Сага никогда не задумывалась о том — как сложилась бы её жизнь, родись она в другое время. Правда иногда, когда она сидела в окружении голосящей компании сверстников, Сага ловила себя на мысли, что хотела бы узнать ответ на этот вопрос. Может быть, когда — то люди жили более счастливо и безмятежно? Может быть, и она могла бы жить иначе?

Может тогда бы Эдуард всегда оставался рядом с ней.

Но потом она напивалась в хлам, и все вопросы исчезали сами собой, утопая в фейерверке кружащегося мира. Наутро голова словно раскалывалась изнутри, и Сага жалела о том, что вчера позволила себе немного алкоголя, который вырубал её моментально, как хорошенький удар кувалдой в лоб. Выпивка — не её конёк однозначно.

Она прекрасно понимала, что жизнь идет только здесь и сейчас. И какой смысл думать о том, что навсегда кануло в небытие? Им не узнать — как жилось раньше, было ли это более счастливое время, чем настоящее. Оставалось лишь надеяться на себя и на своенравную удачу, которая пока что не слишком жаловала Сагу.

Рождение Саги выпало на неудачный период, когда мир треснул по швам и стал заново перекраивать жизни людей. Отцу приходилось работать, чтобы семья сохраняла определенную стабильность. Мать умудрялась нянчиться с младенцем, делать домашнюю работу и бегать по магазинам. Бегать по магазинам в то время означало участие в первобытной охоте на добычу. Успел — получил. Не успел — живи, как знаешь.

Малышке дали имя по настоянию матери в честь её матери, хотя отец посмеивался и считал, что неразумно называть девочку в честь сумасшедшей старухи, которая терпеть не могла людей и не разговаривала со словоохотливыми соседями. Те шептались, что у неё не все дома, а кто — то вообще фыркал и припоминал прозвище прошлых веков, обзывая женщину ведьмой. Однако Сага родилась позже, чем умерла её бабушка, и потому не испытывала никаких со своим именем.

В тот вечер, когда Саге исполнилось пять, пришли гости, которых отец ждал с особенным нетерпением, ведь он фактически вырос с ними вместе и знал обоих больше двадцати лет. А для того, чтобы виновница торжества не скучала, друзья взяли с собой своего сына — подростка, надеясь, что тот сумеет развлечь ребенка. В подарок гости принесли редкую в то время вещь — детскую книгу с картинками. Их было практически не найти, сколько не старайся. Поэтому подарок был прекрасным, несмотря на то, что Сага отказывалась учиться читать, а потому не могла оценить книгу по достоинству.

— Меня зовут Эдуард. Давай, я почитаю тебе, — сказал нескладный и улыбчивый мальчишка с затейливым именем и усадил Сагу рядом, оставляя взрослых с их разговорами.

Летом улицы превращались в плавильные печи. Каждое здание, каждый кирпич в стене дышал зноем. Набережные удерживали в раскаленных объятиях воду, не позволяя ей вырваться из каменной клетки. Где — то далеко взметывались вверх колонны памятников и блестящие шпили церквей. Город жил на призрачной границы реальности и фата — морганы — гигантский город, прекрасный в своей меланхолии и задумчивый.

Денег у родителей не хватало на то, чтобы снять дачу и выбрать на лето в деревню. Но Сага не знала о той роскоши, которая называлась загородной жизнью. В её распоряжении был высокий многоквартирный дом, стоящий колодцем вокруг небольшого клочка земли. Там росла зелень — бледная, усталая, но сильная, закаленная в непрерывной борьбе за существование. Всегда были чердаки и крыши, с которых можно было разглядеть огромную гладь городского океана зданий.

Семья Эдуарда заходила раз в месяц, внося с собой гомон, шутки и обязательно принося какой — нибудь невозможный гостинец к чаю. На волосах родителей оседали светлой пылью годы, а дети становились выше и серьёзнее, скучая в компании взрослых с их вечными разговорами о чем — то отвлеченном и непонятном. Поэтому Сага не очень удивилась, когда выскользнула из квартиры и обнаружила, что плоская крыша дома, принадлежавшая ей все летние дни, оказалась занята.

— Подожди немного внизу, я докурю и уйду, — сказал Эдуард, выдыхая табачный дым.

Саге не понравилось, что её считают ребенком, её — школьницу, которой стукнуло целых восемь. Во дворе курили не только взрослые, но и подростки. А дети тайком пробовали сигареты, пока никто не видел, или же если собратья постарше оказывались добры к мелюзге. Поэтому девочка прошествовала мимо и уселась на сложенные в углу щиты фанеры.

Молодой человек прищурился, разглядывая соседку, но ничего не сказал. Так они и находились в молчании — он курил, а она сидела, исподтишка разглядывая пока еще недосягаемый образец взрослости.

— Ты была ещё меньше, когда я впервые тебя увидел. Вежливый карапуз в клетчатом платьице, — не в характере Эдуарда было молчать. Он всегда предпочитал поболтать, заполнить чем — нибудь тишину и любил пошутить, остро, но не зло. Сага оскорбилась прозвищем карапуза, а потому надменно заметила:

— Я уже не маленькая.

— Правда? — Взрослый сказал бы, что на дне этого серьезного вопроса плескался смех.

— Да, — непререкаемо поставила она точку. Эдуард оглядел недокуренную сигарету, затем затушил её яркий огонек.

— Отдал бы мне затянуться, — признаться честно, Сага старалась говорить залихватски и бесшабашно. А вышло как — то пискляво и неуверенно.

— Рано тебе курить, — Эд сделал суровое лицо.

— Не рано, — возразила Сага, — Валентине двенадцать, и она курит с восьми лет.

Очевидно, что молодой человек испытывал затруднение — как объяснить Саге то, что курить — не такой уж весомый повод для ощущения себя взрослой.

— Давай договоримся, — сказал он, — ты даешь мне честное слово, что не будешь курить. А я даю тебе слово, что привезу подарок, которому будут завидовать все курильщики вокруг тебя.

Такое предложение было весьма заманчивым. Да и дать честное слово было огромным шагом вперед, во взрослую жизнь.

— Хорошо, — согласилась Сага. Эдуард присел перед ней и заставил смотреть прямо в глаза:

— Если взрослый дает слово, он его держит. Так что, ты должна держать своё и никогда не курить.

Было необычным смотреть ему прямо в лицо. Сага вдруг заметила, что глаза у него не просто серые, а с россыпью солнечных крапинок. Словно солнце оставило свои следы.

— Я буду держать слово, — пообещала она.

— Вот и отлично, — широко улыбнулся Эдуард, поднимаясь на ноги.

Прошло почти полгода, прежде, чем Сага получила обещанный подарок. За это время листья успели облететь с деревьев и рассыпаться желтым полотном. Затем выпал снег, засыпав все улицы и крыши. Но ни дожди, ни зимние холода не могли погрузить город в сон. Он продолжал жить, каждый вечер превращаясь в небесный призрак, стоящий одной ногой на земле. Розовые разводы облаков цеплялись за его крыши. Скованные льдом каналы молчали, пряча под холодной коркой черную тихую воду. Рождество уже прошло, и в школе начались занятия. В тот день было не так холодно, и девочка порядком успела наиграться в перемену на школьном дворе. Казалось, что снег набился не только в сапоги, но и за шиворот, и под рубашку.

К тому времени как Сага оказалась дома, на улице уже темнело. В окнах зажигались огни, и луна поднималась вверх, над городом. На столе, где девочка обычно делала уроки, лежал конверт. Она повертела его, рассматривая со всех сторон, пока не наткнулась на собственное имя, выведенное там, где треугольник приклеивается к белой поверхности.

Внутри лежали фотография и небольшой лист бумаги, свернутый пополам. Осторожно вытянув их наружу, Сага первым делом занялась фотографией. Изображение на ней поражало воображение цветом и размерами.

Ни у кого в классе не было фотографии настоящего военного космолета. Сага разглядывала каждую деталь, каждую черту, восхищаясь. Вспомнив о письме, которое сопровождало фото, она развернула бумажку.

«Я попросил отца сделать фотографию специально для тебя. Уверен, что тебе понравится. Это один из самых мощных кораблей, способных летать в космосе, и он почти уже достроен».

Это был великолепный подарок. И то, что Эдуард сделал это для неё, заставляло Сагу ощущать себя гордой до невозможного.

* * *

Зима, в которую Саге исполнилось двенадцать лет, запомнилась чередой траурных дней, когда ушел её отец. Он умер тихо, во сне, и женщины, которые пришли помочь и поддержать мать, говорили, что отец умер легко и хорошей смертью. Сага не понимала — что может быть хорошей смертью. Она вообще не могла понять — куда ушел отец. Вроде, он там, в гробу. А получается, что там не он.

Родители Эдуарда были теми, кто пришел и оставался с матерью до последнего. Пока его отец помогал распоряжаться на счет похорон, его моложавая мать была с вдовой и не давала той соскальзывать вниз, в глухое горе. Сага плакала, когда отца закрывали крышкой гроба. Эдуард позволил ей всхлипывать, уткнувшись носом в свой рукав, который вскоре почти промок от её слез.

После этого в квартире стало тихо. Раньше родители вдвоем тащили на себе ярмо работы, теперь же оно целиком легло на плечи матери, тяжело переживавшей уход отца. Возможно, сейчас люди жили гораздо лучше, чем несколько десятилетий назад. Но кто — то по — прежнему не имел средств для того, чтобы обеспечить себе комфортное и беспечное существование.

После Судного Дня, когда сильнейший вулкан нарушил прежние границы тектонических плит, заставив их разъехаться, как неисправные жалюзи, мир изменился. Несмотря на то, что человечество усердно обсуждало и готовилось к всевозможным катаклизмам, все же этот день оказался неожиданным. Империя создавалась и до Судного Дня; но теперь, когда половина материков ушла под воду или вздыбилась как буйный жеребец новыми горными хребтами, люди предпочли оставить старые политические разногласия и объединиться.

Несмотря на то, что Империя была утомлена нескончаемыми локальными войнами, которые не утихали и продолжали периодически вспыхивать, как тлеющий костер, она упорно поднималась вверх по ступеням технологического прогресса. Конфликты возникали вновь и вновь, ведь собрать под своё крыло миллионы — это одно, а удерживать этот Вавилон в узде — совсем другое. Но перебрасываемые в зоны боевых действий отряды гвардии всегда справлялись с конфликтами. Их слаженные ряды, проходившие по праздничным дням маршем вдоль главных улиц города, демонстрировали не просто красоту синхронных движений. Высокие люди будто состояли из сплошной силы, и так оно и было. Их оснащением занимались ведущие центры вооружения, а попасть в ряды гвардии было заветной мечтой каждого подростка. Люди знали, что это — гарантия их безопасности.

Старшеклассники гоняли футбольный мяч по полю, изображая из себя команду из далекого прошлого той эпохи, когда футбол был национальным видом спорта. Сейчас на смену ему пришли новые увлечения, но мяч по — прежнему заставлял детей ожесточенно бороться, защищая свои ворота.

Эдуард сидел на скамейке возле поля, наблюдая за игрой. Признаться честно, Саге льстило, что он каждый раз как бывает свободным от занятий или работы, заглядывает в школу. Это создавало ощущение твердой опоры, надежной и несокрушимой, как старое дерево. Несмотря на то, что Эд слишком часто подшучивал надо Сагой, она знала, что он никогда не перестанешь слушать, понимать и уважать её мнение, которое в семнадцать лет приходилось слишком часто отстаивать от чужих посягательств.

Сага приветственно махнула рукой, показывая, что видит товарища, и побежала по краю поля к скамейкам. Она была уже не той дурындой, которая могла вести себя как безумный пеликан, прыгая и вопя во все горло. Сейчас Саге очень хотелось выглядеть хоть немного так же, как другие девицы — высокие, накрашенные и обладающие относительным подобием фигуры, чего самой Саге, кажется, было не видать, как собственных ушей. Такие девушки, в отличие от неё, не мчались по полю с разбитыми коленями и грязными руками, а мирно сидели на скамейках, как стайка разноцветных птиц.

Рукава светлой рубашки Эдуарда были закатаны, и можно было видеть уходящие вверх по рукам голубоватые вены. Он ухмыльнулся, похлопав Сагу по плечу:

— Как дела?

— Все хорошо, — отозвалась Сага, невольно топая ногой в досаде на то, как слабо отбивались защитники на воротах.

— Как с оценками? — Эдуард всегда интересовался её учебой, а она частенько пыталась уйти от этой темы. Не то, чтобы Сага плохо училась, просто ей было лень тратить время на лишнюю писанину в тетради. Саге хотелось большего. Приключений. Новизны. Дороги за горизонт.

— Да я же говорю — всё хорошо, — ворчливо ответила она.

— Хорошо, если это так, — хмыкнул Эдуард, явно не веря ей. Затем, немного помолчав, произнес, — я уезжаю.

Интерес Саги к игре моментально испарился.

— Куда это ты уезжаешь? — Подозрительно поинтересовалась она. Эдуард как — то неопределенно повел плечом, словно пытался подобрать правильно слова.

— Служить, — наконец пояснил он, — меня берут в гвардию.

— И надолго? — Вся неожиданно открывшаяся перспектива оставаться в одиночестве открылась перед Сагой. Выглядела она крайне уныло и безрадостно.

— Думаю, что к тому времени, как ты соберешься на выпускной вечер, я уже вернусь и как раз приду посмотреть на тебя.

От шутливого тона легче не стало. Сага слишком привыкла к тому, что Эдуард был рядом с тех пор, как умер отец, а затем через несколько лет — и мать, и теперь испытывала подступающий к горлу ужас, сродни тому, который одолевал её после похорон при мысли, что отца больше нет. Захотелось ухватиться за большую руку и умолять никуда не уезжать. Но она поджала губы и продолжила упорно смотреть на дурацкий мяч, летающий по полю.

— Я напишу тебе, как будет возможность. Расскажу о том, как круто в гвардии, — Эдуард потрепал Сагу по голове, словно ей по — прежнему было лет десять, — говорят, что скоро её отряды будут участвовать в параде Содружества.

Сага знала, что этот парад Содружества будет потрясающим шоу, на котором представят новейшие корабли космического флота и авиацию. Об этом мероприятии говорили повсюду, что было немудрено — ведь почти половина города работала на военную промышленность. Но перспектива узнать больше о шоу, а не ждать новостей по телевидению, её не утешила.

— Я буду служить вместе с настоящими боевыми гвардейцами, — заговорил молодой человек, стараясь отвлечь её, — буду защищать тебя и других людей.

Эдуарда действительно увлекала эта перспектива, судя по тому, каким воодушевлением были проникнуты слова. Но потом он замолчал, словно сам ещё не мог привыкнуть к этой мысли о службе. Так они и сидели, а солнце прогревало скамьи и скользило вниз по небу. В следующий раз им придется увидеться не скоро, и кто знает, будет ли этот день таким же солнечным. Где — то далеко рокотал вертолет, патрулирующий свой район. Они знали, что жили в империи, которая была сплошь огромной стальной и высокотехнологичной машиной будущего. И Эдуард собирался стать её частью.

Рано утром того дня, когда новобранцы выходили на залитый рассветными лучами плац для призывников, Сага сидела на крыше, на их с Эдом любимом месте. Над городом поднималось огромное солнце, и где — то очень высоко в небе голубой океан расчерчивал пополам след от реактивного самолета. Так было всегда — постоянно кто — то уходил, оставляя Сагу с ощущением, будто от неё отрывают ощутимый кусок и оставляют дыру внутри.

* * *

Прошло два года, и Сага уже понимала, что без Эдуарда совсем всё не так. Не с кем было сидеть поздно вечером на крыше, наблюдая за метеоритным дождем в темнеющем небе. Не то, чтобы она не могла быть одна, просто слишком сильно привыкла к тому, что Эд всегда был рядом, и есть с кем поделиться своими мыслями. Последняя открытка от Эдуарда пришла перед самым выпускным вечером, и Сага ощутила, как что — то внутри сжимается при мысли о том, что вопреки его обещанию, этот вечер пройдет без него.

Впрочем, писал Эдуард и так слишком редко. Всего десять писем, каждое — всё меньше и официальнее предыдущего. Сага догадывалась, что их отправляют в места боевых действий, которых становилось всё больше и больше. Даже новости не скрывали того, что почти повсюду царит напряженность.

В последнем письме Эдуард прислал фотографию своего взвода на отдыхе. Несколько здоровенных парней и парочка девиц в камуфляже. Глядя на то, как Эдуард обнимает одну из них, а та практически висит на нём, Сага неожиданно поняла, что его письма скоро станут ещё суше и отвлеченней. Сейчас она прекрасно понимала, что всё время была влюблена в своего старшего друга, а вот он видел в ней только что — то вроде младшей сестрицы. Несмотря на то, что ей скоро уже будет целых двадцать лет.

Дурында Сага вечно хлопала ушами вместо того, чтобы ловить свою птицу счастья. Впрочем, если Эдуард вернется в ближайшее время, Сага приложит все усилия, чтобы объяснить ему наглядно — она больше не большеротая девчонка, а взрослая девушка. Вполне способная поспорить с любой девицей, лезущей на шею Эдуарду. Но вот незадача — он явно не собирался бросать службу в гвардии, напротив — как — то упомянул, что планирует остаться и добиваться повышения.

Сидя на парапете городской набережной, возле каменных зверей, чьи морды уже стерли время и непогода, Сага кидала мелкие камешки в воду и предавалась унылому анализу своих возможностей.

— Возвращайся уже, — пробормотала она, глядя вниз, на ворочающиеся почти под ногами волны.

У воды был цвет тишины — тёмный, глубокий и безмятежный, словно беззвучно баюкающий. От каждого камня расходились круги — сначала маленькие, потом всё больше и больше, будто он раскручивал под водой спираль. Чем дольше Сага смотрела на круговую рябь, тем сильнее казалось, будто всё вокруг затихает, громкие звуки автомобилей, человеческих голосов и прочего шума становятся всё глуше и глуше.

Она зашвырнула в воду последний из камней, и тут одна из статуй, та, что была справа, внезапно шевельнулась. Сага моргнула, отрывая взгляд от воды, и покосился вбок, на каменного зверя. Неожиданно круги на воде перестали расходиться, они просто взяли и замерли так, словно кто — то выключил всё вокруг. Сага осторожно повернула голову и уставилась на грифона, смотрящего прямо на неё с каменного постамента.

Был он огромный, и ничего в нём от гранитной статуи не было. Круглые глаза, отливающие золотом, не мигая, смотрели прямо ей в лицо, и темные зрачки казались почти вертикальной полоской. Нависающие над глазами брови придавали взгляду суровое выражение, которое усугубляли размеры клюва.

Если бы зверь не дернул одним ухом, Сага бы подумала, что он не живой. Не знаю, дышал ли он, а вот она боялась даже выдохнуть воздух, который начинал колоть и распирать лёгкие.

— Да ты не забывай дышать, — внёзапно произнёс грифон.

Сага вытаращила глаза. Правилам поведения при встрече с таким существом не учили никого и нигде, да и вообще — люди теперь не забивали голову мифами тёмных веков. Новая эпоха была сплошь технологичной и высокоразвитой. Дети уже в первом классе знали о том, что давно человеческий мозг пересаживают в искусственные системы, а такие вещи, как печать органов и частей тела используется в медицине как самая обыденная процедура. Да что там, Империя уже давно осваивала технологии построения баз на соседних планетах, по крайней мере — так говорили новости.

А тут грифон.

Тем временем, он осторожно пошевелил левым крылом, разминая его. Вместо одного сустава, как у всех птиц, в этом крыле их было два. Поэтому грифон держал их сложенными так, чтобы они удобно укладывались на спине и не мешали ему своими размерами. Грифон переступил с лапы на лапу, большие когти едва слышно царапнули камень.

Затем он снова посмотрел на Сагу.

— Ты загадала желание в очень необычный день, — произнёс грифон, — сейчас момент, когда некоторые двери оказываются открытыми.

Сага подумала, что у неё тепловой удар, и начинаются галлюцинации. Сегодня солнце пекло очень сильно, и для первого дня мая это был слишком жаркий день.

Грифон явно понял, о чем она размышляет. Одна из бровей приподнялась, придав морде с орлиным клювом насмешливое выражение.

— Поэтому ты ожил? — Поинтересовалась Сага.

— А кто говорил, что я до этого был не живым? — Язвительно ответил грифон.

Он сошел с каменного постамента, вытягиваясь, как большая кошка, и постукивая длинным хвостом. Саге показалось, что на самом конце шерсть блестела слишком ярко, словно хвост облегала чешуя. Грифон обошел девочку, втягивая воздух и щелкая клювом. Зверь стоял так близко, что Сага могла дотронуться до песочной шкуры на его боку. Но, само собой, этого делать она не стала.

— Так чего ты хочешь? — Спросил грифон, — ах, да. Ты хочешь, чтобы твой лучший друг вернулся к тебе. Я верно понял?

Сага кивнула.

Грифон свернул хвост вокруг лап. Затем резко ударил им по земле.

— Боюсь, что твоё желание не осуществимо, — покачал он своей большой головой.

— Почему? — Ей стало куда как страшнее, чем было всё это время. Зверь ещё ничего не сказал, а она уже почувствовала, что от его слов станет так холодно, будто ныряешь в холодную, зимнюю прорубь.

Грифон наклонил голову вбок, золотой глаз уставился прямо на Сагу. Большой, немигающий глаз.

— Ты знаешь — почему.

Хвост резко оплел передние лапы.

— Твой друг там, где много крови, много криков и много страха. И ему оттуда очень сложно вернуться, я бы сказал — оттуда редко возвращаются.

Сага даже перестала моргать, думая о своем величайшем кошмаре. Да, она боялась этого даже больше, чем если бы Эдуард никогда не понял, что она к нему чувствует:

— Я не хочу, чтобы он умирал.

— Все не хотят умирать.

Несмотря на то, что рядом стоял чудовищный грифон, а мир вокруг словно погрузился в сон, Сага поняла, что не может вот так просто стоять и слушать его.

— Но если ты существуешь, это значит, что в мире есть возможности спасти его? — Это было логично, а значит вполне возможно.

— А ты поумней, чем кажешься на первый взгляд, — в золотых глазах заплескался смех.

— Если ты не можешь помочь, то тогда зачем пришёл? — Поинтересовалась Сага, внезапно понимая, что грифон страдает непомерной заносчивостью. Большие уши сердито дернулись, зверь щелкнул клювом:

— Для этого понадобится слишком многое, и сил у тебя, девчонка, просто не хватит.

— Так ты поможешь или нет?

— Давай заключим сделку, — грифон прищурил глаз, — я помогу тебе, а взамен ты поможешь мне. Идёт?

Сага посмотрела на молчащую воду. Замершее небо в ней отражалось опрокинуто, словно кто — то взял и перевернул его вверх ногами.

— Я не буду ждать вечно, — заявило отражение грифона, — соображай и решай поскорее.

Небо в воде было синим и серым. Трава на другом берегу отражалась в воде зеленым и серым. Словно Сага смотрела в глаза Эдуарда — опрокинутые и превратившиеся в тихую, ожидающую реку. На секунду она вдруг представила, что однажды он закроет свои глаза и всё. Больше ничего. Эд уйдет куда — то далеко, и её никогда не удастся его догнать.

Нет, к такому она не была готова. Сага нервно сглотнула и сжала кулаки.

— Хорошо, я согласна.

Грифон улыбнулся, раскрывая клюв, и вид у него в этот момент был довольный, как у кота, налакавшегося сливок. Он с шумом расправил оба крыла, и ветер, поднятый гигантскими перьями, взлохматил волосы Cаги, сбрасывая их на лицо.

— И что дальше? — Спросила она.

— Ровным счётом ничего, — заявил зверь и неожиданно отвесил ей затрещину своим огромным крылом, от которой Сага потеряла равновесие. Застывшая гладь канала рванула навстречу, и на секунду она подумала — не окажется ли вода твердой, как зеркало?

Вода была самой обыкновенной водой, и Сага камнем погрузилась в её толщу, направляясь прямиком на самое дно.