Тайна земных катастроф

Гангнус Александр Александрович

Психология научной революции

 

 

Куда оно движется?

Механизмы землетрясений — это не только новая возможность сейсмического прогноза. Механизмы — это стрелки, дорожные указатели движущихся блоков земной коры: куда что Движется, давит. Значит, можно быстро и без особых помех решить наконец проклятые вопросы — как оно все на деле движется при горообразовании, формировании континентов и океанов. Вертикально ли, как недавно еще думало подавляющее большинство геологов и геофизиков мира и как сейчас еще многие думают? Или горизонтально, с движением континентов, с огромными полями океанической земной коры, ныряющей в недра планеты по краям океанов и исчезающей там навсегда? Неужели не это заинтересовало нас в первую очередь, как только мы получили доступ к такому мощному орудию исследования, как механизмы землетрясений?

Ну, во-первых, действительно, главным и для нашей экспедиции, и для нас был и остается сейсмический прогноз. А во-вторых, в науках о Земле все раз и навсегда бесповоротно решается редко, хотя лично я и убежден, что механизмы землетрясений дали самое блестящее подтверждение концепций новой глобальной тектоники, двигающей вполне свободно как континентами, так и океанами. И наконец, в-третьих, достижение хорошего сейсмического прогноза и знание движущих сил современного тектонического процесса — две вещи неразрывные. Так же как нельзя предсказывать погоду или ледовую обстановку, не зная господствующей системы ветров в атмосфере и течений в океане. Но здесь все не просто...

Чтобы читателю было ясно, что все не просто, скажу сразу: тот же каталог механизмов Гармских землетрясений, что положили перед нами летом 1973 года, за два года до этого послужил для некоторых весьма уважаемых специалистов основанием для классических фиксистско-вертикалистских реконструкций геологических движений в районе Памиро-Тянь-Шаня. А те же механизмы, что использовались американцами при построении сенсационных реконструкций взаимного движения, наползания, погружения плит в океанах, одному виднейшему советскому геофизику помогли... отвергнуть все эти построения.

И потому повременим с мобилизмом и фиксизмом, поговорим о психологической подоплеке нашего отношения к тому, что мы называем новаторством и консерватизмом в науке.

 

Азарт новаторства

Автор не может не признаться, что своими давними мобилистскими симпатиями, нашедшими если не яркое, то достаточно упрямое выражение в 1967-1973 годах на страницах журнала "Знание — сила", он заложил заметную трещину в своих родственных отношениях, ибо происходит он из геологической и добропорядочной фиксистской семьи. Весь круг знакомых и друзей, многие из которых ездили со мной малолетним в военные и послевоенные годы по экспедициям (обычная судьба "геологических детей"), — это сплошная "фиксистская среда", ничуть не поколебленная последними событиями в науках о Земле.

Наши споры носили всякий характер, порой весьма резкий. Иногда мне казалось, что мои оппоненты хитрят не только со мной, но и с собой. Не раз я ловил их на нежелании слушать доводы противника. Будто держатся они за что-то в себе, глубоко спрятанное, как за главную нить жизни, и все действительно грозящее оторвать их от этой нити они вынуждены обходить, отбрасывать без обсуждения.

Новаторство и консерватизм... На всех уровнях научного исследования, от конкретного прогноза рудного месторождения или отдельного события в геологических процессах до планетарных теорий и гипотез, противостояние "передовых" (а по отзывам оппонентов, "беспочвенных" и даже "бредовых") и "консервативных" (по мнению "передовиков", "догматических" и "отсталых") идей всегда было, есть и будет. Это противостояние необходимо. Только в борьбе с умным оппонентом новое может очиститься от шелухи субъективизма и излишнего азарта, а старое найдет себе место в новой системе взглядов, отбросив действительно устаревшее. Это бесспорно, но до чего много копий ломается и бесценных творческих сил тратится порой на полемику, где стороны как бы не слышат друг друга и ни в какую не хотят стыковать точки зрения.

Науковеды говорят, что всякий научный процесс они берутся представить в виде кривой на графике, где по вертикали отложена результативность, а по горизонтали — вложенные средства, силы, время. Кривая всегда будет иметь вид гиперболы с резким подъемом в начале, когда разработка свежей идеи дает поразительно много результатов при малых затратах, с умеренным подъемом на втором этапе исследования, когда в дело вовлечены уже массы исследователей и учреждений. Третий этап — вырождение темы, бесконечные капиталовложения при ничтожном результате (близгоризонтальная часть кривой). Тут-то и, нужна новая идея, революция, позволяющая снова вывести кривую на первый этап крутого подъема при умеренных затратах. Конечно же, это должна быть настоящая идея, а не смешная пародия на нее.

 

Семь раз проверь...

Занялось теплое голубое гармское сентябрьское утро, и в кабинете просунулось красное, с выгоревшими бровями, под смешной вязаной шапочкой с помпончиком, лицо. А затем и могучий торс на длинных журавлиных ногах.

Валерий Кучай звал на облет Алайской долины, где недавно случилось (к счастью, в безлюдных местах) сильнейшее (М = 7,2) землетрясение. Об этом полете, о землетрясении и обо всех волнениях, связанных с ним, я уже рассказывал. Здесь же важно то, что, когда через 15 минут мы вынеслись на грузовике прямо на летное поле, первым, кого я увидел" был Павел Васильевич Флоренский, преподаватель Нефтяного института, давний знакомый, который был одним из участников знаменитого научного розыгрыша...

Дело было лет восемь назад. Мобилизм еще был "сомнительной гипотезой", но уже мелькали в редакциях и научных семинарах люди, поднявшие знамя этого учения не столько во имя истины, сколько для того, чтобы заранее прочно привязать свои имена (иной раз без всякого на то основания) к перспективному направлению.

Одним из них был некто N, который во что бы то ни стало решил стать родоначальником теории расширения Земли (неплохо разработанной задолго до него рядом наших и зарубежных ученых). Впрочем, может быть, я отчасти и несправедлив к N, какая-то польза от его деятельности и была, но она, эта польза, тонула в его анекдотической некритичности ко всему, что могло быть на пользу его точке зрения.

На одном семинаре к нему как бы невзначай подошел человек, задал пару вопросов, терпеливо выслушал многословные изъяснения и, уже отходя, как бы между прочим, бросил:

— Да, кстати, читали сегодня в "Комсомолке" заметку? Явно на вашу мельницу воду льет. В Австралии нашли стрекозу, как бы разорванную напополам. Она была там чем-то интересна и фигурировала в иллюстрациях к известным палеонтологическим работам. Один палеонтолог на юго-востоке Индии, представьте, тоже нашел половинку стрекозы. Совершенно случайно сопоставил, оказалось — две половинки одной. Представляете: континенты разошлись точно по этой несчастной стрекозе, захороненной уже, конечно, к этому времени в осадках.

N очень обрадовался. Он любил такие простые, доходчивые и неопровержимые доказательства. Не исключено, что он все же хотел найти где-нибудь номер "Комсомолки". Но акция была подготовлена мастерски. Еще двое людей, независимо друг от друга, как о совершенно общеизвестном и само собой разумеющемся, упомянули о "феномене стрекозы", и N не стал проверять. Как раз ему дали слово, он вышел на трибуну и с видом мудрого всезнающего змия, со сдержанной насмешкой над ретроградами выпалил величайшую новость. Услышав странный шум, он протер очки. На стульях никого не было — все давились от хохота под ними.

Предупредив этой новеллой о том, что мы отлично отдавали себе отчет и в опасностях, поджидающих энтузиастов нового, и в негативных сторонах всякого ниспровержения и. новаторства, я приступлю к рассказу о том, как мы проверяли (для себя) правоту и неправоту двух школ, противостоящих друг Другу в истолковании тектоники Памира. Да и не только Памира.