Все еще взаперти, но ждать на день меньше
Вот я и вернулся к тому, с чего начал. Я провел за решеткой почти десять лет. Десять. Помнишь, еще когда я попался в первый раз, то понял, как работает система? Если ты не в ладах с законом, решать, как поступить с тобой, будут три или четыре человека. Не больше. В этом раскладе имелось несколько обстоятельств в мою пользу. Прежде всего я — «чудо-мальчик». Ребенок из неполной семьи. Травмированный. С ранимой психикой. И кроме того, если вдуматься, по своей воле я не совершил ни одного преступления. Я же был подростком, когда мне промыли мозги и в буквальном смысле вынудили взламывать сейфы.
Словом, теперь ты в общих чертах знаешь линию, которой придерживался мой адвокат.
Но моим главным козырем стало то, что я во всех подробностях рассказал, какую работу выполнял и для кого. Следствие особенно заинтересовалось убийством члена Законодательного собрания в Огайо. Разумеется, приказ прикончить его исходил от босса Засони. И этот босс уже был мертв. А сам Засоня? Неожиданно для меня он оказался крупной рыбой. Почти такой же крупной, как чучело, когда-то висевшее на стене кабинета мистера Марша.
Интересный поворот, верно? Оказалось, что живой Засоня представляет для меня гораздо большую ценность, чем мертвый.
В общем, с учетом всех этих обстоятельств мне светило тюремное заключение сроком не меньше десяти и не больше двадцати пяти лет. Я рассчитывал скорее на первое. И эти десять лет почти истекли.
Мне с избытком хватило времени для размышлений. Копаясь в своих воспоминаниях, я отчетливо увидел моменты, когда мог бы выбрать совсем иной путь. Мне до сих пор жаль, что я этого не сделал. Единственное, о чем я не жалею, — о встрече с Амелией.
Первое письмо от нее я получил через четыре года. Я говорю «письмо», хотя на самом деле это была страница, заполненная панелями — рисунками, как в комиксах. Словно в давние времена.
На первой панели Амелия примеряла свадебное платье. Я чуть не умер от отчаяния, решив, что она выходит замуж за другого. Это было невыносимо. Зачем тогда она вообще решила написать мне?
Все эти мысли пронеслись у меня в голове еще до того, как я успел рассмотреть вторую панель. На ней Амелия рассматривала себя в зеркало, пока все вокруг ахали, поправляли на ней платье и не замечали, что она несчастна. Над головой Амелии была заключена в пузырь ее мысль: «Почему я никак не могу забыть его?»
На следующей панели она выходила из комнаты. Все бросались за ней вслед, звали ее, что-то кричали. Амелия садилась в машину и куда-то уезжала.
Еще рисунок: она останавливает машину на Виктория-стрит. Да, возле моего прежнего дома. Где мы провели ночь, рисуя на стенах. Она стаскивает пышное свадебное платье через голову. Раздевается догола. Да, полностью. Она нарисовала себя со спины. Нарисовала, как стоит на берегу реки.
Постояв, она решается. И ныряет.
Она погружается на самое дно Ривер-Руж, и, пока плывет, ее ноги исчезают. Точнее, превращаются в гибкий хвост. Теперь она может плавать у самого дна сколько угодно. Однако она что-то ищет. Не просто что-то, а сейф.
Пока наконец не находит. И начинает вращать диск кодового замка. Над ее головой — еще одна мысль, заключенная в пузырь: «Как хорошо, что он сказал мне код!»
Да, на первый взгляд — бред. Но я точно знаю, что она имеет в виду.
Она устанавливает последнюю цифру кода. Поворачивает ручку и открывает дверцу.
А вот и я. Усталый, но еще живой. В сейф вделана тюремная решетка. Я сижу в сейфе, словно в персональной и невообразимо тесной камере.
— Ты что же так долго? — спрашиваю я.
Конец. Это последняя панель.
Так все и началось между нами. Вновь.
Последние пять лет мы постоянно обменивались письмами. Поддерживали связь друг с другом. Поверь, выжить там, где я сейчас нахожусь, непросто. Но я уверен, что выживу, потому что меня ждет Амелия.
Я по-прежнему не говорю. И даже не собираюсь начинать в этом долбаном месте. Но, когда выйду на свободу…
Пока не знаю, каким будет мое первое слово. Но оно уже внутри меня и ждет, когда я его произнесу. После стольких лет молчания я наконец-то скажу хоть что-нибудь. Обязательно скажу.