Даже большое окно не помогает: слезы текут рекой. Я обдуваю лицо, продолжаю мелко шинковать луковицу и горестно вздыхать.
— Тилья! — раздается оклик.
— Знаю! — отвечаю, закатывая глаза и едва сдерживая стон, потому что наперед знаю, что мама сейчас скажет. И верно, она произносит любимое изречение:
— Всякий, кто хочет чего-нибудь добиться, должен много работать!
Согласна, но не понимаю, зачем битый час вымешивать тесто для тироского пирога, если оно уже давным-давно готово? Да, он у нее получается нежным, таящим во рту, но каким бы тесто ни выходило замечательным, я не хочу полжизни провести у очага, а вторую в огороде и хлеве, как мама.
На плите варится грибной суп, рядом шкворчат тефтельки. На кухне жарко и влажно. Волосы прилипают ко лбу, рубашка к спине, а еще столько готовить! Надо доделать ягодную начинку, заправить чечевичную похлебку луком, специями и шкварками, нарубить начинку для мясного рулета… И так каждые выходные! Но самое пакостное — это потом, когда все разойдутся отдыхать, драить гору посуды и опять выслушивать бесконечные наставления.
— Это такая радость, когда есть, кому готовить! — вздохнет счастливая мама поздним вечером и начнет на завтра придумывать новый список блюд, одно сложнее другого. Ей нравится стряпать, а мне не очень. Я бы лучше провела день в кузнице. Все равно пользы больше. А то соберутся все за ужином и давай важничать, а мне, как младшей, сиди да помалкивай! Надоело.
За большим дубовым столом, накрытым белой вышитой скатертью, купленной у старухи Гьель, по добротным стульям со спинками чинно рассядутся папа, мама, Алиф, Фрех, Харст, Мельна с мужем и маленьким Келем и я. Может быть, пригласят Дирка, который будет сидеть сычом-молчуном и весь ужин глазеть на меня. Злит.
Вот так проводишь день на кухне, а съедают приготовленное — не успеешь глазом моргнуть. И самое обидное, что помогаю по дому я, а за ужином весь разговор только о братьях и сестре. Отец будет рассказывать, как прошел торговый день в городе. Как удачно продали товар. Мельна важничать и расхваливать мужа с сыном, которыми гордится. На меня же будут смотреть, как на неразумную девчонку. Почему, как работать, я уже большая, а как решать что-то важное — дитя неразумное? Нечестно же!
— Тилья, если останется кусок тиросского, не трогай! Угощу Вальду. Пусть знает, кто лучшая хозяйка! — напоминает мама, хотя я и так помню про традицию. Иногда мне кажется, что мучая тесто, она воображает, как наминает бока своей извечной соседке-сопернице. Вот уже больше двадцати лет они воюют за звание лучшей хозяйки Гронвиля. Если так дело пойдет — потом и мне придется соперничать с дочерью соседки. Счастье-то какое!
Конечно, молва склоняется, что мама лучшая, но она не расслабляется и осваивает все новые рецепты. С ней заодно и я. А я бы хотела помогать отцу, ездить с ним и братьями в город. Вместо ложек-поварешек, мне интереснее наковальня, молотки, зубила, клещи, пробойники, обжимки, гвоздильни и тиски… Да я, вообще, на глазок могу определить, готова ли заготовка! У братьев опыт, я же нутром чувствую. Но отец упрямится и не хочет меня учить. Конечно, у него три сына, внук, а я так и буду на кухне кашеварить всю жизнь и посуду мыть. Еще за козочками ухаживать и грядки поливать. Не хочу!
Мельне повезло. Мама считает, что у нее чутья нет на рецепты, поэтому к сестре не приставала с помощью, а вот я глупая старалась и попалась. Маму жаль было. Ей тяжело одной, но разве нельзя готовить что-то более простое, не такое хлопотное, но тоже вкусное?
«Нельзя! — ответит она, еще топнет ногой. — Потому что в Гронвиле только одна лучшая хозяйка, и это я!»
В прошлый раз на замечание, что другие же живут без этого титула и не тужат, мама рассердилась и назвала меня лентяйкой, а потом за ужином тяжело вздыхала, вытирала глаза платочком и жаловалась отцу:
— Ниммер, вот в кого Тилья такая?! Все дети, как дети, а она непослушная… — и так жалостливо, что на меня с укором смотрели пять пар глаз. Спасибо маленький Кель-глупышонок улыбался, да Дирк заступился:
— Ну что вы, госпожа Кален, Тилья в вас такая умница. Еще хозяйственная и красавица. Все только и говорят, что ваши рецепты только Тилья сможет повторить!
Я всегда думала, что он дурачок. Кроме как молотом размахивать, ничего и не умеет. А тут вон как подлизался! Растопил сердца родителей, и теперь они снова начнут нудеть, что Дирк — хороший парень, за такого можно и замуж выйти… Ни за что!
С ним и поговорить-то не о чем. Если встречаемся у реки, хватает ведра, идет рядом и молчит. Или смотрит широко распахнутыми глазами, будто в первый раз видит.
В прошлый раз спросила его:
— Дирк, ты разговаривать умеешь?
— Угу.
— Ну так расскажи что-нибудь интересное.
Он покраснел, захлопал сивыми ресницами и выдал:
— Рад тебя видеть!
— Думаешь, это интересное? — посмотрела на него, и он чуть не запнулся и воду не расплескал. Вот и поведала ему честно, что он зануда, и с ним скучно. Но родители, видимо, и впрямь решили меня за него отдать. Вот только я не соглашусь! Лучше сбегу!
В прошлый осенний праздник фонарей Гронвиль посетил странник. Прошелся по деревне, посмотрел на наши товары, расхваливал, что гномье мастерство велико, но неудачно обмолвился, что в городе встречаются работы не хуже! И главное, сотворенными людьми! Ох, какой шум поднялся! Его чуть не побили! И не поверили болтуну, что в городе есть академии, где учат кузнечному мастерству.
— Не бывать такому, чтобы кто из гномов поведал секреты чужаку! Неровня они нам по мастерству! Нам небом дано руду и огонь чувствовать, чудеса кованные творить!
— кричали жители Гронвиля, выталкивая болтуна из деревни, но мне его сказ запомнился. Если отец не хочет меня учить — было бы здорово попасть в эту академию…
С тех пор это стало моей мечтой. Я спала и, как наяву, видела, что выковываю защитные руны, словно кружево вывязываю, а потом творю гнездо для магического камня, и выходит чудная бляха для ремня! Защитная, яркая, цепляющая взор! До сих пор помню, какого цвета выбрала кожу, чтобы оттенить теплый блеск металла, как радовалась, гордилась собой, а потом разочарование, когда мама разбудила, и я поняла, что вместо молоточка и наковальни меня опять ждут сковородки, клумбы и уборка…
«Сбегу! Вот наберусь смелости и сбегу!» — подумала, разглядывая себя в зеркало.
Мы недавно закончили украшать блюда, и мама отправила меня в комнату, велев принарядиться. Значит, точно Дирка пригласили.
А меня спросили: рада ли я ему? Вижу ли свое будущее с этим увальнем. На него Бьянка заглядывается, вот пусть его себе и забирает. Она, бедная, от ревности умирает и вечно гадости про меня сочиняет. Говорит, что я конопатая такая, будто гречневой мукой посыпанная, потому что богиня Альда пометила меня из-за вредного, высокомерного нрава! Ха! Тогда она по таким меркам должна быть черной-пречерной, как сажей вымазанной. Только и делает Бьянка, что ноет и требует у родителей, купить ей то новое платье, то кружево бельское. Думает, что тогда на нее Дирк точно посмотри! Ха-ха! Пусть краску купят ей родители в городе, и она волосы выкрасит в рыжий цвет, тогда, может, Дирк и посмотрит на нее, со мной спутав издалека и в темноте!
Стоило вспомнить об этой злобной, с гадким языком клуше, я начинала радоваться, что Дирк за мной ходит по пятам. Хоть какая-то от него польза. А то сам невзрачный, волосы темные, огромные кулаки с мозолями… Фу! Но не будь его, Мельна совсем задразнила бы, что для меня — растакой хозяйки во всем Гронвиле жениха не сыскать! Вот же! Сестра называется! Доведет — я ей когда-нибудь отвечу, что на ее Зарка, кроме нее, никто бы и не позарился! И то-то он бежит к нам домой по любому случаю, от нее растакой хозяйки!
Как-то обмолвилась маме про это, и она потребовала, чтобы я даже думать перестала о таком! Потому что сестра обидится. А на мой вопрос, почему тогда сестра дразнит меня, она ответила, что Мельна это делает любя. Ага, путь своего малыша Келя так любя нахваливает!
Стало обидно до слез.
Вот обязательно сбегу! И вернусь когда, они еще удивятся тому, чего я добьюсь! Только прежде придумаю, как из Гронвиля выбраться.
Место у нас гиблое, болотистое. Ведь болотная руда самая лучшая. Поэтому где еще гномьему поселению быть, как не на болотах? А по единственной дороге не сбежать — сразу поймают, домой привезут и еще выпорют! Мне скоро восемнадцать, а все маленькой считают. Да Мельна всего на три года старше, и с ней считаются!
Только расположение Гронвиля останавливало меня. Я хотела в город, чтобы добиться там чего-то, узнать новое, а не сгинуть в топи из-за неверного шага…
Внизу хлопнула дверь, и раздались голоса сестры, ее мужа и Лягушонка-Келя. Мама его каждый раз сладким пряником угощала, то в виде лошадки, то молота, то звезды, поэтому он с порога начинал радоваться и кричать:
— Аба! Дай! Дай! Дай! — и сжимать кулачок.
Вот как у противной Мельны мог родиться такой чудной карапуз? И хоть он внешне похож на Зарка, характером мы с ним похожи. Я достала из своего сундучка алые, коралловые бусы и конфету, которую положила в карман, чтобы угостить племянника. Не только же маме баловать его. Бусы надела, поправила, чтобы красиво лежали. Перевязала толстую рыжую косу алой лентой. Застегнула на яркой юбке пояс, что папа подарил, еще раз глянула на себя в зеркало и вздохнула.
Эх, если бы ресницы были черными, а губы алее, нос не таким вздернутым, я была бы гораздо краше. Но что уж уродилось!
Высоко задрав свой конопатый нос, вышла из комнаты и спустилась по лестнице.
— Тилька! — сразу же прицепилась сестра, даже не поприветствовав. — От Дирка нос воротишь, а сама-то вон как вырядилась! Как птица ару!
— Ара, — поправила ее и, протиснувшись мимо собравшихся, прошла на кухню. Надо еще стол накрывать.
— Тилья! — тут же придралась мама, — улыбнись. А то будто троглодитка голодная, того и гляди, палец откусишь!
— Вот-вот! По локоть! — вклинилась сестра. А сама под шумок прокралась к столу и давай с блюд таскать кусочки! Да мы их раскладывали-раскладывали, а она вон чего делает! И мама даже слова не скажет, только улыбается! Знает же, что Мельна сейчас начнет ее расхваливать, соловьем заливаться.
— О! Мамочка! Как фкусна-а! — начала сестра. — Пальчики м-м-м оближешь! — и хвать с другого блюда кусок колбасы. Не жалко, еды и запасов у нас полно, но мы же столько кусочки укладывали, чтобы было красиво!
— Язык не прикуси! — поддела ее. И пока она не разворошила рыбную закуску, которую мы сворачивали не покладая рук цветочками, умыкнула у нее из-под носа тарелку.
— Мама-а! — завопила сестра с набитым ртом. Она как раз на розочку из соленой рыбы глаз положила.
— Тилья! — присоединилась к Мельне мама, уже ожидавшая, как старшая дочь начнет расхваливать ее чудо-маринад, благодаря которому серка просолилась, но осталась розовенькой, как свежей, упругой, с пикантным ароматом.
— Бе-бе-бе! — показала им язык, а затем, состроив важное лицо, напомнила поучительно: — Руки мыть надо!
Они обе так и застыли на кухне. Ха!
Едва семья угомонилась, пришли Алиф с Флеей и детьми, за ними Фрех с Мирной и дочерью. И вот тогда в доме поднялся такой гвалт, что я себя не услышала. Живем в одной деревне, а они ведут себя так, будто лунье не виделись! Говорят все разом, точно попугаи в клетке.
Дивных птиц я видела на ярмарке, когда всей семьей ездили в город. Такие смешные, яркие. И как только у городских дам рука поднимается из их перьев делать украшения? Они же умные и разговорчивые! А еще дорогие.
Эх, Дирк обещал подарить попугая, но пока дождусь подарка, быстрее состарюсь.
— Тилья, какая ты сегодня красивая! — обняла меня Мирна, самая спокойная в нашей громкоголосой семье. — Настоящая красавица!
Я даже смутилась. Когда Фрех сообщил, что женится на дочери старосты, я недоумевала, что он в этой дылде нашел? По гномьим меркам она высокая и плоская, еще молчаливая. Но когда узнала лучше — поняла, что в ней такого особенного. Сама Мирна невзрачная, но когда улыбается, будто светится. И для каждого найдет доброе слово. Причем она не такая подлиза, как сестра. Но сегодня с похвалой, конечно, перебрала. Какая из меня красавица? Вон, щеки пухлые! Папа и братья за них меня щипают и называют Конопушкой. Конопатая! Еще пухлая, не то что городские дамы. Вот они такие худенькие, изящные, с маленькими ножками и ручками, а я что? Большая! Но с моей мамой другой и не будешь. Вздохнула.
Мирна еще хотела что-то сказать, но постучали.
Папа открыл дверь, и я увидела на пороге Дирка! Он был в темном жилете и в рубахе с красными вставками, как у меня!
— О! А Тилька тоже в красное вырядилась! — хмыкнула сестра и оглядела меня ехидно, типа, я же говорила, вы с Дирком — парочка!
От такого поворота я рассердилась, топнула ногой и убежала в комнату. Вот сейчас переоденусь в зеленое платье, и будет в самый раз. О, как же меня этот увалень злит! Ни за что! Ни за что не выйду за него! Пускай родители, хоть что делают!
Пока переодевалась, внизу отпускали шуточки, что мы с Диком здорово смотримся вместе, но только меня, строптивицу надо укротить, а то отбилась от рук.
Ух! Интересно, кто это его подговорил надеть такую рубаху? Неужели папа? Ах, вот так, да? Меня учить мастерству не будет, а рукастого Дирка заполучить в зятья с радостью?! А я не выйду замуж! Одна буду жить!
И так меня это задело, что я подперла стулом дверь и расплакалась.
Почему родилась девчонкой? Разве же я хуже или глупее братьев?
«У тебя руки слабые! — отмахнулся как-то отец. — У девиц плечики должны быть мягкими, округлыми, а не сильными, мускулистыми, как у парня!»
«Я могу маленькие молоточки использовать. Колечки, сережки делать, браслеты!»
— упиралась я, надеясь его уговорить. Тогда он ответил, что украшениями наша семья не занимается, и учить меня некому.
«Но ведь меня можно отдать в ученицы ювелира!» — обмолвилась, и папа рявкнул, что ни один гном не выдаст своих родовых секретов стороннему, сколько ему ни заплати, и я никогда не достигну высокого мастерства. А позорить себя, как мастера, он не позволит! И привел в пример сестру, мол, Мельна сидит, Келя растит, мужем занимается, и нет у нее в голове дурости! А за мной не досмотрели, вот и выросла колючка. Так обидно! Вот убегу! Точно убегу!
В комнату попытался войти папа. Но обнаружив, что дверь заперта, обратился через нее:
— Тилья, гости собрались, тебя все ждем!
— Я не голодна! — ответила, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Так нельзя! Тебя Дирк ждет, — вмешалась и мама. Тоже потолкала дверь, но я хорошо ее подпела. Не попадут в комнату.
— Вы его пригласили — вы его и развлекайте! Мне он не нравится!
— Ты поступаешь, как неразумное дитя!
— Вы и так меня неразумной все время называете! И я теперь буду вести себя неразумно!
— Как Кель? — в голосе папы мелькнуло веселье. — Ну, выходи тогда, я тебя тоже угощу пряником. Хочешь, в виде птички? У нее крылья в розовой глазури!
— Нет! — снова едва не расплакалась. Надо же, с Лягушонком сравнили!
— Тилья, успокоишься, спускайся. Мы все хотим тебя видеть! — напоследок примирительно произнес папа, и они с мамой ушли.
Сидеть одной в комнате было скучно. Внизу все смеялись, общались, а я тут, совсем одна. И никто меня не понимает…
В окно постучали!
Я встрепенулась, села на постели и не поверила глазам: несносный Дирк залез на дерево!
— Тиль, спускайся! — попросил он, и я тут же вздернула нос.
«Ага, жди!» — гордо прошествовала к окну и задернула шторки.
— Тилья! — раздалось с той стороны жалобно.
— У меня настроение плохое! — ответила капризно, а сама прислонилась к стене и улыбаюсь. Так ему и надо! Пусть штаны порвет и уйдет! Не будет же в гостях красоваться с дырой?
— Тиль, а я хотел у твоих родителей попросить разрешения, съездить нам на ярмарку в Ботвифуль!
— Зачем?
— Что зачем? — не понял дуралей.
— Зачем нам ехать на ярмарку?! — пусть не думает, что радуюсь. Хотя я радуюсь! Надо же: поездка в большой город, ярмарка, сладости и целый день свободы! От предвкушения уже готова была открыть окно, и лишь вредность не позволяла так легко сдаться. Я Тилья Кален не такая, как Бьянка и другие девчонки.
— Чтобы ты птицу выбрала… самую красивую!
Вот тут я не сдержалась, одернула синие занавески в цветочек и шире открыла окно.
— Ну не знаю. Родители могут не отпустить, — отвечаю с наигранным сомнением, а сама наблюдаю, как Дирк заволновался, закусил губу. Такой смешной и растерянный.
— Мы поедем все вместе, а потом пойдем гулять…
Но стоило только представить, как придется в благодарность поцеловать его, пусть даже в щеку… А ведь придется: заморский попугай — дорогое удовольствие! Настроение снова испортилось. Родные решат, что у меня к нему симпатия появилась. Вот ведь! Попугая хочу, но целоваться нет!
— Ну, не знаю-ю, — протянула.
— Тилья, ну, пожалуйста, спускайся к нам!
В пользу того, чтобы согласиться имелся веский аргумент: у меня единственной в Гронвиле появится говорящий попугай! Да Бьянка от зависти лопнет!
— Хорошо! — я захлопнула перед его носом створку.
Перед выходом поправила волосы, ленту, платье и только потом вышла из комнаты.
Спустилась тихо, и когда предстала перед родными, все почти одновременно повернули головы в мою сторону. Чтобы не показывать смущения, скорее прошла к своему месту в конце взрослого стола, как положено самой младшей в семье, и села. Племянники и племянницы по традиции сидят отдельно за маленьким столиком, в углу залы. Спасибо, что к ним даже в шутку не отправляют.
— А чего платье сменила? — обратился Харст. Младший брат жил с нами, общался с Дирком, и точно был в курсе происходящего, поэтому отвечать ему не стала, промолчала. И мама неодобрительно покачала головой:
— Тилья, Тилья!
— Я уже восемнадцать лет Тилья, — пробурчала я.
— А пряники до сих пор любишь, — улыбнулся папа. — Иди ко мне, Конопушка. У меня для тебя кое-что есть!
Отцу дерзить я не смела. Да и не хотела. Он хороший. Поэтому послушно встала и подошла. А он достал из большого кармана платок, развернул, и я заулыбалась, потому что пряничная птичка была такой красивой, с разноцветной присыпкой на глазури! Уверена, папа весь рынок обошел, чтобы купить мне самую-самую! Захотелось куснуть от сладкого крылышка кусочек.
— Спасибо! — я наклонилась, крепко обняла отца и поцеловала его в щетинистую щеку.
Вернувшись на место, на свою расписную тарелку положила немного грибов, рыбы, чтобы не сидеть с пустой, и отложила ложку. Пока готовишь, всего отведаешь, и потом есть совсем не хочется. Если только тироского пирога попробовала бы немного. Зря что ли с ним столько возились?!
Я улыбалась, Дирк смотрел на меня взглядом, полным обожания, и ждал, когда все насытятся и перейдут к сладкому, чтобы завести речь о поездке на ярмарку.
Мельна пыталась ерничать, переводила многозначительный взгляд с гостя на меня, но я, мечтая о чудесном попугае, наверно, волшебном, не обращала на нее внимания. Сестре стало неинтересно, и она переключилась на Фреха.
Затем все-таки настал момент, когда все насытились, успокоились, подобрели, и Дирк, встав, почтительно обратился к родителям:
— Господин и госпожа Кален. Прошу позволения у вас посетить с Тильей ярмарку в Ботвифуле. Обещаю привезти ее в Гронвиль в целости и сохранности!
Его речь звучала так торжественно, что мне на миг стало стыдно за свою мелочность. Для Дирка побыть со мной за счастье, а я от него хочу только подарок. Неужели я такая жадная? Да ведь если попрошу у отца, он мне не откажет. Однако это будет совсем не то! Одно дело — купили родители, другое — поклонник. Это как доказательство, что я самая замечательная в Гронвиле! Поэтому отмахнувшись от совести, собралась дать ответ.
Родители переглянулись, и Дирк уточнил на всякий случай:
— Мы поедем с семьей…
— Да что ты! Дирк! — вздохнул папа. — Я согласие дам, вот только согласится ли Тиль?
Все за столом приготовились, что я начну отпираться, но, к их удивлению, я, не моргнув, сказала:
— Да.
И воцарилась тишина.
— Какая мошка тебя укусила? — удивленно спросила Мельна. Она так удивилась, что не опускала бровей. Так и сидела.
— Да все враз! — вздохнула мама, хотя настроение у них с отцом улучшилось. Видимо, обрадовались, что я переменила отношение к Дирку. Нетушки! Пусть не надеются!
Когда вечер закончился, и Дирк уходил, Мельна кивнула, чтобы проводила его до ворот. Но я заупрямилась:
— Не пойду! — мало ли, еще поцеловать попытается. А я терпеть не стану! И останусь без подарка, а ведь я уже почти видела клетку с птицей в своей комнате! Даже местечко нашла солнечное.
— Ох, дай Альда Дирку терпения! — вздохнула мама и стала собирать гостинцы братьям и сестре. Я же, чтобы скорее завершить домашние дела, принялась за мытье посуды.
Негромко напевая, мыла тарелку за тарелкой, пока за кухонным окном, в палисаднике не зашуршало, и не вынырнула вихрастая голова Дирка!
— Ах, ты! — уперла я мокрые руки в бока, едва сдерживая негодование. — Подслушиваешь?!
— Ты так поешь, что я не смог уйти, — он залился краской.
— Еще и подглядываешь! — посмотрела строго. — За вечер не нагляделся?
— Нет, — он просунулся в окно, положил руки на подоконник, на них голову и произнес мечтательно: — Смотрел и смотрел бы на тебя.
— Глаза сломаешь, — усмехнулась я, хотя в душе радовалась каждому его слову.
— Тиль, неужели я тебе совсем безразличен? — вдруг спросил Дирк, вмиг став серьезным, даже несчастным. Я отложила вымытую ложку и повернулась к нему.
— Ты хороший. Просто я пока не хочу замуж.
— Харст рассказывал, что ты хочешь заниматься ковкой.
— Хочу — кивнула, — но папа против.
— А я не буду против, — вдруг с жаром произнес он. — Я буду учить тебя, если захочешь!
Его словам я обрадовалась, растерялась. Неужели мечта моя сбудется?! Да сразу спохватилась.
— Какой хитренький! — нахмурилась. — Сначала разрешишь, а потом вскоре появится малыш, и не будет мне ни ковки, ни кузни, только опять плита и пеленки. А я не хочу всю жизнь провести на кухне! — честно призналась ему.
— Я думал, ты любишь готовить! — встрепенулся Дирк. Захлопал глазами, даже голову поднял с рук.
— Умею готовить. Умею это делать хорошо, но проводить день за днем, вымешивая ненавистное тесто для пирога битый час — нет уж! За это время можно приготовить суп, рагу другой пирог! — я вздохнула. — Но маме нравятся сложные рецепты.
— Я буду рад всему, что ты приготовишь!
— Да не хочу я замуж! — прикрикнула на прилипчивого поклонника и захлопнула створку, показывая, что разговор завершен. — Вот же приставучий!
Однако после разговора я даже попугая перехотела. Родители, ободренные моим согласием на поездку, так просто не отступят и к осени точно выдадут меня замуж. Надо что-то придумать.