своим рабочим местам, и тротуары и автобусы были полупустыми. В витринах ближайшего магазина красовались демонстрировавшие одежду манекены. На Рае Хаксли не имелось ни сетевых, ни концессионных магазинов. Официальным строем здесь считался рыночный коммунизм, позволявший поставлять не только товары и продукты первой необходимости, что давало дизайнерам относительную свободу и возможность нововведений. Костюмы на манекенах оказались довольно привлекательными, как и дополнявшие их палантины.
Паула зашла в магазин, и с ней тотчас поздоровалась продавщица, молодая женщина, чей наряд состоял из предметов одежды, продававшихся здесь же. Паула сразу поймала себя на том, что слишком пристально разглядывает девушку: как должен выглядеть человек, созданный специально для того, чтобы работать в лавке? «Точно так же, как и ты, — сама себе сердито ответила Паула. — Как самый обычный человек». В конце концов, особой касты продавцов не существовало, а доминантные гены должны были лишь определять поведенческие комплексы и склонность к работе в сфере обслуживания. С таким же успехом эта женщина могла стать поваром, библиотекарем или садовником — жители Рая Хаксли только после начальной школы, в возрасте около двенадцати лет, начинали выбирать, по какой специальности они хотели бы работать в пределах предначертанной им сферы интересов.
Продавщица магазина с улыбкой осмотрела наряд Паулы.
— Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс?
Пауле потребовалось пара секунд, чтобы осознать, что, несмотря на деловой костюм, она выглядела моложе этой женщины.
— Простите, но одежда мне не нужна. Я ищу дорогу к дому Денкена.
— А, конечно. — Женщина как будто ожидала от гостьи из чужого мира подобного вопроса. — Это на Симли-авеню. — Она обрисовала маршрут и задала свой вопрос: — Могу я спросить, почему вы решили его посетить?
— Мне нужен его совет.
— Вот как? Я и не думала, что граждане Содружества ищут помощи у наших вольнодумцев.
— Вы правы. Но я родилась здесь.
Ошеломленный вид продавщицы вызвал у нее улыбку.
Симли-авеню осталась такой же, как и прежде, — ряд одноэтажных бунгало с крошечными палисадниками. Исключение составляли лишь хвойные деревья, высаженные вдоль тротуара; за прошедшие полтора столетия они заметно выросли. К их терпкому аромату примешивался запах моря, приносимый свежим ветерком, и улочка казалась частью какого-то курорта. Это снова навело Паулу на мысли об отставке.
Дом Денкена стоял последним в ряду домиков перед обширным парком, разбитым на вершинах холмов. Он оказался несколько больше соседних бунгало и выглядел новшеством в этом мире, где все получают одинаковую плату, независимо от рода работы: его владелец когда-то возвел сбоку большую каменную пристройку с высокими узкими окнами, что не соответствовало общему стилю сельских построек.
По узенькой тропинке Паула прошла к передней двери и позвонила в потускневший бронзовый колокольчик. Прилегающий к дому садик тоже отличался от прямоугольных газонов, украшенных клумбами с яркими однолетниками и солнечными часами — здесь росли вечнозеленые кустарники, создававшие пастельную гамму, а лужайка явно не подстригалась уже пару недель.
Паула уже собиралась позвонить еще раз, когда изнутри донесся мужской голос:
— Иду, иду.
Дверь открылась, и перед ней возник мужчина лет тридцати с небольшим, одетый в сильно помятую серо-голубую футболку и лимонно-желтые шорты. Его неопрятные каштановые волосы с седыми прядями свободно спускались на плечи.
— О, неужели не могла прийти твоя мама?
— У меня нет мамы.
Она сразу же узнала лицо его предка: щеки были более пухлыми, а волосы немного более темными, но нос точно такой же, как и выразительные зеленые глаза. И точно такая же отрешенность от повседневной жизни.
Мужчина потер ладонями лицо, словно только что проснулся, и вгляделся в ее лицо.
— А, да ты из другого мира. Что ты здесь делаешь?
— Я ищу Денкена.
— Я Леонард Денкен. Слушаю.
— Меня зовут Паула Мио, и официально я не из другого мира.
Леонард Денкен нахмурился, потом изумленно моргнул, выпрямился и широко раскрыл глаза.
— Ух ты, конечно же, последний украденный младенец. Мой дедушка… Нет! Это мой прадедушка тебя консультировал, а отец мне об этом рассказывал.
— Мне снова нужен совет.
Он шумно выдохнул и широко улыбнулся.
— Входи, пожалуйста, входи. Прошу простить за путаницу. Мои мысли становятся не слишком четкими, и это видно по беспорядку в доме. Матильда грозится все прибрать, а я никак не соберусь составить каталог. Когда-нибудь составлю. Да, когда-нибудь.
В длинном холле вдоль обеих стен лежали книги в твердых и кожаных переплетах. Некоторые стопки доставали Пауле до плеча и выглядели устрашающе неустойчивыми.
— Надо бы еще несколько книжных полок, — извиняющимся тоном произнес Леонард, заметив, как она растерянно озирается по сторонам. — На нашей улице есть несколько плотников, но я никак не соберусь их попросить. Да и досок еще пока нет.
Он проводил ее в большую пристройку, в которой была всего одна комната.
— Мой отец хотел, чтобы это помещение стало нашей библиотекой, — сказал он, — но я немного запустил его.
Все стены от пола до самого потолка были заняты книжными шкафами, но в них уже не осталось ни одного свободного дюйма, и стопки книг громоздились на полу. Даже на задней стене, в которой были прорезаны узкие высокие окна, висели книжные полки. Противоположную стену занимали полукруглые двустворчатые стеклянные двери, открывающие прекрасный вид на скалы и море. Сбоку от двери стоял огромный старинный письменный стол, заваленный журналами, бумагами, книгами и ящичками картотеки.
— Садись, пожалуйста. — Леонард указал на шаткий стул перед столом. — Матильда! Матильда, у нас гость. Выпьешь чаю? Или кофе? Боюсь только, что у меня не найдется распространенных в Содружестве сортов. Зато есть неплохой херес. — Он оглянулся по сторонам, словно попал в незнакомое место, но затем его взгляд остановился на древних дедовских часах. — Или еще слишком рано?
— Чая будет достаточно, спасибо.
У двери появилась девушка.
— Это Матильда, — представил ее Леонард.
Обожание в его голосе граничило с преклонением, а на лице мгновенно появилось мечтательное выражение.
Паула, привыкшая к моложавым и ухоженным женщинам Содружества, поразилась красоте девушки. Матильде едва исполнилось двадцать, но ее утонченное и хрупкое лицо каким-то образом говорило о сильном характере, а большие небесно-голубые глаза удивляли проницательным взглядом. Прекрасные светлые волосы, заплетенные в одну косу, опускались ниже спины. При довольно высоком росте у нее были длинные стройные ноги, которым мог позавидовать любой танцор. Пауле не составило труда все это заметить — на Матильде были надеты только плавки от купальника и короткая футболка, открывавшая большую часть загорелой кожи.
Паула снова выглянула в окно и заметила в садике два больших полотенца, на которых они, вероятно, загорали до ее прихода.
— Познакомься с Паулой Мио, нашей уважаемой гостьей из Содружества, — сказал Леонард.
— Привет, — откликнулась Матильда. — Что вам принести?
— Чашку чая, если можно, — ответила Паула.
— Конечно.
Паула вдруг осознала, что и сама отвечает улыбкой на бесхитростную улыбку Матильды.
— Красавица, правда? — спросил Леонард, когда дверь за девушкой закрылась. Он сиял, словно подросток, пригласивший на свидание королеву бала. — Я хочу попросить ее выйти за меня замуж, но не решаюсь. Мне бы этого очень хотелось, но… я немного старше нее. Хотя сама она об этом никогда не говорила.
— Не надо затягивать, — сказала Паула. — Если ты не сделаешь предложение, найдутся десятки других парней. Она находится там, где ей нравится, это о чем-нибудь да говорит.
— Да-да, ты права. — Он осекся и вздохнул. — Извини. Я не собирался просить у тебя совета.
— Все в порядке. У меня больше опыта в таких вещах, а к различиям в возрасте я за последнее столетие уже привыкла. Любовь сильнее.
— Да, конечно. Наверное, я слишком изумлен твоим приходом, поэтому не могу сдержаться. Где-то здесь лежат твои письма к моему прадедушке. — Он махнул рукой в сторону книжных полок. — Я прочел их, когда перенимал дела отца. Ты писала, что стала кем-то вроде детектива при правительстве Содружества.
Паула уже забыла об этих письмах. Поначалу это было необходимое общение с единственным человеком в галактике, который, казалось, ее понимал. Потом, когда она понемногу обрела уверенность, она писала просто из вежливости. Но работа занимала так много времени… Пустая отговорка. Она должна была догадаться, что Алексис сохранит письма. То дело было очень коротким, но и очень необычным.
— Да, я аттестовалась на должность следователя и добилась успеха. Без ложной скромности.
Он с такой гордостью улыбнулся, что нахлынули новые воспоминания.
— Конечно, ты добилась успеха. Ты стала лучшей из них. Хотя этого никто не признавал.
— Я должна благодарить за это твоего прадеда. Это он посоветовал мне уйти. Он знал, что после того, что я повидала в Содружестве, здесь я буду несчастлива.
— С этим я бы поспорил. Но я не он, а ты преуспела. Извини, если сочтешь это вторжением в личную жизнь, но я хочу спросить: не испытывала ли ты сомнений, подвергаясь омоложению? Тебе ведь не раз пришлось прибегнуть к этому процессу. Насколько я помню, с Рая Хаксли ты уехала подростком.
— Нет, никаких сомнений не было. Никогда. В мире так много преступников.
— И никто другой не может сделать эту работу.
Она поморщилась. Он был очень похож на Алексиса.
— Кое-кто мог бы попытаться, — признала она.
— Я спросил об омоложении, потому что у нас ведутся бесконечные споры. Мы никак не можем решить, стоит ли разрешить эту процедуру.
— Я бы сказала, что она противоречит всему вашему укладу. Здешнее общество устроено так, чтобы люди чувствовали удовлетворение, живя своей жизнью. По большей части это удовлетворение обусловлено естественным циклом, который не был нарушен и на который никогда не покушался Фонд. Людям просто предоставили возможность радоваться тому, что им доступно в определенных рамках, и это основное отличие от большинства миров Содружества. У них всегда будет работа или дело, приносящее радость, и финансовое вознаграждение, не больше и не меньше, чем у всех остальных. Разрешение омоложения приведет к увеличению населения, а имеющаяся экономика этого не выдержит. Ваша технологическая структура — это единственный вариант, приемлемый для кастового общества. Единственное, что может определить Фонд, — это поведенческие рефлексы, необходимые для определенной профессии, ну и несколько мелочей вроде ловкости пальцев для хирургов, но талантливых физиков-ядерщиков или микробиологов он вырастить не в состоянии. Такие профессии требуют самых разнообразных способностей, и одной склонности было бы недостаточно. Для развития современной экономики потребуется расширить специализацию до такой степени, что грани между отдельными группами сотрутся. И тогда возникнет противоречие между обычными людьми и экономикой, определяемой идеологией, а не потребностями и возможностями. Ничто не может удержать их от того, чтобы получить лучше оплачиваемую работу на другой планете, тем более если придется пару столетий ходить в один и тот же офис.
— Боже мой, а я-то думал, что связать логическую цепочку из аргументов способны только такие вольнодумцы, как я.
Матильда вернулась с чайным подносом в руках.
— Не давайте ему сбить себя с толку, — сказала она, передавая чашку Пауле. — Он никудышный вольнодумец — всегда только задает вопросы, но не отвечает на них.
— Чтобы о чем-то размышлять, надо сначала хорошо изучить объект.
Матильда многозначительно улыбнулась Пауле и подала чашку Леонарду.
— А чем ты занимаешься? — спросила Паула.
— Я няня. Работаю в родильной палате местной больницы. Люблю детишек.
При этом она покосилась на Леонарда, и тот покраснел.
Пауле хотелось прикрикнуть на него, чтобы он решился сделать предложение. В этом доме повторялась старая история: в то время, почти полтора века назад, она была моложе Матильды, а Алексис старше, чем Леонард. Ее отъезд разбил сердце Алексису, а ей пришлось заставить себя уехать, поскольку это был единственный способ обрести будущее. Впрочем, если бы она и смогла обрести счастье на Рае Хаксли, то только с ним. Все вольнодумцы обладают общим недостатком: у них сильно развито воображение, что лишает уверенности в себе. Возможно, потому что все они мужчины. А Фонд еще и усилил их неспособность принять решение.
Матильда перевела взгляд со своего возлюбленного на Паулу.
— Я оставлю вас, чтобы вы смогли поговорить наедине. Дайте знать, если что-то понадобится.
Она поцеловала Леонарда в лоб и вышла в сад. Там она освободилась от своей скудной одежды и легла на полотенце, а Пауле вдруг вспомнились Меллани и Мортон, хотя эту пару она была бы не прочь забыть.
— Но разве твоя жизнь не опровергает твои же аргументы? — спросил Леонард.
— Кое-кто недавно назвал привитые мне в Фонде способности синдромом навязчивых состояний. Он, конечно, идиот, но в его словах есть некоторый смысл. Это отличное качество для офицера полиции. Возможно, принять Содружество способен только такой тип личности, как у меня. — Она помолчала, задумавшись, куда заведут подобные рассуждения. — Может быть, еще и вольнодумцы.
Леонард обхватил чашку обеими руками и уставился на нее поверх ободка.
— Мы не настолько свободны, как думают люди. Если бы меня попросили определить нашу специальность, я бы назвал нас психиатрами. Фонд счел нас необходимыми для общества, чтобы решать нестандартные проблемы и вопросы. А в совокупности мы по сути равны политикам. Наш совет призван искать альтернативы, а все остальные вольны сделать свой выбор. — Его лицо заметно смягчилось. — Многие считают, что мы указываем людям, как им поступать, но это миф. Хотя, должен признать, будь это правдой, открылась бы восхитительная перспектива стать диктатором.
— Не думаю, что из тебя получится настоящий диктатор, Леонард.
— Да, думаю, ты права. Как странно, что наши микроусилия известны намного лучше, чем макроработы. Ко мне действительно относятся как к местному психиатру. Люди приходят в этот дом с каждой проблемой, которая выбивает их из привычной жизни.
— И я повинна в том же, как и все остальные.
— Понимаю. Так что же тебя ко мне привело?
— Этой планете, возможно, потребуются дополнительные усилия. Ты следил за новостями о Паре Дайсона и живущих там чужаках праймах?
— Боже, конечно, следил, это было во всех газетах, хотя для новостей Содружества в наших СМИ отведено не так уж много места. Но я получал краткие сводки из представительства Содружества, что расположено в Фордсвилле. Ты с этим связана?
— Была связана.
Паула начала свой рассказ.
Спустя два часа, когда она закончила повествование, Леонард выглядел обескураженным. Он сжал руками виски и громко вздохнул.
— Не знаю, чем могу тебе помочь, разве что пойти к этому типу, Рафаэлю Колумбия, и разбить ему нос. Неужели ты и вправду работала над этим делом больше ста тридцати лет?
— Да. Сдаваться не в моем характере.
— Нет, конечно, нет. Извини, я просто не привык к таким масштабам временных промежутков. Чем же ты хочешь теперь заняться?
— Я должна поймать Йоханссона.
— Да, понимаю. Что ж, я пользуюсь некоторым влиянием в Фонде, это отмечено в контракте. Можно устроить так, чтобы Казначейство назначило тебе постоянный оклад, это немного, но тебе не придется беспокоиться о деньгах, и ты сможешь преследовать этого дьявола в человеческом обличье.
Паула рассмеялась, хоть и сознавала, что может обидеть собеседника. Она склонялась к мысли, что приезд сюда был грандиозной ошибкой. Она поддалась инстинктивному порыву. Леонард был вольнодумцем и к тому же последней ниточкой, связывающей ее с Алексисом. Она обвела взглядом библиотеку, прикидывая, что бы изменила в этом доме, если бы осталась. Окраска, мебель, обои — все это могло бы изгнать признаки академической ветхости.
— Леонард, все сто пятьдесят лет Содружество платило мне неплохой оклад и компенсировало все издержки. Кредит за квартиру я выплатила еще сто восемь лет назад. Питалась я по большей части в служебной столовой. Все, что я покупала, это шесть костюмов в год и кое-что из повседневной одежды. Кроме отчислений на страховку «О&О», все деньги поступают на управляемый РИ счет, и он растет, несмотря на инфляцию. Я тебе благодарна, но не нуждаюсь в деньгах.
— Чем же я могу тебе помочь?
— Считается, что вольнодумцы способны беспристрастно оценить масштабную картину. Я хотела, чтобы ты подсказал мне дальнейшие шаги. Даже если это будет похоже на отпущение грехов.
— Никакая религия… нет, забудь. Ты говоришь, что хочешь услышать от меня, что делать дальше?
— Возможно, я хочу услышать подтверждение собственным мыслям. И можешь не забивать себе голову подробностями.
— Я даже не уверен, что достаточно разобрался в твоем расследовании. Но ты получила определенные возможности. И не привыкла сдаваться. Тебе известно, что Йоханссон должен предстать перед судом. Паула, воспользуйся своим талантом и поймай его.
— Но должна ли я это делать? — пробормотала она.
От одной только этой мысли по спине пробежал холодок.
— Почему нет?
— А вдруг он прав? Вдруг Звездный Странник действительно существует и оказывает тлетворное влияние на наших политиков?
— Господи, да разве это возможно? Мне все это представляется теорией заговора.
— Знаю. Но в расследовании, которое я никак не могу завершить, все время появляются новые противоречия. До сих пор казалось, что мотивы Йоханссона достаточно просты, что движение Хранителей первоначально было основано ради ограбления в Лас-Вегасе, а затем продолжило существование, чтобы обеспечить Йоханссону безбедную жизнь за счет доходов. Но если он прав и Звездный Странник действительно подтолкнул нас к полету в систему Пары Дайсона, многие вещи становятся более понятными. Во-первых, он никогда не отступал от своей веры в существование Звездного Странника. Единственный человек, который так же твердо придерживается своей позиции, насколько мне известно, — это я.
— Ага, теперь я понимаю, почему ты пришла ко мне. Это вопрос морали. Надо ли отказаться от преследования Йоханссона, хоть он, безусловно, заслуживает наказания, и направить усилия на поимку Звездного Странника, несмотря на то что его существование еще не доказано.
— Что-то вроде того, — кивнула Паула.
Она еще не говорила, что больше ни с кем не могла обсудить создавшуюся ситуацию. Она до сих пор не знала, кому было можно верить.
— Как ни лестно мне твое доверие, я не уверен, что смогу дать определенный ответ. Я плохо разбираюсь в политике Содружества, а расследование, похоже, затрагивает именно эту область.
— Нет, не совсем так. Политики со своими стремлениями, особенно Колумбия, тесно связаны с этим делом. Но меня заботит не их борьба за власть, а результат этой борьбы. Если ты еще сомневаешься в существовании Звездного Странника, стоит обратить внимание на Найджела Шелдона. Он тоже как-то в этом замешан. С какой стороны ни посмотри, Йоханссон всегда выступал против политической власти. Это может означать, что он связан с какой-то мелкой политической группировкой, и тогда стало бы понятно, почему он так долго пользуется поддержкой кого-то из правительства Содружества.
— Подожди. Ты же сказала, что Шелдон противился досмотру грузов, поступающих на Дальнюю.
— Так сказал мне Томпсон Бурнелли.
— Тогда почему же Йоханссон борется и с ним тоже?
— Не знаю. Возможно, он этого не делает. Это в том случае, если Бурнелли не ошибался. Если бы Йоханссон сумел убедить Шелдона в реальности угрозы, исходящей от Звездного Странника, ему не понадобились бы ни Хранители, ни «кража червоточины», и тогда все наше Управление занималось бы поисками чужака. Но он не смог его убедить, однако Шелдон все-таки блокировал запрос о досмотре.
— Насколько можно доверять сенатору?
— В этом вопросе? Полностью.
Леонард с озадаченным видом откинулся назад.
— Это не укладывается в рамки логики.
— Только потому, что нам не хватает информации.
— Зато есть твоя решимость завершить расследование. Да, я понимаю. Но какую его часть? Интересная дилемма. Ты в состоянии противодействовать Шелдону?
— В нынешних обстоятельствах я могу рассчитывать только на одну встречу с могущественной личностью. И потому надо тщательно все продумать. Если Шелдон действительно в этом замешан, он просто будет все отрицать, и меня, вероятно, ожидает та же судьба, что и сенатора.
— Верно. Но этого хотелось бы избежать. Да, если бы тебе удалось поймать Йоханссона, он смог бы дать ответы на многие вопросы.
— Поимка Звездного Странника тоже решила бы проблему.
— И как ты собираешься это сделать?
— Поеду на Дальнюю. Если Йоханссон прав, в Институте исследования «Марии Селесты» должно быть множество тому доказательств.
— А это не опасно?
— Риск вполне допустимый. Никто от меня этого не ожидает. Поездка будет короткой.
— Соблазнительный вариант. Звездный Странник представляет собой большее зло, и это позволит тебе преследовать его с чистой совестью. Если только, конечно, это не реакция на увольнение со службы.
— Нет. Йоханссона я рано или поздно найду. Но с учетом ситуации с праймами должна признать, что времени может и не хватить. Особенно если Йоханссон прав и над нами нависла реальная угроза. Предотвращение военного конфликта и есть конечная цель преследования Звездного Странника.
— Можешь не обращать внимания на фактор времени. Он неизвестен, и догадки тут не помогут. Тебе необходимо отыскать Йоханссона. Тебе известно, как он действует, известны его повадки. И сейчас у тебя есть огромное преимущество.
— Какое же?
— Если ты работаешь одна, никаких утечек информации из отдела не будет. Он не будет знать о твоем приближении.
Паула усмехнулась.
— А у тебя больше общего с Алексисом, чем я думала.
— Что ж, спасибо. С чего ты теперь начнешь?
— Поеду на Дальнюю и свяжусь с Хранителями. Они выведут меня на Йоханссона. Как ты заметил, он не ожидает моего появления с этой стороны.
— Ох-ох, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, но, прошу тебя, будь осторожна. Мне бы хотелось, чтобы мой правнук сидел здесь и помогал тебе в очередных затруднениях.
Она поднялась и протянула ему руку.
— Передай ему, пусть ждет меня.
— Ты и в самом деле намерена воспользоваться моими советами?
— Да, они помогли мне сосредоточиться и определиться.
Он оглянулся на Матильду, все еще загоравшую в саду.
— В таком случае я тоже последую твоему совету.
У входа в дом, где располагалась квартира Паулы, стоял огромный черный лимузин, почти перегородивший всю улицу. Она удивилась, что полиция до сих пор не увезла его. По меньшей мере они должны были оштрафовать водителя. Она поравнялась с машиной, и в этот момент бесшумно поднялась боковая дверца. Из салона выглянул мужчина с золотым лицом.
— Нам надо поговорить, — обратился он к Пауле.