Широкое одеяло перистых облаков без единого просвета заволокло небо, породив озаривший джунгли странный свет, который лился со всех сторон. Анджела поднялась по задней аппарели в темный цилиндрический фюзеляж «Дедала», и тени превратились в маленькие серые призраки, порхавшие по земле. Не было ветра, даже привычного для Абеллии морского бриза; конечно, облака никоим образом не уменьшали жару, и, поскольку влажность возрастала, двигаться стало тяжело. Анджела половину времени чувствовала себя так, словно всасывает водяную пыль, а не дышит.

Взводу понадобилось этим утром больше часа, чтобы свернуть свою палатку, под конец все взмокли и сыпали ругательствами. Приказ о переброске на передовую пришел без предупреждения от лейтенанта Пабло Ботина во время завтрака. Они упаковали снаряжение, обмениваясь во влажном воздухе насмешками и оптимистичными шутками, радуясь, что наконец-то продвинутся вглубь континента. Их палатки были свернуты в аккуратные, блестящие черные узлы на верхушке соответствующих модулей. И вот взвод сидел в грязи, окруженный вещмешками, ожидая, когда грузовик тыловиков приедет и заберёт легионеров, положив начало пути прочь отсюда.

Вся эта потная суета позволила Парешу не разговаривать с нею о вчерашнем. Когда они добрались до «Дедала», оказалось, что тот переоборудован под грузы, а пассажиры вторичны – дешёвое мясо, которое запихнули тут и там рядом с важными поддонами и оборудованием. Похожий на пещеру салон был глоткой кита из металла и композита; по бокам фюзеляжа располагались простые откидные сиденья из нейлоновой сетки, натянутой на раму. Даже Вэнсу Эльстону пришлось довольствоваться таким; он сунул в уши затычки из звукоизолирующей пены и поморщился от запаха, гула двигателей, плохого освещения, вибрации и двух туалетов на шестьдесят человек. Анджела подозревала, что затруднения ему нравились; он должен был ощутить себя настоящим мачо. Она не знала, что Пареш думает о самолете; он выбрал место с другой стороны, и между ними оказались массивные мобильные биолаборатории.

Её бедный щеночек сильно страдал, и она чувствовала лёгкие угрызения совести. Вообще-то тем утром в отеле ей хотелось достойного секса. После того как ничего не вышло, они в подавленном настроении прокрались обратно в аэропорт Абеллии. Остальной взвод умирал от желания узнать, переспали они или нет, но оба молчали.

На протяжении двух с половиной часов полета она читала файлы по истории и политике. Не только чтобы поддержать свое прикрытие, но чтобы по-настоящему понять, что за чертовщина творилась на Рамле в последние двадцать лет. За десять минут до посадки она свернула файлы и использовала сетку, чтобы через наружные тралы самолета проследить, как он снижается к Эдзеллу.

Посадочную полосу удлинили после первого успешного полета «Дедала», бульдозеры и катки трудились круглые сутки… впрочем, Анджела большой разницы не увидела. Полоса с воздуха по-прежнему казалась тонкой полоской грязи, хотя по обоим концам теперь точно имелись круги для разворота.

Щелкнув, выдвинулись шасси. Анджела увидела, как Джош пытается раздавить металлическую раму сиденья, и ухмыльнулась. Потом самолет коснулся земли и начал яростно скакать, быстро сбрасывая скорость. Все смотрели, морщась, как поддоны и биолаборатории мотаются, привязанные ремнями. Но ремни выдержали, и вскоре «Дедал» покатился прочь с посадочной полосы.

Опустилась аппарель, в салон хлынул яркий дневной свет Сент-Либры, и все, заморгав, принялись искать солнечные очки. Кондиционированную атмосферу, которой они дышали, заменил прилив горячего воздуха со странным запахом плесени и пряностей. Споры миллиарда местных растений, с опаской подумала Анджела, караульные джунглей, ясное предупреждение людям, что это чужая территория. Мокричники ей нравились, но она предпочла бы обойтись без более мелких микроорганизмов, которые производила на свет потрясающая зебровая флора планеты. Для некоторых из них человеческая плоть была привлекательным источником питания.

Анджела спустилась по аппарели, покорно держась в нескольких шагах за Вэнсом Эльстоном. Странный покров из перистых облаков по-прежнему висел над её головой, недвижный в успокоившемся воздухе. Несмотря на яркость, прибытие вышло угрюмым, и в сочетании с запахом растительности это послужило ещё одним знамением, усилившим её недоверие к передовой базе. Она достала из кармана тюбик солнцезащитного крема и намазала руки. На ней была майка из выданного АЗЧ набора, с глубоким круглым вырезом. Одна минута в джунглях, а она уже оплошала. Майки с длинными рукавами из «Бирк-Анвин» лежали где-то на дне вещмешка; в них было чертовски жарко. Но гамаши она носила с гордостью.

Эдзелл был уменьшенной копией поселка АЗЧ в аэропорту Абеллии. Посредине лагеря скопище квик-кабин образовывало новый центр наблюдения, рядом располагались конторы тыловиков и полевой госпиталь. Позади них выстроились рядами черные палатки и шатер-столовая. Установили инженерные мастерские, большие открытые полусферы из пластика, где механики проверяли наземный транспорт. Но в основном Эдзелл был центром сосредоточения оборудования. Вокруг него уже выросли многочисленные ряды поддонов, а также вертолётов и прочего транспорта, который должен был отправиться на следующую передовую базу, как только н-лучевики найдут за горами Затмения подходящее место. Но самым большим грузом, который хранился в Эдзелле, был биойль. По другую сторону посадочной полосы лежали мягкие баки, толстые резиновые кубы, которые накачивал единственный в экспедиции заправщик – «Дедал» при каждом приземлении. Он только этим теперь и занимался: неустанно летал днём и ночью, возил биав и биойль для жадных машин, вертолётов и топливных элементов.

Когда громоздкие мобильные биолаборатории спустились по аппарели, внутрь «Дедала» заехала автоматическая тележка для перевозки поддонов, чтобы извлечь оставшийся груз. Взводу Пареша приказали поставить все палатки.

– Для этого я здесь, – проворчала Джиллиан Ковальски, – гребаная служанка для придурков-научников.

– Мы охранники, – сказал им Пареш, пока они топали следом за тележкой-погрузчиком. – Но пока мы здесь, нам предстоит помогать всем, кто этого потребует. Вскоре вам придется заниматься куда худшими делами, чем установка палатки. Привыкайте.

Атьео подобрался ближе к Анджеле и тихонько спросил:

– Что ты с ним сделала? Он такой с тех пор, как вы вернулись.

– Ничего.

– А, ну тогда неудивительно. Мужик на многое надеялся.

– Мужик выпил слишком много пива, – сказала она.

Атьео рассмеялся.

Анджела помогла установить палатки, удлинив ряды блестящих черных пирамид, потребляющих жару. Никто не спешил в таком удушливом и влажном климате. Их отвлекла наземная команда, готовившая к запуску последний н-лучевик. Модель AD-7090-EW50 AAV производства «Нейти Аэронавтикс» – это оборудованный сенсорами дрон, который должен был обеспечить АЗЧ достойное, всеобъемлющее сенсорное покрытие во время Зант-роя, когда спутники падали с неба. Простая платформа в виде узкого треугольника, двенадцать метров длиной, с размахом крыльев десять метров. Верхнее покрытие фюзеляжа представляло собой сплошной черный фотоэлектрический коллектор, дававший десять киловатт для работы трех моторов, которыми был оснащен большой задний пропеллер со сдвоенными лопастями, усиленный десятком гелиевых пузырей, вделанных в фюзеляж, – они увеличивали подъемную силу и превращали дрона в подобие дирижабля.

Анджела и взвод зааплодировали, когда он взлетел. Черный треугольник поднялся, дрожа. Когда он был в пяти метрах над землёй, включился большой задний пропеллер, придав ему немного стабильности. Н-лучевику требовалось десять часов, чтобы достичь своего рабочего поста по другую сторону гор Затмения, в двух тысячах километров отсюда. Оказавшись там, он начнет патрулирование, лениво выписывая в воздухе длинные восьмёрки, способный пробыть наверху до пятисот дней без техобслуживания, обеспечивая связь с Абеллией по цепи своих собратьев-дронов.

Взвод поставил все палатки к полудню, и лейтенант больше ничего им не поручил. Наверху цельная крыша из высотных облаков начала ломаться из-за поднимавшихся ветров.

– Можем мы пойти поплавать? – спросил Омар. – Озеро всего в половине кэмэ отсюда.

– Вот ещё! – сказал Рамон. – Не хочу, чтобы какая-нибудь десятиметровая местная акула мне яйца откусила.

– Тут рыбы нет, – возразила Анджела. – Как и животных, и насекомых.

– А у Рамона все равно нет яиц, – с тихим смехом заметил Мохаммед.

Пареш справился у лейтенанта.

– Мы можем пойти поплавать, – объявил он. – Но в восемнадцать ноль-ноль инструктаж. Сегодня ночью начнем патрулировать периметр.

– Что? Анджела ведь сказала, что здесь ничего нет.

– Эй! – запротестовала она. – Я сказала, что тут нет рыбы. Другого я вам не обещала.

– Нам поручили периметр, – сказал Пареш. – Может, монстра тут и нет, но мы должны сохранять бдительность, всё-таки вокруг джунгли, и они требуют особого отношения. Будьте к этому готовы. А завтра, когда команды ксенобиологов отправятся собирать образцы и прочую хрень, мы будем их сопровождать. Хватит, ребята, это вам не какой-нибудь долбаный выходной. Проснитесь.

Покорившись, взвод вытащил из вещмешков полотенца и купальные костюмы и направился к озеру. Местные растения здесь казались более энергичными, чем вокруг аэропорта Абеллии. Лозы уже запустили нетерпеливые усики на опоры квик-кабин. Тропа к озеру была протоптана по коричнево-зелёной траве, но из любой щели лезли новые побеги яркого сине-зелёного цвета, прямые, как тонкая щетина.

– Ты меня избегаешь? – спросила Анджела.

Да уж, Пареш был весьма внимательным солдатом, – она подкралась к нему со спины, пока они шли по тропе. Он ни к кому не присоединился, и никто не захотел идти с ним.

– Нет, – угрюмо ответил юноша.

– Тогда в чем дело?

– Я просто… я не знаю, что произошло.

– Я знаю. Мы оба по-глупому нагрузились токсом. Ничего страшного.

– Это…

Он подождал, пока пройдут Одри и Джош – оба прятали ухмылки, с любопытством и нетерпением поглядывая на размолвку любовников.

– Ох, – раздраженно проговорила Анджела, – притормози.

– Я же ничего не сказал.

– Да я в прямом смысле.

Пареш повиновался, Анджела остановилась рядом с ним и подождала, пока пройдет весь остальной взвод.

– Догоню через минуту, – сказала она Дирито, который шел замыкающим.

Он ухмыльнулся и ничего не ответил.

– Такого раньше не случалось? – с вызовом спросила Анджела. – Я про утреннюю часть.

Лицо Пареша скривилось. Сначала он выглядел сердитым, а потом – попросту очень жалким.

– Наверное, я выпил больше, чем думал.

– Н-да. Ты ведь понимаешь, что я намного старше тебя?

– Ага. Это трудно, знаешь ли, тебе ведь с виду лет двадцать, но я понимаю.

– Даже до тюрьмы я потеряла счет тому, сколько раз у мужчин «такого раньше не случалось». Значит, либо я такая женщина-глушилка, либо это случается чуточку чаще, нежели вы, ребята, готовы признать. Как бы то ни было, мне наплевать.

– Спасибо.

На самом деле он думал совсем по-другому. Она вздохнула. Ох уж это мужское эго!..

– Что там такое – неужели монстр?

– Что?

Он принялся встревоженно озираться.

– Кажется, я увидела какое-то движение, полковник.

– Я не… э-э… а-а…

– Вон там. В тех кустах.

Его прежняя улыбка вернулась.

– В тех густых зарослях?

– Густых зарослях далеко от тропы, где никто ничего не увидит.

– Может быть опасно.

– Очень опасно. Они весьма колючие, как я погляжу.

– У меня полотенце есть.

– И у меня. Отправимся на разведку?

– Долг зовёт.

Они сошли с тропы к озеру, потом побежали. Когда они достигли зарослей кустов и тинтилловых деревьев, оба смеялись. Анджела ужом пробралась через густо растущие побеги хайнлиста, отчего розовато-лиловые семенные коробочки полопались, выпустив короткие рыжеватые спиральки.

Внутри нашелся свободный пятачок земли, и там они упали на колени, слившись в неистовом поцелуе. Анджела подняла руки, позволяя ему снять с себя майку. Потом её рука оказалась внутри его форменных брюк, ощупывая твердеющий член.

– Я сверху, – сказала она.

– Да, мэм.

– Назовешь меня ещё раз «мэм» – и ты труп.

Она пихнула его на землю и оседлала. Их озарял Сириус – ослепительно сияющая точка, властвующая в просторной кобальтовой империи небес Сент-Либры. Он окутал её обнаженную кожу победоносным жаром, короновал её тело. Она наслаждалась моментом, яркой жарой и жаром другого рода, рожденным долгожданным ощущением мужчины внутри себя, наслаждалась тем, что была среди деревьев и кустов, в диких землях, свободная. Только здесь и началась её новая жизнь, первые шаги к ответному удару. Возвращение в Абеллию с её богатством и лоском, проникшим до мозга костей, принесло слишком много воспоминаний, приковывавших её к прошлому. Но в джунглях все оказалось совсем не так, как в прошлый раз.

В 2121-м в особняке Бартрама постоянно жили пять девушек. Анджела пыталась держаться с ними так же отстраненно, как Бартрам с ней, относясь скорее как к коллегам, а не как к подругам. С Оливией-Джей это было нелегко. Её внутренний переключатель «девочка-солнышко» все время был выкручен до максимума. Анджела подозревала, что за экспансивностью прячется какая-то глубокая неуверенность или низкая самооценка. Но если это была маска, если она в глубине души ненавидела то, что вынуждена делать, Оливия-Джей ничем этого не выказывала. Так что отталкивать её все время было трудно. Вскоре Анджела перестала об этом тревожиться. Оказалось, что иметь Оливию-Джей в подругах весьма полезно.

Утром автопилот «Ягуара» отвез их в город. Меньше чем за час до этого прошел дождь, и они подняли крышу, чтобы защититься от водяной пыли. Через тридцать минут яркий свет Сириуса должен высушить остатки влаги, а пока что Анджела видела, как от дороги поднимается пар.

– Я говорила с Мешиан прошлым вечером, – сказала Оливия-Джей, когда они повернули на рю де Монтессюи, которая должна была провести их вдоль долины Осуан почти до самого старого города.

– Да? – Анджела не то чтобы так уж заинтересовалась; Мешиан была одной из её предшественниц, покинувших особняк пару месяцев назад.

– Она начала изучать историю и политику в Стамбульском университете.

– Это здорово. Рада за нее.

– Ты собираешься продолжить учебу в Имперском колледже?

– Не уверена. Ещё не думала об этом всерьёз.

– A-а. Но когда ты вернёшься на Землю, у тебя будет достаточно денег, чтобы жить как следует и учиться.

– Ага.

Анджела улыбнулась девушке. Проблема с Оливией-Джей заключалась в том, что она по-настоящему верила в хеппи-энды. Она лелеяла множество планов по поводу того, что делать потом с деньгами. Её происхождение из рядов среднего класса никогда не проявлялось так очевидно, как в моменты мечтаний вслух о том, что с ней будет через десять лет, как она обоснуется в новом мире, выйдет замуж и заведёт пятерых детишек. Тогда Анджеле приходилось как следует закреплять на лице маску, чтобы не выпустить на волю поток пренебрежения к таким буржуазным заблуждениям. Оливию-Джей сильно ранило бы, если бы подруга разбила её. глупые иллюзии. Может быть, весь этот нелепый сценарий с белым рыцарем, за который она держалась, только и позволял ей все время улыбаться. Хотя Анджела имела подозрения на этот счет – Оливия-Джей самую малость перебарщивала с раскованностью в постели, чтобы верить в подлинность её чувств.

Но Бартрам, похоже, верил. По крайней мере, он не призывал её к ответу. Впрочем, Бартрам и не стал бы утруждаться. Это означало бы вникать в дела своих подружек, демонстрировать интерес. Марк-Энтони угодил прямо в точку, когда сказал, что настоящей близости нет. В этом особняке, убежище миллиардера, Бартрам создал себе особую фантазию, где девушки служили элементами декора в гостиной, столовой, у бассейна или в спальне. Они должны были дополнять убранство и шедевры искусства – а ещё трахаться, когда приказывали.

Темами, на которые Бартрам с ними все же беседовал, были политика, музыка, медицинская наука, рыночная экономика и спорт – в особенности футбольная Премьер-лига Англии. Потому-то девушек и набирали из университетов, чтобы они могли поддерживать разговор и даже высказывать собственное мнение. Кара, что удивительно, оказалась первокурсницей, изучающей генетику и нацелившейся на стипендию одной из медицинских школ Лиги плюща, что и значилось в её контракте в качестве итогового бонуса; леди Эванджелин, пламенная студентка-политик и символическая левачка, собиралась однажды стать комиссаром ГЕ, если ей не удастся сначала вызвать крах всей коррумпированной системы; Кой, нанопроницательный финансовый аналитик, чьи сетевые линзы в очках полнились цифрами от рассвета до заката, была обречена возглавить либо министерство финансов, либо межзвёздный банк. Так уж вышло, что Оливия-Джей оказалась музыкальным дарованием, способным играть на большом антикварном рояле «Стейнвей» на седьмом этаже с виртуозностью, которая весьма поразила Анджелу, когда она услышала игру в первый раз; на гитаре она играла столь же умело, но её истинный талант заключался в голосе, мягком и сильном, как двадцатилетний солодовый виски. Анджеле досталась роль девчонки-сорванца, помешанной на спорте: она знала всех игроков Премьер-лиги – их клубы, позицию и форму за последние несколько сезонов – и могла часами спорить о том, какую тактику должны или не должны использовать тренеры. Потребовались месяцы на то, чтобы пересмотреть классические игры, запомнить результаты, игроков, тренеров, слухи о Премьер-лиге, но теперь она могла говорить о великой игре с лучшими из лучших. Пришлось побыть шлюхой и попросту унизиться, но это того стоило. Похоже, место футбольной подружки давно пустовало. Когда Марк-Энтони её представил, Бартрам первым делом сказал: «Объясни-ка мне правило офсайда».

«Ягуар» заехал на парковку позади Веласко-бич. День только начался, и южный ветер в сочетании со сближением спутников-пастухов поднял заметные волны в океане. Анджела и Оливия-Джей стояли на новой набережной вдоль полосы песка и смотрели на серферов, оседлавших гребни.

– Ты так можешь? – спросила Оливия-Джей, с тоской рассматривая стройные фигуры в пляжных костюмах, красовавшиеся друг перед другом.

– Давно не пробовала, – призналась Анджела. – Навыки подрастеряла.

– Научишь меня? Можем попросить, чтобы в особняк доставили доски.

Анджела так и знала, что она это предложит.

– Думаю, можно.

– Ой, спасибо!

Оливия-Джей обняла её и поцеловала. Анджела поцеловала её в ответ, улыбаясь простой радости девушки.

– Не знаю, что бы я делала без тебя.

– Ты бы справилась. – Анджела обняла её за плечи одной рукой. – А теперь давай-ка воспользуемся нашим отдыхом.

Они блуждали по узким улицам старого города. Здания ближе к морю были в основном старыми складами и инженерными мастерскими, сплошь металлическая арматура и дешёвые панели; проницательные застройщики переделали их в недорогие квартиры и маленькие магазинчики. Богачи ими не пользовались; у них были свои улицы, красивее, с эксклюзивными торговыми центрами, пассажами и спа-салонами. Эта часть города принадлежала простым работникам-контрактникам.

Анджела повела подругу в кафе Маслена на Лесьер-стрит, который любил восточноевропейский синти-поп тридцатилетней давности. Она заказала мятный чай, а Оливия-Джей – эспрессо с толикой сиропа. Обе девушки посмотрели на ряд удивительных пирожных и кексов, которые Маслен сам выпекал в кухне за кафе, но идея попробовать хоть одно сама по себе являлась бунтом. Вся их еда аккуратно взвешивалась и готовилась в особняке, а девушек обязали ежедневно заниматься на тренажерах или с помощью ленты-монитора записывать пробежку по парку или дистанцию, которую проплыли. Хоть Марк-Энтони был сплетником, токсовым торчком, вралём и бесстыдным торговцем излишествами, к своей работе он относился очень серьезно. В контрактах подружек был прописан предел веса вместе с уровнем физической формы и общим внешним видом. Даже оттенки загара точно указаны – Оливия-Джей должна была загорать голой девяносто минут каждый день, и отдельная оговорка предписывала ей переворачиваться каждые десять минут, чтобы цвет кожи оставался темным; а вот Кара с её кельтским типом внешности не могла рисковать выйти наружу без солнцезащитного крема с самым высоким фактором. Леди Эванджелин не разрешалось подстригать вороные кудри, доходившие до талии. Сама Анджела обязана была упражняться в два раза больше других девушек. Да уж, Бартрам любил свои стереотипы.

– Доски уже в пути, – радостно сообщила Оливия-Джей, когда Анджела выбрала белый пластиковый стол у окна, чтобы сесть.

Анджела повесила кричащую оранжево-черную пляжную сумку на спинку стула и обеими руками взяла чайную чашку в японском стиле, чтобы подуть на чай и охладить его.

– Не говори, что я тебя не предупреждала, – сказала она.

Поведение Оливии-Джей, импульсивная покупка больше её не тревожили. Доски выйдут нелепо дорогими, потому что все попадало в Абеллию морем или по воздуху, что увеличивало стоимость. Это не имело значения – все, чего хотелось подружкам, просто включали в общий счет поместья. При желании они могли оставить купленные вещи себе после истечения контракта. Впрочем, нагрузившись драгоценностями из фантастических витрин торговых центров Абеллии, они заслужили десятиминутную нотацию о благодарности в офисе Марка-Энтони.

Кто-то сел за стол позади Анджелы. Она не обратила внимания. Оливия-Джей подалась вперёд.

– Леди Э уезжает на следующей неделе, – доверительно сообщила она.

– Что? Откуда ты узнала?

Анджела была уверена, что Эванджелин оставался ещё месяц до конца контракта. Четыре месяца – таков стандарт.

– Я подслушала, как об этом вчера говорили Марк-Энтони и Лоанна.

– Понятно.

Лоанна была хозяйкой гардероба, и до работы в особняке она одевала звёзд для голливудской зонной студии. Ненавидя себя за вопрос и за то, что она участвует во всем этом, Анджела спросила:

– Почему?

Оливия-Джей закатила глаза.

– Бринкелль считает, она переборщила с идеологическими разглагольствованиями.

– Я думала, она для этого здесь – чтобы Бартраму было над кем одерживать верх в споре.

– Они не ожидали кого-то столь преданного идеям социализма. Бринкелль переживает, что Бартрам из-за нее переутомляется.

Анджела недоверчиво покачала головой. За ужином Бартрам всегда начинал политический спор. Это была любимая тема, и она оживляла его больше других дискуссий. Чем сильней кипели идеологические дебаты, тем дольше он потом держал Эванджелин в своей постели. Анджела подозревала, что секс в отместку он любил больше всего. И это означало, что мотивация Бринкелль под большим вопросом.

– Это просто ревность. У нее серьезные проблемы с фигурой отца.

Оливия-Джей неудержимо захихикала.

– Я всегда думала, что у тебя бы лучше получилось говорить с ним о политике, чем у леди Э.

– Правда? А ты можешь себе представить, как Эванджелин говорит с ним о том, как Гилмер должен был вести защиту, а Дьюи надо было находиться на другом фланге?

– Прямо в точку. Видишь, ты у нас умница, Анджела.

Она лишь беспечно улыбнулась. «Даже не начинай такой разговор, каким бы легкомысленным он ни казался».

– Ладно, нам пора.

Она взяла свою пляжную сумку.

– Не спеши, – проворчала Оливия-Джей. – Сегодня он на лечении. Обычно после этого мы ему не нужны.

Анджела с неохотой признавала, что её восхищает целеустремленность Бартрама в его лечении. Биомедицинский институт, основанный им, был посвящен одной цели: разработке технологии омоложения человека. Как и прочие ветви науки, генетика испытала серьезное замедление развития, когда межпространственные соединения открыли для заселения новые миры. В новую эпоху деньги делали то, что делали всегда, и шли туда, где отдача быстрей. Когда порталы открылись, появилась возможность инвестировать в целую планетарную экономику, используя знакомые корпоративные схемы роста и выпуска правительственных облигаций на рынках, которые не страдали от земного жёсткого регулирования и суровых налогов. Быстрые и большие прибыли теперь приносили не компании – разработчики передовых технологий, но старые добрые поставщики энергоносителей, фермерские хозяйства и торговые сети, а также, разумеется, водорослевые поля. Деньги их любили. Они были знакомыми – с малым риском и маржой прибыли куда большей, чем в случае блистательных и недолговечных технологических прорывов. Все корпорации, чья деятельность основывалась на стимулировании интереса к продуктам науки, пострадали за те десятилетия, что последовали за публикацией теории Ван Хи Чана; деньги не хотели вероятностей, если могли получить определенность.

Потому-то три Норта в конечном итоге и разошлись: у них были деньги и стимул, чтобы перебороть застой, но каждый преследовал собственный идеал будущего. Для Августина это была прямая корпоративная дорога, продолжение взращивания биойлевого гиганта, который имел налоговое и политическое влияние, способное творить судьбу. Его величайшим достижением стал картель, который разрушил рынок фьючерсов и подарил межзвёздной экономике стабильность, так ей необходимую. Константин выбрал изоляцию с опорой на самодостаточные высокотехнологичные способы репликации, надеясь достичь синергической связи между человеком и машиной, продвинуться к сингулярности. Никто не знал, какого прогресса он достиг, но пока что на орбите Юпитера не появились новые кибернетические божества. А вот Бартрам жаждал того же, о чем мечтали люди давным-давно: вечной жизни.

Похоже, Бартрам первым из троих должен был прийти к успеху. Прежде всего, институт уже подарил ему дочь – первое и единственное настоящее дитя, рожденное у одного из троих братьев. Она символизировала семью и будущее, в котором им было отказано, и потому затмевала всех двоек. И теперь болезненно малыми шажками его тело возвращалось к идеалу молодости. Даже лучше, потому что на этот раз в его реконструированные гены встроили последовательность один-в-десять.

Процесс был феноменально дорогим. Некоторые органы выращивались заново: сердце, лёгкие, почки, печень, селезенка, мочевой пузырь, мышцы – длинный полезный список того, во что модифицированные стволовые клетки могли преобразить себя, нарастая на тканевых каркасах особой формы, производя жизнеспособные части, готовые для трансплантации. Но все равно оставалось и прочее тело: неоценимо важная кожа, кости, кровеносные сосуды и нервы, которые следовало омолодить in situ при помощи генной заместительной терапии. Был ещё и мозг, ради которого институт Бартрама развил технологию нейрогенеза до потрясающих новых высот. Ошеломляющей была не только стоимость; процедуры занимали много времени. Очень много. По особняку ходили слухи, что текущую стадию Бартрам начал двадцать лет назад.

Анджела не знала и, в общем-то, не хотела знать, сколько времени и денег он потратил. Результаты говорили сами за себя. Сегодняшний Бартрам в сто девять лет выглядел проворным пятидесятилетним, которого внезапно поразил артрит. Он негодовал по поводу болезненной негибкости суставов, но был решителен в намерении её преодолеть.

– Выходит, мы можем провести в городе ещё какое-то время, – сказала Анджела.

Оливия-Джей лукаво взглянула на нее.

– Ты с кем-то встречаешься? – выпалила она.

– Не говори глупости. Я от такого ничего бы не получила, эксклюзивность – одно из положений контракта. Только оно и имеет значение.

– Так ты в самом деле встречаешься? – Оливия-Джей чуть не подпрыгивала от возбуждения.

– Нет! Я просто хочу посвятить немного времени себе. Это ведь разумно, верно? Ну хватит уже.

Сначала они отправились в «Бирк-Анвин», к неодобрению Оливии-Джей. Магазин пытался выдать себя за качественный универмаг, но его расположение говорило само за себя: отремонтированная одноэтажная пищевая фабрика, у которой внутри повсюду торчали странные колонны, и их невозможно было замаскировать причудливыми рекламными щитами. Место тоже так себе – посередине Марбёф-авеню, в нескольких кварталах от границы, за которой начинался истинный блеск и лоск Абеллии. Несмотря на все свои амбиции, «Бирк-Анвин» был обречен торговать прошлогодними моделями по разумным ценам для клиентов со средними доходами. Поэтому Оливия-Джей демонстративно вздыхала, пока Анджела тащила её от прилавка к прилавку. В конце концов она нашла то, что искала.

– Да ты шутишь, – сказала Оливия-Джей, когда Анджела попросила ассистента открыть витрину с драгоценностями.

– Нет.

Анджела взяла золотые запонки в форме бананов, покрутила на свету. Такую намеренно безвкусную вещицу мог надеть менеджер низкого ранга, чтобы продемонстрировать независимость от корпоративной машины, – может, их ему купила невеста.

– Возьму, – сказала она продавцу.

– Анджела! – запротестовала Оливия-Джей.

– Я знаю, что делаю, спасибо.

– Ты точно не знаешь. Потому что, если бы знала… Да ладно тебе, давай пойдем в «Тиффани», или «Джерардс», или куда-то ещё. Если бы ты его действительно любила, ты бы пошла.

– Я не люблю, так что обнули счетчик.

Она велела элке заплатить «Бирк-Анвин», используя её собственные деньги, а не общий счет особняка.

– Подарочную упаковку, пожалуйста, – попросила она ассистента.

Ещё три минуты понадобились на то, чтобы обвязать коробочку пурпурной лентой. Она была длинней, чем следовало, ассистент все время поглядывал на нее и Оливию-Джей, пока заворачивал и завязывал.

– Встретимся позже возле «Ягуара», – сказала она обидчивой Оливии, когда они вышли из магазина.

– Типа того.

Анджела позволила девушке забрать первое такси. Она бы не удивилась, реши Оливия-Джей проследить за ней. Когда такси завернуло за угол Марбёф-авеню, элка Анджелы вызвала другое.

– Монтуриоль-бич, – сказала она автопилоту.

Они отъехали от бордюра, испуская микроволновые и лазерные импульсы, которые расшифровывали направляющие кабели дороги и другие автопилоты; транспорт по всей длине улицы изменил скорость и расположение, позволяя её такси встроиться в поток. Анджела заглянула в свою сумку. Вытащила подарочную коробочку, положила на колени и аккуратно распаковала, достала безвкусные запонки. Потом открыла пляжную сумку и нашла черную картонную коробочку размером с ладонь, которую туда бросили, пока Анджела сидела в кафе.

Внутри лежала пара запонок, точно таких же, как те, которые она только что купила, и пара тонких, как паутина, перчаток-грабберов. Она аккуратно вытащила перчатки, помня, что брать их следует за голубую метку на краешке. Они были такими тонкими, что казалось, она держит в руках туман. Когда Анджела их подняла, они заколыхались в потоках воздуха из кондиционера с неторопливостью водорослей. Когда они двигались, их рефракционный блеск рисовал в воздухе призрачные очертания – чуть ли не единственный признак того, что они существовали.

Испугавшись, что они порвутся, она осторожно сунула руку в первую. Переживать не стоило; их молекулярную структуру разработали аккуратно. Когда перчатка была надета, Анджела оторвала голубую метку, запустив процесс адгезии. Перчатка-граббер вплавилась в её кожу. Даже держа руку в десяти сантиметрах от глаз, она никак не могла разглядеть, что перчатка на ней есть. Она потерла щеку. Ощущения как от кожи. Убедившись, что никто не определит наличие перчатки-граббера, не прибегнув к спектроскопическому анализу, Анджела надела вторую. Потом открыла подарочную коробочку от «Бирк-Анвин» и поменяла запонки.

Монтуриоль-бич был маленькой бухтой со скалистыми мысами с обеих сторон, которые выступали далеко в море. В задней части землю занимал жилой комплекс Ибаньес, большое здание из белого бетона и темного стекла с восемью рядами балконов на фасаде и живыми стенами по бокам, образовывавшими замысловатые вертикальные сады. Апартаменты стоили от восьми миллионов еврофранков, включая полное обслуживание машин, и потому здесь угнездились бескомпромиссные холостяки из тех управленцев, которые предоставляли все менеджерские и финансовые услуги и которых настоящий корпоративный большой босс всегда желал иметь в пределах досягаемости.

Такси задержалось у главных ворот – у автопилота не было допуска, чтобы ехать дальше. Элка Анджелы передала управляющему воротами свой идентификационный сертификат, и такси снова покатилось вперёд. Оно остановилось через тридцать секунд возле портика с орлиными крыльями, и Анджела вышла из машины, перед этим засунув запонки из «Бирк-Анвин» между подушками сидений, где их вряд ли найдут раньше, чем через несколько месяцев, если вообще найдут. Голубые метки она проглотила.

Анджела поднялась на лифте на восьмой этаж. На этом уровне было только четыре квартиры, все пентхаусы. Дверь третьего номера узнала её и распахнулась.

Барклай Норт ждал в большой гостиной, с балкона которой открывался вид на пустой пляж. Анджела одарила его лукавой улыбкой.

– Привет, – сказала она хрипловатым голосом.

– И тебе привет. Отлично выглядишь.

– Спасибо.

Она повернулась вокруг своей оси, и короткая тонкая юбка взметнулась. Тем утром Анджела нарядилась специально для Барклая, пусть это и не требовало долгих размышлений или больших усилий: короткая юбка, облегающая белая майка без бюстгальтера, простые шлепанцы; волосы собраны в хвост, увлажняющий крем и никакого макияжа. Чуть более дешёвая версия той одежды, которую Марк-Энтони и Лоанна заставляли её носить в особняке. Они знали, что любит Бартрам, её выбрали за атлетическое телосложение и хорошую форму, и одежда это подчеркивала. И разумеется, что любил один Норт, любили и все остальные. Чтобы это понять, не нужно разбираться в устройстве межпространственных соединений.

Крутанувшись, она оказалась перед Барклаем. Уронила сумку, обняла его, жадно целуя. Барклаю исполнился тридцать один год, и его уже назначили финансовым инспектором городской администрации Абеллии – Бартрам настоял, чтобы этот пост наряду с некоторыми другими оставался в ведении семьи. Возраст означал, что он был из последних Нортов-2, рожденных до Бринкелль. Таких, как он, больше не будет – Бартрам намеревался завершить лечение с полностью функционирующими гонадами. Всем будущим потомкам предстояло быть такими же, как Бринкелль, – от этой перспективы Анджела содрогалась. Барклай сильно завидовал сестре и обижался на нее, что очень упростило все для Анджелы с того момента, как она начала с ним флиртовать.

Поцелуй завершился. Все ещё широко улыбаясь, Анджела стянула майку, придав лицу выражение страстного «не могу дождаться».

– У меня кое-что для тебя есть, – промурлыкала она.

Барклай с трудом отвел взгляд от её обнаженного торса.

– Да?

Она достала перевязанную ленточкой коробку из сумки и протянула ему. Он открыл, слегка заинтригованный. Сняв крышку, он быстро и профессионально спрятал лёгкое замешательство.

– Спасибо, Анджела, – улыбнулся он с искренней признательностью.

– Знаю, это пустяк, – сказала она, обратив к нему лицо, на котором отражалась серьезность юности. – Но я хотела тебе что-то подарить. Хочу, чтобы ты знал, как много значишь для меня.

Его улыбка стала гордой. Как и ожидалось. Он покупал безделушки для девушек, не наоборот. Как все мужчины, особенно такие богатые, как Норты, он был склонен верить, что красивая девушка влюбится в него по уши. А именно так все и выглядело – ведь она очень многое теряла, узнай Бартрам об их интрижке, так что, наверное, ей нравился он сам, а не только его деньги и пост.

– Они причудливые, – сказал он. – Мне это нравится. Надену прямо сейчас.

– Нет, не наденешь. – Она стянула юбку и вывернулась из трусиков «танга». – По крайней мере не прямо сейчас.

Сначала они занимались этим в джакузи, как ему нравилось. Потом сделали передышку в сауне и снова покувыркались на большой кремовой кожаной кушетке в гостиной. Один раз она позволила ему взять себя у стены, раскинув ноги и руки, вся такая покорная, как нравилось Норту. Он прижимал её к стене, крепко держа за руки, пальцы к пальцам, ладони к ладоням. Она запустила захват, контуры и рецепторы перчаток записали его полные биометрические параметры.

После стены он взял из кухни бутылку шампанского, и они в итоге оказались в спальне, где она позволила ему слизывать ледяной шипящий напиток со своего живота и бёдер – в точности как это делал его брат-отец.