18 июля 1904 г. Вечер. Это мой первый свободный промежуток времени, начиная с той минуты, когда я был разбужен в серое, туманное утро 17-го числа торжественным громом орудий, слышавшемся далеко в западном направлении. Я быстро оделся, оседлал лошадь, уложил мои кобуры и сумы и поехал в штаб. Там более взволнованный и менее скрытный, чем обыкновенно, адъютант сообщил мне, что Мотиенлинг атакован и что наши войска отступают перед превосходящим в силах противником. Я хотел отправиться туда немедленно, но меня заставили плясать от нетерпения целый час, пока не было получено разрешение. Чтобы нагнать потерянное время, я галопом поскакал к Мотиенлингу по дороге через Бунсуиреи и Лиеншанкуан. Утро было хотя и туманное, но тихое и свежее. Казалось, что все мои надежды осуществятся полностью. Мой конь, как и я, казалось, стремился сократить расстояние между нами и артиллерией, которая все продолжала доносить о противнике своим грохотом, повторяемым горным эхом и как бы созывающим к полю сражения тысячи пылких бойцов. Никогда еще до сих пор я не был так твердо уверен, что вскоре я буду в самом пылу битвы. Но нет справедливее пословицы, которая указывает на различие между поспешностью и скоростью. Проскакав около двенадцати миль, мой бедный старый канадский конь Монтана стал понемногу убавлять свой ход, сначала перейдя на легкую рысь, затем на шаг, пока наконец мы совершенно не остановились. Была ли этому причиной колика, или солнечный удар, или многочисленные удары моих шпор, я не могу сказать. Но я знал только то, что он стоял неподвижно на месте, опустив голову, обливаясь потом, и, видимо, был не в состоянии пронести меня даже ярд дальше. В это время я был всего в пяти милях от перевала, и ничего больше не оставалось, как окончить путешествие пешком. Итак, положив мой запас риса в походную сумку, я двинулся в путь в унылом, почти безнадежном настроении. Немного спустя я услышал трескотню ружейных выстрелов и мне стали встречаться раненые, тихо продвигавшиеся вдоль дороги и, как мне показалось, неохотно уходившие из боя. С каждым шагом шум от стрельбы все увеличивался, и, продвигаясь дальше, я смешался в углубленной дороге с батальоном, который шел на подкрепление, и мулами с патронами. Между людьми я не видел ни одного хмурого лица. Все были веселы и смеялись от радостного предчувствия, и, казалось, лишь одно их озабочивало, как бы только не опоздать принять участие в том, что совершалось по ту сторону гор. Такая храбрость была заразительна, и я ускорил свой шаг, стараясь даже бежать там, где местность становилась ровнее. Но сам перевал был крут, и, пока я перебрался через него и спустился к старой кумирне, русские находились уже в полном отступлении, между тем как японцы, оставив несколько раньше моего прихода свои окопы, двигались вперед, преследуя противника. Две японские роты составили ружья у старой кумирни на другом склоне хребта и начали рыть могилы для убитых русских, большое количество которых было собрано и положено вдоль дороги и на скате непосредственно за кумирней. Около двадцати или тридцати убитых японцев лежали плотной кучей около стен кумирни, покрытые серыми русскими шинелями, и ожидали сожжения.
Огромного роста русский, тяжело раненный в ногу, поднимался, ковыляя и опираясь на ружье, вверх по скату холма. На его лице была боязливая, молящая о пощаде улыбка, будто он не был уверен, не случится ли с ним еще чего-нибудь ужасного, но никто, кроме меня, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания.
В западном направлении на горизонте, на расстоянии около семи миль, маячили горы, тянувшиеся параллельно Мотиенлингскому хребту. Здесь была главная русская позиция. Эти два параллельных хребта разделялись широкой Тиенсуитиенской (Tiensuitien) долиной. От каждого из обоих главных хребтов отделялись второстепенные долины и хребты, которые вновь разветвлялись на бесчисленные ущелья, лесистые вершины и скалистые верхушки: превосходная местность для основательно подготовленных к горной войне войск, но вместе с тем такая местность, где войска, привыкшие действовать на равнине, должны были встретить на каждом шагу роковые западни. Подобные войска могут возместить недостаток обучения только исключительной сноровкой, искусством и инициативой со стороны офицеров.
Перестрелка сделалась гораздо слабее, чем в то время, когда я с усилием взбирался по восточному склону Мотиенлинга, и ограничивалась только слабым огнем внизу перевала, в ущельях и хребтах, спускавшихся от него в Тиенсуитиенскую долину. Опыт подсказал мне, что я пропустил самый главный момент боя. Я прямо умирал от усталости, и мне оставалось только сесть и заплакать, подобно полковнику Курита во время его затруднений по перевозке грузов в Корее. Вне сомнения, мне страшно не повезло; однако, обсуждая сегодня вечером более хладнокровно свою неудачу, я пришел к заключению, что могло случиться что-нибудь еще похуже. Мне удалось увидеть много беспорядочной борьбы во время следующих четырех часов. Винцент же, прибывший на место сравнительно рано, сообщил мне подробности о том, что происходило в начале боя. Поэтому я надеюсь, что буду в состоянии послать домой довольно подробный и точный отчет. Завтра я проведу весь день, записывая все, что я сам видел, и те новости, которые накопились по сей день, и таким путем я буду в состоянии создать в своем воображении точную картину боя, прежде чем она будет испорчена моими соображениями о том, что следует сократить из-за цензуры или что следует совсем выкинуть. Пока же я должен послать телеграмму лорду Китченеру с указанием на некоторые особенности. Так, например, на недостаточное использование артиллерии с обеих сторон; на бой кавалерии в спешенном строю; на безыскусный способ русской атаки, чисто фронтальной, в сомкнутых строях, без учета местности и без малейших попыток к обходам. Я должен также обратить внимание на плохую стрельбу и на античный способ стрельбы залпами взводов из семидесяти ружей, принятый русскими. Не только роты, но и взводы и отдельные солдаты не выказали в этом бою достаточно гибкости, порыва и инициативы. С другой же стороны, я должен напомнить о необходимости отдать дань их полному безразличию к опасности. Все, кажется, служит доказательством превосходства европейца над сибиряком, и я думаю, что мне следует протелеграфировать и это, так как это важный факт.
19 июля 1904 г. X. вернулся из штаба и сказал мне, что моя телеграмма благополучно прошла через цензуру. Он также сообщил мне, что наша правая колонна, 12-я дивизия, начала сражение, обещающее быть большим и кровопролитным, с превосходящими по числу силами русских, преграждавших дорогу у Чаотао (Kioto), куда ей приказано было двинуться. Говорят, что у русского отряда имеются двадцать полевых орудий, которые представят нелегкую задачу для тридцати шести маленьких горных орудий 12-й дивизии.
Однако я должен сперва разобраться в сражении 17-го числа. Оно названо штабом сражением у Достигающего небес перевала и оказалось гораздо более значительным, чем предполагалось всеми теми, в том числе и мною, которые видели только, что русские были отброшены от Мотиенлинга. Несомненно, что главные силы русских, спустившись по Пекинской дороге, взобрались на горы по обеим сторонам Мотиенлингского перевала с целью атаковать японцев, окопавшихся на нем. Но теперь выясняется, что при этом было много вспомогательных, но отчаянных атак на протяжении фронта по крайней мере в десять миль. Эти атаки происходили к северу и югу от Мотиенлинга и одновременно с главной атакой. Действительно, Куроки был обязан одержанным успехом как высоким военным качествам обоих фланговых отрядов, так и стойкости защитников самого перевала, которым, по моему мнению, за все время сражения нельзя сделать ни малейшего упрека.
Другой интересной чертой этого сражения было то, что, несмотря на его большие размеры, оно было ограничено с японской стороны участием одной центральной, или 2-й, дивизии, успешно оборонявшейся на своей позиции. Ни 12-я дивизия справа, ни Императорская гвардия слева не приняли никакого участия в сражении, но, с другой стороны, весь фронт, занятый 2-й дивизией, простиравшийся от Гебато (Gebato), что в пяти милях к северо-востоку от Мотиенлинга, и до гор Шинкваиреи (Shinkwairei), около четырех миль к юго-западу от этого перевала, подвергался общей атаке, соединенной в некоторых случаях с обходом.
В общем можно сказать, что оборонительная линия японских аванпостов имела вид кривой, похожей на полунатянутый лук, и, начинаясь у Гебато на правом фланге, проходила вдоль Мотиенлинга в центре и оканчивалась горами Шинкваиреи включительно на левом фланге. Большею частью она шла вдоль главного хребта, но у Гебато была выдвинута вперед к северу от водораздела.
Около половины 2-й дивизии оказалось немедленно в готовности для защиты этой оборонительной позиции; другая половина была более или менее сосредоточена у Лиеншанкуана. Развивая дальше сравнение линии Шинкваиреи Мотиенлинг — Гебато с полунатянутым луком, можно сказать, что Лиеншанкуан составлял середину его тетивы, откуда стрела была, так сказать, направлена на Ляоян. Лиеншанкуан находится приблизительно в семи милях, считая по дороге от Мотиенлингского перевала, и на таком же расстоянии, но с худшими сообщениями от Шинкваиреи и Гебато.
Я думаю, что мне удастся дать более ясное представление о несколько запутанных событиях, происходивших 17-го числа, если я удержусь от искушения начать с того, чему я был личным свидетелем. Я лучше начну описание с правого фланга, или с севера, разбирая действия на каждом участке последовательно, пока не дойду до левого фланга и гор Шинкваиреи.
Оборона правого японского фланга была возложена на 16-й полк, штаб которого был расположен у Гебато. Полк этот был под командованием полковника Танияма (Taniyama) и ко времени сражения в его распоряжении было только два батальона, первый и второй. Третий батальон был послан назад на крайний левый фланг армии с секретным назначением, которое остается до сих пор для меня тайной. Каково бы это назначение ни было, оно совершенно выключало третий батальон из района сражения 17 июля.
Передовые посты были выставлены полковником Танияма следующим образом. Одна рота по дороге Гебато — Чаотао, одна рота по дороге Гебато — Иокахоши (lokahoshi) и одна рота по дороге Гебато — Шокореи (Shokorei). Таким образом полковник остался с полным батальоном и одной ротой под его личным начальством у Гебато.
В 3 ч. утра он получил по телефону донесение с гор Шинкваиреи, с крайнего левого фланга его дивизии, что противник обнаруживает признаки деятельности. Он немедленно сообщил об этом своим постам, но только в 11 ч. 30 мин. утра одна из его рот, а именно находившаяся на дороге в Чаотао, или на крайнем правом фланге дивизии, была атакована восемью русскими ротами с одним эскадроном, пришедшими из Иокахоши. Как только противник развернул все свои силы, эта японская рота стала медленно отступать к укрепленной оборонительной позиции, находившейся недалеко впереди перекрестка двух дорог в Чаотао. Здесь она была подкреплена ротой саперов, высланной из Лиеншанкуана распоряжением дивизионного начальства. Эти две японские роты держались стойко, русские же не обнаружили в атаке большой решительности. В 12 ч. 40 мин. дня русские у этого пункта начали отступать и им позволили было уйти без преследования.
Контрастом этому скорее вялому столкновению на соседнем участке передовых постов разыгралось блестящее дело 6-й роты 16-го полка, которое можно сравнить с подвигом 5-й роты 24-го полка 1 мая, когда эта рота преградила дорогу отступающим русским у Хаматона на Ялу.
Эта 6-я рота была поставлена для наблюдения за дорогой Гебато — Иокахоши в месте С, находящемся приблизительно в полумиле к северо-западу от Гебато. В 8 ч. утра противник, которому пришлось сделать кружное обходное движение от Иокахоши и двигаться, вероятно, всю ночь по чрезвычайно трудной и пересеченной местности среди крутых гор и глубоких, извилистых долин, внезапно открыл огонь по заставе. Чтобы достигнуть этого пункта, русские должны были после своего ночного походного движения выкарабкаться из долины, лежащей к северо-западу от горы по крайней мере на тысячу футов. Это ясно указывает на их решимость и выносливость. Русские имели по меньшей мере два батальона и, принимая во внимание их энергичный и даже скрытный способ, с которым они достигли этой командной позиции, трудно допустить, чтобы им не удалось обойти японский фланг, что и составляло их цель. Чтобы завершить свой успех, им оставалось только повести частью своих сил атаку на пункт Н. Если бы только им удалось занять этот пункт, застава, удерживавшая вершину С, принуждена бы была отступить, дав таким образом русским возможность спуститься в долину и обойти весь японский правый фланг. Все, казалось, благоприятствовало атакующим. Их длинный и хорошо исполненный ночной марш вознаграждался занятием самого высокого в этой местности пункта, который командовал всей позицией японской 6-й роты и был от нее на расстоянии прямого выстрела. Русские были хорошо укрыты от взоров густым кустарником и могли совершать передвижения к обоим флангам, скрываясь от взглядов и выстрелов противника. Наконец, их не ожидали с этой стороны несмотря на то что 6-я рота была предупреждена о некоторых передвижениях русских, однако на самом деле она была поражена такой неблагоприятной обстановкой.
Русские войска в этом месте состояли из 11, 12 и 21-го Восточно-Сибирских полков, как то было в последствии удостоверено по номерам на фуражках убитых. Японский штаб армии, однако, не претендует на то, что их 6-я рота была атакована тремя русскими батальонами полностью, несмотря на то что офицеры 16-го полка имеют эту претензию и в подтверждение своего мнения указывают на номера на фуражках. Генеральный штаб вполне убежден, что там было только восемь русских рот, или два батальона. 11, 12 и 21-й полки участвовали в сражении 1 мая, и вполне вероятно, что три из этих сильно пострадавших батальонов были сведены в два после отступления от Ялу.
Благодаря силе противника и занимаемой им господствующей позиции 6-я рота должна была уступить, и ее положение уже становилось отчаянным, когда в 9 ч. утра прибыли к ней на подкрепление две роты, высланные из Гебато полковником Танияма. Они и остановили дальнейшее наступление русских как раз в тот момент, когда победа казалась им очень близка.
Здесь следует вкратце упомянуть о 7-й японской роте. Она была назначена для занятия левого участка сторожевого охранения и заняла позицию вдоль горного хребта непосредственно к северу от дороги через горы Шокореи. Здесь она была атакована в 8 ч утра несколькими русскими ротами, появившимися с запада. Прежде чем бой вполне развился, к этому месту прибыли три свежие роты 16-го полка и, соединившись с 7-й ротой, принудили русских к отступлению. Эти три роты не были посланы в виде подкрепления. Вследствие настоятельных приказаний из штаба дивизии полковник Танияма обязан был послать их к горе Шокореи с приказанием, оставив там небольшой отряд, с остальными силами быстро двинуться к Дайдоко (Daidoko). Только благодаря этим полученным приказаниям они появились в самую критическую минуту, чтобы оказать помощь 7-й роте. Обеспечив вполне эту заставу, эти роты продолжали свое движение к Дайдоко.
Теперь в руках у полковника Танияма не оставалось больше резервов. Из числа бывших прежде в его распоряжении восьми рот одна стояла в полной готовности к бою на дороге в Чаотао; три отчаянно бились на дороге в Иокахоши; одна отбросила противника и дожидалась дальнейших приказаний на Шокорейской горной дороге; остальные три роты удалялись от места боя по направлению к Шокореи и Дайдоко.
В 10 ч. утра два русских батальона вновь начали доказывать свое превосходство в силах и преимущество позиции. Теперь даже самым пылким казалось совершенно неизбежным, что скоро правый фланг трех рот, удерживающих вершину С, будет обойден, если только не появятся на помощь свежие силы. Тогда Танияма вспомнил о 7-й роте. Она справилась со своим противником, и против нее теперь никого не было. У японского начальника мысль, кажется, рождает дело без малейшего промедления, и 7-я рота была двинута ускоренным шагом на расстояние в три с половиной мили с крайнего левого фланга к высоте С. Здесь она пристроилась поэшелонно позади правого фланга трех сильно теснимых рот, занимавших высоту С. Таким образом планы русских еще один раз были разрушены и успех вырван, так сказать, из самой их пасти.
Теперь бой становился очень уравновешенным. Восемь русских рот, утомленных длинным и трудным ночным маршем, вели бой против сравнительно свежих четырех японских рот, знакомых к тому же с каждым вершком местности. С 11 ч. 30 мин. утра и до 1 ч. пополудни русские постепенно отходили назад; но вдруг с удивительным упорством и как бы очнувшись бросились в ожесточенную атаку и после жаркой борьбы вновь вернули все потерянное назад.
Как все это кончилось, если бы этим войскам предоставили возможность сражаться друг с другом, никто не может сказать. Но дивизионный штаб отозвался на критическую обстановку на правом фланге и послал в виде подкрепления 2-й батальон 29-го полка из Лиеншанкуана. В 1 ч. 30 мин. дня 2-й батальон 29-го полка показался на господствующих холмах. Это столь нежеланное явление уменьшило пыл русских, и они постепенно стали уступать японцам позицию, но все еще очень медленно и неохотно. В 4 ч. 30 мин. дня в большом порядке русские отошли к северо-западу в направлении к Иокахоши. На груди у одного из русских убитых нашли приколотый булавкой лист бумаги с надписью по-английски: Храбрые японцы, похороните наших убитых. Я должен прибавить, что японцы не только исполнили эту трогательную просьбу, но и украсили эти русские могилы цветами.
Русские оставили 54 убитых. Потери японцев составили 135 человек, из которых 41 был убит. Все офицеры и фельдфебель 6-й роты были убиты или ранены, и ротой командовал в последнее время боя унтер-офицер.
Все японцы, с которыми я говорил об этом сражении, считают его самым лучшим из всех разыгранных русскими до сего времени как по мужеству, так и по искусству.
Военная храбрость — качество, которым каждый японец восхищается от всего сердца. Весьма любопытным последствием такого душевного настроения является то обстоятельство, что японцы, принимавшие участие в этом небольшом, но трудном бою, отзываются о русских в гораздо более дружественном тоне, чем все те, которых я встречал до сих пор. Если только русские будут достаточно хорошо сражаться, то они этим завоюют сердца японской армии…
Следующий участок сражения — центр, где разыгралась главная атака русских на самый Мотиенлингский перевал. Здесь занимал позицию полковник Баба (Baba), большой друг британцев, с 30-м полком в полном трехбатальонном составе. Начальником обороны всего этого участка был бригадный генерал Окасаки, который находился с другим полком в резерве. В 12 ч. 30 мин. ночи сторожевое охранение 3-й бригады было атаковано по всей оборонительной линии на горе Шинкваиреи. Донесение об этом было немедленно протелефонировано с одного фланга 2-й дивизии на другой, и 30-й полк стал в ружье и ожидал приказаний. Приказания последовали такие: 1-му батальону занять позицию вдоль Мотиенлингского хребта по южную сторону большой дороги, 2-му батальону занять правый оборонительный участок по северную сторону той же дороги, а 3-му батальону стать в резерве у дороги на восточном склоне Мотиенлинга.
Со времени боя 4 июля застава у Лишапутзу была снята и заставы сторожевого охранения находились у старой и новой кумирен. Русские начали взбираться на Мотиенлинг в 3 ч. ночи. Около 4 ч. они дошли до кумирен и захватили их. Сторожевому охранению японцев приказано было отступать на главную позицию на Мотиенлингском хребте.
В 5 ч. утра 1-й батальон 30-го полка открыл огонь из своих окопов вдоль вершины по русским, которые продвинули вперед свой правый фланг, пока он не достиг пункта в 300 ярдах от левого японского фланга. Как будто в ожидании этого сигнала весь неприятельский правый фланг, состоявший в то время из двух батальонов, ответил сильным огнем. Чтобы яснее понять взаимное положение обеих сторон, мы можем его себе представить в виде латинской буквы V с вершиной, расположенной на юге Мотиенлингского хребта. Западный, или русский, рукав следует вообразить себе с некоторой оговоркой, а именно, что он соединялся с восточным рукавом на возвышенности к югу от большой дороги, откуда он уклонялся под углом назад, следуя большей частью вдоль большой дороги. Вообразив себе эту фигуру, мы увидим, что русский правый фланг был в 300 ярдах от японского левого, а русский левый фланг, опираясь на старую кумирню, был на расстоянии более 1500 ярдов от японского центра, будучи отделен от него глубокой долиной. Большая дорога была испорчена движением по ней грузов, так что ее поверхность углубилась почти на шесть дюймов в землю, и это недостаточное укрытие все-таки пригодилось русским там, где их позиция совпадала с дорогой.
Ввиду того что крайний русский правый фланг серьезно угрожал всей японской оборонительной линии, две роты 3-го батальона 30-го полка, все еще находившегося в резерве, были высланы в 5 ч. утра с приказанием занять самый высший пункт Мотиенлинга, удлинив таким образом левый фланг 1-го батальона влево, вверх по чрезвычайно крутой горе. 3-й роте 3-го батальона было в то же время приказано поддержать центр, и таким образом в резерве оставалась только лишь одна рота.
Начиная с 5 ч. 40 мин. утра к русским постепенно подходили подкрепления. В б ч. утра огонь сделался чрезвычайно сильным на высотах левого японского фланга, куда были посланы две роты из резерва. В это время выяснилось, что пока участвовал в сражении только русский правый фланг, ибо в 6 ч. 5 мин. утра их настоящий левый фланг силой в 2 роты показался на высотах к северу от Шокореи. В 6 ч. 30 мин. утра японская батарея, окопавшаяся к северу от перевала, открыла огонь по неприятелю у хребта Шокореи. В 8 ч. утра были обнаружены большие массы русских, часть которых двигалась на подкрепление правому флангу, а часть шла для удлинения позиций влево. Эта последняя, двигаясь вверх по долине, что к северу от Скалистого Холма, представила для японской батареи на высотах превосходную цель. Со времени сражения при Омдурмане вряд ли когда-либо выпадал для артиллерии такой удобный случай. Шесть японских орудий вполне воспользовались им, открыв огонь с 3000 ярдов и убив в несколько минут 300 русских. Эта батарея окончательно сломила стремительность русского наступления вверх по долине к северу от Скалистого Холма. Вряд ли стоит доказывать, что русским начальником здесь была совершена трагическая по последствиям ошибка, заключавшаяся в том, что он шел в атаку в подобном несоответствующем строю даже при условии малой вероятности попасть под артиллерийский огонь. Это верно, что его движение было до 8 ч. утра скрыто туманом, но рассудительный военный должен был сообразить, слыша орудийный и ружейный огонь, что туман не заволакивает собою всего поля сражения и что в любую минуту он может рассеяться. В 8 ч. 30 мин. утра роты 16-го полка, как было уже упомянуто, получили приказание двинуться от Гебато по дороге через гору Шокореи к Дайдоко и приблизились достаточно к полю сражения, чтобы открыть огонь залпами с большой дистанции по русским, находившимся в долине к северу от Скалистого Холма. Они могли начать действия против русского левого фланга, занимавшего позицию на хребте в направлении горы Шокореи.
В 9 ч. утра японская батарея повернула орудия к старой кумирне и выбила оттуда своим огнем русских. Несмотря на то что стены кумирни были девять дюймов толщиной, попавшие в них шрапнели легко пробили их и разорвались внутри с такими последствиями, что русские убедились, что кумирню более нельзя удерживать, и отошли назад за вершину. В 9 ч. 10 мин. утра русские начали общее отступление, начав его с левого фланга, в то время как их правый фланг упорно держался на месте с целью обеспечить пути отступления. Как только японцы заметили, что русские начали отходить назад, ими был немедленно открыт беглый огонь из орудий и ружей. В 9 ч. 45 мин. утра они овладели старой кумирней и частью хребта, отделяющегося от нее к югу. В 10 ч. утра неприятель по всей линии остановил атаку японской позиции, за исключением только двух рот на крайнем русском правом фланге, которые, отступив только к лесу, окружавшему новую кумирню, держались здесь некоторое время самым упорным образом. В 10 ч. 30 мин. утра эти две роты были принуждены отступить, будучи атакованы значительно превосходящими силами с обходом флангов. Я прибыл на место как раз в это время. В мой бинокль я ясно заметил, как один из солдат повернулся и остановился для отправления естественных потребностей, став лицом к стрелявшим японцам. Другой солдат что-то уронил и провел две или три минуты, тщательно отыскивая потерянный предмет и находясь при этом под настоящим градом пуль. Я, наконец, даже обрадовался, когда он, по-видимому, нашел то, что потерял, и не спеша побрел присоединиться к своим товарищам…
1-й и 2-й батальоны 30-го полка развернулись для преследования, заняв участок местности от горы Шокореи до большой Мотиенлингской дороги; в это же время 3-й батальон занял позицию на японском левом фланге и начал теснить правый фланг противника, отступавший, как это было уже описано, к Товану.
В 11 ч. утра подошли к новой кумирне 3-й батальон 29-го полка и дивизионная кавалерия (прибывшая к полю сражения в 9 ч. 30 мин. утра и находившаяся в резерве). Несмотря на то что русская пехота была разбита, все-таки в конном строю против нее, очевидно, нельзя было ничего предпринять. Поэтому кавалерия спешилась, и, оставив своих лошадей у новой кумирни, в полном порядке бегом спустилась вниз с крутой вершины, и повела атаку на несколько русских рот, которые тревожили правый фланг преследовавших японцев. Я наблюдал за этим с особенным интересом и был рад видеть, что японская кавалерия умеет действовать своим ружьем, как и саблей.
Все это время восемь русских полевых орудий, снявшись с передков, стояли на равнине как раз позади Кинкахоши (Kinkahoshi). Отряды оставили свои орудия, как будто они воображали, что японцы были невидимы, тогда как, совсем наоборот, по моему мнению, они очень часто представляли наилучшую цель для артиллерии. Однако в 2 ч. 10 мин. дня эта батарея внезапно открыла огонь по горе Шакореи. Командир, вероятно, точно знал расстояние, ибо он взял верный прицел и разрыв трубки в три или четыре выстрела и затем открыл беглый огонь, очищая как бы по волшебству весь холм от наших старых друзей, трех рот 16-го полка, которые были высланы сюда из Гебато. У Гебато 16-й полк показал себя вдохновенными героями. Здесь же они оказались простыми смертными, ибо никогда в моей жизни, исключая, пожалуй, Маджубы, мне не приходилось видеть людей, так стремительно сбегавших вниз по крутому скату горы. В то время я находился у старой кумирни, где было в резерве около двух японских рот и стояли несколько генералов и штабных офицеров. Решив позаботиться также и о своей безопасности, я стал так, чтобы между мной и этой батареей оказалась самая толстая часть вала кумирни. Хотя артиллеристы и не могли нас видеть по условиям местности, но мы находились от них на расстоянии хорошего выстрела, и русский наблюдательный пункт мог и должен был без затруднения и промедления перенести шрапнельный огонь на такую хорошую цель. Однако эта батарея, показав нам пример того, что она может сделать, если захочет, послала один или два снаряда по спешенной кавалерии и части пехоты у Скалистого Холма… и прекратила огонь на целый день. К 4 ч. дня ружейная перестрелка значительно стихла, а к 5 ч. дня все кругом было так спокойно и мирно, что трудно было поверить, что тела убитых еще не успели остыть, а раненые еще не остановили кровь из своих ран.
Будто бы для того чтобы доказать, что они нисколько не деморализованы, русские продолжали удерживаться на Кинкахоши до следующего утра.
Так дело происходило на правом фланге и в центре японцев.
На японском левом фланге одна рота 4-го полка 3-й бригады занимала сторожевые посты по хребту Шинкваиреи (Shinkwairei). Она была атакована между полночью и часом ночи 17-го числа одной русской ротой, которая была отброшена и отступила к северу от Макумензы (Makumenza). В 6 ч. 20 мин. утра другая рота 4-го полка, высланная с горы Шинкваиреи для разведки, столкнулась с русской ротой немного восточнее Макумензы. После ожесточенной борьбы русские были принуждены отступить, и японцам, преследовавшим их, удалось овладеть возвышенностью над самой Макумензой. Только они успели утвердиться на этом важном пункте, как были атакованы с правого фланга целым русским батальоном, появившемся со стороны Рикахоши. В это же время появился другой русский отряд, двигавшийся на них от Тована, а только что разбитая русская рота, видя столько своих друзей, начала собираться, чтобы вновь повторить атаку. Будучи атакованной с трех сторон, японская рота была уже близка к отступлению, даже приказ об этом был отдан, как появилась помощь в виде двух рот их же полка, которые были высланы на разведку и подошли на выстрелы. Японцы утверждают, что эти три роты не только удержали свою позицию против шести неприятельских, но даже сумели найти время для причинения им значительных потерь и беспокойства, стреляя со своих высот справа в тыл русским войскам, двигавшимся в 9 ч. утра к главному участку сражения у Мотиенлинга.
К полудню от 4-го полка были высланы еще две роты, русские же в это время усилились до трех батальонов. Вскоре эти три русских батальона окончательно начали отступать к Яморинзе (Jamorinza), оставив поле сражения в руках пяти японских рот, прочно утвердившихся на высоте к востоку от Макумензы. С этого выгодного положения они контролировали большую дорогу, и массы отступающего после полудня от Мотиенлинга противника должны были идти под их сильным огнем. Японцы предполагают, что противник понес сильные потери.
Здесь исчерпываются полученные мною сведения о сражении 17 июля. Японцы определяют общее число потерь русских более чем в 2000, свои же потери исчисляют более 500 человек. Непропорциональные потери русских приписываются штабом армии главным образом огню шести японских орудий по крупным построениям русских, так неумело подставленных под их огонь в долине к северу от Скалистого Холма в 8 ч. утра, а также и безнаказанности, с которой пять рот 4-го полка могли обстреливать с высоты к востоку от Макумензы русских, отступавших вниз по большой долине.
Принимавшие участие в бою русские войска состояли из 34-го и 35-го полков 9-й дивизии X армейского корпуса и из частей 3-й и 6-й Сибирских дивизий. В главной атаке принимали участие приблизительно около трех полков с полевой батареей. Если прибавить к ним войска, действовавшие у Гебато на русском левом фланге и у Шинкваиреи на левом, можно думать, что общее число русских войск в этом сражении было около полной дивизии. На стороне японцев три батальона с полевой батареей, первоначально оборонявшие Мотиенлинг, были доведены к 9 ч. утра до трех полков, а еще один батальон прибыл из Лиеншанкуана около 11 ч утра. Можно сказать, что в позднем периоде сражения участвовало с обеих сторон по дивизии, имевших каждая по одной полевой батарее. Конечно, не следует забывать, что русский полк состоит из четырех батальонов, а японский — из трех.
Критика этого сражения в настоящее время затруднительна, ибо я не знаком с распоряжениями и планами русского начальника. Возможно, что его целью была только усиленная разведка. Японский штаб армии полагает, что генерал граф Келлер намеревался взять обратно Мотиенлинг. Поэтому я остановлюсь на этом толковании, тем более что это предположение подтверждается продолжительным и отчаянным боем у Гебато. Следует вспомнить, что бой у Гебато продолжался долго после полудня, и если бы русские действовали там успешно, они могли бы надеяться на удержание за собой позиции при условии, что главная атака на Мотиенлинге окончилась удачно. В противном случае высланный с этой позиции японский отряд легко мог отрезать путь отступления русских у Гебато.
По отношению к критике главного боя у Мотиенлинга я встречаю те же затруднения, как и при разборе отдельного эпизода у Гебато. То есть я не могу понять, почему русские не нанесли более решительного удара в первые часы сражения, когда им помогал туман, а японцы удерживали перевал и его подступы только тремя батальонами. Единственным русским отрядом, предпринявшим то, что мы называем атакой, был отряд на крайнем правом фланге. Центр, находившийся у кумирни, был на расстоянии 1500 ярдов от японцев, находившихся за очень глубокой долиной. Русский левый фланг находился на расстоянии ружейного выстрела только некоторое время после начала отступления, хотя они все время несли значительные потери от артиллерийского огня. Я очень желаю оградить себя от чересчур критического отношения к всемирно знаменитой армии, в особенности потому, что я был скорее простым зрителем и не подвергал себя никакой личной опасности. Но все-таки я должен высказать мое очень твердое убеждение, что если бы русские войска были смело управляемы и если бы каждый командир батальона решился сблизиться с противником и поступал соответственно этому, то в любой момент до 7 ч. утра русские должны были бы прорвать японскую позицию в том или другом пункте. Могли бы они удержаться на занятых частях позиции — это совершенно другой вопрос. Как раз в ту минуту, когда надлежало броситься в отчаянную, решительную атаку, русскими, казалось, овладевала какая-то странная летаргия, как бы паралич воли. То же самое случилось и у Гебато. Странно, как могут такие упорные и грозные во время своего отступления солдаты быть такими медлительными и колеблющимися во время атаки.
Плотность русских построений не оставляла желать ничего лучшего, с точки зрения японцев. Русские понесли за это тяжелое наказание в долине к северу от Скалистого Холма. Вообще было большой ошибкой двигаться вверх по долине; лучше было бы заставить этих людей подняться на Скалистый Холм, откуда, пользуясь мертвым пространством, удлинить фронт к северу от старой кумирни. С увеличением дальнобойности современного оружия развертывание в долинах может повести только к напрасным потерям. В самом деле, со времени Тираской (Tirah) кампании, я думаю, мы научились тому, что, владея вершинами и хребтами, о долинах заботиться нечего. Меткость русской стрельбы была слаба, и, стреляя залпами, они, если даже их собственные офицеры этому не помогали, постоянно обнаруживали свои позиции небольшим дымом бездымного пороха, появляющимся при одновременном залпе стольких ружей. Русский и японский порох в этом отношении одинаковы.
Действие японской шрапнели, а также и нескольких снарядов, выпущенных русскими, показывает, что могла бы сделать могущественная артиллерия, если бы она действовала с той или другой стороны. Британскому офицеру, привыкшему к боевым условиям Северо-Западной Индии, покажется особенно странным обстоятельством отсутствие с обеих сторон горной артиллерии. Бригада горной артиллерии, действуя с русскими, должна бы оказать не поддающееся определению, но, несомненно, очень большое содействие. Особенно большую помощь принесла бы она при их отступлении. Одна-единственная горная батарея у японцев позволила бы им превратить русское отступление в полное бегство. Японская полевая батарея на вершине оставалась в своих окопах, не принимая участия в преследовании, хотя там и имелась хорошая позиция на хребте к северу от Скалистого Холма.
Вялое японское преследование может быть объяснено излишней осторожностью, но местность по пути русского отступления допускала возможность засады целых бригад, а главный бивак русских войск находился только на расстоянии немногих миль. Очевидно, что здесь была неподходящая обстановка для каких-либо рискованных предприятий.
Наконец, я повторяю, что следует припомнить то обстоятельство, что в этом удивительном сражении девять десятых всех русских сил ни разу не ходили в атаку. Некоторые из них приближались на расстояние прямого выстрела, но многие из них не подходили так близко. Они проявляли удивительное хладнокровие на неудобных позициях, затем с одинаково безразличным отношением к опасности начинали отступать к своему биваку. Все это, конечно, совершенно похоже на Колензо. Но как бы мы ни восхищались храбростью в том или другом ее проявлении, один вывод вполне ясен: со времен Иерихонского сражения никакая сильная позиция, обороняемая хорошими войсками, не может быть взята одними демонстрациями, как бы грозны они ни казались.