Чужие ботинки

Как всегда, днём я пригнал корову подоить и оставил её во дворе под старым урюком, а сам пошёл в дом. Открыл дверь и остановился в удивлении.

У порога на чисто вымытом полу стояли две пары туфель. Красивые туфли на высоком каблуке я сразу узнал. Они принадлежали джене́ Сайре́, жене моего старшего брата. А чёрные башмаки чьи?

Ясно было одно: их носит мальчик. Ботинки уже не новые, но хорошо начищены.

Какому мальчишке они принадлежали? Он, конечно, не из нашего аила. Только вы не подумайте, пожалуйста, что у наших ребят совсем нет ботинок.

У Кене́ша, Мому́на, Эрки́на башмаки есть, и у меня тоже. Правда, у меня старые, парусиновые. И наши туфли не сверкают словно гладкий лёд. С тех пор как ботинки попали к нам, они не знают, что такое сапожный крем и щётка. В нашем аиле ни у кого нет таких аккуратных, блестящих башмаков.

Значит, у нас в доме гость, догадался я. Но кто же это?

Я жил у старшего брата Икра́ма. У нас родственников совсем почти нет. Только старенькие дедушка и бабушка. Они живут в добром здоровье и благополучии (так всегда говорит мама) в соседнем колхозе «Культура».

У Сайры родные живут во Фрунзе. Я никого из них не знаю. Джене говорила, что у неё есть единственный брат Сапа́р, мой ровесник. Может, к нам приехал этот Сапар?

Как бы там ни было, у нас гость. В этом я убедился, когда открыл дверь в комнату.

У окна за обеденным столом сидел краснощёкий мальчик, с пухлыми губами и большими, как у джене, глазами. На нём была рубашка, такая белая, такая чистая, как будто только из магазина. А красный галстук словно алый тюльпан горел. Мальчик не торопясь ел.

При виде незнакомца я немного растерялся и стоял не двигаясь.

Гость тоже перестал есть и опустил ложку в кесе́ — большую пиалу.

— Кимсан, чего ты стоишь? — пришла нам на помощь джене. — Познакомься с гостем! Это мой Сапар! Он приехал погостить на каникулы.

Теперь нам оставалось только, как взрослым, обменяться рукопожатием. Я шагнул к нему и протянул руку. Гость поднялся, пожал мне руку. А сам искоса, мимо меня, посмотрел на порог. Я осторожно оглянулся.

На вымытом полу резко отпечатались следы моих грязных ботинок. Мне стало жарко.

Про себя я уже невзлюбил нашего чистюлю гостя. Если бы на месте Сапара был другой мой приятель, например, Кенеш, Момун или Эркин, я сказал бы ему так: «Знаю, что натоптал на полу. Ну и что же из этого? Я никогда не снимаю ботинки, так и прихожу с улицы в комнату не разуваясь».

Но сейчас передо мной были не Кенеш, и не Момун, и не Эркин, а гость. С гостем же надо быть вежливым. Так учит меня мама. Поэтому я ничего не сказал и сел за стол. Но тут же вскочил: хозяину нельзя садиться первым.

— Почему ты стоишь? Садись! — попытался я исправишь свою ошибку.

— Спасибо.

Сапар опять принялся за еду. Джене принесла супу и мне.

Я осторожно взял в руку ложку. Теперь хотелось быть осмотрительным, чтобы гость своим косым взглядом не указал на новую мою оплошность.

За обедом мне было неловко. Ох и попал же я!.. Откуда его принесло?

Захотелось отомстить ему, показать своё превосходство над ним.

«Вот погоди, — думал я, — пойдём на канал, там посмотрим, кто как плавает».

А плавал я здорово. Никто из ребят в нашем аиле не мог сравниться со мной. Я был уверен, что возьму верх над Сапаром!

Пока мы обедали, джене подоила корову и вернулась к нам.

— Кимсан, когда пойдёшь пасти корову, возьми с собой и Сапара. Пусть поиграет с вами, — сказала она.

Я взглянул на гостя: он улыбался. Значит, он хочет пойти со мной. Ну что ж, пусть идёт.

 

Дыни, которые не были съедены

Мы с Сапаром погнали на пастбище нашу большую, старую корову. На окраине аила мы увидели ребят. Кенеш, Момун и Эркин ждали меня. Их коровы уже паслись.

Ребята с завистью разглядывали Сапара во все глаза. Я гордо выпятил грудь: вот какой у меня гость!

— Ну, чего стоите? Познакомьтесь, это мой гость! — сказал я, подражая джене.

Ребята стали знакомиться:

— Сапар.

— Кенеш.

— Момун.

— Эркин.

А что дальше делать, они не знали. Ребята взглянули на меня, ожидая, чтобы я их выручил.

— А теперь гоните коров, пойдём на канал! — весело сказал я.

— Зачем? — спросил Кенеш, почесав живот.

Хотя Кенеш был самым старшим среди нас, но меня всегда слушался. Вообще ребята меня побаивались.

— Ты что, не знаешь, что́ мы всегда делаем на канале? — насмешливо спросил я.

А сам краешком глаза поглядывал на Сапара: «Видишь, как я командую!»

Сапар молча смотрел то на меня, то на Кенеша. «Погоди, не то ещё увидишь!» — радовался я.

— Купаться! Купаться будем! — закричал Эркин, довольный, что первый догадался. Он был самым младшим из нас.

Мы пригнали коров к каналу, пустили их на луг, а сами начали раздеваться. Сапар тоже разделся.

— Сейчас покажем этому городскому, как надо плавать! — шепнул я ребятам.

Канал у нас глубокий, а шириной около двадцати метров. Вода течёт спокойно, поэтому плавать в нём удобно.

Я мог запросто, без отдыха, переплыть с одного берега на другой.

— Глубокий? — спросил Сапар.

«Ага, боишься!» — подумал я и ответил:

— Конечно, глубокий. Если не умеешь плавать — утонешь!

Гость промолчал.

Мы приготовились прыгать в воду.

— Раз! Два! Три!..

Я прыгнул вниз головой, потом вынырнул и поплыл сажёнками.

Вот и берег близко. Мои друзья с той стороны восхищённо смотрели на меня. Я радовался, чувствовал себя настоящим спортсменом, будто выиграл соревнование.

Немного погодя ребята тоже прыгнули в воду. На берегу остался один Сапар.

«Знай наших, уважаемый горожанин! Боишься?» — радовался я.

Но вот Сапар подошёл к самому краю, слегка присел, наклонился вперёд и прыгнул. Он даже брызг почти не поднял, рыбкой скользнул в воду и, широко взмахивая руками, поплыл ко мне.

Я ни разу не видел, чтобы так плавали. Не отрывая глаз, я с завистью глядел, как ловко и быстро он плывёт.

С каждым взмахом рук Сапар был всё ближе и ближе к берегу. Думал, что он поднимется ко мне, но он вдруг повернул обратно.

Я обомлел. Что же такое получается?.. А Сапар доплыл до берега и вышел из воды. Вот это да! Чистюля гость, оказывается, плавает лучше, чем я.

Мне показалось, что мои друзья на том берегу с разинутыми ртами глядели на Сапара, а про меня забыли. Конечно, всё пропало!

Мне уже расхотелось купаться. Всё равно ни к чему. На наш берег я вернулся по большому мосту.

Очень мне было стыдно, но я старался не подавать виду. Как ни в чём не бывало подошёл к ребятам. Они, уступая мне место, отодвинулись и внимательно следили за мной. Я лёг на песок подальше от Сапара.

И получилось так, что Сапар остался в стороне от меня. Ребята принялись обсуждать итоги нашего соревнования.

— Кенеш, правда, Сапар победил? — спросил маленький Эркин.

— Тсс…

Я разозлился, поднял голову и свирепым взглядом обвёл всех троих.

Ребята притихли, мне стало немного веселее. Оказывается, я ещё атаман. Но всё равно мне было не по себе.

Сапара надо поставить на место, пусть не задаётся. Подумаешь, машет руками, будто птица. Другие тоже могут, если захотят. Надо ему показать.

Тут мне пришла в голову замечательная идея. Я вскочил.

— Ребята! Айда рвать вьюн, сделаете меня ежом! — скомандовал я.

— Зачем? — не понял Кенеш.

— О чём он спрашивает? Ты что — с неба свалился? Или ты тоже приехал из города? — сказал я и быстро взглянул на Сапара.

— А-а, знаю, знаю! Кимсан пойдёт воровать дыни у Калы́ка-аке́! — вскричал Эркин.

При этих словах Сапар поднял голову.

— Воровать дыни? — удивлённо спросил он.

«Погоди, ты ещё не то увидишь!» — ликовал я про себя.

— Вот именно! — Момун принялся с жаром объяснять Сапару: — Ты знаешь, мы обвяжем Кимсана вьюном так, что не видно будет ни рук, ни ног, ни головы. А потом он пойдёт воровать дыни. Его совсем не видно среди плетей и листьев дынь. Он так…

Но дальше Сапар не стал слушать и отвернулся от него. Момун обиделся. Подумаешь, задавака. Но ничего, когда я принесу сладких дынь, небось захочешь полакомиться.

Ребята проворно обвили меня вьюном. Наверно, я стал похож вовсе не на ежа, а на какое-нибудь чучело, потому что, глядя на меня, Сапар рассмеялся. Вслед за ним засмеялись и мы.

— А теперь прощайте!

Я чувствовал себя героем, который идёт в разведку.

Мои друзья крикнули мне вслед:

— Возвращайся с победой!..

Бахча дедушки Калыка находилась недалеко, тут же на берегу канала. Поэтому ребята могли хорошо видеть, как я забираюсь на бахчу, как рву дыни и поворачиваю в обратный путь.

Не мог видеть этого только дедушка Калык. В это время он обычно спал в низеньком шалаше.

У него была привычка спать с утра и до вечера. Он считал, что днём никто на бахчу не залезет, и караулил свои дыни только по ночам. Поэтому я мог запросто подползти к его огороду и унести две-три дыни.

Сначала я шагал по сухому руслу арыка, а потом осторожно пополз среди плетей дынь. Мне сразу же попались две большие дыни, а третья поменьше. Третью дыню я всё равно не смог бы унести, поэтому взял только две большие.

Я вернулся с добычей. Ребята встретили меня весело, только Сапар хмурился. Но мы на него не обращали внимания.

— Сколько «языков» ты взял? — спросил Эркин, хотя прекрасно видел, сколько дынь я принёс.

— Конечно, два!

— Сейчас мы их допросим!

Я взглянул на Сапара. Он почему-то смотрел на меня угрюмо.

— Ребята, у кого ножик?

Хотя я отлично знал, у кого ножик, но всё равно спросил. Кенеш дал свой нож.

— Нарезать длинными ломтями или короткими?

— Длинными! Длинными!

Дыни были уже совсем спелыми. Тоненькая кожица лопнула, едва я прикоснулся к ней ножом.

Какая это была чудесная дыня, как она пахла!

Я исполнил желание ребят. Разрезал ароматную дыню на длинные, большие ломти.

— А теперь угощайтесь! — пригласил я всех.

Мои друзья мигом расхватали ломти. Только Сапар не взял.

— Спасибо, я не хочу! — решительно отказался он.

Мы в недоумении переглянулись.

— Почему? Мы угощаем тебя как гостя. Ешь, нам не жалко.

— Как гостя? Да? Выходит, вы угощаете гостей ворованным? Ведь ваши дыни — ворованные!

Его слова звучали так резко, что у меня выпал из рук ломоть дыни. Сжав кулаки, я поднялся. Ребята отложили в сторону свои недоеденные ломти и тоже поднялись.

Не знаю, чем бы закончилась эта история, если бы Кенеш не закричал вдруг:

— Ой, коровы забрались в хлопок!

Тут уж нельзя терять ни минуты. И мы сорвались с места, будто нас ветром сдуло.

Сапар мчался вместе с нами, хотя он совсем не понимал, почему мы так испугались.

За железной дорогой было колхозное хлопковое поле.

Если коровы заберутся в хлопок, жди беды, попадёт нам.

Но мы подоспели вовремя. Коровы ещё не успели потравить поле.

Между тем в воздухе повеяло прохладой. Солнце стало багровым, оно медленно клонилось к земле. Кусты хлопчатника красиво отражали багровый свет солнца. На канале заквакали лягушки, в поле застрекотали кузнечики.

Пора было возвращаться домой. Мы погнали коров в аил.

На обратном пути никто из нас не разговаривал с Сапаром. После истории с дынями мы сторонились друг друга. Поэтому, когда до аила было уже близко, Сапар пошёл вперёд.

— Он, наверно, обиделся на нас, — сказал Момун.

— Ну и пусть! — отрезал я. — Паинька городской. Что я, испугался его, что ли? Завтра, если даже попросят, с собой не возьму его.

Вернувшись домой, я отвёл корову на место.

В прихожей теперь стояли уже три пары ботинок. Это означало, что с поля пришёл брат Икрам.

Я хотел было, как всегда, пройти в комнату обутый, но почему-то снял свои башмаки.

Наши домашние пили чай. Брат увидел, что я босой, и очень удивился:

— Ого, Кимсан, что с тобой? Где ты потерял свои скороходы?

Джене и Сапар чуть заметно улыбнулись, а меня зло взяло. Будто я не человек, будто мне нельзя снять башмаки! Другим можно, а мне нельзя?

Брат заметил, что его шутка мне не понравилась, и перевёл разговор на другое:

— Ну, Кимсан, расскажи, как ты развлекал нашего гостя?

Я вздрогнул. Час от часу не легче! Что, если Сапар проговорится о дынях?

Я молчал, а брат решил, что я смущаюсь рассказывать в присутствии гостя.

— В таком случае об этом пусть скажет сам гость. Сапар, тебе было весело? Понравились тебе наши ребята? — начал он расспрашивать Сапара.

Меня охватил страх. Теперь он расскажет всё. Сапар взглянул на меня и опустил глаза.

— Мне у вас понравилось всё. И ребята понравились: они хорошие, не драчуны… А Кимсан, — он посмотрел на меня, — хорошо плавает.

Я был озадачен. Почему он меня хвалит? Ведь мы обидели его.

Сейчас мне даже стало больно за Сапара. «Он говорит неправду, мы его обидели!» — хотелось мне крикнуть.

— Тебе было хорошо, Сапар? Ты завтра с Кимсаном тоже пойдёшь? — спросил Икрам.

Сапар смотрел на меня нерешительно и молчал.

— Если Кимсан возьмёт меня с собой. — вымолвил он наконец.

— Почему не возьмёт? — Брат повернулся ко мне: — Кимсан, ты ведь завтра снова пригласишь Сапара? Не так ли?

Я кивнул головой.

 

На другой день

Ой, как интересно! Чёрные ботинки, блестящие, вычищенные — я сразу узнал ботинки Сапара, — они побежали к тем двум дыням, которые мы бросили на берегу канала… Одна дыня разрезана, другая — целая.

Чёрные ботинки остановились возле них. Тут к дыням прибежали старые парусиновые башмаки. «Ой, да это же мои!» — услышал я свой собственный голос. А где же я сам?..

К дыням прибежало много других туфель. Я узнал ботинки Кенеша: у них на носке дырка, из которой торчит подкладка. А это разодранные туфли Момуна, а белёсые, потрескавшиеся сандалии — Эркина.

Тем временем дыня вдруг стала раздуваться и сделалась большая-пребольшая.

В большой дыне появилась дверь, из неё вышел сгорбленный, ростом с кулачок, с белой бородой на морщинистом лице, дедушка Калык.

Он глянул на наши ботинки и сердито закричал:

«Убирайтесь отсюда, воры! Вот я вас!..»

Туфли в испуге разбежались. Почему-то и я очутился среди этих башмаков. Хотел бежать, но споткнулся и упал.

— Вставай! Солнце уже высоко! — крикнул кто-то прямо надо мной.

В страхе я открыл глаза. У изголовья стоял брат. Я сладко потянулся. Вдруг кто-то стремглав, будто корова, которая убегает от оводов, протопал мимо окна. Я отодвинул занавеску.

Сапар в майке, как ловкая обезьяна, висел вниз головой на толстой ветке урюка.

Ах да, совсем забыл, у нас ведь живёт гость!..

Тем временем Сапар ловко соскочил на землю и стал смешно ходить по двору, высоко вскидывая колени.

— Эгей, Кимсан! Здравствуй! Как тебе спалось? — спросил он меня.

Вот чудной! Зачем он со мной здоровается? Ведь мы с ним спали в одной комнате и не виделись всего одну ночь, и то только потому, что спали. И зачем он спрашивает, как я спал? Человек спит, как надо спать. Какой-то непонятный этот Сапар.

— Иди сюда! Вместе сделаем зарядку! — позвал он меня.

Что я, дурак, что ли?

— Нет, не хочу.

Я спрыгнул с кровати, взял полотенце и отправился умываться. Но у двери оглянулся и посмотрел на постель гостя. Кровать была заправлена аккуратно. А моя?..

* * *

Я ни разу за собой не убирал постель. Раньше, когда жил с родителями, я спал на суре́ — широкой деревянной кровати — вместе с другими домашними, и наши постели всегда убирала мама.

Когда Икрам окончил институт, его послали работать в колхоз «Урючный». В колхоз он приехал вместе с джене Сайрой. Он женился на ней в городе без согласия папы и мамы.

Я тогда ещё жил с родителями, а потом переехал к Икраму. Вот как это случилось.

Как-то я играл на улице, вдруг меня позвала мама. Она была чем-то опечалена.

— Кимсан-джан, ягнёночек мой, аллах разлучает нас с тобой…

Мама заплакала. Она отвернулась и вытерла концом своего белого платка слёзы. Маленькие монетки в её косах тихонько зазвенели.

Я стоял перед ней и ничего не понимал.

— Ягнёночек мой, — продолжала мама, — твой русский брат (так она называла Икрама за то, что он отпустил чуб и носил кепку) хочет, чтобы ты жил у них. Там и школа получше, чем у нас, а Икрам — человек учёный, он тебя выведет в люди. Мы с отцом уже старые. Заодно попасёшь там их корову…

Мама всхлипнула и замолчала.

— А ты, — сказала она, передохнув, — скажи брату, чтобы его жена хорошенько ухаживала за тобой. Эта городская неженка с обрезанным подолом небось ленивая. Пусть убирает постель, стирает твоё белье. Если они будут смотреть за тобой плохо, ты убеги от них и вернись домой. Слышишь?

— Слышу! — обрадовался я.

Мне стало интересно: как я там буду жить, в какой школе учиться, что там за ребята.

На другой день, прикорнув на задке арбы знакомого возчика, который ехал в колхоз «Урючный», я отправился к брату.

Джене Сайра встретила меня приветливо. Она мне понравилась с первого взгляда. И вовсе не был обрезан подол у её платья, просто оно было короткое.

Маме, наверно, показалось, будто у джене был обрезан подол. Ведь сама мама по старинке носит платья до пят, а голову повязывает платком.

Джене Сайра отвела меня в комнату и сказала:

— Это твоя. Теперь ты будешь жить здесь.

В первый же день она застелила мою кровать белой простынёй. Вначале казалось непривычно, я боялся упасть, но лежать было удобно, приятно, и я быстро заснул.

Наутро джене разбудила меня.

— Вставай, неженка! И убери за собой постель! — сказала она.

Её слова мне не понравились. Вот ещё что придумали! Я тут же выложил всё, что наказывала мама.

Джене от удивления ахнула и уставилась на Икрама, который как раз в это время вошёл в комнату.

— Да, мама — человек пожилой. Она придерживается старых взглядов, ничего не поделаешь, — ответил брат, вытирая полотенцем лицо и шею. — Придётся тебе за ним убирать постель.

— Но… ведь так было бы лучше для Кимсана. Воспитание…

— Знаю, Сайраш. — Икрам прервал её. — Но мы должны уважать старого человека. Мама просит. А Кимсана я знаю: он изрядный упрямец, по глупости, чего доброго, и в самом деле удерёт от нас.

— Ну что же, пусть будет по-твоему, — ответила джене упавшим голосом.

Видно было, что она недовольна. А я был рад.

С тех пор меня никто не заставлял убирать за собой постель, не делал никаких замечаний. Это, конечно, хорошо.

* * *

Ох этот Сапар, как он красиво убрал свою кровать! Наверно, его научили этому.

Я вернулся к своей кровати, чтобы заправить её. Но тут в комнату вошёл Сапар. Я отдёрнул руку от простыни и направился к двери. Не стану же застилать её при Сапаре!

— Разве ты не убираешь за собой постель? — спросил Сапар.

— Нет.

— Почему?

— Не знаю… Ну чего привязался? Чего задаёшься? — разозлился я и хлопнул дверью.

 

Момун едет в лагерь. Кто же будет пасти его корову?

Ох и палит солнце в наших краях! Не успеет подняться над горами, а уже готово испепелить тебя огненными лучами.

Это, конечно, здорово, что солнце так печёт. Мы ведь купаемся в канале долго, до синевы. А потом выскочишь на берег и зароешься в горячий песок. А песок такой, что не ступишь — обжигает. Только лежать долго нам не приходится: надо пасти коров.

Пока не жарко, коровы щиплют траву, а чем ближе к полудню, тем беспокойнее они делаются. На них нападают слепни и оводы.

Пеструха, корова Момуна, совсем не выносит оводов. Стоит одному оводу сесть ей на хвост, она вздрагивает, насторожённо поднимает голову, оборачивается назад, прислушивается. Это Пеструха проверяет, действительно ли сел овод. А потом задирает свой грязный хвост и пускается бегом, будто хочет показать, какой она отличный скакун.

Наверно, овод сразу улетает. Но Пеструха, словно дала клятву бегать, несётся сломя голову. Набегается, успокоится и забирается на колхозное поле — полакомиться хочет.

Момун из сил выбивается, гоняется за Пеструхой. Думаете, мучается только он один? Ничего подобного!

Как только Пеструха, почуяв опасность, зашевелится, настораживаются и моя серая корова, и рыжая, с прямыми рогами, Эркина, и корова Кенеша со звёздочкой на лбу.

Они тревожно топчутся, то и дело бьют себя хвостом по спине. Но наши коровы из-за какой-то одной мушки не бегают как ошалелые.

Они недовольно глядят на проделки Пеструхи, словно хотят сказать: «Как тебе не стыдно, Пеструха, взбрыкивать из-за пустяков! Чего ты носишься? Хлопни хвостом посильнее — и нет овода. Ты бы лучше, пока не припекло, попаслась бы!»

Думаете, Пеструха понимает это? Нет, она просто глупая корова.

Чего только ни делал бедный Момун, чтобы избавиться от Пеструхи! Ведь она для него всё равно что чирей на лбу! Он не раз ссорился с матерью, просил продать Пеструху и купить другую корову. Но разве Аи́м-эже́ послушается его?

«Глупенький! — говорила она. — Такую корову поискать надо. Наша Пеструха даёт столько молока, да такое жирное… Всю Киргизию обойди, другой не найдёшь!»

Может, и не найдёшь. А по нашему мнению, Пеструха — глупая, негодная корова.

И вот эта самая Пеструха в один прекрасный день, а точнее сказать, сегодня, не вышла на пастбище.

Зорька кончилась, время приближалось к полудню, но Момун с Пеструхой всё не показывался.

Мы были довольны, что Пеструхи нет, и удивлялись, почему Момун не пришёл.

Как всегда, мы сидели на берегу канала, то и дело поглядывая на дорогу. Мы ждали: может быть, Момун появится с своей Пеструхой?

— А я знаю! Наверно, Пеструху повели на базар, — сказал Эркин, часто мигая своими раскосыми глазами.

— Разве не в базарный день бывает продажа скота? — спросил Сапар.

Сегодня он второй раз вышел в поле. Мне пришлось взять его с собой, ведь я обещал Икраму.

Когда утром я пришёл на пастбище с Сапаром, ребята посмотрели на меня недоуменно: не я ли говорил им вчера, что больше не возьму этого городского тихоню.

Ну и пусть смотрят! Не станешь же им всё объяснять.

— Вон Пеструха! — вдруг закричал Кенеш. — Ой, Момун идёт сюда с матерью!

И правда, за коровой рядом с Момуном шла Аим-эже.

— Зачем идёт сюда Аим-эже? — не понимал Эркин.

— Откуда я знаю!

Голодная Пеструха, как только оказалась на лугу рядом с нашими коровами, сразу набросилась на траву.

Момуна и Аим-эже разморило от жары.

— Ох и жара, чтоб ей пропасть! — проговорила Аим-эже, присаживаясь к нам поближе.

Мы молча, вопросительно смотрели на Момуна. Он взглядом указал нам на мать: дескать, она всё скажет.

Аим-эже вытерла концом длинного рукава платья пот с морщинистого лба и внимательно оглядела нас:

— Миленькие мои, знаете, зачем я пришла?

Конечно, мы не знали. Откуда же нам знать? Мы молчали.

— Я пришла сказать вам одну новость: Момун уезжает в пионерлагерь.

Мы оживились.

— В лагерь? — переспросил Кенеш, как будто не веря.

— Да, сегодня утром пришёл председатель Сеи́т и дал путёвку. «Отправь, говорит, сына в лагерь».

Мы с завистью посмотрели на Момуна. Он скромно улыбнулся.

— А как же Пеструха? — вырвалось у меня.

— Об этом я и пришла посоветоваться с вами, мои миленькие.

— С нами?! — Я удивлённо взглянул на Кенеша.

Кенеш вскинул глаза на Эркина, и все мы уставились на Аим-эже.

— С нами советоваться?

— Да, мои милые кутята. Если не с вами, то с кем же? Вы друзья Момуна. От вас зависит, поедет он в лагерь или нет. Я знаю, что вы его любите, уважаете. Что вы скажете, мои светики?

Ну и дела! Эта новость поставила нас в трудное положение.

Я взглянул на Кенеша и Эркина, но они ожидали моего ответа. Аим-эже и Момун тоже смотрели на меня.

Я опустил голову.

— Ну, Кимсан, ягнёнок мой, скажи ты! — Аим-эже обратилась прямо ко мне. — Ты можешь нам помочь?

— У меня есть своя корова… — пробормотал я еле слышно.

— Ну что же? Пеструха будет второй. Ведь можно пасти и двух коров одновременно.

— Мм… Не знаю…

Аим-эже повернулась к Кенешу:

— А ты, Кенеш-джан?

Но он стал внимательно разглядывать дырку на своём башмаке.

— А ты, Эркин?

Эркин тоже уставился на свои разодранные сандалии.

Наступила неловкая тишина.

— Сами знаете, миленькие мои, — снова стала просить Аим-эже, — у нас, кроме Момуна, пасти корову некому. Пасла бы я сама, но тогда не смогу работать в колхозе. Неужели вы не поможете нам?..

Эх, разве мы не друзья Момуна, разве не понимаем, какое счастье поехать в пионерский лагерь!

Но… всё равно мы не проронили ни слова: ведь у них была не простая корова, а Пеструха!

— Ребята! Кимсан, Эркин, Кенеш! Скажите же что-нибудь! — не выдержал Сапар.

— Помолчи лучше! — набросились мы на него. — Если хочешь знать, Пеструха — самая противная корова. Ты сперва попаси её, а потом говори.

— Но ведь Момун пасёт её?

— Хм, Момун… Так ведь это его корова.

Аим-эже, видимо, потеряла всякую надежду. Она вздохнула и поднялась:

— Момун-джан, что теперь будем делать?

— Мама, я не поеду в лагерь.

Ох как нам было стыдно в эту минуту!

— А путёвка? Неужели вы вернёте её? — волновался Сапар. — Эх, всё из-за одной коровы… Ребята! Давайте вместе возьмёмся пасти Пеструху?

— Ваш гость говорит правильно! — оживилась Аим-эже. — Если возьмётесь все четверо, вам совсем не будет трудно, мои миленькие. Всего одна корова…

Я не знал, что делать, и взглянул на Кенеша и Эркина. А они ждали, что скажу я.

Все смотрели на меня. «Они надеются только на меня…» Честно признаться, мне почему-то было приятно так думать.

— Ну как, согласны?

— Ну ладно! — Я махнул рукой.

Момун улыбнулся во весь рот.

— Давно бы так, мой кутёнок. Стало быть, договорились, миленькие мои…

Момун снова широко улыбнулся — так он был доволен. Мы тоже улыбались.

 

Пеструха и её новый пастух

Луг, где мы пасём коров, широкий. Он весь зарос травой, которая у нас называется пальчаткой. Луг тянется от нашего аила и одним краем доходит до канала, а другим упирается в железную дорогу. Стальные рельсы проходят посреди колхозных полей.

Наши коровы с удовольствием щиплют сочную траву и никогда не остаются голодными.

Сегодня, как и всегда, мы пустили своих коров на луг, а сами принялись за игру. Но вдруг Сапар стал рвать траву. Мы не понимали, зачем ему трава.

— Что с ней будешь делать? — спросил я.

— Дам Пеструхе, — ответил он. — Сегодня она голодная, ведь её на луг пригнали поздно.

Мы расхохотались.

— Что тут смешного? — огрызнулся Сапар, но всё-таки бросил рвать траву. — Знаете что, — продолжал он, — мне нравится пасти корову, но у нас коровы нет. Фрунзе — большой город, там коров не держат. А так хочется пасти…

Не успел я и слова сказать, как… Говорил же, что Пеструха самая глупая на свете корова! Ну разве я не прав? Вон она, подняв хвост трубой, уже носится по лугу.

— Ну, начинается! — невесело буркнул Кенеш, ковырнув пальцем свой курносый нос.

— Почему она ни с того ни с сего начала бегать? — изумился Сапар.

— Да ничего особенного, от оводов спасается.

Пеструха метнулась в сторону аила, за ней понеслись и остальные коровы. Теперь уже не посидишь.

— Гейть! Вернись, Пеструха!..

Мы побежали за коровами вдогонку.

Я знал, что Пеструха всё равно не повернёт назад. А догнать её… Никто не сможет её догнать. Поэтому мы не стали за ней гоняться и вернули только наших коров.

— А Пеструха? Что теперь с ней будет? — забеспокоился Сапар.

— Сама придёт на свой двор, — ответил Кенеш.

— А почему вы её не вернёте? Ведь она не наелась. До полудня ещё далеко.

— А что мы можем сделать? Она всё равно не дастся, — ответил я.

— Но её можно обратно пригнать из аила?

— Э-э, чего придумал, ещё не хватает, чтобы всем вернуться в аил!

— А как же быть? Мы ведь обещали Аим-эже пасти её корову?

— Да это ты нас уговорил! — закричал Эркин и шмыгнул носом.

— Да, да, ты вмешался, — поддержал я Эркина. — А то мы отказались бы.

— Эх, вы!.. Друзья называется… — Сапар посмотрел на нас уничтожающим взглядом и пошёл по дороге в аил.

Мы переглянулись.

— Что он, за Пеструхой пошёл? — спросил Кенеш.

— Кто его знает! — Я пожал плечами.

Через полчаса на дороге показалось два силуэта.

— Это Сапар Пеструху гонит! — сообщил Эркин. — Если Пеструха будет пастись рядом с нашими коровами, она снова начнёт бегать и беспокоить их.

— Знаете что? — обратился я к своим друзьям. — Мы не будем пасти Пеструху вместе с нашими коровами. Пусть Сапар пасёт её отдельно где-нибудь подальше. Правильно?

— Вот это здорово! — Эркин захлопал в ладоши.

Кенеш заулыбался.

— А как мы скажем об этом Сапару? — спросил Эркин.

— Скажешь ты, — ответил я.

Он вытаращил свои раскосые глаза.

— Почему я? А ты сам?

— Мне неудобно. Сапар — мой гость. А для тебя он никто. Согласен?

Тут подошёл Сапар. Он был усталый, вспотевший. Штанины брюк подвернул до самых колен. Ботинки его остались чистенькими, он держал их в руке. Видно, переходил арык вброд. Мне показалось, что в его глазах были слёзы.

— Что случилось, Сапар? — спросил я.

Он сел, опустил штанины.

— Я прихожу, а этот ваш хромой дядька раскричался… Грозится, вовсю ругает Аим-эже.

— А, это Бореба́й-аке́, колхозный сторож. Что, Пеструха забралась в хлопок?

Мы хорошо знали Боребая-аке и побаивались его. Не раз наши коровы попадались в его руки.

— Да она съела всего два стебелька, — ответил Сапар. — Из-за этого он так ругал Аим-эже…

Эркин сделал мне знак глазами: мол, сказать Сапару или нет, о чём мы договорились? Но в эту минуту Сапар показался мне таким хорошим. В чём он провинился перед нами?

 

Пропажа коров, или Украденная камера

С коровами у нас бывают две неприятности. Первая — когда они разбегаются из-за оводов. Носишься за ними во всю прыть, устаёшь, обливаешься весь потом, переживаешь… Словом, мучение.

А вторая неприятность, думаете, полегче? Нет, тоже мучение. Только ты заигрался или начал купаться, как коровы уходят на колхозное поле. Думаете, они успевают поживиться? Как бы не так!

Колхозный сторож Боребай-аке зорко охраняет поле. Он замечает наших коров ещё до того, как они тронут хоть стебелёк, и он тут как тут на своей серой резвой лошади.

С этого момента начинаются наши страдания. Боребай-аке угоняет коров и запирает их в колхозный хлев. И теперь беда сваливается уже на хозяев коров.

Ты, конечно, как только замечаешь исчезновение коров, идёшь на колхозный двор, но там всё заперто.

Надо идти в правление. Здесь тебя встречает сам Боребай-аке.

Он впивается в тебя злыми глазками и грозно говорит: «Следуй за мной!»

Ты шагаешь за ним, поднимаешься по деревянным ступеням лестницы. Входишь в комнату и стоишь перед сердитым человеком. У него нет левой руки. Это колхозный бухгалтер Джусу́п-аке.

Он оглядывает тебя с головы до ног. Ещё пуще хмурит брови и вытаскивает из ящика стола синий толстый журнал, похожий на классный журнал нашего четвёртого «Б».

Бухгалтер взглядывает на Боребая-аке.

Тут мы узнаём, какую роль играет сторож. «Корова такого-то!» — свирепо говорит он, проводя рукой по жидким усам.

Понятно, если корову, которую он задержал, ты называешь своей, бухгалтер записывает её или на твоего отца, или на брата (как у меня).

Выслушав Боребая-аке, бухгалтер что-то записывает в журнал. Но пока ты не знаешь, что он там написал.

После этого сторож ведёт тебя в хлев, долго ищет в кармане ключ от громадного чёрного замка, открывает двери и отпускает твою корову.

Ты, конечно, рад-радёхонек, что всё кончилось, и уводишь её. Но радоваться не спеши. Самое неприятное ожидает тебя дома. Понятно, ты стараешься, чтобы твои домашние не узнали, что корова попадалась в руки сторожа. Но твои попытки напрасны. Дома всё давно знают.

Тебя встречают уже у ворот. Скажем, Кенеша — его старик отец, Эркина — его мать, Момуна — Аим-эже, а меня — джене или Икрам, и ты получаешь хороший нагоняй.

«А, бездельник! — говорит, например, мой брат. — И когда ты станешь человеком? Ну! Неужели не можешь пасти как следует всего одну корову? По твоей вине с меня удержали из зарплаты. И знаешь ты, растяпа, как добываются эти деньги?!»

Только тут ты узнаёшь, что же написал Джусуп-эке в толстом журнале.

В этот день тебе не достаются твои любимые пенки, пригоревшие к котлу, густые сливки и сливочное масло, намазанное на тёплую лепёшку. Потому что твои родные ещё сердятся на тебя.

Сегодня пришлось испытать эту муку мне и моим друзьям.

Боребай-аке запер наших коров в хлеву. Знаете, как это случилось? Сейчас расскажу.

Мы искупались в канале и сидели на берегу, грелись. Надо было придумать, чем бы ещё заняться. Вдруг слышим — гудок паровоза.

Вы, наверно, помните, что через земли нашего колхоза проходит железная дорога. По ней идут поезда из Фрунзе в Джала́л-Аба́д. Вот и сейчас как раз шёл фрунзенский.

— Ребята! — Я вскочил на ноги. — У кого есть двадцатикопеечная монета?

— А зачем? — спросил Кенеш.

— А я знаю, знаю! — захлопал в ладоши Эркин. — Он положит монету на рельс, и колеса её раздавят. Поезд проедет, и маленькая монетка сделается плоской и большущей. Так ведь, Кимсан? Я знаю, у кого есть монета. У Кенеша!

— Врёшь! — отказался Кенеш.

— Не, не вру! Ему просто жалко денег. Если не веришь, посмотри у него в кармане. Она у него в кармане брюк.

Я шагнул к Кенешу.

— У меня ничего нет. На, смотри, правый карман у меня дырявый.

И правда, карман у него был с дыркой.

— Ну, тогда в левом, — не унимался Эркин.

— Вот дурной! Чего пристал? Если хочешь знать, у меня ничего нет и в левом кармане.

Он вывернул и левый. Там, кроме двух костяшек и ластика, ничего не было.

Я было приуныл, но увидел, что Сапар роется в своих карманах, и приободрился.

— А десять копеек годится? — спросил он.

— Конечно, годится!

— Давай скорей! А то поезд подойдёт!

От канала к железной дороге идёт крутой спуск. Мы сбежали вниз и в последнюю минуту успели положить монету на рельс.

Поезд грохотал уже близко. Машинист высунул голову в окно и сердито погрозил нам кулаком. Но мы его не боялись: всё равно он не сможет нас схватить.

Мы отошли в сторону и смотрели, как мелькают вагоны. Наконец длинный состав прошёл, и стало опять тихо.

Я присел на корточки и поднял монету. Знаете, каким огромным стал гривенник! Как медный пятак! Мы принялись разглядывать его. Но нам не пришлось долго радоваться.

— Ребята! А коровы? Забыли?.. — вдруг заорал Кенеш.

Мы бросились наверх, к каналу, потому что оттуда можно рассмотреть любой овражек, любую ложбинку. Но коров нигде не было видно.

Я вспомнил о Боребае-аке: видно, уже давно, когда мы ещё купались, коровы ушли на колхозное поле и он их угнал.

— Ясно! — сказал я.

Но Кенешу не было понятно.

— Что ясно?

— «Что, что»!.. Что бывает, когда пропадают коровы?

— Я знаю, знаю! Боребай-аке угнал! — Эркин по привычке снова захлопал в ладоши.

— Ну ты, дурень, чему радуешься? — Кенеш с досадой толкнул его.

— Что теперь будет, Кимсан? — Сапар, блестя глазами, смотрел на меня.

— Надо идти в правление колхоза, — сказал я, помолчав. — Там всё узнаем. — И первым пустился в путь. Но на этот раз нас ожидало совсем другое наказание. Правда, сперва, как обычно, мы встретились с Боребаем-аке.

— Явились, озорники? — грозно спросил он, вращая белками своих злых глаз.

Он сидел на длинной скамейке около конторы.

— Садитесь! — приказал он, указывая на место рядом с собой. — Сейчас придёт председатель Сеит и сам поговорит с вами.

При имени председателя мы похолодели от страха и переглянулись. И даже на скамейку не сели.

Вскоре из-за угла конторы показались председатель колхоза Сеит-аке и шофёр Абдураи́м-аке. Они о чём-то горячо спорили.

Председатель нашего колхоза Сеит-аке — низенький, толстый мужчина с большим животом. У него усы, как у Чапаева. Только на голове нет папахи и сабли на боку.

Вместо папахи на Сеит-аке киргизская остроконечная войлочная шапка, вместо сабли — плётка, заткнутая за широкий ремень у пояса.

— Я ещё раз повторяю, — сердито говорил председатель долговязому шофёру, — людей у меня сейчас нет. Удобрение сгружай сам.

Абдураим-аке хотел что-то возразить председателю, но увидел нас и зашептал ему на ухо. Сеит-аке оглядел нас и сердито посмотрел на шофёра. Но шофёр похлопал его по плечу, что-то ласково сказал ему. Сеит-аке задумался, потом подошёл к нам:

— Ну что, шалуны? Это вы хозяева арестованных коров?

Мы виновато молчали.

— Ну ладно. А пока идите с Абдураимом-аке и сделайте то, что он скажет. Потом вернётесь ко мне, и я вас примерно накажу. Или прирежу ваших коров. (Ну, это враки, потому что мы никогда не видели, чтобы он резал коров.) Или напишу про вас в вашу школьную стенгазету, как о нерадивых помощниках.

Это тоже было неправдой, потому что наш председатель был человек очень занятой.

Ему некогда писать даже старшей дочери, которая учится в городе. Нам про это рассказывала его младшая дочка Бати́на, которая учится со мной в одном классе.

Батина сама хвалилась, что отец просит её писать за него письма сестре. Поэтому я нисколько не поверил словам председателя о том, что он про нас напишет в газету. Но мои друзья, видно, поверили, потому что испуганно посмотрели на меня.

— Ну, пошли! Теперь вы в моём подчинении, — сказал шофёр.

Мы молча двинулись за ним.

— Дело пустяковое, — добавил он, когда подвёл нас к своей полуторке, нагружённой суперфосфатом. — Мы сгрузим его на стане пятой бригады. Идёт? После этого вы свободны. А теперь валяйте в кузов!

— Ой, там пыльно! — испугался Сапар, взглянув на кузов.

Я посмотрел на его белую рубашку, на ботинки. Что ж, чистюля, тебе придётся потерпеть.

— Тогда садись в кабину, — предложил ему шофёр.

Мне стало досадно… Ну и пусть! В кузове даже лучше. Тебя будет обдувать ветерком, можно смотреть во все стороны, куда хочешь.

Я первым залез в кузов и ногами наступил на камеру, которая лежала поверх суперфосфата.

Вот это да! А знаете ли вы, что можно сделать с камерой? Ведь это настоящая лодка! Камеру надо накачать велосипедным насосом. Правда, его у нас нет, но можно попросить у соседей. Садись в эту лодку и плыви куда хочешь.

От волнения сердце у меня заколотилось. Тихонько посмотрел на Абдураима-аке, он как ни в чём не бывало сел в кабину и тронул машину.

Я подмигнул Кенешу и Эркину. Кенеш показал на дыру в камере.

— Ну и что же? Да мы её заклеим смолой от урюка!

— А как утащим отсюда?

— Погоди, сейчас машина выйдет в поле.

Когда очень захочешь, всегда найдёшь выход из положения. Машина в это время переезжала через сухое русло арыка, и мы сбросили камеру с кузова.

К счастью, камера упала в густую траву. Но к счастью ли?..

 

Забава доводит до беды

О нашей проделке Абдураим-аке не узнал. Наверно, забыл.

На другой день мы нашли в траве камеру, которую сбросили с кузова, дырку в ней залепили смолой урюка. Потом по очереди накачивали камеру, пока она не стала тугой как мяч. Теперь можно было плавать. Необычная лодка нам всем понравилась.

Может быть, ничего и не случилось бы, если бы не я.

Эх, во всём виноват только я один!

Как мне это пришло в голову, сам не понимаю, но я вдруг захотел залезть в круг камеры.

— Ребята! Сапар! Кенеш! Держите камеру, я залезу в серёдку.

— Зачем? — спросил Кенеш.

— Эх ты, всегда только и спрашиваешь! — разозлился я. — Неужели не можешь догадаться сам?

— Откуда мне знать, что тебе в голову взбредёт?

Да, наверно, он ещё не видел такое…

— Мы сделаем вот так, — сказал я мирно, поняв свою ошибку. — Я устроюсь в серёдке, а вы покатите камеру.

— Да ты не уместишься, — не поверил Эркин.

— Ничего, влезу. Вот увидишь! Держите камеру!

Сапар и Кенеш с обеих сторон держали камеру.

Уместиться в середине и в самом деле трудно.

Я согнулся, сунул голову и плечи, а потом подобрал ноги. Но руки девать было некуда.

— Помогите мне спрятать руки за спину, — попросил я.

— Да ведь они могут подвернуться! — заметил Сапар.

— Ничего, вы осторожно.

Подошёл Эркин. Сначала он заложил мне за спину одну руку, потом вторую. Теперь я не мог даже пошевельнуться.

— Тебе не жмёт? — спросил Сапар.

Конечно, мои ноги, которые были прижаты почти к шее, тотчас затекли. Но я не показывал вида.

— А теперь катите! — был мой приказ.

— Я покачу!

— Нет, я!.. — заспорили ребята.

— Не кричите, всем достанется. Сапар! Сперва кати ты! — сказал я.

Место было ровное. Сапар катил медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот радость-то! Но скоро у меня закружилась голова.

— Останови! — закричал я.

Сапар удержал камеру.

— Ну что, хорошо? — спрашивал Эркин.

Остальным тоже было интересно узнать.

— Конечно! — гордясь своей выдумкой, ответил я.

— Давай теперь покачусь я!

— Успеете. Все попробуете. А сейчас вкатите меня на берег канала и отпустите вниз.

— Там ведь крутой спуск! — обмер Сапар. — Ещё разобьёшься.

— Эх ты, маменькин сынок! Знаешь, как здорово оттуда камера покатится! Быстро-быстро. Ну, пошли!

Ребята вкатили меня на высокий берег канала.

Вы ведь помните, с берега начинался крутой спуск, который вёл к небольшой лужайке перед железной дорогой.

— Ой, я боюсь! — сказал Сапар.

— Чего?

— Да ты можешь здорово упасть.

— И голова закружится, — добавил Кенеш.

Они были правы. Но чего мне бояться? Ничего со мной не случится. Представил себе, как будет здорово завертеться колесом.

— Вот увидите, ничего со мной не случится, — успокоил я друзей. — Сейчас буду считать до трёх. Когда скажу «Три!» — отпустите меня. Ладно? Ну, приготовились!

Сказать-то сказал, но почему-то сам испугался своих слов. И тут же мне стало стыдно. Что я, трус, что ли?

— Раз! Два! Три!..

И камера пошла.

Сперва она катилась медленно, а потом завертелась вихрем. Голова кружилась, я уже ничего не видел.

Мне стало страшно. Хотел повалить камеру и не смог — камера не слушалась. Будто кто-то сильный всё быстрее катил её вниз. Волчок! Волчок! Волчок!..

Я уже не управлял собой. От испуга закричал. Тут голова моя ударилась обо что-то твёрдое, и я полетел в черноту…

Когда я открыл глаза, всё вокруг кружилось. Немного погодя я различил смутные очертания фигур трёх ребят. Они стояли очень далеко от меня. Потом увидел совсем рядом стальные рельсы.

Я лежал на насыпи возле путей и головой упирался в шпалу.

И ребята и рельсы не стояли на месте, а крутились волчком.

До меня донёсся паровозный гудок — он шёл как будто из-под земли. Я попытался сдвинуться в сторону, но ничего у меня не получилось. Руки и ноги стали как неживые.

Опять раздался гудок паровоза. Теперь он гудел мощно. Всем телом я ощущал, как дрожит земля. Паровоз был совсем близко.

Я закричал и закрыл глаза. «А, вот что значит умирать…» — пронеслось у меня в голове.

Но я не умер. Надо мной долго, будто целую вечность, грохотали вагоны. Наконец вагоны прошли. Я открыл глаза и увидел над головой синее небо. Кругом было тихо-тихо.

Я не мог поверить, что остался жив, и боялся пошевельнуться. Руки и ноги ослабели, но сердце стучало громко.

Я повернул голову: недалеко от меня стояли мои друзья. Бледные, перепуганные. Наверно, думали, что распростились со мной навсегда.

А я жив. Живёхонек! И уже пришёл в себя и почувствовал себя героем.

— Эй, вы! — крикнул я. Но голос у меня был хриплый, какой-то ненастоящий. — Чего носы повесили? Лучше помогите мне!

Теперь они зашевелились.

— Ой, жив! — закричал кто-то из них.

Все трое подбежали ко мне, помогли подняться.

— Уф!..

Ребята смотрели на меня с восторгом, будто на космонавта, который только что приземлился. Даже Сапар. Вот когда я удивил его!

— А мы думали, что ты… — начал было Эркин, но замялся.

— Знаю, — прервал я его. — Вы думали, что меня задавило.

Кенеш стал стряхивать пыль с моего рукава. Эркин и Сапар тоже начали стряхивать пыль с моих брюк. А я стою перед ними такой важный, гордый.

— Как это получилось, просто непонятно, — говорил Кенеш. — Вдруг вижу, что ты…

— «Получилось, получилось»!.. Это я сам нарочно сделал так! — глазом не моргнув, ответил я.

— Ну да?

Сапар смотрел на меня во все глаза. Эркин и Кенеш даже рты разинули.

— Я хотел вас испытать — придёте вы на помощь или нет. А вы не помогли. У вас заячьи сердца. С вами в разведку ходить нельзя.

— Мы побежали к тебе, но не успели, — начал оправдываться Сапар.

— Настоящий джигит успел бы. Он бросился бы под поезд, чтобы спасти человека.

Они виновато молчали. А я вдруг почувствовал, как по моим щекам покатилась тёплые слезинки. Я отвернулся, чтобы ребята этого не заметили.

— Эх, если бы я был на войне, показал бы врагу! — выпалил я первое, что пришло на ум.

* * *

На следующий день джене получила телеграмму из Фрунзе. Это Сапара вызывали домой.

Мы — Кенеш, Эркин и я — провожали его до разъезда.

Мы стоим на земле, а Сапар — в тамбуре вагона.

Уже стемнело.

Мы молчим. Как будто всё уже сказано. Сейчас поезд тронется, и Сапар уедет…

И тут я почувствовал, что мне нужно сказать ему, что я виноват перед ним, что был плохим товарищем и многое сейчас понял. Но было уже поздно.

— До свидания! — Сапар замахал нам рукой.

Мы тоже махали ему.

Мы смотрели вслед поезду до тех пор, пока огни его не потонули в темноте.

Мне стало грустно и тоже захотелось уехать куда-нибудь.