Отшумевшее лето покинуло город… Глупый слух обо мне распустили опять. Он ползет по шоссе, поднимается в горы, Начинает по саклям аварским гулять. Ходит сплетня: мол, стал я заносчивым малым, И звучат мои песни от дома вдали, И забыл я аулы, прижатые к скалам, Цвет и запах родной каменистой земли. Мол, горянок забыл, что по тропке над бездной Носят сено с лугов на промокшей спине. Дескать, шляпу надел я, как тазик железный, Модный галстук, как хвостик ишачий, на мне. Редко вижу Гуниб и хунзахские травы, Стал чужим, неизвестно, приеду ли вновь… Говорят, что живу я для собственной славы, Что давно не кипит во мне горская кровь. …Вот что с ходу мне выложил седоголовый Мой земляк. Он обедать со мною не стал. Не пригубил, упрямец, вина молодого, Отодвинув сверкающий чешский бокал. Без вниманья оставил убранство квартиры, Осторожно присел на широкий диван, Равнодушно взглянул на мои сувениры, Что привез я, объехавший множество стран. Самосад из кисета, ворча, доставал он, Отказавшись решительно от сигарет. Все с моею дочуркой Заремой играл он Да в раздумье глядел на отцовский портрет. Спал он сидя, хоть гостю постель предлагали, Подстелил себе бурку, прикрылся полой. (Так охотник, бывало, дремал на привале, Ранив тура отточенной древней стрелой.) …О стрела, поразившая радость поэта, Камень, брошенный в сердце с аварских вершин!.. Нет, не верь, мой народ, ядовитым наветам. Палец рук твоих, что бы я значил один? Что мне личная слава? На что она, право? Не собой, а тобою горжусь, мой народ. Я лишь искра твоей полыхающей славы, Без тебя эта искра погаснет, замрет. Я — былинка лугов твоих высокогорных. Без тебя мне увянуть в пыли суждено. Я — лишь капля потоков твоих непокорных. Без тебя я иссяк бы и высох давно. Вот возьми мои руки — шершавые руки, В них по жилам струится твоя теплота. Вот глаза мои. В дни даже краткой разлуки В них живая тоска по тебе разлита. Вот и сердце мое. Это сердце сыновье Обитает в горах, в отчем крае живет. Сердце полнится непреходящей любовью, Я навеки люблю тебя, горский народ!