Марина Цветаева заметила, как двоится образ Пугачева у Пушкина. Отвратительный душегуб в “Истории Пугачевского бунта”, в “Капитанской дочке” он же – не лишенный великодушия и обаяния человек, которому герои повести во многом обязаны своим избавлением. Эстетическая интуиция заставила Пушкина-беллетриста пренебречь фактами. Поэтому можно было ожидать, что после “Маленьких трагедий” реальный Моцарт – автор и персонаж писем – в свою очередь разочарует, во всяком случае озадачит… Ничуть не бывало. “Гуляка праздный” пушкинской пьесы, один из лучших положительных героев русской литературы, – будто списан с натуры. Моцартианство Моцарта оказывается не вымыслом, а правдой. Не иначе Пушкин угадал родственную душу, и перевоплощение свелось к минимуму: “Он же гений, как ты да я”. Параллели напрашиваются. Отношение к творчеству. Моцарт: “…это моя единственная радость и страсть” – Пушкин: “…только тогда и знал истинное счастье”. Подход к критике. Моцарт: “…полагаюсь исключительно на свои собственные ощущения ” – Пушкин: “ Ты сам свой высший суд”. Самооценка. Моцарт: “Я считаю себя в состоянии сделать честь любому двору” – Пушкин: предсказание себе посмертной славы, затмевающей благоговение перед официальными святынями. Без насилия согласуются и более прозаические материи – от мнительного достоинства кормящегося своим трудом “мещанина” и трепетно-серьезного отношения к браку до охоты к “перемене мест” и жизни в долг. У обоих художников неложная патетика запросто соседствует с веселостью раблезианского толка, заставляющей цензора быть начеку. Если настоящий Моцарт писал: “… сыграть такое Prima vista мне все равно что посрать”, Моцарт вымышленный конечно же мог потешаться над собственными сочинениями в исполнении слепого скрипача. (Само собою приходит на память пушкинское “Татьяна мнет в руке бумажку, / Зане – живот у ней болит” – это о милом-то идеале!)

Ну похожи австрийский композитор и русский поэт – и что теперь? А то, что замечательное сходство двух гениев объясняется перво-наперво наличием у каждого из них тождественного качества – гениальности. Вспомним школьную программу: когда две величины порознь равны третьей, они равны между собой – в этом секрет отмеченной выше общности. Было бы забавным простодушием и самонадеянностью мимоходом браться за определение понятия “гениальность”, но безусловным представляется одно обстоятельство: подавляющее большинство художественных способностей, причем даже огромных, отличает, среди прочего, некоторое смещение “центра тяжести” – это “всего лишь” таланты . И по пальцам можно пересчитать дарования гениальные , уравновешенные тем нездешним равновесием, которое свойственно чередованиям времен года, восходов и закатов – небесной механике. Так что ослепительные в своей гордыне слова Моцарта – “отказать мне в таланте может только безбожник” – под известным углом зрения готовы обнаружить нечто большее, чем просто запальчивое красноречие. Редчайшее, реликтовое, скорее всего навсегда утраченное самочувствие… Редкая, почти утраченная эстетика: