Весть, что я намерена поехать в Эльверд, не удивила Грона.

— Подозревал, — улыбнулся он и осторожно потрепал меня по макушке. — Я бы тоже поехал. Но не доверял бы никому.

— Не буду, — улыбнулась и я.

— Садись, довезу до «дворика», что посоветовал «господин важный гном», — он протянул огромную, мозолистую ладонь, помог подняться в повозку, и мы поехали искать постоялый двор, настоятельно рекомендуемый господином Селти.

Наверно, я показалась главе местного «Гномьего банка» глупенькой провинциалкой, раз он снизошел до того, что озаботился моим ночлегом.

— Пустель — мирный городишко, но лишь для того, кто умеет беречь свой покой, — пробубнил он, выводя на листе белейшем неповторимо-мудреную роспись, и вручил его мне. — Отдашь хозяйке постоялого двора!

Не знаю, какие отношения связывают его и мадам Ульну, но при виде заведения Грон выдохнул с облегчением. Мне даже на миг показалось, что если бы постоялый двор вызвал у него подозрения, он бы увез меня обратно в Тригу и затем лично довез бы до Гронвиля.

— Спасибо! — поблагодарила я, попрощалась. — Если бы не вы, страшно подумать, что бы со мной могло случиться. Я не забуду!

— Да ладно уж! — рассмеялся Грон, от смущения начав приглаживать волосы. Несмотря на грозный вид, он был добрым и скромным человеком.

— Если выучусь, обязательно выкую для вас что-нибудь! — пообещала.

— Буду ждать, — он осторожно спустил меня на мостовую, ровнехонько перед воротами постоялого двора, махнул рукой на прощание и крикнул: — Мальде и детям скажу, что поехала в Гронвиль! — и груженная доверху повозка медленно тронулась.

Наблюдать, как Грон-великан уезжает, было немного грустно. Вернусь домой, попрошу отца выковать для него самый лучший топор из настоящего горного блескала, который не тупится, не ржавеет и сверкает на солнце, подобно зеркалу.

Когда он скрылся из виду, я вздохнула и, миновав раскрытые ворота, направилась к добротному, двухэтажному деревянному зданию.

Вход с тремя ступеньками украшали две бочки с цветами, козырек с яркой черепицей и искусная кованная вывеска: «Постоялый двор Ульны». Ветер раскачивал ее, и она жалобно поскрипывала, обращая на себя внимание.

Я достала из сумы письмо, сжала в руке и толкнула дверь.

Звякнул колокольчик. На меня тут же обернулись все, кто был в общем зале: несколько мужчин и две женщины. Голоса стихли. Они даже есть перестали, наблюдая за тем, как я бочком прохожу мимо и иду к стойке, за которой сидит уже не молодая гнома в аккуратном, белом чепце. Она чинно восседала на высоком стуле, поэтому мне пришлось смотреть на нее снизу вверх. Как же неловко я себя чувствовала, под ее испытывающим взглядом.

Не успела я разомкнуть рта, госпожа Ульна огорошила:

— Очень жаль, милая, но свободных мест нет.

— Да? — растерялась я. — Очень жаль, — поджала губы, опустила голову и хотела уже уйти, как она полюбопытствовала:

— Что за писулька?

— От господина Селти.

Хозяйка протянула руку с короткими толстыми пальцами, и я передала ей письмо, хотя в душе уже и не надеялась на счастливый исход.

Госпожа Ульна раскрыла конверт, извлекла сложенный вчетверо лист, пробежалась глазами по строчкам, потом посмотрела поверх него на меня и вздохнула. Затем спустилась по лесенке со стула и подняла откидную столешницу, приглашая пройти к ней за стойку.

— Идем.

Она была женщиной солидного возраста, ниже меня ростом, коротконогая. Тем не менее это не мешало ей быстро передвигаться. Да так, что я едва поспевала за ней. Быстрым шагом, с четкими, выверенными движениями, хозяйка постоялого двора провела меня через крохотную кухню к лестнице, поднялась на второй этаж и провела по узкому, темному коридорчику до небольшой двери. Осмотреться я не успела, но подметила, что здесь все рассчитано на гномий рост, из чего сделала вывод, что она привела меня на свою личную половину, не предназначенную для посетителей. Предположение оказалось верным.

— Все комнаты заняты, — порывисто рассказывала госпожа Ульна. — Но если ты не прихотлива, могу предложить небольшую комнатку, бывшую гардеробную, за которую ничего не возьму. Пропитание и запас провизии в дорогу будут стоит полчекана, — открыла дверь, и я увидела полупустой крохотный закуток с малюсеньким окошком почти под потолком. — Матрас и подушку найду. Согласна?

— Да!

— Плата вперед.

Конечно, спать на полу в душном закутке не очень удобно, однако здесь я могу не бояться, что меня попытаются обидеть. Да и понимаю: хозяйка заведения сделала все возможное, чтобы помочь. От половины чеканной ей никакого прока, только морока, и все же не отказала мне. Хотя по природе она расчетлива и привыкла извлекать из любого действа прибыль.

Я вынула из кармашка чеканную и протянула ей.

Госпожа Ульна взяла монету, с сомнением во взгляде покосилась на мой карман и настоятельно изрекла:

— Зашей половину кармана, иначе по приезде в Эльверд сразу же обчистят.

Скорее интуитивно я поняла, что значит «обчистят». Однако от нее мое замешательство не укрылось, и она покачала головой:

— И куда тебя дуреху несет? Домой и замуж! Трое детей погодок излечивают даже от гномьего проклятья!

У меня хватило ума промолчать. Но хозяйка усмехнулась краями губ и добавила:

— Испытано!

Мне пришлось подняться с нею на чердак, где на старом стуле сушился соломенный матрац, подушка, старенький плед, и перенести их в комнатушку. Затем, пока я застилала постель, госпожа Ульна любезно принесла мне миску наваристой каши с кусками мяса.

— Отдыхай, пока есть возможность. Три дня с ребятами Селти — то еще испытание. Тряска, спешка и движение от рассвета до заката.

Ее предупреждение впечатлило меня, поэтому я быстро поела, отнесла тарелку на кухню, а затем вернулась в клетушку и легла набираться сил.

После трех часов крепкого сна я почувствовала себя бодрой. Больше спать не хотелось, а заняться в коморке абсолютно нечем. Поэтому спустилась и предложила помощь.

— Не нужно, — отказалась госпожа Ульна, сновавшая между кухней и общим залом с постояльцами. — Если нечем заняться, прогуляйся до фонтана удачи у ратуши. Лишняя удача не помешает.

Не знаю, что она имела в виду. Возможно, намекнула, чтобы не путалась под ногами.

И чтобы не раздражать хозяйку, я отправилась прогуляться по Пустелю.

Дневная жара сходила на нет. на улице, особенно в тени, стало свежо. Обрадовавшись открытому пространству, я с удовольствием вдохнула полной грудью живительного воздуха и зашагала к площади, где еще днем заприметила торговые палатки.

Однако пройдя совсем немного, растеряла уверенность и заволновалась.

Всю свою жизнь я прожила в тихом Гронвиле. Иногда по праздникам ездила с семьей на ярмарки, где меня всегда сопровождали родители, братья и сестра, еще знакомые и родственники. Сейчас же я чувствовала себя почти сиротой. И как не храбрилась, что смогу доехать до Эльверда, ужасно трусила.

Пустель — небольшой городишко, а Эльверд — огромный. Если сейчас робею, то что же будет потом?

— Справлюсь! — произнесла уверенно, пытаясь приободрить себя. И в качестве доказательства своей храбрости решила найти тот счастливый фонтан.

Городская площадь располагалась в пяти минутах ходьбы от постоялого двора. Одноэтажные дома сменились двухэтажными, с черепичными навесами и крышами. Появились уличные фонари, каменная кладка мостовой стала ровнее…

Однако главная площадь была небольшой, и на ней скученно, как поганки на пне, ютились блеклые торговые палатки.

Я привыкла, что навесы и вывески яркие, привлекают покупателей, а тут какие-то серые. Еще в торговых рядах пахнет несвежей рыбой, мусором и едой. И не было здесь ни попугаев, ни диковинных специй, ничего такого, что я привыкла встречать на крупных рынках.

Засмотревшись на товар сапожника, натолкнулась стоявшую посреди прохода зеленщицу, что ощипывала у салата подвядшие листья и тут же бросала себе под ноги.

— Смотри, куда прешь! — пробурчала она и, крутанувшись, едва не снесла меня большой корзиной. Я зашагала быстрее, свернула на повороте и вывернула прямо на мясника, рубившего огромную тушу…

Мне все меньше нравилась прогулка. Решив не искушать судьбу, свернула к выходу, но тут ко мне пристал загорелый мальчишка:

— Купи! — сунул под нос лоток с пряниками. Глазурь на них подтаяла и выглядела так, будто он их облизывал. Попыталась обойти его, но он настойчиво кидался под ноги и не унимался: — Сладкий, медовый — полушка! С орешками — четвертушка! Купи! Ну, купи!

Наверно, мальчишка еще преследовал меня, если бы по пути ему не подвернулась чванливая дородная горожанка с дочерью, которая, увидев сладости, скорчила просительно лицо и завопила противным голосом:

— Купи!

Не знаю, удалось ли ему продать хоть что-то. Миновав последний ряд, я поднялась по ступенькам и вышла к желтой ратуше, перед которой и стоял фонтан.

Что в нем такого счастливого или особенного, я не поняла. Даже засомневалась, что это он. Однако когда подошла ближе и увидела на дне несколько поблескивавших на солнце мелких монет, сомнений не осталось. Тем более что поблизости не то что другого фонтана, даже лужи не было.

Будь моя воля, я бы украсила здешнюю достопримечательность цветами, яркими стеклышками, бусинами, крошечными зеркальцами, чтобы свет отражался в них и придавал этому унылому месту волшебства и загадочности. Люди бы рассматривали красоты с раскрытыми ртами, а потом рассказывали знакомым. А тут одно разочарование.

Постояв у журчащего фонтанчика в виде круглой чаши и цветка, из которого стекали тоненькие струйки воды, я достала четвертак и, прошептав: «На удачу!» — бросила в воду.

— Плюх, — и он на дне: лежит одинокий, обратно в руки просится. И до того жалко стало с ним расставаться.

«Глупая! Еще ничего не заработала, а уже деньгами чужими разбрасываюсь», — укорила себя. Но тут же спохватилась, что жадничать нельзя, ведь остаться без удачи — жуткое дело! Чтобы жадностью не отвадить от себя удачу, скрипя сердце опустила руку в карман и вытянула еще один четвертак. Тяжело вздохнув, бросила и его… После чего мне стало жаль потраченных денег вдвойне! Видимо, нет во мне щедрости! Тем более папа говорил, что везение мы делаем сами: трудом, настойчивостью и усердием.

Поняв, что если сейчас просто уйду — всю ночь не смокну глаз, я осторожно огляделась по сторонам, подняла рукав платья выше локтя, наклонилась и уже хотела выудить со дна фонтана одну из монеток, как за спиной зло рявкнули:

— Куда, воровка?!

Я едва успела увернуться, иначе получила бы клюкой по руке. Противная, склочная старуха отогнала меня от фонтана и принялась ловко закатывать рукав, чтобы забрать мои… мои монеты!

Нет. конечно, понимаю, что грех не воспользоваться людской доверчивостью. Я сама сглупила, но удача с этой злобной каргой не имеет ничего общего!

— Это мое! — уверенно ответила я. — Я обронила две монетки, и они мои!

— Шиш да плешь тебе, дрянь лживая! — прошипела противная нищенка и сунула руку в воду. Я сделала шаг к фонтану, чтобы забрать другую монету, но она грозно ткнула в мою сторону клюкой. — Пошла вон!

Недолго думая, я ухватилась за конец и потянула на себя. Старуха на себя. Тогда я резко ослабила хватку, и она, потеряв равновесие, улетела в фонтан.

Опасаясь, что хоть и злая, но старая, немощная женщина может захлебнуться, я бросилась на помощь, но та вынырнула из воды неожиданно быстро. Вытерла драным, грязным рукавом лицо, и часть морщин на глазах исчезла!

Чем нищенка намазалась — не знаю, но из-за воды ее старческая, сморщенная кожа начала разглаживаться, одновременно покрываясь отслаивающимися чешуйками какой-то белесой мази…

Я растерялась, а нищенка, воспользовавшись моментом, взвизгнула:

— Тварь! — и швырнула в меня палку, что продолжала сжимать в руке.

Бедро пронзила боль. Но я до того разозлилась, что позабыв о ней, схватила клюку с земли и ринулась в атаку. Размахивая палкой, мне удалось оттеснить лжестаруху. И пока она пыталась перебраться через бортик фонтана, я быстро сунула руку в воду и выудила со дна медяк, затем второй.

Нищенка зарычала, кинулась на меня, но поскользнулась и упала на колено. Я же, успев показав язык, развернулась и бросилась бежать без оглядки. Но она помчалась следом.

Я бежала через рынок, лжестаруха нагоняла. Торговцы оживились, засвистели, заспорили, кто кого догонит! Все закончилось бы дурно, если бы не злобный нрав нищенки. Видимо, отколошматить она пыталась не только меня. Кто-то подставил ей подножку, она упала, благодаря чему я успела убежать с площади и почти невредимой добраться до постоялого двора.

Кажется, я нагулялась!

Оставшуюся половину дня и утро следующего провела на постоялом дворе госпожи Ульны и на улицу со двора носа не высовывала, опасаясь мести нищенки. Но ближе к обеду пришел человек с запиской от господина Селти, в которой сообщалось, чтобы я в течение часа собралась и пришла в «Гномий банк».

Быстро пробежав глазами по строчкам, я закричала уходящему мужчине вслед:

— Подождите! Не уходите! Я с вами! A-то заблужусь!

Рослый мужчина грозного вида, с бородой, обернулся и посмотрел на меня, как на полоумную (и правду, заблудиться в пределах одной улицы сложно). Однако я не хотела рисковать.

— Даю миг! — процедил он раздраженно сквозь зубы, и я, перескакивая через ступеньки, побежала в закуток за сумкой. Схватила ее и помчалась обратно. Хорошо, что у меня за все уже уплачено.

Меньше, чем через минуту, я стояла во дворе. Мужчина, удивленный моим почти мгновенным сбором, вскинул бровь, но ничего не сказал.

Поправив лямку сумки, я повернулась к госпоже Ульне, чтобы попрощаться, но она опередила меня, спохватившись:

— Да погодите! А провизию в дорогу?! — метнулась на кухню и вынесла увесистую корзину, которую всучила мне.

— Благодарю, госпожа Ульна! — крикнула я и бросилась догонять неприветливого человека господина Селти.

По правде, он казался не то чтобы хмурый, скорее свирепым. Коренастый, жилистый, с чеканящей походкой. И шагал так быстро, что я даже, несясь вприпрыжку, не успевала за ним. А отстать боялась. Вчерашняя нищенка, увидь меня одну, обязательно огреет палкой. До сих пор помню ее злые черные глаза, в которых читалось, что стоит только столкнуться с ней в переулке, я лишусь или зуба, или косы, или глаза!

Но с тяжелой корзиной бежать дальше невмоготу. Дыхание сбилось, затем я запнулась и чуть не уронила ее. Тогда мужчина с внешностью головореза схватил корзинку за ручку и понес сам.

— Спасибо! — пролепетала я и побежала за ним налегке, содрогаясь от мысли, что было бы, если бы он ушел. Эх, не выходит у меня без неприятностей! Сначала делаю, потом думаю! Правы были родители, что считали меня маленькой. Но все равно поеду в Эльверд!

Вместе с путником мы вошли в банк.

— Жди здесь, — бросил он, а сам подошел к решетке во всю стену. Окликнул какого- то Свеха, и перед ним приоткрылась решетчатая дверь, спивавшаяся с остальной решеткой. Через этот проход прошел в недоступную для обычных посетителей часть банка и скрылся с глаз.

Я приготовилась ждать, но уже через минуту услышала голос господина Селти:

— Тилья Кален! Идите сюда!

«Куда сюда?» — растерялась, но решетчатая дверца снова отворилась, и я, робея, вошла внутрь.

— Идем, — махнул рукой другой мужчина, не менее грозного вида, чем первый. Тоже широкоплечий, со сломанным носом и шрамом на брови.

Я прошла за ним через добротный, богатый кабинет в коридор и через него во внутренний двор, где стояли управляющий банком и еще шесть мужчин. Охранники, один краше другого, обернулись на меня и почти одновременно сплюнули на землю. Мамочка! Да, увидь я таких на дороге, умерла бы от страха! Настоящие

хищники!

Однако когда господин Селти сквозь зубы тихо бросил им:

— Вычту из вознаграждения! — они тотчас затерли плевки сапогами. Подумать не могла, что он такой грозный и влиятельный.

— Тилья, — обратился ко мне гном. — Эти люди довезут тебя до Эльверда, прямо к отделению эльвердского «Гномьего Банка»…

Мне показалось, или у кого-то заскрипели зубы? Я осторожно кивнула.

— Слушайся их. Вы все заинтересованы в слаженной работе, как единый часовой механизм. Не отходи…

Гнома перебил хриплый голос коренастого мужчины, оглядывавшего меня очень уж неприязненно:

— Никаких слез, соплей и истерик с требованиями перерыва, — выдохнул он и добавил: — Я не нянька! Лучше бы с мамкой поехала.

Раздали похабные смешки.

— С кем ей ехать не твоего ума дела, — парировал Селти. — В дорогу!

Вот и все напутствие.

Меня, как пушинку, усадили в повозку, заставленную сундуками и накрытую шкурами. Мужчины вскочили на коней… — и уже через десять минут мы мчались по дороге за городом.

«Три дня с ребятами Селти — то еще испытание. Тряска, спешка и движение от рассвета до заката», — живо вспомнились слова госпожи Ульны. Но теперь я поняла, что она имела в виду.

Кони, скачущих впереди телеги всадников, поднимали столбы пыли. И уже через десять минут меня покрывала пыль с ног до головы. Повозка тряслась, подскакивала, грохотала. А я сидела на покрывале в узком проходе и с ужасом представляла, как просижу вот так, поджав ноги, весь день! Повозка была очень добротной, поэтому всадники не сбавляли скорости даже на плохой дороге. Моя голова ходила ходуном, зуб на зуб не попадал, дышать невозможно, но все же я была счастлива, что долгий путь проделываю не одна.

К вечеру я окончательно прочувствовала, что значит поездка с «ребятами Селти». День верхом и им давался тяжело, а мне и подавно. Всю дорогу они были напряжены, оглядывались по сторонам, следили за подозрительными людьми. Я же. свернувшись калачиком, лежала, положив голову на руку и сумку с платьем. Мягкое место невыносимо пекло, и воображение рисовало на ягодицах кровавые мозоли. Еще поясница ныла как у дряхлой старухи.

Весь день мы двигались без перерыва, не перекусывая и даже не отлучаясь по нужде.

Мне было плохо, и прежде, еще два дня назад, я бы не выдержала столь сурового испытания. Но после всего, что со мной приключилось, научилась ценить безопасность. Тем более что мои грозные спутники, убедившись, что стонать и ныть я не собираюсь, успокоились и перестали на меня недобро коситься.

На постоялый двор мы заехали поздним вечером. Отдельных комнат не снимали. Заночевали в одном из сараев.

Я так обессилила от постоянной тряски, что хватило сил лишь дохромать до отхожего места и вернуться.

— Ей! Язык себе не откусила? — пошутил Свех. один из охранников.

— Нет. — покачала головой и, забравшись на телегу, растянулась на жестком импровизированном ложе.

Всю ночь мне снилась плохая дорога, тряска и ухабы.

Утром, едва начало светать, снова тронулись в путь. В начале дороги я с трудом впихнула в себя небольшой кусочек пирога, запила водой и больше не смогла заставить себя ничего съесть.

Второй день пути дался тяжелее. Меня тошнило, тело болело и, кажется, я отбила себе все нутро! Еще немного, и умру от тряски!

На третий день утром, собираясь в дорогу, я попросила не трогать меня и дать спокойно умереть. Охранники Селта посмеялись, но, конечно же, не оставили. Только пообещали, что если все будет хорошо, после обеда будем в Эльверде.

Это радовало, но до города они довезут мой труп. Мне было так плохо, что как въезжали в город, как добирались до отделения банка, ничего не помню. Зато очнулась при постоялом дворе. Тело болело, будто меня избили палками. Голова кружилась, однако я заметила на прикроватном столике записку:

«Два дня прИПывания в гАстинице Аплачены гАспАдинАм Селти. ПослезаФтра утром дАпжна съехать. Кстати, дАбро пАжалАвать в ЭльверТ. ГАвАрил же, лучЩе бы ты пАехала с мамкАй. Свех».