МОЯ ИСТОРИЯ

Это моя история – «История Весла». И она действительно замечательная. Прежде со мной случилась и другая история, но она была совсем не такая замечательная, как эта, потому что в конце я умерла. Согласитесь, не слишком весело. Но, как выяснилось, я не из тех, кто умирает навсегда, в особенности всего лишь при падении на мостовую с высоты восьмидесятого этажа. Я сделана из более прочного материала.

Вообще-то я сделана из стекла, чистого, прозрачного. И, следовательно, очень красива… красивее вас, но расстраиваться из-за этого не стоит, потому что свою непрозрачность вы не в силах изменить. Люди не столь красивые – а также сильные, способные и мудрые, как я, – должны находить утешение в том, что именно из-за того, что они до такой степени безобразные и скучные, судьба не призовет их участвовать в «необыкновенном приключении». Судьба не предложит скучным, безобразным людям спасать мир; а если вы все же попытаетесь сделать это (не будучи красивыми, сильными, способными и мудрыми), то очень скоро погибнете безо всякого толку. Ну и о каком приключении может идти речь?

В этой истории я не умираю. Те из вас, кто заглянет на последнюю страницу – что, безусловно, имеет смысл, поскольку стоит убедиться, что я не просто произношу длинную речь, излагая, какие жизненные уроки усвоила… так вот, те, кто заинтересуется концом истории, узнают: я не только не погибла, но победила! Плохим людям досталось от меня по заслугам, хорошие мною восхищаются – так что я имею полное право заявить: «Разве могло быть по-другому?»

Если уж попадать в историю, то только в такую – со счастливым концом.

 

МОЙ МЕТОД

Приняв решение подарить свою историю непрозрачным людям, я решила выяснить, какие методы изложения у вас популярны. Дождавшись, пока моя подруга Фестина покинет комнату, я приказала компьютеру продемонстрировать документы, где она излагает факты от своего имени.

В результате выяснилось, что землянам нравится делить рассказ на сравнительно короткие разделы и давать им заглавие, например, как здесь – «Мой метод». Это, конечно, эффективный прием, в особенности, если обращаешься к людям, не способным надолго сосредоточивать свое внимание на чем-либо. Данный метод также поможет тем, кто склонен перелистывать книгу в поисках разделов с интересными названиями, а не читать все подряд. Почему бы не пролистать несколько страниц вперед и прочесть «Лицом к лицу с дьявольской утробой», а потом вернуться к «Разговору с маленьким человеком, чья единственная интересная особенность состояла в том, что он был оранжевого цвета»?

Что важнее всего, большое количество заголовков облегчает поиски места, на котором вы остановились, если использовали книгу, чтобы убить надоедливо жужжащую муху. Впрочем, если вы ударите муху с такой силой, что из механизма книги полетят во все стороны куски металла и пластика, тогда вам придется вставлять чип с текстом в новое считывающее устройство. К тому времени, когда с этим будет покончено, вы забудете, о чем читали. Это случается гораздо чаще, чем вы думаете.

 

ГДЕ Я ПРЕБЫВАЛА ПОСЛЕ СВОЕЙ СМЕРТИ

Очнувшись после падения с высоты восьмидесяти этажей, я чувствовала себя ужасно. У меня было множество внутренних повреждений, больше, чем когда-либо, хотя это ни о чем не говорит, потому что по-настоящему ранена я была впервые. Вы же понимаете, любая боль пугает того, кто не привык к физическим страданиям. Едва я пыталась сделать глубокий вдох, ребра начинали болеть, как будто под ударами десятка топоров. И надо же – на меня действительно давил мой серебряный топор; который я всегда носила с собой – и как оружие, и как инструмент для рубки деревьев. Однако он не вонзился в мою плоть, а просто лежал на груди, словно его положили на меня после того, как я упала. Честно говоря, я обрадовалась, обнаружив рядом с собой топор, ведь он создавал ощущение защищенности. Я даже попыталась прижать его к себе, как если бы это был любимый зверек или игрушка… однако боль от движения рук была настолько сильна, что из глаз хлынули слезы, затуманивая зрение. Казалось, каждая мышца расплющена, наверное, все тело в синяках. Интересно, как выглядят синяки на стеклянном теле? Но чтобы увидеть их, надо поднять голову, и тогда боль станет невыносимой.

Вот почему я просто лежала, причем здесь было тепло и много света, что действовало успокаивающе. Такие, как я, в состоянии впитывать излучение за пределами видимого спектра. Радиоволны, рентгеновские лучи, гамма-частицы для меня все равно что витамины, а инфракрасное излучение и ультрафиолет – основное питание. Я ем и обычную пищу; ее создают синтезаторы, имеющиеся во всех населенных пунктах моего мира, но могу выжить благодаря одному лишь солнечному свету, при условии, что попаду под хотя бы небольшой дождь.

Там, где я лежала, на меня время от времени брызгала вода. Я открывала рот, давая каплям стекать в горло. Вода имела привкус минералов, что, скорее всего, было для меня хорошо.

Судя по свету, воде и минералам, я находилась в Башне предков. На моей планете Мелаквин таких башен множество, о чем я даже не подозревала, пока не отправилась в путешествие: в каждом городе построены высокие дома, где предки могут лежать сколько угодно, получая для поддержания существования свет и струйки обогащенной воды. А все из-за усталости мозга – когда интерес к жизни утрачен и есть только одно желание: просто лежать где-нибудь в тепле. Скучное времяпрепровождение, и я пообещала себе, что никогда не допущу, чтобы грусть и чувство одиночества подтолкнули меня поддаться вялому оцепенению… Однако если сильно пострадаешь, свалившись с большой высоты, это не трусость – провести какое-то время в насыщенной светом тишине.

Вот, собственно, чем я и занималась.

 

ПОТРЕБНОСТЬ В ЧЕТКОЙ И КОНКРЕТНОЙ ЦЕЛИ

Снова и снова я повторяла себе:

– Весло, ты должна встать, должна найти чем заняться.

Но заниматься было нечем! Дом удовлетворял все мои физические потребности, и я никак не могла найти цели, к которой имело бы смысл стремиться.

Были времена, когда в моем мире множество великих людей совершали великие дела. У нас процветала культура, мы создавали прекрасную музыку, искусство и литературу. Я бы с радостью продекламировала вам некоторые из наших великолепных стихов, но их трудно перевести на земные языки. К тому же, признаюсь, мой словарный запас человеческой речи страдает определенными пробелами: я прикладывала слишком значительные усилия, чтобы запомнить ваши главные слова, и поэтому не выучила второстепенные (в особенности те, которые не имеют аналогов в моем родном языке).

Кроме того, я лишена амбиций в том, что касается поэзии… или живописи, или музыки, если уж на то пошло. За всю свою жизнь мне удалось освоить лишь одно полезное занятие: срубать деревья с помощью топора. Я делала это, потому что один разведчик сказал мне: «Все культурные люди вырубают леса на своих планетах: расчищают землю, чтобы потом на этом месте создавать фермы, дороги и города». Я не знала, как создавать все это, но мне нравилось рубить деревья, чем я и занималась.

В итоге я так заметно расчистила лесистую местность, что результаты стали видны даже из космоса, о чем я узнала со слов другого разведчика. Согласитесь, мне есть чем гордиться.

Этим разведчиком была непрозрачная женщина по имени Фестина Рамос. Когда я впервые встретила Фестину, она чувствовала себя очень одинокой. Можно сказать, даже была немного не в себе, так как опасалась, что никогда не сможет покинуть мою планету, куда ее забросили против воли. Так началось мое первое «великое приключение»: я должна была помочь Фестине вернуться к ее народу. Не знаю, чем все закончилось, поскольку я упала с ужасной высоты до того, как непрозрачная женщина возвратилась домой; однако сейчас ее здесь не было, из чего я сделала вывод, что мы своей цели добились. Проявив самоотверженность и героизм, я помогла Фестине покинуть Мелаквин и теперь имела все основания поздравить себя с выдающимся успехом.

Однако, лежа в Башне и вяло размышляя о своей жизни, я не чувствовала «радости свершения». Фестина ушла, точно ее никогда и не было, – и что ждет меня впереди? Сколько бы я ни срубила деревьев, какой в этом прок? На расчищенной земле никогда не построят фермы или проложат дороги, потому что мой народ угасает. Да, миллионы людей лежат по всей планете, но не делают ничего, только дышат и впитывают свет. У них нет намерений, нет цели… и какую цель могу найти я, одна в этом мире мертвых?

Конечно, всегда существовал шанс, что сюда прилетит новая партия разведчиков. Земные разведчики до отвращения непрозрачны, грубы, не говоря уже о том, что простейшие вещи до них не сразу доходят, но, по крайней мере, они в состоянии оценить мои труды: «Весло, что касается рубки деревьев, во вселенной тебе нет равных!» (Хотя, стремясь достигнуть эффекта искренности, они, скорее всего, облекут эту мысль в другие слова.) Тогда я смогу порадоваться тому, как успешно изменяю свою планету, и буду знать, что моя жизнь имеет смысл.

Мне требовалось появление кого-то, кто сумел бы убедить меня, что моя жизнь проходит не в бесполезных трудах.

Я ждала, что такой человек придет. И в конце концов дождалась.

 

МЕНЯ БУДИТ МАЛЕНЬКИЙ ОРАНЖЕВЫЙ ЧУЖАК

В один прекрасный день я проснулась оттого, что какой-то чужак громко прокричал мне в лицо:

– Ты Весло? – Он говорил на языке разведчиков. – Давай, детка, просыпайся. Скажи мне, ты Весло или нет?

– Я не детка, – ответила я. – Мне сорок пять лет.

– Если ты Весло, то тебе сейчас уже сорок девять. Ну, так ты Весло или нет?

– Кому это понадобилось знать?

Склонившееся надо мной существо не было ни стеклянным, ни обычным человеком, хотя, в общем, человека напоминало: две руки, две ноги и голова. Нормальные уши отсутствовали; вместо них в верхней части черепа торчали два разбухших шара, похожие на толстые грибы. Что касается одежды, на чужаке была белая рубашка с короткими рукавами, серые недлинные штаны и коричневатые сандалии – все измазанное непонятно чем. Плоть этого создания не была прозрачна, как у меня, но и не имела окраски в пределах спектра, характерного для землян: не была ни розовой, ни коричневатой, ни черной. Человек был оранжевым, причем оттенок менялся прямо на глазах – от мандаринового к тыквенному и далее к бледно-коричневому.

Мне это показалось несусветной глупостью – существо, способное менять цвет, должно стремиться стать просвечивающим насквозь и, следовательно, красивым, а не пребывать в отталкивающе непрозрачном виде. Однако во вселенной полно чужаков с другими представлениями о том, какой должна быть жизнь. Часто эти представления ошибочны и глупы, однако мудрые создания (вроде меня), находясь в обществе отнюдь не мудрых, всегда проявляют терпимость.

 

РАЗГОВОР С МАЛЕНЬКИМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧЬЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ИНТЕРЕСНАЯ ОСОБЕННОСТЬ СОСТОЯЛА В ТОМ, ЧТО ОН БЫЛ ОРАНЖЕВОГО ЦВЕТА

– Меня зовут Уклодда Уннор, – заявило оранжевое создание, – но все называют меня Уклодом. Вроде: «Не вертись под ногами, Уклод!»

Чужак усмехнулся, словно удачно пошутил. Я решила, что он, по-видимому, мужчина; только мужчина способен вообразить, будто меня можно очаровать с помощью такой неостроумной шутки. Еще я пришла к выводу, что он молод – где-то лет двадцать с небольшим. Человек постарше не уставился бы на меня с выражением такой жажды одобрения во взгляде.

Увидев, что меня оставил равнодушной его юмор, оранжевый человечек хмыкнул и вернулся к тому, с чего начал:

– Ладно, оставим это, мисси… так ты Весло или нет? Мне сказали, что, может, ты лежишь тут, окоченелая, прижимая топор к своим великолепным округлостям; но еще речь шла о том, что ты, возможно, мертва. Тут явно нестыковка вышла.

Сжимая топор, я села и сердито посмотрела на этого Уклода, и хотя я сидела на полу, он был лишь чуть выше меня. Если бы я встала, его голова только-только доходила бы до уровня моих округлостей. (Заметьте, как быстро я схватываю новые слова чужого языка.)

– Я Весло, – ответила я холодно. – Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна. (У нас так принято – помогать друг другу запоминать имена, поскольку у старших усталые мозги. На самом деле мое имя никак не связано с этим предметом, поскольку я человек. Однако слово «весло» на языке непрозрачных людей звучит очень похоже на мое настоящее имя. Для тех, кому интересно, что Весло означает на моем родном языке, объясняю его смысл: «в высшей степени способное и прекрасное создание, которому завидуют даже те, у кого слишком мало ума, чтобы признать это». По крайней мере, теперь оно имеет такой смысл.)

– Именно это я хотел услышать, – заявил Уклод. – И ты знакомая Фестины Рамос?

– Я самая лучшая подруга Фестины. Недавно мы вместе пережили «великое приключение».

– Я бы не стал утверждать, что ваше приключение было недавно, дорогуша. По земным меркам, четыре года назад. Чем ты занималась все это время? Лежала, позволив мозгам превращаться в кашу?

– Нет, я просто отдыхала, поправляясь после серьезных ран.

Однако это было грустно – услышать, что прошло уже четыре года. Другая женщина, менее отважная, чем я, наверно, испугалась бы, поняв, что провела столько времени в полузабытьи. Начала бы опасаться, не стал ли ее мозг усталым, как у предков, которые лежали вокруг.

По счастью, я не из тех, кто тревожится из-за такой мелочи, как возраст. Да и мой мозг не начал уставать. С моим мозгом все было в полном порядке.

 

Я ДОКАЗЫВАЮ, ЧТО СО МНОЙ ВСЕ В ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Уклод.

– Замечательно.

Чтобы продемонстрировать это, я грациозно поднялась… и если при этом опиралась на свой топор, то вовсе не потому, что нуждалась в какой-то подпорке, а просто из соображений разумной предосторожности. Что ни говори, после того губительного падения это был первый раз, когда я вставала на ноги. Однако я не ощутила ни боли, ни отсутствия гибкости, и ребра не болели, когда я сделала вдох, и мышцы, исцелившись от синяков и ссадин, вернулись к своему обычному – превосходному – состоянию.

Наверно, я и в самом деле пролежала тут четыре года – достаточно долго, чтобы полностью оправиться от ран. Однако больше отдыхать мне не требовалось.

– Ну, видишь теперь, что я в порядке?

Как все-таки замечательно возвышаться над маленьким оранжевым человечком с шарами на голове!

– Не смею спорить, – ответил он, уставившись на мои округлости. – Ты исключительно фотогеничная особа. Жаль только, что слишком похожа на компьютерное творение.

Я не поняла смысла его слов и решила исходить из того, что он говорит чушь. С людьми часто такое бывает.

– Зачем ты здесь? – спросила я. – Тебя послала Фестина Рамос?

– Нет, ее друг. Ну, не совсем друг… просто другой адмирал. Александр Йорк.

Уклод ухмыльнулся с таким видом, словно не сомневался, что это имя поразит меня. Этого не произошло.

– Что еще за Александр Йорк? С какой стати он должен интересовать меня?

Ухмылка исчезла.

– Мисси, ты ведь ни с кем не контактировала, верно?

– Я все время была здесь. Это остальные со мной не контактировали.

– Ну, вот он я. – Уклод вытер со лба пот. – Можем мы поговорить снаружи? Моя кожа блокирует большую часть здешней радиации, и все же в горле у меня пересохло, того и гляди, зажарюсь.

– Нет здесь никакой радиации, – ответила я, – просто очень много света. Но я не хочу, чтобы ты зажарился. Тогда от тебя будет пахнуть еще хуже, чем сейчас. Пошли.

 

КТО РАСЧИСТИЛ ПУТЬ К ВЫХОДУ?

Мы вместе направились к выходу. Путь не был завален, что показалось мне странным: обычно в Башнях предков повсюду лежат тела – особенно у самого выхода. Эти особи, с мозгами на грани истощения, имеют привычку, зайдя с улицы, плюхаться прямо на ближайший свободный участок пола, и постепенно во всех комнатах у входа практически на остается незанятого места.

Однако здесь пол был отчасти свободен, а оставшиеся дряхлые личности сдвинуты к стеклянным стенам. Расчищенная дорожка вела прямо к тому месту, где я лежала.

– Это ты сделал? – спросила я Уклода. – Ты убрал людей с пути?

– Нет, дорогуша. Когда я сюда вошел, все так уже и было.

– Выходит, это самая настоящая тайна!

Обожаю разгадывать тайны. В умении логически рассуждать мне нет равных.

– Что есть – то есть, просто сразу бросается в глаза, – ответил Уклод… почему-то уставившись на ту часть моего тела, которая редко ассоциируется с умом.

– Постой, – сказала я. – Я продемонстрирую тебе свои методы.

Отойдя в сторону от расчищенного пути, я резким рывком ноги отбросила к стене лежащего на полу старика. Секрет в том, чтобы суметь подцепить тело носком ноги.

– Эй, мисси! – воскликнул Уклод. – Ты что, хочешь убить этого бедолагу?

– Не глупи. Наших людей нельзя убить. Они редко даже чувствуют боль… в особенности те, у кого устали мозги. Видишь? – Я кивнула на старика.

Хотя теперь он лежал неуклюже привалившись к стене, но так и не вышел из ступора; фактически проспал все, что с ним произошло. Однако мой удар отбросил его на старую женщину, которая, как выяснилось, не пребывала в глубоком сне. Она даже разразилась потоком брани – дескать, ей известно все о моих родителях, в особенности о том, как забеременела моя мать и какие необычные меры предпринимала впоследствии. Женщина ошибалась практически во всем, но сама эта речь свидетельствовала о том, что ее мозг еще не в такой степени устал, как у ее соседей по Башне.

– Т-с-с, старуха, – сказала я ей на нашем родном языке. – Мне нужно задать тебе вопрос.

– Кого это ты называешь старухой? – проворчала она. – Да ты старше меня.

– Нет! – взорвалась я.

– Что она говорит? – спросил Уклод.

Человечек не понимал наших слов, но, видимо, заметил, что я рассердилась.

– Женщина назвала меня старой, – ответила я. – Это неправда – на самом деле она старше.

– Откуда тебе это известно? – продолжал допытываться Уклод. – По-моему, вы выглядите одинаково.

– Конечно, мы выглядим одинаково, так как после двадцати перестаем изменяться физически. Однако эта женщина наверняка старше меня умственно; ведь это она живет в Башне предков.

– Последние четыре года ты тоже прожила здесь. Откуда тебе знать, может, эта леди пришла сюда после тебя?

– Потому что…

Я собиралась сказать, что заметила бы, если бы появился кто-то новый; однако не исключено, что это было не так. Вдруг женщина пришла, когда я спала?

Но нет, она не могла быть моложе меня. Мой ум работал живо, а эта старуха снова начала погружаться в сон. Взгляд стал рассеянным; огонь, полыхавший в глазах, пока она осыпала меня бранью, подернулся пеплом. Я подхватила ее под мышки, приподняла и прислонила к стене Башни. Услышав звон стекла по стеклу, Уклод состроил гримасу… но я-то знала, что скорее стена разрушится, чем женщина пострадает хоть самую малость. Мы крепче любых стен.

– Проснись! – закричала я в лицо женщине. – Не засыпай!

– С какой стати? – От столкновения со стеной глаза у нее отчасти сфокусировались, но голос звучал, как у капризного ребенка, не желающего покидать постель.

– Потому что, оставаясь бодрствующей, ты сможешь вести интересную жизнь и совершать великие дела.

– Какие, например?

– Ну… – Я оглянулась в поисках вдохновляющей идеи, увидела расчищенную дорожку и вспомнила, зачем, собственно, разбудила женщину. – Мы сможем выяснить, кто расчистил дорогу от двери до меня.

– Я и так это знаю, – ответила она. – Действительно, было интересно… Вроде того… Думаю… – Ее голос постепенно затихал.

– Не спи! – крикнула я. – Не спи, поговори со мной! – В ярости я сунула под нос женщине свой топор. – Не спи, а то отрублю тебе округлости.

– Мисси! – Уклод в страхе уставился на топор. – Что, черт побери, ты делаешь?

– Пытаюсь договориться, – сказала я и, лишая его возможности прервать меня, снова обратилась к женщине: – Расскажи мне! Расскажи, какую интересную вещь ты видела!

– Здесь был чужеземец, – сварливым тоном начала она. – Большой такой, белый… похож на животное, но больше буйвола и без головы.

– Где же тогда у него были уши? – удивилась я.

– Какие еще уши? Ни глаз, ни носа, ни рта – ничего у него не было, потому что и головы не было. Ты что, не слушаешь меня?

– Слушаю, слушаю. И что, этот безголовый зверь расчистил дорогу ко мне?

– Он не дотрагивался до нас, но каким-то образом передвинул. Всех. Мы поднялись над полом и разлетелись в стороны. Потом он унес твое тело, а когда принес обратно, ты была уже жива.

– Я всегда была жива. Подумаешь, падение! Такие, как я, от этого не умирают.

– Поначалу ты не выглядела живой, – сказала женщина. – Но тебя унесли, а когда принесли обратно… – Она опять перешла на шепот.

Пришлось еще раз грохнуть ее об стену.

– Не спи! Разве это не интересно – ну, что я выглядела мертвой, а потом снова ожила? Разве тебе не хочется найти этого безголового зверя и выяснить, зачем он все это делал? Выходит, я оказалась замешана в какие-то удивительные события, и если ты составишь мне компанию, мы вместе… Не спи! Не спи!

Я с силой ударила ее. Никакой реакции. Я снова замахнулась, но Уклод схватил меня за руку.

– Хватит, мисси, – сказал он. – Ты забила ее до обморока.

Я посмотрела на женщину. Она начала сползать на пол – но не из-за моих ударов, фактически даже не разбудивших ее.

И пока все это происходило, никто вокруг и глаз не открыл. Предки до того устали, что им на все наплевать. Женщина была самой бодрой из них; и все же не настолько, чтобы проснуться окончательно.

Может, в этой Башне таких вообще не было. И в городе. И на всей планете.

Уклод больше не сжимал мое запястье. Просто сказал:

– Давай выбираться отсюда.

И мы ушли.

 

СНЕГ В ПЕЩЕРЕ

Снаружи шел снег. Снежинки падали мне на плечи и на мостовую.

Снег проникал в город через огромную дыру в крыше. Этот город – я не знала его подлинного названия, но про себя называла его Весловилль – был построен глубоко в толще горы, внутри огромной пещеры. Сейчас он выглядел пустым и покинутым, только тысячи или даже миллионы предков спали в своих светлых Башнях. Все остальные огни были погашены; следящие механизмы не хотели зря тратить энергию.

Когда-то пещера была полностью изолирована от внешнего мира; но потом моя лучшая подруга Фестина, призвав на помощь Науку, пробила огромную дыру в каменной крыше и пролетела сквозь нее на самолете. И хотя это произошло четыре года назад, городские ремонтные машины все еще не заделали повреждение… что меня, по правде говоря, сильно огорчило. Машины должны работать автоматически, без понуканий: ремонтировать поломки и защищать людей от «жестокого мира». А теперь этот самый мир чувствовал себя в Весловилле как дома, и снежный буран, с арктической свирепостью бушевавший в горах, врывался и сюда, а через дыру в крыше сыпался снег.

Почему повреждение не было починено? Может, городские машины тоже устали, как люди, и ими овладело вялое безразличие? Нет, мне не хотелось так думать… Неужели весь мой мир оплывает, словно горящая свеча? Я постаралась выкинуть из головы грустные мысли, сосредоточившись на том, что происходило здесь и сейчас.

А что происходило здесь и сейчас? Я стояла на открытом воздухе; дыра находилась высоко над нами, выше городских башен. Ветер со свистом врывался в нее, однако на пути вниз ослабевал; наверху снежинки крутились в диком водовороте, но, падая вниз, теряли свою энергию. На уровне моего лица они опускались уже совершенно спокойно.

– Бр-р-р! – Уклод удивленно разглядывал белый поток, льющийся на город. – Откуда это взялось?

– Это снег, – ответила я. – Снег – погодное явление.

– Десять минут назад никакого такого погодного явления не было. Хотя… в горах обстановка быстро меняется. Подайте мне жаркое, влажное побережье – вот это я понимаю!

– Ничего подавать тебе я не собираюсь! Рассказывали мне, как вы, чужаки, стараетесь завладеть землей других рас. Попробуй только предложить мне бусы и прочие безделушки, сразу разобью тебе нос.

– Ты все неправильно поняла, мисси. Я здесь не для того, чтобы тебя огорчать. – Маленький человек усмехнулся. – Напротив, я надеюсь, что, может, вместе мы сумеем огорчить других людей.

– А эти другие люди плохие?

– Законченные ублюдки.

– Тогда ими стоит заняться. Никогда не испытывала жалости к ублюдкам, тем более – к законченным.

Я пошла в сторону центральной площади, где снег падал гуще. На самом деле снег – прекрасная вещь: он так приятно холодит руки, а когда снежинки тают на коже, остаются очень милые капельки воды. Я из тех, кто не носит одежду даже зимой, и такие капельки очень мне идут.

Коротышка Уклод ковылял сбоку, бормоча что-то про снег; он, судя по всему, был теплолюбивым созданием, неподготовленным к мелаквинской зиме. Его кожа посветлела, приобретя бледно-желтый оттенок, похожий на цвет мертвой травы. Страдать от холода он никак не мог, поскольку, несмотря на дыру в крыше, в городе было тепло. (Снег вокруг нас таял, едва коснувшись мостовой.) Однако кожа Уклода, похоже, очень сильно реагировала на любое, даже совсем незначительное изменение внешней среды.

– Ты говорил о законченных ублюдках. Зачем тебе понадобился Мелаквин, если тебя не интересует наша земля? Ты что, еще один проклятый разведчик, которого против воли высадили здесь? – спросила я.

– Нет, мисси. Я, что называется, частный предприниматель. В данный момент работаю на Александра Йорка.

– Друга Фестины.

– Друг – не совсем подходящее слово.

– И какое же подходящее?

– Ну-у-у… Жертва.

Наверное, это замечательная история – о том, как Йорк стал жертвой Фестины. Я попросила Уклода рассказать мне все… что он, собственно, и сделал.

 

НЕХОРОШИЙ АДМИРАЛ ЙОРК

Александр Йорк был очень плохим человеком. Во внеземном флоте Технократии он занимал высокий адмиральский пост и здорово навредил людям, а также расе мандазарцев. Однако самым большим злодейством Йорка было покушение на мою лучшую подругу Фестину. В ответ она сама попыталась убить его и с помощью какого-то чужеземного мха одержала победу. (Я не совсем поняла, как именно это было проделано – возможно, Фестина набивала живот этого мерзавца мхом до тех пор, пока он не взорвался? Рассказ Уклода казался таким странным и невероятным, что я сочла нужным реконструировать его во что-то, имеющее смысл.)

Как бы то ни было, Александр Йорк погиб ужасной смертью, как и положено злодеям. Вскоре в человеческой Технократии все узнали о предосудительных делах адмирала. Из этого сделали фильм, который много дней не сходил с экранов, и Йорка сыграл самый знаменитый актер галактики. Кстати, продюсеры заполучили довольно знаменитую актрису на роль Фестины, которая изобрела для своего персонажа какой-то акцент. И хотя на самом деле никакого необычного акцента у моей лучшей подруги не было, критики пришли к единодушному мнению, что именно так должна говорить женщина с фамилией Рамос, ведущая свое происхождение с одного из окраинных миров.

Таким образом, злодейство Йорка в итоге доставило огромное удовольствие множеству людей; однако далеко не все происшедшее стало известно публике.

 

УЛОВКА, ПРИДУМАННАЯ БЕССОВЕСТНЫМ ЙОРКОМ

Злой Йорк всегда предполагал, что может пострадать от своих недругов в Высшем совете Адмиралтейства. (Совет – это место, где плетут интриги, досаждая друг другу и всем остальным, а также беспрерывно говорят о Власти – именно так, с большой буквы.) Чтобы подстраховаться на случай атаки своих коллег, Йорк вел записи, где фиксировал все скандальные истории, в которых были замешаны адмиралы, по отдельности или группами: грязные сделки, нарушения закона, тайные предательства. Дословно Уклод выразился так:

– Йорк собрал достаточно гадостей, чтобы на ближайшие тысячу лет весь проклятый Совет упрятать в тюрьму. Достаточно, чтобы сделать из них фарш и скормить собакам.

На мой вопрос, существует ли на самом деле такое наказание, Уклод ответил, что это всего лишь метафора.

Собрав побольше всевозможных доказательств, Йорк передал свои записи на хранение в семью Унноров, родственников Уклода. По словам маленького оранжевого человечка, его дяди, тети и кузены были порядочные непорядочные люди – то есть могли сделать все, что угодно, за деньги, однако слово свое держали.

– Как выяснилось, они заняли очень прибыльную рыночную нишу, – объяснил Уклод. – Поразительно, как мало мошенников на самом деле держат слово, и то же самое относится к так называемым честным людям – адвокатам, банковским служащим и прочее. Адвокаты, стоит на них надавить, моментально сознаются во всем, о чем бы ни шла речь – о взятках, насилии, неправомочно выписанных судебных ордерах и собственных нарушениях. А банковские служащие? Они дают стрекача, едва акционеры начинают подозревать, что их водят за нос. И только мы, Унноры, делаем то, за что нам заплачено, даже если запахнет жареным – в особенности если запахнет жареным. Именно поэтому Йорк нанял нас, чтобы свалить Высший совет.

Как только Унноры узнали, что Йорк мертв, они тут же привели в порядок полученную от него информацию, готовясь передать ее самым безответственным журналистам, которых только смогут найти. Но одновременно они отправили младших отпрысков своей семьи (в частности, Уклода) собирать дополнительные доказательства злодеяний, должным образом недокументированных.

Вот так маленький оранжевый человечек оказался на Мелаквине. Прежде – это прекратилось только четыре года назад – на мою планету ссылали тех, исчезновение кого было желательно для Адмиралтейства: людей, которые слишком много знали; людей, нарушивших неписаные законы; людей, которые не сделали ничего особенно плохого, но сумели сильно насолить кому-то из адмиралов. Моя умная подруга Фестина добилась прекращения этой практики, однако частью ее соглашения с Высшим советом было обязательство хранить тайну Мелаквина. Все замяли, никуда не просочилось ни слова – вот только Александр Йорк записал всю историю и отослал Уннорам.

– Суть в том, – продолжал Уклод, – что единственным имевшимся в распоряжении Йорка доказательством происшедшего на Мелаквине было заявление Фестины Рамос. Сам он не потрудился раздобыть никаких дополнительных свидетельств: ни записей с отчетами побывавших тут людей, ни фактических подтверждений; короче – никаких дымящихся пистолетов.

– Пистолет не дымился, – сказала я. – Он жужжал.

– Какой пистолет?

– Тот, из которого стреляли в меня. Причем не один раз. Это сделал очень злой человек.

(Речь идет о том самом злом человеке, которого я впоследствии убила, – у него был пистолет, издающий тихий звук, выстрелы из которого оказали губительное воздействие на мое прозрачное тело. Этот человек думал, что от выстрела я разлечусь на куски, но на самом деле я не стеклянная и потому уцелела. Вскоре после того, как он стрелял в меня, я убила его. Ха!)

– А-а-а, понятно! – кивнул Уклод. – Я читал об этом в отчете Рамос, переданном Высшему совету; его-то и переписал Йорк. Однако ее отчет – единственный документ, касающийся ситуации на Мелаквине, и наша семья считает, что этого недостаточно. В данный момент моя бабка Юлай летит на Новую Землю, чтобы предъявить оставленные нам Йорком документы. А дальше произойдет вот что. Адмиралтейство и СМИ немедленно пошлют на Мелаквин своих людей; однако флотские корабли летают быстрее, и к тому времени, когда репортеры сюда доберутся, смотреть будет не на что, разве что восхищаться почти стерильной чистотой. В результате упадет доверие не только к мелаквинской истории, но и ко всей собранной Йорком информации. – Уклод усмехнулся. – Ну вот, мисси, моя бабушка и решила, что нужно раздобыть дополнительные доказательства до того, как Адмиралтейство проведет на планете генеральную уборку. Вот почему я здесь.

 

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА РАЗБРОСАНЫ ПОВСЮДУ

Уклод прибыл в Весловилль с чем-то под названием «честная камера» – сложное записывающее устройство, изобретенное шадиллами, очень высокоразвитой расой. В ней используются хитроумные научные трюки, не позволяющие искажать зафиксированное изображение; имеются также встроенные часы и определитель месторасположения, что дает возможность точно установить, когда и где производилась съемка. Менее развитые расы, вроде людей, еще не достигли технологического уровня шадиллов. В частности, они не в состоянии преодолеть шадиллские защитные меры, и потому в судах Технократии снятое этой камерой рассматривается в качестве «неопровержимой истины».

Маленький оранжевый преступник сделал много снимков, удостоверяющих, что разведчики здесь действительно побывали. На центральной площади валялось множество оставленных ими доказательств: части навигационного снаряжения, мелкие инструменты, детали машин и рюкзаки. Находясь здесь, люди строили космический корабль, рассчитывая на нем сбежать, и когда в конце концов они покинули планету, это произошло столь поспешно, что ни о какой уборке не было и речи.

Если уж быть совсем честной, площадь превратилась в позорную свалку, вдобавок разбросанные повсюду металлические, пластиковые и прочие предметы были непрозрачны. Все это валялось там, где было оставлено, на протяжении четырех лет, прямо под дырой в своде пещеры, зимой и летом, подвергаясь внешнему воздействию. В результате образовалась отвратительная масса, покрытая разноцветной плесенью. Подобрав брошенную кем-то одежду, я даже обнаружила, что она во многих местах кем-то прогрызена.

– Это куртка разведчика, – заявил Уклод.

Я кивнула. Большинство высаженных на Мелаквин людей принадлежали к корпусу разведчиков. Мне они не слишком нравились – худшие из них заставляли чувствовать себя неуклюжей и глупой, приглашали ночью поиграть с ними в постели, а когда наступало утро, всегда уходили – молча, не глядя в глаза. Разведчики могут заставить вас чувствовать одиночество и печаль… однако моя подруга Фестина, тоже разведчик, всегда была очень, очень добра. Выходит, не все разведчики одинаково плохие.

Я прижала куртку к груди. Она была сшита из плотной черной ткани, на фоне которой снежинки выглядели словно звезды в ночном небе.

– Она принадлежала кому-то из твоих знакомых? – спросил Уклод.

– Не думаю. Однако Фестина всегда с большой нежностью отзывалась о черной форме разведчиков как о ценной и важной вещи. Она огорчалась, что не сообразила прихватить с собой на Мелаквин запасной комплект.

– Надо полагать, ей тогда было о чем тревожиться и без этого, – заметил оранжевый человечек. – Она ведь считала, что ссылка сюда – чистое самоубийство.

– А вот другие разведчики позаботились о запасной форме. Их предупредили, что, возможно, высадят здесь, и они прихватили с собой важное снаряжение и ценные личные вещи. – Я обвела взглядом разбросанный по площади хлам. – Похоже, они не так уж ценили свое имущество. Собираясь улетать, разведчики просто бросили все ненужное гнить на улице, покрываться снегом, мокнуть под дождем. На самом деле их волновали только они сами, больше ничего, – глядя на падающий сверху мокрый снег, я внезапно испытала острое чувство грусти и прошептала: – Даже Фестина улетела.

Уклод дружески похлопал меня по ноге.

– Эй, я ведь читал отчет твоей подруги о том, что здесь произошло. Рамос покинула планету не по доброй воле; и, что ни говори, она считала тебя мертвой.

– Но я же говорила ей, что не могу умереть! Говорила, что наш народ живет, живет и…

– Весло, – прервал меня Уклод, – ты выглядела мертвой. Сердце не билось; первоклассная аппаратура разведчиков не обнаружила никаких признаков жизни. Рамос решила оставить тебя среди твоих соплеменников; она подумала, что ты хотела бы этого.

– Но я не была мертва!

– Ладно, ладно, Рамос ошиблась. Пусть так, но она не просто бросила тебя, а отнесла в эту Башню предков и положила там, устроив поудобнее. Руки сложены на груди, глаза закрыты, топор на груди. – Он улыбнулся. – Отправившись на поиски тебя, именно это я и рассчитывал увидеть: симпатичный стеклянный труп, который можно сфотографировать. Я даже обдумывал, не отвезти ли твои останки на Новую Землю, чтобы законники использовали тебя в качестве вещественного доказательства. Но когда я добрался туда, где, по словам Рамос, ты должна была лежать, – о чудо! – ты дышала. Ну, я и спросил, не Весло ли ты.

– Конечно, я – Весло! – внезапно моя печаль рассеялась. – Можешь радоваться, я не умерла.

Маленький человечек пожал плечами:

– Я тащусь от тебя, дорогуша, истинная правда; но, должен признаться, мертвая ты была бы для меня ценнее. Красивая девчонка, вся избитая, переломанная, – это у публики пользовалось бы большим успехом. А если ты жива и в полном порядке, что я смогу продать телевизионщикам? – Он пнул проржавевший обломок непонятно чего. – Думаешь, они ухватятся за фотографии этих спящих от скуки стариков? Пять секунд на экране – вот все, на что можно рассчитывать; а потом телевизионщики переключатся на что-нибудь более интересное – вроде таксы, жонглирующей золотой рыбкой.

– А по-моему, лучше быть живой. Без сомнения, я буду пользоваться большим успехом у публики и смогу сама описать все те ужасы, которые я пережила. Что касается сенсационных описаний эмоциональной травмы, тут мне нет равных.

– Ха! – Уклод оглядел меня с ног до головы. – Должен признаться, ты в новостях имела бы огромный успех. И телевизионщикам гораздо больше понравится на экране твое лицо, чем Рамос.

Я сочувственно закивала. Фестина очень милая, но не наделена ослепительно-царственной красотой.

– Думаю, – продолжал оранжевый человечек, не сводя с меня пристального взгляда, – это может сработать. В самом деле! Я снял на этой планете все, что требовалось, – виды города, снаряжение разведчиков, пролом в своде пещеры. В суде это будет выглядеть впечатляюще. А твое появление усилит эффект правдоподобия и сделает эту историю просто захватывающей.

– Не сомневайся, я в высшей степени достойный доверия свидетель, – заверила я его.

– Да уж, могу себе представить, как мистер и миссис Разинутый Рот таращатся на тебя и говорят: «Только посмотри на эту красотку! Разве можно ей не поверить?» – Он помолчал; его лицо приобрело серьезное выражение. – Однако, дорогуша, я должен предостеречь тебя: все может кончиться очень скверно. Эти типы в Высшем совете – просто мешки с дерьмом, судя по тому, что написано в бумагах Йорка, и если они придут к выводу, что, убив тебя, решат возникшие с твоим появлением проблемы, то наймут какого-нибудь грязного типа, и он разнесет твое стеклянное великолепие на куски.

– Ха! Я не стеклянная, и меня нельзя разнести на куски. А если какой-то наемник предпримет такую попытку, я заставлю его очень, очень пожалеть об этом.

Уклод нахмурился:

– Лучше бы тебе отнестись к этому серьезно, мисси. Плохие люди наверняка захотят, чтобы ты умерла. И какой бы небьющейся ты себя ни воображала, это флотское дерьмо в состоянии придумать что-нибудь, чтобы уложить тебя в гроб. Взорвать, расплющить с помощью дюжины паровых молотов, утопить в едкой кислоте. Если ты отнесешься к этому как к игре, то умрешь… и, может, еще кое-кого с собой прихватишь. Меня и мою семью, к примеру. – Он посмотрел прямо мне в глаза. – Если я возьму тебя на Новую Землю, ты будешь осторожна? Потому что если нет, тогда черт с тобой! Я и так уже всерьез рискнул, и мне не нужен тот, от кого будут одни неприятности. Если уж на то пошло, можешь прямо сейчас отправляться в свою башню, лечь там, и пусть твой мозг гниет, превращаясь в кашу.

Я постаралась ответить ему взглядом, исполненным негодования… правда постаралась, изо всех сил. Однако я признаюсь вот в чем: бывают моменты, когда я не так сильна, как хотелось бы. Когда мне говорят: «Весло, ты должна вести себя так-то и так-то», у меня не всегда получается открыто не повиноваться им, даже если я думаю иначе. В конце концов, я в состоянии прекрасно приноровиться к любым общепринятым правилам приличий; находясь под опекой разведчиков, я приспособилась к образу жизни и манере поведения землян с той же скоростью, с какой выучила их язык. Но я не из их числа и не хочу быть такой. Не желаю, чтобы меня принимали не за того, кем я являюсь. Как последняя из своего народа, я отказываюсь предавать его, подчиняясь диктату чужаков. Когда я сильна, я веду себя так, как считаю нужным, пусть даже вызывающе.

В тот момент, однако, я не была сильна. Если Уклод уйдет, может статься, что никто никогда не прилетит снова на мою планету – кроме, разве что, флотских, которые будут уничтожать все следы пребывания людей в этом мире, а я уже слишком хорошо знала, что с ними иметь дела не стоит. И я останусь одна… а затем вернусь в Башню предков и лягу на пол, чтобы больше не встать.

– Я понимаю, что это не игра, – пробормотала я. – Понимаю, как велика опасность. Очень вели-ка. И не буду действовать безответственно и неразумно.

Некоторое время Уклод смотрел мне в глаза, а потом кивнул:

– Пошли. Корабль вон там.

 

КУРТКА

Он зашагал по улице, удаляясь от площади. Я бросила куртку, которую держала в руках, сделала вслед за ним несколько шагов… вернулась и снова подняла куртку. Она была влажная, дырявая и дурно пахла; однако я знала, что люди в Технократии считают глупым и заслуживающим презрения того, кто разгуливает повсюду с голой задницей.

Я не из тех, кого волнует чужое мнение; но в тот момент мне чуть-чуть не хватало силы духа. К тому же, подумала я, может, существуют важные Научные причины, по которым на чужой планете стоит носить одежду. Опасные космические лучи или что-то ядовитое в атмосфере; вот и надевают куртку, чтобы защитить себя от вредного воздействия.

Ношение одежды – не обязательно трусливая уступка предрассудкам глупцов; его можно рассматривать как проявление разумной предосторожности.

Да, именно так!

Сжимая в руках куртку, я сделала глубокий вдох и поспешила вслед за Уклодом; его следы заметно выделялись на тающем снегу.

 

РАЗНОВИДНОСТИ КОСМИЧЕСКИХ КОРАБЛЕЙ

Космический корабль находился на расстоянии трех кварталов, все еще в той зоне, куда долетал снег. Уклод посадил его на широком перекрестке; места тут было поменьше, чем на центральной площади, но, как мне кажется, он не хотел, чтобы пострадали доказательства пребывания здесь разведчиков.

Корабль Уклода ничуть не походил на то судно, которое восстанавливали разведчики, когда я прилетела в этот город, – оно напоминало большую стеклянную рыбу… хотя Фестина говорила, что это не рыба, а млекопитающее кит-касатка. Форма корабля не являлась результатом выбора самих разведчиков; напротив, многие из них считали варварством то, что корабль выглядел не как абстрактный предмет, а как животное. Однако они вынуждены были использовать корпус старого космического корабля, построенного еще древними обитателями Весловилля, потому что нищие лишены возможности выбирать. Вот как я замечательно формулирую мысли!

На мой взгляд, рыба – отличная форма для космического корабля; нетрудно представить себе, как он ныряет в черные глубины космоса и проносится мимо водоворота галактик. И на орбите такой корабль выглядел бы вполне уместно, поскольку это в характере рыбы – плавать, описывая бессмысленные круги. С другой стороны, вообразить летящим сквозь космическую пустоту корабль Уклода было гораздо труднее: он представлял собой просто огромный серый шар, высотой в пять этажей, который был засыпан снегом. Снежный ком, катящийся с горы, – согласна, но никак не «странник космических дорог».

– Разве он не прекрасен? – спросил Уклод, когда мы подошли к кораблю.

– У него сферическая форма, – ответила я, тактично уводя разговор в сторону. – Ты не опасаешься, что снег может создать проблемы? Иногда, если механизм намокает, электрические сети начинают искрить.

– К счастью для нас, у него нет электрических сетей. Чистая биоэнергетика.

Я не понимала смысла слова «биоэнергетика», но предположила, что это нечто скучное из области Науки, и объяснения Уклода только выведут меня из себя. Чем ближе мы подходили к кораблю, тем яснее становилось, что он не серого цвета, а скорее белесоватого и покрыт или обмотан непонятными серыми волокнами. Его белая поверхность выглядела влажной, липкой и поблескивала, как мокрый снег вокруг. Чтобы лучше представить себе, о чем я говорю, вообразите покрытое слизью яйцо, отложенное в стоячую воду и обмотанное серой паутиной, так что ее нити-пряди утопают в этой слизи.

Короче, на вид корабль был ужасно мерзкий… и, подойдя вплотную, я прикоснулась к нему, чтобы проверить, мерзкий ли он и на ощупь. Да, так оно и было – точно птичье дерьмо, когда оно падает на вас сверху.

– Что ты делаешь? – спросил Уклод.

– Хотела проверить, такой ли корабль отвратительный на ощупь, как на вид. Оказывается, да.

– Эй! – закричал Уклод. – Не смей оскорблять «Звездную кусаку»!

– Если ты назвал свой корабль «Звездной кусакой», худшего оскорбления при всем желании не придумать.

 

ПРИРОДА «ЗВЕЗДНОЙ КУСАКИ»

Я медленно огибала судно, спрашивая себя, почему у чужаков корабли всегда внешне такие отталкивающие. Уж конечно, дело не в том, что вселенная требует, чтобы космические средства передвижения напоминали большие липкие яйца, обернутые волокнами; разумная вселенная наверняка не одобрила бы такой дизайн. Сделайте свой корабль из красивого, гладкого стекла, и, уверена, вселенная позволит вам летать гораздо быстрее просто потому, что вы приложили усилия, стараясь выглядеть прилично. Но об этом людям, которые считают себя Учеными, лучше и не заикаться – они в самой подлой манере высмеют и заставят почувствовать себя глупой, пусть даже вы знаете, что обладаете способностью проницательного восприятия жизни.

– Почему он такой? – спросила я Уклода, который следовал за мной по пятам. – Почему весь липкий и мокрый? Вот у людей нет таких безобразных кораблей – говорят, они похожи на длинные жезлы, покрытые приятной для взгляда керамикой. Они тоже белые… что, конечно, хуже, чем прозрачные, но гораздо лучше, чем эта влажная серость.

– Ну, когда люди присоединились к Лиге Наций, они получили в дар другие технологии, чем мои предки. У людей корабли в форме жезлов; у нас, дивиан, – заретты.

– Это и есть заретта?

– Точно! – Он ласково похлопал корабль по влажному боку. – Славная молодая кобылка, всего тридцати лет от роду… но необыкновенно умная и резвая.

Я отступила на шаг.

– Она живая?

– В высшей степени. Дочь «Солнечного ветра» и «Шептуньи Небьюлы III», данное обстоятельство должно было бы произвести на тебя впечатление, если бы ты понимала что-нибудь в чистокровных зареттах. Эта малышка стоит дороже небольшой звездной системы; все богатые мужчины и роскошные женщины взвыли бы от зависти, если бы только я мог поведать миру о том, какую игрушку мне удалось заполучить. Но я не могу: при рождении «Звездная кусака» не получила благословения службы, регистрирующей родословные. А все из-за небольшого отступления от нормы в процедуре разведения.

– Иными словами, чтобы заполучить ее, ты пошел на преступление.

– Не я лично, – ответил Уклод. – Кражу совершил другой: возникли обстоятельства, не позволившие грузу оплодотворенных зародышевых клеток дойти до места назначения. Моя семья выступала просто в роли посредников, подыскивая покупателей, которые обеспечили бы хорошие условия оказавшимся без присмотра бедняжкам, и в качестве гонорара за свои труды мы получили несколько клеток. – Он снова похлопал корабль по склизкому боку. – Ты не представляешь, сколько мне пришлось уламывать мою бабушку Юлай, прежде чем она позволила мне завладеть этой красавицей.

Я пристально разглядывала «Звездную кусаку». Уклод назвал ее умной и резвой, но никакие внешние признаки не доказывали наличия данных качеств. Хотя… трудно проявлять резвость и ум, просто сидя на перекрестке.

– Если это животное, то что оно ест? – поинтересовалась я.

– Мы кормим ее смесью простых углеводородов, кальциевых нитратов, небольшого количества более тяжелых элементов. Ее пищеварительная система слишком проста, чтобы перерабатывать сложные питательные вещества, поэтому лучше придерживаться ограниченной диеты, содержащей основные ингредиенты.

Уклод еще немного прошел вокруг заретты, остановился и прикоснулся к белому пятну на ее коже. Затем с силой прижал к нему ладонь и начал делать сильные круговые движения, как если бы пытался стереть его. Липкая поверхность под его ладонью издавала мягкие чавкавшие звуки, становившиеся все громче; наконец он отдернул руку, и чавканье продолжалось уже самостоятельно. Кожа то втягивалась, то выдавалась наружу – точно челюсть при жевании. Спустя несколько мгновений на липком боку корабля возникло огромное отверстие и обнажилась темная глотка, уходящая в еще более темный пищевод.

Это был рот, достаточно большой, чтобы проглотить меня!

 

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ДЬЯВОЛЬСКОЙ УТРОБОЙ

Дыхание заретты обладало запахом – в точности как у животного, питающегося смесью простых углеводородов, кальциевых нитратов и небольшого количества тяжелых элементов. В особенности несло углеводородами… и, похоже, некоторые из них были не первой свежести. Короче говоря, дыхание «Звездной кусаки» можно было назвать зловонным. Я почувствовала, как от этого запаха свело живот, и если меня не вырвало, то лишь потому, что на протяжении последних четырех лет я не ела твердой пищи.

Уклод сделал жест в сторону пасти чудовища.

– После тебя, милочка.

– Ты хочешь, чтобы я вошла внутрь?

– Там достаточно просторно. Такой большой девочке, как ты, придется чуть-чуть пригнуться, когда ты будешь проходить по глотке, но потом не возникнет никаких проблем.

Судя по тому, что я видела в данный момент, он говорил правду: я могла пройти через отверстие рта. Розовая склизкая глотка тоже выглядела очень большой. С другой стороны, я не из тех, кто вот так запросто полезет в брюхо неизвестного животного по приглашению человека, признавшегося, что он преступник.

– Сначала ты, – ответила я.

Уклод пожал плечами.

– Как пожелаешь.

Он подошел к нижней губе создания, находившейся на уровне его талии, уперся руками в край, подпрыгнул и, изогнувшись, уселся. Когда он встал, зад у него был измазан слюной.

– Идешь? – Оранжевый человечек протянул мне руку.

– Чтобы меня сожрало это создание? Я не такая глупая, как ты думаешь.

– Послушай, мисси, – он уселся на корточки на нижней губе заретты, так что наши глаза оказались на одном уровне, – моя прелестная девочка никак, ну просто никак не может причинить тебе вреда. В ней все продумано до последнего крошечного энзима; она абсолютно безопасна. Ты привыкла, что здесь, на Мелаквине, все устройства электронные или механические; однако у нас, дивиан, за плечами долгая история использования органики. Мой дом, например, представляет собой огромный овощ вроде земного огурца, который освещается светляками, кондиционированием воздуха занимается дружелюбный старый червь размером с древесный ствол: он нагнетает в дом холодный воздух, а нагревшийся удаляет через дыру в стене. Думаю, теперь ты понимаешь, что для меня летать на «Звездной кусаке» совершенно естественно. И если не веришь мне, поверь хотя бы Лиге Наций. Это они подарили нам такие корабли, что гарантирует – заретта не опасна. И если бы даже «Кусака» была опасна, я не настолько глуп, чтобы скормить тебя ей… потому что Лига тут же разберется со мной как следует.

Я задумалась, не сводя с него пристального взгляда. Фестина рассказывала мне о Лиге Наций: группа чужаков, вооруженных технологией, на миллионы лет обгоняющей человеческую. Слишком высокомерные, чтобы вникать в дела низших рас, они тем не менее установили единый закон, действующий по всей галактике: склонным к убийству существам не позволяется путешествовать от одной звездной системы к другой, а если такое существо все же попытается прорваться в космос, оно погибнет, как только покинет свою звездную систему. Фестина не знала, как Лига Наций все это проделывает, но была уверена, что любой, кто заслуживает наказания, не сможет избежать его.

Поскольку Лига никогда не ошибается, этот оранжевый уродец, возможно, и нарушает какие-то законы, однако не настолько испорчен, чтобы хладнокровно убить меня.

– Хорошо, – сказала я. – Посмотрим, какова заретта внутри. Но если она не будет вести себя как следует, я ударю ее ногой в живот или где там еще окажусь.

– «Звездная кусака» – очень воспитанная леди, – заявил Уклод.

Судя по выражению его лица, относительно меня он придерживался другого мнения. Уф!

 

ПРОБЛЕМА РАЗУМНОСТИ

Я положила в рот заретты куртку разведчика и свой любимый серебряный топор, приготовилась прыгнуть туда сама… но Уклод сказал:

– Топор оставь.

– Не хочу я оставлять топор. Хочу взять его с собой, на случай, если мне попадутся деревья, которые нужно срубить, или злые люди.

Маленький человечек сделал глубокий вдох.

– В космос нельзя брать с собой смертоносное оружие – Лига Наций сделает из нас обоих отбивную, как только мы окажемся в космосе.

– Мой топор – не смертоносное оружие. Это просто орудие для рубки деревьев.

Уклод состроил гримасу.

– Если бы ты искренне так считала, то, скорее всего, могла бы взять его с собой: те, кто в Лиге, чертовски навострились читать чужие мысли и могут отличить мирные намерения от враждебных. Это, знаешь ли, очень даже неплохо… иначе в космос нельзя было бы взять и зубочистки. Оружие только тогда является таковым, когда ты думаешь о нем, как об оружии. – Он прищурился. – Однако ты сама только что упомянула о злых людях, и поэтому понятно, что у тебя на уме. – И с непреклонным видом человека, взявшего на себя роль матери по отношению к неразумному ребенку, Уклод указал на мостовую у меня под ногами. – Сожалею, детка. Оставь топор здесь.

Я чуть было не заспорила с маленьким человечком, но потом меня осенило: дело не только в топоре; это глобальная проверка моей цивилизованности. Лига Наций не захочет рисковать, выпуская меня в космос, окажись я из тех, кто радуется, рубя других на куски. И если я действительно имею склонность к насилию, у Уклода будут серьезные неприятности, так как он взял на борт существо, одержимое мыслями об убийстве. Следовательно, крошечный оранжевый преступник хочет посмотреть, достаточно ли я нравственна, чтобы отказаться от топора. Если нет, он будет воспринимать меня как опасное неразумное существо, которому нечего делать среди других, более миролюбивых, и скажет: «Весло, я тут подумал и решил, что ты будешь счастливее, оставшись на Мелаквине».

 

НО Я НЕ БУДУ СЧАСТЛИВЕЕ

Я не хотела оставаться на Мелаквине.

Моя планета – самое прекрасное место во вселенной, однако меня здесь ждет безмерное одиночество. Здесь нет никого, кроме сонь с усталыми мозгами, и никто из них не согласится стать вам другом, как бы отчаянно вы ни молили об этом.

За всю свою жизнь я имела дело лишь с двумя неспящими представителями своего народа. Одной была моя мать, которая будила спящих мужчин и заставляла ложиться с ней, пока не забеременела; все это делалось в надежде, что дети помогут ей не впасть в сонное безразличие… но уловка не сработала. К тому времени, когда я стала подростком, мать уже находилась в Башне предков и не отзывалась ни на какие мольбы типа: «Мамочка, пожалуйста, послушай, пожалуйста, посмотри на меня!» Последний раз ее удалось расшевелить много лет назад, когда в нашем городке появились разведчики; однако даже это зрелище удерживало ее интерес на протяжении всего нескольких часов. Потом она снова впала в спячку.

Вторым бодрствующим человеком на Мелаквине была моя сестра, Еэль. На несколько лет старше меня, она родилась в результате первой отчаянной попытки матери не дать мертвому сну завладеть собой. Еэль была моим лучшим другом, учителем и второй матерью… пока не появились разведчики. С их приходом она превратилась в соперницу, добивалась только их внимания и игнорировала меня.

Странно, но иногда появление новых людей может сделать чувство одиночества более острым.

Однако теперь Еэль была мертва, убита злобным разведчиком! И ничто больше не удерживало меня на Мелаквине. Почему бы мне не отправиться вместе с Уклодом в далекие непрозрачные миры, которые, конечно, будут сражены моей хрустальной красотой? А моя подруга Фестина? Она, видимо, считает меня мертвой и очень огорчена этим. Разве мне не следует увидеться с ней и тем самым извлечь ее из пучины отчаяния?

И все же это было очень нелегко – оставить свой дом… и свой топор тоже. Пусть он всего лишь вещь, но – моя вещь, единственное, чем я владела. Я много раз держала топор в руках, когда в одиночку рубила деревья, надеясь, что кто-нибудь заметит, как хорошо я расчищаю поля и каким, следовательно, цивилизованным человеком являюсь. Теперь тест на цивилизованность состоял не в том, чтобы использовать топор, а в том, чтобы оставить его. Сколько в этом того, что люди называют «иронией»! А я терпеть не могу иронию.

С огромной неохотой я достала топор изо рта «Звездной кусаки» и положила на мостовую. На лезвие начали падать снежинки, но я не стряхивала их.

– Ну… – я старалась произносить слова громко и твердо, чтобы никто не посмел сказать, будто голос у меня дрожит, – я готова. И я по доброй воле оставляю топор здесь, хотя это мое единственное имущество… потому что я мирный человек и никогда не убивала никого, кроме тех, кто действительно заслужил это.

Уклод покачал головой.

– Ты пугаешь меня, детка. Право слово, пугаешь.

И он протянул руку, чтобы помочь мне взобраться в корабль.

 

ПОГЛАЖИВАНИЕ ЩЕКИ ИЗНУТРИ

Кожа у меня уже стала мокрой от снега, поэтому влажности рта заретты я не ощутила. Однако я видела какое-то скользкое мерцание под ногами… и решила, что идти следует с осторожностью, а то можно поскользнуться и упасть. (Падение мне не повредит, но Уклод может счесть меня неуклюжей.)

Я неподвижно стояла на рифленом полу рта «Звездной кусаки», глядя в распахнутый зев глотки. (Я не хочу сказать, что корабль зевал, как это делают люди, когда им скучно. С чего бы ему скучать? Думаю, это в высшей степени волнующее событие – когда в тебя через рот проникает прекрасная стеклянная женщина. Просто такова освященная веками, затасканная фигура человеческой речи – называть темные полости «зевом», а мне нет равных в воспроизведении чужеземных штампов.) Поскольку мы вошли в заретту на уровне земли, глотка уходила вверх, к центру шара.

Подниматься по скользкой поверхности наверняка будет очень сложно – все равно что по грязному берегу реки; однако в глотке было слишком темно, чтобы разглядеть, насколько крут «склон».

– И что теперь? – спросила я Уклода.

Повернувшись, я увидела, что маленький человечек стоит у внутренней стороны щеки и потирает ее. В основном рот вокруг нас имел розовый цвет, но именно это место было заметно краснее. Я вспомнила, как он массировал заретту, чтобы она открыла рот; по-видимому, связь с ней осуществлялась через поглаживание. Не слишком эффективно, поэтому я решила высказаться по этому поводу:

– У машины есть кнопки. Ты нажимаешь на кнопку, и сразу же что-то происходит. Вот как должна работать машина. Я не слишком высокого мнения о космическом корабле, который нужно тереть, чтобы привлечь его внимание.

– Ты не поняла, – ответил маленький человечек. – Эта ласковая девочка проверяет, что я и в самом деле ее папочка. Заретта бесценна, и никакая осторожность в отношении ее не лишняя. Клетки ее рта производят полный анализ ДНК моей руки, а заодно проверяют отпечатки пальцев и ладони – и все ради того, чтобы не впустить внутрь чужих.

– Очень глупо! Преступники могут просто отрезать тебе руку. Приложат ее к стене, начнут тереть…

– Эй! – прервал меня Уклод. – Что с тобой, мисси? Как может столь мерзкая идея прийти в столь хорошенькую головку?

– Я просто проявляю практичность. В отличие от твоей заретты, чьи меры предосторожности, мне кажется, только подталкивают бандитов отрезать…

– Замолчи! Немедленно. Ни слова больше.

Я замолчала. До чего же привередливый чужак! Спустя некоторое время он пробормотал:

– Ты ведь оставила топор снаружи, верно? И что ему на это отвечать?

 

ПУТЬ НАЗАД ОТРЕЗАН

Маленький человек покончил с поглаживанием щеки заретты.

– Она узнала меня, – он быстро спрятал руки за спину. – Можно идти.

Я перевела взгляд на уходящую вверх темную глотку.

– Наверно, не так-то легко будет карабкаться.

– Карабкаться? – переспросил он. – Нам не придется карабкаться.

– Тогда как…

Я не закончила, поскольку произошли два события, которые отвлекли меня. Во-первых, Уклод упал на живот и вытянулся во весь рост. Во-вторых, заретта сомкнула губы, запечатав вход и погрузив нас во мрак.

– Ложись, дорогуша, – услышала я голос Уклода.

– Зачем?

Внезапно «Звездная кусака» резко накренилась. Мелькнула мысль: «Ну да, это же большой шар, и он покатился по улице». И я грохнулась, успев выставить перед собой руки.

 

ВНИЗ

Видимо, удар от моего падения привел к выбросу слюны заретты. Ничего не видя, я тем не менее почувствовала, что ее рот наполнился слюной. Однако думать об этом было некогда, потому что, перекатившись, я оказалась у того места, откуда глотка теперь уходила не вверх, а вниз. Поскольку уцепиться было не за что, а подо мной ощущалась лишь влажная поверхность, я беспомощно заскользила головой вперед, ударяясь о стенки рта и отскакивая от них. В конце концов я провалилась в глотку и полетела… неизвестно куда.

Поток слюны, очень скользкой и маслянистой, нес меня на себе. Никакой возможности замедлить движение; молотя руками, я добивалась лишь того, что переворачивалась на бок – и на спину. И снова на бок. Однако в любом положении лучше было двигаться головой вперед, поэтому я старалась сохранять эту позицию.

Вдруг что-то задело меня по спине – как будто глотка «Звездной кусаки» сузилась. Уцепиться я ни за что не успела, да и все вокруг по-прежнему было такое скользкое, что вряд ли я смогла бы притормозить.

Движение продолжалось, но не прямо вниз. Вскоре после сужения гортани меня резко отбросило вправо, после чего путь снова выпрямился. А затем снова – вправо, вниз, вверх, влево… Наконец скольжение стало плавным и ощутимо замедлилось. По-видимому, заретта заняла позицию, при которой эта часть глотки располагалась горизонтально. Впереди замерцал свет, и инерция вынесла меня в маленькую комнату, чьи стены сияли желтым, точно усыпанные лютиками. Уклод тоже был здесь, уже на ногах. Когда я остановилась, он наклонился ко мне и спросил:

– Ну, как ты, мисси?

 

И ЧТО ОН ХОТЕЛ УСЛЫШАТЬ?..

– Жутко раздражена, – ответила я, по локти утопая в слюне.

Хотя жидкость быстро впитывалась через пористые поверхности, я насквозь промокла. Не слишком приятное ощущение, в особенности если не знаешь, останутся ли после высыхания слюны пятна.

Желая помочь мне подняться, Уклод протянул руку, я нахмурилась и не взяла ее; встала сама – с замечательной грацией – и сказала:

– Это очень невоспитанно с твоей стороны – не предупредить меня о том, что должно было произойти.

– Тебе же не нравилась идея быть проглоченной, – ответил он. – Я посчитал, что так будет спокойнее – не объяснять тебе раньше времени.

– Ты подумал, что я могу сбежать? Или причинить тебе неприятности? – Я сердито уставилась на него. – Начиная с этого момента запомни: неприятностей у тебя будет меньше, если ты станешь держать меня в курсе. Понял?

Как бы в ответ на мои слова пол под ногами слегка вздрогнул.

– «Звездной кусаке» не нравится, – сказал Уклод, – когда люди угрожают ее папочке. У тебя будет меньше неприятностей, мисси, если ты запомнишь это.

– Что она сделает? Съест меня? Это уже, можно сказать, произошло.

– Она нас не съела, а лишь вдохнула. В том месте, где глотка изгибается, мы свернули и попали не в пищевод, а в легкие, где и находятся жилые отсеки. Здесь восемнадцать комнат: спальни, ванная, рабочие помещения, все внутри расширенных альвеол. У моей девочки есть и настоящие альвеолы, точно так, как в твоих легких, но именно эти восемнадцать были сознательно увеличены настолько, чтобы в них могли жить люди нашего размера.

– Выходит, мы попали не в то горло. Когда такое происходит со мной, я кашляю.

– «Звездная кусака» не кашляет! – рявкнул Уклод. – Просто… – Он вперил в меня сердитый взгляд. – Просто забудь, что она живая, договорились? Думай о ней, как об обычном космическом корабле – ничего фантастического, ничего странного. А теперь пошли по бронхиальной трубе на капитанский мостик.

Он направился в дальний конец комнаты и топнул ногой по полу. Точно сфинктер, открылась часть стены, и за ней обнаружился проход. Он был освещен тем же желтым светом, что и комната, где мы находились.

– Если здесь есть освещение, почему его нет в глотке? – спросила я.

– Это было бы неплохо, – согласился Уклод, – но непрактично. Здесь свет исходит от фосфоресцирующих грибов, растущих на альвеолярных мембранах и всасывающих питательные вещества из кровеносной системы «Кусаки». В глотке грибы не приживаются: слюна стремится растворить… м-м-м… ну, слюна ведь вроде воды, да, а грибы под водой не растут.

Обмануть меня ему не удалось – он хотел сказать, что слюна стремится растворить все, что поступает в пищеварительную систему. А я-то вся еще мокрая от этой самой слюны, и там, где она высыхает, на коже остаются неприятного вида следы.

К счастью, во время путешествия по глотке я не выпустила из рук куртку разведчика и сейчас принялась вытираться ею.

 

ВОПЛОЩЕНИЕ РОБОСТИ

Длинный коридор имел вид трубки и больше всего походил на… ну, наверное, так выглядит внутренность червя. Потолок нависал так низко, что мне приходилось пригибаться или, точнее говоря, идти с опущенной головой. Практически я не видела ничего, кроме пола, довольно мерзкого на вид – его поверхность была «вымощена» похожими на ребра выпуклыми рубцами, расположенными на расстоянии ширины пальца друг от друга, и в эти щели виднелась мерзкая голубоватая кожа, пронизанная извилистыми алыми венами. Идя по полу, вы не касались этой кожи, но ощущение возникало такое, будто она мягкая, дряблая и противно мясистая. Она напомнила мне мертвых птиц и животных, которых я время от времени находила, когда рубила деревья: наполовину обглоданных, окровавленных, мокрых от росы, иногда высохших, иногда вздувшихся, отвратительно-безобразно-мертвых.

Однако кожа под ногами не была мертва, хотя, казалось, принадлежала трупу. Стараясь не обращать на нее внимания, я продолжала идти, опустив голову и глядя на мелькающие передо мной ноги Уклода. Так мы прошли через еще один сфинктер и оказались во второй освещенной желтым светом комнате. И тут в поле моего зрения попали еще две оранжевые ноги. Я подняла голову и увидела существо, очень похожее на Уклода, но с некоторыми важными различиями. Прежде всего, это была женщина, хоть и одетая в точно такие же, как на моем спутнике, короткие серые штаны и белую рубашку, однако под этой рубашкой проступали внушительных размеров округлости. Мышцы у нее были литые, выпуклые, и одежда заметно обтягивала их: огромные руки, огромные ноги и просто невероятно широкие плечи. Она была лишь чуть выше меня – ну, может, на две ладони выше, но это, по-моему, немного, – однако по сравнению с Уклодом выглядела абсолютной великаншей. В то же время целый ряд одинаковых физических атрибутов свидетельствовал о том, что она принадлежит к тому же виду: шары над верхней частью головы, аналогичная структура лица, пористая оранжевая кожа.

Несколько мгновений женщина не произносила ни слова – просто таращилась на меня широко распахнутыми глазами, затем положила руки на плечи Уклоду и с такой силой вцепилась в них, что едва не стащила с него рубашку. Она словно пыталась укрыться за ним… что, конечно, выглядело, как если бы медведь пытался спрятаться за спиной сурка.

Оранжевая великанша хранила молчание, и Уклод мягко накрыл ее руки своими.

– Не волнуйся, – сказал он ей. – Все в порядке. Это друг.

Она не двигалась. Взгляд немигающих глаз все так же был прикован ко мне, рот плотно сжат. Я не выдержала и тихо спросила оранжевого коротышку:

– Что с ней? Она не в своем уме, или, может, какие-то химические нарушения в мозгу?

– С ней все в порядке. – Маленький человек вывернулся из рук женщины, обхватил ее за спину и подтолкнул вперед. – Дорогая? Дорогая, это Весло. – Голос его был заботлив и нежен.

– Весло? – прошептала великанша.

– Да, – сказала я. – Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна.

– Но… – Женщина так быстро закрыла рот, что раздался хлопающий звук.

– Знаю, знаю, – закивал Уклод, – нам сказали, что Весло мертва. Значит, в отчет вкралась ошибка.

– Да, на самом деле я не умерла. – Ничего не оставалось, как подтвердить его слова. – Не бойся, я вовсе не оживший труп, восставший из могилы, чтобы терзать души смертных.

Мои объяснения явно не успокоили женщину. Уклод снова подтолкнул ее на шаг вперед и сказал:

– Ну же, милая, поздоровайся с Веслом.

– Привет, Весло, – еле слышно откликнулась великанша.

Было что-то странное в ее голосе – как будто на самом деле он звучал низко, но она заставляла себя говорить на более высоких тонах – вроде мужчины, притворяющегося женщиной. Я задумалась – а может, это и есть мужчина, несмотря на выпирающие из-под рубашки округлости? Что, если среди чужаков некоторые мужчины имеют округлости на груди? С другой стороны, может, женщины чужаков с низкими голосами по какой-то глупой местной причине заставляют свои голоса звучать выше… Ужасно скучно было думать об этом, ну я и перестала, ведь мне нет равных в умении прекращать бесполезные размышления.

– Отлично проделано, – похвалил ее Уклод таким тоном, словно произнесение слова «привет» требовало огромного мужества. – Весло, познакомься – моя жена Ладжоли.

– Ладжоли – это маленькая стеклянная бутылка, которая используется для хранения паприкааба, – прошептала женщина.

Оранжевый человечек улыбнулся ей.

-Видишь,Весло? Ладжоли объяснила тебе, что означает ее имя.

– Я не знаю, что такое паприкааб.

Великанша не ответила, коротышка наклонился ко мне и тихо пояснил:

– Черт меня побери, если я сам знаю. Малышка родом с другой планеты – она туе-туе, а я фрип. Мы молодожены и пока плохо знакомы с обычаями друг друга.

– А-а-а… – Глядя прямо в глаза женщине, я сказала, произнося слова очень отчетливо, как это делают, разговаривая с умственно отсталыми: – Очень рада, что ладжоли – стеклянная бутылка. Уверена, она очень красивая.

Некоторое время великанша молча таращилась на меня, потом прикоснулась к моей руке и робко улыбнулась.

 

НА КАПИТАНСКОМ МОСТИКЕ «ЗВЕЗДНОЙ КУСАКИ»

– Ну, вот и хорошо! – преувеличенно бодро заявил Уклод – так обычно говорят мужчины, когда делают вид, будто все проблемы улажены раз и навсегда. – Хватит болтовни… пора работать. Раньше или позже появятся корабли флота, и к этому времени нам желательно убраться отсюда.

Он рванулся в сторону от Ладжоли, которая в этот момент крепко обнимала его. Получилось нечто вроде перетягивания каната: она вроде и не пыталась удержать его, по крайней мере сознательно, просто хватка у нее была такова, что Уклод оказался не в состоянии вырваться. Почему бы оранжевому человечку просто не сказать: «Отпусти меня!» А зачем великанша вцепилась в своего мужа, вместо того чтобы дать ему возможность уйти? Но… кто поймет этих чужаков? Не стоит и голову ломать – так что я отвела взгляд от странной пары и решила получше осмотреться.

Комната была совершенно пуста, если не считать мерцавших на стенах грибов и каких-то таинственных выступов. Те, что поднимались над полом, видимо, представляли собой кресла… если, конечно, вы согласны сидеть на больших безобразных глыбах, состоявших из костей, хрящей и накрытых наполовину засохшими медузами. Вообще-то против медуз я ничего не имею – по крайней мере, они прозрачны, вот почему сквозь них удавалось разглядеть костную основу кресел. Однако их ссохшаяся внешняя поверхность начала шелушиться, в то время как внутри содержалось достаточно собственного сока, чтобы энергично колыхаться. Мне подумалось, что, если сесть на такую медузу, она начнет под тобой извиваться, словно живая.

Что касается остальных выступов, у меня не возникло никаких идей относительно их назначения. Например, над каждым креслом с потолка свешивалась длинная веревка, больше всего похожая на кишки сурка, частично переваренного койотом. Ни за что не повесила бы такое в своем доме, в особенности над местом, где сидят: представляете – слегка липкие на вид кишки покачиваются туда и обратно, задевая ваши волосы, что, прямо скажем, не слишком приятно. Если Уклоду и Ладжоли такие вещи нравятся, вряд ли их общество доставит мне удовольствие – но и оставаться на Мелаквине тоже не хотелось. В особенности учитывая то обстоятельство, что вот-вот нагрянут флотские корабли с целью уничтожить все доказательства пребывания разведчиков.

В конце концов, я сама была таким доказательством – точнее, свидетелем. Может, присланные Адмиралтейством люди и не убьют меня – из страха, что Лига Наций никогда не позволит им покинуть Мелаквин. Тем не менее законы Лиги не запрещают им похитить меня и тайно увезти туда, где мой мозг останется без стимуляции и устанет.

Я резко повернулась к Уклоду и Ладжоли:

– Поторопитесь. Давайте улетать, пока не прибыли злобные земляне.

 

НЕОБХОДИМЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ

– Ты права, мисси. – Уклод вырвался наконец из хватки жены (или, скорее, она отпустила его, увидев, что стеклянная красавица готова оторвать их друг от друга). – Выбери себе кресло.

Сам он сел прямо перед целой группой выпуклостей, торчащих из стены «Звездной кусаки». Ладжоли тут же заняла позицию слева от него, и, поскольку кресла выстроились в ряд, я предпочла оказаться справа от оранжевого человечка.

Буквально через мгновение множество кожистых щупальцев опутали меня с ног до головы. Одни выползли из сиденья и оплели бедра, другие, выскользнув из-за спинки кресла, обхватили руки и туловище. Это произошло так быстро, что ни о какой борьбе и речи быть не могло. Я изо всех сил напрягла мышцы и убедилась, что щупальца слишком прочны и их не разорвать.

Тогда я повернулась к Уклоду с намерением потребовать освободить меня, однако он, как и я, оказался привязан к креслу; то же самое произошло и с его женой. Правда, им каким-то образом удалось оставить свободными руки, но не более того: все остальное было прочно обмотано.

Эти ограничения, однако, не обеспокоили даже трусливую Ладжоли. Наверно, такова стандартная процедура на космических кораблях, и волноваться нечего.

Оправившись от первоначального потрясения, я вспомнила, как мы с Фестиной летели на самолете. На самолетах тоже всегда пристегиваются, используя ремни безопасности – чтобы во время полета не получить серьезных повреждений. Мое восприятие обхвативших тело щупальцев сразу же стало спокойнее. Спустя какое-то время мелькнула даже мысль, что было бы неплохо, если бы в некоторых местах они прилегали еще плотнее. Однако я не могла догадаться, как подтянуть их самой, а Уклод был слишком занят тем, что тер ладонями выпуклости, торчавшие из стены перед ним. Я решила, что расспрошу его попозже… но мгновенно и думать забыла об этом, когда что-то проглотило мою голову.

 

КИШКИ, У КОТОРЫХ ЕСТЬ РТЫ

Я совсем забыла о свисающих с потолка кишках. Когда я уселась, голова оказалась достаточно низко, чтобы они не касались ее. Теперь же кишки опустились и схватили меня – раньше я не замечала, что у них есть рты! Растягиваясь без труда, они обхватывали мою голову, подбородок, глаза. Сколько ни извивайся, стряхнуть их с себя не удавалось, тем более что руки обмотали щупальца, притягивавшие меня к креслу. Самое большее, на что я была способна, это кричать; но не стала делать этого, опасаясь, что Уклод и Ладжоли сочтут меня трусихой.

В конце концов, может, это еще одна процедура чужеземной Науки: если я стану хныкать или стонать, Уклод прогонит меня как невежественную дикарку, не способную понять, что существуют условия, без которых нельзя совершать путешествия между звездами. Может, на самом деле кишки – специальная «маска безопасности», предназначенная для того, чтобы я уцелела в глубинах космоса. К примеру, через них может поступать воздух, и только ребячливая тупица станет впадать в панику из-за простой системы жизнеобеспечения. Такова природа Науки – она часто сбивает с толку и ужасает, однако нужно делать вид, что вы ничуть не обеспокоены, иначе ученые люди станут вас бранить. Поэтому я, дрожа, терпела, пока кишки заглатывали мою голову. Непосредственно перед тем, как они облепили мне рот, я сделала глубокий вдох и потом попыталась вдохнуть еще немного воздуха через нос, который уже был запечатан. Если я не смогу дышать, то все-таки придется разорвать путы, как бы прочны они ни были…

Однако дышать не составляло никакого труда, несмотря на то что кишки уже закрыли мне ноздри!

Очень странное это было чувство – когда я дышала, кишки растягивались, плотнее облегая лицо, но ни в малейшей степени не препятствуя поступлению воздуха. Высунув язык, я прикоснулась к мембране; она ощущалась как твердая, похожая на резину и вроде бы непроницаемая… Все же, когда я с силой выдохнула, даже слабого обратного потока воздуха не возникло.

В одном отношении, однако, мембрана оказалась непроницаемой: я не могла видеть. Глаза были открыты, но все кругом тонуло во мраке – и тишине. Кишки достаточно плотно прикрывали уши, чтобы гасить наружные звуки. Постепенно, однако, я стала различать негромкое гудение и слабые пятна света, видимые только левым глазом, а затем – цветные полосы наподобие радуги. Цвета становились ярче, однако по-прежнему только в левом глазу; и, казалось, не имело значения, открыт этот глаз или закрыт, потому что я продолжала «видеть» радугу, даже плотно зажмурившись.

Потом «очнулось» и левое ухо, различая чистую музыкальную ноту, громкость которой нарастала от шепота до среднего уровня. Звук длился секунд десять, а потом внезапно раскололся на два: один быстро поднимался по высоте, другой так же быстро опускался; а потом оба внезапно смолкли.

Почти сразу же погасла и радуга в левом глазу. Спустя мгновение она появилась уже в правом, быстро становясь ярче; ее сопровождала музыкальная нота в правом ухе. И снова звук раскололся надвое, радуга погасла и…

… внезапно я опять обрела способность видеть, с той лишь разницей, что теперь находилась не внутри заретты, а на городской улице.

 

ГЛЯДЯ ЧУЖИМИ ГЛАЗАМИ

Снег все еще падал сквозь дыру в своде пещеры, издалека доносился рев бушующего в горах ветра. Вертя шеей, я могла видеть во всех направлениях, далеко за пределами центральной площади – гораздо дальше, чем мне это удавалось прежде.

Очень, очень странное чувство – судя по всему, я превратилась в заретту. Стать такой отвратительной, состоящей из множества всяческих волокон, было не слишком приятно, но, возможно, это компенсируется какими-нибудь забавными ощущениями. В порядке эксперимента я пожелала покатиться по улице и успела продвинуться на четверть квартала, прежде чем голос Уклода прокричал:

– Тпру!

– Не обращайся со мной, как с лошадью! – Мне с трудом удалось сдержать возмущение. – Теперь я заретта.

– Ошибаешься! – голос оранжевого человечка, казалось, доносился отовсюду. – Извини, если разочарую тебя, но ты не «Звездная кусака», а просто связана с ее нервной системой. Видишь то, что она видит, слышишь то, что она слышит, чувствуешь то, что она…

– Я ничего не чувствую.

И это была чистая правда. Хотя снег все еще падал вокруг, я не ощущала его холодной влажности, как и твердости мостовой под своим – или заретты – телом.

– Не волнуйся, – отозвался Уклод, – вскоре начнешь, это всего лишь вопрос времени. Пока что моя дорогая девочка анализирует структуру твоего мозга: куда послать какой импульс, чтобы ты получала адекватную информацию. Вряд ли это займет у нее много времени – ты во многом похожа на homo sapiens, а заретта умеет устанавливать связь с людьми. Ну-ка, сейчас проверю… – Помолчав некоторое время, он продолжил: – Нет, оказывается, я ошибся. Судя по характеристикам твоей нервной системы, между тобой и землянами есть серьезные различия, особенно если сравнивать тактильные ощущения и кинетические телесные реакции. Корабль никак не может найти твои болевые центры.

– Ну и что? – сказала я. – Не хочу чувствовать боли.

– И я не могу порицать тебя за это, – кивнул Уклод, – однако в таком случае твои ощущения будут ущербными. Проще говоря, я позволю тебе управлять судном, только когда мы окажемся далеко в пустоте, где ты не сможешь ни на кого наткнуться… а пока не отдавай «Кусаке» приказов, хорошо? Вот ты только что велела ей покатиться по улице… и могла убить всех нас, говоря ей то, что противоречит моим словам. Моя детка знает, что ее папочка – я, и, конечно, послушается меня, не тебя. И все же она может почувствовать себя сбитой с толку, если двое одновременно приказывают разные вещи.

– Не стану я ничего приказывать, если ты будешь все делать правильно. Или, по крайней мере, так, чтобы позабавить нас. Может, влететь прямо в солнце?

Ладжоли отреагировала на это предложение округлившимся от ужаса ртом. Уклоду оно, похоже, тоже не понравилось, потому что он завопил:

– Ты в своем уме?!

– Это не безумие – задавать вежливые вопросы с целью получения информации, – с видом оскорбленного достоинства ответила я. – Не вижу ничего ужасного в своем предложении влететь в солнце. Я принадлежу к тем, кто извлекает питательные вещества непосредственно из солнечного света. Думаю, это подействует на меня восхитительно-бодряще – я окунусь в солнечный свет, буду плавать в нем… Однако если у тебя нет желания доставить мне удовольствие – что же, наверное, ты имеешь на то свои мелочные причины.

– Мисси, – сказал Уклод, – ты, видимо, понятия не имеешь, что такое солнце. Или солнечная радиация. Или чертовски мощная гравитация. Не говоря о солнечном ветре, электромагнитном поле и много еще о чем. Черт, если уж нам вздумается сделать глупость, лучше пролететь через ядро Мелаквина, чем сквозь солнце.

– Зачем нам лететь через ядро Мелаквина? Я уже нагляделась на него, И вовсе не обязательно лететь прямо на солнце, если мое предложение настолько пугает тебя. Достаточно пролететь от него неподалеку – для первого раза. Пока ты не свыкнешься с этой мыслью.

– Не сегодня, – отрезал Уклод таким тоном, каким люди говорят, когда имеют в виду никогда. – Прежде всего, нам нужно как можно быстрее убраться из этой системы, до того как тут объявятся корабли Адмиралтейства. А теперь будь хорошей девочкой, заткни свой фонтан и не мешай мне готовиться к взлету.

Ему повезло, что мои руки были прочно прикручены к креслу.

 

ВВЕРХ

Три минуты прошли в молчании. Снег продолжал падать в поле моего зрения, но его прикосновения я по-прежнему не чувствовала. Время от времени мимолетные и не всегда приятные ощущения возникали в разных частях тела: холод в левом колене, прикосновение к правому плечу; удивительно странное чувство, как будто я обеими руками поднимаю тяжелый предмет, – однако длились они не дольше пары секунд. Очевидно, «Звездная кусака» все еще пыталась найти тактильные центры моего мозга, но интеллект у меня оказался слишком сложен для ее понимания.

Ха!

– Мы готовы, – заявил в конце концов Уклод. – Начинаю отсчет. Пять, четыре, три, два, один.

Мы медленно поднимались над улицей – другими словами, точка обзора заскользила вверх, все выше и выше, как если бы я находилась в лифте Башни предков. Тело, однако, никакого движения не ощущало: я спокойно сидела в кресле, не менявшем своего положения в пространстве. Странно и даже до некоторой степени неприятно – в особенности когда «Кусака» развернулась в воздухе и прямо перед нами оказалась дыра в своде. В этой позиции я должна была бы чувствовать, что заваливаюсь на спину; тем не менее ничего подобного не происходило. Я сидела как сидела, точно… ну да, точно мое кресло было частью обучающей машины. Возможно, космический корабль заставляет меня испытывать ощущения, не соответствующие реальному положению вещей: в смысле, лежа на спине, я чувствую себя так, будто сижу прямо? Нет, решила я; видимо, Уклод прав и «Звездная кусака» пока не знает, как сделать так, чтобы я переживала «правильные» ощущения. Поэтому корабль просто оставляет меня в той позиции, которая ей понятна, а сам пытается разобраться, как смоделировать другие, более верные ощущения. Со временем это, наверное, станет сильно раздражать, хотя… начинать путешествие таким образом – не самый плохой вариант, в особенности если заретта примется совершать головокружительные маневры, от которых у непривычного к ним человека могут начаться колики в животе.

Корабль устремился прямо навстречу снегу, что кружил вокруг в нескончаемом вихре, однако шум стихал, становясь еле слышным. Вскоре я уже не различала ничего, кроме белой пелены, и не представляла себе, как Уклод найдет дыру в своде пещеры, на которую мы нацелились. Я от всей души надеялась, что технические возможности «Кусаки» позволяют ей видеть лучше меня, а не то мы всерьез рисковали вмазаться в каменный потолок.

Внезапно буран исчез; над нами расстилалось лишь звездное небо. Я недоуменно оглядывалась, спрашивая себя, куда подевался снег. Не видно было ничего – ни домов, ни крыши, ни даже гор; однако, переведя взгляд вниз, я увидела быстро летящие волнистые облака.

– Мы летим в небо! – воскликнула я. – Мы выше облаков!

– Да, – с облегчением в голосе откликнулся Уклод.

– Мы так высоко, что даже не видно землю!

– Ты увидишь ее снова, когда мы наберем высоту. Увидишь и сушу, и океан, и полярные шапки…

– Муж мой, – перебила его Ладжоли таким напряженным голосом, которого я ни разу не слышала прежде. – Сенсоры дальнего действия засекли какой-то объект. Огромный.

Я оглянулась, но не заметила ничего. «Сенсоры дальнего действия» – это, наверно, такие устройства, которые «видят» на очень большом расстоянии. Может, пока Уклод управлял кораблем, его жена сканировала окрестности в поисках потенциальной опасности.

– Что ты подразумеваешь под словом «огромный»? – спросил оранжевый человечек. – Как астероид? Как комета? Или как крейсер проклятых землян?

– Больше самого большого дредноута землян, – еле слышным шепотом ответила великанша, – но это точно не природный феномен. Он окружен мощным электрическим полем, генерируемым изнутри.

– Как это понимать? – спросила я.

– Мы влипли, вот как! – пояснил Уклод. – Видимо, это космический корабль… однако если он больше всех человеческих кораблей, то, скорее всего, послан Лигой. Уж не знаю чем, но мы заинтересовали Большого дядю, – он проворчал что-то себе под нос и обратился к Ладжоли: – Душечка, рассчитай, как нам увернуться от них, пока я прибавлю ходу. Весло!

– Да?

– Ты общалась с разведчиками. Помнишь их знаменитую фразу: «Приветствую вас, я разумное существо, принадлежащее ?..»

– Конечно, помню. Они то и дело повторяют ее.

– Тогда ты теперь – наш связист. Будешь вести передачу по радио. Повторяй всю эту чушь «Приветствую…», пока я не велю остановиться.

Я была не в восторге от того, как он мной командовал, но мне понравилась идея стать связистом. Что касается связи, тут мне нет равных!

– Ну вот, детка, – продолжал Уклод. – Ты на линии. Что бы ни происходило, говори и говори, пока мы не будем готовы включить поле сверхсветовой скорости.

Я сделала глубокий вдох.

– Приветствую вас. Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Прошу вас проявить ко мне гостеприимство.

Это было «Послание доброй воли»; предполагается, что его смысл ясен всем. По крайней мере так говорили разведчики. На самом деле мне было непонятно, как смысл этой речи может дойти до чужаков, не понимающих языка землян… а ведь таких в галактике, наверно, немало. Поэтому, произнеся фразу на человеческом языке, я повторила ее на своем, несравненно более красивом и, следовательно, более подходящем для высокоразвитых созданий. Затем я снова переключилась на земной язык – и опять на свой, потом на земной, и так три раза. Не сомневаюсь, что к этому моменту чужакам стало так же скучно, как мне. Только я начала обдумывать, как сделать свою речь более весомой, придав эмоциональную насыщенность тону и, возможно, украсив ее несколькими забавными шутками, как прямо у нас на пути материализовался большой непонятный объект!

 

ЗА НАМИ ГОНИТСЯ ВЯЗАНКА ДРОВ

Только что перед нами не было ничего, кроме пустого черного неба, а в следующую секунду в поле зрения возникло нечто вроде клубка или кучи хаотически нагроможденных стволов с торчащими под разными углами ветками. Не имея возможности для сравнения, я не могла сказать, велик этот объект или мал и даже далеко или близко находится. Однако он быстро перерос нашу заретту и с каждой секундой становился все больше. Торчащие во все стороны ветки, возможно, были размером с деревья или даже гигантские башни; как будто кто-то вырвал здания из огромного города и свалил их в груду прямо перед нами.

– Ух, ты! – воскликнул Уклод.

«Звездная кусака» так быстро заложила вираж, что перед глазами у меня все поплыло. Какое-то время казалось, что мы сумеем обойти «вязанку», проскочить мимо нее; однако почти мгновенно она сместилась в ту же сторону и снова выросла у нас на пути. Уклод гортанно пробормотал что-то на непонятном языке, и наша заретта бешено заметалась из стороны в сторону.

– Не беспокойся, – сказал маленький человек, – еще несколько секунд, и мы перейдем на сверхсветовую. Вот тогда посмотрим, как эти ублюдки смогут блокировать нас.

– Смогут, – слабым голосом откликнулась Ладжоли. – Ты знаешь, кто это, муж мой?

– Понятия не имею.

– Это шадиллский корабль. Я проверила по архиву Тикууна.

– Шадиллский? – повторил Уклод. – Здесь? Сейчас? Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмовое дерьмо!

– Шадиллы? – уточнила я. – Чего они хотят?

– Мне известно столько же, сколько и тебе. Продолжай свое «приветствую», ладно? Нужно, чтобы они поняли, что мы разумны.

Я насупилась, хотя он не мог видеть моего лица. Зачем снова и снова повторять глупое сообщение, если оно не производит никакого эффекта? Эта «вязанка» разыгрывает из себя хулигана, преграждает нам путь, куда бы мы ни свернули. Однозначно, ее поведение заслуживает того, чтобы расквасить нос, а не умолять: «Пожалуйста, давайте подружимся».

– Приветствую вас, грубые шадиллы! – сказала я. – Я разумное существо по имени Весло. Больше я не хочу вашего гостеприимства. Теперь мне просто хочется, чтобы вы, олухи, убрались с нашего пути.

– Ох, милая, – пробормотал Уклод. – С ними надо бы подипломатичней.

Не успел он договорить, однако, как в ушах у меня зазвучал другой голос.

– Весло? – произнес он. – Весло?

– Да. Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна.

– Весло, – прошептал голос, – умерла… умерла… умерла…

– Не говори глупостей! – взорвалась я. – Вовсе я не умерла, безумный шадилл!

– Помехи, – послышался шепот. – Кто-то вмешивается в наши планы…

– Какие еще планы?

– Заткнись! – прокричал Уклод. – Не нужно нам ничего знать об их планах. Мы не хотим знать даже, что эти планы вообще существуют. Нас здесь нет, мы ничего не видели, мы уже ушли.

– Весло… умерла… умерла… умер…

Из кожи «Звездной кусаки» начало истекать какое-то молочно-белое вещество, похожее на тонкий дым, сквозь который можно видеть. Неизвестный голос смолк на полуслове.

– Хорошая девочка, – проворковал Уклод. – В рекордное время включила поле. Держитесь, сейчас мы…

Испепеляющая бело-голубая вспышка сорвалась с прута, торчавшего из брюха шадиллского корабля: это продолжалось всего мгновение, словно удар молнии. Уклод удивленно хрюкнул, а Ладжоли испуганно вздохнула. Я тоже не смогла сдержать вскрик… однако молния исчезла так же быстро, как появилась, даже остаточного изображения в глазах не возникло.

– Что это было? – спросила я.

Никакого ответа.

– Уклод? Ладжоли? Не молчите!

Тишина.

– Очень глупая игра, – сказала я. – В особенности когда страшно.

Однако единственный звук, который я слышала, был звук моего дыхания.

 

В КОНЦЕ КОНЦОВ Я РЕШАЮ ВЗЯТЬ КОМАНДОВАНИЕ НА СЕБЯ

Что произошло? Неужели молния – оружие, которое убило или вывело из строя моих спутников? И если меня не постигла та же участь, то лишь потому, что по своему устройству я существо более высокого порядка. А может, следует благодарить отсутствие тактильной связи между мной и зареттой; какая бы сила ни шарахнула Уклода и Ладжоли, меня она не задела.

Жаль, что у меня не было возможности осмотреть своих товарищей и оценить, как они себя чувствуют. Я ведь по-прежнему видела мир глазами «Звездной кусаки»: черное небо над головой, практически затененное силуэтом корабля-«вязанки». Сейчас он был ближе, а заретта медленно дрейфовала вбок, в прежнем направлении. Между длинными, тонкими «бревнами» чужеземного корабля проскакивали искры – точно светляки в ветвях ежевики. Эти искры, однако, мало походили на безвредных насекомых; может, корабль – это гигантский мозг, а искры – злые мысли, мелькающие в нем?

Прут из «вязанки» лениво тянулся в нашу сторону, приближаясь, он уже напоминал змею с разверстой пастью. «Нет, не выйдет! Сегодня меня уже дважды глотали – сначала заретта, а потом эти свисавшие над головой кишки. В третий раз я не дамся… в особенности какой-то вязанке».

Я постаралась вспомнить, как заставила «Кусаку» покатиться по городской улице. Что бы тогда ни произошло, заретта повиновалась достаточно охотно; она наверняка обрадуется, услышав меня снова, в особенности теперь, когда Уклод молчит. Наш корабль – конь, потерявший седока… разве он не будет благодарен, если надежные руки подберут поводья?

Я открыла рот, собираясь сказать что-нибудь успокаивающее обезумевшей от страха заретте… но тут же передумала. Насколько я понимала, линия радиосвязи все еще была включена; если я вслух заговорю со «Звездной кусакой», чужаки могут услышать, и мне не удастся застать их врасплох. Значит, нужно обратиться к заретте мысленно, и сделать это побыстрее, поскольку рот на конце «прута-змеи» приближается.

«Добрая, хорошая, умница моя, – подумала я, постаравшись полностью сосредоточиться. – Ты не одна. Я Весло, и я здесь. Мы должны сбежать от этой злой вязанки. Ты готова?»

Ответ пришел не в форме слов… но мне показалось, что по молочно-белой вуали вокруг нашего судна пробежала рябь облегчения. Заретта явно была перепугана; теперь же обрадовалась, что не брошена на произвол судьбы, не покинута теми, кому доверяла.

«Все будет хорошо, – мысленно продолжала я, – но сбежать нужно очень быстро. Так быстро, как только возможно. Сделаешь?»

Вуаль снова заколыхалась. У меня создалось впечатление, что мысль о полете на высокой скорости приятна кораблю. Если рассматривать заретту как скаковую лошадь, чьи предки были выведены ради скачек, может, с таким, как Уклод, ей чего-то не хватало. Кто он такой? Просто мальчик на побегушках у своей бабки Юлай, перелетающий с места на место ради выполнения скучных поручений, в ходе которых, скорее всего, заретте редко приходилось спешно удирать.

«Не беспокойся, „Звездная кусака“, – подумала я, – теперь, когда твой пилот я, тебя ждет волнующая жизнь. Ну же, полетели!»

 

ПОЛЕТ НА СВЕРХСВЕТОВОЙ СКОРОСТИ

Резкий набор высоты. Пасть на конце прута-змеи уже почти дотянулась до нас… и исчезла. Перед нами не было ничего, кроме звезд. Оглянувшись, я увидела не корабль-«вязанку», а всего лишь бледно-голубой кружок, спустя секунду превратившийся в яркую точку. И только позже до меня дошло, что кружок – это Мелаквин, моя родная планета, голубая из-за океанов на ее поверхности; и теперь она осталась далеко позади, практически неразличимая во тьме.

Однако в космической пустоте находился еще один объект – солнце, огненный шар, яростно пылающий во тьме. Он сверкал так ярко, что я, наверное, ослепла бы, если бы глядела на него собственными глазами; однако заретта проецировала его изображение прямо мне в мозг, в обход нежной сетчатки, которая просто расплавилась бы под столь испепеляющим воздействием.

В этот момент передо мной стоял единственный выбор – лететь к солнцу или прочь от него? Как добраться до Новой Земли, куда, по-видимому, собирался Уклод, я не знала; и никаких других целей у меня не было (разве что найти Фестину, но кто знает, где она?). Может, корабль-«вязанка» в состоянии выследить нас (так ли это, я тоже понятия не имела), и у меня не было уверенности, что я смогу без конца от него увертываться. Следовательно, вопрос стоял так: лететь к свету или наобум во тьму?

Я из тех, кто любит яркий солнечный свет.

«Звездная кусака», казалось, тоже ничего не имела против того, чтобы свернуть в сторону солнца. Едва эта идея сформировалась в моем сознании, как мы уже летели в нужном направлении и с невероятной скоростью, как будто падали с огромной высоты в гигантский огненный шар. Мы летели со сверхсветовой скоростью благодаря окружающему нас молочно-белому дыму – полю этой самой ССС. Разведчики рассказывали, что ССС – научный эффект, позволяющий космическим кораблям нарушать законы физики. Лично я не стала бы использовать слово «закон» применительно к правилам, которые с легкостью могут быть нарушены. Почему бы не выразиться так: «В целом разумная идея гравитации или три полезных принципа термодинамики»?

Итак, нарушая законы или нет, мы достигли своей цели меньше чем через полторы секунды и неподвижно зависли в пространстве перед необъятным, ослепительно сияющим шаром.

Может быть, есть кое-что, чего вы о солнцах не знаете, – а именно, что они очень большие и яркие. Под этим я имею в виду вот что: независимо от того, какие, по вашему мнению, солнца большие и яркие, на самом деле они еще больше и ярче. Я, конечно, предполагала, что солнце над моей планетой вблизи должно производить впечатление, но понятия не имела, каким невероятно глубоким оно будет. Наверное, Уклод не совсем ошибался, считая, что это верх глупости – ринуться в такой огненный ад.

«Звездная кусака» предпочла остановиться, когда мы оказались неподалеку от солнца, – точно лошадь, которые, как известно, не любят по доброй воле приближаться к костру. Я тоже начала подумывать, что нам следовало бы отойти подальше – на такое расстояние, чтобы можно было видеть огромные языки пламени, выбрасываемые в пустоту, и таинственные темные пятна, скользящие, точно айсберги, по яркой поверхности огненного моря… но тут краешком глаза заметила сбоку движение. Освещенный испепеляющим светом солнца рядом с нами снова материализовался корабль-«вязанка».

 

ПУТЬ К ЗВЕЗДАМ ОТРЕЗАН

Не знаю, то ли я на подсознательном уровне отдала «Кусаке» приказ, то ли она самостоятельно шарахнулась от чего-то, что напутало ее. Так или иначе, мы сделали огромный прыжок вверх и над солнцем, словно перепрыгивая лежащую на пути скалу.

Ха! Теперь попробуй найди нас! Даже если на корабле шадиллов имелись сверхъестественные устройства, позволяющие видеть на огромном расстоянии, мне не верилось, что они способны разглядеть нас сквозь солнце. Увы, я ошиблась. Почти мгновенно чужеземный корабль появился снова, на этот раз точно позади заретты – словно массивная стена, отгораживавшая нас от открытого пространства и загонявшая прямо в солнце. По внешнему краю корабля во все стороны начали выдвигаться «прутья», становясь все больше, больше… Теперь он напоминал руку с сотнями растопыренных пальцев, а мы почти оказались зажаты у него на ладони.

Что делать? «Звездная кусака», без сомнения, двигалась достаточно быстро и ловко, чтобы проскользнуть между «пальцами» и вырваться на свободу; однако, похоже, «вязанка» способна последовать за нами куда угодно, и если мы вырвемся в открытый космос, то сможем ли одолеть чужака в соревновании на скорость? Пусть мы быстрее его на короткой дистанции, но сумеет ли заретта час за часом держаться впереди огромного судна? Ответа на эти вопросы я не знала, но зато точно знала, что терпеть не могу полагаться на удачу.

«Назад! – мысленно приказала я. – Назад, к солнцу».

«Кусака» отступала неохотно, сокращая расстояние между нами и огромным огненным шаром позади. Миг – и корабль-«вязанка» исчез из поля зрения… но тут же возник опять, ближе, чем когда бы то ни было; гигантская рука, тянущаяся, чтобы схватить нас. «Назад! Все время назад!» «Кто загорится прежде, – мысленно рассуждала я, – влажный шар или огромная вязанка дров?» Простая логика подсказывала, что наш преследователь в большей опасности и, продолжая гнаться за нами, лишь докажет свою глупость и неумение просчитывать последствия.

Короткими зигзагами мы пятились назад, останавливаясь, чтобы посмотреть, следует ли за нами чужеземный корабль, и снова продолжая отступление, когда он появлялся. Не знаю, телепортировались ли чужаки, догоняя нас, или просто двигались настолько быстро, что появлялись как бы ниоткуда. «Звездная кусака» и сама совершала очень быстрые скачки, так что я не успевала заметить переход: просто с каждым прыжком солнце раздувалось все больше, его протуберанцы выглядели все более угрожающе, а темные пятна придвигались все ближе.

И я чувствовала, что с каждым прыжком возрастает страх «Кусаки». Жар, казалось, не причинял ей вреда – окидывая взглядом ее тело, я не видела ни ожогов, ни какого бы то ни было нарушения наружной оболочки – но, как большинство низших животных, заретту, похоже, пугало само присутствие огня. Каждый раз, приказывая отступать, я чувствовала, как растет нежелание подчиняться. «Хорошая девочка, умная девочка, – мысленно успокаивала я ее, – давай, давай, не волнуйся, ты не сгоришь до углей, не превратишься в пепел…» Однако настал момент, когда ее ужас оказался сильнее. Я сказала: «Прыгай!» – но она не двинулась с места.

«Прыгай же!» – повторила я. Никакого эффекта. Она оставалась, где была, и лишь затрепетала, когда «вязанка» снова возникла в поле зрения. «Мы должны двигаться, – в отчаянии сказала я, – или окажемся в плену».

«Звездная кусака» не шевельнулась. Может, ее не волновало, если нас захватят в плен… и убьют или что там шадиллы собираются сделать с нами. По правде говоря, я не испытывала уверенности, что следует до такой степени опасаться их; однако, несмотря на мое дружеское приветствие, они выстрелили в Уклода и Ладжоли, и это наводило на мысль, что, скорее всего, они ужасные злодеи и намерения у них недобрые.

Мы простояли на месте уже достаточно долго, так что чужеземный корабль почти нависал над нами. Снова из него начал выдвигаться прут-змея с раскрытой пастью, достаточно большой, чтобы целиком проглотить «Кусаку». Внутри этой пасти зияла тьма – чернее ночного неба. Все вокруг – и чужеземный корабль, и заретта – было залито светом солнца… однако тьма в надвигавшейся пасти, которая хотела съесть нас, была сильнее света.

– Глупая заретта! – вслух закричала я. – Хочешь, чтобы тебя сожрал враг? Удирай. Лети прямо на солнце. Давай!

Однако «Звездная кусака» отказывалась подчиняться; и в ушах снова зазвучал еле различимый шепот:

– Весло… подожди… ты погибнешь… Неизвестный обращался ко мне на моем родном языке, а не на английском, как прежде, и это огорчило меня – как если бы шадиллы являлись моими личными врагами, а не чужаками, причиной недовольства которых был Уклод.

– Убирайтесь! – закричала я в ответ. – Убирайтесь, или я полечу прямо в солнце, – внезапно меня осенила идея. – Если мы сгорим, виноваты будете вы, потому что преследуете нас. Вас заклеймят как «бессердечных убийц», толкнувших нас на смерть. Как к этому отнесется Лига Наций, олухи вы несчастные? Хорошо вам будет, когда на вас обрушится их гнев?

– Весло…

– Убирайтесь и оставьте нас в покое. Иначе я полечу прямо к солнцу, и Лига Наций поймет, что вы убийцы.

На протяжении нескольких секунд не происходило ничего… разве что огромная черная пасть замедлила свое приближение, как будто больше не испытывала уверенности относительно намерения проглотить нас.

«Будь настороже, – мысленно обратилась я к „Кусаке“. – Может, они хотят сделать вид, будто нам ничего не угрожает. Если что-нибудь случится, лети прямо к солнцу. Не упрямься!»

Я чувствовала, как колотится сердце. Тук… тук… тук… И потом почти одновременно произошли две вещи.

Во-первых, «вязанка» исчезла, словно лопнувший пузырь.

Во-вторых, заретта среагировала на это. Точнее говоря, она просто до смерти перепугалась, подпрыгнула… Что с нее взять? Создание с примитивным мозгом оказалось не в состоянии понять, что исчезновение корабля чужаков – это как раз то, что нам требовалось.

Короче говоря, она подпрыгнула и понеслась к солнцу.

 

И В ОГНЕ НЕ ГОРИМ

Внутри солнца все сияет ослепительно ярко. Там, наверное, и очень жарко, но я не чувствовала этого. Все мои ощущения сводились к тому, что я прикручена к креслу и сижу очень прямо.

Тем не менее я уверена, что такой огонь – это настоящий «Огненный ад»… и все же заретта нисколько не изменилась: волокна, а под ними блестящая в солнечных лучах влажная слизь. Жаль, что эти лучи нисколько не иссушили ее мерзкую на вид поверхность, тогда она выглядела бы лучше. Но уж если кожа имеет какой-то недостаток, то с ним ничего не поделаешь (из-за чего так часто горевала моя подруга Фестина).

Казалось, «Звездная кусака» безразлична к опаляющему жару солнца, однако молочно-белая оболочка сгустилась, словно туман в сумерках. Свет снаружи все еще был достаточно силен, чтобы проникать сквозь нее, но становился все более мутным.

В голову приходило лишь одно объяснение. Окружающее «Кусаку» дымчатое поле ССС имело ту же природу, что и я: питалось светом. Пока мы отпрыгивали от корабля шадиллов, наша оболочка абсорбировала огромное количество световой энергии, и его хватило, чтобы защитить нас, когда мы оказались в самом солнце.

Теперь уплотняющееся поле еще лучше изолировало нас; однако задерживаться здесь надолго не следовало. Может, Уклод не хотел проникать в солнце именно потому, что боялся, как бы заретта не объелась светом… точно лисица, которая, обожравшись кроликами, может заболеть. Не понимая, что это такое – поле ССС, я не склонна была доверять ему самому ограничивать себя в «еде», когда рядом такое огромное количество вкусной «пищи». Поэтому вот что я подумала: «Добрая, замечательная „Звездная кусака“, ты поступила очень храбро, проникнув в то место, которое тебя пугало. Теперь вот тебе наш новый план: ты должна проскользнуть по краю солнца и выйти с другой стороны. Тогда нас не заметят. Будь осторожна, не заходи в самую глубь солнца: Уклод толковал о какой-то глупой проблеме, смысла которой я не понимаю. И все же, возможно, лучше нам не искушать судьбу».

Мы полетели сквозь огонь. Движения я не ощущала, но видела, как мимо скользят таинственные темные пятна. Может, это были те самые, которые видны на солнце издалека; а может, они представляли собой нечто даже более загадочное.

Сверхъестественные существа, живущие внутри звезд, летающие с солнечным ветром и возделывающие электромагнитные поля. Может, внутри этой беспредельной яркости у них есть невероятные города. И эти существа, что питаются никогда не меркнущим светом, не знают об усталости мозга, печали и одиночестве, не испытывают чувства вины из-за того, что упустили возможность «сделать нечто стоящее в своей жизни». Как они выглядят? Большие бабочки с нежными глазами и добрыми улыбками? Наверняка они сделаны из стекла и поют прекрасные песни… Песни, которые могут петь лишь те, кто никогда не испытывал страха темноты.

Задержав дыхание, я напрягла слух в надежде услышать их песню… но если снаружи и были какие-то звуки, «Звездная кусака» мне их не передавала. Без сомнения, там потрескивало пламя, свистел ветер или, может, даже завывала солнечная буря; однако, летя сквозь огонь, я слышала лишь тишину.

 

НОВОЕ ЗРЕНИЕ

Мы вынырнули из солнца, окруженные кремовым дымом. Наше поле ССС, хорошенько закусив солнечной энергией, стало таким плотным, что сквозь него ничего не было видно, только огромное яркое пятно позади и туманная тьма со всех других сторон. Если корабль-«вязанка» появится снова, я могу его и не заметить… поэтому я мысленно обратилась к «Кусаке», прося ее связать меня с какими-нибудь особыми устройствами, способными видеть вдаль и в особенности сквозь окружающий нас туман.

Прошло несколько секунд, что-то щелкнуло у меня внутри головы, и внезапно молочная пелена, мешающая видеть, исчезла. Появился цвет – солнце за спиной пылало белизной с крапинками и даже зернами серого – как изображение, нарисованное на песке. По-видимому, особые устройства, способные видеть вдаль, воспринимали цвет не совсем так, как настоящие глаза… однако тут, конечно, действовали таинственные «Научные процессы», и то, что я видела, настоящим светом не было. Чтобы видеть то, что вас окружает, в корабле, летящем на ССС, требуется нечто лучшее, чем свет; иначе можно врезаться во что-нибудь, не успев сообразить, что это вот-вот произойдет.

И можно не успеть вовремя заметить, что у вас появилась компания. Стоило мне отвести взгляд от солнца, и я увидела, как нас окружают четыре космических корабля.

 

ИЗ ОГНЯ ДА… СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, КУДА?

Корабли по размерам заметно уступали «вязанке» – ну, как если бы она была лесом, а они отдельными деревьями. Или, точнее, отдельными башнями, вроде той, восьмидесятиэтажной, с которой я упала и якобы умерла. Они были тонкие, длинные, с выпуклостью на одном конце, похожие на камыши. Каждое судно окружало собственное дымчатое поле ССС, но редкое, словно пар, и распространяющееся вдаль от корабля в виде длинного, вяло покачивающегося хвоста. Вспомнив рассказы разведчиков, я пришла к выводу, что это корабли внеземного флота человеческой Технократии.

Очень затруднительная ситуация – столкнуться с теми самыми людьми, от которых Уклод хотел удрать. Мелькнула мысль – может, корабль-«вязанка» тоже не желал встречи с ними, и шадиллы бросили преследовать нас вовсе не из-за моих угроз, а потому, что заметили земные суда? И сбежали, предоставив мне разбираться с человеческим флотом самостоятельно ?

Ну и олухи эти шадиллы, в самом деле.

Между тем корабли образовали четырехугольник со «Звездной кусакой» в середине. Типично военная тактика запугивания, так как мы оказались на линии перекрестного огня, если таковой будет открыт. Это вывело меня из себя – ну надо же, люди, едва прибыв в мою родную систему, тут же повели себя точно уличные хулиганы. В особенности если учесть, что я не сделала ничего плохого, а шадиллы в их «вязанке» были настоящими злодеями.

– Приветствую вас, – вслух произнесла я. – Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Это нелепо – набрасываться на меня, когда рядом находится подлинно враждебное судно. Найдите его и спросите, почему оно обстреляло нас.

– Тебя обстрелял какой-то корабль? – спросил голос, явно женский.

Какой высокомерный тон… словно я столь жалкое создание, которому и верить-то нельзя.

– Да, – ответила я. – Корабль, сделанный из веток.

– Какой стыд! А еще мы, наверное, проворонили корабль из соломы и корабль из кирпичей, – презрительно фыркнула женщина-навигатор. – За идиотов нас держишь, Уннор? Сенсоры не показывают ничего, ни малейшего остаточного следа тахионов в этой системе… только от твоей заретты, обогнувшей солнце. Понадеялся, что, если пролететь так близко к нему, это поможет замести следы? Ну, тогда ты даже тупее, чем все остальные члены твоей семейки.

– Я не Уннор, – ответила я, – и я не огибала солнце, а залетела внутрь него, спасаясь от корабля-«вязанки».

– Ох, ради Христа, – проворчала женщина, – если уж собираешься лгать, то придумай что-нибудь более правдоподобное. Внутрь солнца? Как это? Без магии наверняка дело не обошлось. Ты достоин «Приза галактики» в области физики… и ты его, несомненно, получишь – после того, как мы тебя арестуем. – Она сделала глубокий вдох: так люди делают не потому, что нуждаются в большой порции воздуха, а когда хотят довести до вашего сведения, что намерены произнести речь. – Итак, для протокола: корабль Уннора, я, капитан Проуп, командующая крейсером Технократии «Палисандр», приказываю вам остановиться. Вы арестованы за проникновение в звездную систему, на законном основании находящуюся на карантине…

Она продолжала говорить, но я не слушала, слишком испуганная тем, что передо мной подлый враг Фестины, капитан Проуп. Именно Проуп вышвырнула мою подругу на Мелаквин… Проуп, которую Фестина поносила постоянно, увеличивая тем самым мой словарный запас за счет колоритных английских фраз. Если Проуп здесь, значит, и впрямь затевается что-то скверное. Но как мне расстроить ее подлые планы?

Бежать? Необходимость действовать столь трусливо бесила меня – я предпочла бы разбить Проуп нос и как следует отругать ее за все злые дела – но маленькой заретте противостояли четыре флотских корабля, и, насколько я знала, у «Кусаки» отсутствовало оружие – в противном случае нам угрожал бы арест. Уклод говорил, эти люди явились сюда, чтобы уничтожить все следы происшедшего на Мелаквине. Следовательно, расстроив их планы, я им здорово насолю.

Итак, мне необходимо сбежать отсюда и рассказать свою историю. И уж тогда я не забуду упомянуть эту подлую Проуп, пытавшуюся скрыть правду.

«"Звездная кусака", – мысленно обратилась я к заретте, – не следует снова нырять в солнце – люди смогут расставить свои корабли вокруг светила таким образом, чтобы поймать нас на выходе из него».

Кроме того, я понятия не имела, какое количество света еще в состоянии «съесть» наше ССС-поле. С другой стороны, оно уже впитало так много энергии, что, возможно, мы сможем лететь быстрее и дальше обычного – точно птица, которая кормилась все лето, чтобы у нее хватило сил для перелета на юг. (А может, нас правильнее было бы сравнить с огромным жирным зверем, сожравшим так много, что ему хочется одного – спать, переваривая пищу…)

«Ты готова, „Звездная кусака“? – спросила я, наметив направление, где мы могли проскользнуть между двумя флотскими кораблями и устремиться прочь от солнца. – Вон туда, туда. А теперь вперед!»

И мы рванули, точно молния. Люди наверняка были готовы к тому, что мы попытаемся сбежать, но явно не ожидали от нас такой прыти. Корабли направили в нашу сторону лучи серовато-белого цвета, однако странное одноцветное зрение сенсоров дальнего действия заретты позволило мне разглядеть, что эти лучи движутся слишком медленно. Из-под брюха всех четырех кораблей вяло выплеснулись извивавшиеся энергетические ловушки, но мы увернулись от них с необычайной легкостью.

Миг – и «Звездная кусака» вырвалась из западни, которую возвели вокруг нас люди. Что-то огромное промелькнуло перед глазами с такой скоростью, что толком я ничего не успела разглядеть… может, Мелаквин, или какая-то другая планета, или даже «вязанка», по-прежнему присутствовавшая здесь, но незамеченная высокомерными флотскими.

Потом не стало ничего, кроме звезд; и даже солнце за нашими спинами спустя всего несколько секунд сократилось до размеров булавочного укола. Я пять раз приказывала «Кусаке» наобум менять курс, чтобы затруднить преследование, так как понятия не имела, насколько быстро флотские корабли могут засечь нас, но во всех случаях удирать по прямой было неблагоразумно. Впрочем, четыре корабля исчезли из поля нашего зрения буквально в момент бегства, и больше я их не видела.

 

РАССЧИТЫВАЯ, ЧТО ДОКУЧЛИВЫЕ ЛИЧНОСТИ НЕ НАЙДУТ ВАС В ГЛУБИНАХ КОСМОСА, ВЫ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬСЯ НЕ ПРАВЫ

Существует один несомненный факт касательно космических путешествий: это очень, очень, очень скучно. Я, конечно, страшно радовалась, что нам удалось сбежать от врагов… но едва мы вырвались, смотреть было не на что, кроме звезд, звезд, звезд. Некоторые из них, без сомнения, представляли собой галактики; другие, возможно, были планетами, или кометами, или раскаленными добела космическими бабочками, воспевающими жизнь внутри солнц; однако все они выглядели как звезды, а я уже успела наглядеться на подобное зрелище.

Я задумалась – может, путешествие станет увлекательнее, если мы слегка замедлим движение? Кто знает? Может, мы и пролетали мимо интересных космических объектов, но так быстро, что я ничего не успевала разглядеть.

Нет! Учитывая, что за нами гонятся флотские корабли, уменьшать скорость, конечно, не следовало.

Вот так и получилось, что мы мчались сквозь унылую тьму, и час проходил за часом, и мимо, не мигая, проносились звезды, проносились бессмысленно… точно жизнь, лишенная возвышенных целей. А потом вдруг, внезапно, я услышала, как кто-то откашлялся.

– Уклод? – позвала я.

Все это время мои глаза были связаны с зареттой, и я не имела возможности посмотреть, как там мои товарищи в соседних креслах. Я не знала, живы они или умерли; и, по правде говоря, почти не вспоминала о них. Безбрежное звездное однообразие постепенно вытеснило все мысли – хотя это вовсе не значит, что мой мозг начал уставать. Я была физически утомлена, и, конечно, мне требовалась твердая пища – теперь, когда свет Башни предков больше не поддерживал мои силы. Не следует поддаваться панике только потому, что испытываешь усталость и голод.

– Уклод? – повторила я, уже громче. – Маленький грубиян, ты в конце концов очнулся?

– Нет, это не Уклод. Попробуй угадать еще раз.

Голос определенно принадлежал не Уклоду, хотя с той же определенностью был мужским, гнусаво дребезжащим. Таким тоном старшая сестра может выговаривать младшей: «Ай-я-яй, ай-я-яй, у кого это постель опять мокрая?» Слова произносились на языке разведчиков, но быстро, со странным акцентом, разбивавшим слова на отдельные слоги.

– Кто ты? – спросила я. – И где находишься?

– О-о-о, прямые вопросы! Вот что мне нравится в примитивных организмах: они не тратят времени на всякие любезности. Не становятся в позу униженного поклонения и не предлагают принести в жертву младенцев, как некоторые другие. Ты сразу берешь быка за рога и спрашиваешь: «Кто ты, черт побери, такой, приятель?»

– Ты мне не приятель. И несмотря на восхищение прямыми вопросами, ты на них не ответил.

– Совершенно верно. Извини, я настоящая задница.

– У тебя есть имя, мистер Задница? И местоположение?

– Да и да. Видишь? Я могу отвечать на вопросы, когда они четко сформулированы. И позволь мне, прежде чем ты выскочишь из штанов, продемонстрировать тебе крошечную частицу моего великолепия.

Я только что наблюдала за звездным пространством, не имея возможности видеть даже собственное тело; а в следующее мгновение уже стояла на огненно-алой равнине – а не внутри «Кусаки».

 

ОГНЕННО-АЛАЯ РАВНИНА

Меньше чем на расстоянии броска камня от меня с шипением испускали струйки дыма большие озера лавы и воздух дрожал от их жара. Маленькие черные создания, похожие на слизней, проплывали короткое расстояние по поверхности, погружали носы в магму и исчезали в ней. Были тут и насекомые; с громким жужжанием, перекрывающим шипение испаряющейся лавы, они перелетали от одной струйки дыма к другой, ненадолго задерживаясь около каждой – словно принюхивались.

Почему-то насекомые были безразличны к растениям – алым и черным кустам, с огромными прозрачными соцветиями, тяжело свисавшими на уровне моих бедер, с лепестками цвета человеческой крови. Они безостановочно шуршали, касаясь моих ног и друг друга; тем не менее ветра я не чувствовала. И жары, кстати, тоже, как, впрочем, и земли под ногами… И прикосновения цветов, хотя видела, как их лепестки задевают кожу… Внезапно мне все стало ясно.

– Это имитация! – воскликнула я. – Просто трюк. Ты посылаешь изображение и звуки «Звездной кусаке», а она – мне; но я не чувствую прикосновений, потому что заретта не в состоянии передавать мне такие ощущения.

– О-о-о, а тебя, оказывается, не проведешь, – откликнулся голос.

Я оглянулась. Местность с булькающими вулканическими озерами казалась пустой – ничего, кроме сада и лавы, плюс остроконечные черные горы у самого горизонта. В бледно-бордовом небе ни облаков, ни звезд.

– Где ты прячешься, мистер Задница? – спросила я. – Готовишься к экстравагантному выходу, надеясь произвести на меня впечатление?

– Смышленая девочка, – усмехнулся голос. – Моему хилому мозгу за твоим не угнаться.

Из глубины ближайшего озера изверглось большое белое существо со стекавшими по шкуре шипящими каплями расплавленной магмы. Там, где капли падали на кроваво-красные растения, тут же с мягким вскриком распускались новые соцветия. Эти крики показались мне прекрасной находкой: если кто-то хочет имитировать вулканический сад, завывания распускающихся цветов удивительно к месту.

Между тем белое существо продолжало подниматься из магмы, как будто стояло на подводной платформе, которую выталкивал вверх механизм лифта. Зверь выглядел очень мощным, а размером и текстурой жесткой шкуры походил на носорога. Хотя я никогда не видела живого носорога, обучающие машины у нас в городке показывали превосходные изображения этих животных – и слонов, и кенгуру, и многих других созданий, не обитавших в моей части мира, но обладавших такими восхитительными качествами, как способность поедать собственных товарищей и плеваться смертоносными ядами.

У него было четыре массивных ноги и даже пушистый хвост, торчащий между похожими на броню складками шкуры на ляжках… но, в отличие от носорогов, рог у этого создания отсутствовал, поскольку не было головы – шея оканчивалась на уровне горла открытой дырой, уходящей в глубь груди.

У меня на глазах безголовое создание наклонилось вперед, и из дыры в шее вывалился сгусток лавы, как будто зверь избавился от какой-то мешавшей ему затычки.

– Надо же, как зудит, – сказал он ломким голосом и отхаркался, как делают невоспитанные люди, прежде чем сплюнуть; тут же из дыры в шее снова выскочил сгусток лавы и плюхнулся в озеро. – Так-то лучше, – теперь его голос звучал чище. – Ну и что ты? Не слишком испугалась при виде меня?

– С какой стати мне верить, будто я вижу настоящего тебя? Это ведь просто изображение, и тебе вовсе не обязательно выглядеть безголовым носорогом. Мог бы стать маленьким и безобидным существом – чтобы произвести лучшее впечатление.

– Если бы я хотел произвести впечатление, уж, конечно, нашел бы что-нибудь поинтереснее долбанного безголового носорога.

Зверь шагнул из озера на твердую почву сада; цветы, к которым он прикасался, пронзительно взвизгивали и старались убраться с его пути, выдирая корни из почвы и отодвигаясь на безопасное расстояние. Я пристально смотрела на них… и потом зверь заметил, куда устремлен мой взгляд. Он посмотрел на удирающие растения, потом снова на меня.

– Что, чересчур?

– Да. Слишком уж ты стараешься поразить меня.

– Честный ответ, – заявил он. – Ладно, долой особые эффекты.

Он пошлепал через сад ко мне, прямо по цветам, как если бы их не было вовсе. Больше они не вскрикивали и не отодвигались, даже не вздрагивали, когда его тело раздвигало листья и цветы, которые теперь казались сотканными из дыма. Или, может, сам зверь стал нереальным – большой, белый, противоестественный, надвигающийся на меня, словно обезглавленный призрак.

Когда он подошел достаточно близко, я смогла заглянуть в дыру на том месте, где следовало быть голове. Свет красного неба проникал внутрь темной дыры не слишком глубоко; и все же было видно, что где-то на уровне сердца и легких мерцали два красных шара, похожие на гаснущие угли костра. Возможно, это «зловещие жгучие глаза», спрятанные внутри темной утробы… но если так, то глупее трудно было что-либо придумать, поскольку поле зрения в этом случае ограничивали края шеи. Впрочем, не следует забывать, что передо мной чужак со своим представлением о глупом и умном изобретении.

 

ЗНАКОМСТВО

– Ну, давай перейдем к формальностям, – зверь сделал глубокий вдох и быстро зарокотал: – Привет-ствую-тебя-я-разумное-существо-принадлежащее-к-Лиге-Наций-и-прошу-тебя-проявить-ко-мне-госте-приимство-и-прочая-чушь.

– О, да. Я тоже. Кроме чуши.

Меня задело, что не я первой произнесла приветственную фразу. Связисту следовало быть более расторопным; в качестве оправдания могу сообщить, что зверь сознательно отвлек меня своим показушным спектаклем.

– Теперь самое время представиться, – продолжал он. – Меня зовут Поллисанд. Неплохо звучит, а?

Это имя было мне незнакомо; но внезапно я вспомнила разговор с женщиной в Башне предков. Она утверждала, что ко мне приходил кто-то большой, белый, похожий на животное, но без головы.

– Первый раз слышу твое имя, – ответила я, – хотя знаю, что после моего падения на Мелаквине ты приходил ко мне.

– Я спас тебя от смерти! – воскликнул Поллисанд.

– Нет! Я, между прочим, не из тех, кто может умереть.

– О, дорогая моя, ты можешь умереть. Ты очень даже способна на это. Единственная причина, почему твои соплеменники не протягивают ноги чаще других, состоит в том, что вы – просто до-индустриальные дикари и никогда не использовали оружия более смертоносного, чем остроконечные палки. Как будто палки могут проткнуть ваши твердые стеклянные тела! Однако, – продолжал он, – сейчас ты покинула свой мир, сладкая моя, и вступила во враждебную вселенную с высокоразвитой технологией, где существует множество способов превратить тебя в труп. Например, моноволоконные удавки, способные видеть сквозь твою шею. Или ультразвуковые пистолеты, которые разнесут в пыль твои стеклянные внутренности. Старый добрый динамит или пластид. И это не говоря уж о чужеземных микробах и токсинах – может, ты и невосприимчива к болезням и ядам Мелаквина, но, гарантирую, против всего многообразия биохимических соединений галактики тебе не выстоять. Дотронься до неподходящей листвы, и ты рухнешь, словно молодой бычок под ударом топора.

Я перевела взгляд на цветы у моих ног. Было бы трусостью бежать от них; да и вообще, что они такое, как не ментальная проекция? Поэтому я осталась на месте.

– Может, мне теперь и следует кое-чего опасаться, – сказала я, – но как-то не верится, что ты появился, просто чтобы предостеречь меня от этой опасности. Чего ты хочешь?

Прежде чем он успел ответить, позади меня зашуршали цветы. Я быстро обернулась, ожидая нападения; может, все это время Поллисанд, как хитрый злодей, старался отвлечь мое внимание, чтобы дать своему сообщнику возможность подкрасться ко мне сзади. После того как я удирала от «вязанки», а потом и флотских кораблей, было приятно встретиться во плоти с врагом, которому можно расквасить нос… но когда создание оказалось на виду, я с огорчением обнаружила, что у него нет носа. Это был круглый серый шар размером с мою голову, и пока он вприпрыжку мчался ко мне, я успела разглядеть его текстуру: слизистая белая поверхность, обмотанная серыми волокнами. Создание вовсе не имело намерения напасть на меня – оно просто возбужденно подпрыгивало вверх и вниз вокруг моих щиколоток, издавая радостный писк. И, казалось, получало удовольствие, натыкаясь на мое тело, отскакивая от него и снова прыгая вокруг в попытке удариться об меня под другим углом.

– Это именно то, что я подумала? – спросила я Поллисанда.

– Так точно, мэм. Это «Звездная кусака», и ничто иное.

– Но ведь настоящая «Звездная кусака» гораздо больше.

– Очевидно, она думает о себе как о маленькой. Это не я создаю ее образ, она сама. Фактически я вообще не ожидал, что она появится; но поскольку я использую ее для проецирования образов в твой мозг, она, видимо, решила тоже поучаствовать. И вот какой она себя представляет.

Поллисанд наклонился вниз, как будто хотел получше рассмотреть маленькую попрыгунью. Видимо, она заметила в глубине мерцание красных глаз, и это зрелище привлекло ее. Оставив меня, заретта запрыгала в сторону Поллисанда, по дороге подминая цветы. Его глаза вспыхнули еще ярче… за мгновение до того, как «Звездная кусака», сделав очередной прыжок, влетела прямо в дыру Поллисанда.

 

«ЗВЕЗДНАЯ КУСАКА» – ПУШЕЧНОЕ ЯДРО

Это было удивительное зрелище – высокомерный чужак и маленькое энергичное создание, застрявшее у него… хм, в «глотке». «Звездная кусака» счастливо повизгивала, как будто гордясь своим озорством; покачивалась внутри отверстия из стороны в сторону, хихикая каждый раз, когда касалась стенок.

Что касается Поллисанда, то он, казалось, оторопел: я досчитала до пяти, а он все не двигался. Потом, вздрагивая, поднял плечи и наполнил легкие воздухом. Вдыхал он с громким всасывающим звуком, что неудивительно, поскольку большую часть отверстия перекрывала заретта; его ребра расходились все шире, шире, а потом он внезапно выдохнул со всей силой.

«Звездная кусака» вылетела из дыры, точно пушечное ядро. С громким жизнерадостным криком она по дуге взлетела над садом, а потом резко ушла вниз и рухнула на кроваво-красные цветы. В первое мгновение я забеспокоилась, не пострадала ли она; однако почти сразу же прыжки, сопровождаемые радостным писком и свистом, возобновились.

– Смотри, – сказала я Поллисанду. – Она явно хочет проделать это еще раз.

– Хулиганка, – отозвался он. – А что, если кто-нибудь увидит меня с зареттой в утробе? Я не могу позволить себе до такой степени терять достоинство – некоторые расы поклоняются мне, словно богу. Моей репутации повредит, если станет известно, что меня использовали в качестве баскетбольной корзины.

– Или, напротив, это будет способствовать твоей репутации. Может, люди сочтут, что ты не такая уж задница, раз с удовольствием принимал участие в игре.

– Что ты имеешь в виду, говоря «с удовольствием»? Ничего себе удовольствие! Я просто вышвырнул заретту из глотки, и все. – Он снова отхаркался и сплюнул серовато-белый комок. – Кроме того, мне нравится, когда люди считают меня задницей. Быть задницей – мое призвание, жизненное предназначение; в этом деле я чертовский профессионал. Другие люди ведут себя как задницы в свободное время; что же касается меня, это моя работа.

– Поэтому ты и явился? Кто-то заплатил тебе, чтобы ты докучал мне? Потому что, признаться, ты и впрямь ужасно докучливый тип, и я не желаю тратить на тебя время, если ты быстро и понятно не объяснишь, чего хочешь.

Глаза, мерцавшие в дыре Поллисанда, разгорелись ярче. Прежде чем заговорить, он оглянулся на маленькую заретту, но ее внимание было отвлечено плававшими в озерах двухголовыми слизняками. Она с огромным удовольствием запрыгивала на них, а потом отскакивала, расплескивая во все стороны шипящую магму. Жар нимало не беспокоил ее… Чему тут удивляться? Она уже пролетала сквозь солнце, и разве могли ей причинить вред расплавленные минералы?

– Ладно, – снова повернувшись ко мне, сказал Поллисанд, – давай займемся делом. Я не часто заключаю сделки с низшими созданиями, но ты в уникальном положении, хотя, может, и не догадываешься об этом. – Его глаза снова яростно запылали. – Весло, милая моя, душечка, углевод ты мой, на сахарозе замешанный… Что, если я знаю способ сделать так, что твой мозг никогда не устанет? Заинтересует это тебя, а?

 

ИСКУШЕНИЯ

Несколько мгновений я просто смотрела на него, утратив дар речи. И потом чисто рефлекторно, сама не веря в это, заявила:

– Глупый зверь, мой мозг и так никогда не устанет. Я не из тех, кто поддается апатии, от которой цепенеет разум.

– В отличие от своей матери? И сотен поколений до нее? Все они клялись, что не превратятся в ментальную брюкву, и что же? Теперь они валяются в тысячах стеклянных башен.

Он топнул ногой, и внезапно мир изменился. Не стало ни сада, ни лавы, ни пепельно-алого неба… Весловилль, над которым в полной тишине медленно кружился снег.

Мы с Поллисандом стояли на крыше Башни предков, с восьмидесятого этажа которой я когда-то упала. На некотором расстоянии, почти у самого края крыши, крошечная «Звездная кусака» удивленно вскрикнула и быстро-быстро запрыгала к нам. Спустя несколько мгновений она испуганно прижалась к моей ноге, явно сбитая с толку внезапным изменением обстановки.

Я опустилась на колени и успокаивающе погладила ее. При этом небольшое количество слизи налипло на ладонь, но я не чувствовала ее; это ведь по-прежнему была имитация, создающая зрительные и слуховые ощущения – но не тактильные.

Продолжая поглаживать взволнованную заретту, я сердито посмотрела на Поллисанда.

– Зачем мы здесь?

– Просто наглядная демонстрация, дорогая моя.

Он снова топнул ногой, и город изменился. Вместо множества различных строений теперь в нем были только Башни предков, точно такие, как та, на которой мы стояли: десятки тысяч, и все ярко сияли, но почему-то не освещали пещеру, в которой мы находились.

– Весло, – продолжал Поллисанд, – это твой мир и твои люди. Чертовски близки к коматозному состоянию… можно сказать, мертвы. Только несколько десятков еще не превратились в зомби; и долго ли они продержатся? Долго ли продержишься ты?

Он поднял ногу и качнул ею в сторону вереницы высотных зданий, растянувшейся, насколько хватало взгляда, гораздо дальше подлинной стены пещеры.

– До сих пор, – снова заговорил он, – для тебя существовал единственный способ уберечь свои серые клеточки – броситься вот с такой высоты. Разбить вдребезги тело, прежде чем мозги превратятся в кашу. Ты уже один раз падала отсюда, и этот выход по-прежнему открыт. Брось свои заботы на ветер и умри достойной смертью. Обещаю, на этот раз не стану собирать тебя по кусочкам. И никакие ангелы не прилетят, чтобы подхватить тебя и помешать разбиться.

Я сердито посмотрела на него.

– Почему я должна воображать, будто прилетят какие-то ангелы? Совершенно абсурдное понятие.

Поллисанд издал показной вздох.

– Классические аллюзии для тебя не существуют, верно? Полагаю, для тебя будет бессмысленно, даже если я сделаю так, что ты станешь превращать камни в хлеб.

– Возможно, ты способен на такие вещи, но я – нет. Кстати, ты действительно можешь? Это было бы неплохо, поскольку я уже давно ничего не ела. Но уж если ты и впрямь станешь печь хлеб из камней, постарайся, чтобы это был хороший хлеб, а не какая-то противная непрозрачная субстанция, которую готовили разведчики, да еще и гордились этим.

– Ладно, – пробормотал себе под нос Поллисанд, – отложим в сторону сценарий трех искушений. В последний раз, когда я пытался его применить, он тоже не сработал. Переходим к «плану Б».

Он топнул ногой сильнее, чем прежде, и во мгновенье ока мы оказались там, где были вначале: в саду, окруженном дымящейся лавой. «Звездная кусака» с восторженным блеянием запрыгала прочь – дразнить здешнюю живность.

Поллисанд сбил головки у двух цветов и наступил на них ногой.

– Ладно, – повторил он. – Мы обсуждали сделку, – он снова надавил ногой на цветы и повернулся ко мне. – Предлагаю избавить тебя от дряхлого, если ты согласишься разыграть со мной партию в мяч.

– Что еще за партия в мяч?

– Это метафора, черт побери! – Поллисанд раздавил еще несколько цветов, так что нога у него покраснела от их сока. – Предлагаю очень простое соглашение. Услуга в обмен на услугу. Моя услуга будет состоять в гарантии того, что твой мозг никогда не устанет.

– И что ты хочешь взамен?

– Хочу… – он сделал глубокий вдох, – хочу… Ну, выражаясь доступным для твоего понимания языком, я хочу, чтобы ты заверила Лигу Наций, что все складывается великолепно, даже если в результате моих действий ты нечаянно погибнешь.

 

СДЕЛКА

– О каком великолепии может идти речь, если в результате твоих действий меня ждет смерть? Это неправильно!

Я в ярости уставилась на него; Поллисанд все продолжал давить красные цветы – вот было бы замечательно, если бы белая толстая нога осталась испачканной навсегда!

– Почему неправильно? – требовательно спросил он. – Во-первых, ты уже практически была мертва, и именно я вернул тебя к жизни; между прочим, этот процесс отнял у меня много времени. Во-вторых, твой мозг скоро оцепенеет, и когда это произойдет, ты мало чем будешь отличаться от трупа. В-третьих, я неизмеримо выше тебя по умственным способностям – мой IQ может быть измерен лишь трансфинитным числом – и могу гарантировать следующее: существует лишь совсем кро-о-о-ошечный шанс, что мой план не сработает и ты погибнешь.

– Тогда расскажи мне свой план, а я уж сама рассужу, как мне поступать.

– Рассказать тебе мой план? Не-ет, я не могу рассказать тебе мой план. Мой план настолько сложен, что твой мозг не в состоянии понять его. Да что там! Вся вселенная не в состоянии понять мой план – не хватит кварков, чтобы закодировать даже самые общие представления. Я перемолол пятьдесят пять миллионов резервных вселенных, рассчитывая, что делать дальше, и речь идет только об основной логике, без пользовательского интерфейса. Нет никакой возможности рассказать тебе мой план.

– Другими словами, у тебя нет плана.

– Ну, у меня есть несколько общих идей. Моя сила в импровизации.

Один из красных глаз на мгновение погас и тут же вспыхнул снова; возникло жуткое ощущение, будто Поллисанд подмигнул мне.

– Серьезно, малышка, – продолжал он, – у меня есть планы относительно планов относительно планов, и так вплоть до конца времен. Я рассчитываю все с позиций общества и времени, составляю схемы – простые и витиеватые; плету заговоры и разрываю их; я – олицетворение предусмотрительности и мастер стратегического маневрирования на лезвии бритвы.

– Ты так любишь болтать, – сказала я, – что просто удивительно, откуда у тебя время еще и составлять планы.

– Черт побери, ну ты и дремучая, – проворчал он. – У меня есть план, ясно? Хороший план, имеющий самые благородные цели… но существует совсем кро-о-ошечный шанс, что в какой-то момент, когда события начнут развиваться в соответствии с этим планом, ты погибнешь – при таких обстоятельствах, которые не позволят мне спасти тебя, как в прошлый раз. И вот тогда у меня может возникнуть конфликт с Лигой Наций: в смысле, если я предполагаю, что возможен такой исход – а я это предполагаю – для разумного создания, то есть для тебя. Пусть ты и ограниченно разумная, но все же в учетной книге значишься среди цивилизованных существ – значит, с моральной точки зрения я обязан предупредить тебя. По существу, ты хочешь достигнуть той же возвышенной цели, что и я… и, следовательно, это не я подвергаю твою жизнь риску, а ты сама идешь на риск, поскольку страстно желаешь поступать правильно.

– И как именно правильно я так безрассудно желаю поступать?

– М-м-м… Ну… Стоит ли говорить? Может, просто поверишь мне на слово, как существу, стоящему на семьдесят пять триллионов ступеней выше тебя на эволюционной лестнице, что моя цель – максимальное благо для максимального количества существ ?

– Меня не волнует максимальное благо для максимального количества существ, – ответила я. – Большинство существ – самые распоследние олухи; меня они вообще не волнуют. И я вовсе не испытываю уверенности, что ты такой умный и продвинутый, как утверждаешь… В конце концов, все, что я пока видела, – имитации с использованием «Звездной кусаки». – Заретта услышала свое имя и поскакала ко мне… но по дороге ее отвлекло летающее насекомое, и она тут же устремилась следом за ним. Я снова перевела взгляд на Поллисанда. – Мне почему-то не кажется, что заретта так уж высоко стоит на лестнице эволюции. Пока я не видела доказательств, что ты выше.

– Вот как! – воскликнул Поллисанд. – Может, все дело в моем внешнем виде. Истинно продвинутое существо понимает, что разумнее вступать в контакт с низшими видами, не отпугивая их своим обликом… что-нибудь типа нелепого на вид создания, напыщенного ничтожества, болтающего всякие глупости. Тогда ты себе скажешь: «Этот парень – не такой уж супергений, каким считают его все во вселенной». Ты видишь, как я дурачусь, ты бросаешь мои слова мне в лицо, а спустя какое-то время расслабляешься настолько, что начинаешь думать, будто я недостаточно ловок, чтобы пустить тебе пыль в глаза.

Если это была попытка смутить меня, то она почти сработала. Невероятно умный зверь, способный управлять всем так, как я видела и слышала, действительно мог представиться глупым фигляром, чтобы я не воспринимала его слишком серьезно. С другой стороны, глупый фигляр мог изобразить из себя невероятно умного зверя, который просто ломает комедию. Что более вероятно?

– Важнее другое, – вслух произнесла я. – А именно, я хочу знать хотя бы общее направление твоего плана. Какова твоя цель? Каковы намерения?

– Ладно. Часть плана, которая касается тебя – непосредственно, – состоит в том, чтобы установить контакт с расой, которую вы называете шадиллами.

– Ты за них или против них?

– Я страстно желаю стереть их с лица галактики. И твоя часть плана состоит в том, чтобы помочь мне в этом.

– Так бы сразу и сказал, – я дружеским жестом положила руку ему на спину. – Конечно, я помогу тебе одолеть шадиллов… в особенности если ты в ответ уладишь проблему с усталостью моего мозга. Мог бы догадаться, что на подобное предложение у меня один ответ: «Да».

– Я знал, – голос у Поллисанда звучал мягко, совсем не так противно, как раньше.

Внезапно до меня дошло, что я чувствую, как мои пальцы касаются его шкуры… и, едва это произошло, я ощутила и твердость земли под ногами, и жар ветра, и шершавое прикосновение алых цветов. Маленькая «Звездная кусака» вскрикнула, словно испугавшись чего-то, поскакала ко мне, остановившись, подпрыгнула и упала прямо мне в руки. Я поймала ее и почувствовала тепло и дрожь маленького липкого тельца, когда она прижалась к моей груди.

Глаза белого существа ярко вспыхнули. Волна испепеляющего жара ударила мне в лицо с такой яростью, что я испугалась – вдруг щеки расплавятся? Внезапно у меня возникло ужасное подозрение, что все вокруг реально и Поллисанд на самом деле перебросил меня через бессчетные световые года в этот странный мир, и уменьшил «Кусаку» до размера щенка, и до поры до времени не давал мне почувствовать кипящий жар этого места, чтобы я думала, будто это всего лишь иллюзия…

Потом все затопила тьма, в которой остались лишь звезды. Я опять сидела в кресле, в прежней позе. Оглядываясь, я видела лишь тело заретты, достаточно большое, чтобы я могла находиться в крошечном уголке ее легких.

Может, кто-то решит, что все это было лишь сном, однако лицо у меня все еще горело, как будто я находилась рядом с горящим костром.

 

СНОВА В РЕАЛЬНОМ МИРЕ

Несколько минут спустя кто-то застонал рядом со мной.

– Уклод? – прошептала я. – Поллисанд?

В ответ – невнятное бормотание. Я не узнала ни языка, ни голоса – для Уклода он был слишком звучным, для Поллисанда – чересчур гортанным.

– Ладжоли?

Может, этот рокочущий баритон и был ее настоящим голосом? Я от всей души надеялась, что это именно так, не испытывая никакого желания иметь дело еще с каким-нибудь неизвестным гостем.

– Ладжоли, это ты?

– О-о-о… О-о-о… – простонал тот же баритон. Потом голос зазвучал выше. – Что произошло? – Это, без сомнения, была Ладжоли – поначалу плохо соображавшая, а теперь вспомнившая о необходимости говорить более «женским» голосом: – Что ты со мной сделала?

Это прозвучало слишком по-женски; великанша, вероятно, предполагала, что так должна говорить женщина совершенно определенного типа – беспомощная, хрупкая. Очевидно, у Ладжоли сложилось достаточно искаженное представление о самой себе; интересно было бы разобраться в этом, когда будет время… однако сейчас я была просто счастлива, что кто-то нарушил мое одиночество.

– Эта ужасная штука, похожая на вязанку дров, которую вы назвали шадиллским кораблем, выстрелила в вас дьявольским боевым лучом, так что мне пришлось взять управление на себя. С чем я и справилась очень успешно: пролетела сквозь солнце, утерла нос человеческому флоту, не говоря уж о встрече…

Я умолкла, так как подумала: стоит ли рассказывать о встрече с Поллисандом? Ладжоли (или даже хуже того, Уклод) может выбранить меня за то, что я заключила маловразумительное соглашение с могущественным чужаком, руководствующимся сомнительными мотивами. Значит, лучше помалкивать о белом безголовом существе, пока я не решу, что для этого пришло время.

 

ОХ УЖ ЭТИ САНТИМЕНТЫ МОЛОДОЖЕНОВ!

Слева послышался щелчок, и спустя пару секунд что-то поползло по моему лицу… Ох, опять мерзкие кишки накрыли мою голову. На миг в глазах у меня потемнело, но тут же зрение (мое, а не заретты) восстановилось; я увидела Уклода, обмякшего в своем кресле, и Ладжоли, только что отодвинувшуюся от выпуклостей – то есть рычагов управления перед ее креслом. Очевидно, она отключила щупальца, притягивавшие нас к креслам. Они скользнули обратно в похожую на медузу обивку, и я почувствовала себя свободной; хорошо еще, что я не принадлежу к тем, у кого все тело деревенеет после долгого периода бездеятельности, а иначе сейчас превратилась бы в настоящую глыбу дискомфорта.

Путы Уклода тоже разжались, и он упал бы носом вниз, если бы Ладжоли не подхватила его. За это краткое мгновение я успела заметить, какая она быстрая и сильная… в особенности для того, кто только что много часов пролежал в бессознательном состоянии. Великанша усадила своего супруга по возможности ровно и принялась хлопотать – на мой взгляд, чрезмерно, – устраивая его поудобнее: выпрямляя тело, подпирая склоненную набок голову, укладывая руки на коленях… я бы на ее месте прежде всего проверила пульс, чтобы выяснить, стоит ли прикладывать дальнейшие усилия. Наконец она прекратила суетиться, и стало видно, что грудь Уклода поднимается и опускается.

Удовлетворенная своими действиями, Ладжоли уселась на пол и прислонилась к его ногам. Наверняка ей понравилось бы лежать, положив голову ему на колени… в позе покорности. Однако женщина была слишком высока для таких поз, поэтому удовольствовалась тем, что руками обхватила мужа за бедра и прижалась к нему. Досчитав до пяти, я сказала:

– Почему бы тебе не попытаться разбудить его?

Вскинув голову, она уставилась на меня большими карими глазами.

– Как?

– Говорят, – ответила я, – что в таких случаях обычно хлопают по лицу. Сначала потихоньку, потом все сильнее…

– Нет, этого я делать не хочу.

– По-твоему, пусть он лучше остается без сознания?

– По-моему, пусть очнется сам, когда придет время. Куда нам спешить? Ты сказала, что мы убежали от шадиллов. И «Кусаку» пилотировать не нужно – как только перестаешь отдавать ей прямые приказы, она автоматически выбирает курс к Новой Земле. Это направление предварительно запрограммировано, я проверила. Значит, мы летим домой и у нас полно времени.

– Но просто ждать скучно. Лучше делать то, что можно сделать сейчас.

Секунду-другую Ладжоли пристально смотрела на меня, а потом покачала головой, с легкой улыбкой поплотнее прижалась к своему мужу и закрыла глаза.

Без сомнения, она делала это, чтобы позлить меня. Не в силах наблюдать, как огромная тетка разыгрывает роль кроткой овечки, я выбралась из кресла и пошла осматривать корабль.

 

УПРЯМЫЕ ДВЕРИ

Я оказалась не слишком хорошим разведчиком. Покинуть мостик можно было лишь одним способом: по длинному, похожему на трубу коридору с рубчатым полом поверх голубовато-белой кожи. Этот коридор привел меня в комнату, где я оказалась, когда вылетела из глотки, – и больше идти было некуда. Уклод говорил, что в заретте восемнадцать комнат, но я понятия не имела, где они.

– «Звездная кусака», – вслух сказала я, – мы же теперь друзья, верно? Мы с тобой пролетели сквозь солнце… и потом далеко отсюда, там, где лава, мы держались вместе, успокаивая друг друга. Значит, ты понимаешь, что я достойна доверия, и можешь открыть двери, чтобы показать, что там у тебя в глубине.

Тишина.

– Открой их, «Звездная кусака». Мы друзья. Мы же союзники – когда приходится трудно.

Однако ничего не произошло. Я не думала, что моя подруга игнорирует меня после того, как совсем недавно мы испытали драгоценные моменты близости на чужеземной равнине; более вероятно, что она просто не слышала меня. В конце концов, мало у кого из нас в легких есть уши! Если я хочу, чтобы заретта допустила меня в свои укромные уголки, нужно найти места, где следует потереть ее рукой или топнуть ногой.

Вот так я принялась экспериментировать, наобум потирая стены: ощупывая пористую мягкость, прикасаясь к желтым грибкам на стенах, освещавшим помещение. Поначалу я чувствовала себя просто глупо. Но по мере того, как в бесполезных поисках проходило время, я не смогла избавиться от чувства, будто меня предали… а «Звездная кусака» сознательно отгораживается от меня, точно от кого-то нежеланного, ненужного.

Как грустно! Кроме неприветливой заретты, единственные живые существа в пределах световых лет находились в соседней комнате. Отвратительное зрелище – нарочитая демонстрация супружеской преданности и влюбленности! Я, например, ни за что не согласилась бы, чтобы кто-то сидел у моих ног, и тем более, чтобы я сидела у ног кого-то.

Короче говоря, быть предоставленной самой себе внутри чьего-то легкого – не самое радостное времяпрепровождение. У меня не было при себе даже куртки разведчика, прихваченной на Мелаквине; она осталась на капитанском мостике, и возвращаться за ней мне не хотелось. Что я скажу, войдя туда? «Простите, но мне нужно срочно что-то обнять, чтобы не чувствовать себя такой одинокой».

Ну, я уселась на пол и подтянула колени к груди. Я не плакала, ни единой слезинки не уронила; просто плотно зажмурила глаза. Веки у меня замечательно-серебристые – почти единственная непрозрачная часть тела… и в тот момент, уткнув лицо в колени, я и не желала ничего видеть, тем более что ноги у меня действуют как искажающие линзы. Иногда, если смотреть через них, мир выглядит странным и пугающим.

 

ТРУДНО ОЖИДАТЬ, ЧТО ЛЕГКИЕ – ЭТО ПРОХОДНОЙ ДВОР, ГДЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ КОГО УГОДНО

Осторожное прикосновение к моему плечу застало меня врасплох. Я вздрогнула от испуга, так как не услышала ничьего приближения, резко обернулась, ожидая увидеть Уклода, или Ладжоли, или, может, очередной мерзкий полип, высунувшийся из стены и теперь пытавшийся присосаться ко мне с неизвестными чужеземными намерениями.

Передо мной возник призрак – нечто, сотканное из дымки, наподобие тех пугающих пятен тумана, которые образуются в тени на закате. В отличие от молочно-белого поля ССС, эта дымка не имела цвета: прозрачная, словно брызги воды, и такая тонкая, что сквозь нее можно было разглядеть стену. Но это не был просто пар, скользящий по легким «Кусаки» – наподобие того, что мы выдыхаем зимним днем. Призрачная фигура имела смутно человеческий силуэт, едва намеченные ноги, руки, голова, никаких пальцев на ногах и руках, лицо лишено черт…

Однако надо мной определенно склонилось какое-то существо. Почти нематериальной рукой оно касалось моего плеча, и, не в силах удержаться от дрожи, я оттолкнула эту руку.

Моя рука прошла сквозь призрачную плоть безо всякого сопротивления, точно сквозь дым. И хотя фигура казалась туманной, я не ощутила ни влаги, ни холода, ни тепла… только что-то вроде облака мелкой пыли.

– Убирайся отсюда, призрак, – сказала я, – преследуй кого-нибудь другого.

Я замахала рукой, надеясь, что его тело рассыплется на мелкие частички; и эти частички – капли, или прах, или копоть – от моего движения закружились в воздухе, но тело не утратило целостности. Как только я перестала махать, первоначальная форма восстановилась и призрак склонился надо мной.

– Грустная женщина… грустная женщина… – это был шепот, исходящий не из области рта, а как бы от всего тела, с ног до головы. – Почему ты такая грустная? Что тебя огорчает?

– Ничто меня не огорчает, – ответила я, – но назойливые существа неизвестного происхождения вызывают у меня раздражение. Кто ты?

– Друг заретты…

– Что? – возмутилась я. – Мне пришлось самой вести этот корабль, в то время как на борту находился еще один член экипажа? Тебя что, тоже вывела из строя «вязанка»?

– Нет, – ответил призрак, – но я ничего не понимаю… в полетах. «Кусака», конечно… не послушалась бы меня… даже если бы я попытался вмешаться. Я не… член экипажа. Я… друг.

Некоторое время я просто сердито разглядывала призрачного человека, и только потом до меня дошло, в каком смысле он употребляет слово «друг»: он был супругом заретты, то есть мужчиной ее вида, ее любовником. Это наводило на мысль, что некоторые или даже все крошечные частички его тела представляют собой семя… и предназначены для того, чтобы оплодотворять яйцеклетки «Звездной кусаки».

Я поспешно вытерла руки о пол.

 

РАЗГОВОР С ПРИЗРАЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила я. – Мы в легких. Разве тебе положено быть не в другом органе? Делать всякие неприличные вещи, в результате которых на свет появляются ваши малыши?

– Я регулярно посещаю все органы, кроме исполнения своих… супружеских обязанностей… – эти слова прозвучали почти весело, – я также являюсь тем, кого можно назвать… ветеринаром. Или, может, корабельным инженером. Я проверяю воздухопроводы своей подруги и кровеносную систему в поисках… метаболических отклонений. – Призрак сделал жест в мою сторону. – Что и привело меня к тебе.

– Я не метаболическое отклонение!

Он указал на то место, где я сидела.

– Ты создаешь тепловое пятно. И я ощущаю присутствие неизвестных химикалий…

– Мои химикалии очень даже известны! Ты что, никогда не слышал о стекле?

– Существует много видов стекла, но ты не относишься ни к одному из них. Твоя кожа представляет собой… смесь прозрачных полимеров, обслуживаемую целой армией… сложных клеточных агентов… которые ухаживают за ней и защищают от… внешних микробов. На твоем теле снаружи есть… следы жидкости… для каких целей, я не понимаю. Это не обычный пот… может, просто легкая телесная смазка, препятствующая прилипанию пыли… а может, что-то более сложное. Вот такие… биохимические компоненты… и внушают мне беспокойство, учитывая пусть незначительный, но вполне реальный шанс, что они могут оказать вредное воздействие на мою… покровительницу.

– Не говори глупостей, – заявила я. – Никакого вредного воздействия я не оказываю… сам видишь, «Звездная кусака» здорова и счастлива.

– На данный момент, да, – ответил призрак. – Однако ты – незнакомка с чужеземной биохимией, и я нахожу это достаточным поводом для беспокойства.

– Я не незнакомка. Я Весло. Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна. А тебя как зовут, глупый призрак?

– Нимбус, – ответил он. – Или полностью, как указано в регистрационном справочнике родословных, «Венец капеллы Нимбус Л-3 5». – Внезапно призрачная ткань его тела затуманилась, как будто каждая частичка содрогнулась от отвращения. – Во времена моего деда… мужчин-заретт называли «Удачливый», или «Туманный», или «Облако дождя»; но потом наши владельцы вступили в контакт с homo sapiens и переняли у них обычай давать чистокровным зареттам нелепые имена. Мою прежнюю подругу звали «Принцесса янтарной пустоты». Между прочим, тот, кто дал ей это имя, не владел земным языком, и для него это имя являлось пустым набором звуков. Единственная цель – произвести впечатление на людей-покупателей.

Голос призрачного человека постепенно набирал силу и теперь достиг уровня обычной громкости, а по тону очень напоминал голос Уклода, как будто мистер заретта использовал голос маленького оранжевого преступника в качестве модели. Еще я заметила, что Нимбус больше не делал пауз посреди предложения. Когда он произносил свои первые слова «грустная женщина», казалось, он почти не знает английского; зато теперь говорил очень гладко. Может, на «Кусаке» есть специальные устройства обучения языкам, позволяющие призрачному человеку осваивать новые языки за секунды? Это нечестно – я усердно трудилась несколько недель, чтобы овладеть английским, а оказывается, можно избежать нудного процесса обучения с помощью машин!

– Имена заретт меня не волнуют, – сказала я, – но если тебе не нравится, как тебя назвали, возьми себе другое имя.

– Ничего не получится, – ответил Нимбус. – Мы, заретты, наделены неистребимым инстинктом во всем уступать своим хозяевам, даже когда сами предпочли бы действовать иначе. Преодолеть этот инстинкт невозможно, что бы рациональная часть нас ни думала об этом. Быть добрым, послушным рабом – вот что жестко запрограммировано в моих генах.

– Какой же ты добрый и послушный, если жалуешься на своего хозяина первому встречному? Или, может, ты рассчитываешь, что я отправлюсь к Уклоду и скажу: «Пожалуйста, смени Нимбусу имя на Пушистик»?

– При чем тут Уклод? Он мне не хозяин! Просто взял меня в аренду для… любовных целей.

Я заподозрила, что последнюю фразу он добавил, чтобы спровоцировать меня. Его тактика сработала; я встала и сердито сказала:

– Не нравится мне такой разговор. Не знаю, то ли ты умышленно раздражаешь меня, то ли просто такой глупый, что ничего лучше придумать не в состоянии… Возможно, если бы меня принудили исполнять грязную роль жиголо, я тоже с легкостью рассуждала бы на такие неприличные темы. Но я не из их числа.

Резко повернувшись, я зашагала в сторону ведущего на мостик коридора. Но неожиданно для себя остановилась, оглянулась через плечо и, к собственному удивлению, добавила:

– Между прочим, я не девственница.

И выскочила в коридор, чувствуя, как вспыхнуло лицо.

 

ВОТ И ПРОЯВЛЯЙ СМЕЛОСТЬ; НИКТО НИКОГДА НЕ ПОХВАЛИТ ТЕБЯ ЗА ЭТО

Мне не хотелось возвращаться на капитанский мостик – не очень-то приятно смотреть, как Ладжоли прижимается к Уклоду, словно, кроме него, никто во всем мире не имеет значения. Однако я опасалась, что, если усядусь в коридоре, Нимбус снова притащится следом и будет провоцировать меня, обзывая метаболическим отклонением.

– Никакое я не отклонение, – пробормотала я. – Фактически на этом корабле я единственная, кто умеет себя вести.

Я шла по коридору, все медленнее и медленнее, надеясь, что что-нибудь случится прежде, чем я доберусь до мостика… но ничего не произошло, и я заставила себя войти.

Ладжоли сидела в прежней позе, однако Уклод уже очнулся. Эти двое негромко разговаривали, нос к носу. Войдя, я с силой топнула ногой, давая им понять, что они здесь не одни. Было бы приятно, если бы от неожиданности они подскочили с виноватым видом… но они просто дружно повернули ко мне физиономии. Их щеки почти соприкасались. До чего же несносно!

– Ты, я вижу, уже в сознании! – Я громко обратилась к Уклоду. – Вовремя… мне наскучило удирать от чужеземного корабля в одиночку.

– Чего шадиллы хотели, мисси? – угрюмо спросил Уклод.

– Думаю, они хотели захватить нас. Но мы сбежали.

Маленький человек прищурился.

– Каким образом?

– Я полетела в солнце.

– В солнце?

– Да. И корабль-«вязанка» за нами туда не погнался; шадиллы оказались не такие смелые, как я. Хотя, может, они убежали не из-за солнца, а из-за человеческого флота.

– Человеческого флота, – повторил Уклод.

– Да, человеческого флота. И, возможно, это их испугалась «вязанка». Однако люди оказались не так уж страшны. «Звездная кусака» легко оторвалась от них – может, потому, что ее поле ССС очень хорошо «напиталось» от солнца. Между прочим, не знаешь, внутри звезд живут какие-нибудь создания? Огромные стеклянные бабочки, которые поют? Если они существуют, это очень украсило бы вселенную.

Маленький человечек удивленно замигал. Повернулся, двинул вперед свое кресло и застучал по выступам перед собой. В отличие от машин на Мелаквине, у «Кусаки» не было экрана дисплея; однако, видимо, у нее имелись возможности передавать Уклоду информацию, потому что спустя некоторое время он в полном изумлении откинулся на спинку кресла.

– Черт побери, – прошептал он, – мы действительно ныряли в солнце.

– Да, – сказала я. – Оно очень яркое.

– Могу себе представить.

– Но там безопасно и мирно. Оно не причинило нам вреда. Ты ошибался, думая, что мы сгорим.

– Послушай, – негромко заговорил он, – жар меня беспокоил меньше всего. Гравитация. Магнетизм. Все проклятые частицы субатомного бестиария, от бомбардировки которых мы были в состоянии расплавиться. Могу продемонстрировать тебе надежные математические уравнения, доказывающие, что поле ССС не выжило бы там дольше наносекунды…

– Не говори глупостей, – прервала его я. – Математические уравнения не могут быть надежны – это просто написанные кем-то каракули. И кто бы ни пользовался ими, он, конечно, допустил ошибку, потому что с нами все было просто прекрасно.

Ладжоли наклонилась еще ближе к мужу… если это было возможно, и сказала ему:

– Уравнения целостности поля ССС дали нам шадиллы.

Уклод посмотрел на нее, широко распахнув глаза.

– Черт побери… Черт побери!

– Шадиллы? – переспросила я. – Эти чудовища, которые пытались съесть нас своими «прутьями»? Я ни за что не поверила бы в их уравнения, ни за что!

– Но… но… – Уклод бессвязно пролопотал что-то, прежде чем смог нормально заговорить. – Шадиллы изобрели заретт. И поля ССС. Мы используем их уравнения на протяжении столетий и ни разу… ни разу… Проклятье! – Он посмотрел на Ладжоли. – Это посерьезнее, чем просто какое-то дерьмовое разоблачение человеческого Адмиралтейства. Мы мчимся домой с такой скоростью… – Он глянул на управляющий выступ перед собой. – Черт, черт, черт! Знаешь, как быстро мы летим?

– Думаю, что очень быстро, – сказала я. – Мы получили много энергии от солнца. Потому и сумели сбежать от землян и корабля-«вязанки».

– Черт! – Уклод провел пальцами по лбу, как будто вытирая пот. – Раскрыть такой секрет… это же просто динамит, мисси. Хуже, чем динамит: чистая антиматерия. Если прыжок в звезду не разрушает поле ССС, а, напротив, усиливает его… если шадиллы на протяжении столетий сознательно вводили нас в заблуждение относительно ограничений оболочки ССС… – Он покачал головой. – Но как им это удалось? Наверняка наши люди осуществляли всякие проверки, проводили всевозможные эксперименты с целью обнаружения предела прочности поля ССС. Инженеры всегда так делают! И если тем не менее шадиллы на протяжении столетий ухитрились водить всех за нос… Черт, теперь они наверняка опасаются, что мы обнаружили истину. И, скорее всего, гонятся за нами. Что же нам делать?

Ладжоли встала, совершенно бесшумно.

– Что бы ты ни надумал, – заявила она, – уверена, это будет мудрое решение. Не будем тебе мешать; когда захочешь, я принесу тебе поесть.

Она склонилась над ним, нежно обхватила руками шарики его ушей и прикоснулась губами к лысому черепу. Это был очень интимный жест… из разряда тех, которые вызывают у наблюдателя чувство смущения, злости и одиночества одновременно. Потом великанша повернулась и молча пошла к выходу.

Проходя мимо, она крепко взяла меня за руку и повела за собой.

Я испытывала такое сильное чувство подавленности, что последовала за ней без возражений.

 

ПРИЯТНОГО АППЕТИТА

Рука Ладжоли ощущалась как очень холодная… такая холодная, как будто кровь у нее имела температуру талого снега. Как это раздражает: у чужеземцев температура тела (да и многое другое) всегда не такая, как надо, – то они слишком теплые, то слишком холодные; то слишком твердые, то слишком мягкие; то слишком сухие, то слишком влажные; то слишком торопливые, то слишком медлительные, слишком тупые, слишком надоедливые. Иногда они оказываются также слишком сильными… Вот почему мне не оставалось ничего другого, как поспешить вслед за оранжевой женщиной, тащившей меня прочь с капитанского мостика.

Где-то посреди коридора Ладжоли остановилась и положила руку на мерцающее желтое пятно. Лично для меня оно ничем не выделялось среди прочих, однако спустя три секунды раздался слабый чмокающий звук, и противоположная стена открылась. За ней обнаружился еще один коридор, выше и уже первого. Великанша направилась по нему, однако для двоих идущих рядом здесь не хватало места, и в результате я плелась позади, стараясь не чувствовать себя маленькой девочкой, которую старшая сестра тянет к обучающей машине. Надо сказать, обучающие машины в моем родном городке не слиш-ком продвинутые в научном отношении и не принадлежат к тому типу, что внедряют знания непосредственно в мозг. Представляете, они заставляют снова и снова повторять урок до тех пор, пока не захочется завопить во весь голос. Ужасно тупые машины и к тому же обладают невероятной прочностью – их невозможно сломать даже с помощью прекрасного серебряного топора!

Вскоре мы достигли перекрестка, от которого вправо и влево отходили два еще более узких коридора. Ладжоли повела меня в левый; этот коридор по спирали уходил вверх и заканчивался крошечной уютной комнаткой. Из ее боковой стены выдавались костяные ребра с плоской поверхностью и загнутым вверх выступом в передней части. По-видимому, это были полки… хотя на месте за-ретты я не стала бы причинять себе неудобство, отращивая в легких кости только ради того, чтобы люди могли ставить на них свои вещи. На полках находились котелки, по виду тоже костяные… наверно, кто-то отрубил кусок от скелета «Кусаки» и вырезал из него емкости для супа.

Какая мерзость! Хуже того, на полках были и чашки, большие костяные чашки, похожие на черепа. Характерные для черепов отверстия и выпуклости на них отсутствовали, однако форма и размер в точности соответствовали полусгнившей волчьей голове, которую я нашла в лесу, когда мне было двенадцать. Имелась тут и другая кухонная утварь узнаваемого типа, тоже костяная – ложки, лопаточки и тому подобное – плюс различные предметы, назначения которых я не понимала. Одни длинные и тонкие, другие – в виде коробок, а несколько вообще такой странной формы (все в причудливых завитушках, шипах и шишках), что возникала мысль, будто они здесь не для пользы дела, а в качестве абстрактных скульптур, или, может, просто их тут нечаянно позабыли.

Ладжоли взяла с костяной полки костяной нож и поставила на костяной столик три костяных котелка. Где тут у них пищевой синтезатор, догадаться было невозможно, но я предположила, что проблема приготовления пищи сводится просто к нажатию торчащих из стен выступов. Рядом с краном для воды выделялся особенно заметный выступ – зеленоватого цвета, размером с капусту; он был похож на отросток ткани заретты. Наверно, на нем есть маленькие вмятины, подумала я, типа кнопок, с помощью которых можно указать, какую еду желаешь… поэтому я не слишком удивилась, когда Ладжоли взялась за этот бугор.

Зато я очень удивилась, когда она с помощью ножа отделила его от стены, порезала на равные порции и разложила по котелкам.

– Что ты делаешь? – в ужасе воскликнула я.

– Готовлю ужин. – Она понюхала зеленый ломоть. – Пахнет прямо как чойлаппа… так называется глазированная грудная железа орта, запеченная с разными дивианскими овощами. Конечно, это – всего лишь смесь простых аминокислот и минералов… самых основных. Их способно переварить любое существо из тех, с кем нам приходилось сталкиваться, независимо от структуры его ДНК.

– Я не способна это переварить! Это же часть моей подруги!

– Да.

– Ты отрезала это от ее тела!

– Да.

– Это мясо заретты!

Ладжоли перевела взгляд с меня на зеленоватые ломти в котелках.

– Ну, не то чтобы мясо… Это особая ткань, которую заретта специально отращивает, чтобы пассажиры могли отрезать ее и съесть. Она растет так быстро, что может обеспечить ежедневное трехразовое питание для восьми человек… а что остается, мы снова скармливаем «Кусаке». Каждый раз пище искусственно придается новый запах и вкус, и хотя это дивианская кухня, людям она обычно нравится. Нам приходилось есть некоторые блюда homo sapiens – отвратительные, противоестественные на вкус! – но если ты подождешь с полчаса, приправы выдохнутся и никакой остроты в еде не останется. Не слишком вкусно, но по-прежнему питательно.

Поощряя меня есть фальшивой улыбкой, она вручила мне один из котелков. Зеленый холмик в ней имел цвет сырых овощей и текстуру наполовину обглоданного пумой мертвого кролика.

– Это часть моей подруги, – повторила я. – К тому же еда непрозрачна.

Я поставила котелок на столик.

– Ох, дорогая, – пробормотала Ладжоли. Она перевела виноватый взгляд на мой живот; наверное, представила себе, как будет выглядеть мое прекрасное стеклянное тело, если я съем эту зеленую гадость. Она сможет разглядеть ее у меня во рту в процессе жевания и в пищеводе, когда я проглочу эту «пищу». А потом лохматый ком, так же различимый для постороннего взгляда, повиснет у меня в животе, после чего пройдет все остальные стадии переваривания и выделения. Не слишком аппетитное зрелище – ни для Ладжоли, ни для меня. От этого просто вывернет наизнанку!

На Мелаквине у нас такой проблемы не существует. Наши синтезаторы создают исключительно прозрачную еду, химический состав которой так искусно продуман, что она остается невидимой внутри тела на всем пути от начала до конца пищевого тракта. Ученые из числа людей говорили, что биохимия этого процесса чрезвычайно сложна; но, честно говоря, мне непонятно, в чем тут проблема. Если не хочешь, чтобы внутри тебя что-то болталось, просто не ешь непрозрачную еду, и все будет в порядке.

– Не знаю, что и сказать, – продолжала Ладжоли. – Другой еды на нашем корабле нет. Она тебе не причинит вреда…

– Ну да. Просто я буду ужасно выглядеть… и глупо.

– Можно надеть что-нибудь, – предложила она. – Прикрыть то, что будет происходить у тебя внутри. – Она сделала шаг в сторону двери. – У меня тут не слишком большой гардероб, но что-нибудь мы наверняка подберем. Мы с тобой… ну, примерно одного роста.

– Зато комплекция у нас разная – я стройная, а ты излишне толстая. По счастью, я не нуждаюсь в твоих обносках. Обладая исключительным даром предусмотрительности, я прихватила с собой прекрасную куртку. Она мне в самый раз, и я надену ее, когда сочту нужным. Тем более что сейчас у меня нет аппетита.

Это не в полной мере соответствовало действительности. Прежде всего, я еще не примеряла куртку и не могла с уверенностью утверждать, что «она мне в самый раз»; и, кстати, даже не очень понимала, что означают эти слова, поскольку никогда прежде не носила одежды. Однако по размеру я была ближе к людям-разведчикам, чем к этой мускулистой женщине. Без сомнения, куртка, оставшаяся на мостике, подойдет мне лучше любой одежды Ладжоли.

А что касается отсутствия аппетита… я пока не настолько изголодалась, чтобы есть часть «Кусаки» (в особенности зеленую), и все же ощущала нарастающий голод. Проведя четыре года в Башне предков, я накопила приличный запас энергии, но он будет быстро иссякать теперь, когда я поднялась и стала двигаться. Фосфоресцирующее мерцание плесени не могло подкормить меня; следовательно, совсем скоро мне потребуется твердая пища, а иначе я могу впасть в кому.

Ладно, так и быть, схожу за курткой и прикрою свой пищеварительный тракт.

Ладжоли подождала еще немного, в надежде, что я все же поем. Потом пожала плечами, достала из своего котелка зелень и откусила.

– Очень вкусно. В самом деле.

– Мне не хочется есть, – снова соврала я. – Гораздо больше мне хочется разобраться в недавних событиях. Кто такие шадиллы? Почему они ведут себя с нами как враги?

Прежде чем проглотить то, что было у нее во рту, великанша утомительно долго безмятежно двигала челюстями.

– До сегодняшнего дня я считала шадиллов самой в\икодушной расой во вселенной. Теперь же…

Она вздохнула. Потом, то и дело прерываясь на еду, рассказала то, что знала.

 

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Раса Ладжоли (туе-туе) и раса Уклода (фрипы) изначально были ветвями одной расы, которую называют дивианами. Несколько тысяч лет назад – я не поняла, каких именно лет, то ли земных, то ли дивианских, но выяснять не стала, потому что мне, в общем, было все равно – дивиане представляли собой единую расу и обитали в одной и той же звездной системе. В те времена вместо заретт с их полями ССС у них были лишь несравненно более примитивные звери в качестве кораблей, которые летали между их родной планетой и горсткой отсталых колоний на других планетах той же системы и лунах. Дивиане понятия не имели о существовании огромной вселенной… пока не появились шадиллы.

Никто из дивиан не видел ни одного шадилла воочию; связь осуществлялась исключительно через роботов-посредников, выглядевших в точности как сами дивиане. Никто из дивиан не видел космического корабля шадиллов – кроме троих на сторожевой заставе на далекой луне. Там произошла авария и возник пожар… короче говоря, события развивались довольно стремительно. Поскольку ни одно медлительное дивианское судно не успевало к терпящим бедствие соплеменникам, на помощь поспешили шадиллы. Их корабль подлетел к заставе, забрал весь дивианский персонал и отправил их на родную планету в заретте – но прежде чем это произошло, дивиане успели разглядеть, что шадиллское судно похоже на огромную вязанку дров.

Этот рыцарский поступок представил шадиллов в самом выгодном для них свете, и дивиане начали воспринимать их как великодушных филантропов.

Спустя некоторое время шадиллы, представившись эмиссарами Лиги Наций, заявили, что Лига готова включить в свой состав «приемлемых» дивиан, согласных подчиниться единственному закону Лиги: никогда не убивать другое разумное существо ни сознательно, ни по умышленной небрежности. Те, кто подчинялся этому закону, рассматривались как разумные существа, и им была гарантирована защита; все остальные считались неразумными и потенциально опасными для вселенной. Лига не предпринимала активных действий для уничтожения неразумных существ, но никогда не позволяла им выходить в космос и перемещаться от одной звездной системы к другой.

Шадиллы предложили предкам Ладжоли выбор: подчиниться закону Лиги (в этом случае их обеспечивали средствами для свободного выхода в галактику) или отвергнуть его (в этом случае они будут убиты при первой же попытке покинуть свою звездную систему). На первый взгляд кажется, что ничего сложного в принятии такого рода решения нет. Мало кто готов открыто заявить: «Я отказываюсь от возможности посмотреть галактику, предпочитая убивать кого вздумается». В реальности, однако, ситуация выглядела не столь бесспорной… потому что от дивиан требовалось оставить все смертоносное оружие на своей родной планете и, следовательно, лететь к звездам безоружными. Шадиллы заявляли: тот, кто хочет отправиться в путь, сознательно прихватив с собой средства убийства, не является разумным существом; тот, кто не желает расставаться со своими ружьями и пистолетами, недостаточно «цивилизован» для того, чтобы вступить в Лигу.

Я прервала Ладжоли вопросом: что плохого в том, скажем, чтобы взять с собой блестящий серебряный топор, если ты намереваешься использовать его лишь в случае столкновения с мерзавцами. Великанша ответила, что Лига на это смотрит иначе и даже не вступает ни в какие дискуссии; за нарушение «правил игры» незамедлительно следует суровое наказание. Вот так всегда с этими чужаками: их головы так забиты всякими мыслями, что они не признают никаких доводов.

Итак, каждый дивианин в те далекие времена должен был сделать выбор: либо продолжать держаться за свое оружие и остаться дома, либо сложить оружие и отправиться к звездам. Шадиллы пообещали, что тем, кто предпочтет разоружиться, будут выделены большие земельные наделы в другой звездной системе, на планете, особым образом подготовленной, чтобы стать дублером родного дома дивиан. Шадиллы подкинули и еще кое-какие приманки в качестве «приветственных даров» Лиги: заретт, чтобы служить космическими кораблями; «таблетки молодости», позволяющие прожить вдвое дольше обычного срока, не испытывая ни слабости, ни увядания; и некоторые возможности генной инженерии, благодаря которым отпрыски дивиан могли обрести особые свойства – например, стать крупными, мускулистыми женщинами или словоохотливыми маленькими мужчинами, чья кожа способна автоматически темнеть, блокируя воздействие радиации.

Несмотря на все эти стимулы, немногие дивиане пожелали принять предложение шадиллов. Эта идея увлекла только либо великих оптимистов, либо тех, кому нечего было терять, – бьющихся в тисках крайней нужды, не говоря уж о смертельно больных людях, готовых с радостью отдаться на милость шадиллской медицины, во много раз превосходящей их собственную.

Тому, кто готов был покинуть родину, требовалось просто позвать шадиллов. Произнести, совсем негромко, несколько слов… и даже если в вашу дверь ломились убийцы или вы были заточены в камеру пыток, вас мгновенно телепортировали на шадиллский корабль. Кстати, местные власти иногда таким образом избавлялись от «нежелательных элементов».

По прошествии нескольких лет многие сбежавшие вернулись. Выглядели они здоровыми и процветающими, летали на замечательных зареттах, а их дети с перестроенными генами были красивее и умнее своих сверстников. А если принять во внимание то обстоятельство, что впереди их ждала долгая жизнь и не грозила старческая дряхлость со всеми сопутствующими ей немощами…

Вот тогда многие из застрявших на родной планете и воскликнули: «Эх, ну надо же!» Тем более, что дома сейчас наступили особенно трудные времена. Планету покинули в основном бедняки, выполнявшие грязную работу за жалкие гроши; больные, волей-неволей вынужденные платить за дорогостоящее лечение и тем самым поддерживающие экономику; презираемые люди, служившие для власть имущих «козлами отпущения». С уходом этих людей экономика пошатнулась, и богачам пришлось искать новых безответных тружеников, чтобы смазанные их потом и кровью колеса индустрии продолжали крутиться, однако эти новые труженики очень быстро начинали склоняться к тому, чтобы сбежать. Шадиллы все еще были тут как тут, их предложение по-прежнему оставалось в силе. К исходу особо скверного дня какая-нибудь женщина запросто могла решить, что босс у нее идиот, или любовник слабоват, или семья не стоит вкладываемых в нее трудов, и… бац! Только ее и видели. Она отправлялась на поиски новой, лучшей жизни, где никто не голодает и не угрожает тебе пистолетом.

Итак, вторая волна эмигрантов хлынула с планеты неудержимым потоком. Те, кому надоело сражаться за место под солнцем. Те, кому стало труднее после ухода первых. Те, кто сбежал бы еще вначале, но боялся, что шадиллы наделают из них котлет. Молодежь, не сумевшая найти работу; старики, презирающие ту работу, которую им приходилось выполнять; просто любопытные; скрывающиеся от закона преступники; любовники, мечтавшие сбежать от надоевших партнеров; недооцененные матери семейств; ученые, жаждущие испить из источника высокоразвитой Науки; женщины, загнанные в угол насильниками; подростки, чьи родители не понимали, что такое «настоящая любовь»; игроки – любители легкой наживы, уверенные, что смогут сорвать куш, если получат возможность начать все сначала на планете, где система не нацелена на подавление…

Все они, шепотом или громко, взывали к шадиллам и получали свой второй шанс.

Чем больше людей покидало планету, тем в больший хаос она погружалась – и тем больше становилось желающих сбежать. Предки Ладжоли жили на тропическом побережье, в большом портовом городе, центре мореплавания и торговли. Спустя десять лет после появления шадиллов на город обрушился ураган, разрушая дома, убивая и калеча всех подряд. Когда стихия отступила, половина уцелевших решили, что отстраиваться заново будет слишком хлопотно, и предпочли вместо этого отправиться в космос. На протяжении недели сбежали и остальные, по опустевшему городу бродили шайки грабителей.

Предложение шадиллов оставалось в силе на протяжении двадцатилет; за эти двадцать лет дивианская экономика оказалась на грани гибели. (В построенных на Научной основе цивилизациях все так взаимосвязано, что они рушатся, лишившись большого числа своих граждан. Ха!) Родная планета дивиан превратилась в руины, существование в которых продолжалось по принципу «человек человеку волк»; ее покинули все, кроме тех, кто был слишком упрям или слишком тяготел к насилию, чтобы принять закон Лиги.

– Похоже, шадиллы действовали как самые настоящие бандиты, – сказала я. – Раздавая свои милости, они вносили раскол в общество, разрушая вашу инфраструктуру.

– Нет, нет! – запротестовала Ладжоли. – Они действительно помогали нам! И они совершенствовали нас, не только даря заретт и все остальное, но и отсеивая наиболее порочные элементы. Те, кто покинул родную планету, стали миролюбивыми, разумными членами общества, не идеальными, конечно, но все же гораздо, гораздо лучше оставшихся… Ведь склонность к жестокости и насилию больше не передавалась по наследству.

– Интересно, что вы будете делать, если все же возникнет необходимость прибегнуть к насилию?

– Такого не случится. – Великанша покачала головой. – Лига гарантирует – никто не может причинить никому вреда.

– Но при определенных обстоятельствах Лига убивает определенных людей. По-прежнему допускается существование насилия: я лично могу подтвердить это. Ты можешь подтвердить это – где была Лига, когда шадиллы выстрелили в тебя боевым лучом?

На это ей нечего было ответить – может, потому, что она вела свое происхождение от людей, не относившихся подозрительно к дарам, которые слишком хороши, чтобы быть настоящими. , Каким-то образом у ее предков естественным образом не выработалось чувство разумного недоверия; я спрашивала себя, произошло ли это по чистой случайности или шадиллы умышленно создали ситуацию, подталкивающую людей к легковерию.

Мда-а…

 

РАСШИРЕНИЕ СФЕРЫ ВЛИЯНИЯ ШАДИЛЛОВ

Спустя двадцать лет шадиллы покинули родную планету дивиан и больше не возвращались. По-видимому, они продолжали помогать другим расам, потому что, по словам Ладжоли, главной целью шадиллов было «совершенствование чужих культур». Они посещали обитателей всей галактики… в том числе и homo sapiens, в результате чего четыреста лет назад и возникла человеческая Технократия.

Моя подруга Фестина рассказывала, как все это происходило, когда чужаки прибыли на Старую Землю в двадцать первом столетии. По ее словам, те же самые чужаки обращались со своим предложением к некоторым жителям Земли даже раньше, еще в 2000 году до нашей эры. Тогда шадиллы перенесли отобранных ими людей на планету Мелаквин – то есть моих предков – и подарили им замечательные подземные города, способные удовлетворить все их нужды, и фактическое бессмертие для своих потомков – прекрасных, умных созданий из сверхпрочного стекла.

Таких, как я.

 

БОЙТЕСЬ ШАДИЛЛОВ, ДАРЫ ПРИНОСЯЩИХ

По словам Ладжоли, название «шадиллы» придумали дивиане и оно означает «наши наставники». Сами шадиллы никогда себя никак не называли, заявляя, что они просто «граждане Лиги Наций», добрые посланцы, несущие просвещенность низшим расам исключительно из чистого великодушия.

Ха! Эти якобы прекраснодушные шадиллы обстреляли нас, безжалостно преследовали «Кусаку». И, скорее всего, сбежали при виде человеческого флота – точно воры, испугавшиеся, что их застанут на месте преступления. Хуже того, их дары обернулись ужасным проклятием для моего народа – Башнями предков, битком набитыми спящими людьми. Конечно, можно предположить, что усталость мозга – прискорбная случайность, побочный результат сложнейшей генетической перестройки. Однако чем больше я слышала о шадиллах, тем меньше верила в их великодушие – о чем и сообщила Ладжоли, меланхолично пережевывавшей мясо заретты.

– Эти шадиллы не такие добрые, как ты думаешь. Разве они не нарушили равновесие твоего родного мира и не вбили клин – умышленно – между теми, кто остался верен вашей планете, и теми, кто порвал со своими корнями? Почему, например, шадиллы дали «таблетки молодости» только тем, кто согласился уйти? Если они такие добрые, почему не дали их всем дивианам, чтобы все могли жить долго? Разве это не зло – позволять умирать молодым, имея возможность их спасти?

Ладжоли наконец проглотила то, что было у нее во рту.

– Лига Наций так не считает. Лига не требует принимать какие-то экстраординарные меры, чтобы спасти тех, чей срок истек. Их представление о разумности касается только наших собственных поступков – нам запрещено ускорять кончину другого разумного существа с помощью каких-либо действий или даже бездействия… но мы не обязаны и пальцем пошевельнуть, если кто-то умирает по независящим от нас причинам. – Она пожала плечами. – Тут, конечно, есть неясность. Допустим, вот сейчас я подавлюсь едой. Получается, что, позволив мне умереть, ты будешь полностью оправдана, поскольку это моя вина – одновременно есть и разговаривать? Или, может, ты все же заслуживаешь легкого порицания? Ведь не будь тебя здесь, я бы не разговаривала.

– Плевать я хотела на порицания! Если ты подавишься, я стукну тебя по спине, чтобы ты смогла откашляться. Цивилизованные люди помогают друг-другу.

Великанша улыбнулась.

– Спасибо… однако закон Лиги этого не требует. Если не ты являешься причиной моих затруднений, то и спасать меня ты не обязана. Поэтому и шадиллы не обязаны были предлагать «таблетки молодости» тем, кто остался на нашей родной планете. Это не их вина – что дивиане стареют и умирают в определенном возрасте; так зачем давать таблетки всем?

– Но они же дали их вам! Из каких-то своих соображений. Ну и глупые же были ваши предки, если им в голову не пришло спросить: «С какой стати эти чужаки столь великодушны?»

– Конечно, они спрашивали, а шадиллы отвечали: «В этом смысл нашей жизни». – Ладжоли задумчиво заглянула в свой котелок. – Многие считают, что у шадиллов просто такая вера – помогать другим. Религиозный альтруизм. Циники предпочитают думать, что это проблема статуса: раздавая милости направо и налево, чужаки чувствуют собственную важность. Не исключено, что шадиллы руководствуются мотивами, слишком чуждыми для нашего понимания. Люди и дивиане так давно общаются, что успели позабыть, какая это редкость во вселенной: разумные существа, столь схожие физически, ментально и социально. У нас сопоставимые физические потребности, близкие эмоции… однако у большинства других рас гораздо меньше общего. Мотивации чужаков далеко не всегда нам понятны.

– А вот я прекрасно понимаю шадиллов, – сказала я. – Мерзкие искусители, которые радуются, разрушая жизнь других; типа тех людей, которые прилетают с неба, забивают вам голову разговорами о «чудесах Науки», создают у вас впечатление, будто вы достойны уважения… а на самом деле не воспринимают вас всерьез, смеются за спиной, называя глупыми дикарями. Они дарят вам подарки… которые оказываются совсем не так хороши, как вы думаете поначалу. Эти подарки – либо просто безделушки, либо даются с тайным намерением сделать вас слабыми и зависимыми. – Внезапно у меня в глазах возникло жжение. – Даже если такие искусители не законченные злодеи, они хотят изменить вас, уподобить себе. Хотят, чтобы вы стыдились себя и боялись произнести даже слово по собственному разумению – из опасения, что будете выглядеть невеждами.

Ладжоли пристально посмотрела на меня, а потом опустила взгляд.

– Ты ведь на самом деле говоришь о Технократии, верно? Я читала отчет о том, что произошло на Мелаквине и как разведчики поступили с тобой. Однако это были просто люди, один из которых к тому же явно сошел с ума. Шадиллы совсем другие: более высокоразвитые и – да, да, это правда! – более великодушные. Они проявили себя по-настоящему заботливыми, без желания поработить…

– У нас снова гости! – крик донесся из стены, но голос принадлежал Уклоду. По-видимому, «Звездная кусака» располагала средствами, позволяющими звуку распространяться по окружающим нас тканям. – Быстро на мостик! Бегом!

Во мгновенье ока Ладжоли отодвинула свой котелок и выскочила за дверь. Она неслась по бронхиальным трубкам с такой скоростью, что я едва поспевала за ней. По пути она закричала:

– Муж мой, ты знаешь, кто это?

– Шадиллы, – ответили стены голосом Уклода. – Проклятые ублюдки все еще жаждут добраться до нас.

 

ПОГОНЯ

Мы примчались на капитанский мостик, где Уклод уже пристегнулся к креслу и отвратительные розовые кишки облепили его лицо. Не слишком привлекательный вид – что ж, возможно, даже я с кишками на голове выглядела не такой красивой, как всегда. Впрочем, пора уже привыкнуть к тому, что, куда ни глянь, везде можно увидеть внутренние органы «Кусаки». Я даже не дрогнула, опустившись в кресло с сушеной медузой поверх него… но на этот раз подняла руки достаточно высоко, чтобы ремни или, точнее, щупальца безопасности не захватили их, обматывая меня.

Моя стратегия сработала превосходно: стоило усесться, как щупальца вылезли из верхней части кресла и плотно обхватили тело, однако руки остались свободны. Правда, мне тут же пришлось их опустить – когда с потолка поползли вниз кишки. Легко коснувшись макушки, они с противным щекотанием начали обхватывать лицо. На этот раз заретте не потребовалось проверять мои слух и зрение: едва очередная пасть закрыла мне глаза, передо мной открылась усыпанная звездами черная пустота.

– Включи сканеры дальнего действия, – произнес бесплотный голос Уклода.

Не знаю, к кому он обращался, к Ладжоли или «Кусаке»; в любом случае картина звездного неба на мгновение замерцала. Когда же она снова стабилизировалась, мир предстал передо мной в монохромном варианте, как уже было прежде, благодаря особым устройствам, способным видеть на огромном расстоянии.

Тем не менее мне никак не удавалось вычленить судно шадиллов. Небо было везде – сверху, снизу, спереди; и пока это огромное пространство обшаришь взглядом… Наконец мне удалось разглядеть неясное пятно, едва различимое на фоне бледных созвездий. Да, определенно это был корабль шадиллов, хотя у Уклода, наверно, уж очень хорошее зрение, если он сумел разглядеть их с такого расстояния.

– Догоняют нас, – сказал Уклод. – Не быстро, но, точно, догоняют.

– Тогда нам нужно лететь быстрее, – заметила я. – Скажи «Звездной кусаке», пусть прибавит скорость.

– Моя маленькая славная девочка уже мчится в десять раз быстрее, чем любая заретта. Похоже, это не причиняет ей вреда, но черт меня побери, если я рискну ее жизнью, пытаясь еще больше увеличить скорость.

– Она хорошая, старательная заретта. Уверена, она постарается лететь быстрее, если ты попросишь.

– Не собираюсь я ее просить! Даже если шадиллы догонят нас, смерть нам не грозит, верно? Они боятся Лиги, как и все прочие.

– Но они могут навсегда заточить нас в тюрьму! Лиге плевать, если кого-то воруют или порабощают; они возражают лишь против убийства.

– Знаю, – ответил Уклод. – Поэтому мы и убегаем.

Однако мало-помалу корабль-«вязанка» догонял нас, становясь все больше. Вот и все, что я видела: усыпанный звездами, как бы застывший черный фон; тело не ощущало движения, словно мы стоим на месте, а шадиллы медленно наползают на нас.

«Плохи дела», – подумала я. Впечатление складывалось такое, словно тот «кро-о-ошечный шанс» бедственного хода моей судьбы, о котором говорил Поллисанд, имел несколько другие размеры. Как давно я разговаривала с ним? Меньше часа назад. И – пожалуйста, катастрофа уже на подходе.

Неудивительно, что Поллисанд так поторопился встретиться со мной; и неудивительно, что с такой легкостью пообещал излечить мой усталый мозг. Он наверняка знал – уже во время разговора со мной, – что шадиллы погонятся за нами. И, должно быть, догадывался, что, схватив нас, шадиллы сделают со мной что-то ужасное. Это единственная причина, по которой мистер Задница хитростью вынудил меня сказать: «Лига не станет обвинять тебя; что бы ужасное ни произошло, я возьму ответственность на себя».

Меня обвели вокруг пальца, словно маленького ребенка. Иногда даже я могу вести себя прискорбно глупо.

 

БЛЕСТЯЩАЯ ИДЕЯ

Мне отчаянно хотелось сделать хоть что-нибудь – убежать на своих двоих или забросать приближающийся корабль камнями; но это уже было из разряда чистой воды глупости. Ни сражаться с шадиллами, ни напугать их мы не могли.

Вот только если…

– Уклод! – окликнула я его. – В качестве официально назначенного связиста я хочу передать по радио сообщение.

– Какое сообщение?

– Очень громкое. Можно сделать так, чтобы его услышали на большом расстоянии?

– Конечно. Бог знает, откуда у моей девочки такие запасы энергии, но, думаю, мы можем накрыть пространство в пятнадцать кубических парсек.

– Хорошо. Я хочу, чтобы меня услышали все.

– Будем передавать на всех общедоступных частотах. Дай мне секунду.

Рядом со мной послышались негромкие звуки – Уклод работал с рычагами управления зареттой. Потом он пробормотал:

– Порядок, детка, ты в эфире. Не терпится услышать, как ты будешь убеждать шадиллов, чтобы они оставили нас в покое.

Однако в мои намерения вовсе не входило разговаривать со злобными существами в корабле-«вязанке».

– Внимание, флот Технократии! – объявила я. – В особенности глупая капитан Проуп. Мы здесь. Приходите и возьмите нас.

Тишина. Секунда за секундой утекали прочь, но ответа не было. Потом Уклод испустил долгий вздох.

– Думаешь, шадиллы сбегут, если появится человеческий флот?

– Да, – скромно ответила я, автор блестящей идеи.

– Дорогуша, – вкрадчиво начал Уклод, – здесь возникают две проблемы. Во-первых, человеческий флот сейчас чертовски далеко; он летит к Мелаквину, а мы несемся слишком быстро, и им не догнать нас. Совсем недавно мне и в голову не приходило, что какой-нибудь корабль способен развивать такую скорость, как мы… но, выходит, подкормившись у солнца, заретта теперь на многое способна. Но корабль шадиллов летит еще быстрее. По сравнению с ними человеческий флот чертовски медлителен, и это при условии, что они вообще слышали нас. Вторая проблема с твоим сообщением в том, что фактически оно звучало разборчиво не дольше половины секунды, а потом шадиллы заглушили наш сигнал. Все, что ты говорила дальше, напоминало икоту.

– Я не икала!

– Икала или не икала, никто не разобрал ничего, кроме двух первых слов. Вообще-то человеческий флот наверняка слушает все частоты, в надежде, что мы прервем радиомолчание. Есть серьезный шанс, что они поймали сигнал, а может, даже определили наше местоположение. И все же они просто слишком далеко, мисси. Они вне игры, и мы по-прежнему предоставлены самим себе.

Конечно, человеческие корабли могли бы увеличить скорость – если бы решились нырнуть в солнце и «подкормить» свои поля ССС. Однако у наглой капитана Проуп никогда не хватит смелости на такой шаг – она же абсолютно уверена в том, что проникновение в солнце равносильно смерти.

Может, кто-нибудь из других капитанов попытается? Нет, вряд ли. Эти глупцы столетиями летают на космических кораблях, и никому даже в голову не пришло залететь в солнце. Ни из простого любопытства, ни по любой другой причине. Разве какой-нибудь человек в здравом уме пытался совершить самоубийство, принеся свою жизнь в жертву солнцу? Люди водят космические корабли уже четыреста лет; дивиане летают на зареттах тысячу.

И за все это время хоть кто-нибудь из них приблизился к пылающей звезде?

Однако ответов на эти вопросы у меня не было, а между тем корабль-«вязанка», словно гонимое ветром перекати-поле, продолжал медленно, но неуклонно настигать нас. Пока еще на фоне черного неба он был не больше шмеля, но с каждым мгновеньем ощутимо становился больше.

– Может, и впрямь стоит попросить «Кусаку» прибавить скорость, – нервно пробормотал Уклод. – Но какой в этом смысл? Шадиллы все равно догонят нас, как бы быстро мы ни летели. Уж если они безвозмездно отдали нам заретт, то для самих себя наверняка приберегли что-нибудь получше: став обладателем шикарного нового ленца, ты ведь отдаешь свой старомодный старый зигрим младшему братишке.

Я не знала значения этих слов, но, прожив много лет под башмаком старшей сестры, в общих чертах поняла, что имел в виду оранжевый человечек.

– Может, нам залететь еще в какое-нибудь солнце? – предложила я. – «Звездная кусака» подкормилась бы и смогла лететь быстрее.

– Какое солнце, дорогуша? – проворчал в ответ Уклод. – Мы в открытом космосе. Нет, нам остается лишь лететь дальше и надеяться на удачу. Может, у шадиллов что-нибудь выйдет из строя… или они отключат двигатели, чтобы дать им передышку.

– Такое возможно?

– Нет. Но если тебя припрут к стенке, всегда приятно притворяться, будто есть способ увернуться от пули. Может, капитана шадиллов хватит сердечный удар, а экипаж сбежит, решив, что у нас имеется какое-нибудь фантастическое оружие, способное воздействовать на сердце.

– Или капитан отпустит нас, – пробормотала Ладжоли, – потому что влюбится в Весло.

– Мне это не кажется удачной шуткой, – отрезала я.

Уклод поцокал языком.

– Ну, не будь такой занудой, мисси, – когда все идет наперекосяк, можно, конечно, сидеть и ныть, а можно хотя бы пофантазировать, изобретая основания для надежды. А вдруг нас затянет в какую-нибудь прореху во вселенной и выкинет черт знает куда?

– Или с помощью телекинеза мой талантливый муж сумеет не подпустить к нам шадиллов, – добавила Ладжоли.

– Может, наших врагов поймают гигантские стеклянные бабочки, – резко сказала я. – Эта болтовня – пустая трата времени! Нужно предпринять какие-нибудь реальные действия, чтобы увернуться от них.

– Непременно, – ответил Уклод, – как только от этих действий будет хоть какой-то толк. Когда шадиллы подойдут достаточно близко, чтобы схватить нас, мы постараемся ускользнуть. – Он невесело рассмеялся. – Дело не в том, будто я хочу, чтобы нас поймали, мисси. Просто мы оказались с голой задницей в космосе, где на триллионы километров во всех направлениях некуда спрятаться. У нас нет оружия, у нас нет друзей; выходит, нет и особого выбора – удирать или сдаваться: что тебе больше нравится?

– Да-а-а… – протянула я. – Это был скверный выбор – когда я решила лететь с вами.

– Ты так считаешь? – к разговору присоединилась Ладжоли. – Уже успела позабыть, что шадиллский корабль впервые догнал нас прямо над Мелаквином? Они знали, как тебя зовут; знали, что предположительно ты мертва. Услышав, что ты жива, они решили, что кто-то вмешался в их план. Такое впечатление, будто ты была им для чего-то нужна. Или, по крайней мере, твой труп. Что, по-твоему, они сделали бы, приземлившись и увидев, что ты еще дышишь?

В таком свете сложившуюся ситуацию я не рассматривала… однако Ладжоли была права. Казалось правдоподобным, что шадиллы направлялись в Весловилль, чтобы осуществить какой-то план с участием моего мертвого тела. Возможно, это объясняет, почему после моего падения Поллисанд оказал мне медицинскую помощь: как враг шадиллов, он каким-то образом расстраивал их планы, сохраняя мне жизнь.

Я должна была расспросить его об этом! Однако едва я приняла его предложение, он грубо прервал наш разговор, не дав мне выяснить те обстоятельства, которые касались меня лично. Если бы Поллисанд вернулся сейчас, я спросила бы, какое отношение имеет к шадиллам моя жизнь или смерть… и почему он не помогает нам сейчас, в столь трудной ситуации.

Что касается шадиллов… Если бы, явившись на Мелаквин и обнаружив меня живой, постарались бы они изменить эту ситуацию? Я не знала, но, судя по их поведению, скорее всего, радости их появление мне не доставило бы. Может, все же борт «Звездной кусаки» – не самое плохое место. По крайней мере, здесь я жива и свободна.

И кто знает? Может, шадиллский капитан и в самом деле влюбится в меня. Давно пора… ну хоть кому-то!

 

КОШКА, МЫШКА… И ЕЩЕ ОДНА КОШКА

Мы убегали. Корабль-«вязанка» приближался.

Хуже всего была невозможность что-либо предпринять. Могли мы обстрелять своих врагов? Нет. Могли мы позвать на помощь? Нет. Могли мы хотя бы обрушиться на преследователей с непристойной бранью? Да, это мы могли, но был ли в этом смысл?

Единственное, что мне оставалось, – это испепелять взглядом вражеский корабль, надеясь, что, если моя ненависть окажется достаточно сильна, он взорвется. Это никогда не срабатывало, но нужно хотя бы попытаться; если моя ненависть искренна, это должно сработать…

Прошло несколько минут, и я подумала, что, возможно, фокус, напротив, в том, чтобы не глядеть на них. Если я отведу взгляд, может, шадиллы просто перестанут существовать. Ничуть не лучше предыдущего варианта, но я так устала смотреть на «бревна», что устремила взгляд в прямо противоположном направлении, в усеянную звездами черную пустоту… И обнаружила, что эта пустота не совсем пуста.

На очень далеком расстоянии я увидела небольшой объект, похожий не на звезду, а на крошечный сустав пальца. Я задержала дыхание, не осмеливаясь заговорить из опасения, что он исчезнет… однако сердце отстучало десять раз, а он никуда не делся. Далекий объект даже, казалось, чуть-чуть вырос в размерах. Еще десять ударов сердца, и теперь я точно знала, что он увеличивается, а еще – что это корабль человеческого флота, ничем не отличавшийся от тех, какие я недавно видела в лучах мелаквинского солнца.

По-видимому, те четыре корабля были не единственными, посланными к Мелаквину. Спустя несколько часов вслед за ними отправили еще один, и сейчас он был на пути от Новой Земли к моей родной планете. Поскольку «Звездная кусака» сейчас летела как раз в сторону Новой Земли, мы оказались на одной трассе… или, по крайней мере, достаточно близко, чтобы корабль смог поймать хотя бы часть посланного нами сообщения и сменил курс, намереваясь выяснить, что является источником передачи.

– Мы спасены, – заявила я.

– Что ты имеешь в виду?

– Прямо на нас идет корабль человеческого флота. Шадиллы снова сбегут, ведь они ужасные трусы… а мы летим быстрее человеческих кораблей и сможем оторваться от него в любой момент.

– Черт побери, да ты, оказывается, оптимистка…

Тон Уклода, однако, был не столь мрачен, как можно было ожидать; он, без сомнения, обрадовался перспективе ускользнуть от «вязанки». Учитывая, что выбор у нас был – либо шадиллы, либо флот Технократии, кто на нашем месте не предпочел бы людей? Лучше иметь дело с бандитами, которых знаешь, чем с какими-то неизвестными… к тому же люди один раз уже позволили мне ускользнуть от них.

– Весло права, – вмешалась в разговор Ладжоли, – это корабль внеземного флота. Расчетные координаты…

– Не нужны мне цифры, – перебил ее муж. – Просто скажи, кто первым доберется до нас.

– Почти ноздря в ноздрю, – ответила великанша. – Человеческий корабль идет прямо на нас, а мы на них. Этот разрыв будет сокращаться быстрее. Однако шадиллы уже у нас на хвосте.

Я мгновенно оглянулась на «вязанку». Прошло всего несколько минут с того момента, как я решила не смотреть на него, и все это время корабль упрямо наползал на нас. Теперь его силуэт вырисовывался прямо за нами – все пространство позади перекрывали высоченные «заросли кустарника».

– Поберегитесь, – сказала я своим товарищам. – В прошлый раз, когда вы потеряли сознание, они обстреляли нас примерно с такого расстояния.

– Не совсем, детка, – ответил Уклод. – Не забывай, ты смотришь «глазами» сканеров дальнего действия – до шадиллов все еще миллион километров. Надеюсь, на таком расстоянии их оружие не действует. Но даже если так, мы с женой расцепили цепь обратной связи с нервной системой заретты. Все видим, но ничего не чувствуем. Будем надеяться, это позволит нам не потерять сознание.

Я снова посмотрела вперед: человеческий корабль тоже заметно увеличился в размерах с тех пор, как мы впервые увидели его. Если у них есть такие же устройства дальнего сканирования, как у «Кусаки», они, скорее всего, уже засекли и нас, и корабль-«вязанку»… Значит, шадиллы тоже увидели их. Сейчас, наверно, бросятся бежать…

Однако они этого не сделали. Они продолжали медленно приближаться, и один из «прутьев» уже потянулся в нашу сторону, огромная пасть хищно распахнулась.

– Они хотят проглотить нас! – воскликнула я.

– Это невозможно, – ответил Уклод, – они все еще слишком далеко. Сканеры дальнего действия, не забыла? Все кажется ближе, чем на самом деле. Однако шадиллы явно затевают что-то. Может, думают, что успеют подскочить и проглотить нас прямо под носом у флотских.

– Или хотят захватить и человеческий корабль тоже, – вставила Ладжоли.

– О-о-о, это было бы совсем скверно. Получается, они так жаждут заткнуть нам глотки, что готовы бросить вызов всей Технократии.

– Технократия ничего не узнает, так как шадиллы продолжают глушить радиосигналы, поэтому флотские не могут никому сообщить, что происходит. Если захватят оба корабля, они просто исчезнут без следа.

– Ох! – воскликнул Уклод. – И к тому времени, когда флот пошлет другой корабль с целью провести расследование исчезновения первого, шадиллов и след простынет… вместе с нами.

– Что, ничего нельзя сделать? – яростно возмутилась я.

– Если у тебя есть идеи, с удовольствием послушаю.

– У нас есть хоть какие-то средства нападения? Может, швырнуть в корабль шадиллов что-нибудь тяжелое?

– Разве что себя самих, – сухо заметил маленький человечек. – Или, если ты жаждешь стать мученицей, можно на полной скорости протаранить шадиллов. Не исключено, что мы даже сумеем прочинить им серьезный вред: разрушим компьютеры или двигатели. Тогда флотские получат возможность сбежать.

Нет, этот план мне не нравился. Вот если бы можно было его «перевернуть»: пусть человеческий корабль врезается в шадиллов, дав нам возможность сбежать. Однако раз наш сигнал глушится, внушить эту идею флотским не получится, а сами они, как мне кажется, на такое самопожертвование не способны.

Затянувшуюся паузу нарушил тихий голос великанши:

– Муж мой, в твоем предложении есть некоторая возможность…

Уклод резко оборвал ее:

– Я ничего не предлагаю! Неужели ты думаешь, что я готов размазать нас по космосу…

– Процедура аварийного катапультирования, – в свою очередь перебила его Ладжоли. – А позже человеческий корабль подберет нас.

– О-о-о, нет, дорогая! – в голосе маленького человека зазвучал ужас. – Это невозможно.

– Что невозможно? – спросила я.

– Это невозможно! – повторил Уклод.

Ладжоли не отвечала.

Я открыла рот, собираясь потребовать объяснений; однако прежде чем я успела произнести хоть слово, «Звездная кусака» содрогнулась и все затопила тьма.

 

БЛАГОРОДНАЯ ЖЕРТВА

В первый момент я подумала, что шадиллы атаковали – наверное, каким-то «слепящим лучом», лишившим нас возможности видеть. Я не заметила ни летящей в нашу сторону ракеты, ни луча, но мое внимание было сосредоточено не столько на шадиллах, сколько на разговоре с товарищами. Похоже, бандиты совершили свое злодейство в тот момент, как я отвлеклась.

Однако через несколько мгновений кишки соскользнули с моего лица, и я снова получила возможность видеть. На капитанском мостике вроде бы ничто не пострадало, хотя выход в коридор сам собой затянулся. Кишки соскользнули и с супругов – очень энергичным движением, как будто «Звездная кусака» спешила сдернуть их. Уклод закричал на жену:

– Это ты сделала? Ты отключила рычаги управления?

– Это сделала не мадам Ладжоли, – произнес голос у меня за спиной. – «Звездная кусака» действовала самостоятельно.

Я все еще была пристегнута к креслу, но оказалась в состоянии повернуть голову и увидеть говорящего: Нимбус, призрачный человек. Судя по заметно сгустившемуся и потемневшему туману, он был ужасно рассержен.

– Что это значит – «действовала самостоятельно»? – спросил Уклод.

– «Звездная кусака» связана с твоим сознанием. Она «прочла» идею, вспыхнувшую в твоем сознании, и поняла, что вам ни за что не выбраться из этой ситуации самостоятельно. После чего сообщила мне, что берет инициативу на себя.

– О-о-о, нет! Нет, малышка, нет.

Мостик снова содрогнулся. Из-за ближайшей стены донеслись яростные рвущиеся, хлюпающие звуки. Уклод уткнулся лицом в ладони.

– Что происходит? – спросила я.

– Когда заретге угрожает смертельная опасность, она может катапультировать своих пассажиров, чтобы спасти им жизнь, – ответил Нимбус.

Снова послышались рвущиеся звуки – теперь с противоположной стороны. – Однако пассажиры размещены в ее легких. Чтобы дать нам возможность сбежать, «Звездная кусака» должна вырвать из себя значительный кусок легочной ткани. С такой раной она не выживет.

– Ты имеешь в виду, что она…

Я не закончила фразу. «Звездная кусака» умрет? Моя чудная, веселая «Кусака»? Не хочу, чтобы она умирала!

– Она думает, что спасет нас, – слезы ручьями струились по щекам Уклода, – разорвав себя на части. Выбросит нас, а потом оставшейся массой тела протаранит шадиллов, словно пушечное ядро, – у него перехватило дыхание. – Ох, моя безумная маленькая девочка…

Все помещение капитанского мостика дважды дернулось вправо, как будто слева его держало что-то, от чего никак не удавалось освободиться. Мостик накренился, я услышала треск, и мы пришли в движение, выброшенные в сторону мощным напряжением мышц.

И все это делалось ради того, чтобы моя подруга могла совершить самоубийство.

О, «Звездная кусака»! Какая же ты глупая!

 

РЫВОК… ЕЩЕ РЫВОК…

Наш выброс происходил не плавно, а серией тряских прыжков: мы таранили ткань, отскакивали назад и снова с силой ударялись о преграду. Я старалась не представлять себе, какие внутренние органы рвутся в процессе выталкивания нас наружу, и сколько ошметков окровавленной плоти мы оставляем за собой…

«Кусака» упорно вырывала часть собственного легкого. В добавление к булькающим, рвущимся звукам начал меркнуть свет. Большие участки стен, заросшие фосфоресцирующей плесенью, тускнели, словно выжженная огнем трава. Уклод говорил, что эти грибы извлекают питательные вещества из тканей заретты; теперь, когда моя подруга потрошила себя, грибки, видимо, оказались отрезаны от источника питания. То ли источающий свет мох погибал от голода, то ли обладал инстинктом темнеть, когда связь с источником питания прерывалась – в качестве способа сохранения энергии.

Тем временем от тряски плесень уже не так прочно держалась на стенах. Справа от меня с шепчущим вздохом достаточно обширный ее кусок оторвался от стены и шлепнулся на пол; желтое мерцание тут же погасло. Теперь голая стена представляла собой мембрану, практически прозрачную, если не считать трех больших пятен розовой жидкости. Еще один пласт грибов упал, на этот раз с потолка над головой Ладжоли. Она успела заслониться от него рукой, и он с громким шлепком упал рядом с ней. Затем посыпались и другие пласты плесени, теперь шлепки раздавались по всей комнате. В конце концов, на полу образовалась желтая груда, а мембрана на стенах и потолке полностью очистилась. Куда ни бросишь взгляд, сквозь нее были видны внутренности «Кусаки», сгустки жидкости, обрывки связок. Я закрыла глаза, чтобы ничего этого не видеть, но слышала, как ломаются хрящи, как рвутся ткани…

… И потом наступила тишина – глубокая, вязкая. Я почувствовала, как смещаюсь под притягивающими к креслу щупальцами, как будто вес больше не тянет меня вниз.

– Искусственной гравитации нет, – прошептал Уклод. – Мы вышли из поля тяготения.

Я открыла глаза. Сквозь прозрачную мембрану было видно, что мы еще не полностью отделились от «Звездной кусаки» – наш альвеолярный пузырек наполовину застрял в огромном разрыве в ее боку, точно яйцо, которое она пыталась снести. С одной стороны чернело небо со смутно различимыми та сквозь пятна засохшей крови звездами. С другой стороны виднелась сама благородная заретта, ее изуродованное тело напряглось для последнего толчка, который должен был освободить нас. Мышцы сжались и… с огромным усилием выбросили нас прочь.

Миг – и моя подруга заретта исчезла, а затем словно пушечное ядро пронеслась сквозь ночь. Теперь, глядя на мир собственными глазами, я едва различала корабль-«вязанку»… однако не заметить последовавшую через полминуты ослепительную вспышку света было невозможно. На мгновение мелькнула пугающая мысль, что шадиллы снова выстрелили в нас своим ужасным лучом; но нет, это заретта храбро врезалась в них – и погибла.

Не знаю, во что она угодила, но взрыв получился очень впечатляющий.

 

ПЕЧАЛЬ И НОВОЕ БРЕМЯ

Корабль-«вязанка» не развалился, однако больше не приближался, просто повис в пространстве в виде пятнышка не больше ногтя моего большого пальца. Это очень удобно – иметь способность видеть сквозь собственные пальцы, ногти и другие части тела, в особенности когда речь идет об удаленных объектах. Изгиб ногтя создает небольшое увеличение; если держать руки на нужном расстоянии от глаз, возникает телескопический эффект. С такого расстояния оценить полученное кораблем повреждение не представлялось возможным, но я не сомневалась, что «Звездная кусака» целилась в самое уязвимое место, которое смогла найти.

Она была замечательной зареттой.

Рядом со мной Уклод рыдал, уткнувшись лицом в ладони. Ладжоли не плакала; она положила руку на плечо мужу, сочувственно глядя на него. Наконец маленький человек судорожно вздохнул:

– Она умерла в одиночестве.

– Она сделала это ради нас, – напомнила ему супруга. – Она сделала это с радостью.

– Но она умерла в одиночестве! – стукнув кулаком по креслу, Уклод резко повернулся к Нимбу-су и сердито посмотрел на него. – Она ведь была твоей подругой. Почему ты не ушел вместе с ней?

По телу призрачного человека пробежала рябь.

– Я предлагал, – ответил Нимбус, – но она не позволила. Сказала, что на мне лежит более высокая ответственность.

Поглядев на призрачного человека, я увидела, что его тело сгустилось над соседним креслом. Сейчас он медленно перетек в сторону, и стало видно, что, а точнее, кого именно он защищал, пока нас рывками выталкивало изнутри «Кусаки».

На сиденье покоился шарик размером с половину моего кулака. Его наружная поверхность имела такую же серую, волокнистую текстуру, что и у заретты. Шарик выглядел очень нежным, хрупким, а опутывавшие его нити напоминали волосы.

– Она еще слишком маленькая, чтобы разлучаться с матерью, – пояснил призрачный человек. – И все же «Звездная кусака» настояла. Я поклялся, что позабочусь о нашей дочери.

Дымка, из которой состояло его тело, снова стянулась к креслу, словно окутывая малышку заретту одеялом.

 

НАС ЗАХВАТЫВАЮТ

Только что прямо перед нами было лишь черное небо, но в следующее мгновение, закрывая звезды, возник тонкий цилиндр судна Технократии. Поле ССС вытянулось позади него длинным молочно-белым хвостом – словно откормленный угорь, лениво плывущий по звездной реке.

– Нужно сказать приветствие людям, – сказала я. – Пусть они убедятся, что мы разумные существа.

– Ничего не получится, – Уклод вытер нос тыльной стороной ладони.

– Без «Кусаки» у нас нет системы связи, – объяснила Ладжоли. – Мы не можем ни принимать, ни передавать.

Уклод начал издавать шмыгающие звуки, грозя снова разразиться рыданиями… поэтому я промолчала.

Между тем корабль землян медленно поворачивался, и спустя некоторое время поле ССС било хвостом прямо нам в лица – точно невоспитанный кот. Потом в нашу сторону выстрелил яркий красный луч; сквозь альвеолярную мембрану он отсвечивал розовым.

– Ну вот и все, – внезапно охрипшим голосом сказал Уклод. – Они схватили нас.

– Лучше, чем если бы это сделали шадиллы, – сказала я… от всей души надеясь, что так оно и есть.

– Ну да… я стану не первым Уннором, сосланным на планету-тюрьму.

– Это пережить можно, – великанша поспешила успокоить супруга. – Благодаря бумагам адмирала Йорка твоей семье известны все планеты, куда ссылают политических заключенных. В конечном счете родственники непременно вызволят тебя.

Кончики губ Уклода слегка приподнялись в подобии улыбки.

– Это точно.

Больше он не сводил взгляда с захватившего нас корабля.

 

НА БОРТУ

Красный луч, действуя, словно веревка, подтаскивал нас к кораблю. Мне было интересно, почувствуем мы что-нибудь, когда будем пересекать край молочно-белого поля ССС… однако был лишь еле заметный толчок, сопровождающийся легким головокружением и чувством покалывания в ногах.

Перед нами в задней части корабля открылась огромная круглая дверь… достаточно большая, чтобы «проглотить» всю «Звездную кусаку», поэтому наш пузырек легко проскользнул внутрь. Стоило пересечь порог, и вернулась гравитация; мы с силой шмякнулись о металлический пол, подскочили, отлетели вперед и остановились от удара о дальнюю стену. «До чего же неуклюжи эти человеческие навигаторы, – подумала я. – А может, они нарочно так грубо обращаются с нами, потому что много о себе воображают».

Уклод с силой выдохнул.

– Ладно… ладно… ладно, – он явно обращался не столько к нам, сколько к себе самому. – Ладно, мы здесь. – Он посмотрел на меня. – Ты ведь произнесешь приветствие, мисси?

– Я веду себя вежливо со всеми… кроме глупцов и безумцев.

– Черт возьми, детка, твои слова не вселяют в меня уверенность.

Закинув руку за спину, он сделал что-то со спинкой своего кресла. Удерживающие его щупальца ослабели, но в кресло не втянулись, как происходило прежде; по-видимому, этот механизм тоже перестал работать, поскольку теперь мы не были связаны с зареттой. Потом Уклод наклонился ко мне и освободил захват.

– Дальше выпутывайся сама, сладкая моя, – сказал он и занялся Ладжоли.

Пока я освобождалась от пут, люк позади закрылся, полностью запечатав нас. Сквозь налипшую на мембрану розоватую кровь заретты все виделось смутно; и все же я разглядела, что мы находимся в большом помещении с нарисованными на стенах разноцветными деревьями. Сами стены по виду были сделаны из блестящего белого пластика, за исключением одной, которая напоминала матовое стекло. Я предположила, что по ту его сторону сидят важные люди, которые теперь обсуждают нашу судьбу.

Внезапно свет на потолке вспыхнул ярче, и мембрана вокруг нас угрожающе затрещала.

– Наши хозяева герметизировали транспортную платформу, – сказал Уклод. – Сейчас появятся болваны из службы безопасности.

По-видимому, это слово относилось к мрачным личностям в скафандрах оливкового цвета, вооруженным дубинками или станнерами. Они в большом количестве ворвались в помещение и с чрезвычайно важным видом окружили нас. Их предводитель (какого пола, я не поняла; одеты все они были одинаково, а голос у него был противно-воющий) прокричал что-то, не похожее на слова. Один болван выскочил вперед с пистолетом наготове, выстрелил в нашу мембрану – и из дула выплеснулось нечто грязно-зеленое. Наверно, это была какая-то химия: едва жидкость коснулась мембраны, она зашипела и затрещала, испуская клубы отвратительного дыма. Не прошло и десяти секунд, как в мембране образовалась рваная дыра, открывая доступ корабельному воздуху. Воздух, по правде говоря, пах мерзко, поскольку впитал в себя резкий металлический запах, испускаемый испаряющейся плотью «Звездной кусаки».

– Выхте! – закричал предводитель болванов. – Жио, жио, жио!

– На каком языке он говорит? – шепотом спросила я Уклода.

– На солдафонском, – ответил тот. – Коверкает нормальные слова, для краткости пропуская некоторые буквы, а то и слоги.

– Вых! – снова закричал болван. – Жио!

– Да-да, – ответил Уклод. – Выходим.

И шагнул к дыре, но я остановила его, положив руку на плечо.

– Постой… Все должно быть как положено.

Я пошарила взглядом по сторонам; то, что мне было нужно, лежало на полу: черная куртка разведчика, которую я захватила с Мелаквина. Я подняла ее, вдела руки в рукава; оказалось, очень даже ничего. Не слишком тяжелая, не слишком обтягивающая куртка свисала до середины бедер, то есть была достаточно длинной, чтобы прикрыть пищеварительную систему, если в конце концов мне придется есть непрозрачную пищу. Я застегнула ее спереди, как это у меня на глазах не раз делали разведчики. Потом я прошла сквозь дыру, и произошло историческое событие: мной был установлен первый контакт.

– Приветствую вас, – мой голос звучал громко и чисто. – Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Прошу проявить ко мне гостеприимство.

Последовала долгая пауза. Сквозь прозрачные щитки шлемов болванов были хорошо видны лица; судя по их выражению, некоторые чувствовали смущение при виде кого-то, одетого в куртку их же разведчиков.

– Я пришла с миром, – продолжала я. – Меня зовут Весло. Весло – это приспособление, которое используется для продвижения судна.

Кто-то ахнул в дальнем конце помещения. Повернувшись, я увидела стоящего в дверном проеме человека без скафандра.

– Весло? Весло?

Фестина Рамос рванулась вперед и обхватила меня руками.

 

ПЫЛКОЕ ВОССОЕДИНЕНИЕ

Внешне не проявляя эмоции, я тем не менее тоже крепко обняла ее. И обрадовалась. Еще бы! Секунду назад я считала, что попала в лапы к злодеям, и вдруг неожиданно встретила свою лучшую подругу… Как тут не испытать чувство безграничной радости? Хочется сжать ее в объятиях и говорить всякие глупости, одновременно спрашивая себя, какого черта ты надела эту куртку, которая сейчас путается между нами?

Странно, однако, как быстро безграничная радость снова обретает границы: внезапно ты вспоминаешь, что на вас смотрят маленький оранжевый преступник, крупная мускулистая женщина, твердокаменные болваны и человек-призрак. И мгновенно ты начинаешь чувствовать ужасную неловкость, задаваясь вопросом, как выглядишь в глазах зрителей, беспокоясь из-за того, что это не слишком прилично – радоваться так открыто, позабыв обо всем на свете; ты боишься, что все остальные сочтут тебя невежественной простушкой. Тело первым ощущает неестественность ситуации: твоя подруга слишком низкая, а ты – слишком высокая, и, наверно, склонившись над ней, ты выглядишь нескладной, словно великан, нагнувшийся к нежному цветку. «Нет, я не оттолкну свою подругу только потому, что испытываю неловкость…» Однако неловкость сохраняется, и тебе остается либо отодвинуться с глупым бормотанием, либо с упрямой решимостью продолжать обнимать ее, сейчас уже просто напоказ.

Ты чувствуешь, что недостойна своей подруги – из-за этих своих глупых мыслей. Начинаешь сердиться на себя… и внезапно осознаешь, что резко отшатнулась и – ох, как нехорошо! – возможно, даже нахмурилась.

Почему люди так поступают? Это великая тайна, и она приводит меня в бешенство. Хотя, может, во всем виноваты шадиллы, которые создали мой народ. Они снабдили нас несовершенным мозгом, не только тяготеющим к усталости, но и позволяющим смущению овладевать нами в моменты, когда смущаться нечего. Уверена, люди естественного происхождения не испытывают робости и неловкости, когда обнимаются со старыми друзьями.

Однако со мной именно это и произошло. Может, я даже огорчила бедную Фестину, резко вырвавшись из ее объятий, поэтому заставила себя наклониться к ней снова и губами коснулась ее макушки.

– Я же говорила, – мой голос звучал чересчур громко, – что я не из тех, кто может умереть. Очень глупо с твоей стороны было думать, будто какое-то простое падение может убить меня.

Фестина издала звук, который можно было принять и за смех, и за плач – точно не знаю, потому что она уткнулась лицом в мою куртку. Спустя мгновение она отодвинулась, вытерла рукавом глаза и одарила меня улыбкой.

– Ты права. Мне следовало догадаться.

Было приятно видеть ее такой, счастливо улыбающейся, хотя Фестина очень некрасива, даже по сравнению с другими непрозрачными людьми. На правой щеке у нее большое лилово-красное пятно: она называет его «родимым». Когда я в последний раз видела Фестину, это пятно скрывал кусок искусственной кожи, однако сейчас ее уродство снова было выставлено на всеобщее обозрение. Может, она обнажила пятно, скорбя из-за моей гибели… Эта мысль вызвала у меня чувство гордости, внутри что-то задрожало, а на глазах выступили слезы.

Что ни говори, Фестина очень хорошая подруга.

 

ОНИ НЕ ВИДЯТ ВРАГА!

– Ну, Весло, – со смехом сказала Фестина, – ты жива и снова во что-то впуталась. Объяснишь нам, что вы делали, болтаясь в пустоте? И почему несколько минут назад ваша заретта самоуничтожилась?

– Мы удирали от шадиллов. – Я торопливо вытерла слезы. – «Звездная кусака» проявила величайший героизм, протаранив вражеское судно.

– Вражеское судно? Мы не видели никаких других кораблей. – Фестина обернулась к матовой стене. – Лейтенант, мы зарегистрировали что-нибудь в этом роде?

– Нет, адмирал, – ответил невыразительный голос.

Оказывается, Фестина получила повышение, сменив скромное звание разведчика на гораздо более высокое – адмирала. (Потом я выяснила, что она отнюдь не стала такой же злой, как Александр Йорк, поскольку ее звание является скорее фикцией и не дает никакой реальной власти.)

Уклод фыркнул у меня за спиной.

– Значит, вам пора заняться ремонтом своих сканеров. Такой чертовски большой корабль не заметить невозможно. Прямо перед тем, как вы появились, его уже можно было разглядеть невооруженным глазом.

– Есть такая проблема, – сказала Фестина. – Наши корабли ничего не видят невооруженным глазом… только с помощью камер и сенсоров. Как-то я спросила нашего конструктора, нельзя ли на каждом корабле прорубить хотя бы один милый маленький иллюминатор. Ее чуть удар ни хватил, так она смеялась над глупым разведчиком, понятия не имеющим, как это важно – сохранение целостности корпуса.

– Вы что, действительно не видели шадиллский корабль? – спросил Уклод.

– Мы видели, как ваша заретта неслась на чертовски дикой скорости; никто ничего подобного никогда не наблюдал. Люди на капитанском мостике просто глазам своим не верили. Они решили, что у нее какая-то катастрофическая неполадка. И спустя некоторое время она катапультировала спасательную капсулу, рванула в сторону и разлетелась на куски.

– И вы не видели, чтобы она во что-то врезалась?

– Она взорвалась в пустоте, – ответила Фестина. – Я сама видела это на обзорном экране.

Уклод вытаращил глаза.

– Вот дерьмо…

Он посмотрел на Ладжоли, как бы ожидая, что она выскажется, однако его жена лишь попыталась спрятаться за Нимбусом и выглядела примерно такой же испуганной и робкой, как во время первой встречи со мной. Похоже, в общении с чужеземцами от Ладжоли немного толку.

– Что-то не так? – спросила Фестина.

Я не поняла, к чему относится ее вопрос – то ли чего боится Ладжоли, то ли почему Уклод явно сомневается в том, что «Звездная кусака» взорвалась сама по себе. Поскольку великанша явно не стремилась обсуждать собственную трусость, я решила взять инициативу в свои руки.

– Твои устройства ослепли, – сказала я Фестоне. – Мерзкой «вязанке» ничего не стоит ввести в заблуждение ваши машины… и если «Звездная кусака» не полностью вывела из строя корабль шадиллов, они, наверное, сейчас приближаются к нам.

– По-прежнему ничего на сенсорах? – спросила моя подруга, обращаясь к тому, кто сидел за матовым пластиком.

И невидимый лейтенант снова ответил:

– Нет, адмирал.

– А как насчет связи? – спросил Уклод. – Шадиллы глушили все сигналы. Вы это заметили?

Фестина прищурилась.

– Да, у нас возникли кое-какие проблемы… не так давно мы потеряли контакт с основным флотом. Сейчас над этим работают техники. – Она опять обернулась. – Связь восстановлена, лейтенант?

– Все еще нет, адмирал. Ищут повреждение.

– Дерьмо. – Фестина искоса взглянула на Уклода и Ладжоли. – Значит, по-вашему, где-то рядом находится корабль, который наши сканеры не ловят, и заретта на невероятной скорости врезалась в него. Неизвестно, какие повреждения получил враг… но, судя по тому, что сигнал все еще глушится, полностью он не уничтожен. Чертовски удивительно. Лейтенант… мои комплименты капитану, и не могли бы мы рвануть отсюда на максимальной скорости?

– В каком направлении, адмирал?

Фестина посмотрела на меня.

– Теперь нет смысла лететь на Мелаквин, а до Новой Земли очень далеко. Летим к ближайшей обитаемой планете. Если нам все же придется столкнуться с невидимым кораблем, пусть вокруг будут свидетели.

 

МАЛЫШКА ПОЛУЧАЕТ ИМЯ

Мы покинули транспортную платформу, сопровождаемые целой ордой болванов. Фестина извинилась и сообщила, что нынешняя официальная флотская политика требует постоянного наблюдения за посторонними.

– И, полагаю, – добавила она, – корабль уже выслал нанотехническое защитное облако, чтобы следить за вашей зареттой. – Фестина посмотрела на Нимбуса. – Если хотя бы часть твоих клеток где-то болтается, их тут же заключат под стражу. – Она пожала плечами. – В последнее время у Высшего совета развилась самая настоящая фобия относительно посторонних микробов на кораблях флота.

– Сейчас мне нельзя разрежаться, – заверил ее Нимбус. – Я должен сконцентрироваться на своих обязанностях.

– У него ребенок, – прошептала я Фестине. – Маленькая девочка.

Моя подруга широко распахнула глаза.

– Яйцо? Живое яйцо?

Дымка в средней части Нимбуса пошла рябью, и стал виден покоящийся внутри маленький шарик.

– Не яйцо, – ответил призрачный человек. – Очень маленькая заретта, – туманные руки приласкали малышку. – При первой же возможности нужно обсудить, как ее обустроить. Питание, иммунизация, оптимальные внешние условия… Лучше бы, конечно, найти приемную мать, но, если понадобится, я и сам могу вырастить ребенка…

Фестина ничего не слышала. С сияющими глазами она опустилась на колени перед малышкой. Двое болванов из первого ряда тоже разглядывали младенца с сентиментальным выражением на физиономиях, хотя и старались скрыть это.

– Она – прекрасная, – умиротворенно пролепетала Фестина.

– Склизкая и волокнистая, – уточнила я. – Не сомневаюсь, из нее вырастет превосходная заретта, но прекрасной ее не назовешь. У тебя что-то с глазами? Или, может, с головой? Выброс гормонов?

Фестина засмеялась и встала.

– Не ревнуй, Весло. Может, во мне и зашевелились материнские чувства, но я не собираюсь сходить с ума. Просто я люблю яйца – можно сказать, обожаю – и маленькие создания, похожие на них, даже если эти создания уже вылупились. – Фестина посмотрела на призрачного человека: – Как зовут малышку?

Нимбус заколыхался. Его живот начал закрываться, укутывая дочку так плотно, что в итоге он почти потерял человекоподобную форму и сам стал похож на яйцо.

– Зовут? – повторил он. – Не спрашивай меня, я всего лишь отец. Я и собственное имя не сам выбирал, и дочкино от меня тем более не зависит.

– Нужно назвать ее Весло, – сказала я. – Тогда во всех мирах ее ждет восхищение и уважение.

– Нет, – заявил Уклод. – Я нарекаю ее «Звездной кусакой». Решение окончательное.

Он оглянулся, сверкая глазами; видимо, ожидал, что мы будем возражать. Ладжоли с видом одобрения положила руку ему на плечо. Нимбус молчал, и я решила, что мне тоже стоит придержать язык. Приятно, конечно, было бы думать о подрастающей малышке, носящей мое имя… но мало ли кому чего хочется? Желания не всегда исполняются. И новая «Звездная кусака» – это почти так же хорошо, как новая Весло.

Почти.

 

ИСТОРИЯ БОЛЬНОГО ДЕРЕВА

Мы шли по коридору мимо закрытых дверей с нарисованными на них деревьями. Фестина объяснила, что эти растения – гемлоки, поскольку название корабля – «Королевский гемлок».

Дерево семейства сосновых, произрастает на Тихоокеанском побережье Северной Америки от Калифорнии до Британской Колумбии (западное побережье Канады). Достигает 60 м в высоту.

Не так давно это был флагманский корабль самого адмирала Александра Йорка, того ужасного злодея, которого Фестина убила. Я спросила, получила ли она корабль в качестве трофея… ну, как захватываешь имущество врага, когда убиваешь его. Но у них на флоте дело обстоит иначе. Фестина объяснила, что после смерти Йорка имела место «большая чистка», в результате которой бывшие члены экипажа «Королевского гемлока» были смещены и понижены в звании как замаранные близостью к покойному адмиралу. Это привело к тому, что корабль почти опустел… и высокопоставленные адмиралы тут же попытались наводнить его служащими из числа своих собственных лизоблюдов. Такая у них в Адмиралтействе любимая игра – каждый старается захватить как можно больше власти, завладевая, в частности, кораблями, чьи экипажи преданы только лично им, а не всему флоту. Такие корабли можно использовать и в личных целях – вроде тех, например, ради которых они сейчас летели к Мелаквину. Их послали на мою родную планету, чтобы скрыть правду; и неважно, что «официальные» обязанности требовали их присутствия в другом месте.

Над «Королевским гемлоком», однако, ни одному адмиралу не удалось взять верх. Новый экипаж представлял собой сборище людей, преданных самым разным адмиральским группировкам, в результате чего корабль потерял возможность служить прикрытием для их злодейских планов: стоило одному адмиралу попытаться что-то тайно провернуть, как прислужники остальных тут же докладывали своим хозяевам. В такой ситуации «Королевский гемлок» не мог служить орудием продажных интриганов… Короче говоря, Совет отдал его под начало Фестины Рамос. Если ничего больше поделать нельзя, то, по крайней мере, пусть все эти шпионы не спускают глаз с моей подруги.

– Значит, мы окружены подлыми шпионами? – шепотом спросила я, с подозрением поглядывая на вышагивающих позади болванов.

– Совершенно верно, – ответила Фестина и, повернувшись к командиру болванов, спросила: – Сержант, в чьем ты списке?

– Адмирала Ванг, мэм, – отсалютовал сержант. Фестина улыбнулась и посмотрела на меня.

– Каждый раз он называет другое имя. Это у нас такая маленькая шутка. – Она снова обратилась к главному болвану. – Хороший способ заставить меня расслабиться, верно, сержант? А потом – раз, и нанести удар в спину.

– Как скажете, адмирал. – И снова последовал салют.

 

АПАТИЯ ПРЕДАТЕЛЕЙ

Дверь распахнулась; Фестина взмахнула рукой, приглашая нас войти.

– Конференц-зал; – сказала она. – Нам многое нужно обсудить.

Когда все, в том числе и болваны, вошли, она сказала, обращаясь как бы в пространство:

– Капитан Капур?

Спустя мгновенье мужской голос произнес:

– Да, адмирал?

– Мы в конференц-зале. Можете присоединиться к нам?

– Если поблизости вражеский корабль, я предпочел бы оставаться на мостике.

– Хорошо, капитан… Но, прошу вас, слушайте нашу беседу и в любой момент высказывайте свое мнение.

– Спасибо, адмирал. Хотите, чтобы встреча происходила в условиях секретности?

Задумавшись на мгновенье, Фестина ответила:

– Нет. Если мы будем делать из нашего совещания тайну, все шпионы на борту попытаются разузнать, что произошло, и перестанут выполнять свои непосредственные обязанности. – Она со вздохом оглядела нас. – Клянусь, иногда мне хочется схватить интерком и заявить: «Внимание всем шпионам, тайное совещание в конференц-зале "С" будет транслироваться по каналу пять». Или записывать каждое свое слово и торговать видеочипами, а выручку перечислять в Мемориальный фонд флота. Может, хоть тогда шпионы перестанут наводнять корабельные компьютеры вирусами-соглядатаями. Недавно при попытке взломать нашу защиту кто-то вывел из строя все жизненно важные системы.

Уклод фыркнул.

– Если вы будете действовать в открытую, этого все равно не предотвратить, мисси. Если бы я был шпионом, а вы все делали бы на публике, я бы точно не сомневался, что вы скрываете по-настоящему важные сведения. И перерыл бы все в поисках этих сведений.

– Ты бы, может, так и поступил, – ответила моя подруга, – но лишь потому, что у Унноров существует своя рабочая этика. Сомневаюсь, что шпионы на «Гемлоке» столь же ревностно относятся к своим обязанностям. В наше время почти никто не способен проявлять инициативу. И, уж конечно, не эти лизоблюды, шпионящие в интересах адмиралов.

– Похоже, у твоих шпионов устали мозги, – вмешалась я.

Фестина наклонила голову и устремила на меня взгляд ярких зеленых глаз.

– Кстати, об усталых мозгах… – Так и не закончив предложения, она несколько мгновений пристально смотрела на меня. Я ответила ей таким же взглядом, изо всех сил пытаясь выглядеть так, словно выражение «усталые мозги» не имеет ко мне никакого отношения. В конце концов моя подруга пожала плечами. – Ладно, давайте поговорим.

 

ТИКАЮЩИЕ БОМБЫ

В конференц-зале стояли вращающиеся кресла. Это было здорово – можно сесть, подтянуть колени к груди и вертеться, пока голова не закружится. Но, мало того, одна стена помещения представляла собой огромное окно, за которым сияли россыпи звезд, однако Фестина объяснила, что на самом деле это компьютерная имитация. Все равно вращаться в кресле здорово – потому что звезды проносятся мимо, превращаясь в белые полоски. От Науки тоже может быть какой-то толк – раз она способна создать такие забавные кресла.

Пока я вращалась, Фестина рассказывала, как «Королевский гемлок» оказался в этой части космического пространства. Причиной тому стал пра-прадядюшка Уклода по имени ОТосподи. Как и все Унноры, старик был ужасным преступником и специализировался на операциях под названием «Контрабанда». (Я не совсем поняла, почему контрабанда такое уж гнусное преступление. Однако трудно следовать логике, когда голова вместе с телом описывает крути; думаю, это обстоятельство меня извиняет.)

ОТосподи не всегда был профессиональным нарушителем закона. В молодые годы он принадлежал к корпусу разведчиков, хотя человеком не был. (Технократия ничего не имеет против того, чтобы туе-туе, фрипы и другие дивиане становились ее гражданами. Многие дивианские планеты присоединились к Технократии в качестве окраинных миров.) Бывший разведчик все еще поддерживал отношения с друзьями по корпусу, именно по этой причине он и связался с Фестиной, когда услышал, что Унноры собираются обнародовать тайную информацию адмирала Йорка, и предупредил ее о грядущих неприятностях. Никто не сомневался, что Высший совет не сможет помешать Уннорам это сделать, и ОТосподи посоветовал моей подруге побеспокоиться о собственной защите.

Получив это сообщение, Фестина тут же сообразила, что Адмиралтейство наверняка попытается уничтожить все следы происшедшего на Мелаквине. Она направилась на мою родную планету в надежде сохранить хоть какие-то доказательства. Моя лучшая подруга не знала, что четыре флотских корабля на несколько часов опередили ее; и, между прочим, О'Господи ни словом не обмолвился о том, что его праправнучатый племянник отправился на Мелаквин еще раньше. В результате Фестина мчалась сквозь космос, думая, что у нее есть шанс первой добраться до Мелаквина… и сейчас она уже подлетала бы к нему, если бы ее радисты не засекли часть моей передачи, ту, которую не успели заглушить шадиллы. Она приказала установить, откуда исходит сигнал. Вот как подруга нашла меня в глубине космоса; и я совсем чуть-чуть рассердилась на нее за то, что, оказывается, она искала вовсе не меня и ни разу не посетила Мелаквин за четыре года, прошедшие со времени моей якобы смерти.

– Пойми, доступ на планету был запрещен! – Как будто это могло послужить оправданием тому, чтобы не прийти поплакать на моей могиле. – Я сама добилась от Адмиралтейства согласия, что никто больше не будет высаживаться на Мелаквине: ни Совет, ни я, ни кто бы то ни было, имеющий отношение к Технократии. Такой вариант больше всего устроил бы Лигу Наций. Вот почему доказательства происшедшего на Мелаквине прежде так и не были уничтожены; адмиралы не хотели рисковать вызвать недовольство Лиги. Теперь, конечно, когда на прицеле их задницы, они сделают все, лишь бы не угодить в тюрьму… а это означает, что адмиралы, точно бешеные псы, будут бросаться на любого, вставшего у них на пути.

– В том числе и на нас ? – спросил Уклод.

– На вас, на меня, на мать родную… не говоря уж о том, – Фестина слегка возвысила голос, – кто проник в систему внутрикорабельной связи и подслушивает наш разговор.

– Думаешь, за нами и сейчас шпионят? – прошептала я.

– На этом треклятом корабле? Можешь не сомневаться. Компьютеры корабля постоянно слушают все… значит, и другим это доступно.

Уклод фыркнул.

– Что это за система безопасности, если какой-нибудь Том, Дик или Гарри могут проникнуть в нее?

Фестина бросила на него сердитый взгляд.

– Флотская компьютерная система безопасности практически непреодолима для посторонних; проблема только с теми, кто шпионит изнутри. Наши шпионы работают на адмиралов, а все адмиралы знают коды доступа, позволяющие проникнуть в систему с «черного хода». – Сердитое выражение ее лица сменилось улыбкой сожаления. – Наш с вами разговор прекрасно защищен от всех, кроме ублюдков, которые, можно не сомневаться, его подслушивают. И на случай, если кто-то и в самом деле подслушивает, – она снова возвысила голос, – сообщаю: вы уже знаете слишком много, чтобы Совет оставил вас в покое. На месте любого шпиона я прежде всего позаботилась бы о личной безопасности. Если бы, к примеру, я получила тайный приказ, скажем, организовать диверсию на «Королевском гемлоке», то попыталась бы представить его последствия. Что меня ждет? Награда за преданность или вместе со всеми другими членами экипажа тысячелетний сон на корабле, летящем к Андромеде?

Она позволила вопросу повиснуть в воздухе. В конце концов молчание нарушил сержант.

– Адмирал отдает себе отчет в том, – спросил он, – что вряд ли все находящиеся на борту шпионы согласятся с вашей аргументацией?

– Конечно, – ответила Фестина. – Всегда найдутся беспринципные идиоты, грезящие о больших деньгах. Однако я надеюсь на то, что есть и здравомыслящие люди, которые остановят их, не так ли, сержант?

– Адмирал – оптимистка, – сказал сержант, хотя было видно сквозь щиток шлема, что он улыбается.

– Адмирал хочет, чтобы люди понимали, в чем их интерес, – ответила Фестина. – И еще она хочет принять все возможные меры предосторожности. Ответь мне, сержант, хотя я вообще никогда не лезу в эти дела, – неужели нужен такой внушительный отряд, чтобы охранять безоружных гражданских? Может, твоим людям лучше заняться другим делом?

Глаза сержанта вспыхнули.

– Адмирал ручается, что гости заслуживают доверия?

Фестина оглядела нас одного за другим – Уклода, Ладжоли, Нимбуса и меня – и громко расхохоталась.

– Конечно, нет! Все четверо – не что иное, как тикающие бомбы. Однако по сравнению с некоторыми членами экипажа их можно считать святыми. Почему бы не оставить здесь пару-тройку охранников, а остальных послать… ну туда, где, по-твоему, не слишком умный шпион может затевать какую-нибудь пакость?

Я досчитала до трех, прежде чем сержант кивнул.

– Считаю нужным прислушаться к совету адмирала.

Он нажал кнопку на браслете и быстро заговорил – в смысле, его губы зашевелились, хотя я не слышала ни звука. Видимо, его речь транслировалась стоящим вокруг солдатам по какой-то их внутренней связи… поскольку спустя несколько мгновений все, кроме двух, отсалютовали и покинули комнату. Сержант и оставшиеся болваны заняли позицию перед дверью: все трое замерли в одинаковых позах, с широко расставленными ногами и сложенными на животе руками.

– Прекрасно, – Фестина снова повернулась к нам. – Теперь давайте попытаемся во всем разобраться. Так что происходит?

Слушая мою историю, она не раз вскрикивала.

 

ПОМЕШАННЫЙ НА НЕСЧАСТЬЯХ

Ну, не то чтобы громко вскрикивала – скажем так: Фестина ойкала, или вздрагивала, или принималась ругаться. Ей явно не понравилось сообщение о том, что шадиллы прилетали на Мелаквин; она сердито фыркнула, когда я рассказала, как чужаки обстреляли нас своим лучом, отчего мои спутники потеряли сознание; она изумленно распахнула глаза, когда я описала, как залетела внутрь солнца безо всякого вреда для заретты и себя; однако острее всего моя лучшая подруга реагировала в конце, когда Уклод взялся заполнить «бреши» в моем рассказе.

Я предпочла не углубляться в детали, касающиеся своей так называемой смерти и последующих за ней четырех лет, – если бы Фестина узнала, что я месяц за месяцем лежала без движения, она могла бы ошибочно предположить, что и мой мозг устал. Более того, я ни слова не сказала о Поллисанде. К несчастью, я уже поделилась этой информацией с Уклодом, и оранжевый коротышка не стал держать ее при себе.

– Большой, белый, похож на безголовое животное? – уточнила моя подруга.

– Именно так, – кивнул Уклод. – Правильно, Весло?

– Да, – неохотно призналась я. – Ты знаешь, что это за создание, Фестина?

Один из болванов у двери негромко рассмеялся. Сержант свирепо уставился на него. То же самое сделала и Фестина. Не отрывая от болвана взгляда, она сказала:

– Да. Это известная личность.

– Кто он? – полюбопытствовал Уклод.

Не отвечая, Фестина нажала кнопку на столе. Спустя мгновение появились экран и клавиатура. Моя подруга застучала по клавишам и подняла взгляд на фальшивое окно с россыпью звезд.

Изображение в «окне» изменилось. Теперь на нем появился зверь, слишком хорошо мне известный, – безголовый белый «носорог» с тлеющими углями-глазами в глубине утробы.

– Вот он, – заговорила Фестина, – чужак, называющий себя Поллисандом. Возможно, самое странное существо во всей галактике.

Искусно изобразив полное неведение, я спросила:

– Этот Поллисанд… злобный негодяй?

– Нет. По крайней мере, не в обычном смысле. Однако если станет известно, что Поллисанд где-то поблизости, я приду в ужас.

– Почему?

– Потому что он помешан на несчастьях. В этом смысле он, можно сказать, просто наркоман. Стоит случиться неприятности, и он тут как тут.

Фестина снова застучала по клавишам. На экране появилось еще одно изображение Поллисанда: на этот раз он находился в плохо освещенной комнате, забитой какими-то машинами. Перед ним сидела женщина в мешковатом зеленом одеянии типа того, что называют комбинезоном. Она не смотрела на Поллисанда, зато он определенно разглядывал ее.

– Это, – сказала Фестина, – первый случай появления Поллисанда в человеческом космическом пространстве. Год 2108, планета Микс, колония Дебба, машинный зал фузионного реактора. Камеры слежения зафиксировали, как этот белый безголовый чужак материализовался позади пульта управления в тот самый момент, как техник отключила ручное управление механизмом безопасности, который, как она предполагала, вышел из строя.

Фестина встала, подошла к экрану и посмотрела на женщину в мешковатом зеленом комбинезоне.

– Техник была законченной тупицей. Она ошиблась в определении сути проблемы, приняла совершенно дурацкое решение, отключила систему подачи сигнала тревоги, так что никто никогда не узнал бы, что она напортачила… и потом продолжала в том же духе, предпринимая совершенно идиотски авантюрные попытки остановить каскад системных сбоев, прокатившийся по всей установке. И что в результате? Реактор полностью расплавился. Взрыва не произошло, однако от генерирующей системы остался один шлак. Учитывая, что температура снаружи составляла минус девяносто градусов, гибель всей колонии от холода была проблемой нескольких дней. И вот тут-то и объявился Поллисанд, – Фестина указала на мистера Безголовая Задница на экране. – Прямо в машинном зале, точно в тот момент, когда расплав реактора уже ничто не могло предотвратить. Он важной походкой подошел к женщине и засыпал ее вопросами: «Зачем ты это сделала? Почему не позвала на помощь? Почему проигнорировала экспертные системы? Может, у тебя неполадки в личной жизни, и поэтому ты плохо соображаешь?» Трудно испытывать сочувствие по отношению к тупице-технику, но, надо полагать, это тяжело – когда тебя изводят вопросами сразу же после того, как ты обрекла сотню людей на превращение в сосульки.

– Колония погибла? – уточнила Ладжоли.

– Колонисты послали сигнал SOS, и их успели эвакуировать до того, как все перемерзли. К несчастью, их подобрало судно, участвовавшее в крестовом походе кашлингов, – тебе, Весло, это ни о чем не говорит. Короче, колонистам пришлось подписать контракт на десять лет рабства, чтобы оплатить свое спасение. Плюс ко всему на протяжении данного срока кашлинги читали им проповеди о «благочестивой жадности». Думаю, люди не раз пожалели, что не замерзли.

Уклод все больше и больше хмурился.

– Есть доказательства, что реактор расплавился из-за ошибки техника?

Фестина кивнула.

– Было проведено очень тщательное расследование. Почему ты спросил?

– Потому что это чертовски странно – что Поллисанд оказался как раз в нужном месте в нужное время.

– И не однажды. Со времени своего первого визита он снова и снова появлялся в человеческой части космоса сразу же после того, как кто-нибудь допускал гибельную ошибку.

Она вернулась к столу, протянула руку к клавиатуре и… отдернула ее.

– У меня есть и другие изображения Поллисанда, но они не слишком… радуют глаз. Кстати, особенно его притягивает корпус разведчиков. Если кто-то из них где-то потеряет часть тела, или уколется ядовитой местной колючкой, или наступит на опасный предмет, почти сразу неизвестно откуда появляется Поллисанд и начнет задавать свои вопросы: «С чего ты решил, что это безопасно? Почему не обошел это место? Какие мысли пришли тебе в голову в тот момент, когда ее проткнуло вот это деревянное копье?»

Уклод фыркнул.

– Вы уверены, что не он виновник всех этих несчастий?

– Никто ни в чем не уверен. Но мы ни разу не находили ни малейшего доказательства того, что он автор сценария. Всегда люди занимались своими обычными делами и самостоятельно принимали гибельные решения.

– Может, у него есть какой-то «подлый луч», заставляющий людей делать глупости? – предположила я.

– Теоретически такое возможно, – ответила Фе-стина. – Однако расследования ничего не подтверждают; почти всегда эти люди и прежде выкидывали подобные трюки, пока наконец в результате одного из них не погорели. Как правило, их товарищи говорят: «Это в точности та глупость, какую можно ожидать от этого придурка». Правда, тогда напрашивается вопрос, почему в таком случае этого придурка давным-давно не уволили. Впрочем, некомпетентность стала нормой в нашей обожаемой Технократии. – Фестина повернулась к экрану, хмуро глядя на женщину в мешковатой одежде.

– Ну, если не Поллисанд – причина всех этих несчастных случаев, – спросил Уклод, – откуда ему известно, что они произойдут? Может, он способен предвидеть будущее?

– У меня есть записи его бесед с разведчиками, которые только что покалечились в результате собственной дурацкой ошибки. Иногда, правда, он разговаривает с их напарниками. Как бы то ни было, судя по тону Поллисанда, он действительно хочет понять, почему они поступили так, а не иначе, – ему, видите ли, интересно разобраться, как у людей происходит процесс принятия решений.

– В смысле, он заранее знает, когда кто-то нажмет не на ту кнопку, но не понимает почему? – продолжал допытываться Уклод. – А что, если он умеет путешествовать во времени? Возвращается из будущего и выясняет детали?

– Это тоже одно из возможных объяснений. У нас нет никаких доказательств того, что какие-то чужеземцы путешествуют во времени… однако руководители Лиги делают много такого, во что трудно поверить, так почему бы и нет?

– По-твоему, Поллисанд входит в руководство? – спросил Нимбус.

Призрачный человек расположился в одном из стоящих у стола кресел, но не делал попытки вращаться. Малышка лежала на сиденье рядом с ним, и, думаю, ей было бы приятно, если бы он – конечно, под неусыпным надзором – дал ей возможность осторожно покружиться в кресле.

– Не знаю, является ли Поллисанд высокопоставленным представителем Лиги, но он, несомненно, располагает несравненно более развитой технологией по сравнению с нашей. Взять хотя бы то, что он всегда появляется словно бы ниоткуда.

– А может, на самом деле он далеко-далеко, на какой-нибудь планете и просто посылает оттуда свое изображение, которое пристает к людям с вопросами? – Вот какая замечательная мысль пришла мне в голову!

Фестина с любопытством посмотрела на меня… но Уклод лишь отмахнулся от моих слов, словно они не имели отношения к теме разговора, и высказал следующее предположение:

– А что, если Поллисанд не один? Может, по вселенной бродят сотни таких типов, дожидаясь, пока люди во что-нибудь вляпаются?

– Я могу перечислить еще дюжину гипотез, и флотская служба разведки тоже – но фактически мы имеем одно: белый безголовый чужак появляется точно в момент, когда происходит какое-нибудь несчастье, и изводит людей вопросами. Поскольку он всегда выглядит и ведет себя совершенно одинаково, служба разведки склонна считать, что он единственный в своем роде. Но кто знает?

Уклод невоспитанно шмыгнул носом.

– Значит, ваши светила полагают, что Поллисанд принадлежит к высшим эшелонам Лиги? Такое продвинутое создание могло бы найти себе занятие получше, чем совать нос в дела людей, которые во что-то влипли.

Фестина пожала плечами.

– В Академии разведчиков мы изучали продвинутые расы… и пришли к выводу, что никто не знает, почему все они делают то, что делают. Черт, в подавляющем большинстве случаев мы даже понятия не имеем, на что они тратят свободное время. Садятся в кружок и сосредоточиваются на своем пупке? Наслаждаются произведениями искусства и достижениями науки, недоступными нашему пониманию? Переносятся в высшие измерения и играют в шахматы с потусторонними силами?

– Если бы я была потусторонней силой, – не выдержала я, – то не стала бы играть в шахматы. Ужасно скучная игра. Хороши только фигурки-кони. Если бы я была потусторонней силой, то придумала бы новую игру, только с конями. И выигравший получал бы замечательный приз, а не удовлетворялся бы ахами и охами по поводу интеллектуального достижения.

Оранжевый человечек испепелил меня взглядом.

– Постарайся не отвлекаться, мисси. Настоящие живые чужаки не играют в шахматы с воображаемыми божествами. Предполагается, – он снова посмотрел на Фестину, – что они должны есть, и воспроизводиться, и искать сырье для всяких хитрых штучек, которые создают…

– Не будь чересчур уверен в этом, – весомо заметила моя подруга. – Судя по тому, что нам известно о продвинутых расах, они перестроили себя с целью выйти за рамки мирских нужд. Один из наших профессоров высказывал теорию, что на определенном этапе эволюции разумные создания избавляются от всех своих природных черт. Нельзя идти вперед, пока всякая примитивная чушь тащит тебя назад. И дело не только в еде и воспроизводстве, но и в нравственной позиции. Например, люди, дивиане и другие расы примерно нашего уровня обладают склонностью к экспансии. Мы строим колонии, преобразуем планеты – в общем, стараемся сделать все, чтобы экономика продолжала расти. Однако тех, кто стоит выше нас на лестнице эволюции, такие вещи не интересуют. Нет никаких сведений о том, что кто-то из них владеет той или иной планетой. Они просто… ну, ты слышал о лас фуен-тес?

Уклод покачал головой. Фестина снова застучала по клавишам. На экране возник пустынный ландшафт: серо-желтая потрескавшаяся почва, по которой там и тут были разбросаны пучки растений, похожих на крошечные оранжевые шарики на веточках. Местность по диагонали прорезала белая полоса дороги; там, где когда-то лежали ныне вывороченные из нее булыжники, зияли дыры.

Древний путь тянулся к горизонту… но внезапно исчезал у края огромного провала.

Угол обзора начал меняться – провал становился все ближе и ближе. Вскоре стало ясно, что это огромный кратер, гигантская чаша, утопленная глубоко в почву. Я слышала, что такие кратеры возникают от удара космических объектов, упавших с неба… но этот, на экране, напоминал искусственное сооружение. Дорога между тем убегала вниз, чтобы закончиться в глубине чаши, где стоял простой, давно умолкнувший фонтан из когда-то серого, а теперь отбеленного солнцем камня.

– Это – наследие лас фуентес, – начала объяснения Фестина, – расы, которой когда-то принадлежало большинство нынешних хмиров Технократии, включая и мою родную планету Акву. – Она махнула рукой в сторону экрана. – Фонтан, который вы видите, находится именно на Акве, в высокогорной пустыне Отавало. Их также можно увидеть в тропических лесах, в горах, в прериях и даже под водой. Фонтаны всегда расположены на дне огромного кратера диаметром в несколько десятков километров, и к ним ведет одна или несколько дорог. Кстати, фонтаны есть не только на Акве, но и на всех других, колонизированных лас фуентес планетах.

– Религиозные святыни? – уточнил коротышка.

– Может быть. По крайней мере, жители Аквы так считают – бабушка не раз водила меня к фонтану глубоко в джунглях. Мы там ставили свечи. – Фестина на мгновенье смолкла, глядя в пространство; потом тряхнула головой и заговорила снова: – Как бы то ни было, пять тысяч лет назад лас фуентес господствовали на девяноста двух звездных системах, общее население которых исчислялось сотнями миллиардов. Потом они просто исчезли. Мирно, насколько можно судить, – никаких признаков войны или другого бедствия. И – лас фуентес все еще существуют… по крайней мере, есть раса, утверждающая, что они потомки тех, кто создавал эти кратеры.

Она нажала на клавишу, и картина на экране снова изменилась. Теперь это было изображение роскошной – по земным меркам – комнаты. Под этим я подразумеваю вот что: в ней находились большие мягкие кресла, которые, возможно, выглядели бы неплохо, будь они прозрачными, а не безобразно коричневыми; на стенах висели картины с изображениями людей и полки, уставленные предметами, которые, скорее всего, были книгами ужасно древними, безо всяких управляющих кнопок. А в одном из кресел находилось что-то похожее на яркое алое желе. Фестина указала на него.

– Вот так лас фуентес выглядят сегодня.

Я вытаращила глаза. Эта штуковина не походила на живое создание!

– На вид не такое уж продвинутое создание. Просто липкая грязь.

– Однако очень умная «грязь», – ответила Фестина. – Эта фотография сделана в кабинете адмирала Винсенса, нынешнего президента Высшего совета. Однажды вечером, вернувшись домой, он обнаружил у себя эту «грязь», каким-то образом преодолевшую сложную охранную систему. Она представилась официальным посланником лас фуентес, сообщила номер, по которому можно с ней связаться, и исчезла – просто протекла сквозь кожу кресла и ушла в пол.

– Фуентес и прежде выглядели как красное желе? – поинтересовалась Ладжоли. – Когда строили фонтаны?

– Согласно данным археологии, нет. Они кремировали покойников, так что физических останков не сохранилось… однако найдены кое-какие инструменты, сломанная мебель, вещи – из изучения которых следует, что у них были обычные тела. Когда у этого посланника спросили, в чем причина таких изменений, он ответил: «Мы стали взрослыми». – Фестина снова перевела взгляд на экран. – В результате сейчас, насколько нам известно, у лас фуентес нет никакой своей планеты, только один-единственный посланник на Новой Земле. Он не заговаривает о торговле, отказывается консультировать в области науки и игнорирует просьбы о культурном обмене. Время от времени он выступает в качестве третейского судьи в спорах или разъясняет точку зрения Лиги Наций по поводу сложных юридических коллизий – что мы должны делать, чтобы оставаться разумными существами, – но от нас вроде бы совершенно ничего не хочет. Не интересуется нашими разработками, нашими данными, нашими средствами, нашими товарами. Видимо, какие бы цели люди-желе ни преследовали, человечество слишком примитивно, чтобы от нас им был хоть какой-то толк.

– И тем не менее, – задумчиво произнес Нимбус, – лас фуентес не отзывают своего посланника.

– Спорю, они просто приглядывают за нами, дикарями, – сказал Уклод. – Мы – низшие расы и не настолько умны, чтобы этим высокомерным типам было чем у нас поживиться, однако, видимо, каким-то образом мы можем причинить им вред. Если мы вдруг изобретем способ видоизменяться до такого же желеобразного состояния, лас фуентес хотели бы узнать об этом заранее. А то мы – раз, и превратимся из безвредных деревенщин в прямых соперников.

– Таково одно из бросающихся в глаза объяснений, – согласилась Фестина, – и все же очень глупо исходить из того, будто чужаки думают в точности, как мы. Может, на определенной стадии развития понятие «соперник» вообще исчезает и нет ничего, кроме полного благополучия. Представляете,одна большая чаша трогательной космической любви.

Мы в изумлении уставились на нее.

– Эй! – она улыбнулась. – Это была шутка.

 

И ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?

– Ладно, что мы имеем? – сказал Уклод. – Поллисанд тратит уйму времени, выпытывая у людей, почему они делают глупости. Однако четыре года назад он нарушил свой обычный образ действий: объявился на Мелаквине, но не стал расспрашивать Весло, зачем она выпрыгнула из окна, а вместо этого просто вылечил ее.

– Это ведь не похоже на него? – спросил Нимбус Фестину. – Оказывать медицинскую помощь в кризисной ситуации?

– Он никогда не делал ничего подобного, – ответила она, – хотя не раз оказывался там, где возникала кризисная ситуация. По-моему, он не любит появляться в случае смертельного исхода. Однако он не раз видел, как люди становились калеками или истекали кровью, и не пытался помочь.

– Правильно, – согласился оранжевый человечек. – Выходит, ради Весла он изменил сам себе. Еще нам известно, что шадиллам очень не понравилось, когда они узнали, что наша стеклянная красавица не умерла. Они говорили, что кто-то вмешался в их планы. Очевидно, это и был Поллисанд. Может, он поступил так умышленно, чтобы досадить шадиллам?

– Кто знает? – Моя подруга пожала плечами.

Однако мне казалось, что я знаю. Поллисанд сказал, что хочет стереть шадиллов с лица вселенной; если оказать мне помощь означало расстроить их планы, он с радостью сделал бы это.

– Полагаю, что он помог мне, желая досадить шадиллам. Но почему именно мне?

Фестина глянула в мою сторону, но взгляд у нее был рассеянный.

– Если шадиллы думали, что ты умерла, и тем не менее прилетели на Мелаквин… Может, им понадобился твой труп… – Ее глаза сверкнули. – Вот только почему они прибыли именно тогда, когда прибыли? Они наверняка знали, что наши корабли уже в пути, летят, чтобы уничтожить доказательства. Либо шадиллы хотели осмотреть твое тело до того, как наши люди увезут его…

– Либо, – закончил ее мысль Уклод, – они хотели убрать тело мисси, чтобы флотские не смогли увидеть его.

Фестина кивнула.

– Обе возможности предполагают, что в тебе, Весло, есть что-то особенное, существенным образом отличающее тебя от всех прочих обитателей Мелаквина.

– Конечно. Я самая умная и красивая.

– Было бы здорово найти еще какое-нибудь отличие, – Фестина одарила меня выразительным взглядом.

– Они думали, что Весло умерла, – заметила Ла-джоли. – Это само по себе отличие. – Она перевела на меня кроткий взгляд. – Ведь это почти невозможно для ваших людей – умереть, да? Вы не стареете, не болеете, не можете ни утонуть, ни задохнуться… в общем, кроме, наверное, падения с восьмидесятого этажа ничто не может причинить тебе вреда. И если шадиллам для каких-то своих целей понадобился стеклянный труп, они не могли убить никого из ваших: Лига не спустила бы им с рук откровенное убийство.

Уклод улыбнулся Ладжоли.

– Моя дорогая жена наугад предложила замечательный вариант. Что, если шадиллы хотели заполучить твое тело, чтобы произвести вскрытие или как-то иначе исследовать…

Фестина покачала головой.

– Шадиллам нет нужды вскрывать Весло. Они сами создали эту расу, выстроили весь ее геном до последнего крошечного нуклеотида. Что такого они могут узнать в результате вскрытия, чего уже не знают?

– А если нам самим произвести вскрытие, чтобы выяснить, в чем дело? – предложил призрачный человек.

Я сердито посмотрела на него и ткнула кулаком туда, где должен был находиться его нос. Подруга схватила меня за руку:

– Успокойся! Нимбус имеет в виду, что мы должны произвести медицинское обследование. Посмотреть, нет ли в тебе чего-нибудь необычного.

– Нет во мне ничего необычного, – запротестовала я. – Я здоровее любого на этом корабле.

– Что само по себе необычно, не правда ли? – Она улыбнулась. – Так или иначе, я хочу, чтобы ты обследовалась. По крайней мере, выясним, что Поллисанд сделал с тобой. Просто залечил раны или сделал что-то еще, пока ты лежала на операционном столе?

– Что еще можно было сделать?

– Не знаю. Поэтому и нужно тебя осмотреть.

– Не хочу, чтобы меня осматривали! Осматривают только больных.

– Доставь мне удовольствие. Друзья могут составить тебе компанию… или, может, предпочитаешь пройти осмотр без свидетелей?

– Нет, – ответила я. – Я за свою жизнь уже столько была «без свидетелей»! Если ты думаешь, что я люблю одиночество, то сильно ошибаешься.

Голос Фестины дрогнул:

– Прости. Больше ты не будешь одна, обещаю. Идите в медицинский отсек, все вы… сержант покажет дорогу, – она посмотрела на него, и он кивнул. – Я подойду, как только смогу. Мне нужно кое-куда заглянуть. Договорились?

– Договорились. А… доктор делает больно?

– Если он сделает тебе больно, разрешаю врезать ему по носу.

Я была счастлива услышать это… и все же, идя к двери и чувствуя ком в горле, обернулась.

Фестина сидела у стола, устремив невидящий взгляд в пространство с таким видом, словно обдумывала что-то очень важное. Неплохо бы и мне обдумать что-то важное, решила я; вот только… снова мне приходится расставаться со своей подругой.

 

В МЕНЯ ПРОНИКАЮТ МИЛЛИАРДЫ КРОШЕЧНЫХ МЕХАНИЗМОВ

От пребывания в медицинском отсеке больно не было, просто щекотно. Не понимая, отчего это, я обвинила Нимбуса – подумала, что это частички, из которых он состоял, щекочут меня, вызывая зуд в носу и неприятное раздражение во всем теле. Однако призрачный человек поклялся, что он тут ни при чем; напротив, заявил, что и сам испытывает неприятные ощущения, поскольку воздух в лазарете насыщен… ага – «на-но-а-на-ли-за-то-ра-ми».

Я понятия не имела, что это за штуковины, но флотский доктор с удовольствием пустился в объяснения. Похоже, ему все доставляло удовольствие: возможность осмотреть меня он назвал «невероятной»; мою прозрачность – «поразительной»; то, что на него возложено решение задачи, поставленной моей подругой, – «огромной честью».

– Хо, хо, ты просто изумительный экземпляр! Самая великолепная женщина, которую я когда-либо видел.

На некоторых мужчин так легко произвести впечатление! Когда они, захлебываясь, превозносят твою неземную хрустальную красоту, возникает чувство, что их способен привести в такой же восторг какой-нибудь блестящий красный голыш или картофелина, по форме напоминающая рыбу.

Доктора звали его Хавел; это был мужчина с бесцветными глазами и брюшком, который постоянно хихикал, или похохатывал, или усмехался без всякого на то повода. Тем не менее доктор Ха-ха-хавел лучше, чем кто-либо другой, годился для разъяснения важных, но непонятных Научных проблем – он был так очарован великолепием вселенной, что с огромным удовольствием рассказывал все, что знал, и при этом не выставлял тебя невеждой. Итак, наноанализаторы – это целый рой миллионов и миллиардов крошечных механизмов, таких маленьких, что их не разглядишь. Они летают вокруг пациента, считают пульс, измеряют температуру тела, изучают состав пота. Еще эти маленькие «жучки» могут проникать сквозь кожу, брать образцы крови, залезать внутрь через горло и выяснять, как работает желудок.

Мне не хотелось, чтобы какие-то крошечные механизмы путешествовали по моей пищеварительной системе, однако доктор Хавел сказал, что какое-то количество уже проникло в мой пищевод и ведь это совсем не больно, верно?

Он говорил правду. Больно не было, поэтому ударить его по носу я не могла. Однако неприятный зуд продолжался, к тому же некоторые частички проникли туда, где, мягко говоря, им были отнюдь не рады. Хотя на мне по-прежнему была куртка разведчика, она не прикрывала те части, которые в особенности следовало бы оберегать.

 

КАКАЯ Я ВНУТРИ

Надругательство надо мной продолжалось пять минут, а потом доктор Хавел хлопнул в ладоши в знак того, что предварительный анализ завершен.

– Ну, посмотрим, что обнаружили мои умные маленькие помощники.

Он подошел к столу в центре комнаты: что-то вроде того стола, на котором лежат при настоящем врачебном осмотре. (В моем родном городе были превосходные медицинские машины. Раз в месяц меня приглашали лечь на смотровой стол и пройти «процедуру проверки здоровья». Она сопровождалась настоящими уколами и зондированием, а не противным зудом, в действенность которого верилось с трудом.) Доктор Хавел, однако, так и не попросил меня лечь; и, взглянув на стол, я поняла почему.

На самом деле это был экран с изображением внутреннего строения женщины, которая могла быть только мной. Я не говорю, что узнала себя, – вместо лица там было непрозрачное изображение моего черепа, не говоря о белесоватых костях тела, а внутренние органы были окрашены в безобразные неестественные цвета, – но общие очертания напоминали меня, и кстати – кто бы еще это мог быть?

– Мне не нравится эта картинка, – сказала я. – Кости у меня не белые; они прозрачные, что гораздо красивее.

Разумеется, доктор Хавел засмеялся.

– Все правильно, мисс Весло, все правильно, ха-ха. Я велел компьютеру подкрасить твои прекрасные внутренности, чтобы было легче разобраться. Тебя хитроумно сделали прозрачной; по крайней мере, для человеческих глаз. Однако сканирование в инфракрасном излучении и ультрафиолете, не говоря уж о рентгеновских лучах, ультразвуке, биоэлектрических импульсах и тому подобном, дало превосходную картину, которая не была бы доступна нам в видимом спектре.

Он с гордостью взмахнул рукой в сторону изображения… чье «поведение» приводило меня в полное замешательство. Когда я вдыхала, легкие на картинке раздувались; когда я выдыхала, они опадали. Я попыталась дышать быстро и часто, надеясь, что машина не угонится за мной… но что бы я ни делала, изображение на столе в точности копировало меня.

Сидя совсем спокойно, я почувствовала, что мое сердце бьется в унисон с безобразным красным сердцем на экране. Возникло странное ощущение, будто именно картинка управляет моим пульсом, и я перевела взгляд на пол.

Тем временем доктор Хавел обошел вокруг стола и приложил палец к экрану – не там, где была картинка, а немного в стороне, на черном поле. Под его пальцем возникали маленькие диаграммы, отражающие, видимо, различные аспекты состояния моего здоровья.

– Ох-хо-хо! Мисс Весло, похоже, это действительно ты.

– Ничего себе умная машина, если это все, на что она способна! – воскликнула я.

– Ох, ты думаешь, это очевидно? А вот и нет, ха-ха, ха-ха. Перед твоим приходом мне позвонила адмирал Рамос и коротко рассказала твою историю. Послушав ее, я поспорил с адмиралом на скромную сумму, что ты – клон подлинной Весла. Но это не так.

– Почему ты так думаешь? – спросил Уклод.

Доктор, похоже, ожидал этого вопроса.

– Посмотри сюда. Видишь? – радостно сказал он и постучал пальцем по экрану, там, где на картинке были видны мои ребра.

Изображение увеличилось почти вдвое; Хавел снова постучал пальцем по картинке несколько раз, и теперь весь экран занимал лишь маленький участок кости.

– Вот, – продолжал доктор, – четвертое ребро справа, здесь, – короткопалой рукой он обвел центр картинки, где сейчас явственно была видна тонкая линия на кости. – Видишь – это след перелома кости, до конца так и не сросшегося. Щель ничтожно мала – кто бы ни залечивал перелом, он проделал фантастическую работу, ни один земной хирург так не смог бы. Да и вообще все заживление произведено на невероятном для homo sapiens уровне.

Я уставилась на изображение. Было неприятно думать, что ребро имеет дефект, пусть и совсем маленький.

– И по всему скелету десятки таких трещин: на груди, на руках, на передней части лица, – снова заговорил доктор. – Мисс Весло, ты определенно в прошлом получила обширную травму… вроде падения с высокого здания, и основной удар пришелся на верхнюю часть туловища. Поскольку мне неизвестно, с какой скоростью идет выздоровление у представителей твоего вида, не могу точно сказать, как давно это произошло. Одно несомненно – ты та самая Весло, которая свалилась с башни четыре года назад.

– Я и так это знаю. У меня были очень тяжелые повреждения, и понадобилось немало времени, чтобы исцелиться.

– Ты не сама исцелилась. Если бы кости срослись сами по себе– , трещины выглядели бы в миллион раз хуже. А многие кости вообще не срослись бы – потому что их концы оказались слишком далеко друг от друга. Кто-то чертовски хорошо потрудился над каждым переломом, так тщательно соединив кости, что они стали как новенькие… и проделано это было спустя всего несколько часов после получения травмы. Есть и другие признаки, свидетельствующие о том, что ты получила высококлассную медицинскую помощь.

Доктор указал на серию горящих на экране ярко-красных значков. Это не были буквы известного мне алфавита; полагаю, они представляли собой условные изображения чего-то, имеющего отношение к нудной Науке химии.

– Твоя спинномозговая жидкость содержит остатки замечательного лекарства под названием веббалин, разработанного на планете Тройен несколько десятилетий назад, когда мандасары были лучшими в нашем секторе исследователями в области медицины. Веббалин предотвращает деградацию мозга, наступающую вследствие того, что в нейроны перестает поступать свежая кровь; без этого лекарства через пять-десять минут после остановки сердца происходит необратимое повреждение мозга. Даже если удастся снова заставить сердце работать, ты уже не будешь тем же самым человеком. Структура мозга разрушится – и вместе с ней триллионы связей, делающие тебя уникальной личностью. Даже если мы вживим тебе новые нейроны, связать их вместе прежним способом не удастся. Тело можно вернуть к жизни, но без веббалина, препятствующего разложению серого вещества головного мозга, прежние воспоминания утрачиваются, и личность как таковая исчезает.

– И ты нашел в спинномозговой жидкости Весла этот самый веббалин? – уточнил оранжевый человечек.

– Надо полагать, она получила значительную дозу, – ответил Хавел. – Достаточную, чтобы даже спустя четыре года можно было обнаружить следы этого лекарства.

– Доктор, как скоро после смерти должен быть введен веббалин? – спросил Нимбус. – Я имею в виду – для максимально эффективного воздействия?

– Вообще-то его обычно вводят до смерти, – ответил Хавел. – Если пострадавшему грозит смерть, нужно как можно быстрее ввести ему веббалин – пока сердце еще работает, прогоняя по сосудам кровь и разнося, таким образом, лекарство по всему организму. Потом, когда сердце остановится, хи-хи, мозг будет в безопасности на протяжении десяти часов вместо десяти минут. Неплохой запас времени для того, чтобы подлатать беднягу.

– Но предположим, что пациент уже мертв. Выходит, остается всего десять минут, чтобы сделать инъекцию?

– Хуже того, – ответил Хавел. – За десять минут лекарство должно проникнуть в мозг, что чертовски трудно, если сердце не качает кровь. Можно вспрыснуть дозу непосредственно в мозг и надеяться, что она напитает клетки… однако, как правило, всасывание происходит лишь в поверхностные слои. Такой метод редко срабатывает вообще и никогда – полностью. Если повезет, удается спасти тридцать процентов мозга, но это самое большее. Достаточно редко пациент вообще выживает, не говоря уж о том, хе-хе, чтобы вспомнить пароль своего банковского счета… что часто является главной заботой родственников.

– Выходит, если мозг Весла уцелел… – задумчиво начал призрачный человек.

– Он уцелел, – перебила я его, – и находится в прекрасном состоянии. Я умнее, чем когда бы то ни было.

– Может, это потому, что ты не человек, детка, – сказал Уклод. – Клетки твоего мозга не разрушаются так быстро, как у homo sapiens. Может, поэтому ты и дотянула до того момента, когда Поллисанд занялся тобой.

– А может, – высказал предположение Ним-бус, – инъекция была сделана до того. Пока ты была еще жива. До падения.

– Никто не делал мне никаких инъекций! Я знала бы об этом!

Однако на самом деле я не была так уж уверена в этом. Какое-то время перед падением я пролежала в бессознательном состоянии, безо всякого присмотра. Дело в том, что в меня несколько раз выстрелили из жужжащего пистолета, причинив такие серьезные повреждения, что я отключилась. Придя в конце концов в себя, я нашла негодяя, который стрелял в меня, и сбросила его с башни… но нельзя с определенностью утверждать что-либо о том коротком периоде, пока я лежала без чувств.

– Кажется притянутым за уши, – сказал доктор Хавел, – что Поллисанд сделал мисс Веслу инъекцию веббалина авансом. Ему же ведь было неведомо, что ей вздумается совершить кувырок, хо-хо, на голый цемент. Он мог бы узнать об этом, лишь если бы…

– … умел предвидеть будущее? – договорил за него друг заретты. – А разве это не та способность, которая, по наблюдениям, присуща Поллисанду? Разве он не оказывается точно в нужное время в нужном месте, когда что-то идет не так?

Пару секунд все потрясенно молчали. Потом Уклод пробормотал:

– Черт меня побери!

 

МОИ АНОМАЛИИ

Некоторое время тишину нарушал лишь восторженный лепет доктора Хавела, на который никто не обращал внимания. Называя меня «экземпляром», он сказал, что это его первый «удивительный шанс» изучить «чужеземную форму жизни, с которой медицина до сих пор никогда не сталкивалась», и что он «потрясен, абсолютно потрясен» этой возможностью.

Какая глупость! Он изучал не меня, а мою картинку на столе, а я просто стояла рядом, умирая от скуки. И вместо того, чтобы восхищаться моей красотой и грацией, он бубнил что-то химическое: о субстанциях с длинными сложными названиями, содержащихся в моем теле, и о других, с еще более длинными и сложными названиями, которых там не было. Например, его поразило, что моя кровь не содержит гемоглобина (как я понимаю, это крошечные существа, живущие в человеческих сосудах); вместо них во мне обитают «прозрачные силикатные тромбоциты» – то есть, судя по названию, миниатюрные тарелки, переносящие еду от клетки к клетке.

Более того, хотя внешне я похожа на homo sapiens, внутреннее строение совершенно иное. У меня множество желез, отсутствующих у людей; основные органы (сердце, легкие, желудок) устроены не так, как у них; даже сами кости уникальны, и мышцы прикрепляются к ним совсем иначе. По словам Хавела, я в значительной степени принадлежу к отличному от человека виду, как структурно, так и химически… и тем не менее нечеловеческие части смонтированы во мне таким образом, что «морфологически» я человек, по крайней мере на вид.

– Типа как если бы кошку, – разглагольствовал доктор, – переделали таким образом, чтобы внешне она походила на собаку. Отличие, правда, в том, что у кошек с собаками больше общего, чем у тебя с людьми, – химически твое тело совершенно другое по сравнению с человеческим.

В заключение выяснилось, что, похоже, у меня в мозгу не идет процесс, который доктор назвал «усечением». По его словам, это что-то происходящее с представителями всех известных разумных рас в середине возраста юности: в интересах «эффективности» ослабевает множество существующих между нейронами связей. Согласно известной и разделяемой многими теории, в детстве в мозгу возникают лишние связи между соседними нервными клетками, потому что организм еще не знает, какие из них понадобятся, а какие – нет. К юности на основе каждодневного опыта выясняется необходимость тех или иных связей. Мозг разрывает эти мало используемые связи для упрощения наиболее распространенных мыслительных процессов и тем самым обеспечивает возможность того, что никакой ненужный «мусор» не будет тормозить жизненно важную мозговую деятельность.

Доктор заявил что «усечение» – это хорошо: «усеченный» мозг быстрее принимает решения, меньше страдает от сомнений и неуверенности. Он знает совершенно точно, что предметы всегда падают вниз, а не вверх, что совать палец в огонь – плохая идея и что обычные животные не умеют разговаривать. Короче говоря, «взрослый» мозг закрывает двери перед невозможным, чтобы целиком сосредоточиться на реальности.

По крайней мере, так это выглядело в изложении Хавела.

Что касается меня, не думаю, что эта самая реальность заслуживает столь огромной жертвы. Если «усечение» – цена взросления, может, лучше оставаться ребенком? Конечно, любой знает, что животные разговаривают крайне редко (трудно поверить, будто такие безобразные животные, как, скажем, ящерицы, могут стать интересными собеседниками), но, по-моему, нет достаточных оснований полностью отвергать такую возможность. Я попыталась поспорить на эту тему с доктором, однако из-за своего «усеченного» мозга он не приводил никаких доказательств, кроме ссылки на мою «наивность». Я уже была близка к тому, чтобы врезать ему по носу… но тут в комнату вошла Фестина.

Я обрадовалась, что ее появление прервало наш спор.

– Привет, привет! – воскликнула я с энтузиазмом.

И подумала – может, она снова захочет обнять меня, и, может, мне стоит перебороть глупую робость и даже самой обнять ее, чтобы показать, что не такая уж я высокомерная… Однако ничего этого не произошло, потому что на лице моей подруги явственно читалось выражение печали.

– Уклод, – сказала она, – наша связь снова ожила: то ли шадиллы перестали глушить ее, то ли мы уже за пределами их досягаемости. Как бы то ни было, – она набрала в грудь побольше воздуха, – я получила от своих служащих на Новой Земле сообщение: твоя бабушка Юлай убита.

 

ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ РАСХОДНЫЙ МАТЕРИАЛ

Уклод еле слышно спросил:

– Как это случилось?

– Электрический разряд. Повреждение стабилизатора работы мозга. Несколько тысяч вольт прямо в мозжечок. Якобы несчастный случай. – Фестина закатила глаза. – А все остальные члены вашей семьи исчезли. Надеюсь, это означает, что они попрятались; у моих людей пока нет сведений, так это или до них тоже успели добраться… Мне очень жаль.

Ладжоли подошла вплотную к мужу при первых же словах Фестины, обняла, крепко прижала к себе и замерла.

– Как это у вас, разведчиков, принято говорить? – спросил он. – Дядя ОТосподи рассказывал, что когда кто-то умирает во время исполнения своих обязанностей…

Фестина скривилась.

– Мы говорим: «Вот что значит расходный материал». Потому что остальные флотские всегда обращаются с нами, точно с туалетной бумагой.

Уклод посмотрел на нее – и покачал головой.

– Нет. У меня язык не повернется так сказать… о своей бабушке.

Он повернулся и уткнулся лицом в могучее тело Ладжоли.

 

Я ВПЕРВЫЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОНИМАЮ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ

Пока все это продолжалось, я не произнесла ни слова. Просто не могла.

Я не была знакома с Юлай, а то немногое, что слышала о ней, характеризовало ее… не слишком хорошо. Она была преступницей, возглавляющей семейство преступников.

И тем не менее…

Она мертва. Она умерла. Теперь эта женщина ничем не отличалась от трупов животных, которые можно найти в лесу: свежих трупов, облепленных мухами, и старых – высохших, сморщенных, словно корка хлеба.

Вот что я скажу вам по этому поводу: моя мать утверждала, что смерть – это благословение, дарованное лишь естественным созданиям. Кролики, белки, рыбы могут умереть, а мы, стеклянные люди, нет. Мы искусственные создания, и святые не пускают нас в загробную жизнь, потому что мы не достойны жизни после жизни. Наш народ проклят, его с презрением отвергает сама смерть… Так, по крайней мере, говорила мать.

Как выяснилось, она ошибалась. Моя сестра умерла, умерла навсегда. Может, на короткое время я умирала тоже… хотя это не считается, если кто-то вернет тебя к жизни.

Однако, впервые встретившись с Фестиной, я ужасно рассердилась, когда она заявила, что люди могут умирать. Я была уверена, что она просто важничает. Способность умирать казалась мне слишком удивительной, чтобы быть правдой, присущей лишь особенным людям.

Теперь, однако, я воспринимала все это иначе. «Звездная кусака» умерла. Бабушка Юлай умерла. Даже негодяи вроде адмирала Йорка и человека, который убил мою сестру, умерли. Только сейчас, здесь, в лазарете, глядя, как Уклод плачет, а Ладжоли утешает его, я впервые осознала, насколько в смерти нет ничего особенного и насколько она обычна. Смерть – не исключение, а правило: вездесущий яд, пропитывающий вселенную, и мы, на Мелаквине, были просто глупы, полагая, что смерть – благословенный дар, которого мы лишены.

На самом деле все очень просто. «Звездная кусака»: распотрошив себя, на огромной скорости врезалась в шадиллский корабль. Бабушка Юлай: с помощью какого-то непонятного устройства сожгли ее мозг. Моя сестра: в нее стреляли невидимым звуком, пока внутренности не развалились на части.

Что это сулит всем остальным?

Фестина способна умереть – в любой момент. Ее смерть может стать результатом как благородной жертвы, так и глупого невезенья. То же самое относится к Уклоду и Ладжоли. То же самое относится и ко мне – Поллисанд сказал, что я так же открыта для смерти, как и все остальные, и предостерег, что опасность приближается.

Я могу умереть. Любой может умереть. Доктор, призрачный человек, малышка «Звездная кусака» – они не долговечнее листьев на осеннем дереве; придет зима, и их втопчут в грязь.

Как люди могут выдерживать такое? Разве они не знают? Или просто не осознают? Почему они не кричат, понимая, что их жизни настанет конец?

Однако я тоже не закричала. У меня перехватило дыхание – когда я впервые по-настоящему поняла, что такое смерть.

 

НЕ УМИРАЙ ГЛУПО

– С тобой все в порядке?

Лицо стоявшей рядом Фестины было полно тревоги.

– Нет, со мной не все в порядке, – прошептала я. – Со мной совсем не все в порядке.

– Что случилось?

Я взяла себя в руки и сказала ей правду:

– Все умирают.

– Да.

– Люди умирают.

– Да.

– Ты и я, Фестина… мы можем умереть.

– Мы умрем, Весло. Раньше или позже. Может, в следующее мгновение, а может, спустя годы; но умрем.

Я в упор посмотрела на нее. Может, сейчас моя подруга сочтет, что настало время обнять меня, успокоить, подбодрить? Ладжоли, утешая Уклода, заключила его в объятия, но Фестина лишь смотрела на меня – словно хотела, чтобы этот момент затянулся подольше, чтобы мысль о смерти впечаталась в мое сознание как можно глубже.

Я с трудом сдерживала слезы.

– Как ты можешь выдерживать такое? Почему не кричишь от ужаса?

– Потому что от крика не будет никакого толку. По большому счету ни от чего не будет никакого толку. Смерть все равно придет. – Блестящие зеленые глаза подруги неотрывно смотрели на меня. – И все же у нас есть выбор, Весло. Бывает смерть, которую не следует принимать. Если тромб закупорит мне мозг прямо здесь, прямо сейчас, с этим ничего не поделаешь, можно только сожалеть. Но умирать от той причины, которую можно было предотвратить, если бы я просто лучше продумывала свои действия… – Фестина яростно тряхнула головой. – У нас, разведчиков, есть поговорка: «Не умирай глупо». Она имеет двойной смысл: не умирай из-за собственной глупости и не умирай в состоянии глупости. Учись, узнавай все, что сможешь. Держи глаза раскрытыми. Будь наготове. Да, ты умрешь, но в последнее мгновение сможешь сказать себе, что не отказалась от борьбы.

– И однако, все умирают, – прошептала я.

– Да. Все умирают. – Она взглянула на плачущего Уклода. – Похоже, Весло, ты только сейчас осознала, что смертна. Да, все умирают раньше или позже… поэтому большинство людей стараются просто не думать об этом. Смерть для них как бы не существует, пока не подступит так близко, что игнорировать ее и дальше станет невозможно. Не поступай так, Весло. Помни о смерти. Никогда не забывай о смерти. – Фестина еще секунду смотрела мне в глаза, а потом с огорченным видом опустила взгляд. – Конечно, некоторые люди говорят, что нужно также помнить о жизни. Я над этим работаю. С переменным успехом.

Подруга наконец протянула ко мне руки, и я с благодарностью упала в ее объятия.

 

НАСУЩНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

За моей спиной послышался звук, который люди называют «вежливым покашливанием»… но, по-моему, это было совсем невежливо, поскольку заставило Фестину отпустить меня.

– Да? – спросила она.

Я обернулась и увидела доктора Хавела и призрачного человека Нимбуса, который сейчас больше всего напоминал туманный шар с хрупкой серебристой «Звездной кусакой» в центре. И не спрашивайте меня, каким образом шар удерживал малышку, потому что ответа я не знаю. Некоторые тайны настолько очаровывают сами по себе, что не стоит разбираться в их механизме.

– Уф, – у доктора был такой вид, словно ему неловко, – простите, адмирал, что прерываю вас, но, ха-ха, у Нимбуса появились кое-какие соображения, и, по-моему, хи-хи, нам следует их обсудить.

Хавел кивнул Нимбусу, чтобы тот продолжил, и частички тумана внутри призрачного человека заколыхались:

– Мне кажется, Юлай не последняя. Она лишь первая жертва гораздо более обширной кампании, цель которой – не дать всплыть секретам Йорка. Если кто-то в Высшем совете решился на столь отчаянный шаг, как убийство старой женщины…

– Постой, – прервал его Хавел. – При чем тут Высший совет? – Он смотрел на Фестину с таким выражением, как будто надеялся услышать от нее доказательства того, что мир вовсе не жесток. – Может, это просто кто-то чего-то недопонял. Какой-нибудь жалкий лейтенант, решивший, что угодит адмиралам, убив эту женщину. Разве такое невозможно?

– Если это дело когда-нибудь выплывет наружу, Совет именно так все и попытается представить, – ответила Фестина. – Найдут какого-нибудь эмоционально неустойчивого юнца, который подтвердит, что все сделал по собственной инициативе, а сами адмиралы будут лить слезы: неужели можно поверить, что они способны одобрить такой ужас. Впрочем, нет ничего невероятного в том, что какой-то паршивый лейтенант действительно захотел произвести впечатление на Высший совет. Однако мы должны исходить из худшего: это грязное дело затеяно, по крайней мере, одним или несколькими адмиралами, и теперь они готовы убивать направо и налево всех, кто представляет собой хоть какую-то угрозу. – Она мрачно усмехнулась. – Подозреваю, что тоже отношусь к этой категории. И Весло. И вообще все на этом корабле.

– Но даже если адмиралы встали на тропу войны, разве они в состоянии нам что-нибудь сделать? – спросил Хавел. – Все они на Новой Земле и не могут послать своих людей, чтобы убить нас в космосе, – Лига не позволит убийцам покинуть систему.

– Адмиралам нет нужды посылать убийц. На каждой планете Технократии есть люди, готовые кому угодно перерезать горло, если им заплатят. И наши возлюбленные адмиралы знают их поименно. Где бы мы ни высадились, нас уже будут ждать.

– Значит, не нужно высаживаться. – Доктор пожал плечами. – Ради бога, у нас ведь космический корабль, хо-хо, мы три года можем продержаться в глубоком космосе в автономном режиме. Даже дольше, если время от времени будем проникать в какую-нибудь необитаемую звездную систему и перерабатывать несколько астероидов.

– А тем временем пусть убийцы разгуливают на свободе? – нахмурилась Фестина. – Я не единственный разведчик, кого высадили на Мелаквине, нас было несколько десятков, и сейчас им всем угрожает опасность. Большинство по-прежнему служит на флоте; и стоит их кораблям приземлиться в каком-нибудь порту, там уже будут ждать убийцы. Думаешь, я стану просто сидеть, сложив руки, и позволю перерезать их, как цыплят?

– Давайте выступим против Адмиралтейства, – предложила я. – Вынудим их прекратить убийства. Давайте заставим их понять, как ужасна смерть.

Фестина покачала головой:

– Все адмиралы на Новой Земле, и для нас слишком опасно оказаться даже где-то поблизости. Я уж не говорю о том, чтобы высадиться на самой Новой Земле. Проникнуть в любую систему Технократии и то довольно рискованно. Совет может распустить слух, будто «Королевский гемлок» захвачен изменниками: объявит нас неразумными существами, а всем кораблям флота отдаст приказ обстрелять нас ракетами и уничтожить.

– Ракетами? – спросил Нимбус. – То есть бомбами? А я думал, Лига Наций не позволяет иметь на борту космических кораблей смертоносное оружие.

Фестина устало улыбнулась.

– Лига Наций не позволяет перевозить смертоносное оружие от одной звездной системы к другой, однако против убийства неразумных особей внутри системы ничего не имеет. Иногда даже почти принуждает к этому. Как, по-твоему, мы управляемся с пиратами и террористами? А их сейчас развелось немало – вооружают свои корабли и нападают на мирных граждан. Если убийцы вроде них покидают свою звездную систему… ну, тогда ими занимается Лига; однако если скверные ребята разбойничают дома, прячутся, скажем, в ближайшем поясе астероидов, выскакивают оттуда, нападают на местные корабли и грабят их, наш флот вынужден объявить полицейскую операцию. Выходит эскадрилья, на секретной базе из стандартных корабельных запасов собирает боеголовки, цепляет их к ракетам обычных исследовательских зондов, и пожалуйста, можно обстреливать неразумных! Разносишь врагов в щепки, разбираешь оставшиеся боеголовки, возвращаешься домой и набиваешь карманы премиальными.

– Если Лига позволит вернуться, – пробормотал себе под нос доктор Хавел.

Фестина кивнула:

– Совершенно верно. Самая большая опасность не в том, чтобы сражаться с шайкой грязных преступников; все решается позднее, когда становится ясно, принимает Лига твои действия или нет. Плохие парни почти всегда держат на борту своих кораблей ни в чем не повинных заложников, поэтому флотские не могут просто начать палить без разбора. Сначала ведутся переговоры, что редко срабатывает, потом следуют попытки блокировки преступников. Надо проскользнуть незаметно, подобраться поближе к ним, захватить цепляющим лучом… и в девяти случаях из десяти в итоге все равно приходится нападать в открытую и расстреливать ублюдков. А затем начинаешь задавать себе вопросы – все ли было сделано, чтобы спасти жизнь разумных существ, или стоит нам выйти в открытый космос, как Лига приведет в исполнение смертный приговор? Мы на самом деле разорили гнездо одержимых манией убийства маньяков, или эти так называемые террористы – благородные диссиденты, выступающие против прогнившего местного режима, а толстозадые генералы просто скормили нам ложные сведения, чтобы расправиться с надоедливой оппозицией? – Фестина пожала плечами. – Никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Единственный способ узнать правду – лететь домой; если Лига не убьет тебя, значит, ты поступил bona fide.

– Но даже если Лига не убьет тебя лично, – сказал доктор Хавел, – она может убить того, кто рядом с тобой. Адмирал Рамос не упомянула еще кое о чем, нередко происходящем после того, как наши навигаторы взрывают какой-нибудь разбойничий корабль. Даже если ты сделал все в точности, как сказано в учебниках, Лига все равно казнит некоторых членов твоего экипажа, чтобы держать всех остальных в нервном напряжении. Истину ты никогда не узнаешь: боже упаси, чтобы Лига стала объяснять свои действия. Наверняка тебе известно лишь, что симпатичная молодая женщина, с которой ты всегда вместе завтракал, и смешной парень, каждый день сыпавший новыми шутками… оба они казнены Лигой, а ты все еще жив.

В его голосе звучала такая горечь, что мы все молча уставились на него. Больше доктор не произнес ни слова. Мне вдруг пришло в голову, что человек, без конца смеющийся по поводу и без повода, на самом деле не был и наполовину таким жизнерадостным, каким казался.

 

КАК НАМ ИЗБЕЖАТЬ НЕМИНУЕМОЙ ГИБЕЛИ

– Ну, мы не позволим никому расстрелять нас, – заговорила наконец Фестина. – «Королевский гем-лок» будет держаться вдали от звездных систем Технократии; даже если Совет приказал всем остальным кораблям при виде нас сразу же открывать стрельбу, мы ни к кому не подойдем настолько близко, чтобы оказаться в пределах досягаемости.

– Как же мы тогда расстроим планы негодяев? – спросила я.

– Гласность, – ответила Фестина. – Нужно рассказать обо всем общественности – громко, смело и как можно быстрее. До прихода сюда я попросила капитана Капур связаться с агентствами новостей на ближайшей к нам планете: это мир кашлингов под названием Джалмут. Мы запишем свои показания здесь, на «Гемлоке», перешлем кашлингам и дадим им право раструбить новости по всей галактике. – Она мрачно улыбнулась. – Мне нравится идея обнародовать информацию не через людей; меньше вероятность того, что флот доберется до них.

– Доберется до них? – удивился Хавел. – Что вы имеете в виду?

– Подкупит их, запугает, свяжет с помощью всяких бюрократических уловок. В каждом человеческом агентстве новостей есть несколько журналистов, тайно работающих на флот. – Она бросила взгляд на Уклода, все еще покоящегося в объятиях Ладжоли. – Вот откуда, скорее всего, стало известно, что задумала ваша Юлай: она встретилась с кем-то из репортеров, и доносчики тут же сообщили об этом кому следует. Местные средства массовой информации гораздо меньше подвержены флотскому влиянию; а как только наше заявление выйдет в широкий эфир, Высший совет не сможет его замолчать. Не осмелятся они и устранить остальных разведчиков, которые могут свидетельствовать о происшедшем на Мелаквине… связь между тем и другим слишком бросилась бы в глаза.

– Однако важнее всего, – продолжала она, – что после нашего заявления Высший совет с большой степенью вероятности окажется в тюрьме. Правительство Новой Земли будет рвать и метать по поводу того, что творится за их спинами… и в особенности по поводу убийства бабушки Уклода. Верхние эшелоны власти в Технократии никогда не волновало, как флот обходится со своими собственными работниками, но уж если адмиралы начали убивать гражданских… Пусть даже речь идет о человеке со столь сомнительной репутацией, как Юлай Уннор, все наши политики тут же возжаждут крови.

– И они могут получить ее, – вставил Нимбус. – Не исключено, что кровь ручьями потечет по улицам. Если гражданское правительство попытается сломить Адмиралтейство, адмиралы могут дать отпор. Это кончится гражданской войной.

Фестина покачала головой:

– Если наше заявление выйдет в свободный эфир, те, кто служит адмиралам, тут же отвернутся от них. Это обычная проблема, возникающая с отбросами общества, которых нанимают, чтобы они выполняли всю грязную работу; они не сохраняют верность своим прежним хозяевам, едва ветер подует в другую сторону. Некоторые адмиралы попытаются отсидеться в своих поместьях с шайками наемных бандитов, но полиция с этим справится. Даже сам флот, скорее всего, отступится от адмиралов, как только истина выплывет наружу – порядочные люди на флоте придут в ярость, а непорядочные ухватятся за возможность устранить соперников.

– Тогда нужно, чтобы истина выплыла наружу как можно быстрее, – сказала я.

Фестина снова взглянула на Уклода. Ладжоли стояла на коленях; так ей ловчее было обнимать своего маленького оранжевого мужа. Вид у них был донельзя нелепый, тем не менее, как, должно быть, здорово иметь кого-то, кто не побоится даже выглядеть нелепо, если тебе нужна поддержка.

– Уклод – ключевой свидетель, – сказала Фе-стина. – Дадим ему еще несколько минут. Все равно толку от нас будет немного, пока капитан не договорится с каким-нибудь агентством новостей. Вот тогда мы вобьем гвозди в гроб Адмиралтейства.

– Мне нет равных, если речь заходит о работе молотком, – заявила я.

 

КАКОВЫ ЧУЖАКИ ВНУТРИ

Пока мы дожидались, чтобы Уклод окончательно пришел в себя, я расспросила о кашлингах из Джалмута. Честно говоря, они не слишком меня интересовали, но не хотелось больше думать о смерти, и, значит, надо было чем-то занять ум.

Едва услышав мой вопрос, доктор Хавел бросился на поиски изображений кашлингов. Это ему удалось не сразу… точнее, удалось то удалось, однако первые картинки представляли собой анатомические изображения, то есть такие, где кожа отсутствовала, а внутренние органы были обнажены.

И до чего же много у кашлингов оказалось этих самых внутренних органов! Например, дело не ограничивается одним-единственным сердцем: маленькие сердца разбросаны по всему телу, и количество их разнится в зависимости от возраста. Малыши появляются на свет с пятью сердцами, но по мере взросления у них развиваются добавочные; ко времени половой зрелости кашлинги имеют двадцать сердец, работающих день и ночь, что делает их чрезвычайно энергичными и превращает в сущее наказание для родителей. В кульминационной точке жизни сердца начинают отключаться, в среднем по одному в каждые семь с половиной лет. Когда остановится последнее сердце, не станет и кашлинга.

Но сердца – не единственное, что имелось у кашлингов в изобилии… еще у них множество ртов. Одни соединяются с пищеварительной системой, другие – с легкими, третьи со стиббеками – длинными тонкими органами размером с мизинец, предназначенными для того, чтобы выяснять, какие газы в данный момент есть в воздухе, и в качестве ответной реакции индуцировать метаболические изменения в организме. По-видимому, кашлинги развиваются в мире с чрезвычайно непостоянной по составу атмосферой: вулканы изрыгают серу, водоросли испускают необычные испарения, а растения выделяют яды, предназначенные для убийства проходящих мимо животных с тем, чтобы их трупы удобряли почву. Чтобы справиться со всем этим, кашлинги развили у себя стиббеки – нечто вроде маленьких химических фабрик, постоянно проверяющих воздух на предмет возможной угрозы и продуцирующих гормоны, нейтрализующие эту угрозу.

– Восхитительная система, хе-хе! – зашелся доктор Хавел… и снова ударился в разглагольствования на тему своей любимой химии.

 

КАКОВЫ ЧУЖАКИ СНАРУЖИ

Пока доктор щебетал, я рассматривала анатомические картинки с кашлингами. На одной из них чужак выглядел словно сидящая лягушка; однако на другой был изображен высоким и тонким, словно столб с головой в верхней части, снабженной множеством глаз; на третьей же кашлинг сильно смахивал на гуманоида, с двумя толстыми руками и двумя еще более толстыми ногами, хотя ноги были очень длинные, а туловище короткое, так что бедра находились не намного ниже локтей.

Когда я спросила, чем объясняется столь разный облик в пределах одного вида, Фестина ответила, что скелетная система кашлингов может смещаться, создавая три различные конфигурации. В позиции на корточках большая часть костей прикрывает жизненно важные органы точно щитом – так называемая поза обороны, в которой кашлинги наименее уязвимы. Столб на самом деле называется «перископом» – вытягиваясь вдвое выше человека, кашлинг может поднять голову над кустами и другими препятствиями, сканируя местность на предмет опасности или в поисках еды. Недостаток обеих этих позиций в том, что в них кости жестко смыкаются друг с другом, в результате чего трудно ходить или даже ползти. Для этого и нужна третья конфигурация, человекоподобная, с высоким расположением талии; она чаще всего используется в повседневной жизни. В таком виде кашлинги расхаживают, словно долгоножки, делая большие шаги и быстро покрывая значительные расстояния.

Доктор Хавел щелкнул кнопкой, и картинка на демонстрационном столе сменилась панорамным изображением нескольких десятков кашлингов. Покрытые кожей чужаки выглядели совсем по-другому… поскольку она у них была всех цветов радуги плюс те цвета, которые не стала бы использовать ни одна уважающая себя радуга: ярко-фиолетовый, кричаще-красный, пронзительно-голубой.

Некоторые кашлинги целиком были одного и того же цвета, но всегда режущего глаз: ослепительное золото, яркое серебро, мерцающая бронза. Окраска других состояла из смеси контрастных тонов, например оранжевый с голубым или желтый с черным. У некоторых были полоски, как у тигра, но таких кричащих тонов, что настоящий тигр посчитал бы их унижением. Тела других покрывали узоры типа разноцветных колец. Только один кашлинг на этой картинке отличался хорошим – то есть умеренным – вкусом, так как предпочел снежно-белый цвет. Однако, заметив, что мой взгляд прикован к нему, Фестина сказала:

– Не сомневайся, он «раскрашен» не хуже остальных, просто в невидимой для человеческого глаза зоне спектра. Инфракрасный, ультрафиолетовый… с диапазоном восприятия кашлингов не сравнится ни одна известная раса.

– До чего же глупые эти кашлинги! – воскликнула я. – Враждебные существа могут разглядеть их издалека.

– Какие враждебные существа? – Фестина пожала плечами. – Кашлинги приручили все миры, на которых живут. Опасные животные остались только в зоопарках, а благодаря Лиге Наций можно не беспокоиться о нападении извне. Кашлингам нет нужды осторожничать, и, как видишь, они к этому не стремятся, – она взмахнула рукой в сторону кричащих красок на картинке. – Чем больше показного блеска, тем красивее. Сексуальнее. Примерно такой же инстинкт свойствен большинству земных птиц. За долгие столетия выработалось представление, что самый желанный партнер должен быть похож на участника лазерного шоу. Используя биоинженерные методы, селекцию воспроизводства и косметические инъекции, они превратили себя во флюоресцирующую расу.

– Но они же такие безобразные! – сказала я. – Просто до неприличия.

– Только не говори этого им в лицо. Кашлинги чрезвычайно тщеславны; если их оскорбить, они могут отказаться передать наше сообщение.

– Раз так, я очарую их своей любезностью. Что касается завоевания сердец чужаков, даже самых уродливых тут мне нет равных.

Фестина некоторое время рассматривала меня, а потом усмехнулась.

– Да, этого у тебя не отнять.

 

ВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ

Мы оставили Уклода и Ладжоли в лазарете. Они негромко разговаривали; голос оранжевого человечка дрожал, его супруга держалась с мягким спокойствием. Никому не хотелось прерывать их беседу, а я еще и потому была рада убраться оттуда, что при одном взгляде на них каждый раз заново осознавала ужасную реальность тяжелой утраты.

Нимбус сказал, что ему нечего добавить к нашему заявлению; кроме того – и это гораздо важнее, – нужно заняться малышкой, сделать все для удовлетворения ее нужд. Тогда Фестина повела его в пассажирскую каюту, совсем крошечную, со стенами, выкрашенными отвратительной голубой краской, но с действующим синтезатором, который даст возможность Нимбусу обеспечить потребности «Кусаки» в пище и всем остальном. Мы немного задержались, чтобы убедиться, что он устроился как надо, и ушли, предоставив ему выполнять отцовские обязанности.

Покинув каюту, мы прошли сквозь черное пылевое облако, в полной тишине водоворотом кружащееся в коридоре. Фестина объяснила, что оно представляет собой рой микроскопических механизмов, сродни наноанализаторам в медицинском отсеке, и предназначено для наблюдения за Нимбусом. Если хоть одна частичка, из которой он состоял, попытается оторваться от тела и просочиться наружу, крошечные роботы черного облака налетят на нее, захватят и унесут прочь. Они запрограммированы не причинять вреда компонентам Нимбуса, поскольку, как разумное создание, он не может быть убит… но, скорее всего, Лига Наций не поднимет шум, даже если частички Нимбуса окажутся рассеяны по всему кораблю, что не даст ему возможности воссоединиться и причинить кому-то вред.

Фестина сказала, что точно такие же крошечные роботы прячутся в вентиляционных трубах каюты Нимбуса, в водопроводе и электрических розетках. Выходит, призрачный человек – пленник, за которым ведется неусыпное наблюдение, и ему доверяют гораздо меньше, чем мне… поскольку меня сопровождал один-единственный болван, а за Нимбусом приглядывали миллиарды стражей. Ха!

 

МОЙ БОЛВАН

Моим болваном стал сержант, что свидетельствовало о его прекрасном вкусе – двух своих подчиненных он оставил в лазарете с Уклодом и Ладжоли, а сам пошел со мной. Наверное, ради того он и стал сержантом – чтобы иметь возможность приглядывать за самой прекрасной подозрительной личностью.

Сержанта звали Аархус. Когда он в конце концов снял шлем, выяснилось, что это бородатый человек с волосами цвета камня – я имею в виду желтые голыши, которые любила собирать на берегу реки моя сестра, а не серые, белые, красные или коричневые, которые также встречаются довольно часто, – или осенних листьев, но только не красных. Этим и ограничивается все, что вам нужно знать об Аархусе, не считая того, что он был высокого роста и время от времени говорил странные вещи – шутил, возможно, хотя с уверенностью утверждать это не берусь.

Сержант сопровождал нас с Фестиной в комнату, где должна была осуществляться запись; и хотя он вел себя вежливо, его присутствие тяготило меня. Впервые со времени этой нашей встречи мне предоставлялась возможность остаться наедине с подругой, и нам было о чем поговорить… в личном плане; но не при сержанте же, топающем за нашими спинами! Кроме того, его присутствие мешало мне рассказать ей о разговоре с Поллисандом: сделка с чужаком относилась к тому типу вещей, которые могут быть неправильно поняты ревностным работником службы безопасности; он наверняка сочтет, что я стала «орудием враждебных сил».

Под взглядом сержанта Фестина, несомненно, испытывала то же ощущение скованности, что и я. Вместо того чтобы рассказать, как она горевала по поводу моей мнимой смерти или как обрадовалась, увидев меня живой, она, казалось, растеряла все слова; сначала просто неловко молчала, а потом начала называть помещения, мимо которых мы проходили.

– Главный инженерный отсек. Вспомогательный инженерный отсек. Гидропоника. Генераторы тяготения…

Может, мне было бы легче переносить такого рода «разговор» – если это можно назвать разговором, – имей я возможность заглянуть в какой-нибудь из отсеков. Наверняка двигатели космического корабля – достойное зрелище: огромные пылающие топки, обслуживаемые мускулистыми людьми с блестящими от пота телами… Однако все двери были закрыты, пока прямо рядом с нами с шипением не открылась одна из них.

Фестина и Аархус остановились, наверное, решив, что сейчас кто-нибудь выйдет в коридор. Но никто не вышел, и они зашагали дальше; я, однако, замерла на месте, услышав знакомый голос.

Какой противно-гнусавый голос! Дверь с шипением начала закрываться, но я рванулась вперед, удерживая край скользящей панели. Какое-то время дверь сражалась со мной, но потом нехотя снова ушла в стену.

– Эй! – крикнул Аархус. – Это главный компьютерный зал. Гражданским вход воспрещен.

Не обращая на него внимания, я вошла в помещение и поискала взглядом источник голоса – он доносился из-за целой горы компьютеров:

– Что ты сделала, хотел бы я знать? Почему сначала не проверила? Неужели в самом деле решила, будто неотлаженная программа сразу заработает как надо?

Я почувствовала, что Фестина схватила меня за руку.

– Весло, что случилось?

– Там Поллисанд, – прошептала я.

Подруга широко распахнула глаза.

– Ох, дерьмо!

 

ЛОГИЧЕСКИЙ МУСОР

Мы обогнули компьютеры – и остановились при виде творившегося там хаоса. Прежде всего, там действительно находился Поллисанд, даже на его ногах еще сохранились красные пятна от сока растоптанных им цветов… или настолько превосходная копия, что я не заметила разницы.

Поллисанд был здесь не единственным существом с красными пятнами на коже. Перед ним стояла женщина в темно-коричневом платье, чернокожая – если не считать пальцев обеих рук, которые были запачканы чем-то ярко-красным, но не кровью, а скорее, алой пылью, при любом движении женщины взлетавшей в воздух. Точно такие же пылинки находились на полу и покрывали панели компьютеров. Кроме того, по линиям стыков просачивалась серовато-черная пена с затхлым запахом. Когда такой сгусток упал рядом с коричневыми ботинками женщины, та испуганно отпрыгнула, словно пена могла причинить ей вред.

– Черт побери!

Фестина отпихнула женщину и ударила ногой в место стыка. Удар, по-видимому, сломал механизм, удерживавший панели вместе, они разошлись под давлением накопившейся внутри пены. Серая лавина хлынула на пол, распространяя такой мерзкий запах, что меня едва не вырвало.

– Что это? – задыхаясь, спросила я.

– Логический мусор. Обрывки корабельной информации, закодированной в виде органических молекул: ДНК, цепочки полимеров и прочее в том же духе… и все эти химикалии спрессованы в одну-единственную живую клетку – информационную бактерию. Ее можно уничтожить. – Фестина указала на красный порошок на полу. – Это химическое вещество называется модиг – биологический яд, превращающий информационную бактерию вот в такую пену.

Моя подруга снова ударила ногой в другую панель, спровоцировав новый поток пены, часть которой обрызгала штаны Фестины. Она быстро отступила, затрясла ногой, стряхивая пену, и сказала:

– Весло, разломай панель. Только постарайся, чтобы пена на тебя не попала.

– Хорошо.

Я натянула рукав куртки таким образом, чтобы полностью прикрыть руку, и ударом сорвала очередную панель. Сержант Аархус подхватил ее, вернулся к компьютеру и начал панелью сбивать пену на пол. Несмотря на скафандр, он вздрагивал каждый раз, когда на него падали брызги пены.

– Логическая пена тоже ядовита? – шепотом спросила я у Фестины.

– Не сама пена. Просто в ней есть следы модига, который убил ее. Вот модиг – настоящая дрянь.

Она посмотрела на женщину в коричневом – точнее, на красную пыль на ее руках. Женщина держала руки перед собой и тоже таращилась на собственные алые пальцы. Из-под ногтей уже начала просачиваться серая пена. Фестина открыла рот, словно собираясь что-то сказать женщине, но потом лишь покачала головой, резко повернулась и зашагала к консоли в дальнем конце зала.

 

ПОЛЛИСАНД ОСТАЕТСЯ ВЕРЕН СЕБЕ

– Цепи накрылись, – Аархус все еще сбивал пену с компьютера. – И электронные, и биологические. Сработал эффект обратной связи. – Он взглянул на маркировку компьютера. – Блок 4А51. Что это? Навигация? Управление двигателями?

Фестина склонилась над консолью, застучала по клавишам.

– 4А51 – главный защитный модуль. Проклятье! Судя по показаниям приборов, система переведена в привилегированный режим.

– Как, черт побери, ей удалось это сделать? – проворчал Аархус. – Только капитан и старший помощник знают коды доступа к привилегированному режиму.

– Не совсем так, – возразила Фестина. – Адмиралы в Высшем совете тоже знают эти коды – или способ обойти их. Очевидно, какой-то адмирал приказал этой женщине организовать диверсию на нашем корабле и сообщил коды доступа.

– Но почему она выполнила этот приказ? – спросил гнусавый голос. – И почему так неумело?

Мы и думать забыли о Поллисанде – а он стоял в точности на том месте, где мы впервые увидели его. Один из мерцающих глаз на мгновенье погас – существо подмигнуло мне.

– А ты что здесь делаешь? Чего тебе надо? – резким тоном, спросила Фестина.

– Получить ответы на свои вопросы, – ответил он. – Но возможно ли это? Чертовски плохо верится. Ни у кого никогда нет времени на разговоры: всегда кризис, всегда аварийная ситуация, всегда все слишком заняты для цивилизованной беседы. Спорю, все происходило бы по-другому, будь у меня голова, черт бы ее побрал, – но нет, вы так много о себе воображаете, и все лишь потому, что носите шляпы и обладаете периферическим зрением. И вам плевать, как это гложет меня изнутри – быть обреченным на жизнь без головы… – Он поднял ногу, указывая на женщину, чьи руки сейчас уже почти полностью покрывала пена, просачивавшаяся сквозь кожу. – Кстати о тех, кого гложет изнутри. В этой женщине тридцать граммов модига, разрывающих ее на части. Может, вы захотите поговорить с ней до того, как она умрет.

– Черт побери! – Фестина возвысила голос: – Внимание, корабль! Сообщи доктору Хавелу, что у нас тяжелый случай отравления модигом. Мы в главном компьютерном зале.

– Есть, адмирал, – ответил с потолка металлический голос.

– Ура! – пробормотал Аархус. – Компьютер все еще жив.

– Не торопись радоваться, – предостерег его Поллисанд.

Сержант вздрогнул.

– Почему?

– Поймешь через семьдесят две секунды.

– Черт бы тебя побрал, всезнайка! – сказала Фестина. – Изреки хоть раз что-нибудь толковое. Что сделала эта женщина и как нам остановить процесс?

– Вы не можете остановить процесс, – ответил Поллисанд. – А что сделала эта женщина… кстати, ее зовут Цуни; хотя тебя это, конечно, не интересует, или, может, ты не нуждаешься, чтобы чужак знакомил тебя с человеком, находившимся под твоим началом с тех пор, как тебе достался этот корабль… Не будем тратить время на любезности, сейчас не до светского общения… Так вот, что сделала эта женщина, Цуни, потому что именно так ее зовут, даже если тебя это не интересует… – Поллисанд перевел дыхание. – Цуни сделала вот что: написала программу, которая, по ее мнению, должна была подавлять команды капитана.

– Теперь понятно, зачем она перевела систему в привилегированный режим, – сказал Аархус. – Если бы ее программа сработала, она изменила бы курс корабля в сторону Новой Земли… и никто не мог бы воспрепятствовать этому.

– Но программа не сработала, – заявил Поллисанд. – Цуни не проверила ее: просто написала и запустила. Что лишний раз доказывает – иметь голову не то же самое, что использовать ее. Не хочу быть резким, но… насколько программист должен оторваться от реальности, чтобы вообразить, будто программа заработает без отладки? В особенности если речь идет о такой важной вещи, как защитный модуль…

– Послушай, – прервала его Фестина, – действия Цуни можно обсудить как-нибудь в другой раз. Расскажи лучше, что произошло после запуска программы.

– Она вышла из-под контроля. Начала записывать друг на друга основные системные коды. Цуни попыталась приструнить ее с помощью клавиатуры, но программа уже вытоптала часть своего собственного управляющего модуля; вот тогда женщина и открыла баночку с порошком модига.

– Откуда у нее этот мерзкий красный яд? – спросила я. – Она что – тайная убийца?

– Нет, – Фестина покачала головой. – Такова флотская политика – иметь возможность воспользоваться модигом… если компьютер выходит из-под контроля и не удается его отключить.

– Лучше уж нажать на кнопку, повернуть выключатель или разбить машину топором.

– Топора у Цуни нет, – ответил Поллисанд, – а повернуть выключатель на таком корабле означает попросить компьютер сделать это. Нетрудно догадаться, что просьба не будет выполнена, если компьютер уже отбился от рук. Что бы ни говорили, использование модига – стандартный метод, к которому прибегают в аварийных ситуациях, и Цуни была иммунизирована на случай контакта с небольшим количеством порошка… но она должна была соображать, что делает, когда сыпала его голыми руками. От такого контакта никакая иммунизация не защитит. Почему моя бедная Цуни так поступила?

– Военный трибунал разберется, – отрезала Фестина. – А пока мы должны выяснить, что успела натворить эта отбившаяся от рук программа…

Глаза Поллисанда ярко вспыхнули.

– Я могу сказать тебе что. Она подавила защиту, препятствующую осуществлению «последнего приказа капитана».

– Ох, дерьмо! – дружно воскликнули Фестина и Аархус.

– Что еще за приказ? – спросила я.

Лицо Фестины вытянулось от огорчения.

– Когда экипаж вынужден покинуть корабль, это последняя команда, которую отдает капитан. Так обеспечивается защита всевозможных секретов, если вдруг в руки врага попадет оборудование судна. «Последний приказ капитана» – это…

Внезапно свет в зале начал гаснуть.

– Нечто крутое, от чего рушатся все механизмы корабля? – спросила я.

– Ты почти угадала, – ответила Фестина.

 

АВАРИЙНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ

В комнате не было шумно – при работе компьютеры издают легкое гудение, а не свистят, точно вентиляторы. Однако когда свет погас, наступила полная тишина. Исчез и легкий ветерок, создаваемый вентиляционной системой корабля.

– У всего есть и своя хорошая сторона, – произнес голос Аархуса во тьме. – Адмиралтейство хочет, чтобы «последний приказ капитана» привел к полному самоуничтожению корабля. Нам повезло, что Лига не позволяет летать космическим кораблям, набитым взрывчаткой.

– Значит, мы не взлетим на воздух, а просто замерзнем во мраке, – откликнулась Фестина. – Прекрасно.

В той стороне, откуда доносился ее голос, вспыхнул свет. Моя подруга держала в руке тонкую палочку, от которой исходило яркое серебристое сияние.

– Вижу, вы всегда наготове, адмирал, – сказал Аархус.

– Я адмирал только по званию, а в душе разведчик. И никуда не хожу без фонарика, «аптечки» первой помощи и двадцатиметровой веревки.

– Все то же самое я беру с собой на первое свидание. – Аархус перевел взгляд на пол. – Почему все еще сохраняется гравитация? Генераторы же наверняка отключились.

– Они не просто отключились, – сказала Фес-тина. – Вся система искусственной гравитации превратилась в дымящуюся груду шлака. В самом деле, почему гравитация не исчезла? .

– Ох, ради Бога, – сварливо проворчал Поллисанд. – Ты что, о своем собственном корабле ничего не знаешь?

– Честно говоря, нет. Навигаторы предпочитают держать разведчиков в неведении относительно того, как работает корабль… чтобы мы не поняли, насколько они не компетентны.

– То же самое относится и к службе безопасности, – добавил Аархус. – Мы лишь охраняем корабль, но не мы нажимаем на кнопки.

– И вы еще недоумеваете, почему ваш вид не развивается дальше, – Поллисанд в раздражении поднял взгляд вверх; глаза отбрасывали на потолок пляшущие красные блики. – Тот факт, что ваши гравитационные генераторы сдохли, еще не означает, что то же самое произошло с полем гравитации. Поле рассеивается постепенно, и лишь спустя несколько часов вы вместе со своим оборудованием всплывете над полом.

– Спасибо Господу и за эту милость, – пробормотала Фестина. – И если уж речь зашла о милостях, – продолжала она, обращаясь к Поллисанду, – вряд ли можно рассчитывать, что технический гений вроде тебя поможет воскресить хотя бы некоторые жизненно важные функции «Гемлока».

– Никогда! – возмутилось безголовое существо. – Как вы, низшие создания, сможете научиться заботиться о себе, если не будете самостоятельно расхлебывать последствия собственных ошибок? Трудности закаляют характер… и, уверен, за предстоящие несколько часов он у вас здорово закалится. Та-та-та-та, всем привет.

Он вскинул переднюю лапу до уровня, где находилась бы голова, будь она у него, и отсалютовал. Спустя мгновенье его тело взорвалось миллионом светящихся искр; разлетевшись во все стороны, они со звоном и свистом прошли сквозь стены.

– О-о-о, – протянула Фестина. – Эффектно.

Все молча закивали.

 

СТУК-СТУК

Наше глубокомысленное молчание прервал грохот из-за нагромождения компьютеров. Фестина молниеносно рухнула на пол, перекатилась и снова вскочила на ноги, сжав кулаки. Во время падения она выронила фонарик, и теперь светящаяся палочка лежала неподалеку, отбрасывая по стенам резкие тени.

Звук повторился, эхом прокатившись по всему компьютерному залу. Фестина схватила фонарик и обежала скопление мертвых машин. Мы с сержантом бросились следом и только-только успели повернуть за угол, как послышался третий удар. Кто-то ломился в закрытую дверь, и она уже заметно прогнулась внутрь, хотя была сделана из достаточно толстого листового металла.

Снова раздался грохот, и верхнюю часть двери выворотило из рамы. Дверь слегка отогнулась внутрь, но не настолько, чтобы было видно, кто колотит в нее с другой стороны. Я тут же приготовилась к атаке – на случай, если это окажутся враги… может, шадиллы, захватившие корабль, воспользовавшись нашей беззащитностью. Фестина, однако, разжала кулаки, и Аархус вроде бы к нападению не готовился. Они просто стояли с настороженным видом, ожидая появления того, кто к нам прорывался.

Последовал новый сокрушительный удар. Искореженный металл не выдержал, дверь рухнула, и вместе с нею упало на пол чье-то могучее тело.

На нас снизу вверх смотрела Ладжоли, мигая под лучом светящейся палочки Фестины. Позади нее в дверной проем заглядывали Уклод и доктор Хавел; у доктора в руке была точно такая же светящаяся палочка, как у Фестины.

– Нет лучше туе-туе, когда нужно срочно, хо-хо, явиться по вызову. Ну и кто тут у нас отравился?

 

МЕДИЦИНСКИЕ ПРОБЛЕМЫ

Доктор тут же направился к женщине в коричневом… или, возможно, мне следовало сказать «к Цуни», хотя я не уверена, что она достойна того, чтобы ее называли по имени. Эта Цуни была шпионкой и диверсанткой; я не совсем поняла, что она пыталась сделать и что у нее получилось вместо этого, однако конечный результат был очевиден. Машины молчали, свет погас.

– Такое впечатление, – сказала я, – будто судно убивает само себя.

– Верно. – Это Хавел откликнулся из-за нагромождения компьютеров. – «Гемлок» принял болиголов, ха-ха.

Если это была шутка, она никого не развеселила.

– А что, все космические корабли имеют склонность к самоубийству? – спросила я. – Мне пришлось летать лишь на двух судах, и оба убили себя спустя несколько часов после того, как я оказалась на борту. Довольно тревожная тенденция, и хочу подчеркнуть, что я тут ни при чем.

– Не нужно оправдываться, – Фестина успокаивающе похлопала меня по плечу. – Если кто-то здесь и притягивает неприятности, то это я.

Она повернулась посмотреть, как там остальные. Уклод помогал встать Ладжоли – именно она сокрушила дверь, а потом рухнула вместе с ней. Толку от него было не слишком много, поскольку его голова едва доставала ей до округлостей, но она как бы опиралась на его руку и вообще пыталась сделать вид, будто он в самом деле помогает ей.

– С тобой все в порядке, дорогая? – спросил Уклод надтреснутым голосом.

Глаза у него покраснели, но, похоже, он уже перестал оплакивать свою бабушку… по крайней мере, на данный момент. Ладжоли не ответила на вопрос своего маленького мужа, просто мягко прижала его руку к своему животу.

– Хорошо, – сказала Фестина, – пошли на капитанский мостик и посмотрим, что капитан может сделать со всем этим безобразием. Хавел, тебе требуется помощь?

– Нет, адмирал, в данный момент нет, – послышался ответ из-за компьютеров. – Хотя чуть позже придется перенести пациентку в медицинский отсек…

– Я пришлю тебе людей с носилками, однако у меня нет уверенности, будто в медицинском отсеке лучше, чем здесь. «Последний приказ капитана» уничтожает все твое медицинское оборудование.

– Верно, – отозвался доктор. – Может, хи-хи, лучше держаться подальше от лазарета? Там роятся наноанализаторы, и раз главный корабельный компьютер теперь не управляет ими, то эти энергичные маленькие дьяволята могут отбиться от рук. На одном судне как-то отключилось напряжение, и все до одного нано сочли своим долгом взять у врача анализ крови. Высосали из бедняги всю кровь дочиста, хо-хо.

– В самом деле, хо-хо, – ответила Фестина. – Я-то предполагала, что нам грозит смерть лишь от холода или голода. Приятно, когда открываются новые возможности, – она состроила гримасу. – Пошли, найдем капитана.

 

МЫ ИДЕМ ПО КОРАБЛЮ

Оказывается, на космическом корабле множество дверей… которые сержант Аархус почему-то называл люками. Фестина разрешила мне по-прежнему называть их дверями; она получала удовольствие, используя гражданские термины, потому что это злило обычных членов экипажа, не разведчиков. (Моя подруга часто называла обычных членов экипажа «пустоголовыми» – возможно, потому, что они проводят большую часть жизни в космической пустоте, хотя не исключено, что и по какой-то другой причине.)

Многие из этих люков-дверей были закрыты и, по большей части, выглядели гораздо прочнее той, которую взломала Ладжоли. Самые большие были рассчитаны на то, чтобы выдержать даже очень высокое давление воздуха; такие прочные, что даже я не имела ни малейшего шанса проломиться сквозь них. По счастью, делать этого не пришлось – хотя двери больше не открывались автоматически, в каждую был встроен «хитроумный механизм», позволяющий открывать ее вручную с помощью специальных рычагов. Фестина показала мне, что и как нужно делать, после чего от меня требовалось лишь поворачивать рычаги… с чем я успешно справлялась, обеспечивая нам быстрое продвижение вперед.

Мы оказались не единственными, кто жаждал встретиться с капитаном. Пока мы шли по коридорам, к нам присоединялись другие члены экипажа. Никто из них не разговаривал; не знаю, что произвело на них столь сильное впечатление: моя красота, высокое звание Фестины или оранжевый цвет кожи Уклода, но они вели себя словно пугливые лесные создания – просто следовали позади на почтительном расстоянии. Это их молчание казалось мне ужасной глупостью. Если бы я уже не знала, что темнота – результат какой-то непонятной компьютерной трагедии, то, конечно, непременно спросила бы:

– Что случилось?

С другой стороны, я не из тех, кто испытывает особое почтение перед машинами. Может, эти люди были так огорчены свалившейся на их корабль бедой, что полностью погрузились в свою печаль. Хотя, не исключено, что они вовсе не горевали, а, напротив, трепетали от волнения и поэтому молчали. Есть что-то сверхъестественно-волнующее в том, чтобы идти по тихим коридорам лишь при свете крошечной сияющей палочки, осознавая, что на световые годы вокруг лишь тьма и пустота. Возникает ощущение, будто спустя мгновение что-то должно непременно случиться, и даже если это «что-то» несет в себе опасность, такое ожидание все равно предпочтительнее, чем просто лежать на полу оттого, что у тебя устал мозг.

Рискованное приключение всегда лучше сонной безопасности – всегда-всегда-всегда-всегда!

 

В КОРИДОРЕ

Не знаю, сколько люков отделяли нас от капитанского мостика… зато я точно поняла, когда открыла последний. Толкнув его, я увидела свет вдали и услышала негромкие голоса. Там стояли пятеро, сгрудившись вместе и слушая шестого, темнокожего человека в зеленовато-голубом костюме, стоящего чуть в стороне от остальных. В руке он держал такую же сверкающую палочку, как у Фестины. Когда открылся люк, рукой с палочкой он как раз сделал жест в нашем направлении. От этого движения тени на стенах коридора запрыгали, вызвав восхитительное ощущение бегущих по спине мурашек. Увидев нас, однако, человек перестал махать рукой.

– Адмирал! – голос у него был громкий и взволнованный. – Надо полагать, вам неизвестно, что произошло?

– Диверсия, – ответила Фестина. – С помощью обманного маневра главный компьютер заставили выполнять «последний приказ капитана». Боюсь, что корабль…

– … разваливается от носа до кормы, – закончил за нее человек в голубовато-зеленом костюме. – Надеюсь, когда меня будут судить, вы подтвердите, что я тут ни при чем, адмирал? – Он одарил Фестину грустной улыбкой.

– Конечно, капитан… если мы до этого доживем.

По-видимому, это и был капитан Капур, прежде общавшийся с нами по интеркому. Как «властная фигура», он не произвел на меня особого впечатления: ниже ростом, чем я, с тонкими черными волосами и усами какой-то небрежной формы. Я не слишком хорошо разбираюсь в усах – у наших людей волосы как таковые вообще не растут, есть всего лишь подобие волос, являющееся частью стеклянного черепа – но если бы я имела усы, то постаралась бы подрезать их ровно с обеих сторон и не допустила бы, чтобы они превратились в неопрятный клок шерсти, заметно съехавший влево.

Тем не менее совсем глупым этот Капур не казался. В уголках глаз у него собрались морщинки, как у людей, склонных посмеяться… и вопреки заметно сгустившемуся в воздухе напряжению, он не казался раздраженным или расстроенным. Хотя, возможно, его переживания просто уже перехлестнули за грань возможности внешнего проявления; что ни говори, это его корабль терпел бедствие в глубине «неумолимого Космоса».

– Полагаю, вы хотели бы услышать отчет о текущем состоянии дел, – сказал он Фестине. – Ну, адмирал, коротко говоря – всё «ушло в „ох, дерьмо“».

Многих навигаторов смутили его слова. Я, однако, знала, что «уйти в „ох, дерьмо“» означает смерть. Выражение связано с тем обстоятельством, что многие разведчики выпаливают: «Ох, дерьмо!» за мгновение до того, как с ними случается нечто ужасное. Видимо, Капур использовал эту фразу, желая продемонстрировать Фестине, что знаком с терминологией разведчиков. Наверняка он подлизывался к ней, хотя, по-моему, получилось это у него очень мило.

– Всё? – спросила Фестина. – А связь?

– Связь – особенно. В коммуникационных системах полно ифраторов, обеспечивающих высший уровень секретности: не просто, чтобы кодировать информацию, но для переключения с частоты на частоту несколько сот раз в секунду. И потом есть еще… – Он бросил укоризненный взгляд на тех из нас, кто не имел отношения к навигации. – Уверен, вам известно, адмирал, что на «Гемлоке» имеется тьма защищающих наши сообщения устройств, о работе большинства которых никто из нас понятия не имеет. «Последний приказ», естественно, уничтожает подобное оборудование в первую очередь. Не осталось ничего, кроме расплавленного пластика и обгорелой биомассы.

– Неужели нет больше никакой возможности вещать? – удивился Уклод. – Что-то, работающее на батарейках, то есть в автономном режиме. На гражданских судах на случай аварии имеются по крайней мере три передатчика SOS. Значит, на военном должно быть… – Он прищурился, глядя на Капура. – У вас нет такого передатчика?

– Конечно есть. – Капитан тут же занял оборонительную позицию. – Просто он нас не спасет. Внеземному флоту не нравится идея, что сигнал бедствия может услышать кто угодно. Это плохая реклама – оповещать весь свет о том, как часто наши корабли выходят из строя. Хуже того, по закону о спасении первый нашедший нас может заявить свои права на «Гемлок». Адмиралтейство не хочет, чтобы какое-то гражданское судно или, упаси бог, чужаки поймали сигнал бедствия, взяли корабль на буксир, отволокли к себе домой и выставили в качестве экспоната на лужайке. В результате наш ава-275 рийный передатчик вещает исключительно на флотских частотах.

– Ничего себе! – воскликнул оранжевый человечек.

– В высшей степени «ничего себе», – согласилась Фестина. – Потому что мы как раз меньше всего заинтересованы в том, чтобы Адмиралтейство узнало о наших проблемах. Они пошлют сюда корабль – один из тех, что предназначены для выполнения всяких грязных делишек, – и именно его мы увидим последним в своей жизни.

Уклод с отвращением фыркнул.

– Выходит, у вас нет ничего, чтобы послать сигнал о бедствии?

Капур пожал плечами.

– На корабле прекрасные спасательные модули, снабженные сигнальными огнями… но вот радио на них установлено старого образца. Пройдет пять лет, прежде чем посланный ими сигнал достигнет ближайшей обитаемой планеты. И передвигаться в них можно лишь с обычной скоростью – они не снабжены двигателями ССС. Правда, они могут погрузить вас в стасис, и время пройдет незаметно, но возвращение к цивилизации займет столетие.

– Глупо рассчитывать даже на это, – сказал Уклод, – пока шадиллы болтаются поблизости. Эти ваши допотопные спасательные капсулы с аварийными маячками… «Вот он я! Приходите и берите меня». – Он прислонился к стене и закрыл глаза. – Вот уж влипли, так влипли.

Фестина некоторое время разглядывала его, потом перевела взгляд на капитана.

– Можно, конечно, проверить все системы на предмет того, не уцелело ли что-нибудь. – Он опять пожал плечами. – Однако «последний приказ» затрагивает все, даже склады с запасными частями. Мы не в состоянии произвести ремонт.

– Ну, и сколько же мы просуществуем без работы системы жизнеобеспечения? – спросила Фестина.

– Не знаю. – Капитан повернулся к стоящим рядом членам экипажа. – Кто-нибудь когда-нибудь подсчитывал, насколько хватит кислорода в тяжелом крейсере, если на нем половина экипажа? – Ответа не последовало. – Ну, адмирал, если бы это был приключенческий сериал, капитан сделал бы мрачное лицо и заявил, что кислорода хватит на двадцать четыре часа. Черт меня побери, если я знаю, насколько это близко к реальности, – может, в нашем распоряжении всего два часа, может, две сотни, но давайте исходить из традиции жанра, пока наши легкие не заявят, что дело обстоит иначе.

– Изумительно! – воскликнул Уклод. – Если двадцать четыре часа близко к истине, тогда лучше включить передатчик SOS прямо сейчас. Даже в этом случае нам исключительно повезет, если какое-то судно окажется достаточно близко, чтобы успеть вовремя.

– Но ведь сейчас на Мелаквине много флотских кораблей, – сказала я, – а это не так далеко отсюда.

– Мисси, это просто чертовски далеко отсюда. – Оранжевый коротышка тяжело вздохнул. – Покинув Мелаквин, моя дорогая «Звездная кусака» летела в десять раз быстрее любого флотского корабля и сохраняла такую скорость не меньше шести часов. Не говоря о том, как далеко успел уйти «Гемлок» с того места, где он нас подобрал. Кораблям на Мелаквине лететь до нас не меньше двух с половиной дней; и вряд ли ближе есть еще флотские суда. Мы вдали от обычных маршрутов кораблей Технократии – это была бы поистине счастливая случайность, если кому-то удалось бы добраться до нас вовремя.

– Дело обстоит не так уж скверно, – заметила фестина. – Спасательные капсулы могут погрузить нас в стасис на неопределенно долгий срок. Когда здесь закончится воздух, мы включим передатчик SOS, перейдем в спасательные капсулы и будет ждать, пока нас подберут. Однако, оказавшись в стасисе, мы полностью выйдем из игры, поэтому предлагаю тянуть, сколько можно, пытаясь самостоятельно решить проблему.

– Фестина, а в чем состоит проблема? – спросила я. – Какова наша цель?

Некоторое время она пристально всматривалась в мое лицо. Я спрашивала себя, о чем она думает – то ли мысленно формулирует ответ в понятных для меня выражениях, то ли решает, стоит ли тратить время, объясняя ситуацию такому в высшей степени невежественному человеку, как я. Ученые люди часто просто отмахиваются от тех, кто не доверяет Науке – в особенности если считают, что только Наука и может их спасти.

Фестина, однако, не столь бессердечна. Спустя несколько мгновений она ответила:

– Нам нужно найти способ позвать кого-то на помощь, но все наше оборудование либо разрушено, либо настроено таким образом, что призыв могут услышать не те люди. – Она улыбнулась. – Вряд ли у тебя в кармане завалялся сверхсветовой передатчик, а?

Я похлопала по карманам куртки разведчика. Они были пусты.

– Похоже, у меня нет такого устройства, но я знаю, где его взять.

– На Новой Земле, – с мрачным видом заявил Уклод.

– Почему же? Гораздо ближе, – ответила я. – В каюте Нимбуса.

– В… – Фестина замолчала, осознав, что я имела в виду.

– Заретты обладают способностью передавать сообщения на дальние расстояния. И у нас есть малышка заретта.

И, не дожидаясь ответа, я направилась в каюту призрачного человека. В конце концов, на «Звездной кусаке-старшей» я была связистом – так почему бы не воспользоваться своим званием на «Звездной кусаке-младшей»?

 

ЧЕРНАЯ СЛИЗЬ

Рядом с каютой Нимбуса не оказалось никаких признаков черного облака, призванного сторожить его. Пол, однако, покрывала гадкая черная слизь. Мне не хотелось наступать на нее из опасения, что она прилипнет к ногам.

Увидев эту гадость, Фестина негромко присвистнула:

– Похоже, «последний приказ» поджарил все нано.

– Тоже неплохо, – заметил капитан Капур. – Эти миллиарды крошечных охотников-убийц подчинялись главному компьютеру. Слава богу, что не приходится еще и из-за этого беспокоиться.

– Не торопитесь с выводами, – сказала Фестина. – Мы еще не знаем, что творится в медицинском отсеке. А теперь, капитан, будьте так любезны, отойдите в сторонку и позвольте разведчику действовать.

Осторожно пробуя кончиком сапога ужасную черную слизь, она сделала несколько шагов.

– Не липнет. – Она несколько раз на пробу провела подошвой по черной поверхности. – Не скользит. – Она оглянулась на нас. – Учитывая, как мне обычно везет, сейчас облако внезапно поднимется с пола и обгрызет мне все мясо с костей.

Однако ничего такого жуткого не произошло. Фестина подошла к двери каюты и тыльной стороной ладони с силой ударила по пластиковой пластине в самой середине двери. Я знала, что прикосновение к этому месту равносильно просьбе о разрешении на вход. Может, подумала я, Ладжоли впустую тратила силы, когда выбивала дверь компьютерного зала… но, с другой стороны, откуда великанше было знать премудрости устройства люков «Гемлока»?

 

КАК СТРАШНО!

После того как Фестина проделала свой трюк с замком, дверь легко открылась. К моему удивлению, каюта оказалась пуста; малышка «Звездная кусака» лежала на мягкой обивке кресла, но не было никаких признаков Нимбуса.

– Куда он подевался? – воскликнула я.

– Нужно проверить, липнет ли пол, – с горечью произнес Уклод. – Может, то, что поджарило нано-охранников, прикончило и Нимбуса.

– Такое возможно?

Моя подруга покачала головой.

– Не думаю. Нано имеют механическую природу.

– Так ли уж велика разница на микроскопическом уровне? – Уклод пожал плечами. – И Нимбус, и нано просто необычные органические молекулы.

– Так же, как и мы, – возразила Фестина. – Однако мы все еще живы.

– Мы – естественные создания, а Нимбус – нет.

– Кто бы говорил! Все фрипы – продукт биоинженерной мысли.

– Мы мало чем отличаемся от естественной расы дивиан, а вот Нимбуса шадиллы собрали изо всяких остатков. Бог знает, может, его компоненты гораздо ближе к нано, чем настоящие живые клетки. Нужно тщательно проверить все пятна на полу.

– Успокойся, муж мой, – сказала Ладжоли и добавила, обращаясь к остальным: – Не обращайте внимания. Он все еще расстроен из-за своей бабушки.

Она успокаивающе улыбнулась, но это не оказало желанного воздействия на бабочку, трепетавшую у меня в груди. До этого момента я как-то не осознавала, что Нимбус – искусственное существо: он был создан шадиллами как дар дивианам – точно так же, как моя раса была создана ими как дар древним землянам. Наверняка и ДНК, и химический состав у нас с ним во многом схож, вот почему мы оба прозрачны и бесцветны. При таком подходе нас можно рассматривать как брата и сестру.

И теперь мой брат, возможно, мертв? Превратился во что-то похожее на остатки этих нано-козявок, черной слизью покрывавших пол? Что не так с этой вселенной, если люди умирают в ней на каждом шагу?

Охваченная чувством злости и страха, я прошагала прямо по черной луже и, оказавшись в каюте призрачного человека, закричала:

– Нимбус! Выходи сейчас же! Не заставляй нас думать, будто какая-то глупая Наука убила тебя, хотя вовсе не была для этого предназначена. Куда ты подевался, бестолковый призрак?

Некоторое время ответа не было. Потом сквозь вентиляционную решетку в потолке со свистом ворвался сгусток тумана. Сначала он заскользил вокруг меня, но тут же ринулся к малышке «Кусаке», принял форму человека и накрыл ее своим телом.

– Вот он я, – заявил Нимбус. – В чем проблема?

– Ты уходил! – Я была просто в ярости; он нас так напугал! – Ты поступил ужасно глупо – покинул свое дитя! Предполагалось, что ты о нем заботишься, а вместо этого… Ты что, на нас понадеялся? Откуда нам знать, в каких углеводородах нуждается заретта в столь нежном возрасте?

– Сожалею, если огорчил вас, – в тоне Нимбуса, однако, не было и намека на сожаление, – но я просто вышел посмотреть, что случилось. Свет погас, и в вентиляторе что-то затрещало. Забравшись туда, я обнаружил, что мои нано-охранники мертвы и валяются вокруг, точно песок. Я решил, что надо найти кого-нибудь и выяснить, что происходит, но… – рябь пробежала по его телу, – потерялся в вентиляционных трубах.

– Потерялся? – спросила я. – Какая безответственность, глупое ты облако! А ведь мог бы догадаться, что о тебе будут беспокоиться. Ладжоли, к примеру, и Уклод, и маленькая «Звездная кусака». Только не я, вот нисколечко!

– Темно же везде, – ответил Нимбус. – Я не мог сообразить, где я, пока не услышал твои вопли.

– Я не вопила! Я никогда не…

Фестина положила мне на плечо руку.

– Уймись. С ним все в порядке. Я тоже беспокоилась.

 

КАК МОЖНО ЗАСТАВИТЬ МАЛЫШЕЙ КРИЧАТЬ

– Итак, Нимбус, – продолжала она, обращаясь к призрачному человеку, – на корабле диверсия. Он выведен из строя. И у нас нет никакого оборудования, чтобы послать сигнал SOS. Мы тут подумали – а, вдруг малышка… – Она нежно улыбнулась, глядя на «Кусаку», уютно накрытую призрачным телом, но потом улыбка погасла. – Не может ли твоя дочь послать призыв о помощи. Но теперь, когда я взглянула на нее… Заретта такая маленькая – она может посылать ССС-сообщения?

Нимбус ответил не сразу. Туман, из которого он состоял, заволновался, точно пар над кипящим горшком.

– Способность посылать сообщения присуща зареттам от рождения, – в конце концов ответил он. – Однако «Звездная кусака» слишком мала, чтобы контролировать эту способность. Ну, вроде как у ваших новорожденных – голосовые связки у них достаточно хорошо развиты, но говорить разумно они не могут.

– От нее вовсе не требуется говорить разумно, – сказала я. – Хватит и того, если мы сумеем заставить ее просто заплакать. Разве внимание какого-нибудь оказавшегося поблизости корабля не привлечет горестный плач? Только не надо говорить, что она этого не умеет. Все знают, что в природе детей издавать такие звуки.

И тут у меня за спиной кто-то издал звук… очень похожий на тот, о котором я только что говорила. Отнюдь не малышка «Звездная кусака», а Ладжоли, и вид у нее был встревоженный.

– Ты имеешь в виду… – залепетала она. – Ты же ведь не захочешь причинить ей вред… Ты не сделаешь…

– Мне мало что известно о младенцах – только то, о чем рассказывали обучающие машины у нас в городе. Насколько я понимаю, вовсе не обязательно причинить ребенку боль, чтобы он расплакался. Достаточно просто напугать его.

– Весло, – сказала Фестина, – такое нельзя делать сгоряча. Надо все хорошенько обдумать.

– Конечно! Я бы предложила… разжечь небольшой костер и положить ее в самую середину. Пламя со всех сторон напугает заретту, но не причинит ей вреда. Если все сделать как надо, оно даже придаст ей энергии, и плач будет слышен еще дальше. Остроумное решение, как вы считаете?

Я с гордостью оглянулась, уверенная, что увижу одобрение на всех лицах… и что же? «Пустоголовые» – члены экипажа, – казалось, были поражены ужасом, Ладжоли уткнулась лицом в ладони, а Уклод выглядел так, словно собирался хорошенько врезать кому-то.

– Что такое? – спросила я. – Что?

Фестина взяла меня за руку и вывела из каюты.

 

МЕНЯ РУГАЮТ

Похоже, у людей существует ужасно глупый запрет на то, чтобы класть младенцев в костер. Выведя меня в коридор, Фестина пустилась в объяснения по этому поводу. Говорила она негромко, но очень настойчиво. Дело даже не в том, что пламя может причинить вред ребенку; просто такие вещи делать нельзя.

Я попыталась объяснить ей, что на Мелаквине все обстоит совершенно иначе. Окунаться в огонь – это очень приятно: ни вреда, ни боли, со всех сторон «вкусный» жар, выжигающий грязь и пятна, неизбежно накапливающиеся в процессе каждодневной жизни. Кому-то это может не понравиться – пламя иссушает кожу, – но для людей моего вида огонь все равно что горячая ванна в сочетании с хорошей едой.

Будет ли он тем же самым для «Звездной кусаки»? Разве она не творение шадиллов и разве заретты тоже не кормятся от пламени? Может, поначалу ей будет и страшно, но разве не так дети реагируют на новую пищу? Поначалу она им обычно не нравится.

Фестина сказала, что, возможно, я права, но есть «черта-за-которую-не-следует-переступать». И лучше мне больше не заикаться о своем плане, иначе люди, не знающие меня, решат, что я самое настоящее чудовище.

Я едва не сказала: «Меня не волнует, что думают другие». Но это было бы неправдой. Я не хотела, чтобы Фестина думала обо мне плохо; не хотела, чтобы Ладжоли и Уклод презирали меня. Но особенно меня беспокоил Нимбус. Ведь если мы с ним родственники – как создания щадиллов, – я не хотела, чтобы он не доверял мне.

В детстве я часто мечтала о брате, несмотря на то что родная сестра временами ужасно раздражала меня. Брат – это друг-мужчина, со всеми приметами мужественности, но без похотливых желаний, только усложняющих дружбу и в конечном счете заставляющих лишь печалиться. Нужно непременно будет убедить призрачного человека в том, что я ему сестра… и разве мы уже не были на пути к этому? Ещё в прежней «Звездной кусаке» он пытался командовать мной, а я, естественно, возмущалась; ну чем не семья? Оставалось лишь одно – чтобы он осознал это.

Кроме того, если Нимбус мне брат, значит, маленькая «Кусака» – моя племянница. Чрезвычайно приятная мысль.

Тетушка Весло. Звучит превосходно!

 

ОФИЦИАЛЬНОЕ ВВЕДЕНИЕ В ДОЛЖНОСТЬ

– Я буду вести себя, как ты желаешь, Фестина, – сказала я. – Никогда не стану предлагать класть младенцев в костер… даже совсем маленький, который сделал бы ребенка сильнее и здоровее. Тем не менее нам нужно, чтобы «Звездная кусака» расплакалась, разве не так? Значит, необходимо найти другой стимул, который побудит ее к этому. Что более приемлемо с точки зрения землян? Хорошенько встряхнуть ее? Уколоть булавкой? Завалить тяжелыми предметами?

Фестина некоторое время пристально смотрела на меня, а потом засмеялась:

– Порядок, Весло, мне понятен ход твоих рассуждений. Пытаясь вычислить, как нужно вести себя с чужаком, я в большой степени подпала под влияние своих человеческих предрассудков. А ведь мне следовало бы соображать лучше – я воображаю себя опытным разведчиком, в то время как именно ты проявляешь подлинную практичность.

– Что касается подлинной практичности, тут мне нет равных, – сказала я. – И как разведчику тоже.

В качестве доказательства я оттянула фалду своей куртки. Может, чтобы быть разведчиком, недостаточно носить черную одежду, но ничего другого я никогда на них не видела. И куртка очень хорошо сидела на мне.

– Ты права, – сказала Фестина, – из тебя получится хороший разведчик. Как минимум ты пуленепробиваема. – Она набрала в грудь побольше воздуха и отчеканила: – Властью, данной мне как действующему адмиралу внеземного флота, жалую тебе звание кадета корпуса разведчиков Технократии. Если ты согласна принять это назначение.

– Конечно, я принимаю это назначение. Разведчики так много притесняли и использовали меня, что, по-моему, самое время дать мне возможность поступать так с другими. Когда мне выдадут станнер?

– Ну… позже. Гораздо позже. А теперь нам пора вернуться к остальным.

Что мы и сделали.

 

ПРИЗРАЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ПРЯЧЕТСЯ В «СКОРЛУПУ»

Мы вернулись в каюту Нимбуса, и оказалось, что он съежился, превратившись в едва ли не тень прежнего себя… иначе говоря, сжал летучие частички своего тела в гораздо более плотный шар вокруг малышки. Сейчас отец и дочь вместе размером были не больше двух моих прижатых друг к другу кулаков; наружная поверхность Нимбуса выглядела твердой и плотной, точно кварц.

– Что с ним такое? – спросила я. – Что вы с ним сделали?

– Ничего, – ответил капитан Капур. – Он сам внезапно уплотнился вокруг младенца и стал твердым как камень. Может, защищает дочь, не желая, чтобы ее бросили в костер, – он одарил меня осуждающим взглядом.

– Никто не собирается никого бросать в костер, – сказала Фестина. – Если это то, что тебя тревожит, Нимбус, можешь отпустить девочку.

Мы все уставились на плотное образование, ожидая реакции. Наверно, метаболизм людей замедлен по сравнению с моим, потому что они так и стояли в ожидании, когда я воскликнула:

– Он делает это, просто чтобы досадить мне! Старается привлечь к себе внимание, вот и все!

– Ну, я уже давно сплошное внимание, – ответила Фестина. – Он похож на яйцо, – улыбнувшись в знак того, что это шутка, моя подруга опустилась на колени рядом с Нимбусом. – Эй, мы не причиним вреда твоей дочери, обещаю! И все же мы бы хотели, чтобы она послала призыв о помощи, если это возможно. Совсем негромкий призыв – у кашлингов на Джалмуте лучшая в нашем секторе коммуникационная техника, и они уловят даже очень тихий сигнал. – Фестина замолчала; однако Нимбус никак не дал понять, что слышит ее. – Тебе известна наша ситуация, – она по-прежнему говорила мягко, стараясь убедить его. – В данный момент корабль шадиллов в неисправности, а недружественные нам флотские далеко… поэтому у нас возникла возможность позвать кого-нибудь на помощь. Хотя, если мы будем тянуть слишком долго, шадиллы наверняка успеют произвести ремонт; и можешь не сомневаться, Адмиралтейство уже направило один из своих кораблей разыскивать нас. Существует и еще одна сложность – вскоре у нас закончится кислород. Малышке это не причинит вреда, поскольку она по замыслу должна выживать в космическом пространстве; но все остальные здесь дышат воздухом. В том числе и ты, Нимбус. Раньше или позже, ты почувствуешь головокружение и можешь даже отключиться, то есть не сможешь защищать дочь как раз тогда, когда она больше всего будет нуждаться в тебе. Единственный выход – обратиться за помощью немедленно.

С моей точки зрения, логика Фестины была безупречна; однако Нимбус оставался нем и неподвижен, точно каменный. Мне захотелось ткнуть его (мягко, всего лишь пальцем), но я не знала, как остальные отнесутся к этому. Впрочем, вряд ли от этого тычка будет толк – все равно что взывать таким образом к обломку гранита. Наконец Фестина, поморщившись, поднялась с колен и отошла в сторону.

– Ладно, вряд ли мы чего-нибудь от него добьемся. Капитан, у вас есть какие-нибудь идеи?

Капур провел рукой по редким волосам.

– Нужно проверить склады, вдруг что-нибудь уцелело. Шанс невелик, но если удастся вручную собрать передатчик – пусть самый примитивный, только бы послать сигнал SOS.

– Отлично, – кивнула Фестина, – давайте надеяться, что нам повезет. И пока вы этим занимаетесь, я пробегусь по кораблю и соберу всех остальных членов экипажа. Где нам лучше всего собраться? Рядом со складами? – Капур кивнул. – Ну, тогда вперед, капитан. Да, совсем забыла, пошлите двух людей к доктору Хавелу в главный компьютерный зал. У него там пострадавшая, которую нужно доставить в безопасное место.

– Есть, адмирал.

Капитан изобразил что-то вроде салюта и вышел в сопровождении членов экипажа. Фестина повернулась к Уклоду, Ладжоли и мне.

– Один из нас должен остаться с Нимбусом. Чтобы было кому поговорить с ним, если он надумает выбраться из своей «скорлупы».

– Я останусь.

Как в некотором роде сестра, я просто обязана была позаботиться о призрачном человеке и, конечно, выбранить его за ребяческое поведение – как только уйдут те, кто не является членом нашей семьи.

– Я тоже останусь, – поспешно пропищала Ладжоли, с нехарактерной для нее настойчивостью.

Наверно, боялась, что я могу причинить Нимбусу вред, если останусь наедине с ним, – что лишний раз доказывает, как легко навлечь на себя подозрения, стоит высказаться со всей откровенностью.

– А ты? – спросила Фестина Уклода. – Останешься здесь или пойдешь со мной?

Маленький человек мельком взглянул на Ладжоли и ответил:

– Пойду с вами. Дядя ОТосподи надрал бы мне уши, если бы я позволил вам одной шататься по кораблю.

Он взял Ладжоли за руку, быстро пожал ее и ушел вместе с Фестиной, предоставив нас самим себе.

 

ОДНИ В ТЕМНОТЕ

Если вы читаете внимательно – я надеюсь, что так оно и есть, – и если кто-нибудь из «продвинутых людей» встретит вас на улице и спросит: «Вы прочли книгу Весла?», то сможете ответить: «Да, в особенности ту часть, где она описывает, как осталась наедине с Ладжоли и Нимбусом». Так вот, если вы читаете внимательно, то обратили внимание, что светящихся палочек у нас было всего две. Одна у капитана, другая у моей подруги Фестины; следовательно, когда капитан исчез в одном направлении, а Фестина – в другом, мы с Ладжоли остались в полной темноте.

И еды у нас тоже не было, а ведь за последние четыре года я все еще не съела ни кусочка; к тому же в темноте голод у меня всегда усиливается, особенно в полной темноте, когда не видно даже света звезд. Если в самое ближайшее время я не получу пищи или света, то могу впасть в состояние ступора… примерно как мои родичи, когда теряют интерес к жизни. Однажды со мной уже случилось такое – когда я утонула в реке и оставалась в состоянии оцепенения под темной водой, пока течение не вынесло меня на берег… Не слишком приятное ощущение, и я совсем не жаждала испытать его снова.

Поэтому, стремясь сохранить энергию, я легла на пол и постаралась расслабиться. Ладжоли, видимо, услышала, что я задвигалась, и спросила:

– Что ты делаешь?

– Сберегаю силы.

– Для чего?

– Чтобы не впасть в вынужденную спячку. Я так полагаю, у тебя нет при себе никакой еды? Я бы съела даже непрозрачную.

– Извини, ничего нет, – вздохнула Ладжоли. – Когда капитан или адмирал вернутся, мы у них чего-нибудь попросим. Корабельные синтезаторы не работают, но, как я понимаю, тут есть гидропоника; это место, где растут съедобные продукты.

– Я знаю, что такое гидропоника, – солгала я. – Нас учили этому в школе.

– Ты ходила в школу? Я всегда считала, что у вас на планете… ну…

– Живут невежественные дикари, которые не знают абсолютно ничего?

– Извини.

Надо же! Всего за минуту она уже второй раз сказала «извини»… и как жалко это прозвучало! Я не могла видеть ее в темноте, но, судя по голосу, легко было представить себе, что она сидит в позе самоуничижения, свесив голову. Конечно, на самом деле великанша могла делать в мою сторону оскорбительные жесты, и в темноте я ничего не увидела бы, но почему-то мне так не казалось.

Я не из тех, кто ходит вокруг да около, когда какие-то мотивы поведения удивляют меня.

– Послушай, Ладжоли, что с тобой не так? Какой-то психологический надлом, или ты просто ведешь себя так смиренно, чтобы другие утратили бдительность? Мне кажется это ужасно странным: такая сильная женщина постоянно как бы пасует перед всеми или притворяется слабой, когда ни о какой слабости и речи не идет. Может, что-то сломило твой дух? Или это просто обман, попытка выглядеть утонченной из каких-то идиотских соображений, свойственных вашей культуре?

И тут, в полной темноте, Ладжоли заплакала.

 

СЛЕЗЫ ЛАДЖОЛИ

Мне даже в голову не приходило, что мои слова могут заставить ее расплакаться. Я, конечно, умная, добрая и имею самые лучшие намерения, и все же нужно признать – я не специалист в том, как правильно строить отношения с людьми. Теперь вы уже понимаете, что опыт социального общения у меня ничтожный; на протяжении всего детства мне не с кем было поговорить, кроме сестры, а она никогда не разражалась слезами. По крайней мере, до появления разведчиков.

Вот почему в некоторых случаях, возможно, мои слова производят плохой эффект. Я никого не хочу расстраивать; но иногда это происходит, и тогда я тоже расстраиваюсь. Тяжело сознавать, что ты ненароком задела чьи-то чувства. Я никогда не делаю этого намеренно. Очень печально, но некоторые чужаки неожиданно оказываются ужасно уязвимыми.

В мои намерения никогда не входит быть бессердечной.

Вопреки своему стремлению сохранять энергию, я тут же поднялась и пошла на звук плача Ладжоли, слепо зашарила руками во мраке и, наконец, обняла ее. Великанша сидела на койке, которую в этой каюте некому было использовать; я опустилась рядом, а Ладжоли продолжала рыдать, уткнувшись мне в куртку.

Когда ее слезы начали стихать, я пробормотала:

– Из-за чего ты плачешь, глупая? Расскажи, и, может, я придумаю, как облегчить твое горе.

– Это просто… Это просто… – Она снова захлюпала носом.

– Давай, – сказала я, – расскажи мне. Я спросила, не было ли у тебя психологического слома, и тут ты заплакала. Надо ли это понимать так, что у тебя был такой слом? Может, кто-то оскорблял или мучил тебя?

– Нет, – ответила она чуть слышно. – Никто меня не оскорблял, – шмыг, шмыг. – Никто, – шмыг, шмыг. – Но ты сказала… что я притворяюсь… кем-то. Так оно и есть. Существуют обстоятельства, которые вынуждают меня это делать, но, наверное, у меня ужасно плохо получается, если я не сумела обмануть даже чужака, мало знакомого со мной.

– Но ты не представляешь, какая я восприимчивая! Во всей вселенной таких больше нет. В особенности в той части вселенной, где царит пустота. – Я помолчала. – И что за обстоятельства вынуждают тебя поступать так?

Ответила она не сразу. У меня возникла мысль, что Ладжоли вообще ничего не делает сразу; предпочитает сначала подумать, а потом уже действовать. Наконец она заговорила:

– Слышала ты что-нибудь об условных браках?

– Конечно. Они часто описываются в романах и придуманы, чтобы объяснить, почему люди, которых с необыкновенной силой влечет друг к другу, не могут удовлетворить свою страсть до самого конца книги. (Надеюсь, вы не удивлены, что я знакома с историями о «романтической страсти». Обучающие машины научили меня не только арифметике. В давние времена на нашей планете пышным цветом расцветала литература, и в ней было немало романов о «несчастных влюбленных, которых разлучила судьба». Они либо чахли в стоическом молчании до конца своих дней, либо отбрасывали всякую осторожность и ввергали себя в ужасные социальные передряги. Короче говоря, в любом случае все заканчивалось трагически – в Башне предков, где влюбленные упокаивались рядышком, со слишком усталыми мозгами, чтобы осознавать, что наконец-то они вместе.)

– Условные браки не обязательно фиктивные, Весло. И они очень популярны на некоторых мирах.

– Популярны у кого? – спросила я. – У тех, кто сдает комнаты для запретных любовных утех?

Ладжоли попыталась отодвинуться от меня, но я удержала ее. Она перестала вырываться, но сказала сердито:

– Это не имеет отношения к любовным утехам, Весло! Это вообще не имеет отношения к сексу.

– Тогда к чему же?

– Это… ты не поймешь.

– Считаешь меня слабоумной? Или дело в том, что, по-твоему, чужак не в состоянии понять твоих утонченных переживаний?

– Нет, я не это имела в виду. Я просто…

– Расскажи мне все, и, поверь, я выслушаю тебя с сочувствием. А если не выслушаю тебя с сочувствием, тогда ты сможешь сказать себе: «Я была права, Весло не может этого понять». И все равно тогда тебе станет лучше – ведь выяснится, что ты не ошиблась, – и ты больше не будешь плакать.

Она снова зашмыгала носом, хотя теперь издаваемые ею звуки отчасти были похожи на смех… и потом, с характерными для нее паузами, Ладжоли рассказала мне, в каком «отчаянном положении» оказалась.

 

КАКОВО ЭТО – БЫТЬ КРУПНОЙ ЖЕНЩИНОЙ

По словам Ладжоли, дивианских мужчин (включая туе-туе, фрипов и множество других племен) всегда привлекали могучие, широкоплечие женщины. Это предпочтение имеет под собой эволюционную основу – в древние времена мускулистые тела свидетельствовали о хорошем здоровье и, следовательно, рассматривались как залог многочисленного потомства, – однако нынешние мужчины-дивиане меньше всего думают об этом. Они просто истекают слюной при виде крупных женщин; их греет мысль, как это приятно – владеть такой роскошной плотью.

Изначально туе-туе были перестроены биоинженерными методами в расчете на жизнь на планете с высокой гравитацией – то есть наделены очень большой силой просто для того, чтобы иметь возможность двигаться. Однако, увидев женщин туе-туе, мужчины-дивиане из других племен от восторга вытаращили глаза.

Хотя рабство запрещено уже на протяжении столетий, богатые и знатные мужчины из других племен находят способы покупать желанных девушек туе-туе, чтобы жениться на них. Или просто ради секса. Постепенно это превратилось в ведущую отрасль экономики туе-туе… а чтобы девушки пользовались большим спросом, все они проходят специальное обучение. Это означает, что невест, поставляемых на межпланетный рынок, обучают всяким полезным навыкам: они знают множество языков, играют на музыкальных инструментах, умеют вести остроумную беседу, знают, как отчитывать слуг, и, конечно, они всячески наращивают массу тела во всех направлениях, с целью увеличения природного обаяния.

Большинство девушек, продаваемых в качестве невест, подчиняются своей судьбе охотно – они молоды, впечатлительны, и к тому же им с самого рождения внушали, какая это честь – быть купленной чужаком, очарованным ее внешностью. Однако, вступив в брак с богачом (или став его любовницей), такие девушки редко сохраняли прежнее состояние неведения. Они неизбежно встречались с другими женщинами, которые прекрасно существовали в совершенно иных обстоятельствах, а также с мужчинами, очень часто употреблявшими следующие слова: «Свобода», «Любовь», «Жди меня позади дома, когда все уснут». Со временем не задающие вопросов девушки-невесты превращались в уверенных в себе женщин-жен, отнюдь не таких наивных и управляемых, какими были прежде. Мужья-владельцы пытались вернуть себе контроль над ними, и тут обнаружилась одна очень важная вещь: эти женщины чрезвычайно сильны, их тела – сплошные мышцы в несколько слоев.

Кое-кто из мужчин пытался справиться с ситуацией с помощью цепей, наручников и других инструментов принуждения, не говоря уже о том, чтобы сломить женщин психологически… Однако и тут возникали сложности, учитывая невероятную физическую силу жертв; к тому же методы подобной обработки отличались крайней безжалостностью. Большинство мужчин, купивших себе невест туе-туе, не хотели, чтобы женщины превращались в подвесную «грушу» для отработки методов кулачного боя; они просто желали, чтобы их роскошные жены, от одного вида которых у других мужчин отваливается челюсть, исполняли подобающие жене обязанности, не создавая никаких сложностей.

Очень часто муж и жена разрешали свои разногласия путем трудных ночных дискуссий, результатом чего становился развод, или соглашение, или даже примирение, когда оба приходили к выводу, что от разрыва они ничего не выиграют. Однако у некоторых пар не хватало ума покончить дело миром, и они прибегали к насилию. Жены буквально разрывали мужей на части; мужья стреляли в жен; сцены всех этих жутких семейных разборок снова и снова показывали в новостях, и постепенно они обрели в общественном сознании форму шуток, популярных афоризмов и анекдотов: «Ну, значит, была у этого парня жена туе-туе…»

Такое негативное общественное мнение чрезвычайно волновало посредников, занимавшихся продажей невест туе-туе, поскольку всерьез угрожало их бизнесу. Клиенты-мужчины по-прежнему сходили с ума по могучим телесам, однако требовали принятия адекватных мер, пресекающих непослушание жен. В результате будущих невест стали обучать не только этикету, вышиванию по канве и накачке мышц; им также промывали мозги с помощью мощных препаратов, внушая, что они должны беспрекословно подчиняться своим мужьям или хозяевам.

Мужчинам ничего не сообщалось об этих мерах; примерно так, как процессы, происходящие на бойне, стараются держать в секрете от покупателей мяса. Тем не менее мужьям зачастую все становилось ясно и без слов, вот почему многие из них предпочитали иметь подруг жизни, которые не были эмоционально искалечены и не представляли собой нечто, лишенное всяких чувств, пусть даже в прекрасной обертке.

Брачным посредникам туе-туе снова пришлось менять тактику. И на этот раз они решили проблему без затей – стали брать заложников.

 

СИТУАЦИЯ ЛАДЖОЛИ

Продав Ладжоли, брачный брокер объяснил девушке, что ее любимый младший брат Ксолип погибнет ужасной смертью, если она не будет вести себя смиренно и преданно. Если убийство Ксолипа не заставит Ладжоли изменить свое поведение, жуткий человек обещал убить другого ее брата… потом отца… потом мать… потом начать убивать просто детей на улицах, выбранных наугад, но непременно самых красивых и жизнерадостных.

Этот человек был такой жуткий, такой пугающий, что Ладжоли ни на мгновение не усомнилась – он выполнит свои угрозы. Если муж Ладжоли хоть раз пожалуется на ее поведение, с маленьким Ксолипом случится несчастье на площадке для игр, а его уши-шарики отрежут и пришлют Ладжоли в коробочке. То же самое произойдет в случае смерти Уклода при подозрительных обстоятельствах, или если великанша позволит себе развлекаться с другим мужчиной, или если она не будет придерживаться определенных стандартов красоты и гигиены… короче, если Ладжоли совершит любой проступок, порочащий брачное агентство.

– Какой ужас! – воскликнула я. – Уклод знает об этом?

Оказывается, клиентам агентств не объясняли, каким образом брачные посредники держат свой «товар» в узде, и, конечно, самим женщинам было запрещено распространяться на эту тему. Ладжоли не расскажет Уклоду правду, даже если он поклянется хранить тайну: он придет в ярость, будучи человеком порядочным, пусть даже происходящим из семейства преступников, которые купили ему жену в качестве подарка на день рождения. К тому же по прошествии времени маленький оранжевый человек может начать задаваться вопросом: «Любит ли меня жена на самом деле или лишь притворяется из страха, что пострадают ее родные?» Это больно ранит его чувства и разрушит веру в брак.

Ладжоли уверяла меня, что действительно любит мужа и считает, что ей исключительно повезло. Прежде всего, Уклод по отношению к ней находился примерно в той же позиции, что и она по отношению к нему: бабушка-преступница Юлай заявила внуку, что он должен согласиться на этот брак, иначе… В семье Уннор принято, что старшие решают за молодежь вопросы брака. Если младший Уннор не повинуется старшим и не соглашается со сделанным за него выбором супруга, он считается недостаточно преданным семье, чтобы ему можно было доверить какое-нибудь дело. И моментально оказывается на мостовой… а может, и под мостовой, если улицу неподалеку как раз в это время мостили.

Уклод не виноват в том, что Ладжоли оказалась в такой ужасной ситуации; она бы даже поняла, если бы он сердился на нее, относился как к нежеланной чужестранке, которую ему навязали, лишив возможности самому сделать выбор. Однако муж был сама доброта, обращался с женой как с равной и, казалось, всегда радовался ее обществу.

В ответ Ладжоли играла роль, которую ей вдалбливали на протяжении всей подготовки к тому, что ее ожидало. Почтительность. Кротость. Скромность. Образ застенчивой женственности, который больше подошел бы маленькой и хрупкой женщине.

Вот почему, например, она говорила таким притворно высоким голосом. У всех туе-туе голоса низкие – как-никак, они крупные люди с соответствующим облику горлом и голосовыми связками, издающими звуки наподобие контрабаса. Однако брачные посредники решили, что естественный голос туе-туе будет все время напоминать мелким мужчинам (вроде Уклода), что их жены – настоящие «бегемоты», такие сильные, что могут с легкостью причинить своим мужьям серьезные телесные повреждения. Пришлось Ладжоли говорить фальцетом и изображать беспомощность.

– Неужели Уклоду нравится такая манера поведения? – удивилась я.

– Всем мужчинам нравится – так меня учили.

– С какой стати верить тому, чему тебя учили ужасные люди, которые грозятся убить твоих родственников? И тот, кто говорит: «Всем мужчинам нравится это», определенно ошибается, поскольку мужчины переменчивы, и им надоедает все время одно и то же. Я по своему опыту знаю – иногда мужчине в голову может прийти совершенно неожиданная идея: скажем, что принимать некоторые знаки внимания – это проявление слабости, хотя всего два дня назад они ничего против этого не имели. Просто поразительно, но то, что им нравилось вчера, может вызвать их неудовольствие сегодня… И они смотрят на тебя с презрением, точно ты какое-то отвратительное насекомое.

Я почувствовала, что Ладжоли заметно напряглась.

– Уклод не такой.

– Может, он еще не такой. Однако наступит день, когда он будет в скверном настроении безо всякой конкретной причины и, сердито посмотрев на тебя, рявкнет: «Почему, черт побери, ты всегда разговариваешь так неестественно? От тебя с ума можно сойти!» Или, может, он не скажет ничего, просто подумает… но каждое твое слово будет злить его. Не понимая, почему он смотрит на тебя с такой ненавистью, ты спросишь: «Что не так?» – но от звука твоего голоса он лишь содрогнется. И ты не сможешь сделать ничего, чтобы заставить его любить тебя, как прежде, потому что сам звук твоего голоса будет вызывать у него отвращение. Но ты снова и снова станешь пытаться заговорить с ним, чувствуя, что несчастлива, что сходишь с ума, и надеясь, что есть слова, способные все изменить к лучшему, нужно просто найти их. Понимаешь, что делаешь лишь хуже, и все равно не можешь остановиться…

Все это время одной рукой я обнимала Ладжоли за спину, а в другой сжимала ее руку – позиция, лучше всего подходящая для того, чтобы утешить человека, который только что плакал. Теперь она выпустила мою руку, сама обняла меня и притянула к себе; я почувствовала, как моя щека плотно прижалась к ее плечу.

– Весло, мужчины не такие, – мягко сказала она. – Большинство из них стараются вести себя прилично. Тот, который грубо обошелся с тобой и убил твою сестру, – исключение, и ты знаешь это.

– Он был законченный… – прошептала я. – Но хотя он мертв вот уже несколько лет, при одной мысли о нем мне все еще грустно.

– Видимо, он глубоко задел твои чувства. – Ладжоли еле слышно рассмеялась. – Ты заметила, что только что выругалась?

Услышав это, я вздрогнула от ужаса – а потом закричала. Я кричала, и кричала, и кричала… не в силах остановиться.

 

РУГАТЕЛЬСТВА

Разумеется, в моем родном языке тоже есть ругательства. В нашей литературе – а она у нас самого высокого сорта – всегда сразу можно догадаться, что персонаж:, употребляющий такие словечки, – человек низкого происхождения. Культурные люди никогда не ругаются, не коверкают слов; только некультурные говорят неряшливо и имеют нечеткую дикцию.

Мою мать очень раздражали такие вещи. Если мы с сестрой использовали ругательства или сокращения – просто по небрежности или из вредности, – она бранила нас и говорила, что добрые, умные, хорошенькие девочки не должны так выражаться. Она сама никогда при нас не использовала ругательств – но однажды случайно обмолвилась.

Можете себе представить, как мы с Еэль дразнили ее по этому поводу! Мать горячо возражала – дескать, ничего такого она не говорила.

– Придется вам прочистить уши – раз вы не слышите, что я сказала!

Нас заставили вымыться с ног до головы, а потом выполнить кое-какую нудную домашнюю работу, в чем не было ни малейшей нужды, поскольку все, что связано с уборкой и приготовлением пищи, делали автоматы.

Спустя день-другой мать обмолвилась снова. На этот раз у нас с Еэль хватило ума промолчать; однако мы обменялись понимающими взглядами. Нам вовсе не требовалось прочищать уши; просто матери становилось все труднее следить за языком.

Время от времени, ощущая себя непослушными, умными, хорошенькими девочками, мы и сами использовали ругательства, бросали их прямо в лицо матери, ожидая, что она станет бранить нас. Нам хотелось крикнуть ей в ответ: «Ты сама так говоришь!»

Увы, мать ничего не замечала; или, точнее говоря, ее это больше не заботило. Ее мозг уставал все заметнее и заметнее, и одним из первых признаков этого стало безразличие к тому, как мы говорим.

Когда до нас с сестрой дошло, в чем дело, мы поклялись, что всегда будем выражаться вежливо, точно и правильно, какие бы эмоции нас ни обуревали. Это просто превратилось в суеверие: пока мы не допускаем небрежности в речи, наши мозги не устанут. Вроде как ругательства и коверканье слов – вход, через который дряхлость может проникнуть в наши головы.

День за днем я сохраняла верность своей клятве, не произносила роковых слов и тем самым оставалась в безопасности. Теперь чары разрушились.

А может, это во мне что-то сломалось. Вот почему я кричала – от ужаса.

 

БЕСПОЛЕЗНАЯ БОРЬБА

Помню, как Ладжоли обнимала меня во мраке. Помню, как я вырывалась с криком. При других обстоятельствах это был бы интересный поединок – он позволил бы выяснить, кто из нас сильнее. Тьма, однако, оказалась решающим фактором – я не ела уже несколько лет, а отсутствие света приостановило процесс фотосинтеза; поэтому я быстро выдохлась, истратив последние запасы энергии.

Первым предостережением стала волна головокружения, настолько сильного, что я резко перестала вырываться. И попыталась сказать: «Прости, Ладжоли», но, по-моему, не сумела вымолвить ни слова. Мышцы ослабели, сознание помутилось.

 

Я ПРИХОЖУ В СЕБЯ

Когда я очнулась, в каюте уже не было темно. Свет исходил от множества сверкающих палочек, лежащих на моем теле; кто-то расстегнул на мне куртку, положил несколько палочек на грудь, еще больше их засунул в рукава, а остальные разместил по бокам от ног. Там, где они касались меня, ощущалось приятное тепло – примерно как от нагретого солнцем камня.

Я закрыла глаза, наслаждаясь теплом. Этот свет был, конечно, далек от того, который сиял в Башне предков, – там излучение несло в себе целебную энергию, далеко выходя за рамки видимого спектра, – и все же сверкающие палочки обеспечивали достаточно пищи, чтобы я снова почувствовала себя живой… Еще совсем чуть-чуть «подкормлюсь» и смогу встать.

Кто-то сказал:

– Она, кажется, зашевелилась?

Голос принадлежал сержанту Аархусу. Я не могла вспомнить, с кем пошел он, когда Фестина и капитан Капур разошлись в разные стороны. Может, он вообще никуда не уходил, оставался тут, невидимый во мраке, и слышал наш с Ладжоли разговор. Разве не этого следовало ожидать от ревностного работника службы безопасности – затаиться в темноте и скрытно держать нас под наблюдением?

«И что, интересно, мы, по его мнению, могли бы сделать, предоставленные самим себе? – подумала я. – Может, он опасался, что мы станем доламывать и без того разрушенный корабль?» Хотя, возможно, Аархуса волновали не столько мы с Ладжоли, сколько безопасность малышки «Кусаки». Только заретта могла послать призыв о помощи; значит, сержант счел своим долгом охранять ребенка.

Наверно, именно Аархус раздобыл где-то все эти светящиеся палочки, когда я потеряла сознание. Он наверняка знал, где они хранятся, и достаточно хорошо изучил корабль, чтобы найти дорогу в темноте. Представляю, как он отчаянно пробивался сквозь мрак, бормоча себе под нос:

– Я должен спасти Весло. Я должен спасти Весло. Она слишком прекрасна, чтобы умереть.

Я размечталась – а что, если Аархус влюбился в меня? В конце концов, я несравненно привлекательнее любой непрозрачной женщины; я не какая-нибудь робкая малышка, вечно озабоченная тем, как бы угодить общественному мнению. Возможно, сержант ощутил во мне «буйную природную красоту, которую нельзя приручить».

Для некоторых мужчин этого с лихвой хватит, чтобы влюбиться – на какое-то время. А потом в голове у мужской особи что-то щелкнет, и он внезапно решит, что с тобой «слишком много хлопот».

От нахлынувшего разочарования дрожь пробежала по телу. Всю свою жизнь я только и делала, что придумывала восхитительные фантазии, мечтая о романтической любви. Почему сейчас я больше не могу предаваться таким мечтам? Почему едва я вообразила, что Аархус влюблен, как мне словно кто-то прошептал на ухо: «Глупая Весло, разве ты не знаешь, что реальная любовь вовсе не беззаботна, вовсе не сладка?»

Неужели мой мозг устал, если я обнаружила, что на меня постоянно давят соображения: «Все не так просто» и «Есть факты, которые невозможно игнорировать» ?

Охваченная отчаянием и страхом, я открыла глаза.

 

МНЕ СНОВА ХОРОШО

– Смотрите! – Я села и широко раскинула руки с видом человека, которого не мучают никакие сомнения. – Радуйтесь, я уже в форме. Мне снова хорошо.

От движения несколько светящихся палочек скатились на пол. Сержант Аархус кинулся, подобрал их и положил на место. За то время, пока я была без сознания, он снял скафандр, и теперь на нем был комбинезон оливкового цвета с эмблемами, вникать в смысл которых мне было неинтересно. Гораздо больше мое внимание привлек тот факт, что сержант закатал рукава, обнажив мускулистые руки, заросшие светлыми волосами.

Хотя у мужчин моей расы на руках нет волос, у меня не вызывает отвращения это дополнительное украшение. Общаясь с землянами, я обнаружила, что волосатые руки могут быть восхитительно нежными.

Не успела я высказаться по этому поводу, как рядом со мной опустилась на колени Ладжоли.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? Может, стоит еще полежать?

– В этом нет никакой необходимости. К тому же сидя я могу впитывать свет также и спиной.

Для этого мне пришлось снять куртку. Аархус на мгновение отвел взгляд, и я почувствовала укол беспокойства – может, он сделал это, потому что ему не нравится, как я выгляжу без одежды? Нет, это невозможно, успокоила я себя; наверно, он просто слишком скромный и считает невежливым смотреть на мое ничем не прикрытое тело. Если он так и не преодолеет своей стыдливости, это качество вскоре начнет раздражать меня – но как временное явление оно вызвало мою симпатию.

– А как вы все? Что произошло с тех пор, как я решила немного вздремнуть?

– Ничего особенного, – ответил сержант, все еще глядя не на меня, а на стену. – Ты отключилась всего на час. Никто не пришел ни с какими новостями, и Нимбус все в том же состоянии, свернулся вокруг своего ребенка. – Он кивнул на кресло, на котором устроился призрачный человек.

– И ты даже не попытался растолкать его? – спросила я.

– Нет. Только с разрешения адмирала или капитана.

– Хм-м-м…

С моей точки зрения, эта позиция была сродни тупому упрямству. Я с трудом поборола искушение самой попытаться растолкать призрачного человека, исключительно в порядке вызова… но в таких шалостях было что-то ребячливое, и, возможно, Аархус станет думать обо мне хуже. Мысль о завоевании его любви все еще мелькала где-то на задворках сознания; и хотя остальная, разумная часть меня высмеивала эту идею как глупую идиллическую мечту, почему-то все равно хотелось, чтобы он относился ко мне благосклонно.

Просто поразительно – как нормального, здравомыслящего человека могут раздирать болезненно противоречивые импульсы!

– Теперь, Весло, – сказала Ладжоли, – тебе нужно хорошенько расслабиться. – Она осторожно положила руку мне на макушку, точно туда, откуда росли бы уши-шарики, если бы я принадлежала к ее виду. Может, для дивиан это успокаивающий жест… или способ определить, как человек себя чувствует. Вроде как пощупать пульс. – С головой все в порядке? Ты вроде как… потеряла сознание.

– Ничего я не теряла. С моей головой все в порядке.

– У тебя исключительно ясная голова, – сказал Аархус.

Может, он так пошутил, имея в виду мою прозрачность?

– Да, у меня и в самом деле ясная голова. Она не кружится, и мозг не устал, и никакие безрассудные фантазии не одолевают меня…

Внезапно корабль содрогнулся. Я посмотрела на Ладжоли и Аархуса.

– Вы тоже почувствовали, правда?

 

НАС НАХОДЯТ

Прежде чем кто-либо успел ответить, корабль вздрогнул снова. На этот раз никаких сомнений не было. Аархуса отшвырнуло к стене каюты, он сильно ударился плечом. Ладжоли утратила равновесие и повалилась на меня… но я сама упала на бок и с треском ударилась о пол. (Трещал, конечно, пол – я сделана из более прочного материала, чем любой настил на любом корабле.)

Корабль качнулся в другую сторону. Я оттолкнула Ладжоли, и для устойчивости она ухватилась за кресло с Нимбусом; оно было жестко закреплено на полу и не сдвинулось с места даже под ее огромной тяжестью. Я вцепилась в стол, тоже привинченный к полу, – фактически вся мебель в каюте была жестко зафиксирована на месте, за исключением кресла у письменного стола, скользящего по металлическим рельсам. Закрепление мебели – весьма «разумная предосторожность» на случай, если с кораблем что-то произойдет… и когда «Королевский гемлок» наклонился снова, кресло на рельсах покатилось вперед и остановилось со звуком «цанг!» – словно топор врезался в дерево.

– Что происходит? – закричала я.

– Что-то захватило нас, – ответил Аархус. Корабль снова содрогнулся. – И чертовски неуклюже.

– Может, шадиллы? – спросила я.

– Не знаю. Мое рентгеновское зрение сегодня не работает. Если кто-то из вас способен видеть сквозь корпус, валяйте, бросьте взгляд.

Я поняла, что это ирония. Однако его замечание напомнило мне слова Фестины о том, что на корабле нет окон, только камеры наружного наблюдения, в данный момент не работающие. В результате никто на борту не имеет возможности узнать, кто нас захватил. От этой мысли мне стало чуточку легче – я была не единственной, кому оставалось только ждать, что произойдет дальше.

– Наверно, это шадиллы, – в голосе Ладжоли прозвучал страх.

– Или наши флотские, – откликнулся сержант. – Капитан Капур думал, что никто не заметил, как мы покинули Новую Землю, но если он ошибся, Адмиралтейство могло послать нам вдогонку корабль.

– Это не шадиллы и не человеческий флот. Нам повезло.

Нимбус заговорил! С внезапным свистом его плотно сжатое тело снова обрело человекоподобную форму, продолжая при этом удерживать малышку таким образом, чтобы ее не затрагивали рывки корабля.

– Точнее говоря, – продолжал он, – сканирование дальнего действия не обнаруживает в наших спасителях сходства с шадиллами или внеземным флотом.

– Разве ты в состоянии осуществлять сканирование дальнего действия? – удивился Аархус.

– Я нет. Но моя дочь может.

Конечно, нам захотелось выяснить, каким образом призрачный человек подключается к системам «Звездной кусаки», но поначалу он был не склонен давать объяснения. Похоже, его беспокоило, что мы можем подумать, будто он позволил себе лишнее, поскольку все время твердил что-то вроде:

– Я специалист по медицинским вопросам, и моя главная функция – проверять системы заретты, чтобы удостовериться, что они работают как положено…

Нимбус произносил все это с оттенком вины, точно обошелся с девочкой не так, как следовало. Тем не менее когда в конце концов удалось вытянуть из него правду, стало ясно, что ничего плохого призрачный человек своей дочери не делал…

Он просто щекотал ее.

Оказывается, когда мы еще раньше обсуждали, как с помощью малышки можно послать призыв о помощи, Нимбус сразу же понял разумность этого плана, хотя и был против того, чтобы заставить ее кричать, бросив в костер. Он тут же образовал вокруг нее плотную защитную оболочку и очень осторожно позволил нескольким микроскопическим частичкам своего тела проникнуть внутрь тела дочери. Примерно таким образом он проходил сквозь ткани своей погибшей подруги, просто в данном случае приходилось действовать гораздо тоньше. Скользя внутри тела заретты, клеточки Нимбуса нашли узел желез, ответственных за ССС-вещание, и активировали эти железы.

Он вызвал у «Звездной кусаки» легкий зуд, что-то вроде того, когда в горле царапает и ты то и дело откашливаешься, чтобы избавиться от этого ощущения. Малышка среагировала на раздражение чем-то вроде кудахтанья: слабые сверхсветовые звуки, безусловно не складывающиеся в слова, но способные привлечь внимание того, кто находился достаточно близко.

Именно это и произошло. Кто-то услышал сигнал и направился к нам, чтобы разобраться, в чем дело. Нимбус следил за приближением неизвестного через механизм сканирования дальнего действия «Кусаки»: его клеточки, проникшие в тело малышки, видели то же самое, что и сканеры. Ему было стыдно за то, что он это делал.

Ладжоли шепотом прокомментировала услышанное, из чего стало ясно, что мужчины-заретты в высшей степени неохотно идут на то, чтобы использовать любые способности женщин, – Нимбус и другие существа его пола следят за здоровьем своих подруг, но тщательно избегают любых действий, которые могут быть расценены как попытка руководить ими.

Превосходное качество, которым следовало бы руководствоваться всем мужчинам.

– Я поступил правильно, пощекотав девочку и тем самым заставив ее послать призыв о помощи, – бормотал призрачный человек. – Уклод определенно хотел этого, а он ее хозяин. Получается, я просто выполнил волю хозяина, верно? Однако наблюдать за происходящим через ее сканеры дальнего действия… ну, разве мне не следовало этого делать? Пусть хозяин и не высказал в точности такого желания, но наверняка хотел бы знать, кто к нам приближается, шадиллы или человеческий флот…

– И кто же это? – прервал Аархус исполненное вины бормотание Нимбуса, поскольку, очевидно, в данный момент сержанта больше всего волновала текущая ситуация. – Сигнал был послан не больше часа назад. Кто оказался настолько близко, чтобы успеть добраться до нас?

– Не могу разглядеть, – ответил призрачный человек. – «Звездная кусака» еще очень плохо умеет фокусировать сканеры на чем-то конкретном.

Я стараюсь сделать так, чтобы она смотрела в нужном направлении, но ее взгляд перескакивает с одного на другое. Это совершенно нормально для ребенка ее возраста, – добавил он извиняющимся тоном.

– Конечно, конечно, – нетерпеливо отозвался сержант. – Однако что, все-таки, ты видишь?

– В основном расплывчатые пятна. По размерам ничего похожего ни на шадиллов, ни на земной флот. Такое впечатление, будто это целый рой небольших кораблей: небольшие суда, рассчитанные на одного пассажира, или семейные яхты.

– Это объясняет, почему нас дергало, когда они брали «Гемлок» на буксир, – заметила Ладжоли. – Наш корабль настолько велик, что маленькие суда могли захватить его, только если их много. В этом случае координировать свои действия им достаточно сложно – в смысле, кто куда и когда тянет.

Она посмотрела на Аархуса, видимо интересуясь его мнением. Однако голова сержанта явно была занята другим, и выражение лица у него было отнюдь не самое счастливое.

– Что такое? – спросила я.

– Беда! – ответил он. – Если моя догадка верна, на наш призыв откликнулись суда, участвующие в крестовом походе. – Состроив гримасу, он обвел всех нас взглядом. – Что бы вы ни планировали на ближайшие десять лет, забудьте об этом – отныне мы рабы кашлингов.

 

ЧТО МЫ МОЖЕМ ПРЕДЛОЖИТЬ В КАЧЕСТВЕ ВЫКУПА

Краски покинули лицо Ладжоли; оно стало неприятно-желтоватым.

– Ты уверен? – прошептала она.

– Много шансов за то, что моя догадка верна, – ответил сержант. – Перед тем как «Гемлок» вышел из строя, мы летели к планете Джалмут, миру кашлингов; вероятнее всего, наш призыв о помощи услышали именно они. Однако кашлинги редко путешествуют большими группами – для этого они слишком эгоистичны. Стоит нескольким кораблям собраться вместе, и спустя пять минут они уже разлетятся в разные стороны. Существует лишь одна ситуация, в которой корабли кашлингов действуют согласованно, – это когда один из их пророков затевает крестовый поход.

– Что еще за поход? – спросила я. – Религиозное паломничество?

– Они рассвирепеют, если ты употребишь слово «религия», – большинство кашлингов яростные атеисты и впадают в бешенство от разговоров о божествах и душе. Однако соль в том, что на самом деле кашлинги чертовски религиозны. Настоящие фанатики. Просто они меняют свои верования чуть не каждый день.

– Как такое возможно?

– Лично мне это кажется совершенно лишенным смысла, но кашлинги верят в нечто под названием «пу нарам», что в переводе означает «благочестивая жадность». Только не просите меня дать определение того, что это такое. Одну неделю это означает заботиться о себе и плевать на всех остальных; другую – трудиться сообща, в согласии друг с другом, увеличивая тем самым всеобщее благосостояние; потом во главу угла ставится сострадание и помощь другим, потому что, бросая монетку калеке, ты возвеличиваешь собственное эго, – сержант демонстративно закатил глаза. – Кашлинги всегда хвастаются тем, что, в отличие от людей и других существ нашего уровня эволюции, у них цельная, единообразная культура… но если я и видел у них какое-то единообразие, то оно состоит в том, что они мечутся от одного пророка к другому… точно мухи, ищущие самую вонючую навозную кучу.

– Что же касается крестовых походов, – продолжал он, сделав неопределенный жест в сторону корпуса корабля, – это у них традиционная забава: пророк собирает своих последователей и несколько лет шатается по космосу. В основном они посещают другие свои миры, приобретая во время каждой стоянки некоторое количество новых сторонников и теряя примерно столько же старых. Обычно после трех стоянок не остается практически никого из тех, кто начинал поход… даже и самого затеявшего его пророка. Появляется некто, решающий, что теперь он новый пророк, и берет на себя руководство всей флотилией.

Ладжоли наградила меня слабой улыбкой.

– Мой муж говорил, что эти походы не имеют никакого отношения к вере. Ими движет могучий инстинкт постоянного перемешивания народонаселения: они стремятся разрушить ставшие слишком замкнутыми сообщества, вливая в них «свежую кровь». Уклод также рассказывал, что кашлинги на протяжении всей своей истории постоянно перемещались с места на место, а походы были придуманы уже позже – просто как оправдание.

Аархус кивнул.

– Только никогда не говорите ничего подобного никому из кашлингов – если не хотите, чтобы ублюдок пришел в ярость. Давайте воздерживаться от этого… у нас и так хватает хлопот.

– Ты имеешь в виду, что они хотят поработить нас? – спросила я. – Нужно объяснить им, что ни одна нормальная религия таких вещей не допускает.

– Я же сказал, пу нарам – не религия; кашлинги называют ее «надежной экономической доктриной», – Аархус состроил гримасу. – И хотя текущее определение меняется десять раз за год, один ведущий принцип сохраняется всегда: извлекай из чужаков любую выгоду, какую сможешь; в особенности из тех, кто не в состоянии дать отпор. Шляясь по космосу, флотилии время от времени наталкиваются на чужаков, попавших в беду, – у кашлингов нет навигации нашего уровня, поэтому эти их походы являются важнейшим источником заработка: по давным-давно сложившейся традиции кашлинги не станут спасать твою жизнь, если ты не заключишь с ними контракт о десятилетнем рабстве.

– Но они обязаны спасти нам жизнь, – возразила я. – Разве не этого требует от них Лига Наций?

Ладжоли покачала головой.

– Нет, если не они причина наших неприятностей. Они не обязаны помогать нам, и если делают это, то вправе запрашивать любую цену.

– Не слишком достойная политика.

– Только вот беда – кашлингам она нравится, – усмехнулся сержант. – К тому же повышает престиж пророка. Конечно, если нам исключительно повезет, конкретно этот пророк может оказаться достаточно либеральным, чтобы согласиться на какой-нибудь выкуп вместо требования десяти лет тяжелой работы.

Судя по тону, эта перспектива его не слишком радовала, но мне в голову пришла, на мой взгляд, превосходная идея.

– Тогда нужно отдать им «Королевский гемлок», – сказала я. – Большой, великолепный корабль, пусть и разрушенный. Кое-где здесь даже есть ковры. По-моему, это прекрасный выкуп.

– Наверно, – согласился Аархус, – но ничего из этого не получится. По закону кашлингов «Гемлок» уже принадлежит им – с той минуты, как они взяли его на буксир. И все на борту тоже принадлежит им, даже одежда, которую мы носим. Если они вообще согласятся на выкуп, это должно быть что-то за пределами корабля. – Он бросил на меня сочувственный взгляд. – Почему-то мне не кажется, что у тебя дома осталась богатая семья. – Он посмотрел на Ладжоли. – А как насчет тебя?

Она прикусила губу.

– Мои родственники ничего не дадут. Что же касается семьи мужа…

– Знаю, – перебил ее Аархус. – Они исчезли.

– А ты? – спросила Ладжоли.

Сержант покачал головой.

– Моя единственная семья – флот, и в данный момент мне не хочется просить Адмиралтейство о помощи. Десять лет рабства ничто по сравнению с тем, что Высший совет намерен сделать с нами… что он все еще может сделать с нами, если услышит, что нас захватили кашлинги. Разумеется, он заплатит выкуп, заберет нас – после чего все мы исчезнем без следа.

– Тогда нужно сделать все, чтобы этого не произошло, – сказала я. – Нужно сражаться с кашлингами и… и…

Аархус молча смотрел на меня. Ему не было нужды объяснять, почему мы не можем сражаться; если мы окажем сопротивление, кашлинги просто бросят нас дрейфовать в космосе и уйдут. Может, стоит изобразить покорность, пока мы не перейдем на их корабли… но к тому времени они, возможно, уже закуют нас в оковы. Хуже того, нас раскидают по разным маленьким судам. Очень может быть, что я окажусь отдельно от Фестины, Нимбуса, малышки «Кусаки», Уклода, Ладжоли… Это было бы ужасно!

– Как будут действовать кашлинги? – спросила я Аархуса.

– Поскольку связь у нас не работает, они не могут вызвать нас и предложить сдаться. Скорее всего, они пошлют сюда кого-нибудь лично.

– Каким образом посланцы попадут на борт?

– Единственный безопасный способ – проникнуть через управляемую вручную шлюзовую камеру, на кормовой транспортной платформе.

– Значит, нужно идти туда, чтобы встретить кашлингов и обсудить условия.

Я взяла одну из лежащих вокруг светящихся палочек. Поднявшись, я почувствовала головокружение… поэтому собрала остальные палочки и прижала их к груди.

– Ладжоли, – сказала я, – пожалуйста, понеси мою куртку. Я не хочу надевать ее сейчас, только перед самой встречей с кашлингами.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросил Аархус. – Кашлинги легко обижаются, а нам сейчас ни к чему, чтобы они фыркнули и смылись. Может, пусть лучше кто-нибудь другой поговорит с ними?

– Если ты боишься встретиться с ними лицом к лицу, можешь остаться здесь. Я и без тебя найду кормовую транспортную платформу; я уже была там.

– Я всего лишь сказал, что разговор с этими парнями требует такта и дипломатичности.

– Мне нет равных в том, что касается такта и дипломатичности. Пошли.

Я решительно зашагала по коридору, Ладжоли следом, а Нимбус скользил вдоль стены, обнимая малышку.

С тяжким вздохом сержант Аархус присоединился к нашей процессии.

 

ЧЕГО НЕ МОЖЕТ ДАТЬ ФОТОСИНТЕЗ

Идти по коридорам оказалось на удивление легко. Сначала я подумала, что это просто результат восстановившегося здоровья и целеустремленности. Но нет; идти было легко, потому что я стала легче! Гравитация на борту корабля начала ослабевать… и хотя совершать совсем уж невероятные скачки я не могла, но прыгучесть определенно повысилась. Удивительно интересное переживание, и оно развлекало меня (скок, скок, скок!) на всем пути к транспортной платформе.

Фестина уже находилась там – у моей лучшей подруги есть замечательное свойство: она способна вычислить, где ты окажешься, и явиться туда же. Конечно, женщина разыграла удивление при виде меня и притворилась, что пришла сюда, просто чтобы дождаться тех, кто взял корабль на буксир. Все правильно: не может же важный флотский адмирал признаться, что чувствовал себя потерянным и одиноким без своего лучшего друга?

Уклод тоже был на транспортной платформе, и они с Ладжоли тут же вернулись к своим нежностям. Их перешептывание и объятия раздражали едва ли не больше обычного, поэтому я подчеркнуто повернулась к ним спиной; однако остальные мои спутники тоже нагоняли на меня тоску. Фестина хотела выяснить, каким образом Нимбус заставил малышку послать призыв о помощи. Последовало повторение рассказа о крестовых походах, и вдобавок разговор сопровождался беспрерывным нытьем призрачного человека по поводу того, правильно ли он поступил, пощекотав свою дочку… Я уже все это слышала, и мне стало скучно.

Оставалось лишь бродить по транспортной платформе в надежде, что кто-нибудь в конце концов вспомнит о моем существовании и спросит, не возникла ли у меня новая блестящая идея. Однако никто даже не заметил моего ухода, что еще больше раздражало и злило. Наверное, придется высказаться по поводу недостатка внимания, но тут весь мой пыл обернулся сильнейшим головокружением, и я почти рухнула на пол.

Ох!

Питаться светом – прекрасная вещь… но этого недостаточно, чтобы вести деятельный образ жизни. Вот почему деревья не кувыркаются колесом. (И еще потому, что у них нет ни рук, ни ног.) Я по-прежнему прижимала к груди светящиеся палочки, но их было недостаточно для того, чтобы найти силы хотя бы расхаживать туда и обратно.

– С тобой все в порядке, Весло? – Голос Фестины доносился откуда-то сзади.

– Все прекрасно, – я постаралась, чтобы мой голос не дрожал. – Я просто… – какое-то время мне в голову не приходило никакого разумного оправдания моей позе; но потом я заметила на ближайшей стене многоцветное изображение гемлока, – просто изучаю произведение искусства. Сидя это делать удобнее.

Мне не хотелось, чтобы со мной обращались как с немощной больной, неспособной принимать участие в серьезных делах.

– Понятно. Получаешь удовольствие, разглядывая произведение искусства.

Это как сказать… Чего-чего, а удовольствия от разглядывания нарисованного на стене растения я не получала. Ради повышения достоинства изображения на поверхности картины должны выступать сухие мазки краски – чтобы зритель мог отковырнуть кусочек и понюхать, как нарисованное дерево пахнет; по крайней мере, такой вывод сделали мы с сестрой, изучая древние картины, выставленные у нас в городке. Однако изображение передо мной этим достоинством не обладало – оно было скучно двухмерным, никаких выступающих мазков и засохших капель краски. Я совсем уже собралась сделать критическое замечание по поводу столь убогой текстуры, как вдруг заметила на картине нечто такое, что поначалу проглядела.

Среди разноцветных веток тускло мерцали два красных глаза – словно там пряталось некое хорошо известное безголовое создание.

 

РАЗГОВОР С КАРТИНОЙ

– Поллисанд? – прошептала я.

– А кто же еще? – ответил он. – Дурацкий Чеширский Кот?

Он говорил своим обычным гнусаво-скрипучим голосом. Я быстро оглянулась, но остальные, похоже, не слышали его. Странно… учитывая, как громко голос Поллисанда звучал для меня. .

– Нет, твои приятели в этой беседе принимать участия не будут, – заявил он. – Только я да ты, моя сладкая.

– Другими словами, на самом деле ты не здесь. Опять проецируешь изображение и звуки прямо в мое сознание… Но ведь сейчас я не связана с «Кусакой»! Как тебе удается контактировать с моим мозгом, если я ни с кем не связана?

– Эй, подруга! Разве я не говорил, что стою на эволюционной лестнице на семьдесят пять триллионов ступеней выше тебя? К чему мне какая-то заретта, чтобы иметь возможность проецировать что пожелаю и куда пожелаю?

Что за скверная привычка у Поллисанда – не отвечать на вопросы. Он просто делает вид, что отвечает, хотя на самом деле уклоняется от темы. У меня даже мелькнула мысль, что сейчас, когда мы оказались в такой скверной ситуации, он может в этой своей манере попытаться скрыть от нас что-нибудь важное.

– Ты что-то со мной сделал? – прошептала я. – Когда вынес меня из Башни и срастил сломанные кости, ты сделал что-то еще? Может, вставил мне в мозг некое устройство, которое позволяет тебе в любой момент связываться со мной?

– О-о-о! Какие мы смышленые! Гораздо смышленее доктора Хавела, который не нашел у тебя ничего. Хотя, может, и находить было нечего.

Красные глаза вспыхнули ярче, а затем тело, приобретая объемность, вышло прямо из стены. Если вам когда-нибудь приходилось видеть, как безголовый чужак выходит из двумерной картины… Ну, вот так все и происходило, только лучше, потому что это случилось со мной.

Я все еще сидела на полу, и его огромное белое тело нависало надо мной. Он выглядел совершенно реальным, когда выдергивал задницу из стены, а коротким хвостом очищал свою огромную тушу от прилипших к ней хлопьев краски; и тем не менее никто в помещении даже не глянул в нашу сторону. Это была просто проекция, и сигнал улавливал только мой мозг!

– Что ты здесь делаешь? – спросила я по-прежнему шепотом. – Пришел полюбоваться на последствия еще одной ужасной ошибки?

– Надеюсь, что нет, – ответил он. – Просто хочется посмотреть, как вы управитесь с кашлингами.

– Хочешь посмотреть, разозлим мы их или нет?

– Конечно. Обожаю наблюдать со стороны.

Он содрогнулся всем телом, и кусочки краски с картины полетели и на пол, и на мои поджатые к груди ноги. Не сводя с Поллисанда взгляда, я стряхнула со своих бедер крошечные розовые, зеленые и черные хлопья. Тем временем он прошел мимо меня и встал так, чтобы оказаться между мной и остальными людьми; внезапно его глаза вспыхнули жарким белым пламенем – так бывает, когда во время лесного пожара огонь охватывает сухое дерево. Яркий свет хлынул на меня, такой ослепительный, что я закрыла глаза… но все равно чувствовала излучение, струящееся сквозь тело, вливающее в него новые силы. Меньше чем за секунду я пропиталась энергией до такой степени, словно целую неделю провела в Башне предков.

Жар быстро спал. Открыв глаза, я увидела, что в утробе Поллисанда тлеет тусклое алое мерцание. Он поднял ногу и стопой слегка похлопал меня по щеке.

– Ты такая худышка, – со странным, явно нарочитым акцентом заявил он. – Неужели не понимаешь, что нужно есть? И не просто вкусные леденцы, – он взмахнул ногой в сторону моих светящихся палочек. – Это не еда – они на девяносто процентов испускают видимый свет. Хорошенькой девушке требуется питание для костей. Рентгеновское и гамма-излучение, микроволны – в общем, энергетически насыщенный материал. Или, может (какая радикальная мысль!), тебе следует время от времени пробовать твердую пищу. Ясное дело, еда чужаков не идет ни в какое сравнение с лазаньей твоей матушки; и все же она содержит питательные вещества, без которых ты просто зачахнешь. Как ты собираешься одолеть шадиллов, если держишь себя на голодном пайке? У меня не всегда найдется время приводить тебя в чувство. – Он остановился, чтобы перевести дыхание, и спросил: – Ну что, ясноглазая, теперь тебе лучше?

– Да, – ответила я. – Но если все это просто проекция, почему она оказывает на меня воздействие, как будто я и вправду окунулась в поток света?

– Мне пора уходить, детка. Пока!

И он исчез – не каким-то причудливым способом, а просто его не стало, как бывает, когда выключают свет, причем совершенно беззвучно.

Я сидела, глядя на то место, где только что находилась огромная белая туша. Все эти хлопья краски, которые он стряхивал, тоже исчезли, растаяли, словно снег на костре. Я перевела взгляд на дерево на стене, но увидела лишь плоскую безвкусную картину – и никаких красных глаз.

– Мда-а-а… – только и сказала я.

Как всегда, появление Поллисанда разозлило меня, но я чувствовала себя гораздо лучше, голова больше совсем не кружилась.

Может, он и не такая уж задница, каким пытается себя выставить.

Или он просто приберегает меня… для чего-то гораздо более худшего, что еще только предстоит.

 

ПРЕИМУЩЕСТВО, КОТОРОЕ МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ ИЗ ГЛУПЫХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Я положила ненужные теперь сияющие палочки на пол и прошла уже полпути до остальных, когда Нимбус сказал:

– Слушайте!

Все мгновенно смолкли; и в тишине я отчетливо расслышала справа глухие удары.

Поглядев в ту сторону, я увидела тяжелую металлическую дверь – вход в открывающуюся вручную шлюзовую камеру. Прежде мне не удалось разглядеть ее в полутьме, создаваемой светящимися палочками, потому что она была такая же белая, как и все остальное на транспортной платформе. Может, так надо: чтобы необходимость иметь на корабле дверь аварийного входа не бросалась в глаза.

– Ну, шоу начинается, – пробормотала Фестина. – Все ведите себя словно паиньки.

Я быстро выхватила у Ладжоли свою куртку разведчика, надела и застегнула ее – при появлении чужеземных гостей нужно иметь официальный вид.

– Эй, мне пришла в голову дикая мысль: кто-нибудь из нас говорит на языке кашлингов? – спросил Уклод.

– В этом нет никакой необходимости, – ответила Фестина. – Кашлинги обожают смотреть развлекательные записи, купленные у других рас: мандасарские фантазии, юнитские маскарадные танцы, человеческие «мыльные оперы» и тому подобное. В результате кашлинги – настоящие космополиты, обладающие обширными знаниями о чужеземных расах. Уверена – тот, кто появится из этой двери, говорит по-английски, прекрасно понимает язык человеческих жестов… и знает, как принято обращаться к гетману фаскистеров, как стимулировать половой акт гринстраидеров и какой нож использовать при аутодафе на Мириаподе.

– Второй нож слева, – сказал Аархус, – с тремя черными зазубринами и выгравированной на нем головой коня. – Мы удивленно уставились на него. – А что такого? Я парень непростой.

 

КАШЛИНГИ И ИХ КОСМИЧЕСКИЕ КОСТЮМЫ

Последовал новый удар, и дверь открылась. В проеме стояли две неуклюжие фигуры в режущих глаза цветастых нарядах. Один костюм состоял из чередующихся красных и белых полос, спиралью опускавшихся от макушки до пят и украшенных аляповатыми голубыми завитушками, которые, возможно, представляли собой буквы чужеземного алфавита. Шлем выглядел точно так же; если на нем и имелся прозрачный щиток, я его различить не сумела.

Второй костюм выглядел в том же духе, но на агрессивно-зеленом фоне были изображены фиолетовые животные, кони, фрукты, разная утварь – хотя, возможно, все эти предметы и существа были вовсе не тем, чем казались. У чужаков подобное частенько случается: то, что выглядит как сочный персик, может оказаться временно закуклившимся племянником хозяина; поэтому за столом у них лучше не торопиться. (По крайней мере, так рассказывали разведчики, которые очень любят читать лекции по поводу «многоликих граней чужеземной жизни», а еще вспоминать всякие забавные истории: «Это случилось не со мной, а с моим другом»… когда разведчик все-таки решил съесть персик.)

Разумеется, к нам заявились кашлинги в своей ходячей конфигурации: с длинными-длинными ногами и почти без туловища. Может возникнуть мысль, что они выглядели нелепо, с этими их штанами, доходящими до подмышек… но на самом деле у них был такой зловещий вид, что меня затошнило. Сплошные конечности; к тому же они слегка покачивались, словно пауки ростом с человека. Даже яркие цвета не придавали им клоунского вида, по крайней мере в неярком свете, исходившем от груды светящихся палочек, которые я оставила в дальнем углу. Долговязые, безликие кашлинги напоминали змей пестрой раскраски, готовых в любой момент нанести удар.

Они покинули шлюзовую камеру быстрыми, текучими движениями: шаг, другой, и вот они уже около нас; ни один человек не мог бы даже бежать с такой скоростью, хотя им, казалось, для этого совсем не пришлось напрягаться. При их молниеносном приближении Ладжоли испуганно открыла рот и отступила, потянув за собой Уклода. Нимбус тоже попятился, плотнее обвернувшись вокруг своей девочки. Фестина и Аархус не дрогнули, но я видела, каких усилий это им стоит; стиснув челюсти, они не двинулись с места, даже когда кашлинги очутились прямо перед ними, приблизив к их лицам свои безглазые головы.

Эта тактика запугивания разозлила меня. Я выступила вперед и громко заявила:

– Приветствую вас. – Кашлинги повернули слепые пестрые шлемы в мою сторону. – Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций, и прошу вас проявить ко мне гостеприимство.

Последовала долгая пауза. На лице Фестины возникло выражение ужаса – как будто я сделала страшную ошибку, произнеся слова, принятые в Лиге Наций. До меня запоздало дошло, что, по-видимому, существует какая-то причина, по которой она сама не произнесла этих слов. Может, кашлинги воспринимают их как оскорбление? Однако что мне теперь оставалось делать – только стоять прямо, с достоинством глядя на них и стараясь излучать холодную уверенность. Еще некоторое время кашлинги не двигались и не отвечали… а потом громко расхохотались.

 

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Это был не настоящий смех, характерный для представителей моей расы или людей, – это, скорее, была имитация смеха, когда кто-то знает, как должен звучать смех, но на самом деле соответствующих чувств не испытывает. Фестина говорила, что эти создания знают людей, поскольку изучают развлекательные человеческие шоу. Однако невольно возникал вопрос, в какой степени эти шоу их на самом деле развлекают, если они не способны вложить искренние чувства в свои ха-ха и хи-хи.

Возникал и другой вопрос – почему они сочли нужным ответить на приветствие Лиги Наций хохотом, причем таким неискренним? Однако было бы неблагоразумно врезать им по носу за подобную невежливость; я даже не стала возмущаться тем, что они ведут себя так глупо под воздействием какой-то неправильной химии в их мозгах. Нет-нет… я же понимаю, что такое дипломатия, поэтому просто сердито смотрела на них, ожидая, пока они прекратят издавать столь бессмысленные звуки.

Смех смолк так же неожиданно, как начался, – как будто кто-то схватил обоих кашлингов за глотки, с силой сжал их и стукнул безглазыми головами друг о друга. (На самом деле ничего подобного не произошло, потому что я по-прежнему вела себя как самый настоящий дипломат.)

– Оставь свои приветствия при себе… – начал чужак в красно-белую полоску.

Хотя он говорил на земном языке, это был нечеловеческий голос – точно десяток людей произнесли фразу негромко и в унисон. Я вспомнила изображения кашлингов и эти их рты, разбросанные по всему телу. Очевидно, они говорят несколькимиртами сразу, чтобы их услышали, поскольку легкие этих существ гораздо меньше человеческих.

Не закончив фразы, красно-белый чужак быстро пересек разделяющее нас пространство и наклонил ко мне голову.

– Ты такая… такая… – Он издал свистящий звук, который мог быть вздохом или словом, произнесенным на его родном языке. Одна рука потянулась ко мне; я думала, кашлинг хочет прикоснуться к моей щеке, однако внезапно он вцепился в куртку и расстегнул ее. – Что ты такое? – закричал он, уткнувшись шлемом между моими округлостями, как будто пытаясь заглянуть внутрь меня. – Если не считать того, что ты самое безобразное создание из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть!

Не успела я ответить должным образом, как Фестина обняла меня успокаивающим жестом, одновременно стараясь помешать мне совершить «необдуманный дипломатический акт» по отношению к наглому визитеру.

– Предки Весла были людьми, – пустилась в объяснения моя подруга. – Однако несколько тысяч лет назад ее раса была генетически перестроена.

– В качестве наказания ? – полюбопытствовал зеленый кашлинг.

– Нет, – отрезала я. – В качестве дара. Второй кашлинг все еще продолжал пялиться на меня, словно надеясь разглядеть что-то внутри. Фестина говорила, что кашлинги могут видеть в инфракрасной и ультрафиолетовой части спектра – в той, в которой я не была прозрачна. Может, красно-белое существо, уткнувшись лицом мне в грудь, наблюдало, как дышат легкие, как бьется сердце, – что было бы возмутительной наглостью, поскольку сама я не могла этого видеть.

– На что ты смотришь? : – взорвалась я, отступила на шаг и застегнула куртку.

– На тебя, – ответил красно-белый кашлинг.

Он шагнул следом за мной, но на этот раз я отшатнулась и оттолкнула его шлем в тот момент, когда он едва не коснулся моего уха. Возникло неприятное чувство, будто он заглядывает прямо мне в мозг, и я почувствовала себя грязной, поскольку я задумана как прозрачная, а какой-то мерзкий чужак воспринимает меня иначе.

– Восхитительно, – один шепчущий голос прошептал это мне в ухо, в то время как множество других повторили то же самое по всему телу кашлинга. – Мне всегда казалось, что люди – самые безобразные создания в галактике, но, по крайней мере, в них есть некоторое очарование. – Он поднял голову и повернулся к Фестине, которая все еще обнимала меня за плечи, удерживая от того, чтобы преподать кашлингам урок хороших манер. – Взять хотя бы тебя. Это изумительное пурпурное пятно на лице, так бросающееся в глаза. Ты что, вся в таких пятнах?

На этот раз мне пришлось помешать Фестине совершить «необдуманный дипломатический акт».

 

РАЗБИРАЕМСЯ С ИМЕНАМИ

– Может быть, – Нимбус быстро скользнул вперед, – нам следует взаимно представиться. Я…

– Ты из расы вассалов, – прервал его красно-белый чужак. – Ты вассал, который не знает своего места. Если мне когда-нибудь понадобится узнать твое имя… ну, я вырежу себе все сердца и утоплюсь в кислоте, прежде чем упаду так низко. Так что эта проблема никогда не возникнет. Для остальных сообщаю – мое человеческое имя лорд Рейан Еллисандер Петровака ЛаСалле, а это моя жена, леди Белинда Астрагот Умбатти Карев.

– Похоже на земные имена, – прошептала я, обращаясь к Фестине.

– Так оно и есть. Кашлингам очень нравится заимствовать имена и звания у других рас. Иногда путем законной покупки, иногда… иными способами.

Подруга бросила на меня многозначительный взгляд, как бы давая понять, что это за «иные способы». Видимо, она имела в виду воровство или преступления разного рода, хотя у меня не укладывалось в голове, как такое возможно – украсть имя. Имя – это не вещь, которую можно тайком стащить из чьей-то комнаты. С другой стороны, эти чужаки занимаются тем, что порабощают злополучных жертв космических аварий; может, они разработали технику стирания имени раба из его памяти – с тем, чтобы в дальнейшем имя несчастного стало собственностью кашлингов. Если да, это ужасающее насилие над личностью, и, по-видимому, эти двое чужаков совершали его не раз, если их имена состоят из таких длинных цепочек, как лорд Рейан Еллисандер Петровака ЛаСалле и леди Белинда Астрагот Умбатти Карев.

– И конечно, – добавила зеленая леди Белинда, – при общении с представителями других рас мы используем другие имена. Человеческие имена для людей, дивианские – для дивиан…

– Кстати, – вмешался в разговор полосатый лорд Рейан, обращаясь к Ладжоли и Уклоду, – для вас меня зовут главный надзиратель Ресаминар К. В. Ериноун, а мою жену детектив-сержант Беллуриф Й. Д. Клашовни.

Широко распахнув глаза, Уклод состроил гримасу при словах «детектив-сержант». Возможно, они вызвали у него сомнение, или, как преступник, он пришел в замешательство от встречи с кем-то, заявляющим, что имеет отношение к полиции. С другой стороны, на него могло просто произвести сильное впечатление существо, способное украсть имя не у кого-нибудь, а у детектива-сержанта.

– А теперь займемся тобой. – Леди кашлинг посмотрела на меня. – Какие имена использует твой народ?

Я не отвела взгляда.

– Если ты Белинда для людей и Беллуриф для дивиан, на моей планете тебя, возможно, называли бы Белл. Это металлический предмет, издающий мелодичный звон.

– Я знаю, что такое белл, идиотка. – Эти слова произнесли лишь половина ее ртов, остальные издали сердитое шипение, как будто я поставила под сомнение ее ум. – А какие почетные звания вы используете? Принцесса Белл? Королева Белл? Святая Белл?

– Никакие, – ответила я. – Ты была бы просто Белл. Белл – металлический предмет, издающий мелодичный звон… если по нему ударить.

Фестина с силой наступила мне на ногу.

– Ладно, – заявил полосатый мужчина кашлинг, – я, по-видимому, для тебя буду Рей.

– Да. Рей – это злак, из которого можно приготовить напиток.

– Хороший напиток?

– Мнения на этот счет расходятся, – ответила Фестина. – Теперь, если не возражаете, мы тоже представимся…

– Нет, – прервала ее леди Белл. – Вы рабы. У вас нет имен. Может, вы и думаете иначе, но скоро мы избавим вас от этого заблуждения.

– Прежде чем вы совершите что-нибудь непоправимое, – сказала Фестина, – мы хотим обсудить с вашим пророком вопрос о выкупе.

– Вот как? – удивился лорд Рей. – Тогда начинай. Я и есть пророк.

 

ПУСТАЯ ПЕРЕБРАНКА

Леди Белл повернулась к нему.

– Нет! – рявкнула она с шипением, вырвавшимся из множества ртов. – Сегодня я пророк.

– Ошибаешься, дорогая, – слово «дорогая» прозвучало странно; как и в случае со смехом, лорд Рей явно старался изобразить то, чего не понимал и не чувствовал. – Ты была пророком вчера. На собрании в Джалмуте.

– Это происходило два дня назад, дорогой. Значит, ты был пророком вчера, а сегодня моя очередь.

– Но я же вчера никакими пророческими делами не занимался – весь день мы просто летели прочь от Джалмута. Вот так-то, дорогая.

– Это не моя вина, дорогой. У тебя была масса времени для праведных дел. Мог бы изречь какое-нибудь откровение.

– Откровения не случаются по желанию, – с шипением возразил лорд Рей. – Они приходят сами и обычно не запаздывают, – он издал скулящий звук. – Думаю, у меня какой-то пророческий блок.

– Тогда тем более я должна быть пророком сегодня. – Леди повернулась к нам, грациозным жестом раскинув руки. – Друзья мои… имеются в виду мои никчемные чужеземные рабы… я – благородный пророк Белл. Подождите-ка…

Она подняла руки к шее, расстегнула какую-то защелку и сняла шлем. Под ним она выглядела в точности как ее костюм – то есть была зеленого цвета с фиолетовыми пятнами. Пятна не были так четко очерчены, как изображения на костюме, но по размеру и цвету напоминали последние. Либо это была татуировка под стать костюму, либо костюм был украшен изображениями, сходными с естественными пятнами на коже.

У нее не было различимых глаз, носа и рта, точнее, голову женщины покрывали бесчисленные рябинки и вмятины, которые, возможно, играли роль обычных лицевых органов, однако если у кого-то больше десяти крошечных глаз вместо двух нормального размера, это, скажу я вам, далеко не одно и то же. Как, к примеру, понять, куда смотрит такое создание? И как догадаться о его чувствах, если оно не может улыбаться, недовольно надувать губы или хмуриться? Может, именно поэтому кашлинги так склонны жестикулировать, размахивая руками и качая головами, – поскольку их лица ничего не выражают, приходится прибегать к другим методам.

– Так-то лучше, – сказала Белл, когда рты на ее лице вдохнули воздух «Гемлока». – Итак, вы желаете обсудить выкуп? Я готова. Всем известно, что у вашего внеземного флота глубокие карманы.

– Нам не требуется помощь Адмиралтейства, – ответила Фестина. – У меня самой есть собственность, которую я предлагаю в качестве выкупа.

– Собственность? У тебя нет никакой собственности, рабыня. Корабль наш. Оборудование на нем – тоже наше. Даже ваши одежды принадлежат нам… хотя прозрачная дикарка может оставить себе заношенную куртку. Отвратительная одежда.

– Я имею в виду собственность другого сорта, – сказала Фестина. – Интеллектуальную.

– Вот дерьмо, – бесчисленные рты лорда Рея испустили тяжкий вздох. – Ты имеешь в виду военные секреты, так? – К этому моменту он уже тоже снял шлем; стоит ли удивляться, что голова у него была вся в красных и белых полосках? – Тридцать лет назад крестовый поход принял военные секреты в качестве выкупа, а потом не смог их продать. Секреты никого не интересуют.

– Не говори глупостей, дорогой, – возразила леди Белл, – это не больше чем миф. Легенда. Скорее всего, распущенная самим внеземным флотом, чтобы отбить охоту у шпионов. – Она снова посмотрела на Фестину. – О каких военных секретах ты толкуешь? Коды доступа? Шифровальные алгоритмы? Имена шпионов, действующих в зоне кашлингов?

– Я не говорила, что предлагаю военные секреты, – ответила Фестина.

– Тогда что?

– Военные секреты, но совсем не такого сорта, как вы думаете. Агентства новостей заплатят за них миллионы. И они будут ваши, если вы отпустите нас.

Фестина начала излагать историю Александра Йорка и его тайного досье. Мне было неинтересно – я уже слышала этот рассказ; поэтому я оглянулась по сторонам в поисках чего-нибудь более занимательного. Однако на транспортной платформе ничего такого не было, в частности Поллисанда, прячущегося за нарисованными деревьями. Представляете – ничего вообще… кроме людей, конечно: Фестины, кашлингов, Аархуса, Уклода, – Ладжоли… и Нимбуса.

Призрачный человек плавал в воздухе чуть в стороне от остальных. Его явно обидело то, что Рей назвал заретт расой вассалов; ну, Нимбус и ретировался, завис у дальней стены, словно грозовое облако. Мне, как в некотором роде его родственнице, не нравилось видеть призрачного человека в плохом настроении… да и слушать Фестину, говорящую об известных мне вещах, было скучно. Поэтому я потихоньку отделилась от группы и направилась к Нимбусу, чтобы по-сестрински утешить его.

 

УМУШИ

– Привет, – негромко сказала я. – Как ты себя чувствуешь?

Глаз у Нимбуса не было, поэтому горечь обиды и возмущения проявилась лишь содроганием всего его призрачного тела.

– С какой стати тебя волнуют чувства того, кто принадлежит к расе вассалов?

– Не вини меня за слова, сказанные чужаками, – я еще больше понизила голос. – По-моему, эти пророки высокомерные и наглые. Кашлинги все такие?

– Все они глупцы, – сердито прошептал мой собеседник. – Опасные глупцы.

Я бросила взгляд на длинные, тонкие тела кашлингов. Да, они могли двигаться очень быстро, но не выглядели достаточно сильными, чтобы нанести сколько-нибудь серьезный удар.

Ко мне протянулось щупальце тумана и погладило щеку – словно пощекотало ее.

– Они умуши, – прошептало щупальце мне в ухо.

– Кто это?

– Чудовище из дивианского фольклора. Труп, покинутый духом, но не способный умереть. Вроде бы как живет, но ничего по-настоящему не ощущает и не понимает.

– Лорд Рей и леди Белл зомби? – с ужасом – но отчасти и с восхищением – спросила я.

– Ну, не совсем… но почти. – Туманное щупальце все еще маячило около моего уха, легко поглаживая кожу. – Кашлингам недостает какой-то очень важной искры, без которой невозможна подлинная жизнь. Адмирал Рамос говорила, что большую часть жизни они тратят на развлекательные программы, которые покупают у других рас, а остальное время проводят в походах, которые просто еще одна форма бессмысленного времяпрепровождения. На самом деле походы ничего для них не значат. Просто их предки время от времени отправлялись в походы… ну, и они так делают. Думаешь, эти пророки хоть что-нибудь понимают в подлинной жизни?

– Но почему все это делает их опасными? Нимбус некоторое время молчал.

– Вспомни о своих соплеменниках, Весло, – в конце концов заговорил он. – О тех, у кого устали мозги. Представь себе, что вместо того, чтобы в беспамятстве лежать в Башне, они ходят, устраивают вечеринки, путешествуют в другие города, делают вид, что имеют какое-то духовное призвание… но мозги у них по-прежнему усталые. Они живут как бы во сне. Ничего не строят и не создают, не мечтают о переменах; просто живут там, где привыкли, где все автоматизировано и машины совершают всю скучную работу, которая поддерживает жизнь. Разве это не похоже на одну из форм ада?

Я задумалась над его словами. Все, что он описал, было опасно близко к тому, что происходило в моем мире… и касалось даже не столько предков, сколько лично меня: жить, не создавая ничего, отдавшись на милость машин.

– Да, это иссушает душу, – ответила я наконец. – Но все равно непонятно, в чем заключается опасность для других?

– Опасность жуткая, – прошептал Нимбус, – потому что, познакомившись с кашлингами, все хотят стать такими же.

 

НЕГОДОВАНИЕ ВАССАЛОВ

– Все хотят стать как кашлинги? Неужели такое возможно? Они же вызывают ужас! – Я с трудом понизила голос до шепота.

– Все расы придерживаются того же мнения, – угрюмо ответил Нимбус. – Презирают кашлингов – но стараются жить в точности, как они.

– Чушь какая-то.

– Да, чушь. И тем не менее именно так все и происходит. Поверь мне, я знаю. Когда принадлежишь к расе вассалов, имеешь возможность хорошо изучить своих хозяев.

– Ты же работаешь на Уклода, не на кашлингов.

Туманное облако заволновалось.

– Знаешь, сколько мне лет?

– Нет.

– Больше двухсот земных лет. Мне пришлось послужить всем местным расам.

Я удивленно посмотрела на него.

– Тебе больше двухсот лет? Потрясающе!

– Почему? – удивился моей реакции призрачный человек. – Мы с тобой – продукт технологии шадиллов; ты фактически бессмертна, почему бы и мне не быть таким же? На самом деле я даже более бессмертен по сравнению с тобой – твою расу шадиллы создали 4500 лет назад, а мою – меньше тысячи. Надо полагать, создав твою расу, шадиллы продолжали развивать науку, и, соответственно, я имею перед тобой 3500 лет форы.

– Ну и глупость! – разозлившись, воскликнула я.

Но тут же вспомнила, что нам лучше разговаривать шепотом, и оглянулась с виноватым видом – посмотреть, не услышал ли кто-нибудь. Нет, вроде бы никто: транспортная платформа – большое помещение, и мы были далеко от остальных. Кроме того, все напряженно слушали рассказ Фестины об Александре Йорке… или, точнее, неуместные вопросы, которые по ходу дела задавали кашлинги. Фестина успевала произнести всего несколько слов, как Белл и Рей прерывали ее, уводя в сторону.

Я снова повернулась к Нимбусу:

– Вовсе ты не более продвинутый, чем я!

– Может быть, – согласился он. – Я всего лишь принадлежу к расе вассалов.

– Нечего прикидываться ничтожеством. Никто тебя не подвергает гонениям.

– А тот факт, что я сам себе не хозяин? Что я раб ? Что меня посылают оплодотворять женщину, которую я никогда прежде не видел, и я остаюсь с нею, пока не родится ребенок, и привязываюсь к ним, а потом меня перепродают новому хозяину, находящемуся на расстоянии пятидесяти световых лет, и я никогда больше ни встречаю ни свою супругу, ни ребенка? Это называется «не подвергаться гонениям»?

Я смотрела на него – нет, скорее, на малышку «Звездную кусаку», окутанную его телом. Может, это не случайно, что он носит девочку, как беременная женщина, в своем теле?

– Согласна, это действительно называется – «подвергаться гонениям», – прошептала я. – С вами обращаются бессердечно, хотя в моем понимании ты не принадлежишь к расе вассалов.

– В отличие от всех остальных… Знаешь, откуда я так много знаю о кашлингах? И о том, что все другие разумные расы чертовски склонны становиться такими, как кашлинги?

– Расскажи, – попросила я. Что он и сделал.

 

БЕЗУМИЕ, КОТОРОЕ ПРИТЯГИВАЕТ

Хотя в основном зареттами владеют дивиане, некоторое количество их продается и другим расам. Точнее говоря, дивиане, которые разводят заретт, продают не-дивианам заретт-женщин, а мужчин сдают в аренду (по высокой цене) в тех случаях, когда требуются их супружеские и отцовские услуги.

Вот так и получилось, что Нимбус почти всю свою жизнь кочует от одной заретты к другой, оставаясь с очередной супругой только до появления на свет ребенка и на протяжении первых месяцев его жизни, пока матери требуется помощь по уходу за ним. Такое вынужденное непостоянство глубоко огорчало Нимбуса; однако одновременно оно давало ему уникальный шанс приглядеться к представителям других рас в ситуации, когда они вели себя совершенно раскованно, не догадываясь, что за ними наблюдают. Мужчина-заретта – микроскопические глаза и уши, скрытые в стенах дома или космического корабля, – имел возможность видеть и как работают его «хозяева», и как они развлекаются. А они главным образом развлекались и очень мало работали. В особенности представители тех рас, где Наука процветала уже давно.

По словам Нимбуса, самые разные расы – земляне, дивиане, кашлинги и некоторые другие, чьи названия я забыла, – обладают двумя общими особенностями. Во-первых, все они представляют собой «детища» шадиллов: те появлялись в их звездной системе, предлагали новый дом в другой части галактики и, приветствуя их как новых членов Лиги Наций, одаривали всевозможными благами. И, во-вторых, после того как это происходило, облагодетельствованные расы постепенно приходили в упадок и становились бесплодными с точки зрения культуры и вообще процесса созидания; чем больше времени прошло с момента их «приобщения» к Лиге Наций, тем явственнее это проявлялось.

В качестве простого примера можно сравнить кашлингов и людей. «Подъем» кашлингов произошел четыре тысячи лет назад, а людей – всего четыреста. Казалось бы, можно рассчитывать, что кашлинги, имея в запасе столько времени, успели разработать более сложную технологию, однако на самом деле они ничего не добились – отчасти из-за того, что утратили всякий интерес к исследованиям. Между прочим, то, чем они раньше владели, очень быстро распродавалось тем же homo sapiens в обмен на развлекательные записи и книги с яркими картинками.

Кашлинги продавали свою технологию и другим чужеземным расам, и в результате теперь все расы умеют строить самовосстанавливающиеся города, способные удовлетворить самые разнообразные потребности своих обитателей без всяких усилий с их стороны. («Очень похоже на наши города на Мелаквине», – подумала я.) И постепенно такие города стали возникать повсюду – и у людей, и у дивиан, и у всех прочих.

Другие расы громогласно заявляли, что не собираются подражать презренным кашлингам, а просто используют их технологию, и все же постепенно склонялись к образу жизни, характерному для кашлингов. Что это значит? Праздные развлечения, отход от глубины в сфере чувств и общего отношения к жизни под всевозможными благовидными предлогами. Внутренняя пустота, подкрепляемая фарисейской убежденностью в том, что никакого другого, более достойного подхода к жизни просто не существует. Не то чтобы они были довольны своей жизнью – просто прониклись уверенностью, что никто во всей вселенной лучшего способа не знает.

Итак, множество самых разных рас медленно, но верно следуют по пути кашлингов. Разве не то же самое происходит во внеземном флоте, где полным-полно продажных адмиралов наподобие Александра Йорка и чванливых капитанов вроде Проуп, не говоря уж о глупых саботажниках типа Цуни? Что касается дивиан, разве можно одобрить их странные брачные союзы? Конечно, сама Ладжоли вовсе не такая скверная, как, впрочем, и Уклод, и Фести-на, и, возможно, сержант Аархус, и другие люди, которых я встречала…

Я высказала эти соображения Нимбусу, и он ответил, что это лишь демонстрирует тот факт, что упадок пока не так глубоко затронул землян и дивиан, как другие расы. Приобщение землян и дивиан к Лиге Наций произошло всего несколько столетий назад, и хотя тенденция намечается совершенно определенная, она еще не охватила эти цивилизации целиком. Однако спустя всего несколько поколений обе расы, вне всякого сомнения, быстрыми шагами устремятся в сторону той же самой ужасающей глупости, которой больны кашлинги.

И, похоже, кашлинги в самом деле в высшей степени глупы. Нимбус рассказал мне о совершаемых ими бесчисленных оплошностях, которые он лично замечал, пока находился у них на службе: кашлинги не заботятся о достаточном количестве углеводородов, необходимых для долгих путешествий… никогда не вычисляют оптимальный маршрут, просто летят примерно в том направлении, куда хотят добраться… не учитывают разницу между внутренней и внешней гравитацией, в результате чего их космические корабли приземляются вверх тормашками…

Услышав такое, я не удержалась от смеха, однако Нимбус заявил, что «это не забавно, Весло, а, наоборот, трагично». Когда-то кашлинги были выдающимися людьми – умными, чуткими, мыслящими. Создавали едва ли не самые прекрасные произведения искусства во всей галактике, в которых огромное значение уделялось не только форме и цвету, но и содержанию. Однако это было давно, а теперь почти все эти шедевры проданы в обмен на глупые игры и развлечения. Скоро вообще ничего не останется, и никто не в состоянии представить, чем кашлинги займутся, когда промотают все свое древнее наследие ради краткосрочных удовольствий.

– Может, тогда они наконец бросят потакать своим слабостям и начнут развивать индустрию, – предположила я.

Туман, из которого состоял Нимбус, на мгновение закружился вихрем.

– Нет, Весло, они больше ни на что не способны. – Он помолчал. – Если кто-нибудь о кашлингах не позаботится, они просто зачахнут и умрут, так как привыкли, что все за них делают машины. Это касается и воспитания детей – если появляется малыш, мать понятия не имеет, как его вырастить, и не желает этому учиться. В результате детей кашлингов воспитывают или роботы, или другие расы. Но вот что характерно: независимо от качеств приемных родителей дети вырастают наглыми, высокомерными, не способными ни на чем сосредоточиться, не умеющими прокормить самих себя и не желающими этому учиться. – Нимбус вздохнул. – Природа всегда берет верх над воспитанием.

– Но что в этом такого странного? – удивилась я. – Из крольчат всегда вырастают кролики, из волчат волки. Все создания наделены инстинктами, и эти инстинкты невозможно разрушить.

– Вот как раз инстинкты у кашлингов и разрушены, – настойчиво прошептал призрачный человек. – В этом суть, Весло, в этом вся суть. Не говоря уж об их культурных достижениях прошлых лет, от которых сейчас не осталось ничего, инстинкт воспитания собственных детей прежде у них имелся. А теперь его не стало. Ни у кого! Они слишком капризны, слишком быстро им все надоедает. Единственные, в ком еще сохраняется хоть какой-то намек на инициативу, – это пророки, но ты сама видишь, что они собой представляют. – Туманная рука сделала взмах в сторону лорда Рея и леди Белл. – Ничего удивительного, что изобилие порождает у некоторых людей праздность, но должны быть и другие, сопротивляющиеся этой тенденции. Хитрые интриганы, которые хотят всех остальных прижать к ногтю, или сильные духом «крестоносцы», стремящиеся изменить мир. В истории кашлингов немало ярких личностей, как хороших, так и дурных… но только не на протяжении нескольких последних тысячелетий. Ни завоевателей, ни героев, ни дьяволов, ни святых! – Он сделал паузу, переводя дух. – И объяснить это можно лишь какой-то решающе важной дегенерацией генома кашлингов: доминирующей мутацией, превратившей всех их в капризные и бесплодные создания.

– Другими словами, в результате какого-то ужасного бедствия у них тоже устали мозги.

– Совершенно верно. То же самое происходит и с другими расами. Фаскистеры, например, когда-то были величайшими мастерами нашего сектора галактики к области нанотехнологии, однако сейчас практически не работают. Да, они все еще берут заказы, если дело представляется им интересным (и если плата высока); однако сами не инициируют никаких новых разработок, не задумывают никаких новых проектов. Чтобы пробудить их к активной деятельности, нужен заказ со стороны, – короче, требуется хорошая встряска.

Когда призрачный человек сказал «хорошая встряска», я вспомнила, как мне приходилось расталкивать предков на Мелаквине, чтобы добиться от них ответа. Поколебавшись, я спросила:

– Нимбус, а что обо всем этом думают молодые люди? Я имею в виду молодых фаскистеров и кашлингов. Неужели, оглядываясь по сторонам, они не задаются вопросами: «Почему все так скверно? Что с нами не так, раз мы больше не в состоянии совершать великие дела? Почему мы тратим дни, недели и годы на всякие бесплодные занятия? Как остановить это разрушение?»

Призрачный человек подплыл ко мне совсем близко и, окутав со всех сторон, заключил в туманный кокон.

– Конечно, они задаются такими вопросами, – прошептал он. – Время от времени. Когда в состоянии заставить себя сконцентрироваться. Где-нибудь в глубинах космоса, на расстоянии нескольких световых лет от обитаемых миров. Я сам видел, как кашлинги плакали из-за того, кем они стали – кем они не стали. Так и рождаются пророки: момент просветления, желание преобразовать самих себя и вселенную… Но это никогда не продолжается долго, потому что эти существа ущербны. Если у них и случаются озарения, они не могут сохранить это состояние, использовать его. Кашлинги даже не пытаются измениться, если рядом оказываются другие расы, у которых можно было бы чему-нибудь поучиться. Они просто утратили способность к обучению, заблудились, оказались в тупике, и остальные расы вслед за ними движутся в сторону тьмы. Им нечем заполнить пустоту внутри. – Он опять ненадолго смолк. – Ты и представить себе не можешь, как тяжело им осознавать это.

– Нет, я очень даже хорошо могу это себе представить. – Я почувствовала, как увлажнились глаза… и не из-за того, что туманное облако по-прежнему окутывало меня.

 

ЭКСКЛЮЗИВНЫЕ ПРАВА

Я продолжала сидеть, зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, когда услышала, как леди Белл радостно захлопала в ладоши.

– Договорились! – довольным тоном воскликнула она. – Ваши жизни в обмен на твою историю!

Глаза у меня чуть не вылезли на лоб. Пока я разговаривала с Нимбусом, Фестина, по-видимому, выторговала нам свободу, что безмерно раздосадовало меня, поскольку это я хотела быть тем, кто убедит кашлингов освободить нас. Как еще мне продемонстрировать миру, что я чего-нибудь да стою?

Я стерла слезы со щек и помчалась по транспортной платформе.

– Какую такую бесчестную сделку вы заключили за моей спиной? – требовательно спросила я.

Подруга удивленно посмотрела на меня.

– Ничего бесчестного, Весло. Леди Белл согласна переправить экипаж и пассажиров «Королевского гемлока» на Джалмут и там отпустить на все четыре стороны. В обмен она получает эксклюзивные права на нашу историю.

– Эксклюзивные права! – проникновенно повторила Белл. – Что за восхитительные слова!

– Конечно, – заявил лорд Рей, – завтра эти права перейдут ко мне. Тогда настанет моя очередь быть пророком.

– Ну да, безусловно, – ответила кашлингианка. – Твоя очередь настанет. – Она повернулась к Фестине. – Не будем терять времени. Нужно записать ваши заявления и немедленно передать их. Я хочу, чтобы все сделали заявление. – Один огромный шаг на умопомрачительно длинных ногах, и она фамильярно взяла меня за руку. – В особенности ты, дорогая. Ты пострадала больше всех; и перед камерой ты будешь выглядеть просто потрясающе. Эта грязная, рваная куртка, мрачное выражение лица, ребячливая манера говорить… Да ты никого не оставишь равнодушным! Особенно я рассчитываю на мужчин, которым нравится, когда взрослая женщина ведет себя, точно восьмилетний ребенок. Они никаких денег не пожалеют!

Фестина поспешно ухватила меня за другую руку, прежде чем я успела продемонстрировать леди Белл, на что способна в гневе.

 

ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЭТО НЕ ТАК ПРОСТО – НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ КОРАБЛЬ

– Значит, передачу можно осуществить прямо сейчас? – обратился Уклод к леди Белл.

Женщина выпустила воздух из нескольких своих ртов; на мой взгляд, это напоминало пренебрежительное фырканье.

– Мы совершаем крестовый поход, – ответила она маленькому оранжевому человеку. – У нас контракт с четырьмя главными агентствами новостей и достаточно мощный передатчик, чтобы охватить все звездные системы отсюда до шаровидного скопления. Уж если мы читаем проповедь, значит, мы действительно проповедуем.

– Тогда чего мы ждем? Пошли! – сказал Уклод.

Увы, все оказалось не так просто; сначала требовалось кое-что урегулировать. Корабль пророков (он назывался «Предназначение без ограничения») мог вместить тех, кто должен был сделать заявление, однако прочих членов экипажа «Гемлока» предстояло по одному или по двое разместить на остальных судах флотилии кашлингов. Это требовало скоординированных усилий чем ни леди Белл, ни лорд Рей отнюдь не жаждали заниматься: такие «мелкие детали» не стоили траты драгоценного времени важных пророков. Более того, леди Белл настаивала, чтобы те, кому предстояло делать заявление, не отвлекались на организацию помощи по разгрузке нашего корабля. Запись нужно начать делать безотлагательно; в противном случае ничто не помешает ей передумать, отменить свое решение, предпочтя превратить нас в рабов.

Разумеется, это была просто пустая угроза – не вызывало сомнений, что Белл гораздо меньше интересуют какие-то там рабы, чем передача. Она буквально трепетала от радостной перспективы выпустить в эфир наши свидетельские показания; ясное дело, рассчитывала, что это принесет ей баснословную выгоду и славу. Вся вселенная узнает мою горькую историю. Более того, весьма вероятно, за возможность увидеть мою ослепительную красоту зрителям придется платить. В результате, конечно, кашлингианка разбогатеет, поскольку всем будет приятно любоваться такой красавицей, как я; в особенности если эта красавица способна изъясняться на редкость здраво и разумно.

Предвкушение всех этих внезапно посыпавшихся на леди Белл даров объясняло, почему она с каждым мгновеньем все больше сердилась на Фестину. Моя лучшая подруга хотела оставаться на «Королевском гемлоке» до тех пор, пока не убедится, что никаких промахов при эвакуации не допущено… а леди Белл желала покинуть наш корабль немедленно и от нетерпения даже топнула ногой.

– Если тебе непременно нужно околачиваться здесь, – заявила она Фестине, – я заберу остальных и начну без тебя.

Это, однако, не устраивало Фестину, поэтому адмирал всем своим видом дала понять: она вполне допускает, что, давая свидетельские показания, остальные непременно напортачат. Акценты будут неправильно расставлены, важные подробности и детали не упомянуты, тем самым общее впечатление непоправимо испортится. Разве кашлинги не понимают, что необходим надзор за происходящим?

В конце концов кашлингианка согласилась подождать, пока Фестина найдет капитана Капура и поручит ему проводить эвакуацию. Как выяснилось, это была всего лишь уловка со стороны леди – едва Фестина покинула транспортную платформу, Белл начала убеждать нас отбыть немедленно.

– Это невозможно, – сказал сержант Аархус, – даже если бы мы согласились. У нас нет космических скафандров.

– Зачем вам скафандры? – взорвалась леди.

– Почему-то нет особого желания дышать вакуумом. – Сержант пожал плечами. – Поэтому давайте, пока адмирал отсутствует, перейдем туда, где разведчики хранят свои скафандры…

– Нет, нет, нет! – прервала его Белл. – Не нужны вам никакие скафандры! «Предназначение» состыковано непосредственно с вашим кораблем – шлюзовая камера к шлюзовой камере. – Она взмахнула рукой в сторону люка. – Можете спокойно перейти отсюда туда.

– Тогда зачем ты и Рей надели скафандры? – поинтересовался Уклод.

Леди Белл снова издала презрительное фырканье.

– Мы же не знали, сколько воздуха у вас осталось. Вы просто дрейфовали – никаких признаков поля ССС или работы электрических сетей. Вполне можно было предположить, что кислород у вас на исходе.

– Откуда нам знать, что вы сами угробили собственный корабль, – добавил лорд Рей. – Мы подумали, может, ваши источники питания вывела из строя та штука на вашем корпусе.

На мгновенье все потеряли дар речи, а потом дружно заорали:

– Какая еще штука на нашем корпусе?

– Не знаю, – ответил лорд Рей. – Она похожа на большую палку.

 

ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ

Ладжоли прижалась к Уклоду, как будто во всем мире он один мог защитить ее; при этом великанша едва не свалила его, но каким-то чудом оранжевый человечек устоял на ногах. Преданный супруг успокаивающе обхватил ее бедра, однако взгляд коротышки был прикован к выходному люку; чувствовалось, что он как можно скорее хочет попасть туда. Никто из остальных, к счастью, не был обременен необходимостью защищать крупную робкую женщину. И мы рванули к люку – не из трусости, а потому, что на этом дурацком человеческом корабле отсутствовали окна, и мы не могли видеть, что творится снаружи.

– Куда вы? – спросила леди Белл, когда мы мчались мимо нее.

Никто не ответил. Я добежала до люка первой, сразу за мной Нимбус, мгновение спустя в шлюзовую камеру ворвался Аархус. Оказавшись внутри, он с силой захлопнул дверь, не обращая внимания на кашлингов, растерянно глядевших нам вслед.

– Крути вон то колесо!

Сержант указал на торчавшее из стены металлическое кольцо. Я ухватилась на него и навалилась всей своей тяжестью. Колесо поворачивалось с таким трудом, что я не была уверена, в ту ли сторону вращаю его; но кому захочется выставить себя круглым дураком, тут же начав крутить в обратную сторону? Поэтому я надавила на колесо еще сильнее. А теперь – еще сильнее!

Пол под ногами накренился.

– Эй! – крикнул Аархус. – Полегче!

– Я ничего такого не делаю, – ответила я, – просто поворачиваю колесо.

– Это колесо соединено с шарнирами карданной подвески. Они изменяют ориентацию нашей шлюзовой камеры с учетом направления гравитации на другом корабле. Меньше всего хотелось бы выйти из шлюзовой камеры и вознестись прямо к потолку, на самом деле являющимся полом.

– Зачем космические корабли устроены так сложно? – проворчала я. – Если бы я заведовала делами в галактике, то издала бы указ, чтобы все корабли были одинаково плоскими и ровными, безо всяких этих дурацких расхождений.

Однако дальше я крутила колесо медленнее, чувствуя, как в соответствии с моими усилиями поворачивается и шлюзовая камера. Но вот что интересно: ощущение низа более или менее оставалось под ногами, как будто гравитация все время подстраивалась под круговое движение камеры. Если бы у меня хватило терпения крутить колесо совсем понемногу, мы могли бы перевернуться вверх ногами, даже не заметив этого.

– А тебе не приходит в голову, – сержант внимательно следил за моей работой, – что наши действия можно рассматривать как пиратство. Без позволения проникаем на борт чужого корабля.

– Не глупи, – ответила я. – Кашлинги могут последовать за нами, как только мы перейдем.

– Это понятно. Но что подумают их системы безопасности? Если чужаки появляются без сопровождения, корабль может расценить это как вторжение.

Нимбус фыркнул.

– Насколько я знаю кашлингов, в половине случаев, покидая корабль, они забывают активировать системы безопасности.

– Но ведь в остальных случаях – нет. И этой половины достаточно, чтобы душа корабля поджарила нас и растоптала угли. Кто-нибудь знает, какое оружие популярно у кашлингов?

– Газ! – Призрачный человек отреагировал мгновенно. – Кашлингам он не вредит, потому что они быстро адаптируются к любым веществам, загрязняющим воздух… но у людей вызывает рвоту, пока они не теряют сознание от обезвоживания организма.

– Чудесно, – пробормотал Аархус.

– Хочешь вернуться? – поинтересовалась я. – Пасть ниц перед леди Белл и извиниться за свой опрометчивый поступок?

– Нет! Просто хочу попытаться представить себе, что произойдет, когда дверь откроется.

Колесо в моих руках щелкнуло и остановилось. Аархус улыбнулся сначала мне, потом крошечной «Звездной кусаке» внутри Нимбуса.

– Я привык пропускать первыми женщин и детей, – пробормотал он, – но, боюсь, в данном случае адмирал Рамос мне этого не простила бы.

Он взялся за ручку люка шлюзовой камеры и рывком открыл его.

 

ПОЧЕМУ ХОРОШО ИМЕТЬ ШЛЮЗОВЫЕ КАМЕРЫ

В первое мгновение возникло ощущение, будто мы находимся под воздействием ядовитого газа – в ноздри ударила жуткая вонь – что-то вроде смеси запахов гниющего болота, скунса и свиных фекалий. Конечно, я задержала дыхание, но все равно чувствовала, как ядовитое зловоние раздражает нос, словно острый кончик ножа, готового вот-вот вонзиться по самую рукоятку.

– Проклятье! – воскликнул Аархус, прикрывая рот и ноздри.

Он протянул руку, чтобы снова закрыть дверь, но Нимбус остановил его.

– Подожди, – верхняя половина призрачного человека распалась на десяток туманных полосок, в то время как нижняя – там, где находилась малышка, – продолжала сохранять примерно яйцевидную форму. – Подожди, подожди, подожди…

Нимбус заструился из шлюзовой камеры, полоски его верхней части образовали полный круг, который начал вращаться сначала в одну, потом в другую сторону. В первый момент я не поняла, что он делает… но потом вспомнила, что еще на старшей «Звездной кусаке» он воспринял меня как «химическое отклонение» (да уж!). Видимо, клочки его тела обладали способностью анализировать воздух на предмет токсичности; и сейчас он пытался определить, является ли запах вредоносным или просто жутко противным.

Описав еще пару кругов, полоски верхней части его тела снова стянулись, и он принял прежнюю форму.

– Воздух не опасный, – сообщил Нимбус. – Просто чертовски вонючий.

– Но почему? – возмутился Аархус – хотя трудно говорить таким тоном, прикрывая рот рукой. – Может, утечка в системе переработки нечистот?

– Нет. Просто кашлинги обладают поразительной способностью нейтрализации загрязняющих воздух агентов. Их стиббек автоматически компенсирует вонь… уф… самой высокой плотности. Поэтому – это я заметил в те времена, когда служил на кораблях кашлингов, – санитария их мало волнует.

На лице сержанта возникло ошеломленное выражение.

– Ты имеешь в виду, что они просто разбрасывают повсюду гниющий мусор?

– Именно так. Они не считают нужным убирать за собой. Если они едят, идя по коридору, то просто бросают то, что не доели, и оставляют гнить. Потом на протяжении недель им легче перешагивать через эти завалы, чем наклоняться, чтобы поднять и убрать их. – Нимбус содрогнулся от отвращения. – Вы не поверите, но раз в несколько лет они причаливают к орбитальным станциям и запускают роботов, чтобы те очистили все внутри корабля. Советую вам с Веслом внимательно смотреть под ноги; лично я собираюсь парить по крайней мере в метре над полом.

– Христос Всемогущий, – пробормотал Аархус. – Теперь я понимаю, почему на флоте посылают разведчиков первыми входить в чужеземные суда. Мы, обычные навигаторы, такое вынести не в состоянии.

– У тебя, по крайней мере, ноги не голые, – заметила я и вошла внутрь, не сводя пристального взгляда с пола.

 

БЕГЛЫЙ ОСМОТР «ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЯ»

Корабль кашлингов действительно представлял собой самую настоящую свалку. Приемная платформа была завалена не только ошметками разлагающихся органических веществ (давным-давно сгнившими фруктами, превратившимися в губчатую коричневую массу; кусками засохшего мяса), но и всякими странными вещами: скорее всего, это были подарки или дань приверженцев пророков, хотя, может, просто дурацкие безделушки, которые чужаки приобрели, повинуясь импульсивному желанию, и выбросили спустя две секунды после доставки на корабль. Как иначе можно объяснить, что вдоль стен грудами лежали не меньше тридцати рулонов ткани с совершенно одинаковыми узорами? (Зеленые зубцы и красные зигзаги на голубом фоне. К тому же ткань была наэлектризованной, поскольку время от времени испускала искры.) Здесь было множество статуэток, одни узнаваемые (деревья, кони, лучники), а другие изображали нечто несуществующее в природе – хотя я не исключаю, что где-то, возможно, живет себе припеваючи сферическое создание, имеющее привычку засовывать обе руки в глотку так глубоко, что они торчат с другого конца.

Всего, что валялось вокруг, не опишешь – а тут были груды золотых монет, стопки записей, холмики из сверкающих кристаллов, которые, вполне возможно, представляли собой подлинные драгоценности, – но я обратила особое внимание на клетки, корзины и небольшие загоны, в которых когда-то содержались живые животные.

Теперь же там находились только трупы, многие заметно разложившиеся.

Я не узнавала никого из них. Некоторые были явно чужеземные – с восемью ногами или с панцирем, напоминавшим плоский оранжевый восьмиугольник. Другие, может, и казались смутно знакомыми, однако слишком высохли и сморщились, чтобы можно было их идентифицировать. Скелеты, обтянутые ссохшейся кожей; к прутьям клеток прилипли клочки гнилого меха.

Все эти животные погибли потому, что о них не заботились: не кормили, не поили, не чистили. Скорее всего, пророки собирались принести их в жертву, а потом просто забыли. Среди этих зверушек наверняка были очень милые, ласковые создания, пушистые и смирные или чешуйчатые и игривые… «Священные жертвы» умерли ужасной смертью просто от недостатка внимания, и при виде их печальных останков к горлу подступила горечь.

Кто виновен в этих злодеяниях? Леди Белл и лорд Рей? Или животные остались от прежних пророков, обрекших их на неминуемую гибель? Ответа я, конечно, не знала, но очень надеялась, что на нынешних пророках нет вины за эти смерти, хотя вряд ли они сильно отличались от своих предшественников.

Больше всего меня потрясло то обстоятельство, что «Предназначение» было сделано из стекла – прекрасно-прозрачного, но сейчас такого грязного, что просто разрывалось сердце.

Если смотреть сквозь пол – там, где не лежал мусор, – можно было разглядеть нижний уровень (скопище машин, которые, возможно, представляли собой корабельные двигатели, или компьютеры, или игровые комплексы). Сквозь стены виднелись другие устройства – с экранами, на которых мелькали изображения или с чем-то вроде быстро вращавшихся винтов. Самое впечатляющее зрелище можно было наблюдать через потолок: прямо над нами нависала громада «Королевского гемлока» – словно огромная белая башня на фоне черной пустоты.

Я отвела взгляд, потому что почувствовала головокружение. Вот-вот гигантский белый корабль обрушится прямо на меня! Может, голова кружилась бы меньше, если бы я смотрела вверх, лежа на полу… но не на такой же пол ложиться!

Ну, я просто зажмурилась, глубоко вздохнула и снова открыла глаза. На этот раз я внимательно заскользила взглядом вдоль всей длины «Гемлока», начиная от днища, потом вверх… и вдалеке, почти у самого носа, увидела темный объект, прилипший к корпусу, словно пиявка к форели.

Это было что-то вроде палки или, скорее, прута – по сравнению с гораздо больших размеров «бревнами», из которых состоял шадиллский корабль-«вязанка». Он лениво покачивался туда и обратно – словно морская водоросль в несильном течении.

Как давно этот «прут» здесь… и для чего предназначен? Может, сквозь него внутрь «Гемлока» поступает ядовитый газ, который должен вывести из строя всех находящихся на борту? Или эта штуковина просверлила отверстие в корпусе, и по ней внутрь корабля пробрались чужеземные солдаты, которые прямо сейчас крадутся по темным коридорам и устраивают в них засады? А что, если эти чужаки умеют принимать облик тех, на кого собираются напасть, и существо, которое выглядело как сержант Аархус, на самом деле какой-нибудь отвратительный слизняк, который только и ждет удобного случая внедрить в меня свое мерзкое семя?

Разумеется, все это было из области фантазий. Все чужаки, встреченные мной после того, как я покинула Мелаквин, разочаровали меня своей примитивностью: во всяком случае, форму они менять не умели, да и вообще ничего необычного делать не могли. И какой, спрашивается, смысл быть чужаком, если ты не обладаешь сверхъестественными способностями, чтобы вселять ужас в сердца представителей других рас? Если ты не в состоянии лишить жизни или разума чуждое тебе существо, то с таким же успехом можешь оставаться дома.

Но, конечно, чужаки никогда не интересуются моим мнением… Тупицы, что с них взять?

 

ДЛЯ ЧЕГО ПРЕДНАЗНАЧАЛСЯ «ПРУТ»

– Дерьмо, – прошептал Аархус, глядя на «прут». – Выходит, нас пометили?

– Судя по всему, это так, – ответил Нимбус. – Шадиллы, надо полагать, выстрелили в «Гемлок» этой штуковиной, словно торпедой.

– Что это, по-твоему? – спросил Аархус. – Может, приводной маяк?

– Скорее всего. Когда «Звездная кусака» врезалась в корабль шадиллов, она так или иначе вывела их из строя – например, повредила двигатели. Шадиллы увидели, что нас подобрал «Гемлок», поняли, что не сумеют продолжить преследование, пока не произведут у себя ремонт… ну, и пометили ваш корабль с помощью сигнального устройства, которое поможет им найти нас.

– Ты уверен, что это просто сигнальное устройство? – вмешалась я. – Может, это труба, в которой прячутся захватчики, способные менять облик и запрограммированные заменить нас – одного за другим ?

– Давайте придерживаться теории маячка, – вздохнул сержант. – Если нам повезет, мы успеем эвакуироваться с «Гемлока» и будем на полпути к Джалмуту, когда шадиллы наконец отремонтируют свое судно. Мне доставляет удовольствие представлять себе, как эти ублюдки приближаются к «Королевскому гемлоку», чтобы захватить его, и обнаруживают, что это всего лишь пустая коробка.

За нашими спинами грохнул люк шлюзовой камеры. Когда мы вышли на приемную платформу, Аархус закрыл его за собой, но сейчас люк снова распахнулся, и показались Уклод, Ладжоли, леди Белл и лорд Рей, плюс моя лучшая подруга, которая, видимо, уже договорилась с капитаном Капуром.

Фестина сморщила нос, когда вонь «Предназначения» обрушилась на нее; но тут же справилась с собой и изобразила на лице полнейшую невозмутимость. Уклод же, в отличие от нее, согнулся пополам, схватился за живот, начал издавать характерные звуки и изверг свой последний обед прямо на пол. Ладжоли положила руку мужу на спину и слегка развернула его, как бы говоря: «Сюда, сюда…». Однако потом и сама заклекотала, содрогаясь всем телом.

Когда женщина таких размеров сотрясается, возникает очень сильная вибрация. Мне показалось, что даже пол задрожал у нас под ногами. Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я едва сообразила вовремя отпрыгнуть назад; по счастью, я великолепная прыгунья, потому что содержимое желудка Ладжоли забрызгало все вокруг.

– Дивиане… – пробормотал Аархус, глядя на свои загаженные сапоги. – Столько усилий биоинженерной мысли, чтобы создать тридцать пять подвидов этой расы, и у всех слабый желудок.

– Ах вы, свиньи! – закричала леди Белл. – Испачкали нам пол!

Несколько мгновений мы молча смотрели на нее, а потом даже Уклод и Ладжоли расхохотались.

 

КРАЙНЯЯ РАЗДРАЖИТЕЛЬНОСТЬ

Леди Белл была не из тех, кто мирится с тем, что над ней смеются. Издавая сердитые свистящие звуки, она нажала кнопку на поясе своего космического костюма, и он сполз с нее, словно увядшая трава. Тело под ним оказалось в точности таким, как костюм, – ядовито-зеленым с фиолетовыми пятнами. На мгновение она замерла (костюм грудой лежал у ее ног), и у меня создалось впечатление, будто кашлингианка встала в позу, рассчитывая услышать восхищенные ахи и охи по поводу своей обнаженной особы или, по крайней мере, увидеть, как мы с завистью таращим на нее глаза. Когда ничего подобного не произошло, леди раздраженно отпихнула костюм ногой и протопала к электронному пульту управления, встроенному в стену. Из бесчисленных отверстий на ее теле полились свистящие звуки; видимо, это были инструкции на языке кашлингов, потому что спустя несколько секунд шлюзовая камера закрылась, и корабль угрожающе задрожал.

– Эй, вы! – воскликнула она. – Теперь, потратив впустую массу времени, может, вы наконец будете так любезны приступить к записи?

Никто не ответил. Дивиане все еще стояли, согнувшись, Фестина сквозь потолок глядела на «Королевский гемлок». Я могла даже сказать, в какой момент она заметила «прут», приклеившийся к корпусу; именно тогда ее челюсти крепко сжались и резко обозначились скулы.

– На вашем корабле есть сканеры дальнего действия? – спросила она у Белл.

– Конечно.

– Можно посмотреть показания приборов?

– Когда доберемся до студии записи! – рявкнула леди Белл. – Пошли!

И, не дожидаясь ответа, она зашагала к двери в дальнем конце комнаты. Длинные конечности позволяли ей передвигаться так быстро, что мы не сравнялись бы с ней, даже если бы бежали. Впрочем, никто такого желания не проявил; в результате кашлингианка была вынуждена остановиться у входа, жестами подгоняя нас.

Фестина, однако, не торопилась. Склонившись к супругам, она спросила:

– Вы в порядке?

– Да, конечно… – промямлил Уклод. – Просто… пока привыкнешь к этому запаху…

– Я останусь с ними, – сказал Нимбус. – Чтобы удостовериться, что с ними все хорошо.

– Не стоит. – Уклод вытер рот. – Мы пойдем с вами. Правда, душечка? – спросил он жену.

Ладжоли молча кивнула. Вид у нее был жалкий: то ли ей в самом деле было плохо, то ли она стыдилась того, что ее вывернуло на людях. Заповеди «женственности», навязываемые странным воспитанием Ладжоли, все еще оставались для меня тайной за семью печатями. Тем не менее я подозревала, что извержение из себя наполовину переваренной чойлаппы не рассматривается как признак женского очарования.

 

МЫСЛИ О ДУХОВНОМ ПРИЗВАНИИ

Коридоры «Предназначения» оказались не чище платформы – заваленные остатками пищи, которые лучше было не рассматривать, комками мятой бумаги, сломанными керамическими подсвечниками, коробками с мятой одеждой. Большинство коробок придвинули к стенам в попытке освободить путь, но коридоры были слишком узки, и поэтому часто приходилось просто перешагивать через препятствия. Кашлингам, с их длинными ногами, это давалось легко; нам же приходилось гораздо труднее.

Фестина в особенности была вынуждена то и дело просто перепрыгивать через наваленный всюду мусор. Она делала это с восхитительной грацией, без малейших колебаний или задержки. Тем не менее выражение ее лица было самое мрачное, и время от времени она бормотала сочные проклятия на языке своих предков. (Моя подруга иногда ругалась и по-английски, но если до меня доносилось крепкое испанское выражение, это свидетельствовало о серьезности ситуации.)

Несомненное достоинство «Предназначения» состояло в том, что не только приемная платформа, но и прочие части судна были сделаны из стекла. Оглянувшись несколько раз через плечо, я сначала видела, как мы удаляемся от «Гемлока», а потом – как к его шлюзовой камере пришвартовался небольшой корабль кашлингов. Видимо, оказавшись за пультом управления на приемной платформе, леди Белл передала инструкции своим последователям, и теперь они торопились выполнить приказания пророка.

«Наверное, это замечательно – быть пророком, если люди слушаются каждого твоего слова», – подумала я и принялась размышлять о том, каким образом в культуре кашлингов становятся пророками и существуют ли негативные аспекты этого призвания. Совсем неплохо иметь целую флотилию послушных приверженцев, но в то же время роль пророка может потребовать от человека целомудрия или необходимости вырезать кому-то сердце в порядке ритуального жертвоприношения в честь, скажем, прихода зимы. С другой стороны, если ты просто заявляешь: «Я пророк», и люди послушно склоняются перед тобой и стремятся выполнить любой твой каприз…

Не такая уж плохая профессия для женщины, прокладывающей себе путь в незнакомом для нее мире. Честное слово, замечательная профессия!

 

В СТУДИИ

– Весло? Весло? Весло!

Кто-то схватил меня за руку. Спустя мгновение выяснилось, что это Фестина.

– Что случилось? – спросила я.

– Мы на месте. Вон студия. Ты прошла мимо. – Она не сводила с меня пристального взгляда. – С тобой все в порядке?

– Со мной все отлично, Фестина. Я просто задумалась.

– Ну да, – тем не менее мою руку она не выпустила. – Ты уверена, что с тобой все в порядке? Сержант Аархус сказал, что ты потеряла сознание в каюте Нимбуса. И еще я заметила, что ты вела себя немного странно на транспортной платформе «Гемлока».

– Да нормально все со мной! – Я выдернула руку. – Если ты думаешь, что у меня с головой не в порядке, то ошибаешься. – Выражение беспокойства на лице Фестины по-прежнему не ослабевало. – Поверь, со мной все хорошо – вот только я ничего не ела уже четыре года, и было бы неплохо подкрепиться.

– Мы непременно раздобудем для тебя еду. А сейчас идем в студию. Я попрошу леди Белл… нет, лорда Рея… принести тебе что-нибудь с камбуза.

Она снова попыталась взять меня за руку и повести за собой. Я не желала, чтобы меня вели за руку, потому что не являюсь какой-нибудь тупицей, у которой в любой момент могут отказать мозги; просто слегка отвлеклась, обдумывая идею стать пророком. Иногда человек становится рассеянным, и ничего плохого в этом нет; с какой стати Фестина демонстрирует совершенно неуместное сейчас беспокойство? Поэтому я выдернула руку, тем самым пресекла ее попытки нянчиться со мной и самостоятельно вошла в студию.

До сих пор мне не приходилось бывать в студии телевещания, но я почему-то предполагала, что там наверняка будет полно всякой «техники». Однако выяснилось, что студия – это просто большая пустая комната с черным, как смола, ковром на полу и со стеклянными, но неровной текстуры стенами. Наверное, такие стены поглощали шум, поскольку здесь было на удивление тихо, словно какая-то сверхъестественная сила заглушала все издаваемые нами звуки. Возникло ощущение, будто сам воздух давит на барабанные перепонки, препятствуя проникновению звуков в уши, – надо сказать, немного жутковатый и не слишком приятный эффект. По сравнению с загаженностью остального корабля, тут отсутствовали безделушки и мертвые животные, что должно было бы вызвать радостные эмоции, однако вся атмосфера привела меня в состояние раздражения, как будто я оказалась отрезана от важной звуковой информации, которая могла бы предостеречь от опасности.

Судя по всему, леди Белл была довольна – наконец-то оказалась здесь после всех этих надоедливых проволочек! Едва войдя в студию, она рухнула на ковер… и ворсистая черная поверхность приняла форму ее тела, повторяя все его впадины и выпуклости. Вынуждена признать, что выглядела она чрезвычайно эффектно – ядовито-зеленая кожа только что не светилась, контрастируя с глубоким черным цветом. На фоне стекла, из которого был построен корабль, леди выглядела далеко не так выразительно.

– Усаживайтесь, усаживайтесь. – Кашлингианка махнула рукой в сторону пола рядом с собой. – Устраивайтесь поудобнее. Может, хотите чего-нибудь? Мой дорогой муж принесет. Возбуждающие средства? Или, наоборот, успокаивающие? Наши синтезаторы изготовляют любые фармацевтические препараты для землян и дивиан; потребуется всего несколько мгновений, чтобы доставить все, что угодно, по вашему выбору.

– А как насчет еды? – продолжая стоять, спросила Фестина. – Что-нибудь такое, что могут переваривать люди. – Она бросила взгляд в мою сторону. – Желательно прозрачное.

Я опустила голову, чтобы не было видно, как мне стыдно. Это унизительно – когда твоя лучшая подруга думает, будто ты сходишь с ума от голода, и готова устроить сцену, добиваясь, чтобы тебя покормили. Я знала, что не умру от голода; но ведь можно умереть и от стыда… Или нельзя?

По счастью, леди Белл была не из тех, кого всерьез волнуют чужие проблемы. Поэтому она не запричитала: «Ох, да, разумеется, нужно срочно покормить нашу дорогую девочку, а пока пусть приляжет», а просто сказала Рею:

– Поищи что-нибудь в этом духе, дорогой.

И сморщила несколько «ртов» на голове. Лорд пробормотал что-то вроде «какими мелочами мне приходится заниматься» и выскользнул из студии.

– Теперь все садитесь на пол! – энергично скомандовала леди Белл. – Не хочу, чтобы вы расхаживали тут, пока идет запись. Это может помешать восприятию зрителей – не говоря уж о том, что лампам и камерам будет нелегко следовать за вами. Какой-нибудь пустяк, вроде неудачных теней на лице, может разрушить атмосферу доверительности. Садитесь, садитесь!

– А где камеры? – Я недоуменно оглядела пустую комнату.

– Встроены в стены, дорогая.

– Но стены из прозрачного стекла. Никаких камер в них нет.

– Ты тоже из прозрачного стекла, но у тебя же есть легкие, почки, сердце – жаль, правда, что всего одно, но будем молиться, чтобы оно выдержало до конца записи. И твое сердце продержится в десять раз дольше, если ты наконец сядешь!

Я неохотно опустилась на пол. Терпеть не могу, когда другие советуют, что, по их мнению, лучше для моего здоровья; мне самой идея сидеть на полу совсем не нравилась. Тем не менее едва мой зад коснулся ковра, как он начал корчиться подо мной. (Я имею в виду ковер, а не зад.) Образовалось заметных размеров углубление, приноравливаясь к моим ногам, а для поддержки спины поднялся шерстистый черный бугор. Сиденье получилось очень даже удобное – словно облокачиваешься на мертвую овцу, чьи кости предварительно раздробили топором. Проблема состояла в том, что я не хотела, чтобы мне было удобно и спокойно, потому что…

Потому что боялась снова потерять сознание.

Вот видите, я честно призналась! Хотя я заверяла Фестину, что со мной все в порядке, и отвергла все ее предположения о том, что это не совсем так, на самом деле я боялась, что, если позволю себе расслабиться, мой разум снова провалится в пустоту. Возможно, это произойдет и безо всякого расслабления, как бы упорно я ни сражалась с усталостью мозга. Тем не менее ужасала сама мысль, что, стоит уютно устроиться на ковре, и мозг откажется функционировать. Слишком часто за последние несколько часов меня поглощала ментальная пустота, отключая от окружающего мира. Сидеть со всеми удобствами… да я воспринимала это почти как смертный приговор! Но, конечно, не могла даже заикнуться ни о чем подобном из опасения, что меня сочтут трусихой.

Поэтому я сидела, съежившись от страха и вздрагивая.

– Прекрасно, – заявила леди Белл, когда остальные тоже опустились на ковер.

Фестина села рядом, видимо, желая находиться поблизости, если вдруг мои мозги потекут из ушей; это разозлило меня еще больше.

– Итак, – продолжала кашлингианка, – сначала мы все запишем, а уж потом передадим. Это даст нам возможность отредактировать оговорки и удалить те элементы показаний, которые окажутся лишними, хотя мне не хотелось бы, чтобы кто-то из вас проявил робость. Просто говорите, что считаете нужным, а я сама решу, насколько получается скучно. Как бы то ни было, надеюсь, все вы будете действовать в нужном направлении. И, возможно, прямо сейчас следует сделать небольшую вокальную разминку: потренироваться в произнесении трудных слов и умении говорить диафрагмой. У вас у всех ведь есть диафрагма, верно? За исключением тебя, призрачный человек; я вообще не знаю, что ты такое. Почему бы тебе не попрактиковаться в сохранении постоянной формы, вместо того чтобы все время колыхаться? Постарайся больше походить на человека, а не на мяч для пукки. А всем остальным рекомендую напрячь руки, чтобы стали видны мускулы. Зрителям нравятся мускулы, особенно блестящие от пота. Желательно, конечно, чтобы тела были покрыты многочисленными отверстиями и имели яркую окраску хотя бы двух основных цветов, но с этим у вас, как я понимаю, напряженно. Ладно, тренируйтесь, делайте все возможное, а я пока свяжусь со своим посредником из агентства новостей на Джалмуте. Пусть распустит слух, что в самое ближайшее время мы выставим на продажу «жареный» материал…

Возвысив голос, она произнесла что-то на языке кашлингов. Не знаю, к кому она обращалась; спустя несколько мгновений взволнованный голос с потолка просвистел ответ. Либо говорил кто-то находящийся в другом месте корабля, либо это был голос самого «Предназначения» – то есть главного корабельного компьютера.

Поговорив совсем недолго, корабль смолк. Леди Белл, казалось, чего-то ждала – видимо, ответа от посредника, связаться с которым она велела кораблю. Я тем временем ерзала на своем слишком комфортном сиденье. Ладжоли и Уклод все еще выглядели бледно после того, как их вырвало на приемной платформе; Нимбус парил около них, а Фе-стина доверительно перешептывалась с Аархусом. Не слишком приятно, когда твоя подруга разговаривает так, что ты не можешь ее слышать, но почему-то оказалось очень трудно подвинуться поближе. Какая-нибудь ерунда – стоит ли обращать внимание? Наверняка они с сержантом просто обсуждали скучные навигационные проблемы. Все так сложно в этом мире… Помню, я подумала: «Почему бы не вздремнуть немного?» И свернулась калачиком на мягком шерстистом полу.

 

ЧТО МЕНЯ РАЗБУДИЛО

Леди Белл произнесла короткую фразу на своем языке. Я резко села, стараясь сообразить, на сколько времени отключилась. На первый взгляд, ничего вокруг не изменилось, возможно, прошло всего несколько мгновений.

Однако точно я не знала, как долго «отсутствовала», и это не могло не настораживать.

– Что-то не так? – спросила Фестина.

Я открыла рот, собираясь ответить: «Я очень, очень испугалась»… но, оказывается, она смотрела на Белл, а не на меня. Я тоже перевела взгляд на кашлингианку. Хотя лица как такового у нее не было, не вызывало сомнений, что она сильно расстроена. Дыхание миссис Пророк с хриплым свистом вырывалось из десятка ртов одновременно.

– Какой тупой корабль! – воскликнула леди Белл. – Самый важный день в моей жизни, и, можете себе представить, система связи вышла из строя. Мы не принимаем сигнал Джалмута и ничего не можем передать им.

Как в таких случаях выражаются люди – ах, да: холод пробежал у меня по спине. Точнее говоря, чувство было такое, будто холод возник в животе, поднялся оттуда к плечам и лицу; хотя, может быть, в искусственной гравитации это ощущение искажается.

– Ох-ох… – пробормотал Уклод и обратился к Белл: – Меня с души воротит говорить такое, мисси, но, похоже, нас глушат.

– Глушат? – переспросил Аархус. – Что за чушь!

– Нужно немедленно включить сканеры дальнего действия! – предложила Фестина.

– Нет, не нужно, – раздался голос Нимбуса. Он взмахнул туманной рукой, указывая куда-то за наши спины. Все дружно обернулись.

За стеклянной переборкой, занимая половину неба, висел корабль-«вязанка».

 

БАНДИТЫ

– Проклятье, это опять он, – прошептала Фестина. Рядом с кораблем шадиллов был виден «Королевский гемлок»: единственное белое деревце на фоне огромного коричневого леса – словно дубы со всех сторон окружили березку. Сотни или, может, тысячи коричневых «палок» щетинились в разные стороны; и одна из них лениво выдвигалась в сторону крошечного флотского судна.

– Каков шанс, что эти ублюдки захватят «Гемлок» и улетят? – спросил Уклод.

– Они не хотят улетать, – ответила Фестина. – Они хотят захватить всех, кто слишком много знает, – тебя, Весло… короче, всех, с кем вы имели возможность поговорить.

– То есть фактически весь этот проклятый крестовый поход.

– Да. Они хотят поймать все корабли до одного.

– На кой черт им это нужно? – удивился оранжевый человечек. – Здесь несколько десятков мелких кораблей. Если они разлетятся во все стороны…

– Они не выпустят нас, – внезапно Фестина встала. – Леди Белл, можно как-то сделать корпус этого корабля непрозрачным?

– Зачем?

Неожиданно на нас, словно молния, обрушилась вспышка ослепительно-голубого света. На мгновение лицо Фестины превратилось в черно-белую маску: белые глаза, черные зрачки, белая кожа, черное родимое пятно, белая ярость, черное выражение «Я так и знала, что это произойдет».

А затем она рухнула на пол. Следом попадали все остальные.

 

ЕЩЕ ОДИН КОРАБЛЬ НА ГРАНИ ГИБЕЛИ

Я принадлежу к тем, кому яркий свет лишь в радость. Если судить по моим ощущениям, конкретно эта вспышка не прибавила мне сил, но и сознания я не потеряла. Может, как в шутку сказал Поллисанд, свет в большой степени проходит через мое тело насквозь. Очевидно, требуется нечто большее, чем ослепительная вспышка, чтобы свалить меня.

Остальные, увы, лежали без сознания – кроме Нимбуса, который парил над неподвижными телами. То, что он тоже не пострадал, разозлило меня; всегда приятно быть особенной или, по крайней мере, особенной по сравнению с существом, состоящим из тумана. Тем не менее кое-какие догадки насчет того, почему он уцелел, у меня имелись. Боевой луч не может оказать в точности такое же воздействие на того, кто состоит из крошечных летучих частиц… и, конечно, он почти столь же прозрачен, как я, не говоря уж о том, что мы оба созданы шадиллами.

Может, в нас изначально была заложена неуязвимость по отношению к оружию шадиллов. Если да, то люди с корабля-«вязанки» законченные глупцы. Если бы я создавала искусственное существо, то сделала бы его особенно восприимчивым к моему излюбленному оружию, чтобы иметь возможность быстро подавить любой бунт. Но, с другой стороны, шадиллы, несомненно, злодеи; а из романов, которые я читала дома, со всей определенностью следует вывод, что «злодеи всегда совершают ошибки».

– Что будем делать? – шепотом спросила я у Нимбуса. – Если шадиллы думают, что мы потеряли сознание, самое время захватить их врасплох.

– Не спеши, – ответил призрачный человек. – Они знают, что ты здесь, так? И, по-видимому, схватить тебя – их главная цель. Кроме того, они вполне могут догадываться, что их оружие на тебя не действует – ведь не подействовало же оно, когда ты была на «Звездной кусаке», почему сейчас должно быть иначе? – Он дрейфовал над полом то туда, то обратно – как если бы обычный человек расхаживал, размышляя. – Они, наверное, рассчитывают, что ты каким-то образом проявишь себя, и это даст им возможность понять, где ты.

– Ага! Тонко подмечено. – Я подняла взгляд на стеклянный потолок. – Конечно, стоит им посмотреть в нашу сторону, и они увидят меня. Я ведь не невидимая, хотя и не такая заметная, как всякие непрозрачные личности.

– Об этом можешь не беспокоиться, – сказал Нимбус. – У кораблей кашлингов корпус прозрачен лишь в одном направлении: ты можешь видеть, что происходит снаружи, но из космоса заглянуть внутрь нельзя.

Это означало – с учетом большого количества кораблей во флотилии кашлингов, – что шадиллам будет нелегко определить, где я нахожусь. Наша попытка сбежать или напасть была бы грубейшей ошибкой, поскольку привлекла бы внимание шадил-лов, – хотя вряд ли мы имели такую возможность. «Предназначение» с большой долей вероятности подчиняется лишь командам кашлингов. Фактически я даже не была уверена, смогу ли покинуть студию, так как система безопасности просто не откроет передо мной дверь без разрешения лорда Рея или леди Белл. В этом заключается довольно распространенная особенность механических устройств – они упрямы как ослы. В моем родном городе на Мелаквине во многих домах (в том числе и в нашем) стояли блестящие машины с экранами, на которых периодически появлялись трехмерные изображения каких-то диаграмм. Наши роботы-ремонтники постоянно очищали эти машины от пыли и, надо полагать, поддерживали их в прекрасном рабочем состоянии; тем не менее никто не знал, для чего эти машины предназначены и что они делают. Как рассказывала мать (а ей – ее мать, и так далее на протяжении столетий), машины реагировали лишь на команды, произнесенные на древнем языке, на котором мои предки говорили четыре тысячи лет назад. Обучающие машины не учили нас этому языку; в результате мы с сестрой могли лишь любоваться цветными волнами, постоянно снова и снова появляющимися на мониторах, и мечтать о том, что мы могли бы сделать, если бы знали, какие слова нужно произнести.

Разве сейчас я оказалась не в том же положении?

Пока я мрачно размышляла о своей неспособности управлять кораблем кашлингов, меня внезапно словно ударило: стоит мне попасть на борт судна, как оно становится неуправляемым и оказывается на краю гибели. Более того, тенденция явно ускоряется. Я провела на «Кусаке» семь часов, после чего она взорвала себя; потом час на «Королевском гемлоке» – и пожалуйста, там происходит ужасная диверсия; а теперь, спустя всего десять минут на «Предназначении», нападение шадиллов сделало невозможным управление кораблем.

Может, мне надо просто проникнуть на борт судна шадиллов. Не исключено, что, как только это произойдет, корабль-«вязанка» мгновенно взорвется, превратившись в облако радиоактивной пыли.

Ха!

 

СУДЬБА «ГЕМЛОКА»

Думая о корабле-«вязанке», я подняла взгляд к потолку и посмотрела на чужеземное судно. Сейчас из его брюха к «Гемлоку» медленно, точно змея, подкрадывающаяся к добыче, протянулся длинный «прут» и нанес удар. Конечно, разделявший нас вакуум не позволял услышать звук; однако корабль землян заметно содрогнулся. Надо думать, все, находящиеся внутри, попадали с ног – если кто-то все еще держался на них после лучевого удара.

Едва «прут» проткнул маленькое белое судно, как из него выскочили тысячи крошечных «лиан»; одни обматывались вокруг «Гемлока» по ширине, другие потянулись вдоль корпуса, обвивая его по спирали. Кое-где «лианы» перехлестывали друг друга; в других местах они выбрасывали боковые щупальца, которые сплетались и словно сплавлялись вместе. Учитывая, как далеко мы находились от шадиллов, «лианы» наверняка были очень толстые, возможно, даже толщиной с мое тело; иначе я бы просто не разглядела их на таком расстоянии. Двигались они с поразительной скоростью, гибкостью и очень быстро обмотали корабль гигантской зловещей паутиной.

«Прут» начал втягиваться обратно в корабль шадиллов, увлекая за собой оплетенный «лианами» «Гемлок». Из «вязанки» высунулись еще два «прута», как будто желая получше рассмотреть плененный корабль. Они лениво заскользили вдоль него в противоположных направлениях. Когда один добрался до носа, а другой – до кормы, широко раскрытые «пасти» на их концах одновременно сомкнулись; «Гемлок», таким образом, оказался прочно зажат между ними, его быстро втянуло в глубину коричневого «леса». Вскоре я уже не могла разглядеть его позади десятка выскользнувших из корабля шадиллов новых «прутьев», похожих на клубок извивающихся коричневых змей.

«Вот и пришел конец „Гемлоку“, – подумала я. – И сколько времени понадобится шадиллам, чтобы подобрать все остальные корабли флотилии?» В это самое мгновение очередной «прут» выскользнул из «вязанки» и потянулся к одному из мелких суденышек.

Наш корабль находился довольно далеко от «Гемлока»; следовательно, если шадиллы начали с ближайших судов, за несколько минут до нас они не доберутся. Однако, ясное дело, это лишь вопрос времени.

 

МОЩНОЕ ЧИХАНИЕ

Я повернулась к Нимбусу – на самом деле не зная, что именно собираюсь ему сказать, просто испытывая потребность поговорить с ним и услышать в ответ его голос, – однако призрачный человек исчез. Я недоуменно оглянулась. Никаких признаков Нимбуса, ни малейших. Я едва не закричала от злости и страха, как вдруг увидела, что малышка «Звездная кусака» лежит под животом Фестины.

В высшей степени странное место для младенца-заретты!

Я подошла поближе. Моя подруга упала таким образом, что лежала на правом бедре, но ее верхняя половина оказалась повернута грудью к полу, а руки раскинуты в стороны. В результате под животом оказалось небольшое пространство, где маленькая заретта могла находиться в безопасности. По крайней мере, так, видимо, решил Нимбус, оставляя малышку под защитой тела моей подруги, пока сам он был занят другими делами.

Но какие такие у этого глупца могут быть дела? Куда он подевался?

Я принялась оглядываться. В полу и потолке студии было множество вентиляционных отверстий; существо, состоящее из свободно плавающих частичек, могло запросто проскользнуть сквозь одно из них. Может, он отправился на поиски капитанского мостика, рассчитывая каким-то образом подчинить себе корабль. Не исключено, что Нимбус говорит на языке кашлингов, – в конце концов, он служил на их кораблях и уже продемонстрировал способность быстро овладевать языками. Если бы ему удалось отдать приказ кораблю на языке кашлингов, он смог бы… смог бы… не знаю, что он смог бы сделать, ведь мы уже согласились, что не стоит привлекать к себе внимания шадиллов. Однако ничего другого, кроме капитанского мостика, мне в голову не приходило…

Пока я не увидела, как из носа Фестины выползают клочья тумана.

– Нимбус! – закричала я. – Что ты делаешь внутри моей лучшей подруги? Это очень скверно – забираться в женщину, когда она без сознания и совершенно беспомощна!

Призрачный человек не отвечал; однако Фестина издала носом такой звук, словно все дыхательные пути у нее были забиты слизью. Одна рука шевельнулась, тело слегка сместилось. Поняв, что возникла потенциальная угроза для малышки «Кусаки», я схватила ее и прижала к груди за мгновенье до того, как Фестина застонала и перекатилась на спину. (Вообще-то это движение не могло причинить вреда маленькой заретте, но тем не менее я чувствовала себя героем – потому что успела быстро среагировать.)

Итак, моя подруга распростерлась на черном ковре лицом вверх. Ковер прогнулся под ней, принимая форму тела, как будто она упала на пол с огромной высоты. Фестина лежала в этой позе примерно минуту, все время издавая носом ужасно громкие шмыгающие, хрюкающие звуки… прямо скажем, почти непристойные. Я опустилась рядом с ней на колени и приподняла ее голову, говоря:

– Глупая, перестань так безобразно хрюкать носом! Ты не больна, ты не умираешь, и такое поведение недостойно моей лучшей подруги!

Между тем туман продолжал сочиться из ее носа, но не оставался снаружи; когда она вдыхала, а снова возвращался в нее. После очередного выдоха я замахала рукой, пытаясь разогнать крошечные частички, но они проскользнули между моими пальцами и со следующим вдохом вернулись обратно. Конечно, я могла прекратить все это, просто заткнув Фестине ноздри. Однако я не хотела, чтобы моя подруга задохнулась, и поэтому сдержалась.

Внезапно Фестина издала мощный чих: очень громкий, с огромным количеством слизи, забрызгавшей мне лицо. Я утерлась рукавом куртки, и в это время из носа, рта и даже отчасти из ушей моей подруги вырвались новые клочья тумана. Миг – и передо мной возник Нимбус, а в это время Фестина открыла глаза и пробормотала:

– Боже мой, ну и дерьмово же я себя чувствую.

– Это потому, что к тебе в голову забрался призрачный человек, – заметила я. – Увидел, что ты без сознания, и не удержался от возможности порезвиться внутри.

Фестина некоторое время разглядывала меня, потом закрыла глаза и пробормотала:

– Это все сон, это все сон, это все сон. – Она открыла глаза и снова посмотрела на меня. – Нет, не похоже.

 

ПРИЗРАЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК ОБИДЕЛСЯ

Я помогла своей подруге сесть – что оказалось совсем не так легко, как можно подумать. Во-первых, я все еще держала в одной руке малышку «Кусаку», стараясь не причинить ей вреда (и не слишком испачкаться о ее слизистую поверхность). Во-вторых, любое движение Фестины сопровождалось тем, что пол услужливо прогибался под ней, стараясь приноровиться к ее телу. У меня даже мелькнула мысль: интересно, сколько людей умерли из-за таких вот дурацких полов? Можно запросто утонуть в точно подогнанной по размерам тела яме и умереть от голода, не в силах выбраться из нее.

Мысль о смерти от голода постоянно присутствовала в моем сознании.

Когда Фестина в конце концов приняла вертикальное положение, она затрясла головой, как бы пытаясь прояснить мозги, и застонала.

– Дерьмо… Что случилось с тех пор, как я потеряла сознание? – спросила она.

– Ничего особенного. Шадиллы захватили «Гемлок» и начали ловить маленькие суда.

– Это все, что они сделали за шесть часов?

– Почему за шесть часов? Прошло меньше пяти минут.

– Но я думала… В первый раз, когда шадиллы обстреляли вас, Уклод и Ладжоли были без сознания на протяжении… Я не могла очнуться так быстро.

Призрачный человек переместился поближе к нам – к Фестине, если быть точной. Меня он явно избегал.

– Я подумал, что стоит разбудить тебя, – сказал он моей подруге. – Стимулировать твои железы и нервную систему; усилить выделение адреналина; в общем, нейтрализовать воздействие луча.

– Ты умеешь делать такие вещи? – удивилась моя подруга.

– Практического опыта с homo sapiens у меня немного, но мое медицинское обучение включает в себя первую помощь всем известным чужеземным расам. Извини, если я действовал недостаточно искусно. Как ты себя чувствуешь?

– Чертовски скверно, но я жива. Спасибо.

Нимбус затрепетал и на мгновение утратил человеческую форму.

– Тогда я займусь еще кем-нибудь. Чем больше нас будет в сознательном состоянии, тем лучше мы управимся с шадиллами, когда они появятся. – Он закружился над телами, как бы вглядываясь в одно за другим, и потом остановился над Ладжоли. – Она будет следующей. Нам нужны могучие мускулы.

– У меня могучие мускулы, – сказала я. – В том, что касается физической силы, мне нет равных.

Он не отвечал. Мало того, при звуках моего голоса его тело съежилось. Может, он сделал это, просто готовясь проникнуть в нос Ладжоли, но у меня мелькнула и другая мысль: а что, если Нимбуса обидел намек, содержащийся в моих словах о его желании «порезвиться внутри» Фестины? В конце концов, он испытывал чувство стыда даже из-за того – совершенно невинная вещь! – что пощекотал дочь, а потом смотрел ее глазами. Может, он стыдится также, что против воли Фестины проник в ее тело и таким образом вернул ее в сознательное состояние? Разве это в значительной степени не одно и то же? Без позволения вторгнуться в анатомию женщины, пусть даже это вмешательство оправданно. И существо столь стыдливое может быть очень чувствительно к голословным заявлениям насчет того, что он руководствовался какими-то собственными, да еще и весьма низменными мотивами.

Короче говоря, не исключено, что Нимбус в самом деле очень обиделся.

Когда он полетел к носу Ладжоли, я крикнула ему вслед:

– Я очень сожалею, что неправильно оценила твое поведение, когда ты проник в Фестину! Это было глупо с моей стороны. Но бывает же, что человек неправильно судит о чем-то или о ком-то. Это обычное… и даже немного забавное явление. Мы с тобой оба дети шадиллов; а между братьями и сестрами часто возникают, в сущности, пустые разногласия…

Я замолчала, потому что он исчез, полностью проигнорировав мои слова. Сделал вид, что я не существую, потому что всерьез рассердился на меня.

Иногда это нелегко – иметь брата. В особенности когда вы оба причиняете друг другу боль.

 

ПРОБУЖДЕНИЕ ОСТАЛЬНЫХ

Не знаю, то ли дивианина легче пробудить, чем человека, то ли Нимбус просто уже набрался в этом деле некоторого опыта. Факт тот, что Ладжоли пришла в себя гораздо быстрее, чем Фестина. Как только ее веки затрепетали, он ринулся к Уклоду, не давая мне ни малейшей возможности снова извиниться.

Глядя, как он трудится над дивианами, я задавалась вопросом, почему он не сделал этого, когда шадиллы в первый раз выстрелили в них своим лучом. Ответ, по-видимому, состоял в том, что проникновение в тела других было ему в высшей степени неприятно. В предыдущем случае я превосходно справилась с управлением «Звездной кусакой», так что никакой необходимости раньше времени пробуждать дивиан не возникло; сейчас, однако, мы оказались в таком отчаянном положении, что потребовалось срочное оживление.

Конечно, срочное оживление – вещь не слишком приятная, и ни Ладжоли, ни Фестина явно не чувствовали себя хорошо. Ладжоли лежала, свернувшись калачиком, и время от времени постанывала. Фестина сидела, уронив голову между колен и неразборчиво бормоча фразы, в которых то и дело звучало слово «похмелье». Стремясь отвлечь их от неприятных ощущений, я сказала:

– Слушайте, совсем скоро мы лицом к лицу встретимся с этими негодяями шадиллами, поэтому нужно выработать план сражения.

Увы, это не помогло им оправиться. Ладжоли лишь застонала, а Фестина пробормотала:

– Если дело дойдет до сражения, молю Бога, чтобы меня застрелили.

Уклод, придя в себя, оказался в той же степени не готов к решительным действиям. Нимбус по-прежнему в разговоры не вступал – без промедления ринулся к сержанту Аархусу, от него – к леди Белл; распавшись на множество клочков, он проник в ее тело через многочисленные отверстия.

Не знаю, как он догадывался, какие отверстия ведут в легкие, какие в желудки и так далее. Тем не менее ему удалось пробудить леди меньше чем за минуту. И как же жалобно она взвыла! Я открыла рот, собираясь спросить, с какой стати она подняла такой шум; но тут же закрыла его, увидев, как ее голова утонула в теле, словно втянутая через отверстие глотки. По размеру череп леди точно соответствовал маленькому туловищу.

На это стоило посмотреть!

Новая, безголовая Белл ровно вытянулась на спине. Ноги, начиная от бедер, поднялись вверх и выгнулись дутой, пока носки не коснулись ковра рядом с плечами… то есть ноги полностью прикрыли туловище. Руками она плотно обхватила бедра, согнула колени, на мгновенье задержалась в этой противоестественной позе, а потом со звуком, похожим на щелканье костяшками пальцев, провалилась сама в себя. Миг – и леди Белл оказалась замкнута в компактном, непроницаемом корпусе, похожем на черепаший панцирь.

Это была защитная конфигурация кашлингов, которую я уже видела на картинке. Может, это и хорошо, когда жизненно важные органы оказываются под защитой костяного «щита», и все же вряд ли разумно принимать форму, в которой ты годишься лишь на то, чтобы тебя использовали как мяч.

 

МЫ – СЛЕДУЮЩИЕ

Все это время корабль шадиллов ловил и заглатывал мелкие суда, делая это с помощью «прута» – большого шланга, который протягивался к одному судну за другим и всасывал их в себя. Ни один корабль не пытался сбежать или увернуться от шланга – все кашлинги на них, по-видимому, были без сознания в результате лучевого удара.

Хотя я презирала шадиллов, нельзя было не восхищаться их выдающимися техническими достижениями.

Каждый раз после заглатывания очередного корабля «пасть» на конце «прута»-шланга несколько минут оставалась плотно закрытой. Видимо, требовалось время для того, чтобы проглотить съеденное и очистить «пасть» для пожирания следующего корабля. Мысленно я представляла себе внутри корабля-«вязанки» огромный желудок, где маленькие суда вяло покачиваются в мерзком пищеварительном соке. «Ну, я уж постараюсь, чтобы у этих тупиц как следует разболелся живот», – подумала я.

И, словно в ответ на эту мысль, шланг развернул «пасть» в нашу сторону.

– Ох! – только и сказала я. – Ох!

 

ЗАТЕМНЕНИЕ

– Сейчас нам следует призвать все наше мужество, – заявила я своим товарищам.

Фестина подняла голову, увидела надвигавшийся шланг и, пошатываясь, встала. Ей понадобилось определенное усилие, чтобы устоять на ногах; потом она нетвердой походкой направилась к леди Белл, все еще сохранявшей компактную защитную конфигурацию.

– Эй! – сказала моя подруга, подтолкнув леди носком ноги. – Раскрывайся.

– Отстань, – пробормотал рот на спине Белл.

– Не отстану – пока ты не поговоришь со своим кораблем.

– Было бы неразумно пытаться увернуться или сбежать, – сказала я Фестине. – Тогда они поймут, что мы уже пришли в себя.

– Знаю. Но у нас есть и другие дела. – Фестина снова подтолкнула Белл носком ноги… хотя, может, правильнее было бы сказать, ударила ее.

– Оставь меня в покое! – зашипела леди… или, точнее, несколько ее ртов говорили, а остальные шипели.

Моя подруга не уступала.

– Я не оставлю тебя в покое, пока ты не сделаешь то, что я хочу. Это и в твоих интересах. Если тебя захватят в плен, твоя карьера окончена. Неужели ты хочешь войти в историю как пророк, потерявший всю флотилию своего крестового похода?

Кашлингианка что-то пробурчала – похоже, выругалась на своем языке. Тем не менее, когда Фестина занесла ногу, явно собираясь нанести еще один, на этот раз полновесный удар, Белл ответила:

– Ладно, ладно. – В центре ее спины открылся глаз. – Чего ты хочешь?

– Вели кораблю сделать корпус непрозрачным. И как можно более темным – лишь бы мы могли видеть сквозь него.

– Зачем ? – сердито спросила леди Белл.

– На случай, если шадиллы снова обстреляют нас.

– Они уже нас обстреляли. Какой смысл делать это во второй раз?

– Будь я на месте шадиллов, я бы продолжала обстреливать всю проклятую флотилию каждые пять минут, просто во избежание возможных сюрпризов. Они не делают этого. Значит, возможно, их оружие жрет слишком много энергии, чтобы они могли позволить себе наносить удары без разбору. И все же не исключено, что у них имеется маломощный вариант этого оружия, и они обстреляют нас непосредственно перед тем, как подняться на борт.

– Думаешь, если затемнить корпус, это спасет нас? – насмешливо спросила леди. – Спорю, что их луч – это на самом деле вообще не свет и способен оказать на нас воздействие, даже если мы его не увидим.

– Ты, скорее всего, права, – согласилась Фес-тина. – Однако лично я чувствовала бы себя по-идиотски, если бы мы, имея возможность спастись с помощью простых средств, даже не попытались сделать это. Давай!

Леди Белл пробормотала что-то на языке кашлингов. Я подумала, что очередное ругательство, но, видимо, это все же был приказ кораблю, потому что спустя несколько мгновений стеклянный потолок почернел.

– Ну что, довольна?

– Дрожу от восторга, – ответила моя подруга.

Лично меня эта перемена не так уж обрадовала – без просматриваемого насквозь потолка помещение студии стало унылым и мрачным. И черный пол, и глухая тишина – все это лишь усиливало давящее ощущение замкнутого пространства.

– Давайте перейдем в другое место, – сказала я Фестине. – Здесь не слишком приятно.

– Мне здесь тоже не нравится, – ответила она, – однако студия звуконепроницаема. Это может оказаться важным.

– Думаешь, шадиллы слышат нас? – удивилась я. – Как такое возможно? Ведь со всех сторон корабль окружает пустота.

– Да… но если бы мы находились не в звуконепроницаемом помещении, то издаваемый нами шум распространялся бы по всему кораблю и вызывал еле заметную вибрацию корпуса. Если бы шадиллы прощупали лазером наружную поверхность корабля, то смогли бы обнаружить эту вибрацию. И понять, что мы разговариваем.

Леди Белл презрительно фыркнула.

– Ты что, страдаешь паранойей?

Адмирал бросила на нее сердитый взгляд.

– Да, и обычно даже еще в большей степени, просто сейчас меня все еще мутит после пробуждения.

Внезапно корабль содрогнулся.

– Что это? – вскрикнула Ладжоли.

– Надо полагать, нас проглотили, – ответила Фестина.

– Не стоит волноваться, – я похлопала ее по плечу. – Со мной это то и дело происходит.

 

МОЙ ПЛАН

– Ладно, – сказала Фестина, – нам нужен план.

– План, чтобы сделать что? – спросила леди Белл.

– Сбежать. Или, по крайней мере, выжить.

– Эти негодяи войдут через приемную платформу, да? – спросила я. – Значит, нужно залечь за грудами коробок, которых там полно. Когда шадиллы появятся, мы выскочим из укрытия и врежем им по носу… при условии, конечно, что у них есть носы. Если же, выскочив из укрытия, мы не увидим ничего похожего на носы… Ну тогда будем импровизировать.

– По мне, хороший план, мисси, – заявил Уклод. – Конечно, если у шадиллов есть носы, они, надо полагать, тут же ринутся удирать, пукая от страха.

– Выбирай выражения! – возмутилась кашлингианка.

Сержант Аархус прочистил горло. Все это время он сидел на ковре; видимо, собирался с силами. Теперь он поднялся и сказал Фестине:

– Мне не нравится признавать это, адмирал, но, по-моему, лучше плана Весла у нас ничего нет. В студии нельзя оставаться – здесь прозрачные стены и негде спрятаться. Мы будем представлять собой удобную мишень.

– Понимаю. – Фестина состроила гримасу. – Ладно… засада на приемной платформе. Все готовы сражаться?

Уклод, Ладжоли, Аархус и я хором ответили «да». Вперед выплыл Нимбус.

– Во время драки от меня мало толку… К тому же я должен защищать дочь.

– Понятно, – ответила Фестина и посмотрела на меня.

Я все еще держала маленькую заретту в руке и, несмотря на всю ее липкость, ничего не имела против этого. Она была нежная, мягкая – крошечное светлое создание, казавшееся таким хрупким и уязвимым, что глубоко запрятанный во мне материнский инстинкт требовал позаботиться о ней. Если быть честной, мне хотелось, чтобы малышка как можно дольше оставалась со мной… но время поджимало, а наносить удары с ребенком в руке невозможно.

– Вот она, – сложив руки пригоршней, я положила в них заретту и протянула ее отцу.

Нимбус вихрем закружился вокруг, и спустя секунду мои пальцы ощутили его холодное сухое прикосновение. По-моему, в нем ощущался призыв к прощению; трудно рассуждать, когда речь идет о тумане, но я убеждена, что это был более чем мимолетный контакт, требующийся, чтобы взять девочку. И потом Нимбус исчез, а вместе с ним и малышка «Звездная кусака», укутанная в плотное туманное покрывало.

– Ладно, а что ты скажешь, леди Белл? – спросила Фестина. – Примешь участие в кулачном бою?

– Я слышал, – вмешался в разговор Аархус, – что кашлинги прекрасные бойцы. Способны наносить потрясающе мощные удары.

Это была такая откровенная лесть, что, наверно, даже малышка «Звездная кусака» догадалась бы, что он сделал это умышленно. Леди Белл, однако, была не столь восприимчива; она слегка расслабилась, и по всей поверхности зеленой кожи проступили трепещущие рты. Что-то вроде жеманной улыбки в варианте кашлингов.

– Ну, если это необходимо…

– Необходимо, – отрезала Фестина. – Всё, идем к шлюзовой камере. И учтите – за стенами студии никаких разговоров. Шум двигателей заглушит наши шаги, но не позволяйте себе ни малейшей небрежности.

– Небрежности! – воскликнула леди, разворачиваясь в свою человекоподобную конфигурацию. – Я никогда не позволяю себе ни малейшей небрежности.

Как только сержант открыл дверь, в ноздри ударила вонь. Уверена, у всех нашлись бы возражения против последнего заявления кашлингианки; однако теперь делать замечания было слишком поздно.

Мы молча зашагали к приемной платформе.

 

ОЖИДАНИЕ

Если я говорю, что мы шли по коридору бесшумно, то имею в виду – настолько бесшумно, насколько это возможно. Красться в естественных условиях – в этом мне нет равных; однако трудно рассчитывать, что стеклянные ноги не будут клацать по твердым плиткам пола. Звук был достаточно громкий, чтобы я почувствовала неловкость; мне также показалось, что леди Белл сердито смотрит на меня, хотя ввиду отсутствия у нее лица утверждать что-либо с уверенностью не представлялось возможным. Я произнесла одними губами:

– Стараюсь, как могу…

А потом уже глядела только себе под ноги, что, в общем-то, было разумно, учитывая, сколько всякого мусора валялось на полу.

Оказавшись на приемной платформе, мы спрятались порознь, но все неподалеку от люка шлюзовой камеры. Я заняла стратегически важную позицию между деревянным ящиком высотой мне по грудь, наполненным слитками платины, и контейнером из прозрачного голубого стекла с рыбьими скелетами внутри. Когда-то в контейнер, должно быть, была налита морская вода – к стеклу прилипли засохшие водоросли, и по всему периметру шла полоса осадка соли – однако вода испарилась, и рыбы погибли от обезвоживания, или удушья, или голода, или просто безнадежности. Они не заслужили такой судьбы; вид их засохших останков вызвал слезы. Я заставила себя отвернуться и достала из ящика слиток платины, молчаливо обещая призракам рыб, что не промахнусь и со всей силой швырну тяжелый слиток в тех, кто этого точно заслуживает.

Ожидая появления шадиллов, я сидела, сжимая в руке прохладный слиток. Жаль, что корпус больше не был прозрачным, – я охотно понаблюдала бы за процессом втягивания нас в недра корабля-«вязанки». Но чего нет, того нет. Все, что мне оставалось, это скрючиться в состоянии «нервного ожидания», пытаясь угадать, что происходит снаружи, и, скорее всего, ошибаясь в своих предположениях. Мысленно я сказала себе: «Еще десять секунд, и послышится какой-нибудь звук»; но нет, все было тихо. Тогда я подумала: «Еще пять секунд, и кто-нибудь появится»; однако пять секунд прошли, но ничего не случилось. Я начала вести счет, чтобы посмотреть, как долго еще осталось, однако, досчитав до пятнадцати, потеряла всякое терпение и скрестила пальцы в надежде заставить шадиллов сделать хоть что-нибудь. Закрыла глаза, посчитала еще чуть-чуть, открыла глаза, посмотрела на свое отражение в платиновом слитке, интересуясь, как я выгляжу, когда «полна ожиданий», но металл покрылся пятнами от моих пальцев.

Я как раз чистила слиток рукавом куртки, когда «Предназначение» с грохотом ударилось обо что-то.

«Ха! – мысленно воскликнула я. – Вот оно! Несмотря на затянувшееся ожидание, я не позволила своим мозгам устать или отвлечься».

 

ПОЯВЛЕНИЕ ВРАГА

Нельзя сказать, что события дальше развивались стремительно. После удара (который, очевидно, соответствовал моменту, когда наш корабль установили на посадочную «подушку») последовала томительно долгая пауза, и только после этого из шлюзовой камеры донеслись звуки. Еще больше времени ушло на то, чтобы шлюзовая камера выполнила свое предназначение. Я знала совершенно точно, что шадиллы просто нарочно тянут время, играют в глупые игры, нажимая кнопки управления, вместо того чтобы побыстрее «перейти к делу». Наконец, когда меня уж так трясло от изматывающего ожидания, что я готова была вскочить и изо всех сил рвануть на себя люк шлюзовой камеры, послышался характерный щелчок, и люк медленно открылся.

В комнату швырнули какой-то предмет: это оказался тускло-серебристый шар размером с мой кулак; лениво описав дугу, он упал на пол. На нем прямо было написано, что это ОРУЖИЕ… не в буквальном смысле, насколько мне было видно, но я ни на миг не усомнилась, что в момент удара о пол произойдет что-то скверное. Я полезла за ящик – чтобы между мной и серебряным шаром оказались все эти платиновые слитки. Однако, стремясь по-прежнему действовать бесшумно, двигалась я недостаточно быстро, и когда шар ударился о пол, правое плечо и рука были все еще на виду.

Никакого эффектного результата не последовало – ни вспышки, ни взрыва; просто моя незащищенная рука онемела от плеча до кончиков пальцев. Я видела, что она все еще на месте, но не чувствовала ее. Хуже того, из нее ушла вся сила; а ведь именно в этой руке я держала платиновый слиток. Прежде чем я успела осознать, чем это мне угрожает, он выскользнул из ослабевших пальцев и упал на пол.

Бац!

Такая малость – и наша тайна перестала быть тайной. Не колеблясь, я отбросила «мучительные сожаления» и распростерлась на полу в эстетически безупречной позе. Раз уж шадиллам все равно известно о моем присутствии, пусть думают, что их устройство полностью достигло своей цели; тогда, возможно, они не предпримут более суровых мер против меня или моих товарищей. Когда шадиллы подойдут, чтобы подобрать мое бесчувственное тело, я захвачу их врасплох и разобью носы негодяям.

Я лежала, хитроумно прикрыв глаза, чтобы остались лишь маленькие щелочки. Поначалу я не видела ничего, зато слышала шаги, приближающиеся со стороны шлюзовой камеры.

Никто из моих товарищей не бросился в атаку. То ли они тоже впали в оцепенение, то ли очень хорошо спрятались и просто выжидали удобного момента, пока чужаки продвинутся в глубь помещения. Возможно также, что нам предстояло иметь дело с множеством врагов – один вошел на приемную платформу, а другие оставались в шлюзовой камере, обеспечивая ему прикрытие; еще и поэтому действовать следовало крайне осторожно. Мне же оставалось одно – лежать неподвижно и ждать.

Но тут я увидела пару ног где-то в четырех шагах от меня. По виду – совершенно человеческие ноги, точнее говоря, ноги в человеческих ботинках, очень похожих на те, которые носили Фестина и Аархус.

Такими прочными ботинками флот обеспечивал всех навигаторов.

 

УЖАСНОЕ ОТКРЫТИЕ

Ботинки продолжали шагать в мою сторону. Голова у меня лежала под таким углом, что кроме ног я ничего видеть не могла, однако это были самые что ни на есть человеческие ноги в человеческих брюках. Между прочим, в серых брюках – как у Фестины, цвет формы, которую на флоте носят адмиралы.

Вряд ли это просто «сверхъестественное совпадение».

Незнакомец в сером зашуршал чем-то; судя по звуку, шарил в кармане куртки. Потом мужской человеческий голос произнес:

– Весло здесь. Мы нашли ее.

Надо полагать, он обращался к кому-то с помощью устройства связи. Меня пробрала дрожь: теперь не осталось никаких сомнений, что они искали именно меня. Однако гораздо страшнее было то, что человек говорил не по-английски, а на моем родном языке! На языке, которому меня учили с детства, языке моей матери, сестры – и всех обучающих машин на Мелаквине.

Внезапно меня пронзила ужасная по своей очевидности мысль. Эти обучающие машины построили шадиллы, и я знала, что тот язык, на котором мы говорим, отличается от языка наших предков, тех самых, которые первыми прибыли на Мелаквин с Земли.

Что, если все это время – я имею в виду как мою собственную жизнь, так и существование бесчисленных поколений моих стеклянных предшественников – мы говорили на языке шадиллов? Что, если они построили обучающие машины, которые должны были переделать нас по их образу и подобию? Наши непрозрачные предки никак не могли помешать этому; обычные люди, они естественным образом умерли в отведенный им срок, и в дальнейшем нашими единственными наставниками были машины. Где-нибудь на Мелаквине, в одной из залитых светом Башен предков, лежат те, кто стал первым поколением стеклянных людей, и, возможно, они еще помнят древний язык землян, но они не прикладывали никаких усилий, чтобы передать эти знания последующим поколениям, и теперь мы говорим только на языке наших врагов.

В каком-то жутком смысле и я была шадиллом.

Я отчаянно надеялась, что у стоящего передо мной человека ноги под серыми брюками не стеклянные.

 

МОЙ ПЕРВЫЙ КОНТАКТ С ШАДИЛЛАМИ

Человек подошел так близко, что смог подтолкнуть меня носком ботинка. Я стерпела это; он удовлетворенно хмыкнул. И в этот момент я врезала правой ногой по передней части его щиколоток, а другой ногой ударила сзади под колени. Ноги у него сложились, и он упал на меня; его голова с приятным для слуха стуком ударилась о мой живот.

Это была голова самого настоящего землянина с самыми настоящими волосами. Никакого стекла.

Правая рука по-прежнему ничего не чувствовала. Тем не менее левой я обхватила человека за горло и крепко сжала ее на уровне локтя. Попытка крикнуть окончилась неудачей – ему не хватало воздуха, и в отчаянии он обеими руками вцепился в мою руку, стремясь оторвать ее от себя. Если бы правая рука у меня функционировала, ему бы в жизни не освободиться; но даже и так мужчине пришлось нелегко – спустя несколько мгновений он смог лишь вдохнуть и собрался закричать, как вдруг огромный оранжевый кулак ударил его по губам.

Ладжоли! Я и не слышала, как она подошла.

Приканчивая человека, она все-таки производила некоторый шум – невозможно нанести восемь ударов пяткой в солнечное сплетение совершенно беззвучно, не говоря уж о вскриках, вырывающихся изо рта избиваемого, как бы вы ни старались заглушить их, – однако шум был совсем негромкий, не наводящий на мысль о сражении. Я надеялась, что если другие шадиллы прислушиваются, они решат, что человек просто оттаскивает мое бесчувственное тело. И действительно, спустя несколько мгновений женский голос спросил:

– Помощь требуется?

Ладжоли беспомощно посмотрела на меня. Эти слова тоже прозвучали на моем родном языке, и она, естественно, не поняла их смысла. Наверняка испугалась, так как решила, будто это что-то вроде «Знаю, знаю, ты избиваешь моего партнера, и сейчас я пристрелю тебя за это, как собаку».

Я ободряюще улыбнулась великанше и ответила хриплым шепотом:

– Да, помоги.

Вряд ли это прозвучало в точности как у шадиллов, но, видимо, достаточно похоже, потому что обмануло невидимую женщину. Послышались шаги, приближавшиеся к нам со стороны шлюзовой камеры.

Пока она шла, возникла возможность приглядеться к человеку, которого мы с Ладжоли «обработали». У него были угольно-черные волосы, очень коротко подстриженные, и бородка клинышком; кожа золотистая – цвет средний между светло-розовой Аархуса и смуглой Фестины. Одежда действительно представляла собой форму адмирала Технократии, и это обстоятельство порождало множество очень важных вопросов, но раздумывать над ними времени не было. Коллега мужчины вот-вот приблизится и…

И…

Мужчина не дышал и не двигался; с того момента, как Ладжоли перестала избивать его, у него лишь несколько раз слегка вздрогнули веки.

«Вот дела, – подумала я. – Лиге Наций это не понравится».

 

МОЙ ВТОРОЙ КОНТАКТ С ШАДИЛЛАМИ

Женщина была уже совсем рядом. Ладжоли бесшумно скользнула за ящик с платиной. Что касается меня, то я оставалась там же, где лежала, когда душила врага, а он сверху навалился на меня.

Зная, что спустя мгновенье женщина обойдет ящик и увидит, что произошло, я зажала в здоровой руке слиток, который выронила раньше. Как только она появилась – крепкая, краснощекая, с жидкими седыми волосами и тоже в адмиральской форме, – я бросила слиток со всей своей силой, целясь прямо ей в живот.

Удар сопровождался звучным шлепком. Плечи у нее спазматически вздернулись, но она не упала и даже не согнулась. Напротив, протянула руку к поясу, к которому была пристегнута кобура пистолета; я узнала его – это был ультразвуковой станнер, такие носят все разведчики. Из подобного пистолета убили мою сестру и едва не прикончили меня. Я отчаянно попыталась откатиться с линии огня, но тут тонкая смуглая рука выбила пистолет из руки женщины.

Тонкая смуглая рука… Рука Фестины!

Миг – и вторая тонкая смуглая рука нанесла женщине сокрушительный удар в челюсть. Голова женщины дернулась в сторону, но в целом она как будто не пострадала. Более того, это Фестина с криком «Вот дерьмо!» отдернула кулак, точно удар причинил ей сильную боль. Однако спустя мгновение моя лучшая подруга уже снова ринулась в атаку – заколотила женщину по груди, одновременно стукнув ее сзади ногой под колени. Наша противница рухнула на спину. Тут же откуда-то выскочили Аархус с Уклодом и принялись добивать женщину руками и ногами, пока она не затихла.

– Проклятье! – задыхаясь, выпалил Уклод. – Сильная, однако, толстуха.

– Ее партнер был совсем не такой сильный, – сказала я. – Но он больше не дышит.

– Христос! – Фестина метнулась ко мне, опустилась на колени и приложила пальцы к горлу мужчины. Попробовала в одном месте, в другом, и с каждым разом выражение тревоги на ее лице возрастало. – Не могу найти пульса. Дерьмо!

Отчаянным рывком она сдернула адмирала с меня на пол, запрокинула ему голову, пару раз вдохнула воздух в рот и начала с силой давить на грудь, приговаривая себе под нос:

– И раз, и два, и три, и четыре, и пять, и…

– Ох, мисси, – Уклод навис над плечом Фестоны, – беда-то какая! Все их вооружение – только станнеры да голые руки. У нас не было никаких оснований использовать смертоносную силу…

Великанша, все еще скрючившись за ящиком с платиной, тяжело задышала и разразилась рыданиями.

– Я только… – она спрятала лицо в ладони.

Уклод бросился к ней, вопя на всю комнату:

– Это не ее вина! Она не осознает своей силы!

– Нет, осознаю, – простонала Ладжоли, – осознаю свою силу. Сколько раз они мне говорили, чтобы я не смела бить людей, а иначе… а иначе мой брат… – она снова зарыдала.

– У меня для вас плохие новости, – окликнул нас сержант Аархус. – Женщина тоже не дышит, – он склонился над розовощекой женщиной-адмиралом, приложив руку к ее горлу точно так же, как до этого Фестина ощупывала мужчину. – Нет пульса.

– Оба? – Фестина перестала давить на грудь мужчины и выпрямилась, сидя на корточках. – Вот дерьмо… Лиге это не понравится.

– Да. Прикончить одного противника – это еще может быть расценено как несчастный случай. Но обоих… Преступная халатность, не иначе.

Моя подруга перевела взгляд на мужчину, которого только что пыталась оживить.

– Какого черта они откинула копыта?

– Может, шадиллы позорно слабые и хрупкие, – предположила я.

– Это не шадиллы. – Фестина покачала головой. – Мужчина – Джимал Ри, адмирал Коричневых. Женщина – Гунза Маклеод, адмирал Оранжевых. Оба – члены Высшего совета; я несколько раз встречалась с ними.

– Вот здорово! – сказал Аархус. – Значит, я только что помог прикончить адмирала. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но готов поспорить, это проступок, относящийся к юрисдикции военного суда.

– Ри и Маклеод? – переспросил Уклод. – Убить их – вовсе не проступок, а гуманитарная акция. Мы все должны получить премию.

Маленький оранжевый человек обнимал Ладжоли, гладил ее по плечам… она сейчас была не выше его, потому что, стоя на коленях, опустила плечи, наклонившись почти до самого пола. Она жалобно плакала, как плачут те, кто старается производить как можно меньше шума, – то есть скорее хныкала и шмыгала носом.

– Все в порядке, дорогая, тебе не о чем беспокоиться, – успокаивал ее муж. – Ты же читала материалы, собранные на этих ублюдков. Ри и Маклеод были хуже всех в Совете. Помнишь? Ри уморил голодом целую колонию. Что-то там жульничал с продуктовыми поставками. Когда колонисты умерли, он отправил туда других поселенцев, своих сторонников, и завладел целой планетой. Что касается Маклеод, она ради денег убила трех своих мужей. В наших материалах все это доказано на фактах. Помнишь, милая? Ри и Маклеод – опасные неразумные существа, и Лига даже пальцем не пошевелит, что бы с ними ни сделали.

– Не понимаю. Если эти люди – опасные неразумные существа, как они оказались в космосе? – шепотом спросила я у Фестины. – Разве Лига не должна была помешать им сделать это?

– Черт меня побери, конечно, должна была.

Фестина не сводила пристального взгляда с неподвижно лежащего рядом с ней адмирала Ри. Внезапно она потянулась к нему, расстегнула куртку и разорвала рубашку. В ямке живота, там, куда пришлись удары Ладжоли, кожа треснула, а под ней был виден клубок проводов и всякой электроники.

– Значит, так. – Она обвела всех нас взглядом. – У меня есть две новости – хорошая и плохая…

 

ШАДИЛЛЫ И АДМИРАЛТЕЙСТВО

Не понадобилось много времени, чтобы убедиться – румяная женщина тоже оказалась всего лишь конструкцией из металла и пластика. Аархус потер ее руку о твердый край металлического контейнера, кожа женщины порвалась, и стала видна блестящая стальная арматура.

– Видишь, дорогая? – продолжал ворковать Уклод, обращаясь к супруге. – Это просто роботы. Ты все сделала правильно. Ну, теперь ты чувствуешь себя лучше?

Ладжоли неуверенно шмыгнула носом.

– Во всяком случае я точно чувствую себя лучше, – заметила Фестина. – Чуть не рехнулась, когда заехала этой суке в челюсть и едва не сломала пальцы.

– Конечно, это просто поразительно – что шадиллы создали столь совершенные копии двух адмиралов Технократии. – Аархус коснулся кончиками пальцев щеки робота-женщины. – Кожа ощущается как настоящая… да что говорить – лучшей «куклы» мне видеть не доводилось. Спорю, до того как мы с ней разделались, у нее даже прощупывался пульс.

– Что мне хотелось бы знать, – задумчиво произнесла Фестина, – это находятся ли настоящие Ри и Маклеод по-прежнему на Новой Земле… или их там нет уже много лет.

Оранжевый коротышка удивленно посмотрел на нее.

– Хочешь сказать, эти роботы заняли места настоящих адмиралов? Вроде как оригиналы устранили, и в Высшем совете заседали роботы?

– Вполне возможно. Согласно вашим материалам, Ри и Маклеод были убийцами, то есть опасными неразумными существами. Шадиллы могли хладнокровно уничтожить их, нимало не огорчив этим Лигу. Как только настоящие Ри и Маклеод исчезли, их место заняли андроиды.

– И заседали в Совете, все время работая на шадиллов, – добавил Аархус. – Выдавали своим хозяевам секреты Адмиралтейства, влияли на процесс принятия Советом решений.

– М-да… – протянул Уклод. – Но тогда понятно, почему Совет едва не хватил удар, когда стало ясно, что материалы Йорка могут выплыть наружу. Если бы дело дошло до публичного разоблачения, этих высокопоставленных жуликов всех до одного бросили бы в тюрьму, где, можно не сомневаться, их обыскали бы и подвергли тщательному медицинскому осмотру. Рентгеновский аппарат сразу же показал бы, что у Ри и Маклеод между ушей шестеренки да проволока. Вот почему шадиллы срочно убрали роботов с Новой Земли еще до того, как выяснилось, что в Адмиралтействе обнаружили утечку информации.

Фестина кивнула.

– Когда Высший совет узнал о материалах Йорка, роботам это тоже стало известно. Теперь ясно, при чем тут шадиллы.

– Эй! – Уклод злобно уставился на механических людей. – Что же, значит, это они убили бабулю Юлай?

Моя подруга покачала головой.

– Твоя бабушка была разумным существом, и шадиллы не осмелились бы убить ее. Скорее всего, убийц подослали настоящие адмиралы.

– Ублюдки! – взорвался безутешный внук.

– Законченные, – согласилась Фестина.

Последние несколько минут я усиленно массировала онемевшую руку, и наконец в ней возникло ощущение покалывания, не слишком приятное, но все лучше, чем ничего.

– Придет время, и мы выведем убийц твоей бабушки на чистую воду, – сказала я Уклоду. – Сейчас, однако, нам нужно разобраться с шадиллами. Они тоже законченные ублюдки, которые к тому же под рукой.

– Верно замечено. – Фестина встала и крикнула: – Белл! Где тебя черти носят?

Чуть в стороне от нас послышался треск ломающихся хрящей. Очевидно, леди снова сложилась, когда началось сражение, и сохраняла эту конфигурацию даже после того, как оно закончилось. Надо же! Аархус говорил, что кашлинги прекрасные бойцы. Похоже, они просто трусы.

– Чего тебе нужно? – слабым голосом спросила Белл.

И вот она уже появилась в поле нашего зрения – нарочито прихрамывая, как будто сильно ранена. Лично у меня не было желания расспрашивать, что с ней такое приключилось, но моя лучшая подруга не удержалась.

– Что с тобой?

– Граната-станнер, – с театральной дрожью в голосе ответила кашлингианка. – Зацепила правую ногу. Уверена, что, по крайней мере, одно сердце и три легких вышли из строя.

– Станнеры не опасны для сердца и легких, – сказала Фестина. – В противном случае они превратились бы в смертоносное оружие, не так ли?

– По-твоему… – начала леди Белл, но Фестина оборвала ее:

– Не заводись. Лучше спроси корабль, какие условия снаружи.

Я думала, кашлингианка заскулит, начнет протестовать… но, как ни странно, этого не произошло. Она пробормотала несколько слов на своем языке. Голос корабля застрекотал ответ; жаль, что я не понимала ни слова. Наконец, он смолк.

– Ну? – спросил Уклод.

– Мы внутри судна шадиллов, – ответила леди Белл. – В большом ангаре, куда помещены и другие плененные корабли. Атмосфера азотно-кислородная… почти как здесь.

– А температура?

Кашлингианка перевела вопрос кораблю, получила ответ и сказала:

– По человеческим меркам тридцать четыре градуса по Цельсию.

– Жарковато, – проворчал сержант. – Поджаримся, точно свинья на вертеле.

– Говори за себя, викинг ты наш, – сказала Фестина. – Там, откуда я родом, тридцать четыре градуса – это приятный весенний день. – Она обвела нас взглядом. – Ну что, будем выходить?

– Я хочу найти шадиллов, потому что пока я так и не разбила ни одному из них нос, – ответила я.

Моя правая рука уже обрела способность двигаться – но не до конца, и пальцы были совсем слабые, но, конечно, и это скоро пройдет. Мне нет равных в том, что касается быстрого восстановления сил.

– Я тоже не прочь врезать кому-нибудь по заднице, – сказал Уклод и посмотрел на Ладжоли. – А ты, дорогая?

Она не отвечала. Глаза у нее все еще были на мокром месте, на лице застыло виноватое выражение. Видимо, она не находила утешения в мысли о том, что убитое ею создание было всего лишь роботом; расправляясь с ним, она считала его человеком, и этот акт насилия тяжкой ношей давил на нее. Может, до нее дошло и еще кое-что: всего несколькими ударами кулака она сокрушила машину, сделанную из металла; насколько сильнее было бы повреждение, если бы это и в самом деле оказался человек из плоти и крови?

– Ладжоли не хочет никого лупить по задницам, – сообщила я ее супругу, – и ей совсем не обязательно делать это. Мы и сами справимся.

– Конечно, – Фестина положила руку на плечо Ладжоли, – если ты не хочешь принимать участия…

– Что? – прервала ее леди Белл. – Собираешься позволить ей разыгрывать из себя трусиху? А если будет еще одна драка? Ты, наверно, скажешь: «Ох, пусть самая сильная из нас отсиживается в уголке, если ей так проще. Неважно, победим мы или проиграем, лишь бы не пострадали нежные чувства бедняжки!»

Белл спасло лишь то, что мы с Уклодом набросились на нее одновременно. Ударившись об меня плечом, маленький оранжевый человек отлетел в одну сторону, оттолкнув меня в другую. Фестина и Аархус тут же вмешались, лишив нас возможности вбить голову кашлингианки в один из ее ртов.

– Нет у нас времени на разборки! – рявкнула адмирал. – Вы, двое, – она указала на Уклода и меня, – отойдите. А ты, – она кивнула на леди Белл, – заткни свою поганую пасть. Что касается тебя, – теперь она обращалась к Ладжоли, – то я верю: если возникнет необходимость, ты сделаешь то, что надо, даже если для этого придется пустить в ход кулаки. Так?

Великанша заколебалась, но потом молча кивнула. Глаза у нее были красные, как у кролика.

– Надеюсь, – продолжала Фестина, – мы достигли взаимопонимания. Тогда пошли.

Она зашагала к люку шлюзовой камеры, Аархус за ней. Проходя мимо робота адмирала Маклеод, она остановилась и подняла станнер, выпавший из руки андроида. Сержант одобрительно кивнул.

Леди Белл с угрюмым видом застыла на месте, но потом, видимо, осознала, что мы с Уклодом совсем рядом и, если что, вмешаться больше будет некому. На счет три она уже мчалась вслед за Фестиной и Аархусом.

Уклод взял Ладжоли за одну руку, я за другую. Когда мы вошли в шлюзовую камеру, Нимбус был уже там, парил над нашими головами.

– Порядок, – кивнула Фестина. – Посмотрим, каковы эти продвинутые чужаки, когда дерутся на своем поле. – Она вздохнула. – Вот почему мне нравится быть проклятым разведчиком.

– Мне тоже нравится быть проклятым разведчиком. – Я с гордостью ткнула пальцем в свою черную куртку.

– Весло, ты абсолютно сумасшедшая, – засмеялась Фестина. – К счастью, это как раз то, что нам требуется. – Она махнула рукой стоящему у пульта управления шлюзовой камерой Аархусу. – Жми на кнопку, сержант. Бессмертие ждет.

 

ЛИЧНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ ЛЕДИ БЕЛЛ

Люк шлюзовой камеры открылся – и первое, что я увидела, была земля. Запах земли, пересыщенной, суглинистой; вид земли на полу, темной, поблескивающей вкраплениями минералов; ощущение, что земля в виде пыли есть даже в воздухе, влажном и жарком. Фестина, остановившись в дверном проеме, глубоко вздохнула… но тут же выскочила наружу и замерла с пистолетом в руке, быстро оглядываясь по сторонам в поисках врагов.

Спустя пять секунд она сделала остальным знак присоединиться к ней. Мы выбрались наружу и вдохнули сырой, насыщенный воздух, по ощущению очень теплый; все, кроме дрожащей леди Белл, которая по-прежнему находилась в шлюзовой камере.

– Ну, что еще? – спросила ее Фестина.

– Здесь так ужасно!

Леди обвела взглядом окружающую нас местность. Она представляла собой тропическую равнину, поблескивающую в сумеречном свете только что опустившегося за горизонт солнца; так это, по крайней мере, выглядело. Здесь даже была какая-то растительность – не совсем рядом с кораблем, чуть поодаль: группы деревьев и высокий густой подлесок. Вдали ровные, тоже покрытые землей стены уходили вверх, вверх, вверх и в тусклом свете исчезали в тени, но, надо полагать, над головой была крыша, отделяющая это огромное пространство от вакуума. Но, в конце концов, мы находились внутри корабля-«вязанки», даже если помещение было столь велико, что казалось, будто стоишь на открытом воздухе.

– Что тут такого ужасного? – спросила я леди Белл. – Да, жарковато, но зато нет роботов, пытающихся застрелить нас. Кроме того, в таком просторном помещении потенциальных врагов можно заметить издалека, и, похоже, пока никого не видно. Я почти готова поверить, что мы в безопасности.

– Постучи по дереву, – пробормотал Аархус себе под нос.

– Но… но… – пролепетала леди Белл, – здесь так… сыро. И открыто. Все на виду.

– Черт меня подери! – воскликнул Уклод. – Неужели кашлинги страдают агорафобией?

– Теперь, когда ты задал этот вопрос, – ответила Фестина, – я вспомнила, что все города кашлингов накрыты непрозрачными силовыми куполами, но на большинстве их планет в такой защите нет особой необходимости. И мой бывший партнер Ярун рассказывал, что как-то оказался в городе кашлингов и захотел покинуть его, чтобы познакомиться со страной… но никто не знал, существует ли вообще выход. По-моему, это граничит с безумием: они постоянно летают на орбитальные космические станции и обратно, но никогда не выходят наружу, туда, где деревья и свежий воздух.

– Мы не нуждаемся в деревьях и свежем воздухе, – леди Белл с такой силой вцепилась в дверной косяк, точно боялась, что мы можем вытащить ее наружу. – Мы цивилизованная раса. В городе есть все, что нужно для жизни, и нет никаких насекомых. Или ядовитой травы. Или деревьев, которые могут упасть на тебя.

– Если дерево начнет падать на тебя, – сказала я, – просто отскочи в сторону. Деревья славятся своей замедленной реакцией.

– Думаю… – леди Белл проигнорировала мои слова, – думаю, мне нужно пойти посмотреть, как там мой муж. Да. Именно это я и должна сделать. Он, наверно, лежит где-нибудь без сознания. Мой дорогой! Лучше я пойду поищу его, проверю, все ли с ним в порядке.

Не дожидаясь ответа, она нажала кнопку на панели управления шлюзовой камерой, и люк закрылся. Уклод некоторое время смотрел на него, а потом начал издавать странные звуки наподобие тех, которые у них с Ладжоли вырывались перед тем, как их вывернуло наизнанку. Очевидно, у его расы это было проявлением высшей степени отвращения.

– Я все спрашивал себя, когда она вспомнит про мужа. Этот парень Рей ушел на поиски еды, и, видимо, шадиллским лучом его хорошенько шарахнуло, а наша благочестивая леди-пророк даже и не вспоминала о нем, пока не перепуталась до смерти.

– Некоторым мужчинам не нравится, когда их жены волнуются из-за пустяков, – пробормотала Ладжоли. – И некоторые жены умеют скрывать свое беспокойство.

Мы все уставились на нее, но тут же отвернулись, глядя себе под ноги.

– Давайте-ка лучше осмотрим территорию, – пробормотала Фестина.

И все с радостью последовали за ней.

 

СЛЕДЫ

Во всех направлениях раскинулась огромная плоская равнина. Здесь хватило места для всех захваченных кораблей кашлингов; и прямо у нас на глазах еще одно маленькое судно спустилось с неба, ведомое красным световым лучом, и было размещено неподалеку от «Предназначения». Корабли стояли довольно близко друг от друга – ясное дело зачем: чтобы адмиралам-роботам было легче переходить с одного на другой в поисках… ну, в поисках меня.

Я – их цель, это не вызывало сомнений. Оставляя в стороне вопрос, зачем это роботам понадобилось – а я то и дело принималась ломать голову над этим, – возникал и еще один: что они собирались делать, захватив меня? Если, например, они получили приказ отнести мое бесчувственное тело в какое-то место заключения, сколько времени пройдет, прежде чем шадиллы поймут, что роботы потерпели неудачу? Не исключено, что всего несколько минут. Нам нужно шевелиться, пока не поднялась тревога, и они поймут, что мы здесь; а затем – поставить шадиллов на колени (если, конечно, у них есть колени).

Но куда идти? Мы находились в самом центре равнины – и никакого выхода в пределах взгляда. Дверь, конечно, была и, скорее всего, не одна, где-нибудь в дальней стене. Однако отсюда стены было не разглядеть – из-за растущих повсюду деревьев, а также из-за сумеречного света. Учитывая огромные размеры пещеры (почти такой же большой, как та, в которой находился Весловилль), нам понадобится много, много часов, чтобы обойти ее по периметру… и, наверно, даже еще больше, поскольку придется продираться сквозь заросли.

Видимо, те же мысли одолевали Фестину. Она остановилась и начала медленно поворачиваться, прищурив глаза и вглядываясь в горизонт.

– Жаль, что у меня нет «тугодума», – пробормотала она.

Это такое устройство, которое разведчики всегда носят с собой и используют для сканирования местности; оно обладает многими «Научными возможностями» – такими, как усиление неяркого света и увеличение далеких объектов. Ну, у нас этого устройства не было; значит, оставалось полагаться лишь на собственную изобретательность.

В том, что касается изобретательности, мне нет равных.

– Вот что мы должны сделать, – сказала я. – Разойтись и поискать следы. Роботы – тяжелые металлические создания, а под нами рыхлая земля. Они наверняка оставили заметные следы. Нужно найти их и идти по ним туда, откуда роботы вышли в пещеру.

Уклод восхищенно раскрыл рот.

– Мисси! Да, голова у тебя варит!

– Весло права, – согласилась Фестона. – Давайте так и сделаем.

Непосредственно около корабля кашлингов все было затоптано; однако стоило нам отойти совсем недалеко, и сержант Аархус обнаружил отчетливые следы ботинок, тянущиеся по прямой к дальней стене, – словно дорожный знак, на котором большими буквами написано: ВЫХОД ТАМ.

Время поджимало, и мы пустились бегом, Ладжоли даже взяла коротышку Уклода на руки, а Нимбусу, похоже, не составляло труда не отставать – он просто вытянул тело во что-то вроде горизонтально расположенной дождевой капли и полетел рядом с нами.

Через пять минут мы добрались до деревьев; пять минут, в течение которых под ногами была только влажная, рыхлая земля. Ноги утопали в ней не слишком глубоко, и все же бег требовал заметных усилий – в особенности от того, чьи резервы энергии на исходе. В конце пути я тяжело дышала, но это вовсе не доказывало, что я в плохой форме. Я была в отличной форме. Многие ли из вас в состоянии не есть четыре года, а потом бежать пять минут по земле, в которой утопают ноги? Вы, скорее всего, умерли бы от напряжения и, оказавшись на том свете, сказали бы встретившим вас там святым:

– Мы сожалеем, что насмехались над бедняжкой Веслом, когда она, задыхаясь, хватала ртом воздух. Она – образец великолепной физической формы, и сомневаться в ней было очень, очень неправильно.

Извинения приняты.

 

МИНИ-ПЕРЕЦ

Оказавшись под деревьями, мы были вынуждены сбавить скорость. Не потому, что я часто, тяжело дышала и чувствовала неприятную дрожь внутри; просто мешал густой подлесок. Пробраться сквозь него можно было лишь по узкой тропе, по-видимому прорубленной роботами. Похоже, сделали они это совсем недавно: тропа не имела такого вида, будто ее часто использовали.

Мы прошли совсем немного, как вдруг моя подруга остановилась и вытянула шею, вглядываясь в одно из деревьев. Здесь было еще сумрачнее, чем на открытом пространстве, и все же я сумела разглядеть висящие среди темных листьев желтоватые плоды. Фестина высоко подпрыгнула, резким движением сорвала один и положила на ладонь, чтобы все могли рассмотреть его. Это был точно сделанный из воска фрукт, по цвету напоминавший одуванчик, шириной в два пальца у черенка, а дальше сужающийся до точки.

– Похоже на желтый стручковый перец, только вдвое меньше, – сказал Аархус.

Фестина кивнула.

– У меня дома их называют мини-перец. Такие деревья растут по всей Акве.

– Значит, они родом с твоей родной планеты?

– Нет, – она покачала головой. – Происхождение этих деревьев никому не известно, но завезли их лас фуентес – чужеземцы, покинувшие свои колонии пять тысяч лет назад. – Она перевела взгляд на желтый плод. – Где бы лас фуентес ни появлялись, они сажали мини-перцы. Видимо, это их любимая еда.

Мой рот наполнился слюной.

– Мини-перцы вкусные?

– Не знаю, – Фестина пожала плечами. – Тот, кто пробовал их, через секунду умирал, не успев описать свои ощущения. На редкость ядовитые растения! Из-за этих проклятых штук на нашей ферме погибали животные – стоило корове сбежать с пастбища, как она прямиком устремлялась к ближайшему дереву, на котором росли мини-перцы, и пожирала любой плод, какой удавалось найти на земле. Наверное, их привлекал запах, а иначе остается думать, что наши коровы страдали манией самоубийства. – Фестина сжала в пальцах мини-перец. – Мерзость.

Я думала, она его выбросит, но вместо этого она осторожно положила плод в карман куртки.

Разведчики, они такие – даже в напряженные моменты считают своим долгом взять образцы растений.

 

СЛИШКОМ МНОГО СОВПАДЕНИЙ

– Значит, – медленно произнес Аархус, – это любимое дерево лас фуентес, и оно обнаруживается здесь, на корабле шадиллов.

– Заставляет задуматься, не правда ли? – Фестина пошла дальше по тропе, тщательно «ощупывая» взглядом кусты. – И многие другие растения вокруг как будто пересадили прямо из джунглей Аквы. Например, вот эта лиана – мы называем ее «обезьяньей веревкой». А вот тот колючий кустарник – «окровавленной матушкой». И то и другое завезено лас фуентес… Только в лаборатории можно было бы доказать идентичность этих растений с теми, которые растут на моей родной планете; однако на первый взгляд – одно и то же.

– И что это означает? – спросил Уклод.

Фестина пожала плечами.

– Лас фуентес покинули свои миры пять тысяч лет назад. Спустя восемь столетий впервые появились шадиллы – когда перевезли предков Весла с Земли. Может, за эти годы лас фуентес превратились в шадиллов?

– Но ведь лас фуентес – это ужасное красное желе, о котором ты рассказывала, – сказала я.

– Так, по крайней мере, утверждает это ужасное красное желе. Чужакам не привыкать лгать.

Она снова двинулась дальше. Мы с мрачным видом последовали за ней, и я изо всех сил старалась не наступать на ядовитые плоды.

 

КАК РАЗГОВАРИВАТЬ С ДВЕРЬЮ

К моей куртке то и дело цеплялись всякие колючки. На Мелаквине я не стремилась избегать их, поскольку мою кожу никакая колючка не проколет. Здесь, однако, постоянно приходилось отдирать себя от кустов, мимо которых мы проходили; и это так мне надоело, что мелькнула мысль снять куртку и забросить ее в кусты. Я подавила это желание – ведь как-никак Фестина официально приняла меня в корпус разведчиков. Если она увидит, что я так бесцеремонно обращаюсь с формой, то, возможно, решит, что совершила ошибку. Было бы очень печально услышать от нее такие слова:

– Весло, твое поведение недостойно разведчика, и ты больше не можешь быть одной из нас.

Ну, я и продолжала мучиться в своей куртке, просто выдираясь из кустов всякий раз, когда колючки цеплялись за нее. Это, конечно, не требовало особой силы, но от постоянного напряжения в животе у меня опять стало нехорошо. А потом и в голове… нет, не внезапное головокружение, а просто нарастающее ощущение отключения, когда ноги продолжают идти, а сознание уплывает куда-то. Перед моим внутренним взором возникла ярко освещенная Башня предков. Как хорошо было бы просто лежать на полу все эти четыре года, не беспокоясь ни о колючках, ни о мерзких шадиллах, ни о том, что поток моей жизни все время заносит меня не в ту сторону…

Путаница в голове подбиралась ко мне так незаметно, что я не ощущала этого: сказывались усталость и, конечно, нехватка пищи. Все вокруг слилось в неясное пятно, возник разрыв во времени… потому что следующее, что я осознала, – это как я, снова совершенно вымотанная, стою, привалившись к покрытой засохшей коркой грязи стене, щекой и носом вжавшись в ее поверхность.

Я вяло повернула голову и увидела Ладжоли, глядевшую на меня с испугом и тревогой; внимание остальных, однако, было сосредоточено на двери в стене в нескольких шагах от меня. Это была металлическая дверь того типа, которая скользит, открываясь и закрываясь. В данный момент она была закрыта, и никакого очевидного механизма, чтобы открыть ее, не наблюдалось. Ни дверной ручки, ни задвижки, ни кнопки, ни наборного диска.

– Можно сломать ее, – предложил Уклод и покосился на жену. – Не возражаешь, дорогая?

Ладжоли бросила на меня горестный взгляд, свидетельствующий о том, что она очень даже возражала: по-моему, ей меньше всего снова хотелось использовать свою огромную силу. Чувство невероятного облегчения возникло на ее лице, когда Фестина сказала:

– Не стоит. Во-первых, это будет сопровождаться сильным шумом. А во-вторых, на двери, возможно, установлен защитный механизм – сигнал тревоги или даже мины-станнеры.

– Что же нам в таком случае делать? – спросил оранжевый коротышка.

Фестина провела пальцами по поверхности двери, как бы пытаясь нащупать какой-то необычный выступ или, напротив, углубление.

– Обыщите все поблизости, – велела она нам. – Может, где-то есть скрытый механизм.

– А может, дверь открывается только с той стороны, – высказал предположение Уклод. – Или активируется с помощью голоса, но нужно знать пароль.

– Это и так понятно, – сердитым тоном ответила моя подруга. – Однако давайте проверим и все другие варианты.

Ну, они и начали проверять, шаря под кустами, разрыхляя землю и ковыряя стену, как будто в ней мог быть спрятан механизм доступа. Их суета вскоре едва не свела меня с ума; все еще привалившись к стене, я закричала на своем родном языке:

– Откройся, глупая дверь!

И она бесшумно отъехала в сторону.

 

КАК РАЗГОВАРИВАТЬ СО МНОЙ

Удивленно открыв рот, Фестина уставилась на меня.

– Что ты сказала?

– Велела ей открыться.

– На каком языке?

– На моем родном… по-моему, это на самом деле язык шадиллов. Только не ругай меня за то, что я не рассказала тебе об этом раньше. Я и без того расстроена, что шадиллы учили нас своему негодяйскому языку. И, возможно, я так ослабела физически и эмоционально, что, если ты, Фестина, станешь кричать на меня, я заплачу.

Она шагнула ко мне и заключила в объятия. Я прислонилась к ней… и – вот странность! В отличие от первого раза, когда она меня обнимала на транспортной платформе «Гемлока», сейчас я не ощущала никакой робости. Честно говоря, я так устала, что не чувствовала почти ничего; но так спокойно и приятно, когда тебя поддерживают, – не говоря уж о том, что это помогает устоять на ногах.

– Ты правда говоришь по-шадиллски? – шепотом спросила Фестина.

– Нуда.

– В наших обстоятельствах это просто замечательно. Дает ценное преимущество.

– Нет ничего замечательного и чудесного… – я с трудом перевела дыхание, – в том, чтобы осознавать – всю свою жизнь ты была «творением чужих рук», а также мозгов. От этого можно легко впасть в уныние.

Она крепко сжала меня за плечи и даже слегка встряхнула.

– Оставайся с нами, Весло, оставайся с нами. Если будешь бодрствовать, может, и разобьешь какому-нибудь шадиллу нос.

– Да! Это, наверно, было бы приятно.

Я заставила себя выпрямиться. Подруга поднырнула под мою руку и крепко обхватила меня за спину, чтобы я не упала.

– Это всего лишь временная слабость, – сказала она остальным. – Веслу нужно поесть.

– Ничего себе временная, – проворчал Уклод. – С ней то и дело это случается. Ладжоли говорила, что она на целый час потеряла сознание на «Гемлоке», да я и сам пару раз видел, как она отключается. Не говоря уж о том, что до моего появления на Мелаквине она четыре года была просто зомби. – Он посмотрел на меня. – Мне очень неприятно говорить это, мисси, но с головой у тебя все хуже и хуже.

– Нет! – закричала я. – Нет! – Внезапно охваченная гневом, я вырвалась из рук Фестины. – Со мной все в полном порядке. Точнее, просто великолепно! А теперь оставьте ваши инсинуации – сейчас самое время заняться поисками врагов.

Я величественно зашагала к раскрытой двери, однако Фестина и Уклод опередили меня. Ее губы шевелились; вполне естественно было предположить, что она ругает его за то, что он привел меня в ярость. Но нет, я успела заметить, как она беззвучно прошептала:

– Спасибо…

Как будто он сделал что-то достойное похвалы, а не просто вывел меня из себя. И оранжевый коротышка в ответ подмигнул ей.

Нет, понять чужаков совершенно невозможно.

 

НОРЫ

За дверью оказался коридор, ничуть не похожий на корабельный, – просто туннель в земле вроде того, что роют кролики или суслики, если бы эти животные были размером почти с человека. Я говорю «размером почти с человека», поскольку лично мне приходилось слегка пригибаться в этом туннеле, что не улучшило моего настроения. Аархус тоже вынужден был наклоняться, а бедняжка Ладжоли и вовсе сложилась чуть не вдвое. Я ожидала, что наши коротышки начнут хвастаться – дескать, у них таких проблем не возникает. Однако Фестина для этого была слишком вежлива, а Уклод слишком суетился вокруг своей жены, пытаясь облегчить ее положение. («Может, будет легче, если… допустим, я… может, тебе лучше…» Ни одно его предложение не способствовало улучшению ситуации, но, наверное, великанше была приятна его забота.)

Нимбус, конечно, плыл среди нас безо всякого труда. Едва мы оказались по другую сторону двери, он сказал Фестине:

– Этот туннель – просто бутафорский макет. Я послал несколько своих частичек проверить стену; это искусственная грязь, набрызганная на основу из стали и пластика.

– Это меня не удивляет. Такое впечатление, будто далекими предками шадиллов были создания, предпочитавшие норы. В такой обстановке они чувствуют себя комфортнее.

– Неужели шадиллы просто огромные космические суслики? – спросила я.

– Не только суслики роют норы, – заметила Фестина. – Кролики, черви, жуки, змеи – и это лишь земные виды. Я могу перечислить тысячу подобных особей с других планет.

– Тебе известно, как выглядели лас фуентес до того, как превратились в пурпурное желе? – поинтересовался оранжевый коротышка.

Моя подруга покачала головой.

– Прежде чем покинуть свои миры, они тщательно вычистили их, главным образом стремясь не оставить ни намека на то, чтобы потом идентифицировать их внешний облик. Ну, разумеется, кое-какие мелочи они проглядели: небольшое количество инструментов, предназначенных, судя по всему, для четырехпалых рук, сломанную мебель, форма которой позволяла предположить, что они использовали ее скорее для лежания, чем для сидения. То есть, похоже, их сочленения заметно отличались от наших. Но никаких тел, ни единой кости, что свидетельствует о том, какой развитой технологией они обладали – раз сумели так уничтожить следы. Следовательно, лас фуентес не хотели, чтобы мы знали, как они выглядят.

– Это характерно для созданий, обитающих в норах, – заметил Аархус. – Скрытность – их навязчивая идея.

– Никакая это не навязчивая идея, – возразила я, – а просто здравый смысл. Прикладывать усилия, чтобы оставаться незамеченным – очень разумно, иначе можно попасться на глаза неизвестно кому…

Я замолчала. Фестина вперила в меня проницательный взгляд.

– Скрытность – характерная черта и твоей расы, верно? Недаром вы все живете в подземных городах вроде этой пещеры.

– Ты что, хочешь сказать, что я шадилл? Очень невежливо с твоей стороны. Может, я и говорю на их языке, но в норах не живу… и у меня на руке не четыре пальца… и я могу сидеть где угодно, потому что прекрасно сгибаюсь и наклоняюсь.

– Я не говорю, что вы во всем похожи на шадиллов, – подруга пожала плечами, – но ваша планета – первое из известных поселений, основанных ими после исчезновения лас фуентес. Может, шадиллы создали вас как искусственную расу, внешне человекоподобную – так привезенным с Земли людям было приятнее и легче, – но в какой-то степени обладающую и характеристиками самих шадиллов. Взять хотя бы ту же скрытность, желание спрятаться. Они по всей планете построили для вас надежно защищенные города и сделали вас прозрачными – чтобы вас было труднее разглядеть, да-же когда вам захочется выйти наружу. Если шадиллы… ну… склонные к затворничеству космические суслики, они хотели, чтобы вы пошли по их стопам.

– И они научили вас своему языку, – вставил Аархус. – Ни с одной расой, к которой они приложили руку, этого не произошло.

– Другие расы, которыми занимались шадиллы, были гораздо более развиты в научном отношении, – сказала Фестина. – По крайней мере, ракеты и спутники у них уже имелись. Однако предков Весла перевезли на Мелаквин прямо из бронзового века. – Она наморщила брови. – Не могу понять, зачем это понадобилось шадиллам. Чего они хотели от…

– Детей! – выпалила Ладжоли. – Шадиллы хотели иметь детей.

Мы все уставились на нее. Я заметила, что голова Уклода дернулась, точно от удара хлыстом. Может, он из тех мужчин, которые обостренно реагируют, если его жена затрагивает проблему детей.

 

ДЕТИ, НУ КОНЕЧНО ЖЕ, ДЕТИ

– Ну… – Ладжоли под нашими взглядами явно теряла присутствие духа. – Просто… ну… может, шадиллам хотелось иметь детей. Чтобы смотреть, как они растут… играют… и все такое. Может, когда они изменили себя, превратившись в большие капли желе, получилось так… ну, что эти капли не могут иметь детей. Или могут, но каких-нибудь ненормальных. Поэтому шадиллы… лас фуентес… заскучали по детям. И создали расу искусственных людей, в чем-то похожую на них самих… ну, эта самая скрытность, к примеру… но таких, которые на протяжении всей своей жизни остаются… ну… детьми.

Она перевела на меня взгляд больших карих глаз.

– Да, детьми. И, может, шадиллы не могли так уж все время заботиться о своих детях, вот и привезли людей бронзового века, чтобы те стали… ну… как бы нянями. Дети шадиллов выглядели и вели себя как люди – это было сделано нарочно, чтобы землянам было проще и приятнее ухаживать за ними, – но внутри обладали чем-то таким, что делало их… ну, привлекательными для шадиллов.

Воцарилась тишина; почему-то теперь все смотрели на меня, а не на великаншу.

– Но все было совсем не так, – возразила я. – Есть записи, где рассказана история моего народа. Шадиллы доставили с Земли на Мелаквин людей из плоти и крови и спросили их: «Хотите, чтобы ваши дети жили вечно?» Земляне ответили «да», потому что, конечно, хотели этого, и шадиллы изменили людей таким образом, чтобы их дети стали стеклянными. Мои предки никакими нянями не были; они были любящими родителями, которые заботились о своих детях и хотели, чтобы те стали совершенны.

Фестина обняла меня за плечи.

– Весло… вряд ли стоит верить вашим записям. Люди пришли на Мелаквин в 2000 году до нашей эры по земному счету. В те времена на Земле мало кто умел писать, а если бы среди поселенцев и нашлись такие умельцы, они писали бы на своем языке, не на вашем. Видимо, все записи сделаны шадиллами.

Я молча смотрела на нее, чувствуя, как по щеке течет слеза. Она между тем продолжала:

– Эти записи наверняка не совсем лживы. Шадиллы, к примеру, могли физически изменить женщин первых поселенцев, чтобы те вынашивали внедренные в них эмбрионы: они скорее стали бы заботиться о вас, если бы считали, что вы их дети.

– Но если шадиллы создали нас как своих детей, – спросила я, – почему они сделали так, что у нас устают мозги?

Молчание. Я совсем было собралась сказать: «Вот видите, я в пух и прах разбила ваши аргументы», но тут мягко заговорил Нимбус.

– Может, они не хотели, чтобы вы взрослели.

Я обернулась к нему.

– Что ты имеешь в виду?

– Может, – призрачный человек не повысил голос и говорил очень мягко, – приходит время… даже для того, кто задуман оставаться ребенком столько, сколько это возможно… приходит время, когда детство должно закончиться. Когда мозг в своем развитии достигает той точки, после которой должен либо стать взрослым, либо стать… ничем. И шадиллы предпочли, чтобы вы становились ничем. – Туман, из которого он состоял, приблизился ко мне, погладил по щеке и снова взвихрился в сторону остальных. – Не так давно мы с Веслом беседовали о кашлингах – о том, как заметно они выродились со времени встречи с шадиллами. С другими расами происходит то же самое, даже с людьми и дивианами.

Он замолчал, как бы ожидая возражений. Однако их не последовало; более того, Фестина и Уклод с мрачным видом кивнули в знак согласия.

– Предположим, – продолжал Нимбус, – за всеми этими дегенеративными процессами стоят шадиллы. Предположим, это не просто результат изобилия и праздности, но что-то другое: яд, вирус, радиация… кто знает? Шадиллы достаточно продвинутая раса, чтобы внести какой-то элемент порчи в среду таким образом, что это остается незамеченным.

– Как-то не очень верится. – Аархус покачал головой. – Учитывая постоянный мониторинг степени загрязнения окружающей среды и уровень развития медицины, любой вид вредоносного воздействия…

– Сержант, – перебила его Фестина, – сколько времени мы работаем с ССС-полями? И до сих пор понятия не имели, что солнце позволяет усиливать их. Если шадиллы сумели одурачить нас в одном вопросе, почему это невозможно в другом? Например, «таблетки молодости» – якобы дар шадиллов, позволяющий продлевать жизнь. Что, если в этих таблетках есть некое вещество, которое очень, очень медленно, на протяжении столетий повреждает человеческий геном, – имеющее кумулятивный эффект, способствующее возникновению умственной регрессии? – Она сердито тряхнула головой. – И «таблетки молодости» – это просто первое, что приходит в голову. Способствующие деградации агенты могут содержаться в любом из так называемых «даров» шадиллов. Или постоянно рассеиваться каким-то другим способом.

– Шадиллы никогда не сделали бы этого! – запротестовала Ладжоли. – Они такие хорошие… такие великодушные…

Ее голос сошел на нет. После всего, что произошло, даже добросердечной великанше стало трудно заставлять себя верить в то, будто шадиллы были великодушными благодетелями.

– Думаю, – заговорил Нимбус, – шадиллы на протяжении вот уже тысяч лет ведут войну с другими разумными расами. Не с целью завоевания тер-ритории, а стремясь подавить всякое соперничество. Когда та или иная раса приближается к уровню выхода в космос, появляются шадиллы с охапками даров; и где-то среди этих даров скрыты мины-ловушки, которые постепенно делают расу умственно отсталой и, следовательно, неспособной причинить шадиллам никакого беспокойства.

– Но ведь это ужасно! – воскликнула я. – Лига Наций, конечно, будет против.

– Ничуть, – сказала Фестина, – если этот яд не убивает. И если раса принимает дары добровольно. Лига против открытых убийств, но она и пальцем не пошевелит, если кому-то хочется делать самоубийственно глупый выбор.

– Но зачем шадиллы так поступают? – дрожащим голосом спросила Ладжоли.

– Может, из страха. – Уклод взял ее за руку. – Попробуй встать на их точку зрения. В одном с ними регионе галактики существуют все эти разумные расы, которые мало-помалу развивают собственную технологию. Конечно, шадиллы имеют перед ними преимущество во времени… но, может, они опасаются, что кто-то сумеет догнать их? Что, если другие расы окажутся чуть умнее, чуть удачливее, чуть трудолюбивее? Это может привести к тому, что в конце концов шадиллы будут плестись в хвосте. И как помешать этому? Лига против насилия, поэтому шадиллы не могут открыто уничтожить тех, кто представляет для них потенциальную угрозу. Вот они и придумали обходный маневр.

– Троянские кони, – пробормотал Аархус. – Дары, которые медленно, но верно нейтрализуют любую расу, начинающую наступать шадиллам на пятки. Превращают нас в вялых идиотов наподобие кашлингов. – Он посмотрел на меня. – А то, что они сделали с твоими людьми на Мелаквине, даже еще хуже. Может, вы и вправду для них что-то вроде детей, но они не хотели, чтобы вы взрослели и могли составить им конкуренцию. Поэтому они повредили вас умственно, сделали так, что вы никогда не станете взрослыми.

– Да, – согласился с ним Нимбус, – сохраняя вас в детском состоянии, шадиллы не только избавились от возможных соперников, но и сделали еще более «милыми», если можно так выразиться: общество, состоящее из счастливых здоровых детей, привлекательнее той беспорядочной мешанины, которую представляет собой любая цивилизация взрослых. Когда ваши мозги достигают критической точки «повзрослеть или отключиться», вы, в соответствии с замыслом, засыпаете.

– Не намного лучше смерти, – проворчал Уклод.

– Но гораздо менее огорчительно для шадил-лов, глядящих на своих «деток» с небес, – ответил Нимбус. – Сообразительный маленький мальчик, за которым они с таким удовольствием наблюдали триста лет назад, не умер, а просто прилег отдохнуть среди друзей. Может, время от времени шадиллы дают ему какое-то стимулирующее средство, чтобы он проснулся, походил туда-сюда, порадовал их своим детским лепетом, вызывающим такую нежность. А потом они снова уходят – до следующего раза, когда возникнет желание нанести очередной кратковременный визит.

– Черт побери, – прошептала Фестина. – Изящно… и вызывает такое презрение, – она сжала мое плечо. – Если все это правда…

Я ждала, что она сейчас скажет: «Если все это правда, то бедная, бедная Весло! Какая жалость, что твой мозг поврежден! И лишь потому, что создате-ли хотели видеть тебя привлекательной, но бесполезной. Мы тоже находим тебя привлекательной и восхищаемся твоей наивностью; нам будет очень грустно, когда ты упадешь на землю и больше не встанешь».

Однако Фестина не стала говорить ничего подобного, а просто лишь крепче сжала мне плечо.

 

МОЯ КЛЯТВА

Я посмотрела на своих товарищей. Все стояли с угрюмыми физиономиями, старательно отводя взгляды, как будто я уже превратилась в ходячего мертвеца умуши, которому опасно смотреть в глаза… и на одно краткое мгновение я почти утратила мужество. Это – мои единственные друзья во всей вселенной, и они уверены, что я обречена: всего лишь глупая игрушка для забавы подлых чужеземцев, и теперь дни мои сочтены. Они считают меня легкомысленным ребенком, который не понимает жизни и никогда не сможет повзрослеть. На одно краткое мгновение я испугалась, что они правы, и великая печаль затопила душу.

Может, я вовсе не славная героиня, которой суждено свершить великие дела?

Может, я просто глупая девочка с головой, набитой всякой чепухой, и обманываю сама себя, думая, что я какая-то особенная?

Потому что приходится признать, что мой мозг и в самом деле устал. В таком состоянии он пребывал четыре последних года. Недавние события временно вывели меня из ступора, однако я снова и снова едва ли не соскальзывала в небытие. Сколько еще мне осталось до той точки, откуда нет возврата?

Если Поллисанд не врал, меня еще можно исцелить – при условии, что я приму участие в операции, цель которой он сформулировал как «стереть шадиллов с лица галактики». Когда он впервые сделал мне это предложение, я радостно ответила:

– Да, помогу.

Однако тогда я еще совсем не понимала, кто и что такое шадиллы. Даже сейчас имелись одни лишь предположения. На самом деле я ничего толком не знала. Но если эти предположения верны…

… то я хочу сделать нечто большее, чем просто разбить шадиллам носы. Я хочу бить и бить их до тех пор, пока они не пожалеют о содеянном, и даже тогда я, наверное, не остановлюсь. Я действительно хочу причинить им очень серьезный вред и не из желания добиться одобрения Поллисанда, а потому, что эти негодяи ничего другого не заслуживают.

В конце концов, может, меня и не спасет, если я буду действовать заодно с Поллисандом, – какие у меня основания верить, что некий чужак сдержит свое слово? Вселенная кишит предателями. И что это такое – исцелиться? Кем я стану? Скучной, трудной на подъем взрослой? Человеком, который не падает от усталости, но влачит жалкое существование, притворяясь, что раз ноги ходят, то и голова еще что-то соображает?

Нимбус сказал, что я должна стать либо взрослой, либо ничем; я не знала, что страшит меня больше. Но что бы ни случилось со мной, я поклялась, что не уйду в небытие до тех пор, пока не заставлю шадиллов пожалеть о том, что они натворили.

Это моя клятва. Это то, что я торжественно обещала вселенной: всем старым стеклянным людям, лежащим в ступоре в своих Башнях, моим предкам из плоти и крови и даже чужеземным расам наподобие глупых кашлингов, у которых вместо мозгов теперь одна каша. «Не знаю как, – думала я, – но все это должно быть отомщено».

В самой глубине души, в самом тайном ее уголке я поклялась ужасной клятвой, что сделаю это.

– А теперь пошли, – сказала я друзьям. – Мы впустую тратим время, а у меня, может, его не так уж много осталось. Давайте совершим хотя бы одно великое деяние, прежде чем исчезнем навеки.

Не дожидаясь ответа, я зашагала по коридору, уверенная, что так или иначе, но найду шадиллов. Мои друзья, по-видимому, были потрясены, потому что секунду-другую заколебались, но потом все же последовали за мной.

 

В ТУННЕЛЯХ

Корабль-«вязанка», казалось, весь был пронизан туннелями: некоторые оказались узкими и низкими, так что приходилось нагибать голову, другие – широкие, с потолками, тонущими во мгле. Тьма вообще была самой заметной чертой этих туннелей, хотя кое-какое освещение присутствовало – тусклые оранжевые пластинки размером с мою ладонь, вделанные в стену на уровне пояса. Однако от одной пластины до другой я насчитала полных двадцать шагов, и, учитывая, что свет пластин был не ярче одной-единственной свечки, толком они ничего не освещали. Наверно, их назначение сводилось к тому, чтобы идущий по туннелям не заблудился в полной темноте.

У Фестины все еще оставалась одна светящаяся палочка, но она использовала ее очень экономно, включая только на перекрестках. На земляном полу было отчетливо видно, какие ответвления используются чаще других – там земляной пол был заметно истоптан, а кое-где виднелись даже отчетливые следы, оставленные только человеческими ботинками, наподобие тех, которые носили роботы-адмиралы. Мы всегда сворачивали в сторону более активного движения – исходя из теории, что таким путем скорее доберемся до шадиллов. (На каждом перекрестке мы делали отчетливо различимые, глубокие выемки в почве, помечая таким образом свой путь. «Оставляем хлебные крошки», – так выразилась Фестина, отчего у меня пропало всякое желание есть хлеб землян.)

Конечно, корабль-«вязанка» состоял не только из туннелей – имелись также многочисленные комнаты. У многих двери отсутствовали, просто открытый дверной проем… однако в комнатах было даже темнее, чем в туннелях, и все, что удавалось разглядеть, это нагромождение непонятных механизмов в металлических корпусах. Время от времени мы видели снующих во тьме роботов – просто ящики на колесах с «руками», высовывавшимися из верхней крышки. Они не обращали на нас внимания; слишком занятые выполнением задач, на которые были запрограммированы, роботы не желали отвлекать свои механические мозги на каких-то посторонних существ.

Что касается комнат с закрытыми дверями, туда мы даже не пытались проникнуть. Я не считала возможным тратить время впустую, поскольку не знала, как долго еще мой мозг будет сохранять активность. Кроме того – на это указала Фестина, – двери часто закрывают, чтобы уберечь от опасности тех, кто проходит мимо; под опасностью могут подразумеваться либо звери, либо агрессивные наночастицы, либо машины, испускающие испепеляющий жар. (Нимбус сказал, что все время следит за концентрацией в воздухе нано; по его словам, они присутствовали везде, где мы проходили, но проявляли к нам не больше интереса, чем роботы.)

Минута скользила прочь за минутой, а мы не видели ничего, хоть сколько-нибудь похожего на живого шадилла. Конечно, корабль-«вязанка» имел невероятные размеры. Может, в какой-то другой его части находится миллион шадиллов; скажем, в жилом отсеке, отделенном от зоны, где содержатся пленники. Однако чем дальше мы заходили, тем чаще у меня возникал вопрос: где же, в самом деле, эти болваны? Может, всем кораблем заправляют только роботы и наночастицы? Нуждаются ли его механизмы в присмотре, и если он может летать самостоятельно, на что еще способны шадиллы?

Я знала, что шадиллы изменили Мелаквин, превратив его почти в точную копию Земли, со всеми приметами местности, растениями и животными, не говоря уж о городах, построенных под землей и на дне озер. Может, всю эту гигантскую работу тоже проделали механизмы, которыми никто не управлял? (Я имею в виду – непосредственно.) Может, чужаки, обладающие столь развитой технологией, с помощью машин в состоянии делать все? Не исключено, что во вселенной осталась лишь горстка шадиллов; они между делом отдадут какую-нибудь команду, а потом над ее исполнением годами трудятся механические слуги (включая планирование, замысел и изменение рельефа местности).

Если подобное возможно… не исключено, что живых шадиллов вообще нет? Предположим, древняя раса лас фуентес создала этот корабль-«вязанку» и запрограммировала его действовать полностью самостоятельно. Живые фуентес превратили себя в студень, а корабль до сих пор трудится, трудится, трудится…

Какая скука – если мы в конце концов доберемся до управляющего центра и не обнаружим там ичего, кроме новых нагромождений неизвестных механизмов, – искусственный интеллект, заправляющий тут всем. Компьютеру нос не разобьешь!

С другой стороны, с компьютера можно сбить металлический корпус, вырвать из него провода, сплясать на его монтажных платах и расколошматить все, на чем написано: ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ. Более того, в этом случае я не стану для Лиги Наций нежелательной персоной – если Лига сама на постоянной основе работает с компьютерами, ее представители время от времени наверняка испытывают настоятельную потребность сплясать на монтажных платах. Может, они возникнут передо мной в огненном столбе и скажут:

– Весло, наша самая верная, самая надежная служительница, ты сделала в точности то, что мы хотели бы сделать сами, будь у нас ноги.

И тут выяснится, что они и есть гигантские космические бабочки; они наградят меня медалью за героические заслуги, посадят себе на спину, и мы устремимся куда-нибудь на край галактики в поисках замечательных приключений…

Вот какие мысли бродили в моей голове, когда я увидела Поллисанда.

 

НА ХОРОШЕЙ КАРТИНЕ ГЛАЗА СЛЕДУЮТ ЗА ТОБОЙ; НА КОРАБЛЕ-«ВЯЗАНКЕ» ТЫ СЛЕДУЕШЬ ЗА ГЛАЗАМИ

Мы стояли на Т-образном перекрестке, и Фестина внимательно изучала пол, пытаясь определиться, какой туннель используется чаще. И правый, и левый были истоптаны в одинаковой степени; это указывало на то, что мы наконец добрались до области оживленного движения. Пока остальные спорили, куда лучше свернуть, я бдительно смотрела по сторонам – и вдруг увидела мерцающие во тьме справа знакомые красные глаза.

Поллисанд стоял так далеко во тьме, что его самого я не разглядела, но глаза узнала безошибочно. На мгновенье они вспыхнули особенно ярко… а затем погасли, точно их и не было.

– Вон туда, – я указала в сторону, где видела глаза. – Это правильное направление.

Фестина некоторое время разглядывала меня, как бы ожидая объяснений. Вряд ли ее обрадовало бы сообщение о том, что я видела Поллисанда; Фестина считает его «созданием, которое накликивает неприятности», и, очень может быть, стала бы настаивать, что нужно двигаться в прямо противоположном направлении. Поэтому я промолчала. В конце концов она пожала плечами и пробормотала:

– Почему бы и нет? Направо выглядит не хуже и не лучше, чем налево.

Ну, мы и пошли в ту сторону, где я видела мерцающие глаза. Я все время смотрела себе под ноги, надеясь заметить глубокие следы похожего на носорога зверя, но не видела ничего, кроме хорошо утрамбованной земли. Хотя, может, все, что я видела, представляло собой иллюзию, внедренную в мое сознание. Тем не менее мы продолжали шагать по коридору, пока не добрались до следующего перекрестка; и тут я снова в одном из ответвлений увидела мгновенную красную вспышку.

– А теперь туда, – указала я.

Конечно, все было не так уж просто – моя подруга непременно желала знать, чемя руководствуюсь; к тому же нам пришлось дождаться, пока Аархус проткнет в земле выемки. В конце концов, однако, Фестина снова согласилась с тем, что указанное мной направление не хуже любого другого, и мы двинулись вперед.

Какое-то время ситуация оставалась без изменений. Кроме меня, никто не видел мерцания алых глаз. На каждом перекрестке Поллисанд указывал мне дорогу, ну а остальные просто следовали за мной.

Адмирал пару раз бросила на меня подозрительный взгляд. Спасало то, что, наверное, к этому времени она уже привыкла к моему поведению, мотивы которого слишком глубоки и потому трудны для человеческого понимания; и в качестве моей лучшей подруги предпочла ни о чем не допытываться. Просто следила за тем, чтобы сержант не забывал помечать наш путь; и с каждым разом все меньше раздумывала, прежде чем сказать:

– Идем, куда указывает Весло.

В результате мы шли довольно быстро, хотя в этой части корабля земля была уже так истоптана, что кое-где проглядывал пол. Фестина сказала, что он сделан из полистирола – материала, который использовался и при строительстве земных кораблей; ничего удивительного, учитывая, что именно шадиллы научили землян строить космические корабли. Можно было предположить, что обнаружатся и еще какие-нибудь детали, общие для «вязанки» и, скажем, «Королевского гемлока». Действительно, вскоре так и произошло; это оказалась дверь, которая автоматически открылась при нашем приближении.

На «Гемлоке» мы несколько раз сталкивались с тем, что двери сами открывались перед нами; здесь, однако, это случилось впервые. Фестина немедленно остановила наш отряд; точнее говоря, поскольку я шла первой, она схватила меня за воротник куртки и с силой рванула назад. Я повернулась, бросила на нее укоризненный взгляд и собралась сказать, что не следует обращаться со мной так грубо… но она зажала мне рот рукой, не дав произнести ни слова. По-видимому, не хотела, чтобы затаившийся где-то поблизости шадилл услышал наш разговор. Убедившись, что все остальные также осознали необходимость соблюдать тишину, Фестина сделала нам знак оставаться на месте, а сама начала подкрадываться к двери.

Она надолго застыла около нее, затаив дыхание и вслушиваясь в звуки, которые, возможно, могли доноситься изнутри. Остальные занимались тем же – Уклод и Ладжоли откинули назад оболочки своих ушей-шариков, выставив на всеобщее обозрение барабанные перепонки. В результате слух у них, по-видимому, стал острее, даже чем у меня. Как бы то ни было, Фестина, видимо, полагала, что среди нас они самые лучшие «слухачи», потому что повернулась к ним и сказала одними губами:

– Слышите что-нибудь?

Дивиане покачали головами. Фестина пожала плечами и, сжав обеими руками станнер, ворвалась внутрь.

Ничего не произошло. Ни криков, ни выстрелов, ни шума драки. Спустя несколько напряженных мгновений моя подруга появилась в дверном проеме и поманила нас рукой.

 

МОЛОКО МИЛЛИОНА МАТЕРЕЙ

По нормальным меркам освещение в помещении было тусклое: что-то вроде сумерек сразу после захода солнца; примерно как в той огромной пещере, где стоял наш корабль. После мрака туннелей, однако, мягкий сумеречный свет воспринимался как очень приятный.

Его вполне хватило, чтобы убедиться – помещение пусто… в смысле, там не было ни роботов, ни шадиллов, ни громоздких механизмов. Вместо всего этого росли три дерева, с прямыми, как стрела, стволами, чьи ветки были отягощены желтыми плодами мини-перцев. Больше никаких растений тут не наблюдалось – ни кустов, ни подлеска, ни единой травинки, – однако в центре сформированного деревьями треугольника стоял вырезанный из серого камня фонтан.

Мы уже видели подобный фонтан – на картинках, которые показывала нам Фестина, с видами своего мира, Аквы. Вне всякого сомнения, это тоже было творение лас фуентес.

Фонтан выглядел очень просто: низкая чаша шагов десять в поперечнике и по колено высотой, из центра которой поднимался один-единственный столб, лишенный всяких украшений. Столб был чуть выше меня и в верхней части разделялся на три желоба, каждый из которых был направлен в сторону «своего» дерева. В данный момент, однако, по желобам ничего не текло. Фонтан пересох и выглядел так, словно не работал уже веками. Тишина здесь казалась особенно ощутимой – наверно, потому что, по идее, ее должно было нарушать жизнерадостное журчание воды.

– Ну вот, – негромко сказал Уклод, – это последнее доказательство. Шадиллы и есть лас фуентес.

Казалось уместным разговаривать тут почти шепотом. Мы остановились сразу за дверью, не осмеливаясь двинуться дальше.

– Адмирал, – пробормотал Аархус, – те фонтаны на планетах лас фуентес… среди них были действующие?

Фестина покачала головой.

– К тому времени, когда появились люди, фонтаны не работали уже тысячи лет и стояли, покрытые грязью и плесенью. Большинство было целиком похоронено под пластами почвы; их обнаружили лишь потому, что они стояли в центре огромных кратеров и археологи знали, где копать.

– Но эти фонтаны имели трубопроводы? И источники воды?

– Трубопроводы были, но вода по ним поступала не от естественных источников, а из больших, герметически закрытых резервуаров в форме цилиндров, зарытых под землей. Может, это как-то связано с религией – скажем, вода в резервуарах была освящена, и лас фуентес не хотели, чтобы она смешивалась с неосвященной водой местных рек. Если уж на то пошло, эти резервуары могли вообще не содержать обычную Н2 0. Может, в них были наркотики, используемые в процессе религиозных церемоний… или кровь жертвенных животных… или молоко миллиона матерей, собираемое во время какого-то ритуала… – Она сделала протестующий жест. – Опережая ваши вопросы – нет, мы не знаем, были ли лас фуентес млекопитающими, я это просто так сказала, для примера.

He знаю, для примера или не для примера, но эти слова привлекли мое внимание. Мне, наверно, очень хотелось увидеть фонтан, разбрызгивающий молоко или кровь. Самое меньшее, фонтан наверняка покрыт пятнами засохшей корки этих веществ, которую можно подцепить ногтем и изучить с надменным неодобрением. Я зашагала к треугольнику деревьев… и снова Фестина сзади дернула меня за куртку.

– Нет, – настойчиво прошептала она, – это может оказаться ловушкой. Это первая дверь, открывшаяся перед нами, когда мы к ней приблизились. Подойти к фонтану… ну, это слишком напрашивается само собой.

– Ну-ну, не впадай в такую мрачность, мисси, – сказал Уклод. – Здесь никого нет, верно? И если фонтан – святилище шадиллов, может, дверь всегда открывается автоматически в знак того, что любому посетителю рады. «Входи, кто бы ты ни был, присядь и помолись».

Похоже, Фестину его слова не убедили, а мне вдруг подумалось – а ведь она права в своем предположении, что дверь открылась не случайно. Сюда нас привели глаза Поллисанда; может, это именно он открыл дверь, потому что здесь находится то, что мы должны обнаружить.

– Очень сомневаюсь в наличии опасности, – сказала я. – Святилище – последнее место, где шадиллы стали бы устанавливать ловушку. Нападение на нас может причинить вред фонтану.

– Вот разве что, – заметил Аархус, – они из тех, кто считает, что святилище, забрызганное кровью врагов, выглядит лучше.

– Ох, ну ты и весельчак, – пробормотал оранжевый человечек.

 

ЧТО ЕЩЕ НЕ ТАК С МОИМ МОЗГОМ

– Я хочу кое-что предложить… – начал Нимбус. В тусклом свете он казался почти невидимым, и все почти забыли о нем. – Если, по-вашему, это важно, я могу послать часть своих компонентов к фонтану. Вряд ли корабль обратит на них внимание, а я сделаю химический анализ остаточных веществ в водоеме.

– Прекрасно, – отозвалась я. – Мы можем получить важную информацию.

– Зачем? – спросила Фестина. – Зачем, черт побери, нам знать, какая жидкость циркулировала в фонтанах шадиллов – вода, кровь или вино? – Она перевела на меня сердитый взгляд. – Несомненно, Весло, ты что-то задумала. Это само по себе путает – учитывая, какие идеи время от времени рождаются у тебя в голове. Однако ты – создание шадиллов, и эти ублюдки, возможно, в состоянии на тебя каким-то образом влиять, вот что меня беспокоит. Внедрять те или иные идеи непосредственно в кору головного мозга. Может, создавая вас, они встроили рецепторы, которые позволят им, в случае необходимости, управлять вами.

– Какая глупость! – горячо возразила я. – Никто мной не управляет!

Однако… откуда у меня такая уверенность, что красные глаза в туннелях действительно были глазами Поллисанда? Он не оставлял следов; кроме меня, никто не видел алого мерцания. Если шадиллы и впрямь сделали так, что мой мозг можно обмануть с помощью «ложной информации»…

Ох, до чего же это раздражает – быть созданной злобными чужаками!

– Вот что. Давайте-ка все ступайте отсюда, – кипя от злости, я обратилась к остальным. – Подальше, подальше, вон из зала… поскольку, если меня и впрямь обманом заманили сюда эти тупые негодяи, я намерена разобраться во всем раз и навсегда. Подойду прямо к фонтану и сделаю что-нибудь этакое, импульсивное. Увижу большую кнопку с надписью НЕ НАЖИМАТЬ – нажму. Увижу начертанный на полу большой крест – встану на него. Если деревья оживут и попытаются затолкать свои ядовитые мини-перцы мне в горло, обломаю им все ветки и буду хлестать их, пока они не погибнут. Единственное, чего я больше не желаю выносить, – это оставаться в неизвестности и задаваться вопросом – правда ли, что мне морочат голову? Если что-то должно произойти, пусть оно произойдет здесь и сейчас.

Остальные посмотрели на Фестину, ожидая, как адмирал среагирует на мои слова.

– Ну… – медленно заговорила она, – было бы неплохо, наконец, выяснить, куда нас занесло. И, возможно, спровоцировать столкновение лучше, чем бродить по этим темным туннелям до конца своих дней, не имея понятия, где прячутся шадиллы.

– Звучит неплохо, – согласился с Фестиной Уклод. – Не обижайся, мисси, – продолжал он, обращаясь ко мне, – но если эти скверные парни каким-то образом подчинили тебя себе, лучше действительно идти прямо в ловушку. В смысле, тебе их ловушка не может причинить смертельного вреда, так? Лига не позволит шадиллам убить никого из нас. А если они играют в свои игры внутри твоей головы, то совсем скоро запросто могут попытаться использовать тебя как орудие против нас. Может, лучше, чтобы к тому времени ты, так сказать, оказалась за скобками?

– Типичная логика бессердечного преступника, – ответила я, – но, как говорится, что в лоб, что по лбу. А теперь отойдите на безопасное расстояние… и посмотрим, что я в состоянии тут учинить.

Моя подруга помолчала с хмурым видом, но потом медленно кивнула.

– Ладно. Мне это не нравится, но шадиллы действительно не могут убить тебя здесь. И если ты учинишь серьезный переполох, хоть один из этих ублюдков объявится лично. Ведь именно это нам и нужно: поговорить с ними. Единственный способ выбраться из этой заварухи – мирные переговоры, однако они пройдут успешнее, если приставить пистолет к голове того, с кем эти переговоры ведешь.

Она повернулась и покинула зал в сопровождении остальных. Ладжоли на прощание одарила меня горестным взглядом.

– Со мной все будет в порядке, – сказала я. – Я практически неразрушимая. И быстрая. И умная. И…

Все, я уже осталась одна и внезапно сильно засомневалась в своем плане. Одно дело храбро разглагольствовать, когда тебя есть кому слушать, и совсем другое – в полном одиночестве стоять в помещении, где, кроме земли, почти и нет ничего. Стоять и задаваться вопросом, не станет ли это зрелище последним в твоей жизни?

Я сделала первый пробный шаг. Ничего ужасного не произошло.

Я поглубже вдохнула, досчитала до пяти и быстро зашагала вперед.

 

ПЛОД В ФОНТАНЕ

Когда я проходила между двумя деревьями, что-то забулькало под полом. Я быстро отскочила в сторону, но никаких нападений не последовало. Я ждала, чувствуя, как колотится сердце, и все время шарила взглядом по сторонам, желая убедиться, что никто ко мне не подкрадывается.

Все было тихо, если не считать того, что теперь булькающий звук послышался со стороны фонтана. Внезапно из его верхней части хлынул поток красноватой жидкости. Струя ударила невысоко вверх и тут же опала, разбрызгав во все стороны алые капли. Спустя несколько мгновений по всем трем желобам потекла жидкость, с виду точно такая же, красноватая.

Это была не кровь… по крайней мере, не того типа кровь, которая, как я видела, течет из человеческих ран. Жидкость в фонтане была более вязкой – точно густая жидкая смола, с помощью которой у нас на Мелаквине ремонтные механизмы заполняют в стене выбоины от удара топором. Конечно, смола на моей родной планете выглядит прозрачной и чистой, что всегда радует глаз; жидкость в фонтане тоже была прозрачной, но имела оттенок багровых осенних листьев. От нее исходил сладковатый запах, не лишенный приятности: запах, наводящий на мысль о только что сорванном фрукте, но каком именно, я сказать не могла.

– Что происходит? – крикнула из-за двери Фестина.

– Фонтан заработал сам по себе. Я ничего не делала. Из него течет красная жидкость.

На дне чаши собралась уже небольшая лужа. Я продолжала приближаться к фонтану, по-прежнему оглядываясь по сторонам. В зале ничто не двигалось, если не считать центральной струи фонтана и потоков, текущих по трем желобам. Жидкость струилась вяло, как бы под небольшим давлением; вряд ли она могла обрызгать меня. Я решила, что это хорошо, – журчание фонтана было приятно на слух, но мне не хотелось, чтобы жидкость коснулась кожи. Кто знает? Может, это какое-то сильнодействующее химическое вещество, способное в случае даже незначительного контакта прожечь плоть или привести в бессознательное состояние.

Я подошла к ближайшему дереву и сорвала с низко растущей ветки плод. Стараясь по возможности не сжимать его, я вернулась к фонтану и швырнула плод в чашу. Он упал совсем рядом с уже скопившейся в ее центре лужей, острым кончиком в сторону центра чаши. По мере того как количество воды увеличивалось, она все ближе подбиралась к лежащему на дне мини-перцу.

– А теперь что происходит? – спросила Фес-тина.

– Я провожу эксперимент. Подвергаю органический объект воздействию чужеземной жидкости.

– Надеюсь, под «органическим объектом» подразумевается не твоя рука, мисси?

Это, конечно, был Уклод.

– Нет. Я не такая дура, чтобы ставить эксперименты над собой.

– Правда? Тогда почему ты там, а мы здесь?

Может, в его словах и был смысл, но, по-моему, необязательно говорить об этом вслух. Как бы то ни было, жидкость уже почти коснулась кончика мини-перца. Я затаила дыхание в надежде, что, может быть, контакт будет сопровождаться чем-то вроде взрыва; однако результат оказался гораздо интереснее. По мере того как жидкость наползала на перец, его желтая кожица начала медленно менять цвет – не на красный, как можно было бы предположить, а на темно-пурпурный. Однако еще интереснее было то, что похожая на воск текстура становилась все более рыхлой, на ней появились багровые выпуклости… а потом внезапно кончик перца превратился во что-то вроде шарика из пурпурного желе.

Я на несколько шагов отступила от фонтана. На несколько больших шагов. И крикнула остальным, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Вам, наверное, будет интересно знать, что мой эксперимент дал результат. Хотелось бы, чтобы на него взглянул независимый наблюдатель, поскольку я не верю собственным глазам.

Не успела я договорить, как Фестина оказалась внутри зала и быстро подошла к фонтану, достаточно близко, чтобы увидеть наполовину погруженный в прозрачную красноватую жидкость плод. Верхняя его часть все еще выглядела как перец; нижняя представляла собой выпуклую пурпурную массу.

– Вот дерьмо, – прошептала Фестина.

– Это уж точно, – ответила я.

 

СЕРАЯ ПЕНА, ПУРПУРНАЯ СЛИЗЬ

Я быстро объяснила ей, что произошло. Все это время уровень жидкости в чаше продолжал подниматься, и перец все больше и больше превращался в подрагивающий гель. Закончив свой рассказ, я спросила Фестину:

– Это что же… перец становится фуентес? И если да, значит, он разумный и сейчас слышит нас?

Подруга усмехнулась.

– Сомневаюсь, что плод может стать разумным только потому, что его погрузили в жидкость. Скорее, жидкость разрушает структуру клеток перца, вроде как порошок модиг. В случае с модигом биологические объекты распадаются, превращаясь в серую пену, неважно, идет ли речь об информационных контурах или о человеческих пальцах. Что касается жидкости в фонтане, полагаю, она каким-то образом ломает живые клетки, и результат имеет вид пурпурного желе.

– Но ведь фуентес тоже выглядят как пурпурное желе. Выходит, они использовали эту жидкость, чтобы перестроить свои клетки. Зачем?

– Предположительно, это единственный способ достичь следующего уровня эволюции. В смысле, нельзя выйти за пределы физической формы, не разрушив структуру тела. Может, таков единственный способ освободить свое сознание. – Адмирал покачала головой. – А может, это все чушь. Похоже, я понимаю не лучше тебя, что происходит.

Она перевела взгляд на продолжающий изменяться перец. Сейчас маленький плод почти полностью покрывала жидкость… а его поверхность почти полностью превратилась в желе, Фестина содрогнулась. Меня тоже пробрала дрожь.

– Может, я и не очень цивилизованная личность, но мне не хочется становиться желе. Даже если в результате я стану в миллион раз умнее.

– Тут я с тобой полностью согласна. Но, знаешь ли, я просто глупый человек. Может, когда поистине дозреешь до восхождения по эволюционной лестнице, превращение в желе кажется в высшей степени разумным. Что может быть проще? Просыпаешься поутру, съедаешь завтрак и говоришь: «Черт, пора эволюционировать». И – плюх! – прыгаешь в ближайший фонтан.

– Нет, – прошептал чей-то голос. – Это совсем не так просто. Это труднее всего на свете.

С потолка ударил луч ослепительно яркого света, и внезапно перед нами возникли два стоящих плечом к плечу мохнатых существа.

 

ТАХПО

Чужаки были не выше Уклода, один покрыт коричневым мехом, другой – черным. В остальном они были полностью идентичны: одинаковый рост, одинаковый вес, одна и та же поза.

Несмотря на мех, оба больше напоминали насекомых, чем млекопитающих, – у каждого имелись по два фасеточных глаза размером с мой кулак и четыре мандибулы, расположенные вокруг рта. Мандибулы находились в постоянном движении: сначала две боковые яростно терлись друг о друга – так мухи потирают передние лапки, прежде чем накинуться на еду; потом боковые мандибулы широко раздвигались, освобождая место для верхней и нижней, которые начинали вытирать губы, словно за последние несколько мгновений к ним что-то прилипло. После чего цикл повторялся снова.

Что касается тел, то у чужеземцев было по две руки, коротких, но мускулистых, заканчивающихся четырьмя когтистыми пальцами, один из которых напоминал большой человеческий. На первый взгляд, существа опирались на три ноги; однако при детальном рассмотрении стало ясно, что ног всего две (похожие на кроличьи), а третья «конечность» – толстый хвост, заканчивающийся чем-то вроде хитиновой «лопаты»; ее края выглядели очень острыми, а хвост достаточно мощным, чтобы с огромной силой двигать «лопатой». Может, для существ, роющих норы под землей, полезно иметь на хвосте «лопату», но одновременно это мощное оружие, в особенности при нападении сзади. Действительно, имея «лопату» на хвосте, а впереди когти и мандибулы, эти существа превращаются в серьезных противников при столкновении с ними в узком туннеле.

В то же мгновенье, как «жуки» появились, Фестона упала на землю, откатилась в сторону и вскочила с нацеленным на них пистолетом в руке. У чужаков не было при себе никакого видимого оружия, и поведение их не несло ни малейшего признака агрессии. Не опуская пистолета, моя подруга сказала:

– Приветствую вас. Мы разумные существа, принадлежащие к Лиге Наций, просим проявить к нам гостеприимство.

Мохнатые «жуки» повернулись в ее направлении, для чего им пришлось слегка подпрыгнуть; маневр был проделан неуклюже, но тем не менее они не разорвали физического контакта между собой, по-прежнему прижимаясь друг к другу. Оказавшись лицом к моей подруге, они несколько секунд молчали… достаточно долго, чтобы у меня возникли сомнения насчет того, что они поняли ее. Может, они говорят только на своем языке, тогда, по счастью, я смогу служить для них переводчиком. Однако только я собралась перевести сказанное Фестиной, как «жук» с черным мехом открыл рот, и из его глотки выкатился мерцающий золотистый шар.

Никогда в жизни не видела, чтобы кого-то вырвало мерцающим золотистым шаром! Он был размером с мою голову и казался не твердым, а сотканным из плотного тумана и по консистенции очень напоминал Нимбуса (который, как известно, продукт биоинженерной мысли шадиллов). Шар воспарил над головой черного «жука» – и вдруг из него донесся голос.

– Приветствуем и мы вас, – по-английски произнес он.

Звучал голос в точности как у самой Фестоны; это сбивало с толку – казалось, будто моя лучшая подруга говорит из туманного шара, зависшего над головой «жука». Вообще-то, если бы мне пришла в голову идея создать шар для связи с другими, я бы тоже постаралась, чтобы шар имитировал голос собеседника как можно ближе к оригиналу. Тогда исходящая из туманного шара речь звучала бы на частоте, доступной восприятию собеседника, но и была бы приятной для его слуха. Если бы мне вздумалось создать говорящий туманный шар, я бы тоже послала его плавать над своей головой, чтобы четко обозначить, с какого направления исходит голос… И все же сама идея казалась мне ужасно мерзкой, и на месте чужаков я не стала бы использовать туман в качестве посредника для связи. В особенности если этот туман пребывал у меня в животе, пока в нем не возникла нужда.

– Я Имма, – заявил туман над черным «жуком». – А это мой друг Эстикус.

Коричневый «жук» дважды щелкнул мандибулами, видимо, в знак подтверждения сказанного, хотя выглядело это устрашающе.

– Вы супруги? – спросила я.

– Да, – прозвучал ответ. (Конечно, говорил туманный шар над тем, кто назвал себя «Имма»; по-видимому, «жук» каким-то образом передавал шару свои мысли, а тот озвучивал их на английском.)

– Ты муж или жена?

Молчание. «Жуки» просто таращились на нас своими выпученными глазами. Возможно, их обидела моя неспособность отличить мужчину от женщины, но что делать, если никаких внешних половых различий не наблюдалось? Я решила рассматривать Имму как жену: она сразу же взяла на себя роль лидера, и, кроме того, этот голос, почти в точности как у Фестины…

– Вы шадиллы, – спросила я, – или фуентес?

– Нас называли и так, и эдак, – ответила Имма, – но мы сами называем себя иначе.

Второй «жук», Эстикус, вздохнул. Негромкий вздох, в результате которого из его рта выскользнул еще один мерцающий шар. Он пробормотал, не успев даже занять позицию над головой Эстикуса:

– Мы не шадиллы и не фуентес. Мы тахпо.

Я смотрела на него с удивлением, вызванным двумя причинами. Во-первых, голос, исходящий из туманного шара над головой Эстикуса, звучал очень знакомо; это был мой собственный голос! Ну, не совсем мой в том смысле, что для меня самой он звучал чуть-чуть иначе; однако мне говорили, что человек никогда сразу не узнает, не воспринимает собственный голос в точности так, как другие.

В этом была определенная логика – я имею в виду, что Имма имитировала Фестину, а Эстикус – меня. И все равно не слишком приятно, когда какой-то чужак говорит твоим голосом: словно общаешься со своим двойником, прямо мурашки побежали по коже…

Второй причиной моего удивления стало то, что на нашем языке (и, следовательно, на языке шадил-лов) тахпо означает «последние»… или, точнее, – «остатки», «отбросы». Что бы Эстикус ни имел в виду, произнося это слово, Имма осталась недовольна – судя по тому, как она предостерегающе толкнула его бедром. Не знаю, хотела ли она, чтобы мы заметили ее действия, но удар был достаточно силен, чтобы Эстикус вздрогнул.

Едва ли острый взгляд разведчика не зафиксировал эту реакцию, однако моя подруга внешне никак это не продемонстрировала. Ее речь звучала вполне нейтрально:

– Мы рады с вами познакомиться, да вот только обстоятельства не слишком удачные. Зачем вы захватили наш корабль? Если мы по нечаянности оскорбили вас… – Она бросила быстрый взгляд в мою сторону, как будто это я спровоцировала шадиллов на достойные порицания действия, что было в высшей степени несправедливо, поскольку они первыми дурно повели себя. – Если возникла та или иная проблема, давайте обсудим ее и разрешим полюбовно.

Имма издала горлом скрежещущий звук – то ли проявление гнева, то ли шадиллский вариант смеха, то ли просто прочищая горло, точно не скажу.

– Адмирал Рамос, – заявил ее туманный шар, – нам известна твоя репутация… дубликаты адмиралов Ри и Маклеод докладывали нам обо всей деятельности межзвездного флота. Мы знаем, что ты существо умное, и, надо полагать, поймешь – вы видели слишком многое, чтобы мы могли отпустить вас. Этот зал, например. – Она ткнула когтем в сторону мини-перца, лежащего в фонтане. Собственно, маленький желтый плод уже фактически исчез; на его месте возникла студенистая масса. – Мы в недоумении, как вам удалось так безошибочно найти дорогу сюда. Жаль, что мы не заметили вас до того, как вы оказались у фонтана. Весьма вероятно, . что вы видели и другие секреты нашего корабля: секреты, которые не должны стать достоянием внешнего мира.

– Тогда задержите нас здесь, но отпустите всех остальных – участников крестового похода кашлингов и экипаж «Королевского гемлока». Они же не видели ничего.

– И все равно им известно слишком многое, – ответила Имма. – К примеру, они знают, что проникновение в звезду многократно подзаряжает поля ССС.

Шар над ее головой слегка изменил форму – из него вырвался клочок тумана, описал круг и снова утонул в золотистом мерцании. Это была демонстрация того, как «Звездная кусака» сделала петлю вокруг солнца, прежде чем в конце концов проникнуть в него. По правде говоря, я позавидовала шадиллам, чьи туманные шары могли не только осуществлять перевод на английский, но и создавать изумительные зрительные эффекты.

Самое поразительное, что и во время демонстрации голос продолжал говорить.

– Мы предпочитаем хранить эту информацию в тайне. В каждой расе, возвышению которой мы способствовали, имеются двойники высоких должностных лиц – наподобие адмиралов Ри и Макле-од, – и они добились принятия законов, предотвращающих утечку этой информации. Так, компьютеры всех космических кораблей Технократии запрограммированы держаться подальше от любого солнца… якобы из соображений безопасности.

– Вот оно что… – протянула Фестина. – Если кто-то вдруг захочет приблизиться к солнцу, корабельный компьютер не допустит этого. Просто, но элегантно.

– И тем не менее, – вмешалась в разговор я, – «Звездная кусака» влетела в солнце. Она не хотела меня слушаться, но все же подчинилась.

Туман над головой Иммы ярко вспыхнул и издал резкий шипящий звук. Это мало походило на речь… по-видимому, Имма так вскипела от гнева, что нанопереводчики просто охватило огнем. Шипение, однако, быстро смолкло, и туманный шар пробормотал:

– Не следовало давать дивианам живые корабли.

– Это было органично для их культуры, – сказал Эстикус. – Это то, к чему они привыкли. Они чрезвычайно подозрительно относились к кораблям, состоящим из неорганических компонентов.

– Знаю! – рявкнула Имма, и ее шар снова зашипел. – И все равно не следовало так рисковать. В тот момент, когда первая заретта попала в руки дивиан, мы утратили над живыми кораблями контроль. Заретты не строят, их разводят; и на процесс размножения неизбежно начинают влиять случайные факторы. Первые подаренные нами заретты никогда в жизни не приблизились бы к солнцу; мы сознательно развили в них фобию к светилу. Однако в каждом последующем поколении появлялись экземпляры, которые боялись чуть меньше, чем их родители. Запреты не наследуются, в особенности когда они кажутся необоснованными. Сейчас половину ныне живущих заретт можно заставить проникнуть в звезду, нужно лишь хорошенько прикрикнуть на них. К счастью для нас, до сих пор никто не упорствовал, добиваясь этого.

– До меня, – с гордостью напомнила я.

Имма не отвечала… но ее шар-переводчик снова сердито зашипел.

– Зачем вам это? – спросила Фестина. – К чему было создавать столь сложное хитросплетение лжи вокруг ограничений полей ССС?

– Чтобы замедлить ваше развитие, – ответил Эстикус. – Чтобы сохранялась уверенность, что ни одна низшая раса не обладает кораблями быстрее наших.

– Не сомневаюсь, сейчас вы уже понимаете, – добавила Имма, – что все наши действия нацелены на то, чтобы ослабить вас. Мы вступаем в контакт с миром, когда он готов выйти в космос; предлагаем его обитателям новую технологию и внушающие доверие, но обладающие тем или иным дефектом модели – с целью помешать расе сделать открытия, которые в противном случае она рано или поздно сделала бы сама. – Шар над головой Иммы раскололся на две полусферы с небольшой брешью между ними. – Мы создаем разрыв в научном развитии расы. Дарим устройства, принципа действия которых они не понимают и никогда не поймут, потому что за ненадобностью перестали заниматься научными разработками.

– И, конечно, во всех властных структурах есть ваши агенты-роботы, – не выдержала Фестина. – Они следят за тем, чтобы никто не занимался научными разработками.

– Совершенно верно. – Шар над Иммой снова воссоединился. – Двойники адмиралов контролируют практически все средства, выделяемые в вашем секторе на научные исследования. Если кто-то углубляется в тематику, которая для нас нежелательна, его тут же перебрасывают на другой проект. – Часть туманного шара отделилась от основной массы. – Если это не помогает – ученых часто бывает нелегко увести в сторону от интересующей их проблемы, – мы предпринимаем определенные шаги с целью избавиться от… раздражающего элемента. – Из шара вырвалась туманная прядь, нанесла удар по отделившемуся прежде клочку и утащила его обратно, словно лягушка, заглатывающая муху. – Надоедливый и чересчур проницательный ученый просто исчезает и доживает свой век в комфортабельном месте заключения на этом самом корабле; точно таком, в каком вскоре окажетесь и вы.

– Хорошенько подумайте. – Фестина вскинула дуло станнера.

Имма снова издала скрежещущий звук; на этот раз он определенно напоминал смех.

– Этот пистолет ты забрала у наших роботов. Неужели всерьез веришь, что мы снабдили бы их оружием, способным поразить нас?

– Почему бы и нет? Дело в том, что при всей вашей фантастической технологии вы не кажетесь слишком сообразительными.

– Это правда, – прошептал Эстикус.

Имма снова подтолкнула его бедром, на этот раз не предпринимая никаких усилий, чтобы скрыть это. Кроме того, она издала шипящий звук и защелкала мандибулами. Безо всякого перевода было ясно, что все это представляет собой шадиллский вариант реакции типа «Заткнись, идиот!»

– Теперь послушайте меня, – начала моя подруга. – Мне кажется, пять тысяч лет назад ваши люди были замечательными учеными; они построили и этот корабль, и многое другое, не менее удивительное. Где-то на пути своего развития вы разработали способ перехода к более высокой стадии существования… ради невероятного расширения своих умственных возможностей, даже если в результате вы превращаетесь в огромные капли пурпурного желе. – Она бросила взгляд на фонтан. – Как эта жидкость называется?

Последовала пауза. Шары над головами «жуков» потускнели, как будто шадиллы пытались «переварить» какую-то трудную для понимания концепцию и использовали даже те резервы энергии, которые требовались для перевода. В конце концов шар над головой Эстикуса негромко произнес:

– Кровавый мед.

И тут же оба говорящих шара снова замерцали, как прежде… или, может, даже чуть ярче, явно очень довольные тем, что сумели придумать элегантный – с их точки зрения – перевод подлинного шадиллского названия.

– Кровавый мед, – повторила Фестина. – Неплохо. Как бы то ни было, вы построили фонтаны с этим медом, предназначенные для того, чтобы все сразу могли перешагнуть за грань, за которой начинается существование высшего порядка. Готовясь к превращению в желе, вы тщательно подчистили миры, где жили. Единственная проблема состояла в том, что не всем нравилась идея стать пурпурной субстанцией. Видимо, некоторых эта перспектива ужасно пугала. Поэтому когда все отправились к чашам фонтанов, небольшая группка дала стрекача. Вы смылись на этом корабле – и с тех пор так и бегаете.

– Ты имеешь в виду, – спросила я, – что эти шадиллы струсили? Все остальные прошли через процедуру «божественного восхождения», а эти в страхе отказались от нее?

Я с презрением посмотрела на «жуков»… и тут до меня дошло, почему Эстикус сказал, что они называют себя тахпо; безусловно, он вкладывал в это слово значение «отбросы».

– Сколько вас осталось? – спросила Фестина. – Сотни? Тысячи? Миллионы? Или, может, только у вас двоих не хватило мужества измениться?

Имма не отвечала, просто опустила голову, глядя в пол. Мандибулы не двигались, словно ее парализовал стыд. Когда в конце концов заговорил Эстикус, его туманный шар выглядел тусклым и увядшим.

– Раньше были другие. Множество других. Это нелегко – решиться совершить переход к иной форме, даже если уверен, что это… расширит твои горизонты. – Большие коричневые веки прикрыли его глаза. – Когда-то на судне было полно тахпо. Мы говорили, что на нашу долю выпало удивительное приключение… последнее для представителей великой расы… единственный отважный корабль против враждебной галактики. Да, величайшее, достойнейшее приключение… и мы разработали план; все были согласны, что без его осуществления нам не выжить. Будем продвигать низшие расы прежде, чем они догонят нас. Чтобы действовать как-то иначе, нас было слишком мало; диверсия – вот единственная наша защита. Все были согласны. Мы… – Внезапно мандибулы Эстикуса плотно сжались и замерли в таком положении; потом они разъединились снова – вялые, неподвижные. – Да, мы все были согласны. Однако на протяжении долгих, долгих лет наше сообщество постепенно уменьшалось. У них хватало мужества измениться… хотя, может, это было не мужество, а отчаяние. Отчаяние из-за того, во что превратилась наша жизнь. – Эстикус вздохнул. – Мы все больше теряли жизненные силы и уставали – в точности, как те расы, которые разрушали. И все понимали это. Столетия проходили, и наши товарищи прислушивались к голосам… тех, кто изменился. – Чужак помолчал. – Они все время разговаривают с нами. Или, по крайней мере, раньше делали это; я не слышал их уже несколько лет. Однако, когда нас было больше, измененные сородичи нашептывали, какой мудрой жизнью живут со времени трансформации… и другие тахпо капитулировали. Вдруг выяснялось, что исчез один из нас; мы приходили в этот зал и обнаруживали, что фонтан снова самодовольно журчит.

Он открыл глаза и посмотрел на свою супругу.

– После этого Имма отключала поток кровавого меда, и фонтан пересыхал… но в конце концов чаша снова оказывалась полна, и еще один из нас уходил. До тех пор, пока…

Голос Эстикуса сошел на нет.

– … пока вы не остались вдвоем, – закончила за него Фестина. – Правильно?

– Да, – прошептал Эстикус. – Мы – самые большие трусы среди представителей своей расы.

Он снова закрыл глаза. Шадиллы замерли, в молчании прижимаясь друг к другу.

 

ЭФФЕКТ КРОВАВОГО МЕДА

Это продолжалось не слишком долго. Внезапно Имма подняла голову и злобно посмотрела на нас, яростно щелкая мандибулами.

– Ну вот! – заявила она. – Теперь вы знаете, какими жалкими созданиями мы являемся. Не сомневаюсь, вы вдоволь посмеетесь над этим… как только окажетесь в своей камере.

– Мне не нравится идея заключения, – сказала я. – Это нечестно… тем более, что лично я уже сыта по горло вашей жестокостью. По вашей милости я обладаю мозгом, который способен устать! Вы сделали всех наших людей такими! И теперь вы безжалостно преследуете меня безо всякого повода.

– Почему же? Повод есть, – ответил Эстикус. – Не уверен, что тебе это понравится…

Он повернулся к Имме с выражением, которое я расценила бы как… умоляющее. В ответ она заворчала, как если бы вовсе не хотела пускаться в объяснения; но, взглянув в лицо Эстикусу, смягчилась.

– Когда мы забрали с Новой Земли роботов, которыми заменили Ри и Маклеод, они сообщили, что четыре года назад на Мелаквине погибла какая-то женщина. – Туманный шар над головой Иммы переформировался в стрелу, указывающую в моем направлении. – Ваши люди умирают редко… и мы решили, что стоит использовать твой труп.

– Для чего? – требовательно спросила я.

– Для эксперимента. Чтобы посмотреть… – Имма перевела взгляд на фонтан, чаша которого уже была почти полна. – Прошли столетия с тех пор, как он в последний раз работал, – когда наш последний товарищ принял решение измениться. Мы не знаем, по-прежнему ли могуществен кровавый мед.

– Конечно, по-прежнему, – проворчала я. – Это можно очень просто проверить. – Я взмахнула рукой в сторону чаши. – Я бросила туда мини-перец… и, смотрите, он превратился в желе.

– То, что ты называешь «превращением в желе», – только первая часть трансформации, – ответила Имма. – Самая легкая часть – разрушение внешней структуры клеток с целью обнажения внутренних ДНК. Вторая часть состоит в превращении этих ДНК в нечто другое, наделенное расширенным сознанием.

– Процесс сложный, – вклинился в разговор Эстикус. – Он должен сохранять существующие нервные связи в мозгу с целью не допустить разрушения исходной личности и одновременно в определенной последовательности перестраивать геном… – Его говорящий шар превратился в некоторое подобие изогнутой лестницы, но тут же вернулся к прежнему состоянию. Видимо, Эстикус решил, что не стоит тратить силы на создание соответствующего визуального эффекта. – Это очень сложно, – застенчиво закончил он.

– А при чем тут Весло? – спросила Фестина.

– Мы хотели положить ее тело в фонтан, – ответила Имма. – Использовать живого человека было бы слишком рискованно: прошло уже много времени с тех пор, как кровавый мед применялся на практике, и Лига Наций могла осудить нас за то, что мы подвергаем опасности разумное существо. С трупом же никаких проблем не было. Мы положили бы Весло в фонтан, а потом посмотрели бы, претерпели ли ее клетки желанную трансформацию. – Она бросила быстрый взгляд на мужа. – Просто из любопытства. Чтобы проверить, действует ли еще кровавый мед.

– Да, просто чтобы проверить, – подтвердил ее слова Эстикус. – Просто занять свое время.

– Но чем стала бы Весло? – продолжала допытываться Фестина. – У меня создалось впечатление, будто эта трансформация предназначена только для представителей вашей расы. Любое другое существо просто превратится в пурпурное желе, но собраться во что-то новое не сможет.

– Конечно, – ответила Имма, как бы подтверждая очевидную для всех истину. – Но Весло тоже представитель нашей расы. Неужели вы этого еще не поняли?

 

САМЫЕ ТУПЫЕ СОЗДАНИЯ ВО ВСЕЛЕННОЙ

– Я не какой-нибудь мерзкий шадилл! – воскликнула я. – Ни чуточки!

– Шадилл, шадилл! – Говорящий облачный шар Эстикуса слегка вытянулся в мою сторону. – Твой геном на 99, 999 процента такой же, как у нас.

– Разница между тобой и нами не больше, чем между твоими товарищами фрипом и туе-туе, стоящими в нашем коридоре, – пояснила Ихмма. – Или между женщинами-зареттами, большими, шарообразными, и их мужчинами, гораздо меньше размером и похожими на облако. Внешний облик имеет мало значения по сравнению с хромосомами и цитоплазмой. Ваша раса вылеплена по нашему образцу.

– Но я из прекрасного стекла! Никакой шерсти! У меня пять пальцев, нет когтей… и хвоста… и рта с этими клацающими…

– Пустяки, – заявила Имма. На мгновенье ее шар-переводчик превратился во что-то похожее на меня – высокая, человекообразная фигура, – а потом тут же «потек» и принял форму более коренастого «жука». – Внутри у тебя те же органы, позволяющие долгое время прожить без еды, та же клеточная структура, предотвращающая старение, те же защитные системы, практически обеспечивающие невозможность тебя убить. Мы прожили больше пяти тысяч лет. Твои соотечественники способны прожить столько же.

– На что нам эти пять тысяч лет, если у нас устают мозги? – взорвалась я. – Вот еще одна разница между вами и мной.

– Это было необходимо, – ответил Эстикус, – чтобы вы не…

Его золотистый шар распался на множество отдельных прядей, окружающих два небольших комка: надо полагать, таким образом он изображал мой народ и этих двух шадиллов.

– Нам хотелось иметь детей, – продолжал Эстикус, – но что-то изменилось в нас, и мы не могли… это не получалось естественным путем. К счастью для нас, этот корабль предназначался для колонизации других планет и на нем сохранился запас замороженных оплодотворенных яйцеклеток. Мы чуть-чуть подправили в них ДНК, чтобы создать человекоподобную расу, и… Вы действительно похожи на нас, Весло, несмотря на все внешние различия.

Мне по-прежнему не верилось, что это правда, но Фестина задумчиво кивнула и негромко сказала:

– Если мы выберемся из этой заварухи, Весло, я покажу тебе изображения чау-чау и ирландского волкодава; они, несомненно, принадлежат к одному и тому же виду, но внешне отличаются, как день и ночь. По внешнему облику нельзя судить о клеточной структуре. – Она бросила внимательный взгляд на шадиллов. – Значит, вам понадобился труп Весла, чтобы проверить действенность кровавого меда. Из простого любопытства. У вас и в мыслях не было сделать решающий шаг.

Эстикус перевел взгляд на Имму; она уставилась на него. Они замерли на долгое мгновенье… и хотя выглядели они как противные, покрытые шерстью жуки, перед моим внутренним взором возник образ влюбленных, о которых я читала, ставших жертвой трагического недопонимания: когда каждый горячо желает чего-то, но думает, что другой этого не хочет, и потому оба твердят:

– Нет, нет, я не хочу этого.

«Глупцы! – подумала я. – Они оба жаждут трансформации, но боятся признаться в этом». Я прочла это в их глазах – как будто какая-то глубоко запрятанная шадиллская часть меня инстинктивно понимала, что означает выражение их выпученных глаз. Наверно, когда-то Эстикус и Имма действительно боялись погружения в фонтан, однако теперь они страстно желали этого. Даже если в результате им грозила смерть, они жаждали освобождения… но каждый сдерживал себя – ради другого.

– Что за нелепость! – воскликнула я. – Разве вы оба втайне не мечтаете превратиться в желе? Уверена, это желание мучает вас уже не один год. Но, думая, что другой боится, вы молчите о своих переживаниях – из опасения огорчить супруга. Разве не так? Без толку таитесь друг от друга вот уже пять тысяч лет, потому что вы – самые тупые создания во вселенной. – Я указала на наполненный кровавым медом фонтан. – Пожалуйста, нырните туда прямо сейчас и уйдите из нашей жизни.

Тахпо, или шадиллы, или фуентес (как вам угодно) таращились на меня добрых пять секунд, а потом снова уставились друг на друга, медленно двигая мандибулами. Эстикус шептал что-то – по-настоящему шептал, ртом, не через облачный шар над головой. Имма отвечала ему. Застыв нос к носу, держась за руки и сплетя лопатообразные хвосты, они шептались, шептались…

Фестина наклонилась ко мне.

– Если они и впрямь просто сдерживали себя ради друг друга… это так чертовски сентиментально, что меня вот-вот вырвет.

– Это не сентиментально, это просто нелепо, – ответила я. – Во вселенной полно нелепых созданий. Кроме того, эти двое заявляют, что принадлежат к тому же виду, что и я… а мне вскоре предстоит стать жертвой усталости мозга. Может, у шадиллов мозги тоже устают, в особенности после того как проработали пять тысяч лет. Или они не впадают в спячку, просто приходят в такое состояние, когда плохо соображают.

– Не исключено. – Фестина не спускала взгляда с супругов. – Это будет потрясающе – если они все же решат нырнуть в кровавый мед. Вряд ли чужаки будут представлять для нас угрозу в форме желе – уровень развития желеподобных столь высок, что им нечего опасаться ни людей, ни кого-либо еще. Немного везения, и мы получим свободу; если уж на то пошло, они даже могут подарить нам этот корабль. Им он станет без надобности.

– Ты имеешь в виду, что они скажут: «Теперь мы видим свет», и все неприятности на этом закончатся? Никому даже не придется разбивать нос?

Фестина ткнула пальцем в мою куртку.

– Теперь ты разведчик, Весло. Идеальный исход любой разведывательной операции – выбраться из нее целым и невредимым; не врезать противнику по заднице, не вынудить его позвать на помощь дядю. Не знаю, случалось ли кому-то из разведчиков встречаться с чужаками, которые сказали бы: «Простите, но больше мы вам не причиним никакого беспокойства… и, между прочим, вот вам ключи от нашего космического корабля». Но, Богом клянусь, каждый разведчик молится, чтобы все произошло именно так скучно. Когда скучно, это хорошо. Когда скучно, это значит, что ты переживешь еще один день.

– Но они же ужасные негодяи! – прошептала я. – С виду вроде бы просто глупые жуки, а на деле они и их сородичи создали хаос по всей галактике. Что они сотвори\и с моим народом? С твоим? С дивианами, кашлингами и остальными, кого они «одарили»? Много лет назад кашлинги были разумными существами, а теперь стали тщеславными и несносными: разве это не результат деяний шадиллов? И по словам Иммы, они делали это сознательно! Стремились к тому, чтобы кашлинги стали глупыми и ни на что не годными. Из чистого эгоизма вроде бы безвредные с виду жуки превратили миллиарды живых существ в посмешище.

– Думаешь, я не понимаю этого? – ответила Фестина. – Думаешь, я не понимаю, как изменились люди и все остальные? Черт, Весло, homo sapiens всего лишь пародия на то, кем они были когда-то; проклятая Технократия обленилась, отупела и насквозь изъедена порчей – и все благодаря кучке мохнатых уродов, которым плевать, какие беды они причиняют, если это позволяет не принимать так пугающего их решения. Чтобы ты знала, я просто дрожу от ярости, Весло, просто злюсь как черт. С радостью оторвала бы мандибулы и запихнула им в глотки. Однако месть – не мое дело; как всегда, я просто стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выпутаться из очередной паршивой ситуации. Поэтому давай стиснем зубы, забудем, что тахпо изуродовали больше разумных созданий, чем кто-либо другой в истории, и скрестим пальцы, чтобы эти двое просто взяли и вышли из игры. Когда их не станет, когда мы окажемся в безопасности… вот тогда и посмотрим, можно ли как-то исправить причиненный этими ублюдками вред.

Нет, мне этот план был не по душе: позволить злодеям перейти на высшую ступень развития после всех безобразий, которые они натворили. Однако времени на разработку альтернативной стратегии не было, потому что как раз в этот момент Имма и Эстикус обернулись к нам. Физиономии у них, конечно, ничуть не изменились к лучшему… и все же сейчас мандибулы двигались не с такой яростью; казалось, владевшее шадиллами внутреннее напряжение разрядилось.

– Ты права, – сказала Имма. – Мы оба… Мы оба говорили неправду ради друг друга. Все это время… – она издала горлом скрежещущий звук. – Больше никаких проволочек с трансформацией.

– Чертовски рада за вас, – ответила Фестина. – Только прежде чем вы превратитесь в желе, пожалуйста, отпустите наши корабли… или, даже еще лучше, велите вашим компьютерам исполнять наши приказы…

– Сначала мы должны убедиться, – прервала ее Имма, – что кровавый мед по-прежнему эффективен. Уже столетия прошли со времени его последнего использования, и некоторые корабельные системы работают из рук вон плохо просто по причине изношенности. Следовательно, необходим эксперимент.

Она вперила взгляд в меня.

– О-о! – Фестина тоже повернулась ко мне.

– Что? – спросила я. – Какой эксперимент? О-о!

До меня дошло.

 

ПРИРОДА ТРУСОСТИ

– Фонтан не должен причинить тебе вреда, – нервно изгибая хвост, заговорил Эстикус. – Мы по возможности тщательно произвели анализ кровавого меда. По нашему убеждению, с ним все в порядке; мы просто хотим быть уверены.

– Но я не желаю превращаться в желе! Тем более – пурпурное! Мне не нравится этот цвет!

– Если все пройдет как надо, – сказала Имма, – ты станешь обладать могуществом и интеллектом, которые тебе и не снились. Высшего порядка, понимаешь?

– Но я же стану желе! Не хочу я быть желе, какие бы качества это ни сулило!

Имма сделала шаг в мою сторону, впервые оборвав прямой физический контакт с Эстикусом.

– Разве не ты называла нас трусами за отказ от трансформации?

– Вы были трусами! – закричала я. – Вы и сейчас трусы… если не в состоянии набраться мужества без того, чтобы послать меня вперед.

– Ладно, – Имма сделала еще шаг ко мне. – Мы трусы. Мы уже тысячи лет воспринимаем себя именно так – самые трусливые отбросы некогда великой расы. И теперь мы хотим совершить последний трусливый поступок.

Последовал новый шаг в мою сторону. Фестина метнулась вперед и заняла позицию между нами.

– Подумайте хорошенько, – обратилась она к Имме, не обращая внимания на щелкающие почти у самого лица мандибулы. – Если вы бросите Весло в фонтан и она погибнет, Лига будет считать вас убийцами. Вы же сами сказали, что опыты на живых – это слишком рискованно.

– В данной ситуации, – Ответила Имма, – я готова рискнуть.

– Тем более, что никакого риска на самом деле нет, – Эстикус торопливо подошел к жене. – Мы сделали все возможные проверки – с медом все в порядке. А раз мы предприняли все усилия, чтобы с Весло ничего плохого не случилось, то не несем никакой ответственности в случае, если что-то пойдет не так. – Он неуверенно потянулся к моей руке. – Ты превратишься в нечто необыкновенное. Уверяю тебя.

Я резко отшатнулась от него.

– Не вижу ничего необыкновенного в желе.

– Но это излечит усталость твоего мозга, – заявила Имма.

Внезапно весь мир, казалось, охватила тишина. Фонтан продолжал журчать, шадиллы щелкали мандибулами, Фестина еле слышно дышала… но все эти звуки как бы отдалились.

– Излечит мой мозг? – очень тихо спросила я.

– Да, – говорящий шар Иммы потянулся ко мне. – Мед наладит клеточную деятельность, подправит ДНК… в особенности в том, что касается умственных способностей. Невероятно увеличивая твою интеллектуальную мощь, в процессе перестройки он скорректирует генетическую блокировку, которая делает твой мозг усталым.

– Да-да, это правда, – с энтузиазмом подхватил Эстикус. – Мы уже… ну… ты не первая из жителей Мелаквина, кто прошел через эту проверку. В самом начале, когда мы были уверены, что с кровавым медом все в порядке, мы… мы захватили одного из ваших людей и… позже он благодарил нас, правда, правда! Он поблагодарил нас, а потом простым усилием воли телепортировался отсюда. Тебе нечего бояться, ты только выиграешь.

Я взглянула на фонтан, куда по-прежнему медленно стекал мед. Поверхность жидкости выглядела ровной, точно темно-красное зеркало.

Я ничуть не удивилась, увидев два ярких алых глаза в глубине стеклянистой жидкости.

Поллисанд привел меня в этот зал. Обещал исцелить меня и указал путь прямо к «лекарству», в котором я нуждаюсь. А то, что в итоге я превращусь в пурпурное желе… ну, Поллисанд просто забыл об этом упомянуть.

Никогда нельзя доверять обещаниям чужеземцев. Пора бы уж это усвоить.

– Может, когда-нибудь, – сказала я, – мне понадобится сделать этот шаг. – Я посмотрела на Фестину. – Если я стану бездельничать целыми неделями и отказываться отвечать, как бы по-дружески ты со мной ни заговаривала, даю тебе свое позволение применить ко мне это сильнодействующее средство, пусть даже под его воздействием я превращусь в желе. Но не сейчас! – Я вперила сердитый взгляд в шадиллов. – Слышите? Пока что у меня нет никакого желания купаться в кровавом меду.

– Может, и нет, – ответила Имма, – но придется.

Она подняла хвост с «лопатой» на конце, явно намереваясь просто скинуть меня в фонтан; однако Фестина была готова к такому повороту событий. Моя подруга выбросила вперед руки и ладонями с силой толкнула мерзкую маленькую Имму; та пошатнулась, и ее хвост просвистел мимо, лишь слегка задев рукав моей куртки.

Тем не менее, в ткани куртки образовался разрез. Хвост был сильный, быстрый, острый… и, пока Имма пыталась восстановить равновесие, дико молотил по воздуху. Эстикус взвизгнул и пригнулся, когда хвост хлестанул рядом с ним. Я попыталась схватить хвост, но он вырвался и вонзился в почву рядом со мной. Миг – и, вздымая клубы пыли, он уже снова взметнулся вверх. Я попыталась прижать его ногой… однако для этого он двигался слишком быстро.

Несмотря на весь свой дурацкий вид, шадиллы оказались быстры и увертливы. С другой стороны, чего еще ожидать от трусов?

От меня Имме удавалось увернуться, но с моей лучшей подругой ей повезло меньше. Фестина прижала к земле ее «кроличью» ногу и ладонями нанесла новый удар в грудь. Как только нога Иммы оказалась в ловушке, она не удержала равновесия и тяжело рухнула на пол, в последний момент извернувшись таким образом, чтобы удариться об него не спиной, а плечом. Фестина попыталась использовать свое преимущество и прыгнула вперед, намереваясь нанести удар ногой… но хвост Иммы по-прежнему работал вовсю, молотил мощно и быстро. Удары были не слишком хорошо нацелены, и все же хвост представлял собой серьезную опасность… точно беспорядочно машущий топор. Фестине пришлось увертываться от него.

– Хватит! – закричал Эстикус. – Хватит, хватит, хватит!

Он все еще скрючился на том месте, где оказался, увертываясь от хвоста Иммы, поджав собственный хвост и явно не проявляя желания присоединиться к схватке. Но вот странность… он говорил на языке шадиллов, не по-английски. Видимо, по той причине, что его облачный переводчик исчез; это произошло за те несколько секунд, пока мое внимание было отвлечено. Может, шар рассеялся под ударами хвоста Иммы? Или Эстикус поручил ему какую-то другую, наверняка подлую миссию?

На лице Фестины возникло выражение ужаса. Она внезапно начала задыхаться.

 

ЧЕТЫРЕ ПОДОБИЯ «ЗВЕЗДНОЙ КУСАКИ»

Эстикус находился всего в шаге от меня. Я придавила ногой его хвост чуть пониже «лопаты», лишив возможности размахивать им. Потом схватила Эстикуса за запястья и подняла так высоко, как смогла. Поскольку я была значительно выше его, он повис на руках, не доставая ногами до пола.

Пока чужак находился в этом положении, можно было не тревожиться о его когтях, хвосте и даже мандибулах – поскольку я держала его перед собой на вытянутых руках. Оставались лишь ноги… но при их «кроличьем» строении он мог наносить удары только по тому, что находилось за спиной. Кроме всего прочего, он, по-видимому, был слишком испуган, чтобы бороться со мной, – мандибулы дрожали, веки трепетали, из горла вырывалось полное ужаса мычание.

Я тоже время от времени мычала. Поднять существо размера Эстикуса для человека не слишком тяжело; другое дело – удерживать его в этой позиции. Насколько у меня хватит сил? Не больше чем на минуту… но если повезет, больше времени и не потребуется.

– Отпусти Фестину! – крикнула я ему в лицо. – Прекрати делать то, что ты делаешь… что бы это ни было! Прекрати сейчас же!

Эстикус не отвечал, как, впрочем, и Имма. Что касается Фестины, она вцепилась руками в горло, издавая ужасные хрипящие звуки. Это наверняка была работа шаров-переводчиков, поскольку облако Иммы тоже исчезло. Воображение нарисовало мне картину миллиардов крошечных наночастиц, проникших внутрь моей подруги, перекрывших дыхательное горло, скопившихся в легких. Она все еще стояла, но уже пошатывалась; от прилившей крови лицо приобрело темно-красный цвет, глаза выпучились. Оторвав одну руку от горла, она вскинула пистолет и прицелилась в Имму.

Мерзкая тварь засмеялась своим скрежещущим смехом.

– Я же говорила – эти пистолеты не могут причинить нам вреда.

– Отпустите Фестину! – снова закричала я, обращаясь к обоим шадиллам. – Может, пистолеты и не могут причинить вам вреда, зато я точно могу. – Я хорошенько встряхнула Эстикуса, и он зашипел, хватая ртом воздух.

– У нас хватит нано, чтобы задушить и тебя тоже, – ответила Имма на моем родном языке.

Без шара-переводчика ее голос звучал не громче шепота.

– Только попробуйте. Стоит мне почувствовать хоть малейшее покалывание в горле, и Эстикус пожалеет об этом.

При этих словах он начал извиваться и корчиться в моих руках, пытаясь вырваться. Это ему не удалось. Глупые шадиллы создали меня сильнее самих себя.

Имма поднялась, злобно махая хвостом. Я быстро развернулась таким образом, чтобы Эстикус в качестве защитного щита оказался между мной и своей женой.

– Ладжоли! – закричала я. – Сержант Аархус! Нимбус и Уклод! Помогите!

– Побереги дыхание, – шепчущим голосом отозвалась Имма. – Неужели, по-твоему, мы настолько глупы, чтобы оставить их на свободе?

Она хлопнула в ладоши: звук прозвучал резко – когда когти стукнулись друг о друга. Видимо, то был сигнал; я быстро оглянулась, опасаясь атаки роботов или нано… Однако атака была нацелена не на меня… и, судя по всему, она имела место уже несколько минут назад, но была произведена так бесшумно, что я ничего не заметила.

Из двери выкатились четыре волокнистых шара, похожие на версии «Звездной кусаки» размером с человека – в тусклом свете влажно поблескивала обволакивающая их слизь, в которой утопали волокна. Здесь, однако, слизь была не белая, а тускло-прозрачная… что позволяло разглядеть темные силуэты внутри. К сожалению, прекрасно узнаваемые: Ладжоли, сержант Аархус, Уклод. В последнем шаре никакой видимой фигуры не было; без сомнения, там находились Нимбус и его дитя.

Каким-то образом моих друзей удалось застать врасплох, облепить этой слизью, поймать, словно москитов, севших на сосновую смолу. Если сейчас они и пытались вырваться на свободу, это никак не проявлялось – казалось, они беспомощно застыли в одном и том же положении, пока шары катились по полу, а потом остановились, образовав неровный ряд за спиной Иммы.

– Видишь? – сказала она. – Ты осталась одна.

Она искоса взглянула на Фестину. Моя подруга опустилась на колени и сложилась вдвое, едва не касаясь головой пола. Теперь все лицо у нее было того же винного цвета, что и родимое пятно на щеке.

– Я не допущу, чтобы твоя драгоценная подруга умерла, – с усмешкой продолжала Имма. – Ничего столь неразумного я не сделаю. Однако нано покинут ее горло только после того, как она потеряет сознание. И тогда, – она занесла острый хвост над головой Фестины, – мне не составит труда отрезать ей уши… отрубить пальцы… выколоть глаз… если ты не отпустишь Эстикуса. То, что я сделаю, не будет убийством, и Лига Наций не остановит меня.

– Тогда она не остановит и меня, – сказала я, – если я оторву твоему мужу что-нибудь… а я так и сделаю, если ты причинишь вред Фестине, – я снова хорошенько встряхнула Эстикуса.

– Потише, потише! Ты не знакома с нашей анатомией. Не знаешь, что именно можно оторвать без опасности для жизни. Может, Эстикус умрет, потеряв один-единственный коготь?

– Не верится, что он такой хрупкий.

– Однако точно ты не знаешь, а я физиологию homo sapiens изучила от и до. – Имма лениво взмахнула хвостом в сторону Фестины; та попыталась схватить его, но промахнулась. – Знаю, какая рана может вызвать кровотечение со смертельным исходом, а какая нет. Знаю, каких частей человеческое тело может лишиться без серьезного вреда для себя. Ты же, сломав Эстикусу одну-единственную косточку, рискуешь тем, что он умрет. Неразумный подход, Весло… Лига убьет тебя на месте.

– За то, что я сломаю ему палец? А тебе ничего не сделает, хотя ты угрожаешь выколоть Фестине глаз?

– Я угрожаю сделать то, что заведомо не убьет ее. Ты же, напротив, готова рискнуть жизнью другого существа. Это неразумно, понимаешь? Отпусти моего супруга.

Эстикус зашептал:

– Да, пожалуйста, да, пожалуйста, да, пожалуйста…

Я поглядела на свисающего передо мной «жука»… и внезапно пришла в ярость. Пять тысяч лет эти трусы без колебаний насиловали целые расы, выкрадывали и держали взаперти людей, могущих помешать осуществлению их планов, привели к деградации множество разумных созданий, а некоторых наградили усталыми мозгами… и тем не менее Имма позволяет себе заявлять, что наказать следует меня – если я сломаю какой-то жалкий коготь? Лучшая подруга задыхается у меня на глазах. Товарищи заключены в липкие шары, и кто знает, легко ли им дышится в этих коконах? Шадиллы против моей воли хотят превратить меня в желе – только ради того, чтобы их восхождение к вершинам не сопровождалось даже ничтожным риском. И однако, это я – опасное существо, которое должно быть наказано?

Хватит с меня всей этой чуши. Сейчас велю шадиллам отозвать нано из дыхательного горла Фестины, освободить моих друзей и оставить нас в покое, в противном случае вырву дрожащие мандибулы из физиономии Эстикуса. Полная нелепость со стороны Иммы – заявлять, будто она может причинять моим друзьям вред безнаказанно и Лига не позволит мне ответить ударом на удар.

Я медленно опустила Эстикуса, пока его ноги не коснулись пола, воображая, как вмазываю маленькому коричневому шадиллу по носу и луплю по мандибулам вокруг рта, с радостью слыша, как под моими кулаками трещат кости.

И тем не менее…

Откуда мне знать – а вдруг я и впрямь убью ненавистного жука, раздолбав его мандибулы? И хотя я трепетала от праведного гнева, убивать дрожащего маленького Эстикуса я не хотела, потому что при таком развитии событий Лига точно казнит меня, и это будет глупая гибель.

Есть ли способ излить бушевавшую во мне ярость, не убивая жалкого шадилла?

Да.

Слегка перехватив запястья Эстикуса, я раскачала его и швырнула в фонтан.

 

БРЫЗГИ

Хотя «швырнула» – это не совсем точно сказано. На самом деле я раскачала его над пурпурным озером таким образом, чтобы, задевая гладкую, как стекло, поверхность, он поднял фонтан брызг. Это счастье, что я не пострадала; несколько капель, полетевших в мою сторону, попали на куртку.

Ни Эстикус, ни Имма не оказались столь удачливы. Я очень точно рассчитала направление замаха, и поднятый Эстикусом пурпурный фонтан с ног до головы окатил его жену. Она в ужасе взвизгнула, отскочила и попыталась стереть мед со своей шерсти, но вскоре завизжала снова – когда увидела, какое воздействие оказывает жидкость на ее руки. Вытаращив глаза, Имма в ужасе смотрела на пальцы… на то, как один коготь покраснел, стал мягким и шлепнулся на пол.

Эстикусу пришлось еще хуже. Ниже пояса он был весь в меду, и его шкура пошла пузырями, теряя волоски по мере того, как они превращались в слизь. Я отпустила его, позволив упасть на пол, и отпрыгнула назад, чтобы мед не попал на меня. Эстикус почти сразу же, пошатываясь, попытался встать… но почва в том месте, где он упал, стала блестяще пурпурной и гладкой, а те части тела, которые соприкоснулись с ней, выглядели так, словно их чисто обрили.

– Помоги мне! – взвыл он, повернувшись к Имме.

Однако его жена была не в том состоянии, чтобы оказывать кому-то помощь. Уже вся ее голова стала пурпурной – кроме выпученных глаз, потому что она успела закрыть их до того, как на нее плеснуло кровавым медом. Сейчас веки у нее исчезли, превратились в красную слизь, которая стекала с глазных яблок и облепляла лицо. Щеки сползли на грудь; лоб образовал нечто вроде большого нависающего козырька, который вот-вот должен был соскользнуть на ничем не защищенные глаза.

В ее горле забулькал хриплый смех.

– Хорошо, – прошептала Имма, обращаясь к Эстикусу. – Я помогу тебе.

Она крепко сжала руку мужа; менее всего у нее были задеты руки и ноги. Она потянула его за руку, помогла подняться, прижала к своей распадающейся груди. От этого движения с ног Эстикуса начали отваливаться куски желе, обнажая голые кости под ними. Имма согнула мощные ноги, готовясь к последнему прыжку, и…

… вместе с мужем нырнула в озеро.

 

ЦЕНА СПАСЕНИЯ

В какой-то степени я ожидала этого и успела отойти подальше, чтобы брызги не задели меня. Фестина тоже находилась достаточно далеко, к тому же она была в форме. На серой материи появились влажные блестящие пятна, но ни голова, ни руки не пострадали.

Теперь осталась одна проблема: Фестона все еще задыхалась. Прямо у меня на глазах она обмякла и упала на землю.

– Злодеи! – закричала я на шадиллов. Хотя это было бесполезно – они уже полностью погрузились в озеро. – Отзовите свои нано, тупицы!

Без толку. Никакое облако изнутри моей подруги не вышло; казалось, она уже не дышит.

– Корабль! – по-шадиллски продолжала я. – Скажи нано, чтобы они ушли из моей подруги! Это приказ… выполняй немедленно!

Никакой реакции. Я бросилась к Фестине, опустилась на колени, открыла ей рот и увидела в глубине горла золотистое мерцание наночастиц… То, что мешало ей дышать, находилось слишком глубоко, чтобы дотянуться хотя бы пальцем. Да и можно ли удалить препятствие, состоящее из миллиардов крошечных роботов, которые подчиняются только приказу своих хозяев? Если бы я даже и вытащила хоть какую-то их часть, они просто тут же вернулись бы обратно.

Мне требовалось что-то, способное сражаться с нано «лоб в лоб». Мне требовались мои собственные нано.

– Нимбус!

Я вскочила и бросилась к волокнистым шарам, в которых находились в заточении мои товарищи. Учитывая, сколько меда расплескалось вокруг, неудивительно, что капли попали и на некоторые шары… и в месте соприкосновения поверхность начала растворяться, превращаясь в желе. Наверное, шары созданы из живой материи, уязвимой для кровавого меда. Теперь мне требовалось лишь какое-нибудь орудие…

Неподалеку на полу лежал станнер Фестины – она выронила его, убедившись, что он не может причинить вреда шадиллам. Я схватила его и ткнула металлическим дулом в одно из пурпурных пятен на коконе Нимбуса. Изгибая запястье, я стряхнула желе с поверхности шара; там, где оно было, возникло маленькое углубление. И вот еще что хорошо – металлическое дуло, казалось, не пострадало от соприкосновения с медом; значит, я могу и дальше использовать станнер, чтобы расширить отверстие в коконе Нимбуса.

Я от всей души надеялась, что смогу сделать это быстро – ради Фестины.

Обернув руки курткой, чтобы не соприкасаться со слизистой поверхностью шара, я подкатила его к краю фонтана. Окунула дуло пистолета в мед и снова ткнула им в поверхность шара. Мед на дуле разъедал слизистую поверхность, превращая ее в гель, который не составляло труда стряхивать. Не слишком быстрый процесс, и все же мало-помалу я углубляла дыру, снова и снова убеждая себя, что вот-вот освобожу призрачного человека.

Впрочем, какая-то часть меня осознавала, что, может, ничего и не получится. А что, если крошечные частички Нимбуса захвачены по отдельности, точно миллионы пузырьков в твердой глыбе льда? В этом случае мне никак не успеть освободить их вовремя, чтобы спасти Фестину. Однако если призрачный человек заточен, так сказать, в целом виде, тогда все, что от меня требуется, это проткнуть оболочку и выпустить его наружу…

Из дыры вырвалось туманное облако, прямо мне в лицо. Какая приятная прохлада!

– Нимбус! – закричала я. – Горло Фестины забито наночастицами! Вышвырни их оттуда, чтобы она снова могла дышать.

Я ожидала, что призрачный человек тут же кинется к Фестине, но он лишь кружил вокруг меня, то удаляясь, то приближаясь.

– Вышвырнуть их оттуда? – прошептал Нимбус. – Как? Я не предназначен для сражений с другими нано. Мне никогда не одолеть воинов-нано…

– Эти нано никакие не воины, глупое облако! Они просто переводчики. И Фестина погибнет, если ты ничего не предпримешь.

– Все не так просто, Весло, – теперь туман окружал мою голову, гладил щеки. – Единственный способ одолеть нано – это бросить против них мои собственные частицы. Причем на высокой скорости, отчего пострадают не только нано, но и я.

– Неужели ты такой трус, что не в состоянии вытерпеть небольшую боль?

– При чем тут боль? Речь идет о взаимном уничтожении.

– Речь идет о смерти моей подруги! – Я сердито замахала руками, пытаясь оттолкнуть от себя Нимбуса. – Ты ведь целитель, верно? Фестина нуждается в исцелении. Это все, о чем тебе следует думать.

– Нет, Весло. Еще мне следует думать о дочери. И… – туман задрожал, – о своем владельце. Точнее, о желаниях своего владельца.

– Твоего владельца? Уклод, без сомнения, хотел бы, чтобы ты помог Фестине!

– Я уже говорил тебе, что Уклод не мой владелец… он просто взял меня в аренду. Я принадлежу… тому, кто не знаком с твоей подругой Фестиной и, соответственно, кого не заботит ее судьба. Тому, кто не хотел бы, чтобы я ради нее пошел на такой риск. – Он снова содрогнулся. – Я получил приказ не подвергать себя опасности для исполнения «нерентабельных капризов».

– И ты исполняешь такой приказ?

– Весло, – ответил он, – я говорил тебе, когда мы еще только встретились, что повиновение впечатано в мои гены. Я ненавижу это, но у меня нет выбора. Так я устроен.

Некоторое время я пристально смотрела на него, а потом закрыла глаза.

– Послушай меня внимательно, Нимбус. Все мы устроены не так, как, может, хотели бы, – мы портимся, и повреждаемся, и даже разрушаемся под воздействием сил, неподвластных нашему контролю. Коротко говоря, мы – ограниченные создания, неспособные выйти за свои пределы. – Я открыла глаза, глядя в туманное облако. – Однако существует и другая половина правды: эти пределы вовсе не там, где нам кажется. Иногда ты считаешь себя самым удивительным созданием в мире, а потом обнаруживаешь, что ничего особенного собой не представляешь; иногда ты считаешь себя слишком слабым для великого деяния, а потом обнаруживаешь, что сильнее, чем тебе кажется. – Я набрала в грудь побольше воздуха. – Пожалуйста, спаси Фестину, Нимбус. Не нужно быть таким упертым в своем послушании. Пожалуйста, спаси ее. Докажи, что ты больше, чем тебе кажется.

Некоторое время он не отвечал. Его туман замерцал… как будто освещенный внутренним светом, а не тем тусклым, которым был залит зал. Потом голос Нимбуса пробормотал мне в ухо:

– Хорошо. Я сделаю все, что смогу. – Он в последний раз обвился вокруг меня, нежно поглаживая щеки. – Моя дочь все еще внутри шара. Достань ее оттуда и позаботься о ней.

– Обязательно.

Он тут же быстро полетел прочь, прямо как орел, и не замедлил движения даже тогда, когда оказался у самого лица Фестины. Молниеносно проник в нее через нос, как уже делал прежде… только сейчас это не вызвало моего возмущения; напротив, я страшно обрадовалась, что вот наконец он приступил к ее спасению. Влетел в горло, чтобы вступить в бой с золотистыми нано…

И кто победит в этой битве? Кто уцелеет?

Я не знала.

Делать мне было больше нечего, и я очень осторожно начала расширять дыру в коконе, в котором находился в заточении Нимбус. Дыра была всего в три пальца шириной – соответственно дулу пистолета. Продолжая лить мед в отверстие, я увеличила его до такого размера, что смогла просунуть внутрь руку, не рискуя прикоснуться к измазанным желе краям.

Все это время я заставляла себя не смотреть в сторону Фестины. Нимбус добьется успеха; конечно, иначе и быть не может. Другого способа спасти мою подругу нет; значит, вселенная просто не может допустить, чтобы Нимбус проиграл. Едва я достану «Звездную кусаку» из шара, как Нимбус вынырнет изо рта моей подруги и скажет:

– Ну вот, Весло, теперь все в порядке.

Малютка «Кусака» лежала на волокнистой поверхности так спокойно, что у меня даже мелькнула мысль – может, она думает, что вернулась в материнскую утробу? Но девочка не возражала, когда я мягко обхватила ее пальцами и вытащила наружу.

1

Я уже давно скинула куртку, опасаясь прикоснуться к пятнам, где мед превратился в гель… поэтому просто крепко прижала заретту к груди, прямо там, где она могла слышать стук моего сердца.

– Давай, Нимбус, – прошептала я. – Выходи.

Время тянулось невыносимо медленно, но ничего не происходило. Потом тело Фестины сотряс ужасный спазм, сопровождающийся звуками, которые обычно издает человек, когда его рвет; я бросилась к подруге и перевернула ее на бок. Звуки смолкли, изо рта у нее хлынула желтая слизистая пена. Я опустилась рядом с Фестиной на колени. Одной рукой прижимая к груди маленькую заретту, другой я обхватила подругу за спину, поддерживая ее.

– Ну же, выходи, Нимбус, – прошептала я, услышав неровное, хриплое дыхание женщины. – Ты сделал свое дело. Уничтожил врага. Выходи.

Но он не выходил. Он не выходил, и не выходил, и не выходил… пока до меня не дошло, что он уже вышел, а я просто не поняла этого. Пена на земле наполовину состояла из золотистых нано, а наполовину из Нимбуса.

И обе половины были мертвы.

Я посмотрела на желтую лужицу, медленно просачивающуюся в почву, а потом уткнулась в плечо своей подруги и заплакала.

 

ПОДЛИННАЯ СВОБОДА

– Общий привет, – произнес знакомый гнусавый голос. – С финальным свистком судьи счет два – ноль в пользу Весла, шадиллы потерпели полное поражение.

Я подняла голову. На краю чаши фонтана, глядя вниз на пурпурные сгустки, совсем недавно бывшие Иммой и Эстикусом, стоял Поллисанд. Существо его размера не могло бы удержаться на узкой окаемке – и тем не менее он был там; даже сделал несколько па победоносного носорожьего танца и только после этого спрыгнул на пол.

– Как себя чувствуют прекрасные леди?

– Великолепно, – ответила я, – но не благодаря тебе. Нимбусу, однако, досталось больше всех; ты должен оживить его.

Алые глаза в глубине глотки Поллисанда потускнели.

– Не могу, извини.

– Можешь! – выкрикнула я. – Сколько раз ты хвастался своими способностями? Ты можешь оживить Нимбуса точно так же, как сделал это со мной. И ты должен сделать это – немедленно!

– Нет, не должен, – сказал Поллисанд, и что-то непреклонное прозвучало в его голосе, совсем не похожее на его обычный легкомысленный тон. – Твой друг Нимбус сделал свой выбор, Весло: сознательное решение стать чем-то большим, чем просто раб некоего отсутствующего владельца. Хотя он и понимал, что это может стоить ему жизни. Я не вмешиваюсь в результаты подобных решений.

– Но ты же спас меня… когда я сознательно приняла решение упасть с восьмидесятого этажа!

– Ты не верила, что умрешь. Ты не верила, что можешь умереть. Когда ты схватила своего врага и выпрыгнула из окна, ты считала, что погибнет он, а с тобой все будет в полном порядке; вряд ли это можно приравнять к сознательной жертве, принесенной Нимбусом.

Поллисанд подошел к желтоватому пятну рядом с Фестиной – это было все, что осталось от призрачного человека. Поднял неуклюжую ногу, как будто собирался дотронуться до влажного пятна, но потом отступил назад.

– Нимбус знал, что не создан для сражений, – продолжал Поллисанд. – Как он объяснил тебе, единственное, что ему оставалось, – это снова и снова швырять свои компоненты на наночастицы – до тех пор, пока обе стороны не погибнут. Если я вмешаюсь, то тем самым сведу на нет жертву Нимбуса. Получится, будто он никогда не принимал своего судьбоносного решения. Я отказываюсь делать это.

– Но…

Фестина положила мне на плечо ослабевшую руку.

– Этого спора тебе не выиграть. – Она задумчиво посмотрела на Поллисанда. – Тебя волнуют именно решения, правда? Хорошие решения, плохие решения… вот что тебя больше всего волнует.

– Сознательный выбор – единственная священная вещь во вселенной. Все остальное просто водород. – Он повернулся ко мне. – Кстати, малышка, ты сама сделала по-настоящему честный выбор между жизнью и смертью: когда отказалась от идеи избить Эстикуса. Сломай ты хотя бы мизинец этому ублюдку, и Лига Наций уничтожила бы тебя, словно бешеную собаку.

– Неужели он умер бы, если бы я сломала ему палец?

– Черт, нет, – фыркнул Поллисанд. – Шадиллы по прочности не уступают тебе – они, скорее всего, выжили бы, даже если бы ты вколотила им в глотки водородные бомбы. Более того, избей ты Эстикуса, как собиралась поначалу, Лига ничего не имела бы против. Но потом Имма начала болтать весь этот вздор, что, дескать, ты «не можешь точно знать», и тут ты сама задумалась: «Что случится, если она права?» Вот тогда ты и оказалась по-настоящему в трудном положении: со времени нашей первой встречи это был единственный раз, когда тебе на самом деле угрожала опасность. Если бы, понимая, чем рискуешь, ты сознательно предпочла бы отколошматить Эстикуса… ну, как выразилась Имма, это действительно был бы неразумный поступок. Лига принимает в расчет не реальный результат; она учитывает только ход рассуждений.

Алые глаза вспыхнули в глубине его чрева. Я смотрела на него, и тревожная мысль промелькнула в моем сознании.

– Если бы я в этот раз приняла неправильное решение… если бы Лига убила меня как неразумное существо… ты не стал бы меня оживлять… потому что моя гибель стала бы результатом моего собственного решения. Верно?

– Верно. – Поллисанд, казалось, был доволен.

– Но если бы я умерла по любой другой причине – не вследствие личного решения, а в результате несчастного случая или по чьему-то злому умыслу… тогда ты исцелил бы меня. Это тоже верно?

– До некоторой степени. – Глаза ярко вспыхнули.

– Значит, когда ты говорил о том, что существует кро-о-ошечный шанс моей гибели, ты не имел в виду, что меня могут убить шадиллы. Ты имел в виду, что я могу принять неправильное решение и в этом случае ты не станешь спасать меня. – Я сердито посмотрела на него. – Выходит, ты предвидел все? Знал, что мне придется решать, врезать Эстикусу по носу или нет?

– Эй, я же тебе говорил: я чертовски выдающаяся личность.

– Или, – вмешалась в разговор Фестина, – чистой воды обманщик, который притворяется всеведущим, хотя на самом деле это вовсе не так. Ты чертовски хорошо прятал свою белую задницу, пока все наконец не закончилось. Может, просто боялся встретиться с шадиллами напрямую?

– Ах да, – голос Поллисанда звучал еще более гнусаво, чем обычно. – Бог или обманщик? Я или не я? – Он поднял ногу и легонько похлопал Фестону по щеке. – Ты не представляешь, моя маленькая синичка, сколько приходится прикладывать усилий, чтобы это так и оставалось загадкой.

 

ЕЩЕ ОДИН ШАГ ВВЕРХ ПО КАРЬЕРНОЙ ЛЕСТНИЦЕ

Фестина с трудом поднялась на ноги; мне пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.

– Ладно, теперь, когда шадиллы убрались с нашего пути, может, снизойдешь до того, чтобы помочь нам? – спросила она Поллисанда. – Типа вытащишь наших друзей из этих…

С громким чавкающим звуком шары, в которых были заключены Уклод и остальные, превратились в серую жидкость, стекающую на пол. Ладжоли, Уклод и Аархус промокли до нитки, но оказались на свободе.

– Нет, вы только гляньте! – с притворным удивлением воскликнул Поллисанд. – Шадиллы, наверно, были правы насчет того, что корабль дышит на ладан. Эти их «камеры заключения» продержались всего несколько минут. – Он издал театральный вздох. – Плохо жить на корабле, которому пять тысяч лет. Все разваливается на части.

Фестина сердито посмотрела на него.

– Какой же ты вредный!

– Крошка, ты и вполовину не представляешь, какой, – один из его алых глаз-угольков подмигнул.

– Ну, что тебе стоило вмешаться и уладить то, что происходило тут пять минут назад?

– Сожалею, – ответил Поллисанд. – Низшие расы должны самостоятельно вести свою борьбу.

Фестина состроила гримасу.

– Теперь, когда борьба окончена, как насчет того, чтобы кое-что подправить в командном модуле этого дряхлого корабля? Небольшая такая схемка, чтобы обойти протокол службы безопасности и дать нам возможность командовать кораблем безо всяких там паролей и идентификации голоса…

Свет в зале мигнул. С потолка на моем родном языке заговорил скрежещущий голос.

– Докладываю о серьезной неисправности в модуле службы безопасности 13. 953. Ожидаю ваших распоряжений, капитан.

Я взглянула на Фестину, думая, что она ответит; но потом вспомнила, она не знает шадиллского языка и, значит, не поняла, что именно произнес голос.

– Ты со мной разговариваешь? – спросила я, обращаясь к потолку. – Ты считаешь меня своим капитаном?

– Подтверждаю. Ожидаю распоряжений.

– Ух ты… Не ремонтируй неисправность в модуле службы безопасности. Жди дальнейших распоряжений.

Подруга быстро перевела взгляд с Поллисанда на меня и обратно:

– Правильно ли я понимаю?..

– Теперь я командую этим судном, – заявила я. – Похоже, у меня все данные для прекрасной карьеры на флоте: от офицера-связиста до разведчика, а потом – и до капитана… всего за несколько часов.

– Еще не вечер, – пробормотала Фестина. – Если мы выберемся отсюда и явимся в Адмиралтейство, ты вполне можешь закончить тем, что возглавишь Высший совет.

– Если это произойдет, я не забуду маленьких людей, которые помогали мне на моем трудном пути.

Я похлопала Фестину по плечу, но, похоже, это ее не слишком утешило.

 

Я СТАНОВЛЮСЬ НАСТОЯЩИМ РАЗВЕДЧИКОМ

Освободившись из своих коконов, Уклод и Ладжоли рухнули в объятия друг друга… точнее говоря, Ладжоли стиснула мужа с такой силой, что его оранжевая кожа заметно потемнела. Он, впрочем, ничуть не возражал.

Тем временем сержант Аархус тяжело затопал к нам – и как он таскает такие тяжелые армейские ботинки?

– Ну как, – спросил он, – мы победили?

– Шадиллы больше не существуют, – ответил Поллисанд. – По крайней мере, как шадиллы.

– В таком случае, – заявила я, – пора тебе выполнить свою часть нашего соглашения.

– Какого соглашения? – удивилась Фестина.

– Я тебе потом объясню, – сказала я. – Мистер Поллисанд обещал излечить мой мозг… и если он заявит, что для этого нужно превратиться в пурпурное желе, я ему врежу так, что будет очень больно.

– Ах, нуда… – Поллисанд опустил взгляд, шаркая носком ноги по земле. – А если я скажу, что для исцеления нужно превратить в желе только маленькую часть тебя?

– Все равно врежу и как следует.

– Послушай, дорогая, но это ведь отличное решение проблемы! Конечно, я могу разложить тебя на операционном столе, разобрать и собрать заново твой мозг… но тогда ты превратишься совсем в другого человека. Не такого доброжелательного, великодушного и жизнерадостного, как тот, которого все мы любим.

Прищурившись, я угрожающим жестом вскинула кулак.

– С другой стороны, – быстро добавил он, – если просто чуть-чуть мазнуть медом по коже, это крошечное пятно будет воздействовать на сознание, и усталость мозга тебя не коснется.

– Воздействовать на сознание? – спросила Фестина. – Как это?

– Ох, Рамос! Если хочешь, я прочту десятичасовую лекцию о том, как это воздействие освободит определенные гормоны, которые окажут подавляющее воздействие на другие определенные гормоны, которые притормозят еще одну группу гормонов, и прочее… бла, бла, бла. Но, коротко говоря, если она согласится на кро-о-о-шечную трансформацию, этого хватит, чтобы компенсировать физиологические процессы, неуклонно снижающие работоспособность ее мозга. И, – он подмигнул мне, – подтолкнет заметно запоздавший процесс Созревания, который шадиллы искусственно сдерживали. Моя маленькая девочка, – Поллисанд захлюпал носом, – начнет взрослеть.

– А может, это просто твоя очередная шалость… Позабавиться захотелось? – сердито глядя на него, спросила Фестина. – Или, может, ты имплантировал в ее мозг какое-то устройство или ввел лекарство отсроченного действия еще тогда, когда четыре года назад спас ей жизнь? А теперь рвешься испачкать ее этим поганым кровавым медом, потому что хочешь, чтобы она превратилась в желе?

Поллисанд издал негромкий смешок.

– Ты мне нравишься, Рамос. То есть нравятся параноидальные идеи, которые рождаются в твоем сознании. Но если бы я действительно был способен предвидеть все и вживил ей в мозг имплантат, я бы, конечно, сделал так, чтобы его можно было активировать, только превратив маленькую частицу ее прозрачной кожи в желе. Как иначе я подтвердил бы свою репутацию самого вредного создания во вселенной? – Он посмотрел на меня. – Уверяю тебя, это совершенно необходимо, если ты хочешь спасти свой мозг. Кро-о-о-ошечная часть тебя должна стать желе.

– Хорошо, – сказала я, скрипнув зубами. – Если это необходимо…

– Да.

Поллисанд подошел к фонтану и окунул в мед носок ноги. Конечно, ничего страшного не произошло – можно не сомневаться, мистер Гадкий Вредина достиг той ступени эволюции, когда его кожа не страдает от меда так, как кожа низших существ.

– Где ты хочешь, чтобы я мазнул? – он вернулся ко мне на трех ногах, стараясь не прикоснуться ни к чему той, которая была в меду. – Может, на пятке? Там будет совсем незаметно. Или в нижней части позвоночника, прикрытой курткой? А может, над грудью, наподобие пурпурной татуировки?

Я повернулась к Фестине, собираясь спросить у нее совета… но, едва взглянув на нее, поняла, каков должен быть ответ.

Я подняла палец и ткнула им в правую щеку. Поллисанд оказался проворнее Фестины.

 

ТЫСЯЧА СКУЧНЫХ МЕЛОЧЕЙ

Быть капитаном огромного чужеземного космического корабля не так интересно, как вы, может быть, думаете, потому что это ужасное бремя. И бремя это в особенности велико у того, кто имеет лучшую подругу, которая все время беспокоится, как бы одно неосторожное слово, обращенное к корабельному компьютеру, не привело к «трагическому инциденту». Фестина диктовала мне все команды, которые я должна была отдавать кораблю-«вязанке», заставляла меня повторять их несколько раз по-английски и только после этого позволяла сказать то же самое на шадиллском языке. И даже при соблюдении всех этих условий она требовала, чтобы я думала, думала и думала над каждым шадиллским словом; короче говоря, приходилось притворяться, будто я усиленно размышляю над полученной инструкцией.

Конечно, на самом деле перевод мало занимал мои мысли; гораздо больше я думала о своей изменившейся внешности (очень милое отражение которой можно было видеть в чаше фонтана). Поллисанд лишь слегка мазнул мне щеку носком ноги – и тем не менее умудрился создать точную копию родимого пятна Фестины как по размерам, так и по форме. Сразу же после этого он сотворил прозрачную повязку, которую наложил на пурпурный мазок – чтобы помешать меду сползать с лица. Повязка мгновенно прилипла к коже и (предположительно) тут и останется.

Фестина, конечно, очень переживала из-за изменений, которые претерпела моя внешность, – она очень милый человек, но имеет «глубокий психологический сдвиг» из-за своей внешности, отчего иногда бывает не вполне адекватна. В глубине души она убеждена, что родимое пятно делает ее безобразной… хотя на самом деле причина ее безобразия в том, что она непрозрачна, а родимое пятно – это так, пустяк, который практически ничего не меняет.

В связи с этим спешу пояснить, что мое пятно, хотя и несомненно пурпурное, но прозрачно-пурпурное; вы по-прежнему можете видеть что угодно сквозь мою голову и в том числе сквозь щеку. Поэтому пятно на моем лице – не уродство, а просто «очаровательная особенность», придающая мне добавочную прелесть. Я выгляжу восхитительнее, чем когда-либо… знаю, в это трудно поверить, но теперь, когда вы прочли мою историю, вам, конечно, ясно, что я никогда не лгу.

Я не стану перечислять в деталях, что мы делали сразу после того, как пятно оказалось у меня на щеке. Конечно, мы приказали кораблю-«вязанке» перестать заглатывать мелкие суда кашлингов и освободить захваченные. Мы также выпустили экипаж «Королевского гемлока» из камер, куда их заточили. В камерах оказалось и множество представителей других видов, все, кого выкрали шадиллы, потому что эти создания оказались слишком умны себе во вред. Капитан Капур обещал, как только представится возможность, доставить пленников на родные планеты… или на любой другой мир по их выбору – в качестве утешительного приза за то, что им пришлось перенести в заточении у злобных мохнатых жуков.

Кстати о мохнатых жуках. Их обратившиеся в желе останки исчезли из фонтана, пока мы были заняты другими делами. Лично я надеялась, что они просто вытекли в дренажную трубу, но Фестина предположила, что они воспользовались своим вновь обретенным могуществом и перенеслись туда, где сейчас обитают все их собратья: в другое измерение (что бы это ни значило) или, может, на далекую планету из желе, где вся мебель и прочее трясется от малейшего движения. Как это нечестно – что такие ужасные злодеи просто перекочевали в свою собственную нирвану, безо всякого наказания за совершенные проступки. С другой стороны, вряд ли эта их нирвана такая уж замечательная – учитывая, что все там из желе… и, возможно, это вообще не нирвана, а кромешный ад. Поэтому я решила не переживать из-за того, что так и не врезала ни одному шадиллу, и рассматриваю это как признак моей все «возрастающей зрелости».

Уверена – в зрелости мне не будет равных.

 

AU REVOIR В ДУХЕ ВСЕ ТОЙ ЖЕ ВРЕДНОСТИ

Поллисанд исчез примерно в то же время, что и шадиллы… пока наше внимание было отвлечено неотложными делами. Он оставил нам листок бумаги со словами, мерцающими в точности тем же цветом, что и его глаза. Вот что там было:

ЭЙ, ДЕТКИ, МЫ С ВАМИ СЛАВНО ПОРАБОТАЛИ, ГОВОРЮ ЭТО СОВЕРШЕННО ИСКРЕННЕ. И ЗНАЕТЕ ЧТО? В СВОЕМ ХРУСТАЛЬНОМ ШАРЕ Я ВИЖУ, ЧТО СОВСЕМ СКОРО ВСТРЕЧУСЬ КОЕ С КЕМ ИЗ ВАС. СПОРЮ, ВЫ ОЖИДАЕТЕ ЭТОГО С НЕТЕРПЕНИЕМ. ВСЕХ ОБНИМАЮ И КРЕПКО ЦЕЛУЮ. ОХ, ПОСТОЙТЕ, СОВСЕМ ЗАБЫЛ;

КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ ПОЦЕЛУИ, ЕСЛИ У МЕНЯ НЕТ РТА? СЧИТАЙТЕ, ЧТО ВАМ ПОВЕЗЛО – ВЫ-ТО МОЖЕТЕ ЦЕЛОВАТЬСЯ. П.

Едва мы прочли послание, как буквы ярко вспыхнули, и бумагу охватило огнем. Никто не пытался потушить ее.

– Думаете, он и вправду знает, что должно произойти? – спросила Ладжоли, со страхом глядя на горящую записку.

Фестина состроила гримасу.

– Он явно наслаждается тем, что помог нам освободиться. Не знаю, провидец он или нет, но интриган он первоклассный. И если захочет втянуть нас в свои махинации, то сделает это.

– Ах, адмирал, какая вы все-таки оптимистка, – сказал Аархус. – Некоторые видят, что стакан наполовину полон, другие – что наполовину пуст, а есть и такие, кто видит в нем множество ядовитых чужеземных паразитов, жаждущих сожрать вашу поджелудочную железу.

Фестина пожала плечами.

– Ну… такой уж дар.

 

КАК ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ

Вот как все закончилось.

Леди Белл и лорд Рей так и не покинули «Предназначение», пока их судно находилось на корабле-«вязанке». Как настоящие трусы, они тряслись от страха, пока мы не рассказали им, что все завершилось к нашей пользе. После этого Белл заявила, что мы все еще должны заплатить им «выкуп». На что мы согласились – после чего сделали свое заявление, записали его и распространили по всему сектору.

Всю галактику охватило волнение. Заодно в карманы кашлингов потекли бешеные деньги – как плата за передачу, после чего Белл и Рей отказались от своего призвания пророков и отбыли, собираясь переквалифицироваться в продюсеров сенсационных фантастических пьес на ТВ. Похоже, представители их расы часто подобным образом выстраивают свою карьеру.

В результате нашей передачи на адмиралов Высшего совета обрушилось всеобщее возмущение, не говоря уж о том, что их постоянно приглашали в гражданскую полицию для «оказания помощи в расследовании преступлений». Все адмиралы пытались переложить вину за совершенные злодеяния друг на друга, заявляя, что конкретно он (она) «тут совершенно ни при чем». Нескольким негодяям удалось исчезнуть до того, как началось расследование. Несмотря на такое развитие событий, Фестина была уверена, что большинству членов Совета не избежать тюремного заключения, а если кто-то и сумеет вывернуться из лап закона, их будет совсем немного.

Так и не удалось выяснить, кто же убил бабушку Уклода Юлай; но, как и предсказывала Фестина, это преступление вызвало особенно бурную реакцию гражданского правительства Технократии. Учитывая, что все мы под колпаком у Лиги Наций, люди не могут оставить убийство нерасследованным. Фестина говорит, что, если понадобится, она лично займется этой проблемой, когда вернется на Новую Землю.

Что касается остальных членов семьи Уклода, то ко времени гибели бабушки Юлай все они уже попрятались кто куда. Понимая, что Высший совет пойдет на любые меры, лишь бы скрыть свои преступления, Унноры затаились в безопасных местах, дожидаясь, пока все уладится. Только бабушка Юлай не стала прятаться – совершенно добровольно – чтобы иметь возможность довести до конца дело обнародования преступлений Адмиралтейства.

В результате семья Уклода и Ладжоли уцелела, и им было куда вернуться: семья, жаждущая встречи с ними, чтобы отблагодарить за отлично проделанную работу. Родственники Уклода во всеуслышание сообщали всем и каждому, какой это был с их стороны мудрый поступок – купить такую жену их неразумному отпрыску: Ладжоли «сделала из мальчика мужчину», «помогла ему не сбиться с пути» и совершила еще очень много всего, выраженного столь же избитыми фразами. Унноры поклялись, что будут всем своим друзьям рекомендовать тех же брачных посредников туе-туе… конечно, ничего особенно хорошего это не сулило, но, по крайней мере, обеспечивало, что брокеры не тронут брата Ладжоли.

Выяснилось, что одно судно крестового похода кашлингов представляло собой заретту с мужчиной-зареттой на борту. Взяв деньги в долг у своей семьи, Уклод купил их и препоручил малышку «Звездную кусаку» любящей заботе заретт. Перед моим внутренним взором так и стоит мягкая сферическая детская кроватка, куда малышку кладут каждую ночь; не сомневаюсь, что ее закармливают самыми вкусными углеводородами. Уклод также пообещал установить памятник Нимбусу на семейном кладбище Унноров на своей родной планете. Там же будет возведен еще более впечатляющий мемориал в честь «Звездной кусаки» (матери, а не дочери, естественно) – возможно, часть композиции будет представлять собой модель в натуральную величину, со специальным грибковым покрытием, имитирующим липкую текстуру внешней поверхности заретты. По-моему, очень трогательно; неудивительно, что я решила непременно посетить кладбище, если когда-нибудь окажусь на этой планете.

Однако прежде мне придется слетать на Новую Землю. Когда злодеи-адмиралы предстанут перед судом, я должна буду дать свидетельские показания, с чем справлюсь наилучшим образом и, без сомнения, выведу негодяев на чистую воду.

Увы, Фестина говорит, что до суда еще очень далеко. Сначала предстоит «впечатляющее цирковое представление», потом «оргия взаимных обвинений», которая завершится «всеобщим покаянием с битьем в грудь», за ним последует «период десенсибилизации как следствие тяжелых переживаний», сопровождающийся «циничным безразличием», далее – «коллективная потеря памяти», «пересмотр позиции» и кульминация – слушание в суде присяжных. Актеры могут отдыхать: так искусно будут подаваться якобы признания, но при этом ничего конкретного никто припомнить не сможет. (Может, Фестина шутила, когда перечисляла все эти предстоящие события, – или нет.)

Так что мое присутствие не потребуется на земле еще много месяцев или даже лет. Фестина же, конечно, улетает туда немедленно. Сержант Аархус будет сопровождать ее в качестве личного телохранителя. Когда он заговорил об этом с Фестиной, она заявила, что не нуждается в телохранителе, но он сказал, что нет, нуждается, поскольку среди адмиралов множество таких, кто ненавидит ее и хотел бы расправиться с ней. Как бы то ни было, Аархус испытывает чувство вины из-за гибели Нимбуса – считает, что, если бы он (Аархус) лучше выполнял свою работу офицера службы безопасности, Фестина никогда не начала бы задыхаться и призрачный человек остался бы жив. Такой ход рассуждений не имеет смысла; однако в печали мы все глупеем, и даже я временами задаюсь вопросом, была ли у меня какая-нибудь неиспользованная возможность спасти Нимбусу жизнь.

Даже счастливый конец всегда бывает со слезами на глазах.

 

ИТАК…

Мы с Фестиной стояли на приемной платформе «Предназначения», глядя в безбрежную космическую даль. Роботы-чистильщики с корабля-«вязанки» неодобрительно попискивали, тщательно отдраивая палубу вокруг нас; и хотя на корабле кашлингов все еще пованивало, но уже не так мерзко. Более того, благодаря прозрачным стеклянным стенам я чувствовала себя тут как дома… и это действительно был мой дом, поскольку в этом крестовом походе я провозгласила себя новым пророком.

Снаружи роились корабли моих последователей, стараясь занять позицию поближе к роскошному хрустальному судну. С каждым часом их становилось все больше; по-видимому, везде в пределах сферы влияния кашлингов мое появление воспринимается как нечто восхитительно новое, и просители стекаются ко мне со всех сторон.

– Учти – вечно так продолжаться не будет, – сказала Фестина, глядя, как очередной корабль возник в этой их сверхсветовой манере: только что его не было, и вот он уже тут как тут, с целой серией собственных остаточных изображений позади (когда свет оттуда, где он был раньше, добирался туда, где он находился сейчас). – Ты не первая среди не-кашлингов, кто объявил себя пророком. Какое-то время последователи будут стекаться к тебе, но потом потеряют интерес – как только появится что-нибудь новенькое.

– А тем временем я с их помощью успею совершить великие дела.

Фестина кивнула и снова обратила взгляд в непроглядную тьму космоса. Я приказала «Предназначению» развернуться таким образом, чтобы нам был виден лишь крошечный край огромного корабля-«вязанки», совсем недавно получившего название «Гигантское судно, приводимое в движение одним Веслом».

Это была моя идея. Шутка; по-моему, очень удачная.

У пояса Фестины защебетало маленькое устройство связи. Голос Аархуса сказал:

– Адмирал, можем отправляться, как только сочтете нужным.

– Буду через минуту.

Фестина бросила взгляд в сторону шлюзовой камеры. Там была пришвартована яхта кашлингов – самое быстрое судно, которое смогли предложить мои последователи. Ученые с «Гемлока» изрядно потрудились над компьютерами яхты, убирая блок, препятствующий ее проникновению в ближайшее солнце для наращивания мощности ССС-поля. Фестина и Аархус помчатся к Новой Земле с такой скоростью, с какой до них не летал ни один человек.

– Аархус говорит, – сказала я, – что как только ты прибудешь на Новую Землю, тебя назначат командиром всего человеческого флота.

– Сержант Аархус всегда несколько преувеличивает мою значимость, – ответила Фестина с улыбкой сожаления. – Даже если весь Высший совет бросят в тюрьму, останется огромное количество не входящих в него адмиралов, и все они рангом выше меня. Однако Аархус твердит, что они замараны своими связями со старой гвардией; я единственная, чья репутация морально безупречна. Он воображает, будто, едва появившись в нашей штаб-квартире, я сразу же стану президентом этого проклятого Совета.

– Ты будешь чертовски хорошим президентом, Фестина. Ты получишь большой пистолет?

– Нет, только головную боль. Даже если я не войду в Совет, мне нужно переделать миллион дел. Первое и самое важное – я озадачу своих людей, пусть разбираются, каким именно образом шадиллы способствуют отупению homo sapiens. Если что-то подобное вообще имеет место. – Она помолчала. – Черт! Как я жалею, что не хватило времени расспросить их об этом!

– Думаешь, шадиллы сказали бы тебе?

– Не знаю. Однако абсолютно уверена, что наши догадки верны – шадиллы сознательно оглупляли кашлингов, и то же самое происходит с нами. Посмотри только на Высший совет, бога ради; четыреста лет назад ни одному из этих развращенных ублюдков не доверили бы командовать вообще ничем. Но мы упали настолько низко, что теперь они просто цвет флота. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо.

– Не ной, Фестина. Ты во всем разберешься и наведешь порядок. Если будет трудно, спроси себя, что бы я сделала на твоем месте.

– Тогда все кончится тем, что я очень многим расквашу носы.

– Если это будет необходимо.

Фестина улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня в щеку. В левую. В ту, на которой нет пурпурного пятна.

И тут же резко отшатнулась, словно застеснявшись, и отвернулась, глядя сквозь стеклянный корпус на рой собравшихся вокруг нас кораблей кашлингов.

– Не рассчитывай, что быстро доберешься до Мелаквина. Маленькие суда не могут развивать большую скорость. Может, на дорогу уйдет недели две.

– Я не спешу, – ответила я. – Эти две недели я буду развлекать всех желающих, рассказывая свою историю и излагая собственное понимание вселенной. Я теперь пророк, Фестина, и делиться с другими своей мудростью – мой долг.

Она рассмеялась.

– Если существует кто-то способный сосредоточить на себе внимание кашлингов, то это ты. Тем не менее работа тебе предстоит огромная. Я имею в виду попытку исправить то, что натворили шадиллы. Ты отдаешь себе отчет в том, что у кашлингов мозги набекрень? Что бы шадиллы ни сделали с ними, эффект может оказаться необратим. Прошло уже четыре тысячи лет с тех пор, как шадиллы превратили кашлингов в эгоцентричных придурков, и не исключено, что тебе не удастся исправить ситуацию.

– Ну, если это так, я смогу, по крайней мере, использовать кашлингов для того, чтобы «починить» свой собственный народ. Для начала.

Я отступила в сторону, чтобы иметь возможность лучше видеть корабль-«вязанку». Он полетит с нами к Мелаквину и вместе с ним, естественно, фонтан с кровавым медом. Никто не знает точно, сможет ли на самом деле мед пробудить к жизни миллионы спящих на моей родной планете людей с усталыми мозгами; не исключено, что он оказывает благотворное воздействие только на меня, потому что четыре года назад Поллисанд в процессе оживления сделал со мной что-то особенное. Тем не менее я надеюсь. Очень надеюсь. Я поведу своих последователей-кашлингов к поверхности Мелаквина с бутылками, полными кровавого меда, а затем мы войдем в каждую Башню предков, где бы она ни находилась.

Пурпурный мазок на щеку – и, возможно, мой мир снова оживет.

Мысли Фестины, видимо, приняли то же самое направление, потому что она не сводила взгляда с моей щеки.

– Ты уверена, что кровавый мед и в самом деле лекарство? – спросила она.

– Доктор Хавел обследовал меня и говорит, что сейчас в моем мозгу идут приторможенные раньше естественные процессы: мозг освобождается от связей, возникших в период детства, и я становлюсь взрослой. Меня не слишком радует перспектива перестать быть тем, кем я всегда была – а я была прекрасным созданием, даже если ты считала меня ребячливой, – но доктор уверяет, что без процесса взросления преодолеть умственный застой невозможно. Очень надеюсь, что тот же самый процесс выведет из ступора и остальных наших людей.

– И все, что от тебя требуется, – пробормотала Фестина, – это изуродовать каждого из них…

– Это не уродство! – прервала я ее. – Просто прекрасная и одновременно целебная метка.

– И ты чувствуешь себя хорошо? Ты не ощущаешь?.. Ну, не знаю. Может, на самом деле это плохо для тебя. Может, пятно медленно подчиняет себе твой мозг или что-то в этом роде.

– С моим мозгом все прекрасно, – ответила я. – С тех пор как Поллисанд сделал это со мной, не было ни одного инцидента, свидетельствующего об усталости. К примеру, ты, наверно, заметила – я не устраиваю сцен из-за того, что ты снова покидаешь меня; теперь я в состоянии справиться с одиночеством.

Фестина задумчиво посмотрела на меня.

– Теперь ты в состоянии даже шутить по этому поводу. – Она улыбнулась. – Я думаю, Весло, из тебя получится очень интересная женщина.

Не знаю, кто из нас первым раскрыл другому объятия; не имеет значения, поскольку я очень хотела, чтобы это произошло. И, обнимая свою дорогую подругу, я не испытывала робости, не чувствовала себя глупой – хотя бы самую малую миллисекунду.