Бензин в Африке — это богатейшая гамма сортов, цветов, цен, запахов, густоты, октановых чисел, грязного отстоя; бензин этот самого разнообразного происхождения.

Открытые бочки вонючей грязи, загустевшей от глины, в Египте или Тунисе; великолепные, сияющие всеми цветами радуги агрегаты бензозаправочных колонок вдоль южноафриканских шоссе; запаянные четырехгалонные жестянки бензина с маркой «шелл» в Судане; журчащая желтизна бензина в изогнутом наконечнике трубки, засунутой в бочку в каком-нибудь захолустном уголке Уганды или Конго; танцовщица с развевающимся шарфом, всю свою жизнь купающаяся в 70 октанах под аккомпанемент позвякивающих указателей, которые отсчитывают количество и стоимость бензина при заправке в Найроби; одинокие оазисы в пустынях и верблюды, нагруженные жестянками с напитком, которого им никогда не пить; и, наконец, сотни километров по безлюдным местностям, перед въездом в которые водитель должен заполнить бензином все емкости, какие только можно, даже и свою зажигалку.

Перед тем, как раздадутся звуки мбилы.

В Африке мало таких стран, в которых были бы установлены единые цены на бензин. Во многих случаях цены зависят не столько от того, кто продает бензин, сколько от того, насколько продавец удален от транспортных артерий. Расстояния имеют здесь решающее значение, и цены на бензин колеблются в зависимости от того, как далеко машина проникла вглубь континента. Естественно, что одна цена будет в порту, где бензин переливают из трюмов танкеров непосредственно в цистерны, и другая — в глубине континента, куда бензин поступает по железной дороге, в лодках, в кузовах грузовых автомобилей, в автоцистернах, на горбах верблюдов, на мулах или куда его приносят на своих головах негритянки.

 

Тысяча километров без заправки

В арабских странах Африки, особенно вне больших городов, предусмотрительному водителю следовало бы возить с собой изрядную фильтровальную установку. Здесь почему-то повсеместно распространен странный предрассудок, будто в автомобиль можно наливать все, что хоть немного пахнет бензином. Невозможно перечислить все, что самозванный продавец может предложить вам под видом бензина. Однако все эти вонючие субстанции имеют общее свойство: они находятся в более или менее жидком состоянии и их удельный вес возрастает от поверхности к дну сосуда.

Подобное «моторное топливо» проникает, однако, с отдельными арабскими торговцами из стран ислама в соседние земли. Безошибочные предвестники этих торговцев попадаются на дорогах вдали от населенных пунктов. Это водители, которые у обочины дороги с покорностью фаталистов вылавливают грязь из поплавковой камеры карбюратора и крепкой проволокой прочищают его жиклеры.

Не раз арабские продавцы бензина смертельно обижались на нас, когда мы пропускали их товар в баки «татры» не иначе, как через двойной фильтр. Подобная мера предосторожности здесь совершенно незнакома и непонятна.

Когда на трассе длиной в 1100 километров между Асмарой и Аддис-Абебой нас сопровождал правительственный «форд», то его водитель эфиоп на первом участке пути затратил больше времени на позвякивание ключами и тщательные осмотры мотора, чем на езду. Несколько раз мы терпеливо дожидались, пока он нас не догонит. Но однажды, потоптавшись два часа у дороги, мы вернулись к нему. Водитель приветствовал нас беспомощной улыбкой:

— Черт его знает, что случилось с этой телегой! Пробежала всего четыре тысячи километров и уже не хочет трогаться с места. Поедет, а через два километра закашляет, икнет, и мотор заглохнет.

— Вы фильтруете бензин?

— Что?

— Есть у вас фильтр для бензина?

— А что это такое? — спросил водитель, бросив на нас непонимающий взгляд, и забыл даже закрыть рот.

Не говоря ни слова, мы отсоединили бензопровод его «форда» и опустили отвертку на дно бака. Там лежал слой грязи и песка толщиной более сантиметра. Фильтры у бензонасоса и перед карбюратором были до половины забиты мелким песком.

В начале пути нас неотвязно преследовали по пятам последние отзвуки военной экономики. Отпуск бензина был лимитирован не только в Европе, но и в Марокко, Алжире, Тунисе, Триполитании, Киренаике.

Правда, начиная с Египта отпали затруднения, связанные с беготней по учреждениям и получением талонов на бензин, но зато с каждой сотней километров, на которую мы удалялись от побережья, автомобиль, а тем самым и возможность пополнить запасы горючего становились все более редким явлением. Иногда сведения о возможности запастись бензином были столь неопределенными, что на них нельзя было полагаться, в других случаях у нас была неприятная уверенность в том, что в данном районе вообще бензина не достать.

Перед стартом в Нубийскую пустыню «татра» везла с собой 55 литров бензина в баках, четыре стандартных армейских канистра по 20 литров за сиденьями и четыре запаянные жестянки по четыре галлона на пирамиде груза. 207 литров бензина было достаточно даже для удовлетворения весьма щедро рассчитанной потребности в 20 литров на 100 километров трудно проходимой местности. Без пополнения запаса горючего мы могли спокойно преодолеть 600 километров от Вади-Хальфы до Хартума и даже возвращаться из любого пункта к Нилу или к линии железной дороги, если это позволял характер местности.

Неприятный сюрприз подготовил нам заведующий бензозаправочной станцией в Диредаве (Восточная Эфиопия).

— Весьма сожалею, господа, бензина нет! Действительно нет, ни капельки.

— Но ведь у вас целый склад бочонков, а по городу ездит всего несколько автомашин…

— Это не мое дело! В Джибути была забастовка, бензина не отгрузили, а через несколько дней здесь начнутся дожди! Тогда уж сюда нельзя будет доставить ни одного литра. Нет бензина, господа, не могу дать вам ни капли… разве что… — лицо торговца приняло выражение, характерное для спекулянтов на всем земном шаре, — дать вам что-нибудь из своего личного запаса…

— Бензин всегда остается бензином, — притворяемся мы непонимающими.

— Не совсем так. Это запас для моего грузовика. Если бензина не будет, я потеряю заработок…

— Сколько хотите за литр?

— Два с половиной доллара.

— Это в шесть раз превышает максимальную цену, какую мы когда-либо платили в Эфиопии. Любой шофер в городке продаст нам по доллару хоть 100 литров. Прощайте!

— Постойте, постойте, господа! Давайте полтора доллара!

— Доллар. Ни цента больше.

— Ну, пускай будет доллар! — заторопился спекулянт, боясь чтобы мы вдруг не раздумали.

И все же мы очутились в Африке перед длинным участком пути, где действительно не было ни капли бензина. На протяжении 1019 километров, которые «татра» прошла от Британского Сомали через эфиопскую провинцию Огаден до бывшего Итальянского Сомали, она должна была обходиться тем количеством бензина, которое везла на себе.

Только один раз за все путешествие по Африке мы застряли с сухим баком среди первобытного леса. На участке дороги между границей Уганды и озером Киву, на территории Руанда-Урунди, мы слишком понадеялись на информацию европейских поселенцев и забыли, что и в центре Африки иногда отмечают религиозные праздники.

В течение многих часов мы не встретили ни одного автомобиля, и настроение наше упало до точки замерзания.

Однако счастливый случай в самый критический момент привел на дорогу большой бензозаправщик. Водитель негр с удовольствием нацедил бы нам драгоценной жидкости даже в тропические шлемы, и при этом по твердой цене.

Самый большой выбор различных марок моторного топлива имеется в Южно-Африканском Союзе. К известным маркам «шелл», «вакуум», «калтекс», «этлэнтик» и «пегасус» после войны добавился южноафриканский бензин «сатмар», смешанный со спиртом из сахарного тростника. Последний, хотя и стоил дешевле других, стал проклятием для южноафриканских автомобилей. Самое большое через пять тысяч километров головки цилиндров так забиваются углем, что их приходится отправлять в мастерскую для тщательной чистки.

Но Южно-Африканский Союз располагает в районе Иоганнесбурга богатыми запасами бурого угля, поэтому вскоре после войны правительство приняло решение построить в Трансваальском угольном бассейне карликовое подобие чехословацкого завода синтетического бензина имени Сталина.

 

Святой Христофор среди пигмеев

— … и пусть святой Христофор счастливо доставит вас обратно в Прагу, сюда к Автоклубу, — этими словами простился с нами перед отъездом представитель пражского правления Автоклуба Чехословацкой Республики, подавая нам красивую фигурку святого Христофора, патрона автомобилистов. Так наш крошечный хранитель, расставив ноги, уселся на маленьком кронштейне зеркальца над ветровым стеклом и оставался там во время всего путешествия по Африке. К его растрепанным сединам, развевающейся бороде и короткой кожаной юбочке добавились клетчатые чулки до колен, так как Христофор разодрал себе на африканских дорогах кожаные икры. Он их немного обжег также на экваториальном солнышке и поэтому нуждался в уходе.

В течение многих месяцев эта фигурка возбуждала живой интерес среди деятелей иностранных автоклубов и всех африканцев без исключения. Когда «делегация» пигмеев в Конго провожала нас из первобытного леса до самой машины, они не могли оторваться от Христофора. Сначала они, стесняясь, хихикали в ладонь, а когда мы показали им своего хранителя поближе, они хохотали до упаду. Вероятно, им понравился костюм Христофора, который по экономии материала не намного уступал скромному одеянию детей девственного леса.

Кроме святого Христофора, мы везли, правда, и ценные рекомендации из Пражского автоклуба, а также четыре сопроводительных письма, присланных нам организациями заграничных автомобилистов. Но самой действенной визитной карточкой была наша «татра», о которой автоклубы узнавали из местных газет и сообщений по радио.

Почти каждый иностранный автоклуб обогатил наш картографический архив и украсил «татру» каким-нибудь ценным трофеем: красивым или, по крайней мере, экзотическим значком. Алжирцы даже добавили к ее приданому флажок своего автоклуба.

Коллекция значков на консолях у переднего капота приятно разрасталась, вернее, мы думали, что она разрастается. В суматохе насыщенной до предела рабочей программы мы не замечали ничего подозрительного, пока однажды в Найроби…

— Итак, у нас прибавился еще один значок. Прикрепление его уже не потребовало такого труда. Ведь отверстие для винта уже имелось в консоли. Тебе пришла хорошая мысль…

— Какая мысль?

— Да в Асмаре! Это ты ведь распорядился там просверлить отверстие авансом, не так ли?

— Это ошибка… Юрка, кто-то охотится за нашими значками! Сколько их там?

— Думаю, что с этим новым шесть.

— Да, примерно так. Мы ведь укрепили чехословацкий, французский, марокканский, египетский…

— Нет, два египетских: Туринг-клуба и Автоклуба. Потом в Тунисе…

— Это уже шесть. Еще должен быть алжирский и RACI из Эритреи, а теперь кенийский!

— А где еще один из Сомали? Значит, недостает четырех…

Четыре ценных трофея незаметно исчезли. И несмотря на все предосторожности, значки продолжали исчезать быстрее, чем мы их успевали прикреплять. В конце концов мы были вынуждены пойти на решительный шаг: снять с буфера консоли для значков и уложить на дно архива жалкие остатки коллекции автомобильных трофеев.

 

Игра в прятки с письмами

Одной из самых трудных проблем в последний период организационной подготовки была проблема связи с родиной. К телеграммам можно было прибегать лишь в исключительных случаях, посылать их чаще не разрешала наша жесткая смета. Поэтому главным средством связи с родиной оставались письма авиапочтой. Едва было принято это принципиальное решение, как мы натолкнулись на самое большое препятствие. Наши письма могли доходить до адресатов в любой момент. Но куда адресовать ответы? Куда посылать сообщения с родины и указания завода «Татра» и других чехословацких государственных предприятий? Правда, в международных расписаниях авиационных и железнодорожных линий приводились точные данные, но заранее определить момент проезда через пункты, имеющие почтовую связь с Европой, при таком длительном путешествии было невозможно. У нас не было другого выхода, как оставить перед отъездом список адресов с предполагаемыми датами проезда и с ограниченным сроком пребывания и менять или дополнять его в зависимости от хода путешествия.

Несмотря на все эти предварительные мероприятия, время от времени домовой все же проделывал с нашими письмами забавные трюки на полочках стеллажей почтовых отделений. Ничего удивительного! Ведь какому-нибудь чиновнику в Эфиопии или Родезии наши фамилии казались такими же экзотическими, как, скажем, для нас Ас-Саид Абд ар-Рахман аль-Махди паша. Под какую букву алфавита поставить такое письмо? В результате, мы иногда вылавливали нашу корреспонденцию под всеми заглавными буквами, какие только входят в наши фамилии и адреса.

Однако самыми драматическими были странствия наших писем после неожиданных изменений маршрута. В одном из списков адресов мы для периода с января по начало марта 1948 года указали адрес: Main Poste Office, poste restante, Abercorn, Tanganjika (Главный почтамт, до востребования, Аберкорн, Танганьика). Но борьба с болотами Восточной Кении, подъем на Килиманджаро и изменение маршрута путешествия с дополнительным включением в него Бельгийского Конго спутали все сроки. В первой половине января мы только заканчивали деловые переговоры в Найроби и готовились направиться в Маранго, исходный пункт восхождения на самую высокую гору Африки.

27 декабря 1947 года чиновник маленького почтового отделения в Ольдржихове у Духцова поставил штемпель на письмо, которое отправилось в длительный путь к южному полушарию. Через два дня оно поднялось в воздух на самолете с аэродрома в Рузыне под Прагой. Под новый год в Лондоне его вложили в мешок с почтой, который проследовал в другом самолете через Каир в Хартум и, возможно, даже через Найроби в Дар-эс-Салам, порт на побережье Индийского океана в Танганьике. Письмо, правда, попало бы в страну назначения, однако оно слишком долго пропутешествовало бы по континентальным пустыням до Аберкорна и его вернули в Найроби. 5 января 1948 года почтовый чиновник в главном городе Кении внес его в реестр заказных писем, предназначенных для отправки в Аберкорн, и бросил в почтовый мешок для внутренней авиапочты. Через пять дней после этого к первому письму присоединилось второе письмо, отправленное 3 января из Пльзеня. Сколько раз в эти дни мы получали у барьера почтового отделения корреспонденцию с родины! Каждый раз оба письма были здесь, рукой подать. Однако на их конвертах значился ясный адрес: Аберкорн, Танганьика, и они послушно отправились в дальнейшее путешествие к центру Африки. Маленькие самолеты перенесли их через горы и озера, через девственные леса, саванны и высохший буш в Касаму (Северная Родезия), а оттуда в Аберкорн. Там недоумевающий чиновник показал их начальнику почтового отделения, пошарив глазами по карте Танганьики. Аберкорн расположен, правда, на границе, однако все же уже на территории Северной Родезии. Танганьику можно было увидеть из окон почтовой конторы, но адрес был неправильным. Начальник отделения зачеркнул слово «Танганьика» и заменил его словами «Northern Rhodesia» («Северная Родезия»), после чего послал письмо в отделение «до востребования». Это было примерно в середине января. Потом начальника почтового отделения попросили из Найроби все письма, адресованные на фамилию Ганзелка или Зикмунд, или на обе эти фамилии, отправить в адрес чехословацкого торгового представителя в Найроби. Он так и поступил, аккуратно переписав адреса, и стал ждать, пока в его захолустье прилетит почтовый самолет, что случается не каждый день!

Письма покинули Аберкорн только 31 января. На следующий день на них поставили штемпель в Мбее (Танганьика), через два дня — в Додоме, а 5 февраля они вернулись в руки чиновника в Найроби.

За день до этого мы вернулись в Найроби из экспедиции на Килиманджаро. Целых 11 дней письма снова пролежали рядом с нами, но домовой сыграл с нами шутку. Штемпели показывают, правда, что письма провели вместе с нами 11 дней в Найроби, но они не могли объяснить, почему же корреспонденция не попала на соответствующую полочку стеллажа.

17 февраля «татра» направилась к центру Африки, в Уганду и Бельгийское Конго. Чехословацкому представителю в Найроби было оставлено указание: «Все письма, адресованные Мирославу Зикмунду и Иржи Ганзелке, высылайте в Преторию, Южно-Африканский Союз».

Оба письма вместе с остальной запоздавшей корреспонденцией вылетели, запечатанные в деловой пакет, к южной оконечности Африки. Они опередили нас на много недель.

За это время небосклон над берегами озера Киву зарделся отблеском пламени. Родился новый вулкан — и все дорожные расписания растаяли в раскаленном потоке лавы. В Преторию полетело короткое сообщение о дальнейшем изменении сроков: «Все письма, которые прибудут до конца марта, переадресуйте на главный почтамт в Элизабетвиль, Бельгийское Конго. Письма, которые прибудут после этого срока, мы получим по прибытии в Преторию».

16 апреля 1948 года наша «татра» остановилась перед зданием почтовой конторы в Элизабетвиле. Только там закончилось странствие обоих писем, конверты которых были покрыты почтовыми штемпелями из всех уголков Африки. А поскольку им уже не хватало места на самих конвертах, то штемпели родезийской почтовой конторы в Аберкорне были проставлены на чехословацких почтовых марках.

 

Африка вызывает Чехословакию

— … и приходите около 6 часов, не позднее. У вас будет выбор. Каждый вечер мы здесь ловим десятки станций «ОК». Одна мощнее другой, слышимость, как в квартирном телефоне. Не забудьте: в шесть!..

Швейцарский радиолюбитель оставался на крыльце небольшой деревянной виллы, пока серебряная «татра» не исчезла из виду на серпентинах шоссе на Сент-Круа. От старых сосен вокруг нас повеяло ароматом смолы, а лучи заходившего солнца окрасили пурпуром их стволы. Воспоминания летели вслед за тенями гор на север и дальше на восток, домой. В этот вечер нам предстояло подвергнуть первому серьезному испытанию все надежды, которые мы возлагали на связь с родиной через эфир. Как много будет зависеть от этого средства связи, если где-нибудь посреди Африки откажут все остальные? Как примут нас радиолюбители во всем мире, скрытые за голосами из приемников, за цифрами и позывными, люди, которые воплощались для нас пока только в виде красивых «QSL», приходивших в сердце Европы со всех частей света?

Это началось в маленькой прозаической канцелярии на верхнем этаже здания Чехословацкого радио на проспекте Сталина, у бывшего вице-председателя «ČAV» Юлиуса Рандисека. Мы с первого же момента почувствовали, что вручаем свою судьбу в надежные руки. «ОКIJR» приступила к работе. В течение долгих недель Рандисек самоотверженно занимался подготовкой, вел переговоры и рассылал письма.

«This is the first «ОК» motorcar round-the-world tour. We rely upon the HAM SPIRIT… — Это первое путешествие радиолюбителей на автомобиле вокруг света. Мы полагаемся на традиционный дух товарищества радиолюбителей…» Так гласило письмо с заголовком «ČAV», которое должно было представить нас иностранным любителям. «… мы полагаемся на НАМ SPIRIT…»

«НАМ SPIRIT» — эти два слова за долгие годы любительского радиовещания стали символом связей, прошедших за последнюю войну сквозь огонь тяжелых испытаний в борьбе против фашистских агрессоров.

На протяжении большей части путешествия мы были осуждены на одностороннюю связь с любителями. На волнах эфира при возраставшем послевоенном напряжении нам не было дано голоса. Оставался только слух — хороший приемник без передатчика. Откликнуться родине мы могли только с местных радиолюбительских станций, рассеянных, как островки надежды в чуждом море.

«На11о «ОК», hallo «ОК», «ОК», all «ОК» stations… — Алло «ОК», алло «ОК», все станции «ОК». Сколько раз раздавались эти позывные над горами и морями! Сколько раз выстукивал их ключ Морзе, посылая в эфир! Как призраки, мелькают перед нашими глазами картины той обстановки, в которой мы переживали минуты и часы напряженного ожидания.

Африка была только первой страницей главы о великой семье людей, которые ищут путей друг к другу через моря и континенты. За немногими исключениями, это глава о прогрессивных людях, в которых глубоко укоренилась любовь к человеку и его труду.

 

Гаражи, гостиницы, ночлег

Перечисление африканских гостиниц и гаражей составило бы не менее пестрый калейдоскоп, чем страницы путевого дневника.

За 14 месяцев Африка много раз производила на нас такое впечатление, будто 30 миллионов квадратных километров ее территории так отчаянно перенаселены, что уже не смогут вместить больше ни одного человека. Такое чувство возникало каждый раз, когда мы попадали в город. Это звучит как парадокс, но жилищный кризис, ставший такой жгучей проблемой для послевоенной Европы, перенесся и в Африку. Он стал пугалом всех больших городов, начиная с Касабланки и кончая Кейптауном. За исключением относительно небольшого района между границами Туниса и Египта, по которому пронеслась вторая мировая война, жилищный кризис в Африке не является последствием военных разрушений. И все же у него много общего с войной. Прежде всего, в годы войны строили мало домов, так как промышленность обслуживала отдаленные фронты, и поэтому всюду давала себя знать нехватка материалов и квалифицированной рабочей силы. После войны жилищный кризис усилился в связи с притоком иммигрантов из Европы. В некоторых городах Марокко, Алжира, Египта, Кении, Южно-Африканского Союза и других стран нехватка жилищ и гостиниц приняла такой отчаянный характер, что номер нужно было заказывать за много недель вперед, а за квартиру люди переплачивали баснословно высокие суммы в виде отступного.

Новые переселенцы приезжали из разрушенной Европы, переполненные планами и надеждами, но с пустыми карманами. Поэтому каждая вновь отстроенная квартира становилась добычей разбогатевших на войне старых поселенцев.

В этом отношении Африка дала нам первый наглядный урок, едва только наша машина коснулась ее земли в Касабланке. Большую часть первого дня мы потеряли на безрезультатные блуждания от отеля к отелю. Мы не хотели, да и не могли прибегнуть к всесильной взятке. Итак, в первую же ночь мы приютились во дворе чешского ресторана «Славия», и в тени небоскребов впервые постелили себе постель в «татре». Само собой разумеется, что функции передвижной гостиницы «татра» выполняла не только в Касабланке. Часто машина была нашим единственным укрытием.

Такой вид ночлега обладал неоценимым преимуществом. Он позволял экономить валюту на оплату гостиницы и гаража. Если в высоких горах Эфиопии холод, вой гиен, дождь и страх перед возможным нападением загоняли нас в передвижной «отель» на четырех колесах, то в Судане, Египте и Кении ночная духота выгоняла нас из машины. К радости по поводу того, что удалось сэкономить столь необходимую нам валюту, присоединялось еще и наслаждение чарующим ночлегом под звездным небом. Эти минуты, посвященные меланхолическим воспоминаниям, ознаменованные зарождением новых планов, принадлежали к числу самых прекрасных из пережитых в Африке. А ведь для этого так мало было нужно: спальные мешки и сетка от москитов; но часто даже в них не было необходимости. В пустыне Судана, мертвой, лишенной малейших признаков жизни, где не раздавалось ни единого шороха, отпал даже страх перед москитами и скорпионами. Достаточно было улечься в мягкий песок, повернуться разок направо и налево, и вот уже готово удобное, как по мерке сделанное ложе. В такие мгновения мы чувствовали себя самыми счастливыми созданиями в подзвездном мире, во всяком случае, когда после полуночи температура падала ниже 30 градусов и поток мыслей и воспоминаний, наконец, сливался с первыми сновидениями…

Приятные воспоминания оставляют маленькие уютные гостиницы в Конго и на некоторых территориях, находящихся во владении Англии. Эти большей частью небольшие круглые домики с конусообразной соломенной крышей выстроены по образцу негритянских хижин. Человек прячется в них, как под огромный абажур. Домики снабжены самым необходимым оборудованием, а зачастую даже ванной, большим баком для воды и глиняной печью. Достаточно развести огонь под котлом, представляющим собой пустую бочку из-под бензина, и через четверть часа можно избавиться от неприятного панциря из пота, пыли и песка. Эти уютные гостиницы всегда содержатся в образцовой чистоте, а над кроватями здесь висят противомоскитные сетки, напоминающие балдахины времен дореволюционной Франции.

Африканские гаражи — это еще один калейдоскоп лиц, образов и интересных ситуаций.

Стоянки за 30 крон в Каире, где заведующий в длинной галабее утром попросит бакшиш; стоянки в роскошных гаражах «Корней» в Алжире за 20 крон, включая оплату лифта, мойку машины, пожелание доброго утра и глубокий поклон владельца; бесплатные стоянки на улицах Найроби, где знакомые уверяют вас, что утром вы либо найдете машину, либо нет; романтические стоянки в пустыне, где так чудесно сочетались серебристый блеск машины, лунное сияние и звуки симфонического концерта, доносившегося по радио из Праги; стоянки в одном ряду с ломовыми извозчиками и грузовыми «фиатами» в Эфиопии с видом на перевал Тоселли в звуковом оформлении журчащего родника под скалой, унылого воя горных гиен и громкого храпа водителей эфиопов; «коммерческая стоянка», найденная в последнюю минуту, в витрине представителя американских и английских автомобильных фирм в Блумфонтейне; романтическая стоянка под пальмами чешского пансиона в Маранго, на фоне снежного венца Килиманджаро, и негры, которые при свете мигающих керосиновых ламп укладывали снаряжение для подъема на высочайшую гору Африки; мрачные стоянки за деревянной изгородью в тени иоганнесбургских небоскребов; гаражи, приятные лишь тем, что встреча с ними не повторяется, наподобие асмарского гаража-конюшни, где на дверцах «татры» утром мы обнаружили глубокие следы от копыт мула. Этот мул просто выразил недовольство вторжением в его «жизненное пространство» неизвестного пришельца.

 

Границы и люди на границах

Одной из самых волнующих и захватывающих фаз подготовки к путешествию по большому числу различных стран, бесспорно, является борьба за визы. Когда число этих стран измеряется десятками, легко получить представление о том, как в каждой отдельной стране смотрят на иностранцев, в какой мере там радуются, увидев их лица при переходе границы или их пятки при выезде.

Покидая Прагу, мы везли с собой в объемистых паспортах целую коллекцию печатей и обладающих волшебной силой заклинаний, полученных из консульских отделов дипломатических представительств.

Первая страница начиналась составленным на английском, французском и немецком языках разрешением на проезд через британскую, французскую и американскую зоны оккупации Германии. К нему присоединилась напечатанная на французском языке транзитная виза через Швейцарию.

А ниже проставлялись удостоверенные консульскими марками драгоценные визы на въезд в Кению, Уганду, Танганьику, Ньясаленд, Северную и Южную Родезию и Южно-Африканский Союз.

Две небольшие печати, которых было достаточно, чтобы для нас поднялись пограничные шлагбаумы, открывающие доступ на обширные территории в несколько миллионов квадратных километров.

Гораздо тяжелей оказалась борьба за визы на въезд в Марокко, Алжир и Тунис, и самыми трудными были переговоры с египтянами.

На последующих страницах уже перемежаются печати, поставленные в африканских канцеляриях консульств и посольств с отметками пограничных учреждений. К более или менее разборчивым официальным разрешениям на проезд, напечатанным латинским алфавитом, присоединились завитушки арабского шрифта и мало понятные образцы амхарской письменности учреждений Эфиопии.

Все же к самым незаурядным отметкам в наших паспортах следует отнести скромную надпись латинским шрифтом: продление действия транзитной визы через Бельгийское Конго. Глава администрации в Нгоме приписал к нашим визам следующее краткое примечание: «Prolongй par circonstance: йruption volcanique — продлено в связи с обстоятельствами: извержение вулкана».

К тому времени как мы потеряли из виду туманные очертания Столовой горы, экзотическая коллекция в наших паспортах разрослась до 141 печати и соответствующего количества рукописных отметок и подписей. За каждой из них в воспоминаниях встает новое лицо.

Таможенные чиновники на всех границах — это воплощение тех чувств, с которым правительства их стран относятся к иностранцам.

В Египте вас прямо спросят, не везете ли вы контрабандой опий, после чего в более или менее вежливой форме выразят пожелание, чтобы вы вывернули весь свой багаж наизнанку. Если вы приедете в рамадан, месяц поста, то сам аллах не избавит вас от бесконечного ожидания, срок которого зависит только от доброй воли правоверного стража границ. Предписания пророка важней всех паспортов, выданных людям и машинам, всех виз, рекомендаций и печатей, вместе взятых.

Французский капитан на границах Туниса взглянет одним глазом на ваш паспорт, а другим на бутылку с араком, после чего пригласит редкого иностранца выпить стаканчик жидкости, соединяющей в себе свойства динамита, фосфора и сивухи из слив.

Южноафриканский таможенник ни за что на свете не пропустит в свою страну вооруженного посетителя, если только тот не уплатит залога в пять фунтов стерлингов в счет таможенной пошлины.

Шотландский сержант на границах Эритреи даже в полночь облачится в мундир, чтобы выполнить торжественный церемониал и открыть шлагбаум на границе с Эфиопией. В конечном счете иностранец окажется жертвой его излияний. Шотландец пригласит вас к стойке деревянного трактира на границе и станет уговаривать не ездить дальше, а лучше послушать, как он, сержант, нес службу в Гонконге.

Хранитель границ Бельгийского Конго с лицом капрала времен Австро-Венгерской империи разложит перед собой личные учетные карточки и с укоренившейся в нем педантичностью начнет заносить в них все, на чем проставлен какой-нибудь номер. Он не забудет при этом даже объективов съемочных камер и готов направить Швейцарии ноту протеста против того, что на заводах «Пайяр» не добавили еще какого-нибудь номера к выпускаемым изделиям.

В Касабланке марокканский цербер, в глазах которого можно прочесть, что он служил в Иностранном легионе, смерит с головы до ног новичков из Европы, как только они ступят на африканскую землю, и строго спросит: «А где ваши документы на огнестрельное оружие?» Не успеет новичок опомниться от вопроса этого верзилы, как в его руках уже зашелестит французское разрешение на ношение всех видов оружия, действительное на территории Марокко, Алжира и Туниса. И ветеран-легионер еще пошлет ему вслед свое «Воп voyage!» («Счастливого пути!»).

Полковник пограничной службы в египетском городке Шеллале созовет в свою маленькую крепость целый консилиум, включая префекта полиции, начальника санитарной службы, офицера паспортного отдела, адъютанта мудира, таможенных чиновников, проводников негров и половину состава гарнизона, и начнет вас уговаривать отказаться от переезда через пустыню.

Молодой англичанин на границах Южной Родезии сначала тщательно изучит ваши паспорта. Таможенные формальности? Он только махнет рукой! Его интересуют более важные вещи: сколько у вас с собой денег? Как видно, у родезийцев есть печальный опыт общения с иностранцами, которых приходилось высылать из страны за то, что они не платили по счетам. Таможенник просмотрит ваши чековые книжки, а потом нагнется к холодильнику и начнет наливать в ваши полевые фляжки воду со льдом: пригодится в пути…

Негр-пограничник на рубеже Кении и Уганды молча подаст вам свой изорванный регистрационный журнал и карандаш, что означает: «У тебя это выйдет лучше. Напиши там твою фамилию, откуда ты, какой номер у твоего автомобиля».

А вот командир пограничного отряда в Вади-Хальфе (Судан) мобилизовал полгорода и помог нам разыскать представителя транспортной компании. Тот немедленно распорядился разжечь топки парохода и перевезти нас вместе с машиной с левого берега Нила на правый. Но арабских проводников оставили на пароходе, так как, несмотря на все свидетельства о прививках, не верили, что они не заражены холерой.

Пограничник в Британском Сомали молча поднимет шлагбаум и вежливо покачает головой в знак отрицания, если вы его спросите, показать ли ему паспорта. Зато он сразу вытянется, как только увидит объектив фотоаппарата. Это нечто более забавное, а какой интерес представляют паспорта!

Офицер в Эфиопии обстоятельно расспросил нас о нашем мировоззрении, а когда вместо ответа мы задали ему аналогичный вопрос, охотно предложил сопровождать нас с пулеметом по трассе протяжением 1100 километров до самой Аддис-Абебы.

Но самый симпатичный пограничник стоит на границе бывшего Итальянского Сомали и Кении. Это столбик с табличкой, на которой изображены две стрелки, указывающие на противоположные направления, и надпись:

<— СОМАЛИ КЕНИЯ —>