Одно из самых ярких воспоминаний этого моего периода жизни – сборы в Алуште. Игроки «Уралочки» рассказывали мне про это место множество страшных баек. Мол, это не курорт, а самый настоящий ад. И все ужасы оказались правдой. Нагрузки действительно предлагались нечеловеческие.
Ни в детском волейболе, ни в «Метаре» я о таких тренировках понятия не имела. Приходилось в буквальном смысле слова выживать…
Меня поселили в одну комнату с Леной Василевской, пасующей «Уралочки». Потом она, кстати, стала первой связующей сборной. Когда я приехала в Алушту, она меня первым делом спросила:
– Ты днем спишь?
Я в ответ:
– Нет, никогда.
Она:
– Выжить хочешь?
Я растерялась.
– Хочу, конечно…
– Тогда срочно приучай себя днем спать. Иначе не выдержишь.
Собственно, очень скоро мне уже не нужно было объяснять, насколько полезен и нужен спортсмену дневной сон. Каких-то скидок мне никто не делал. Я просто приходила с утренней зарядки, влезала в чистую форму, чтобы не тратить потом время на одевание, падала на постель и на 45 минут вырубалась. А потом шла на другую тренировку. С другой стороны, после того как ты пережила утреннюю зарядку – считай, уже половина очередного мучительного дня позади… Да, впереди были еще две игровые тренировки, но все-таки при работе с мячами нагрузки были поменьше.
Очень тяжким упражнением для меня всегда был кросс. В конце 90-х это было 4–6 стадионных кругов по четыреста метров. А в начале двухтысячных Карполь поднял норматив уже до 8–10. Бегать я никогда не любила. Да что там не любила… Правильнее сказать – ненавидела. А тут каждый день начинался в 7 утра пробежкой в несколько километров по стадиону. Причем бежать надо было в хорошем темпе – на круг отводилось не более двух минут. Для меня это стало настоящей пыткой. Когда я стала играть уже за первую сборную и Николай Васильевич говорил: «А теперь пробежка», меня это буквально вышибало из колеи. Пробежка в моем представлении – это что-то легкое, веселое. А те пробежки были мучительной тяжелой работой, это слово к данному виду деятельности не подходило категорически. Думаю, многие девчонки из сборной вспоминают их со слезами на глазах.
Еще в Алуште была дорога вдоль забора по всему периметру нашей базы. С многочисленными перепадами высот и естественными препятствиями. Ее называли «Давкин-стрит». Кажется, это как-то связано с человеком, который данную дорожку придумал. Но у меня это название ассоциировалось в первую очередь со словом «удавиться». По ней тоже нужно было бегать на время.
Еще была специальная дорожка из опилок. На ней прыгали, чтобы поменьше загружать колени…
Но самым страшным упражнением был поход в гору. Ну то есть как – поход. Поход – это когда весело, когда палатки, когда костер и «изгиб гитары желтой»… А это был забег в гору. Называлась она Демерджи, однако в сборной все звали ее Катя. После каждой тренировочной трехдневки у нас обязательным пунктом программы было восхождение на мою тезку. Примерно за час времени нужно добежать, добрести, доползти до вершины.
При этом некоторым девчонкам надевали пульсометры. Чтобы было видно, останавливались ли они по ходу подъема перевести дух. Мы эти приборы называли «сачкометры»…
Как-то мы с Настей Беликовой шли в эту гору и фактически заблудились. Я уже готова была просто сесть и заплакать, но она тянула меня за руку. «Надо продолжать двигаться, а то сачкометры нас выдадут». Ситуация сложилась безвыходная – куда идти непонятно, я вообще идти не могу, ей сачкометр «запрещает» оставаться на месте, а бросить меня одну на горе она, разумеется, не может. Не такой закалки человек. В итоге она, чтобы поднять себе пульс, принялась громко петь песни. И кстати, меня таким образом тоже взбодрила и расшевелила. Мы в итоге добрались до контрольного пункта и, кажется, даже уложились в норматив.
…Вот последние метры спуска с горы – это было настоящее счастье! Потому что они означали выходной. Когда от горы нас на автобусе привозили на базу, мы шли к морю и просто ложились в воду у берега. Плавать сил не было – мы просто лежали и пытались прийти в чувство.
…В Алуште очень много отдыхающих и соответственно много экскурсий. Мы, мне кажется, являлись составной частью одной из программ. Во всяком случае, когда мы толпой ехали к точке очередного подъема на Катю, на нашем пути всегда встречались экскурсоводы со своими группами:
– Обратите внимание: это наша знаменитая волейбольная команда «Уралочка», многие игроки которой защищают цвета сборной страны! Они никогда ни с кем не здороваются…
А нам было не до «здорований». Берегли дыхание. И могли думать только об одном: поскорее бы кончился день, и можно будет доползти до своей комнаты.
* * *
При этом желания все бросить на этом этапе у меня уже точно не возникало. Да, приходилось очень тяжело. Но в какой-то момент почувствовала, что втянулась. А тренажерный зал так и вовсе полюбила! Реально очень прикольное ощущение – когда смотришь на свое тело и видишь, как оно день за днем меняется и трансформируется во что-то другое. Находишь мышцы, о существовании которых даже не подозревала. Эдакий «вау-эффект»… Я звонила домой и восторженно рассказывала маме и тете о своих достижениях: какую штангу подняла, сколько раз сделала то или иное силовое упражнение…
Понятно, что я была очень высокой и к тому же продолжала расти, поэтому тренеры подбирали мне небольшие веса. Особенно в толчке штанги. Другие девчонки работали с весом в 50 кг, некоторые даже больше. А моя норма на тот период – 35. Вообще мой максимум в толчке за все время работы с Карполем – 45 кг. Больше он не разрешал поднимать категорически.
В 1999 году я снова стала чемпионкой мира среди молодежи. Причем в этот раз уже стояла в основе и по итогам турнира в Канаде получила приз самой результативной волейболистки. Собственно, именно там местные болельщики дали мне прозвище Game Over. А девчонки примерно тогда же стали называть Гамби – это было созвучно с мишками Гамми из мультфильма.
Если в возрасте на год старше нашими главными соперниками были Италия и Китай, то в этом – Бразилия и Корея. С Кореей вообще отношения были накалены настолько, что до драки в формате «команда на команду» несколько раз не хватало совсем чуть-чуть, маленькой дополнительной искорки. Даже не знаю, какова предыстория этой «вендетты». Но во время матча с ними было немало жестов из разряда «ну, иди сюда» или «держите меня семеро», криков, эмоций. В итоге кореянкам в полуфинале мы отдали только один сет. А Бразилии в финале – ни одного.
Мне на этом турнире было очень сложно еще и потому, что я в Канаду отправилась из Китая – там принимала участие в Гран-при с первой сборной. Конечно, оказаться в Поднебесной очень интересно. Но времени, чтобы осмотреть какие-то местные достопримечательности, у нас не было. Тем более в команде случилась какая-то эпидемия, и в итоге в Канаду я летела с температурой 39 градусов. А первые тренировки на молодежном первенстве мира проводила… босиком. Стоило надеть кроссовки, ноги тут же сводило судорогами. Доктор Мамаев помог как-то справиться и с этой проблемой, и с последствиями акклиматизации.
То время всегда вспоминаю с оттенком легкой грусти. Это была очень дружная и классная команда. Все переживали друг за друга, поддерживали. Если кого-то из нас вызывали в основную сборную – никто не завидовал, все только радовались и желали удачи.
…Когда мы летели в Канаду, нам сразу сказали: «Вы будете играть на ферме».
Как на ферме? Почему?
Приготовились к худшему, однако реальность оказалась куда оптимистичнее. Милый городок Саскатуан с большой русской и украинской диаспорой. Местные жители регулярно привозили в студенческий кампус, где мы жили, огромные кастрюли с домашним борщом, еще какие-то вкусности.
А потом мы выяснили, что Канада – совершенно не деревня. Потому что, как узнала одна из девчонок нашей команды Оля Чуканова, в том самом зале, где мы играли, незадолго до этого выступали Backstreet Boys. А такая группа не станет давать концерт в деревне…
Как-то мы пошли гулять и неподалеку от местного университета сфотографировались с местными ребятами. Это была студенческая команда то ли по регби, то ли по американскому футболу. На следующий день эти фото были чуть ли не во всех канадских газетах… Вообще волейбол в Канаде любят. Мы-то думали, там всё, кроме хоккея, за спорт не признают. А канадцев на трибуны приходило много, и они создавали очень хорошую и доброжелательную атмосферу.
Был там один забавный случай. В зале флаги стран-участниц висели вдоль одной из стен. А во время исполнения гимна на построении команд на другой, противоположной, стене включался большой монитор. И показывал картинку с флагом. Естественно, мы поначалу смотрели на этот экран. Но после первого матча нам Мамаев сказал: «Девчонки, как же так, вы во время гимна стоите спиной к настоящему флагу своей страны!»
И на следующий день во время этой церемонии все 12 девочек нашей сборной, как взвод солдат, во главе с доктором синхронно развернулись на 180 градусов от экрана и стали «есть глазами» флаг России. Организаторы в панике: что случилось? В итоге после матча с нашим штабом долго беседовали люди из оргкомитета, и перед последующими матчами мы снова слушали гимн, разглядывая флаг на мониторе.
Ощущения того, что мы находимся в каком-то другом мире, не было. Все-таки это не Япония. Конечно, отличий от России много. Конфеты какие-то другие, даже еда на вкус иная. Но это такие маленькие отличия… Как в одном из диалогов из «Криминального чтива», когда герой рассуждает об отличиях между США и Европой.
…Понятно, что когда ты находишься в эпицентре событий, победа воспринимается немного по-другому, чем когда просто аплодируешь партнершам. Но я и за два года до этого тоже принимала непосредственное участие в двух решающих поединках молодежного чемпионата мира, хотя, конечно, мой итоговый вклад в победу оказался куда меньше. В любом случае радости в обоих случаях было очень много.
По приезде нас много хвалили, говорили, что мы молодцы, выполнили задачу. Непосредственно в Канаде наш тренер Виктор Николаевич Бардок наградил тем, что на банкете разрешил есть торты и пирожные в неограниченном количестве. И запивать все это кока-колой. Ну то есть не он разрешил, а мы сами себе разрешили, прикрываясь золотыми медалями. На протяжении всего турнира сладкое было под запретом, нас ежедневно взвешивали… А тут сказали доктору Мамаеву: «Имеем право!»
А вот каких-то призовых за победу не полагалось. Они выдавались только за победы с первой сборной.
* * *
За нее я в тот год тоже выступала параллельно с игрой за молодежку. Каких-то принципиальных отличий между молодежной и главной командами не было. Тренировки одни и те же, требования к дисциплине в жизни и на площадке тоже. Никаких послаблений или поблажек более юным девчонкам или, наоборот, самым заслуженным ветеранам не существовало. Все пахали наравне.
В те времена у меня вообще не было времени на какие-то увлечения. Главным хобби стал сон. Компьютерных игр не было, ноутбуков тоже. Кто-то читал, кто-то вязал, кто-то музыку слушал… Я всегда очень любила рисовать, но сил на это почти не оставалось. В той же Алуште на сборах самым большим развлечением было после ужина прогуляться по набережной, дойти до почты и позвонить домой. А, ну конечно, еще втихаря купить трубочку со сгущенкой, чтобы никто из тренеров, не дай бог, не заметил. Съесть ее и потом провалиться в сновидения…
Когда Наташа Сафронова привезла себе из Японии компьютер – это стало настоящей сенсацией. Все к ней ходили в номер, пытались в нем разобраться. А потом нас в 2000 году перед Олимпиадой отправили на так называемый «восстановительный сбор» в Израиль. Кому-то из более опытных девчонок разрешили полететь вместе с мужьями и родителями. Но для нас, «молодняка», это был «отдых» в кавычках. Нас даже расселили по комнатам не так, как мы хотели, а исходя из каких-то тренерских соображений. Чему, естественно, все «юные таланты» были не слишком рады…
Наш с Настей Беликовой отдых заключался в том, что мы приходили к Наташе, забирали у нее этот компьютер и садились собирать пасьянс «Косынка». А ее отправляли на балкон читать интересные книги…
На этом сборе Карполь организовал нам экскурсию по Иерусалиму. Но она прошла в режиме «быстрой перемотки» – то, что другие туристы слушают и осматривают три дня, мы вынуждены были «проглотить» всего за день. Времени было не слишком много, а, конечно, хотелось посмотреть все самое интересное. Не считаю себя религиозным человеком – правильнее будет сказать, что я человек верующий. И вживую увидеть эти легендарные места было очень любопытно…
При этом верилось, что это нам поможет на Олимпиаде в Сиднее. Мы даже записки на Стене Плача оставляли. Правда, потом выяснили, что существует разделение стены на две секции – одна для женщин, другая для мужчин. Нам тогда об этом никто не сказал, и я сильно подозреваю, что мы воткнули свои записочки в «неправильном» месте. В любом случае нам было гораздо удобнее, чем остальным верующим. Внизу эти записочки буквально некуда было приткнуть. Ни одной свободной щели. А мы же гораздо выше и могли дотянуться наверх, до свободных отверстий.
* * *
В 1999 году я за все лето вообще ни разу не побывала дома – поочередно находилась в расположении сразу трех сборных: студенческой, молодежной и первой. Уехала в мае и вернулась только в сентябре, после взрослого чемпионата Европы. Собственно, та золотая медаль континентального первенства стала для меня первой в главной национальной команде.
Конечно, этот период был сложным с точки зрения не только «физики», но и психологии. Команды возвращались с турниров, и игроки разъезжались по домам отдохнуть, а я летела на следующие соревнования уже с другими девчонками. И так несколько раз в течение лета.
Сейчас даже сложно выделить какой-то конкретный момент, когда я стала игроком первой сборной. Молодежка и основа тренировались вместе и в Алуште, и на базе «Уралочки». И молодых игроков часто подключали к занятиям первой команды.
При этом я после каждого лета, проведенного в сборной, ждала начала чемпионата России с нетерпением. Для нас национальное первенство было чем-то сродни развлечению. Когда перешла в первую «Уралочку», всегда говорила маме: «Хочу, чтобы чемпионат поскорее начался». Она поначалу не понимала почему. Вроде я со сборной только что отпахала несколько месяцев и должна хотеть отдохнуть.
А для меня игры за клуб были отдыхом. Тренировки не такие напряженные, как летом, поскольку постоянно нужно играть. Плюс перелеты и переезды. При этом мы всех выносили по 3:0 и сопротивления почти не замечали… И напрягаться не нужно. В одном из чемпионатов мы всего два матча не смогли закончить «всухую». Это на самом деле особенное ощущение – когда ты выходишь на площадку и точно знаешь, что легко победишь. С одной стороны, это хорошо. С другой – никакой конкуренции.
Впрочем, сборная России от этого никак не страдала. У национальной команды и так был очень интенсивный график, и конкурентных матчей и турниров у сборниц хватало. Сборы сборной начинались в апреле и могли длиться по полгода, до октября – ноября.
Собственно, деление в «Уралочке» на три команды было фактически номинальным. В зависимости от интересов сборной Карполь мог тасовать эти составы как хотел. Два раза я, выступая за номинально вторую команду, имела хороший шанс выиграть чемпионат России…
Первый раз это случилось в 1999 году. Я защищала цвета команды «Уралтрансбанк». 30 марта играли с «Уралочкой» в финале, уступили в напряженном матче со счетом 3:2. Вот что было написано в моем дневнике после этого поединка:
«Уступили со счетом 2:3. На матч вышли с таким настроем: проигрывать нам все равно нечего, надо играть так, как умеем. Действовали с азартом, боролись за каждый мяч, помогали друг другу. То есть были единой командой. Но не хватило стабильности: то ошибались на приеме, то в нескольких расстановках подряд не могли сняться. И все-таки боролись до конца».
При этом за полтора месяца до этого мы «Уралочку» смогли обыграть! Было это 17 февраля. Матч тоже завершился тай-брейком, но в тот раз наша команда оказалась чуть сильнее. Правда, там не было многих ключевых волейболисток, которые на протяжении регулярки играли за границей, а ближе к финалу возвращались в Россию.
«Две первые партии взяли довольно уверенно. А потом расслабились. Проиграли два следующих сета из-за большого количества собственных ошибок. Много раз не справились с приемом, не могли забить по два, по три раза подряд, перестал работать блок, совершенно отсутствовала защита. Лично я в этой игре не помогла команде ни на блоке, ни в защите. На блоке никак не могла уловить направление удара, потому что смотрела на мяч, а не на нападающего игрока. А надо было следить за тем, как соперница разбегается, как двигает рукой. Ну и непосредственно во время постановки блока недорабатывала, плохо переносила руки на чужую сторону. Что до игры в защите, то в момент удара нужно было сидеть ниже и все время двигаться, чтобы занять правильную позицию во время удара».
Перед каждым сезоном Карполь объявлял, кто за какую команду играет. Безусловно, выступать именно за «Уралочку» было приятнее и престижнее всего. Но каких-то интриг или зависти это распределение никогда не порождало. Обычно молодежная сборная России играла за третью команду – «Малахит», а волейболистки первой сборной распределялись между двумя первыми – «Уралочкой» и «Уралтрансбанком». Главным в этой системе было то, что все получали достаточно игровой практики. При этом мы все воспринимали друг друга как одну большую и дружную семью.
К Карполю я, конечно, относилась, да и продолжаю относиться с большим уважением. Как к тренеру, как к учителю, который очень многое сделал для того, чтобы я стала игроком высокого уровня.
Собственно, даже не припомню каких-то обидных моментов при переходе в первую команду «Уралочки». Ну да, я должна была таскать сетку с мячами. Ну а что тут такого – я была самой юной, а это сложившаяся традиция. Если ты не играешь в основе – значит, должна помогать чем можешь. Еще помогала врачам и массажистам таскать их огромные сумки… Собственно, это делали все молодые игроки, вне зависимости от того, сборная это была или клуб.
В какой-то период я на протяжении недели работала одновременно в первой и второй команде. То есть у меня было четыре тренировки в день – две утром, две вечером. Ничего, как-то выдержала.
Конечно, очень важным было еще и запомнить все то, что тебе говорили наставники. Но все-таки самое сложное на том этапе – просто физически выдержать эти нагрузки. Потому что в сравнении с тем, как я привыкла работать в Челябинске, это совершенно другой уровень.
* * *
Еще очень сложный момент – травмы. После операции на голеностопе в 2001 году меня привезли в зал на инвалидном кресле. Ощущения совершенно жуткие. Ты смотришь на людей, которые высоко подпрыгивают и быстро бегают. А сам сидишь в этой чертовой каталке и гадаешь – сможешь ли снова делать то же, что и они…
Когда тебе 28 или 30, уже сам разбираешься в болячках почти как спортивный доктор. Умеешь прислушиваться к своему организму и знаешь: так, вот это пройдет за две недели, а вот эту неприятную штуку надо лечить месяца полтора. Но в любом случае нет ощущения жуткой неизвестности.
Но тут тебе всего 20, перед тобой только-только открылись все дороги и горизонты, ты сыграла первые турниры за главную сборную, и поэтому тебе очень и очень страшно. Конечно, врачи меня как могли успокаивали и пытались подбодрить. Но если знание про то, что «все будет хорошо», вбито и вколочено в тебя всем твоим многолетним опытом – это одно. А когда то же самое говорит врач – ощущения совсем другие. В конце концов, у докторов работа такая: не только лечить, но и утешать пациентов…
Мне повезло, что этот разрыв связок случился в Германии. Прыгнула и приземлилась на ногу Инессе Коркмаз – в то время она еще носила фамилию Саргсян. Меня прооперировали там же, на месте. В России бы просто надели гипс на ногу. Ира Тебенихина получила аналогичную травму в Китае. Пока ее привезли в Россию, пока начали лечить… В итоге, на то, чтобы снова набрать форму, ей понадобилось несколько месяцев. А я свой первый прыжок сделала уже месяц спустя после операции, в августе, перед матчами Гран-при.
Причем было страшно, конечно, – вдруг нога не выдержит и подломится? Ну и вообще ощущения странные: ты привык взлетать высоко, а в этот момент я могла разве что газету перепрыгнуть. При этом передачи мне все равно давали, исходя из моих прежних возможностей. Привыкли уже… Но если раньше я часто била поверх блока – то теперь соприкасалась с мячом уже в тот момент, когда блок соперниц фактически приземлялся. И поэтому получалось так, что я все равно много забивала.
Кстати, какого-то избытка свободного времени у меня в тот период не образовалось. Я все равно находилась в расположении команды. Не случилось так, что я осталась одна, маленькая и никому не нужная. Конечно, поддержка других сборниц в тот тяжелый период была необходима, и я сполна ее получала…
Просто, пока все остальные работали на игровых тренировках, я занималась в тренажерном зале. Делала упражнения на руки, на пресс. Вскоре стала ходить и на обычные тренировки. Понятное дело, что работать вместе со всеми я не могла. Но в итоге закачала бицепсы и трицепсы до такой степени, что, стоя на месте, засаживала подачу словно из катапульты… Меня уже девчонки буквально выгоняли с тренировок, потому что не могли справиться с этими подачами.
Немецкие врачи составили для меня график индивидуальных занятий, и я его неукоснительно придерживалась. Мне изготовили специальный пластиковый сапог, и я спокойно могла ходить в нем без костылей. Под руководством массажиста Александра Ивановича Клюйкова делала разные упражнения для разработки голеностопа, с доктором Мамаевым занималась физиотерапией. Слава богу, восстановление мое никто не форсировал, да я не могла играть в полную силу. В результат уже месяца через три снова была в старте сборной.
* * *
Понятное дело, что всем игрокам «Уралочки» периодически хотелось отдохнуть и расслабиться. Мы были одного возраста – 17–19 лет. Вместе играли, вместе хулиганили – сбегали в ночной клуб…
Собственно, до переезда в Екатеринбург для меня понятия «ночной клуб» не существовало в принципе. В Челябинске в подобных заведениях ни разу в жизни не была. Ну а тут почти сразу после переезда девчонки стали регулярно звать меня «тусить».
Одеть мне, по сути, было нечего. Но, как говорила моя мама, «Уралочка» на рубеже веков оставалась чуть ли не единственным местом на планете, где победил коммунизм. У нас все вещи были общими.
Пансионат «Уралочка» состоял из пяти отсеков, в каждом из которых по три комнаты. Соответственно, в каждой из этих комнат жили девочки, и у каждой можно было одолжить какую-нибудь часть «вечернего туалета». Собственно, даже деньги валялись в комнатах просто на тумбочках – никому в голову не приходило, что их кто-то может взять.
…Кстати, когда я играла в «Метаре», мы с мамой мою зарплату прятали под матрац. Банки, которые сначала завлекали рекламой по ТВ, а потом лопались один за другим, никакого доверия у нас с ней не вызывали. Как и Леня Голубков с МММ…
Так вот, мы общими усилиями наряжались и шли на дискотеку. Мне было легче, чем остальным, потому что я просто выходила из подъезда. А у девочек на выходе сидел вахтер, и поэтому они вынуждены были вылезать через окна. Спускались по решеткам с балконов второго этажа, я их внизу ловила. А потом, по возвращении, подсаживала наверх.
В клубах у нас было железное правило – «вместе пришли, вместе ушли». То есть было чувство ответственности друг за друга. Вообще мы всегда четко знали, когда можно идти в клуб, а когда категорически нельзя. То есть обычно шли ночью, которая предшествовала выходному дню.
Никто к нам не приставал, все местные нас хорошо знали. Охрана не то что контролировала, но приглядывала, чтобы никто нас не обидел. Иногда возникали какие-то приезжие персонажи, но достаточно было появиться охраннику, и они исчезали.
Танцевали под любую музыку. В какой-то момент я любила «Иванушек»… Но главное, чтобы драйв, чтобы весело. Кстати, в Алуште одно время главным хитом была песня Шуры «Холодная зима». Звучала отовсюду. А потом, через много лет, я узнала, что мой муж причастен к съемкам этого клипа…
При этом мы почти никогда не пили. Бокал шампанского я и раньше могла себе позволить, еще в Челябинске. Мне, кстати, вообще никогда не бывает плохо от алкоголя. У меня внутри стоит очень четкий счетчик, который всегда сигнализирует: «Стоп, Катя. Достаточно на сегодня». И поэтому у меня ни разу в жизни не было ситуации, чтобы я из-за выпитого перестала себя контролировать.
И ни с кем из девочек тоже не было такого, чтобы приходилось нести обратно в пансионат на руках. Во-первых, мы все-таки спортсменки, у нас крепкие организмы. Если девочка ростом метр пятьдесят выпьет полбутылки шампанского – возможно, она вырубится. А у нас рост под два метра, нам такая же доза – даже глазом не моргнуть… Ну а во-вторых, мы действительно алкоголем не злоупотребляли. И без того было весело.
Разок чуть не «засыпались». Так получилось, что Карполь ехал на встречу с одним из спонсоров. И ему этот спонсор сказал: «Николай Васильевич, хотите, покажу, где ваши девочки отдыхают?»
Я почему-то именно в тот вечер осталась дома. Но следила за всей этой историей в режиме онлайн по эсэмэскам. Девчонки изначально отдыхали в двух разных клубах, потом решили объединиться. И тут одна из них прямо в коридоре увидела Карполя. Она молодец, не растерялась, мгновенно спряталась куда-то за угол, а потом быстро вернулась в зал к другим девчонкам со словами «Шухер, тут Карполь».
Все в шоке – что делать, не под стол же лезть прятаться… Ребята, которые были с девчонками, предложили: «Давайте мы его сейчас перехватим и пригласим в стрип-клуб. Там угостим. А вы тем временем сбежите».
В одном здании и даже в том же подъезде с ночным клубом действительно находился стрип-бар. Но эта смелая идея успехом не увенчалась…
При этом между двумя компаниями девчонок шла интенсивная переписка.
«Привет, вы внутри? Мы уже приехали, заходим».
«Тут Карполь».
«Какой Карполь?»
«Вы дуры, что ли? Николай Васильевич».
В итоге каким-то образом обе компании умудрились проскользнуть мимо грозного начальственного ока. Пулей в такси, в пансионат, одеяла на голову – все, спим, ничего не знаем…
Еще разок нас поймал доктор Мамаев. Все девчонки, когда уходили, оставляли на кроватях «кукол» из одежды, подушек и одеял. Юрий Васильевич зачем-то зашел в одну из комнат и увидел эти «скульптурные композиции». Прошелся по остальным комнатам – точно такая же история. Везде «мумии». Только в последней нашел единственного живого человека – Аню Артамонову.
– Где все?
А ей что отвечать? Что все одновременно ушли в туалет или душ? Все, в общем, и так понятно. Пришлось сознаваться:
– В ночном клубе.
– Дуры! Я же вам говорил, что Огиенко сегодня может с проверкой прийти. Быстро звони всем, чтобы через десять минут были в кроватях!
Аня начала всем лихорадочно звонить и писать. Юрий Васильевич еще немножко пошумел, покричал. Потом, уже собравшись уходить, спросил:
– А ты-то чего не пошла?
– Колено болит… Неудобно со второго этажа спускаться.
К чести Мамаева, он нас тогда не сдал. Понятно, что в разных ситуациях он должен был вести себя по-разному, но тогда как-то обошлось.
В Москве, кстати, в ночных клубах вообще ни разу не была. Повзрослела, что ли. Это стало не нужно и не интересно.
* * *
…Первые золотые медали чемпионата России выиграла в 2001 году. Понятно было, что мы это первое место завоюем почти наверняка, но все равно эмоции были сильными. Это стало как бы новым этапом в жизни.
Как, конечно, и поездка на Олимпиаду 2000 года. Я уже писала, что какой-то дикой конкуренции – мол, ненавижу всех, растолкаю локтями и поеду на Игры – у нас не было никогда. Но само собой, попасть в итоговую заявку на олимпийский турнир было очень почетно.
При этом большинство «вакансий», разумеется, распределялись заранее. Но я на тот момент еще не входила в число тех, кому поездка в Австралию была гарантирована. Однако первой, о ком Карполь сказал: «Она едет на Олимпиаду», – оказалась именно я. Сюрприз, конечно, огромный.
Подготовка к Играм никак не отличалась от работы в другие годы. Закладывали «физику» столь же основательно, как и ранее. Ну а чтобы избежать проблем с акклиматизацией, прилетели в Сидней заранее, за неделю до начала Олимпиады.
Конечно, для меня это был настоящий восторг. Первые в жизни Игры – круто, здорово и очень интересно! То, о чем ты мечтал несколько последних лет, вдруг стало явью – непередаваемые ощущения…
Ну и сама атмосфера Олимпиады, когда ты на нее попадаешь впервые – это сложно описать словами. Огромная деревня, населенная легендарными спортсменами, большинство из которых ты раньше видела только по телевизору. Например, Немов с его пятью золотыми медалями. Боксеры, гандболисты… Вообще у России на той Олимпиаде была очень классная и уверенная в себе команда. Много заслуженных-перезаслуженных ветеранов, наследников еще советской спортивной эпохи. Впрочем, специально с кем-то встретиться и познакомиться мы не пытались. Но когда пересекались в столовой или на прогулке, поздравляли с очередными победами, спрашивали, когда следующие выступления. Отношения между всеми членами российской делегации были очень хорошими. Можно даже сказать, семейными. А вот из зарубежных атлетов ни с кем не познакомилась. Да и желания особенного не было.
…Вспоминаю, как в Пекине-2008 бедный Роджер Федерер приехал пожить в Олимпийскую деревню. Так он сбежал оттуда через день. Ему просто не давали прохода, за сутки пришлось сфотографироваться несколько сотен, если не тысяч раз.
…В Сиднее жили в отличных условиях. Двухэтажные домики, большой развлекательный центр, где можно сразиться в игровые автоматы, сделать себе красивую прическу, выпить кофе – по уровню комфорта и организации это лучшая Олимпиада из всех, в которых я принимала участие. Эдакий пионерский лагерь, только самого высокого качества. Тем более что Виталий Георгиевич Смирнов, который тогда был президентом Олимпийского комитета России, каждый день проводил «линейки», награждал чемпионов и призеров. Собственно, я свою корочку заслуженного мастера спорта получила как раз на одном из таких торжественных построений. Смирнов, конечно, человек большой величины. Мне кажется, именно он на своих плечах держал замечательную атмосферу в российской сборной.
Как-то пришел в наш волейбольный домик Женя Кафельников: «Приходите меня поддержать, у вас же выходной завтра». Мы в ответ: «С радостью, но если сумеешь отпросить нас у Карполя. Если сами к нему подойдем, он точно никого не отпустит. Ну а тебе вряд ли откажет». В итоге я, Лена Василевская и Лена Година пошли на соревнования по теннису. Очень понравилось. Это вообще был первый раз, когда я смотрела большой теннис вживую. Женя нам даже подмигивал с корта…
В Сиднее нашей команде впервые выдали форму нового образца. Если раньше это были плавки и свободные майки, то на Олимпиаде – обтягивающие. Все удивлялись, когда видели нас в этой форме, выглядела она необычно и непривычно.
…Нам еще с погодой повезло. Обычно во время летних Олимпиад очень жарко, а в Сиднее в это время года климат комфортный.
Столовая, представлявшая собой огромный ангар, работала с утра до ночи. Питание было классное – опять-таки в отличие от других Олимпиад, где еда являлась проблемой номер один. В тех же Афинах, если ты не пришел строго к началу завтрака, обеда или ужина, гарантированно оставался голодным. В Греции мы вообще всю Олимпиаду ели в «Макдоналдсе». Не гамбургеры, конечно. Мы путем экспериментов и ошибок нашли способ питаться нормально. Было там одно блюдо, состоявшее из салата и куска курицы на гриле…
Самую вкуснятину в сиднейской деревне привозили рано утром и поздно вечером. Народу в это время в столовой немного, поэтому у поваров было время побаловать спортсменов свежеиспеченными блинчиками, еще чем-то… Мы, правда, поздно вечером пойти в столовую не могли – режим был строгий. И на эти самые блинчики попали единственный раз – пораньше убежали с церемонии открытия и перед отбоем решили заглянуть в столовую. Но и в любое другое время все было очень вкусно, продукты разнообразные и свежие. В Сиднее, как и везде, в столовой были представлены несколько различных кухонь, но мы понимали, что Олимпиада не самое лучшее место для гастрономических экспериментов. И ели обычно стандартную европейскую еду, к которой привыкли.
* * *
Желание выиграть Олимпиаду у всех в нашей сборной было просто огромным. Со мной-то все понятно: мне всего 20, у меня вся карьера впереди, и шансы выиграть олимпийское золото, скорее всего, еще представятся. Но были в команде девочки, для которых эти Игры гарантированно являлись последними. Поэтому мы все очень-очень сосредоточились на том, чтобы добиться этой цели. Праздничная и красивая атмосфера вокруг – это, конечно, здорово. Но мы на нее почти не обращали внимания и не замечали, голова была забита другими мыслями.
…После проигранного кубинкам финала рыдали навзрыд всей командой. Мне было очень жалко тех девочек, для которых эта Олимпиада являлась последним шансом. Серебру никто не радовался. Собственно, даже если бы это второе место нам предложили перед стартом Игр, никто бы из команды на это не согласился. Нас с детства воспитывали в духе того, что никаких других медалей, кроме золотых, не существует. И серебро, и бронза – это только разновидности поражений, гордиться тут нечем.
Тем более перед началом олимпийского турнира было ощущение, что мы можем и должны стать первыми. И в общем то, как складывались соревнования, это ощущение подтверждало. Олимпиада проходила тяжело, соперницы были очень сильны, но мы каждый раз демонстрировали характер. На групповом этапе одержали 5 побед в 5 матчах. В том числе над кубинками, которым впоследствии уступили в финале. Собственно, и матч в группе с островитянками сложился сверхдраматично: уступали по сетам 1:2, но в итоге вырвали выигрыш на тай-брейке со счетом 15:13.
В четвертьфинале встречались с Китаем, и счет 3:0 ни в коей мере не отражает характер борьбы. Каждый сет заканчивался на «больше-меньше». Причем первый мы взяли со счетом 27:25, а третий – 28:26. В полуфинале только в пятой партии смогли сломить сопротивление американок. Причем там как получалось: «свои» сеты мы брали довольно легко, а игроки сборной США свои буквально выгрызали. Вообще Америка в Сиднее очень сильно всех впечатлила. За полгода эта команда прибавила фантастически, тренеры сумели подвести ее к Олимпиаде на пике формы. Честно сказать, столь блестящая игра американок стала сюрпризом для всех, и для нас в том числе. К счастью, на тай-брейке мы смотрелись убедительнее и взяли его со счетом 15:8.
Ну а потом было горькое разочарование финала… Кубинки в те годы считались нашими самыми принципиальными и главными соперницами. Сборная России вновь демонстрировала и волю, и характер. Первый сет вытащили – 27:25. Второй и вовсе взяли в запредельной по драматизму борьбе – 34:32. Вообще, подавляющее большинство концовок сетов, которые заканчивались с разницей в 2 очка, наша команда на той Олимпиаде выигрывала. Сборная образца Сиднея-2000 была поистине классной.
…Помню, незадолго до Олимпиады мы участвовали в одном турнире. Играли на фоне тяжелых нагрузок. И почти каждый матч заканчивался со счетом 3:2. При этом было такое ощущение, что сил хватит еще на один пятисетовый поединок прямо сейчас. Вообще легко и безо всякого напряжения…
Ну а вот на последние партии с кубинками этих сил, видимо, не осталось. Они, конечно, играли фантастически.
Причем игру я… фактически не видела. По ходу каждого розыгрыша поворачивалась к площадке спиной, и только по реакции трибун определяла, в чью пользу он завершился. Так получилось, что в первом сете я на миг отвернулась во время одной из атак, и наша команда выиграла очко. Тут же соорудила себе из этого счастливую примету. И она очень долго работала. Вообще все запасные старались помочь основе, чем могли – чего мы только не придумывали!
А вот мыслей типа «вот выпустите меня сейчас, и я эту Кубу порву» точно не возникало. Отдавала себе отчет, что на площадке находятся игроки, которые опытнее и лучше, чем я. И чем-то помочь, сыграть лучше, чем они, – не смогу. Хотя, конечно, в каких-то играх выходила на замену, что-то забивала… С той же Кубой в группе Карполь меня выпускал.
…Последний мяч кубинок в финале помню очень хорошо. К этому времени я уже «отложила» свою примету и смотрела игру во все глаза. Регла Торрес забила последний мяч, и эта картинка навсегда останется у меня перед глазами. Казалось, мечта была уже в руках… и упорхнула.
* * *
Может быть, сказалось то, что ночью накануне финала мы фактически не спали. В соседнем с нами коттедже жили российские синхронистки, которые взяли олимпийское золото. И они праздновали его так бурно, что отдохнуть толком не удалось. В итоге уже под утро кто-то из девочек попросил Карполя, чтобы он синхронисток своим авторитетом угомонил. Он сходил, все сделал, но в любом случае разруливание этой ситуации заняло большую часть ночи.
Запомнилось и то, как свою победу отмечали мальчики-гандболисты. Мы летели обратно в Россию вместе с ними. В самолете на протяжении многих часов была открыта багажная полка, на которой стоял включенный кассетный магнитофон. Пела группа «Любэ». Собственно, их веселье немножко помогало отвлечься от собственного разочарования.
Собрание прошло на следующий день в Олимпийской деревне. Было очень тяжело вновь возвращаться к теме проигранного финала. Нам сказали, что работать надо еще больше, что по возвращении время тренировок будет увеличено. После собрания мы шли все зареванные, и в деревне все, кто нас видел, были в недоумении. Все-таки серебро – не самый плохой результат, мягко говоря.
Но для всех нас в тот момент это была настоящая трагедия. Очень больно и очень сложно… Засыпала я тяжело, в голове все время крутилось: «Ты могла стать олимпийской чемпионкой, это было так близко, совсем рядом». Конечно, со временем боль утихает, ты начинаешь думать о будущем. Но все равно очень обидно. Такие удары лечат только время и новые турниры.
…На концовку олимпийского волейбольного турнира прилетал губернатор Свердловской области Эдуард Эргартович Россель, а также главный спонсор «Уралочки», генеральный директор НТМК Сергей Константинович Носов. Они нас забрали после финала и устроили торжественный ужин. Все серебряные медали сложили в огромный бокал с шампанским, и все по очереди из него пили и говорили тосты. Когда очередь дошла до меня, я какую-то небольшую речь, конечно, сказала, но шампанское только понюхала и передала дальше. У нас в команде официальные законы были, как в Америке, – до 21 года никакого алкоголя. Все посмеялись, стало как-то чуть полегче…
А в последний день нашего пребывания в Сиднее отправились в зоопарк. Посмотрели кенгуру, утконосов, коал. Животные были очень милые, но настроение у нас, конечно, оставалось минорным. А тут еще и мама Лены Годиной позвонила и сказала, что волейболисты-мужчины свой финал тоже проиграли со счетом 0:3 сербам.
Мы потом этот матч смотрели в записи, и был там один момент, после которого стало ясно, что наши ребята не выиграют. Один из братьев Грбичей, Владимир, спасая мяч в защите, перепрыгнул через рекламные щиты, сохранив своей команде доигровку. Сербы перекинули мяч на нашу половину, последовал пас на Шулепова… Я даже успела сказать девчонкам: «Смотрите, сейчас его один в один закроют». Так и случилось. Вообще подобные эмоциональные розыгрыши часто решают судьбу матчей. Нам вот с кубинками такого эпизода не хватило.