Лос-Анджелес и Монтерей, начало 2000 года

Февраль 2000 года, когда мне минуло восемнадцать, я провел в Лос-Анджелесе. Люси однажды спросила, когда у меня день рождения. Наверное, из любопытства, подумал я. Мне и в голову не приходило, что они что-то затевают. Но в тот день мне завязали глаза и повели на улицу. Там с меня сняли повязку, и я увидел его. «Харлей-дэвидсон спортстер» с большим красным бантом на сиденье. Самый прекрасный мотоцикл на свете.

К тому времени я перебрался в небольшую квартирку рядом с гаражом. Джулиан извинился за тесноту, а я решил, что мне здорово повезло поселиться почти в нормальном доме.

Эти четверо, или «белая команда», по-прежнему вызывали у меня уйму вопросов. Прежде всего такой: нельзя же целыми днями с утра до вечера грабить богачей. Чем еще они занимаются?

Выяснилось, что Джулиан вырос в семье ценителей вина, чем воспользовался, превратив знания в бизнес. У него был магазин в Марина-дель-Рей, где продавали самые изысканные и дорогие вина мира. Из тех, что по карману только самым состоятельным людям. Так Джулиан заводил знакомства в кругах тех, кто был до неприличия богат, — главным образом владельцев яхт. И в то же время магазин помогал ему отмывать деньги, добытые грабежами.

Если вдуматься, в моей жизни прослеживается определенная симметрия. Человек, продававший дешевое спиртное, поддержал меня, когда я в этом особенно нуждался. А теперь рядом со мной был человек, зарабатывающий продажей баснословно дорогих вин.

Рамона тоже почти все время проводила в магазине Джулиана. Гуннар был татуировщиком и работал в тесной мастерской в Санта-Монике. Довольно часто я видел его на заднем дворе. Со мной он почти не разговаривал. Но чем дольше я отирался вокруг всей четверки, тем больше убеждался, что Гуннар вообще молчун. Он жил в том же доме, каждый вечер ужинал в компании одних и тех же людей. Но стоило присмотреться, становилось ясно: если бы не общие интересы, он ни за что не стал бы проводить столько времени с ними или со мной.

Люси? Она единственная из всей банды не нашла себе приличного занятия. После реабилитационной программы она перепробовала самую разную работу, но нигде не задержалась. Ее последним увлечением была живопись. Благодаря Джулиану несколько ее картин висели в одной из местных галерей. Люси писала преимущественно джунгли и животных в психоделической манере. Ее картины мне нравились, но спросом они не пользовались.

Поскольку свободного времени у Люси было больше, чем у остальных, я часто болтался рядом, пока она рисовала или готовила еду. Однажды она застала меня рисующим ее в блокноте, отобрала его у меня и долго рассматривала.

— Еще одна причина ненавидеть тебя, — заявила она, швыряя мне блокнот.

Сейф по-прежнему стоял в дальней комнате. Целый месяц Люси пыталась открыть его. Я, как мог, старался объяснить ей, что именно чувствую, прикасаясь к «зоне контакта». Но несмотря на все старания, у нее ничего не получалось.

Конечно, пейджеры по-прежнему были при мне. Однажды сработал желтый. Я хотел было сделать вид, будто ничего не слышал, но все-таки съездил к телефону-автомату на набережной и набрал номер. После двух гудков в трубке раздался голос.

— Это Майкл?

Он знает, как меня зовут, отметил я. Однако мой собеседник не понимал, что я не могу ему ответить.

— Это Харрингтон Бэнкс, — продолжал он. — Харри. Помнишь меня? Мы познакомились в Детройте, в ремонтной мастерской.

Да, помню. Ты явился туда и задал мне несколько вопросов. На следующий день я увидел тебя в машине. Ты просто сидел в ней. Наблюдал.

— Мы можем где-нибудь встретиться, Майк? Нам обязательно надо поговорить.

Он как-то ухитрился раздобыть номер желтого пейджера. Интересно, он может определить, что я звоню ему из Лос-Анджелеса? Черт, а вдруг именно сейчас он и определяет мой номер?

— По-моему, ты увяз слишком глубоко, — добавил он. — Ты меня слушаешь? Будет лучше, если ты примешь мою помощь.

Я повесил трубку и укатил домой на мотоцикле. Дома я первым же делом вынул из желтого пейджера батарейки и оставил его лежать на прежнем месте, в коробке.

Гуннара одолевало беспокойство. Справлялся он с ним неважно.

— Джулиан признает только один способ вести дела, — объяснял он мне. Мы сидели за обеденным столом, Джулиан, Рамона и Люси хозяйничали на кухне. — Ему нужно полгода, чтобы подготовить почву. Шесть месяцев. Мы узнаем о человеке, которого пасем, всю подноготную, вплоть до мелочей. Если ему случается вставать среди ночи, чтобы отлить, — мы и это знаем.

Он допил остатки красного вина из своего бокала.

— Тем временем Джулиан обхаживает толстые кошельки в своем винном магазине, Рамона помогает ему. А мы с Люси сидим сложа руки и ждем. Пока наконец не приходит время заняться делом. Тогда вся тяжелая работа достается мне. Люси или ничего не делает, потому что Джулиан не доверяет ей, или служит приманкой для какого-нибудь озабоченного старпера.

Не знаю, зачем он выкладывал мне все это. Ведь я оставался новичком в банде. Но похоже, он просто прекрасно понимал, что я никому не передам его слова.

Как бы ни нервничал Гуннар, Джулиан оставался верен себе. Он входил с жертвой в контакт. Потом развивал его. Медленно, осторожно. Узнавал о потенциальной жертве все, что только мог. И ждал, когда представится подходящий случай.

Лишь однажды он просчитался. Выбрал не ту цель, неверно рассчитал время и мог поплатиться жизнью. Но вместо этого получил в помощь сначала Призрака. А потом и меня.

— Так я с ним и познакомился, — объяснил мне Джулиан. — С твоим человеком из Детройта.

Этот разговор состоялся несколько дней назад. После очередного роскошного ужина, который целиком достался нам с Джулианом и Рамоной. Гуннар и Люси куда-то укатили. Джулиан рассказывал мне эту историю с таким видом, словно важнее его слов ничего и представить нельзя. И вероятно, действительно придавал ей огромное значение.

— Я понял, что с ним лучше не шутить, как только он вошел в магазин. Ты же видел его. Значит, понимаешь, о чем речь.

Я кивнул. Да, я понимал.

— Это было пару лет назад, в сентябре. Смотри, что он делает: берет напрокат большую яхту, созывает серьезных ребят, и они отплывают в Орегон — играют там в гольф, устраивают морские прогулки, каждые два дня сходят на берег, а задержавшись в Лос-Анджелесе, успевают скатать в Вегас. Сплошное развлечение.

Я вспомнил свое знакомство с этим типом. Было трудно представить его занятым хоть чем-нибудь человеческим.

— И все это лишь разминка. Затем они уплывают в Мексику, по пути начинают играть в покер. Без ограничений. Человек семь или восемь. Ставки — по полмиллиона. Строго наличными. Стало быть, на одной яхте — миллиона четыре как минимум. Майк, ты представляешь, что я подумал, когда услышал все это от человека, с которым едва успел познакомиться? Мне-то он объяснил, что приехал закупить вина для своих пассажиров, а я слушал и думал: не-ет, просто сегодня утром Господь вдруг решил, что у вас слишком много денег, сэр. Поэтому вы здесь.

Рамона сидела рядом с ним. Она улыбнулась и покачала головой.

— Но как разыграть эту карту, я знать не знал, — продолжал Джулиан. — Времени было в обрез, понимаешь? Они отплывали на следующий день. Такие деньжищи — и ускользали в Мексику. Я и подумал: черт, если бы покрутиться вокруг него хоть немного, может, я понял бы, что к чему. И я пообещал собрать для него лучшее вино, какое у меня есть, несколько отличных бутылок, и лично доставить на яхту. Он, конечно, согласился — очень любезно, мол, с вашей стороны, и все такое. Приезжайте, покажу вам яхту. Само радушие и гостеприимство. Сразу надо было насторожиться. Но четыре миллиона долларов кому хочешь затуманят мозги.

Прибыл я в порт, смотрю — яхта у него самая большая из всех. Остальные рядом с ней — скорлупки. Кстати, яхта и не его вовсе. Просто взял ее напрокат на месяц. Мы с Рамоной берем ящики с вином, вдобавок Рамона приготовила несколько красивых букетов. И сигары в подарок клиенту. Все чин чином, ясно? Идем мы со всем этим добром по трапу, Рамона в бикини, кокетничает с мистером Лакомый Кусочек почем зря. Остальные еще на берегу, потому я и решил немного осмотреться, погулять по каютам, понимаешь? Увидеть, что там внутри. А если застукают, всегда могу отговориться — скажу, что цветочки решил по каютам расставить, порадовать пассажиров. И если удастся узнать, где стоит сейф… попытаться стоило, правда?

Он умолк и задумался. С лица Рамоны сбежала улыбка.

— Да, знаю, по-дурацки все вышло. К чертям такие импровизации. Словом, оказалось, что все это было подстроено. Я побродил по яхте и нашел сейф в одной из кают. Так себе сейф, между прочим. Из тех, что и Люси без труда откроет. Но не успел я обрадоваться, как услышал за спиной голос. Обернулся — и увидел, как в меня целится какой-то тип. Странный такой с виду. Ты ведь с ним знаком? Помнишь, вид у него ленивый, а лицо всегда заспанное?

Я кивнул. Да, мы встречались.

— Я начал оправдываться — хотел только цветы поставить, дружище. Но он на это не купился. Черт, да я сам бы себе не поверил. Выводит он меня на палубу, а там уже и Рамона, и мистер Лакомый Кусочек, и от гостеприимства ни следа не осталось. Он велит мне сесть и просит назвать хоть одну убедительную причину, по которой не стоит сразу же бросать наши трупы в океан. Пока я силился хоть что-нибудь придумать, вмешалась Рамона: «Не стоит, потому что акулы не любят мексиканцев». Пораскинув мозгами, он говорит: «Но твой же приятель не мексиканец». А она: «А он-то здесь при чем?» По крайней мере рассмешила этого типа. Он отсмеялся, помолчал и сказал: «Мне говорили, что вы ловкие ребята. И я решил убедиться сам. Значит, так халтурно вы всегда работаете?» Ну я и начал уверять: «Нет, сэр, что вы! Но как вы о нас узнали?» Потому что в то время узнать о нас ему было решительно неоткуда. А он подошел ко мне вплотную и произнес: «Я все знаю. Потрудись запомнить». У меня сердце ушло в пятки: все, думаю. Мы покойники.

Обошлось: он нас отпустил. С двумя условиями, как он сам сказал. Во-первых, он… скажем так: поблагодарил за вино, сигары и цветы. Сказал, это было очень предусмотрительно с нашей стороны. А во-вторых, дал один телефон. «Если вас никто не пришлепнет, пока вы учитесь работать как надо, — добавил он, — тогда вам наверняка понадобится хороший взломщик». От нас требовалось одно: не забывать с каждого дела отстегивать ему десять процентов. Так мы и познакомились с Призраком.

— Люси говорила о том, как ездила к нему? — спросила Рамона. — И пыталась учиться у него?

Я кивнул.

— В конце концов все наладилось, — добавил Джулиан.

Да, наладилось, мысленно согласился я. И вот я здесь. Работаю на парня, который однажды уже выбрал не ту жертву. Такую, какой врагу не пожелаешь.

Неудивительно, что теперь он осторожничает.

В Калифорнию пришло лето, жизнь всех, кто меня окружал, оставалась неизменной. Джулиан и Рамона продавали дорогое вино и приглядывали очередную жертву. Гуннар делал тату и ворчал, что Джулиан и Рамона слишком долго раскачиваются. Люси забросила живопись и начала подолгу пропадать в тату-салоне у Гуннара. В конце концов она решила сама освоить его ремесло. Я же был чуть ли не целыми днями предоставлен сам себе, возился с замками или рисовал. Или садился на свой байк и катался по городу.

Однажды я вышел на задний двор и от нечего делать взял в руки примитивную гантель Гуннара — металлическую трубку с мешками, набитыми песком, с обоих концов. Я попробовал согнуть руку, держа гантель, и сумел сделать это несколько раз — пока не увидел выходящего из дома Гуннара. Поспешно положив гантель на место, я сообразил, что получил очередной урок — не хватать без спроса чужую собственность. Но Гуннар взял гантель и сам вручил ее мне.

— Тебе давно пора приучаться, — заявил он.

С того дня он стал моим личным тренером. Раз в два дня по утрам он ухитрялся загнать меня до смерти. Я не шучу: мне на самом деле казалось, что я отдам концы. А Гуннару, похоже, это доставляло удовольствие.

До тех пор, пока однажды утром…

Я делал жим лежа с железной трубой и шлакоблоками, приделанными к ее концам на цепях. Труба была толстовата для захвата, шлакоблоки раскачивались и метили мне в голову. Я так и не узнал, почему Гуннар не обзавелся нормальной штангой.

Так или иначе, он наблюдал за мной, а я старался, обливаясь потом под утренним солнцем. Я уже подходил к завершению комплекса. Во время тренировок Гуннар почти не разговаривал со мной, но сегодняшний день был исключением.

— Джулиан, наверное, рассказывал тебе про человека из Детройта?

Я тяжело дышал, удерживая самодельную штангу над грудью и готовясь в очередной раз выжать ее.

— Как Джулиан приезжал к нему на яхту? Ну и как тебе?

Я прищурился, глядя на него. К чему он клонит?

— Ты вдумайся: у этого типа четыре миллиона долларов наличными в сейфе. Джулиан является на яхту и проваливает все дело, так? Какой-то тип целится в него, отбирает вино и сигары, да? По-твоему, это смешно?

Я не мог подняться: на груди у меня лежала штанга. Меня словно придавило к месту в ожидании, когда Гуннар договорит. Все до последнего слова.

— Знаешь, как мы могли поступить, Майк? Когда та же яхта придет сюда в этом году, мы с тобой могли бы прокрасться на борт и забрать все деньги. Как тебе?

Я недоверчиво покачал головой. Нет. Ты спятил.

— Да знаю я, что это сейф твоего хозяина, Майк. Знаю. А еще знаю, что его все боятся. Но, если бы нам хватило духу, мы могли бы обчистить его.

Я продолжал качать головой.

— А если я скажу, что у меня есть свои люди на этой яхте? Которые нам помогут. — Гуннар наконец убрал штангу с моей груди.

Я сел.

— Они работают на других игроков. Да, Джулиан считает, что все продумать способен только он. Как будто остальные ничего не смыслят. Но этот парень в таком же положении, как и мы, понимаешь? Ему тоже все осточертело. Мы как-то разговорились, и нас осенило: э, да ведь мы могли бы замутить что-нибудь вместе и остаться в выигрыше.

Я встал и двинулся прочь.

— Ты все-таки подумай, — сказал мне вслед Гуннар. — Время у нас еще есть. Просто подумай.

Думать тут было не о чем. От затеи несло безумием. Но Гуннар не собирался отступать. Стоило нам остаться с ним вдвоем, как он напоминал о своем предложении.

А потом, ближе к концу месяца, сработал зеленый пейджер.

Я дошел до телефона-автомата в конце улицы и набрал номер.

— Майкл, это Бэнкс. Где ты?

Какого хрена?..

— Я знаю, ты не можешь говорить. Извини, раньше я об этом даже не подозревал. Но теперь все знаю, так что просто слушай меня.

Я стоял на бульваре Санта-Моника. Была знойная летняя ночь, мимо медленно проплывали машины.

— Люди, которые сбрасывали тебе сообщения на другой пейджер, навсегда вышли из игры. Так будет и с остальными, раньше или позже. Если ты доверишься мне, я смогу тебя вывести. Я тебе помогу. Понимаю, тебе сейчас кажется, будто у тебя нет больше выбора, но он есть… Твой дядя Лито беспокоится о тебе, Майк. Я разговаривал с ним. Он хочет, чтобы ты вернулся домой.

Я прижался лбом к стеклу.

— Майк, я сейчас в Калифорнии. Я знаю, что ты тоже здесь. Давай я назову тебе адрес.

Я повесил трубку и вернулся домой.

Наступил сентябрь, но жара не спадала. Однажды днем, тягучим, жарким полднем, Гуннар был у себя в тату-салоне, а Люси сидела в моей комнате и смотрела, как я рисую. Она нервничала, как всегда бывало после ссор с Гуннаром. Понаблюдав за мной, она спросила, можно ли посмотреть другие мои рисунки.

Мне не хотелось показывать ей страницы комиксов, которые я по-прежнему каждый день рисовал для Амелии, но у меня скопилась масса других набросков, в том числе портреты самой Люси и всей банды. Она перебрала рисунки один за другим, остановилась на портрете Гуннара, сделанном у нас на заднем дворе сразу после тренировки. Каждая мышца отчетливо выделялась при солнечном свете. На шее красовалась татуировка-паутина. Этот рисунок мне особенно нравился.

— Неплохо, — оценила она. — Даже лучше чем фотография. Как будто это… Это он. Как ты это делаешь?

Я не знал, что ответить. Она продолжала разглядывать рисунок. Наконец она отложила его, перебрала еще несколько и взяла портрет Амелии. А я и забыл, что положил его к остальным.

На этот рисунок Люси смотрела особенно долго.

— Это она. Девушка, которую ты любишь.

Я кивнул.

— Больно, правда? Когда о чем-нибудь мечтаешь так сильно.

Она смотрела на меня. Как обычно, ее волосы были растрепаны. Одно веко заметно припухло.

— Видел мою картину со львом? Которую повесил Джулиан?

Я вспомнил, о чем речь: вероятно, это была ее лучшая работа, потому что лев получился не симпатичной пушистой зверюшкой, каким нарисовали бы его многие другие. Он был космат и явно голоден. Лев за секунду до прыжка в лицо человеку.

— Когда я соскочила с наркоты… Если верить Джулиану, я избавилась от зависимости легко и быстро, словно сходила на вечеринку. Он даже не представляет себе, как это было тяжко. Не знает, каково это — помнить, что она по-прежнему подстерегает меня, ждет, когда я снова сорвусь.

Люси отложила рисунок.

— Ты когда-нибудь видел, как львы занимаются сексом?

Я медленно покачал головой.

— Это ярость. Это опасность. Может, это и приятно, но каждую секунду тебя могут закогтить насмерть.

Она говорила, а я смотрел, как движутся ее губы.

— А теперь представь, что вот такой лев слишком сильно любит тебя. И так же остро тебя хочет. Вот что я имею в виду. Вот что это значит.

Она протянула руку. Коснулась ладонью моей шеи.

— Так что же ты носишь в себе? Почему оно запрещает тебе говорить со мной?

Я с трудом сглотнул, ощущая прикосновение ее пальцев.

— Покажи мне, как ты пробуешь что-нибудь сказать.

Не могу, думал я. Я так старался для Амелии. И не смог. Даже для нее.

Я отвел в сторону ее руку и встал. А секунду спустя она подошла ко мне сзади и встала так близко, что я кожей ощущал ее дыхание.

— Как ее зовут? — прошептала она. — Ту девушку?

Я обернулся, и она поцеловала меня. Она казалась полной противоположностью Амелии. Больше походила на меня, была несчастная, встрепанная, но стояла совсем рядом, обнимала меня, а я слышал, как в ее груди бьется сердце. Когда она разделась… Раздетая, она выглядела более нагой, чем Амелия. Более бледной и беспомощной.

Было и хорошо, и тошно, и все кончилось слишком быстро. Когда мы лежали, обнявшись, я услышал слабый сигнал из-под кровати.

— Что это за звуки? — спросила она.

Я вскочил и вытащил из-под кровати обувную коробку. Очередной звонок от моего доброжелателя из ФБР?

— Кто это? — Люси заглянула в коробку.

Сигналил красный пейджер. Человек из Детройта.

Хозяин вызывает, мысленно ответил я. На этот раз — настоящий.