Вот так на веранде, над люлькой склонясь, Мне мама моя колыбельную пела, В заветных мечтах представляя меня Усатым джигитом на лошади белой. Еще я «агу» не умел лепетать И мирно посапывал под одеялом, А мама была уже тем занята, Что мне беспрестанно невест подбирала. Они были так же беззубы, как я, И так же лежали в раскрашенных люльках, Не зная, что участь и их, и моя Решается нынче… Ах, любит — не любит?.. Как много печальных историй в горах Я слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы, О грубо разорванных договорах, О так никогда и не справленных свадьбах. О спорах, о ссорах, о том, что сберечь При нынешних нравах нельзя свои нервы… Но, впрочем, совсем не о том моя речь — Продолжу рассказ о любви своей первой. Я помню, когда мне исполнилось пять, (А детская память, как надпись на камне: Все буковки можно легко сосчитать И все углубленья потрогать руками) Соседи, что часто ходили к нам в дом И за руки маленьких дочек держали, Смеясь, называли меня женихом И честное слово торжественно брали: — Мы свадьбу сыграем на весь белый свет! Готовь побогаче калым, забияка… Не ведая, шутят они или нет, На всех обещал я жениться, однако. На дочери плотника и чабана, Врача, тракториста — Запутался сам уж… А как-то спросила горянка одна, Вздыхая лукаво: — Возьмешь меня замуж? Молодку хрычовкою старой назвал, О чем и сейчас не жалею ничуть я. Но следом ее повторила слова Насмешница юная из Гиничутля. Сорвав с меня шапку, твердила она: — Женись, а не то не получишь папаху… Девица была мне совсем не нужна, Но сердце уже замирало от страха Неведомого… Далеко-далеко Еще подрастала любовь моя где-то, Пока я носился лихим седоком На струганной палке, не зная об этом. Цыплята мне были дороже девиц И с горки со свистом летящие сани, И куча мала, и пыхтенье, и визг, И драки — ну, в общем, по горло был занят. Еще я подарком отца дорожил — Свирелью, что вырезал он мне из ивы. Наверное, дар этот был от души, Предзнаменованием ставши счастливым…