- Ну, вот, значит, я ему так – хрясь! – Саныч бьет заскорузлым кулаком в миску с квашеной капустой. – Молотком по башке.
- Участковому? – приоткрыл один глаз Карась.
- Ну, ты и лось, Карась, - Васька, проливая, разлил самогон по мутным рюмкам. – Про участкового – это Петруха рассказывал.
- Во-во, - Саныч поднял рюмку. – Не можешь пить – ешь!
Все, кто еще мог, чокнулись.
- А ну, цыц! - Петруха, покачиваясь, выглянул в маленькое окошко. – Как бы моя старуха нас тут не попукала.
- Надо сворачиваться, - Васька похлопал себя по карманам в поисках сигарет. – А то, мне еще в магазин за хлебом.
Начали собираться.
- Саныч, - Петруха опасливо косил в окно. – Карась, похоже, спекся.
- Похоже так, - Саныч, крякнув, вытер бороду рукавом и поставил пустую рюмку на стол. – Оставим здесь?
- С ясеня упал? – Петруха выкатил глаза. – А то ты мою Зинку не знаешь – ухватом сначала его прибьет, а потом и меня заодно.
- Да ладно вам, - Васька выкатил из глубины сарая садовую тачку. – Грузи, Петруха, багаж. Довезу с ветерком.
Пыхтя, взгромоздили Карася на тачку.
- Слышь, Саныч, - прикурив, Васька почесал лысину. – А какое сегодня число, а?
- Ну ты, вообще, кукушку отпил, - Саныч зачем-то посмотрел на наручные часы. – Мы за что пили?
- За что? – Петруха взялся за ручки тачки, пытаясь приподнять их.
- За всё, - заржал Саныч. – За де-е-ень…
- Рождения? – кивнул вопросительно Васька.
- Хренения, - Саныч пнул его по ребрам. – У кого день рождения?
- У кладовщика нашего – Серафима Ивановича, - уверенно поддержал друга Петруха.
- Когда? – обескуражился Саныч.
- В воскресенье, кажись, будет, - Васька сосредоточенно смотрел на свой бычок.
- Заранее нельзя, - уверил всех Саныч. – А первый тост за что был?
- А ты помнишь? – уважительно заглянул ему в глаза Васька.
- А то! – Саныч приосанился, подняв кверху указательный палец. – За день международной солидарности. Кого?
- Кого? – Петруха открыл рот, пытаясь сосредоточиться.
- Трудящихся, кулёма, - Саныч надвинул козырек кепки ему на глаза. – А с кем?
- Что с кем? – тупил Васька.
- Солидарности с кем? – терпеливо спросил Саныч.
- С неграми в Америке, - выпалил Петруха.
- Не угадал, браток, - Саныч укоризненно попенял ему пальцем. – С трудовым крестьянством, то есть с нами.
- И что? – Васька взялся за вторую ручку тачки.
- А то! Где мой портфель? Вот он, - Саныч, покопавшись недолго, вынул свернутое квадратом полотнище. – Петруха, древко есть?
- Древко? Найдем, - Петруха отломал грабли с черенка, протянув его Санычу. – А это что у тебя?
- Знамя, - Саныч развернул красное знамя с серпом и молотом в углу. – Счас пойдем на демонстрацию.
- О, пошли! – обрадовался Васька. – Я, заодно, за хлебом заскочу.
- Нет, - Саныч покачал кукишем у Васькиного носа. – Пойдем к Степановым. У них дочка из города зятя привезла. А он работает где?
- Где? – эхом отозвался расстроенный Васька.
- На заводе, - подытожил Саныч. – Вот и будет солидарность рабочего класса с трудовым крестьянством.
Вечерело. По главной улице деревни, мимо сидящих на лавочках у заборов аполитичных обывателей, твердой поступью, чеканя строевой шаг, поднимая сапогами вековую пыль, шествовал Саныч, держа наперевес черенок от граблей с привязанным к нему кое-как красным флагом. За ним, то и дело сталкиваясь плечами, Васька и Петруха катили тачку с бессознательным Карасем. Над деревней торжественно, но нестройно неслось: «Мы наш, мы новый мир построим. Кто был никем, тот станет всем!».