В простой ладье скользим неторопливо, Пространство раздвигается — и вот Сиянье Мексиканского залива Втекает в синеву карибских вод. Тут небо высоты необычайной И краски первозданной чистоты. Белы, как неразгаданная тайна, Моей поэмы будущей листы. Здесь цвет воды, целебный запах моря Меня пьянят, как марки лучших вин. Здесь, нашим веслам безупречно вторя, Ритмично кувыркается дельфин. Здесь, как стада на синей луговине, Пасутся корабли и катера. Светило на небесной половине Уже вовсю работает с утра. Лучи, водой отражены, струятся И солнечный вычерчивают путь, А чайки, лихо падая, стремятся Крылом сверканье это зачерпнуть. Меж тем челны по блесткам непрестанно, Как челноки, снуют туда-сюда, В одном из них — сеньор из Дагестана, Из горного селения Цада. О нет, не спрашивает он заране, Когда вдали появится земля. Но он хотел бы разглядеть названье Идущего навстречу корабля. Умеющий угадывать желанья. Бинокль ему протягивает гид: — Читайте… Здесь такое расстоянье, Что и стрела любая долетит. Я регулятор подвернул, примерясь К своим глазам, — и в тот же самый миг Обрывок надписи: «…de las Mujeres» Передо мною явственно возник.

— Вот остров наш, — сказал индеец просто, Сейчас прибудем… Близится причал. — Да, это был не парусник, а остров. От радости я чуть не закричал. Но радость вдруг сменилась огорченьем. О, как он мал, как тих и одинок! Обширным омываемый теченьем, В хурджине он бы уместиться мог. Открывшийся в конце дороги длинной, Оазис тот, который я искал, Схож с валуном, скатившимся в долину, Негаданно оторванным от скал. Он высится, как сноп, забытый в поле, Когда уж сено сложено в скирды. (Прости меня, мой гид, я поневоле Сравнения ищу на все лады.) Пришвартовались. Я из лодки вышел И сразу — словно вихрь меня увлек, — Быстрей, чем голубь отчей сакли крышу, Я обошел желанный островок. Ну, пусть не крыша… Весь он, предположим, С отелем скромным, с россыпью хибар Чуть больше, чем аул Цада, но все же Уступит он аулу Цудахар. Ах, в том ли суть? Уж я-то с детства знаю, Что тесный, чуть приметный уголок В себя вбирает все, как ширь земная, Когда он душу чем-нибудь привлек. Чего ты здесь искал? Благополучья? Величия? Прибоя мерный гул Ко мне взывает! — Приглядись получше И ко всему прислушайся, Расул. Я слушаю, смотрю, хожу по пляжу, По улочкам разбросанным брожу, Свое воображенье будоражу, Подробностью любою дорожу. Туристы жаждут здешнего загара, Скучающие баловни судьбы. Не видно лиц. Темнеют окуляры — Стекло размером с колесо арбы. Американки пожилые в шортах, Хоть о душе подумать им пора, Среди юнцов приезжих, дошлых, тертых, Резвятся в баре с самого утра. За этой стойкой, под зонтами пляжа, В углу укромном, в островной глуши, Идет все та же купля и продажа Воды и неба, тела и души. Но музыки развязному звучанью И выкрикам подвыпивших гостей Здесь противопоставлено молчанье Лачуг, рыбачьих лодок и сетей. Индейских песен, девичьего смеха, Мужской гортанной речи не слыхать. Заглохло в роще вековое эхо, Лишь рокот волн доносится опять.

…Воображенье складывает крылья. Я думаю об острове моем. Зачем его загадкой окружили, Зачем назвали овода орлом? Зачем, зачем… Ведь сам нашел я повод Рвануться в этот полусонный зной. А тут меня и впрямь ужалил овод, Москиты зазвенели надо мной. Сижу в раздумье на песке нагретом, Экзотику увидев без прикрас. Не зря меня предупреждал об этом Советчик мой, обозреватель ТАСС. Мне кажется, он вновь со мною рядом Возник незримо, в ухо мне гудит; «Скажи, своим придуманным Багдадом Доволен ты, восторженный пиит? Ну, какова она, твоя Гренада? Нашел Джульетту? Понял суть любви? Как видишь, брат, невелика награда За все мечты и поиски твои. Эй, Золушка! Ау, откликнись, где ты? К тебе сюда, за тридевять земель, Летел чудак. Но грязь с лица планеты Стереть не удалось тебе досель». Так говорит корреспондент бывалый. Он знает все, полмира облетав, И трудно возразить ему, пожалуй, Он дело говорит. Он прав, он прав… Я слушаю с вниманьем и почтеньем. Но давний замысел необорим. Мы трезвость журналистскую оценим, Но слово и Поэзии дадим. К Истории прислушаемся тоже, Тем более, что к нам уже спешит, С Абуталибом незабвенным схожий, Мой многомудрый, меднокожий гид. Старик — нас двое на пустынном пляже В мои глаза тревожно заглянул: — Я понимаю состоянье ваше. Так слушайте меня, сеньор Расул. На исповедь прекрасную надеясь, Я достаю дорожную тетрадь… Все, что поведал мне седой индеец, Читателям хочу пересказать.