За ужином Хеннинг зажигает свечку. Праздник как-никак. Пиво «Рождественское», рождественский батон и пачка рождественского масла, украшенная рождественским орнаментом.

Значит, наступило Рождество.

Когда Хеннинг садится за стол, он вспоминает, что можно включить радио. Наверняка там сейчас играет какая-нибудь рождественская музыка, вот он ее и послушает, раз уж праздник.

Но потом передумывает: «Да зачем, я ведь уже сел».

После еды Хеннинг привычно моет за собой посуду.

Тарелку, вилку, нож, стакан, кастрюлю от картошки. Потом он тщательно вытирает стол и подметает под стулом, на котором сидел.

Он снова думает, что можно было бы включить радио, но так этого и не делает. Кстати, скоро уже он сядет смотреть телевизор. Хеннинг заранее отметил в программе интересные передачи, и теперь надо следовать плану, чтобы во всем этом был хоть какой-то смысл. Он будет смотреть рождественские выпуски передач. А сейчас, за кофе, он решит специальный рождественский кроссворд в газете «Дагенс Нюхетер».

Кроссворд оказывается таким простым, что у Хеннинга начинает болеть голова. И болит потом весь вечер. Когда кроссворд разгадан, Хеннинг долго смотрит на него, будто проверяя, не осталось ли незаполненных клеточек, затем вздыхает и отодвигает газету в сторону.

Потом Хеннинг еще раз протирает стол. А то вдруг на нем отпечаталась типографская краска. Газеты иногда ужасно пачкаются.

Он выходит из кухни, задув свечку. Свою рождественскую свечу.

У него возникла было мысль позвонить Хокану с Анной, поболтать немножко, спросить, как дела, но все-таки он решил, что не стоит. Наверняка они сейчас заняты, ни к чему их беспокоить.

Хеннинг устраивается в гостиной, чтобы посмотреть телевизор. На подоконнике здесь стоит электрический подсвечник с семью лампочками. Сначала он его включает, а потом передумывает: от подсвечника только грустнее.

Тогда он его выключает.

У него болит голова, и он знает, что не сможет из-за этого заснуть. Но Хеннинг не принимает таблеток. Боль означает, что он все-таки жив. Поэтому так лучше.

Головная боль не оставляет его всю ночь, и он терпеливо бодрствует.

Дни его — как уклоняющаяся тень, и сам он иссох, как трава.