РАССКАЗ-ПЬЕСА
Морозный день кончался, ясный.
Большое оранжевое солнце уже село куда-то за гостиницы “Заря”, “Алтай”, “Восток”, к станции электрички Рабочий поселок, но проспект еще звенел как натянутая струна, катил сразу в двух направлениях, словно сдвоенный провод под током - неподвижный и бегущий. К югу торопился проспект, к магазину “Океан”, Рижскому вокзалу, салонам “Все для новобрачных” и “Свет”, к тем последним особнячкам, что остались еще от Первой Мещанской, и на север - мимо просторного предполья выставки, аллеи Космонавтов, обелиска, покрытого полированным титаном, мимо какого-то недавно построенного института, то ли оптического, то ли астрономического (на крыше башенка вроде купола обсерватории), и мухинской скульптуры “Рабочий и колхозница”. Катил над речкой Яузой, где делали набережную, где возле старинного каменного акведука раскинуться спортивному центру, потом на широкий мост через Окружную железную дорогу к белым многоэтажным домам Лося, на мост через Окружное шоссе, вдоль которого сверху работники ГАИ на вертолетах, и дальше-дальше к Загорску, Ярославлю, лесами, лесами в глубь России.
Протекторы тысяч машин разбили, вытаяли и унесли с проезжей части выпавший ночью сухой февральский снег - длинными полосами с языкатым краем он остался только на осевой и у кромки тротуаров. Возле Звездного бульвара и улицы Кибальчича в вечереющий послерабочий час толпы прохожих скапливались, разрежались и снова скапливались на переходах, люду не было конца, троллейбусы, автобусы мгновенно. У входа в метро нахальные голуби зорко следили с навесов табачных и галантерейных ларьков, кто же соберется угостить их горячим пирожком с мясом; собирающиеся здесь, чтобы вместе ехать на занятия, ученицы музыкальной школы смело ели мороженое.
“В тесноте, да… не обедал”, - сказал плотный гражданин, бодро втискиваясь в трамвайный вагон, уже до того набитый, что и змее не проскользнуть бы между прижатыми друг к другу пальто и шубами. Кругом улыбнулись.
Всего лишь за четыре километра отсюда в защитной лесной зоне на безмолвную просеку под высоковольтной вышла молодая лисица, принюхиваясь, поводила в морозном воздухе острой мордочкой, будто нарисовала сложный узор. В ста пятидесяти миллионах километров отсюда из жерла солнечного пятна рухнул поток протонов. Испуская немой торжествующий рев, рождалась звезда в немыслимой дали.
Плыли галактики, разбегалась Вселенная, из тех пространств, куда и направление не показать, из тех времен, о которых не скажешь, раньше ли они, позже, чем сейчас, текли сигналы, падали, не принятые пока, на верхушки елей, на острие телевизионной башни Останкина.
Загорелись синие буквы “Кинотеатр К О С М О С”, зеленые “ГАСТРОНОМ”.
На проспекте перфокарты домов зажигали все новые и новые дырочки-окна. Какие там судьбы, о чем говорили утром, уходя, с чем приходят сейчас?
Возьми нас, жизнь, позволь услышать.
Один телефонный звонок, другой…
СТАРИК. Иду!
Шаги. Телефон продолжает звонить.
Иду же, иду! Бежать, что ли?
Шаги ближе. Телефон умолкает.
Звяканье трубки.
Алло!… Алло!… Все, не успел. Обычная история.
Звук положенной на рычаг трубки.
Ф-фу, даже сердце заколотилось. (Вздыхает.) Цветы почему-то на столе, розы.
На дворе зима, снег, а тут розы… Ах да! Танечка принесла утром. Какой-то сегодня день, она говорила, какая-то дата… Забыл. Прошлое вываливается кусками,, как кирпичи.
(С внезапной яростью.) Так вспомни же, вспомни, что сегодня! (Успокаиваясь.) Нет, этого не победишь. Все мне говорят: “Дед, ты не чувствуй себя виноватым, если не помнишь”. А я все равно чувствую… Ну ничего, теперь это все кончится. Только они меня и видели - невестки, зятья, внуки, правнуки… Где у меня чемодан?… Ага, вот он!
Резкие телефонные звонки.
Черт, междугородная, наверное!
Звяканье трубки.
Алло, у телефона!
Телефон безмолвствует.
Алло, будьте любезны громче!… Может быть, говорят, а я не слышу.
Слух с молодости плохой.
В трубке жужжит.
ГОЛОС (с металлическим, звенящим оттенком). Внимание, просим не отходить от телефона! Просим вас не бросать трубку ни в коем случае.
СТАРИК. Кого вам надо?
ГОЛОС. Вас. Мы говорим из будущего.
СТАРИК. Из Будогощи? Наверное, неправильно соединили. У домашних там никого нет. Какой вам нужен номер?
ГОЛОС. Ваш - какой бы он ни был. Это не Будогощь. Будущее, завтрашний день, понимаете? (С большим воодушевлением.) Мы ведем разговор сквозь время, наш голос летит через бесчисленные века. Работают две группы, и вот одна уже прорвалась в вашу современность. Мы добились удивительного успеха. Сложные приборы будут переводить ваши слова и фразы на понятный для нас язык… Уже переводят.
СТАРИК. Вы говорите, будущее?
ГОЛОС. Да, будущее. Futurum.
СТАРИК…Знаете что, скоро должна прийти внучка. А я старик. Не очень понимаю. Вы позвоните попозже.
ГОЛОС. Не можем позже. Для нашей с вами связи подключены и используются огромные мощности. Пожалуйста, проникнитесь величием происходящего. Вот вы, человек пока еще только планеты Земля, и мы, теперь уже галактическое человечество. Стало возможным общение. Так начнем же… И кроме того, нам нужны именно вы.
СТАРИК. Я нужен?
ГОЛОС. Да.
СТАРИК. Именно я, Алексеев Павел Иванович?
ГОЛОС. Именно вы.
СТАРИК. Слушайте, это не розыгрыш?
ГОЛОС. Что вы - чудовищна сама мысль!… Впрочем, нажмите рычаг телефонного аппарата.
СТАРИК. Зачем?
ГОЛОС. Вы отключитесь от станции. Но разговор останется возможным. Нажмите, не кладя трубки. Таким способом вы проверите.
СТАРИК. Ладно.
Металлический стук.
Нажал, ну?
ГОЛОС. Все равно вы слышите нас. И мы слышим… Можете оторвать трубку совсем. Попробуйте.
СТАРИК. Серьезно? И что получится?
Шорох… Треск.
Оторвал.
ГОЛОС. Вот.
СТАРИК. Дьявольщина!
Шорох. Стук покатившейся трубки.
ГОЛОС (придавленно). Собственно, трубка нужна только как преобразователь другого вида волн… Вы слушаете?… Алло, где вы?… Мы убедительно просили ни в коем случае не прекращать разговор.
СТАРИК. Даже страшно.
ГОЛОС. Говорите в трубку. Ничего не слышно… Вы, может быть, вообще бросили трубку?… Павел Иванович, будьте любезны, возьмите ее, говорите в микрофон.
СТАРИК. Взять, что ли?
Шорох… Шаги. Звяканье трубки, А это не опасно?
ГОЛОС. Что?
СТАРИК. То, что вы проникли к нам?
ГОЛОС. Конечно, нет. Взгляните через окно наверх. Там через все небо дерзкой параболой размахнулся Млечный Путь. В известном смысле мы говорим оттуда. И кроме того, сквозь время… Если неудобно беседовать так, можем воспользоваться приемником. У вас в комнате, наверное, есть радиоприемник. И где-нибудь поблизости отсюда?…
Звук наподобие лопнувшей струны.
(Очень громко, но уже без металлического оттенка.) Как будто бы нашли. (Значительно тише, мягким тоном.) Так будет лучше, да? Так вам удобнее слушать?,
СТАРИК. Приемник сам включился… Ничего себе чудеса! Пожалуй, я сяду.
Скрип стула.
ГОЛОС. Верите теперь, что это не.розыгрыш, что будущее?… Тогда спрашивайте о том, что вам хотелось бы узнать. И у нас масса вопросов к вам.
СТАРИК. Фантастика… Не соберусь с мыслями. Будущее… Самое главное, конечно, что будущее есть в все продолжается. А то в последнее время много горьких пророчеств там, на Западе. Толкуют о перенаселении, о водородных бомбах, о засоренности этой, как ее… биосферы. Некоторым представляется, будто мы, люди, возле конца.
ГОЛОС. Перенаселение?… Нет, не тревожьтесь. Это все удалось преодолеть.
СТАРИК. А с энергией? Я тут все читаю газеты, журналы. Пишут об энергетическом кризисе - в Европе, в Японии.
ГОЛОС. В принципе энергии бездна. Вселенная полна энергией. Если, например, обращать время в пространство, если на миллиардные доли секунды замедлить его грандиозный вселенский вал, высвобождается…
Последние слова звучат все тише.
СТАРИК. Что вы говорите - время в пространство? Надо же, до чего додумываются… Хотя ладно, пусть ее - энергию. Вы мне вот что скажите - зачем именно я понадобился. Что во мне такого, что вы именно меня выбрали? Человек-то небольшой, жизнь прожил малозаметную, в истории не отмечен… Алло!… Алло, вы слышите?… Эй, у вас что-нибудь заело?
Стучит рычаг телефона.
Хотя трубка ведь оторвана- что я делаю?… Какая-то чертовщина!… А, ладно, буду собираться!
Шаги.
ГОЛОС. Алло! Послушайте!…
СТАРИК. Ну наконец-то!
ГОЛОС. Вероятно, у нас прерывалась связь… Вы нас слышите?… Говорите в трубку. Вы не ушли?
СТАРИК. Никуда не ушел… Где же эта трубка?
ГОЛОС. Вероятно, у нас прерывалась связь… Где вы?
СТАРИК. Да здесь, здесь! Вот она, трубка, - я ее в спешке в чемодан сунул… Алло! Черт, я испугался, думал, вы отсоединились совсем! Скажите, зачем именно… Я хочу… Скажите, пожалуйста… Забыл.
ГОЛОС. Что вы забыли?
СТАРИК. Что хотел спросить. Вылетело… Бог ты мой, какая мука с памятью! Слушайте, надо подождать внучку. Все разъехались, я один в квартире. Хотели временно поселить тут со мной медсестру, я не согласился. А Таня бывает каждый День раза по два. Утром забегала и теперь придет минут через сорок.
ГОЛОС. Нет, нет. Извините, но это невозможно. Вариант с внучкой даже не стрит обсуждать. Спрашивайте нас, а потом начнем мы.
СТАРИК. Ладно… Скажите, вы сейчас далеко, на Млечном Пути, да? Но как же мы разговариваем? Я читал, даже свет оттуда идет десять тысяч лет или сто. Между вопросом н ответом должен получаться длиннейший перерыв, пока это пропутешествует туда и обратно. Но быстрее света ничего нет - так говорит теория.
ГОЛОС. Какая -теория относительности?
СТАРИК. Да.
ГОЛОС. А природа?… Природа ведь еще по этому поводу не высказывалась.
СТАРИК. Как вы сказали?… А-а, понял… Совершенно не знаю, о чем спрашивать… Чем вы там занимаетесь, в будущем? Как вообще живете?
ГОЛОС. Удивительно. Только вам трудно это себе представить… Промышленность у нас введена в замкнутые циклы, она почти не отличается от природы, гармонизирована с ней, и то, что в основном нужно людям, как бы растет, не нарушая прозрачности синего воздуха, чистоты хрустальных рек. Экология производства…
СТАРИК. Экология!
ГОЛОС. Да.
СТАРИК. Ну вот, опять это слово.
ГОЛОС. Какое - “экология”?
СТАРИК. Нет, это я так. Продолжайте.
ГОЛОС. Мы неустанно расширяем свой чувственный, эмоциональный, логический опыт, исследуем материю в ее мельчайших частицах, целые миры и целые галактики. Но главный объект приложения сил - человек, его возможности, социальная жизнь. У нас необозримое разнообразие. В городах с миллиардным населением, рассеянных по кольцу цивилизации, напряженно бьется ритм искусств, ставятся смелые социальные эксперименты, борются страсти, однако тот, кому нужен покой, сосредоточение, может избрать себе безлюдный остров или материк под дальним солнцем, где тишина и слышно, как шепчет ручей под деревом… У человека нашей эпохи совсем мало вещей, он почти свободен от них, но зато в словаре миллионы слов, потому что мы воспитали новые ощущения, способности. У нас нескончаемое творчество, тысячи оттенков радости и красоты. Мы чувствуем теперь гораздо сильнее - случается, крик любви или надежды, исторгнутый одним лицом, пронзает целые звездные системы.
СТАРИК. А старость?
ГОЛОС. Самая прекрасная, венчающая пора, потому что к силе, знаниям прибавляется мудрость опыта. Здесь живут долго и умирают когда захотят.
СТАРИК. Когда же они хотят?
ГОЛОС. Если человек сделал все, что было ему по силам, испытал все, он начинает думать о том, чтоб раствориться, стать каплей росы на листке, камнем под солнечным лучом. Жизнь - это развитие, и, когда пройдены все фазы, лишь редкие хотят повторить или задержаться в какой-нибудь.
СТАРИК. Так… пожалуй. Но сама смерть?
ГОЛОС. Она страшна в боли, болезни разочарования… если позади незавершенные дела. Но у нас нет ничего такого. Кстати, ваше поколение - одно из последних, которое уходит страдая. Там, впереди, страх смерти исчезнет.
СТАРИК (вздыхает). Да-а… И все это у вас на звездах. А мне всегда казалось, что в космосе пусто, холодно. Черное кругом.
ГОЛОС. Нет. Здесь такая голубизна небес на планетах, зелень странных лесов, цвета скал. Мы в великом походе - приблизились к самым границам этой Вселенной и скоро шагнем за них. Наполнена любая секунда существования… Можно, теперь мы приступим к вопросам?
СТАРИК. Я уже устал. Ну пусть, приступайте… Хотя скажите, от нашего времени что-нибудь осталось у вас? Ну вот как от египтян - пирамиды какие-нибудь, вещи?
ГОЛОС. Осталось. Большие сооружения вашей эпохи, здания… И вещи - обычные, бытовые.
СТАРИК. Какие?
ГОЛОС, Например, тут в музее стоит диван. Заключен в прозрачную герметическую оболочку.
СТАРИК. Диван? Случайно не кожаный?
ГОЛОС. Кожаный.
СТАРИК. Интересно.
Шаги. Затем скрип пружин.
Нет ли на нем дырки? Прожжено папиросой в правом углу.
ГОЛОС. В левом, если сидеть на диване.
СТАРИК. Правильно, в левом… Так, а если… (Шепотом.) Если еще разрезать?… Где у меня ножницы?
Шорох, стук, треск раздираемой материи.
Алло! Еше примет не видно?
ГОЛОС. Распорот правый валик. Возможно, ножницами. Распорот и зашит.
СТАРИК (растерянно). Уже зашит… Послушайте, но это мой диван. И он сейчас там, на звездах. Как странно и… обидно. Веши, слепые, бездушные, переживают бездну лет, попадают за миллионы километров. А мы сами?… Объясните, вот наши мысли, тревоги, наша усталость, наша радость - из этого что-нибудь осталось, хоть что-нибудь не исчезает?… Раньше, скажем, в бога верили, считали, после смерти в раю будет вечно жить человек. А теперь материализм: помер и будто не жил… Вот отвечайте, от меня что-нибудь переходит к вам туда, где тысячи оттенков счастья? От меня хотя бы - кроме дивана, на котором спал?
ГОЛОС. Сейчас будем выяснять… Кто вы теперь, в настоящее время?
СТАРИК. Старик.
ГОЛОС. А чем занимаетесь?
СТАРИК. Этим в занимаюсь.
Семьдесят пять лет. Куда ни попадешь, все кругом моложе - и другие чувства, другие интересы. Тут, правда, на бульваре пожилые сидят, несколько человек. О здоровье толкуют. То есть одни о болезнях и хвастают ими, другие, наоборот, хвалятся, как сердце хорошо работает, как сон. Но это одинаково противно… Или еще тема-обсуждают, чего есть нельзя, чего пить, Белый хлеб нельзя, сахар тоже. Когда заваренный чай простоял, видите ли, больше десяти минут, он уже токсичен. То вредно, это… Но если так рассуждать, жить в целом вредно… Алло, на проводе?
ГОЛОС. Да, слушаем.
СТАРИК. А почему молчите?
ГОЛОС. Наверное, вы сейчас плохо чувствуете себя. Вы нездоровы, да?
СТАРИК. Нездоров. Поэтому они и хотели медсестру. Но при чем медсестра, когда я просто Старый? Каждая жизнь, если ее не прерывать, приходит к старости - вот в чем беда. У меня лучшие друзья уходили молодыми.
ГОЛОС. Мы могли бы помочь в смысле вашего физического состояния. У нас гигантские возможности. Если бы вы нам очень подробно и точно описали…
СТАРИК (прерывает). Лучше выслушайте. А то почти все время молчу. Из-за памяти. Возьмешься что-нибудь доказывать, а потом замечаешь, что забыл, с чего начал. Так неловко становится. Да и вообще поговорить не с кем. Внучка вот, Таня, той самой экологией занимается, племянник - структурным анализом. Но что такое структурный анализ? Он примется объяснять, каждая фраза в отдельности вроде понятная, а вместе не складываются… Потолковать особенно не о чем, и делать дома тоже нечего. Я работать привык, а тут все готовое. Ни дров поколоть, ни воды принести - одни выключатели да кнопки. Сидишь целый день сложа руки. Вот ведь как получается - люди трудятся, в результате их работы меняется мир. Но чем больше они старались, тем меньше к старости такого дела, к которому они привыкли, которое умели. Только вспоминать остается. А вспоминать тоже мало хорошего.
ГОЛОС. Отчего? Разве вы недовольны прожитой жизнью?
СТАРИК. Конечно, недоволен. Сделал совсем мало. В юности, молодой был, мечтал подвиг совершить. А жизнь вышла незаметная, будто не было ее. Оглянешься - вроде кругом ничего моего и не осталось. Вот ученый, к примеру, - он лекарство изобрел либо закон вывел, которым люди до сих пор пользуются. Или художник - его самого давно уже нету, а на картину в музее до сих пор смотрят. Теперь меня взять… Работал-работал, руки всегда в мозолях, но все как сквозь пальцы просыпалось, исчезло. Вот вы сказали, что старость - это знания и мудрость опыта. А какие у меня знания?… Другой племянник, Игорь, по бетону специалист. Делают очи там у себя машину, чтобы плотность повышала, по стройкам ездят, испытывают. А мы его, бетон, в свое время как уплотняли? За плечи возьмемся и ходим стенкой взад-вперед, топаем… Многие еще в лаптях тогда были… Это и есть моя мудрость - поднимай больше, тащи дальше. Но теперь другая нужна, не эта.
ГОЛОС. Значит, если б вам снова юность, вы бы иначе жили?
СТАРИК. Факт, иначе. За чтонибудь такое взялся бы, что с годами не уйдет, не отменится.
ГОЛОС. Но кем вы были прежде?
СТАРИК. Кем был?… Да обыкновенным человеком. Не “крупный”, первый или там “значительный”. Рядовой, как все. Правда, большинство-то так и есть: даже не вторые или третьи, а просто на заводе работают, в конторе считают. Но ведь проходных, второстепенных ролей в жизни нету. Для своей собственной биографии каждый, кто бы он ни был, все равно выступает главным героем. Так неужели же… Слушайте, я, кажется, сбился. Давайте кончать. Хватит.
ГОЛОС. Вы ощущаете себя одиноким и ненужным?
СТАРИК. Нет. Не совсем так. Дома вокруг меня ходят, заботятся. Даже слишком заботятся - вот это и мучает. Они вообще-то неплохие - зятья, невестки, внуки. И все время в командировках, экспедициях. Друзей у них много, с которыми они там в поездках сходятся. Квартира большая, постоянно новые люди. А сами родные уезжают часто и передают меня с рук на руки, чтобы я один не остался. Утром, бывает, выйдешь в столовую, совсем незнакомые. Меня увидали: “Здрасьте. Пал -Иваныч, здрасьте. Мы тут завтрак приготовили, и эти таблетки вам обязательно надо принять”. Но ведь видно же, что у них на столе свои бумаги, в уме свои дела… Словом, путаюсь я тут, отвлекаю. И решил уйти.
ГОЛОС. Куда?
СТАРИК. Пройду последний раз места, где воевал, строил. Где сам был большой и сильный, не старичoк, как сейчас. В деревню загляну, откуда сам родом, может, работу найду какую немудрящую. Я же отдавать привык, не брать, не тянуть к себе. Но дома для меня все, а я ничего. Знаете, как неловко, что Таня, внучка, по два раза в день… У нее в институте дел хватает, да ведь и молодая, погулять надо. А она ко мне. Я говорю, что не надо, только разве им что-нибудь докажешь?
ГОЛОС. Значит, они хорошие, настоящие люди, ваши родные?
СТАРИК. Хорошие.
ГОЛОС. Вероятно, они не без вашего участия стали такими?
СТАРИК. Без моего. Я их не воспитывал. Они, между прочим, и не родные мне. Только так считается… Ну, извините. Пора уже. Пойду. До свиданья.
ГОЛОС. Алло-алло! Как же вы пойдете, когда нам нужно еще много узнать. Подождите! Неужели не увлекает возможность говорить с будущим? Ведь это впервые за всю историю… А потом - почему только считается, что родные?
СТАРИК. Все, ухожу. Я уже собрался. Спасибо большое за разговор - узнал, что вы есть, человечество продолжается. И хватит с меня… Да, кстати, а Земля?
ГОЛОС. Что - Земля?
СТАРИК. Она-то существует? Вот что я хотел еще спросить. Вы сами на Млечном Пути. А наша планета как? Бросили совсем?
ГОЛОС. Конечно, существует. Это родина человечества, и отсюда же до сих пор ведется отсчет полезности, добра и счастья, На Земле и теперь живут, она столица всех планет. Катится в эфире голубой шар, чертят небо кремлевские башни, неприкосновенным осталось место, откуда человек впервые поднялся в космос, березы, как прежде, распускают по ветру свои зеленые косы, и пальмы на атлантическом берегу принимают шторма.
СТАРИК. Вроде музея, что ли?
ГОЛОС. Нет, почему? Но то, что нужно было сохранить, сохранено… Кстати, эту нашу беседу Земля сейчас тоже слушает, как и другие многочисленные миры.
СТАРИК. Что-то я не понял… Нас сейчас слышат люди?
ГОЛОС. Слышат.
СТАРИК. Прямо сейчас - то, что мы говорим?
ГОЛОС. Миллиарды миллиардов. И в том числе жители будущей Земли. То есть, с вашей точки зрения, будущей.
СТАРИК. Вот это попал в положение!… Что ж вы раньше не предупредили. А я-то жалуюсь, ворчу.
ГОЛОС. Вы не сказали ничего такого, за что может стать стыдно. Давайте продолжать, пока есть время.
СТАРИК. Нет, теперь уж пойду окончательно. Вы меня просто оглушили… Но все равно надо торопиться. Внучка застанет, уговаривать примется. Цветы вот зачем-то принесла… Мне, между прочим, с будущим не так и охота толковать, моето все в прошлом.
ГОЛОС. Мы можем и с прошлым. Как раз в эти минуты вторая группа связалась с началом двадцатых годов вашего века… нет, раньше. Вас можно соединить напрямую… Алло! Послушайте!
Шаги…
СТАРИК (издали). Ну?… Пока еще слушаю… Где у меня пальто старое, в шкафу?
Скрип деревянной дверцы.
ГОЛОC. Конец десятых годов - это же время вашей молодости. Там на телефоне юноша. Он-то как раз хочет говорить с будущим - и с вами и с нами. Ему интересно… Возьмите трубку, Юноша на проводе… Сейчас мы будем звать вас телефоном. Говорите с юношей, и это опять-таки информация для нас.
Павел Иванович!…
Резкие телефонные звонки.
Внимание! Конец десятых годов.
СТАРИК. Каких еще десятых?… Ладно. Сейчас.
Шаги. Клацанье трубки.
Алло, у телефона.
ЮНОША, Алле, алле, барышня!… Хотя какая же барышня?
СТАРИК. Ну давай-давай, я слушаю.
ЮНОША (торопясь). Кто на проводе, алле? Слушай, верно, что будущее, не наше время? Неужели может быть?… Наши пошли на позицию, мне командир сказал - в штабе имущество собрать. И вдруг вызов. А он разбитый - аппарат. Миной попало. И провода нет. Трубку беру, там голос… Значит, правда, что будущее?
Слышна орудийная канонада.
СТАРИК. Правда. Я тоже сначала.не поверил. Но вижу, что так… Слушай, ты сейчас где? Что у вас…
ЮНОША (прерывает). Которые раньше говорили, сказали - в небе живут, по звездам. А ты сам где, на небе? Какой у вас год там?
СТАРИК, Семьдесят четвертый… тысяча девятьсот. Ты что - на фронте сейчас?
ЮНОША. Ого, полcта лет, больше! (Пониженным голосом.) Слушай, а тут положение тяжелое. Германец наступает, армия кайзера Вильгельма., У них свой рабочий класс задавленный. С Риги идут, Двинск уже захватили. И здесь наступают. Хотят выйти на Гатчину, там до Петрограда прямая дорога. Нашей власти четыре месяца, а они - чтоб задушить свободу. Старые царские полки стихийно откатываются, открыли фронт… Канонаду слышишь - германские пушки.
СТАРИК. Постой! Где вы находитесь?
ЮНОША. Положение отчаянное. (С нарастающим энтузиазмом.) Но они не знают, они не знают, что перед ними теперь не серая скотинка, а революционные отряды! Такого они еще не видели. Мы умрем, как один, но не пустим… Вторую неделю здесь. Вчера выгнали двух провокаторов, расстреляли одного развращенного элемента, который грабил. Вечером митинг, постановили - трусов не будет. И сегодня, как начнет германец, сами перейдем в атаку. Знаешь, какое настроение - мы тоже, как в небе, по облакам. Любой в отряде может речь держать, всю пропаганду высказать - про мировую революцию, всемирную справедливость… Алло, на проводе!
СТАРИК. Да-да, здесь. Скажи…
ЮНОША. Ну ты давай рассказывай скорее, как у вас. Мы-то изнищали вконец. По деревням ни соли, ни железа, в Петрограде продовольствия на три дня. Но все равно народ горит против капитала… С какого года сам - вроде голос старый?
СТАРИК. С девяносто девятогоА вы где стоите?
ЮНОША. Так и я с девяносто девятого. Как же выходит?… Откуда говоришь, не из Питера?
СТАРИК. Из Москвы.
ЮНОША. И я же московский… Ты сейчас-то где, на какой улице?
СТАРИК. На проспекте Мира… в общем, где раньше Мещанская. Даже дальше. Возле ВДНХ.
ЮНОША. Чего-чего?
СТАРИК. Около Выставки достижений народного хозяйства.
ЮНОША. А что - уже есть достижения? Трамваи ходят в Москве?
СТАРИК. Трамваев мало…
ЮНОША. Вот и сейчас не ходят. Мы в Петроград собрались, с Конной площади на Николаевский вокзал пехом… Скажи, а керосин есть, дрова?
СТАРИК. Нету, потому что…
ЮНОША. Сейчас тоже. Старые бараки ломаем, от холода спасаемся. У вас ломают бараки?
СТАРИК. Последние сносят. Но не оттого…
ЮНОША. А говоришь, достижения… Подожди, сейчас за стену выгляну - мы тут в доме сгорелом стоим. Может, пора уже.
Шаги, еще шаги… Грохот орудий.
Нет, пока стреляют, готовятся. Но скоро пойдет германец. Только им неизвестно, что у нас пушки тоже есть. С Путиловского вчера привезли две трехдюймовки. Уже на позицию поставили, окоп для снарядов, все… Они пойдут, а мы как жахнем. А потом конница налетит. Васька Гриднев, кавалерист, собрал по мужикам лошадей.
СТАРИК. Погоди!… Гриднев… Василий?
ЮНОША. Седел нет - из мешков поделали, стремена навили лыковые. Неделю ребят учит в атаку на кусты - рубят шашками. Лошаденки маленькие, брюхатые, но ничего. Сегодня ударят во фланг противнику.
СТАРИК (взволнованно). Подожди же! Вася Гриднев - я его знал. Воевали вместе… Слушай, ты где жил в Москве? Тебя как звать?
ЮНОША. Я?… Алексеев… Крестили Павлом. У Гавриловны жил, аптекарши. Дом на Серпуховском проезде, деревянный. Сам учеником на Михельсоне.
СТАРИК. Так это же я Алексеев! Павел Иванович… Я у Гавриловны жил. Первый этаж с крыльца налево. Шестеро наших заводских стояло у нее. Моя койка у двери сразу. Одеяло пестрядевое из деревни привез. А летом спал в дровяном сарае.
ЮНОША (недоверчиво). Ну?…
СТАРИК. Отец Иван Васильевич… Калужской губернии, Хотьково Думиничского уезда. Деревня Выселки.
ЮНОША (тревожно). Ну… и мой батя тоже.
СТАРИК. И под Питером я был - от михельсоновцев группа. Штаб в баронском доме сгорелом - как мы пришли, еще дымился.
ЮНОША. Тут вот тоже дым.
СТАРИК. Сапоги на мне были австрийские тогда, помню. Рука болела - мы в Петрограде ревизию частных сейфов делали в банке, буржуй ладонь прихлопнул железной дверцей. Со зла.
ЮНОША. Так он мне прихлопнул! Вот у меня тряпочкой зaмoтaнo.
СТАРИК (тихо.). Знаешь, ведь я - это ты.
ЮНОША. Ты - это я?… Как?
СТАРИК. Ну да. Только через время.
ЮНОША. Погоди! Ведь ты же старик, - дед. Тебе сколько, восьмой десяток небось?
СТАРИК. Семьдесят шестой пошел… Понимаешь, это они связали нас, соединили, которые из будущего. Сейчас ты и есть ты. А после станешь я… Смотри, как совпало, получилось. (Глубоко вздыхает.) Сердце даже прихватило. Где у меня корвалол?…
ЮНОША. Выходит, и мне стукнет семьдесят пять? Не верю.
СТАРИК. Еще бы! В двадцать лет допустить невозможно. И я не верил. Первые-то года какие длинные - из детства в юность. Каждый час чувствуешь, что живешь. Но потом она подкрадывается, старость. Отдельный день идет долго, а года быстро набираются, незаметно… Слушай, раз такое дело, я же тебя предупредить могу. Чтобы тебе мои ошибки миновать.
ЮНОША. Значит, это я, который вот со мной разговариваешь? Как здорово… Ну ты скажи, отец, как там у тебя… У меня все будет получаться? Мы с ребятами тут все разбираем - кто министром, кому армией командовать. Прежние-то теперь,- царские, все полетели. Наша будет власть. Ты объясни, кем я стану. Командиром фронта, а?
СТАРИК. Фронта?… Нет, не будешь.
ЮНОША. Ну, хотя полк под моим началом?
СТАРИК. Не. Провоюешь рядовым.
ЮНОША. А почему?
СТАРИК. Так получится. Не знаю.
ЮНОША. А потом? Как отстоим революцию… У нас лектор был, про звезды рассказывал, Луну, Солнце. Всем, говорит, надо учеными быть, грамотными.
СТАРИК. Ты ученым не станешь. Рабочий.
ЮНОША. Опять рабочий?
СТАРИК. Да.
ЮНОША. На Михельсоне?… И жить у Гавриловны в дому?
СТАРИК. Какая там Гавриловна! У нее дом отберут. Завод у Михельсона тоже. Все станет нашим. Но ты рабочий.
ЮНОША. А в песне поется: “Кто был ничем, тот станет всем”. Ты что же, не старался, не хотел подвиг совершить или что-нибудь?
СТАРИК. Еще как! Революция началась, только и думал, что героем стану, все меня будут знать.
ЮНОША. Вот и я мечтаю. Мы тут про подвиг думаем все.
СТАРИК. Ну правильно. Твои мечты, которые сейчас, и есть мои молодые мысли. Но не получилось.
ЮНОША. А почему? Ты расскажи, как прожил.
СТАРИК. Как прожил?… Семья, дети - три сына. Только они погибли, все мои сыновья. (Плачет.)
ЮНОША (тихо). Ты что, отец?…
СТАРИК. Видел-то их мало-мало. Почти ничего такого и сделать для них не мог особенного. Таня училась после гражданской, стала медиком, врачом. Выучилась - надо ехать в Среднюю Азию на трахому Там процентов до двадцати заболевали тогда глазами, слепли. По городам на улицах нищих незрячих - не протолкнуться. Потом на оспу в Поволжье, эпидемии подряд шли-целыми деревнями лежали. С холерой тоже боролась - тогда от холеры помирали тысячами.
ЮНОША. Сейчас мрут.
СТАРИК. Про это и разговор… В Белоруссии тоже была - там лихорадки болотные косили людей. А я здесь, в Москве, дома, один на все. Со смены с завода идешь, в очередях настоишься. Пришел, мальчишек потрепал по голове одного, другого. А дров наколоть, принести, поесть приготовить, постирать. Да суббртники, да воскресники. Сыновья росли сами. Потом сорок первый год, война. Смотрим с Танюшей, они уже в шинелях. Первым Павел пошел, такой красивый, высокий, как бывают молодые парни. И один за одним: “До свиданья, папа, до свиданья, мама”. Но не случилось свиданья.
ЮНОША. А дальше?… Бобылем остался?
СТАРИК. Дальше?… Дальше в сорок четвертом на лестнице звонок. За дверью девушка в гимнастерке - взгляд суровый… Вы Павел Иванович?… Ну, я… Мы с Павлушей вместе служили в части… Зашла и вдруг плачет. Убивается, слова сказать не может. Мне бы самому плакать, а я ее утешаю. Выплакалась: “Ладно, пойду…” - “Куда ты пойдешь, оставайся, квартира большая…” - “Я, - говорит, - замуж теперь никогда не выйду…” - “Почему не выходить, неужели, - говорю, - фашисты так над нами наиздевались, что и детей в России не будет…” И в сорок пятом тоже звонок. Парень. Этот про Колю рассказывал, младшего. Фотографии принес, ордена. Сам с Ленинграда, у него там все близкие погибли в блокаду… “Оставайся, места хватит.-” - “Ладно, останусь…” Теперь замминистра. Дочку Танюшей назвал - ну, в честь нашей Тани… От среднего, Гриши, тоже приехали. Опять набралась квартира, детские голоса зазвенели. Но сынов моих нет.
ЮНОША. А жена?
СТАРИК- Таня?… Она врачом была на фронте. В окружение попала с ранеными. И фашисты ее убили.
ЮНОША. Слушай! Вот к нам в отряд питерские влились, с Нарвской заставы. Девчонки там две. Одну Татьяной звать - с синими глазами. Я все время об ней думаю. Это что же - она и есть?
СТАРИК. Она.
ЮНОША. И мы поженимся?… Скажи, поженимся? Она за меня пойдет?
СТАРИК. Поженитесь. Только я тебе говорю, ее фашисты убьют в сорок первом.
ЮНОША. А с кем же это опять война? В сорок первом году. Кто на нас пойдет?
СТАРИК. Фашизм.
ЮНОША. Это кто - мировая буржуазия?
СТАРИК. Она.
ЮНОША. Мы-то здесь ждeм - вот-вот мировая революция грянет по всем странам… Скажи, а ты воевал в сорок первом… то есть мне воевать?
СТАРИК. Не пустили. На заводе оставили сталь варить. Металлато сколько требовал фронт. Каждый бой - кровь и металл, кровь и металл. Любую победу сперва в цехах надо было добыть. Не думай, что в тылу сахар - техника всей Европы на нас шла. Работали, у станков падали. В литейном жара, окна плотно закрыты, чтобы светомаскировку не нарушить. Берешься заднюю стенку печи заправлять - порог высокий, лопата веская, да брикеты килограмм по десять, побольше полпуда. Точно не кинешь, по дороге все рассыплется. Перед открытой крышкой задерживаться нельзя, сожжет. Надо быстро подойти, размахнуться, кинуть и тут же уйти. С такта сбился, ничего не вышло… И плавки долгие были - не то что теперь. Намотаешься у мартена, еле ноги держат - ждешь, пока металл поспеет к выпуску. Случалось, когда авария, неделями не выходили с завода. Две смены отработаешь, часа три прикорнул в красном уголке и опять… Но силы-то откуда? Паек военный, голодный, да и того не съедаешь, потому что дети…
ЮНОША. Какие дети? Твои сыны на фронте.
СТАРИК (кричит). А чужие дети?! Напротив на лестнице солдатская вдова молодая, Верочка, в конторе работает. Двое - вот такие крохи - ходят бледненькие. Как им не подкопить кирпичик хлеба, не занести хоть раз в неделю?
Звучит мощный аккорд музыки.
Что такое?… Я вижу звезды… Или мне кажется, что звезды горят сквозь стены, сквозь потолок?… Эй вы, где, которые из будущего?
ГОЛОС. Да. Мы здесь и внимательны.
СТАРИК. Дайте нам еще минут десять, пять хотя бы… Слушай, мальчик, юноша, мне тебя предупредить надо. Жизнь, в общем-то, не очень хорошо сложилась. Можно бы больше достигнуть, сделать. Брался я за многое, а из всего мало осталось. Может быть, вечное что-нибудь надо было начинать, а я всегда только один день обслуживал. В лучшем случае месяц или год. Чего в данный момент нужно, то и делал. Но эти моменты давно прошли.
ЮНОША. Чего-то я не пойму. Скажи еще раз.
СТАРИК. Слушай внимательно. Сейчас у вас будет бой. Я его хорошо помню - в долине, между холмов. В атаку пойдете, германец прижмет огнем, положит на снег. Смирнов, командир, вскочит, и ты за ним бросишься. Так вот я тебе хочу сказать - бросайся, но не сразу. Секунду пережди, и тогда тебя пуля минует.
ЮНОША. Какая пуля?
СТАРИК. Которая меня не миновала… Ранило, слуховой нерв задело. На рабфаке потом уже не потянул, потому что лектора не слышал. Выучиться так и не смог, как другие выучились - в инженеры вышли, в профессора… Сталь варил, выше помощника горнового тоже не поднимался. В общем, большого ничего совершить не пришлось, такого, чтобы навечно… Понял меня? Сделаешь?
ЮНОША. Не знаю.
СТАРИК. Почему?
ЮНОША. Не знаю… Обещать не стану.
СТАРИК. Ну вот. Всегдашняя история - старость предупреждает, юность не слушает. Но ведь я - это ты. Теперь уж ясно, какую роль та секунда сыграла. Мне-то видно.
ЮНОША. Что же ты сам сразу бросился? Не ждал.
СТАРИК. Откуда думать было? Но тебе-то я говорю.
ЮНОША. Отец, если б ты чувствовал, как сейчас тут… Утро… И сегодня революционная армия перейдет в наступление. Мы на митинге поклялись. Это великий поход: кончается прежнее, начинается совсем другое. А ты говоришь, подождать.
СТАРИК. На одну десятую долю секунды.
ЮНОША. У нас здесь нового чувства столько. Мы об государстве думаем, об целом мире, обо всех Трудящихся я угнетенных… Или вот дружба. Мы теперь все вместе. Я за Смирнова жизнь отдам, не пожалею. Или за Васю Гриднева.
СТАРИК. Не отдашь ты за него жизнь. В двадцатом Васю зарубят махновцы-бандиты на Украине. Крикнет: “За власть Советов!” - и падет. А ты будешь в другом местe… У меня лучшие друзья уходили молодыми.
ЮНОША. Неужто в двадцатом году еще воевать?
СТАРИК. А ты думал! Так тебе господа и отдали Россию даром! Генералов на вас пойдет без счета, капитализм всей планеты поднимется. Только начинается гражданская война. Еще ой-ой насидишься в седле, натопаешься по снегам-степям. Четыре раза с Таней будете расставаться, на разные фронты попадать.
ЮНОША (вздыхает). Мы-то считаем, только вот с германцем сейчас справиться… Ну ладно, раз так.
СТАРИК. Ты слушай меня. За многое не берись, понял? Я вот даже английский принимался учить в лазарете - с парнем лежали на койках рядом, думали, пригодится мировую революцию делать. Но это было зря… На рабфак не пробуй, только время потеряешь. А Таня пусть не учится на врача, пусть другое что-нибудь… Или взять завод в Иваново-Орловском. Мы его сразу после гражданской восстанавливали. Знаешь, как выкладывались. На тачку земли навалишь - еле стронуть - да еще бегом по доскам. Не то восстановили - новый построили. Но в сорок втором сгорел тот завод, а теперь уже мало кто помнит, что был… В общем, жилы не рви на той стройке.
ЮНОША, Понятно… Значит, ты совсем один остался?
СТАРИК. Ну, есть тут - я тебе говорил. Только они не родные,
ЮНОША… Голодуешь?
СТАРИК. Кто?… Я?
ЮНОША. Ты.
СТАРИК. Я, что ли, голодаю?… Это спрашиваешь?
ЮНОША. Ну да.
СТАРИК. Скажешь тоже! Меня тут, куда посадить, не знают, чем угостить. Апельсины, ананасы - только бы ел. Лучших врачей приглашают насчет здоровья. Совестно даже самому… Только делать нечего, заняться - вот беда. Я же не могу эти… экологию, структурный анализ.
ЮНОША. Чего-чего?… Что это такое?
СТАРИК. Науки.
ЮНОША. Так они что - ученые, с кем ты живешь? Как же ты попал к таким?
СТАРИК. Я же рассказывал. С фронта приходили и оставались. А потом сами выучились, дети их выучились. Да у меня и у самого пенсия - выше головы хватает. Только она мне и не нужна.
ЮНОША. Так это что - те самые, что ли, которые в войну?… У вас как - солдаты учатся, рабочие? Не одни господа?
СТАРИК. Господа?… Господ давно нету. Все трудятся.
ЮНОША. Все?… А трамвая до сих пор не починили, дров не подвезли в Москву - бараки ломаете.
СТАРИК. Какие там дрова?… Ты мне говорить не дал. Скажи, ты знаешь Москву?
ЮНОША. Ну знаю.
СТАРИК. Так вот той Москвы нету. И той России… Вообще все другое. Трамваев мало в Москве, потому что метро. Под землей бегут вагоны. Сел на мягкую скамейку, за десять минут от Конной к трем вокзалам. Ни дров, ни керосина не надо - электричество светит, газ утепляет. Стоят огромные белые дома - десять этажей, пятнадцать, даже тридцать. И в них живут рабочие. По квартирам музыка играет - радио. Телевизоры - яшик, а в нем вроде кино, синематограф говорящий. Включил - и видишь, что в другом городе происходит, в другой стране, даже на дне моря или за облаками… Работают на заводах восемь часов, два выходных в неделю. На улице вечером тысячи огней: магазины, театры, кино, стадионы - такие места, где люди отдыхают, упражняются, чтобы стать красивей, здоровее… А улицы сами! Не развалюхи в грязи по окна, а проспекты под асфальтом, широкие площади с цветами, деревьями, воздушные дороги, по которым автомобили бегут. В дворах спортивные площадки для детворы, вишневые деревья стоят, жасмин, сирень… Вот это теперь Москва!
ЮНОША. А хлеб есть?
СТАРИК. Конечно. Никто не бедствует хлебом.
ЮНОША. И ситник?… Неужели ситник?
СТАРИК. Белый хлеб, пшеничный?… Сколько хочешь. По всей России голодных ни одного человека. Дети так и конфет не хотят. Про нищих молодые не знают, кто они такие были. Болезни старые выведены. Ни трахомы, ни холеры, ни оспы - рябого нигде не встретишь, только если из пожилых… В деревнях машины пашут, сеют, убирают. Наша молодежь самая ловкая в мире, самая быстрая, смелая… Что говорить! Лица совсем другие у людей. - тебе бы не узнать - спокойные, уверенные. Девушки все до одной красавицы.
ЮНОША. Это как сказка… Не обманываешь?
СТАРИК. Да что ты!… Вот оно все вокруг меня. В окно выгляну - белые дома. Внизу на катке мальчишки в хоккей играют. Маленькая девочка с собакой возится, а сама так одета, как ты и не видал никогда.
ЮНОША. А грамотные? Все? И девушки тоже?… Неужели бабы книжку читают?
СТАРИК. И слова нет “бабы”. Десять лет все учатся - обязательно, по всему государству. Кто хочет - еще пять в институте. Если бы тебе школы показать, светлые, чистые… Другим странам помогаем наукой, техникой… Понимаешь, и мировая революция идет, уже почти пол земного шара рабочая власть. Вообще, оно все сбылось, о чем мечтали, а теперь у молодых новые задачи, новые мечты. Хотят, чтобы вся природа была вокруг чистая, здоровая, болезни все искоренить, какие остались, стремятся на другие планеты достигнуть. За мир борются, чтобы никогда-никогда не было войн.
ЮНОША. И я все это увижу - улицы с огнями, театры, тот ящик, где морское дно, заморские страны?… Скажи, кто же это сделал все?
СТАРИК. Кто сделал?… Да мы… ты и будешь делать вместе со всеми.
ЮНОША. А болезни - что, их теперь нету? Это Таня?
СТАРИК. И Таня тоже.
ЮНОША. Слушай, мне уже пора… Скажи скорее, как вы добивались, чтобы это все вышло?
СТАРИК. Работали, себя не жалели.
ЮНОША. И ты не жалел?
СТАРИК. А что же, сидел, что ли? У нас после войны в литейном свод два раза обрушивался в металл. Печи изношенные, а все хочется еще одну последнюю плавку сиять: На бригаду план дают, а мы встречный.
ЮНОША. Что же ты мне говоришь тогда?…
Шорох, шаги…
Отец, кончилась артиллерийская подготовка. Пошел на нас германец.
Издалека доносится высокий звук трубы.
Слышишь? Это Вася Гриднев выводит своих на позицию. Конница наша. Сейчас поскачут в атаку.
Возникает и проносится конский топот.
Эх, как идут! Как идут!… Вот они вымахнули на гребень… Отец, я побегу. Как бы не опоздать к бою.
Вдалеке бьет одинокий выстрел.
Наша артиллерия. Пушки, что ребята привезли.
Вступает музыка и с ней мощный, все покрывающий залп.
Что это? (Тревожно.) Что это, отец? Мы никогда не слышали, чтобы так.
СТАРИК. И здесь за окнами небо все осветилось.
ЮНОША (тревожно). Нет, это здесь бьют пушки! Но у нас же нет такой силы… Что это?
СТАРИК. Стой, подожди! Что за день у вас там сегодня?
ЮНОША. День?… Не знаю. Мы тут сбились со счета… Разговенье… или первая седьмица поста… Февраль кончается.
СТАРИК. Февраль восемнадцатого года. На петроградском фронте под Нарвой?
ЮНОША. Ну?
СТАРИК. А число?… Слушай, я, кажется, понял, почему цветы - цветы мне внучка принесла… Какое число у вас - не двадцать третье?
ЮНОША. Вроде оно.
Один за другим с промежутками следуют залпы.
СТАРИК (с подъемом). Это ваши орудия!
ЮНОША. Нет. У нас только две пушки.
СТАРИК. Это ваши орудия! Вы переходите в наступление, и выстрелы ваших пушек отдаются и гремят через века. Это история, мальчик, День Красной Армии, День Советской Армии. Салют.
ЮНОША. Но такая огромная сила?… У нас не может быть. Только две трехдюймовки с Путиловского.
СТАРИК. Мальчик, юноша, забудь, что я тебе говорил. Живи на полный размах. Сейчас в атаке поднимайся сразу, не думай. Тебя ранят, и к тебе подойдет девушка с синими глазами. Ты не отпускай, не расставайся, и у вас будет много счастья… Пусть обязательно дети. Как это прекрасно, когда они рождаются и когда вырастают. Заходишь в комнату, а на столе у мальчишек железки, камни, которые они нанесли… Позже дневник пишут, первые свои, неумелые стихи… Что это сердце так сжалось…
ЮНОША. Ну говори, говори!
СТАРИК. В Орловском будете завод восстанавливать, на чужое плечо не надейся, свое подставляй. Учи английский - мировая революция придет. На рабфак все равно поступай. То, что ты в старости не поймешь структурный анализ, неважно - это ведь твой труд в том, что молодые теперь могут заниматься наукой. Ты будешь рабочий класс. Старайся, выкладывайся, где бы ни был, и тогда ты совершишь свой подвиг. Тогда все-все будет твое: первый трактор в деревне, который потянет плуг, а косматые мужики зачешут в затылке, закусят губу - слезы на глазах. Твои каналы в пустыне, новые города и заводы. в тайге, университеты в республиках. Твой будет красный флаг победы в сорок пятом году и твой корабль, который от Земли поднимется в космос… Да, погибнут твои сыновья - тяжкое, непереносимое горе. Но тебе родными станут другие, твоими станут внуки, правнуки и поведут тебя от одной любви ко второй любви…
ЮНОША. Я иду, отец! Мне пора. Прощай! (Издали.) А что такое космос?
СТАРИК. Ты еще узнаешь.
Вступает отдаленное многоголосое “урр-ра!” и растворяется в звуках музыки. Залпы салюта становятся чуть глуше.
ГОЛОС (негромко). Павел Иванович…
СТАРИК. Да. Кто это говорит?
ГОЛОС. Будущее. Мы хотим сообщить вам, что через тысячу лет по всем галактикам, по всем обитаемым мирам пройдет год вашего имени. Уже начата подготовка, и этот сегодняшний разговор бесценен для нас.
СТАРИК. Как сердце схватило, и бледнеет в глазах… Где же телефонная трубка?… Подождите там, в будущем. Я не понял. Год моего имени? Но почему?… У меня жизнь простая, незаметная. Как у всех.
ГОЛОС. Нет незаметных жизней. Каждый человек ценен - с ним приходит, от него начинается нечто. Вы ведь не знаете, какие огромные последствия в будущем может дать тот или иной поступок, даже маленький на первый взгляд. Одной человеческой жизни мало, чтобы увидеть эти следствия, которые растут от поколения к поколению я образуют новые следствия. Ничто не исчезает без следа.
Слышен длинный звонок.
СТАРИК. Телефон!… Нет, телефон выключен… Как вы сказали - ничего не пропадает?
ГОЛОС. Ни тихое слово, ня скромное дело. Сначала они роднички, но потом уже реки, которыми полнится океан грядущего. Поэтому мы все - от вас, и все, что сделано, пережито вами, пришло сюда, влилось и пэйдет с нами еще дальше. Пойдет от всех. Знаменитые. и обыкновенные равны перед лицом вечности, следствия небольшого мужественного дела, развиваясь в веках, могут затмить важнейшие решения королей. Когда в вашей современности утром в вагонах теснятся пассажиры метро, когда ждут светофора нетерпеливые толпы, каждый значим. Через каждого проходит нить от прошлого вперед, и будущее зависит от того, какие узелки, какие драгоценности, какие зерна на этой пряже. Любой человек ценен для истории, по-своему делает ее. В этом смысле все люди - великие люди - от любого начинается завтра, каждый ткет материю будущего. Здесь, среди звезд, в просторах Вселенной, мы торжественно отмечаем год каждого человека на Земле, который был, жил, трудился и выполнял свой долг. Нет ада и рая, но в том, что он сделал, как прошел свой путь, человек живет вечно.
Снова длинный звонок.
СТАРИК. Подождите!… Значит, и жена моя Таня. И старший сын Павел, и младшие мальчики? И Вася Гриднев, и наш горновой Дмитриевич, и другие из бригады?… Как же так? Если праздновать почти всех, откуда возьмется время? Откуда годы, столько годов?
ГОЛОС. Но у нас, у человечества, впереди вечность… Павел Иванович, сеанс кончается, мы выклйчаем аппараты. Прощайте, мы глубоко благодарны вам. Прощайте.
Длинный звонок, стук. Скрип двери. Шаги…
ДЕВУШКА. Ты что не открываешь, дедушка?… Я уже испугалась. Как сердце у тебя сегодня?
СТАРИК. Кто это -Таня?
ДЕВУШКА. Сейчас придут мама, отец, Игорь. От Николая была телеграмма, самолет уже на Внуковском, и тогда они приедут всей семьёй. Василий звонил, они уже вышли теперь. Веру Михайловну я сейчас встретила на лестнице, она готовйтся. Будет много-много народу… Сегодня же праздник, ты не забыл?… Слушай, какой у тебя беспорядок!
СТАРИК. Николай?… Младший сын?
ДЕВУШКА. Какой ты странный сейчас, дед… У нас сегодня в институте такая бурная кафедра, я несколько раз выбегала тебе звонить, но все было занято… Слушай, что это - почему-то оторвана трубка… Дедушка, как сердце, ты мне не ответил? Не было приступа?… Вдруг ты вынул откуда-то старое-старое пальто. Я даже не знала, что оно сохранилось… Ну-ка дай попробовать руки… Нет, ничего, теплые.
СТАРИК. Таня, жена моя!
ДЕВУШКА. Да нет же, дедушка. Это я, Таня, внучка.
СТАРИК. Что такое - звезды!
Разноцветные звезды рассыпаются в небе.
ДЕВУШКА. Это салют… Видишь, сколько я вынула из почтового ящика. Целая гора, он был весь набит - почтальон даже положила газеты сверху, на окне… Какое у тебя лицо, дедушка, сегодня. Совсемсовсем молодое.
СТАРИК. Кажется, отпустило сердце… Да, отпустило совсем. Но такое впечатление, будто я поднимаюсь все выше, выше, выше… Слушай, вот эти звезды… Таня, покажи мне… покажи мне, где Млечный Путь.
