В горах среди родного люда Он Насреддину лишь чета. Абдулхаликова Махмуда Хочу воспеть я неспроста. Мой близкий друг и родич дальний, Давно он признанный актер. Я и веселый, и печальный Люблю вести с ним разговор. Ко мне однажды зачастил он, И знать не мог я, почему Все вынуждал с лукавством милым Меня стихи читать ему И вдруг: в театр приглашенье. Зал полон. Вижу в свой черед, Что даже с гор на представленье Знакомый прикатил народ. Вот поднят занавес.                   Что это? Не понимаю ничего! На сцене в озаренье света Себя я вижу самого. И голос мой, и каждый жест, И нос мой. Отрицать не стану, Что он до самых дальних мест Всему известен Дагестану. Как в зеркале, свой видя лик, Клянусь, подумал поначалу: «Ужель не сам предстал я залу, Ужели это мой двойник?» Меня сидевшие окрест Неугомонною ордою Аварцы повскакали с мест, Как поднятые тамадою. Загадкою томился люд, Сомненья в нем метались тени: Расул Гамзатов иль Махмуд — Кто перед ним сейчас на сцене? А я сидел и тих, и нем, Смущенье в облик свой впечатав, Но вскоре ясно стало всем, Что лишь один Расул Гамзатов. Меня копируя, актер Пред тайной разорвал завесу: Свалился в яму, где суфлер Сидит, когда играют пьесу. Подумав:                     «Экая беда!» — Я, из людского выйдя круга, В больницу кинулся, куда Свезли сородича и друга. В бинтах и гриме он лежал, Но не стонал при посторонних И не мою уже держал Шальную голову в ладонях. Стихи читая сорок лет, Ценя комедию и драму, Еще на людях как поэт Я не проваливался в яму. Вздохнув печально и светло, В бинтах, как будто в белой пене, Махмуд сказал:                 «Мне повезло, Что я играл тебя на сцене. Подумай, дорогой, о том: Что, если б с облаками вкупе Пред миром в образе твоем Возник на скальном я уступе?» И, вспомнив зала сладкий гул И звездность своего успеха, Он мне победно подмигнул И громко застонал от смеха.