Вот так и бродил я три дня неустанно, В траве и в ручьях находя свои строки. Я пел о суровой красе Дагестана, О смелом джигите, о горной дороге. О старцах седых, что лезгинку плясали, Как будто бы жить начинали сначала. О девушке с гор, что игрой на рояле Столичную публику очаровала. Еще описал москвича-агронома, Парторга, что в поле с рассветом уехал. О свадьбе писал, где у добрых знакомых Я славно гулял, и о прочих успехах. В стихах изложить я стремился все то, что Мне радует сердце весенней порою. Послав их в редакцию утренней почтой, Я ждал с нетерпеньем ответа, не скрою. «Спасибо! Печатаем без сокращений», — Гласило письмо из аварской газеты. И вновь на дорогу глядел я с волненьем — Кого ожидал я в сиянье рассвета? Не девушку ждал я, не друга, не брата — Коня, что покажется за поворотом. На скачках призы получал он когда-то, А ныне без всадника тихо бредет он. Как будто старик, сединой убеленный, Спокойно идет он, не ведая лени. Он знает дорогу до почты районной, Он знает дорогу обратно в селенье. Как тот ветеран, что на пенсию вышел, Идет не спеша он, годами испытан, И ржет он, завидев знакомые крыши, И цокают громче по камню копыта. Идет он — не надо ему провожатых, Он сам — почтальон и в пути независим. Не требует он персональной зарплаты — Доставщик газет, извещений и писем. В мешках, что к седлу приторочены прочно, Все новости мира, и весточки близких, Журнал «Огонек», и служебная почта, И множество всякой другой переписки. Здесь все, что сближает земные пространства, Здесь все, что сегодня подписчику нужно. И наш — на пяти языках дагестанских — Родной альманах под названием «Дружба». Дождавшись газеты с моими стихами (Коня повстречал я рассветною ранью), В то утро воскресное со стариками Сидел я, взволнованный, на годекане. Очки не спеша надевая, газету, Как будто окно, старики раскрывали, И взором окидывали планету, И видели самые дальние дали. Безмолвствуя скромно, исполнен почтенья, Сидел я среди собеседников мудрых И слушал весомые их рассужденья, О многом узнал я в то ясное утро. Но горцу мечтается на годекане, Чтоб люди его скакуна похвалили. Хотелось и мне, чтоб в достойном собранье Стихи мои тоже замечены были. А судьи сидели в спокойствии строгом. «Стихи ничего… — кто-то молвил, добавив: — Ты хочешь идти по отцовской дороге? Ну что же… Ты силы попробовать вправе… Я помню, Гамзат понимал нас прекрасно. Ведь так?» Говоривший склонился к соседу, И тот закивал головою согласно, Взглянул мне в глаза и продолжил беседу: «Сынок, ты всегда приезжаешь весною, О жизни счастливой поешь, о цветенье. Скажи, ты знаком с иссушающим зноем? Хоть раз побывал под ненастьем осенним? Поешь… А когда же ты будешь работать?» «Вот странный старик, — я подумал с досадой, — Должно быть, он просто не понял чего-то… Ведь песня — мой труд… Так чего ж ему надо?»