На крыше себе постелил я. Усталый, Прилег, но уснуть я не мог почему-то. Быть может, реки клокотанье мешало Иль ветер, с вершины срывавшийся круто. Спустился я в дом, прихватив одеяло, К старинной тахте я прижался щекою. Теперь тишина мне уснуть не давала, Теперь духота не давала покоя. Я лампу зажег. Озаренные светом, Отцовские рукописи лежали. И сам он глядел с небольшого портрета В раздумье, а мне показалось — с печалью. И с плеч его черная бурка спускалась. Казалось, в дорогу собрался он снова, И быстрый скакун через дикие скалы Его унесет, дорогого, живого. И я подошел, как к живому. Я в детстве Вот так же, бывало, являлся с повинной: «Вторую весну без тебя я, отец мой… Ты за руку вел малолетнего сына. Растил меня, путь мне указывал верный, Учил не робеть и преград не бояться. В поэзию ввел… Помоги и теперь мне… Так трудно во всем одному разобраться!..» Я смолк. Неожиданно мне показалось, Что голос я слышу родной и знакомый. Что снова вошел мой отец, как бывало, Что он лишь на час отлучился из дома. Седой, невысокий — таким его помню, — Глаза меж лучистых морщинок не гаснут. Он теплую руку кладет на плечо мне, Звучит его речь глуховато, но ясно.