Если бы какой-нибудь статистик набрался терпения и постоял вечером с карандашом и блокнотом в руке в лесу у городка Бани над Збраславом в Чехословакии, то он, вероятно, получил бы очень интересные сведения. Его, несомненно, поразило бы количество автомобилистов, возвращающихся в Прагу с воскресной прогулки, которые с особым удовольствием «срезают» поворот, несмотря на то, что белая полоса на шоссе с абсолютной точностью разделяет его на две равные половины. В конце концов, он, верно, только грустно махнул бы рукой, убедившись, как редки сознательные водители, отдающие себе отчет в том, что дорожное ведомство велело нарисовать черту раздела на шоссе не для того, чтобы зайцам ночью было веселее играть на нем, а ради безопасности самих водителей.

Стоит вам только ступить на почву Бельгийского Конго, как вы убедитесь в том, что там дорожное ведомство в стремлении снизить количество жертв пошло несколько дальше. Дороги вьются по высоким горам бесчисленными серпентинами, и в 90 процентах случаев глубокая пропасть открывается, по меньшей мере, с одной их стороны, если не с обеих, как на гребнях. И при этом там просто не может произойти столкновения машин. Если поворот настолько велик, что его конца не видно, то он расширен и на всем протяжении разделен пополам рядом кактусов, или кольями метровой высоты, или, на худой конец, просто крупными камнями. И обязательно в начале и в конце этого ряда будет стоять высокий кол, от одного вида которого у любого водителя пропадает всякое желание «срезать угол». Если шоссе делает зигзаг в форме латинской буквы «S», то на повороте часто виднеется сплошной барьер, и он вынудит снизить скорость до положенной, потому что вряд ли кому захочется поцарапать лакировку на крыльях, систематически сбивая разделяющие «черты».

Другая особенность, с которой встречаешься в Бельгийском Конго, — это правостороннее движение. Сначала все тянет на левую сторону, но постепенно привыкаешь к перемене. Опять едешь по правой стороне шоссе, как в Марокко, Алжире, Тунисе и, как ни странно, в Ливии, где распоряжаются английские войска. Правой стороны приходится держаться и в стране пирамид. Потом на границе, которой на самом деле вовсе не существует, перед въездом в Нубийскую пустыню вам говорят, что там надо держаться левой стороны. Это звучит очень забавно, потому что по пустыне можно ехать как захочется, или, вернее, где можно проехать. Начиная с Судана идут страны, где сохранилась английская традиция левостороннего движения. В Эритрее и в Сомали англичане тоже приучили автомобилистов к езде по левой стороне. Так ездят в Эфиопии, Британском Сомали, Кении, Танганьике и Уганде. И только на границе Бельгийского Конго в Касинди предупреждают автомобилистов, чтобы они не ошиблись и на первом же повороте не наехали на грузовик, свернув на противоположную сторону, которая за минуту до того считалась правильной.

 

Две системы

В Бельгийском Конго довольно густая дорожная сеть. По качеству дороги хуже, чем в бывших итальянских колониях, но они содержатся в порядке. Часто встречаются черные дорожные рабочие, которые уже издалека вежливо кланяются проезжающим. Они вытягиваются, как по команде «смирно», и если у них есть головной убор, то снимают его, низко кланяясь. С этим явлением нам уже приходилось сталкиваться в Эфиопии, правда только в единичных случаях. Там, в абсолютной монархии, люди только иногда проявляют низкопоклонство по отношению к «господам», проезжающим по шоссе. В Северном Конго, где господствует «демократическая» Бельгия, такое низкопоклонство само собой подразумевается.

Мы проезжаем вблизи западных берегов озера Эдуард. Они окаймлены высокими горами, составляющими часть большого меридионального грабена, продолговатая впадина которого заполнена водами озера. Здесь высокие горы по своему характеру резко отличаются от хребтов Эфиопии или Кении. Только в отдельных заповедниках сохранились остатки леса. В основном же вся горная местность покрыта правильными геометрическими фигурами плантаций и посевов опытных культур, простирающихся до высоты 2500 метров над уровнем моря. Десятки километров проезжаем мы от перевала к перевалу и везде открываются картины интенсивного земледелия. Мимо мелькают не только живописные дома плантаторов, выстроенные с вызывающей роскошью, но и отдельные негритянские деревни. Соломенные хижины, типичные для Британской Восточной Африки, здесь встречаются редко. Мы проезжаем мимо хорошо оборудованных опытных станций и каменных домов в поселках сельскохозяйственных рабочих; в этих поселках группы беленьких домиков прямыми улицами разделены на кварталы в шахматном порядке или по кругу.

Их жители — семьи сельскохозяйственных рабочих — выглядят чище и здоровей, чем в английских колониях. Уже с самых первых дней пути мы заметили резкое различие между системой колониального господства в британских владениях Африки и в бельгийской колонии. Англичане, проникнув в колонии, стараются сохранить господство над ними, комбинируя целый ряд методов: подкуп, суеверия и несознательность порабощенных племен, интриги и расовую дискриминацию, все более и более подчеркиваемую и обостряемую, и только в самую последнюю очередь — грубое насилие. Рабочих для своих плантаций они заполучили очень просто: отобрали землю у негров-крестьян и вынудили их превратиться в наемных батраков на этой земле. Выбора у африканцев не оставалось; переселиться сообща в другие области было невозможно, так как они были либо перенаселены, либо бедны. Кроме того, сознательно проводимая политика цен привела к тому, что сельскохозяйственная продукция с земельных участков, оставленных неграм, не обеспечивала пропитания крестьян.

Бельгийцы встретились в Конго с совершенно иными условиями. Они не отважились на лобовую атаку сотен тысяч квадратных километров низменностей, поросших девственными лесами, покрытых болотами и саваннами, плодородных, но опасных из-за тропических болезней. Бельгийцы не были в состоянии длительное время выносить убийственную влажную жару. Там, где это было возможно с технической и экономической точек зрения, они сосредоточили свое внимание на высоко расположенных районах с более умеренным климатом. Но таких мест было мало, а привлечь негров-крестьян к наемному труду бельгийцы не могли просто потому, что вокруг было сколько угодно земли. Если колонисты захватывали какие-либо земли, то коренные жители переселялись в другое место, а если иного выхода не оставалось, то перекочевывали в низины, где сама природа охраняла их от вторгшихся чужеземцев.

Бельгийцам пришлось обеспечивать себе рабочую силу уступками, при помощи которых они привлекли сельскохозяйственных рабочих. Пришлось предложить рабочим лучшее жилье и более сытное питание, чем они получали дома. Колонизаторы сумели выжать из почвы и из людей такие барыши, по сравнению с которыми средства, израсходованные на строительство поселков с каменными домами, представляются ничтожными. При этом, конечно, бельгийцы ревностно оберегают свою монополию на знание экономических и организационных вопросов. Они дают своим рабочим и их детям только такое образование, которое необходимо для повышения производительности труда. Но колонизаторы не допускают негров ни к какой, даже вспомогательной, руководящей работе из страха, что они могут осознать, что и сами смогли бы хозяйничать так же интенсивно на своей земле, что чуть ли не все богатства их земли ускользают у них из рук, что эти богатства могли бы так же хорошо служить всем тем, кого допускают только к утомительному труду на плантациях.

В британских областях Африки мы наблюдали, что власть зиждется на престиже белой кожи.

Бельгийцы же стараются внушить эксплуатируемому народу Конго рабскую благодарность.

 

Последний ночлег на экваторе

В одной из низинных деревень перед миссионерской церковкой толпятся чернокожие прихожане. Они пришли на воскресное богослужение в таком же виде, в каком привыкли ходить издавна — полунагие, с тряпкой или куском кожи вокруг бедер. Эти прихожане служили красноречивым доказательством того, что и здесь миссионеры проводили такую же «умиротворяющую» деятельность, как и в других странах Африки, Южной Америки и Азии. И здесь они ставят перед собой цель завоевать влияние, медленно и незаметно подчинить себе деятельность отдельных лиц и целых племен, ничего не меняя при этом ни в обычаях, ни в суевериях народа, если этого не потребуют интересы колонизаторов. И все же в своей деятельности миссионеры этой области Конго идут на компромисс, чего мы у других их коллег не наблюдали. Бельгийские миссионеры не внушают черным людям чувства ложного стыда за свое и чужое тело. Они не принуждают их променять чистоту нагого тела на старые, грязные европейские обноски, которые в тропической Восточной Африке, как и в других жарких местностях материка, при нищете народа и недоступности мыла становятся самым страшным рассадником накожных болезней.

Необъятный край, несмотря на проникновение европейского влияния, сохранил свой колорит и свою фауну. На вершинах гор между Луберо в Конго и Кабале на территории Уганды в лесах и заповедниках живет около десяти тысяч горилл, самых крупных в мире. Восточное Конго — единственное место, где до сих пор еще встречается этот вид. Их охраняют очень строго: за последние годы только один-единственный раз было выдано разрешение на отстрел обезьяны для Брюссельского музея. Горилла весила 250 килограммов, рост ее составлял более 190 сантиметров, объем в поясе — свыше полутора метров, а объем бицепсов — 65 сантиметров. Зоологи утверждают, что гориллы, живущие в этой области Конго, не опасны для людей. Они живут вдалеке от основных коммуникаций и поселений. Человека они избегают и почти никогда первыми не нападают. Только несколько сот горилл проникло в заповедник, расположенный к северу от Кабале в Западной Уганде. Там их, конечно, беспокоят частые посетители, и гориллы, привыкшие к одиночеству, становятся опаснее других зверей. По обеим сторонам дороги показались негритянские домики.

— Судя по спидометру, это, вероятно, Бутембо. Поезжай, пожалуйста, немножко медленней; если верить карте, скоро должен быть экватор.

— До тех пор стемнеет. Не везет нам, шесть раз переезжать из одного полушария в другое и ни разу не сфотографировать это торжественное событие!..

Дорога упорно взбирается в гору, стрелка высотомера уже перешагнула за 2100 метров; на землю опускается тьма.

— Осторожно, стой! Тут была какая-то табличка с надписью! Возвращаемся шагом, пока фары не нащупывают во тьме облупившуюся табличку. Да, это именно то, что мы искали. Значит в этом месте проходит та линия, которой географы перерезали наш земной апельсин на две равные половинки. А тут табличку с надписью «Equateur» засунули в канаву. Где-то здесь в темноте она проходит, эта воображаемая полоска, которую назвали экватором, пробирается через первобытные леса Конго, перескакивает через реки и озера и где-то далеко на западе погружается в Атлантический океан.

— Вот это было бы кругосветное путешествие! А? Быстрей, чем у Жюль Верна! Вмиг добрался бы куда-нибудь на Амазонку, перескочил через Южную Америку, потом миновал какой-нибудь там островок по пути через Тихий и Индийский океаны — и раз-два, ты уже снова здесь, только с обратной стороны!..

— Пока что попробуем по-другому. Давай поищем поблизости тихий уголок, переночуем в машине, а на рассвете вернемся сюда. Хочешь?

— Ладно, все же это будет торжественный момент! Начиная с завтрашнего дня мы становимся жителями южного полушария до тех пор, пока где-нибудь в Эквадоре не вернемся снова на север.

Мы остановились примерно в километре от экватора перед покинутым деревянным строением. Вытаскиваем из машины большой дорожный сундук, складываем передние сидения, маленькие чемоданы раскладываем на полу, и через 10 минут наша походная спальня готова. Над горами поднялся ледяной вихрь, пронизывающий нас до мозга костей. Низко над головой проносятся дико взлохмаченные тучи, и тени их мелькают на освещенных бледным лунным светом горных склонах. Одна горная вершина увенчана пламенной короной, созданной ураганом. А в глубоких долинах мелькают красные точки огней в негритянских деревнях. Захватывающая картина ночи в горах наполнила нас тоскливым чувством одиночества, полной оторванности от всего цивилизованного мира. Сколько раз мы пережили уже это чувство за время пребывания на огромном африканском континенте! Всегда одно и то же чувство, принимающее разные оттенки.

На рассвете следующего дня обратно на экватор!

Досадно! Табличка с надписью «Equateur» как раз в тени. Прождать полдня, чтобы сделать снимки, мы не можем. Разворачиваем машину.

— Ну-ка, еще немножечко назад! Есть, стоп! Так, фотография все же у нас будет. И на другой стороне тоже есть надпись…

«Татра» стоит задними колесами на северном полушарии, а передними — на южном.

До мыса Доброй Надежды остается ровно 35 градусов…

 

Первая встреча со слонами

Примерно в 150 километрах к югу от экватора перед вами открывается великолепный вид на необозримые равнины, распростершиеся по юго-западному побережью озера Эдуард. Дорога спускается в долину, извиваясь змеей; после нескольких километров пути мы спустились по крутым склонам плато Кабаша на 500 метров вниз. Под этими обрывами начинается один из прекраснейших уголков Африки, той Африки, которая в нашем представлении неотделима от львов, проскальзывающих сумеречным бушем, бегемотов, растянувшихся на берегах озер, и слонов, бродящих на воле по всему краю.

В 1925 году бельгийский король Альберт I после посещения американского Национального парка Йеллостоун принял меры к организации заповедника для зверей на территории, расположенной на южном и юго-западном побережье озера Эдуард у границ Уганды. Теперь этот заповедник, названный именем Альберта, — один из богатейших в Африке. Благодаря строгим мерам, принятым для охраны зверей, на территории заповедника живет больше 500 слонов, около 6 тысяч бегемотов, 2 тысячи буйволов, 1200 антилоп топи, 3 тысячи газелей Томсона, 200 львов и много леопардов, шакалов, диких собак, гиен, диких кабанов и редких пород крупных птиц.

Одна из замечательных особенностей заповедника заключается в необычайно устойчивой численности его обитателей. Звери не уходят на далекие расстояния. Они привыкли к природным условиям обширной равнины, закрытой с трех сторон горами, а с четвертой — водами озера Эдуард. Поэтому администрация заповедника бдительно следит за тем, чтобы характер местности и растительности нисколько не менялся. В отличие от Национального парка имени Крюгера в Южно-Африканском Союзе, где администрация часто разыскивает для животных новые источники воды, искусственно прикармливает их во время природных бедствий и умножает количество животных перемещениями, администрация заповедника Альберта ограничивается строгим контролем за посетителями, а также сжиганием травы перед периодом дождей. Пока не начали устраивать искусственные пожары, быстро падало поголовье антилоп, в результате чего, естественно, повысилась смертность среди львов, леопардов и прочих крупных хищников. Травоядные погибали от недостатка травы, а хищники — от недостатка травоядных. В настоящее время этот заколдованный круг уже разорван, и количество крупных зверей восстанавливается, так как на пожарищах трава вырастает гораздо быстрей, как только пройдут первые дожди. Во время пожаров погибает очень мало животных, причем в основном слабые и больные.

Когда мы спускались по последней петле серпентины со склонов Кабаши, то заметили, как слева от дороги на расстоянии около 300 метров зашевелились ветви деревьев. Сейчас же вслед за этим мы увидели могучую фигуру слона, обрывавшего хоботом ветки акаций. Это была первая наша встреча в Африке со слоном, бродившим на свободе. Ни в Сомали, ни в Кении, ни в Танганьике нам не удалось этого повидать, хотя мы и часто нападали на следы слонов. В нескольких метрах от первого слона пасся второй, а четыре других и слоненок стояли неподалеку перед высокими акациями. Ветер дул в нашу сторону, так что животные и не подозревали, что за ними наблюдают. Они поднимали хобот и обрывали с деревьев листья, а затем на ходу пережевывали огромное количество пищи. Через некоторое время мы продолжили свой путь, чтобы в нескольких километрах далее разыскать лагерь Руинди, центр Национального парка Альберта и его администрацию.

 

Наперегонки с нападающим бегемотом

Название «парк» звучит несколько странно для территории площадью в несколько тысяч квадратных километров. Представлению о зеленых лавочках и выхоленных газонах, связанному со словом «парк», соответствует разве только изображение льва в загончике из кольев на стилизованной карте Африки, приглашающей иностранных туристов посетить заповедник, да еще небольшой парк вокруг домика управляющего заповедником майора Юбера. Вход устроен в виде ворот из вьющихся растений и двух слоновых клыков, весящих вместе 80 килограммов.

Ряд круглых каменных домиков, крытых соломой, построенных по образцу негритянских хижин клелеи, протянулся от дома управляющего до мачты с трехцветным бельгийским флагом. Эта оригинальная гостиница с комнатами, которые не имеют другого потолка, кроме прутьев, и грубо отесанными незапирающимися дверями очень гармонирует с окружающим пейзажем. Страшновато было проехать мимо «почетного караула», встретившего нас в нескольких десятках метров от въезда в лагерь Руинди, — стада буйволов с угрожающе закрученными рогами. Редкая ограда из кольев и прутьев, которой обнесен лагерь, да массивные стены домиков — вот и вся защита от нежелательных посещений зверей, которые бродят ближе, чем это было бы приятно гостям. Часто случается, что слон-одиночка или пара львов ночью забредут даже на внутреннюю территорию лагеря.

Часа в четыре дня мы выехали с майором Юбером на вечерний осмотр близлежащей части заповедника. К вечеру большинство зверей после дневного отдыха выходит на свои пастбища или на промысел. И бегемоты, целый день скрывающиеся от жаркого солнца в речных омутах и в береговой тени озера, только к вечеру отправляются в саванну за кормом. Вспомогательная дорога ведет от подножия плато Кабаши в направлении к заливу Каньязи. Имеется еще одна дорога вдоль речки Ручуру к ближайшему берегу озера.

Был солнечный день, когда мы выехали в «татре», направляясь к Кабаши, с тем чтобы в пункте, где мы, подъезжая к лагерю, впервые увидели группу слонов, свернуть на север к заливу Каньязи. Несколько сот метров по извилистой заросшей дороге, и майор Юбер вполголоса прерывает напряженное молчание.

— Тормозите! Тормозите быстрей!

— Вы что-нибудь увидели?

— Вот там направо, в заливчике! Там старый бегемот. Возьмите с собой аппараты! Поторопитесь!

— Я поставлю телеобъектив на камеру, а ты иди пока с майором вперед! И не забудь зарядить «флексарет» новой пленкой!

Залив не далее чем в 50 метрах от машины. Иржи и майор делают большой крюк, чтобы подобраться к воде сбоку для лучшего освещения при фотографировании бегемота. Они быстро приближаются к заливу, пока Мирек готовит камеру. Ведь все «знатоки» зверей твердят, что бегемоты не опасны, спокойны и никогда не нападают на человека, значит, нет особенного повода для чрезмерной осторожности.

Но, оказывается, этот любитель одиночества, отдыхавший после обеда в теплой ванне, очень мало считался с тем, что о нем думают специалисты. Совершенно неожиданно, без малейшего предупреждения, с молниеносной быстротой он вылетел из своего омута прямо на Иржи. Около 25 центнеров мяса, поднимая брызги на мелководье у берега, с невероятной скоростью несутся вперед. Юбер успел только крикнуть:

— Удирайте!

В пять секунд Иржи исчез за колючими кустарниками и с напряжением ожидал, с какой стороны покажется склоненная голова. Тут из-за кустов послышался крик Юбера, затем удаляющийся топот бегемота и громкое пыхтение в воде. Мирек от испуга превратился в соляной столб.

В критический момент майор, криком предупредив Иржи об опасности, сам побежал навстречу нападающему бегемоту. Майор учел, что для обороны ему необходима полная свобода движений. Приблизившись к бегемоту на расстояние трех-четырех метров, он раскинул руки, крикнул и отскочил в сторону. Бегемот проскочил мимо него метрах в двух, круто развернулся и помчался назад в воду.

Минуту мы не могли сообразить, что произошло. Молниеносная быстрота, с которой все это промелькнуло перед глазами, казалась тем более неправдоподобной, что в нескольких десятках метров от нас понемногу успокаивались круги на воде, сомкнувшейся над бегемотом.

— Человече, никогда в жизни ты не ставил таких рекордов в беге на короткую дистанцию!

— Ты это накрутил?

— Времени не хватило. И все равно из этого бы ничего не вышло. У меня и сейчас еще руки трясутся.

Мы поспешно отступаем, опасаясь нового нападения со стороны бегемота, и восхищаемся решительностью Юбера, который, возможно, спас жизнь Иржи.

Майор скромно уклонился от благодарности:

— Не благодарите. Если бы вы провели несколько лет среди зверей, вы бы их знали так же, как клавиатуру своей пишущей машинки.

У нас перед глазами все еще проносились кадры ускоренной съемки, развернувшиеся за последние секунды, пока Юбер спокойным тоном продолжал:

— Если вы очутитесь в подобных обстоятельствах в одиночку, никогда не убегайте от нападающего зверя. Он так или иначе догонит вас, но поймет, что вы его боитесь. Знаете, здесь тоже действует старый принцип, что лучший метод обороны — это наступление. Зверь боится вас не меньше, чем вы его, только он со страху идет в наступление. Все зависит только от нервов…

— А нам говорили, что бегемот никогда не нападает, потому что не умеет бегать быстро, — продолжали мы.

— Думаю, вы уже не нуждаетесь в том, чтобы я опровергал это заблуждение, — со смехом сказал Юбер. — Однажды мы удирали от бегемота в автомобиле, вот по той дороге у реки. Он не отставал от нас, пока стрелка спидометра не перевалила за 40 километров в час. Долго он, конечно, не выдержал бы этой гонки. Экземпляр был здоровенный, вроде этого увальня здесь, в заливе, но человека он обязательно догнал бы.

Если бы мы услышали такую лекцию час назад, мы бы сказали Юберу, что он, верно, никогда в жизни не видел бегемота. Но после драматических переживаний возле залива нам стало совершенно ясно, что бегемот вполне способен побивать рекорды в беге на короткую дистанцию.

 

Пасущиеся слоны

Хотя мы и смотрим беспрерывно по обеим сторонам дороги, все же натренированный глаз майора Юбера опередил нас.

— Метров через 100 остановитесь, а мотора не выключайте, — тихонько сказал он, указывая на что-то слева от дороги.

Не более чем в 150 метрах от дороги под высокими акациями спокойно пасется большое стадо слонов. Мы уже знаем по опыту, как крупные животные реагируют на шум автомобильного мотора. Они ведут себя совершенно спокойно, пока мотор работает, но как только его стук заглохнет, они либо разбегаются, либо нападают. Осторожно выходим из машины, стараясь не хлопнуть дверцей, и с камерами наготове следуем за Юбером, медленно приближающимся к стаду слонов.

Вот мы уже в 50 метрах от ближайших животных. Слоны ничего не замечают. Ветер дует в нашу сторону, и они нас учуять не могут. Из всех крупных животных буша у слона самое худшее зрение, если не считать носорога. Слон руководствуется только сильно развитым обонянием и слухом, а форму и цвет может различить только на самом близком расстоянии. Однажды слон убил в заповеднике Альберта убегавшего от него негра. Приятель этого негра, неподвижно остановившийся возле дерева, остался невредим, хотя слон пронесся в одном шаге от него.

Мы остановились метрах в 30 от ближайших слонов. Перед нами пасутся в саванне штук 20 крупных животных. Хоботами они вырывают огромные охапки травы, скатывают их в комья и засовывают в пасть. Кое-кто из них, вероятно, уже почуял наше присутствие, потому что они вдруг останавливаются, перестают жевать, задирают хобот кверху и принюхиваются. Несколько напряженных секунд. Мы затаили дыхание. Двигатель «татры» постукивает за нами в полной готовности, но до машины порядочное расстояние. Кровь стучит в висках, сердце готово выскочить.

Хоботы снова опускаются вниз, и слоны продолжают свою медленную прогулку по саванне. Старые слонихи-матери иногда машут ушами и прислушиваются, а слонята беззаботно шалят возле них. Самый маленький валяется в траве у колен огромной слонихи. Мы не можем насмотреться на это своеобразное зрелище. Лента цветной пленки медленно продвигается перед объективом. Мы засняли много кадров телеобъективом, сделали несколько снимков и теперь осторожно шагаем между сухими ветками обратно к машине.

По другую сторону дороги, метрах в 200 от нас, по саванне медленно передвигается еще одно, значительно более многочисленное стадо слонов, которые отличаются от предыдущих гораздо более темной, почти черной окраской. Они выше ростом, и клыки у них мощней. Стадо приближается к нам вдоль дороги. Терпеливо ждем в тени акаций, стараясь слиться со стволом дерева, прижавшись к нему как можно тесней, и найти самое лучшее положение для камер.

Приближаются первые взрослые самки с детенышами. Они шагают по краю небольшой полянки, поросшей низкой травой. Торжественным шагом проходит мимо нас процессия слонов; на счетчике съемочной камеры растет метраж экспонированной цветной пленки. Маленькие слонята быстро бегают вокруг матерей и коротенькими хоботками рвут траву и листья молодых деревьев. Их быстрые неловкие движения выглядят очень комично, резко отличаясь от солидной походки матерей.

Во время поездки к заливу Каньязи нам встретилось еще несколько стад. Всего мы насчитали около 200 слонов.

— Вам повезло. Бывает, что сюда приезжают посетители из-за границы и ждут по нескольку дней, пока нападут на порядочное стадо, — заметил Юбер.

 

Газ! Газ!

Солнце медленно склоняется к западу.

Мы снова на побережье того же самого озера Эдуард, на северном краю которого мы побывали несколько дней назад. Серебристую зеркальную гладь чуть заметно шевелит вечерний ветерок, а далеко на горизонте над озером сияют снежные вершины Рувензори. На небе ни облачка, и в прозрачном воздухе вырисовывается весь могучий массив Лунных гор, удаленных более чем на 100 километров по воздушной линии. Их величественные пики медленно погружаются в полумрак, как в тот вечер, когда они впервые открылись нашим взорам с противоположной стороны, из Уганды.

В вечерней тишине раздается знакомое хрюканье бегемотов. Вдоль всего побережья по воде плывут серые островки; иногда вода заволнуется и к ее плеску примешиваются сухие хрустящие звуки. Бегемоты, заканчивая длившийся весь день отдых, готовятся к ночной прогулке по саванне. Несколько серых туш медленно приближаются к берегу, вылезают из мелководья и ковыляют в буш.

Майор Юбер прервал наши напряженные наблюдения и настаивает на возвращении, так как вечером дорога будет опасней. В окрестностях все еще много слонов. Последний раз окидываем взглядом идиллическую картину, и машина удаляется от озера по травянистой дороге.

Возле дороги лежит груда поваленных больших акаций, окруженная вытоптанной травой и кустарниками.

— Здесь хозяйничали слоны, — поясняет майор Юбер, видя, что мы заинтересовались разрушениями. — Нам с ними хлопотно бывает. Так поступают старые одиночки. Если им придется по вкусу листва, они иногда валят десятки деревьев. Вот бы вам посмотреть, как слоны вырывают большие ветви и жуют листья и зеленые побеги вместе с шипами, которые, очевидно, им не мешают…

Подъезжаем к тому месту, где мы по дороге к озеру увидели второе стадо слонов. Уже стемнело, и мы едва различаем дорогу, но все же, по совету Юбера, продолжаем ехать вперед медленно и без света.

Вдруг Юбер наклоняется к ветровому стеклу и немного нервно требует:

— Стойте! Да стойте же!

Не дальше чем в 50 шагах впереди из саванны появилась слониха с детенышем.

— Поезжайте медленно вперед, — советует майор и тут же удерживает Иржи за руку, когда тот хочет включить фары.

— Не включайте освещения, подъезжайте к ней метров на 20, а там несколько раз прибавьте газа при холостом ходе мотора! Нагоните побольше оборотов! Пусть заревет как следует. Вот так! Теперь еще! Еще! Еще!

Мы сами никогда бы не решились таким способом «убрать» слона с дороги, но Юбер знает животных.

Слониха повернулась хоботом к машине и беспокойно машет парусами ушей. Вот она медленно поворачивается, толкает детеныша хоботом в кусты и следует за ним. Мотор переходит на нормальные обороты, но наш пульс не вполне правилен. Две долгие минуты ожидания. Уже почти совсем стемнело. Наконец вдалеке от дороги с левой стороны слышатся удаляющиеся шаги слонихи.

Еще отрезок дороги, примерно с километр, и мы снова на шоссе. Издали слышно, как трубят слоны..

 

Загипнотизированный буйвол

Слезинки росы мерцали на траве саванны и играли всеми цветами радуги, когда мы на заре следующего дня в обществе Юбера покидали лагерь Руинди, чтобы посмотреть на животных в утренние часы, прежде чем они залягут в тени для отдыха. К нам присоединилась еще одна машина с туристами.

Клочья редкого тумана сползали со склонов Кабаши. Далеко на юге из утренней мглы выступали изящные конусы вулканов, выстроившихся в ряд, как стражи, на границе между Конго и мандатной территорией Руанда-Урунди. Вымпел белого дыма над Нирагонго указывал направление на юг, в котором мы должны были продолжить свое путешествие еще в тот же день после полудня…

Отъехав только несколько километров по направлению к речке Ручуру, мы свернули с главного шоссе, когда перед нами появилось небольшое стадо буйволов. Нам припомнились серьезные предупреждения найробийских водителей, советовавших остерегаться этих неисправимых агрессоров. Для автомобилистов на дороге между Момбасой и Найроби буйвол так же страшен, как носорог.

По предложению Юбера, мы остановились и вышли из машины. Блеск утреннего солнца матово отражался на закрученных рогах чудовищных животных, уставившихся на нас неподвижным взглядом. Нам не хотелось слишком далеко следовать за майором, но чуть заметный кивок, которым он нас пригласил двигаться вперед, придал нам бодрости. После вчерашнего опыта мы вполне доверялись Юберу.

Майор остановился шагах в 20 от самого большого буйвола и застыл в неподвижной и настороженной позе. Он как будто старался загипнотизировать взглядом этого гиганта, стоящего напротив с наклоненной головой. Мы останавливаемся в двух метрах позади майора и медленно, боясь разозлить животное, поднимаем камеры к глазам. Через искатель нам видно, как буйвол понемногу отворачивает голову, несколько секунд ждет, а потом поворачивается назад. Этому верится с трудом. Впервые нам можно сфотографировать буйвола, не прибегая к телеобъективу и так, что отражение опасного гиганта заполняет большую часть поля зрения.

Еще один снимок. Буйвол немного повернулся. Еще один кадр. Юбер уже второй раз подает нам знак рукой. Шаг за шагом пятимся мы назад, чтобы не вывести животное из его странной летаргии. Остальные буйволы стоят вдалеке, как каменные изваяния, без единого движения. В нескольких сотнях метров от них спокойно пасется большое стадо. Только заслышав шум отъезжающей машины, они на миг застывают в напряженном положении, нюхают воздух, а потом снова продолжают пастись. Мы никак не ожидали, что первое наше более близкое знакомство с буйволами пройдет так спокойно.

 

Окаменевшие антилопы

Берега озера Эдуард и рек Руинди и Ручуру, самых южных истоков западной ветви Белого Нила, — настоящий рай для нескольких видов антилоп, которые по своему изяществу, легкости движений и размерам принадлежат к числу красивейших животных в мире. Когда в буше перед нами появилось стадо очень редких антилоп топи, в нашем воображении возникла картина опушки хвойного леса где-нибудь в Европе с пасущимися на ней стройными оленями, у которых рога имеют 12 разветвлений. Антилопы остановились все сразу и замерли без малейшего движения, повернувшись головой к машине. Их высокие, стройные, как у оленя, тела лоснились, красновато-коричневая окраска шерсти почти сливалась с бурыми тонами окружающего буша, а полосатые, слегка загнутые рога подчеркивали законченность форм. Тело этих антилоп спереди шире и сужается к задней части, так что издали они напоминают гну. В глубине виднелось несколько кобов, или антилоп Томаса. Они отличаются от топи лишь более светлой шерстью на животе, более пропорциональными формами, да еще рогами, скрученными в виде буквы «S» и покрытыми поперечными полосами.

Вскоре после этого нам удалось увидеть группу лосиных антилоп эланд. Ростом они напоминают статных быков; вес самцов достигает иногда 10 центнеров. Если посмотреть на них на воле, на лоне африканской природы, то им нельзя отказать в праве называться царями антилоп. На первый взгляд они показались нам несколько неповоротливыми, однако в беге они никак не отставали от других, более легких антилоп.

Мы приближались к большому изгибу речки Ручуру, когда в нескольких десятках метров от дороги раздвинулись кустарники и на полянку длинными скользящими прыжками выбежала пара львов. Мы совсем не рассчитывали увидеть в этом месте львов, которые вообще довольно редко встречаются в заповеднике Альберта. К тому же в непосредственной близости отсюда мы видели несколько антилоп, для которых соседство львов было опасным.

— Не удивляйтесь, — улыбнулся Юбер. — Львам здесь пищи хватает. После ночной охоты они сыты и настолько ленивы, что уже не опасны для быстрых антилоп. Напротив, антилопы стараются всегда иметь величайшего своего врага в поле зрения, знать, где он находится, не дать ему возможности напасть на них из засады.

Молодой лев с великолепной гривой остановился в нескольких шагах впереди львицы и оглянулся на машины, а затем они оба убежали. Вспомнилась наша первая встреча с царями буша недалеко от главного города Кении, Найроби, когда три львицы улеглись у самого автомобиля и уползли в кустарники только некоторое время спустя, после того как за нами выстроилось уже несколько машин.

Позднее при этой круговой поездке по заповеднику нам удалось заметить издали еще одну пару львов, однако майор Юбер отклонил наше предложение попытаться подъехать к ним поближе, чтобы сфотографировать животных при помощи телеобъектива. Звери здесь у себя дома, и гости должны вести себя тактично.

Мы направились прямо к речке. Широкие вытоптанные бегемотами тропинки пересекали узкую дорожку, на которую мы свернули. Тропинки уходили далеко от воды, пересекаясь и переплетаясь по бушу и саванне. Повсюду видны свежие следы и помет бегемотов. А в четырех километрах от речки нам стали попадаться навстречу первые бегемоты, возвращавшиеся с пастбищ. Толстые туловища, короткие массивные ноги и огромные морды, низко опущенные к земле. Воздух дрожал от знакомого басистого хрюканья, а со скрытой кустарниками реки доносилось их пыхтение и плеск воды. По всему низкому берегу к воде спешили толстые туши. Юбер еще раз напомнил нам, как мы должны поступить, в случае если какой-нибудь бегемот забудет правила хорошего тона; затем майор с гостями, прибывшими в другой машине, направился к берегу. Мы пошли в обратном направлении, подальше от шумных посетителей, чтобы в спокойной обстановке заснять еще несколько кадров.

Мелководная и узкая — не больше 20 метров в ширину — река Ручуру буквально кишела бегемотами. Они лениво барахтались в ней группами. Маленькие толстенькие детеныши играли в безопасной близости от матерей. Едва бегемоты заметили нас, как в виде приветствия раздалось хоровое громоподобное хрюканье, лавиной прокатившееся по реке в обоих направлениях и затерявшееся где-то за ее извилинами. В нескольких метрах от берега дрались два крупных самца. Широкой грудью рассекали они замутненную воду, и волны расходились до самого берега. Мы были потрясены страшной силой и гибкостью, скрытой в этих, казалось, таких неуклюжих телах. На спине у одного бегемота зияла незажившая рана длиной не менее полуметра и шириной в несколько сантиметров. Следы последнего победоносного боя.

Самцы очень часто вступают в бой, который всегда ведется не на жизнь, а на смерть. Борьба протекает по определенным правилам в несколько раундов, в большинстве случаев в воде. Каждый раунд продолжается от 15 до 20 минут с интервалами той же длительности. Как раз у нас на глазах заканчивался один такой раунд, и оба самца пыхтели, стоя в воде на расстоянии 20 метров друг от друга. Редко когда борьба заканчивается раньше, чем через четыре часа. Сторожа в заповеднике находят каждый месяц не менее 10 мертвых самцов, жертв жестоких боев за главенство в стадах.

Время от времени над поверхностью воды показывается открытая огромная пасть. На такой зевок стоит полюбоваться. Можно себе представить, с какой силой бегемот сжимает челюсти. Следует отметить, что бегемоты умеют быть такими же нежными, как и опасными. Вот в воде как раз играет парочка бегемотов. Только разинутые пасти торчат над водой; медленными движениями они гладят мордами друг друга, трутся о друга, ласково сжимают его челюстями. Даже сидя целый день в ванне, бегемоты не могут охладить своих пылающих сердец.

Захватывающее зрелище и съемка настолько нас увлекли, что мы совершенно забыли следить за тем, что делается у нас за спиной. Только треск ветвей в зарослях заставил нас заметить приближавшегося бегемота. Мы заняли его тропинку и встали ему поперек дороги, когда он возвращался в речку. Слишком поздно мы поняли свою тактическую ошибку. Бегемот заметил нас раньше, чем мы его; если бы мы теперь отступили, то этим только больше побудили бы его к нападению.

Минутку он стоит в нерешительности, не более чем метрах в 25 от нас. Вдруг он опустил морду вниз и помчался на нас. Мы стоим неподвижно.

В 10 шагах от нас бегемот остановился. Засопел, сделал еще два шага вперед — и опять встал.

«Нельзя показать зверю, что вы его боитесь», — звучит в ушах совет Юбера. Легко сказать! Но мы стоим. Стоим и глядим прямо на бегемота. Вот только страшно неприятно сосет под ложечкой. Если бы можно было хоть что-нибудь предпринять, крикнуть, запустить в него чем-нибудь! Но нападать еще рано. Черт бы его побрал!

«Все зависит только от нервов. Только от нервов», — так утверждает Юбер, и он прав. Бегемот снова засопел, издал короткое злобное хрюканье и начал беспомощно переступать с ноги на ногу…

Теперь, только теперь настал нужный момент! Скачок вперед, взмах руки, крик — и бегемот побежал к речке, описав широкий крюк вокруг своей тропинки.

Через мгновение он скрылся под водой.

 

«Шевроле» на клыках у слона

Бесспорно, что обеспеченная строгими предписаниями охрана зверей в заповеднике Альберта от нападения со стороны людей объясняет и более спокойное поведение животных. Сами они нападают лишь в редких случаях. В Кении, где на большом протяжении границей заповедника служит шоссе, вы вообще не увидите ни одного животного по правую сторону дороги, в то время как по левую ее сторону саванна полна газелей, антилоп, зебр, гну и жираф. Направо от дороги разрешено стрелять зверей, и животные хорошо запомнили, где они находятся в безопасности.

Такое же явление можно наблюдать в португальском Мозамбике, где слоны не охраняются. Там они всегда нападают, как только завидят человека, независимо от того, идет ли он пешком или едет в автомобиле. Они слишком раздражены охотой, которая в Мозамбике разрешена в таком масштабе, как нигде в Африке. Боязливый стрелок вообще не отваживается подойти на близкое расстояние к слону. Такие стреляют прямо из автомобиля на большом расстоянии. Конечно, в большинстве случаев они лишь ранят слонов и уезжают. Нет поэтому ничего удивительного в том, что слоны там убили многих европейцев и уничтожили много автомобилей. Если такое несчастье происходит иногда в каком-нибудь из заповедников в соседнем Южно-Африканском Союзе, то оказывается, что всегда нападал перебежавший из Мозамбика слон, которого там ранили и который еще не забыл нападения человека.

Нападения зверей с трагическим исходом чрезвычайно редки в заповеднике Альберта. Несколько лет назад мировая печать сообщала о сенсационном случае, происшедшем совсем близко от лагеря Руинди. Когда мы проезжали через лагерь, нам удалось услышать только кое-какие куцые сообщения об этом эпизоде и мы даже не подозревали, что через несколько дней познакомимся с главным действующим лицом разыгравшейся некогда драмы.

— Пожалуйста, только не превращайте меня в героя, — сказал нам, скромно улыбаясь, симпатичный профессор геологии из Иоганнесбургского университета доктор Т. У. Дживерс, когда мы, встретившись с ним в Бугено на озере Киву, попросили его рассказать несколько подробностей об этом трагическом происшествии.

— В 1939 году я вместе с тремя моими коллегами по высшей школе руководил экскурсией по Конго, в которой приняли участие 32 студента факультета горных инженеров Иоганнесбургского университета, — спокойно рассказывает профессор Дживерс. — Мы приехали изучать извержение вулкана Ньямлагира, который уже в продолжение двух лет непрестанно изрыгал лаву. Программа предусматривала также геологические наблюдения во время подъема на Рувензори, на гору Кения и на Килиманджаро.

Минута молчания.

— К сожалению, этого мы уже сделать не успели…

17 июля мы на трех легких грузовичках и в большом автобусе прибыли в Руинди, для того чтобы пожить в парке Альберта и осмотреть животных. В нескольких километрах от лагеря метрах в 30 от нас появились два слона-самца. Мы остановились. Водитель быстро несколько раз прибавил газа, но на этот раз рев мотора не произвел должного впечатления. Один слон медленно отодвинулся, но другой вдруг задрал хобот кверху и угрожающе затрубил. Мы не успели развернуть машину, как он бросился на нас. Я в это время как раз накручивал фильм через открытое окошечко у левого сиденья рядом с водителем. Камера выскочила у меня из рук, и описав большую дугу, полетела в буш. В последнюю долю секунды я успел увидеть разъяренного слона, когда он клыком пробил радиатор нашего «шевроле», приподнял передок машины вверх и продвинул ее на задних колесах метров 35 до буша. Позднее мои студенты установили, что слон клыком разбил также блок цилиндров, сломал карбюратор и всасывающий трубопровод. В машине нас было восемь человек. Мы не могли понять, что произошло. Слон до тех пор швырял машину, пока не сумел высвободить клык из мотора. Тогда мы почувствовали новый удар. Слон всадил клык под капот, оторвал его и отбросил на несколько метров в сторону. Водитель воспользовался этим кратким мгновением и убежал из машины. Одному из студентов удалось открыть откидную дверцу в заднем борте и тоже убежать. После этого слон обошел вокруг машины спереди на левую сторону и набросился на нее в третий раз. Я закрыл глаза, когда увидел огромную массу, мчащуюся к машине с той стороны, с которой я сидел. В следующее мгновение перед моей грудью пронесся клык, пробивший у «шевроле» бок и приподнявший крышу кабины. Правым клыком слон в то же время пробил бок машины за моей спиной и тяжело ранил одного из преподавателей. Я сидел как вклиненный между обоими клыками, но ни одним меня даже не оцарапало.

— Это звучит неправдоподобно, не так ли? — спрашивает профессор и протягивает руку за стаканом воды. — Но это было только началом.

— Изогнутые клыки засели в дверях и торчали наружу через крышу. Слон, пытаясь вырвать клыки, поднял всю машину высоко в воздух и потрясал ею, чтобы освободиться от тяжести. При этом один из клыков отломился. Наконец слону удалось резким движением швырнуть машину вбок и освободить второй клык. От удара и оттого, что машина опрокинулась, я перевалился на правую сторону кабины, ноги у меня соскользнули в открытую дверцу на стороне водителя и попали под машину. Слон все еще толкал машину впереди себя, протащил ее несколько метров, а потом начал топтать крылья. Я все еще был в полном сознании и не чувствовал, что у меня сломаны обе ноги. Вдруг слон перестал свирепствовать, вероятно совершенно исчерпав все силы, отошел, качаясь, в сторону и в каких-нибудь 70 метрах от нас улегся на траву.

— Студенты из других машин поспешили на помощь к опрокинутому «шевроле» и сумели поставить его на колеса. Я потерял сознание в тот момент, когда меня вытаскивали из-под машины. Уже из рассказов я узнал, что, когда меня перевязывали, слон снова поднялся и, шатаясь, приблизился к машине. С минутку он постоял. На этом месте и кругом машины ребята увидели потом много крови. Вдруг слон рухнул на землю и через минуту издох; вероятно, он потерял слишком много крови или получил какое-нибудь внутреннее ранение…

Профессор Дживерс помолчал. Все общество жадно ловило каждое его слово.

— Думаю, что это вкратце все, — добавил он через минуту!

— Что студенты разломали штатив моей кинокамеры, на скорую руку сделали из него лубки и своими рубашками и пиджаками перевязали мне переломанные ноги, — это уж не так для вас интересно. Я только припоминаю несколько минут во время переезда в Нгому, когда я порой приходил в сознание. На левой ноге был перелом выше колена, на правой — двойной перелом, вывихнутые в лодыжках суставы да еще несколько сломанных ребер. Три месяца я пролежал в гипсе в иайробийской больнице, а затем в поезде и на пароходе добирался до Иоганнесбурга, так как авиационная компания не хотела пустить меня в гипсовой повязке на самолет. Потом я еще пять месяцев пролежал в Иоганнесбурге. Все это вместо восхождения на Рувензори, Кению и Килиманджаро. Не хотел бы я еще раз пережить те месяцы, когда дышать я мог только после впрыскиваний морфия, — добавляет профессор.

— Когда я лежал в больнице в Иоганнесбурге, я вдруг получил из таможни требование подписать заявление, что слоновая кость, прибывшая в мой адрес из Бельгийского Конго, не предназначается для продажи. Я не понял, в чем дело. Потом мне вручили письмо от Национального парка Альберта, в котором администрация парка сообщала, что дарит мне слоновый клык. Это был как раз тот самый клык, который чуть было не стоил мне жизни; его нашли перед «шевроле» после того, как весь драматический эпизод закончился. Клык весил более 40 килограммов, и мне чуть было не пришлось заплатить за него пошлину.

— Кстати, — улыбаясь, говорит профессор Дживерс, — вы увидите его в моем кабинете, когда приедете ко мне в Иоганнесбург. А с ним вместе и несколько фотографий, заснятых одним из моих студентов во время самых страшных атак слона. А жена моя, может быть, расскажет вам, как она через девять месяцев заново учила меня ходить…

 

Главa XXX ОГНЕННЫЙ ДОЖДЬ НА КИВУ

Очевидно, в сумму взноса, уплачиваемого в консульстве в Найроби или в Кампале за получение транзитной визы в Бельгийское Конго, включена стоимость выполненных с большим вкусом брошюр и дорожных карт, которые вы получаете вместе с визой.

«Visitez le Congo Belge!» («Посетите Бельгийское Конго!»)

На обложке заманчивой рекламной брошюры цветная, воспроизведенная глубокой печатью, картинка: негритянка с пробритыми полосками на голове, напоминающими горизонтали на карте, держит на руках ребенка, голова которого стянута бинтом. В правом углу фотомонтажа антилопа, а над головой у нее проносится автомобиль — символ современных средств сообщения в сердце Африки. И над всей этой мозаикой заманчивых картинок — конус вулкана, из которого дым валит, как из паровоза.

Мы перелистываем брошюрки, и перед нашими глазами проходят нагие негры с длинными шестами в руках, которыми они отталкивают от берега озера челноки, выдолбленные из древесных стволов. Широкие вееры пальм, крутые повороты высокогорных дорог, великолепные панорамы, затканные озерами и зубцами горных гребней. Танцующие пигмеи. Альпинисты с веревками и ледорубами на фоне снежных обрывов Рувензори. Стилизованная карта Бельгийского Конго с коробочками железнодорожных вагонов, взбирающихся по лесенке шпал. Слоны, перевозящие груз. Горилла, опирающаяся о бамбуковый ствол. Пальмы, пальмы и снова пальмы. А между ними озера и реки. Обезьяны, раскачивающиеся на хвостах, зацепившись за ветки деревьев. Воины ватузы с натянутыми луками.

И над всем этим снова дымящиеся вулканы, текущая лава, пламя.

Мы не подозревали, какое нас ожидает потрясающее зрелище в Бельгийском Конго, когда, сидя в консульстве в Найроби, перелистывали эту брошюрку, такую заманчивую, соблазнительную, многообещающую.

 

Страна вулканов

На языке банту Восточного Конго слово «киву» означает «озеро». Следовательно, когда вы читаете на картах Африки рядом с голубым пятнышком надпись «озеро Киву», то это, собственно, означает «озеро Озеро». Это также относится и к названиям Танганьика или Ньянца.

И все же за названием Киву скрывается нечто гораздо более чарующее, чем все школьные представления об озерах Центральной Африки. Киву, несомненно, самое прекрасное из африканских озер. Прежде всего, в нем нет ни одного крокодила, между тем как прочие озера Центральной Африки ими кишмя кишат.

Озеро Киву, расположенное на высоте 1400 метров над уровнем моря, окружено чудесными лесами, кофейными и чайными плантациями, покрывающими крутые склоны гор. Северо-восточные его берега покрыты лавой. Куда ни посмотришь — везде лава, среди непроходимых лесных зарослей и в дорожном щебне. Когда спускаешься к озеру возле Нгомы, Кисеньи или Саке, то ноги скользят по лаве, поросшей слоем водорослей.

Это озеро было когда-то одним из истоков Белого Нила. Река Ручуру, которая теперь дренирует южное побережье озера Эдуард, когда-то отводила избыточные воды озера Киву далеко на север, протекала через озера Эдуард и Альберт и принимала в себя реки, текущие из бассейна современного озера Виктория. Затем река в городе Слоновьего хобота — Хартуме — соединялась с Голубым Нилом. Сейчас озеро Киву закрыто, потому что деятельность цепи вулканов на его северо-восточном берегу привела к поднятию всего речного русла и раз навсегда прервала водную систему.

Если посмотреть на подробную геологическую карту этой области, поделенной между Бельгийским Конго и мандатной территорией Руанда-Урунди, то прежде всего бросается в глаза несколько рядов вулканических сооружений, идущих от границ Уганды на юго-запад. Потухшие вулканы Мухавура, Магинга и Сабиньо, расположенные по краю угандского вулканического треугольника Буфумбира, поднимаются выше вулкана Микено до заоблачных высот и достигают 4500 метров над уровнем моря. Между Нирагонго, вершина которого каждую ночь озаряется таинственным красным светом и окружена венцом дыма и сернистых паров, и берегами Киву можно насчитать еще 20 вулканов, вытянутых в необычайно правильный ряд. К северо-западу от Нирагонго возвышается вулкан Ньямлагира, 10 лет назад приковавший к себе внимание всего мира.

 

60 миллионов кубических метров лавы в месяц

Наряду с вулканическими областями Мексики, Центральной Америки, Гавайских островов, Сицилии, побережья Тирренского моря, тихоокеанских островов и некоторых других мест, окрестности озера Киву являются одним из немногочисленных мест на земном шаре, где случайному путешественнику иногда представляется возможность получить представление о том, как должна была выглядеть наша планета в эпоху бурных геологических преобразований.

Только история последних десятилетий отметила пять случаев бурной вулканической деятельности в этом районе. Есть упоминание об извержении, происшедшем 75 лет назад, но нет подробностей ни о месте, ни о масштабах. В 1904 году на юго-западных склонах Ньямлагиры образовался конус лавового пепла. Поток лавы, извергавшейся из нового геологического сооружения, получившего имя Нагимби, растянулся на несколько километров в длину и достиг озера Киву. Год спустя извержение Ньямлагиры повторилось.

В 1912 году снова разверзлись раскаленные недра земли, и под склонами нового вулкана Румоки лава покрыла несколько квадратных километров площади, едва не отрезав северный край озера Киву. Узкая горловина, напоминающая своей формой Гибралтарский пролив, осталась свидетельством этого извержения.

Непрекращающаяся деятельность бурлящего кратера Ньямлагиры достигла максимума в 1938 году. Когда кратер переполнился пылающей лавой, произошло извержение, бывшее одним из крупнейших геологических событий эпохи. Почти два года вулкан Ньямлагира беспрерывно выбрасывал огромные количества лавы, до 60 миллионов кубических метров в месяц. Поток лавы, стекавший по склонам вулкана, растянулся на 22 километра, достиг озера Киву и недалеко от Саке отрезал его северный край.

После этого бурные извержения прекратились, и у геологов было достаточно времени для того, чтобы исписать сотни листов бумаги результатами своих научных наблюдений и предположений о причинах извержения и о внутренней взаимосвязи между подземными скоплениями магмы.

 

Трон Гефеста

В Кении мы включили в программу своего путешествия двухнедельное пребывание на побережье спокойного озера Киву. Мы собирались обработать там собранные многочисленные материалы для репортажей и закончить ряд других неотложных дел. Когда в последний день февраля мы прибыли в лагерь Руинди, расположенный в 200 километрах от Киву, мы увидели на ночном небе розовый сноп света, как будто летней ночью на горизонте, предвещая грозу, играли зарницы.

На другой день по приезде в Кисеньи на границе между Бельгийским Конго и мандатной территорией Руанда-Урунди нас приветствовал таинственный трон Гефеста, подвешенный на незримых цепях высоко на беззвездном ночном небосводе.

На местном языке «Ньямлагира» означает «кипящий котел». Вулкан Нирагонго скорее заслуживает этого названия. Когда вы увидите это странное явление на ночном небе, вы вспомните античную мифологию, придававшую греческим и римским божествам человеческие черты. Если бы вместо Олимпа над классической Элладой царил вулкан Нирагонго, то поэты древней Греции оставили бы, вероятно, человечеству еще более прекрасные мифы, а Гефест, бог огня, не мог бы желать себе лучшего храма в целом мире.

До глубокой ночи мы наблюдали высокий столб агатового дыма, поднимавшегося от жертвенника Нирагонго. Крутые склоны вулкана, как будто врезанные в окружающий ландшафт и вздымающиеся на 2000 метров в высоту, скрывались в ночной тьме; раскаленный венец, висевший над столбом дыма, своим сиянием освещал окрестности.

На другой день пылающая диадема Нирагонго неожиданно погасла. Дым совершенно исчез, остался лишь слабый розовый отблеск. Жители Кисеньи и Нгомы, привыкшие постоянно видеть пламя над вулканом, не находили объяснения этой странной перемене. Объяснение было получено следующей ночью, со 2 на 3 марта.

Вся северо-западная сторона неба вдруг загорелась красным светом. Люди выбегали из домов и с ужасом наблюдали это невиданное зрелище. В потоке пламенного света, залившего темные силуэты гор и лесов, венец Нирагонго совершенно исчез. Из Нгомы трудно было с точностью установить, от чего появилось красное зарево, ясно было только, что причина кроется в вулканической деятельности. Весь край переживал минуты напряжения и страха. Из недр земли почти непрерывно слышался глухой шум. Обитатели маленького пансиона в Кисеньи в тот вечер поминутно поглядывали на потолок, чтобы убедиться в том, что лампы все еще висят спокойно. Более боязливые укладывали чемоданы.

Вечером 4 марта красное сияние залило весь небосвод. Мы поднялись на вершину вулканического холма Нгома у озера Киву, и перед нами открылось потрясающее зрелище. На протяжении нескольких километров на северо-западе в ночной тьме гигантским факелом пылал первобытный лес. За силуэтом небольшого холма, отстоящего от нас километров на 20, из земли через неравные интервалы взметались гейзеры раскаленной массы. Огромное облако дыма поднималось над кратером и сливалось с залитыми красным светом тучами, проносившимися над горящим лесом. Когда ветер менял свое направление и разгонял на мгновение тучи дыма, в окулярах бинокля показывался поток раскаленной лавы, разливавшийся между огней и поглощавший всю растительность.

Вечером следующего дня мы в сильной тревоге укладывались спать в своем покинутом домике на берегу озера. В одиннадцатом часу тяжелые громовые удары разбудили нас; они раздавались откуда-то из-под земли. Вдруг все вокруг задрожало.

Землетрясение!

Оно нарастало с каждой секундой.

Вскоре оно превратилось в медленное колебательное движение. Мы уже собирались покинуть шаткий домик, пока он не развалился над нашими головами, как вдруг подземные толчки прекратились. Только от озера еще долго долетал к нам шум разбушевавшихся волн. А потом над всем краем разлилась глухая тишина.

Вскоре после полуночи мы были разбужены новым шумом. Оконные рамы домика с выбитыми стеклами дрожали от сильных сотрясений воздуха. С северо-западной стороны к нам доносился невообразимый грохот, напоминавший удары грома во время сильной летней грозы, перемежавшиеся с пальбой зенитных батарей и сопровождавшиеся раскатистым громыханием глубоко под землей. Половина неба пылала красным пламенем.

Среди ночи мы выбежали на холмик, стоявший над озером. Перед нами разыгрывалась такая же сцена, как прошлой ночью, но в чудовищных масштабах. Лесные пожары образовали непрерывную цепь огней, высоко взлетавших в ночную тьму. На месте, где вчера еще была ровная поверхность, покрытая растительностью, среди огней четко вырисовывался конус вновь образовавшегося вулкана. Регулярно через каждые 10–12 секунд вулкан извергал могучие гейзеры лавы. Звуковые волны, доносившиеся от далекого центра вулканической деятельности после каждой красной вспышки извергаемой лавы, создавали впечатление залпов из тысяч полевых орудий. В бинокль можно было ясно видеть огромные массы лавы, взлетавшие на стометровую высоту и медленно опускавшиеся на землю красными ракетами венецианских фейерверков…

Старожилы Кисеньи и Нгомы единодушно утверждали, что такого зрелища им еще никогда не случалось видеть. Извержение, происходившее 10 лет назад, не могло идти в сравнение по силе огня и звука с тем, которое мы наблюдали при возникновении вулкана. Мы немедленно телеграфно затребовали из Найроби новый запас цветной пленки с доставкой авиапочтой, так как свои скромные запасы мы израсходовали за несколько дней до отъезда в Нгому на съемки зверей.

Новое извержение обещало стать гораздо более знаменательным геологическим событием, чем извержение Ньямлагиры в 1938 году…

 

Первобытный лес в огне

Каждую ночь мы поднимаемся на вершину горы Нгома, чтобы наблюдать за рождением вулкана и все снова и снова убеждаться в том, что это не фантастический сон. Каждый день мы видим мощный столб дыма и пепла, взлетающий с земли куда-то в стратосферу, сравниваем высоту образующегося вулкана с окружающей местностью и составляем планы будущих съемок. Составляем со связанными руками, потому что до сих пор еще не получили ни кусочка пленки. Дни бегут, а наши камеры простаивают. Мы не можем сосредоточиться над начатыми страницами репортажей; пишущие машинки поминутно замолкают. Да и можно ли сосредоточиться на работе, когда за спиной беснуется стихия, когда в нескольких километрах отсюда Земля приоткрывает краешек древнего своего лика, когда у тебя руки, и ноги, и мысли скованы бессильным ожиданием? Ведь нельзя же допустить, чтобы мы одни остались свидетелями этого поразительного зрелища! Мы обязательно должны запечатлеть его на чувствительной ленте фильма и привезти туда, за океан, домой!

Буйствующий вулкан влечет нас к себе, притягивает как магнит. Мы непременно должны подойти к нему поближе, хоть на один миг. Во всяком случае, надо подготовить сафари, изучить местность, своевременно подобрать себе помощников…

Мы выезжаем 7 марта темной ночью по дороге, ведущей к северо-западу, в Саке, и далее западным берегом озера Киву в Костерманвиль. Луна на ущербе появится только после полуночи. Силуэты лесных великанов черной тушью вчерчены в огненное небо. Красный отблеск пылающего первобытного леса и извергающего пламя вулкана только подчеркивает бездонную черноту ночи. Сегодня нам надо разыскать фермеров и крестьян, живущих в уединенных фермах на побережье озера! Нам надо побывать у всех, кто может нам рассказать подробней о ближайших окрестностях вулкана! Говорят, что каждый вечер народ собирается на вершине холма, который нам в Нгоме частично заслоняет вид на вулкан. Нам нужно разузнать, нет ли в первобытном лесу или в саванне какой-нибудь тропки, по которой можно было бы подобраться поближе к месту извержения!

Отражение огня над девственным лесом разливается по маленьким просекам, растет и усиливается с каждой минутой. После 20 километров пути мы проезжаем по знакомым серпентинам. Где-то под нами лежит круглое зеркало кратерного озерка Луабикари. Тысячелетия, а может быть, лишь столетия назад в этом месте разыгралась такая же драматическая сцена, как та, что в этот вечер с такой неотразимой силой притягивает нас к себе.

Мы приближаемся к пылающему девственному лесу. Нам уже слышен гул пожара, треск горящих ветвей и падающих стволов. Едкий дым окутывает дорогу и закрывает от нас окружающее.

— Что там такое впереди?

— Машины. Остановись!

Несколько легковых автомобилей и легких грузовичков, которыми пользуются в Африке фермеры, стоят на шоссе в ряд, друг за другом. Вокруг них суетится кучка людей. Они взволнованно жестикулируют и ловят ртом воздух. К нам доносятся обрывки взволнованных речей:

— Vous êtes fou! Вы с ума сошли! Ведь мы не сумеем вернуться обратно!

— Но ведь лава течет медленно. Через полчаса мы вернемся.

— Делайте, что хотите, а я не поеду. Ведь это же самоубийство! Почему здесь говорят о лаве? Ведь до вулкана еще несколько километров.

Когда мы вышли из «татры», то после первого взгляда поверх стоящих машин поняли, в чем дело. В нескольких десятках метров от дороги катится медленно, но неудержимо фронт широкого потока лавы. Пламя от него перелетает все дальше и дальше в лес. Один за другим со страшным треском валятся могучие стволы.

Картина полного разгрома, медленного, неотвратимого разгрома.

Было бы безумием продолжать путь, потому что горящий лес может преградить дорогу с одинаковым успехом и через минуту и через полчаса. А через час дорогу зальет поток расплавленного камня. К тому же, даже если бы такая опасность и не угрожала, никто не отважится ехать дальше, ибо никто не видит, где кончается огненная стена. Через дорогу валит туча желтого дыма. Если она не остановится в 100 метрах, то люди, приехавшие в машинах, могут задохнуться. Оставляем машину рядом с другими и поднимаемся на вершину холма у левого края дороги.

В пяти, а может быть, в десяти километрах от нас вулкан извергает в вышину массы огненной лавы. Невооруженным глазом мы следим за падающими каменными глыбами, светящимися в темноте ярким светом и покрывающими южный склон вновь рождающегося вулкана. Еще неделю назад здесь была равнинная местность, покрытая первобытным лесом; сегодня среди пожарища тут вздымается конус вулкана, по склонам которого непрерывно стекает поток пылающей лавы и ползет от подножия по равнине почти до самой дороги, где мы стоим. А с обеих сторон потока — пылающий лес.

Интервалы между отдельными взрывами сократились до нескольких секунд, а гул извержения с такого близкого расстояния слышится гораздо ясней, чем в Нгоме. Трудно оторваться от этого грозного и чарующего зрелища. Вдруг кто-то тронул нас за плечо.

— Простите, господа, я помешаю вам. Моя фамилия де Мунк. Вы — два чехословацких журналиста, приехавших из Нгомы?

— Да, Ганзелка…

— Зикмунд. Enchanté.

Симпатичный молодой бельгиец пожимает нам руки.

— У меня здесь на берегу озера маленькая ферма. Называется Бугено. Вам, может быть, покажется смешно, но мне хочется подобраться поближе к сопке. Никто здесь и слышать об этом не хочет, а вы, как журналисты, возможно…

— …Конечно, мы как раз готовим сафари. Нам хочется заснять документальный фильм, но мы не знаем местности.

— Так пойдемте вместе. Я достану носильщиков. Я знаю здесь каждую тропинку. И жена пошла бы с нами, она привыкла к длительным походам по первобытному лесу. Подождите, я ее позову. Алиэтта, Алиэтта!..

Через час наш план готов. Молодые супруги будут ждать в Бугено, пока прибудет наша пленка из Найроби. Они будут готовы в любой момент, и через час после нашего прибытия в Бугено мы сможем выступить в путь.

На следующий день в Нгоме было опубликовано краткое официальное извещение о закрытии всякого движения по западному берегу озера Киву по направлению к Костерманвилю. Могучий поток лавы шириной в несколько сот метров перекатился через дорогу недалеко от тоге места, где мы стояли прошлым вечером. Поселки Нгома и Кисеньи были отрезаны; у них оставалась лишь единственная наземная связь с югом по восточному берегу озера — заброшенная горная дорога, которой можно пользоваться только в сухое время года.

 

Автомобиль в пылающей западне

Дни летели с быстротой катящейся лавины. Каждый вечер, окончив работу, мы поднимались на вершину Нгомы, не прекращая наблюдений за деятельностью вулкана. К концу недели создалось впечатление, что извержение начинает затихать. В субботу 13 марта вулкан почти совсем успокоился. В воскресенье вечером он уже не извергал лавы. Только розовые облака дыма и пара временами поднимались из кратера, и могучая детонация сотрясала воздух. Края кратера уже утратили свое характерное красное окаймление, вулкан перестал расти. Лишь далеко на юго-западе все еще горел первобытный лес, и над землей нависали неподвижные огромные тучи дыма.

Пленку все еще не присылали. Мы разослали настойчивые телеграммы во все концы, но ничего не получили ни из Найроби, ни из столицы Бельгийского Конго, ни со складов фирмы Кодак в Южно-Африканском Союзе. Казалось, что мы, поджидая цветную пленку, упускаем время и теряем возможность в непосредственной близости увидеть вулкан в разгар его деятельности и заснять извержение на простую черно-белую пленку.

В среду 17 марта во второй половине дня снова раздались сильные взрывы. С наступлением темноты за вершинами Нгомы стало появляться красное зарево. Мы обошли вокруг залива у пристани и, завернув за последнюю скалу, остановились, пораженные неожиданно открывшимся чудесным видом как бы из другого, фантастического мира. Огромная дождевая туча нависла над всем краем. Левым своим концом она опиралась о столб воды, гигантским водопадом низвергавшейся с неба. Правый край тучи поддерживал могучий сталагмит раскаленного гейзера, который опять с новой силой бил из недр земли. Весь нижний край дождевой завесы был как бы залит кровью.

Глубоко внизу на горизонте мерцали затухающие огни лесных пожаров. Огонь, бушевавший непрерывно в течение 14 дней, поглотил всю растительность на огромной площади. Даже дожди, лившие несколько дней, не смогли полностью потушить пожаров. Поток раскаленной лавы, видимо, сжег все на полосе длиной во много километров, и ничто не мешало ему продвигаться к озеру.

Откладывать далее сафари к вулкану было невозможно. Мы сделали еще одну последнюю попытку.

— Так вот, я сходил на почту в Нгому и в Кисеньи, но нигде нет и намека на пленку. Обиднее всего, что даже Робби не отозвался.

— А выяснили, получил ли он нашу телеграмму в Найроби?

— Говорят, она была доставлена ему на его почтовый ящик. Возможно, что его как-раз не было в Найроби; ведь он говорил, что в марте собирается с передатчиком на гору Кения.

— Хоть бы здесь где-нибудь был любительский передатчик! А то мы как в ловушке. Завтра нам нужно было бы выступить в поход к вулкану. Супруги де Мунк нас, наверное, уже заждались…

Последние приготовления, укладываем в «татру» свою походную канцелярию, открытую нами в «заколдованном» доме на озере.

Только в Иоганнесбурге, почти два месяца спустя, мы вместе с другой корреспонденцией получили письмо нашего кенийского приятеля, альпиниста и радиолюбителя Робсона. Приложенная к письму подлинная накладная авиационной компании, испещренная почтовыми штемпелями, все нам объяснила. На почте в Найроби в нашей телеграмме исковеркали не только наши фамилии, но и обратный адрес. Пять катушек цветной пленки «кодахром», присылки которой мы ждали с таким отчаянным нетерпением, побывали на нескольких аэродромах Бельгийского Конго и даже Танганьики и возвратились за ненахождением адресата. На одном из штампов стояло название Кисеньи и дата, свидетельствовавшая, что посылка прибыла четырьмя днями позднее нашего отъезда оттуда…

Утром 18 марта мы выехали прибрежной дорогой в Бугено. Там нас ждал еще один чрезвычайно полезный спутник, молодой бельгийский вулканолог и геолог Тазев, которому брюссельское правительство поручило вести систематические наблюдения за вулканом и научные исследования. В нескольких километрах от Бугено путь был закрыт на огромном пространстве дымящейся массой. Складчатые нагромождения застывающей лавы, сдавленные гигантской силой, вздымались в высоту на много метров. Обгорелые пни окаймляли пожарище, а над лавой висел тяжелый запах серы и чада. Мы попробовали ступить на край затвердевшей лавы, но вынуждены были после нескольких шагов возвратиться, потому что она была еще слишком горяча.

Далеко вправо протянулся широкий поток лавы с уже затвердевшей поверхностью. Но под тонким поверхностным слоем раскаленная масса все еще медленно, но неудержимо катилась к озеру. Это был второй поток шириной в километр, устремившийся по равнине от нового вулкана к берегам озера. Он примчался так неожиданно, что застал врасплох даже геолога Тазева, наблюдавшего с дороги за первым потоком. Тазев остановил свою машину у первого потока и остался там с группой помощников. Во время работы он заметил, что новый поток лавы, который, когда он приехал, находился справа от него, пришел в движение, и сейчас его головная часть находилась в нескольких сотнях метров от дороги.

Тазев со своими помощниками пробрался до самого потока, чтобы получить подробные данные о составе, температуре и количестве лавы. Неожиданно скорость течения лавы начала повышаться и вынудила экспедицию к отступлению. Все быстрей и быстрей двигалась лава и, наконец, ее скорость достигла 450 метров в час. Лава закрыла дорогу, проложенную экспедицией. Вся группа пережила несколько минут отчаянной борьбы с зарослями первобытного леса, в течение которых людей по пятам преследовал поток лавы, и они начинали задыхаться в дыму приближающегося пожара. Когда они, наконец, пробились к дороге, лава уже настигла их. Спастись бегством в машине они уже не успели. Огненное море прокатилось через дорогу, а автомобиль со всеми членами экспедиции очутился в клещах между двумя потоками лавы.

К счастью, как раз от этого свободного участка площадью в несколько сот метров к берегу озера вела дорога. Она была проложена в 1912 году для тех, кто очутился в таком же положении со всем своим имуществом на фермах, окруженных потоками лавы. Тазев оставил машину на берегу озера и возвратился со своими помощниками в Бугено в выдолбленных рыбачьих челнах.

 

Дантов ад

Мы сидим в маленькой моторной лодке и вот уже целый час пробиваемся по разбушевавшимся волнам озера вдоль высоких изрезанных берегов, покрытых лесом и кустарником. Белая пена прибоя разбивается о глыбы старой застывшей лавы. Берега озера окаймлены небольшими крутыми конусами холмов, сплошь потухшими вулканами и застывшими вулканическими породами. Минуем низенький круглый островок с озерком посредине. Это одна из вершин старых вулканов, выросших много столетий назад прямо со дна озера.

Вид побережья неожиданно изменился. Исчезли леса, на черной окаменевшей лаве появились густые кустарники, затканные листьями папоротников и клочьями мха и лишайников. Мы плывем вдоль обширных полей лавы, изверженной в 1912 году.

Узким ущельем в скалах проплываем в широкий залив, извивающийся между холмами более чем на 30 километров вглубь гористой полосы суши. На берегах залива также виднеются обширные лавовые поля, приуроченные к тому же 1912 году. Однако поверхность воды быстро меняет цвет.

Сначала на чистой сине-зеленой воде появляется серый налет; но вот мы уже плывем по огромному бурлящему котлу, наполненному грязножелтой зловонной жидкостью, температура которой все повышается. В 200 метрах от нас из-под поверхности озера возле берега вырываются столбы белого пара, и к нам в лодку долетают звуки, напоминающие шум паровозного депо большой железнодорожной станции.

Мотор лодки «охлаждается» озерной водой. До сих пор мы с опаской непрерывно проверяли ее температуру на ощупь, но теперь этого уже делать больше нельзя: можно обварить руки.

— Адриан, послушай мотор!

— Начинает давать перебои, захлебывается. Надо приставать к берегу, да побыстрей!

Запах гнили ударил нам в лицо, когда мы отыскали на изрезанном берегу место, где можно было высадиться. Здесь ручьи застывшей лавы, скрученные, как веревки, следы извержения вулкана Румока, имевшего место 36 лет назад, спускаются ниже поверхности воды. Масса мелкой рыбы гниет в маленьких заливчиках вдоль всего побережья, и над всей прибрежной частью озера, как защитная завеса, нависло невыносимое зловоние.

Вытаскиваем лодку из воды по дну расселины в скалистом берегу. Как раз в этом месте в 1912 году текла раскаленная лава, которая сейчас движется на несколько сот метров далее. Теперь здесь уже зеленеет буйная тропическая растительность, пустившая корни в трещинах выветрившегося поверхностного слоя.

Мы пробираемся сквозь густые кустарники и спотыкаемся, двигаясь по застывшей лаве, напоминающей гигантскую пашню. С каждым шагом становится все жарче. Полуденное тропическое солнце жжет немилосердно, а ветер приносит горячий воздух и пар, от которых мы задыхаемся. Наконец мы стоим в 10 метрах от потрясающего зрелища, в котором нашла воплощение строка из «Божественной комедии» Данте:

«Lasciate ogni speranza voi ch’ entrate…» («Оставь надежду всяк сюда входящий…»)

Слова эти как бы висят в воздухе, струящемся к голубому небосводу, подобно раскаленной атмосфере над Ливийской пустыней. Но эта ошеломляющая картина — не мираж в пустыне, вызванный раскаленным воздухом и возбужденным воображением.

Хаос окаменевших лавовых глыб с остывающей поверхностью с шипением обрушивается в воду. Сквозь трещины в каменной оболочке виден огненный поток жидкой лавы; местами он выбивается на поверхность и неудержимо стремится к вскипающей воде. Мощным напором лава взламывает застывающую ровную каменную поверхность потока. Даже на расстоянии 15–20 метров обнаженное нутро потока пышет в лицо невыносимым жаром. Временами мы вынуждены на несколько минут отступить в кусты, чтобы глотнуть более холодного воздуха.

От головной части потока отделилась застывшая плита тонны в две весом и сорвалась в воду. Вокруг нее взвился столб пара, взметнув брызги кипящей воды.

— Осторожно! Убегай!

— Еще дальше! Будет страшный взрыв!

Протискиваемся сквозь кустарники как можно дальше от берега. Мы изорвали рубашки о кусты, исцарапали кожу на руках и на обнаженных ногах. За нами раздался громовой удар, как будто одновременно открылись предохранительные клапаны в тысяче перегретых паровозных котлов. Над берегами озера взметнулся на 100 метров в высоту гейзер горячего пара и кипящей воды. Обнаженная головная часть лавового потока, от которого на наших глазах оторвалась затвердевшая плита, коснулась поверхности озера.

Меньше чем за час нам удалось запечатлеть на пленке наиболее характерные сцены этой гигантской схватки двух стихий. Но сами мы почувствовали такое изнеможение от жары и серных испарений, что были вынуждены вернуться к лодке. За время нашего отсутствия шестиметровый заливчик был сужен лавой до двух метров. Бросаем последний взгляд на бурлящую, вспененную воду, прорываемся сквозь завесу страшного зловония, исходящего от разлагающейся у берега рыбы, и мы снова на воде.

Пользуясь запасными веслами, мы проплываем на близком расстоянии от километрового фронта лавы. Вода под лодкой местами закипает. Повсюду на поверхность вырываются пузыри серного газа. Мы уже настолько привыкли к нему, что почти не ощущаем его едкого запаха, но нас все больше охватывает вялость.

Поспешно накручиваем еще несколько кадров с новых гейзеров пара, поднимающихся над озером.

На поверхности озера, почти в 50 метрах от главного фронта текущей лавы, мы заметили маленький островок, возникший из быстрого потока раскаленных камней, двигавшегося под поверхностью озера и победившего водную стихию. Между островком и потерявшим свои неподвижные очертания берегом бурно клокочет вода.

Несколько дней спустя мы снова увидели эти места, но уже с самолета. Залив между островком и головной частью лавового потока был уже весь заполнен плотной массой. На месте озера возникла новая суша.

За несколько минут мы достигли противоположного конца пылающего фронта. Достигли в последнюю минуту. В лодку сквозь залитые асфальтом щели стала проникать вода, так как асфальт размок в кипящей воде и местами отстал. Изнуренные жарой и наполовину одурманенные серными парами, мы опять запустили мотор, но он из-за жары вновь захлебнулся.

На минутку пристаем возле потока застывшей лавы, извергнутой в 1938 году. Он заметно отличается от двух других лавовых потоков — старого, относящегося к 1912 году, и нового, образовавшегося в 1948 году. Черная скрученная канатом масса едва затронута выветриванием в самых глубоких трещинах. Именно там укоренились первые ростки мелкой растительности. Миллиард кубометров застывшего камня простирается от этого места до самой вершины Ньямлагиры. Эта лава совершенно иного типа, чем та, которая извергалась из нового кратера. До последнего мгновения перед столкновением с водами озера она оставалась жидкой, тягучей, как тесто. В разломах скрученных канатов ясно выступают на поверхность маленькие ячейки — следы газов. Именно газы способствовали сохранению лавой жидкого состояния при температуре 700 градусов Цельсия. В противоположность этому лава, которая на наших глазах вытесняла озеро из его старых берегов, не содержала такого количества рассеянных газов. Даже при температуре 1100 градусов и выше она быстро застывала; вместо характерной формы скрученного каната на ее поверхности образуются гладкие плиты, непрерывно ломающиеся под давлением раскаленного потока изнутри.

Вместе с тем новый вулкан извергает гораздо больше лавы, чем другие во время всех предыдущих исторически подтвержденных извержений. Установить, сколько лавы вытекло из него за короткое время, прошедшее со дня его возникновения, можно будет только после обследования нового вулкана вблизи и после обмера обоих потоков.

 

По слоновьим тропам к вулкану

Из Бугено в первобытный лес выступил длинный караван. Впереди два здоровых негра с мачетами, за ними 12 носильщиков, которые должны были доставить как можно ближе к вулкану запасы для двухдневного сафари: палатки, одеяла, фотоаппараты, кинокамеры, запасы фотоматериалов и геодезические инструменты. За носильщиками следовали геолог Тазев, наши бельгийские друзья-фермеры и, наконец, мы двое.

Первый час пути прошел легко. Широкая пешеходная тропа перешла в удобную слоновью тропку. Едва вынырнув из девственного леса, караван исчез в высокой слоновой траве. Еще два часа похода. Крутые склоны холма, до вершины заросшего старыми бананами. А затем узкая звериная тропа ведет через густой буш. Негры, идущие впереди каравана, терпеливо, шаг за шагом вырубают дорогу. Появляются свежие следы слонов и леопардов, но нам это не грозит никакой опасностью, так как звери держатся подальше от вулкана.

К концу дня под ногами стали поскрипывать кучки лавового пепла. Они часто достигали размеров сжатого кулака, но при этом весили не больше нескольких граммов. Хрупкий пепел с бесчисленными пустотами и острыми иголочками крошился при малейшем прикосновении. Мы находились еще в трех-четырех километрах от вулкана, когда количество лавового пепла стало быстро увеличиваться. Он засыпал все слоновьи тропы и окружающую растительность. Листья больших растений, похожих на чертополох, росших вдоль дороги, были исколоты падающим пеплом, а края проколов были обожжены. На многих листьях мы находили воткнувшиеся в них кусочки лавового пепла и шлака.

 

Возвращение к первым дням Земли

День склонился к вечеру, когда мы подошли к небольшому болотцу метрах в 700 от кратера. Над бушем грохотали, как отдельные орудийные залпы, взрывы газов. С высоко расположенной равнинки, на которой мы разбили лагерь, открывался вид на весь вулкан. За короткий период начиная со 2 марта он вырос в массивную гору с эллиптическим основанием, поднявшись более чем на 300 метров в высоту. Кратер был закрыт от нас высокой стороной своего края, имевшей форму трехгранного утеса, похожего на вершину Маттергорна.

Мы были несколько разочарованы почти мертвый покоем, царившим у вулкана. Лишь розовое зарево, отражавшееся на облаке дыма и тонкого мягкого пепла, выдавало, что кратер все еще наполнен жидкой, добела раскаленной лавой. Время от времени над сопкой взрывались скопившиеся газы. После каждого взрыва к небу поднимались шаровидные тучи пепла и дыма; набирая высоту, они разрастались, пока не принимали характерную грибовидную форму, так хорошо знакомую по снимкам заслужившего печальную известность Бикини.

В десятом часу лагерь наш затих. Мы заснули после утомительного дня. Но уже в 10 часов нас разбудил глухой гул, проникавший из недр земли. Вскоре весь лагерь задрожал от сильного землетрясения. Небо было залито кроваво-красным заревом. Ночную тьму прорезал огненный столб, вырвавшийся из близкого кратера, и огромные раскаленные глыбы разлетались вокруг. Некоторые скатывались по крутым склонам вулкана, оставляя за собой огненный след искр. Они светились еще тусклым красным светом, когда вулкан разразился новым взрывом, за которым последовали другие. Интервалы между взрывами сокращались, пока, наконец, они не слились в сплошной огненный смерч. Земля и воздух непрерывно сотрясались от этих чудовищных детонаций. Тысячи тонн лавы и раскаленных камней взлетали все выше. Огненный фонтан вскоре достиг почти 1000 метров в высоту. Тяжелые куски лавы выбрасывались из кратера на 400 метров вверх. Массы расплавленных горных пород, взлетая, принимали форму огненных змей, извивались в воздухе и светились ярко-красным пламенем; снопы раскаленного камня и пепла застывали на миг на головокружительной высоте, а затем, тяжело падая, возвращались на землю, теряясь в каскадах новых огней.

Вершина «Маттергорна» в несколько мгновений была засыпана добела раскаленными глыбами, на которые громоздились все новые и новые камни. Вулкан рос на наших глазах. Тонны пылающей лавы с оглушительным грохотом падали на его склоны, а огромные глыбы катились вниз огненными клубками. Грозное неистовство стихий достигло предела. Небо и земля тонули в кровавом зареве взрывов. Куски раскаленного шлака светились высоко в облаках. В немом ужасе смотрели мы на этот фантастический фейерверк. Перед нами, прямо у нас на глазах рождалась новая гора, выковывавшаяся сотни тысяч лет в пламени вулкана. Нам явился образ рождающейся Земли, раскаленной, пустынной, корчившейся в родовых схватках.

Прошло около часа, пока мы опомнились от оглушившего и потрясшего нас зрелища. Первая наша мысль была о камерах. Штатив — и вот уже кадр за кадром на пленку ложатся картины фантастической феерии. Почти непрерывно озаряют красные вспышки блестящие циферблаты часов, секундные стрелки которых отсчитывают сроки открытия и закрытия затворов объективов при определенной выдержке. Кадр за кадром, минута за минутой, час за часом.

Время перестало существовать…

Наконец зарево над разъяренным вулканом начинает бледнеть. Но извержение не ослабевает. Огни над кратером на ночном небе переходят в утреннюю зарю, занимающуюся на востоке; рождается новый день. А у нас такое чувство, будто мы просыпаемся от страшного сна. Лишь непрерывное грохотание вулкана, его бледнеющие огни и чудовищные тучи, поднимающиеся до стратосферы, убеждают нас в том, что это хоть и неправдоподобная, но бесспорная действительность. Теперь мы впервые ощущаем леденящий холод ночи, однако только спиной. В лицо нам и на расстоянии 700 метров пышет жаром пылающий вулкан.

 

В 200 метрах от вулкана

Нам было известно, что ближайшие окрестности вулкана покрыты сплошным слоем лавы. Несмотря на это, мы хотели как можно ближе подобраться к нему днем, обследовать место первого извержения и сфотографировать кратер с той стороны, с которой до сих пор еще никто к нему не приближался. Мы оставили в лагере палатку и большую часть запасов.

Сильный ветер отбрасывал на запад тучи пепла и легкие горячие куски шлака. Избегая их, мы сделали большой крюк вокруг восточного края кратера к северу, никак не ожидая, что эта попытка принесет нам еще много неожиданных переживаний. В первую очередь мы заботились о том, как бы получше, более организованно провести свою работу, даже если она и связана с опасностью.

Оказалось, что завершающий драматический эпизод впечатлений этой ночи ждал нас еще впереди. Мы не сомневались в том, что вулканическая деятельность ослабеет после целой ночи беспрерывных извержений. Но она продолжалась с неослабевающей силой, а по временам, казалось, даже нарастала.

Вскоре мы очутились на возвышенности к востоку от вулкана. Только отсюда нам в первый раз открылся вид на кратер, находившийся в нескольких десятках метров ниже нашей стоянки. Теперь он извергал непрерывный поток лавы, камня и шлака во все стороны. Но места истечения лавы мы до сих пор не видели, потому что оно было скрыто от нас, находясь где-то на западном склоне вулкана.

В следующие часы нам предстояли самые трудные отрезки пути. Караван углубился в заросли первобытного леса; проводники прорубали дорогу мачетами, продвигаясь шаг за шагом. Мы спотыкались о вывернутые с корнями деревья, заросшие густым мхом; на некоторых из них уже росли молодые, крепкие деревца. Мы пробирались через заросли, скользили на влажных корнях и пролезали между сплетениями лиан. У всех нас из многочисленных царапин струилась кровь, раны саднили под слоем пепла и пота.

Глухой гул вулкана нарастал, приближался, превращался в оглушительный грохот, в котором пропадали звуки прерывающейся речи. Наконец мы выбрались из леса, и нам открылась картина полного разрушения.

Мы стоим среди редких обгорелых пней; ноги увязают в толстом слое пепла и шлака. Даже те деревья, которые уцелели от огня, обречены на гибель, потому что кора у них побита острыми иглами шлака, а соки до последней капли иссушены страшным жаром, исходящим от потока лавы. Мертвый лес, над обожженными кронами которого бушует неунимающаяся стихия.

От острого чада и резкого запаха серы все сильнее щиплет в носу. Последние десятки метров, и вот мы стоим на месте первого извержения. Из отверстий, зияющих в затвердевшем лавовом поле, все еще валят столбы зеленоватого дыма. Края отверстий усыпаны легкими хлопьями серы, а вокруг них, под тонким слоем горячего камня, застывает все еще жидкое озеро лавы.

Ким Тазев наклоняется к нам и кричит прямо в ухо, стараясь перекричать грохот взрывов:

— Помогите мне, пожалуйста. Мне необходимо подробно осмотреть первый кратер. Там сера. Подержите меня за ноги!

— Да это безумие! Ты отравишься!

— Попробую. Мне нужны документальные данные для отчета!

Тазев спускается по наклонному краю трехметровой воронки, из которой доносится резкий запах серы. Он настраивает объектив зеркального фотоаппарата, но вдруг аппарат зазвенел о скалы, а Ким обеими руками схватился за глаза. В лицо ему ударила волна желто-зеленого дыма из кратера. И у нас жжет глаза, горло, легкие, хочется кашлять. Мы переносим Кима как можно дальше от кратера. Он задыхается, отчаянно ловит ртом воздух, покрасневшие глаза слезятся.

Не далее 300 метров от нас находится подножие вулкана, непрерывно изрыгающего все новые миллионы тонн магмы. Широкий поток лавы в первые дни извержения пронесся через первобытный лес от этих мелких трещин и воронок, что зияют вокруг нас, прямо к югу, откуда к нам без конца доносятся сотрясающие землю взрывы. Мертвые ворота бушующего пекла. Мы осторожно выискиваем на застывшей лаве более холодные места. Лава внутри еще раскалена, но поверхность ее за три недели, прошедшие после первого извержения, остыла настолько, что нам можно пройти по ней еще на 100 метров ближе к вулкану. Из десятков мелких отверстий вокруг поднимаются облака серных паров, тонкие хлопья серы рассыпаются от малейшего прикосновения. Носильщики остались в обгоревшем лесу. Они побоялись приблизиться вместе с нами к тем местам, где гнев богов сеет уничтожение, гибель и смерть.

Наконец перед нами открылась арена гигантского извержения во всем своем грозном великолепии. Мы стоим как вкопанные. В 200 метрах от нас вздымается пылающая вершина вулкана, дыша в лицо невыносимым жаром. Огненный фонтан с оглушительным шумом взлетает в высоту до 1000 метров. Вихрь относит легкий шлак к западу. Тяжелые каменные глыбы и тысячи тонн выброшенной из кратера лавы падают обратно и на лету сталкиваются с новыми потоками. Часть камней, падая, ударяется о внешние склоны вулкана. Нас отделяет от него только черное озеро застывающей лавы, в котором видны два кратера меньших размеров, в этот момент уже успокоившихся и наполовину развалившихся. Из трещин на поверхности лавы бьет пламя, а с берегов пламенеющего озера продолжают падать стволы горящих деревьев.

Мы стоим лицом к лицу с новым вулканом, наблюдаем за рождением новой африканской горы.

 

Бурлящий лавовый котел

Во время второго похода, предпринятого нами через несколько дней в сопровождении доктора Дживерса, профессора геологии Иоганнесбургского университета, мы вместе с Тазевым после невероятно утомительного пути проникли к западному подножию вулкана. В этом месте в конусе вулкана образовался V-образный пролом. Как раз тут проложил себе путь поток, несущий разрушение. Бывали моменты, когда нам удавалось разглядеть между массами выбрасываемых раскаленных кусков лавы и газов бурлящее нутро кратера. Нам тогда открывался захватывающий вид на темную массу, которая падала обратно в озеро жидкой лавы и тут же вновь взлетала в воздух под напором гигантской силы.

Только очень медленно могли мы продвигаться вперед по глубокому слою лавового пепла; его острые колючки впивались в ноги, полуденный зной еще усиливался близостью вулкана, находящегося не более чем в 300 метрах от нас. Кора с ветвей большей части окружавших нас деревьев совсем опала или была исколота, как будто по ней прошлись теркой. В некоторых местах мы по колено проваливались в пепел, засыпавший всю окружающую местность на расстоянии многих километров уже в первый день самого сильного извержения. Мы находили трупы птиц, начавшие уже разлагаться. Дождь раскаленного пепла и струя горячего воздуха и ядовитых газов, по-видимому, застигли их раньше, чем они смогли спастись.

 

«… Сейчас же улетаем в Нью-Йорк!»

Бельгийская авиационная компания, поддерживающая регулярное сообщение между Нгомой, Элизабетвилем, Леопольдвилем и Костерманвилем, ловко использовала сенсационный момент и организовала обозревательные полеты над новым вулканом.

Интерес к таким полетам нарастал с каждым днем. Превосходный бизнес. Каждые полчаса погрузка новой партии любопытных.

Адриан де Мунк отправился на другой же день после нашего возвращения с сафари в Нгому, чтобы справиться относительно возможности осмотра окрестностей вулкана с самолета.

— Все места в самолетах распроданы, — объявил он нам по возвращении. — Стоят очереди любопытных со всего света. Ни журналистские удостоверения, ни научные командировки теперь не производят впечатления на администраторов авиационной компании. Бизнес есть бизнес, кто раньше пришел на мельницу, тот раньше и мелет…

— Жаль, — разочарованно сказал профессор Дживерс, — мне бы так хотелось получить полное представление о размерах первоначального центра извержения, но на будущей неделе мне надо возвращаться в Иоганнесбург: у меня лекции.

— А нам, главное, нужно было бы заснять несколько общих видов местности для монтажа фильма. Мы бы тоже полетели…

— Я так и думал, — рассмеялся Адриан. — Мне удалось заказать билеты на субботу, послезавтра можем ехать вместе в Нгому. Ким Тазев летит с нами…

Посадочные площадки аэродрома быстро исчезли внизу, и через несколько минут мы пролетали над заливом в северном конце озера, из которого к небу поднималась цепь гейзеров перегретого пара. С самолета мы снова увидели то место, где недавно в бурлящей воде появился уединенный островок лавы. Теперь он уже соединился с потоком, непрерывно стекающим в озеро.

Как огненный змей, вилась через всю местность могучая река лавы, окаймленная сожженным первобытным лесом. В нескольких километрах юго-западней кратера пылающая река разделилась на две ветви и образовала здесь обширный остров. Восточный рукав окружал северный склон Румоки, появившегося на свет при извержении 1912 года; лава еще не достигла берега озера, но ей осталось пройти немного.

На дороге, в двух местах перерезанной потоком лавы, возле Саке перед западным рукавом мы увидели несколько автомобилей. Их владельцы наблюдали за потоком с таким же любопытством, как и мы сверху. В нескольких сотнях метров отсюда Тазев застрял со своей машиной вот на той светлой полоске дороги, перехваченной с двух сторон потоками лавы в километр шириной.

Тень самолета бежала глубоко внизу по сморщенной поверхности края лавового потока, несколько раз пересекала его пылающие участки, а затем потерялась в кронах деревьев. Потухший конус Нирагонго, увенчанный короной белоснежных облаков, закачался и лег на бок. Это пилот положил самолет на крыло, облетая высокий столб дыма и уходя от вихря над вулканом. Почти отвесно под нами открывается вид на кипящий котел красной массы, с поверхности которой бьют гейзеры лавы. Вулканическая деятельность уже значительно ослабела. Мы пролетаем над местами, по которым с таким трудом пробирались во время нашего похода. Мы даже обнаружили и зеркало болотца, возле которого ночью в непосредственной близости наблюдали потрясающее зрелище.

Однако вид с самолета производил более слабое впечатление; ему недоставало подавляющей силы и непосредственности зрительных и слуховых ощущений. Только вид на кипящий котел в кратере был чем-то новым, он дополнил общее впечатление от предыдущих наблюдений. Из северо-западного края кратера вытекала узенькая струйка лавы. Так бежит струя расплавленного чугуна из летки доменной печи.

Пилот еще раз делает вираж над кратером, как бы на прощанье. Затем он выравнял машину, небо и земля снова встали на свои места, а еще через несколько минут шасси самолета коснулось посадочной площадки аэродрома в Нгоме в нескольких сотнях метров от берега озера Киву. Пока механик заправлял горючим самолет, места в нем занимала группа вождей племени ватузи, в торжественных одеждах, спускавшихся до щиколоток. Они тоже хотели посмотреть на «кипящий котел».

Все три гостиницы и пансионы в Нгоме в те дни были переполнены посетителями, прилетевшими со всех концов света, чтобы за положенные 30 минут насладиться с самолета сенсационным зрелищем рождения вулкана, возбудившего такое волнение в далеких землях.

На другой день крестьяне из Бугено прибежали к нам с перепуганными лицами.

— Бвана, бвана! Несчастье на озере! Самолет тонет!

Мы выглянули в окно — по спокойной поверхности озера к берегу приближался спортивный самолет-амфибия с опознавательными знаками США. В тот же день мы застали у причала в Кисеньи группу прилетевших на нем американских туристов. Мы поинтересовались, долго ли они собираются задержаться на Киву и какие у них планы. Ведь собственный самолет позволял им привезти достаточное количество материалов и приборов.

— Только несколько часов, — небрежно ответил один из них, а другой добавил: — Мы еще не видели вулкана. Вот поглядим и сейчас же улетаем обратно в Нью-Йорк.

Итак, они поглядят на вулкан. Вблизи, разумеется, устроив туда наземный поход?

— Too much trouble! Чересчур хлопотно! Не стоит!..

Ведь они увидят вулкан с самолета, а этого достаточно. Для них дело было не в вулкане, а в лихачестве. За три дня слетать из Нью-Йорка в Конго и вернуться обратно! Американские газеты бомбардировали своих читателей сенсационными сообщениями о новом вулкане. Эта горсточка легкомысленных снобов получит возможность завтра за ужином небрежно заявить: — Мы там уже побывали…

Посередине Африки новый вулкан днем и ночью выбрасывает миллионы тонн лавы. Специалисты утверждают: 100 миллионов кубических метров за неполных четыре недели.

На новых картах Бельгийского Конто к западу от Нирагонго появится на 29° 10́ восточной долготы и 1° 35́ южной широты несколько эллиптических горизонталей, а в их центре — отметка высоты с новым названием Вовоквабити. Так местные жители окрестили новый вулкан с первых же дней его рождения.

Вово — означает «вода»; Бити — имя пигмея из племени бамбутти, когда-то найденного мертвым у водоема в тех местах, где родился вулкан.