Глава 1

У него были такие прекрасные планы, такие прекрасные, а теперь она разрушила их. Его охватила ненависть, лицо исказилось, челюсти сжались до боли. Выхода он не видел.

А она тихо рыдала в темноте. Ее щека прижалась к его обнаженной груди, слезы и горячее дыхание обжигали грудь. Ему хотелось оттолкнуть ее.

Наконец лицо его разгладилось. Он обнял и погладил ее по спине. Спина была теплая или, скорее, это его рука была холодной, он знал, что все в нем сейчас было холодно. Под мышками было мокро от пота, а ноги дрожали, что происходило с ним всегда, когда он оказывался в трудном и запутанном положении. Он полежал, выжидая, пока спадет дрожь. Свободной рукой накинул на ее плечо одеяло.

— Слезы ни к чему хорошему не приведут,— мягко проговорил он.

Она послушно замолчала, продолжая судорожно всхлипывать, и вытерла глаза поношенным одеялом.

— Это уже давно,— сказала она.— Недели. Я не хотела говорить, пока сама не была уверена.

Его рука на ее спине стала теплее.

— Ошибки быть не может?—спросил он шепотом, хотя в доме никого не было.

— Нет.

— Сколько?

— Уже два месяца.— Она потерлась щекой об его грудь, и он понял, что она смотрит на него.— Что нам делать?

— Ты не сообщила врачу свое настоящее имя?

— Нет. Хотя он понял, что я лгу. Это было ужасно...

— Если твой отец узнает...

Она уткнулась губами в его грудь и снова повторила свой вопрос:

— Что нам делать?

Она ждала ответа.

Он немного сдвинулся, делая вид, что размышляет, и надеясь немного подбодрить ее. На самом деле он утомился под тяжестью ее тела.

— Послушай, Дорри,— проговорил он,— я знаю, ты хочешь, чтобы я па тебе немедленно женился, завтра же. И я хочу жениться на тебе. Больше всего на свете. Клянусь богом. —Он помолчал, осторожно подбирая слова. Она снова прижалась к нему всем телом, напряженно прислушиваясь.— Но если мы так поженимся, то не сможем даже вначале встретиться с твоим отцом. А когда через семь месяцев родится ребенок, ты сама знаешь, что он сделает.

— Он ничего не сможет сделать,— запротестовала она.— Мне уже больше восемнадцати. Что он сможет сделать?

— Я не говорю о запрете или о чем-то подобном.

— Так о чем же? Что ты имеешь в виду?

— Деньги,— ответил он.— Что он за человек, Дорри? Ты можешь рассказать о нем и о его принципах? Твоя мать совершила одну-единственную ошибку. Он узнал об этом восемь лет спустя и развелся с ней. Он разошелся с ней, не заботясь ни о тебе, ни о твоих сестрах, ни о слабом здоровье матери. Так что, по-твоему, он сделает для тебя? Он забудет даже о твоем существовании. Ты не получишь ни цента.

— Меня это не волнует,— с легкостью отозвалась она.— Ты думаешь, что меня это волнует?

— Но меня это волнует, Дорри,— Он снова мягко погладил ей спину.— Не ради меня самого. Клянусь богом, что не ради меня, а ради тебя. Что с тобой будет? Нам обоим придется бросить учебу: тебе — ради ребенка, мне — ради работы. А что буду делать я? Два курса— и нет диплома. Что я буду делать? Кем работать? Клерком? Или смазчиком на текстильной фабрике?

— Дело не в этом...

— В этом! Ты не знаешь, как много это значит. Тебе будет только девятнадцать лет, и ты не знаешь, что это значит — не иметь денег. А я знаю. Через год мы перегрызем друг другу глотки.

— Нет, нет!

— Все верно, мы так сильно любим друг друга, что никогда не ссорились. Но где мы жили? А где будем жить? В комнате, оклеенной газетами? Семь раз в неделю есть спагетти? Если я увижу, что ты живешь так по моей вине...— Он помолчал немного, а потом закончил:— Тогда я застрахуюсь и брошусь под машину.

Она снова зарыдала.

Он закрыл глаза и заговорил, пытаясь ее успокоить:

— Я все так хорошо обдумал. Летом я поеду в Нью-Йорк, и ты познакомишь меня с отцом. Я смог бы понравиться ему. Ты рассказала бы мне, что он любит, чем интересуется, что не любит.— Он помолчал и продолжил: — А после окончания университета мы могли бы пожениться. Или даже этим летом. Мы смогли бы вернуться сюда в сентябре на наши последние два года. Собственная квартира на территории университета...

Она приподняла голову.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.— Почему ты говоришь такие слова?

— Я хочу показать тебе, как прекрасно, как чудесно все может быть.

— Понимаю. Ты думаешь, что я не понимаю этого? — Голос ее прервался от рыданий.— Но я беременна. Я уже два месяца беременна.— Наступило молчание. Где-то послышался шум тормозящей машины.— Ты пытаешься Выкрутиться? Удрать? Ты это пытаешься сделать?

— Нет! Боже мой, нет, Дорри!—Он схватил ее за плечи и прижал лицом к своему лицу,— Нет!

— Тогда что же ты со мной делаешь? Ты женишься на мне сейчас же! Выбора у нас нет.

— У нас есть выбор, Дорри,— сказал он.

Он почувствовал, что ее тело напряглось.

— Нет! — произнесла она ужасающим шепотом и покачала головой.

— Послушай, Дорри! — сказал он, продолжая обнимать ёе за плечи.— Операции не надо. Ничего подобного.— Он взял ее лицо в руки и легонько сдавил щеки,— Слушай! — Он подождал, пока ее дыхание станет более ровным.— Здесь есть парень, Герми Годсен, в университетском городке. Его дядя владеет аптеками на Тридцать четвертой улице и в университете. Герми продает лекарства. Он сможет дать какие-нибудь таблетки.

Он погладил ее рот. Она молчала.

— Понимаешь, малышка? Мы попробуем! Это так много значит!

— Таблетки,— повторила она, как будто услышала новое слово.

— Мы попробуем. Это может оказаться просто волшебством.

Она в замешательстве покачала головой:

— О боже, я не знаю...

Он обвил ее руками.

— Я люблю тебя, малышка. Я не позволю тебе ничего принимать, ничего такого, что может тебе повредить.

Она прижалась к нему, положив голову на плечо.

— Я не знаю... я не знаю...

— Это будет так чудесно! — пообещал он. Его руки ласкали ее.— Собственная квартирка, и не надо будет ждать, пока хозяйка уйдет в кино.

— Откуда... откуда ты знаешь, что они помогут? — наконец спросила она.— А что, если не помогут?

Он сдержал вздох.

— Если не помогут,— он поцеловал ее в лоб, в щеку и в уголок рта,— если они не помогут, мы немедленно поженимся и пошлем к черту твоего отца и «Кингшип Коппер Инкорпорейтед». Клянусь тебе, малышка.

Он знал, что ей нравится, когда он зовет ее малышкой. Когда он держал ее на руках и называл малышкой, он мог делать с ней практически «все. Он подумал об этом и решил, что надо как-то изменить ее отношение к отцу. Он целовал ее и говорил ласковые и нежные слова, а она оставалась холодной.

Потом они закурили сигарету. Дороти держала ее, Первую затяжку она дала ему, а потом затянулась сама. При каждой затяжке огонек сигареты освещал белокурые волосы и большие карие глаза.

Она повернула горячий конец сигареты к нему и стала рисовать в воздухе линии и круги.

— Я могу загипнотизировать тебя таким путем,— проговорила она. Потом медленно поднесла сигарету к его глазам. Рука ее дрожала.— Ты мой раб,— шептала она, приблизив губы к его уху.— Ты мой раб и полностью в моей власти! Ты должен повиноваться мне и выполнять все мои приказания! — Она говорила это серьезно, но он не смог сдержать улыбку.

Когда они докурили сигарету, он взглянул на светящийся циферблат часов. Потом стал водить циферблатом перед ее глазами и говорить нараспев:

— Ты должна одеться. Ты должна одеться, потому что уже двадцать минут одиннадцатого, а к одиннадцати ты должна быть у себя.

 

 

Глава 2

Он родился в Менассете, в предместье Фалл-Ривер, Массачусетс. Он был единственным ребенком в семье. Отец работал смазчиком на фалл-риверской текстильной фабрике, а мать шила, когда не хватало денег. По происхождению они были англичанами с примесью французской крови, а жили по соседству с португальцами. Отец не находил это соседство беспокойным, а мать — находила. Она была глубоко несчастной женщиной, замуж вышла очень молодой и надеялась, что муж ее добьется в жизни большего, чем быть простым смазчиком.

Он рано начал сознавать, что красив. Гости, приходившие к ним по воскресеньям, расхваливали его золотистые волосы и голубые глаза, а отец стоял рядом и укоризненно качал головой. Родители часто спорили из-за денег, которые тратила мать, чтобы одеть его.

Мать никогда не одобряла его игр с соседскими детьми, и первые дни в школе он чувствовал себя очень плохо. Неожиданно он стал мишенью для насмешек большой группы мальчишек, которые издевались и зло шутили над ним, и он все время боялся, что его посадят в лужу на школьном дворе. Однажды, когда он не смог больше выносить издевательства, он ударил обидчика ногой. Последовавшая затем драка была короткой, но дикой. В конце концов он повалил зачинщика на спину, уселся на него верхом и стал бить головой о землю. Появление учителя прекратило драку. После этого все уладилось. А потом этот обидчик стал его другом.

Отметки в школе были хорошие, что доставляло радость матери и вызывало скупые похвалы отца. Отметки стали еще лучше, когда его посадили за парту с непривлекательной, но умной девочкой. Она привязалась к нему и за поцелуи в раздевалке не прятала от него свои записи на экзаменах.

Школьные дни были самыми счастливыми в его жизни. Девушки любили его за красоту и обаяние. Учителя — за вежливость и внимательность: он кивал головой, когда они объясняли важные вещи, и улыбался, когда они пытались шутить. А мальчишкам он демонстрировал свое безразличие и к девчонкам и к учителям, и этого было достаточно, чтобы они тоже любили его. Дома он занимался домом. Отец, наконец, признал его и стал относиться к нему с уважением.

Когда пришла пора назначать свидания девушкам, он стал выбирать их в лучшей части города. Родители его снова начали спорить из-за денег, которые тратились на его одежду. Горячилась одна мать, отец был слишком равнодушен, а мать заводила разговоры, что он должен жениться на дочери богача. Говорила она это шутливо, но было ясно, что для нее это не шутка.

В старшем классе он был старостой и получил третью премию за успеваемость. А в его аттестате отмечалось, что он отличный танцор и пользуется успехом и уважением у товарищей. По окончании учебы родители устроили вечеринку, на которой было много молодых людей из зажиточной части города.

Две недели спустя он был призван в армию.

Первые дни пребывания в учебном подразделении ои пытался уцепиться за лучи былой славы. Но потом реальная действительность грубо вторглась в его жизнь. Оскорбления, которым он подвергался в школе, казались невинными шалостями по сравнению с тем, что было в армии. Здесь он уже не мог ударить сержанта ботинком. Армия оболванивала людей, превращала их в идиотов. Здесь он вместе со всеми читал глупые комические книжки, и не только потому, что слепо следовал за другими, но и потому, что здесь нельзя было сосредоточиться на «Анне Карениной», которую он привез с собой. Он обзавелся друзьями, поил их пивом и изобретал фантастически непристойные истории из жизни офицеров. В душе он презрительно относился ко всему, чему его учили и чем он занимался.

Когда он отплыл из Сан-Франциско на корабле, то все время блевал за борт. Он был уверен, что не выживет.

На острове, частично занятом японцами, он стал сторониться своих товарищей. Мрачные, глухие джунгли ужасали его.

...Джунгли окружали его со всех сторон, он не знал, куда идти. Где-то хлопнул выстрел, пуля просвистела у его уха. Испуганная птица взметнулась в воздух. Он почувствовал, как к горлу подкатывает какой-то комок, и бросился в кусты. Он решил, что пришел час его смерти.

Шум крыльев незнакомой птицы нарушил тишину. Он поднял голову и заметил среди ветвей дерева какой-то блеск. Он понял, что там затаился снайпер... Очухался он под другим кустом и увидел, что сжимает в руке винтовку. Тело покрылось липкой испариной, ноги дрожали, и ему казалось, что джапы слышат, как под его ногами хрустят листья. Винтовка весила тонну.

Наконец он оказался в двадцати футах от дерева. Подняв голову, он разглядел притаившуюся фигуру. Он прицелился и выстрелил. Птицы разразились криком. Дерево оставалось неподвижным. Потом сверху упала винтовка, а за нею свалился маленький желтолицый человек, судорожно хватавшийся руками за воздух. Человек был обсыпан листьями и кричал что-то на певучем языке.

Направив винтовку на японца, он встал. Японец был испуган так же, как и он. На лице джапа выступил пот, а колени дрожали. Он с жалостью наблюдал за попыткой джапа подняться на ноги. Его собственные ноги уже гораздо тверже стояли на земле, дрожь прекратилась, винтовка казалась невесомой, В голосе джапа звучала мольба. Желтые пальцы судорожно сжимались.

Он медленно нажал на спусковой крючок. Отдача не пошатнула его. Он бессмысленно наблюдал, как на груди у джапа расплывается красное пятно. Маленький человечек плотно прижался к земле джунглей. Птицы продолжали кричать в воздухе.

Минуту или две он смотрел на убитого врага, затем повернулся и пошел прочь. Шаг его был легким и упругим, как будто он покидал сцену после получения аттестата.

В январе 1947 года его демобилизовали. Он получил «Бронзовую звезду» и «Пурпурное сердце», а на груди его был шрам от пули. Вернувшись домой, он узнал, что, пока он был за океаном, отец погиб в автомобильной катастрофе.

Ему предлагали несколько мест в Менассете, но он отказался, так как они его не устраивали. Страховые

деньги отца кончились, и мать снова взялась за шитье. Двухмесячное восхищение городом иссякло вместе с двадцатью долларами в неделю, которые платило федеральное правительство, и он решил уехать в Нью-Йорк. Мать протестовала, но ему был двадцать один год и он сам мог выбирать свой путь. Соседи удивлялись, что он не хочет идти в колледж, тем более что правительство оплачивало учебу. Однако он считал, что колледж будет лишней задержкой на пути к успеху, на который он определенно рассчитывал.

Первой работой в Нью-Йорке была работа в издательстве. Сам управляющий сулил ему завидную карьеру. Но больше чем на две недели его не хватило. Потом он работал в универмаге в отделе мужской одежды. Единственной причиной его ухода оттуда через месяц было то, что он мог покупать себе одежду только со скидкой в двадцать процентов.

В конце августа, после пятимесячного пребывания в Нью-Йорке, сменив шесть мест работы, он понял, что он один из многих, а успеха нет и в помине. Он сидел в меблированной комнате и занимался самоанализом. Он решил, что если не нашел то, что ему нужно, в первых шести случаях, то не найдет это и в следующих шести. Он взял лист бумаги и авторучку и составил объективный, как он считал, список своих качеств, возможностей и способностей.

В сентябре он поступил в драматическую школу, воспользовавшись законом о льготах для демобилизованных. Вначале преподаватели возлагали на него большие надежды: он был умен, красив, у него был хорошо поставленный голос, хотя в нем и слышался новоанглийский акцент. Он тоже вначале надеялся на многое. Потом понял, что быть актером не так-то просто, для этого надо много трудиться и учиться. «Посмотрите на эту фотографию и выразите эмоции, которые у вас возникают при виде ее»—эти упражнения казались ему смешными. Единственный предмет, который он одобрял,— это дикция. Слово «акцент», примененное по отношению к нему, казалось ему чудовищной ошибкой.

В декабре свой двадцать второй день рождения он отметил у привлекательной вдовы. Ей было под сорок, но у нее было много денег. Встретились они на углу Пятой авеню и Пятьдесят пятой улицы — вполне романтично, как они решили позже. В ожидании автобуса она поскользнулась на краю тротуара и упала прямо в его объятия. Она была смущена и растеряна. Он сделал несколько шутливых замечаний насчет возможности попасть под машину, а потом они отправились в бар, где выпили по два мартини, за которые он расплатился чеком. В последующие дни они посещали выставки и кино и обедали в ресторанах. Он снова расплачивался чеками, но уже не своими.

Их привязанность продолжалась несколько месяцев, и за это время он отвык от драматической школы и посвящал свое время ей, сопровождая по магазинам, куда она ходила только ради него. Сперва он испытывал нечто вроде смущения, видимо из-за разницы в возрасте, но вскоре это прошло. Однако эта связь его не удовлетворяла по двум причинам: во-первых, несмотря на то что у нее было очень привлекательно лицо, тело, к несчастью, не отличалось привлекательностью; во-вторых, и что гораздо важнее, он узнал от лифтера ее дома, что был одним из многих молодых людей, которые регулярно менялись. Он подумал, что и такое положение не имеет надежного будущего. Месяцев через пять, заметив, что она стала проявлять меньший интерес к тому, как он проводит свое свободное время, он заявил, что возвращается домой, так как его мать смертельно больна.

Домой он вернулся, с трудом расплатившись за свои костюмы и заложив часы. Он вернулся рано утром в июле, утешая себя, что вдова немолода, некрасива и непостоянна, а для брака это не подходит.

Потом он изменил свои планы. Он решил поступить в колледж. Летом он работал в галантерейном магазине. Хотя закон о льготах и давал ему возможность платить за обучение и как-то жить, он хотел жить очень хорошо. Он решил получить высшее образование.

Наконец он выбрал Университет Стоддарда в Блю Ривер, Айова, при котором было нечто вроде клуба для детей богатых родителей. Попасть туда было нетрудно, и он принялся за учебу.

В конце первого курса он познакомился с очаровательной девушкой, студенткой последнего курса. Ее отец, был вице-президентом какого-то международного концерна. Они вместе гуляли, ходили на лекции и вместе спали. В мае она сказала ему, что помолвлена, что ее парень вернулся домой и она надеется, что он не будет сильно переживать.

На втором курсе он познакомился с Дороти Кингшип. 

 

 

Глава 3

Он принес две таблетки, две сероватые таблетки, которые достал у Герми Годсена. Они стоили ему пять долларов.

В восемь часов он встретился с Дороти на их обычном месте, на скамейке в центре широкого сквера, между аптекой и «Файн Артс». Когда он появился там, Дороти уже ждала его. Ее руки лежали на коленях, на плечи небрежно было наброшено пальто, для защиты от апрельской прохлады. Уличный фонарь бросал на ее лицо тени.

Он сел рядом и поцеловал ее в щеку. Она нежно приветствовала его. Из окон домов на них падали прямоугольники света, из «Файн Артс» звучала музыка.

— Я получил их,— сказал он.

Мимо прошла парочка, но увидев, что скамейка занята, вернулась назад.

— Боже мой, все занято!—донесся до них девичий голос.

Он достал из кармана конверт и вложил его в руку Дороти. Ее пальцы нащупали две таблетки.

— Прими сразу обе,— объяснил он.— Ты почувствуешь небольшой жар и тошноту.

Она убрала конверт в карман пальто.

— Что в них?

— Хинин и что-то еще, я не знаю.— Он помолчал,— Они не повредят тебе.

Он заглянул ей в лицо и увидел, что она смотрит в сторону «Файн Артс». Он проследил за ее взглядом. Где-то вдали мерцал красный свет. Там находился радиотранслятор. Он стоял на вершине холма и возвышался над Блю Ривер. А у его подножия расположилось здание муниципалитета, где выдавались свидетельства о браке.

«Интересно,— подумал он,— смотрит ли она туда с намеком или ее просто привлекает красный свет в темноте».

Он взял ее руки в свои, они были холодные.

— Не беспокойся, Дорри. Все будет в порядке.

Несколько минут они сидели молча, а потом она предложила:

— Я бы хотела сходить сегодня в кино.

— Прости, но у меня сегодня большое домашнее задание по испанскому.

— Пойдем, я помогу тебе.

— Ты хочешь избаловать меня?

Они вернулись на территорию университетского городка. Возле невысокого современного здания женского общежития поцеловались перед расставанием.

— Увидимся завтра в аудитории,— проговорил он.

Она кивнула и снова поцеловала его. Ее била дрожь.

— Слушай, малышка, ничего ужасного в этом нет. Если они не помогут, мы поженимся. Выше голову. Любовь преодолевает все.

Она ждала от него большего.

— Я люблю тебя,— сказал он и поцеловал ее. Когда их губы разъединились, на ее губах была слабая усмешка.

— Спокойной ночи, малышка,— попрощался он.

Он вернулся в свою комнату, но заниматься испанским не смог. Сел за стол и, уронив голову на руки, задумался о таблетках. О боже! Они должны помочь! Они помогут!

Но Герми Годсен предупредил:

— Я не могу дать тебе письменной гарантии. Если у нее уже два месяца...

Он попытался не думать об этом, встал, подошел к бюро и открыл нижний ящик. Из-под пижамы он достал две брошюры в мягких переплетах.

С первой же встречи с Дороти он узнал, что она не только носит фамилию Кингшип, но и является дочерью президента медеплавильной компании «Кингшип Коппер». Он написал деловое письмо в Нью-Йорк, в контору компании. Отрекомендовавшись в качестве желающего приобрести акции компании (что не было неправдой), он просил прислать ему брошюры с описанием медеплавильной промышленности.

Две недели спустя, когда он читал «Ревекку», делая вид, что она ему нравится, потому что это была любимая книга Дороти, а она вязала ему носки, потому что это нравилось ее предыдущему приятелю и вязание стало символом ее привязанности, прибыли брошюры. Они были отлично изданы. «Техническая информация о меди Кингшипа и медных сплавах», «Медь Кингшипа — первая во время мира и во время войны» — так они назывались. В брошюрах было много фотографий: шахты и печи, концентраторы и конверторы. Он перечитывал их сотню раз, и знал в них каждую строчку, он читал их с задумчивой улыбкой, как читают письма любимой.

Ночью они выглядели не так привлекательно. «Открытая разработка в Ландерсе. Мичиган».

Что больше всего злило его, так это чувство ответственности за случившееся с Дороти. Он хотел только раз пригласить ее к себе в комнату, чтобы продемонстрировать свою платежеспособность. Это Дороти со своими полузакрытыми глазами и страстным, сиротским голодом, это она пожелала дальнейших встреч. Он ударил по столу. Черт бы ее побрал! Проклятье!

Он снова вспомнил о брошюрах, «о не стал их смотреть. Потом отшвырнул в сторону и скова опустил голову на руки. Если таблетки не помогут — бросить учебу? Удрать от нее? Это не поможет — она знает его менассетский адрес. Даже если она не станет искать его, то ее отец быстро это устроит. Конечно, Кингшип может доставить ему немало неприятностей. Он представил себе ее отца, и ему даже показалось, что он слышит голос Лео Кингшипа: «Посмотри на этого парня! Он не подходит тебе. Я чувствую, что мой родительский долг предупредить тебя...»

Что делать? А если он женится на ней? Тогда у них будет ребенок и они не получат от Кингшипа ни цента. В перспективе бедность с женой на шее и с ребенком. О боже1

Таблетки помогут. Они всегда помогают. Если они не помогут, то он не знает, что ему делать.

Книжечка со спичками была белого цвета и на ее обложке стояло: «Дороти Кингшип». Каждое рождество «Кингшип Коппер» дарила держателям акций, членам-исполнителям и друзьям такие спички. Ей пришлось четыре раза чиркнуть спичкой, чтобы закурить сигарету, а когда ей это удалось, то пламя слегка дрожало, как будто по комнате гулял ветер. Она «откинулась на спинку кресла, пытаясь расслабиться. Слез не было. Она смотрела в ванную, где на краю раковины лежал белый конверт и стоял стакан с водой...

Она закрыла глаза. Если бы можно было поговорить об этом с Эллен. А то обычные утренние разговоры: «...погода хорошая», «президент комитета за...», «ты читала новый роман Маркина?». Да, если бы она смогла поговорить об этом с Эллен...

Дороти было пять, а Эллен шесть лет, когда Лео Кингшип развелся с женой. Третьей сестре, Марион, было десять лет. Когда три девочки лишились матери, то

Марион переживала потерю наиболее тяжело. О причине развода и обвинениях отца она рассказала сестрам, когда те выросли. Она преувеличила жестокость отца. Прошли годы, она оставалась одинокой и отдаленной ог них.

Однако Дороти и Эллен были привязаны друг к другу. Они не видели ласки ни от отца, который платил им холодностью за холодность, ни от часто меняющихся гувернанток, которых он нанимал для них. Обе сестры посещали одну школу, занимались в одном клубе, вместе ходили на танцы, возвращались домой во время, указанное отцом. Куда шла Эллен, туда шла и Дороти.

Но когда Эллен поступила в колледж Колдуэлла и Дороти собиралась поступить туда же через год, Эллен воспротивилась этому. Дороти должна обрести уверенность в себе. Отец был согласен, он весьма ценил это качество в других людях. Попытка компромисса привела к тому, что Дороти поступила учиться в Стоддард, находившийся в сотне миль от Колдуэлла, с условием, что сестры будут видеться на уик-энд. Сначала визиты сестер друг к другу были регулярными, потом все реже, и наконец Дороти сурово заявила, что она вполне уверена в себе, и визиты прекратились. На прошлое Рождество они поспорили и поссорились. Началось все с пустяков. «Если тебе хочется надеть мою кофточку, то надо хоть сказать об этом!» После каникул девушки едва переписывались. Короткие, редкие письма.

Дороти удивленно посмотрела на телефон: он неожиданно попался ей на глаза. Она может позвонить Эллен... Но нет. А вдруг она получит резкий отпор? Она сунула сигарету в пепельницу. Кроме того, что это даст? Она примет эти таблетки. Если они помогут, то все будет хорошо. Если нет, то все кончится браком. Она подумала, что это будет просто чудесно, даже если отец и придет в ярость. Во всяком случае, ей не нужны его деньги.

Она подошла к двери, ведущей в холл, и заперла ее, чувствуя волнение от предстоящей процедуры.

В ванной она взяла конверт и высыпала на ладонь обе таблетки. Они были сероватого цвета. Чуть удлиненные, они матово блеснули желатиновым покрытием. Потом она бросила конверт в корзину.

«А что, если мне не принимать их?» — мелькнула мысль.

Они завтра поженятся! Вместо того чтобы ждать лета или окончания учебы,— а это еще два года,— они поженятся завтра же!» Но это будет нечестно. Она обещала, что попробует. А завтра...

Она сунула таблетки в рот и сделала большой глоток воды из стакана.

 

 

Глава 4

Аудитория в новом здании университета была огромной, чистой и светлой. Большие окна оправлены алюминием. Восемь рядов скамеек и возвышение для кафедры. В каждом ряду было по десять металлических стульев и у каждого кресла, справа, была откидная доска, на которой можно было писать.

Он уселся на последнем ряду, на втором месте от окна. Слева от него было пустое место для Дороти. С утра читали лекцию по социологии, и эта лекция была их единственной совместной лекцией. Остальные курсы они слушали раздельно. Монотонно звучал голос лектора.

Сегодня-то она могла бы прийти пораньше. Неужели она не понимает, что он волнуется? Удача или нет? Счастье или неприятность? О неприятности он даже не хотел думать. Он взглянул на часы — 9.08. Черт бы ее побрал!

Он покрутился на стуле, нервно перебирая цепочку с ключами, и уставился в спину девушки, сидевшей перед ним, считая точки на ее кофточке.

Дверь в аудиторию открылась. Он резко повернул голову.

Она выглядела ужасно. На очень бледном лице резко выделялась губная помада. Под глазами — темные круги. Она сразу же посмотрела на него и едва заметно покачала головой.

О боже! Он замер на месте. Он слышал ее шаги. Она села рядом. Потом он услышал стук упавшего на пол предмета, шорох бумаги и скрип ручки.

Он повернулся к ней. Она подвинула ему листок голубоватой бумаги. В ее широко раскрытых глазах застыло беспокойство.

Он придвинул к себе записку и осторожно прикрыл ее рукой.

«У меня ужасный жар и рвота. Но ничего не получилось».

На мгновение он закрыл глаза, потом снова открыл их и повернулся к ней. Лицо его было бесстрастным. Ев

губы дрогнули в слабой улыбке, он попытался улыбнуться в ответ, но не смог. Глаза его снова обратились й записке. Он сложил записку пополам, еще раз пополам, еще и; еще и, наконец, сунул комочек в карман. Скрестив руки, он уставился на преподавателя.

Через несколько минут он смог повернуться к Дороти и ободряюще улыбнуться. «Не беспокойся»,— говорил его взгляд.

В 9.55 прозвенел звонок, и они вместе с другими студентами покинули аудиторию. Студенты смеялись, громко разговаривали о предстоящих экзаменах. Они вышли на улицу и по тропинке прошли к небольшому бетонному зданию, в тени которого остановились.

Щеки Дороти начали обретать свой естественный цвет. Она торопливо проговорила:

— Вот и все. Я знала, что так будет. Ты не бросишь учебу. А правительство не станет платить больше? За жену?

— Сто пять в месяц.— Он не смог скрыть раздражения.

— Другие живут, и мы проживем.

Он бросил книги на траву. Настала важная минута— время подумать. Он боялся, что его колени начнут дрожать. Он обнял ее за плечи и улыбнулся.

— Выше голову. Ни о чем не беспокойся.— Он перевел дыхание.— В пятницу мы пойдем в муниципалитет...

— В пятницу?

— Сегодня вторник, малышка. Три дня ничего не изменят.

— Я думала, что мы пойдем сегодня.

Он сжал пальцами воротник ее пальто.

— Мы не можем, Дорри. Будь практичной. Нам так о многом надо позаботиться. Я должен еще сделать анализ крови. А если мы поженимся в пятницу, то у нас будет уик-энд в качестве медового месяца. Я закажу для нас место в «Нью-Вашингтон-Хауз».

Она нахмурилась.

— Ну что тебе дадут эти три дня?

— Я полагаю, ты прав,— вздохнула она.

— Да, малышка.

Она взяла его за руку.

— Я... я знаю, что это не то, о чем мы мечтали, но... ты счастлив?

— О чем ты говоришь? Деньги не так уж важны. Я только думаю, что ради тебя.,,

Ее взгляд потеплел. Он посмотрел на часы,

— Что у тебя в десять часов?

— Испанский. Мы можем пропустить.

— Не надо,— она погладила его руку.— Увидимся в восемь,— сказал он.— На скамейке.

Она собралась идти,

— О, Дорри...

— Да?

— Ты ничего не сказала сестре?

— Эллен? Нет.

— Тогда лучше не говори. Пока мы не поженимся.

— Мне кажется, что ей все же следует сказать. Я ненавижу тайны.

— Она дразнила тебя последние два года..,

— Не дразнила.

— Ты сама так говорила. Во всяком случае, она способна сказать отцу. Он может помешать нам.

— Как он сможет это сделать?

— Я не знаю. Но попытается.

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

— Потом ты ей все расскажешь. Мы вместе расскажем.

— Хорошо.— Она улыбнулась и пошла по тропинке. Волосы, ее ярко блестели в лучах солнца. Он наблюдал за ней, пока она не скрылась за углом здания. Потом поднял свои книги и зашагал в другом направлении. Визг тормозов автомобиля заставил его застыть на месте. Этот звук очень явственно напомнил ему крик птицы в джунглях.

Не осознавая, что делает, он провел весь день в городе. Он исходил его весь. В ярком солнечном свете река казалась грязной. Он остановился на мосту, закурил сигарету и смотрел на воду.

Вот и все. Перед ним стояла «дилемма. Она поглотила его целиком. Жениться или бросить ее. Жена, ребенок и отсутствие денег или бегство от ее отца. «Вы не знаете меня, сэр. Я — Лео Кингшип. Я хотел бы поговорить с вами о молодом человеке, которого вы только что устроили на работу. Этот молодой человек и моя дочь... Вы понимаете, что он с ней сделал...» А потом что? У них не будет ни работы, ни дома. Он подумал о своей матери. Годы надежды были напрасными, а теперь снисходительные улыбки соседей, она увидит его в магазине. Или на фабрике! И годы ожиданий! Его отец жил ожиданиями, И он? Люди станут болтать о нем за спиной,

О боже! Почему эти проклятые таблетки не убили девчонку?

Если бы только ему удалось уговорить ее согласиться на аборт. Но нет, она определенно думает о замужестве, и если он до страшного суда будет уговаривать ее и называть «малышкой», она захочет переговорить с сестрой, прежде чем решиться на такой шаг. И кстати, где они возьмут деньги? Допустим, что-нибудь случится и она умрет. Он был бы замешан в этом, потому что настаивал на аборте. Он был прав с самого начала — надо опасаться ее отца. Ее смерть не принесет ему ничего хорошего.

Не принесет, если она умрет подобным образом.

Он всматривался в воду. Какие-то странные полосы. Черная, оранжевая, черная, оранжевая, черная, оранжевая. Они напомнили ему картину геологических пластов. Картину мертвых эпох.

Мертвых.

Он медленно сошел с моста. Мимо него мчались автомобили.

Он зашел в грязный ресторан и заказал сандвичи с ветчиной и кофе. Он сидел в углу за маленьким столом. Съев сандвичи, он достал записную книжку и авторучку.

Первое, что пришло ему на ум, был его кольт 45-го калибра, который он забрал с собой при демобилизации. Пули достать нетрудно. Но, подумав, он решил отказаться от этого. Все должно выглядеть как несчастный случай или самоубийство. Пистолет мог осложнить дело.

Он подумал об яде. Но где он его достанет? Герми Годсен? Нет. Может быть, в аптеке? Туда проникнуть несложно. Он может узнать в библиотеке, какой яд...

Это выглядело бы как самоубийство. Это должно выглядеть самоубийством или несчастным случаем. Иначе он первый окажется под подозрением.

Здесь слишком много деталей, но он надеялся, что все будет хорошо. Сегодня вторник. Женитьбу он не должен откладывать дольше пятницы, иначе она может позвонить Эллен. Пятница — это предельный срок. Все должно быть сделано быстро и очень тщательно распланировано.

Он взглянул на запись в своей книжке:

1. Пистолет (не год.).

2. Яд:

  а) отбор,

  б) получение,

  в) осуществление,

  г) видимость:

1) несчастного случая,

2) самоубийства.

Это то, что ему нужно. Пока он только размышляет. Он исследует детали — упражнение для ума.

Но его походка, когда он вышел из ресторана, была упругой и твердой.

 

 

Глава 5

В университетский городок он вернулся в три часа и прошел прямо в библиотеку. В каталоге он нашел шесть книг, содержащих нужную ему информацию. Четыре из них были общими трудами по токсикологии. Две остальные— руководства по расследованию преступлений, содержащие главы об отравлениях. Не успел библиотекарь принять от него книги, как он зарегистрировался и прошел в книгохранилище.

Он никогда еще не был в книгохранилище. Это три этажа, битком набитые стеллажами с книгами. У каждого стеллажа стояла металлическая лестница. Одна из книг его списка отсутствовала, а остальные пять он нашел без особого труда на одном из стеллажей на третьем этаже. Усевшись за маленький столик у стены, он зажег настольную лампу, предварительно приготовив записную книжку и авторучку.

Через час у него был список пяти ядов, которые он мог найти в аптеке. Он знал их силу и симптомы, которые проявляются перед смертью. Зная это, он мог уже подробнее обдумать свой план, основные черты которого он наметил, возвращаясь от реки.

Из библиотеки он пошел прямо к себе домой. Проходя мимо одного из магазинов, он увидел большой плакат: «Последний день продажи». А под ним — песочные часы. Некоторое время он смотрел на них. Потом развернулся и пошел обратно в университетский городок.

Он зашел в книжный магазин. Осмотрел список учебных пособий, которые были в продаже, и обратился к клерку. Он попросил «Фармакологическую технику» — учебное пособие по лабораторным работам для студентов, специализирующихся по фармакологии.

— Пожалуйста,— клерк подал ему большого формата тонкую книжицу в зеленой обложке.— Свою потеряли?

— Нет. Ее утащили.

— A-а. Еще что?

— Конверты, пожалуйста.

— Какого размера?

— Обычные. Для писем.

Клерк вложил конверты в книгу.

— Так, доллар пятьдесят и двадцать пять, плюс налог. Итого — один доллар семьдесят девять центов.

Фармакологический факультет размещался на территории Стоддардского университета, в старом кирпичном здании, увитом плющом. Широкая каменная лестница вела к главному входу. С другой стороны лестница вела в длинный коридор, из которого можно было попасть в подвал, где находились склады. В двери склада был цилиндрический замок. Ключи хранились у факультетского начальства. И их могли получить студенты, обладающие правом работать в лабораториях без наблюдения со стороны преподавателей и лаборантов. Все факультеты университета могли дать разрешение студентам на вход в склады в случае потребности в том или ином оборудовании. Об этом знали все в университетском городке.

Войдя через главный вход, он пересек большой вестибюль. В холле две группы студентов играли в бридж, кто-то разговаривал, другие читали. Кое-кто взглянул на него, когда он вошел. Он прошел прямо в гардеробную, положил книги, снял свою вельветовую куртку и достал три конверта. Он положил их в карман, а остальные оставил в книгах. Потом взял руководство по лабораторным работам и вышел из гардеробной.

По лестнице он спустился в подвальный коридор. Справа под лестницей был мужской туалет. Он вошел туда и уронил на пол свою книгу. Поднимая ее, он убедился, что в кабинках никого нет. Он снова бросил книгу на пол и стал гонять ее по грязному кафельному полу, стараясь избавиться от ее крикливой новизны. Осмотрев себя в зеркале, он закатал рукава рубашки, немного ослабил галстук и расстегнул воротник. Зажав руководство под мышкой, он вышел в коридор.

Дверь в склад фармакологов находилась между концом коридора и главной лестницей. На стене висела доска объявлений. Он подошел и стал рассматривать объявления, прикрепленные к ней. Он встал спиной к концу коридора и краем глаза наблюдал за лестницей. Руководство он теперь держал в левой руке, пальцами же правой сжимал цепочку для ключей.

Из склада вышла девушка и закрыла за собой дверь. В руке у нее было такое же руководство и пробирка с белой жидкостью. Он проследил, как она шла по коридору и затем свернула к лестнице.

Из двери за его спиной вышло еще несколько человек. Они прошли мимо, о чем-то разговаривая. Трое мужчин. Они прошли по коридору и свернули в дверь на другом конце коридора. Он продолжал изучать объявления,

В пять часов прозвенел звонок. Несколько минут продолжалось движение, все направлялись к выходу. Вскоре все стихло и он снова остался один. Среди объявлений была заметка о летней сессии в Цюрихском университете. Он начал читать ее.

Со стороны лестницы появился лысый мужчина со связкой ключей. Он направлялся к складу и был похож на лаборанта... Повернувшись спиной к приближающемуся человеку, он уткнулся в заметку. Послышался шум поворачивающегося ключа, потом дверь открылась и закрылась. Через минуту она снова открылась и закрылась и он услышал удаляющиеся шаги.

Приняв прежнее положение, он закурил сигарету. Не успел он затянуться, как появилась девушка. Он бросил сигарету и придавил ее ногой. Девушка шла к нему. В руке она держала руководство. У нее были длинные каштановые волосы и роговые очки. В кармане халата позвякивали ключи.

Он ослабил левую руку, чтобы руководство больше виднелось из-под руки. Потом достал из кармана свои ключи, делая вид, что выбирает нужный ключ. Когда он нашел «нужный» ключ, девушка была уже у двери и отпирала ее. Открыв дверь, она улыбнулась ему.

— О, спасибо,— поблагодарил он и зашел в склад, убирая свои ключи и закрыв за собой дверь.

Это была небольшая комната, уставленная полками и стеллажами, наполненными различными бутылками, флаконами и. склянками. На каждой из них был ярлык. Девушка включила свет, и комната осветилась. Она подошла к одному из стеллажей и открыла руководство.

— Вы из группы Эберсона? — спросила она.

Он встал напротив нее, спиной к ней и лицом к стеллажам.

— Да,—ответил он.

— Как его рука?

— Я думаю, по-прежнему,— проговорил он, перебирая бутылки. Он боялся, что любопытство девушки усилится и делал вид, что очень занят поисками.

— Ну не сумасшествие ли это? — спросила она.— Я слышала, что он без очков практически слеп.

Ответом было молчание.

На каждом предмете был ярлык. Белый ярлык с черной надписью. На некоторых флаконах стояла крупная надпись красным карандашом _«Яд»_. Он быстро осмотрел весь ряд, его ум. фиксировал только красные надписи. Список находился в его кармане, но названия тщательно выбранных им ядов отчетливо стояли у него перед глазами.

Один из них он нашел. Это была небольшая бутылочка, всего в двух футах от места, где он стоял. «Белый мышьяк — _Яд_». В ней был белый порошок. Его рука потянулась к ней, но замерла. Он медленно повернулся, чтобы краем глаза взглянуть на девушку. Она высыпала какой-то желтый порошок в чашку. Он снова отвернулся к стене и раскрыл свое руководство.

Наконец девушка нашла то, что искала.

— Вы еще долго?

— Долго,— ответил он.

Снова открылась и закрылась дверь. Он осмотрелся. Теперь он был один.

Он достал из кармана конверты и платок. Обернув правую руку платком, он взял пузырек с белым мышьяком, отсыпал немного в конверт и свернул его. Потом вложил этот конверт в другой и убрал в карман. Третий конверт он держал в руке и начал медленно обходить стеллажи.

Вскоре он нашел то, что искал. На полке стояла коробка, полная желатиновых капсул. Он отсыпал немного в третий конверт и осторожно положил его в карман, чтобы не повредить капсулы. Теперь у него было все, что он хотел иметь. Он взял свое руководство, погасил свет и вышел из комнаты.

Забрав куртку и книги, он снова вышел из университетского городка. Он чувствовал себя удивительно безопасно. Он разработал план и совершил подготовительные действия быстро и точно. Конечно, это экспериментальный план и он не собирается совершать действий, которые приведут его в тюрьму, Он просто посмотрит, как получатся следующие шаги. Полиция никогда не поверит, что Дорри случайно приняла смертельную дозу мышьяка. Это будет похоже на самоубийство, на очевидное и бесспорное самоубийство. Надо бы получить от нее записку или еще что-нибудь убедительное. Если заподозрят, что это не самоубийство и начнут расследование, то эта девчонка из подвала сможет опознать его.

Он шел медленно, осторожно придерживая рукой конверт с капсулами.

В восемь часов он встретился с Дороти. Они пошли в кино. Вчера она тоже предлагала посмотреть этот фильм, но вчера все вокруг было серо, как эти таблетки, а сегодня все сияло. Обещание немедленно жениться на ней закружило ее, как кружит ветер сухие листья. Не только проблема беременности, но и все другие проблемы были позади: одиночество, беспокойство. Только одно опасение: она боялась думать о том дне, когда отец узнает о ее внезапном замужестве. Но даже это казалось ей не столь важным в этот вечер. Она всегда не понимала его упорного отказа демонстрировать их близость, а теперь у нее будет право открыто ходить с мужем под руку. Ее отец устроит неприятную сцену, но сейчас это мало ее трогало.

Она думала о счастье предстоящей жизни, о ребенке, который у них родится. В кино она была рассеянна и часто задумывалась.

Он же, наоборот, не хотел вчера идти в кино. Он не любил кино, и особенно ему не нравились фильмы, в которых сильно преувеличивалась любовь. Сегодня же он чувствовал себя очень хорошо. Впервые с того воскресного дня, когда Дороти сказала ему о своей беременности. Он увлекся фильмом, будто с экрана мог получить ответ на мучившие его вопросы.

После кино он вернулся к себе домой и приготовил капсулы.

Он сделал из бумаги воронку и наполнил капсулы белым порошком. Это отняло у него час времени. Потом он потратил еще час на проверку капсул. Одну он раздавил, а вторую растопил в руке, чтобы убедиться, что все выйдет нормально.

Ненужные капсулы и оставшийся порошок он спустил в унитаз. То же самое он сделал с бумагой, в которой принес мышьяк, и с конвертами. Потом вложил две капсулы в конверт и спрятал их в нижний ящик бюро, под пижаму, где лежали брошюры о «Кингшип Криппер».

В одной из книг он прочел, что смертельная доза мышьяка колеблется от одной десятой до полуграмма. Грубая прикидка подсказала ему, что обе капсулы содержали пять граммов мышьяка. 

 

 

Глава 6

Среду он провел как обычно, слушал лекции, но голова его была занята другим. Он думал, как обмануть Дороти, как заставить ее написать записку о самоубийстве или, если это не удастся, найти другой способ убедить всех окружающих в ее самоубийстве. Размышляя над этим, он уверял себя, что еще окончательно не решил, убьет или не убьет Дороти, хотя пока его план во всем удавался. У него было желание убить ее; у него есть яд, и он знает, как этот яд действует. Оставалась только одна проблема, и ему нужно было справиться с ней. Иногда на лекции до него вдруг долетал резкий голос преподавателя и он вздрагивал, оглядываясь на аудиторию. Слушая стансы Броунинга или рассуждения Канта, он чувствовал снисходительность взрослого, который смотрит, как дети играют в классы.

Заключительная лекция была по испанскому языку, и последние полчаса ушли на проверку знаний студентов. Ему пришлось усилием воли заставить себя принять участие в переводе испанского романа, который они изучали.

Что послужило толчком к его идее, он не знал. Или его участие в переводе, или спад напряженности, в которой он пребывал. Так или иначе эта мысль пришла к нему, когда он писал текст. Он поднялся с места с уже созревшим планом. Это не вызовет у Дороти никаких подозрений. Он настолько погрузился в раздумье, что забыл обо всем на свете. Неизбежность насмешки мало его беспокоила. К десяти часам завтрашнего утра Дороти напишет записку о самоубийстве.

Вечером его хозяйка ушла из дома и он снова привел Дороти к себе. В течение двух часов, которые они провели вместе, он был так нежен и ласков с ней, как только можно было мечтать. Он сознавал, что это тоже часть его плана.

Дороти заметила его нежность и приписала это близости свадьбы. Она не была религиозна, но глубоко верила, что в браке есть что-то священное.

Позже они зашли в маленький ресторан возле университетского городка. Он не пользовался популярностью среди студентов, несмотря на все усилия хозяина.

Они сидели в отдельной кабине с голубыми стенами и мило разговаривали.

— Да, кстати,— внезапно спросил он.— У тебя цела моя фотокарточка, где я снят один?

— Конечно.

— Дай мне ее на пару дней, я хочу снять копию и отослать матери. Это будет дешевле, чем фотографироваться снова.

Она достала из кармана пальто зеленый бумажник и положила возле себя.

— Ты сообщил матери о нас?

— Нет еще.

— Почему?

Он на мгновение задумался.

— Ну, я думаю, пока ты не скажешь отцу, мне не стоит говорить матери. Сохраним наш секрет.— Он улыбнулся.— А ты кому-нибудь рассказала об этом?

— Нет,— ответила она. Она вытащила из бумажника пачку фотографий. Он взглянул на верхний снимок» На нем была изображена Дороти с двумя девушками. Очевидно, это ее сестры. Перехватив его взгляд, она протянула ему фотокарточку.

— В середине Эллен, а с краю Марион,— объяснила она.

Три девушки стояли возле кадиллака. Светило солнце, а их лица были в тени. Они казались очень похожими. Те же широко раскрытые глаза и выступающие скулы. Волосы Эллен по цвету были средними между светлыми волосами Дороти и черными Марион.

— Кто красивее? — спросил он.

— Эллен,— ответила Дороти.— Даже красивее меня» Марион могла бы быть очень хорошенькой, если бы сменила прическу.— Она поправила волосы и нахмурилась.— Она очень умная. Помнишь?

— О, да.

Она протянула ему следующий снимок. Это был ев отец.

— Рррр! — произнес он, и они засмеялись.

— А это мой жених,— сказала она и протянула его фотокарточку.

Он задумчиво посмотрел на свое изображение.

— Этот парень выглядит беспутным,— заметил он.

— Но зато он красивый,— возразила она. Он улыбнулся, спрятал карточку в карман.— Только смотри не потеряй ее,— предупредила она.

— Не потеряю.

Он повеселел. Оглядевшись по сторонам, он заметил проигрыватель-автомат.

— Музыка! — объявил он и опустил монету, быстро осмотрев подписи под двумя рядами кнопок, выбирая песню. Сперва он выбрал «Этот очаровательный вечер»— самую любимую ее песню, но потом его взгляд упал на кнопку нижнего ряда: «На вершине старой Смо-ки». Он нажал кнопку. Пластинка поползла к адаптеру.

Она в восторге закрыла глаза.

— Как хорошо, что на следующей неделе мне не придется возвращаться в общежитие!

Гитары перебили ее.

— Может быть, нам удастся устроиться у меня,— сказал он.— Я поговорю с хозяйкой.

Девичий голос запел:

— Народная песня,— сказала Дороти. Она закурила.

— Тебе придется расстаться с твоими аристократическими замашками,— предупредил он.

— Ты сделал анализ крови?

— Да, сегодня днем.

— А мне надо это сделать?

— Нет.

— А я слышала, что в штате Айова все должны сдать кровь на анализ.

— Я спрашивал, они сказали, что этого не нужно.— Его пальцы смяли салфетку.

— Уже поздно.

— Давай дослушаем песню, хорошо?

Он развернул салфетку. На ней образовался сложный узор. Он бросил салфетку на стол.

— Видишь, что мы, женщины, позволяем делать с собой?

— Жалко. По-настоящему жалко. Мое сердце обливается кровью.

Вернувшись домой, он сжег свою фотокарточку в пепельнице. Ему было жаль сжигать ее, но на обороте стояла надпись: «Дороти с любовью».

 

 

Глава 7

Как обычно, она опоздала к девяти часам. Сидя в последнем ряду, он рассматривал студентов, сидевших впереди. На улице шел дождь, и потоки воды ручьями сбегали по стеклам. Он уселся на свое место, оставив для нее свободным левый стул. Лектор стоял на кафедре и рассказывал об управлении городами.

Он все приготовил. Перед ним лежала записная книжка и ручка, а на коленях — испанский роман. Неожиданная мысль заставила его вздрогнуть. А что, если она не придет? Завтра уже пятница. А записку надо иметь к вечеру. Что он будет делать, если она не придет?

Однако в 9.10 она пришла. Увидела его и улыбнулась. В одной руке у нее был плащ, в другой она держала книги. Пройдя на цыпочках по аудитории, она села возле него. Раскрыла тетрадь и заметила у него на коленях книгу. Ее брови вопросительно поднялись. Он показал ей обложку и указал на два листа и записную книжку: столько ему надо перевести. Она сочувственно кивнула. Он указал ей на лектора и на ее тетрадь: пусть она записывает лекцию, а он потом перепишет. Она кивнула.

Он переводил минут пятнадцать, тщательно следя за текстом, потом осторожно посмотрел на Дороти. Она усердно занималась своей работой. Он оторвал примерно двухдюймовый кусочек бумаги от записной книжки и принялся рисовать разные фигурки. Потом вцепился в волосы и начал нетерпеливо постукивать ногой,

Дороти заметила это и вопросительно посмотрела на него. Он вздохнул. Потом показал пальцем в сторону лектора, а затем нацарапал несколько слов на обратной стороне клочка: «Переведи, пожалуйста». Он указал пальцем на страницу книги.

Она с удивлением посмотрела на него, так как фраза была слишком простая. Его лицо ничего не выражало, он ждал. Она вырвала листок из тетради.

Закончив перевод, она протянула ему листок. Он прочел и кивнул.

— Мучас грасиас.

Клочок бумаги, который он передал ей, она бросила на пол. Краем глаза он покосился на пол. Там валялось несколько обрывков бумаги и сигаретные окурки. В конце дня весь мусор выметут и сожгут. Он снова уткнулся в перевод. На листке, который она передала ему, было написано:

«Дорогая!

Надеюсь, ты простишь меня за несчастье, которое я тебе доставляю. Ничего другого я не могу сделать».

Он осторожно сложил листок и убрал в карман. Закрыв роман, он положил его на записную книжку. Дороти повернулась к нему, посмотрела на книгу, потом на него. Она спрашивала, закончил ли он.

Он кивнул и улыбнулся.

Вечером они не встречались. Дороти собиралась помыться и привести себя в порядок перед предстоящей церемонией. Но в 8.30 у нее зазвонил телефон.

— Послушай, Дорри, приходи ко мне. Это очень важно.

— Что случилось?

— Я получил кое-что и хочу тебе показать.

— Но я не могу, я только что вымыла голову.

— Дорри, это очень важно.

— Ты можешь сказать мне сейчас?

— Нет, я хочу видеть тебя. Встретимся на скамейке через полчаса.

— На улице моросит дождь. Может быть, ты придешь сюда?

— Нет. Слушай, ты помнишь ресторан, где мы были вчера? Встретимся там в девять.

— Я не понимаю, почему ты не можешь прийти сюда.,,

— Ну, пожалуйста, малышка...

— А до завтра это нельзя отложить?

— Я тебе все объясню в ресторане.

— Это?

— И да, и нет. Все будет в порядке. Я тебе все объясню. Приходи в девять.

— Хорошо.

Без десяти девять он открыл нижний ящик бюро и достал из-под пижамы конверт. На этом конверте была марка и адрес:

  Мисс Эллен Кингшип,

  Норт Дормитори,

  Колдуэлл-колледж,

  Колдуэлл, Висконсин.

Адрес он напечатал на машинке. В помещении студенческого совета стояла машинка, на которой любой желающий мог печатать что угодно. В конверте была записка, полученная им от Дороти утром. Он взял конверт с капсулами.

Он положил конверты в разные карманы куртки, запомнив, где какой лежит. Потом надел полупальто, осмотрел себя в зеркале и вышел из комнаты. Выйдя из дома, он наступил правой ногой на землю, улыбнулся доброй примете и пошел на свидание.

 

 

Глава 8

Когда он вошел в ресторан, там было практически пусто. Заняты были две кабины. В одной двое мужчин играли в шахматы. Во второй сидела Дороти и грела руки о чашку кофе. На голове у нее была белая косынка. Из-под косынки на лоб спускались кольца волос, сколотые шпильками.

Она заметила его только тогда, -когда он встал перед ней. Она подняла голову и беспокойно посмотрела на него. Из-за бледности щек и белизны косынки она казалась еще моложе. Он положил пальто на стул рядом с ее плащом и сел напротив.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

К столу подошел пожилой, чисто выбритый, загорелый мужчина.

— Что прикажете?

— Кофе.

Он ушел.

— Так в чем дело? — повторила Дороти.

Он понизил голос:

— Когда я вернулся к себе, меня ждала записка от Герми Годсена.

Ее руки замерли с чашкой на весу,

— От Герми Годсена...

— Я был у него.— Он помолчал немного и побарабанил по столу.— Он ошибся с таблетками. Его дядя...— Он замолчал. Ему принесли чашку кофе.— Его дядя убрал таблетки в другое место, и он дал мне другие, те, что оказались на их месте.

— А что это были за таблетки?

— Рвотное. Поэтому тебя тошнило.— Он взял салфетку и протер края чашки.

Она облегченно вздохнула.

— Поэтому-то они и не помогли мне. А ты меня так напугал своим телефонным звонком...

— Ничего страшного, малышка.— Он бросил салфетку.— Герми дал мне другие таблетки, на этот раз настоящие.

Она вздрогнула.

— Нет!

  Ну, в этом нет ничего трагического. Просто это будет второй шанс. Мы же с тобой уже договорились. Если они сработают, все будет в порядке, если нет, мы сможем завтра же пожениться.— Он отпил кофе.— Они у меня с собой. Ты примешь их перед сном.

— Но...

— Что «но»?

— Мне не нужен второй шанс. Я не хочу принимать таблетки...— Она наклонилась вперед.— Я так мечтала о завтрашнем дне! Я была так счастлива!..— Она закрыла глаза. Из-под век выступили слезы.

Он огляделся. Мужчины продолжали играть в шахматы, возле них сидел хозяин ресторана. Он нащупал в кармане монетку и подошел к автомату. Опустив монету, он нажал кнопку. Потом вернулся к ней.

— Малышка, надо снова пройти через это. Я же думаю о тебе.

— Нет.— Она открыла глаза.— Если бы ты думал обо мне, ты хотел бы того же, что и я.

Раздались звуки джаза.

— А что ты хочешь, малышка? Голодать? Жизнь — это не кино.

— Мы не будем голодать. Ты представляешь себе все гораздо хуже, чем есть на самом деле. Ты найдешь хорошую работу, если даже не кончишь университет. Ты >:;е умный и...

— Ты не понимаешь,— прервал ее он.— Ты ничего не знаешь. Ты всю жизнь жила в богатой семье.

Она сжала его руку.

— Почему все меня упрекают этим? Как ты можешь так говорить? Почему ты думаешь, что это так важно?

— Это важно, Дорри, хочешь ты этого или нет. Ты посмотри только на твою подарочную спичечную коробку. Она стоит столько же, сколько стоят туфли, а ты запросто носишь спички в своей сумочке. Ты привыкла к этому. Ты не сможешь...

— Ты думаешь, что в этом все дело? Ты думаешь что меня это волнует? — Она помолчала. Если раньше в ее голосе звучали злые нотки, то когда она снова заговорила, голос ее был спокойнее.— Я знаю, что ты иногда смеялся надо мной, над фильмами, которые мне нравятся. Ты считал, что я романтична. Может быть, это потому, что ты на пять лет старше меня, или потому, что ты был в армии, я не знаю. Но я верю, я искренно верю, что, если два человека любят друг друга — любят по-настоящему,— тогда ничего другого не надо, ни денег, ни пещей, ничего, кроме любви. Я верю в это...— Она убрала свои руки с его рук и закрыла лицо.

Он достал носовой платок и вложил ей в руки. Она взяла его и посмотрела на него сквозь пальцы.

— Я тоже верю в это, малышка. Ты же знаешь.— Он помолчал.— Ты знаешь, что я сегодня сделал? Во-первых, я купил тебе кольцо, а во-вторых, дал объявление в воскресный «Кларион». Объявление о работе. О ночной работе.

Она отняла руки от лица.

— Все будет в порядке, малышка. Мы будем счастливы. Но нужно быть немного реалистами, Дорри. Мы были бы гораздо счастливее, если бы смогли пожениться этим летом с одобрения твоего отца. Ты не можешь не признать этого. И всего-то от тебя требуется ради нашего счастья — принять эти проклятые таблетки.— Он опустил руку в карман и достал конверт, предварительно ощупав его, чтобы увериться, что не ошибся.— Я не вижу причины для твоего отказа.

Она смяла платок в руке.

— Я со вторника мечтала о завтрашнем дне. А теперь все изменится. Всю жизнь мне приходится подстраиваться под отца,

— Я знаю, что ты разочарована, Дорри. Но ты подумай о будущем.— Он протянул ей конверт, но она не шевельнулась. Он положил конверт на стол.— Я приготовился работать ночью, а от тебя требуется только проглотить пару таблеток.

Она неотрывно смотрела на белый конверт.

Голос его звучал с холодной властностью:

  — Если ты откажешься принять их, Дороти, ты поступишь упрямо и эгоистично. И нечестно по отношению ко мне.

Музыка кончилась, и воцарилась тишина. Они сидели и смотрели друг на друга, а между ними лежал конверт. Тягостная тишина.

— Шах! — долетел до них голос одного из шахматистов.

Она протянула руку, и он увидел, что рука ее блестит от пота. У него тоже вспотели руки.

— Пожалуйста, малышка...

Она спокойно посмотрела на него. Взяла конверт и убрала его в сумочку. Потом положила сумочку возле себя и продолжала смотреть на свои руки.

Он встал, обошел вокруг стола и пожал ей руку. Потом подошел к автомату и, опустив монету, нажал кнопку с надписью «Этот очаровательный вечер».

Они шли молча по мокрой тропинке, погруженные каждый в свои мысли, и по привычке держались за руки. Дождь прекратился, но воздух был сырой. Сквозь туман тускло светили уличные фонари.

На углу улицы они поцеловались. Ее губы были холодны, и она их не разжимала. Когда он попытался губами раскрыть ее губы, она покачала головой. Они постояли еще несколько минут и распрощались. Он смотрел ей вслед и видел, как она переходила улицу.

Он зашел в ближайший бар и выпил две кружки пива. Потом свернул бумажную салфетку в красивый квадрат. Через полчаса он вошел в телефонную будку, набрал номер женского общежития и попросил соединить его с комнатой Дороти.

Она ответила через несколько секунд:

— Хелло?

— Хелло, Дорри? — Молчание на другом конце.— Это ты, Дорри?

Пауза.

— Да.

—Ты приняла?

Пауза.

— Да.

— Когда?

— Несколько минут назад.

Он глубоко вздохнул.

— Малышка, нас не подслушивает телефонистка?

— Нет, одну уже уволили за это.

— Послушай, я не хотел говорить тебе раньше, но... они могут оказаться немного неприятными.— Она молчала.— Герми сказал,— продолжал он,— что, возможно, тебя будет тошнить, как и раньше. Потом у тебя может быть жжение в горле и боль в желудке. Что бы ни случилось, не бойся. Это только действие таблеток.— Он подождал, ожидая ответа, но она молчала.— Прости, что я не предупредил тебя раньше, я не хотел тебя волновать.— Пауза.— Ты не сердишься на меня, Дорри?

— Нет.

— Вот увидишь, все будет хорошо.

— Я знаю. Боюсь, что я была упрямой.

— Да, но не извиняйся, малышка.

— Завтра увидимся.

— Да.

Снова наступила пауза, потом Дороти простилась.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Дороти,— ответил он.

 

 

Глава 9

Входя в пятницу утром в аудиторию, он чувствовал необыкновенную легкость и подъем. День был чудесный. Солнечные лучи освещали большую комнату, отражаясь от потолка и стен. Он уселся на свое место в конце аудитории, вытянул ноги, скрестил* руки на груди и принялся разглядывать входящих студентов. Все были оживлены, громко смеялись и разговаривали. Завтра их университетская команда должна играть в бейсбол, а вечером состоится весенний бал.

Неподалеку от него остановились три девушки и о чем-то возбужденно шептались. «Может быть, они из общежития и говорят о Дороти»,— подумал он. Однако ее еще не могли найти. Зачем бы кто-то стал входить в ее комнату? Просто все бы подумали, что она проспала. Он считал, что ее не найдут в течение нескольких часов. Девушки кончили шептаться и громко засмеялись

Нет, не похоже, что ее найдут раньше чем в час дня пли около этого. «Дороти Кингшип не вышла ни к завтраку, ни к ленчу». И только после этого они постучат к ней в комнату. Может быть, придет экономка с ключом. Девушки в общежитии часто просыпают, и это никого не удивляет. У Дорри мало друзей, которые могли бы заметить ее отсутствие. Нет, если ему повезет, то ее не найдут раньше, чем позвонит Эллен.

После того как он вечером поговорил с Дороти по телефону, он вернулся в общежитие и опустил в почтовый ящик письмо, адресованное Эллен Кингшип с запиской Дороти. Почту вынимают в шесть утра. Колдуэлл в ста милях отсюда, и письмо будет там в полдень. Если Дороти найдут раньше и сообщат Эллен, то она приедет сюда, не получив письма, которое придет в Колдуэлл после ее отъезда. Тогда не миновать расследования, потому что о самоубийстве из записки Эллен узнает только после возвращения в Колдуэлл. Это был риск, единственное слабое место в его плане. Прокрасться в женское общежитие и положить записку в комнате Дороти он не смог бы, это было бы очень рискованно.

Он решил дожидаться полудня. Если Дороти найдут после двенадцати, то Эллен успеет получить записку, а власти сообщат о смерти дочери Лео Кингшипу. Если ему повезет, то Дороти найдут гораздо позже двенадцати. По крайней мере, не раньше чем позвонит Эллен.

Конечно, потом будет вскрытие. В организме обнаружат мышьяк и двухмесячный зародыш. Вот вам и причина самоубийства. Эта записка еще больше успокоит полицию. Они небрежно осмотрят местные аптеки, но, конечно, ни черта не найдут. Они могут осмотреть и склад фармакологического факультета и задавать студентам вопросы о девушке, которая могла взять на складе мышьяк. Они покажут фотографию Дороти. Но это ни к чему не приведет. Смерть все равно будут считать самоубийством.

Станут ли они искать мужчину? Любовника. Он решил, что вряд ли они станут это делать. Все знают, что студенты порой живут с кем попало. Едва ли это их заинтересует. А Кингшипа? Может быть, он решит начать частное расследование? «Найдите человека, который погубил мою дочь!» Хотя, судя по тому, что рассказывала об отце Дороти, он будет разгневан аморальностью дочери. «Дочь такая же беспутная, как и ее мать!»

Конечно, это не помешает ему провести частное расследование. Тогда начнут проверять все. Даже тот ресторан, где они были с Дороти. Хорошо еще, что они встречались на скамейке, а не в общежитии.

Его, разумеется, допросят, но Дороти никому не говорила об их связи, других мужчин тоже допросят. Там был один рыжий, с которым она разговаривала в тот день, когда они познакомились и он увидел у нее в руках эти спички со штампом «Кингшип». Все знают, что она начинала вязать, раз или два сходив на свидание с мужчиной. Так что подозревать могут всех, но доказательств никаких не будет.

Нет, все будет хорошо. Ему не придется бросать учебу и заботиться о жене и ребенке, ему не придется работать клерком. Только одна крошечная тень... Допустим, узнают, что он был одним из тех, кто встречался с Дороти. Допустим, что девушка, которая видела его на складе, снова увидит его и узнает, что он не имеет никакого отношения к фармакологии... Вряд ли это возможно. В университете двенадцать тысяч студентов... Но, допустим, случится худшее. Допустим, она его увидит и сообщит полиции. Но и в этом случае у полиции не будет доказательств. Мало ли зачем он мог быть там? Самое главное, что есть записка, написанная рукой Дороти. Как они смогут объяснить...

Дверь в аудиторию открылась, легкий ветерок пошевелил листы его тетради. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это пришел.

Это была Дороти.

Сказать, что он был потрясен — не сказать ничего. Этого мало. Нет слов, чтобы описать его состояние. Он наполовину привстал, кровь прилила к лицу, в груди что-то замерло. Тело его начали покалывать миллионы иголок. Он чувствовал, что по его лицу видно, как он удивлен при виде ее, но ничего не мог е собой поделать. Она изумленно смотрела на него. Все как и вчера: книги в руке, зеленый свитер, юбка из шотландки. Дороти. Она подошла к нему.

Его тетрадь упала на пол. Он нагнулся, желая провалиться сквозь землю. Потом сел и увидел рядом с собой ее лицо. Он попытался перевести дыхание. Что случилось? О боже! Она не приняла таблетки! Она лгала! Сука! Лживая проклятая сука! А записка к Эллен... (3 боже!

— В чем дело? — услышал он ее испуганный шепот,

Он положил тетрадь на место и выпрямился. Кровь отхлынула от его лица.

— Что с тобой?

Он посмотрел на нее. Она не изменилась. В волосах зеленая лента. Он попытался что-то сказать, но из горла вылетел лишь хрип.

— Что с тобой?

Студенты начали оборачиваться к ним. Наконец он пролепетал:

— Ничего, все в порядке.

— Ты болен. Твое лицо посерело, как...

— Я здоров. Это только...— И он погладил бок, где, она знала, у него был шрам.

— Боже, я думала, что у тебя сердечный приступ,— прошептала она.

— Нет, все в порядке.— Он смотрел на нее, пытаясь прийти в себя. О боже, что он может сделать? Сука! Она решила заставить его жениться на себе.

Он увидел, что она что-то пишет на листке из тетради. Она подвинула ему листок: «Таблетки не помогли».

«Ложь! Проклятая лгунья! — Он скомкал бумажку в руке.— Надо подумать! Думать! Опасность теперь была велика! Эллен получит записку. Когда? В три часа? В четыре? Звонок Дороти. «Дороти, что это значит? Почему ты так написала?» — «Что я написала?» Потом Эллен прочтет ей записку и Дороти узнает ее... Придет ли она ко мне? Станет ли настаивать на объяснении? Или сама поймет правду и расскажет обо всем Эллен и сообщит отцу? Если она не приняла таблетки и сохранила их, то Они послужат тем доказательством, которое угробит его. Улика! Попытка убийства! Может быть, она Отдала их в аптеку для анализа? Трудно понять. Она же не знает количество, необходимое для приема».

Он мог бы предсказать любой ее шаг, но это раньше, а теперь... Он понимал, что она смотрит на него и ждет проявления его реакции на содержание записки. Он выдрал из своей тетради листок и достал авторучку. Рука его дрожала, он боялся, что она заметит это. Наконец ему удалось нацарапать несколько слов: «Хорошо. Мы просто попробовали. Теперь мы с тобой поженимся».

Он придвинул записку к ней. Она прочла и повернулась к нему. Ее лицо было освещено солнцем. И она сияла. Он попытался улыбнуться ей в ответ.

«Нет, еще не все потеряно. Люди пишут записки о самоубийстве, а потом откладывают.— Он посмотрел на часы: 9.20.— Эллен получит записку не раньше трех часов. Еще пять часов сорок минут. Стоп, сейчас нельзя ничего планировать. Не сейчас, но все надо быстро обдумать. Все должно быть сделано вовремя. Не яд. Как еще люди кончают самоубийством? Через пять часов сорок минут она должна быть мертва», 

 

 

Глава 10

В десять часов они, взявшись за руки, вышли из здания на улицу.

— Твой бок не болит? — спросила она.

— Немного,— ответил он.

— У тебя часто бывают боли?

— Нет. Не беспокойся, Дорри.— Он посмотрел на часы.— Ты не должна выходить замуж за инвалида.

Они направились к газону.

— Когда мы туда пойдем? — она сжала ему руку,

— Днем. Часа в четыре.

— А почему бы не пойти туда раньше?

— Зачем?

— Чтобы не опоздать. Они могут закрыться в пять или около того.

— Это длится недолго. Мы только напишем заявление, и нас тут же поженят.

— Я возьму с собой свидетельство о рождении, чтобы они не сомневались, что мне уже есть восемнадцать дет.

— Да.

Внезапно она повернула к нему посерьезневшее лицо и с тревогой спросила:

— Ты очень сердишься, что таблетки не помогли?

— Нет.

— Это правда?

— Да. Мы только попробовали. Я хотел, чтобы ты приняла их ради себя самой.

Она покраснела. Он смущенно отвернулся. Когда он снова взглянул на нее, она была так счастлива, что erq охватили угрызения совести. Она сжимала его руку и улыбалась.

— Я так счастлива, что не пойду на лекции!

— Хорошо. Я тоже. Я останусь с тобой.

— А потом мы пойдем в муниципалитет и весь день' будем вместе.

— Я не смогу, дорогая, провести с тобой весь день. Надо кое-что сделать.

— И мне тоже. Да, нам надо еще переодеться. Я хочу видеть тебя в голубом костюме.

Он улыбнулся:

— Хорошо, мадам. Но до ленча мы побудем вместе,

— А что мы будем делать?

— Я не знаю,— ответил он.— Может быть, прогуляемся. К реке.

— В этих туфлях я далеко не уйду,— она показала ногу в туфле на высоком каблуке.

— Хорошо, тогда не пойдем к реке.

— У меня есть идея.— Она указала на здание «Файн Артс».— Пойдем туда и послушаем какие-нибудь записи.

— В такой прекрасный день сидеть в помещении...

Она смотрела в сторону «Файн Артс», а позади этого здания виднелась башня ретранслятора.

— Последний раз я была в муниципалитете, когда ходила к врачу,— печально проговорила она.

— Да, тебе было тяжело,— сказал он и резко остановился.

— Что?

— Ты права, Дорри. Зачем нам ждать четырех часов? Пойдем туда сейчас!

— Сейчас?!

— Ну, ты приготовься, уложи свои вещи. Иди прямо в общежитие и приготовься.

— О, да, да! Я бегу!

— А я позвоню тебе, когда буду готов.

— Да, да,— она обняла его и крепко поцеловала.— Я очень люблю тебя!—горячо прошептала она.

Он улыбнулся ей.

Она торопливо направилась к себе в общежитие.

Он долго смотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на здание муниципалитета. Это здание было самым высоким в городе: четырнадцать этажей. 

 

 

Глава 11

Он зашел в «Файн Артс», где была телефонная будка. Позвонив в справочное бюро, он узнал телефон бюро бракосочетаний. Потом позвонил туда.

— Хелло, я хочу узнать, когда вы работаете. Сегодня вы работаете?

— Да. С двенадцати до часа перерыв и с часа до половины шестого.

— Спасибо.

Он повесил трубку и снова опустил монету. Он позвонил в общежитие и попросил соединить его с комнатой Дороти. Ответа не было. Он повесил трубку, удивляясь, где она могла задержаться. Во всяком случае, по времени она уже должна была быть у себя в комнате.

Выбора не было, и он направился в университетский городок, чтобы позавтракать. Потом снова позвонил Дороти. На этот раз она была у себя.

— Хелло?

— Где ты была? Я звоню уже второй раз.

— Я заходила в магазин и купила перчатки.— Голос ее звучал счастливо и весело.

— Послушай, Дорри, ты можешь быть готова к двенадцати? Сейчас двадцать пять одиннадцатого.

— Не знаю. Я хотела помыться...

— А в четверть первого?

— Хорошо.

— Послушай, ты обязательно должна сообщить, где проведешь уик-энд?

— Конечно, ты же знаешь наши правила?

— Да.

— Ну? Так я запишу, что буду в «Вашингтон Хауз». Если экономка заинтересуется, то я ей объясню.

— Не стоит записывать это. Мы же скоро вернемся.

— Да?

— Да. Не стоит говорить никому, пока мы не распишемся.

— А вдруг мы не вернемся обратно?

— Вернемся. Нам придется кое-что забрать.

— А какое это имеет значение?

— Слушай, Дорри, я не думаю, что им приятно узнавать, что их студентки выходя замуж. Ваша экономка захочет узнать, известно ли твоему отцу о нашем браке. Она прочтет нотацию, попытается уговорить тебя подождать до конца семестра, если ты заранее сообщишь о нашем браке. А нужно ли это?

— Хорошо, я напишу об этом позже.

— Отлично. Я буду ждать тебя возле общежития в четверть первого.

— Договорились.

— Так что пока не записывай.

— Хорошо. Это будет похоже на бегство.

— Как в кино.

Она засмеялась.

— В четверть первого.

— Хорошо. Мы будем на месте в половине первого,

— До свидания, жених.

— До свидания, невеста.

Одевался он тщательно. Голубой костюм, черные ботинки и носки, белая рубашка и голубой итальянский галстук с серебряной булавкой. Он осмотрел себя в зеркале и решил, что его красота слишком бросается в глаза. Тогда он сменил галстук на простой узел из витого шнура и пожалел, что лицо нельзя сменить так же просто, как галстук. Потом надел серую шляпу, чтобы скрыть волосы, которые могли привлечь внимание.

В пять минут первого он был возле общежития. Солнце над головой светило жарко и яростно. Было душно. Он стоял спиной к общежитию и смотрел на магазин скобяных изделий.

В двенадцать пятнадцать он медленно повернулся и увидел, что из дверей общежития к нему направляется фигурка в зеленом. Она была пунктуальна. Он повернулся. Она смотрела прямо перед собой. Руки в белых перчатках держали сумочку и саквояж аэрофлота. На мгновение она задержалась на краю тротуара и вскоре подошла к нему.

Она была прекрасна. Темно-зеленый костюм и белый воротник, плотно обнимавший шею. Туфли и сумочка были коричневого цвета из крокодиловой кожи. Темно-зеленая вуаль скрывала ее пышные золотистые волосы. Он с улыбкой смотрел, как она подходила к нему.

— Все невесты красивы,— заметил он.— Но ты самая красивая из всех невест!

— Грасиас, сеньор! — Она засмеялась и смущенно посмотрела на него, будто хотела поцеловать, но стеснялась.

Такси медленно проехало мимо них, но он не остановил его. Она вопросительна взглянула на него, но он покачал головой:

— Теперь нам придется приучать себя к экономии,— объяснил он и указал на приближающийся трамвай.

Воздух опьянял Дороти. По дороге. шли студенты.

— Подумать только, когда мы вернемся обратно,— проговорила она,— мы будем мужем и женой.

Трамвай резко затормозил. Они вошли,

С улыбкой посмотрев друг на друга, они сели. Начиналось их свадебное путешествие.

Восемь этажей здания муниципалитета занимали различные учреждения, так или иначе относящиеся к Блю Ривер. Остальные шесть верхних этажей занимали всевозможные компании, конторы юристов, врачей и тому подобное. Здание хранило отпечаток тридцатых годов, хотя по архитектуре было довольно современным. Считалось, что это здание носит следы айовского консерватизма, а профессора Стоддардского университета смеялись над ним, называя его жертвой архитектурного аборта.

Если смотреть на здание сверху, то оно казалось прямоугольным, хотя восьмой и двенадцатый этажи выдавались вперед со всех сторон и образовывали квадрат. В здание вели три большие бронзовые двери. Снизу оно напоминало чудовище, хотя Дороти не почувствовала этого в тот момент, когда трамвай остановился возле него.

В двенадцать тридцать они вошли в здание муниципалитета. В мраморном вестибюле было много народа и отовсюду доносились увеличенные эхом голоса и стук каблуков.

Они остановились возле доски-указателя.

— Куда нам идти? — спросила она.

— Бюро бракосочетаний на шестом этаже,— сказал он, изучив доску.

Он направился к лифту, Дороти последовала за ним. Она хотела взять его за руку, но в руке был саквояж. Он, очевидно, не заметил ее жеста.

Одна из четырех дверей лифта была открыта в ожидании пассажиров. Подойдя к лифту, он остановился, пропуская Дороти вперед. Какая-то пожилая женщина тоже посторонилась, пропуская ее. Женщина улыбнулась, понимая, куда направляются молодые люди. Он галантно держал шляпу в руке. Дороти улыбнулась, глядя на него. Он тоже улыбнулся в ответ, стараясь, чтобы она не заметила его дрожащих губ.

На шестом этаже лифт остановился, высадив двух мужчин с портфелями. За ними последовали Дороти и он. Он шел впереди, как будто был один. Она попыталась схватить его за руку.

— Куда ты спешишь?

— Прости,— улыбнулся он.— Я немного нервничаю.

Он взял ее за руку, и они пошли по коридору. Дороти бормотала номера комнат, мимо которых они проходили.

Около комнаты под номером 604 они остановились. Дверь была заперта. Он взглянул на часы.

— Еще двадцать пять минут ждать! — простонал он.

— Да,— согласилась она.— Тогда спустимся пока вниз и подождем.

— Там столько народа,— пробормотал он.— Знаешь что, пойдем лучше на крышу. Сегодня такой прекрасный день, и мы сможем увидеть весь город.

— А это можно?

— Можно, если нас никто не остановит.— Он взял у нее из руки саквояж.— Пойдем, ты в последний раз взглянешь на мир, как незамужняя женщина.

Она улыбнулась, и они снова прошли к лифту.

Из лифта они вышли на четырнадцатом этаже. При выходе их разделили посетители, и некоторое время они ждали, пока толпа схлынет.

— Пойдем дальше,— таинственным шепотом произнесла Дороти. Ей нравились приключения.

Они прошли через весь коридор, отыскивая выход наверх. На одной из дверей они увидели номер 1402. Дверь была приоткрыта. Толкнув ее, они увидели лестницу. Они вошли на площадку и закрыли за собой дверь. Затем поднялись наверх. Снова дверь.

— Она заперта? — спросила Дороти.

— Не думаю.

Он нажал плечом на дверь, и она открылась. За этой дверью была еще одна дверь.

— Мы можем подождать внизу,— предложила она.— Может быть, эту дверь вообще не открывали...

Он сжал зубы и плечом налег на дверь. Она не открылась. Он разбежался и снова плечом ударил в дверь. С ужасным скрипом дверь распахнулась. Испуганно захлопали крыльями голуби. Он пошел вперед и поманил за собой Дороти.

— Прошу вас, мадемуазель.

Протянув ему руку, она осторожно шагнула вперед. 

 

 

Глава 12

Он вообще не нервничал. К панике он был близок в тот момент, когда испугался, что дверь не откроется, а когда она открылась, то вновь был холоден и уверен в себе. Все было настолько совершенно! Ни ошибок, ни постороннего вмешательства. Он знал это. Боже мой, он давно не чувствовал себя так хорошо.

Дверь за ними закрылась. Теперь он мог не торопиться. Он держал в руке саквояж. Из-под шляпы пот стекал на глаза. Он откинул шляпу назад и рукавом провел по лбу. Боже, он обо всем подумал! Теперь легкий толчок, и... Бам! Он пригладил волосы, жалея, что поблизости нет зеркала.

— Ты только посмотри!

Он повернулся. Дороти стояла у края крыши спиной к нему, держа в руке сумочку из крокодиловой кожи. Вторая ее рука едва касалась края низкого парапета. Он подошел к ней.

— Что такое?

Весь город был как на ладони.

— Посмотри,— Дороти вытянула вперед руку.— Кажется, это университетский городок.

Он обнял ее. Ее рука в белой перчатке потянулась к нему.

План выработался быстро, как только он привел ее сюда. Но теперь надо было действовать медленно и осторожно. Он ясно представлял себе все после целой недели напряжения. Какая неделя? Это целые годы! У него еще никогда не было такого беспокойного периода. Он посмотрел на ее голову, потом на грудь. Под зеленым костюмом было такое прекрасное молодое тело! Она откинула голову назад и улыбнулась.

Когда она снова увлеклась панорамой города, он придвинулся еще ближе, продолжая сжимать ее плечи. Он наклонился над парапетом. Двумя этажами ниже широкий балкон опоясывал дом. Там была сетка. Это плохо. Два этажа это не то, что он хотел. Он повернулся и осмотрел крышу.

Она была примерно в сто пятьдесят футов длиной. Парапет был сложен из белого камня. Он шел по краю всей крыши и разделял ее пополам. Слева находился водосток, а справа башня ретранслятора. На крышу выходили трубы от вентиляторов и дымоходов. Он оставил Дороти и подошел к вентиляционной шахте. Заглянув в нее, он увидел, что она уходила вниз на все четырнадцать этажей. Он бросил вниз спичечный коробок и следил за его падением, пока тот не скрылся из виду. В стенах этого вентиляционного ствола были окна, напоминающие выходы из лифта. Он задумался. Дороти подошла к нему и взяла за руку.

— Здесь так спокойно,— проговорила она.

Он прислушался. Сперва ему показалось, что здесь действительно тихо, но потом он различил отдельные шумы. Вот шум мотора лифта, мягкий звук вентиляторов радиопередатчиков...

Они медленно прошлись по крыше. С северной стороны они увидели реку.

— У тебя есть сигареты? — спросила она.

Он сунул руку в карман и нащупал пачку «Честерфильда». Рука его была пуста, когда он вытащил ее из кармана.

— Нет, а у тебя?

— Где-то есть,— ответила она и стала рыться в сумочке. Сперва она вытаскивала оттуда разную мелочь, потом достала пачку «Герберт Тейртонс». Они закурили.

— Знаешь, Дорри, я хочу тебе сказать,— она выпустила струю дыма и повернулась к нему,— я хочу сказать... о таблетках.

Она побледнела.

— Что?

— Я рад, что они не сработали,— улыбнулся он.— Я действительно рад.

Она с недоумением смотрела на него.

— Ты рад?

— Да. Когда я звонил тебе вчера вечером, я хотел сказать, чтобы ты не принимала их, но ты уже приняла.— Он посмотрел на нее. «Если бы ты приняла их,— подумал он,— то давно была бы мертва».

Когда она заговорила, голос ее дрожал:

— Почему? Что заставило тебя переменить решение?

— Я не знаю. Я думал об этом. Я боялся за тебя.— Он посмотрел на кончик сигареты,— Кроме того, я думаю, что грех пользоваться ими.— Когда он поднял голову, его щеки были красными, а глаза блестели.

— Ты говоришь правду? — взволнованно спросила она.— Ты действительно рад?

— Конечно, я рад. Иначе бы не говорил об этом.

— О, слава богу!

— Что ты имеешь в виду, Дорри?

— Не сердись, пожалуйста, я их не принимала.— Он попытался изобразить удивление. Она торопливо добавила:— Ты сказал, что собираешься взяться за ночную работу, и я решила, что мы все равно будем вместе, поэтому я их не приняла. Я знала, что поступаю правильно. Ведь это так? Ты не сердишься на меня?

— Конечно, нет, малышка, Я не сержусь. Я рад, что ты не приняла их.

Она облегченно вздохнула.

— Я чувствовала себя преступницей, солгав тебе. Я думала, что никогда не смогу признаться. Я... я не могу поверить в это!

Он достал платок и приложил его к глазам.

— Дорри, а что ты сделала с таблетками?

— Выбросила,— она смущенно улыбнулась.

— Куда?

— В унитаз.

Это он и хотел выяснить. Значит, беспокойства с этим не будет. Он отбросил сигарету. Дороти последовала его примеру.

— Теперь все в порядке,— сказала она.

Он обнял ее за плечи и нежно поцеловал в губы,

— Да, теперь все в порядке.

Он посмотрел на оба окурка со следами ее губ и ее губной помады. Он поднял их и ногтем расковырял бумагу. Табак, который оставался в окурках, он рассыпал по ветру, а бумагу свернул в комочек и швырнул в сторону.

— В армии мы так избавлялись от окурков, когда курили в неположенных местах,— объяснил он.

Она посмотрела на часы.

— Без десяти час.

— Твои спешат.— Он взглянул на свои.— Сейчас без четверти. У нас еще целых пятнадцать минут.— Он взял ее за руку и подвел к краю крыши.

— Ты разговаривал со своей хозяйкой?

— Что? О, да. В понедельник ты сможешь перебраться ко мне.

Дороти улыбнулась:

— Вот удивятся девчонки в общежитии!

Они облокотились о парапет вентиляционной шахты,

— Твоя хозяйка отдаст нам большую комнату?

— Я думаю, да.

— Часть своих вещей я могу пока оставить в общежитии, особенно зимние вещи. Их не так много.

Они подошли к южной стороне вентиляционного ствола. Он уверенно подтянулся на руках и уселся на край ограды.

— Не сиди там,—испуганно проговорила Дороти.

— Почему? — спросил он, глядя на белый гребень стены.— Он в целый фут шириной. Ты же сидишь порой на скамейке уже, чем фут, и не падаешь.— Он похлопал по камню возле себя.— Садись сюда.

— Нет,— отказалась она.

— Эх ты, цыпленок.

Она потрогала рукой камни:

— Боюсь испачкать костюм...

Он достал из кармана платок и постелил на камень. Она колебалась. Потом отдала ему сумочку. Встав спиной к парапету, она руками оперлась на него. Он помогал ей, поддерживая за талию. Она села рядом, и он обнял ее за талию. Она осторожно заглянула вниз.

— Не смотри вниз, у тебя закружится голова,— предупредил он.

Он положил ее сумочку справа от себя. Некоторое время они молчали. Ее руки крепко вцепились в камень. Пара голубей медленно кружилась над ними.

— Ты позвонишь матери или напишешь? — спросила она.

— Не знаю.

— Я думаю написать Эллен и отцу. Ужасно трудно сказать это по телефону.

Где-то внизу гудели вентиляторы. Он снял руку с ее талии и переложил на ее руку, которой она держалась за камень. Потом соскользнул вниз и, прежде чем она успела опомниться, стоял уже лицом к ней. Его руки лежали на ее коленях, а голову он прижал к ее животу, Он улыбнулся ей.

— Маленькая мама,— прошептал он.

Она тоже улыбнулась. Его руки медленно скользили вверх по ее ногам под юбкой.

— Может быть, мы пойдем, дорогой?

— Одну минуту, малышка. У нас еще есть время.

Он не отрываясь смотрел на нее, а его руки уже гладили ее бедра. Потом они спустились вниз по ногам, он сжал икры. Ее руки в белых перчатках крепко держались за каменный парапет.

— Какая красивая блузка,— сказал он, глядя на ворот блузки возле горла.— Она новая?

— Новая? Она очень старая.

Он критически посмотрел на нее.

— У тебя воротник сдвинулся в сторону,— заметил он.

Она оторвала одну руку от парапета, поднесла к шее и стала поправлять воротник.

— Нет, так стало еще хуже,— сказал он,

Она протянула к шее и вторую руку. Теперь она уже ни за что не держалась. Его руки скользнули вниз к туфелькам. Он погладил подъем ее ног, поднял голову и посмотрел на нее. Она поправляла воротник. Он задержал дыхание.

— Посмотри, так луч...

Он резко отскочил назад и поднял ее ноги вверх. Она наклонилась назад, их глаза встретились, ее ноги были на уровне его плеч. В ее глазах застыл ужас, она открыла рот, но крик замер в горле. Он еще выше поднял ее ноги и толкнул назад.

Резкий, страшный крик раздался в вентиляционном стволе. Он закрыл глаза. Крик утих, затем послышался оглушительный треск. Он вздрогнул, представив себе это ужасное сооружение для вентиляции.

Открыв глаза, он увидел, что его платок слабо колышется под легким ветром на парапете. Он схватил его, надел шляпу и взял в руку саквояж. Подойдя к двери, он протер платком ручку. Он быстро шел к лестнице и всюду вытирал за собой ручки дверей.

По лестнице он бежал изо всех сил, стараясь ни к чему не прикасаться. Когда он остановился передохнуть, оказалось, что он находится на седьмом этаже.

Он задыхался, сердце бешено колотилось в груди. Фраза «ослабление физического напряжения» все время вертелась у него в голове. Да, он не боится, это не паника, нет, не паника. Он с шумом вдохнул воздух, поставил саквояж на пол и сдвинул шляпу на затылок. Рука его дрожала. Он поднял ладони и осмотрел их. Они были серыми от пыли с подошв ее туфель... Он вытер руки платком. Сунув платок в карман, поправил шляпу, взял в руку саквояж и вышел в коридор. Все двери были открыты. Люди входили и выходили из кабинетов. Посетители, служащие, чиновники... Он неторопливо, со спокойным выражением лица направился к лифту. Проходя мимо кабинетов, он увидел, как люди столпились у окон и смотрят куда-то вниз. До него долетал возбужденный звук их голосов.

Вместе с несколькими посетителями он зашел в кабину лифта. Выходя из лифта, он заметил, как два полисмена в униформе шли по вестибюлю. Возле двери он остановился и еще раз осмотрел руки. Они были тверды, ни малейшей дрожи. Он улыбнулся. Обернувшись, он увидел толпу и ее... Он подумал, что ему надо проявить любопытство и вместе со всеми бежать посмотреть...

Но передумал.

На углу он вскочил в трамвай, оплатил проезд и уселся у окна. Вскоре он увидел, как в обратном направлении промчалась машина «скорой помощи». Он обернулся. Здание муниципалитета уменьшалось. Когда трамвай свернул на Университетскую улицу, здание вообще скрылось из вида. 

 

 

Глава 13

Бейсбол должен был начаться в девять вечера, но новость о самоубийстве студентки (как она могла упасть, если в газетах писали, что ограда высотой в три с половиной фута?) спутала все планы. На стадионе народа было мало. Студенты сидели кучками и молчали. Обычного веселья не было. Веселье кончилось задолго до того, как узнали имя погибшей.

Раньше он не мог до конца досмотреть всю игру, но сегодня он досидел до конца. В темноте он вышел из своего дома. В руке у него была коробка.

Днем он вытащил из саквояжа все вещи Дороти и спрятал под матрацем. Хотя на улице было тепло, он надел свое полупальто, потому что его карманы были набиты баночками и склянками с косметикой Дороти. В руке он держал саквояж, с которого содрал все наклейки с ее адресами в Нью-Йорке и Блю Ривер и фамилией. Он направился с саквояжем на автобусную станцию и оставил его там в автобусе, который отправлялся в другой город. Потом пошел на Мертон-стрит и утопил все банки-склянки, предварительно напустив в них воду, чтобы они не всплыли. По воде пошли розоватые пятна от кремов и пудры, но вскоре они рассеялись. Возвращаясь домой, он зашел в магазин и купил коричневую коробку из-под банок с ананасовым соком.

С этой-то коробкой он и был на стадионе. Он осторожно пробирался мимо чужих ног и смотрел в сторону поля, где горели разноцветные огни. Согласно традиции студенты сжигали старые учебники и тетради. К нему подбежали несколько человек и выхватили коробку из рук.

— В огонь! В огонь!

— Внимание! Внимание! Сжигаем старые книги и тетради! Все в огонь.

Он шагнул на поле, куда потащили его коробку. Кто-то уронил ее, кто-то поддал ногой, и коробка очутилась в огне. Он пристально смотрел на огонь. Пламя медленно лизало коробку. Вскоре она загорелась. «Все,— подумал он,— теперь, все». В коробке находилось руководство для лабораторных работ, ярлыки от саквояжа, брошюры «Кингшип Коппер», несколько принадлежностей туалета Дороти, которые она приготовила к свадьбе, пара замшевых туфелек, недовязанные носки, два платка, ночная рубашка. Все шелковое, белое, праздничное. Все приготовленное к недолгому медовому месяцу...

 

 

Глава 14

Из блю-риверской газеты «Кларион-Леджер» от пятницы, 28 апреля 1950 г.:

СМЕРТЬ СТУДЕНТКИ СТОДДАРДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

 Роковая трагедия дочери медного короля!

 Дороти Кингшип, девятнадцатилетняя студентка второго курса Стоддардского университета, погибла сегодня, когда она упала или бросилась вниз с четырнадцатого этажа здания муниципалитета Блю Ривера. Привлекательная блондинка из Ныо-Иорка была дочерью Лео Кингшипа, президента «Кингшип Коппер Инкорпорейтед».

 В 12.58 работники муниципалитета услышали крик, доносившийся со стороны вентиляционного ствола. На месте падения девушки первым оказался доктор Гарвей К. Гент, живущий на 57 Вудбридж Сайкл, который в этот момент находился в вестибюле.

 Прибывшая полиция нашла на парапете сумочку. В сумочке оказались свидетельство о рождении и студенческий билет Стоддардского университета, по которым удалось опознать девушку. На крыше также была найдена недокуренная сигарета. Судя по помаде, эту сигарету курила мисс Кингшип...

 Рекс Каргайл, лифтер, заявил полиции, что он поднимал мисс Кингшип на шестой или седьмой этаж за полчаса до трагедии. Другой лифтер, Эндрю Веччи, заявил, что он поднимал женщину, похожую на мисс Кингшип, на четырнадцатый этаж вскоре после половины первого, но он не помнит, на каком этаже она вошла в лифт.

 Декан факультета, где училась мисс Кингшип, мистер Кларк Д. Уэлч сообщил, что мисс Кингшип училась вполне успешно. В общежитии, где она жила, никто не знает причины возможного самоубийства. Ее считали спокойной и уравновешенной девушкой. «Никто хорошо не знал ее»,— заявила одна студентка.

Из той же газеты за субботу, 29 апреля 1950 г.

СМЕРТЬ СТУДЕНТКИ БЫЛА САМОУБИЙСТВОМ Сестра получила по почте письмо

 «Смерть Дороти Кингшип, которая вчера днем разбилась при падении со здания муниципалитета, является самоубийством» — так заявил вчера вечером начальник полиции Эльдон Чессер. Вчера сестра погибшей, Эллен Кингшип, студентка Колдуэллского университета, Колдуэлл, Висконсин, получила записку от сестры. Записка не подписана, но почерк несомненно принадлежал Дороти Кингшип. Эльдон Чессер считает, что «это явно выраженное самоубийство». Записка отправлена вчера в 6.30 утра из Блю Ривера.

 Получив записку, Эллен Кингшип попыталась связаться с сестрой по телефону. Ее соединили с деканом, который и сообщил Эллен Кингшип о смерти сестры. Мисс Эллен Кингшип немедленно выехала в Блю Ривер и прибыла сюда вчера вечером. Прибытие Лео Кингшипа, президента «Кингшип Коппер Инкорпорейтед», ожидается сегодня, его самолет задерживается в Чикаго из-за плохой погоды.

_Последний человек, который разговаривал с покойной, сообщает, что она была взволнована и нервничала._

 «Она много смеялась, пока была в моей комнате. Я думала, что она смеется от счастья, но теперь я понимаю, что она просто нервничала. Ее смех был очень напряженным. Я должна была понять это сразу, поскольку я изучаю психологию».— Вот что сообщила нам Аннабелла Кох, студентка второго курса, описывая поведение Дороти Кингшип за два часа до самоубийства.

 Мисс Кох родом из Бостона, маленькая, очаровательная леди. Вчера она находилась в своей комнате в общежитии, потому что у нее болела голова.

 «Дороти постучала ко мне в четверть двенадцатого,— рассказывает мисс Кох.— Я была в постели. Она вошла ко мне, и я была удивлена ее приходу, потому что мы едва знакомы. Как я уже говорила, она много смеялась и была очень возбужденной. Она была в халате. Дороти попросила у меня пояс от моего зеленого костюма. У нас одинаковые зеленые костюмы, хотя я свой купила в Бостоне, а она в Нью-Йорке. Мы обе надели эти костюмы в прошлую субботу и чувствовали себя очень неловко. Во всяком случае, она просила меня одолжить ей пояс, потому что на ее поясе сломалась пряжка. Сперва я колебалась, потому что это мой новый весенний костюм, но потом сказала ей, где он лежит, и она достала пояс. Она поблагодарила меня и ушла».

 Здесь мисс Кох помолчала и протерла очки.

 «Но потом выяснилась одна странная деталь. Позже явилась полиция, чтобы обыскать ее комнату в поисках записки. И _они нашли мой пояс на ее столе!_ Я узнала его по потертой пряжке. На золотой пряжке есть небольшая царапина. Пояс остался в полиции.

 Меня очень удивил поступок Дороти. Она определенно хотела взять мой пояс, но не воспользовалась им. На ней был ее собственный зеленый костюм, когда... когда это случилось. Полиция проверила ее пояс, и он вовсе не был сломанным. Все это кажется очень таинственным.

 Потом я поняла, что пояс послужил лишь предлогом, чтобы поговорить со мной. Надевая костюм, она, возможно, вспомнила обо мне, а все знали, что я больна, поэтому она и зашла ко мне, использовав пояс как предлог. Должно быть, ей отчаянно хотелось с кем-нибудь поговорить. Если бы я только догадалась об этом в тот момент! Мне кажется, что, если бы я поговорила с ней, все было бы по-другому».

 ...Когда мы покидали комнату мисс Кох, она добавила еще несколько слов. «Даже если полиция вернет мне мой пояс,— сказала она,— я знаю, что не смогу больше носить свой зеленый костюм».

 

 

Глава 15

Последние шесть недель учебного года казались ему однообразными. Он думал, что события, связанные со смертью Дороти, начнут разрастаться как снежный ком, а вместо этого все затихло. Он опасался разговоров среди студентов, статей в газетах, но все было спокойно. Через три дня после смерти Дороти студенты были взволнованы слухами о сигаретах с марихуаной. Их нашли у какого-то первокурсника в общежитии. Что касается газет, то они сообщили о прибытии в Блю Ривер Лео Кинг-шипа, и все. Ни слова о вскрытии, ни слова о беременности, как будто невинная девушка совершила самоубийство и это никого не удивило. Хотя прежде всего их должна была заинтересовать причина самоубийства. Может быть, деньги медного короля Кингшипа заткнули рот газетам.

Он говорил себе, что должен радоваться. Если бы велось расследование, то его вызвали бы на допрос. Но не было ни расследования, ни допросов, ни подозрений. Все кончилось мирно. Кроме инцидента с поясом. Это изумило его. Черт возьми, зачем Дороти взяла пояс у этой Кох, если она не хотела надевать его? Может быть, она действительно хотела поговорить с кем-нибудь перед свадьбой? А потом передумала? Слава богу за это. Или, может быть, пряжка и в самом деле была сломана, но, взяв пояс у Кох, она исправила свою. Возможно, что это вообще малозначительный эпизод. Показания Кох только подкрепили картину самоубийства, добавили в его план необходимые детали. Он мог гулять с кем хочет, пить шампанское, но ему было тоскливо. Он не мог понять, почему.

Депрессия усилилась, когда в июне он вернулся в Менассет. Он был здесь прошлым летом, когда дочь фермера объявила ему, что вернулся ее парень. Он был здесь и позапрошлым летом, когда был связан с вдовушкой. Смерть Дороти была оборонительным актом. Все его планы не должны были разрушиться из-за нее.

Он стал груб с матерью. Писал ей из Блю Ривера раз в неделю. А теперь ее интересовали подробности его учебы. Каковы его успехи в философии, в английском, в испанском... Как-то он грубо оборвал ее, сказав, что это ее не касается.

Он устроился на работу на время каникул. Отчасти потому, что ему нужны были деньги, отчасти потому, что ему трудно было оставаться с матерью. Он работал в галантерейном магазине.

Однако к середине июля его депрессия стала отступать. Он стал просматривать газетные вырезки о смерти Дороти, которые хранил в коробке в спальне. Он улыбался, перечитывая слова начальника полиции Эльдона Чессера и теоретические выкрутасы Аннабеллы Кох.

Он снова стал ходить в библиотеку и регулярно читать книги. Он прочел «Уроки убийства» Пирсона, «Убийство из выгоды» Болизо. Прочел о Ландрю и Смите, о Притчарде и Криппене, о людях, которым не повезло в том, в чем преуспел он. Конечно, они были неудачниками, одному богу известно, сколько людей выкрутилось из этого положения. Это льстило ему.

Раньше он думал о случившемся на крыше муниципалитета, как о «смерти Дороти». Теперь начал думать об этом, как об «убийстве Дороти».

Иногда, лежа в постели и размышляя, он гордился своей смелостью и отвагой. Он вставал и смотрел на себя в зеркало. «Я совершил убийство»,— думал он. Однажды он даже прошептал вслух:

— Я совершил убийство.

Ну и что же, что он пока не богат!

Ему всего только двадцать четыре года.

 

 

Глава 1

Письмо от Аннабеллы Кох Лео Кингшипу:

Женское общежитие,

Стоддардский университет,

Блю Ривер, Айова,

б марта 1951 г.

Дорогой мистер Кингшип!

Я полагаю, вас удивит мое письмо. Вы могли прочесть мое имя в газетах. Я та молодая женщина, которая одолжила вашей дочери Дороти пояс в апреле прошлого года. Я была последним человеком, разговаривавшим с ней. Я не стала бы напоминать вам об этом ужасном событии, если бы у меня не было на это причины.

Как вы можете вспомнить, Дороти и я имели одинаковые костюмы зеленого цвета. Она зашла ко мне в комнату и попросила одолжить пояс. Я дала ей пояс, а позже полиция нашла его (я думала, что это был мой пояс) у нее на столе. Они держали его у себя больше месяца, а потом вернули мне, но уже прошел весенний сезон и я не надевала костюм,

Теперь снова приближается весна, и вчера вечером я примерила этот костюм снова, и он вполне подходит мне. Но когда я надела пояс, то с удивлением обнаружила, что это не мой пояс, а Дороти. Видите ли, след от застежки на поясе был для меня слишком велик. Дороти была очень стройной, но и я тоже. Откровенно говоря, я просто худая. Я уверена, что не худела за последнее время, потому что костюм вполне хорош на мне. Так что этот пояс должен принадлежать Дороти. Когда полиция показала его мне, я была уверена, что это мой, потому что на нем была царапина. Кроме того, кончик зубца на пряжке был надломлен. На этом поясе тот же дефект. Значит, оба костюма совсем одинаковы.

Я не могу понять, почему Дороти надела мой пояс вместо своего, поскольку они во всем схожи. Я-то считала, что она зашла ко мне, чтобы поговорить. Теперь я знаю, что пояс Дороти у меня, и я не могу носить его. Я не суеверна, но все же пояс принадлежит не мне, а бедной Дороти. Поэтому я посылаю его вам в отдельном пакете, и вы можете располагать им.

Костюм я могу носить без пояса, потому что в этом году все девушки носят широкие платья и костюмы.

  Преданная Вам Аннабелла Кох.

Письмо от Лео Кингшипа Эллен Кингшип:

  8 марта 1951 г.

Моя дорогая Эллен!

Я получил твое последнее письмо, но прости, что долго не мог ответить, потому что был очень занят.

Вчера, в среду, Марион приходила к обеду. Она не очень хорошо выглядит. Я показал ей письмо, которое получил вчера, и она предложила отправить его тебе. Ты найдешь его в этом же конверте. Сперва прочти это письмо, а потом продолжай читать мое.

Ну вот, ты прочла письмо мисс Кох, и я объясню, почему я послал его тебе.

Марион сказала мне, что после смерти Дороти ты упрекаешь себя за бессердечность. Несчастный рассказ этой мисс Кох о том, что Дороти нуждалась в общении с кем-то, мог навести тебя и Марион на мысль, что вы не были дружны с Дороти. Поверь, что Марион пришла к этому на основании твоих писем, но я думаю, что вина твоя невелика. Я допускаю, что Марион вывела это и из твоих слов, когда в апреле прошлого года ты упрямо твердила, что смерть Дороти не самоубийство, хотя ты сама получила ее записку. Ты думаешь, если это самоубийство, то виновна в нем ты и что могла бы предотвратить ее смерть.

Письмо мисс Кох показывает, что Дороти пришла к ней вовсе не для разговора. Просто в силу какой-то странной прихоти она действительно хотела одолжить ее пояс. Ей не хотелось разговаривать. Она поступила так по своему разумению, и ты вовсе не виновата в ее смерти. Что касается вашей ссоры на предыдущее Рождество, то вспомни, что она сама была в плохом настроении. А в отношении ее обучения в Стоддарде не забудь, что я был согласен с тобой, что ей лучше учиться там, а не в Колдуэлле, где она целиком зависела бы от тебя. Правда, если бы она последовала за тобой, ничего бы не произошло, но это «если» — самое плохое слово на свете. Дороти наказана достаточно жестоко, но она сама выбрала этот путь. Я не отвечаю за нее, ты не отвечаешь за нее, никто, кроме; самой Дороти, не несет ответственности.

Интерпретация поведения Дороти мисс Кох, я надеюсь, ошибочна, выбрось все глупые мысли из головы.

Любящий тебя отец,

Р. S. Извини, что я так нацарапал письмо, но я подумал, что оно слишком личное и не стоит диктовать его мисс Ричардсон.

Письмо от Эллен Кингшип Баду Корлису:

12 марта 1951 г. 8.35 утра

Дорогой Бад!

Я сижу в машине с кока-колой (в такое-то время!) и пытаюсь писать твердой рукой. Я хочу «ясно, если не умно», как говорит профессор Мулхолланд, объяснить причину своей поездки в Блю Ривер.

Жаль, что я не смогу сыграть в баскетбол, но уверена, что Конни или Джейн будут рады заменить меня, а ты иногда будешь думать обо мне.

Прежде всего я хочу сказать, что это путешествие не импульсивное! Я всю ночь размышляла об этом. Во-первых, я не думаю, что много потеряю, отсутствуя на лекциях. Ты очень хорошо конспектируешь, и я все перепишу у тебя, во-вторых, не думаю, что буду отсутствовать больше недели. Кроме того, какой им смысл проваливать старшекурсников? А в-третьих, я не теряю времени зря, просто я не успокоюсь до тех пор, пока все не выясню.

Я объясню, почему я это сделала. Но сначала вернусь к прошлому.

Из письма отца, которое я получила в субботу, ты знаешь, что Дороти первоначально хотела ехать в Колдуэлл, а я была против этого ради нее самой, по крайней мере, я думала так. После ее смерти я стала сомневаться, не эгоизм ли заставил меня так поступить. Моя жизнь дома сдерживалась двумя факторами: строгостью отца и зависимостью Дороти от меня, хотя в то время я не понимала этого. Только в Колдуэлле я поняла это. Первые три года я была бездельницей. Ты бы не узнал меня. Я думаю, что мне не хотелось бы видеть там Дороти и чувствовать ее зависимость от меня. Всем известно, что Колдуэлл — это такое место, где каждый-делает-то-что-он-хочет.

Анализ моего отца (возможно, не без влияния Марион) по поводу моей реакции на смерть Дороти абсолютно верен. Я не хочу допускать, что это было самоубийство, потому что это будет означать, что часть вины лежит и на мне. Однако я думаю, что у меня есть не только эмоциональные причины для сомнения в этом. Например, эта записка, полученная мною. Почерк ее, я не могу это отрицать, но содержание не подходит для Дороти. Это слишком напыщенно. «Дорогая». Раньше она писала мне «Дорогая моя Эллен» или «Дорогая Эллен». Я сказала об этом в полиции, но они ответили, что для ее состояния характерно отсутствие обычных деталей, что нельзя было ожидать от нее обычной логики. Тот факт, что с ней было свидетельство о рождении, также беспокоит меня. Но у них и на это нашлось объяснение. Они утверждают, что самоубийцы хотят быть уверенными, что их скоро опознают. Но у нее был с собой еще И студенческий билет, а его вполне достаточно для идентификации. Когда я обратила их внимание на это и добавила, что она совершенно не подходящий тип для самоубийцы, они даже не потрудились мне ответить. Их не заинтересовало то, что я им сообщила.

Вот и все. Наконец я допустила мысль, что она совершила самоубийство. И стала ощущать свою вину. Рассказ Аннабеллы Кох звучал убедительно. Мотив самоубийства возлагал вину на меня. Теперешние рационалистичные девушки не убивают себя, когда беременеют, Может быть, только тогда, когда они зависят от другого человека, а этого человека не оказывается рядом.

Но беременность Дороти означает, что этот человек бросил ее. Если я знаю Дороти, а это так, то она не из тех, кто вступает в половую связь ради удовольствия. Ее нельзя бросить. Факт ее беременности означает, что она любила этого человека и собиралась выйти за него замуж.

В начале декабря Дороти написала мне о мужчине, с которым она познакомилась на лекциях по английскому языку. Она все время проводила с ним. И это было Реальностью. Она писала мне, что расскажет все подробно на рождественских каникулах. Но потом мы поссорились, а затем у нас не было времени. А когда началась учеба, наши письма носили деловой характер. Поэтому я никогда не знала его имени. Она просто написала о знакомстве, сообщала, что он высокий и красивый и похож на Лена Вернона,— это муж одной из Наших кузин. Это значит, что он высокий, блондин и у него голубые глаза.

Я рассказала об этом отцу и просила найти его и как-то наказать. Он отказался, сказав, что невозможно доказать его вину. Она наказала себя за свой грех, и дело закончено.

Так продолжалось до субботы, пока я не получила письмо от отца и вложенное в конверт письмо Аннабеллы Кох. Это заставило меня действовать.

Письма не оказали на меня того воздействия, на которое рассчитывал отец. Рассказ Кох не удовлетворил меня. Я удивилась. Если пояс Дороти был в порядке, зачем она солгала и взяла пояс Аннабеллы? Почему Дороти не надела собственный пояс? Отец считает, что у нее были какие-то свои причины. Но я хочу их узнать. Вернее всего, одну причину. Потому что три другие кажутся непоследовательными. Они относятся к поведению Дороти в день ее смерти и изумляют меня. Вот они:

1. В 10.15 она покупает пару недорогих белых перчаток в магазине неподалеку от общежития. (Владелец сообщил об этом в полицию после опубликования фотографии.) Сперва она спросила пару чулок, но поскольку на следующий день ожидался Весенний бал, их не оказалось, вернее не было ее размера. Тогда она спросила перчатки и купила пару за 1,5 доллара. Они были на ней в момент смерти. Однако в ее комнате была пара великолепных белых перчаток, абсолютно чистых. Их подарила ей Марион на Рождество. Почему она их не надела?

2. Дороти была тщательно одета. ‘На ней был ее зеленый костюм. К нему она надела эти дешевые белые перчатки и белую блузку с воротником, хотя в ее комнате была белая шелковая блузка СПЕЦИАЛЬНО для этого костюма. Почему она ее не надела?

3. На ней был темно-зеленый костюм с коричневыми и белыми полосками. Однако платок в ее сумке был ярко бирюзовый, А в ее комнате была дюжина платков более подходящих тонов. Почему она не взяла ни одного из них?

Я говорила обо всем этом в полиции. Они быстро отвергли все. Она была расстроена. Смешно ожидать, что она станет одеваться с обычной тщательностью. Я сообщила им о перчатках. Если бы она сознательно готовилась, то не было бы трех вопросов. «Вы не сможете доказать, что это не самоубийство».

Письмо Аннабеллы Кох добавило к этим трем случайностям четвертую. Ее собственный пояс был в порядке, но Дороти вместо него надела пояс Аннабеллы. Она отбросила хороший пояс ради такого же. Зачем?

Я размышляла обо всех этих проблемах весь субботний день и всю ночь. Не спрашивай меня, что я собираюсь доказать. Я чувствую, что все это имеет какое-то значение, и я хочу узнать, что смогу, о состоянии Дороти в тот день.

Я пишу тебе о всех своих шагах, которые хочу предпринять, чтобы найти связь между этими четырьмя фактами. Они влекут за собой множество других. Точно так же, как и ее одежда. Я даже взяла лист бумаги и включила в список: перчатки, платок, блузку и пояс. Я записала все, что мне было известно о каждом предмете, включая и его назначение. Очевидно, здесь дело не только в назначении. Размер, срок употребления или приобретения, цена, изготовитель, продавец, цвет, качество, место покупки. В общем, получилось девять характеристик на каждый из четырех предметов. Я записала это и легла в постель. «Вы не сможете доказать, что это не самоубийство».

Это пришло мне в голову так внезапно, что я вскочила с постели. Эта неподходящая блузка, перчатки, купленные утром, пояс Аннабеллы, бирюзовый платок... Что-то старое, кое-что новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое.

Дороти пошла в муниципалитет не потому, что это самое высокое здание в городе, а потому, что там регистрируют браки. Она надела старую вещь, взяла новую вещь, одну вещь взяла взаймы и носила при себе голубую вещь — бедная романтичная Дороти! И она взяла с собой свидетельство о рождении, чтобы подтвердить, что ей исполнилось восемнадцать лет. И ты понимаешь, что она пошла не одна, а с человеком, от которого она забеременела. С человеком, которого она любила, с которым она познакомилась на лекции по английскому языку. Он уговорил ее подняться на крышу, я не сомневаюсь в этом.

Записка? Там всего-то и сказано: «Надеюсь, ты простишь меня за несчастье, которое я тебе доставляю. Ничего другого я не могу сделать». Где тут упоминание о самоубийстве? Она предпочитала замужество! Она знала, что отец не одобрит этот поспешный шаг, но ей не оставалось ничего другого, потому что она была беременна. Полиция была права, когда говорила, что она была возбуждена, это верно, но это было волнение невесты, а не человека, который собирается покончить с собой.

«Старое, новое, взятое взаймы и голубое» — это только мне может сказать обо всем, а для полиции этого мало. Особенно когда они настроены против. Им лучше считать это самоубийством, а не убийством. Ты знаешь, что это правда. Я найду этого человека и сделаю это очень осторожно. Как только я получу достаточные для полиции данные, я обещаю пойти прямо к ним. Я видела много кинофильмов, где героиня настигает преступника и находит достаточно улик, чтобы упрятать его в тюрьму, а он в ответ говорит ей: «Да, я сделал это, но вы никогда никому не расскажете об этом, потому что я убью вас». Так что не беспокойся обо мне и не сообщай об этом отцу, а то он все испортит. Может быть, это и «безумие и импульсивность», но как я могу спокойно сидеть на месте, когда знаю, что это убийство?

Точный расчет. Сейчас мы только въезжаем в Блю Ривер. Из окна я вижу здание муниципалитета.

Я закончу это письмо попозже, когда смогу сообщить тебе, где остановилась и каких успехов добилась, если, конечно, они будут. Хотя Стоддард такой же большой, как и Колдуэлл, у меня есть хорошая идея, как начать это дело. Пожелай мне удачи...

 

 

Глава 2

Декан Уэлч был толстым и пухлым, на его розоватом лице, как две кнопки, ярко блестели серые глазки. На нем были черные фланелевые брюки и такой же однобортный пиджак. Кабинет был мрачным, как часовня, стены отделаны темным деревом, на окнах висели темные шторы, а в центре стоял большой стол.

Закончив разговор по внутреннему переговорному устройству, декан встал и повернулся лицом к двери, придав лицу торжественное, подходящее к случаю выражение. Он готовился к встрече с девушкой, чья сестра рассталась с жизнью. Тяжеловесный перезвон колоколов доносился в комнату, несколько заглушенный плотными шторами на окнах. Дверь открылась, и вошла Эллен Кингшип.

К тому моменту, когда Эллен, закрыв за собой дверь, подошла к его столу, декан успел рассмотреть ее и оценить с той самоуверенностью, которая выработалась у него за годы работы с молодыми людьми. Она была скромна, ему это понравилось. И довольно хорошенькая. Рыжие волосы с челкой, карие глаза, сдержанная улыбка, решительный взгляд. Возможно, неумна, но трудолюбива и усидчива. Одета она была в темно-голубое пальто и костюм, приятное сочетание по сравнению с разноцветными нарядами других студентов. Она казалась немного взволнованной.

— Мисс Кингшип,— пробормотал он и кивком головы указал ей на кресло для посетителей. Они сели. Декан сложил свои розовые руки,— Надеюсь, ваш отец здоров.

— Да, спасибо.— Голос ее звучал приглушенно, но четко.

— Я имел удовольствие встречаться с ним в прошлом году,— продолжал декан. Наступила пауза.— Если я могу что-либо сделать для вас...

Она поудобнее уселась в кресле.

— Мы — мой отец и я — пытаемся найти одного человека. Он учится здесь.— Глаза декана с вежливым любопытством обратились на нее.— Он одолжил моей сестре большую сумму денег за несколько недель до ее смерти. Она писала мне об этом. На прошлой неделе я случайно наткнулась на ее чековую книжку и вспомнила об этом долге. Но в чековой книжке нет и следа того, что она выплатила свой долг, и мы подумали, что ему просто неловко потребовать деньги от нас.

Декан кивнул.

— Вся сложность в том,— продолжала Эллен,— что я не помню его имени. Я только помню, что Дороти писала о своем знакомстве с ним на лекциях по английскому языку в прошлом семестре. Он блондин. Мы подумали, что вы сможете помочь нам найти его. Это довольно большая сумма денег...— Она глубоко вздохнула.

— Я понимаю,— декан улыбнулся.— Смогу,— сказал он кратко, по-военному. Он нажал кнопку переговорного устройства.— Мисс Платт,— пригласил он.

Он удобно устроился за столом, будто приготовился к долгому разговору.

Открылась дверь, и с деловым видом вошла бледная женщина. Он встал и несколько мгновений смотрел на нее. Потом заговорил:

— Найдите учебную карточку Дороти Кингшип. Просмотрите весь прошлый семестр. Проверьте, какие именно лекции английского языка она слушала и найдите список студентов-мужчин, которые посещали этот курс. Список принесите мне. Вы поняли?

— Да, сэр.

Он заставил ее повторить инструкцию,

— Прекрасно,— сказал он.

Она ушла. Он повернулся к Эллен и улыбнулся. Она тоже улыбнулась ему в ответ. Постепенно дух казармы улетучился. Декан снова уселся на свое место и мягко побарабанил пальцами по столу.

— Не сомневаюсь, что вы приехали сюда не только с этой целью,— проговорил он.

— Я приехала навестить друзей,— ответила Эллен,

— А-а!

Эллен открыла сумочку:

— Разрешите, я закурю?

— Конечно.— Он подвинул к ней хрустальную пепельницу,— Я сам курю.

Эллен предложила ему сигарету, но он отказался. Она достала свои спички. Точно такая же книжечка с медной обложкой, как и у Дороти, но с надписью «Эллен Кингшип». Декан посмотрел на ее спички.

— У вас отличная финансовая сознательность,— про-

говорил он, улыбаясь.— Если бы каждый из нас обладал этим качеством. Мы сейчас строим новый спортзал, но некоторые люди, обещавшие нам поддержку, почему-то забыли об этом.

Эллен с сочувствием посмотрела на него.

— Может быть, ваш отец заинтересуется и поможет нам,— намекнул декан.— В память о вашей сестре..,

— Я буду рада сообщить ему об этом.

— О! Я высоко ценю это!

Через несколько минут вошла секретарша и положила перед ним список.

— Группа 51, секция 6. Семнадцать студентов мужчин,— доложила она.

— Прекрасно,— сказал декан. В нем вновь проглянул военный. Он открыл папку с делами студентов и кивнул секретарю. Она ушла. Первую фотокарточку он отложил сразу же.— Черные волосы.— Потом он стал просматривать остальные.

— Двенадцать с черными волосами,— подытожил он,— и пять со светлыми.

Эллен наклонилась вперед.

— Дороти говорила мне, что он красивый...

Декан положил перед ней первую из пяти фотокарточек.

— Джордж Спайзер,— задумчиво произнес он.— Но я сомневаюсь, что вы назовете его красивым.— На фото был косоглазый парень со скошенным подбородком и маленькими глазками.

На второй фотокарточке был мужчина в очках.

Третьему было за тридцать, и волосы его были уже седыми.

Эллен сжала свою сумочку. Декан открыл четвертую фотографию.

— Гордон Гант,— объявил он.— Вам не знакомо его имя? — Он протянул ей карточку.

Блондин и бесспорно красивый. Светлые глаза под густыми бровями, тяжелая челюсть и надменная улыбка.

— Кажется, он,— пробормотала Эллен.— Да, я думаю, он...

— Или, может быть, Дуайт Поуэлл? — спросил декан и показал ей пятую фотокарточку.

Серьезный молодой человек с квадратной челюстью и светлыми глазами.

— Так какое имя вам более знакомо? — спросил декан.

Эллен беспокойно переводила взгляд с одной фото-, графин на другую.

Оба блондины, оба голубоглазы, оба красивы...

Она вышла из административного здания и остановилась. В одной руке у нее была сумочка, а в другой листок бумаги, на котором декан написал несколько слов.

Двое... Это угнетало ее. Очень трудно будет узнать, который из них. Надо будет понаблюдать и встретиться с ними, хотя она не скажет, что она Эллен Кингшип. Понаблюдать за взглядом, за ответами. Убийство должно оставить след. (Это было убийство. Это должно было быть убийством.)

Она взглянула на листок:

  Гордон К. Гант,

 1312 Западная Двадцать шестая улица.

 Дуайт Поуэлл,

 1520 Западная Тридцать третья улица 

 

 

Глава 3

Она зашла позавтракать в маленький ресторан, который находился напротив университетского городка. Ела она механически, все мысли ее были заняты предстоящим делом. С чего и как начать? Задать несколько сдержанных вопросов об их друзьях? Но как начать? Следить за каждым из них, изучить их друзей, познакомиться с ними? Но время? Время, время, время! Ей придется надолго застрять в Блю Ривере. Если она долго будет здесь, то Бад сообщит отцу. Ее пальцы сжались в кулак. Кто может твердо знать все о Гордоне Ганте и Дуайте Поуэлле? Их семьи. Было бы лучше сразу попасть к этим людям, но для этого нужно время... Она вытерла губы, руки ее дрожали.

Она допила кофе, встала из-за стола и направилась д телефонной будке. Она нерешительно взялась за телефонную книгу. В ней не было ни Гантов, ни Поуэллов. Точнее, Гантов не было вообще, а Поуэллов — на Тридцать третьей улице. Это означало, что или у них не было телефона — что казалось невозможным — или они жили в других местах.

Она позвонила в справочную и спросила номер телефона в доме 1312 по Западной Двадцать шестой улице. Ей ответили: 2-20-14.

— Хелло? — сухо прозвучал голос женщины средних лет.

— Хелло,— сказала Эллен.— Попросите, пожалуйст-ва, Гордона Ганта.

Пауза.

— А кто его спрашивает?

— Его знакомая. Он дома?

— Нет! — Грубый ответ,

— А кто это говорит?

— Его хозяйка.

— А вы не скажете, когда он вернется?

— Поздно ночью,— женщина говорила с раздражением. Потом резко повесила трубку.

Эллен посмотрела на трубку и тоже повесила ее. Затем она вернулась к столу.

Он исчез на весь день. Куда? Разговор с его хозяйкой может прояснить, что именно Гант был с Дороти. Или, наоборот, может доказать, что это был не он, а Поуэлл. Поговорить с хозяйкой... Но под каким предлогом?

Под любым предлогом! При условии, что женщина поверит ей, даже если история будет выдуманной. В любом случае сообщение о женщине, которая интересовалась им, удивит Гордона Ганта. Если он: а) не убивал Дороти, то это его просто изумит, если же он б) убил Дороти, то сообщение о девушке, которая интересовалась им, может спугнуть его. Но вся трудность заключается в знакомстве. У него будут основания подозревать в любой новой знакомой девушку, которая интересовалась им. Это будет неплохо, если он убил Дороти, тогда его волнение как-то проявится. Может быть, даже он удерет из города, и тогда можно будет пойти в полицию и все изложить им. Они расследуют, найдут доказательства...

Сунуться прямо в центр событий. Риск? Когда вы думаете об этом, это кажется самой'логической вещью.

Она посмотрела на часы. Ее визит не должен вызвать подозрения у хозяйки, что это она звонила по телефону. Усилием воли она заставила себя остаться на месте и заказать еще чашку кофе. Хозяйка не должна связывать ее визит с телефонным звонком.

В четверть второго она была на Западной Двадцать шестой улице — тихой, спокойной улице с блеклыми двухэтажными домами. Перед каждым домом был небольшой сад. Вдоль тротуара стояло несколько старых автомобилей. Хотя все были устаревших моделей, они все же блестели, как новенькие. На улице было тихо, и стук каблуков Эллен раздавался очень громко.

Дом № 1312, в котором жил Гордон Гант, был третьим от угла: дом горчичного цвета. Эллен огляделась, а потом направилась по тропинке к крыльцу. На почтовом ящике она прочла имя: миссис Минна Аркетт. Она шагнула к двери. Звонка на двери не было, вместо него в центре двери было старомодное металлическое кольцо. Глубоко вздохнув, она потянула за кольцо. Раздался грохот. Эллен ждала.

Вскоре послышались шаги, и дверь открылась. Перед Эллен стояла высокая, худощавая женщина. Седые волосы были расчесаны на пробор. Слезящиеся глаза уставились на Эллен. Она осмотрела Эллен сверху донизу.

— Да? — сухо произнесла она.

— Вы, должно быть, миссис Аркетт? — спросила Эллен.

— Да,— женщина неожиданно улыбнулась, обнажив неестественно красивые зубы.

Эллен в ответ улыбнулась ей и представилась:

— Я кузина Гордона.

Миссис Аркетт подняла брови:

— Его кузина?

— Он не говорил вам, что я сегодня зайду?

— Конечно, нет. Он ни слова не говорил о кузине.

— Странно. Я писала ему, что буду проездом. Я еду в Чикаго и решила посмотреть на него. Должно быть, он забыл...

— Когда вы писали ему?

Эллен колебалась.

— Позавчера. В субботу.

— А! — Женщина снова улыбнулась.— Гордон ушел из дома очень рано, а первая почта приходит в десять. Возможно, ваше письмо сейчас ждет его в комнате.

— О...

— Он не был там...

— Можно мне зайти на несколько минут? — быстро спросила Эллен.— Я вышла не на той остановке и пришлось пройти несколько кварталов.

Миссис Аркетт отступила назад:

— Конечно. Входите.

— Большое спасибо.— Эллен перешагнула через порог и вошла в прихожую. Дверь за ней захлопнулась. Справа находилась лестница. Дверь слева вела в гостиную, которую, казалось, редко посещали,

— Миссис Аркетт! — позвал чей-то голос.

— Иду! — ответила она и повернулась к Эллен.— Вы не против посидеть на кухне?

— Вовсе нет,— улыбнулась Эллен. Зубы миссис Аркетт снова блеснули, а потом Эллен пошла за ней, удивляясь тому, что эта женщина так мило ведет себя, а по телефону разговаривала грубо и раздраженно.

Кухня была выкрашена в тот же горчичный цвет, что и весь дом. Посреди кухни стоял стол. За столом сидел пожилой лысый мужчина, а перед ним лежал лист с анаграммами. Перед ним стояла бутылка перцовки, и казалось, что его щеки окрашены в тот же цвет.

— Это мистер Фишбек,— представила его миссис Аркетт.— Мы играем в анаграммы.

— По никелю за слово,— добавил старик, разглядывая Эллен.

— Это мисс...— миссис Аркетт ждала продолжения.

— Гант,—сказала Эллен.

— Мисс Гант, кузина Гордона.

— Здравствуйте,—поздоровался мистер Фишбек.— Гордон — прекрасный парень.— Он глотнул из стакана и обратился к миссис Аркетт: — Ваш ход.

Она села напротив мистера Фишбека.

— Садитесь,— она кивнула Эллен на свободный стул.— Хотите глотнуть?

— Нет, спасибо,— отказалась Эллен, уселась на стул и стала наблюдать за игрой.

Миссис Аркетт уставилась на буквы, которые были написаны перед ней.

— Откуда вы едете?—спросила миссис Аркетт.

— Из Калифорнии.

— Я не знала, что семья Гордона живет на западе.

— Я была там в гостях,— ответила Эллен.— Вообще-то я с востока.

— А! — Миссис Аркетт посмотрела на мистера Фишбека.— Ходите. Я ничего не могу придумать.

— Так мне ходить?—переспросил мистер Фишбек.

Она кивнула. Мистер Фишбек улыбнулся и переставил буквы.— Вы проиграли,— заявилон.— _Г-Р-О-Б — Г-О-Р-Б_.— И он с довольным видом добавил себе одну палочку.

— Это нечестно,— запротестовала миссис Аркетт.— Вы думали, пока я ходила открывать дверь.

— Ладно, честно так честно.— Мистер Фишбек зачеркнул свою палочку и написал слово в центре.

— Ага,— пробормотала миссис Аркетт.

— Как дела у Гордона? — спросила Эллен.

— О, прекрасно!—ответила миссис Аркетт.— Мальчик трудится как пчела. И в университете; и на радио.

— На радио?

— Вы хотите сказать, что не знаете о радио?

— Я не слышала от него...

— Ну, он уже три месяца занят этим,— объяснила миссис Аркетт.— Он выступает по радио. Его записывают, он поет и рассказывает. С восьми до десяти вечера каждый день, кроме воскресений.

— Удивительно! — воскликнула Эллен.

— О, он уже настоящая знаменитость,— продолжала хозяйка.— У него даже пару раз брали интервью. И репортеры приходили сюда. А девчонки звонят ему без перерыва. Они узнали в Стоддарде его телефон и названивают сюда. Он не хочет с ними разговаривать, и мне приходится отвечать вместо него. Этого достаточно, чтобы можно было сойти с ума.— Миссис Аркетт что-то написала и повернулась к мистеру Фишбеку.— Продолжайте, мистер Фишбек.

— Гордон уже расстался с той девушкой, о которой он писал мне в прошлом году? — спросила Эллен.

— С какой именно?

— Блондинка, стройная, красивая. Гордон несколько раз упоминал о ней в письмах в прошлом году, в октябре, ноябре. Кажется, это тянулось даже до апреля.

— Я могу вам сказать, что ни разу не видела его с девушками. До радио он раза три-четыре в неделю гулял с ними, но ни разу не приводил в дом. Не потому, что я была против. Я только его хозяйка. Он никогда не говорил о своих девушках. Другие ребята, которых я раньше знала, рассказывали все, но они были молодыми. А теперь почти все воевали и разговаривают мало. Они не болтливы, по крайней мере Гордон. И я не любопытна, но иногда мне интересно узнать новых людей.— Она что-то написала.— Как звали эту девушку, может быть, я вспомню, была такая у Гордона или нет. Иногда он пользовался телефоном и я могла слышать имена тех, с кем он разговаривал.

— Я не помню ее имени,— отозвалась Эллен,— но если вы назовете пару имен тех, с кем он гулял в прошлом году, я, возможно, вспомню.

— Что ж, я скажу вам о тех, про которых я слышала,— миссис Аркетт продолжала механически что-то писать.— У него была Луэлла. Я запомнила это потому, что у моей невестки такое же имя. Потом была...— она задумалась на мгновение,— Барбара. Нет, она была в позапрошлом году. Нет, была Луэлла, это точно. Пока я не могу никого больше припомнить. Но другие были.

Игра продолжалась, и на несколько минут воцарилась тишина.

— Кажется, ее звали Дороти,— подсказала Эллен.

Миссис Аркетт кивнула головой мистеру Фишбеку,

— Дороти? — Она прищурила глаза.— Нет, если ее точно звали Дороти, то у Гордона не было девушки с таким именем. Я уверена в этом. Девушки с таким именем я не знаю.

— Значит, в прошлом году у него не было знакомой по имени Дороти?

Миссис Аркетт уставилась в потолок.

— Я не знаю, я не помню такого имени.

— Может быть, Дотти? — настаивала Эллен.

Миссис Аркетт задумалась, потом неопределенно пожала плечами.

— Ваш ход,— раздраженно напомнил мистер Фиш-бек.

Миссис Аркетт задумалась.

— Я думаю, что в апреле он уже разошелся с этой Дороти,— сказала Эллен.— В апреле он перестал писать о ней. Видно, у него было тогда плохое настроение. С нервами что-то...— Она вопросительно уставилась на миссис Аркетт.

— Только не у Гордона. Он болел в апреле прошлого года, простудился, и я ухаживала за ним.

Мистер Фишбек снова наполнил свой стакан и отхлебнул глоток.

— Вы снова проиграли! — заорал он.— _Х-р-а-м..._

— Как вы сказали? Такого слова нет.— Миссис Аркетт повернулась к Эллен.— Ведь такого слова нет, правда?

— Лучше не спорьте со мной! — крикнул мистер Фишбек.— Я не знаю, что означает это слово, но уверен, что оно существует.— Он повернулся к Эллен.— Я читаю по три книги в неделю, регулярно, как часы.

— Гм, храм! — пробормотала миссис Аркетт,

— Посмотрите в словаре.

— В маленьком словаре нет.

Эллен посмотрела на спорящих.

— У Гордона должен быть словарь,— сказала она и встала.— Я буду рада помочь вам и принесу его сюда, только скажите, как пройти в его комнату.

— Это верно,— согласилась миссис Аркетт.— Вы посидите, дорогая, я сама принесу словарь, Я знаю, где он лежит.

— Можно мне пойти с вами? Я хочу посмотреть комнату Гордона. Он писал о ней много хорошего...

— Пойдемте.— Миссис Аркетт вышла из кухни, и Эллен последовала за ней.

— Я знаю слова гораздо лучше, чем узнаете вы, прожив еще сто лет! — кричал им вдогонку мистер Фишбек.

Миссис Аркетт поднималась наверх по темной лестнице, Эллен шла за ней.

Комната была очень светлая, с бумажными цветами на стенах. Постель с зеленым покрывалом, туалетный столик, легкое кресло, письменный стол... Миссис Аркетт уверенно направилась к стопке книг, лежавших на туалетном столике, достала словарь и стала его просматривать. Эллен подошла поближе, чтобы прочитать названия книг. Может быть, там есть дневник или тетрадь. «Рассказы, получившие премию в 1950 году», «Очерки истории», «Словарь ударений для работников радио», «Забавные глупости», «История американского джаза», «Пути песни», «Элементарная психология», «Три знаменитых детективных романа», «Сокровища американского юмора».

— Боже мой! — воскликнула миссис Аркетт.— Храм—это церковь.— Она захлопнула словарь.— И откуда он выкапывает всякие слова?!

Эллен подошла к столу. Миссис Аркетт положила словарь на место и посмотрела на нее. На столе лежали три конверта.

— Одно из них без обратного адреса, я полагаю, ваше,— проговорила миссис Аркетт.

— Да,— ответила Эллен. Два других письма были из «Ньюс Уика» и из Национальной радиовещательной компании.

Миссис Аркетт направилась к двери.

— Вы идете?

— Да.— И Эллен направилась за ней.

Они вернулись на кухню, где их ждал мистер Фишбек. Увидев миссис Аркетт, он усмехнулся. Она сердито посмотрела на него.

— Это слово означает церковь,— сказала она и опустилась на стул,

Он громко рассмеялся.

— Да замолчите же и играйте! — прикрикнула миссис Аркетт.

Мистер Фишбек уткнулся в бумагу.

Эллен взяла свою сумочку со стула, на котором сидела.

— Я, пожалуй, пойду,— сказала она удрученно.

— Пойдете? — миссис Аркетт высоко подняла брови.

Эллен кивнула.

— Да разве вы не хотите подождать Гордона? — миссис Аркетт взглянула на часы, стоящие на холодильнике у двери.— Сейчас десять минут третьего. Последняя лекция кончается в два часа. С минуты на минуту он будет здесь.

Эллен была потрясена. Миссис Аркетт удивленно смотрела на нее.

— Вы... вы же сказали, мне, что его весь день не будет дома,— пролепетала она наконец.

— Что вы, я вам не говорила ничего подобного! Зачем бы иначе я пригласила вас сюда?

— По телефону...

Челюсть миссис Аркетт отвисла.

— Так это вы звонили? Около часа дня?

Эллен беспомощно кивнула.

— Почему же вы не сказали мне, кто вы? Я думала, что это звонит одна из этих дур. Никто из них не называет своего имени по телефону. А я не подзываю его, даже если он дома. Он так просил. Он..;—Выражение лица миссис Аркетт изменилось. Она подозрительно уставилась на Эллен.— Если вы думали, что его не будет дома весь день, так зачем же вы вообще пришли сюда?

— Я... я хотела повидать вас. Гордон так много писал о вас...

— Зачем вы задавали мне все эти вопросы? — миссис Аркетт встала.

Эллен запахнула пальто. Внезапно миссис Аркетт схватила ее за руку и сжала из всех сил.

— Отпустите меня, пожалуйста. Разрешите мне уйти...

— Почему вы захотели осмотреть его комнату? — Лошадиное лицо миссис Аркетт пылало от злости.— Что вам там понадобилось? Что вы взяли, пока стояли за моей спиной?

— А что можно украсть в комнате собственного кузена? — испуганно спросил мистер Фишбек,

— Кто сказал, что она его кузина?—рявкнула миссис Аркетт.

— Пожалуйста,— умоляла Эллен.— Вы делаете мне больно...

— Я не думаю, что она одна из тех дур, которые все растаскивают на сувениры. Но почему она задавала такие вопросы?

— Я его кузина! — закричала Эллен.— А теперь я хочу уйти. Вы не имеете права держать меня здесь. Я приду позже...

— Вы увидите его сейчас,— крикнула миссис Аркетт.— Вы останетесь здесь до прихода Гордона.— Она посмотрела через плечо Эллен.— Мистер Фишбек, встаньте у двери.

Она подождала, пока тот занял нужную позицию, и отпустила руку Эллен. Потом скрестила руки на груди.

— Мы все разузнаем о вас.

Эллен потерла руку, на которой остались следы пальцев миссис Аркетт. Она посмотрела на мужчину и женщину, которые караулили выходы из кухни. Мистер Фишбек нервничал, миссис Аркетт стояла как скала.

— Вы не имеете права задерживать меня,— протестовала Эллен.— Пропустите.

Никто не двинулся с места.

Они услышали стук входной двери и шаги по лестнице.

— Гордон! — рявкнула миссис Аркетт.— Гордон!

Шаги остановились.

— В чем дело, миссис Аркетт?

Хозяйка вышла в коридор.

Эллен посмотрела на мистера Фишбека.

— Отпустите меня, пожалуйста,— взмолилась она.— Я не сделала ничего плохого.

Он медленно покачал головой.

Она стояла неподвижно, а за спиной слышался возбужденный шепот миссис Аркетт. Послышались приближающиеся шаги.

— Она задавала разные вопросы о девчонках, с которыми вы встречались в прошлом году, а потом хитростью проникла в вашу комнату. Она смотрела ваши книги и письма на столе.— Голос миссис Аркетт был уже совсем рядом.— Вот она!

Эллен повернулась. Миссис Аркетт стояла слева от стола и указывала на нее пальцем. В дверях стоял Гант, высокий парень в светло-голубом пальто. В руке он держал книги. Он внимательно осмотрел ее, потом губы его дрогнули в улыбке. Он вошел в кухню, положил книги на холодильник, не отрывая от нее глаз.

— Ты молодец, кузина Эстер,— проговорил он.—Ты отлично выглядишь.— Он одобрительно оглядел ее. Потом подошел поближе, обнял за плечи и нежно поцеловал в щеку.

 

 

Глава 4

— Вы... ты... ты говоришь, что она твоя кузина, Гордон?— миссис Аркетт открыла рот от изумления.

— Миссис Аркетт, дорогая,— проговорил Г ант, обнимая левой рукой Эллен,— мы вместе с ней качались в гамаке и на качелях.— Он похлопал Эллен по плечу.— Правда, Эстер?

Она безумным взглядом уставилась на него, покраснела, рот ее тоже раскрылся. Потом она взглянула на миссис Аркетт. Путь свободен, пальто на ней, сумочка в руке...

Она кинулась бежать к выходу.

— Сбежала!—донесся до нее вопль миссис Аркетт.

— Она единственная психопатка в нашей семье,— заметил Гант.

Эллен с трудом распахнула тяжелую дверь и выскочила на тропинку. Выбежав на улицу, она свернула направо и побежала дальше. О боже! Все испорчено! Горячие слезы покатились из глаз. Большими шагами за ней бежал Гант. Она остановилась.

— Может быть, вы назовете какой-нибудь пароль? — спросил он.— Или вручите мне какую-нибудь таинственную записку? Или скажете, что за вами кто-то следил, а вы выбрали первую попавшуюся дверь, чтобы скрыться. Мне нравятся такие вещи.— Она молчала.—Вы когда-нибудь читали волшебные сказки? Я читал. Старому Симону Теплару всегда попадались красивые женщины со странным поведением. Однажды одна из них приплыла к нему на яхту в середине ночи. Она сказала, что купалась и заблудилась.— Он взял ее за руку.— Кузина Эстер, меня терзает любопытство...

Она вырвала руку. На другой стороне улицы стояло такси. Эллен махнула рукой, и машина начала разворачиваться.

— Это была шутка,— проговорила она,— Простите, но я сделала это на пари,

— То же самое сказала девушка на яхте.— Его лицо стало серьезным.— Шутка шуткой, но к чему все эти расспросы о моих прошлых сердечных делах?

Машина остановилась возле них. Эллен взялась за ручку дверцы, но он снова схватил ее за руку.

— Послушай, кузина, я не ребенок...

— Отпустите, пожалуйста,— простонала она и открыла дверцу.

Шофер выглянул из окна и оценил ситуацию.

— Эй, мистер! — крикнул он. В его голосе звучала угроза.

Гант вздохнул и пропустил ее в машину. Эллен села и захлопнула дверцу. Гант пристально всматривался в ее лицо сквозь стекло, словно собирался запомнить. Эллен отвернулась. Она подождала, пока машина проедет достаточное расстояние, и только тогда сообщила адрес.

Минут десять она сидела и курила в отеле, где зарегистрировалась перед визитом к декану. Губы и руки ее дрожали, она ругала себя за глупость. Кузина Эстер! Она действительно все испортила! И вернулась ни с чем. Она не знала, тот это или не тот человек, которого она ищет. Дальнейший расспрос хозяйки невозможен. Если проверка Поуэлла покажет, что он не тот, кто ей нужен, значит, этим человеком окажется Гант. Тогда она вернется в Колдуэлл, потому что, если (опять это «если») Гант убил Дороти, то он будет настороже, зная Эллен в лицо и догадываясь, зачем она задавала свои вопросы. Настороженный убийца готов еще раз совершить убийство. Ей не стоит рисковать нарваться на него еще раз, особенно теперь, когда он видел ее. Лучше жить с сомнениями, чем умереть с уверенностью. Единственный ее путь—в полицию, но пока у нее не будет ничего определенного, разговор «о чем-то старом и о чем-то новом» ничего не даст, они вежливо выпроводят ее.

О, у нее было такое славное начало!

Комната в отеле, выкрашенная в бежевый цвет, с грубой обстановкой мало чем напоминала жилую. Лишь кусок мыла в ванной свидетельствовал о том, что здесь кто-то есть. Да еще чемодан с наклейкой Колдуэлла, который стоял около двухспальной кровати, указывал на это.

Повесив пальто в гардероб, Эллен присела к столу у окна. Она достала из сумки авторучку и письмо к Баду.

Стоит ли писать о разговоре с деканом и сообщать о фиаско, которое она потерпела с Гантом? Нет, если Дуайт Ноуэлл окажется тем, кто ей нужен, тогда инцидент с Гантом не будет иметь никакого значения. Это, должно быть, Поуэлл. Гант не может быть тем человеком, уверяла она себя. С такой легкостью поддержал разговор... Но что он сказал? «Я не ребенок...»

В дверь постучали. Она вскочила:

— Кто там?

— Полотенца,— ответил высокий женский голос.

Эллен подошла к двери.

— Я не одета,— сказала она.— Может быть, вы оставите их за дверью?

— Хорошо,— услышала она в ответ.

Минуты две она стояла молча, прислушиваясь к шагам, потом услышала, как хлопнула дверь лифта. Она улыбнулась, ругая себя за испуг, и открыла дверь.

Прислонившись спиной к косяку и подпирая рукой свою белокурую голову, перед ней стоял Г ант.

— Привет, кузина Эстер,— улыбнулся он.— Я, кажется, уже говорил о своем любопытстве.— Она попыталась захлопнуть дверь, но он подставил ногу.— Я тоже решил пошутить, взял и последовал за вашим такси.— Он изобразил в воздухе зигзаг.— Шофер помог мне догнать вас, я сказал ему, что вы удрали из моей постели.

— Убирайтесь! — прошипела она.— Иначе я вызову управляющего.

— Послушайте, Эстер,— проговорил он серьезно, улыбка исчезла с его лица,— Я думаю, что вас могут арестовать за неофициальное проникновение в мой дом под вымышленным именем. Может быть, вы пригласите меня войти и поговорите со мной? Если вас пугает, что подумает об этом коридорный, вы можете оставить дверь открытой.— Он мягко шагнул вперед, заставляя Эллен отступить. Он с разочарованием осмотрел ее.

— Я не одета,— смутилась Эллен.

— Я это уже слышал и вижу,— ответил Гант.— Вы обманщица.— Он вошел в комнату и уселся на край постели.— Ради бога, не кричите. Я вас не съем.

— Что вам нужно?

— Объяснения.

Она закрыла дверь, но осталась стоять возле нее, будто это она была у него в гостях, а не наоборот.

— Все это очень просто,— начала она.— Я слушала вас по радио..,

Он посмотрел на ее чемодан.

— В Висконсине?

— Это всего сто миль отсюда. Мы слушаем ваши передачи.

— Продолжайте.

— Я часто слушала вас, и мне понравилась ваша передача. Я приехала в Блю Ривер и решила познакомиться с вами.

— А когда увидели меня, то убежали.

— А что бы вы сделали на моем месте? Я не предполагала, что все так получится. Я назвалась вашей кузиной, потому что хотела узнать, что вы за человек... какие девушки вам нравятся...

Он задумчиво потер щеку и встал.

— Где вы узнали мой телефон?

— В студенческом справочнике.

Он снова посмотрел на чемодан.

— Если вы из Колдуэлла, то откуда у вас стоддардский справочник?

— Я взяла его здесь у одной девушки.

— У кого?

— У Аннабеллы Кох. Она моя подруга.

— У Аннабеллы...— Он узнал это имя и недоверчиво посмотрел на нее.

Она опустила голову.

— Я знаю, что это безумие, но мне понравилась ваша передача.

Когда она подняла голову, он уже стоял у окна.

— Все это глупость и идиотизм...— начал он и внезапно направился к ней. Потом остановился. Она отвернулась. Гант подошел к окну и повернулся к ней спиной.— Хорошо, Эстер.— Она смотрела на него.— Это очень лестное объяснение.— Он повернулся к ней, засунув руки в карманы.— Я надолго запомню это.— Он пристально посмотрел на открытую дверь ванной.— Разрешите мне воспользоваться вашей ванной? — И прежде чем она успела ответить, шагнул в ванную и заперся там.

Эллен изумленно уставилась на дверь. Поверил он или нет? Она глубоко вздохнула и подошла к столу, достала из сумочки сигареты. Руки у нее дрожали, и она Смогла прикурить лишь с третьей спички. Закурив сигарету, она задумчиво посмотрела в окно, провела рукой по столу и нащупала свою авторучку. Письма не было. Испуганно осмотрела она стол: да, действительно, письма не было. Письмо к Баду исчезло! Гант был около стола. Он смотрел в окно, а потом сунул руки в карманы!

Она кинулась к двери в ванную.

— Отдайте письмо! Отдайте письмо!

— Мое любопытство разгорается еще больше, когда липовая кузина рассказывает липовые истории,— ответил голос из ванной.

Она прислонилась к входной двери и смотрела на ванную. Дверь в комнату она открыла. Коридорный спросил, не нужна ли ей его помощь. Она покачала головой.

Наконец Гант вышел. В руке он держал конверт, в котором лежало аккуратно свернутое письмо. Он положил конверт на стол.

— М-да,— произнес он и посмотрел на нее. Потом неловко улыбнулся.— Да, как сказала бабушка, когда кто-то спросил по телефону Лану Тэрнер: «Мальчик, ты ошибся номером».

Эллен не двигалась.

— Послушайте,— продолжал он,— я даже не знал ее. Раз или два я здоровался с ней. В группе есть другие блондины. Я даже не знал ее имени, пока не увидел в газете фото. На лекциях нас всегда называли по номерам мест, а не по фамилиям. Никто никогда не проверял нас. Я даже не знал ее имени.

Эллен не двигалась.

Он подошел к столу, на котором лежала библия. Положив правую руку на библию, он громко произнес:

— Я клянусь на этой библии, что никогда не имел дела с вашей сестрой и не сказал с ней и двух слов, пока она была жива.— Он отложил библию,— Вас это устраивает?

— Если Дороти была убита,— проговорила Эллен,— то человек, который это сделал, поклянется и на дюжине библий. А если она поверила ему, что он ее любит, то он был, ко всему прочему, еще и хорошим актером,

Гант на секунду закрыл глаза, сжал кулаки.

— Хорошо, я спокойно уйду.

— Я рада, что вы считаете это шуткой.

— Простите,— спросил он серьезно.— Но какого черта вы решили, что я замешан в...

— Вам лучше уйти,— сказала Эллен.

— В группе есть еще блондины,— настаивал он.— Гарри Грант, например, высокий, худой..,

— Дуайт Поуэлл?

— Это он! — Гант посмотрел на нее.—Он есть в вашем списке?

Мгновение она колебалась, потом кивнула.

— Вы увидите, что это он! —Он направился к двери. Эллен отступила в коридор.— Если вы захотите увидеть меня, позвоните как Эстер, но мне вы должны назвать ваше имя.

— Эллен.

Гант вышел в коридор.

— Что вы собираетесь теперь делать?

— Я не знаю,— нерешительно проговорила она.

— Если вы хотите навестить Тоуэлла, не повторяйте той глупости, что произошла сегодня у меня. Он может оказаться не дураком.

Эллен кивнула.

Он с ног до головы осмотрел ее.

— Ну и задачка для девушки,— пробормотал он.— Никогда бы не подумал, что такое бывает.— Он пошел к выходу, но тут же обернулся.— А вам не нужен Ватсон?

— Нет, спасибо,— поблагодарила она.— Простите, но...

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Я понимаю, что у меня нет верительных грамот. Хорошо, желаю вам удачи.— Он повернулся и медленно пошел по коридору.

Эллен вернулась в свою комнату и закрыла дверь.

«...Сейчас 7.30, Бад, и я расположилась в уютной комнате отеля „Нью-Вашинггон-Хауз“. Я только что пообедала и собираюсь принять ванну и отдохнуть.

Полдня я провела в приемной декана. Попав к нему, я придумала историю о неоплаченном долге Дороти, которая заняла большую сумму денег у красивого блондина. После долгих обсуждений и разглядывания фотографий, мы остановились на одном. Этот человек Дуайт Поуэлл из 1520-го дома по Западной Тридцать третьей улице. Там завтра откроется охотничий сезон.

Неплохо для начала? Никогда нельзя недооценивать женщин!

  Любящая тебя Эллен».

В восемь часов она включила радио и услышала голос Ганта.

— Начинаем передачу для студентов. Первая песня исполняется для мисс Эстер Холмс из Висконсина...

Музыкальное вступление, потом приятный голос задел песню... Эллен улыбнулась. Она разделась и пошла в ванную, В тишине громко звучала песня.

 

 

Глава 5

— Хелло? — голос принадлежал женщине.

— ^(елло,— отозвалась Эллен,— Дуайт Поуэлл дома?

— Его нет.

— А вы не знаете, когда он вернется?

— Не могу вам сказать точно. Я знаю, что он работает у Фолджера после лекций, но не знаю, в какое время.

— Вы его хозяйка?

— Нет, я ее сноха. Миссис Хониг уехала в Айову. На прошлой неделе она порезала ногу, а теперь началось заражение. Мой муж повез ее в город.

— О, простите...

— Если вы хотите что-нибудь передать Дуайту, то я могу это сделать.

— Нет, спасибо. Я увижусь с ним на лекциях. Ничего важного.

— Хорошо, до свидания.

— До свидания.

Эллен повесила трубку. Она определенно не имела желания разговаривать с хозяйкой. Она уже была более или менее убеждена, что Поуэлл тот человек, который обманул Дороти. Разговор с хозяйкой будет чисто формальным. Проверку легко устроить через друзей Поуэл-ла и все узнать от них. Или от самого Поуэлла.

Ей захотелось увидеть место его работы. Фолджер. Это должно быть рядом с университетом, раз он работает в свободное между лекциями время...

Она раскрыла телефонный справочник и стала просматривать его на букве «Ф».

Так, Фолджер, аптека, 1448, Университетская улица, телефон 2-38-00.

Эта улица находилась между ^Тридцать восьмой и Тридцать девятой улицами, неподалеку от университетского городка. «Аптека Фолджера», а чуть ниже написано: «По рецептам». Эллен некоторое время постояла перед стеклянной дверью, поправила челку и вошла в аптеку.

За прилавком стоял Дуайт Поуэлл. На нем была белая куртка и белая шапочка, из-под которой выбивались красивые вьющиеся белокурые волосы. Он носил усы. Лицо с квадратной челюстью было худым. Судя по его виду и фотокарточке, он снимался давно. Поуэлл стоял за прилавком и доставал из большой коробки какие-то коробочки поменьше. Глядя на его поджатые губы, можно было догадаться, что ему не нравится эта работа.

Эллен подошла к дальнему концу прилавка. Все вокруг было отделано мрамором и зеркалами. За несколькими столиками сидели люди и ели мороженое. Проходя мимо Поуэлла, Эллен заметила, что он отложил коробку и стал раскладывать мороженое. Она прошла к пустому столику, сняла пальто и положила его на свободный стул, села и положила руки на холодный мрамор. Она оглядела себя в ближайшем зеркале и заметила, что ее руки дрожат.

В проходе между столиками показался Поуэлл. Он поставил перед ней стакан воды и положил салфетку. Их глаза встретились.

— Да, мисс? — произнес он низким голосом. Их глаза снова встретились. У него были глубокие голубые глаза. Она отвела взгляд.

— Сыр,— попросила она и снова встретила его взгляд.— И кофе.

— Сыр и кофе,— повторил он и улыбнулся. Улыбка с его лица исчезла очень быстро, будто лицевые мускулы не привыкли к такой работе.

Он подошел к стене под зеркалом, открыл дверцу и достал сыр. Потом взял ноле и стал его резать, укладывая на бумажную тарелку. Она наблюдала за ним в зеркале. Он поймал ее взгляд и снова улыбнулся. Она тоже слабо улыбнулась ему. Он принес ей сыр.

— Кофе сейчас или позже?

— Сейчас, пожалуйста.

Он ушел за прилавок и вскоре вернулся с чашкой кофе.

— Вы учитесь в Стоддарде? — поинтересовался он.

— Нет.

Он поставил перед ней чашку с кофе.

— А вы?

Он кивнул. За прилавком зазвенел звонок. Поуэлл быстро пошел туда. На лице его застыло прежнее выражение.

Через минуту он вернулся и снова подошел к стене. Их взгляды опять встретились в зеркале.

— Вы недавно здесь? — спросил он.

— Да. Я только что приехала.

— Остановились здесь или проездом?

— Остановилась. Может быть, найду работу.

— Какую?

— Секретарскую.

— Это вы легко найдете.

— Посмотрим,

Пауза.

— Вы откуда?

— Из Де-Мойна.

— Там гораздо легче найти работу, чем здесь,

Она покачала головой.

— Все девушки едут в Де-Мойн в поисках работы,

— У вас здесь родственники?

— Не знаю здесь ни души, кроме женщины в бюро по найму.

— Черт возьми,— пробормотал он,— может быть, вам нравится моя работа? — Он ушел.

Через несколько минут он снова вернулся.

— Как сыр?

— Прекрасный.

— Хотите еще что-нибудь? Кофе?

— Нет, спасибо.

Он стал чистить полку стенного шкафа. Она была совершенно чистая, но ему надо было что-то делать. Он наблюдал за Эллен в зеркале. Она вытерла губы салфеткой.

— Счет, пожалуйста.

Он достал маленький блокнот и карандаш. Склонившись над столом, начал писать.

— Послушайте, давайте сходим вечером в кино? Вы видели «Последний горизонт»?

— Я...

— Вы же говорили, что никого не знаете в городе.

Она задумалась.

— Хорошо,— наконец согласилась она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. Впервые, кажется, его улыбка была естественной.

— Отлично. Где я вас встречу?

— В вестибюле «Нью-Вашингтон-Хауз»,

— В восемь часов вас устроит? — Он вырвал счет из блокнота.— Меня зовут Дуайт. Как Эйзенхауэра.— Он выжидающе посмотрел на нее.

— А я Эвелина Киттеридж.

— О! — Он улыбнулся. Она немного смутилась. Что-то промелькнуло в лице Поуэлла. Удивление? Воспоминание?

— В чем дело? Почему вы так странно посмотрели на меня?.

— Ваша улыбка...— Он смутился.— Точно такая же, как у девушки, которую я когда-то знал.

После паузы Эллен проговорила:

— Джоан Бэкон, или Баскомб, или что-то в этом роде. Я всего два дня в городе, и уже двое говорили мне, что я похожа на эту Джоан...

— Нет,— ответил Поуэлл.— Эту девушку звали Дороти.— Он протянул ей чек.— Завтрак за мной,

Эллен встала и надела пальто.

— Так в восемь часов в вестибюле?

— Да,— она улыбнулась. Она разгадала ход его мыслей. Незнакомка, никого в городе нет. Остановилась в отеле. Она взяла сумочку.

— До встречи, Эвелина.

— До встречи, Дуайт.

Она медленно направилась к выходу. У выхода она обернулась. Он махнул ей рукой и улыбнулся. Она в ответ тоже махнула рукой.

На улице она почувствовала, что у нее дрожат ноги.

 

 

Глава 6

Эллен вышла в вестибюль в половине восьмого, чтобы у Поуэлла не было повода интересоваться у клерка, в каком номере остановилась мисс Киттеридж. Он явился без пяти восемь. Губы его расползлись в улыбке. (Незнакомка в городе, легкая победа.) Он выяснил, что «Последний горизонт» начинается в восемь часов десять минут, поэтому они взяли такси, хотя до кинотеатра было всего пять кварталов. На полдороги Поуэлл осторожно положил руку ей на плечо. Эллен ничего не сказала, ко покосилась на руку, которая ласкала Дороти...

Здание муниципалитета находилось в трех кварталах от кинотеатра «Парамаунт» и менее чем в двух кварталах от отеля. На обратном пути в отель они проезжали мимо него. На верхних этажах здания было освещено несколько окон.

— Это самое высокое здание в городе? — спросила Эллен.

— Да,— ответил он, глядя прямо перед собой.

— Сколько этажей?

— Четырнадцать.— Направление его взгляда не изменилось.

Эллен подумала:

«Когда вы задаете человеку вопрос о количестве этажей в здании, он инстинктивно смотрит в ту же сторону, даже если знает ответ. Если у него, конечно, есть причина не смотреть, тогда он не смотрит».

Они сидели в кабинете в ресторане отеля и пили виски. Эллен слушала медленную речь Поуэлла. Некоторая напряженность, возникшая возле муниципалитета, теперь спала, и он стал более разговорчивым.

Они разговаривали о работе. Ноуэллу она не нравилась. Он работал уже два месяца и собирался бросить ее, как только подвернется что-нибудь получше. Он копил деньги для летнего путешествия в Европу.

Что он изучал? Главным предметом был английский язык. Что он собирается делать? Он еще не знает. Работать в рекламе или в издательстве. Его планы на будущее очень расплывчаты.

Они разговаривали о других девушках.

— Меня тошнит от наших девчонок,— сказал он.— Незрелые. Они все принимают слишком всерьез.

Эллен подумала, что это начало линии, которая должна потянуться к постели. «В вас слишком много секса. Поскольку мы любим друг друга, то почему бы нам не переспать»? Обычно бывает так. Хотя пока не похоже на это. Казалось, его что-то беспокоит. Он тщательно взвешивал свои слова, несмотря на то что они выпили уже по три порции.

— Вам вешаются на шею, а вы не знаете, как отвязаться.— Он стиснул руки.— И еще всякие неприятности.

Эллен прикрыла глаза, руки ее вспотели.

— Трудно избавиться от жалости к таким людям,— продолжал он,— но сначала надо подумать о себе.

— О каких людях вы говорите? — спросила Эллен, не открывая глаз.

— О людях, которые кидаются на других,— Он постучал пальцами по столу. Эллен открыла глаза. Он закурил и улыбнулся: — Нельзя пить много виски.— Его рука, в которой он держал спичку, дрожала.— Поговорим лучше о вас.

Она рассказала о школе секретарей, которую якобы закончила в Де-Мойне.

— Слушайте, пойдемте отсюда,— предложил Поуэлл, когда она закончила свой рассказ.

— Вы предлагаете пойти в другое место? — спросила Эллен.

— Если хотите,— ответил он без всякого энтузиазма.

Эллен встала.

— Если вы не возражаете, я лучше пойду к себе. Я сегодня очень рано встала.

— Хорошо,— согласился Поуэлл.— Я провожу вас до двери.— Он слегка улыбнулся.

Она стояла спиной к двери в свою комнату, держа в руке ключ.

Он обнял ее, и его губы потянулись к ее губам. Она немного отстранилась, и его поцелуй пришелся в щеку.

— Не стесняйся,— решительно проговорил он. Взял ее лицо в руки и крепко поцеловал в губы.— Давай зайдем к тебе и выкурим по сигарете.

Она покачала головой.

— Эвви...— Он положил руки ей на плечи.

Она снова покачала головой.

— Честно говоря, я смертельно устала.

Это был отказ, но ее тон подсказал ему, что на следующую ночь ему может повезти. Он опять поцеловал ее. Она сняла его руки со своих плеч.

— Кто-нибудь может...

Он снова положил руки ей на плечи и улыбнулся.

Она тоже улыбнулась ему, стараясь, чтобы ее улыбка походила на утреннюю. Это помогло. Лицо его изменилось, будто у него задели нерв. Он обнял ее и спрятал подбородок на ее плече, как бы боясь встретить ее улыбку.

— Я опять напомнила тебе эту девушку? — спросила она. И добавила: — Держу пари, что вы только раз встретились с ней и расстались.

— Нет,— сказал он.— Я долго гулял с ней.— Он посмотрел на нее.— Кто тебе сказал, что я собираюсь расстаться с тобой?

— Никто.

— Что ты делаешь завтра вечером?

— Ничего.

— Значит, в то же время и на том же месте?

— Если хочешь.

Он поцеловал ее в щеку и снова спрятал лицо у нее на плече.

— Что же случилось? — спросила она.

— Ты о чем? — удивился он.

Он говорил ей прямо в висок.

— О той девушке. Почему вы перестали встречаться с ней? — Она пыталась говорить легко и свободно.— Может быть, я смогу избежать ее ошибок.

— О! — Пауза.— Мы были слишком разными. Она была совсем незрелой.— Он глубоко вздохнул.

— Я думаю, мне лучше...

Он долго целовал ее. Эллен закрыла глаза. Ей было неприятно. Она вырвалась из его объятий и вставила ключ в замочную скважину, не глядя на него.

— Завтра в восемь,— повторил он.— До свидания.

— До свидания.— Она улыбнулась и вошла в комнату.

Некоторое время она неподвижно сидела на постели. Вдруг зазвонил телефон. Это был Гант,

— Поздно же вы гуляете!

Она вздохнула.

— Вам легко говорить.

— Не сердитесь, я шучу. Я просто решил узнать, не снято ли с меня подозрение?

— Да. Поуэлл знал ее. И я была права, это не самоубийство. Я знаю это. Он говорил о девушках, которые вешаются на шею, что с ними трудно разделаться.

— Боже, такая эффективность изумляет меня. От кого вы получили эту информацию?

— От него.

— Что?

— Я была в аптеке, где он работает. Я — Эвелина Киттеридж, безработный секретарь из Де-Мойна. Я только что провела с ним вечер.

Гант долго молчал.

— Скажите же мне,— наконец устало произнес он,— когда вы намерены вырвать у него письменное признание?

Она рассказала Ганту о разговоре с Поуэллом возле здания муниципалитета, о беседе за- выпивкой.

— Послушайте, Эллен,— озабоченнопроговорил

Гант,— мне не нравится все это.

— Почему? Пока он считает меня Эвелиной Кит...

— Откуда вы это знаете? А что, если Дороти показывала ему ваше фото?

— У нее была одна фотокарточка, где мы сняты втроем и наши лица в тени. Если даже он и видел ее, прошел уже год. Он не сможет узнать меня. Кроме того, если бы он подозревал, кто я, то не стал бы так со мной разговаривать.

— Да, я думаю, не стал бы,— неохотно согласился Гант.— Что вы собираетесь делать дальше?

— Днем я пойду в библиотеку и прочту все, что писали газеты о смерти Дороти. Там должны быть какие-нибудь подробности о ее одежде, кроме упоминания цвета шляпки и перчаток. Вечером у меня будет еще одно свидание. Если мне удастся заставить его заговорить о ее «самоубийстве», возможно, он и проговорится о каких-либо деталях, которые не должен был бы знать, если не был тогда с ней.

— Это не может служить веским доказательством,— сказал Гант.— Он мог быть в том же здании в то время или мог увидеть ее...

— Мне не нужно веского доказательства. Все, что мне нужно, это помешать полиции утверждать, что у меня разыгралось воображение. Если я смогу доказать, что он был где-то возле нее в тот день, это прозвучит убедительно и заставит полицию шевелиться.

— Ну хорошо, но скажите мне, как вы собираетесь заставить его говорить о таких вещах, не вызывая его подозрений? Ведь не идиот же он!

— Я просто попытаюсь. А что еще я могу сделать?

Гант на мгновение задумался.

— Знаете, у меня есть молоток, мы можем трахнуть его по голове,' затащить на место преступления и заставить поклясться.

— Видите ли,— начала Эллен,— другого пути нет...

Голос ее внезапно оборвался.

— Хелло?

— Да, да.

— Что случилось? Я думал, нас прервали.

— Просто я задумалась.

— О! Послушайте, Эллен, вам надо быть поосторожнее. И если это возможно, то позвоните мне завтра вечером, чтобы я знал, куда вы собираетесь пойти.

— Зачем?

— Чтобы быть уверенным в вашей безопасности.

— Он считает, что я — Эвелина Киттеридж.

— Хорошо, но все равно позвоните мне. Это не повредит, кроме того, мои волосы легко могут поседеть.

— Хорошо.

— Доброй ночи, Эллен.

— Доброй ночи, Гордон.

Она положила трубку и осталась сидеть на постели, сжав губы и сцепив пальцы, что она делала всегда, когда задумывалась о чем-то.

 

 

Глава 7

Эллен громко защелкнула свою сумочку и с улыбкой смотрела на приближающегося ГТоуэлла. На нем было серое пальто и костюм цвета морской волны. На лице была та же улыбка, что и вчера вечером.

— Привет,—проговорил он и сел рядом с ней на диван в вестибюле.— Ты определенно не заставляешь себя ждать.

— Другие поступают так же.

Он улыбнулся еще шире.

— Как твоя охота за работой?

— Довольно неплохо. Кажется, я что-то получу. У, адвоката.

— Отлично. Тогда ты останешься здесь?

— Возможно.

— Отлично.— Он взглянул на часы.— Нам лучше идти. Я сейчас шел сюда и видел, как все спешат на танцы...

— О-о-о! — жалобно протянула она.

— В чем дело?

Она смущенно улыбнулась.

— Сначала мне надо выполнить одно поручение. Поручение этого адвоката. Мне надо отнести ему письмо. Рекомендацию.— Она похлопала по сумке.

— Я не знал, что секретари нуждаются в рекомендациях. Я думал, что они только испытывают вас на умение печатать и стенографировать и еще что-нибудь.

— Да, но я призналась, что у меня есть письмо от моего последнего хозяина, и он сказал, что будет рад посмотреть его. Он будет у себя до половины девятого.— Она вздохнула.— Мне очень жаль, -

— Мне тоже.

Эллен дотронулась до его руки.

— Я быстро вернусь,— пообещала она,— и мы сможем пойти в другое место, не обязательно на танцы. Выпьем...

— Отлично,—весело отозвался он. Они встали.— Где этот юрист? — Поуэлл стоял перед ней и держал ее за борта пальто.

— Недалеко отсюда,— сказала Эллен.— В муниципалитете.

Перед входом в здание он остановился. Эллен подошла к двери и оглянулась на него. Он был бледен, но это могло ей и показаться от света, который падал из вестибюля.

— Я подожду тебя внизу, Эвви,— предложил он. Губы его были плотно сжаты.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной,— заговорила она.— Я могла бы принести ему письмо и раньше, но он просил занести его вечером, а мне эю показалось странным. У него какой-то сальный вид.— Она улыбнулась.— Ты будешь защищать меня.

— О! — воскликнул Поуэлл.

Эллен вошла в дверь, и после минутного колебания Поуэлл последовал за ней. Она оглянулась и посмотрела на его лицо. Он дышал открытым ртом, и на его лице застыло какое-то странное выражение.

В огромном мраморном вестибюле было тихо и пусто. Три из четырех лифта были закрыты. Желтый свет из кабины четвертого лифта освещал стены и пол. Они шли бок о бок, и гул их шагов эхом раздавался по вестибюлю.

Высокий негр в униформе читал «Люк». При виде их он поднялся и открыл металлическую дверь лифта.

— Вам какой этаж? — спросил он, зажав журнал под мышкой.

— Четырнадцатый,— ответила Эллен.

Они молча стояли в кабине лифта и смотрели, как загорались цифры на табло, указывая этажи: 7... 8... 9... Поуэлл пальцем поправил свои усы.

На 14-м этаже лифт остановился. Лифтер открыл дверь, и Эллен первая вступила в пустынный коридор. Поуэлл последовал за ней. Позади них с резким лязгом захлопнулась дверь. Послышался шум опускающегося лифта. Эллен свернула направо.

— Нам сюда, комната 1405.

Они шли по коридору. Только над двумя дверьми горели лампочки. Ковер заглушал их шаги.

— Мы недолго,— пробормотала Эллен.— Я только отдам письмо.

— Ты думаешь, тебя возьмут на работу?

— Надеюсь. Это хорошее письмо.

Они дошли до конца коридора и снова свернули направо. Одна йз дверей левой стороны была освещена, и Поуэлл направился к ней.

— Это не та дверь,— проговорила Эллен и направилась к неосвещенной двери с правой стороны. На двери висела табличка: «Фредерик X. Клаузен, юрист». Эллен подергала дверь за ручку, но та не поддавалась.

— Вот это да! — с горечью произнесла она и посмотрела на часы.

— Еще пятнадцать минут до половины девятого. Ведь он говорил, что будет здесь до этого времени. (Секретарь предупредила ее по телефону, что контора закрывается в пять часов.)

— Что дальше?— спросил Поуэлл.

— Пожалуй, я суну письмо под дверь,— сказала Эллен и раскрыла сумочку. Она достала из нее большой белый конверт и авторучку. Положив конверт на сумку, она стала что-то писать.— Очень жаль, что мы не пошли на танцы.

— Это верно,— согласился Поуэлл,— хотя я и сам не очень-то хотел туда идти.— Теперь он дышал нормально.

— Впрочем,— проговорила Эллен,— мне все равно завтра приходить сюда, так что не стоит оставлять тут конверт.— Она убрала авторучку в сумку и посмотрела на конверт. Чернила еще не просохли. Она взяла конверт за угол и начала размахивать им, чтобы чернила побыстрее высохли. Ее взгляд упал на противоположную дверь. На двери была табличка «Лестница». Ее глаза блеснули.— Ты знаешь, что я подумала?

— Что?

— Прежде чем мы вернемся назад и выпьем...

— Что? — он улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, размахивая конвертом,

— Давай поднимемся на крышу.

Он опустил голову, как будто что-то увидел на полу.

— Зачем тебе это? — спросил он.

— А ты не хочешь посмотреть на луну? На звезды? Ночь отличная. Оттуда должно быть _ужасно_ смотреть вниз.

— Я думаю, что мы еще можем успеть на танцы,— заметил он.

— Мы же не сошли с ума, тем более что и тебе не хочется идти туда.— Она сунула конверт в сумочку и резко захлопнула ее.— Идем! — весело проговорила она и направилась к двери на лестницу.— Что с тобой случилось? Куда делась вся твоя вчерашняя романтичность?— Она протянула руку, чтобы схватить его за рукав, но ухватила лишь воздух.

Она толкнула дверь и обернулась, ожидая его.

— Эвви, от высоты у меня кружится голова.—Он с трудом выдавил улыбку.

— А ты не смотри вниз,— легкомысленно произнесла она.— Тебе даже не стоит подходить к краю.

— Дверь, наверное, заперта.

— Не думаю, что есть смысл запирать дверь на крышу.— Она усмехнулась.— Идем! Я же не прошу тебя спускаться в Ниагару в бочке.— Она с улыбкой смотрела на него. Он, как лунатик, направился за ней.

Дверь за ними закрылась. Впереди горела крошечная лампочка. Они прошли восемь шагов, поворот, еще восемь шагов. Перед ними была металлическая дверь с надписью: «Посторонним вход категорически запрещен». Он с каким-то облегчением вслух прочел эту надпись.

— Ерунда,— презрительно отозвалась Эллен и подергала дверь.

— Она, должно быть, заперта,— предположил он.

— Если бы она была заперта,— возразила Эллен, то не было бы смысла в этом предупреждении.— Попробуй ты.

Он легко толкнулся в дверь.

— Не открывается.

— Да ты по-настоящему попробуй.

— Хорошо, хорошо,— проговорил он с какой-то отрешенностью и плечом нажал на дверь. Она чуть поддалась со скрипом. Он толкнул ее еще раз.— Все в порядке, Эвви,— мрачно сказал он.—Любуйся своей великолепной луной.

— Здорово! — воскликнула Эллен. Ему показалось, что ее голос звучал как-то многозначительно. Она подошла к краю крыши и услышала, как позади мягко закрылась дверь. Поуэлл встал рядом с ней.

— Плечо немного ушиб,— смущенно проговорил он.

Перед ними возвышалась радиобашня. В небе ярко мерцали звезды. Красные фонари башни окрашивали все вокруг в розовый цвет. Между красными полосами ровными белыми полосками светила луна. Эллен искоса посмотрела на профиль Поуэлла. Позади него она разглядела парапет вентиляционной шахты. Она вспомнила фото в газетах. Там крестиком было обозначено место, откуда упала Дороти. Это место было совсем рядом с ними. Внезапно ей показалось, что если она повернет голову, то увидит Дороти... В глаза ей бросился бледный профиль Поуэлла, Она инстинктивно отпрянула назад.

«Все в порядке,— подумала она.— Здесь мне нечего бояться. Здесь я в безопасности, как в отеле. Я Эвелина Киттеридж».

Он уловил ее взгляд.

— Я думал, что ты хочешь полюбоваться луной,— сказал он.

Она посмотрела на него, и у нее внезапно закружилась голова. Звезды расплылись... Она отошла от края и схватилась руками за парапет. Грудь ее тяжело сдавило. «Вот здесь он убил ее. Он выдал себя, этого достаточно, чтобы пойти в полицию. Я в безопасности...» Наконец она пришла в себя. Она посмотрела на раскинувшийся внизу город.

— Дуайт,— тихо позвала она,— иди сюда.

Он повернулся и медленно подошел к парапету, но остановился чуть в стороне.

— Разве здесь не красиво? — Она говорила, не глядя ему в лицо.

— Красиво,— ответил он.

Некоторое время он рассматривал панораму города, а потом медленно повернулся к вентиляционному стволу. Он осторожно подошел к парапету, как будто ноги отказывались держать его. Потом его руки вцепились в холодный камень. Он перегнулся и посмотрел вниз.

Эллен чувствовала его присутствие рядом с собой. Красный свет полосой лежал на его фигуре. Она бесшумно двинулась к нему.

Он смотрел вниз. Где-то там, далеко внизу, светился маленький квадратик.

— Я думала, что у тебя от высоты кружится голова.

Он обернулся. На его лице играли красные и белые полосы. Его губы искривились в нервной усмешке.

— Да, но я не могу не смотреть вниз.— Улыбка исчезла с его губ.— Какая-то пытка, ^то моя черта.

Эллен повернулась спиной к парапету и взглянула на город.

— Может быть, теперь пойдем? — спросил он.

— Мы же только что пришли.— Она прошла мимо труб к западному концу крыши.— Здесь так чудесно! — Поуэлл тоже посмотрел на город, но ничего не сказал.— Ты когда-нибудь был здесь ночью? — спросила она.

— Нет,— ответил он.— Я никогда не был здесь раньше.

Эллен вернулась к парапету и задумчиво посмотрел вокруг.

— В прошлом году,— сказала она,— я, кажется, читала, что отсюда упала девушка.

Внизу зашумел вентилятор.

— Да,— до странности тихим голосом отозвался он.— Эго было самоубийство. Она не упала.

— А-а-а! — протянула она.— Не знаю, как тут можно убиться, если здесь всего два этажа.

Он положил руку на ее плечо.

— Она упала туда, в вентиляционный ствол.

— Да, теперь я вспомнила,— она выпрямилась.— Де-мойнские газеты писали об этом.— Она положила сумочку на парапет и обеими руками вцепилась в него.— Она училась в Стоддарде, не так ли?

— Да.— Он повернулся к городу.— Вон там, видишь, круглое здание? Это обсерватория университета, рядом с ней физический корпус...

— Ты знал ее?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я просто подумала, что ты должен знать ее, раз вы учились в одном университете.

— Да,— резко сказал он.— Я знал ее, она была чудесной девушкой. Однако давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Меня потряс этот случай,— продолжала она,— поэтому я и спросила. Все дело в шляпе.

Поуэлл тяжело вздохнул:

— О какой шляпе ты говоришь?

— На ней была красная шляпка с бантом, и я как раз в тот день, когда это случилось, купила себе красную шляпку.

— Кто тебе сказал, что на ней была красная шляпка?— спросил Поуэлл.

— Разве нет? В де-мойнских газетах...

«Скажи, что она была зеленая»,— молила Эллен.

Наступила пауза.

— В нашем «Кларионе» никогда не упоминалась красная шляпка,— отозвался Поуэлл.— Я внимательно прочел все газеты.

— Но если ваши газеты не упоминали о ней, это еще не значит, что шляпки не было.

Он ничего не ответил. Она заметила, что он посмотрел на часы.

— Послушай,— резко проговорил он,— уже без двадцати пяти девять. С меня достаточно этого превосход-його вида,— Он повернулся и направился к лестнице.

Эллен заторопилась за ним.

— Мы еще не можем уйти,— проговорила она.

— Это еще почему?

— Я... я хочу выкурить сигарету.

— А...— Он сунул руку в карман. Рука замерла там.— У меня ничего нет. Пойдем вниз и там купим.

— У меня есть,— она торопливо вернулась к парапету, к тому месту, откуда, как писали газеты, упала Дороти. Она открыла сумочку и улыбнулась Поуэллу,— Мне так хочется покурить здесь.— Он подошел к ней.— Ты закуришь?

Он сердито сжал губы и взял сигарету.

«Это наша последняя встреча,— подумала она.— Он не предложит Эвелине Киттеридж встретиться еще раз».

Она размяла сигарету.

— Это случилось здесь? — она кивнула на парапет.

Его глаза прищурились, губы дрогнули.

— Послушай, Эвви, я же просил тебя не говорить об этом. Ты можешь сделать мне одолжение? — Он сжал губами сигарету.

Она не отрывала глаз от его лица. Она сунула сигарету в рот и начала шарить в сумочке.

— Прости, я не знала, что ты такой обидчивый,— холодно заметила она.

— Неужели ты не можешь понять? Я знал эту девушку!

Она достала спички. Маленький огонек осветил ее лицо. Она поднесла огонек к его сигарете.

— А почему она так поступила? Держу пари, что она была беременна.

Она увидела, что его лицо перекосилось, словно от боли. Он закрыл глаза. Мускулы на его руках напряглись.

«Сейчас последует удар»,— подумала Эллен.

— Хорошо,— сказал он.— Я скажу! Ты знаешь, почему я не хочу говорить об этом? Ты знаешь, почему я не хотел подниматься сюда? Почему я вообще не хотел заходить в это проклятое здание? — Он отшвырнул сигарету.— Потому, что девушка, которая совершила самоубийство, была та самая, о которой я говорил тебе вчера! Что твоя улыбка напоминает ее! — Его глаза впились в ее лицо.— Девушка, которую я...

Слова резко срывались с его губ. Красный свет освещал его искаженное болью лицо. Внезапно он схватил ее за левое запястье и с силой сжал. Сигарета прилипла к ее губам. Сумка выпала из рук. Правой рукой она вцепилась в его волосы. Он попытался оторвать ее руку от волос... Он отпустил ее, но потом стал медленно надвигаться на нее всей своей крупной фигурой.

— Что ты делаешь? — закричала она.— Что ты делаешь?

Он отступил, пытаясь овладеть собой. Она нагнулась за сумкой. Выпрямившись, она увидела, что он держит в руке какой-то предмет.

Потом она поняла — это ее спички. И такая отчетливая надпись: «Эллен Кингшип».

Ее охватил страх. Она закрыла глаза и почувствовала, как к горлу подкатывает комок. В животе какая-то слабость. Она пошатнулась и прислонилась спиной к парапету.

 

 

Глава 8

— Ее сестра,— пробормотал он неуверенно.— Ее сестра.

Она открыла глаза. Он отрешенно смотрел на спички.

— Что это? — спросил он мрачно. Неожиданно он швырнул спички к ее ногам и закричал во весь голос: — Что тебе нужно от меня?

— Ничего, ничего,— быстро проговорила она.— Ничего.

Она с отчаянием смотрела на него. Он стоял перед ней. Если бы только ей удалось проскользнуть мимо! Она начала потихоньку двигаться влево, прижимаясь к парапету. Он вытер лоб.

— Ты привела меня сюда и стала задавать вопросы о ней.— Теперь в его голосе звучала мольба,— Что тебе нужно от меня?

— Ничего, ничего...

Еще шаг в сторону.

— Тогда зачем ты сделала это?!

Он шагнул к ней.

— Стой! — закричала она.

Он остановился.

— Если со мной что-нибудь случится,— заговорила она, пытаясь говорить медленно,— то есть человек, который знает о тебе все. Он знает, что я сегодня встретилась с тобой, и знает о тебе все, так что если со мной что-нибудь случится...

— Случится? — Он нахмурился.— О чем ты говоришь?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Если я вдруг упаду...

— Упадешь? — Он недоверчиво посмотрел на нее.— Ты думаешь, что я... О Иисус! Да ты с ума сошла!

Она снова медленно двинулась вдоль парапета. Он так же медленно следовал за ней.

— Что ты имела в виду, говоря, что он знает все обо мне? Что знает?

— Все,— сказала Эллен.— Все. И он ждет внизу. Если я через пять минут не выйду отсюда, он вызовет полицию.

Он снова потер лоб.

— Разве я тебе препятствую? — простонал он.— Ты хочешь спуститься вниз? Ты хочешь уйти? Ну иди! — Он отошел в сторону, открывая ей путь к лестнице.— Иди!

Эллен медленно пошла к лестнице, ожидая его нападения. Он не двигался.

— Если меня собираются арестовать, то я бы хотел знать, за что? — спросил он.— Или тебе трудно объяснить?

Она не отвечала, пока не ощутила спиной дверь. Тогда только она ответила:

— Я знала, что ты хороший актер, раз Дороти поверила, что ты собираешься жениться на ней.

— Что? — В его голосе прозвучало глубокое, болезненное удивление.— Послушай, я никогда не говорил ничего, что могло бы заставить ее верить, будто я хочу жениться на ней. Это была ее идея.

— Ты лжешь,— с ненавистью проговорила она.— Грязный лжец! — Она открыла дверь и переступила через порог.

— Подожди! — Он медленно отошел от парапета и остановился в двадцати футах от нее. Она держалась за дверь, готовая в любую минуту убежать.— Ради бога, объясни, о чем ты говоришь? Ну, пожалуйста!

— Ты думаешь, что мы не знаем...

— Иесус! — в бешенстве прошептал он.

— Хорошо.— Она пристально посмотрела на него.— Я скажу тебе. Во-первых, она была беременна. Во-вторых, ты не хотел...

— _Беременна?_ — Он шагнул вперед.— Дороти была беременна? Поэтому она сделала это? Поэтому она покончила с собой?

— Она не покончила с собой,— закричала Эллен.— Ты убил ее! —Она хлопнула дверью и побежала.

Она бежала по лестнице и чувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

— Эвви! Эллен! Подожди! — услышала она его голос.

К лифту бежать было поздно — он догнал бы ее в коридоре, поэтому она кинулась вниз по лестнице. От крыши до вестибюля было четырнадцать этажей, двадцать восемь пролетов, двадцать семь лестничных площадок. И она пробежала их все, испугав негра, который изумленно уставился на нее. А сверху, ей во след, доносился голос: «Подожди!»

Она выскочила из здания и бросилась бежать по улице.

— Поедем? — предложил таксист.

Но она не ответила и бежала, бежала по улицам чужого города, пока перед ней не оказался вход в отель. Какой-то мужчина услужливо открыл ей дверь.

— Спасибо! — едва дыша, пролепетала она. Теперь она в безопасности. В безопасности в вестибюле отеля, где кругом так много мужчин. Теперь надо позвонить Ганту, он сходит с ней в полицию. Гант — местная знаменитость, и если он явится с ней в полицию, то ее выслушают. Она влетела в телефонную будку и раскрыла телефонную книгу. Гант сейчас на радио. Надо найти его телефон. Так, радио... 5-10-00. Она открыла сумку и достала монету. «Пять и тысяча, пять и тысяча»,— повторяла она. Она оглянулась и увидела Поуэлла.

Он тяжело дышал, лицо его покраснело, белокурые волосы растрепались. Она не испугалась: здесь был свет, здесь были люди.

— На твоем месте я бы убежала отсюда,— с ненавистью прошептала она.

Он печально посмотрел на нее и сказал тихо и нежно:

— Эллен, я любил ее.

— Мне надо позвонить,— сказала она.— Не мешай.

— Я хочу поговорить с тобой,— сказал он умоляюще.— Это правда, что она была беременна?

— Мне надо позвонить.

— Она была беременна?

— Ты же знаешь, что была!

— В газетах не было ни слова об этом! Ничего..,— Внезапно лицо его нахмурилось. Лоб прорезали морщины.— На каком месяце она была?

— Ты уйдешь или нет?

— На каком месяце беременности она была?

— О боже! На втором!

Он с огромным облегчением вздохнул.

— Теперь ты оставишь меня?

— Нет, пока ты не объяснишь мне свое поведение, Эвелина Киттеридж...

Она холодно посмотрела на него.

— Неужели ты действительно думаешь, что я убил ее? — смущенно прошептал он.— Он увидел, что выражение ее лица не изменилось.— Я был в Нью-Йорке! И могу это доказать. Я всю прошлую весну был в Нью-Йорке.

Это потрясло ее, но только на мгновение.

— Я думаю, что если ты захочешь, то сможешь доказать, что был в Египте.

— Иисус! — отчаянно прошептал он.— Да позволь мне пять минут поговорить с тобой! Всего пять минут! — Он огляделся.— Люди обращают на нас внимание. Зайдем на пять минут в бар. Я ничего не сделаю с тобой, если тебя это пугает.

— Что ты сможешь доказать? Если ты не убивал ее и был в Нью-Йорке, тогда почему ты вчера избегал смотреть в сторону муниципалитета? Почему ты не хотел подниматься туда сегодня? Почему ты смотрел вниз в вентиляционный ствол?

Он печально посмотрел на нее.

— Я могу объяснить тебе это,— сказал он медленно.— Только я не знаю, сможешь ли ты понять. Видишь ли,— тихо сказал он,— видишь ли, я чувствую ответственность за ее самоубийство.

Бар был почти пуст. Где-то звенели бокалы, тихо звучала музыка Гершвина. Они сидели напротив друг друга. Эллен держалась настороженно.. Когда им принесли виски, она выпила первая и молча взглянула на Поуэлла. Он начал говорить.

— Я познакомился с ней через пару недель после начала прошлого года. Я имею в виду прошлый учебный год. В сентябре прошлого года. Я видел ее и раньше. Мы вместе слушали лекции по двум предметам. На первом курсе у нас был один общий предмет. Я никогда не разговаривал с ней до этого особенного дня, потому что я обычно сидел в первом или втором ряду, а она всегда сидела в конце, в углу. За ночь до того дня, когда я заговорил с ней, у нас был с ребятами разговор и один из них сказал, что скромны те девушки, которые...— Он помолчал, покрутил пальцами стакан и опустил голову.— С такой скромной девушкой можно приятно провести время. Поэтому, когда я увидел ее на следующий день на своем обычном месте, я вспомнил, что говорил этот парень.

Я заговорил с ней после лекции. Я сказал, что не взял с собой тетрадь, и попросил ее дать мне переписать лекцию. Она согласилась. Мне казалось, что она понимает, что это просто предлог, чтобы заговорить с ней. Она была настолько простодушной, что я почувствовал себя виноватым.

В общем, в субботу вечером мы пошли в кино и прекрасно провели время. Я говорю без задних мыслей. Мы просто прекрасно провели время. На следующей неделе мы снова в субботу пошли в кино. Потом стали встречаться два раза в неделю, три раза, а незадолго до расставания мы встречались каждый день. Поскольку мы знали друг друга, я могу сказать, что она была немного странной. Она не показывала вида на лекциях, что знает меня. А я любил ее.

В начале ноября случилось то, о чем говорил тот парень. Подтвердились его слова о скромных девушках. Во всяком случае, относительно Дороти.— Он честно выдержал взгляд Эллен.— Ты знаешь, о чем я говорю?

— Да,— холодно проговорила она.

— Дьявольски звучит в устах сестры девушки, которую когда-то любил.

— Продолжай.

— Она была прекрасной девушкой,— сказал он, глядя на нее.— Только у нее был... любовный голод. Не половой.— Он опустил глаза.— Она рассказывала мне о доме, о своей матери — о твоей матери,— о том, как она хотела учиться вместе с тобой.

Дрожь пробежала по ее телу, и она попыталась успокоить себя.

— Нам было очень хорошо,— продолжал Поуэлл.— Она любила меня. Я часто держал ее на руках, и она мне улыбалась. Как-то я заметил, что мне нравятся шерстяные носки, и она связала мне сразу три пары.— Он помолчал.— Я тоже любил ее, только по-другому. Это была любовь-жалость. Я очень жалел ее.

В середине декабря она завела разговор о браке. Очень настойчиво. Это было перед рождественскими каникулами, и я оставался в Блю Риверс. Семьи у меня нет, только пара кузин в Чикаго и флотские друзья. Она очень хотела, чтобы я поехал с ней в Нью-Йорк. Познакомиться с семьей. Я отказался, она настаивала. У нас произошел серьезный разговор.

Я сказал, что нам еще рано жениться. Она возражала, что знает многих, кто в двадцать два года уже женаты, и что если меня беспокоит будущее, то ее отец поможет мне устроиться. Этого мне не хотелось. Я был честолюбив. Я собирался совершить революцию в американской рекламе. Она говорила, что мы оба найдем работу после окончания, а я сказал, что она привыкла к богатой жизни и не сможет жить в бедности. Она упрекала меня в том, что я не люблю ее так же сильно, как она любит меня, и в запальчивости я крикнул, что она права. Это, конечно, было важнее всех остальных причин.

Сцена была ужасная. Она кричала и плакала, говорила, что я еще пожалею. В общем, все, что говорят в подобной ситуации девушки. Потом она успокоилась и созналась, что была неправа, что нам надо немного подождать. Но я чувствовал свою вину и понимал, что все идет к разрыву. Я сказал, что нам лучше обо всем поговорить после каникул. Она закричала: «Ты пожалеешь!» — и через два дня уехала в Нью-Йорк.

— В то время у нее было отвратительное настроение,— сказала Эллен.— Она была груба, раздражительна...

Поуэлл перевернул стакан вверх дном.

— После каникул стало еще хуже,— продолжал он.— Я как и прежде сидел на первых рядах и не оборачивался к ней. Мы стали реже видеться, и я решил перевестись в Нью-Йоркский университет.— Он заметил унылый взгляд Эллен.— В чем дело? Ты не веришь мне? Я могу доказать это. Я сохранил переписку с Нью-Йорком и думаю, что смогу найти записку Дороти, которую она написала мне, возвращая браслет, который я подарил ей...

— Я верю,— кивнула Эллен.

Он смущенно посмотрел на нее и продолжал:

— В конце января я уехал, а перед отъездом узнал, что она начала встречаться с другим парнем. Я видел..,

— С другим? — Эллен наклонилась вперед.

— Пару раз я видел их вместе. Я решил, что наше расставание — небольшой удар для нее, и уехал с чистой совестью.

— Кто он? — спросила Эллен.

— Я не знаю. Мне кажется, что мы были вместе на каких-то лекциях. Подожди, я закончу.— Я прочел о ее самоубийстве в нью-йоркских газетах 1 мая. Всего один абзац. Я помчался на Таймс-сквер и достал там «Кларион Леджер». Я прочел все газеты. Я хотел узнать, что она написала тебе в записке, но ее так и не опубликовали. Они так и не сообщили, почему она это сделала.

Ты можешь представить, что я почувствовал? Я не думал, что она сделала это только из-за меня, но все равно я был подавлен.

Из-за этого все пропало, вся моя работа. Я не смог сдавать экзамены и решил в сентябре вернуться в Стоддард.— Он скупо улыбнулся.— И может быть, попробовать покончить с собой, чтобы не чувствовать себя виноватым. Вот почему я боюсь проходить мимо таких мест, как здание муниципалитета. А наверху меня потянуло посмотреть, как она падала...

— Я знаю,— перебила его Эллен.— Мне тоже хотелось посмотреть. Я думаю, что это вполне естественная реакция.

— Нет,— сказал Поуэлл,— ты не знаешь, что значит чувствовать свою _ответственность_.— Он замолчал, увидел улыбку Эллен.— Почему ты улыбаешься?

— Так просто.

— Ладно. Теперь ты сказала мне, что она была на втором месяце беременности. Это уже немного легче. Я думал, что если бы я не уехал, то этого бы не случилось. Но откуда я мог знать, что все обернется таким образом? Это ограничивает ответственность. Иначе можно обвинять кого угодно.— Он посмотрел на Эллен.— Я рад, что ты не пошла в полицию. Понятия не имею, почему ты решила, что это я убил ее.

— Кто-то же убил ее,— сказала она.

Он серьезно посмотрел на нее. Она наклонилась вперед и начала рассказывать Поуэллу о записке, о свидетельстве о рождении и т. д.

Он молча слушал ее.

— Боже мой!—воскликнул он, когда она закончила.— Это не совпадение.

— Ты уверен, что не знаешь этого парня, который был с ней? — спросила она.

— Мне кажется, что он был в одной группе со мной по какому-то предмету. Но видел я их в конце января, когда началась сессия и лекции уже закончились. Поэтому я не уверен, что знаю его. А потом я уехал в Нью-Йорк.

— И не видел его больше?

— Не знаю,— ответил Поуэлл.— Я не уверен. В Стоддарде слишком много студентов.

— И ты абсолютно уверен, что не знаешь его фамилии?

— Сейчас мне трудно ответить, но через час я смогу найти его фамилию.— Поуэлл улыбнулся.— Видишь ли, у меня есть его адрес...

 

 

Глава 9

— Я же сказал тебе, что видел их вместе пару раз,— повторил он.— Второй раз я видел их в закусочной напротив городка. Я никогда не ожидал увидеть Дороти там, это место не пользуется особой популярностью. А я туда хожу. Я не видел их, пока не уселся в углу, а потом не захотел уходить, перехватив ее взгляд в зеркале. Я сидел в конце стойки, рядом со мной сидели две девушки, затем Дороти и этот парень. Они выпивали.

Когда она увидела меня в зеркале, то дотронулась до него рукой, желая показать, что у нее уже новый парень. Я почувствовал неловкость за нее. Когда они уходили, она громко сказала, глядя на меня: «Пойдем, мы можем оставить книги у тебя». Я подумал, что она хочет продемонстрировать, что они живут вместе.

Когда они ушли, одна из девушек, сидевших возле меня, стала восхищаться его красотой. Вторая согласилась с ней и добавила что-то вроде: «Так он проводит время весь год. Похоже, что его больше интересуют деньги».

Ну, я подумал, что Дороти ходит с ним мне назло. И я решил последовать за ними.

Они прошли несколько кварталов к северу от городка. Он подошел к одному из домов и позвонил. Ответа не было, тогда он достал из кармана ключ, открыл дверь, и они вошли в дом. Я шел по другой стороне и записал адрес в записную книжку. Я подумал, что позже позвоню сюда и узнаю его имя. У меня мелькнула смутная мысль поговорить с кем-нибудь, кто его знает. Но я не сделал этого. Возвращаясь обратно, я решил, что не стоит расспрашивать о нем. Нельзя же основываться замечаниях одной из девчонок, у которой он, возможно?, сорвал виноград. Потом я подумал, что хуже, чем со мной, Дороти не будет. Я же не знал ничего об их отношениях.

— Но у тебя есть его адрес? — беспокойно спросила Эллен.

— Конечно. Все мои старые записные книжки хранятся в чемодане в моей комнате. Мы можем прямо сейчас пойти туда, если хочешь.

— Да,— быстро согласилась она.— А потом мы позвоним и узнаем, кто он.

— Но, может быть, он не виноват,— засомневался Поуэлл, доставая бумажник.

— Это может быть только он. Не могла она позже этого случая познакомиться с кем-то еще,— Эллен встала.— Я только позвоню по телефону, и мы пойдем.

— Помощнику? Тому, кто ждет внизу и если ты не появишься, то заявит в полицию?

— Да,— улыбнулась она.— Он не ждал внизу, но он действительно существует.

Она вышла в вестибюль и зашла в будку. Опустив монету, она сняла трубку и набрала номер 5-10-00.

— Добрый вечер, радиоцентр слушает,— отозвался приятный женский голос.

— Добрый вечер. Могу я поговорить с Гордоном Гантом?

— Простите, но мистер Гант ведет передачу. Если вы позвоните в десять часов, то застанете его.

— А нельзя ли связаться с ним сейчас?

— Извините, в студии нет телефона и, кроме того, во время прямого эфира всякие посторонние разговоры запрещены.

— А вы не смогли бы передать ему записку?

Женщина с приятным голосом сказала, что будет рада сделать это, и Эллен просила ее записать и передать мистеру Ганту, что она — Эллен Кингшип — уверена, что с Поуэллом все в порядке, что она в десять часов будет у Поуэлла дома и что мистер Гант может позвонить ей туда.

— А номер телефона?

— Черт возьми!—воскликнула Эллен.— Я забыла номер телефона, но у меня есть адрес.— Она торопливо порылась в сумке и достала листок бумаги.— Дом 1520 по Западной Тридцать третьей улице.

Женщина прочла то, что записала.

— Все правильно,— подтвердила Эллен,— Вы уверены, что он получит записку?

— О, конечно,—уверила ее женщина.

— Большое вам спасибо,

Когда Эллен подходила к столу, Поуэлл расплачивался с официантом.

— Кстати,— сказала она, когда официант ушел,— как выглядел этот парень?

— Блондин, высокий,— ответил Поуэлл, убирая бумажник.

— Еще один блондин,— вздохнула Эллен.

— Дороти нравился нордический тип мужчин.

Эллен улыбнулась и стала надевать пальто.

— Наш отец блондин, вернее был блондином, пока не полысел.— Эллен никак не могла попасть в рукав и случайно задела соседний столик.— Простите,— сказала она и посмотрела через плечо. На столе стоял бокал из-под коктейля и лежала долларовая бумажка. Рядом лежала бумажная салфетка, закрученная причудливым образом. Поуэлл помог ей надеть пальто.

— Пошли? — спросил он, надевая свое пальто.

— Пошли,— ответила Эллен.

Было без десяти десять, когда такси остановилось возле дома Поуэлла. На Западной Тридцать третьей улице было тихо. От уличных фонарей, светивших сквозь ветви деревьев, на тротуаре шевелились причудливые тени. Желтые окна домов по обе стороны улицы напоминали флаги.

Эллен и Поуэлл направились к подъезду. Поворот ключа, и Поуэлл отпер дверь. Они вошли в дом. Он прошел вперед и включил свет. Это была очень милая гостиная.

— Ты подожди здесь,— предложил Поуэлл.— Вещи наверху, Моя хозяйка в больнице, и я никого не жду.— Он направился к лестнице, расположенной слева.— Может быть, я задержусь на несколько минут, пока найду записную книжку. На кухне есть кофе. Ты не хочешь заняться им?

— Хорошо,— кивнула Эллен, снимая пальто.

Поуэлл одним прыжком поднялся наверх. Его комната была напротив лестницы. Он вошел, включил свет и сбросил пальто. Справа у окна стояла неприбранная постель. На ней лежала пижама и еще кое-какая одежда. Швырнув пальто сверху, он достал из-под кровати чемодан. Но тут он что-то вспомнил, щелкнул пальцами и подошел к бюро между дверью в чулан и креслом. Он открыл верхний ящик и начал рыться в бумагах, среди которых валялись зажигалки и различные коробки. То, что он искал, он обнаружил в нижнем ящике. Держа бумагу в руке, он подошел к перилам лестницы.

— Эллен! — позвал он.

Эллен была на кухне и зажигала газ.

— Иду! — крикнула она. Она торопливо прошла через столовую в гостиную.— Все?

Поуэлл свесился с перил.

— Нет еще,— ответил он.— Но я подумал, что тебе будет приятно посмотреть на это, чтобы у тебя не было никаких сомнений.— Он спустился к ней и показал бумажку .Это была копия его учебной карточки со штампом Нью-Йоркского университета.— Теперь ты веришь, что я не был здесь?

— Если бы я сомневалась в тебе,— ответила Эллен,— я не пришла бы сюда.

— Тоже верно,— согласился Поуэлл и снова ушел к себе.

Эллен еще раз осмотрела бумажку и обратила внимание на то, что штамп почти не виден. Она положила ее на стол и вернулась на кухню. Это была невыразительная, довольно мрачно обставленная комната. Эллен достала чашки и заметила возле печки приемник. Включив его, она услышала голос Ганта:

— ...хватит политики, и мы лучше перейдем к музыке. Сейчас вы услышите последнюю запись Бадди Кларка «Если это не любовь».

Вернувшись в комнату, Поуэлл принялся рыться в чемодане. Он с недоумением обнаружил, что в чемодане все перевернуто вверх тормашками. «Кто это мог рыться в моих вещах?» Он достал из кармана ключи и проверил их. Все было на месте. В чемодане лежали какие-то книги, бумаги, теннисная ракетка, туфли для гольфа... Внизу он нашел записную книжку и стал ее просматривать. Не та. Их было девять, и все в одинаковых бледно-зеленых переплетах. В седьмой книжке он нашел адрес, записанный карандашом. Он убрал остальные книжки в чемодан и открыл было рот, чтобы издать торжествующий крик для Эллен. Но крика не получилось. Ликующее выражение с его лица тут же исчезло.

Дверь чулана открылась, и оттуда вышел человек в полупальто. Это был высокий блондин. В правой руке, затянутой в перчатку, он держал пистолет.

 

 

Глава 10

Он вспотел. Но пот был не холодным. Просто ему было душно стоять в этом маленьком чулане, где так мало воздуха. Кроме того, на нем теплое полупальто. Руки тоже вспотели. Перчатки из коричневой кожи с мехом плотно облегали руки.

Но автоматический пистолет (его вес весь вечер приятно оттягивал карман) был неподвижен. Он отчетливо представлял себе траекторию полета пули. Точка А: стальной ствол; точка В: сердце под карманом костюма, возможно купленного в Айове. Он покосился на свой кольт 45-го калибра, будто хотел убедиться в его существовании, настолько он был легким. Потом шагнул из чулана вперед, как бы продолжая невидимую линию АВ.

«Приятно наблюдать,— подумал он,— как на глазах глупеет лицо мистера Дуайта Поуэлла. Молчит. Не скоро заговорит. Может быть, вообще не заговорит. Может быть, у него начнется...— как это называется? — логорея после бара. Да, это хорошее слово»,

— Держу пари, что ты не знаешь, что означает слово логорея,— произнес он, чувствуя себя очень сильным с пистолетом в руке.

Поуэлл изумленно смотрел на пистолет.

— Ты тот... с Дороти,— проговорил он.

— Это значит, что ты твое получишь. А логорея — это диарея речи. Диарея — понос. Значит, у тебя начнется недержание речи. Впрочем, оно и не начнется. Ты страдаешь им. Я же все слышал в баре.— Он улыбнулся, заметив, что Поуэлл широко раскрыл глаза.— «Я чувствую ответственность за смерть бедной Дороти»,— передразнил он и подошел ближе.— Давай книжку,— приказал он и протянул левую руку.— И не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку. ‘

Снизу доносилась мелодия песни.

Он выхватил книжку из руки Поуэлла и отступил назад.

— Мне очень жаль, что ты нашел ее,— сказал он.— Я стоял там и надеялся, что ты ее не найдешь.— Он сунул книжку в карман.

— Ты действительно убил ее? — спросил Поуэлл.

— Говори тише.— Он предупреждающе помахал пистолетом.— Не стоит вмешивать девчонку-детектива, а? — Его раздражало, что Поуэлл так глупо себя ведет.

Может быть, он слишком глуп, чтобы понять...— Может быть, ты еще не понял, что этот пистолет настоящий и громко стреляет.

Поуэлл ничего не ответил. Он продолжал глядеть на пистолет не пристально, а с каким-то отвращением. Как будто впервые увидел божью коровку,

— Послушай, я ведь убью тебя,

Поуэлл молчал.

— Ты же способен анализировать свои чувства... Скажи, что ты чувствуешь сейчас? Твои колени дрожат, не так ли? Холодный пот течет по спине?

— Она думала, что идет туда, чтобы выйти за тебя замуж,— сказал Поуэлл.

— Забудь о ней! Теперь тебе надо заботиться о себе.— «Почему он не дрожит? Наверное, так ничего и не понял...»

— Зачем ты убил ее? Теперь глаза Поуэлла оторвались от пистолета.— Если ты не хотел жениться на ней, ты мог просто бросить ее. Это было бы лучше, чем убивать,

— Заткнись! Не говори о ней! Какое тебе дело? Ты думаешь, что я шучу? Да? Ты думаешь...

Поуэлл бросился вперед.

Прежде чем он успел продвинуться на шесть дюймов, как линия АВ была проведена.

Эллен стояла на кухне, глядя в окно, и слушала передачу, которую вел Гордон Гант. Внезапно окно закрылось и ей показалось, что подул легкий ветерок.

В углу была ниша, и она подошла к ней. Там находилась дверь черного хода. До половины она была застеклена. Эллен увидела, что замок из двери вырван с корнем. «Интересно, знает ли об этом Дуайт,— подумала она.— Не может же он не...»

И тут она услышала выстрел. Он очень громко прозвучал в тихом доме, и от его звука на потолке качнулась лампа. Потом наступила тишина.

— Проверьте часы,— потребовало радио.— Центральное стандартное время —десять часов,

'— Дуайт? :— позвала Эллен.

Ответа не было.

Из гостиной она нерешительно поднялась по лестнице. Не слышно ни звука.

— Дуайт? — В горле у нее пересохло.

Снова молчание. Потом голос проговорил:

— Все в порядке, Эллен. Входи.

Она торопливо шагнула на площадку.

— Сюда,— позвал голос справа. Она медленно вошла в освещенную дверь.

Сперва она увидела Поуэлла, который лежал в середине комнаты на спине. На белой рубашке ярко выделялось красное пятно возле сердца. Она прислонилась к косяку. Потом подняла глаза на человека, который стоял возле Поуэлла, на человека, который держал в руке пистолет.

Глаза ее расширились от ужаса. Губы одеревенели, вопрос, который она собиралась задать, застрял в горле.

Он опустил пистолет.

— Я был в чулане,— сказал он, глядя ей прямо в глаза, отвечая на немой вопрос.— Он открыл чемодан и достал пистолет. Он собирался убить тебя. Я прыгнул на него. Пистолет выстрелил.

— Нет... О, боже!—Она схватилась за голову.— Но как... как ты...

Он убрал пистолет в карман.

— Я сидел в баре позади вас. Я слышал, как он звал тебя сюда. Пока ты разговаривала по телефону, я пробрался в дом

— Он сказал мне, что он...

— Я слышал, что он говорил тебе. Он отличный лжец.

— О боже, я поверила ему... я поверила ему...

— Одно беспокойство с тобой,— улыбнулся он.— Ты всем веришь.

— О боже...— она вздрогнула.

Он подошел к ней, перешагнув через Поуэлла.

— Но я пока не понимаю... Как ты оказался в баре?

— Я ждал тебя в вестибюле и видел, как вы пошли туда. Скрываться было поздно. Ну я и пошел за вами. А что мне оставалось делать?

— Но как,., как...

Он стоял перед ней, положив руки ей на плечи, как солдат, вернувшийся домой.

— Послушай, героиня не должна задавать вопросов спасителю, который вовремя спас ее. Радуйся, что ты дала мне его адрес. Я догадывался, что тебя обманут, и не хотел,-чтобы тебя ухлопали.

Она с облегчением заплакала. Руки в кожаных перчатках нежно прижали ее к груди.

— Все в порядке, Эллен,— ласково проговорил он.— Теперь все в порядке.

Она уткнулась в его грудь.

— О, Бад! — воскликнула она сквозь слезы.— Слава богу, что это ты! Слава богу, что это ты, Бад!

 

 

Глава 11

Внизу зазвонил телефон.

— Не отвечай,— предупредил он, когда она рванулась на звонок.

— Я знаю, кто это,— сказала она.

— Нет, не отвечай. Послушай!—Он крепко держал ее за плечи.— Кто-нибудь наверняка слышал выстрел. Возможно, что через несколько минут сюда явится полиция. И репортеры. Неужели ты хочешь, чтобы о тебе писали газеты? Печатали твои фотографии и вспомнили о Дороти...

— Их трудно остановить.

— Внизу у меня стоит машина. Я отвезу тебя в отель.— Он выключил свет.— А сам вернусь сюда. Если полиция не приедет, я вызову их. Репортеры не узнают о тебе, а я откажусь отвечать на вопросы, пока меня не станут допрашивать в полиции. Тебя они допросят позже, но газеты о тебе не узнают.— Он провел ее в коридор.— К тому времени ты успеешь связаться с отцом, а у него достаточно влияния, чтобы заставить газеты и полицию молчать о тебе. Они смогут сообщить, что Поуэлл был пьян и затеял драку со мной или что-то в этом роде.

Телефон перестал звонить.

— Я не уверена, что имею право уехать,— сказала она.

— Почему же? Ведь его убил я, а не ты. И я не собираюсь скрывать, что ты была здесь. Тем более, что мне понадобится, чтобы ты подтвердила мой рассказ. Просто я хочу удержать газеты от болтовни.— Он привел ее в гостиную.— Верь мне, Эллен.— Он погладил ее руку.

Она глубоко вздохнула, как будто вся ответственность свалилась с ее плеч.

— Но ты не вози меня. Я могу взять такси.

— Ну, в это время такси не найдешь, если не заказать по телефону.— Он помог ей надеть пальто.

— А где твоя машина? — машинально спросила она.— И где ты взял ее?

— Одолжил у друга.— Он подал ей сумку. Выключив свет, он вывел ее на улицу,— Пойдем, у нас мало времени,

Он оставил машину на противоположной стороне улицы, в пятидесяти футах от дома. Это был черный бьюик двух- или трехлетней давности. Открыв дверцу, он помог Эллен сесть, а сам обошел машину и сел за руль. Он вставил ключ.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он.

— Да.— В ее голосе звучала усталость.— Только что... он собирался убить меня.— Она вздохнула.— Все-таки я была права насчет Дороти. Я знала, что это не было самоубийством.— Она улыбнулась,— А ты пытался отговорить меня от поездки...

Мотор заработал.

— Да,— подтвердил он,—ты была права.

Она помолчала.

— Во всяком случае, это к лучшему.

— Ты о чем?

— Ты спас мне жизнь. Ты действительно спас мне жизнь. Это плюс в твою пользу, когда ты познакомишься с моим отцом и мы обо всем ему расскажем.

Несколько минут они ехали по Вашингтон-авеню. Она хотела взять его за руку, надеясь, что это не помешает ему править машиной. Она почувствовала под рукой что-то твердое и холодное, но не отдернула руку. Это был пистолет.

— Послушай, Эллен,— сказал он.— Это будет громкое дело.

— Что ты имеешь в виду?

— Меня арестуют за непредумышленное убийство.

— Но ведь ты и на самом деле не собирался убивать его! Ты только хотел отнять у него пистолет.

— Да, но они задержат меня, начнется волокита...— Он бросил на нее быстрый взгляд.— Эллен, когда мы приедем в отель, ты должна собрать свои вещи и уехать. Через пару часов мы сможем быть в Колдуэлле...

— Бад! — Голос ее прозвучал довольно резко.— Мы не должны так поступать!

— Почему? Разве не он убил твою сестру? Он получил то, что заслужил. Зачем нам вмешиваться в...

— Мы не должны этого делать,— запротестовала она.— Допустим, что они дознаются, что это ты убил его. Они никогда не поверят тебе, если ты сейчас убежишь.

— Я не понимаю, как они смогут найти меня,— проговорил он.— Я был в перчатках и не оставил отпечатков пальцев. Меня никто не видел, кроме тебя и его,

— Но _допустим_, что они найдут! Или допусти, что они схватят кого-то другого! Как ты будешь чувствовать себя тогда? — Он молчал.— Как только я вернусь в отель, я позвоню отцу. Я уверена, как только он услышит эту историю, он наймет адвоката и сделает все что нужно. Мне кажется, это будет тяжелое дело. Но удрать...

— Это было глупое предложение,— сказал он.— Я и не ожидал, что ты согласишься.

— Но, Бад, ты же не хочешь поступить так на самом деле?

— Я хотел прибегнуть к этому, только как к последнему средству,— проговорил он. Внезапно он свернул с ярко освещенной Вашингтон-авеню влево и они оказались на какой-то темной улице.

— Почему ты не поехал дальше?

— Так быстрее, и здесь меньше движение.

— Чего я не могу понять,— проговорила она, разминая сигарету,— так это то, почему он ничего не сделал со мной на крыше.— Она удобно прислонилась к Баду и закурила.

— Возможно, ты вела себя подозрительно или он боялся, что лифтер мог запомнить ваши лица.

— Видимо, да. Но разве это не меньший риск, чём тащить меня к себе домой?

— Может быть, он и не собирался убивать тебя в доме. Силой бы затащил в машину и увез куда-нибудь.

— У него не было машины.

— Он мог украсть ее. Украсть машину не так трудно.— При свете фонарей его лицо казалось смертельно бледным.

— Значит, он лгал мне, когда говорил, что любил ее, что был в Нью-Йорке! О боже!—вздохнула она и выбросила сигарету.

— Что? — покосился на нее Бад.

— Он же показывал мне документ. Он был в Нью-Йорке...

— Возможно, это была липа. У него могли быть знакомые в регистратуре, которые выдали ему фальшивый документ.

— Но допустим, что он не липовый. Допустим, что он говорил правду.

— Он собирался убить тебя. Разве это не доказывает, что он тебе лгал?

— Ты уверен, Бад? Может быть, он достал пистолет еще для чего-нибудь? Он говорил о записной книжке?,

— Он стоял у двери с пистолетом.

— О боже, если он действительно убил Дороти...— Она помолчала.— Полиция расследует это дело. Они смогут доказать, что он был в Блю Риверс! Они докажут, что он убил Дороти!

— Да,— подтвердил он.

Она выпрямилась и посмотрела на часы.

— Двадцать пять одиннадцатого,— удивилась она.— Почему мы еще не приехали?

Он не ответил. Она выглянула в окно. Не было видно ни улиц, ни уличных фонарей, ни зданий. Только темное небо и темные поля.

— Бад, мы же выехали за город!

Он не ответил. Машина продолжала мчаться вперед.

— Бад, мы же не туда едем! 

 

 

Глава 12

— Что вам от меня нужно? — вежливо спросил начальник полиции Эльдон Чессер. Он лежал на мягкой тахте и смотрел в потолок.

— Догнать машину. Вот и все, о чем я прошу,— сказал Гордон Гант, стоя посреди гостиной.

— Ха,— усмехнулся Чессер.— Ха, ха и ха. Темная машина — это все, что видел сосед. Потом он добавил, что заметил, как мужчина и женщина садились в эту машину. Темная машина с мужчиной и женщиной. Вы знаете, сколько темных машин с мужчинами и женщинами разъезжает по городу? У нас даже не было примет этой девушки, пока вы не влезли в это дело. За это время они могли уехать бог знает куда. Или, наоборот, находятся за два квартала отсюда.

— Так что вы предлагаете делать?

— Ждать. Я предупредил ребят на дорогах или нет? Почему вы не сядете?

— Сяду,— огрызнулся Гант.— Ее обязательно убьют!— Гант помолчал.— В прошлом году убили ее сестру, а теперь убьют и ее.

— Опять вы за свое! — Чессер недовольно поморщился.— Ее сестра покончила жизнь самоубийством.— Он говорил медленно, растягивая слова.— Я своими глазами видел записку. Экспертиза почерка...— Гант нетерпеливо хмыкнул.— А кто убил ее? — спросил Чессер.— Сначала вы сказали, что это Поуэлл, теперь оказывается, это не так, потому что девушка передала вам, что с ним все в порядке, и вы нашли эту бумагу из Нью-Йоркского университета, которая доказывает, что в то время его вообще здесь не было. Если вы подозреваете кого-то, то вопрос: кого? Ответ: никого.

В ее записке сказано, что Поуэлл знает, кто это сделал,— раздраженно ответил Гант.— Убийца мог узнать, что Поуэлл...

— Убийцы не было до сегодняшней ночи,— спокойно возразил Чессер.— Сестра совершила самоубийство.— Он снова уставился в потолок.

Гант вопросительно посмотрел на него.

— Ну, я полагаю, теперь все стало на свои места? — спросил Чессер.

— Да.

— Да. Уж не думаете ли вы, что я лежу здесь из-за лени? Так лучше думать. Кровь приливает к голове.— Он откашлялся.— Парень проник в дом без четверти десять. Сосед слышал, как что-то треснуло, но не придал этому значения. В доме ничего не пропало, и нет следов пребывания кого бы то ни было в других комнатах. А пару минут спустя пришли Поуэлл и девушка. Парень поднялся наверх и спрятался в чулан: там смята одежда. Поуэлл и девушка были на кухне. Она принялась варить кофе и включила радио. Поуэлл пошел наверх раздеться, а может быть, он услышал шум. Тот парень вышел, он уже пытался открыть чемодан — мы нашли следы перчаток. Он заставил Поуэлла открыть чемодан. Может быть, он нашел там что-то, может быть, деньги. Во всяком случае, Поуэлл бросился на него. Парень застрелил Поуэлла. Возможно, он стрелял просто от испуга. Обычно они не стреляют, а носят пистолеты, чтобы пугать людей. Во всяком случае, он убил его. Сорок пятый калибр. Похоже на армейский кольт. Таких миллионы.

Потом девушка поднялась наверх. На двери есть ее отпечатки, а также и на чашках в кухне. Парень был в панике, думать было некогда... Он, наверное, силой увел ее с собой.

— Зачем? Зачем он это сделал? Почему не оставил там?

— Не спрашивайте меня. Может быть, у него нет нервов, а есть идеи. Иногда такие, с идеями, увозят девушек на другой конец города.

— Спасибо,— поблагодарил Г ант.— Мне стало легче.

Чессер вздохнул,

— Да сядьте же вы наконец. Все равно нам нечего делать. Только ждать.

Гант сел.

Чессер посмотрел на него и спросил;

— Кто она вам? Ваша подруга?

— Нет,— отозвался Гант. Вдруг он вспомнил письмо, которое прочел в комнате Эллен.— У нее есть какой-то парень в Висконсине...

 

 

Глава 13

Машина быстро мчалась, освещая дорогу впереди себя. Стрелка спидометра застыла где-то у ста пятидесяти. Нога твердо нажимала на акселератор.

Левая рука его непринужденно лежала на руле. Эллен вплотную прижалась к дверце и сжалась в комок. Ее руки прижимали к губам платок. На сиденье между ними, словно змея, покоилась его правая рука, затянутая в перчатку. В руке он сжимал пистолет, ствол которого был направлен прямо в ее бедро.

Она плакала. Из горла вырывались какие-то животные звуки, по щекам текли слезы.

Он рассказал ей все, он говорил с горечью, часто посматривая на нее. В его рассказе проскальзывали нотки сожаления и нерешительности. Он рассказал о своем страхе на войне, о первом убитом им человеке, о своей тошноте. Ему не раз приходилось рассказывать об этом дома, но он никогда не говорил, что его тошнило. Он рассказал Эллен о таблетках и о крыше, объяснил, почему ему необходимо было убить Дороти и зачем понадобилось поехать в Колдуэлл к Эллен, зная от Дороти обо всех ее привычках, о том, что ей нравится и что нет. Он имел перед ней то преимущество, что заранее знал о ней все. Он пытался компенсировать свою неудачу с Дороти. Он говорил ей об этом раздраженно и презрительно. Девушка в ужасе закрывала рот. Она не знала, что ей делать, еще недавно она была так близка к успешному завершению своей миссии, а теперь находилась на краю пропасти.

Она слушала его и чувствовала ствол пистолета на своем бедре. Сперва она дрожала, потом замерла, будто какая-то часть ее самой уже умерла, умерла не от пули, ожидавшей ее, а от излучения, распространявшегося от пистолета. Она слушала, потом заплакала. Она плакала и кричала. Это так ее потрясло, что она не могла прийти в себя. Ее крик напоминал крик раненого животного. А потом она словно окаменела, прижав ко рту платок.

— Я предупреждал, что тебе не надо ехать,— сказал он.— Я умолял тебя остаться в Колдуэлле. Разве не так? — Он взглянул на нее, будто ожидал, что она подтвердит это.— Но нет. Тебе захотелось стать детективом.— Он смотрел на дорогу.— Если бы ты только знала, что я пережил с понедельника.

Он вспомнил, как она сказала ему в понедельник по телефону: «Дороти не совершила самоубийство! Я остаюсь в Блю Ривере!» Она звонила с вокзала, и он пытался уговорить ее не ехать. Но она была непреклонна. «Я сейчас пишу тебе письмо! Я тебе все объясню!» Он был в ужасе.

Эллен что-то пробормотала.

— Что?

— Они найдут тебя...

Он помолчал, потом заметил:

— Ты знаешь, они не могут найти и пятидесяти процентов преступников. А может быть, и больше.— Он снова замолчал.— Как они найдут меня? Отпечатков пальцев нет. Свидетелей нет. Мотива они не знают. Они даже не думают обо мне. Машина? В два или три часа утра я оставлю ее в городе за два квартала от того места, где выйду. Они решат, что это проделки каких-нибудь детишек. Юношеская проделка.— Он улыбнулся,— Я взял ее вчера вечером. В кино я сидел на два ряда дальше тебя и Поуэлла и видел, как он целовал тебя.— Он посмотрел на нее, чтобы проследить реакцию, но ничего не заметил. Он снова стал смотреть на дорогу, и лицо его помрачнело.— Твое письмо заставило меня попотеть. Я сначала думал, что я в безопасности. Ты. искала парня, с которым она познакомилась на лекциях по английскому языку. А я познакомился с ней в январе на лекциях по философии. Потом я понял, что речь шла о моем предшественнике, любителе шерстяных носков. Мы были вместе на математике, и он видел меня с Дорри. Я подумал, что он может узнать мое имя. И понял, что если он назовет тебе его...

Он резко нажал на тормоз, и машина со скрежетом остановилась. Он снова медленно прибавил газ и повернул машину вправо. Там стоял небольшой дом. На доме надпись: «Лилли и Дун. Лучшее мясо. Открытие 15 апреля». Он вновь свернул направо и заехал за дом. Там он остановил машину, не выключая мотора. Он нажал сигнал, и резкий звук нарушил ночную тишину. Ни звука в ответ. Он снова нажал сигнал. Снова тишина.

— Похоже, что дома никого нет...

— Пожалуйста,— пробормотала она,— пожалуйста...

Он снова повел машину вперед. Теперь он свернул налево, и за домами оказалась площадка, вымощенная асфальтом. Он съехал с асфальта прямо в грязь. Описав круг, машина остановилась. Теперь она стояла передом к шоссе, по которому они приехали.

Он снова не выключил мотора.

— Пожалуйста,— проговорила она.

Он взглянул на нее.

— Ты думаешь, я хочу этого? Ты думаешь, мне нравится эта идея? Мы были почти помолвлены.— Он открыл дверцу со своей стороны.— Ты умная...— Он вышел из машины, не сводя с нее пистолета.— Выходи,— приказал он.— Выходи с этой стороны.

— Пожалуйста...

— Ну что я могу сделать, Эллен? Разве я могу отпустить тебя? Я же просил тебя вернуться в Колдуэлл безо всяких разговоров, не так ли? — Пистолет взметнулся в его руке.— Выходи.

Она сползла по сиденью, сжимая в руке сумку. Потом вылезла из машины. Пистолет уперся в ее спину. Теперь он стоял с пистолетом между ней и машиной.

— Пожалуйста,— воскликнула она, в отчаянии протягивая к нему руку с сумочкой.— Ну, пожалуйста..,

 

 

Глава 14

Из блю-риверской газеты «Кларион-Леджер» за четверг 15 марта 1951 г.:

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО

ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ТАИНСТВЕННОГО УБИЙЦУ 

С перерывом в два часа вчера ночью неизвестный преступник совершил два жестоких убийства^ Его жертвами стали Эллен Кингшип, двадцати одного года, из Нью-Йорка, и Дуайт Поуэлл, двадцати трех лет, из Чикаго, студент Стоддардского университета...

Поуэлл был убит в 22 часа в доме миссис Элизабет Хониг, 1520, по Западной Тридцать третьей улице, где он снимал комнату, Как удалось установить полиции, Поуэлл вошел в дом в 21.50 в сопровождении мисс Кингшип и поднялся на второй этаж, где на него напал вооруженный грабитель, который ранее проник в дом- через черный ход...

...медицинский эксперт установил, что время смерти мисс Кингшип относится примерно к полуночи. Однако ее тело было обнаружено в 7.20 утра, когда Уиллард Херн, одиннадцати лет, пробегал неподалеку от того места, направляясь в ближайший ресторан... Полиция узнала от Гордона Ганта, радиодпктора и друга мисс Кингшип, что она была сестрой Дороти Кингшип, которая в апреле прошлого года совершила самоубийство, бросившись с крыши здания муниципалитета...

Лео Кингшип, президент «Кингшип Коппер Инкорпорейтед» и отец убитой девушки, должен сегодня в полдень прибыть в Блю Ривер в сопровождении своей дочери Марион Кингшип.

Из передовой статьи «Кларион-Леджер» за четверг 19 апреля 1951 г.:

ОТСТАВКА ГОРДОНА ГАНТА

Увольняя Гордона Ганта с работы на радио (читайте об этом подробности на стр. 5), управляющий заявил, что «несмотря на частые предупреждения, он использовал микрофон для клеветы на Департамент полиции». Речь идет о двойном убийстве Кингшип — Ноуэлла, имевшем место месяц назад, в котором Гордон Гант имел личный интерес. Его публичная критика в адрес полиции по меньшей мере необдуманна, хотя имеются основания упрекать полицию в нераскрытом до сих пор загадочном убийстве. Мы готовы согласиться с его замечаниями, но не с формой, в какой они сделаны.

 

 

Глава 15

 

В конце учебного года он вернулся в Менассет в мрачном настроении. Мать пыталась развеять его тоску, но, кроме ссор, это ни к чему не приводило. Он снова стал работать в галантерейном магазине. С девяти до половины шестого он стоял за прилавком, стараясь не глядеть на блестящие полоски, которые поддерживали стекла прилавка.

Однажды в июле он достал из чулана маленькую коробку, вынул из нее вырезки из газет, относящиеся к смерти Дороти. Разорвав их на клочки, он выбросил все в мусорную корзину. То же самое он сделал и с вырезками о смерти Эллен и Поуэлла. Потом достал брошюры «Кингшип Коппер». Он выписал их во второй раз, когда начал обхаживать Эллен. Его руки крепко сжимали эти брошюры, он готов был разорвать и их. Но печально улыбнулся. Дороти, Эллен...

Для него эти слова звучали, как вера, надежда... Милосердие пусть остается для других.

Дороти, Эллен... Марион.

Он улыбнулся и снова сжал брошюры. Поняв, что не сможет порвать их, медленно положил на стол. Его руки гладили их глянцевую обложку.

Он спрятал коробку и брошюры в стол. Взяв бумагу, написал заголовок «Марион» и разделил лист пополам вертикальной чертой. Левая колонка «За», правая — «Против».

«За» было много: месяцы разговоров с Дороти, месяцы разговоров с Эллен, изучение прошлого Марион: ее вкусы, привычки, что ей нравится, что нет. Он хорошо знал ее, хотя ни разу не видел: одиночество, горечь...

В колонке «Против» тоже были эмоции. Второй шанс. Теперь надо играть наверняка. Число «три» должно принести счастье. Ее детство прошло под знаком сказочного числа «три». Третье желание, третий поклонник...

Нет, он не мог думать о том, что написано в колонке «Против».

Ночью он вновь вернулся к этому листку и снова стал заполнять колонки «За» и «Против». В течение следующих недель он вносил туда изменения, дополнения, поправки. Каждую свободную минуту он возвращался к разговорам с Дороти и Эллен, к разговорам в кафе, в перерывах между лекциями, во время танцев. Он извлекал из памяти слова, фразы. Иногда он лежал на спине и в его голове звучало: «Марион. Марион. Марион». Как щелкает счетчик Гейгера, указывая на радиоактивность.

По мере роста списка менялось и его настроение. Он иногда доставал бумагу из коробки, хотя ему нечего было прибавить. Он только думал, планировал, увлекался.

— Ты безумец! — сказал он как-то вслух самому себе.—Ты безумец!

Но на самом деле он так не думал. Он считал себя смелым, дерзким, умным, бесстрашным и предприимчивым.

— Я не вернусь в университет,— заявил он как-то в августе матери.

— Что?—маленькая, худая,‘она замерла в дверях его комнаты.

— Я поеду в Нью-Йорк.

— Сперва закончи учебу,— жалобно попросила она. Он молчал.— Тебе предложили там работу?

— Нет, но я ее получу. У меня есть одна идея, и я хочу поработать над ней. Э... проект.

— Но ты должен закончить учебу, Бад,— нерешительно проговорила она.— Ее руки нервно теребили край передника.

— Нет! — рявкнул он. Снова наступила тишина,— Если идея провалится, на следующий год я смогу вернуться в университет.

— Бад, тебе двадцать пять лет. Сперва надо закончить учебу, а потом искать место. Ты же не сможешь...

— Послушай, могу я, в конце концов, решать за себя сам?

Она изумленно посмотрела на него.

— То же самое говорил мне твой отец,— спокойно сказала она и вышла.

Некоторое время он стоял у стола. Потом взял журнал, но читать не смог.

Через несколько минут он появился на кухне. Мать стояла спиной к нему.

— Ма,— сказал он виновато,— ты же знаешь, что и я хочу закончить учебу. Но пойми, если бы идея не была столь важной, я бы не стал бросать учебу.— Она не поворачивалась.— Я обещаю тебе, ма, что в следующем году закончу университет.

Она неохотно повернулась к нему.

— Что у тебя за идея? — спросила она.— Изобретение?

— Нет. Пока я не могу сказать тебе,— с сожалением проговорил он.— Пока это только план. Мне жаль...

Она вздохнула и вытерла руки о полотенце.

— А ты не можешь подождать до следующего года? После того как закончишь учебу?

— На следующий год можно опоздать, мама.

— Я хотела бы, чтобы ты рассказал мне об этом,— вздохнула она.

— Прости, мама. Я тоже хотел бы. Но это из тех вещей, которые трудно объяснить.

Она подошла к нему и положила руки ему на плечи. Некоторое время она с беспокойством вглядывалась в его лицо.

— Ну что ж,— вдохнула она,— надеюсь, что у тебя хорошая идея.

Он счастливо улыбнулся.

 

 

Глава 1

Когда Марион Кингшип закончила Колумбийский университет (что более престижно, чем обучение в Колдуэлле, где училась Эллен), ее отец как бы случайно упомянул об этом в разговоре с главой рекламного агентства, и тот предложил ей работу редактора. Хотя Марион и мечтала работать в рекламе, она предпочла отказаться. Она устроилась секретарем в небольшом агентстве, которое не зависело от ее отца.

Через год, когда Дороти последовала по стопам Эллен, Марион осталась одна с отцом в восьмикомнатных апартаментах. Они общались, но настоящей близости между ними не было. Марион решила вопреки воле отца снять себе отдельную квартиру.

Она нашла двухкомнатную квартирку на верхнем этаже дома в районе Восточных Пятидесятых улиц и тщательно обставила ее. Поскольку обе комнаты были меньше, чем те, что она занимала в доме отца, то часть принадлежащих ей вещей пришлось оставить дома. Следовательно, ей пришлось тщательно отобрать самое необходимое. Она сказала себе, что надо выбрать любимые вещи, которые ей особенно дороги. Мебель, лампы и пепельницы, современные и суперсовременные, репродукции любимых художников, «Мой Египет» Чарльза Демута, пластинки с джазовой музыкой, с музыкой Стравинского и Бартока, но большинство с мелодиями Грига, Брамса и Рахманинова и книги, особенно романы, пьесы, стихи. Она тщательно обставила обе комнаты, надеясь, что в одни прекрасный день гость, попавший сюда, все увидит и поймет. И через это понимание он угадает способности и возможности, которые она открыла в себе.

Два дня в неделю она честно исполняла свой долг: по средам обедала с отцом, а по субботам убирала и чистила свои комнаты. Первое было долгом, обязанностью, второе — наслаждением. Она натирала полы, чистила стекла, вытирала пыль с любимых предметов.

У нее бывали гости. Когда Дороти и Эллен приезжали домой на каникулы, они приходили к Марион поболтать, как со светской женщиной. Отец тоже посещал ее. Он внимательно рассматривал крошечную спальню и кухню и качал головой. Иногда к ней приходили девушки со службы, они играли в карты. Однажды у нее был мужчина. Молодой студент, очень красивый, умный. Он рассматривал произведения искусства, но взгляд его упорно обращался к кушетке.

Когда Дороти покончила жизнь самоубийством, Марион на две недели вернулась к отцу, а после гибели Эллен прожила у него целый месяц. Сблизиться они не смогли, как ни пытались. В конце месяца отец предложил ей остаться навсегда, но она отказалась. Однако стала обедать с отцом три раза в неделю вместо одного.

По субботам она убирала комнаты, а раз в месяц доставала книги, чтобы очистить их от пыли.

Однажды в сентябре, в субботу утром, зазвонил телефон. Марион в это время чистила блестящую поверхность кофейного столика и замерла от неожиданности. Она замерла и прислушалась, надеясь, что это ошибка и звонок не повторится. Телефон зазвонил снова. Она подошла к аппарату, который стоял возле кушетки, и пыльной рукой взялась за трубку.

— Хелло,— равнодушно произнесла она.

— Хелло.— Это был мужской, неизвестный ей голос.— Это Марион Кингшип?

— Да.

— Вы не знаете меня. Я был другом... Эллен.— Марион почувствовала себя неловко. Друг Эллен — это наверное кто-то красивый и умный.— Меня зовут Бартон Корлис — Бад Корлис.

— О, да. Эллен говорила о вас. («Я так люблю его,— сказала Эллен во время последнего визита,— и он тоже любит меня». И Марион тогда порадовалась за нее, хотя сама весь вечер оставалась задумчивой.)

— Не могу ли я вас увидеть? — спросил он.— Дело в том, что у меня одна вещь, которая принадлежала Эллен. Одна из ее книг. Она оставила ее у меня перед поездкой в Блю Ривер, и я Подумал, что вы захотите иметь ее.

«Возможен какой-нибудь банальный роман»,— подумала Марион и, ненавидя себя за слабость, ответила:

— Да, я хотела бы ее иметь.

— Тогда я привезу ее вам. Я нахожусь по-соседству.

— Нет,— быстро возразила она.— Я ухожу.

— Ну, тогда завтра...

— Я... завтра меня тоже не будет,— проговорила она, стыдясь своей лжи. Она не знала, почему не хочет видеть его у себя. Возможно, он привлекательный и любил Эллен, а Эллен мертва, и он придет только для того, чтобы отдать ее книгу...— Мы можем встретиться где-нибудь сегодня днем,— предложила она.

— Прекрасно,— согласился он.— Это будет прекрасно.

— Я буду на Пятой авеню.

— Тогда давайте встретимся у Рокфеллер-центра. У статуи Атласа, держащего. Землю.

— Хорошо.

— В три часа?

— Да. В три часа. Спасибо, что позвонили. Очень мило с вашей стороны.

— Не стоит говорить об этом. До свидания, Марион. Я неловко себя чувствую, позвонив вам,— добавил он после паузы.— Эллен мне много рассказывала о вас.

— До свидания,— повторила Марион, вновь испытывая смущение. Она не знала, как называть его — Бад или мистер Корлис.

— До свидания.

Она положила трубку и некоторое время оставалась у телефона. Потом снова вернулась к работе, но делала ее уже машинально — ее внимание теперь было отвлечено.

 

 

Глава 2

Он стоял в тени бронзовой статуи. На нем был серый фланелевый костюм, в руке он держал бумажный пакет. Перед ним сновали взад и вперед люди. Он изучал их лица. Мужчины в пиджаках, подбитых ватой, с узким узелком галстука, щеголеватые женщины с косынками на шее, их головы гордо подняты. Он внимательно наблюдал за ними, пытаясь вспомнить фото, которое год назад ему показывала Дороти. «Марион была бы очень хорошенькой, если бы сменила прическу». Он улыбнулся, вспомнив, как сама Дороти укладывала назад свои волосы. Его пальцы сжали пакет.

Она пришла с севера, и он узнал ее, когда она была в сотне футов от него. Она была высокая и худая, пожалуй слишком худая, и одета как большинство женщин вокруг: коричневый костюм с золотой косынкой, небольшая модная шляпка, сумочка через плечо. Волосы, зачесанные назад, были каштанового цвета. У нее были большие глаза, большие карие глаза, как у Дороти, но на ее лице они казались слишком большими, а скулы, такие красивые у ее сестер, у Марион были слишком резкими. Когда она подошла ближе, то увидела его. Она приближалась с каким-то вопрошающим взглядом и смущенной улыбкой. У нее на губах была бледная розовая помада, что он связывал с неопытностью девушек.

— Марион?

— Да,— Она нерешительно протянула руку.— Здравствуйте,— проговорила она, не глядя на него. Ее рука с длинными пальцами была холодна.

— Здравствуйте,— ответил он.

Они зашли в бар. После некоторых колебаний Марион заказала дакири.

— Я... я не смогу долго оставаться,— сказала она и уселась на край стула. Пальцы ее обвились вокруг бокала.

— Куда бегут все эти красивые женщины? — спросил он, улыбаясь, и тут же понял, что это был неверный ход. Она натянуто улыбнулась и еще больше смутилась. Он с любопытством смотрел на нее, наблюдая за реакцией на свои слова. После паузы он снова задал вопрос: — Вы работаете в агентстве объявлений?

— Да, ответила она.— У Камдена и Галбрайта. А вы пока в Колдуэлле?

— Нет.

— Я думала, что вы заканчиваете университет, как говорила Эллен.

— Да, но пока я не учусь.— Он сделал глоток мартини.— Мой отец умер, и я не хотел, чтобы мать работала.

— О, простите...

— Может быть, мне удастся закончить в следующем году. А возможно, я перейду на вечерний. А вы где учились?

— В Колумбии. Вы из Нью-Йорка?

— Из Массачусетса.

Всякий раз, когда он пытался заговорить о ней, она переводила разговор на него. Или на погоду. Или на что-нибудь другое.

В конце концов она спросила:

— А что это за книга?

— «Обед у Антуана». Эллен хотела, чтобы я прочел ее. На полях есть ее пометки, и я подумал, что вам будет приятно иметь ее.

Он протянул ей пакет.

— Лично я предпочитаю что-нибудь другое.

Марион встала.

— Я пойду,— сказала она, смущенно улыбаясь.

— Но вы еще не допили.

—- Простите,— быстро проговорила она, глядя на пакет.— У меня свидание. Деловое свидание. Я не могу опаздывать.

Он встал.

— Но...

— Простите,— она замялась.

Он положил деньги на стол.

Они пошли обратно по Пятой авеню. На углу она остановилась и протянула ему руку.

— Я очень рада, что познакомилась с вами, мистер Корлис,— сказала она. Рука ее опять была холодной.— Спасибо за выпивку. И за книгу. Я высоко ценю это...— Она повернулась и смешалась с толпой.

Опустошенный, он несколько мгновений продолжал стоять на углу. Потом его губы сжались и он шагнул вперед.

Он последовал за ней. Он шел в тридцати шагах позади нее.

Она прошла по Пятьдесят четвертой улице, там она перешла на другую сторону и направилась к востоку, в сторону Медиссона. Он знал, куда она идет, он помнил адрес. На углу он остановился и проследил, как она вошла в дом.

— Деловое свидание,— пробормотал он. Он подождал несколько минут, сам не зная чего. Потом повернулся и медленно пошел назад, к Пятой авеню. 

 

 

Глава 3

В воскресение Марион пошла в музей современного искусства. Первый этаж был занят автомобильной выставкой, которую она уже видела раньше и считала неинтересной. Она поднялась на второй этаж, но там было необычно многолюдно, и она поднялась на третий. Там находились известные картины и скульптуры. Изогнутая белая «Девушка, моющая волосы» и отличная «Птица в полете». В зале было двое мужчин, но они скоро ушли, оставив ее наедине с двумя статуями — мужчины и женщины. Он стоял, она была на коленях. Отличные тела. Головы их подняты кверху в каком-то религиозном экстазе. Марион нравилось смотреть на них, и она рассматривала их без обычного смущения, которое испытывала всегда при виде обнаженных скульптур. Она медленно обходила фигуры.

— Хелло,— раздался позади нее удивительно знакомый голос.

«Должно быть, это мне,— подумала она,— никого тут больше нет».— Она обернулась.

У двери стоял Бад Корлис.

— Хелло,— смущенно отозвалась Марион.

— Поистине, мир тесен,— проговорил он, приближаясь к ней. Я поднимался по лестнице и увидел вас, но не был уверен, что это вы. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Наступило неловкое молчание. Они повернулись к скульптуре.

«Почему я так неловко чувствую себя? Потому, что он красив? Потому, что он был с Эллен?» — Она подумала о поцелуях, о любви...

— Вы часто бываете здесь? — спросил он.

— Да.

— Я тоже.

Теперь обнаженная скульптура смущала ее, потому что рядом был Бад Корлис.

Она медленно двинулась в сторону. Он последовал за ней.

— Вы успели на свидание?

~ Да.

«Что привело его сюда? Он мог быть здесь с Эллен...»

— Я не поверил, что это вы поднимаетесь по лестнице.

— Почему же?

— Ну, например, Эллен не любила музеи...

— Сестры не всегда одинаковы.

— Я и не думал, что одинаковы.— Он снова осмотрел фигуры.— В Колдуэлле маленький музей. В основном репродукции и копии. Раз или два я был там с Эллен. Я надеялся приучить ее.— Он покачал головой.— Но бесполезно.

— Она не интересовалась искусством.

— Да,— сказал он.— Странно, что мы пытаемся привить свои вкусы людям, которых любим.

Марион взглянула на него.

— Раз или два я была здесь с Эллен и Дороти. Дороти — наша младшая сестра...

— Я знаю...

— Я была здесь с ними, но им было скучно. Правда, они были тогда маленькими. Я тоже была слишком молода.

— Я не знаю,— сказал он, снова приближаясь к ней,— что бы я делал в том же возрасте, если бы в моем городе был музей... А вы были здесь, когда вам было двенадцать или тринадцать лет?

— Да.

— Вот видите? — Он улыбнулся ей, как сообщнице, как человеку того круга, в который не входили ни Дороти, ни Эллен.

В зал вошли мужчина и женщина с двумя детьми.

— Давайте уйдем отсюда,— предложил он.

— Я...

— Сегодня воскресенье,— продолжал он.— Сегодня не может быть никаких деловых свиданий.— Он улыбнулся. Очень красивая улыбка, мягкая и кроткая.— Я — один, вы — одна.— Он нежно взял ее под руку.— Пойдемте.

Они прошли через третий этаж и просмотрели экспозицию на втором этаже. У некоторых картин и скульптур они останавливались и разговаривали. Потом спустились на первый этаж и вышли в сад позади музея, где также были скульптуры.

У толстой, неуклюжей женщины Мейлола они остановились.

— Волнующая женщина,— заметил Бад.

Марион улыбнулась:

— Признаюсь вам, что всегда испытываю смущение при виде подобных скульптур.

— Я тоже немного смущаюсь,— улыбнулся он.— Они не обнаженные, а голые.

Они засмеялись.

Осмотрев все скульптуры в саду, они уселись на скамейку и закурили.

— Вы и Эллен были помолвлены?

— Нет.

— Я думала...

— Неофициально. Дружить с девушкой — еще не значит быть помолвленным.

Марион молча курила.

— Мы многое делали вместе, всюду бывали вместе, посещали вместе одних и тех же людей, вместе бывали на лекциях. Но я не думаю... Я не думаю, что нам стоило бы жениться...— Он опустил голову.— Мне нравилась Эллен, нравилась больше, чем любая другая девушка. Я был потрясен, когда она умерла. Но... я не знаю... она не была глубоким человеком.— Он помолчал.— Надеюсь, я не оскорбил вас?

Марион покачала головой, глядя на него.

— Взять хотя бы посещение музея. Я надеялся, что смогу разбудить в ней интерес к искусству. Но не вышло. Она вообще не интересовалась им. То же самое относится к литературе, политике. Ничто серьезное ее не интересовало.

— Она и дома вела замкнутую жизнь.

— Да,— сказал он.— А потом она была на четыре года моложе меня.— Он отбросил сигарету.— Но она была очень приятной девушкой.

Пауза.

— Они не нашли, кто это сделал? — спросил он.

— Нет; Это ужасно...

Они снова помолчали, потом заговорили. Им было о чем поговорить: о музеях, об искусстве, об открывающейся в скором времени выставке Матисса.

— Вы знаете, кто мне очень нравится? — спросил он.

— Кто?

— Правда, я не знаю, знакомы ли вы с его работами,— ответил он.— Чарльз Демут.

 

 

Глава 4

Лео Кингшип сидел за столом, обхватив пальцами стакан с холодным молоком, внимательно глядя на него, будто это было прекрасное вино.

— Ты часто встречаешься с ним? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как обычно.

Марион отставила чашку с кофе и посмотрела на отца.

— С Бадом? — спросила она, прекрасно понимая, кого отец имеет в виду.

Кингшип кивнул.

— Да,— честно призналась она.— Я часто вижусь с ним.— Она помолчала.— Он часто звонит мне.— Она следила за выражением его лица, надеясь, что он не станет задавать лишних вопросов.

— А как его работа? Каковы перспективы?— Кингшип отпил глоток молока.

— Он на превосходном счету. Через несколько месяцев он будет управляющим секцией. А почему ты спрашиваешь? — Она улыбнулась одними губами.

Кингшип поднял очки. Его голубые глаза холодно смотрели на Марион.

— Ты приводила его к нам обедать, Марион,— сказал он.— Ты никогда так раньше не поступала. Разве это не дает мне право задать несколько вопросов?

— Он живет в меблированных комнатах,— ответила

Марион.— Питается один. Когда он не ест со мной, то ест один. Поэтому я и привела его с собой пообедать.

— Значит, когда ты обедаешь не здесь, ты обедаешь с ним?

— Да, в основном. Зачем нам есть поодиночке? Мы работаем в пяти кварталах друг от друга.— Она удивлялась своим уклончивым ответам, ведь ей нечего скрывать.— Мы едим вместе, потому что нам приятно общество друг друга,— твердо произнесла она,—Нам очень приятно быть вместе.

— Тогда я имею право задать несколько вопросов,— спокойно сказал Лео Кингшип.

— Он мне нравится. Хотя он и не имеет отношения к «Кингшип Коппер».

— Марион...

Она взяла из серебряного ящика сигарету и прикурила от серебряной настольной зажигалки.

— Он тебе не нравится?

— Я не говорил этого.

— Потому что он бедный?

— Это неправда, Марион, и ты это знаешь.

Наступило молчание.

— О, да,— кивнул Кингшип.— Он бедный, это верно. И трижды подчеркнул это во время обеда. И еще этот притянутый за уши анекдот о женщине, для которой шьет его мать.

— А что плохого в том, что его мать шьет?

— Ничего, Марион, ничего. Особенно когда он намекает на это как бы случайно. Ты знаешь, кого он мне напоминает? Того типа из клуба, который немного хромает. Каждый раз, когда мы играем в гольф, он говорит: «Ребята, идите вперед. Я догоню вас». И каждый старается идти сверхмедленно и чувствует себя мерзавцем, будто именно он сломал ему ногу и заставляет хромать.

— Боюсь, что я не уловила аналогии,— заметила Марион.

Она встала из-за стола и направилась в гостиную, оставив Кингшипа задумчиво сидеть за столом. В гостиной она встала у большого окна, выходящего на Ист-Ривер. Она слышала, что отец тоже вошел в комнату вслед за ней.

— Марион, поверь мне, я только хочу, чтобы ты была счастлива.— Он подбирал слова.— Я знаю, что не всегда был прав с Эллен и Дороти...

— Да,— неохотно отозвалась она,— Но мне двадцать пять лет и я взрослая женщина. Ты же не станешь угрожать мне, будто я...

— Я только хочу, чтобы ты не торопилась, Марион.

— Я и не тороплюсь,— ласково проговорила она.

— Это все, чего я желаю.

— Почему ты не любишь его?

— Это не так, Марион. Он... я не знаю... я...

— Ты боишься, что я уйду от тебя? — Она произнесла это медленно, будто сама мысль об этом удивляла ее.

— Ты уже ушла от меня. В свои апартаменты.

Она повернулась к отцу лицом,

— Знаешь, ты должен быть благодарен Баду,— проговорила она.— Я тебе кое-что расскажу. Я не хотела звать его сюда. Я предложила ему и тут же пожалела об этом. Но он настаивал. «Он твой отец,— говорил он.— Подумай о его чувствах». Видишь ли, у Бада серьезный взгляд на семейные узы. Поэтому ты должен радоваться. Если он что и делает, то не во вред тебе.— Она снова отвернулась к окну.

— Хорошо,— согласился Лео Кингшип.— Возможно, он хороший парень. Я только хочу, чтобы ты не совершила ошибку.

— Что ты имеешь в виду? — Она взглянула на него. Тело ее напряглось.

— Я только не хочу, чтобы ты совершила какую-нибудь ошибку, вот и все,— неопределенно ответил Кингшип.

— Тебя что-нибудь еще интересует? Или ты спросишь о нем других людей? Или поставишь кого-нибудь следить за ним?

— Нет!

— Как ты сделал это с Эллен?

— В то время Эллен было семнадцать лет. И я оказался прав, не так ли? Что было хорошего в том парне?

— Ну а мне двадцать пять, и я знаю, чего хочу! Если ты Бада...

— Такая мысль никогда не приходила мне в голову!

— Я люблю Бада,— медленно проговорила Марион.— Я его очень люблю. Ты знаешь, что это такое? Ты любил когда-нибудь?

— Марион, я...

— Так вот, если ты предпримешь что-то, что изменит его чувство ко мне или помешает нам, я не буду с тобой разговаривать. Клянусь богом, что я не заговорю с тобой, пока буду жива!

Она отвернулась к окну.

— Эта мысль никогда не приходила мне в голову, Марион, клянусь тебе...

Кингшип сел в кресло и смотрел в спину Марион. Раздался звонок в дверь. Марион направилась в вестибюль.

— Марион! — Кингшип встал. Она обернулась и взглянула на него. Из вестибюля донесся звук открывшейся двери и шум голосов.— Пригласи его остаться на несколько минут и выпить.

— Хорошо,— сказала она после паузы. В дверях она остановилась.— Прости, что я так разговаривала с тобой.— Она вышла.

Кингшип посмотрел ей вслед. Затем повернулся к зеркалу и осмотрел себя. Из зеркала на него глядел холеный мужчина в костюме стоимостью 340 долларов, который находился в квартире стоимостью 700 долларов в месяц.

Он обернулся, изобразил на лице улыбку и направился к двери с протянутой для рукопожатия рукой.

— Добрый вечер, Бад,— приветствовал он гостя.

 

 

Глава 5

День рождения Марион в начале ноября совпал с субботой. Утром она тщательно убрала свою квартирку. В час дня направилась в небольшой ресторан на Парк-авеню. Там ее ждал Лео Кингшип, читавший журнал. Увидев Марион, он отложил журнал, встал и, поцеловав в щеку, поздравил ее с днем рождения. Метрдотель провел их к столику. В центре стола стояла ваза с розами. Возле места Марион лежала небольшая коробочка, завернутая в белую бумагу и перевязанная золотой лентой. Кингшип сделал вид, что занят выбором вин и разговором с метрдотелем, а Марион развернула коробочку. Щеки ее покраснели, глаза заблестели. В коробочке лежал золотой диск, усеянный маленькими жемчужинами. Когда метрдотель ушел, Марион горячо поблагодарила отца за брошь и погладила его руку, лежавшую на столе. Эта брошь не была похожа на ту, которую она хотела бы иметь, однако она была рада подарку. В прошлом Лео Кингшип дарил дочерям стодолларовый сертификат, на который они могли приобрести себе что угодно в магазине на Пятой авеню.

Расставшись с отцом, Маркой посетила косметический салон и вернулась домой. Вскоре в дверь позвонили, и посыльный внес большую корзину с орхидеями. На карточке стояло только одно слово: «Бад».

Стоя перед зеркалом, Марион для пробы приколола по цветку к волосам, груди и талии. Потом расставила цветы в вазы.

Он пришел ровно в шесть. Дав два звонка, остался ждать у двери. Вскоре послышались шаги, и сияющая Марион открыла ему дверь. На ее черном платье ярко выделялись белые орхидеи. Они поздоровались за руку. Поздравляя, он поцеловал ее в щеку, стараясь не измазаться в губной помаде, которая- на этот раз была гораздо ярче, чем при их первой встрече.

Они пошли в ресторан на Пятьдесят второй улице. Там цены были ниже, чем в тех местах, где она обычно завтракала, но все же достаточно высокие, и она поняла это по глазам Бада. Она предложила, чтобы он сам заказал для них обоих. Они поели черный луковый суп и мясное филе в шампанском.

— Это же ради тебя, Марион,— сказал Бад, поймав беспокойный взгляд Марион.

Она видела, как он доставал из бумажника восемнадцать долларов.

Из ресторана они поехали в театр, где шла «Святая Жанна». Они сидели в шестом ряду партера. В антрактах Марион была оживлена и много говорила. Во время спектакля они держали друг друга за руки.

После спектакля — потому что, как сказала Марион, он истратил много денег — Марион предложила поехать к ней,

— Я чувствую себя паломником, который наконец-то добрался до места поклонения,— произнес он, отпирая дверь.

— Здесь нет ничего примечательного,— быстро проговорила Марион,— Они называют это двухкомнатной квартирой, но она скорее однокомнатная, кухня и та крошечная.

Отперев дверь, он вернул ключ Марион. Она прошла вперед и включила свет. Лампы ярко осветили комнату. Он вошел, закрыл за собой дверь и огляделся. Марион наблюдала за выражением его лица. Он внимательно осмотрел обстановку и издал одобрительное восклицание.

— Она очень маленькая,— как бы извиняясь, проговорила Марион.

— Но прекрасная,— добавил он,— Просто прекрасная.

— Спасибо.— Она стала снимать пальто, и он помог ей. Повесив оба пальто в чулан, она встала перед зеркалом, чтобы поправить орхидеи.

— Прекрасная обстановка,— похвалил он,— Она внимательно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, правится ему тут или нет. Он подошел к кофейному столику и взял медную дощечку.

— Подарок отца?— спросил он.

— Нет, это дала мне Эллен.

— А! — протянул он.

Стоя перед зеркалом, Марион наблюдала, как он прошелся по комнате и подошел к книжным полкам.— Наш старый друг Демут,— улыбнулся он, увидев картину. Она тоже улыбнулась в ответ и подошла к нему.

— Я никак не могу понять, почему он назвал картину, на которой нарисован элеватор, «Мой Египет»?

— Разве это элеватор? Я не уверена в этом.

— Но картина все же прекрасная.— Он повернулся к Марион.— Что такое? Мне показалось...

— Что?

— Ты так смотришь на меня...

— А! Ты просто хочешь выпить. Да?

— М-м-м!

— У меня ничего нет, кроме вина.

— Великолепно.

Марион направилась на кухню.

— Подожди, Марион.— Она остановилась. Он достал из кармана коробочку.— Это тебе ко дню рождения.

— О, Бад! — пробормотала она.

В коробочке были серебряные серьги. Простые, отполированные треугольники.

— О, спасибо! — воскликнула Марион и поцеловала его.

Она заторопилась к зеркалу, чтобы примерить их. Он встал за ее спиной и смотрел на нее в зеркало. Потом повернул ее к себе и поцеловал кончики ушей.

— Ну так где же вино, о котором мы говорили?

Марион вернулась из кухни с подносом, на котором стояла бутылка бардолино и два бокала. Бад без пиджака сидел на полу перед книгами и рассматривал одну из них.

— Я не знал, что ты любишь Пруста.

— О, да! — Она поставила поднос на кофейный столик.

— Сюда,— сказал он, указывая на полку.

Марион перенесла поднос к полке. Она наполнила бокалы и протянула один Баду. Сама сняла гуфли и, подобрав под себя ноги, уселась на пол возле него. Он продолжал перелистывать книгу.

— Сейчас я покажу тебе одно место, которое мне ужасно нравится,— сказал он.

Он щелкнул выключателем. Адаптер медленно пополз по пластинке. Он подошел к кушетке и сел рядом с Марион. Первые звуки Второго концерта Рахманинова наполнили комнату. Мягкий свет слабо освещал комнату.

— Здесь все так чудесно! — проговорил он.— Почему ты раньше не приглашала меня сюда?

Она взглянула на пуговицу на своем платье, которую он рассматривал.

— Я не знаю,— ответила она.— Я... я думала, что тебе может не понравиться здесь.

— Как может не понравиться эта прелесть! — воскликнул он.

Его пальцы ловко расстегивали ее пуговицы. А руки, теплые руки уже осторожно ласкали грудь.

— Бад, я никогда... не делала ничего подобного раньше.

— Я знаю это, дорогая. Не надо говорить об этом.

— Я никогда никого не любила.

— Я тоже/ Я никогда никого не любил. Никого, кроме тебя.

— Что ты говоришь?

— Только тебя.

— А Эллен?

— Только тебя. Клянусь тебе.

Он поцеловал ее.

Ее руки обвились вокруг него.

 

 

Глава 6

Из газеты «Нью-Йорк тайме» за понедельник, 24 декабря 1951 г.:

В СУББОТУ СОСТОИТСЯ СВАДЬБА МАРИОН Д. КИНГШИП

В субботу, 24 декабря, состоится свадьба мисс Марион Джойс Кингшип, дочери мистера Лео Кингшипа и покойной миссис Филлис Хатчер, и мистера Бартона Корлиса, сына миссис Джозеф Корине из Менассета, Массачусетс, и покойного мистера Корлиса. Свадьба состоится в доме отца мисс Кингшип.

Мисс Кингшип закончила школу в Нью-Йорке и Колумбийский университет. До прошлой недели она работала в агентстве объявлений Камдена и Галбрайта.

Жених, который служил в армии в период второй мировой войны, учится в Колдуэллском университете, Колдуэлл, Висконсин, недавно получил долю в «Кингшип Коппер Инкорпорейтед».

 

 

Глава 7

Сидя за столом, мисс Ричардсон протянула правую руку, как ей казалось, грациозным жестом, и поправила браслет, сжимавший ей запястье. Конечно, этот золотой браслет не подойдет матери, решила она. Она оставит его себе, а матери подарит что-нибудь другое.

Возле ее руки неожиданно возникло что-то голубое с белыми узкими полосками. Она удивленно уставилась на это что-то и улыбнулась. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: опять эта «язва».

— Хелло! — весело проговорила «язва».

Мисс Ричардсон торопливо открыла ящик письменного стола и достала пачку бланков.

— Мистер Кингшип ушел на ленч,— холодно проговорила она.

— Дорогая леди, он завтракал в двенадцать часов. А сейчас уже три часа. Он что, носорог?

— Если вы желаете, я могу назначить вам свидание с ним на следующей неделе.

— Я был бы рад получить аудиенцию у Его Преосвященства сегодня.

Мисс Ричардсон резко задвинула ящик.

— Завтра начинается Рокдество,— проговорила она.— Мистер Кингшип сегодня отправляется на четырехдневный уик-энд. Его нельзя тревожить. Он приказал ни в коем случае не беспокоить его. Невзирая на лица.

— Значит, он не завтракает.

— Он приказал мне...

Мужчина вздохнул. Он перебросил пальто через плечо, взял со стола мисс Ричардсон лист бумаги и сдвинул в сторону телефон.

— Разрешите? — спросил он после того, как уже сделал то, что ему было нужно. Он выдернул из подставки карандаш и, положив под лист книгу, которую держал в руке, начал писать.

— Никогда не видела подобной наглости! — воскликнула мисс Ричардсон.

Закончив писать, мужчина сложил* лист и протянул его мисс Ричардсон.

— Передайте это ему,— попросил он.— Или суньте под дверь, если это необходимо.

Мисс Ричардсон изумленно уставилась на него. Потом развернула бумагу и прочла ее. Она с неудовольствием посмотрела на посетителя.

— Дороти и Эллен...

Его лицо ничего не выражав.

Она заставила себя подняться.

— Он сказал, чтобы я ни в коем случае никого не пускала к нему,— проговорила она уже гораздо мягче.— Как вас зовут?

— Вы только передайте ему это, и ангелы возьмут вас на небо.

— Но...

Он серьезно смотрел на нее, хотя говорил легкомысленным тоном. Она нахмурилась, снова уткнулась в бумагу, сложила ее. Затем направилась к двери.

— Хорошо,— мрачно буркнула она,— но вы сами убедитесь. Он приказал мне,— Она осторожно постучала в дверь. Открыв ее, она скользнула вперед, держа бумагу перед собой.

Через минуту она появилась в дверях со странным выражением на лице.

— Входите,— резко проговорила она и распахнула дверь.

Мужчина прошел в кабинет. Пальто все так же висело у него на плече, а в руке он держал книгу.

— Улыбнитесь,— прошептал он, проходя мимо нее.

Лео Кингшип отложил бумаги в сторону и встал из-за стола. Он был в рубашке с закатанными рукавами. Пиджак висел на спинке стула. Очки были подняты на лоб. С озабоченным видом смотрел он на приближающегося мужчину.

— А...— протянул он, когда тот подошел ближе и его лицо оказалось освещенным солнцем,— это вы!

Он посмотрел на лист бумаги и скомкал его. Выражение озабоченности сменилось облегчением, а затем раздражением.

— Хелло,— мужчина протянул руку.

Кингшип неохотно пожал ее.

— Неудивительно, что вы не назвали свое имя мисс Ричардсон.

Мужчина улыбнулся и сел на стул. Пальто и книгу он положил на колени.

— Боюсь, что я забыл вашу фамилию,— проговорил Кингшип.— Вы Грант?

— Гант.— Он удобно вытянул ноги.— Гордон Гант.

Кингшип остался стоять.

— Я очень занят, мистер Гант,— предупредил он, указывая на бумаги.— Так что если эта «информация о Дороти и Эллен»,— он тщательно расправил скомканный лист бумаги,— содержит те же «теории», что и в Блю Риверс...

— Частично,— подтвердил Гант.

— Прошу прощения, но я не хочу это слышать.

— Я знаю, что не являюсь желанным гостем.

— Вы хотите сказать, что не нравитесь мне? Это не так. Я понимаю, что чы руководствуетесь лучшими побуждениями, что вам нравилась Эллен, вы проявили свой молодой энтузиазм. Но вы на неверном пути. Вы ворвались ко мне в отель сразу же после смерти Эллен и доставили несколько тягостных минут.— Он внимательно посмотрел на Ганта.— Вы думаете, что я не был бы рад узнать, что Дороти не покончила с собой?

— Она не покончила с собой.

— Но записка, записка...

— Пара сомнительных слов может относиться к чему угодно, не только к самоубийству. Или ее могли обманом заставить написать ее.— Гант наклонился вперед.— Дороти пошла в здание муниципалитета, чтобы выйти замуж. Теория Эллен была правильной. И то, что она убита, подтверждает это.

— Это неправда,— рявкнул Кингшип.— Тут нет никакой связи. Вы же слышали, что полиция...

— Взломщик!

— А почему бы и нет? Почему не взломщик?

— Потому что я не верю в совпадения. Так не бывает.

— Это доказывает вашу незрелость, мистер Гант.

— В обоих случаях действовал один и тот же человек.

Кингшип забарабанил пальцами по столу.

— Почему вы вмешиваетесь в это дело? Откуда вы знаете, что я чувствую? — Он помолчал.— А теперь уходите.

Гант не двинулся с места.

— Я еду домой на каникулы,— сказал он.— Я не стал бы сидеть здесь и часа и не стал бы напоминать вам о том разговоре.

— Так в чем же дело?

— Вы читали утреннюю «Таймс»?

— О моей дочери?

Гант кивнул. Он достал из кармана сигареты и закурил.

— Что вам известно о Баде Корлисе?

Кингшип молча смотрел на него.

— Что мне известно? — медленно проговорил он.— Он будет моим зятем. Это я знаю.

— Вы знаете, что он был с Эллен?

— Конечно.— Кингшип выпрямился.— К чему вы клоните?

— Это длинный рассказ,— предупредил Гант. Голубые глаза проницательно смотрели из-под узких светлых бровей. Он жестом указал Кингшипу на стул.— И мой рассказ может доставить вам не только неприятность, но и боль. Я не хочу, чтобы вы возвышались надо мной.

Кингшип сел. Он положил руки на стол перед собой, готовый в любой момент встать.

Гант выпустил струю дыма. Некоторое время он молчал. Пускал дым и, казалось, ждал какого-то сигнала. Потом начал говорить хорошо поставленным голосом.

— Уезжая из Колдуэлла, Эллен оставила письмо Баду Корлису. Вернее, она начала писать его перед отъездом, Я случайно прочел это письмо вскоре после ее прибытия в Блю Ривер. И я понял причину подозрений Эллен. Я прочел это письмо дважды, и вы можете не сомневаться, что я самым тщательным образом запомнил его.

Он улыбнулся.

— В ту ночь, когда была убита Эллен,продолжал он, Эльдон Чессер, этот любитель легких и очевидных доказательств и улик, спросил меня, не была ли Эллен моей подружкой. Возможно, только одна эта деталь, которая осталась в нем от его первоначальной детективной карьеры, заставила меня подумать о Баде Корлисе. Поскольку ум мой был занят мыслями об Эллен, так как она сразу же понравилась мне, меня заинтересовал человек, которого она любила. Я все время помнил о ее письме, и поэтому мои мысли были обращены к моему «сопернику». А этим «соперником» был Бад Корлис.

Гант немного помолчал и продолжал.

— Сначала мне все казалось ясным. Имя известно. «Дорогой Бад» — так было в письме. Адрес — Рузвельт-стрит, Колдуэлл, Висконсин. Других деталей не было. Но после размышления я получил еще немного информации из письма Эллен и попробовал все это связать вместе, хотя в то время существование Бада Корлиса не казалось мне столь важным. Просто я считал, что есть человек, которого я не знаю. Но теперь этот факт кажется мне весьма существенным.

— Продолжайте,— попросил Кингшип, когда Гант стал гасить свою сигарету.

Гант поудобнее уселся на своем месте.— Во-первых, Эллен написала Баду, что она ничего не теряет, уезжая из Колдуэлла, так как потом возьмет у него все тетради. Если Эллен училась на старших курсах, то и Бад тоже должен был учиться на старших курсах. Вы же знаете, что у младших и старших курсов в университетах не бывает общих лекций.

Во-вторых, Эллен в письме описывает свое поведение на первых трех курсах в Колдуэлле, которое, очевидно, отличалось от ее поведения позже. Описывая первые три года, она называет себя бездельницей и добавляет, если мне не изменяет память, что «ты не узнал бы меня». Вполне очевидно, что в эти первые три года Бад не знал ее. Для большого университета все это оправданно. Но мы переходим дальше. ,

В-третьих, Колдуэлл очень маленький университет. Примерно одна десятая часть Стоддарда, и Эллен знала это. Утром я проверил. В Стоддарде около двенадцати тысяч студентов, а Колдуэлл едва насчитывает восемьсот. Больше того, Эллен боялась, что если Дороти попадет в Колдуэлл, то будет все знать о ней, потому что Колдуэлл такое место, где все знают друг о друге всё.

— Отсюда мы можем сделать вывод, что Бад Корлис не был знаком с Эллен первые три года и они познакомились только на четвертом году, несмотря на то что этот университет очень маленький. Все это можно объяснить очень просто. Этот факт в марте прошлого года не играл никакой роли, но сегодня он кажется очень важным, если судить по письму Эллен: Бад Корлис перевелся из Стоддарда в Колдуэлл в сентябре 1950 года, когда Эллен начала свой четвертый учебный год. То есть после смерти Дороти.

Кингшип нахмурился:

— Я не вижу, как...

— Вернемся к сегодняшнему дню, 24 декабря 1951 года,— продолжал Гант.— Когда моя мать принесла своему сыну завтрак в постель и заодно подала свежий номер «Нью-Йорк Таймс» и я там прочел о предстоящей свадьбе мисс Кингшип и мистера Бада Корлиса, представьте себе мое удивление. И добавьте к этому все мои мысли о прошлом...

— Но послушайте, мистер Гант...

— Я понял, как ему удалось переходить от одной сестры к другой. Теперь осталась последняя из сестер Кингшип. И мне стало ясно, что ему был смысл перебраться из Стоддарда в Колдуэлл.

Кингшип встал, изумленно глядя на Ганта.

— Это еще не все,— продолжал Гант.— Простой пример покажет вам, что я прав. Вот у меня список студентов Стоддарда. Смотрите! — Он раскрыл книгу, которую держал на коленях.— Вот здесь есть фотографии Дороти Кингшип и Дуайта Поуэлла. Оба они мертвы. Учтите, они были на одном курсе. Я старше их, и меня здесь нет. Но вот смотрите раздел старшекурсников.— Он раскрыл книгу на закладке.— Смотрите! — Он протянул книгу Кингшипу.— Это Бартон Корлис из Менассета, Массачусетс.

Кингшип снова сел. Он взял книгу и стал рассматривать фото. Потом перевел взгляд на Ганта. Гант перевернул несколько страниц. Там была фотография Дороти. Кингшип осмотрел и ее.

— Мне это кажется странным,— сказал Гант.— Я думал, что вам что-нибудь известно об этом.

— Зачем? — вяло спросил Кингшип.— К чему это?

— Разрешите я задам вам вопрос, мистер Кингшип, прежде чем отвечу на ваш?

— Пожалуйста.

— Он никогда не говорил вам, что был в Стоддарде, не так ли?

— Нет. Но мы никогда не разговаривали на эту тему, — быстро ответил Кингшип.— Может быть, он говорил об этом Марион и она знает?

— Я не думаю, что она знает.

— Почему же? — спросил Кингшип.

— Посмотрите «Таймс». Марион дала информацию о свадьбе, не так ли? Невесты всегда так делают.

— Ну?

— Ну и там нет ни слова о Стоддарде. Обычно в брачных объявлениях перечисляются все высшие учебные заведения, где учились либо жених, либо невеста.

— Но, возможно, что она не хотела говорить об этом.

— Возможно. Но также возможно, что она не знала об этом. Возможно, что об этом не знала и Эллен.

— К чему вы клоните?

— Не заставляйте меня разочаровываться в вас, мистер Кингшип. Факты говорят сами за себя. Я не выдумал их.— Гант закрыл принесенную книгу и снова положил ее на колени.— Имеются два варианта. Или Корлис сказал Марион, что он учился в Стоддарде, что вполне возможно является совпадением. Он мог учиться в Стоддарде, а потом перевестись в Колдуэлл и не знать ничего о Дороти, как он ничего не знает обо мне.— Он помолчал.— Или он не сказал Марион, что учился в Стоддарде.

— И это означает?..— сказал Кингшип.

— И это означает, что он был связан с Дороти. Иначе, почему он скрыл это? — Гант указал на книгу, лежащую у него на коленях.— Человек, который хотел убрать Дороти за то, что она была беременна...

Кингшип изумленно уставился на Ганта.

— Опять вы о том же! Кто-то убил Дороти, потом убил Эллен! Вы помешались на своей теории! — Гант молчал.— Бад? — Кингшип посмотрел на него и недоверчиво улыбнулся. Он откинулся на спинку стула.— Продолжайте. Неужели вы не понимаете, что это безумие? — Он покачал головой.— Чистейшее безумие. Вы считаете, что этот парень маньяк? — Он улыбнулся.— Эта ваша сумасшедшая идея...

— Хорошо,— согласился Гант,— пусть эта идея сумасшедшая. Но если он скрыл от Марион, что был в Стоддарде, значит, был связан с Дороти. А если он был связан с Дороти, то он был связан и с Эллен, а в этом не сомневаетесь и вы. Теперь же он связан и с Марион. Неужели вы не понимаете?

Улыбка медленно сползла с лица Кингшипа. Руки его дрожали.

— Я бы сказал, что это уже не сумасшествие.

Кингшип опустил очки на место.

— Я поговорю с Марион,— сказал он.

Гант покосился на телефон.

— Нет,— сказал Кингшип.— До свадьбы она отключила свой телефон.— Лицо его помрачнело.— После свадьбы они поселятся в доме, который я снял для них. Саттон Террас. Сначала Марион была против, но он уговорил ее. Он очень хорошо относится к ней и заставил нас с ней относиться друг к другу гораздо лучше.— Некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу. Кингшип встал.

— Вы знаете, где она? — спросил Гант.

— У себя дома, собирает вещи. Он должен был сказать ей о Стоддарде.

Они вместе вышли из кабинета.

— На сегодня все, мисс Ричардсон. Вы свободны, только уберите у меня со стола бумаги,— попросил Кингшип.

— Хорошо, мистер Кингшип. Желаю вам хорошо провести Рождество.

— Спасибо, вам тоже, мисс Ричардсон.

Они прошли по коридору, стены которого были украшены фотографиями медеплавильных заводов, рудников, карьеров и других предприятий, относящихся к добыче и использованию меди.

— Я уверен, что он сказал ей,— повторил Кингшип, пока они ждали лифт.

 

 

Глава 8

— Гордон Гант? — повторила Марион, ведя за руку отца в свою комнату. Она улыбнулась и поправила брошь, которую он подарил ей.

— Из Блю Ривера,— мрачно уточнил Кингшип.— Кажется, я говорил тебе о нем.

— Ах, да. Он был знаком с Эллен, не так ли? Вы ведь знали Эллен?

— Да,— сказал Гант. Он заметил, что Марион в жизни лучше, чем на фото в «Таймс», и еще крепче прижал к себе книгу.

— Боюсь, что здесь негде сесть,— сказала она, обводя взглядом комнату. Потом выдвинула кресло, на котором лежали какие-то коробки.

— Не беспокойся,— обратился к ней Кингшип.— Мы зашли на минутку. В конторе у нас есть еще кое-какая работа.

— Ты не забыл, что нам предстоит? — спросила Маpuoir.— Тебе придется подождать нас до семи или около этого. Она прибывает в пять и, видимо, сначала захочет попасть в отель.— Она повернулась к Ганту.— Приезжает моя будущая свекровь,— она многозначительно улыбнулась.

«О боже!» — подумал Гант. Он должен был спросить: «Вы выходите замуж?» — «Да»,— ответит она. Тогда ему придется сказать: «Поздравляю вас, примите мои наилучшие пожелания». Но у него не повернется язык сказать так. И он промолчал.

— Чем я обязана вашему визиту? — спросила Марион.

Гант посмотрел на Кингшипа, ожидая, когда тот заговорит.

Марион внимательно смотрела на обоих.

— Что-нибудь случилось?

— Я знал Дороти,— сказал Г ант.

— О! — Марион всплеснула руками.

— Мы были в одной группе. Я учусь в Стоддарде.— Он помолчал.— Хотя я не уверен, что и Бад был в одной группе со мной.

— Бад? — удивилась она.

— Да, Бад Корлис. Ваш...

Она покачала головой и улыбнулась:

— Бад никогда не был в Стоддарде.

— Был, мисс Кингшип.

— Нет,— улыбнулась она.— Он учился в Колдуэлле.

— Он поступил в Стоддард, а потом перевелся в Колдуэлл.

Марион с недоумением повернулась к отцу.

— Он был в Стоддарде, Марион,— подтвердил Кингшип.— Покажите ей вашу книгу.

Гант открыл книгу и протянул ее Марион.

— О боже! — воскликнула Марион.— Прошу прощения. Я не знала, что он был там.— Она посмотрела на обложку книги.— Тысяча девятьсот пятидесятый год.

— В книге сорок девятого года он тоже есть,— сказал Гант.— Он два года учился в Стоддарде, а потом перевелся в Колдуэлл.

— Бог мой, как странно. Разве это не странно? Может быть, он знал Дороти? — Голос ее звучал бодро, будто ее радовала мысль, что ее жених мог быть знаком с сестрой.

— Он никогда не говорил об этом? — спросил Гант, несмотря на предостерегающее покачивание головой Кингшипа.

— Нет, не говорил...

Она снова уткнулась в книгу.

— А в чем дело?

— Ни в чем,— быстро ответил Кингшип, делая знак Ганту.

— Значит, они оба были там...— К ее горлу подкатил комок.— Так вы пришли, чтобы сказать мне об этом?

— Нас просто интересовало, знаешь ли ты об этом.

— Почему? — спросила она.

— Нам просто стало интересно.

— Почему? — Ее глаза впились в Ганта.

— А зачем Баду скрывать это, если он не...

— Гант! — предупредил Кингшип.

— Скрывать это! Почему такое слово? Он не скрывает ничего, мы никогда не говорили об университете из-за Эллен.

— Почему же девушка, на которой он собирается жениться, не знает, что он два года провел в Стоддарде,— настаивал Гант,— если он не был связан с Дороти?

— Связан? С Дороти? — Ее глаза широко раскрылись и недоверчиво уставились на Ганта. Потом она посмотрела на Кингшипа.— Что это такое?

Кингшип хмуро смотрел на нее.

— Ты устроил это? — холодно спросила Марион.

— Устроил?

— Да, копание в грязи!

— Он явился ко мне по собственному почину, Марион!

— О, да. Совершенно неожиданно!

— Я прочел эту заметку в «Таймсе»,—сказал Гант.

Марион посмотрела на отца.

— Я думала, что ты изменил свое мнение о нем,— проговорила она.— Я действительно так думала. Я думала, что ты любишь Бада. Я думала, что ты любишь меня. Но ты не мо...

— Марион!

— Нет, даже если не ты сделал это! Дом, работа и все остальное — это просто так!

— Ничего подобного, Марион, клянусь тебе!

— Ничего? Я тебе точно скажу. Ты думаешь, я не знаю тебя? Он был «связан» с Дороти, значит, он виноват в ее смерти? И он был «связан» с Эллен, а теперь он «связан» со мной ради денег, ради твоих денег. Вот что у тебя на уме! — Она сжала книгу в руках.

— Вы не правы, мисс Кингшип,— сказал Гант.— Это у меня на уме, а не у вашего отца.

— Ты понимаешь? — сказал Кингшип.— Он пришел по своей воле.

Марион уставилась на Ганта.

— Так кто вы? Какое вам дело до этого?

— Я знал Эллен.

— Это я понимаю,— огрызнулась она.— Вы знали Бада?

— Не имел удовольствия.

— Тогда объясните мне, пожалуйста, что вы здесь делаете? Почему вы обвиняете его за глаза?

— Это длинный рассказ,— ответил Гант.

— Вы уже достаточно сказали, Гант,— вмешался Кингшип.

— Вы ревнуете к Баду? Да? Потому что Эллен предпочла его вам?

— Да,— сухо ответил Гант.— Я чахну от ревности.

— А вы слышали о законе за клевету?

Кингшип глазами показал Ганту на дверь.

— Да,— сказала Марион,— вам лучше уйти.— Одну минуту,— остановилась она, открывая дверь.— На этом все кончено?

— Нечего кончать, Марион,— отозвался Кингшип.

— Потому что вам нечего сказать,— она обратилась к Ганту.— Да, мы никогда не разговаривали об учебе. Зачем это было нужно?

— Все в порядке, Марион, все в порядке,— успокоил ее Кингшип. Он последовал за Гантом к выходу.— Так ты пойдешь, Марион?

Она задумалась:

— Да, я не хочу расстраивать мать Бада.

Кингшип закрыл за собой дверь?

Они зашли в кафе на Лексингтон-авеню.

Гант заказал кофе и вишневый пирог, а Кингшип стакан молока.

— Пока все в порядке,— сказал Г ант.

— Что вы имеете в виду? — спросил Кингшип.

— По крайней мере, нам известно, на чем мы остановились. Он не говорил ей о Стоддарде. Это означает...

— Вы слышали Марион,— сказал Кингшип.— Они не разговаривали об учебе.

Гант посмотрел на него.

— Потому что ей это не нужно,— произнес он медленно.— Она его любит. Но если жених не говорит невесте, где он учился...

— Это не значит, что он лгал,— перебил его Кингшип.

— Потому что у них не было разговора об учебе,— иронично заметил Гант.

— Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах это возможно.

— Не сомневаюсь. Обстоятельства говорят за то, что он был знаком с Дороти.

— Вы не имеете права на такое предположение.

Гант медленно отхлебнул кофе.

— Вы боитесь этого, не так ли?

— За Марион? Не смешите меня.— Кингшип отпил молока.— Человек не является виновным, пока его вина не доказана.

— Значит, нам надо получить доказательства, не так ли?

— Да? Вы считаете, что он начал охоту за удачей?

— Я допускаю, что это, возможно, гораздо больше, чем вы,— сказал Гант. Он дожевал кусок пирога.— Так что вы собираетесь делать дальше?

Кингшип смял бумажную салфетку.

— Ничего.

— Значит, вы позволите им пожениться?

— Я не могу помешать этому, даже если очень захочу,— ответил он.— Им больше двадцати одного года.

— Вы можете нанять детективов. Еще четыре дня впереди. Они смогут что-нибудь найти.

— Возможно,— кивнул Кингшип.— Если они сумеют. Или Бад все узнает и скажет Марион.

Гант улыбнулся:

— Тогда придется смеяться мне.

Кингшип вздохнул.

— Разрешите мне рассказать вам кое-что,— начал он, не глядя на Ганта.— У меня была жена и трое дочерей. Двух дочерей забрали от меня. Жену я оттолкнул сам. Возможно, я сам оттолкнул и какую-то из дочерей. Теперь у меня осталась единственная дочь. Мне пятьдесят семь лет, и у меня осталась одна дочь и несколько друзей, с которыми я играю в гольф и разговариваю о делах. Вот и все.

Кингшип повернулся к Ганту.

— Кто вы? — Его лицо было неподвижно.— Что вам

за дело до всего этого? Может быть, вы упиваетесь своей способностью к анализу и хотите показать другим, какой вы умный? Вы же понимаете, что мне ваш рассказ кажется чепухой. Вы пришли в мою контору и положили передо мной книгу. Вы только и сказали: «Бад Корлис был в Стоддарде». Может быть, вы просто рисуетесь передо мной?

— Возможно,— с легкостью согласился Гант.— По также возможно, что я считаю его убийцей ваших дочерей. Возможно, вы считаете донкихотством мое желание добиться, чтобы убийца понес наказание.

Кингшип допил молоко.

— Я думаю, вам лучше уехать и радоваться своим каникулам.

— Да, я поеду к себе в Уайте Плейнс,— сказал Г ант.— У вас язва? — он показал на стакан из-под молока.

Кингшип кивнул. Гант откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на него.

— И весите на тридцать фунтов больше, чем следовало бы,— добавил он.— Ну, я не думаю, что Бад будет терпеть вас десять лет. Впрочем, он сумеет избавиться от вас и за три-четыре года.

Кингшип встал. Он кинул на стол доллар.

— Прощайте, мистер Гант,— проговорил он.

Гант тоже расплатился.

— Еще что-нибудь? — спросил официант.

Гант отрицательно покачал головой.

Он успел на поезд 5.19 в Уайте Плейнс.

 

 

Глава 9

В письме к матери Бад сделал только один намек на деньги Кингшипа. Раз или два он упомянул «Кингшип Коппер». Он знал, что, когда будет знакомить мать с Марион и ее отцом, она будет считать, что роскошные апартаменты принадлежат ему, а вовсе не Кингшипам, что заслуга во всем принадлежит только ему.

Однако вечер принес огорчения.

И не потому, что его мать реагировала не так, как он ожидал. С полуоткрытым ртом она осматривала дом, удивляясь разодетому лакею, коврам, книгам, шампанскому, которое подавали,— да, да, шампанскому, которого она никогда не пила,— она восторженно смотрела на все, окружающее ее.

Нет, его мать вела себя нормально, и реакция ее была верной. Нет, огорчение его было вызвано тем, что Марион и ее отец, очевидно, поссорились. Марион разговаривала с отцом только тогда, когда это было неизбежно. Очевидно, ссора произошла из-за него, поскольку Лео, обращаясь к нему, избегал смотреть ему в глаза, а Марион называла его «дорогой» явно вызывающе, поскольку раньше она никогда так не обращалась к нему при посторонних. Беспокойство смутно охватило его, будто в ботинок попал камень.

Обед был скучным. Лео и Марион сидели с одной стороны, а он и его мать — с другой. Никто не разговаривал. Марион избегала разговоров с отцом, а его мать вообще старалась поменьше разговаривать. Марион называла его «дорогой» и рассказывала его матери об их доме. Его мать называла их «дети». Лео угощал ее и просил не обращать на него внимания. Сам он ел мало.

Бад гордо улыбался матери и подмигивал ей, когда Марион и ее отец склонялись над своими тарелками.

После еды он предложил Марион сигарету и взял одну себе. А потом дал ей прикурить от спички, которую достал из коробки, сделанной в виде книги. Но на этот раз на медной обложке коробки стояли слова: «Бад Корлис».

Но все равно в его ботинке был какой-то камешек.

В сочельник они пошли в церковь. После церкви Бад хотел поговорить с матерью, надеясь, что Марион пойдет проводить отца домой. Но Марион, к его досаде, решила ехать с ними. Лео один отправился домой, а Баду пришлось сидеть между двумя женщинами в машине. Он рассказывал матери об улицах, по которым они проезжали, и поскольку миссис Корлис никогда не была в Нью-Йорке, ей это было интересно.

В вестибюле отеля он спросил, не устала ли она, а когда она ответила утвердительно, был разочарован.

— Не спи пока,— предупредил он.— Я позже позвоню тебе.

Они пожелали друг другу спокойной ночи и поцеловались. Миссис Корлис поцеловала также и Марион.

Возвращаясь домой к отцу, Марион молчала.

— Что с тобой, дорогая?

— Ничего,— ответила она.— А что?

Он пожал плечами.

Он собирался оставить ее у двери ее комнаты, но камешек беспокойства превратился в булыжник и они уселись в гостиной на тахте. Кингшип был уже в своей комнате. Они закурили.

Она сказала ему, что ей очень понравилась его мать. Он был рад этому и уверил ее, что она тоже понравилась его матери. Они заговорили о будущем, но он чувствовал по ее тону, что она думает о чем-то другом. Он откинулся назад, прикрыл глаза, обнял ее за плечи и стал внимательно прислушиваться к ее голосу, чего он никогда не делал раньше. Это не могло иметь значения! Не могло! Он забыл о чем-то, он что-то обещал ей и забыл. Но что бы это могло быть? Он обдумывал каждый свой ответ, каждое слово, пытаясь разобраться, в чем же дело. Точно так же шахматист обдумывает каждый свой ход перед тем, как поставить очередную фигуру на ту или иную клетку.

— Два,— сказала она, когда разговор зашел о детях. Он поправил складку на брюках.

— Или три,— улыбнулся он.— Или четыре.

— Два,— сказала она.— Один будет учиться в Колумбии, а другой в Колдуэлле.

Колдуэлл. Что-то связано с Колдуэллом. Эллен.

— Может быть, они оба будут учиться в Мичигане или где-нибудь в другом месте,— сказал он.

— А если у нас будет один ребенок, он будет учиться в Колумбии, а потом переведется в Колдуэлл. Или наоборот.-— Она улыбнулась и стряхнула пепел. «Гораздо тщательнее, чем обычно,— заметил он.— Переведется в Колдуэлл. Переведется в Колдуэлл...» Он молча ждал.— Нет, я не хочу, чтобы он делал это,— сказала она.— Потому что это не делает чести. Перевод связан с трудностями.

Они немного помолчали.

— Нет,— произнес он наконец.

— Что нет? —- спросила она.

— Нет,— ответил он.— Я ничего не потерял.

— О чем ты говоришь, о переводе?

— Конечно. Я же говорил тебе.

— Нет. Ты никогда не говорил...

— Говорил, любимая. Я уверен, что говорил. Я учился в Стоддардском университете. А потом перевелся в Колдуэлл.

— Так там училась моя сестра Дороти!

— Я знаю. Эллен говорила мне.

— Ты не говорил мне, что знал ее!

— Нет. Эллен показывала мне ее фото, и мне казалось, что я вспомнил ее. Я уверен, что говорил тебе об этом в музее.

— Нет, не говорил. Я же помню.

— Ну, я пробыл в Стоддарде два года. А ты думала...— Но губы Марион уже сложились для поцелуя, который разрешил все сомнения.

Через несколько минут он посмотрел на часы.

— Я, пожалуй, пойду,— сказал он,— Надо немного поспать.

Обдумывая разговор с Марион, он пришел к выводу, что Лео как-то узнал, что он учился в Стоддарде. Это не представляло реальной опасности. Нет! Беспокойство, возможно. О, Иисус! Но опасности нет, нет. Разве есть закон против богатых?

Но почему так поздно? Если Лео хотел помешать ему, почему он не сделал этого раньше? Почему сегодня? Конечно же, дело в этом объявлении в «Таймсе»! Кто-то видел его, кто-то, кто был в Стоддарде. Сын какого-нибудь друга Лео. «Мой сын и ваш будущий зять вместе учились в Стоддарде». Лео и сложил два и два. Дороти, Эллен, Марион. Авантюрист. Он сказал Марион, отсюда и ссора.

Проклятье! Если бы только было можно упомянуть о Стоддарде с самого начала! Это плохо. Лео мог начать подозревать его и сказать об этом Марион. Но почему разговор зашел только сегодня?

Что может сделать Лео со своими подозрениями? У них могут быть только подозрения. У старика не может быть доказательств, что он знал Дороти. А разве Марион не обрадовалась, когда он сказал ей, что не знал Дороти? Может быть, Лео скрывает часть информации от Марион? Ну нет, он бы сразу выложил перед ней все доказательства. Значит, у Лео нет ничего определенного. Откуда у него может быть уверенность? Откуда? Разве теперешние дети в Стоддарде помнят Дороти? Возможно. Но сейчас Рождество. Все на каникулах. Все разъехались, а свадьба через четыре дня. Лео не решится предложить Марион отсрочку.

Надо сидеть и сжать кулаки. Еще недолго. Вторник, среда, четверг, пятница, а потом суббота. Что ж, если случиться худшее, так у него есть деньги. Это все, что сможет доказать Лео. Он не сможет доказать, что Дороти не совершила самоубийство. Он не сможет достать со дна Миссисипи пистолет, который уже наверняка занесло двадцатью футами ила.

А если все пойдет по плану, то свадьба состоится. Что тогда сможет доказать Лео, даже если весь Стоддард все вспомнит? Развод? Ну, это не так-то легко сделать! Даже если Марион захочет... А потом что? Может быть, Лео захочет купить его?

Надо подумать. Сколько заплатит Лео, чтобы спасти дочь от авантюриста? Много, наверное.

Но не так много, как может дать Марион в один прекрасный день.

Хлеб сейчас или булку потом?

Вернувшись к себе, он позвонил матери.

— Надеюсь, я не разбудил тебя. Я вернулся от Марион.

— О, дорогой мой, я так рада за вас! Марион чудесная девушка! Просто чудесная!

— Спасибо, ма!

— И мистер Кингшип такой чудесный человек, такой приятный! Ты обратил внимание на его руки?

— А что такое?

— Такие ухоженные!

Он засмеялся.

— Бад,— она понизила голос,— они, должно быть, богатые, очень богатые...

— Кажется, да, мама.

— Эти апартаменты! Как в кино! Боже мой!

Он рассказал ей о доме на Саттон Террас.

— Подожди, пока ты его еще не видела. В четверг он отведет меня туда, чтобы познакомить с обстановкой.

— Бад, а как обстоят дела с твоей идеей?

— С какой идеей?

— Из-за которой ты бросил учебу.

— Ах, эта! — вспомнил он.— Она провалилась.

Мать была разочарована.

— Ты вспомни тюбики с пастой для бритья.

— Что ты хочешь сказать?

— Их выбрасывают, когда кончается паста?

— Да.

— Так вот то же самое сделали со мной.

— О!—она глубоко вздохнула.— Ты никому не говорил об этом?

— Нет.

— Ничего не поделаешь, раз так случилось. Идея... Закончив разговор, он улегся в постель.

Черт с ним, с этим Лео и его подозрениями! Все будет в порядке.

Иесус, единственное, что ему надо, увидеть, как она принесет ему деньги.

 

 

Глава 10

Поезд миновал Стампорт, Бриджпорт, Нью-Хэвен, Нью-Лондон. Он шел все дальше и дальше на восток. В одном из тамбуров, прижимаясь к окну, стоял Гордон Гант.

Около шести часов поезд прибыл в Провиденс. На вокзале Гант выяснил несколько вопросов в справочном бюро. Потом, взглянув на часы, покинул вокзал. Он зашел в кафе и наскоро перекусил. Кофе и пирог — таков его рождественский обед. Потом в аптеке он купил катушку липкой ленты. Вернувшись на вокзал, он стал читать какую-то бульварную газетенку. Без десяти семь он снова вышел с вокзала и направился к автобусной остановке. На голубом автобусе была проведена широкая желтая полоса и на ней написано: _«Менассет —Сомерсет — Фалл Ривер»_.

В двадцать минут восьмого автобус остановился на Майн-стрит в Менассете и высадил нескольких пассажиров. Среди них был и Гордон Гант. Быстро оглядевшись, он зашел в телефонную будку и, просмотрев телефонный справочник, набрал номер. Десять раз он набирал номер, и десять раз не было ответа. Тогда он повесил трубку.

Дом был серым и убогим, всего один этаж. Окна замерзли, и на них нарос слой снега. Гант внимательно огляделся. До дома было всего несколько футов, но снег не тронут.

Он дошел до конца квартала и повернул обратно. Он внимательно рассматривал окружающие дома. Во многих домах окна были закрыты, но где-то он видел, как семьи сидели за праздничным столом. В конце квартала он опять повернул назад. Поравнявшись с серым домом, он резко свернул за угол. Высокий забор отделял этот дом от другого. Гант направился к небольшому крыльцу. Дверь и окно. Рядом металлический ящик для мусора. Он подергал дверь, она была заперта. Окно тоже было закрыто. Гант огляделся, достал из кармана липкую ленту и начал разматывать ее. Разматывая ленту, он наклеивал ее на стекло. Через несколько минут все стекло было закрыто лентой и тогда он резко ударил по стеклу рукой в перчатке. Легкий звук известил о том, что стекло разбито. Осколки, однако, не посыпались, они остались висеть на липкой ленте. Гант осторожно собрал стекла с лентой и бесшумно опустил их на дно мусорного ящика. Откинуть защелку на окне было нетрудно. Он достал из кармана фонарь и посветил в окно. У окна стояло кресло. Он сунул руку в окно и отодвинул кресло. Потом залез внутрь.

Узкий лучик фонаря осветил кухню.

Гант мягко двинулся дальше по полу, покрытому линолеумом.

Он зашел в гостиную. Толстые, обитые плюшем кресла. Мрачные тени из окна. Фотографии Бада на стенах. Бад — младенец, Бад — в коротких штанишках, Бад — в школе, Бад — в университете. Кругом Бад, всюду его улыбающееся лицо.

Из гостиной Гант прошел в холл. Первой комнатой оказалась спальня. Бутылка лосьона, пустой туалетный столик, только фото Бада осталось на месте. Затем шла ванная. Здесь не было ничего интересного.

Третьей была комната Бада. Она напоминала комнату второразрядного отеля. Гант вошел в нее.

Он осмотрел обложки книг на полках. Учебники и новые романы. Ничего похожего на дневники. Он сел за стол и стал осматривать ящики. Там было много бумаг, бювары, номера «Лайфа» и «Нью-Йоркера», какие-то заметки, дорожная карта. Ни писем, ни календарей, ни адресных книг. Ничего. Он встал и подошел к комоду. Половина ящиков была пуста. В других были летние вещи, плавки, пара вязаных носков, целлулоидные воротнички, галстуки. Никаких бумаг.

Он небрежно раскрыл дверь чулана. И на полу, в углу, увидел небольшую коробку. Он взял ее и поставил на стол. Она была закрыта. Он покачал ее и по звуку определил, что в ней бумаги. Он попытался открыть ее лезвием ножа. Ничего не вышло, Тогда он взял на кухне отвертку, но его снова постигла неудача. Он завернул коробку в газету, надеясь, что в ней нет важных бумаг миссис Корлис.

На кухне он нашел кусок фанеры. Выбравшись из окна, он вставил фанеру вместо выбитого стекла. Он понимал, что снег скоро заметет все следы и издали трудно будет определить, что в окне выбито стекло.

Вскоре на улице можно было увидеть высокого молодого человека, который быстро удалялся, держа подмышкой какой-то сверток.

 

 

Глава 11

Лео Кингшип вернулся домой в десять часов. В эту среду он много работал, чтобы наверстать упущенное за время рождественских праздников.

— Марион у себя? — спросил он, отдавая пальто камердинеру.

— Она ушла с мистером Корлисом. Сказала, что вернется рано. В гостиной вас ждет мистер Детвейлер.

— Детвейлер? — Кингшип задумался.

— Он сказал, что мисс Ричардсон прислала его с какими-то важными бумагами. Он притащил какую-то коробку.

— Детвейлер? — повторил Кингшип.

Он направился в гостиную,

В уютном кресле возле камина сидел Гордон Гант. При виде хозяина он встал.

— Хелло! — радостно приветствовал он.

Некоторое время Кингшип молча смотрел на него.

— Неужели мисс Ричардсон не поняла, что я не хочу...— Он сжал кулаки.— Вон отсюда! Если Марион войдет...

— Вещественное доказательство номер один,— сказал Гант, поднимая руки, в которых держал по брошюре,— против Бада Корлиса.

— Я не хочу...— Он не договорил. Шагнув вперед, Кингшип выхватил брошюры из рук Ганта.— Наши публикации...

— Во владении Бада Корлиса,— произнес Гант.— Он хранил их в коробке в чулане в Менассете.— Он вытолкнул вперед коробку ногой и поднял крышку. Там лежали четыре продолговатых конверта.— Я украл ее,— признался Гант.

— Украли?

Он улыбнулся.

— Борьба огня с огнем. Я не знал, где он остановился в Нью-Йорке и поэтому решил сделать вылазку в Менассет.

— Вы безумец...— Кингшип тяжело опустился на кушетку возле камина и снова взглянул на брошюры.— О боже!

Гант подсел к нему.

— Обратите внимание на это вещественное доказательство,— предложил он.— Видите, следы его пальцев? Это значит, что он не один раз смотрел их. Я бы сказал, что он постоянно просматривал их.

— Этот... этот сукин сын...— Кингшип не договорил.

Гант ногой толкнул коробку.

— История Бада Корлиса, драма в четырех конвертах,— продолжал он.— Конверт номер один: вырезки из газеты о герое, о его пребывании в университете и об общественных обязанностях. Конверт номер два: его армейские награды, «Бронзовая Звезда», «Пурпурное Сердце», несколько фотографий и закладная на часы. Конверт номер три: документы о переводе из Стоддарда в Колдуэлл. Конверт номер четыре: брошюры с описанием «Кингшип Коппер Инкорпорейтед» и вот это...— Он достал из кармана разлинованный лист бумаги и протянул его Кингшипу.

Кингшип взял бумагу, развернул ее и стал читать.

— Что это?

— Это я вас спрашиваю.

Он покачал головой.

— Это тоже имеет отношение,— сказал Гант.— Это лежало вместе с брошюрами.

Кингшип покачал головой и вернул бумагу Ганту, который убрал ее в карман. Кингшип посмотрел на брошюры.

— Как я скажу об этом Марион? — простонал он.—

Она любит его.— Он уставился на Ганта. Почему я должен верить вам, что это было в коробке? Как я узнаю, что не вы сами положили это туда?

Челюсть Ганта отвисла:

— О, для...

Кингшип встал и прошелся по комнате. Потом подошел к телефону. Сняв трубку, о*н'набрал номер. Гант смотрел на него.

— Хелло? Мисс Ричардсон? Это Кингшип. Я прошу вас об одолжении, мисс Ричардсон. Это абсолютно конфиденциально. Сходите, пожалуйста, в контору. Да, сейчас. Я не просил бы вас, если бы это не было так важно. Просмотрите все дела и узнайте, посылали ли мы наши проспекты Баду Корлису.

— Бартону Корлису,—подсказал Гант.

— Или Бартону Корлису. Да, все верно, мистеру Корлису. Позвоните мне, как только выясните. Спасибо, большое спасибо, мисс Ричардсон. Я высоко ценю это...— Он повесил трубку.

Гант криво усмехнулся.

— Мы хватаемся за соломинку,— сказал он.

— Я хочу быть уверенным,— ответил Кингшип.— Да и вам тоже нужна уверенность.— Кингшип подошел к кушетке.

— Вы уже уверены и знаете, что это так,— заметил Гант.

Кингшип снова взял брошюры и сел на кушетку,

— Вы уже уверены,— повторил Гант.

Кингшип тяжело вздохнул.

— Но как мне сказать об этом Марион? — Он потер колени.— Ах, сукин сын, проклятый сукин сын...

Гант наклонился к нему.

— Мистер Кингшип, я был прав во многом. Теперь вы согласны, что я прав и во всем остальном?

— В чем это «во всем остальном»?

— Насчет Дороти и Эллен.— Кингшип снова тяжело вздохнул, а Гант быстро сказал:—Он не говорил Марион, что учился в Стоддарде. Он должен был быть связан с Дороти. Он мог быть виновником ее беременности. Он убил ее, а затем Ноуэлла и Эллен, когда понял, что им что-то известно о нем.

— Записка...

— Он мог обманом заставить ее написать эту записку! Это было сделано заранее. Помните, в газетах, месяц назад, был аналогичный случай и такая же причина. Девушка была беременна.

Кингшип кивнул.

— Я поверил ему,— сознался он.— Но теперь я верю вам. Но в вашей теории есть большая трещина,

— Какая же? — поинтересовался Гант.

— Он сделал это из-за денег, не так ли?

Гант кивнул.

— А вы знаете, что Дороти была убита, когда на ней было «что-то новое», «что-то старое», «что-то взятое в долг» и «что-то голубое»?

Гант снова кивнул.

— Так вот, если это тот человек, который убил ее в тот день, когда она готова была выйти за него замуж, зачем он сделал это? Он ведь мог жениться на ней? Он мог жениться на ней и таким образом получил бы от меня деньги.

Гант молча посмотрел на него.

— Да, здесь вы правы,— Кингшип показал на брошюры,— но насчет Дороти вы ошибаетесь. Это неверно.

Гант встал и подошел к окну. Он перегнулся и посмотрел вниз.

— Я могу прыгнуть,— объявил он.

Когда послышался звук открываемой двери, Гант отвернулся от окна. Кингшип стоял у камина. Заметив, ч го Гант смотрит на него, он отвел глаза.

До них донеслись голоса:

— ...зайдем на немного, а?

— Не стоит, Марион. Нам завтра надо рано вставать.— И после небольшой паузы.— Я буду перед домом в половине восьмого.

— Тебе лучше надеть темный костюм. Плавильня, должно быть, ужасно грязное место.— Снова пауза.— Спокойной ночи, Бад.

— Спокойной ночи.

Дверь закрылась.

Кингшип свернул брошюры в трубку.

— Марион!—тихо позвал он.— Марион! — крикнул он громче.

— Иду! — послышался веселый голос.

Двое мужчин ждали ее. В наступившей тишине слышалось тиканье часов.

Она появилась в дверях веселая, оживленная, щеки ее горели.

— Мы были...— Она замолчала, увидев Ганта.

— Марион, мы...

Она повернулась и исчезла.

— Марион! — Кингшип бросился за ней.— Марион! Она остановилась на лестнице.

— Ну?

— Иди сюда. Мне надо поговорить с тобой, это очень важно. Иди сюда.

— Хорошо,— холодно отозвалась она.— Можешь говорить, а потом я уйду отсюда.

Кингшип вернулся в гостиную. Гант стоял посреди комнаты, держа руки за спиной.

Она вошла в гостиную и села в кресло возле двери, положив руки на ручки кресла и вытянув ноги.

— Ну? — проговорила она.

Кингшип вздохнул и сказал, избегая глядеть на нее:

— Мистер Гант был.., вчера он..,

— Да?

Кингшип беспомощно посмотрел на Ганта.

— Вчера без ведома вашего отца я был в Менассете. Я проник в дом вашего жениха...

— Нет!

— ...и взял из чулана коробку...

Она побледнела, глаза ее широко раскрылись.

— Я принес ее домой и вскрыл...

— И что вы там нашли? Планы атомной бомбы?

Они молчали.

— Что вы там нашли? — повторила она осторожно,

Кингшип подошел к ней и протянул брошюры.

Она взяла их и осмотрела.

— Они старые,— сказал Гант.— Он пользовался ими некоторое время.

— Они были у него до встречи с тобой,— пояснил Кингшип.

Она внимательно осмотрела брошюры.

— Эллен могла дать их ему.

— Эллен никогда не имела никаких наших изданий и проспектов, Марион. Ты это знаешь. Она этим мало интересовалась, так же, как и ты.

— Ты присутствовал при открытии коробки? Ты точно знаешь, что они лежали там?

— Я проверю это,—сказал Кингшип. — Но по какой причине мистер Гант стал бы...

Она внимательно просматривала брошюры.

— Хорошо,— согласилась она.— Возможно, вначале его привлекали деньги.— Она изобразила улыбку.— Тогда впервые я благодарна тебе за твои деньги.— Она перевернула страницу.— О чем это говорит? Что богатую девушку можно полюбить так же, как и бедную.— Она перевернула еще одну страницу.— Ты же не можешь обвинить его в том, что он родом из бедной семьи. Окружающая обстановка...— Она встала и кинула брошюры На кушетку.— Есть еще что-нибудь? — Руки ее слегка дрожали.

— Еще что-нибудь? — удивился Кингшип.— А разве этого недостаточно?

— Достаточно? — спросила она.— Достаточно для чего? Чтобы отказаться от свадьбы? — Она покачала головой.— Нет, этого недостаточно.

— Ты хочешь...

— Он любит меня,— заявила она,— Возможно, сперва его привлекали деньги, но я смею надеяться, что я довольно хороша собой. Я бы не стала отказываться от него, если бы узнала, что его привлекли мои книги. А?

— Сперва? — повторил Кингшип.— Его привлекают только деньги.

— Ты не имеешь права так говорить!

— Марион, ты не можешь теперь выйти за него замуж.

— Нет? Приходи в субботу и увидишь!

— Он интриган...

— Да? Ты всегда знаешь, кто плохой, а кто хороший! Ты знал, что мама была плохой, и ты избавился от нее! Ты знал, что Дороти была плохой, и потому она покончила с собой!

— Ты не выйдешь замуж за человека, которому нужны только твои деньги!

— Он любит меня! Ты понимаешь? Он любит меня! Я люблю его! Меня не интересует, что соединило нас! Мы думаем одинаково! Мы чувствуем одинаково! Мы любим одни и те же книги, картины, пьесы, музыку, одни и те же...

— Одну и ту же пищу,— подсказал Гант.— Вы ведь оба любите итальянскую и американскую кухню? — Она повернулась к нему, открыв рот. Он достал из кармана лист бумаги.— Вам нравятся такие книги...— сказал он, глядя в бумагу,— например, романы Пруста, Томаса Вульфа, Карсона Мак-Каллерса?

Ее глаза широко раскрылись:

— Откуда вы... Что это?

Он подошел к кушетке. Она следила за ним,

— Сядьте,— попросил он.

— Что вы...

— Сядьте, пожалуйста,— повторил Гант,

Она села.

— Что это?

— Это было в коробке с брошюрами,— объяснил Гант,—В одном и том же конверте. Надеюсь, вы узнаете его почерк? — Он протянул ей бумагу.— Простите.

Она смущенно посмотрела на него, потом уткнулась в бумагу.

«Пруст, Т. Вульф, К. Мак-Каллерс, «Мадам Бовари», «Алиса в Стране чудес», Э. Б. Броунинг — Прочесть/

Искусство (особенно современное) — Хоппи или Хоппер, Де Мейт?

Прочесть общие книги по современному искусству.

Разговор об учебе.

Ревность Э.?

Ренуар, Ван Гог.

Итальянская и американская кухня — узнать о ресторанах Ныо-Иорка.

Театр: Б. Шоу, Т. Уильямс, серьезные пьесы».

Она читала медленно, и щеки ее бледнели. Потом она свернула бумагу.

— Ну что ж,— проговорила она,— не надо быть такой доверчивой.— Она беспомощно улыбнулась. Отец подошел к ней и встал рядом.— Теперь я все знаю.— Кровь прилила к ее щекам. Она покраснела.— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой,— пробормотала она. Слезы покатились по ее щекам. Пальцы смяли бумагу.— Я действительно узнаю...— Она зарыдала.

Кингшип сел рядом с ней и поглаживал ее плечи.

— Марион, Марион, радуйся, что ты не узнала об этом гораздо позже...

— Ты не понимаешь, ты не можешь понять...

Когда она перестала плакать, Кингшип протянул ей

платок.

— Проводить тебя наверх? — спросил он.

— Нет. Пожалуйста... я только... посижу здесь...

Он встал и подошел к Ганту, стоявшему у окна. Они молча смотрели на реку.

— Я ему покажу,— проговорил наконец Кингшип.— Клянусь богом, я ему покажу.

— Она говорила о «хороших» и «плохих»,— начал Гант после паузы.— Вы были суровым с дочерьми?

— Не очень,— пробормотал Кингшип.

— Очень. Она так сказала.

— Она была сердита,— пояснил Кингшип.

— Когда мы с вами были в кафе после ухода от Марион, вы сказали, что, возможно, оттолкнули какую-то из дочерей. Что вы имели в виду?

— Дороти,— ответил Кингшип.— Может быть, если бы я не...

— Так уж прямо?

— Нет. Не очень, но я был не прав. Возможно, это из-за их матери.— Он вздохнул.— И все же Дороти не могла думать, что самоубийство единственный выход.

Гант взял сигарету.

— Мистер Кингшип, что бы вы сделали, если бы Дороти вышла замуж без вашего разрешения, а потом родился ребенок?

Кингшип помолчал немного,

— Я не знаю.

— Он бы выбросил ее,— спокойно заметила Марион. Мужчины повернулись к ней. Она неподвижно сидела на кушетке. В зеркале над камином они видели ее лицо. Она была бледна.

— Ну? — спросил Гант.

— Я не думаю, что выгнал бы ее,— запротестовал Кингшип.

— Выгнал бы,— равнодушно проговорила Марион.

Кингшип отвернулся к окну.

— Ну, при этих обстоятельствах,— сказал он наконец,— когда ответственность за брак...— он не договорил.

Гант закурил.

— Да, это так,— сказал он.— Поэтому он и убил ее. Она могла рассказать ему о вас. Он знал, что не получит ни цента, даже если и женится на ней, а если бы он не женился, то начались бы такие неприятности... Он перенес внимание на Эллеи, но она принялась за расследование смерти Дороти и слишком быстро добралась до правды. Ему ничего не оставалось делать, как убить ее и Лоуэлла. Потом он предпринял третью попытку.

— Бад? — спросила Марион. Она была удивительно спокойна, будто речь шла не о ее женихе.

— Я верю в это,— сказал Кингшип, глядя в окно.— Я верю в это.— Он повернулся к Ганту.-— Но вы все основываете на том, что он не сказал Марион о своем пребывании в Стоддарде. Мы даже не уверены, знал ли он Дороти. Нам нужна уверенность.

— Девушки в общежитии,— подсказал Гант.— Кто-то из них должен знать, с кем она дружила.

Кингшип кивнул.

— Я могу нанять кого-нибудь, чтобы выяснить все на месте...

Гант покачал головой.

— Ничего не выйдет. Сейчас каникулы. К тому времени, пока вы узнаете, будет слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Он же узнает, что свадьба отложена? — он посмотрел на Марион. Она молчала.— Он все поймет и не станет ждать. Не так ли?

— Мы найдем его,— сказал Кингшип.

— Возможно, но, может быть, и не найдете. Люди исчезают.— Гант задумчиво выпустил дым.— У Дороти был дневник или что-нибудь в этом роде?

Зазвонил телефон.

Кингшип подошел и сиял трубку.

— Хелло! — Наступила длинная пауза. Гант посмотрел на Марион. Она вновь рассматривала бумагу.— Когда?— спросил Кингшип. Марион взглянула на него.— Спасибо.— Он положил трубку. Воцарилась тишина. Гант посмотрел на Кингшипа.

— Это звонила мисс Ричардсон,— пояснил Кингшип. Лицо его покраснело.— Эта литература была выслана Бартону Корлису в Колдуэлл в октябре 1950 года, 16 октября.

— Когда он начал кампанию против Эллен,— догадался Гант.

Кингшип кивнул.

— Но это второй раз,— добавил он.— Та же литература была выслана Бартону Корлису 6 февраля 1950 года в Блю Ривер, Айова.

— Дороти,— проговорил Гант.

Марион застонала.

Марион ушла наверх, Гант остался в гостиной.

— Мы пока не сдвинулись с места,— заметил он.— Полиция имеет «записку о самоубийстве» Дороти, и нам будет трудно переубедить их.

Кингшип взял брошюры.

— Я уверен в этом,— сказал он.

— Они не нашли ничего в доме Поуэлла? Ни отпечатков пальцев, ни следов?

— Ничего,— подтвердил Кингшип.— Ни в доме Поуэлла, ни в ресторане, где Эллен...

Гант вздохнул.

— Если вы и убедите полицию арестовать его, то даже студент первого курса юридического факультета в пять минут его оправдает.

— Я ему кое-что устрою,—пообещал Кингшип.— Теперь я убежден во всем и я ему устрою.

— Нам надо выяснить, как ему удалось заставить Дороти написать записку или найти его пистолет, из которого он убил Эллен и Поуэлла. И все это надо сделать до субботы.

Кингшип посмотрел на фото в брошюре.

— Плавильня...— пробормотал он.— Завтра мы предполагали вылететь туда. Я хотел показать ему и Марион. Она раньше никогда не интересовалась этим.

— Лучше всего сделать так, чтобы она не говорила ему об отмене свадьбы до последнего момента,

Кингшип закрыл брошюру.

— Что?

— Я говорю, что вам лучше проследить, чтобы Марион не говорила ему об отмене свадьбы до последнего момента.

— О! — воскликнул Кингшип. Его взгляд снова упал на брошюры.— Он сделал верный выбор,— произнес Кингшип, глядя на фотографию плавильни.— Но он мог бы выбрать и другого человека, у которого есть дочери. 

 

 

Глава 12

Мог ли быть в его жизни более удачный день? Это все, что он хотел знать. Он усмехнулся. На блестящем фюзеляже самолета стояла крупная надпись «Кингшип». Вокруг сновали рабочие. Он усмехнулся, заметив на другом конце поля самолеты обычных пассажирских авиалиний. Пассажиры ожидали посадки и столпились в кучу, как стадо испуганных животных.

Марион и Лео стояли в тени и о чем-то спорили.

— Я поеду! — настаивала Марион.

— В чем дело? — он улыбнулся, подходя к ним,

Лео отвернулся и ушел.

— В чем дело? — переспросил он.

— Ни в чем. Я себя неважно чувствую, так он не хочет брать меня.— Она смотрела мимо него в сторону самолета.

— Свадебное волнение?

— Нет, просто что-то нездоровится.

— А! — сказал он, будто знал, в чем дело.

Несколько минут они стояли молча, глядя, как механики проверяют самолет. Потом он направился к Лео. Оставить Марион одну в такой день! Но это, возможно, к лучшему.

— Скоро полетим?

— Через несколько минут,— ответил Лео.— Мы ждем мистера Детвейлера.

— А кто это?

— Мистер Детвейлер? Его отец — один из директоров.

Через несколько минут из-за ангаров вышел высокий блондин в сером пальто. У него была тяжелая челюсть и густые брови. Он кивнул Марион и подошел к Лео.

— Доброе утро, мистер Кингшип.

— Доброе утро, мистер Детвейлер.— Они пожали друг другу руки.— Рад познакомить вас с моим будущим зятем Бадом Корлисом. Бад, это Гордон Детвейлер,

Они познакомились.

— Вы готовы, сэр? — спросил механик.

— Да,— ответил Лео.

Марион шагнула вперед.

— Марион, я не хотел бы, чтобы ты ехала,— повторил он.

Но Марион прошла мимо него. Лео пожал плечами и покачал головой. Детвейлер направился за Марион.

— Идем, Бад.

Самолет был шестиместный, обитый внутри синим материалом. Он сел справа на последнее сиденье. Марион села ближе к крылу. Лео занял переднее сиденье напротив Детвейлера.

Когда пропеллеры закрутились, он пристегнулся ремнем и улыбнулся. Все в порядке. Самолет побежал по полю.

Стал бы Лео брать его с собой, если бы подозревал что-нибудь? Нет, никогда! Он повернулся к Марион и улыбнулся ей. Она ответила улыбкой и уткнулась в окно. Лео и Детвейлер о чем-то беседовали.

— Нам долго лететь, Лео? — весело спросил он.

Кингшип повернулся к нему.

— Три часа,— ответил он.— Или немного меньше, если не будет встречного ветра.

Ну, разговаривать-то он не хочет, и повернулся к окну.

Самолет медленно набирал высоту. Они летят осматривать медеплавильный завод. Плавильня? Какого черта мать побоялась лететь с ними? Жаль, что ее нет.

Самолет рвался вперед.

Он первым заметил это. Далеко внизу чернели какие-то сооружения. Черный дым стелился над землей, иногда порывы ветра разгоняли его.

— Вон, внизу,— услышал он голос Лео.

Плавильня находилась прямо под ними. Там торчало несколько труб, из которых поднимались клубы дыма. Вокруг здания проходила дорога, по которой что-то двигалось.

Он прильнул к иллюминатору. Внизу были поля, занесенные снегом. Потом промелькнуло несколько домиков. Дороги разделяли их на кварталы. Плавильня исчезла.

Самолет накренился в развороте. В желудке что-то перекатывалось.

Внизу их ждала машина. Большой черный блестящий паккард. Он сел рядом с Детвейлером и наклонился вперед, чтобы через плечо шофера следить за дорогой. Теперь трубы и дым были видны с земли.

Главная улица разделяла поле на две половины. От главной дороги шло несколько разветвлений, и все они были асфальтированы.

Впереди возвышалась плавильня. Большая коричневая пирамида, вершина которой была окутана густым дымом. Рядом стояли здания в современном стиле, сделанные из металла и стекла. Все вместе это выглядело монументальным сооружением, как некий технический храм.

Машина остановилась возле невысокого кирпичного здания. У двери их ждал высокий, седовласый улыбающийся мужчина в темно-сером костюме.

Он забыл, что сидит за едой. Его интересовало то, что было за окном. Он видел те же сооружения, которые часами рассматривал в брошюрах. Цыпленок. Он начал торопливо есть, надеясь, что все последуют его примеру.

Тщательно одетого седовласого мужчину звали мистер Отто. Это был управляющий медеплавильным заводом. Лео познакомил их. Мистер Отто за все извинялся и говорил с виноватой улыбкой, что здесь не Нью-Йорк, что они могут испачкаться.

— Вам лучше не спешить, мистер Корлис,—сказал он. Детвейлер улыбнулся.— Вы успеете все осмотреть.

— Мне не терпится осмотреть плавильню,— признался Бад.

— Успеете,— улыбнулся в ответ мистер Отто.

Наконец-то они покинули столовую и пошли по асфальтовой дорожке к плавильне. Вагонетки с рудой поднимались по стальной стене и исчезали в горловине плавильни. Справа краны разносили чаны с кипящей медью, которую мистер Отто называл «красным металлом».

«Чудовищное сооружение,— подумал он,—сердце американской индустрии».

Он шел медленно. Остальные уже исчезли за дверью, Мистер Отто ожидал его у двери и улыбался.

Он медленно направился к двери. Какая удача! Какой успех! Исполнение желаний! Почему нет фанфар? Где фанфары?

Свист нарастал.

Спасибо. Мучас грасиас.

Он шагнул в темноту. Дверь за ним закрылась.

Свист усилился, напоминая ему крик птиц в джунглях. 

 

 

Глава 13

Он стоял как зачарованный, глядя на сооружение. Рабочие быстро сновали взад и вперед. Воздух был горячим и пахло серой.

— Здесь шесть таких печей,— пояснил мистер Отто.— Они расположены одна над другой. Руда подается на самый верх.

Бад понимающе кивнул головой. Потом огляделся. Рядом с ним стояла Марион с застывшим лицом. Лео и Детвейлер исчезли.

— А где твой отец и этот Детвейлер? — спросил он.

— Не знаю. Папа сказал, что хочет ему что-то показать.

— А! — Он повернулся к топкам. «Интересно, что хотел показать Лео?» — Сколько их здесь?

— Топок? — Мистер Отто вытер лоб.— Пятьдесят четыре.

— Пятьдесят четыре! О боже! Сколько же нужно руды каждый день?

Это было удивительно! Он еще никогда в жизни не был так заинтересован. Он задавал тысячи вопросов, а мистер Отто увлеченно отвечал на них. Марион стояла в стороне с безучастным видом.

В других зданиях тоже были печи. .

— Здесь плавится руда,— объяснял мистер Отто.— В ней около десяти процентов меди. Легкие минералы образуют шлак и всплывают. Остаются железо и медь. Причем меди получается сорок процентов.

— А что используется в качестве топлива?

— Распыленный уголь.

Он покачал головой.

— Интересно? — спросил мистер Отто.

— Очень,— ответил он.— Удивительно!

— Это, возможно, самая эффектная часть плавильного процесса,— сказал мистер Отто.

— Боже!

— Это конверторы! — прокричал управляющий.

Огромное металлическое сооружение. Тысячи машин и людей. Краны, вагонетки. Справа стояли гигантские цилиндры. Между ними проходила платформа. Грохот и рев. Отблески пламени. Один из конверторов стоял наклонно и из его пасти вытекал огненный вал.

Сердце сердец! Бад с волнением следил за происходящим.

— А почему пламя разноцветное? — спросил он.

— Цвет пламени определяется происходящим процессом,— пояснил мистер Отто,— и по цвету пламени оператор судит о качестве металла.

— Я хотел бы поближе посмотреть на розлив меди,— попросил Бад.

Сзади открылась дверь. Бад обернулся. Возле Марион стоял Лео. Детвейлер был возле лестницы, у стены,

— В чем дело, Марион? — громко спросил Лео.

— Что?

— Ты побледнела.

Бад повернулся к Марион. Она была не бледнее, чем обычно.

— Все в порядке,— ответила она.

— Но ты побледнела,— настаивал Лео, а Детвейлер согласно кивнул головой.

— Должно быть, это от жары,— предположила Марион.

— От дыма,— сказал Лео.— Некоторые люди не выносят дыма. Мистер Отто, вы не могли бы отвести мою дочь в административное здание? Мы тоже скоро туда придем.

— Ноя чувствую себя...

— Ерунда,— улыбнулся Лео.

— Но...— Она поколебалась, но потом пожала плечами и пошла к двери. Детвейлер открыл перед ней дверь.

Мистер Отто последовал было за Марион, но потом вернулся к Лео.

— Может быть, вы покажете мистеру Корлису, как меняют аноды,— сказал он.— Это о,ч^нь интересно,

— Аноды? — переспросил Бад.

— Да, это интересно,— согласился Лео. Баду показалось, что его голос прозвучал как-то странно.— Их доставляют нам из Нью-Джерси. Надо подняться выше, оттуда будет лучше видно.

— А время у нас есть? — спросил Бад,

— Да,— ответил Лео.

Детвейлер отступил от лестницы.

— Только после вас,— улыбнулся он.

Бад шагнул к лестнице и стал медленно подниматься вверх по металлическим ступенькам, Он слышал, как

Детвейлер и Лео поднимались следом. Грохот машин стал затихать, но воздух становился все горячее.

Он вылез на площадку. Подойдя к ограде, он посмотрел вниз. Там виднелись крошечные человечки. На площадку вышли Лео и Детвейлер. Лица у них были довольно мрачные.

Он повернулся влево и указал на решетку.

— Что это? — спросил он.

— Очистная топка,— ответил Лео.— Еще есть вопросы?

Он покачал головой, удивляясь недружелюбию мужчин.

— Тогда у меня есть к тебе вопрос,— сказал Лео.— Как ты заставил Дороти написать записку о самоубийстве?

 

 

Глава 14

Все вдруг качнулось перед его глазами. Казалось, платформа уходит из-под ног. Голос Лео, задавшего этот вопрос, прозвучал как гром.

Лица Лео и Детвейлера поплыли перед ним, и он, к своему ужасу, почувствовал, что у него дрожат колени.

— Что вы...— Он жадно глотал воздух.— О чем вы говорите?

— О Дороти? — вмешался Детвейлер.— Вы хотели жениться на ней. Ради денег. Но потом она забеременела. Вы знали, что не получите денег. И тогда вы ее убили.

Он покачал головой.

— Нет! — крикнул он.— Нет! Это было самоубийство! Она прислала Эллен записку! Вы же знаете это, Лео!

— Ты заставил написать ее,— проговорил Лео.

— Но как я мог сделать это? Как я мог заставить ее?

— Вот это вы и расскажете нам,— сурово произнес Детвейлер.

— Я едва знал ее!

— Ты вообще не знал ее. Ведь ты так сказал Марион,— спросил Лео.

— Да, я вообще ее не знал!

— Только что ты сказал, что едва знал ее.

— Я вообще не знал ее!

Лео сжал кулаки.

— Мы послали тебе наши брошюры в феврале пятидесятого года!

Бад удивленно смотрел на него. Его руки крепко сжимали решетку.

— Какие брошюры? — прошептал он.— Какие брошюры?

— Которые я нашел в вашей комнате в Менассете,— подсказал Детвейлер.

— О боже! — Он вздрогнул.— Брошюры в коробке и что еще? Вырезки? Список качеств Марион? О боже!

— Кто вы? Какого черта вы влезли в это дело?

— Стойте на месте! — предупредил Детвейлер.

— Кто вы? — рявкнул Бад.

— Гордон Гант,— ответил Детвейлер.

«Гант! Тот, с радио! Тот, который ругал полицию! Какого черта он...»

— Я знал Эллен,— сказал Гант.— Я встретился с ней за несколько дней до того, как вы убили ее.

— Я...— Он  почувствовал слабость.— Сумасшедший! — Он повернулся к Лео.— Не слушайте его! Я никогда никого не убивал!

— Вы убили Дороти, Эллен и Поуэлла! — перечислил Гант.

— И почти убил Марион,— вступил Лео.— Когда она увидела этот список...

«Она видела список! О боже!»

— Я никогда никого не убивал! Дорри совершила самоубийство, а Эллен и Поуэлла убил грабитель!

— Дорри? — рявкнул Гант.

— Я... Все звали ее Дорри! Я... Я никогда никого не убивал! Только джапов, но это было в армии!

— Так почему же у вас дрожат ноги? — спросил Гант.— Почему дрожат щеки?

Он схватился за щеки. Контроль! Самоконтроль! Он глубоко вздохнул. Медленнее, медленнее... Они не смогут ничего доказать! Они знают о списке, о Марион, о брошюрах, и все, но они ничего не смогут доказать... Еще вдох...

— Вы ничего не сможете доказать,— сказал он.— Потому что нечего доказывать. Вы оба безумцы.— Он стиснул руки.— Хорошо, я знал Дорри. Так же, как и дюжина других парней. Да, и я все время думал о деньгах. Разве закон запрещает это? Свадьбы не будет в субботу. Хорошо.— Он сунул руки в карманы пиджака,-—Возможно, лучше быть бедным, чем иметь такого тестя. А теперь дайте мне пройти. Я не хочу иметь дело с лунатиками.

Они не двинулись. Они стояли плечом к плечу в шести футах от него.

— Дайте пройти,— крикнул он.

— Дотронься до цепи, которая позади тебя,— приказал Лео.

Он посмотрел на каменное лицо Лео, потом медленно обернулся. Он не прикоснулся к цепи, а только посмотрел на нее.

— Мы были здесь, пока Отто показывал тебе все остальное,— сказал Лео.— Дотронься до цепи.

Его рука потянулась вперед и дотронулась до цепи. Цепь с грохотом упала, и перед ним открылся провал. Пятьдесят футов внизу под ногами и цементный пол.

— Не так много, как у Дороти, но все же хватит,— сказал Гант.

Он повернулся к ним, держась за ограду. Он старался не думать о провале.

— Вы не смеете...

— Разве у меня нет причины? — спросил Лео.— Ты

убил моих дочерей!

— Нет! Я не убивал их! Клянусь, Лео, я не убивал их!

— Поэтому ты и задрожал, когда я упомянул о Дороти? Ты же не думал, что это шутка?

— Лео, я клянусь душой моего покойного отца...

Кингшип холодно посмотрел на него.

— Вы не сделаете этого! Вы никогда не сможете сделать это! Вы не уйдете отсюда!

— Да? — сказал Лео.— Ты думаешь, что только ты один можешь вовлекать других в беду и планировать убийства? Тут тоже все будет в порядке. Обычный несчастный случай от неосторожного прикосновения к посторонним предметам. Просто несчастный случай. Как ты предотвратишь его? Никто и не услышит шума. Люди внизу заняты работой. Даже если они и поднимут головы, то ничего не увидят в этом дымном воздухе. Нападешь на нас? Попробуй только отцепи руки от ограды. Так почему я не могу это сделать? Почему я не уйду отсюда? Почему?.. Конечно,— продолжал он,— я могу сделать и по-другому. Я могу передать тебя полиции.— Он посмотрел на часы.— Я даю тебе пять минут. Я сам буду судить тебя.

— Скажите нам, где пистолет,— добавил Гант.

Двое мужчин стояли рядом. Лео поднял левую руку, чтобы видеть часы. Гант смотрел на Бада.

— Как вы заставили Дороти написать эту записку?

Он дрожащими руками держался за ограду.

— Вы обманываетесь,— проговорил он.— Вы пытаетесь заставить меня признаться в том, чего я никогда не делал.

Лео медленно покачал головой. Он смотрел на часы.

— Две минуты тридцать секунд,— сказал он.

Бад перегнулся вниз и начал кричать рабочим;

— Помогите! Помогите!

Рабочие внизу были заняты своим делом. Он снова посмотрел на Лео и Ганта.

— Убедился? — спросил Лео.

— Вы убиваете невинного человека!

— Где пистолет? — спросил Гант.

— У меня нет пистолета! У меня никогда не было пистолета!

— Две минуты,— проговорил Лео.

Он в отчаянии посмотрел вокруг. Кран! Сейчас начнут опорожнять конвейер и кран поднесет вагонетку. Только бы ему ухватиться за нее! Тогда мы еще посмотрим, что из этого получится.

— Минута тридцать секунд,— напомнил Лео.

Бад уставился на них. Неумолимо проходили секунды. Он посмотрел направо. Неужели они выполнят свой план? Да, это план! Теперь в этом нет сомнения: они действуют по своему плану.

— Одна минута,— сказал Лео.

Он посмотрел вниз. Кран медленно подцепил вагонетку. Еще немного... А секунды бегут!

— Тридцать секунд!

Как быстро идет время!

— Послушайте,— сказал он.— Я вам скажу кое-что о Дорри. Она...— Он замолчал, заметив какую-то фигуру, которая снизу смотрела на них.— Помогите! — Он отчаянно замахал рукой.— Помогите!

Лео и Гант тоже взглянули вниз.

О, слава богу! Это спасение!

Потом он увидел, что это женщина, Марион.

— Куда ты? — закричал Лео.— Уходи отсюда, Марион! Ради бога, вернись, Марион!

Казалось, она не слышала его. Она поднялась к ним и стала рядом.

Бад почувствовал ее взгляд. Ноги его снова задрожали. Если бы только у него был пистолет!

— Марион!—закричал он,— Останови их! Они сошли с ума! Они пытаются убить меня! Останови их! Они тебя послушают! Я могу тебе все объяснить про этот список! Клянусь тебе, я не лгал...

Она молча смотрела на него.

— Почему ты сразу не сказал мне о Стоддарде?

— Я люблю тебя! Клянусь богом, я люблю тебя! Я признаюсь, что сперва думал о деньгах, а потом полюбил тебя! Ты же знаешь, что я не лгу!

— Откуда мне знать?

— Я клянусь тебе!

— Ты уже много раз клялся! — Она положила обе руки на плечи мужчинам.

— Марион! Ты не сделаешь этого! После того как мы...

Пальцы ее сжали их плечи.

— Марион,— умолял он.

Внезапно он вспомнил о вагонетке.

— Помогите! — закричал он.— Помогите!

— Плавильня — шумное место,—повторил Лео. И он сделал шаг вперед. Гант тоже шагнул вперед. Марион последовала за ними.

— Послушайте! — молил их Бад.— Ну, пожалуйста...— Он уставился в их лица.

Они сделали еще шаг вперед. Он испугался. Так они и в самом деле хотят убить его! Они убьют его!

— Хорошо! — закричал он.— Я все скажу! Она думала, что делает перевод с испанского! Я просил ее перевести...

Голос его прервался. Что это с ними? Маски с их лиц исчезли, какое-то смущение, они смотрят вниз.

Он посмотрел вниз. Ноги его дрожали. О боже! Как тогда, когда он убил этого джапа! Что это с ним?

— Нет! — закричал он.— Я не хочу умирать!

Внизу под ним из конвертора разливалась медь. Горячий жаркий воздух коснулся его лица. Стало нечем дышать.

Он сделал шаг в сторону и упал. Падая; он увидел какой-то зеленый диск перед глазами. Но что это... Он не падает? Кабель! Падая, он ухватился за кабель! Он висел над бездной, держась за кабель. Сейчас его спасут, они не могут его не спасти. Ведь он ничего не сделал! Какой-то хаос звуков, какой-то ужасный шум! Голоса людей, шум машин. Левая рука оторвалась от кабеля. Теперь он висел на одной руке. Сейчас его спасут! Разве его могут убить? Ведь он ни в чем не виноват! Они не дадут ему умереть! Кабель дрожит в руке, а ноги его перестали дрожать. Он не умрет. Но кто это так ужасно кричит? Как Дороти, когда он поднял ее ножки на крыше, как Эллен, когда он всадил в нее первую пулю. Кто это орет? Неужели человек может так кричать? Так это он кричит? Почему? Он же не умирает? Он ведь не должен умереть! Ведь он еще...

Пронзительный крик был прерван звонким шумным всплеском. Из разливочного ковша во все стороны посыпались маленькие яркие точки горячего металла. Они мягко хлопнулись об пол и зашипели. Маленькие мягкие комочки остывающей меди. 

 

 

Глава 15

Кингшип остался на заводе. Гант провожал Марион обратно в Нью-Йорк. В самолете они сидели молча по разные стороны от прохода.

Марион часто прикладывала платок к глазам, а Гант смотрел на ее бледное лицо.

— Мы только хотели, чтобы он признался,— говорил Гант, будто хотел оправдаться.— Мы не собирались делать это. И он признался. Что заставило его отступить в сторону?

Слова повисли в воздухе без ответа.

— Вы поплачьте,— мягко посоветовал Гант.

Она отняла от глаз платок и взглянула на него.

— О нем, нет,— спокойно проговорила она.

Они приехали в апартаменты Кингшипа. Камердинер принял у Марион пальто. Гант не стал раздеваться.

— Миссис Корлис в гостиной,— доложил камердинер.

— О боже! — воскликнула Марион.

Они прошли в гостиную. Миссий Корлис сидела в кресле и смотрела на них.

— Так быстро вернулись,— улыбнулась она. Она взглянула на Марион, а потом заметила Ганта.— Я Думала...

Глаза ее остановились на Марион.

— А где Бад? — спросила она.