Господь наш Альдонай, как он от этого устал. Всю свою жизнь герцог Ивельен был вынужден объяснять идиотам самые очевидные, впитываемые с молоком матери вещи.

Что люди — разные. Кого-то Альдонай награждает силой, кого-то талантом к выпеканию хлеба, кого-то — с благородством и умом, необходимым для управления.

Любой крестьянин замечает, что у черной коровы и черного быка не бывает рыжего теленка. В бесконечной мудрости своей, уже давным-давно выделились в Ативерне рода, которые рождают достойных правителей и властелинов, абсолютно необходимых большинству людей. Что, прикажете поверить, что на осине будут расти яблоки?

Еще в детстве, заставляемый отцом разбираться в огромных делах Ивельенов, он выяснил, что достаточно проверить любое дело — и можно половину управляющих вешать, а две трети всех крестьян (или работников) пороть. И это еще хорошо. Лень. Праздность. Ничем не оправданная гордыня. Просто болезнь какая-то, вроде Альдонаева Ожога — постоянно где-то да возникает. Впрочем, справиться с крестьянами — это дело даже для молодых. И, как говаривал ему отец, хочешь, чтобы было сделано хорошо — проверь все сам. Сам! Никаких управляющих.

Устал он уже. В молодости раздражался, бывало, сверх меры — и сам порол, и палача держал. А потом понял — ну, что же делать, так Альдонай в мудрости своей рассудил. Подлое оно сословие, и пишется — подлое. Смирение, оно для крестьян одно, а для дворян — другое.

Герцог Лоран Ивельен, наследник восьми поколений, шагал по своей летней столичной резиденции к покоям своей снохи. Думы его были невеселы. Его семья стала для него еще одной проблемой — и это в тот момент, когда появился шанс вернуть все на круги своя. Долго пришлось ждать. Вот ему уже трудно стоять без трости — ходить то еще можно… Это что?

— Что ты здесь делаешь?

— Я… шторы, господин… — служанка сжалась в комок. Герцог крайне не любил, когда ему под ноги попадались с какими-то хозяйственными делами. Домашние слуги должны быть незаметны.

— Прочь. — он поправил сбившийся от пощечины перстень, оттолкнулся тростью и пошел дальше. Следовало бы отправить девку на конюшни, как делал его батюшка — но времена изменились… Увы.

Самым удивительным для него была необходимость объяснять очевиднейшие основы жизни… своим детям. Неужели его примера — недостаточно?! Он поступал так же, как и его благородный отец. И что же? Неужели род Ивельенов угасает?! Его сын… Господь наш милосердный, его сын и наследник — считает (и даже смеет перечить отцу!), что стоит привлечь безбожников-эвирров для создания ювелирных мастерских, и честно полностью отдавать королю назначенную им "долю"! Королю — коий всего-лишь первый, среди равных. Да если только позволить такое, если только дать слабину — любой правитель заберет все, оставив только титул!

Власть тем и дадена, кто может ее удержать, настоять на своем! Отдать добровольно?! "Мы воруем!" — это же надо же такое сказать! Это же наша земля — кто у кого ворует?!

И его жена. Надлежит всякой жене быть скромной в речах и поступках, заботиться о хозяйстве дома своего — не вмешиваясь в дела мужа. Надлежит — тут ему было трудно что-то плохое сказать о снохе — жене быть плодовитою. Но слыханное ли дело — жена настаивает на своем участии в воспитании наследников после отмеренных Альдонаем одиннадцати! Видит Альдонай, он попустил. Из-за этого сейчас будет труднее.

Расслабился. Все казались такими послушными — и что же? Сын, наследник — вздумал ему возражать! Нашел время! Его, де, все устраивает — молокосос! Подкаблучник!

Дорого же стала ему первая попытка сблизиться с королем. Он-то надеялся, что женитьбы сына на дочери первого друга короля введет его в ближний круг — и что же? Отец ее мертв, а брат — стыдно сказать, торговля и ремесла. Куда мир катится?

Он в гневе стукнул тростью в пол. Немного полегчало. С другой стороны, достойный правитель умеет обратить свои ошибки и трудности в выгоду. Есть такая возможность и сейчас.

Он кивнул стоящему у двери дружиннику. Кто-то из ребят шевалье Морана — удачное приобретение последнего года, привел в дружину почти три десятка бывалых бойцов. Тянутся, тянутся солдаты к настоящим-то властителям. Так заведено.

Наивный горбун, уже, наверняка понял, что он его не выпустит — для того и приставил к нему людей. Лишний аргумент в переговорах с королем — будет кого отдать. Вот, мол, зачинщик смуты… или неравнодушный дворянин. Как пойдет.

— Ваше Высочество.

— Мой господин свекор. Ваша Светлость. Рады, что забрали у меня титул? — его сноха повернулась к нему от письменного столика. Вот — и здесь. Где же приличествующие благородной даме пяльца?

Амалия Ивельен встала и приветствовала свекра книксеном. Отставив трость, он поклонился ей, как принцессе.

— Полагаю, мадам, вы не забыли порядок титулования в личной беседе?

— Как можно! И то, что титул должен быть подтвержден. Чему обязана необходимости беседы с Вашей Светлостью?

— Не следует, моя дорогая, ссориться. Вы не в том положении. Либо мне удается подтвердить Ваше происхождение и титул, либо Вы — бастард. Я искренне привязан и к вам, и к внукам, и совершенно не хотел бы их терять.

Он сделал приглашающий жест, и они сели. Она — снова на стул, он — на скамью для гостей.

— Чтобы ничего не терять, было достаточно не рассматривать бред карлика.

— Ваше Высочество, не стоит Вам забивать себе голову политическими сложностями. Я бы все-таки просил Вашего… назовем это личным содействием в беседе с Его Величеством.

— Я готова побеседовать с дядей. Наедине.

— Это в воле Его Величества. Но, сударыня, искренне надеюсь, ради блага моих внуков на Ваше благоразумие.

— Когда я смогу увидеть своих детей, мой дорогой свекор?

— Столичный воздух не на пользу им, стоит ли везти их сюда?

— Надеюсь, Ваша Светлость понимает, что как мать я чрезвычайно беспокоюсь за них. Мне очень… трудно проявлять тонкое понимание ваших мотивов.

Мальдонаина дочь. Сидит и улыбается. Ручки сложены, мантилья накинута, глазки долу.

— Я… распоряжусь.

— Надеюсь, Вы успокоите материнское сердце. Что же мой господин, муж?

Кошка ты драная. А то тебе не донесли о вчерашнем скандале. Этот неблагодарный посмел поднять голос на отца. Поднял бы и руку — но дружинники остановили наглеца. Сейчас он сидел в наспех очищенной кладовой, а он был вынужден думать, что с ним делать.

— Исполняет мое поручение.

— Сердце любящей жены не на месте. Уверена, Вы понимаете.

— Несомненно, сударыня. Мы вернемся к этому разговору чуть позже — я не хотел бы Вас утомлять.

Снова поклоны и реверансы. Руку для поцелуя она так и не дала.

Он вышел из комнаты и пошел к себе. Трудно. Трудно. Никакого понимания государственной пользы, и надлежащего страха Божьего. Распустил, mea culpa. Что же, будем трудиться.

Мельком он увидел плохо затертую кровь у тяжелой шторы. Завтра надо будет проверить, все ли убрано. Все сам, все сам…

Амалия Ивельен с трудом разогнув пальцы стала промокать тряпицей кровь от впившихся в ладони ногтей. "Убью. Убью. Убью…" Рыдание она сумела подавить, но не полностью — вышло похоже на рычание. "Убью".

Горничная, несмотря на строжайшую инструкцию, ничего не доложила старшей. А та, несмотря на инструкцию, не спросила. Окровавленную тряпку выкинули с женским тряпьем.

Дойдя до своих покоев, Лоран Ивельен жестом отпустил склонившегося слугу и, наконец, сел на стул у рабочего стола. Посидев некоторое время в тишине, он достал ключ, висевший у него на шее последние двадцать лет, со дня смерти отца и открыл сундук с документами. Надо было готовиться к завтрашней встрече с… как же их назвать, чтобы не говорить "подельниками"? — соратниками.

Первым на глаза попался, конечно, свиток который он вот уже три года просто ненавидел. То, что никогда не видел никто — кроме его самого и управляющего прииском. Поквартальные цифры аффинажа. Их них следовало только одно — опора и источник силы Ивельенов, серебряные месторождения Мольфар истощаются. И еще три-четыре года, и придется начать закрывать шахты. Никакая порка, никакая контрабанда его не спасет — это просто будет невыгодно. Самородков не находили уже лет семьдесят. И это там, где был добыт Стол Ивельенов — самородок весом почти в триста килограмм…

Единственное, что могло бы дать ему еще немного времени — рост цены на серебро. Появление прямых путей и выбитые разбойники из Бальи роняли цену на треть. Что выросший в военном лагере и собаку съевший на выведении разбойников и подавлении баронов, брат его снохи за два года раздавит все сколько-нибудь существенные банды сомневаться не приходилось.

Или ему снова дают право чеканки монеты… или провинция Бальи остается неспокойным регионом. В составе Уэльстера. Никаких браков.

Их поход надо было бы назвать "маршем отчаяния". Каждый из них был на грани разорения. Надо было что-то делать. Либо они сумеют нажать на короля, либо продадут ему Лорта подороже, либо… в-общем, в том что сын сидит в чулане есть плюс. Его Величество милостив, может быть титул не будет конфискован. Господь наш Альдонай, его дед умер бы от смеха, скажи он ему что сейчас полторы-две тысячи бездельников это и есть силы четырех герцогов.

Ни один граф, ни один барон, не находившийся на грани отчаяния с ними и не подумал идти.

Он выставил вперед руку и поправил подсвечник. Рука мелко тряслась.