В жизни бывает так, что реальность куда-то отступает и за ней оказывается другой мир, странный и невозможный. Таким же невозможным казалось мне исчезновение бабушки Эи. Слишком все это абсурдно, чтобы быть реальностью.

— Что будем делать? — шепотом спросила я. У меня в голове не укладывалось, что бабушка могла уйти по своей воле, пока нас не было. Значит, что-то заставило ее убежать. Может, она спряталась от какой-то опасности. Но я не представляла себе, о какой опасности может идти речь.

— Будем ее искать, — решительно сказала мама. — Не могла же она уйти далеко, правда? Ты хорошо знаешь эти места: куда она могла отправиться?

Я в нерешительности огляделась. С одной стороны этого квартала возвышались стены Арсенала, с другой была лагуна. Выйти отсюда можно было, только перейдя мостки, а чтобы дойти до мостков — пройти мимо Казарм.

— Попробуем найти следы, — я старалась говорить уверенно.

Мы двинулись по тропинке, на которой зима выполола часть сорняков, к воротам Арсенала.

— Может, ее подобрал кто-то из здешних рабочих? — спросила мама.

— Не думаю. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь входил в эти ворота.

Я огляделась по сторонам. В сером равномерном свете сумерек смазывались очертания кустов. Следов я не разглядела. Мы пошли дальше.

— Может, она прошла мимо Казарм, пока мы были в лодке? — сказала я.

Но маму такое объяснение, похоже, не убедило. Она показала на видневшиеся вдалеке домики.

— Тогда бы там поднялся переполох: венецианцы не очень-то привыкли видеть гигантских черепах, прогуливающихся перед их домами, тебе не кажется?

Она развела руками.

— Как сквозь землю провалилась, — воскликнула мама, будто это единственно возможное объяснение.

Я взглянула на ее растерянное лицо. Наверное, теперь мама считает, что все это ей приснилось, а черепаха никогда и не существовала на самом деле.

— Что там сзади? — спросила она, показывая на густые кусты между Казармами и стеной Арсенала.

— Я там никогда не была.

Идеальное место, где спрятаться. Но беда в том, что туда невозможно никак пробраться: непролазные, покрытые колючками кусты.

И все же мы решили подойти поближе. Небо почти совсем потемнело. Скоро наступит ночь.

— Смотри! — я схватила маму за руку и сжала ее изо всех сил.

В зарослях виднелся след: ниточка придавленной травы терялась в темноте.

— Это она, — уверенно заявила я. Я двинулась по этому едва заметному следу, царапая себе ноги. Мама за мной. Я шла вперед, все больше уверяясь в том, что мы ее нашли.

Дикий шиповник приходилось раздвигать руками и придерживать колючие ветки, чтобы они не хлестали маму по лицу. Несколько минут мы шли вперед по этой обманчивой тропинке. След все больше запутывался, и в какой-то момент мы застряли в непроходимых зарослях, которые сомкнулись за нами, отрезав дорогу назад.

Почти стемнело. Мне стало страшно: а вдруг мы никогда не сможем выбраться из этих зарослей! Но кусты удалось раздвинуть, и мы снова нашли полосу примятой травы. Еще несколько шагов, и кустарник поредел.

Справа я нащупала стену.

— Кажется, мы за большим ангаром. Точно, вот и окно.

Я остановилась. Мама подошла ко мне, чтобы заглянуть внутрь. Окошко ничего не закрывало, даже колючая проволока.

Действительно, это была задняя стена ангара с большими печами, того самого мрачного ангара, который напоминал мне сборища Ку-клукс-клана и мимо которого я проходила каждый день.

Внутри было темным-темно, и в воздухе чувствовались враждебные и холодные вибрации. Мы замерли в тишине, не решаясь громко позвать бабушку. Будто в этой темноте могла прятаться не наша черепаха, а какое-нибудь таинственное чудовище, гораздо более древнее и дикое. Но тут я услышала нечто успокаивающее.

— Она здесь, я слышала ее фырканье, — прошептала я.

— Я ничего не слышала.

— А я слышала. Точно.

Мы отошли от окна и двинулись дальше вдоль стены. Чуть подальше мы нашли полуразрушенный дверной проем.

— Здесь есть дырка, — прошептала я.

Мама зажгла спичку. Огонек трепетал несколько секунд, осветив помещение.

Видимо, это была обвалившаяся задняя стенка одной из гигантских печей. Я шагнула вперед и споткнулась о камень. Спичка погасла. Я слышала за собой мамино дыхание. Теперь мы залезли в печь.

— Здесь никого нет, — прошептала мама.

— Бабушка Эя! — позвала я как можно громче. Вдруг удастся развеять чары?

Раздалось эхо, гулкое, чужое и страшное. Мы словно две маленькие девочки, потерявшиеся в заколдованном замке. Воздух был холодным и влажным. Пахло кошачьей мочой. И снова эти ледяные вибрации над нашими головами. Шорох.

— Это, наверное, летучие мыши, — прошептала мама, прикрывая рукой голову.

Инстинктивно я сделала то же самое. Может быть, эти зверьки ввели меня в заблуждение? Может, я ошиблась и это тот же звук, что я слышала раньше?

Мы подождали еще.

— Бабушка Эя!

На этот раз крик получился сдавленный, гораздо тише, чем мне хотелось. Жалкий писк. Почему у меня не получается крикнуть? А мама? Почему она не кричит во все горло?

В темноте снова послышалось фырканье. Нет-нет, это не летучая мышь! Это фырканье я ни с чем не спутаю…

— Зажги еще одну спичку, — взмолилась я.

При бледно-желтом свете я стала судорожно оглядываться по сторонам. Огромные печи отбрасывали тени, плясавшие у меня перед глазами.

Кто-то снова фыркнул глубоко и печально.

Теперь даже мама услышала. А еще был слышен звук, похожий на человеческий храп.

Высоко держа зажженную спичку, мы сделали несколько шагов к тому месту, откуда слышался храп, — к одной из печей слева.

Что-то виднелось на земле. Какая-то темная масса. Мы подошли ближе. На полу лежала черепаха. А на ней — человек. Руками он обхватил панцирь. Храпел именно он.

Мы остановились в двух метрах, парализованные страхом и облегчением. Лица мужчины не было видно, но мы сразу узнали это тощее тело и оленью куртку.

Макс. Во сне он вцепился в черепаху мертвой хваткой, будто боялся, что она может сбежать от него.

Спичка погасла. Я так и не успела понять, бодрствует черепаха или снова впала в спячку. Казалось, она не двигалась.

— Это была последняя, — прошептала мама.

— Что?

— У меня закончились спички: коробок пуст.

Я снова услышала, как над нашими головами летают летучие мыши.

Нас двое, лихорадочно соображала я. А он спит. Мы справимся. Нападем на него, схватим и… И что? Искусаем? Испинаем? Устроим темную?

Я снова почувствовала над головой шелест крыльев. Наверное, летучие мыши и подсказали мне план получше. Я вспомнила рассказы Макса о ночных кошмарах.

Придвинувшись поближе к маме, я прижалась губами к ее уху. Надо было кучу всего рассказать ей и заставить выучить роль наизусть. Я повторила слова несколько раз.

— Если забудешь, придумай сама! Не бойся импровизировать! Самое главное голос: кричи что есть мочи, — ободряюще прошептала я.

Мама кивнула, она была слишком растеряна, чтобы возражать. Наверное, ей самой не очень-то хотелось нападать на взрослого мужчину, и мой странный план показался ей выходом из сложившегося положения.

В темноте я различала за храпом мужчины легкое-легкое сопение, словно шуршание волн.

— Поехали! — прошептала я.

Я выпятила грудь и закричала:

Рядом со мной глухим голосом, как из бочки, отозвалась мама:

— Мамин голос стал свирепым до неузнаваемости. Эхо усиливало наши крики так, что они казались сверхъестественными.

Мы услышали, как мужчина зашевелился.

Как одержимая, я принялась кричать, не умолкая ни на секунду:

Шум, долгий стон.

Мы слышали, как над нашими головами точно сумасшедшие носились летучие мыши. Я стала хлопать руками по бедрам, чтобы поднять как можно больше шуму. Я хлопала и завывала.

И вдруг прямо из того угла, где находились мужчина и черепаха, раздался хриплый страшный голос.

Мама, наверное, ничего не поняла. Но я расслышала слова:

Это проснулась бабушка Эя. Она присоединилась к нам. Третья ведьма.

— закричала мама, сопровождая свои крики сатанинским смехом. Настоящая людоедка!

— взревел искаженный голос. Одновременно будто из глубин ада раздался глухой грохот. Не знаю, как черепаха его издавала, наверное, ударяя лапами по земле.

— завыла мама,

От ее смеха даже у меня кровь стыла в жилах.

Мужчина, видимо, сел. Он даже не стонал, а испуганно выл.

Как славно мы спелись с мамой. Из нее получилась потрясающая ведьма — отвратительная и злая. Рядом с мамой и бабушкой, которая нам подыгрывала, я чувствовала себя неуязвимой и могущественной.

Макс, похоже, встал на ноги.

— Нет, нет, нет, — услышали мы его нечленораздельный скулеж в темноте. — Нет, нет, нет. Прочь! Прочь!

Мы с мамой продолжали изрыгать мрачные угрожающие строки, и бабушка Эя тоже не отставала, издавая леденящие душу фырканья, но не думаю, что Макс был еще способен нас слышать. «Прочь! Прочь! Прочь!» — без умолку кричал он.

Я легко могла себе представить, как он затыкает руками уши, кружится волчком и судорожно подергивает головой.

Все равно тебе от нас не избавиться, подумала я. Убегай, убегай, так тебе и надо!

Мы услышали нарастающий шум, будто падают камни, быстрые шаги, стоны и все то же отчаянное «Прочь! Прочь!», напоминающее собачий вой.

Он бежал!

Как слепой крот, которого выкурили из норы, Макс наконец нашел выход. Нечленораздельные крики слабели, теряясь в ночи.

Мы продолжали шабаш еще с минуту, пока окончательно не охрипли. Сорвав голоса, все втроем мы обессиленно замолчали.

Ведьмы из «Макбета» сделали свое дело! Не беда, что мы без зазрения совести перепутали все реплики: Шекспир все равно поражает в самое сердце.

Я сделала в темноте шаг, другой. Наклонилась, вытянув руки, чтобы нащупать черепаху, которая зашевелилась в ответ.

— Бабушка! — крикнула я. И почувствовала, как мама наклоняется рядом со мной.

Там наверху, в темноте, летучие мыши метались по ангару. Теперь я их ни капельки не боялась, они ведь нам подыгрывали, когда мы изображали ведьм.

— Почему ты дала себя сюда увести, бабушка? — спросила я. — Почему ты пошла за Максом, а не стала ждать нас, как мы договаривались?

Я держала руку на ее маленькой головке, чтобы чувствовать в темноте ее присутствие.

— Он обещал мне вкусную свежую морковку, а еще сказал, что знает, как переправить меня на Альдабру.

Черепаха говорила растерянно, и я с трудом разбирала ее слова.

— И ты бы так и ушла? — возмущенно воскликнула я. — Ради вкусной свежей морковки? Бабушка!

— Ради Альдабры, — пробормотала она.

— Ты бы нас бросила! — я была ошеломлена.

— Что она говорит? — с волнением спросила мама. — Почему она бы нас бросила?

Я попыталась объяснить ей, как все произошло по моей версии.

— Макс, наверное, следил за нами от самого дома, мама. За тобой или за мной. Потом он спрятался и ждал, пока мы уйдем, чтобы обмануть бабушку, пообещав ей отвезти ее на Альдабру.

— Обещав? Ты хочешь сказать, что он с ней разговаривал? Откуда ему знать, что черепаха понимает его?

Мамино замечание заставило меня задуматься. Еще бы. Как же это произошло? Почему Макс с ней говорил? Он же не знал, что наша черепаха понимает язык людей… Разве что шпионил за нами так близко, что мог услышать наши разговоры. Но в таком случае мы бы его засекли. Нет, все гораздо проще.

— У Макса привычка разговаривать со своими рептилиями, он считает их друзьями или что-то в этом роде. Он думает, что они его понимают. Наверное, так же он общался с черепахой, — сказала я.

— Она пошла за ним по своей воле?

В голосе мамы слышалось волнение и разочарование.

— Где находится эта Альдабра? Первый раз о ней слышу. Нет-нет, оставайся с нами, мама. Мы будем тебя очень любить. Будем тебя баловать, — продолжала она с ноткой отчаянной настойчивости в голосе. — Мы будем тебя все время гладить. Завтра Рождество, разве это не чудо, что мы втроем соединились как раз под Рождество?

В темноте черепаха пробурчала:

— ДаненадолгоооРооождессствооо.

— Что она сказала?

— Она проведет у нас некоторое время. Все рождественские каникулы.

— А потом?

— Аллльдааабраа, — просвистела черепаха.

На этот раз переводить не пришлось: мама сама поняла.

— Альдабра — это атолл в Индийском океане, — с грустью объяснила я.

— В Индийском океане — подумать только. Как она туда доберется? Это исключено!

— Можно попросить помощи у какого-нибудь ученого, — сказала я упавшим голосом. Как же сильно бабушка скучала по Альдабре, раз пошла за Максом, только заслышав это слово! — Эти черепахи награни вымирания, это оберегаемый вид. Они все живут там. Это их остров. Вот увидишь, ученые доставят ее на корабле на Альдабру.

— Это так далеко!

— Но пока нам надо увезти ее отсюда. Пойдем к лодке, — сказала я, чтобы как-то отвлечь маму.

— А этот Макс? Он не опасный? Что нам с ним делать?

Мама обращалась ко мне, словно я взрослая, а она маленькая девочка.

— Бабушка, думаешь, он еще опасен?

Она долго жила бок о бок с сумасшедшими и должна бы в них разбираться.

Маленькая головка под моей рукой отрицательно качнулась.

— Сейчас он, наверное, уже далеко, — сказала я. — Забудем о нем.

С Максом я поняла одну вещь. Я поняла, что сумасшедшие — это люди, которых мучают страхи, и они пытаются избавиться от этих страхов любой ценой, не думая о других. В этом смысле они могут стать опасными. Но наш Макс, похоже, надолго выбыл из игры. Может быть, навсегда.

Мы продвигались ощупью в темноте в поисках выхода.

Когда мы наконец выбрались наружу, нас ослепил слабый рассеянный свет. Круглая и ровная луна белела в небе. Черепаха прокладывала нам дорогу, раздвигая своими величавыми движениями заросли кустарника. Следуя за ней, мы вышли из чащи без особых трудностей, и вот наконец перед нами замаячил свет фонаря. Вскоре мы шагали по гладкому бетону набережной. А вот и лодка.

Когда бабушка в нее вскарабкалась, мы накинули ей на спину мамин плащ, чтобы никто ее не увидел.

Тишину неожиданно нарушил шум: мама завела мотор.

Мы скользили по гладкой, как стекло, темной воде лагуны. Луна освещала след лодки, будто он был из темного золота.

— Бабушка, тебе там хорошо? Тебе не очень холодно?

— Мы скоро будем дома, — сказала мама. — В тепле.

Из-под плаща нам ответило мягкое, как ветерок, сопение. Она здесь, рядом с нами, в лодочке, которая везет нас домой. Похоже, черепаха родом из далеких океанов, исчезнувших континентов, недосягаемых звезд. Аромат плюмерии и пряностей смешивался с запахом водорослей и вонью отбросов, гниющих в воде. Сладкий удручающий запах. Я старалась не дышать, чтобы не чувствовать этой вони, а потом наоборот стала жадно глотать воздух, чтобы проветрить голову и прогнать оттуда все мысли.