Глава 1

Вторник, 00.24

Она снова заснула — помимо своей воли. Она бьется под одеялом, перекатывает голову с боку на бок, пытается удержать саму себя — во сне — и не подниматься по этой лестнице, не открывать эту дверь, не ступать во мрак.

Она просыпается с криком — глаза широко раскрыты, как будто по-прежнему перед ними стоит то, что ей не хочется видеть. Медленно-медленно она возвращается к реальности и замечает серые стены, темные окна, пустую половину кровати.

Она идет в ванную, засовывает голову под кран и жадно пьет теплую воду. Слышно, как за окном шумит дождь. Похоже, он льет уже целую вечность — но, возможно, виной тому всего лишь ее состояние.

Она отправляется на кухню. Записка по-прежнему на столе. Прошло семь дней — с тех пор она ее не перечитывала, но не может найти в себе силы выбросить.

Проверяет холодильник: йогурт, тунец, ананас, яйца. Решает приготовить яичницу, но вспоминает, что срок годности яиц истек две недели назад.

К черту, она вернется в постель!

Тот же сон, те же образы, тот же дикий крик.

В час ночи она окончательно решает встать. Принимает душ, ищет чистую одежду, потом разглядывает свое изможденное лицо в зеркале.

«Подбери синоним к слову „облом“, — говорит она себе и отвечает: — Рэйни».

И отправляется на прогулку.

Вторник, 02.47

— Ребенок плачет, — пробормотал он.

— Ну так встань.

— Мм-м… милая, сегодня твоя очередь.

— Карл, ради Бога. Это телефон, а не ребенок. Тебе звонят. Прекрати ворчать.

Жена Карлтона Кинкейда, Тина, ткнула мужа локтем в бок, потом сунула ему трубку и снова залезла в постель, натянув одеяло на голову. Тина была не из тех людей, у которых пик активности приходится на ночное время.

К сожалению, таким же был и детектив Кинкейд. Он служил в портлендском полицейском участке штата Орегон, занимался расследованием серьезных преступлений и постоянно был готов к такого рода звонкам. Звучит внушительно. Даже слишком. Тем не менее вот уже примерно восемь месяцев Кинкейд не высыпался как следует, и это давало о себе знать. Теперь он мрачно уставился на телефон и подумал: «Пусть это будут хорошие новости».

Кинкейд сел и попытался говорить бодро.

— Привет.

На другом конце провода отозвался патрульный. Его вызвал помощник шерифа: на проселочной дороге, в округе Тилламук, обнаружили брошенную машину. Владельца найти не удалось — ни поблизости, ни по месту проживания.

Кинкейд спросил:

— Машина частная или прокатная?

— Не знаю.

— Так выясните. Если машина частная, нужно будет получить разрешение на обыск дома и прилегающей территории. Вам также придется связаться с окружным прокурором и взять ордер на обыск машины. В общем, осмотритесь на месте, а я буду, — Кинкейд взглянул на часы, — через пятьдесят пять минут.

— Да, сэр.

Патрульный повесил трубку, Кинкейд встал. Последние двадцать лет он проработал в полиции. Когда-то начинал патрульным, потом некоторое время служил в оперативной группе, затем перевелся в отдел, занимающийся расследованиями особо тяжких преступлений. За этот срок он обзавелся красавицей женой, огромной черной собакой и — восемь месяцев назад — сынишкой. Жизнь шла по плану — если, конечно, в плане предусматривался тот факт, что Кинкейд и его жена в течение полугода с лишним не могли толком ни поспать, ни поесть.

Дети всегда держат тебя в напряжении. Работа тоже.

Кинкейд слышал, как по крыше стучит дождь. И в такую распроклятую ночь ему придется вылезать из постели! В багажнике машины всегда лежали две смены одежды. По нынешней погоде хватит на полчаса. Черт! Он с мукой взглянул на жену и подумал, что лучше бы заплакал ребенок.

Двигаясь автоматически, Кинкейд открыл шкаф и начал одеваться. Он уже застегивал рубашку, когда жена вздохнула и села.

— Что-то серьезное? — шепотом спросила она.

— Не знаю. Брошенная машина возле Бейкерсвилла.

— Ну хорошо, а ты-то здесь при чем?

— Дверца со стороны водительского сиденья открыта, мотор работает, на пассажирском месте лежит дамская сумочка.

Тина нахмурилась:

— Странно.

— Да.

— Милый, я ненавижу странности.

Кинкейд натянул пиджак, подошел к жене и поцеловал ее в щеку.

— Спи, дорогая. Я люблю тебя.

Вторник, 01.47

Она ни черта не видит. Дворники отчаянно елозят по ветровому стеклу. Никакой разницы. Дождь льет, льет, льет. Дорога делает поворот. Она слишком поздно выкручивает руль, и ее заносит.

Рэйни тяжело дышит. Икает. Плачет? Трудно сказать. Но, слава Богу, она одна в темноте.

Она жмет на газ и осторожно возвращается на нужную полосу. В столь поздней поездке есть свои плюсы. Дорога пуста, и от ее ошибок никто не пострадает.

Рэйни знает, куда едет, хоть и не признается себе в этом. Если бы она подумала заранее, это был бы уже сознательный выбор — и он подтвердил бы, что у нее проблемы. Куда проще: как будто случайно оказалась на парковке перед баром «Тостед лаб». На посыпанном галькой участке стоит еще полдесятка машин, в основном мощные пикапы.

«Заядлые выпивохи», — думает Рэйни. Нужно быть законченным алкоголиком, чтобы выйти из дому в такую ночь.

Что она здесь делает?

Она сидит в машине, изо всех сил сжимая руль, чувствуя, как начинает дрожать. Во рту скапливается слюна. Рэйни уже предвкушает первый, долгий глоток ледяного пива.

Еще какой-то момент она балансирует на краю.

«Езжай домой, Рэйни. Ляг в постель, посмотри телевизор, почитай. Сделай все, что угодно, только не это».

Теперь уже все ее тело содрогается, когда она сидит, скорчившись, в машине.

Если она поедет домой, то заснет. А если заснет…

«Не поднимайся по этой лестнице. Не открывай эту дверь. Не заглядывай в темноту».

Внутри ее самой столько темноты! Рэйни хочет быть настоящим человеком. Хочет быть сильной, решительной и благоразумной. Но она все время чувствует, как в ее сознании клубится мрак. Это началось четыре месяца назад, когда в отдаленных уголках ее сознания зашевелились первые тени. Теперь темнота поглотила ее целиком. Она летит в бездну и больше никогда не увидит света.

Рэйни слышит шум.

Она поднимает голову.

Видит огромную фигуру, которая внезапно возникает перед ней в потоках ливня. Рэйни не кричит. Ее рука сжимает пистолет.

Подвыпивший ковбой проходит мимо, так и не догадавшись, какой опасности только что избежал.

Рэйни кладет пистолет на пассажирское сиденье. Она больше не дрожит. Глаза ее расширяются. Лицо мрачное. Ею овладевает нечто вроде холодного безумия — а это намного, намного хуже.

Она жмет на газ и снова едет в темноту.

Вторник, 03.35

Бейкерсвилл, штат Орегон, — это маленький приморский городок в самом сердце округа Тилламук. Скрытый в тени высоких прибрежных скал, он представляет собой бесчисленные фермы, зеленые луга, каменистые пляжи — и, с точки зрения детектива, представляет собой одну большую проблему. Прекрасное место для завсегдатаев сомнительных заведений. А если вы не фанат подобного времяпрепровождения, то делать здесь вам решительно нечего.

По расчетам Кинкейда, ему должно было хватить пятидесяти минут, чтобы добраться до Бейкерсвилла. Но в такую ночь, при нулевой видимости, по скользким горным дорогам, сквозь пелену дождя, это заняло час пятьдесят. Он выехал на освещенное место — тяжело дыша, предчувствуя беду.

С одной стороны, те, кто получил сигнал первым, уже сделали свою работу. Три прожектора освещали место, их мощные лучи рассекали пелену дождя. Внушительная по размеру площадка была огорожена желтой лентой, и возле нее уже начинали собираться машины представителей местных властей.

Кинкейд заметил пикап шерифа, потом — блестящий черный внедорожник со всеми возможными наворотами, который, как он догадался, принадлежал окружному прокурору. Чтобы началось полноценное расследование, на месте преступления должно оказаться несколько трупов. Нужно также вызывать криминалистов, но это уже его забота.

Спустя полтора часа после обнаружения машины они по-прежнему не сдвинулись с мертвой точки: было преступление или нет? Большинство законопослушных граждан полагают, что полиция легко отвечает на подобные вопросы. Достаточно лишь позвонить в лабораторию, вызвать подкрепление да попросить парочку вертолетов. Те же самые законопослушные граждане уреза́ли бюджет орегонской полиции до тех пор, пока в штате у Кинкейда не осталось три детектива вместо изначальных четырнадцати. В реальном мире все в конце концов упирается в деньги. К добру или к худу, но сейчас Кинкейд работал за гроши.

Детектив припарковался позади внушительного черного джипа и выключил мотор. Объехать огромную машину было невозможно. Он открыл дверцу и вышел под дождь.

Вода лилась ему прямо на голову. Секунду он помедлил, собираясь с духом. Волосы у него тут же намокли, дождевые струи потекли за воротник плаща — худшее было позади. Кинкейд больше не сожалел о том, что перепачкался и промок; в конце концов, он уже был на месте.

Он подошел к багажнику, вытащил огромный полиэтиленовый пакет, содержащий все необходимое, и нырнул под желтую ленту.

К нему подошел патрульный Блэни, его черные ботинки разбрызгивали грязь. На парне, разумеется, была водонепроницаемая экипировка, в том числе черно-синяя куртка с эмблемой Орегонского полицейского управления, смахивавшая на вышедший из моды байкерский наряд. Эти куртки никому не нравились. Кинкейд держал свою в багажнике и надевал крайне редко: если поблизости оказывалась пресса или старший по званию.

Блэни, судя по всему, уже какое-то время провел под дождем: его плащ блестел, как стекло, в свете прожекторов; вода, сбегая с широкополой шляпы, ручейками текла по грубому лицу и капала с кончика носа. Патрульный протянул Кинкейду руку, тот ответил на приветствие.

Шериф округа Тилламук и его помощник уже шли к ним. Блэни представил их; они стояли бок о бок, промокшие, стуча зубами и обхватив себя за плечи в попытке согреться.

Помощник шерифа Дэн Митчелл первым обнаружил машину. Молодой парнишка, типичный провинциал, но старательный. Он заподозрил неладное — дверца была открыта, фары включены, мотор работал. Совсем как в кино. Митчелл позвонил шерифу, который, разумеется, был не в восторге от того, что его вытащили из постели в такую ночь, но тем не менее приехал.

Кинкейд удивился, увидев шерифа. Начать с того, что это был не он, а она — шериф Шелли Аткинс. Во-вторых, у нее были крепкое рукопожатие и суровый взгляд: она явно не собиралась терпеть никаких проволочек.

— Слушайте, — вмешалась она, прервав взволнованную речь своего помощника, — Том ждет. — Шелли кивком указала на окружного прокурора, который, как только сейчас заметил Кинкейд, по-прежнему сидел в своем джипе. — У нас есть ордер на обыск этой машины, и мы, согласно инструкции, убедились, что она находится на общественной земле. Я не знаю, что, черт возьми, здесь случилось, но человек оставил машину в спешке, и это меня беспокоит. И потому давайте займемся делом — или результатом станет всего лишь пачка промокших полицейских протоколов.

Никто не мог поспорить с этой логикой, поэтому вся их небольшая группа двинулась к машине и опасливо сгрудилась у открытой дверцы.

Старая белая «тойота», отделка салона синяя. Мило, но без изысков. Водитель съехал на обочину, честно убравшись с дороги. Слева была лесная глушь, справа начиналась крутая насыпь, уходившая опять-таки в густой лес.

Дверца со стороны водительского сиденья, как и сообщил по телефону патрульный, была открыта настежь, ее край почти касался асфальта. Первой мыслью Кинкейда было, что в большинстве своем люди не открывают дверцу так широко. Разве что у них непомерно длинные ноги. Или же они вытаскивают что-то из салона.

Об этом стоит подумать.

Со своего места Кинкейд заметил коричневую кожаную сумочку, лежащую на пассажирском сиденье.

— Вы ее осмотрели? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Да, — отозвался Митчелл, уже готовясь к обороне. — Ну, вы понимаете, — я искал какие-нибудь документы. Это очень странно — обнаружить машину, с включенными фарами, работающим мотором и распахнутой дверцей. Нужно было с чего-нибудь начать.

— Вы нашли бумажник?

— Нет, сэр. Но потом я открыл бардачок и увидел водительское удостоверение. Там было имя владельца.

— Сумочка пуста?

— Нет, сэр. В ней полно барахла — косметика, карманный компьютер, ручка и все такое. Но ничего похожего на бумажник. Я положил сумочку на место, как она и лежала. Клянусь, больше я ни к чему не притрагивался.

— Кроме бардачка, — спокойно напомнил Кинкейд. Он, в общем, не сердился. Помощник шерифа был прав — нужно было с чего-то начать.

Мотор выключили; патрульный сделал это, чтобы горючее не расходовалось впустую. Когда находишь брошенный автомобиль, всегда полезно взглянуть, сколько бензина осталось в баке. Но когда Митчелл ехал мимо, мотор работал как положено и с шинами на первый взгляд тоже все было в порядке. Видимо, технические проблемы можно было вычеркнуть из списка.

Кинкейд обошел машину сзади, осмотрел бампер. Ни вмятин, ни царапин — хотя при такой влажности трудно судить. Он сделал нерешительную попытку поискать следы шин или отпечатки ног, но ливень уничтожил все, оставив лишь обширные лужи грязной воды. Шериф Аткинс попала в самую точку.

Сержант обогнул «тойоту» спереди, стараясь ни к чему не прикасаться.

— Владелец — женщина? — спросил он.

— Судя по удостоверению, да, — ответил Блэни. — Лорейн Коннер из Бейкерсвилла. Шериф Аткинс послала помощника по ее адресу, но дома никого не оказалось.

— У нас есть ее описание?

— В управлении автомобильным транспортом нам сообщили, что рост Лорейн Коннер — сто шестьдесят восемь сантиметров, вес — сорок восемь килограммов. Каштановые волосы, голубые глаза.

Кинкейд взглянул на шерифа Аткинс.

— Я бы сказала, сто шестьдесят пять, — предположила та. — Не хочу ничего здесь трогать, но, на мой взгляд, сиденье подогнано именно под такой рост.

Кинкейд тоже об этом подумал. Сиденье было установлено слишком близко — примерно так, как он и ожидал. Конечно, нужно еще проверить зеркала и рулевую колонку, но с этим придется подождать до приезда криминалистов. Если верить Блэни, бензобак был примерно наполовину полон, когда он выключил мотор, так что Лорейн, судя по всему, не дозаправлялась по пути — хотя, конечно, они проверят местные автозаправки, просто на всякий случай.

Он выпрямился, смаргивая дождинки с ресниц, его мозг напряженно работал.

Первые три года Кинкейд прослужил патрульным и много ездил по побережью. Его поражало, сколько рапортов начиналось со слов об обнаружении брошенной машины. Океан как будто притягивал людей, они словно хотели поговорить с ним напоследок. И потому приезжали на взморье и любовались последним в своей жизни роскошным закатом. А потом вылезали из машины, уходили в лес и вышибали себе мозги.

Но ни разу за все эти годы Кинкейд не видел, чтобы человек бросил автомобиль с работающим мотором, включенными «дворниками» и зажженными фарами.

Митчелл был прав. Совсем как в кино. Что-то здесь не так.

— Ладно, — сказал Кинкейд. — Давайте заглянем в багажник.

Вторник, 01.45

Она утратила бдительность. Конечно, это плохо. Когда-то Рэйни была помощником шерифа в маленьком городке, и — Бог свидетель — ей было хорошо известно, что может произойти, если человек хотя бы на секунду перестанет следить за дорогой.

Но она так устала! Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз спала? Несколько часов, дней, месяцев? Усталость сделала ее неловкой, она утратила память. Рэйни попыталась вспомнить, что именно делала вчера, но образ, проплывший перед ее глазами, с тем же успехом мог относиться и к прошедшей неделе. Она потеряла счет времени. Вокруг как будто был вакуум.

Дворники ритмично пощелкивают. Дождь бьет по крыше машины. Фары пронзают тьму.

Когда она была молоденькой девушкой — четырнадцати-пятнадцати лет, незадолго до того как убили маму, — у нее был парень, который любил кататься по ночам. Они находили какую-нибудь проселочную дорогу и мчались в темноте с выключенными фарами.

— Ого-го-го-го! — вопил он и прикладывался к бутылочке.

А потом они трахались как безумные на заднем сиденье. Спиртное, запах пота и презервативы.

Рэйни вспоминает об этих днях и ощущает болезненный укол. Прошло столько времени с тех пор, когда она была молодой, неистовой и свободной. Прошло столько времени, прежде чем она снова позволила себе вслепую нестись сквозь ночь.

Потом ее мысли меняют направление и переносят ее туда, куда ей не хочется возвращаться.

Она думает о Куинси. Вспоминает их первую ночь — как нежно он к ней прикасался, как держал ее в объятиях.

— Рэйни, — мягко сказал он, — нужно наслаждаться жизнью.

И теперь ей больно. Больно так, что нет сил. Она не может вздохнуть. Прошла неделя, но ей по-прежнему кажется, будто ее ударили под дых, — губы движутся, но Рэйни тщетно хватает воздух.

Поворот. Она слишком расстроена, чтобы вовремя среагировать. Колеса крутятся, тормоза визжат. Машину заносит, Рэйни бросает руль, снимает ногу с педали газа. Она как будто освобождается от всего, совсем как Тельма и Луиза, которые с радостью бросились в Гранд-Каньон, только чтобы со всем покончить.

Машина скатывается к краю шоссе, потом снова выезжает на середину дороги. В Рэйни пробуждается древний инстинкт, мышечная память тех дней, когда она была сотрудником полиции. Она хватает руль. Выкручивает его в сторону заноса. Осторожно жмет на тормоза и съезжает на обочину.

А потом у нее начинается истерика. Она упирается лбом в баранку и плачет как ребенок. Плечи ее вздрагивают, из носа течет.

Рэйни долго и безутешно рыдает, затем вспоминает о Куинси — о том, как ее щека прикасалась к его груди, о том, как у нее в ушах раздавался стук его сердца, — и снова начинает плакать. Только теперь это не слезы печали. Это слезы ярости.

Она любит его и ненавидит. Он ей нужен. Она его презирает. Это история ее жизни. Другие влюбляются. Другие счастливы. Почему у нее все не так? Почему она не может его отпустить?

Потом в ее сознании снова вспыхивают образы: ступеньки крыльца, открытая дверь, манящий сумрак…

Рэйни инстинктивно тянется за пистолетом. Отбиваться, ударить, закричать… и что? Она встретила врага, и этот враг — она сама. И потому она ненавидит Куинси еще сильнее. Если бы он ее не любил, то и ей никогда бы не довелось узнать, что она потеряла.

Пальцы поглаживают рукоятку пистолета. На секунду ее охватывает соблазн…

Раздается стук в окно. Она вскидывает голову.

И весь мир заливается ослепительным светом.

Вторник, 03.49

Митчелл сначала не понял, что именно лежит в багажнике. По мере того как молодой помощник шерифа проникался осознанием, его лицо приобретало все новые и новые оттенки зеленого.

— Какого черта… — Митчелл отступил и вскинул руку, будто пытаясь прикрыть глаза.

Кинкейд полез внутрь и осторожно вытащил верхнюю фотографию. Взглянул на Шелли Аткинс.

— Имя ни о чем вам не говорит?

— Нет. Я работаю здесь всего месяц. Это то, о чем я думаю?

— Да.

— Господи… — Она взглянула на покинутый автомобиль. — Судя по всему, ничем хорошим это не может закончиться?

— Видимо, так.

Кинкейд достал телефон и набрал номер.

 

Глава 2

Вторник, 04.05

Раскат грома.

Куинси проснулся слишком быстро. Дыхание остановилось, рука скомкала одеяло, тело напряглось, готовясь к удару. В следующее мгновение он расслабился, перекатился на бок — и свалился с кровати.

Он тяжело дышал. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы взглянуть на цветастые обои и вспомнить, где он находится и как сюда попал. Вывод окончательно лишил его бойцовского духа. Плечи опустились, голова поникла. Куинси тяжело привалился к окну и принялся наблюдать за тем, как струи дождя хлещут по траве.

Он жил в этой уютной деревенской гостинице уже целую неделю — ровно на неделю дольше, чем было нужно. Хозяйка была славной женщиной. Она не возражала против того, что одинокий мужчина занимает комнату, предназначенную для парочки. И не лезла с расспросами, когда каждое утро он тихонько просил ее оставить этот номер за ним еще на сутки.

К чему это приведет? Чем закончится? Честное слово, он не знал. Эта мысль его утомляла. Впервые в жизни он почувствовал себя очень старым.

Куинси было пятьдесят три — его каштановые волосы подернулись сединой, а лучики в углах глаз стали морщинками. Теперь он все больше чувствовал себя знаменитым и все меньше — красивым. Он по-прежнему четыре раза в неделю пробегал двадцать миль. По-прежнему каждый месяц тренировался в тире. Он дважды сталкивался с серийными убийцами — лицом к лицу — и не собирался расслабляться только потому, что миновал полувековой рубеж.

Куинси был непростым человеком и сам это понимал. Он был слишком умен, потому что чересчур много времени провел наедине с собой. Его мать умерла молодой, а отец не отличался разговорчивостью. Целые годы проходили в безмолвии. Мальчик, выросший в подобных обстоятельствах, неизбежно должен был стать особенным.

Он поступил на работу в полицию неожиданно даже для самого себя; его карьера началась в Чикаго. Потом, когда выяснилось, что у Куинси настоящий талант по части «отрабатывания» психически неуравновешенных личностей, его направили в ФБР. Он нареза́л милю за милей, ездил от мотеля к мотелю — и повсюду изучал смерть.

Пока его не бросила жена. Пока две дочери не выросли без него. Пока однажды Куинси не огляделся и не понял: он так много отдал мертвым, что у него самого ничего не осталось.

Тогда он занялся проектами в пределах организации и старался больше времени проводить с дочерьми. Он даже подумывал о том, чтобы хоть отчасти восстановить отношения с бывшей женой, Бетти.

Возможно, Куинси в чем-то преуспел. Трудно сказать. Однажды она ему позвонила: «Произошло несчастье. Мэнди в больнице. Пожалуйста, приезжай скорее…»

Его старшая дочь так и не пришла в сознание. Они похоронили ее незадолго до того дня, когда ей должно было исполниться двадцать четыре, после чего Куинси вернулся в свой офис в Квонтико и снова принялся рассматривать фотографии убитых.

Это был самый нелегкий год в его жизни. Хуже всего было ужасное осознание того, что кто-то убил Мэнди и что тот же самый человек теперь преследовал Бетти и младшую дочь, Кимберли. Куинси работал быстро — и все-таки недостаточно быстро. Убийца успел добраться до Бетти и, наверное, прикончил бы и Кимберли, если бы не Рэйни.

Рэйни сражалась. Сражалась за Кимберли, за себя и просто потому, что ее научили драться и она неплохо это делала. Куинси никогда не видел ничего подобного.

Он полюбил Рэйни. Ему нравился ее большой рот, ее манеры, ее бешеный темперамент. Ему нравилось, как она бросала ему вызов, дразнила и пробуждала к жизни.

Она была резкая, независимая, циничная, яркая. Единственная женщина, которая его понимала. Рэйни знала, что в душе он всегда оставался оптимистом и пытался видеть добро в мире, в котором столько зла. Куинси не бросил свою работу, потому что если такие, как он, не будут этим заниматься, то — кто тогда? Он искренне любил Рэйни, даже когда казался отрешенным и равнодушным; это значило, что чувства, которые он испытывал, невозможно было облечь в слова.

Когда два года назад Рэйни и Куинси наконец поженились, он подумал, что начинается новая, счастливая глава его жизни. Кимберли с отличием окончила Академию ФБР и работала в Атланте. Они общались — может, не так часто, как другие отцы и дочери, но по крайней мере достаточно для них обоих.

А потом Куинси совершил нечто невообразимое — уволился. Или вроде как уволился. В той мере, в какой это мог сделать человек вроде него.

Теперь они с Рэйни занимались лишь очень немногими делами и предлагали свои услуги в качестве частных консультантов для представителей силовых структур. Они переехали в Орегон, так как Рэйни слишком скучала по горам, чтобы назвать домом какое-нибудь другое место. Они даже подумывали о том, чтобы усыновить ребенка.

Стать отцом — в его-то годы?!

Получив по электронной почте фотографию, он три недели сходил с ума от радости.

А потом раздался телефонный звонок. Они отправились на вызов.

И вот, уже во второй раз, жизнь Куинси пошла кувырком.

Наверное, ему следует начать поиски квартиры.

«Возможно, завтра», — подумал он, уже зная, что этого не будет. Даже гений глупеет, когда дело касается любви.

В дверь негромко постучали. В коридоре стояла хозяйка гостиницы, лицо ее казалось испуганным. «Внизу полицейский», — сказала она. Спрашивает Куинси. Говорит, дело срочное. Им, мол, нужно немедленно увидеться.

Куинси не удивился.

Он уже давно понял, что жизнь с легкостью переходит от плохого к худшему.

Вторник, 04.20

Кинкейд вернулся в свою машину, включил обогреватель и достал мобильник.

Во-первых, нужно позвонить специальному агенту портлендского отделения ФБР. Мало удовольствия в том, чтобы будить его посреди ночи, но у Кинкейда не было выбора. В багажнике брошенной машины лежала жуткая находка: фотографии расчлененного женского тела, все — со штампом «Собственность ФБР».

Он дозвонился до Джека Хьюэса с первой попытки. Тот подтвердил, что Лорейн Коннер занималась частным сыском и в прошлом работала консультантом в портлендском отделении ФБР. Насколько ему было известно, сейчас она ничем не занимается, но, возможно, Лорейн сотрудничает с кем-то еще? Хьюэс назвал имя ее партнера, попросил, чтобы его держали в курсе событий, несколько раз зевнул и вернулся в свою уютную теплую кровать.

Подобное же «везение» преследовало Кинкейда и дальше. Он дозвонился до криминалистов и рассказал о находке. Погода ужасная, слишком сыро для того, чтобы высылать эксперта. Они побеседуют, когда машину перевезут в какое-нибудь сухое безопасное место. А потом Мэри Сенейт пошла спать. То же самое Кинкейду сказали, когда он позвонил специалистам по дактилоскопии: снимать отпечатки с мокрой поверхности невозможно, так что позвоните, когда машина подсохнет, спокойной ночи.

Кинкейд сидел в полном одиночестве, продрогший до костей, и размышлял, какого дьявола он не стал бухгалтером, как его отец.

Он вышел из машины ненадолго — чтобы поговорить с Шелли Аткинс. Та уже отправила своих помощников прочесывать кусты. Плохо то, что дождь лил по-прежнему и видимость оставалась нулевой. Но с другой стороны, для ноябрьской ночи было не так уж холодно. Можно здорово замерзнуть, если промокнешь, но никакой непосредственной угрозы для жизни нет. Это в том случае, если Лорейн Коннер бродит где-то в лесу.

Что могло заставить женщину, особенно женщину, служившую в полиции, вылезти из машины в такую ночь на темной, безлюдной, унылой дороге, вдали от жилья? Кинкейд попытался ответить на этот вопрос, но все его предположения казались далекими от истины.

Он вызвал эвакуатор. Если экспертам нужна сухая машина, то надо, черт возьми, доставить ее в сухое и безопасное место.

Подъехал грузовик с широкой платформой, водитель вылез под дождь, взглянул на грязную лужу, окружавшую автомобиль, и покачал головой. Машина увязла. Если попытаться ее вытянуть, грязь полетит во все стороны и немногие оставшиеся улики будут уничтожены.

Машину нельзя трогать по меньшей мере еще пару часов.

Кинкейд выругался, тряхнул головой, и вдруг его осенило. Он разыскал помощника шерифа и отправил его в город за брезентом. Через полчаса он уже устанавливал импровизированный навес над машиной и небольшим прилегающим участком. Все улики, несомненно, уже были уничтожены, но по крайней мере стоило попытаться. И кроме того, под защитой брезента он мог хотя бы приступить к работе.

Кинкейд принялся щелкать фотоаппаратом и успел обогнуть «тойоту» с одной стороны, когда появился патрульный Блэни, а следом подъехала машина.

Кинкейд взглянул на выбравшегося из салона человека. На нем были плащ, который стоил, наверное, не меньше чем половина месячной зарплаты сержанта, дорогие ботинки и широкие брюки с безукоризненной стрелкой. Таков был Пирс Куинси. Бывший сотрудник ФБР. Муж Лорейн Коннер. Человек, которого следовало хорошенько проверить. Кинкейд долго и пристально смотрел на него.

Куинси же не тратил времени даром.

— Сержант Кинкейд? — Он протянул руку; его волосы, намокшие под дождем, прилипли ко лбу.

— А вы, должно быть, Пирс. — Обменявшись с ним рукопожатием, Кинкейд отметил, что у сотрудника ФБР крепкая хватка, худощавое лицо и ясные синие глаза. Сильный человек. Человек, привыкший держать все под контролем.

— Что случилось? Где моя жена? Я хочу увидеть Рэйни.

Кинкейд кивнул, переступил с ноги на ногу и продолжил изучать Куинси. Это был его звездный час. Лучше прояснить все сразу и избавить их обоих от многих неприятностей.

— Классный плащ, — сказал он.

— Сержант…

— И ботинки тоже. А сегодня на редкость грязно, вам не кажется?

— Грязь можно смыть. Где моя жена?

— Вот что я вам скажу. Сначала вы ответите на мои вопросы, а потом я отвечу на ваши. Идет?

— А у меня есть выбор?

— Поскольку я исполняю свои служебные обязанности — нет.

Куинси поджал губы, но не стал протестовать. Кинкейд выпятил грудь. Один-ноль в пользу орегонской полиции.

И все-таки он предпочел бы остаться в постели.

— Мистер Куинси, когда вы в последний раз видели свою жену?

— Неделю назад.

— Вы были в отъезде?

— Нет.

— Вы работали вместе?

— Нет.

— Жили вместе?

Куинси стиснул зубы.

— Нет.

Кинкейд склонил голову набок:

— Не хотите ничего уточнить?

— Нет.

— Ладно, если вам так нравится, но только послушайте, мистер Куинси…

— Ради Бога, сержант. — Куинси вскинул руку. — Если вы и в самом деле хотите меня прижать, тогда можете потратить несколько часов и проследить все шаг за шагом. Но сейчас я спрашиваю вас как следователь следователя: где моя жена?

— А вы не знаете?

— Ей-богу, сержант, не знаю.

Кинкейд созерцал его целую минуту, потом пожал плечами:

— Помощник местного шерифа нашел ее машину в третьем часу ночи. Никаких признаков присутствия владелицы — ни здесь, ни дома. Буду откровенен — мы встревожены.

Он увидел, как Куинси пошатнулся.

— Хотите присесть? — быстро спросил Кинкейд. — Принести вам что-нибудь?

— Нет. Я просто… нет. — Куинси отступил на шаг. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете прожекторов. Кинкейд начал замечать детали, которые раньше от него ускользнули. То, как висел дорогой плащ на худых плечах Куинси. То, как этот человек двигался, — порывисто и в то же время скованно. Куинси, видимо, не спал уже несколько ночей.

Бывший сотрудник ФБР неплохо справлялся с ролью безутешного супруга.

— Хотите кофе? — предложил Кинкейд.

— Нет. Я лучше… Можно мне взглянуть на машину? Я могу помочь вам… может быть, в салоне чего-нибудь недостает.

Кинкейд задумался.

— Посмотреть можете, но ничего не трогайте. Эксперты еще не приехали.

Кинкейд первым подошел к брошенной «тойоте». Он прикрыл переднюю дверцу, когда закончил фотографировать, зафиксировав ее первоначальное положение, теперь же снова ее открыл.

— Вы проверили близлежащие фермы? — спросил Куинси. Теперь его голос звучал отчетливо — следователь взялся за дело.

— В общем, здесь нечего проверять.

— А лес?

— Помощники шерифа сейчас обыскивают окрестности.

— И конечно, все машины, — пробормотал Куинси. Он указал на бардачок: — Можно?

Кинкейд обошел «тойоту» с другой стороны и открыл бардачок, не снимая перчаток. Он уже знал, что лежит внутри: несколько салфеток, четыре дорожные карты, документы на машину и водительское удостоверение. Куинси стал внимательно изучать содержимое.

— А где сумочка? — спросил он.

Кинкейд послушно подал ее. Куинси заглянул внутрь.

— Пистолет, — сказал он. — Сорокового калибра, полуавтоматический. Рэйни обычно держала его в бардачке.

— Она всегда ездила вооруженной?

— Всегда.

— А где вы были вечером, мистер Куинси?

— Вернулся после десяти. Можете спросить у миссис Томпсон, хозяйки гостиницы. Она меня видела, когда я пришел.

— Ключи от входной двери находятся только у нее?

— Нет.

— Значит, потом вы могли выйти так, что она об этом не узнала?

— У меня нет алиби, сержант. Только мое слово.

Кинкейд сменил тактику.

— Ваша жена часто отправлялась на прогулку среди ночи, мистер Куинси?

— Иногда, если ей не спалось.

— По этой дороге?

— Эта дорога ведет на пляж. Рэйни любила слушать шум океана по ночам.

— Именно этим она и занималась десятого сентября, когда ее арестовали за управление автомобилем в нетрезвом виде?

Куинси не удивился тому, что Кинкейд знает об аресте.

— Я бы проверил местные бары, — сказал он.

— Ваша жена выпивает, мистер Куинси?

— Наверное, вам лучше спросить об этом у нее.

— Похоже, дела идут не слишком хорошо?

Это был риторический вопрос, и Куинси не стал на него отвечать.

— Что нас ждет в лесу, мистер Куинси?

— Не знаю.

— Как вы думаете, что могло здесь случиться? На дороге, среди ночи?

— Не знаю.

— Не знаете? Бросьте, мистер Куинси. Вы ведь сотрудник ФБР, классный специалист, знаток человеческой природы.

Куинси наконец улыбнулся, но его лицо от этого стало только суровее.

— Судя по всему, сержант, — негромко сказал он, — вы не были знакомы с моей женой.

 

Глава 3

Вторник, 04.45

Куинси хотелось действовать, и немедленно. Первым побуждением было броситься в темноту и громко звать исчезнувшую жену. Вторым — вернуться к ее машине, искать… что-нибудь. Записку. Признаки борьбы. Некий ключ, который подскажет ему, что Рэйни здесь. Или по крайней мере что она все еще его любит.

Разумеется, сержант Кинкейд не подпускал его к «тойоте». Нельзя рассчитывать на профессиональную любезность в тех случаях, когда ты муж исчезнувшей жены. Куинси выдворили за желтую ленту, и он некоторое время расхаживал туда-сюда, мок и злился.

Наконец он вернулся к своей машине. Сел на черное кожаное сиденье, взглянул на приборную панель и возненавидел буквально все в собственном автомобиле.

Рэйни пропала. Как он может рассиживать в роскошном седане?

Куинси попытался наблюдать за действиями криминалистов через ветровое стекло, но дождь был слишком сильный. Все, что ему удалось увидеть, — это отдельные вспышки света в лесу, где бродили помощники шерифа. Четверо. Этим местным парням, если верить Кинкейду, не раз приходилось отыскивать заблудившихся охотников, и они делали все возможное, учитывая погодные условия. Когда рассветет, они, конечно, соберут добровольцев и проведут полномасштабную поисковую операцию. Установят командный пост, приведут собак, разобьют лес на квадраты.

Это в том случае, если Рэйни не найдут. Если четверо помощников шерифа, бродя вслепую в потемках, не обнаружат словно по волшебству иголку в стоге сена.

Рэйни исчезла. И ее пистолет тоже.

Нужно подумать. В этом его сила. Никто не знаком с больным человеческим сознанием лучше Пирса Куинси. Нет, у других, разумеется, имеются свои таланты — скажем, в области мистификаций. Он это не отрицает.

Куинси попытался выстроить разрозненные мысли в какое-то подобие порядка. Вспомнил различные случаи похищений, разнообразные схемы, которые использовали преступники, чтобы завлечь ничего не подозревающую женщину в смертельную ловушку. Мистер Банди симулировал увечье — он держал руку на перевязи и просил юных студенток колледжа помочь ему донести книги. Виргинский убийца выбирал себе жертву в баре и прокалывал ей покрышку гвоздем. Потом ему оставалось лишь ехать следом и ждать, когда спустится шина, чтобы в нужный момент предложить: «Эй, леди, помощь не требуется?»

Другие предпочитали нападать внезапно: подстеречь жертву в засаде, застигнуть ее врасплох. Методов и способов сколько угодно. Глубокая ночь, безлюдная дорога, ведущая через густой лес… Напасть на Рэйни не составило бы никакого труда…

Но она была вооружена. Рэйни была готова. Рэйни тоже видела эти фотографии.

Цепочка прервалась. Куинси попытался выстроить какую-то теорию, представить себе, что могло случиться здесь в третьем часу ночи, но мозг попросту отказывался повиноваться. Куинси забыл, каково это — быть следователем по особо опасным преступлениям. Он был слишком поглощен своим нынешним состоянием — состоянием ошеломленного, испуганного мужа.

Рэйни пропала. Вместе с пистолетом.

В этих двух предложениях таился страх. То, что Куинси не мог объяснить словами. То, с чем он боялся столкнуться.

Рэйни пропала. С пистолетом.

Куинси закрыл глаза и коснулся лбом руля. Ему бы очень хотелось (как хотелось уже много раз в жизни) не знать всех тех вещей, которые были ему слишком хорошо известны.

Четверг, три недели назад, 05.45

— Ты сегодня очень тихая.

Звук его голоса, кажется, испугал ее. Рэйни резко вскинула голову, заморгала, словно внезапно проснувшись. Потом до нее дошел смысл его слов, и она слабо улыбнулась.

— Разве я не всегда такая?

Он попытался улыбнуться, вошел в комнату, но по-прежнему не приближался. Ему бы ничего не стоило подойти и сесть рядом на кушетку. Поцеловать ее в щеку или просто заправить за ухо выбившуюся прядь каштановых волос. Ничего навязчивого. Может, занять свое любимое место в кресле у камина, открыть книгу и погрузиться в безмолвие.

Но не в этот раз.

— О чем задумалась? — В его голосе прозвучала легкая ирония.

— Так, о работе, — ответила она. Откинула волосы за плечи, выпрямилась. Октябрь в Орегоне, как правило, был теплым, солнечным. Однако на этот раз дожди шли не переставая, стояли бесконечные пасмурные дни и холод пробирал до костей. Рэйни уже вытащила зимние вещи. Она сидела в огромном, грубой вязки, свитере и в своих любимых потертых джинсах, которые обтягивали ее длинные сильные ноги. Свитер подчеркивал рыжие прядки в распущенных волосах.

Куинси подумал, что она выглядит роскошно.

— Мне нужно идти, — сказала Рэйни.

— Ты уходишь?

— Я встречаюсь с Дуги. По-моему, вчера вечером я тебе об этом говорила.

— Ты ведь только что виделась с Дуги.

— Да, во вторник, а сегодня четверг. Брось, Куинси, я ведь сразу тебе сказала, что это будет отнимать уйму времени.

— Рэйни… — Он не знал, как ей это сказать.

— Что? — Рэйни наконец подошла к нему — руки на бедрах, в голосе нетерпение. Он увидел, что она босиком и без педикюра. «Я конченый человек, — подумал Куинси. — Я обожаю даже ее пальцы».

— Думаю, тебе не стоит ехать.

Ее синие глаза расширились. Рэйни недоверчиво взглянула на него:

— Ты думаешь, мне не стоит ехать? Какого черта?! Только не говори, что ты ревнуешь к Дуги.

— На самом деле у меня к Дуги много претензий.

Она снова начала оправдываться. Куинси поднял руку:

— Впрочем, я знаю, что истинная проблема не в нем. — Он как будто подпалил бикфордов шнур.

Рэйни пошла прочь — порывисто, взволнованно. Нашла носки и сапоги под кушеткой, демонстративно села и начала обуваться.

— Оставь все как есть, — твердо сказала она.

— Не могу.

— Можешь. Это же так просто. Пойми раз и навсегда, что ты не в состоянии меня удержать.

— Я люблю тебя, Рэйни.

— Дьявол! Любить женщину — это значит принимать ее такой, какая она есть, Куинси. А ты никогда меня не принимал.

— Наверное, нам следует поговорить.

Рэйни уже натянула носки и принялась за ботинки. Она была в бешенстве — а может, просто тосковала. Куинси не знал точно, и отчасти проблема была в этом. Ее пальцы боролись со шнурками.

— Здесь не о чем говорить. Мы приехали туда, увидели то, что увидели, а теперь будем справляться с этим так, как и прежде. Всего лишь еще два убийства. Мы видали и похуже.

Рэйни никак не могла надеть обувь. Пальцы ее дрожали. Наконец она просто засунула левую ногу в ботинок, оставив шнурки висеть, и принялась точно так же заталкивать правую.

— Рэйни, пожалуйста, я ведь даже не пытаюсь притворяться, будто мне понятны твои чувства…

— Опять! Еще одна цитата из учебника психологии. Ты мой муж или мой психолог? Согласись, Куинси, ты не чувствуешь разницы.

— Я знаю, тебе нужно поговорить о том, что случилось.

— Нет, не нужно.

— Нужно, Рэйни.

— Прошу в последний раз, оставь все как есть.

Она пошла к двери мимо него, шнурки волочились по ковру. Куинси схватил ее за руку. На секунду ее глаза потемнели. Он понял, что его жена готова сопротивляться. Рэйни, загнанная в угол, могла только драться. Отчасти Куинси был рад тому, что ее щеки наконец окрасил румянец. Тем не менее он решил разыграть последнюю карту.

— Рэйни, я знаю, что ты раньше выпивала.

— Это неправда.

— Люк мне рассказал…

— Люк идиот.

Куинси молча смотрел на нее.

— Ладно, один раз я действительно выпила.

— Ты алкоголичка. Одного раза тебе недостаточно.

— Ну, прости меня за то, что ничто человеческое мне не чуждо. Я ошиблась — а потом исправилась. Честное слово, две кружки пива за пятнадцать лет — это не повод вызывать полицию.

— Куда ты поедешь, Рэйни?

— Повидаться с Дуги. Я тебе уже говорила.

— Я видел его сегодня. Ты ни о чем с ним не договаривалась.

— Он еще ребенок, он просто растерялся…

— И про вечер вторника он тоже услышал впервые?

Рэйни замерла. Она оказалась в ловушке. От выражения ее лица у Куинси защемило сердце.

— Рэйни, — прошептал он, — когда ты научилась так легко врать?

И тут наконец краска сбежала с ее щек. Она долго смотрела на него — так пристально, что он уже начал надеяться. А потом ее глаза приобрели тот холодный серый оттенок, который был ему так хорошо знаком. Губы решительно сжались.

— Ты не можешь меня удержать, Куинси, — тихо сказала Рэйни, потом оттолкнула его руку и направилась к двери.

Вторник, 05.01

Куинси сидел в своей машине и смотрел в темноту.

— Рэйни, — шептал он, — что ты наделала?

 

Глава 4

Специальный агент Кимберли Куинси любила бегать. В пять утра она выбралась из постели — многолетняя привычка вставать за секунду до звонка будильника. Без четверти шесть кросс был окончен. В шесть часов она вышла из душа, натянула узкие черные брюки и шелковый, кремового цвета, топик. Заглянула на кухню за тостом и кофе. Потом взяла куртку и вышла из дома.

В половине седьмого утра трасса только начинала заполняться. Машины хоть и медленно, но двигались. Кимберли использовала эти сорок пять минут, чтобы составить в уме список дел на день. Утром нужно закончить кое-какие исследования — а значит, придется заполнять бумаги для экспертов. Бюро предоставляло своим агентам самое совершенное огнестрельное оружие в мире, но если нужен доступ к компьютеру — оставалось надеяться лишь на Бога.

Разобравшись с документами, она начала сортировать коробки, откладывая то, что относилось к последнему делу. Несколько высококлассных подделок, которые обнаружились в Атланте. Кимберли пыталась установить связь между разрозненными картинами и проследить их путь из галерей через руки перекупщиков.

Как и всякий агент, у которого за плечами опыт в виде двух раскрытых серий убийств, Кимберли мечтала работать в опергруппе — а еще лучше в команде «Антитеррор» или в контрразведке. Но факт оставался фактом: она была женщиной, а основным полем действия для женщин-агентов являлись преступления коммерческого характера.

Но сегодня одна из опергрупп получила вызов, и Кимберли тоже попросили приехать. Лишние руки в таких делах никогда не помешают — и, как любил ей напоминать начальник отдела, для молодого специалиста это неплохая возможность. День будет немного интереснее обычного.

Спустя два года после прихода в ФБР Кимберли наконец освоилась в Атланте; город оказался современнее и красивее, чем она думала, и в то же время сохранял свой старомодный южный колорит. Теплый климат тоже пришелся кстати: Кимберли обожала проводить время на свежем воздухе — много ходила пешком, каталась на велосипеде, бегала, плавала. И безумно любила Мака.

Они были вместе уже два года. Кто бы мог подумать? Юная честолюбивая Кимберли — и слегка высокомерный, но такой обаятельный Мак. Это было мало похоже на традиционный роман. Невозможно было подсчитать, сколько вечеров они вынужденно провели врозь и сколько сорвалось совместных уик-эндов. То у него, то у нее постоянно звонил мобильный. Одного из них всегда куда-нибудь вызывали.

Но и это работало на них. Оба любили свое дело и ценили те краткие моменты, когда им удавалось побыть наедине. К слову сказать, в настоящее время они планировали провести выходные в Саванне. Зная, что любого из них могли в каждую секунду сорвать с места и «нагрузить». И потому Кимберли с тревогой думала, как у нее пройдет остаток недели.

Она вошла в кабинет, налила себе вторую чашку кофе и отправилась на свое место. Ей пришлось лавировать между грудами коробок, сваленных вокруг стола; потом она поудобнее устроилась в своем личном уголке, прихлебывая скверный кофе, и взяла в руки оружие, которое агенты ФБР используют чаще всего, — шариковую ручку.

Кимберли занималась бумажной работой до восьми — телефон молчал. Но, даже увидев на экране знакомый номер, она не встревожилась.

— Привет, папа.

Связь была плохая. Сначала она услышала громкое шипение, потом треск и, наконец, свое имя.

— Папа, я тебя не слышу.

— Рэйни… в два часа ночи… полиция…

— Папа?

— Кимберли?

— Перейди в другое место, связь прерывается.

Снова треск и шипение. А потом два щелчка. Отключился. Кимберли раздраженно посмотрела на телефон. Снова раздался звонок. Она немедленно ответила:

— Да, папа.

Тишина. Ни звука.

Не совсем так. Она слышала какой-то шум на заднем плане. Приглушенный, но ритмичный. Какой-то скрип, шуршание. Словно позвонивший ехал в машине.

— Папа? — повторила она, хмурясь.

Тяжелое дыхание. Какое-то бульканье. Стук.

Потом Кимберли опять услышала дыхание — близкое, учащенное. Почти… испуганное.

— Эй, — осторожно сказала она.

Снова помехи на линии. Кимберли напрягла слух, но не смогла разобрать ни звука. Наконец она догадалась проверить номер позвонившего. Это был не отец.

— Рэйни? — удивленно спросила она.

Ее вопрос, кажется, был услышан. Треск стих, наступила тишина, и снова раздалось тяжелое дыхание.

— Рэйни, говори громче, — сказала Кимберли. — Я тебя не слышу.

Треск, шипение, тишина.

— Рэйни? Рэйни? Ты меня слышишь?

Кимберли в отчаянии уставилась на телефон, но связь, судя по всему, не прерывалась. Опять начались помехи, затем послышался странный металлический звон: дон, дон, дон. Пауза. Дон, дон, дон. Пауза. Дон, дон, дон.

А потом звонивший отключился.

Кимберли раздраженно закрыла телефон. Он сразу же зазвонил снова. На этот раз — Куинси.

— Где ты? — спросила Кимберли. — Связь ужасная.

— На проселочной дороге, — отозвался отец. — Неподалеку от Бейкерсвилла.

— Что бы ни случилось, лучше начни с самого начала. Я не поняла ничего из того, что ты сказал, и Рэйни тоже было плохо слышно.

Наступило долгое молчание.

— Ты говорила с Рэйни? — Голос Куинси прозвучал очень странно.

— Только что она звонила со своего мобильника…

— С мобильника… — внезапно прервал Куинси. — Какого черта мы не додумались?!

Кимберли снова услышала шум: открылась, а потом хлопнула дверца машины, отец громко позвал какого-то сержанта Кинкейда.

— Папа, ты меня пугаешь.

— Она пропала.

— Кто пропал?

— Рэйни. — Куинси говорил быстро и отрывисто — очевидно, на ходу. — Нашли ее машину. В два часа ночи. Мотор работал, фары были включены. На пассажирском сиденье лежала сумочка. Пистолет исчез. И мобильник. Кимберли, повтори мне все, что она тебе сказала.

Наконец Кимберли поняла. Звуки езды, тяжелое дыхание, металлический стук.

— Она ничего не сказала, папа. Но она… сигнализировала. Мне кажется… мне кажется, Рэйни выстукивала «SOS».

Куинси ничего не сказал. Да и зачем? В наступившей тишине Кимберли легко могла представить, о чем он думает. Похороны сестры. Похороны матери. Он вспоминал всех, кого любил и кто покинул его так рано.

— Мы с Маком прилетим следующим рейсом, — твердо сказала она.

— Не нужно…

— Мы прилетим следующим рейсом.

Кимберли встала из-за стола и побежала в кабинет инспектора.

 

Глава 5

Вторник, 06.45

— Давайте еще раз — ваша дочь получила звонок с мобильника Лорейн?

— Да.

— Не от Рэйни. Просто с ее телефона.

— Она не слышала голос Рэйни, — повторил Куинси, — Кимберли слышала, что кто-то тяжело дышит. И подумала, что этот человек, по всей видимости, находится в движущейся машине. Потом она услышала четкий металлический стук в определенной последовательности — Кимберли полагает, что это была попытка подать сигнал «SOS».

Кинкейд вздохнул. Он стоял под навесом, скрывающим «тойоту». Последние двадцать минут сержант был занят тем, что фотографировал машину. Теперь он зарисовывал положение сиденья и зеркал и записывал показания приборов — количество миль на счетчике, уровень горючего в баке. Волосы у Кинкейда намокли, лицо блестело. Он выглядел именно так, как и должен выглядеть человек, которого посреди ночи вытащили из уютной постели и заставили торчать под дождем.

— Мистер Куинси…

— Моя дочь — агент ФБР. Последние два года она работала в Атланте. Сержант Кинкейд, вы не можете недооценивать чутье своего коллеги!

— Мистер Куинси, я бы не поверил даже чутью своего собственного начальства, если бы услышал от него подобную историю. Все, что вы знаете, — это то, что вашей дочери позвонили с конкретного телефона; но вы не предъявили мне никаких доказательств того, кто ей позвонил!

— Это телефон Рэйни!

— Это всего лишь телефон! Их теряют, забывают, дарят друзьям. Ради Бога, мой восьмимесячный сын однажды позвонил по мобильнику, нажав на кнопку быстрого доступа. Это нетрудно.

— Проверьте регистрационные данные, — упрямо сказал Куинси.

— Скорее всего я так и сделаю, поскольку это входит в мои обязанности. И на ее домашний телефон тоже посмотрю. А также выясню состояние ее кредитной карточки и попытаюсь детально восстановить, что именно Рэйни делала в последние двадцать четыре часа. Мне, знаете ли, уже доводилось сталкиваться с подобными вещами. — Кинкейд, видимо, понял, что его голос звучит чересчур резко. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Мистер Куинси…

— Мне тоже доводилось, — отозвался тот.

— Да, я знаю, вы профи…

— Сержант Кинкейд, мою старшую дочь убил ненормальный. Он убил мою бывшую жену и собирался добраться до младшей дочери. Может быть, по-вашему, таких преступлений не бывает, но я думаю по-другому.

Кинкейд снова втянул в себя воздух. Куинси наверняка подумал, что он не желает ему верить. И его можно понять. Работа детектива по сути своей состоит из проверки предположений и возможностей. По статистике из двухсот тысяч человек, которые пропадают без вести каждый год, одиннадцать тысяч так и не находят и только три с половиной тысячи из этого числа считаются похищенными. Если бы Рэйни была ребенком или молоденькой девушкой, все было бы по-другому. Но она взрослая женщина и вдобавок сотрудник полиции.

Кинкейд отрабатывал две версии: во-первых, пропавшая хозяйка машины (возможно, под влиянием спиртного или наркотиков) забрела в лес и заблудилась; во-вторых, она (возможно, также под влиянием спиртного или наркотиков) забрела в лес и покончила с собой.

Конечно, он рассмотрит обе возможности. Но работа полицейского неизбежно начинается с теории. У Кинкейда была своя теория, у Куинси — своя.

— Ладно, — коротко сказал Кинкейд. — Давайте на минутку представим, что все было, как вы думаете. Вашу жену вытащили из машины — так, по-вашему?

— Я бы не исключал такую возможность.

— Но как? Если верить вам, она не расставалась с оружием. И вдобавок Рэйни умеет защищаться. Мне кажется, женщина вроде нее не сдалась бы без сопротивления. Посмотрите вокруг, мистер Куинси. Вы видите следы борьбы?!

— Во-первых, я не уверен, что у Рэйни был с собой пистолет. Обычно она держала его при себе, но нам придется тщательно обыскать дом, чтобы подтвердить это предположение. Во-вторых, мы не вправе отвергать тот факт, что она была нетрезвой — а это могло значительно снизить ее способность к самозащите. В-третьих, оглядитесь, сержант Кинкейд. Вокруг болото, о каких следах вы говорите?!

Кинкейд нахмурился, посмотрел по сторонам, потом испытующе взглянул на Куинси. По крайней мере сержант оценил шутку.

— Хорошо. Но кто мог это сделать? У кого были причины похищать Лорейн Коннер?

— Вы имеете в виду — у кого, кроме ее мужа? — сухо уточнил Куинси.

— В самую точку.

— Рэйни расследовала множество дел, сначала как помощник шерифа, затем в качестве частного детектива и, наконец, как мой партнер. А стало быть, она общалась с большим количеством людей в этих краях.

— Вы можете составить список имен?

— Постараюсь. Я свяжусь с Люком Хэйесом, бывшим шерифом Бейкерсвилла…

— Предшественником Аткинс? — Тон Кинкейда подразумевал следующий вопрос.

— Люк решил уйти со службы по личным причинам, — ответил Куинси. — Я пока еще не сталкивался с Шелли Аткинс, но слышал о ней много хорошего.

— Отлично. Тогда, быть может, мистер Хэйес захочет побеседовать с нами о старых добрых временах. А как насчет нынешнего положения дел? Сейчас вы работаете над чем-нибудь важным?

Куинси покачал головой:

— К нам обратились за помощью, когда расследовалось двойное убийство в Астории, но мы, в общем, остались за кадром. Если бы подозреваемый занервничал, он, возможно, избрал бы своей жертвой того, кто официально ведет расследование, а не нас.

— Подождите… вы имеете в виду то самое двойное убийство?

— Других у нас не было.

— В начале августа, правильно? — И тут сержант Кинкейд доказал, что он и в самом деле неглуп. — Десятое сентября, управление автомобилем в нетрезвом виде, — пробормотал он.

— Десятое сентября, — подтвердил Куинси.

Кинкейд быстро взглянул в сторону леса, в густой сумрак за пределами досягаемости прожекторов. Куинси понял, о чем думает сержант, но по-прежнему не хотел это признавать. Он не верил, что Рэйни снова могла напиться. Вероятно, муж и в самом деле все всегда узнает последним.

— А я и не думал, что в деле об убийстве в Астории имелись подозреваемые, — заметил Кинкейд.

— По результатам исследования мы выявили одного. Но, судя по последним данным, нет никаких оснований, чтобы объявлять это «делом». Детективы, конечно, продолжают работать. Но я настроен далеко не оптимистически.

— Черт, — пробормотал Кинкейд.

— Согласен.

— А как насчет фотографий в багажнике? — намекнул сержант. — По-моему, это серьезно. Беднягу Митчелла чуть наизнанку не вывернуло.

— Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. По большей части сейчас мы занимаемся в основном тем, что пытаемся пролить свет на старые преступления. Иногда у нас это получается, иногда нет.

— Старые преступления ведут к новым, — негромко сказал Кинкейд. — У всех этих убийц имеются серьезные причины, чтобы не попадаться.

— Это так, но откуда им знать о нашей работе? Мы с Рэйни — консультанты. В основном работаем под прикрытием.

Куинси открыл мобильник и снова попытался дозвониться до Рэйни. И опять безуспешно. Звонок проходил, так что можно было сделать вывод, что телефон включен. Вероятно, Рэйни находилась вне зоны доступа — или просто не слышала мобильника.

Или была не в состоянии до него дотянуться.

Куинси отогнал эту мысль. Рэйни никогда ему не верила, но убийство в Астории всерьез его обеспокоило.

— Итак, к чему мы пришли? — спросил Кинкейд. — По вашему собственному признанию, вам не известно, кто бы мог похитить вашу жену.

— Да. Хотя подождите… — Куинси нахмурился. — Во-первых, нельзя сбрасывать со счетов то, что преступление могло быть совершено незнакомцем. И потом, здесь масса других вариантов. Недавно Рэйни начала работать на общественных началах…

— На общественных началах?

— Она хотела стать адвокатом для приемных детей. Представлять их интересы в суде. Существует организация, в которую может вступить любой…

Кинкейд отмахнулся, прерывая его объяснения:

— Да, да, я об этом слышал. Значит, она собиралась помогать детям. В этом есть определенный смысл.

— Она уже начала свое первое расследование. Мальчик по имени Дуглас Джонс — обычно его зовут Дуги — заявил, что приемный отец избивает его. Если верить приемным родителям, Дуги все выдумал, потому что наконец встретил достойного противника — а стиль общения в этой семье и впрямь довольно жесткий. Должен добавить, что у Дуги длинный послужной список: воровство, жестокое обращение с животными, поджог.

— Сколько ему лет?

— Семь.

— Семь? — Кинкейд поднял бровь. — Вы хотите, чтобы я заподозрил в похищении семилетнего ребенка?

— Нет-нет, — запротестовал Куинси, а потом сдержанно добавил: — Хотя, наверное, пройдет немного времени и вы об этом вспомните. Рэйни отправили работать с Дуги. Она должна была раз и навсегда выяснить, говорит ли он правду или лжет, и соответственно представлять его интересы в суде или попытаться добиться улучшения отношений между ним и его приемными родителями. Отца зовут Стэнли Карпентер, ему тридцать шесть лет, работает на сыроваренном заводе. Известен тем, что может в одиночку поднять форму с сыром.

— Какой здоровяк!

— Да уж. Что интересно, на этом он и строит свою защиту. Если такой верзила, как он, ударит маленького мальчика — Дуги… то уже не придется гадать, было ли избиение. Патологоанатом в морге так и запишет.

Кинкейд рассмеялся:

— Самый безумный аргумент из всех, что мне доводилось слышать…

— В нем есть свой смысл.

— Да, есть. — Кинкейд снова повернулся к машине и задумался. Куинси достал телефон и нажал кнопку вызова. Рэйни по-прежнему не отвечала, из лесу не доносилось ни голоса, ни звонка. Это вселило в него слабую надежду.

— Она думает, все так и было? — спросил Кинкейд. — Стэнли бил ребенка?

— У нее имелись определенные сомнения. Но эти сомнения могли привести к официальному возбуждению дела, а для Стэнли…

— …в этом мало хорошего.

— Да.

— Значит, такой громила, — закончил Кинкейд, — вполне мог похитить женщину, пусть даже она и владела навыками самообороны. Если, конечно, у нее не было оружия.

— Если у нее не было пистолета.

— Ладно, — сказал Кинкейд. — Хватит. Здесь от нас никакого проку, пока не подсохнет. Нужно ехать.

— Можно мне с вами?

— Если будете держаться в поле зрения и пообещаете ничего не трогать.

— Я буду паинькой, — заверил Куинси. — Куда мы едем?

— Искать пистолет, разумеется. И если вы позволите, начнем с вашего дома.

 

Глава 6

Вторник, 07.32

Когда Куинси и Кинкейд сели в машину, солнечные лучи уже начали пробиваться сквозь облака — настолько густые, что утро почти ничем не отличалось от ночи. Весь ноябрь был таким — один бесконечный пасмурный день, изморось, то и дело перемежающаяся с проливным дождем.

Куинси так и не привык к орегонскому климату. Он был родом из Новой Англии, а стало быть, смирился бы с бодрящим морозцем — если бы, конечно, ему сопутствовало яркое зимнее солнце. Если честно, он не понимал, как это жителей Орегона не угнетают дождевые облака, висящие прямо над головой. Рэйни всегда говорила, что в ненастные дни ей хочется свернуться калачиком где-нибудь в уютном уголке. В последнее время Куинси в подобную погоду чувствовал себя так, словно бился головой о стену.

— И когда же вы с Рэйни расстались? — спросил Кинкейд. Судя по всему, он не любил тратить время на обмен любезностями.

— Я ушел из дому неделю назад, — кратко отозвался Куинси.

— Вы или она?

— Официально выражаясь, именно я расторг нашу связь.

— Вы подали документы на развод?

— Надеюсь, что до этого не дойдет.

Кинкейд фыркнул, и в его голосе прозвучал сарказм, когда он спросил:

— Вы это обсуждали?

— Нет.

— Хм… Вы на пенсии?

— Да.

Куинси понял, куда клонит Кинкейд. Как и всякий сотрудник ФБР, прослуживший двадцать лет, Куинси удалился на покой, находясь на полном государственном обеспечении. Подобных пенсионных программ мало. Особенно если учесть, что большинство отставных агентов ФБР еще достаточно молоды и могут продолжить работу в частном секторе. Это называлось «двойной игрой». Видимо, у Куинси она шла вовсю. Отсюда машина, дорогой костюм, собственный дом.

— Развод — дело дорогостоящее, — сказал Куинси.

— Хм…

— Вы спрашиваете не о том, сержант.

— А о чем я должен спросить?

— Люблю ли я ее.

— Любите? Вы ведь ее оставили.

— Да, оставил. Только таким способом, как мне показалось, я мог бы заставить ее бросить пить.

Они остановились на посыпанной гравием дорожке. Кинкейд круто повернул направо, шины заскрипели на камнях, машина заскользила. Подъездная дорожка пришла в полную негодность — сущее наказание в зимнее время. Год за годом Рэйни и Куинси давали себе слово, что непременно ею займутся. Замостят, засыплют щебнем.

Но так ничего и не сделали. Им нравилась их маленькая деревянная крепость, а подъездную дорожку они воспринимали как своего рода бастион. Не всякая машина была способна ее преодолеть. И уж точно никто не мог подъехать к их дому, не будучи услышанным.

Кинкейд включил первую передачу и нажал на газ. Машина взлетела на холм, спугнув оленя, который как раз в эту минуту лизал солонец в садике. Животное бросилось в лес. Кинкейд припарковался рядом с островком мокрых папоротников и выбрался из машины, искоса взглянув на Куинси.

Куинси и Рэйни поселились здесь год назад. В небольшом, построенном по индивидуальному проекту доме было все — и самое лучшее. Высокое венецианское окно, из которого открывался вид на горы. Крыша с башенками и сточными желобками. Широкое парадное крыльцо, два одинаковых кресла-качалки.

Рэйни обожала нештукатуренные балки под потолком и гигантский каменный камин. Куинси нравились огромные окна и обилие стеклянных люков, что восполняло недостаток дневного света в ненастную погоду. Дом стоил немало; пожалуй, больше, чем они могли потратить. Но, всего лишь раз взглянув на него, они увидели свое будущее: как Рэйни устроится с книгой у камина, Куинси уединится в своей комнатке и примется за написание мемуаров. А их будущий ребенок, пока еще неизвестной национальности, будет сидеть в центре огромной гостиной и возиться с игрушками.

Они возлагали на этот дом большие надежды.

Но Куинси не знал, о чем думала Рэйни, глядя на их жилище два года спустя.

Он поднялся по ступенькам, остановился перед входной дверью и позволил Кинкейду потянуть за ручку. Дверь была заперта. Рэйни никогда, ни при каких обстоятельствах не бросала дом открытым.

Куинси беззвучно протянул Кинкейду ключ. Тот открыл замок.

Тяжелая дверь отворилась в полутемный коридор, лучи света медленно поползли по выложенному камнем полу. Слева начиналась деревянная лестница с грубо отесанными перилами. Справа находилась большая комната. Оба увидели обширную гостиную с массивным каменным камином, а еще дальше — столовую и кухню.

Куинси с первого взгляда заметил многое: клетчатое шерстяное одеяло, брошенное перед камином, раскрытую на середине книгу, лежавшую на кушетке корешком вверх. Увидел пустой бокал, кроссовки Рэйни, серый свитер, свисающий со спинки зеленого дивана…

В комнате был беспорядок, но ничто не наводило на мысль о борьбе. Куинси даже показалось, что сейчас из кухни выйдет удивленная Рэйни с чашкой кофе в руках.

«Что ты тут делаешь?» — спросит она.

«Я скучаю по тебе», — ответит он.

Хотя, может быть, в руках у нее будет не чашка кофе, а пиво.

Кинкейд наконец прошел в комнату. Куинси следовал за ним; он был рад, что сержант рассматривает помещение и не видит его лица.

В гостиной Кинкейд провозился недолго. Он, видимо, тоже заметил книгу, бокал, кроссовки. Потом зашел в столовую. Записка по-прежнему лежала на столе.

Сержант прочел ее, посмотрел на Куинси, прочел еще раз… Ничего не сказал и отправился в кухню. Куинси не понял, к добру это или нет.

Кинкейд открыл холодильник. Поймал взгляд хозяина и распахнул дверцу пошире, так что тот увидел несколько банок пива. Куинси кивнул; сержант двинулся дальше. В холодильнике оказалось мало еды, но на кухне царил порядок. В раковине кружка и тарелка. Стол чистый.

Рэйни никогда не была образцовой хозяйкой, но всегда содержала дом в порядке. Непохоже, чтобы женщина, хозяйничавшая на этой кухне, страдала от депрессии. Впрочем, Рэйни однажды расследовала дело о самоубийстве одной сорокалетней дамочки, которая вычистила свое жилище от подвала до чердака, а потом повесилась в ванной. В предсмертной записке она в том числе инструктировала мужа, как ему разогреть еду себе и троим детям. Эта женщина, на которую уже не действовали антидепрессанты, больше не желала никому причинять неудобств. Она просто не хотела жить.

Кинкейд прошел по боковому коридору в кабинет. Это была одна из немногих комнат, где на полу лежал ковер — толстый, шерстяной, по которому Куинси любил расхаживать, пытаясь придумать нужную фразу. Здесь было его царство — вернувшись после недельного отсутствия, он уловил слабый запах своего лосьона после бритья. Интересно, заходила ли Рэйни сюда в течение недели? Быть может, она чувствовала этот аромат и думала о нем.

Стол был прибран, черное кожаное кресло аккуратно задвинуто. Комната казалась слегка заброшенной. Она превратилась не то чтобы в место воспоминаний — скорее, в предзнаменование того, что должно было произойти.

Кинкейд заглянул в последнюю дверь — там была спальня.

В ней царил куда больший беспорядок. Пуховое одеяло — зеленое, с золотым и красным, — было отброшено в изножье кровати. Кремовые простыни сбиты в ком, в углах грудами лежала одежда. В воздухе стоял запах пота и несвежего белья.

Поскольку Куинси знал Рэйни лучше, чем самого себя, он мог, глядя на каждый предмет, с уверенностью сказать, что именно творилось здесь посреди ночи. Сбитые простыни — значит, еще один плохой сон. Покосившийся абажур — значит, она судорожно искала выключатель.

Потом она пошла в ванную, раскидывая попадавшиеся под ноги носки и джинсы. Бардак вокруг раковины — Рэйни умывалась, пытаясь избавиться от ночного кошмара.

Судя по всему, это ей не помогло. По крайней мере не помогало, пока Куинси жил здесь. Она яростно терла лицо, а он наблюдал за ней сквозь дверной проем.

«Хочешь поговорить?»

«Нет».

«Наверное, тебе приснилось что-то особенно страшное?»

«Все ночные кошмары страшны, Куинси. По крайней мере для простых смертных».

«Меня мучили кошмары после гибели Мэнди».

«А теперь?»

«Теперь все не так уж плохо. Теперь я просыпаюсь и тянусь к тебе».

Интересно, не тогда ли она начала его ненавидеть? Ее любовь давала ему успокоение, а его любовь ей, по всей видимости, не давала ничего.

Кинкейд закончил осматривать ванную. Он обошел комод, открыв по очереди каждый ящик, потом проверил тумбочку.

— Когда Рэйни бывала дома, где она держала оружие?

— В сейфе.

— Где именно?

— В кабинете.

Куинси снова провел Кинкейда в комнату с деревянными панелями на стенах. Указал на висевшую на стене фотографию — черно-белое изображение маленькой девочки. Ребенок выглядывал из-за белой занавески в ванной. Большинство людей подумали бы, что это фото висит здесь просто так и куплено, вероятно, из-за того, что у девочки такая забавная щербатая улыбка. На самом деле на снимке была Мэнди в шесть лет. Он привык носить эту фотографию в бумажнике. Несколько лет назад Рэйни увеличила ее и вставила в рамку.

Иногда, когда дела шли неважно, как в случае с убийством в Астории, Куинси сидел здесь и смотрел на фото своей дочери. Он думал о ее несостоявшейся свадьбе, о детях, которых ей не суждено было выносить. Думал о жизни, которую она не прожила, и чувствовал, как его охватывает скорбь.

Некоторые верят, что для детей на небесах отведено особое место. Где они никогда не болеют, не чувствуют боли и голода. Куинси не знал, что об этом думать; его аналитический ум плохо воспринимал вопросы веры. Вправду ли дети, у которых есть любящие родители, воссоединятся с ними в раю? А как насчет новорожденного, который умер от голода потому, что мать на неделю ушла в запой? Или пятилетнего мальчика, которого сбросил с лестницы собственный отец? Бывают ли на небесах приемные семьи?

Или такие дети обречены провести вечность в одиночестве?

Куинси не мог ответить на эти вопросы. Он просто вставал и каждый день принимался за работу. Такова была его жизнь.

Кинкейд снял фотографию Мэнди со стены. Позади скрывался сейф. С подсказки Куинси сержант набрал шифр. Дверца открылась, и они оба увидели содержимое.

— Три пистолета, — с ноткой триумфа в голосе сказал Кинкейд, а Куинси возразил:

— Ее оружия здесь нет.

— Посмотрите внимательно.

— Это все не то. Два девятимиллиметровых и мой старый пистолет. Ее «глока» я не вижу.

— Может, она держала его в другом месте?

— Нет. Когда ты дома, держи оружие в сейфе — таково правило. Мы хотели удостовериться, что выработали у себя эту привычку. Ну, вы понимаете. — И тут впервые голос Куинси оборвался. Он совладал с собой и продолжил: — Потому что мы хотели усыновить ребенка.

— Вы собираетесь усыновить ребенка? — Кинкейд был искренне поражен.

— Собирались. Раньше. У нас ничего не получилось.

— Почему?

— Рэйни арестовали за вождение в нетрезвом виде. Это да еще кое-что из ее прошлого… в результате ее сочли эмоционально неуравновешенной.

— Истинная правда, — буркнул Кинкейд.

— Это непростое дело.

— Но вы ведь были уверены, что усыновите ребенка? Тогда, в сентябре?

— Нам даже прислали фотографию, сержант.

— Черт! — отозвался Кинкейд. Он снова заглянул в сейф, и у него что-то щелкнуло в мозгу. Несчастная женщина-следователь, выбитая из колеи неудачным браком и несостоявшимся усыновлением, кончает жизнь самоубийством. Что ж, порой приходится цепляться за соломинку.

— Ну что ж, — рассудительно сказал Кинкейд, — настало утро, погода улучшается. Полагаю, сейчас самое время прочесать лес с собаками. У вас есть родственники?

— Скоро приедет дочь.

— Отлично, отлично. Это лучший вариант.

— Не вздумайте бросать это дело, — жестко предупредил Куинси. — Моя жена — бывший сотрудник ФБР. Она заслуживает большего, нежели забытый протокол, валяющийся на столе вечно занятого сержанта…

— Эй, эй…

— У меня имеются кое-какие связи, сержант. Вам это не приходило в голову? Я могу кое-кому напомнить о давних услугах. В этом городе есть люди, которые знают и любят Рэйни. Они в нее верят. Они прочешут лес, перепашут грязь…

— Послушайте, я пока еще не собираюсь отступать!

— Вы уже делаете выводы!

— Как беспристрастный наблюдатель…

— Вы не знали мою жену!

— Вот именно.

Кинкейд с трудом переводил дыхание, Куинси тоже. Оба долго смотрели друг на друга и ждали, кто первым отступит.

Потом у Куинси зазвонил телефон. Он взглянул на экран и предостерегающе поднял руку:

— Это… Ш-ш-ш… Это Рэйни.

 

Глава 7

Вторник, 08.04

— Алло?

Тишина. Гудение. И щелчок, как будто связь прервалась.

— Алло? — повторил Куинси, уже настойчивее. Рука, сжимавшая трубку, побелела. Позвонивший отключился, Куинси выругался, борясь с соблазном швырнуть телефон через всю комнату, и тут он снова зазвонил. Куинси поднес его к уху прежде, чем мелодия успела дозвучать до конца.

— …газету.

— Рэйни? Где ты?

— Сейчас она не может подойти к телефону. — Голос звучал неестественно, механически.

— Кто это?

— Прочтите утреннюю газету, — монотонно произнес голос.

— Это следователь Пирс Куинси. Я разыскиваю Рэйни Коннер. Вы можете сказать, где она?

— Прочтите утреннюю газету.

— Она у вас? Чего вы хотите?

— То, чего хотят все, — славы, денег и яблочного пирога. До свидания.

— Эй! Кто это говорит? Где вы?

Связь прервалась. Куинси немедленно перезвонил, но никто не отвечал.

— Кто это был? Что они сказали? — Кинкейд стоял рядом с ним и был взволнован ничуть не меньше.

— Кажется, мужчина. Он использовал что-то вроде аппарата для изменения голоса. Он твердил, что я должен прочесть утреннюю газету. Так и сказал: «Прочтите утреннюю газету». Быстрее — ручку и бумагу. Нужно записать, пока мы не забыли.

Куинси начал рыться в столе — открывал ящики, вышвыривал ручки.

Кинкейд копался в другом ящике в поисках блокнота.

— А зачем нам читать газету?

— Не знаю.

— И какую газету?

— Не знаю! «Прочтите утреннюю газету». Вот что он сказал. Прочтите утреннюю газету. — Куинси наконец нашел ручку. Руки у него так тряслись, что он едва мог ее удержать. Рэйни похитили. Рэйни в опасности. Рэйни… А ведь может быть еще хуже.

Он вспомнил звонок Бетти девять лет назад.

«Пирс, что-то случилось с Мэнди. Приезжай скорее».

Кинкейд нашел блокнот и бросил его через стол Куинси.

Но тот не мог писать: рука дрожала и отказывалась выводить буквы. Куинси не помнил, чтобы руки у него так тряслись. И тут ему показалось, что он смотрит откуда-то со стороны на самого себя и видит собственную руку — старую, рыхлую, морщинистую, беспомощно цепляющуюся за «Паркер».

Куинси ощутил собственное бессилие. Его жену похитили, а он не знает, что делать, у него замирает сердце.

Кинкейд забрал у него блокнот. В глазах сержанта было больше сочувствия, чем Куинси готов был принять.

— Говорите, — сказал Кинкейд. — Я запишу.

Куинси начал с самого начала. Записать пришлось совсем немного. Измененный голос в трубке, приказавший Куинси прочитать утреннюю газету и потребовавший славы, денег и яблочного пирога. Четыре строчки, тридцать одно слово.

Они приступили к выполнению первого приказа — прочитать утреннюю газету.

— Из местных, — сказал Кинкейд.

— Что? Звонил кто-то из местных? Не так уж это и хорошо: позвонивший может находиться в любой точке побережья. И даже если мы проследим звонок, это нам не поможет — операторы всего лишь скажут, что звонили с телефона Рэйни.

— Нет, нет, не звонок. Я имею в виду газету. Иначе он бы сказал «читайте газеты». Но он сказал «газету». Это важно. Полагаю, имелась в виду «Бейкерсвилл дейли сан».

— Ах вот что, — пробормотал Куинси. — Мы ее не получаем. Но… — Он задумался. — Наверное, можно найти что-нибудь в Интернете.

— Плюньте, мы свяжемся прямо с редакцией.

— У вас есть контакты?

— Лучше. Знакомый сотрудник пресс-службы. Он отведет нас прямо к владельцу газеты, если понадобится. — Кинкейд достал мобильник. Через несколько секунд он уже разговаривал с лейтенантом Мосли, а потом зашарил в карманах в поисках блокнота. — Есть обратный адрес? Каким числом? Нет, нет, нет, не трогайте его! Послушайте, я сейчас вышлю к вам двух специалистов из портлендской лаборатории. Всех, кто прикасался к письму, изолировать, и мне плевать, даже если они хозяева этой чертовой газеты. Мы едем.

Кинкейд захлопнул телефон и быстро направился к двери. Он перешел на рысь, и Куинси ускорил шаг.

— Что? Что он сказал?

— Получено письмо с требованием выкупа. Редактор «Бейкерсвилл дейли сан» двадцать минут назад известил полицию. Письмо обнаружено в утренней почте. Там говорится о том, что похищена женщина. И если мы хотим увидеть ее живой, это обойдется нам в десять тысяч долларов наличными.

— Кто послал это письмо?

— Неизвестно.

— Когда?

— Видимо, вчера.

— Но это невозможно.

Кинкейд запрыгнул на водительское сиденье, Куинси сел рядом.

— И да и нет, — сказал Кинкейд, включая зажигание. — Исключено, чтобы этот человек похитил вашу жену вчера днем. Но ведь в письме нет ни конкретного имени, ни описания.

— Он с ней не знаком, — догадался Куинси. — Этот парень не знал, кого похищает.

— Вот именно. Чистая случайность.

— Он справился с опытной сотрудницей ФБР?

— Наверное, ему просто повезло. Или, может быть… мы ведь не знаем, как именно он выбирал жертву. Возможно, — сержант понизил голос, — он заметил ее в баре.

Куинси промолчал. Кинкейд съезжал по крутому спуску, придерживаясь выщербленной дорожки. Куинси схватился за приборную панель.

— Послушайте, — сказал сержант, — письмо — хороший знак. Преступник пошел на контакт, а контакт — это шанс. Сначала у нас в активе был телефонный звонок. Теперь мы имеем конверт, письмо и марку, все это нужно будет исследовать. Если на кромке конверта есть следы слюны, мы получим образец ДНК. Если почтовую марку наклеили в участке неподалеку от дома похитителя — узнаем приблизительный адрес. Если у нас будет образец почерка — сузим круг подозреваемых. Все к лучшему.

— Я хочу, чтобы письмо отослали в лабораторию ФБР.

— Не злите меня.

— Сержант, при всем моем уважении…

— Наш отдел тоже неплохо выполняет свою работу.

— Но ФБР делает это лучше.

— Лаборатория ФБР слишком далеко! Мы потеряем целый день. Мои ребята сумеют исследовать письмо должным образом, они начнут сегодня же! Вы и сами понимаете, что сейчас время дорого.

— Время всегда дорого, — отрывисто сказал Куинси. Он взглянул в окно. — Всегда.

— Вам доводилось работать с кем-нибудь из местных — из тех, что посообразительней?

— Один раз. Я на ней женился.

Кинкейд изогнул бровь. Он по-прежнему ехал слишком быстро, срезая повороты и обгоняя попутные машины. Куинси стало ясно, что сержант — большой поклонник «Крутых виражей».

— Дайте мне полчаса, — кратко попросил Кинкейд, — и вы измените свое мнение.

— Вы найдете мою жену за полчаса?

— Нет, но я выясню, действительно ли она в руках автора письма.

— Но как?

— В письмо вложена карта. Следуй инструкциям — и получишь доказательства того, что Рэйни жива. Парень держит с нами связь, мистер Профи. И мы схватим его за руку.

— Я еду с вами, — немедленно отозвался Куинси. Кинкейд наконец улыбнулся:

— Я почему-то в этом не сомневался.

 

Глава 8

Вторник, 08.33

Деловой центр Бейкерсвилла, штат Орегон, невелик — это главная улица в четыре квартала, населенная в основном потомственными дельцами, большинство из которых соперничают с компанией «Уол-март», захватившей окраины. В выкрашенном в ярко-синий цвет здании, где прежде находился зал для игры в боулинг, помещается бутик. На углу торгуют цветами, через три дома — закусочная, еще дальше — «Канцелярские товары», уменьшенная копия нью-йоркских магазинов. Весь этот бизнес существует, чтобы удовлетворять нужды местных жителей; летом большинство туристов не задерживаясь курсируют между пляжем и тилламукским сыроваренным заводом.

Куинси не помнил, когда он в последний раз приезжал в город, но Кинкейд, видимо, знал, куда идти. Сержант свернул за угол, от перекрестка пошел направо. И все это время он не переставая говорил по телефону: с детективом, который должен был отправиться прямо в «Дейли сан» и проследить, чтобы к письму никто не прикасался; со своим лейтенантом (Кинкейд просил побольше людей); с криминалистами из лаборатории («Тащите свои задницы сюда!» — приказал он); с Шелли Аткинс, которая по-прежнему руководила поисками.

Наконец Кинкейд снова позвонил своему знакомому и получил исчерпывающую информацию о сотрудниках редакции и самой «Дейли сан».

Работа полицейского требует внимания и терпения. Выпускаешь в воздух миллион воздушных шаров и следишь, чтобы все они держались заданной траектории и не отклонялись от намеченного пути. Прошло много лет с тех пор, как Куинси перевелся с периферии в центр и начал работать со случаями, требующими быстрого реагирования. И теперь он снова ощутил знакомый холодок в спине — явный признак возбуждения — и почувствовал себя виноватым. Его жену похитили. Это не имеет ничего общего со старыми добрыми временами.

Кинкейд закрыл телефон. Слева появилось двухэтажное бетонное здание в стиле семидесятых — с плоской кровлей, похожее на коробку. Кинкейд остановился на парковке и вклинился между двумя джипами. Добро пожаловать в «Дейли сан».

— Говорить буду я, — сказал Кинкейд, выбираясь из машины. — А вы слушайте.

— Сколько похищений было на вашем веку? — поинтересовался Куинси.

— Заткнитесь! — Кинкейд уже входил в здание.

Внутри творилась настоящая кутерьма. Репортеры, редакторы и ассистенты, которым следовало бы заниматься своими делами (как обычно и бывает при выпуске ежедневной газеты), вместо этого слонялись по коридору. Некоторые прижимали к груди скоросшиватели. Большинство, однако ж, даже не потрудились притвориться, что заняты делом. Все знали: случилось нечто важное, — и с нетерпением ждали, что произойдет дальше.

Кинкейда это не смутило. Он расправил плечи, приблизился к секретарю и показал полицейский значок. Его лицо стало киношно невозмутимым.

— Сержант Карлтон Кинкейд. Я должен увидеть Оуэна Ван Ви, немедленно.

Ван Ви был издателем этой газетки. Именно он позвонил в полицию утром. К разочарованию Кинкейда, Ван Ви уже обзавелся адвокатом, но по крайней мере обещал сотрудничество. Интересно, как долго оно продлится?

Секретарь пошел вперед. Кинкейд чуть наклонил голову, разглядывая толпу.

— Карлтон? — тихо позвал Куинси.

— Заткнитесь.

«Дейли сан» была провинциальной газетенкой, и офис издателя выглядел соответствующе. Крошечная каморка без окон, несколько несгораемых шкафов, заваленный бумагами стол. За столом сидел Ван Ви. А напротив — человек в костюме и при галстуке. Адвокат, догадался Куинси.

Ван Ви и адвокат заняли единственные кресла в комнате, предоставив Кинкейду и Куинси топтаться плечом к плечу в узком дверном проеме. Кинкейд показал значок и быстро представился.

Куинси пожал издателю руку, потом обернулся к адвокату — Хэнку Обресту. Костюм, купленный в магазине готового платья, дешевый галстук из искусственного шелка. Провинциальный адвокат для провинциальной газетки, подумал Куинси. Наверное, эти двое вместе учились в школе и с тех пор остаются лучшими друзьями.

— Письмо у вас? — спросил Кинкейд. Он явно не собирался обмениваться любезностями.

— Вот оно. — Ван Ви указал на два листа бумаги, лежавших на столе. Кинкейд и Куинси подозрительно взглянули на письмо, как будто перед ними была бомба, которая могла взорваться в любую секунду.

— Вы сохранили конверт?

— Да. Первой его открыла Синтия — это одна из наших редакторов. Она вскрывает конверты специальным ножичком, так что разрез очень аккуратный. Не знаю, поможет вам это или нет.

Кинкейд вытащил носовой платок и осторожно придвинул к себе оба листка. Куинси попытался первым взглянуть на письмо, но сержант плечом загородил ему обзор.

— Кто еще прикасался к письму? — спросил он.

— Сотрудники отдела писем, — ответил Ван Ви, загибая пальцы. — Джессика, которая сортирует почту. Возможно, Гарри, помощник Синтии.

— У всех нужно снять отпечатки пальцев.

— Уверен, что никаких сложностей не возникнет, — сказал издатель.

— И я так думаю.

Куинси наклонился и, достав из нагрудного кармана ручку, колпачком подтянул письмо поближе к себе.

Оно было отпечатано на компьютере. Дешевая белая бумага, стандартный формат. Ни заголовка, ни подписи. Только адрес получателя.

Уважаемый редактор. Вы меня не знаете, я не из этих мест. Но я знаю ваш город. Вчера ночью я похитил женщину, которая здесь живет. Не пугайтесь, я не извращенец.

Мне нужны деньги. Десять тысяч долларов наличными. И я верну женщину живой. Кроме шуток. Я профессионал. Следуйте указаниям, и все будет в порядке. Если проигнорируете письмо, женщина умрет.

В конверт вложена карта. Идя по ней, вы найдете доказательства того, что женщина жива. Найдите место, отмеченное крестом, до полуночи, или она умрет.

Если вы проигнорируете мое письмо, женщина умрет. Учтите, я человек слова.

С уважением,

Лис.

Куинси трижды перечитал письмо. Потом осторожно отодвинул его в сторону. На втором листке был грубый набросок местности, сделанный черной ручкой. Как и говорилось в письме, место было помечено крестиком.

У Куинси уже сложилось определенное мнение о похитителе. Чутье полицейского говорило ему, что карта непременно должна быть запутанной. Это свидетельствовало бы о том, что у неизвестного все под контролем и полиции лишь остается выполнять его приказы.

Но эта карта была до смешного простой. Выйти из «Дейли сан», следовать на юг, поворот направо, поворот налево, кладбище неподалеку от Музея воздухоплавания. Этот тип — любитель. Юнец. И умница. Кладбище — именно то место, где почти нет шансов заметить человека посреди ночи. И в то же время полиции не так уж трудно будет найти «подсказку».

Куинси перечитал письмо еще раз. И еще.

В животе у него стянулся ледяной узел, и это ему не понравилось.

Кинкейд изучал конверт.

— Обратный адрес, — негромко сказал он, обращаясь к Куинси. — Буквы У.И.Х., а потом Л.А. Этот тип, видимо, пытается доказать, что он не местный.

— Возможно.

— Тем не менее марка наклеена в Бейкерсвилле, значит, письмо он отправил из города.

В дверь постучали: прибыл детектив Рон Спектор. Кинкейд вышел в коридор и стал о чем-то говорить со Спектором, понизив голос.

Куинси снова взглянул на карту. Ему не терпелось выскочить на улицу, добежать до Музея воздухоплавания и прочесать кладбище в поисках доказательств того, что Рэйни жива. Но разум его твердил, что следователь не должен торопиться. Записка с требованием выкупа — сама по себе кладезь информации, так что нельзя ее игнорировать. За несколькими словами может крыться многое. Не говоря уже о структуре бумаги, чернилах, отпечатках пальцев, образцах слюны. Детектив должен отследить обратный адрес. Куинси уже готов был ринуться на поиски У.И.Х. — эти буквы огнем горели в его мозгу.

Он видел этого человека? Он знает его?

Слишком много фрагментов у головоломки, которую они еще даже не начали складывать. Им придется обойти все местные гостиницы и мотели и допросить всех постояльцев мужского пола, от двадцати до сорока лет, путешествующих в одиночку. Им необходимо выяснить, чем занималась Рэйни перед похищением, узнать, кто мог ее видеть. Она заходила куда-нибудь выпить? Имела при себе пистолет?

Если похищение было случайным, тогда, возможно, незнакомец не знал, что перед ним сотрудник ФБР. Рэйни смогла дотянуться до мобильника. А как насчет оружия?

От этой мысли Куинси стало дурно. Если Рэйни встретила нападавшего лицом к лицу, она могла бы и отбиться. С другой стороны, сколько раз за все эти годы, допрашивая убийц, он слышал, что сопротивление жертвы только подхлестывало преступника. «Она начала сопротивляться, и я ее убил». Для некоторых людей это оказывалось так просто.

Кинкейд вернулся и сообщил Ван Ви, что в редакции останется детектив Спектор. Сержант бережно поднял оба листка, по-прежнему держа их через носовой платок. Спектор приобщит письмо к числу улик и начнет очерчивать круг подозреваемых. Кинкейду и Куинси тем не менее могут понадобиться копии записки и карты.

Кинкейд жестом предложил Куинси выйти вместе с ним в коридор.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросил он, направляясь к копировальной машине.

— Незамысловато, — ответил Куинси. — Но умно.

— Незамысловато, но умно? Бросьте. Свои деньги вы наверняка получаете за что-то большее.

— Мне нужен полный анализ письма, — кратко заявил Куинси. — Бумагу нужно исследовать на предмет каких-нибудь вмятин, отпечатков и так далее. Ваши эксперты могут это сделать?

— Они вполне компетентны.

— Вы уже послали запрос?

— Поверьте, я тоже вполне компетентен.

— Отлично! — Куинси пропустил сарказм мимо ушей. — Мне кажется, автор письма врет. Он сообщает нам то, во что мы, по его мнению, должны поверить, но это совсем не обязательно правда.

— Ага, значит, вы считаете, что у этого типа паранойя. Объясните.

— Он называет себя профессионалом. Требует денег. Но вы когда-нибудь слышали о похищении с целью выкупа абсолютно случайного человека? В таком случае, учитывая уровень жизни в здешних краях, есть опасность похитить того, кто просто не сможет заплатить за себя.

— Десять штук — это не так уж много, — возразил Кинкейд.

— Вот именно, — подчеркнул Куинси. — Почему именно десять тысяч долларов? Не такая уж большая сумма, чтобы ради нее держать заложника.

— Ему пришлось умерить свои аппетиты. Вы сами сказали, это не самый богатый штат, И вдобавок, не поймите меня превратно, десять штук просто так — тоже неплохо.

Куинси пожал плечами:

— А почему он оповестил полицию? В большинстве случаев похитители требуют не обращаться к властям. Человек, который, как вы говорите, хочет получить десять штук просто так, сам создает себе проблемы.

— Послушайте, у него же нет выбора. Если полиция не признает, что это действительно письмо с требованием выкупа и не получит доказательств того, что похищенная жива, семья жертвы может просто не принять этих требований всерьез. А если семья не воспримет похитителя всерьез, господину Лису не видать денег. — Кинкейд уже снял копии с обоих листков и положил на стекло конверт. — А теперь я скажу вам, что я думаю. Отчасти я действительно с вами согласен. Мне тоже кажется, что похититель врет. Но дальше начинаются расхождения. Вы думаете, что если этот парень врет, значит, он настоящий профи. А я думаю, он врет, потому что он обыкновенный профан.

— Значит, ваше чутье говорит вам, что похититель просто глуп? Объясните почему.

— Хорошо. Этот парень…

— Эн-Эс.

— Вы правы. Неизвестный субъект. Ребята из ФБР любят все сокращать. Значит, наш Эн-Эс хочет денег. Полагаю, он не слишком сообразителен и не слишком самоуверен, чтобы чего-то добиться в жизни. Для такого идиота и десять штук — это куча денег. Может быть, ему нужно выплатить карточный долг. — Кинкейд говорил не просто так: вдоль всего побережья располагались бесчисленные казино, приносившие полиции уйму хлопот. — А может быть, подошло время платить за купленную в рассрочку машину. Не знаю. Суть в том, что для этого типа десять штук — огромная сумма, особенно если ее можно получить за один раз.

— За один раз?

— Да. Отсюда — пункт второй. Наш Эн-Эс недостаточно умен для того, чтобы провернуть крупную операцию. Ему нужно что-нибудь быстрое и простое. И потому вместо того, чтобы, скажем, наметить жертву заранее, следить за ней несколько дней, а затем попытаться похитить ее из дома или с работы, он полагается на случай. Предположим, это будет нетрезвая женщина, которая съехала на обочину посреди ночи. Конечно, не зная, кто она и откуда, как еще он может установить контакт? Разумеется, через местную газету. Может быть, мы были недостаточно расторопны, так что он решил выйти на связь. Пока что ничего сложного. У него есть мобильник жертвы, он использует аппарат для изменения голоса, который каждый дурак может купить в радиосалоне. Вот и все. Если он смотрит фильмы, то должен знать: от него сразу же потребуют доказательства того, что жертва жива. Он легко их предъявит — но опять-таки как? Да просто зароет где-нибудь на кладбище. Дело сделано — и вдобавок наш Эн-Эс может вволю похихикать, представляя себе детектива, который тщетно старается не потревожить усопших. Но, ей-богу, я посмеюсь последним. Потом Эн-Эс устанавливает предельный срок, потому что не хочет, чтобы игра затягивалась. Накануне он отправляет письмо в газету, поскольку должен быть уверен, что утром нас немедленно поставят в известность. Намекает, что убьет заложницу, чтобы нас подстегнуть. Держу пари, мы придем на кладбище и обнаружим новое требование денег и еще одну отсрочку — возможно, в пару часов. Черт возьми, может быть, даже еще одну карту! Оставьте деньги под таким-то могильным камнем, возьмите карту под таким-то деревом и найдете женщину. Быстро, чисто — неплохой способ заработать десять штук. — Кинкейд вытащил конверт, забрал копии и закрыл аппарат. — Позвольте мне кое-что у вас спросить. У вас есть десять тысяч?

— Да.

— Вы бы согласились заплатить выкуп за жену?

Куинси ответил не моргнув глазом:

— Да.

— Отлично. У нас будет хороший день. Начинаем охоту на лис.

— Не думаю, что дело в деньгах, — настойчиво сказал Куинси.

— Очередной параноик?

— Возможно. Но я знаю кое-что, чего не знаете вы.

— Что именно?

— Я знаю, кто такой Лис.

 

Глава 9

Вторник, 09.45

Дуги бродил по лесу. Он всегда бродил по лесу, не обращая внимания на дождь, ветер и холод. Ему было хорошо. Деревья, сосновая хвоя, зеленый мох, такой мягкий на ощупь, но далеко не всегда приятный на вкус. За утро Дуги попробовал три разных сорта. Один смахивал на грязь. Другой на хину. От третьего у него во рту защипало, и больше он его есть не стал.

Сейчас Дуги ковырял гнилой ствол. Толстое дерево свалилось уже давным-давно — возможно, когда Дуги еще не было на свете. Теперь оно превратилось в огромное сгнившее бревно, на котором росли грибы. Еще в нем жили сотни жуков. У Дуги была палка. Чем глубже он ею забирался в ствол дерева, тем занятнее были жуки.

Мальчику было семь лет. По крайней мере так ему сказали. Он не помнил своего дня рождения. Возможно, в феврале. Его первая приемная семья учредила специальный праздник в его честь — «день, когда ты к нам пришел». Это случилось в феврале. Его угощали тортом и мороженым.

Его первая приемная семья была хорошей. По крайней мере он не помнил ничего плохого. Но однажды приехала женщина в фиолетовом костюме и велела ему собираться. У него будет другая семья — «но не волнуйтесь, они тоже будут его любить».

— Дуги, — тихонько сказала женщина в фиолетовом костюме, когда они выходили, — не играй со спичками, взрослым это не нравится. Обещай мне, что больше не будешь трогать спички.

Дуги пожал плечами и дал слово. Позади него гараж первой приемной семьи лежал в дымящихся руинах.

Его вторая приемная семья не праздновала дней рождения. Здесь вообще почти ничего не праздновали. У его новой мамы было худое строгое лицо. «Для праздных рук всегда найдет занятие Сатана!» — говорила она и приказывала ему натирать полы или мыть посуду.

Дуги не любил заниматься рутинной работой. Это значило сидеть дома, а Дуги терпеть не мог находиться взаперти. Ему нравилось на природе. Среди деревьев. Там, где он чувствовал аромат земли и листвы. Там, где никто не смотрел на него с усмешкой и не шептался у него за спиной.

Во второй семье он прожил три недели. А потом подождал, пока родители уснули, подошел к камину и взял спички. Они никак не хотели загораться.

Он помнил перепуганное лицо своей приемной матери, когда она выскочила из спальни.

— Я чувствую запах дыма! Господи, пожар! Дуги! Что ты наделал, чертово отродье?!

Его приемная мать спала голой. И приемный отец тоже. Пожарные очень веселились, когда приехали на место происшествия. А потом они увидели Дуги — он сидел в ветвях гигантского дуба и слушал, как трещит и шипит огонь. Пожарные указывали на него пальцами и изумленно таращились.

Потом его отправили в приют. В центр для «малолетних правонарушителей», как ему сказали. Но женщина в фиолетовом костюме появилась опять. Дуги был слишком мал для исправительного заведения — так она сказала. У него еще оставался шанс.

Дуги не знал, что это такое. Он просто собрал вещи и отправился к следующей семье, которая жила в пригороде. Там не было ни леса, ни парка, ни даже приличного двора. Крошечный домик битком набит его новыми братьями и сестрами, которые на самом деле вовсе не были ему братьями и сестрами.

Дом находился всего в одном квартале от ночного магазина.

Дуги научился красть. Если взрослые держали спички вне пределов его досягаемости, он утешался воровством. Он начал с малого. Печенье, пончики, дешевые конфеты, которые лежали невысоко от пола, — то, что никто никогда не замечает. В первый раз он принес добычу домой, и одна из сестер все у него отняла. Когда он запротестовал, она поставила ему «фонарь», а сама села и ела конфеты, пока у него оплывал глаз.

Дуги запомнил этот урок. Он обнаружил нишу в задней стене здания автозаправки и стал прятать добычу там. Всегда приятно иметь собственный запас продовольствия. Иногда от одного взгляда на всю эту еду у него начинало бурчать в животе. Он хотел есть. Дуги уже понял, что хочет есть сильнее, чем большинство людей.

Однажды владелец магазина застукал его с полными карманами яблочных пирожков и схватил за ухо. Дуги заплакал и отдал все, что украл. «Я больше не буду», — пообещал он, вытирая нос тыльной стороной ладони. Из его рукава посыпались конфеты.

Так было покончено с семьей номер три.

Женщина в фиолетовом костюме решила, что Дуги требуется больше внимания. Семья, где много детей, ему не подходит. Мальчику нужен прямой контакт. Может быть, образец для подражания.

И его отвезли в четвертую семью, где познакомили с десятилетним «старшим братом» — Дереком. Дерек был бойскаутом, играл в футбол, в общем, был славным парнем и должен был оказать положительное влияние на Дуги.

Дерек подождал, пока погасят свет, а потом провел Дуги по дому.

— Видишь этот стул, сопляк? Это мой стул. — Удар в живот. — Видишь этот мяч, сопляк? Это мой мяч. — Удар тремя пальцами по почкам. — Видишь эту коробку? Это моя коробка. — Удар ребром ладони по шее.

Дуги выжидал дольше, чем обычно. Но однажды Дерек отправился на выходные к бабушке. Дуги поднялся в час ночи. Он начал со спальни. Стянул простыни с кровати «старшего брата», вытащил вещи из его шкафа, игрушки из ящиков. Прихватил стул, мяч, коробку и сложил на заднем дворе настоящую пирамиду. А потом, умудренный опытом, нашел канистру с бензином и облил кучу со всех сторон. Одна спичка — и…

Дуги лишился бровей и челки. С места преступления его немедленно увезла женщина в фиолетовом костюме. Она долго кричала на него — а он, лишившись всей растительности на голове, казался безмерно удивленным.

У Дуги были крупные неприятности.

Этот случай занесли в его досье. Больше никто не станет с ним возиться. Разве он не хочет иметь семью? Не хочет получить еще один шанс? Как он мог?

Он мог — потому что всегда так поступал, и поступил бы снова. Он знал это. И женщина в фиолетовом костюме знала. Дуги любил огонь. Ему нравилось чиркать спичкой. Нравилось смотреть, как пламя пожирает клочок бумаги, а потом лижет кончики пальцев. Ему было больно. Он обжигался бесчисленное множество раз, однажды у него даже вздулся пузырь во всю ладонь. Огонь причинял боль. Но это была приятная боль. Настоящая. Подлинная. Это был огонь.

И Дуги его любил.

Тогда его отправили к Карпентерам. Женщина в фиолетовом костюме сказала, что это хорошие люди. Честные, трудолюбивые. Они хотят усыновить трудного ребенка («помогай им Бог», пробормотала она). Несомненно, они смогут с ним справиться. Его новый приемный отец, Стэнли, умел обращаться с мальчишками. Он был тренером школьной футбольной команды и вдобавок вырос с четырьмя братьями.

Наверняка он сможет наконец ввести Дуги в какие-то рамки.

В его новой спальне имелся только матрас. Мальчику сказали, что если он хочет простыни, их придется заслужить. Если он хочет одеяло, его придется заслужить. Если он хочет игрушек… и так далее.

В кухне на стене висела замысловатая таблица. Выполни работу по дому — получишь очко. Попроси вежливо — получишь очко. Делай, что тебе говорят, — получишь очко.

Солжешь — потеряешь баллы. Будешь спорить — потеряешь баллы. Нарушишь правила — потеряешь баллы. И тому подобное.

Его приемные родители не собирались испытывать судьбу. Ни спичек, ни бензина, ни зажигалки в пределах досягаемости не оказалось. По крайней мере Дуги не мог их найти. Конечно, время на поиски было ограничено. Каждый вечер, едва било семь, его отводили в комнату и запирали.

В первую же ночь он проснулся в три часа и помочился в шкаф. Утром Стэнли вручил ему губку и заявил:

— Губкой или языком, но ты это уберешь, Дуги. Приступай.

Стэнли стоял над ним, скрестив мускулистые руки на широкой груди. Мальчик принялся за уборку. Зато на следующую ночь ему оставили ведро.

Он подождал до полуночи, а потом перевернул ведро и встал на него, чтобы дотянуться до окна. Его новый папа заблаговременно забил раму гвоздями.

Стэнли был неглуп. Дуги тоже.

Он потратил целых три дня на достижение цели. «Да, мэм, я помою посуду». «Да, мэм, я буду есть морковь». «Да, мэм, я почищу зубы». В награду Дуги получил простыню и маленький набор «Сделай сам», о чем он особенно просил.

На пятую ночь ребенок вновь вскарабкался на ведро и принялся, используя отвертку из набора, медленно и методично вытаскивать гвозди. Он провозился до четырех часов утра, но добился своего. А потом целых две недели мог входить и выходить когда вздумается. Дуги запирали в комнате — а в следующую минуту он уже вылезал и уходил в лес или бродил по городу в поисках спичек. Как бы то ни было, через три недели Стэнли его поймал.

Выяснилось, что приемный отец знает о наказаниях куда больше, чем Дуги.

Вскоре после этого его навестила женщина в фиолетовом костюме.

— Дуги, — сказала она, — ты понимаешь, что это твой последний шанс?

Казалось, она вот-вот заплачет. В ее глазах стояли слезы, нижняя губа дрожала. Дуги посетило какое-то смутное воспоминание. О каком-то месте, которого он не помнил. Что-то пронеслось в его сознании — как будто он ощутил некий запах или дуновение ветра на лице.

Ему захотелось подойти к этой женщине. Свернуться калачиком рядом с ней, прижаться лицом к ее груди — так, как делали у него на глазах другие дети. Ему хотелось, чтобы она его обняла и сказала, что все будет хорошо. Он хотел, чтобы она его любила.

А потом Дуги взглянул на ее фиолетовый костюм и подумал, как хорошо он будет гореть.

— Стэнли меня бьет, — сказал мальчик.

И все изменилось.

Дама в фиолетовом костюме привела к нему еще одну женщину, в джинсах. Новую знакомую звали Рэйни, она была адвокатом. Женщина сказала, что будет ему помогать. Ее работа — выяснить, что именно произошло, и определить, действительно ли в этой семье имеются проблемы. Если да, она поможет ему отстоять свои права. Если нет, попытается помирить его с приемными родителями, которые, если верить ей, пока еще не отказались от него, пусть даже, по словам Стэнли, Дуги и заслуживал «диаметрально противоположного отношения».

По крайней мере, Рэйни была не так уж плоха. Она тоже любила проводить время под открытым небом и не заставляла Дуги много говорить, особенно о том, что он чувствовал. Все чувства Дуги в основном были связаны с огнем, и в глубине души он понимал, что это делает его каким-то уродцем.

Дуги отодрал еще один кусок коры. Из отверстия в стволе выбежал большой мохнатый жук, и Дуги начал тыкать в него палкой. Жук был проворен. Дуги оказался проворнее.

— Дуги!.. — раздался голос позади него.

Он обернулся. Его приемная мама, в вылинявшем сером свитере, стояла на безопасном расстоянии, обхватив плечи руками. Она казалась усталой и несчастной. Она всегда казалась усталой и несчастной.

— Иди завтракать, Дуги.

— Я уже поел. — Он открыл рот, демонстрируя трех жуков.

— Дуги…

Она смотрела на него, он смотрел на нее. Между его губ зашевелилась ножка насекомого. Указательным пальцем он запихнул ее обратно.

— Ты сегодня видел Рэйни? — спросила мама.

— Что?

В ее голосе зазвучало нетерпение. Она отступила подальше от него — и от его набитого жуками рта.

— Ты видел сегодня своего адвоката, Рэйни Коннер? Она приезжала? Может быть, звонила?

— Нет.

— Ладно. Это все, что я хотела узнать.

— Они ее ищут?

Приемная мама остановилась.

— Что ты имеешь в виду, Дуги?

— Ее ищут? Она пропала?

— Ты что-нибудь знаешь, Дуги? Ты что-то хочешь мне рассказать?

— Надеюсь, она умерла, — сказал он, а потом снова отвернулся к бревну и выгнал из его недр еще одного жука. — Она мне соврала. Все вруны получают по заслугам.

 

Глава 10

Вторник, 10.42

Дождь наконец стих. Куинси смотрел, как облака отступают и там и тут из полумрака появляются темно-зеленые вершины прибрежных гор.

Рэйни любила эти горы. Она здесь выросла — в тени высоких, как башни, елей, на скалистом побережье. Она верила, что природа внушает благоговение, что в ее присутствии простые смертные трепещут. Когда Рэйни была счастлива, она шла в лес. Когда переживала, боялась, волновалась или радовалась, тоже всегда шла в лес.

Если у Рэйни была депрессия, она сидела в своей темной спальне, свернувшись клубочком, — Куинси это хорошо знал.

Кинкейд включил мигалку. Он сбавил скорость и казался погруженным в собственные мысли.

Когда пришло письмо, дело наконец обрело какую-то форму и Кинкейд нащупал почву под ногами. Теперь у него был противник. Ему бросили вызов. Он получил письмо, содержащее массу зацепок и логических задачек. Кинкейд мог теперь говорить по телефону, как генерал, выстраивающий войска в боевом порядке.

Куинси, наоборот, чувствовал, что начинает терять уверенность. Он был хорошо знаком с самыми разными преступлениями и лучше, чем кто бы то ни было, знал, к чему они порой приводят. И все равно он до сих пор не мог избавиться от ощущения некой иррациональности происходящего. Рэйни была опытна. Рэйни была сильна. Конечно, его беспокоило то, что она выпивала. Как беспокоило и состояние ее рассудка. Но он никогда не думал, что преступник может нанести ей физическое увечье.

И теперь, как бывало уже не раз, Куинси пожалел, что он агент ФБР. Он хотел бы быть инженером, учителем математики или даже фермером. Потому что тогда он был бы просто человеком, просто обеспокоенным мужем. И он утешился бы тем, что у него есть десять тысяч долларов, — да он заплатил бы в сто раз больше, лишь бы Рэйни вернулась к нему живая и невредимая.

Куинси говорил себе, что все будет хорошо. Твердил, что это всего лишь небольшая неприятность и уже через несколько часов он снова увидит жену.

Хотел бы он забыть о статистике — о том, что большинство похищений заканчиваются обнаружением трупа жертвы.

Кинкейд повернул, и вскоре передними замаячил Тилламукский музей воздухоплавания.

При нормальной погоде его трудно было не заметить. Устроенный в ангаре времен Второй мировой войны, этот музей считался самым большим деревянным сооружением во всем мире. Пятнадцать этажей, целых семь акров площади.

Они с Рэйни однажды были здесь вдвоем. Тогда Рэйни задумчиво посмотрела на него и сказала: «Знаешь, это отличное место, чтобы спрятать труп».

Ангар был частью военно-морской базы. Хотя тилламукскую базу расформировали в 1948 году, она по-прежнему выглядела внушительно. Приземистые длинные казармы, обширные тренировочные площадки, лабиринт дорожек на территории.

Помимо музея воздухоплавания здесь размещалась какая-то авиакомпания. А по соседству находилась тюрьма с увитыми колючей проволокой стенами и сторожевыми вышками.

Обжитой, но не слишком людный район. Учитывая то, что к музею постоянно подъезжают туристы, незнакомец никому не покажется подозрительным. Куинси убедился: даже после закрытия любой человек может беспрепятственно пройти по территории — особенно если он знает, что делает. Другими словами, это было идеальное место для противозаконных действий.

Следуя карте, они круто свернули направо, не доезжая музея, и оказались перед маленьким кладбищем, расположенным в центре обширной лужайки.

— Это католическое кладбище, — заметил Кинкейд, когда они оба вылезли из машины. — Может быть, у нашего Эн-Эс с этим проблемы?

— У нас у всех с этим проблемы, — отозвался Куинси и придвинулся, чтобы взглянуть на карту.

На то, чтобы соотнести примитивный рисунок с местностью, ушло некоторое время. Справа было нарисовано дерево, рядом с ним — куст. Никаких ориентиров — а деревьев и кустарников на кладбище росло в изобилии, и друг от друга они в принципе ничем не отличались.

— Скажу вам одно, — произнес Кинкейд. — Эн-Эс явно прогуливал уроки рисования.

— Мне кажется, не нужно слишком мудрить. Представьте, что здесь обозначены стороны света. Тогда кусты должны быть к югу от нас. Если мы встанем вот так…

— А крест обозначает место, — подсказал Кинкейд.

— Значит, вперед!

Полутораметровый гранитный крест изрядно пострадал от времени и непогоды. По краям он порос мхом, у его подножия пробивался папоротник. Могильная плита тем не менее сохранила изначальное достоинство. Последний приют целой семьи, она несла стражу вот уже более века.

«Прах к праху», — подумал Куинси.

— Ничего не вижу, — сказал Кинкейд. — А вы?

Куинси покачал головой и обошел могилу. Старая семейная гробница казалась нетронутой. Ни свежих цветов, ни взрыхленной почвы. Он нахмурился и вернулся назад.

Кладбище было действующим. Темные пятна свежевскопанной земли отмечали места недавних захоронений. Многие статуи были украшены яркими разноцветными флагами, несомненно, появившимися здесь после Дня ветеранов. Повсюду стояли вазы с букетами гвоздики, маргариток, роз. Куинси взял у Кинкейда карту и, сдвинув брови, посмотрел на нее.

— Сколько времени? — спросил Кинкейд.

— Десять пятьдесят восемь.

— Значит, до оговоренного срока у нас еще час. — Сержант окинул взглядом кладбище. — А если у нас еще целый час, то какие проблемы?

— Позвольте кое-что спросить, — заметил Куинси. — Оговоренный срок… А если мы ничего не найдем, как Эн-Эс об этом узнает?

У Кинкейда хватило выдержки, чтобы тут же не обернуться.

— Вы думаете, он за нами следит? — прошептал он.

— Или оставил наблюдателя. Или… камеру.

— Это непросто.

— Если этот тип установил беспроводную систему видеонаблюдения, полагаю, он не такой уж идиот, — сказал Куинси.

— Вот черт! Только этого нам и не хватало.

— Не думаю, что стоит сильно об этом беспокоиться.

Куинси обогнул могилу по более широкой дуге, на этот раз двигаясь более осторожно и пытаясь получше осмотреть окрестности. В кустах запросто может кто-нибудь прятаться. На старых, поросших мхом деревьях — тоже. А что касается камеры… ее легко установить на флагштоке, в корзине с цветами, в зарослях папоротника. Возможности воистину безграничны. Понадобится целая команда криминалистов, чтобы обыскать всю территорию. Вдвоем им никоим образом не управиться за час.

— Может, вы расскажете мне, кто такой Лис? — настойчиво спросил Кинкейд, пристально разглядывая рододендроны, дубы и все памятники выше полутора метров.

— Лис похитил двенадцатилетнюю дочь преуспевающего банкира в Лос-Анджелесе, — ответил Куинси. (Если пройти чуть левее, можно заглянуть за дерево. Ничего.) Он начал пробираться к рододендронам, по-прежнему двигаясь крайне осторожно, и вдруг заметил, что Кинкейд держит руку под пиджаком — примерно там, где у полицейских находится оружие. — Ее отец получил несколько писем с требованием выкупа — пятнадцать тысяч долларов наличными. И подпись: «Лис».

— Пятнадцать тысяч долларов не такие уж большие деньги.

— Дело было в 1927 году.

— Что?

— Перри Паркер, отец девочки, собрал нужную сумму. Следуя указаниям, он передал сумку молодому человеку, который ждал его в машине. На пассажирском сиденье он увидел свою дочь. Когда Перри отдал похитителю деньги, тот рванул с места, не выпустив Мэрион Паркер из машины. В конце улицы он выбросил ее труп на тротуар.

Куинси добрался до зарослей рододендронов. Он уже занес ногу для следующего шага, когда кусты вдруг зашевелились.

— Пригнитесь! — крикнул Кинкейд.

Куинси присел. Из кустов вылетел ворон.

— Мать твою! — Кинкейд выстрелил.

— Это всего лишь птица, Кинкейд! Прекратите стрелять, ради всего святого.

Кинкейд опустил пистолет. Он дрожал всем телом, глаза его расширились. Он снял палец со спускового крючка, но по-прежнему не менял позы, каждый мускул был напряжен. Куинси это чувствовал.

Его взгляд блуждал по сторонам, он ни на чем не мог сосредоточиться. Они оба сломались. Начали как профессионалы, а потом превратились в мальчишек, которые забрели на местное кладбище и насмерть перепугались.

— Я ничего не вижу, — отрывисто произнес Кинкейд.

— Я тоже.

— Уверен, если бы он был поблизости, то понял бы, что мы следуем его дурацкой карте.

— Наверняка.

Кинкейд глубоко вздохнул, потом выдохнул. Наконец его отпустило, пистолет снова скользнул в карман. Сержант сделал несколько шагов.

— В рапорте мне придется сообщить, что я открыл огонь, и все благодаря этой чертовой птице, — пробормотал он. Сержант, видимо, был страшно обескуражен, но по крайней мере не пал духом.

— И вдобавок вы промахнулись, — закончил Куинси.

— Ч-черт, мне следовало бы стать бухгалтером. Вы когда-нибудь об этом подумывали? Мой отец бухгалтер. Может быть, не самая интересная работа в мире, но зато он почти все лето свободен. А главное, вряд ли ему приходится бродить по кладбищам и искать таинственных незнакомцев. Сидит себе за столом и складывает цифры. Я так тоже могу.

— А я всегда хотел быть учителем. Конечно, пришлось бы по-прежнему проводить массу времени, общаясь с бандитами, но по крайней мере в самом начале их жизненного пути и до того, как они успеют убить полдесятка человек.

Кинкейд уставился на него:

— У вас интересный взгляд на вещи.

— На вечеринках я желанный гость, — заверил его Куинси.

Сержант вздохнул и принялся рассматривать землю в поисках крестика.

— Так что вы говорили? Насчет Лиса?

— Ах да. Мистер Паркер заплатил выкуп, и Лис выбросил из машины труп его двенадцатилетней дочери. У Мэрион были отрублены ноги, вытащены внутренности, а под веки подставлены проволочки, чтобы девочка казалась живой. Потом полиция собирала ее внутренние органы по разным районам Лос-Анджелеса.

Кинкейда, похоже, замутило.

— Господи Иисусе, неужели это правда?

— Это было очень громкое дело.

— В 1927 году? И ведь тогда еще не было жестоких видеоигр. Поверить не могу. Но ведь это случилось почти восемьдесят лет назад! Сомневаюсь, что сейчас мы имеем дело с тем же самым парнем.

— Разумеется, не с тем. Лис мертв. Мистер Паркер узнал в нем своего бывшего подчиненного. Его арестовали и через год повесили.

— Другими словами, к нашему делу он не имеет никакого отношения. — Кинкейд нахмурился. — Один подписался Лисом, другой подписался Лисом… Возможно, подумал, что это круто звучит.

— Настоящее имя Лиса — Уильям Эдвард Хикмэн, — негромко сказал Куинси.

Кинкейд замер.

— «У.Э.Х.».

— И обратный адрес — Лос-Анджелес.

— Ох, черт… Разве этот тип может быть нормальным? По-моему, даже в тюрьмах чересчур много смотрят телевизор.

— Псевдоним, карта, кладбище… — Куинси сделал широкий жест. — С чем бы мы ни имели здесь дело, я сомневаюсь, что все это только ради денег. Если преступник хочет денег, он угоняет самолет. А в случаях с похищением людей речь обычно идет о чем-то большем.

Кинкейд сузил глаза:

— Правильно. А теперь мой ход: сколько таких случаев было в вашей практике?

— Шесть.

— И сколько семей благополучно воссоединились?

— Треть. Двое из шести похищенных были возвращены живыми.

— А остальные четыре семьи заплатили выкуп?

— Да. Но это уже не имело значения. В остальных четырех случаях жертву убили в течение часа после похищения. Преступник изначально не собирался оставлять ее в живых. Держать заложника нелегко. Во-первых, если он знает похитителя в лицо, то потом сможет его опознать. Во-вторых, заложника надо где-то прятать, кормить, ну и так далее. Куда проще его сразу убить.

— Трое из них были детьми, — продолжал Куинси. — В том числе двухлетняя девочка. Потом мы поймали преступника. Бывший деловой партнер ее отца. Он полагал, что тот, выкупая его долю, задолжал ему кругленькую сумму. И он убил ребенка, надеясь получить пятьдесят тысяч долларов. В таких случаях… дело не в деньгах, сержант Кинкейд. Это всегда что-то личное.

— Мне это не нравится.

— Мне тоже.

Кинкейд взглянул на часы:

— У нас осталось сорок минут.

— Полагаю, хватит и десяти. Если, конечно, вы принесете лопату. — Куинси указал на землю. У Кинкейда отвисла челюсть — и он бросился к машине.

 

Глава 11

Вторник, 11.19

Куинси не сразу это заметил. Кинкейд тоже. Но при внимательном рассмотрении оказалось, что не все папоротники у подножия креста одинаковы. Четыре куста обыкновенного лесного папоротника — короткие, пожелтевшие от избытка солнца, с пятнистыми листьями. Пятый куст был зеленее, гуще и без дефектов. Изучив его вблизи, Куинси определил, что это домашний папоротник. Возможно, его купили в цветочном магазине и посадили на могиле, желая скрыть, что землю недавно копали.

Он пошарил вокруг куста рукой, но ничего не обнаружил. Почва тем не менее была рыхлой, мягкой — явно тоже купленный в цветочном магазине грунт.

Куинси начал копать землю руками. Папоротник легко подался, корни по-прежнему хранили форму горшка. Как он и боялся, мягкая земля тут же осыпалась в отверстие, не позволяя заглянуть внутрь.

Кинкейд вернулся с небольшой, напоминающей игрушечную, лопаткой. Встретил вопросительный взгляд Куинси и пожал плечами:

— Иногда приходится что-нибудь копать, а лопатка такого размера как раз влезает в багажник.

— Нам понадобится кусок полиэтилена, — сказал Куинси. — Даже два. В вашем багажнике есть что-нибудь подобное?

— Я же полицейский. В моем багажнике есть все.

Кинкейд снова ушел. Куинси опять погрузил пальцы в отверстие. Он щупал землю быстро, украдкой, чувствуя себя немного виноватым. Он еще не знал, что они ищут, но, что бы это ни было, Кинкейд на правах детектива приберет найденное к рукам.

Но Куинси это нужнее. Это единственная ниточка к Рэйни.

Наконец он что-то нащупал — твердое, плотное, похожее на камень. Его пальцы скользили вдоль края предмета, пока его форма не стала очевидной.

Он пошатнулся и тяжело опустился на мокрую траву. Руки его были в грязи, брюки — в пятнах зелени. Впервые Куинси почувствовал, что его одежда отсырела, волосы намокли, после нескольких бессонных ночей безумно хочется спать.

Глаза невыносимо резало. Он попытался их протереть, но в результате лишь размазал грязь по лицу.

Кинкейд принес из машины коробку и уставился на него с каким-то странным выражением. Куинси откашлялся. Глаза его по-прежнему болели, голос звучал хрипло.

— Вам прежде доводилось работать лопатой?

— Да.

— Вся штука в том, чтобы захватить кусок земли целиком, одним разом. Потом положить его на полиэтилен, наружной стороной вверх, накрыть и оставить для криминалистов. Никогда нельзя предугадать, что именно оставил после себя Эн-Эс. Образцы почвы с его собственной лопаты, волосы, волокна обивки…

— Понимаю.

— Очень важно сделать все правильно, — шепнул Куинси.

— Понимаю, старина. Понимаю.

Кинкейд взялся за дело. Куинси сидел неподвижно. Нужно было встать, но он не мог собраться с духом. Он слушал, как лопата рассекает землю, и наблюдал за тем, как на севере стягиваются облака. Он видел, что на горизонте стоит стена дождя, похожая на завесу плотного тумана и готовая вот-вот накрыть долину. За дождливой ночью пришел дождливый день.

Куинси почувствовал влагу на лице и сказал себе, что это всего лишь дождь.

— Готово, — объявил Кинкейд.

Куинси обернулся. Сержант стоял над грудой земли, наваленной на полиэтилен. Перед ним лежали два предмета — пластмассовая коробочка и пистолет.

Кинкейд надел резиновые перчатки и указал на пистолет:

— Ее?

— Да.

— Уверены?

— Чтобы быть уверенным, нужно проверить серийный номер, но это «глок», сороковой калибр, слегка устаревшая модель…

— Ладно, ладно. — Кинкейд взял коробочку. — Водонепроницаемая, — объявил он. — Дешевая одноразовая емкость. А парень неглуп.

Куинси молча кивнул. Ему только сейчас стало ясно, до какой степени он надеялся, что у Рэйни по-прежнему есть пистолет. Если это было случайное похищение, если преступник и в самом деле любитель, если он не знал, кто ему попался…

Может быть, она была навеселе. Но стоило ей понять, что творится, и Рэйни начинала действовать…

В его памяти прочно запечатлелся образ жены-воительницы, преодолевающей любые трудности. Конечно, после убийства в Астории он уже не был уверен в существовании прежней Рэйни.

— Здесь другая записка, — сказал Кинкейд. — Вот дрянь.

Куинси встал. Стряхнул дождинки с плаща и заставил себя приблизиться к Кинкейду.

— Что там написано?

— Следующая встреча в четыре часа. Следуйте инструкциям в тайнике.

— Он удостоверился, что мы приняли первое письмо всерьез, — негромко отозвался Куинси. — Иначе бы мы не знали, где находится тайник. Ему пришлось потрудиться за свои десять тысяч долларов.

— Впрочем, одно очко в нашу пользу. — Кинкейд торжествующе помахал запиской. — Смотрите, она написана от руки. Мы получили еще одну улику.

Куинси покачал головой:

— Не радуйтесь раньше времени. Я скажу вам, кто написал записку. Это и есть доказательство того, что жертва жива, — это почерк Рэйни.

 

Глава 12

Вторник, 11.58

Она спит. Ей снится, что она поднимается по лестнице, открывает дверь и входит в темноту. С капюшона срываются капли воды и падают на толстый ковер.

— Не ходите дальше, — говорит полицейский офицер. — Снимите обувь.

Его помощница указывает в угол. Там, накрытый брезентом, стоит длинный низкий шкаф, в котором, наверное, хранятся ботинки, туфли и все прочее, в чем ходят на улице. Теперь на нем навалена груда рабочих комбинезонов, одноразовых бахил и шапочек.

Куинси и Рэйни обмениваются взглядами. Подобную экипировку надевают лишь в том случае, если велик риск заражения. Это первый признак того, что дело плохо.

Они без единого слова снимают плащи и ботинки, надевают комбинезоны, бахилы, шапочки. Куинси идет вперед, Рэйни приходится повозиться, чтобы заправить под шапочку свои длинные, тяжелые волосы.

На улице по-прежнему идет дождь. Одиннадцать часов утра, но из-за летней грозы в старом двухэтажном доме темным-темно.

Куинси придерживает дверь, по привычке пропуская Рэйни вперед. Рэйни находит это очаровательным и немного сентиментальным, что никак не вяжется с местом преступления.

Она проходит в дверь и первой чувствует запах. Тяжелый запах крови, отвратительную вонь выпущенных кишок. Рэйни видела такое не один раз, и нос говорит ей не меньше, чем глаза. Она моментально все понимает, не сделав еще и шага внутрь комнаты. Здесь поработал потрошитель. Орудие — нож с длинным лезвием. Жертва расчленена посмертно.

Убийца был в бахилах, решает она. Он выпустил много крови, а потом наступил в нее, оставив следы.

Они входят в просторную комнату — справа вход на кухню, слева гостиная. Тела по-прежнему не видно, но кровь повсюду. Темные полосы, которые кажутся нарисованными, тянутся по стенам и по полу. Пятна крови на кушетке, отпечатки ладоней на кресле.

Рэйни только один раз видела нечто подобное, и воспоминание об увиденном заставляет ее отшатнуться и стиснуть руку Куинси. Его ладонь прохладная и сильная. Он спокоен.

Они проходят на кухню и видят, что там возятся два детектива.

— Все началось здесь, — говорит один. — Она ставила что-то в холодильник — тут он ее и стукнул.

— Но как он сюда пробрался?

— Фрамуга открыта. Дешевая модель, так что никаких проблем.

— Он забрался в дом и напал на женщину?

— Он забрался в дом и ждал, — уточняет детектив. — Она бы обязательно услышала, как кто-то ломится в окно. Полагаю, он спрятался здесь еще несколько часов назад. Когда именно — хотел бы и я это знать. Парень увидел, что дом пуст, и решил этим воспользоваться. Может, он не успел выбраться до того, как она приехала, и ему пришлось спрятаться — а может, заранее планировал засаду. Понятия не имею. Он залез в дом и спрятался. Только так можно объяснить тот факт, что она успела уложить ребенка.

Ребенка? Рэйни замерла, даже не успев этого осознать. Она почувствовала, как пальцы Куинси стиснули ее кисть.

— Так, значит, он прячется, ждет, пока ребенка уложат спать, а потом…

— Настигает женщину на кухне.

— Разбивает ей голову о холодильник.

— И расчленяет тело.

— Возможно, она даже ничего не поняла.

— В отличие от ребенка, — добавил второй детектив.

Вторник, 12.08

Удар. Острая, жгучая боль в бедре. Рэйни открыла глаза, увидела сплошную темноту и подумала: «Наконец я умерла».

Еще один удар — более сильный. Она почувствовала, как машина дернулась и забуксовала. Она ничего не видела — только чувствовала прикосновение металла к щеке. Резкий запах бензина. Кляп во рту.

Рэйни попыталась пошевелить руками и не смогла — они были слишком туго связаны. Кончики пальцев покалывало — руки вот-вот должны были полностью онеметь. С ногами результат оказался тот же самый.

Машина снова дернулась, и связанное тело Рэйни подбросило вверх. Она ударилась головой обо что-то твердое. Домкрат или ящик с инструментами. Она даже не застонала, просто зажмурилась от боли.

Рэйни не могла понять, что произошло. Вероятно, ее накачали наркотиками. Эта мысль была невыносима. Она сидела в своей машине, вдруг ее ослепил яркий свет, после чего наступила темнота. Она пыталась защищаться. «Пистолет, — мелькнуло в ее сознании, — пистолет». Руки вдруг отяжелели. Она не могла пошевелиться. А потом вообще какое-то время ни о чем не думала.

Теперь сознание вновь прояснялось, глаза искали свет. Абсолютный мрак пугал ее. Рэйни чувствовала, что всего в нескольких сантиметрах от ее лица — закрытая крышка багажника, слышала, как по ней барабанит дождь. Она лежала в машине, которая направлялась бог весть куда. Лежала связанная, с кляпом во рту, беспомощная.

Она снова попыталась пошевелить руками. Потом ногами. А потом у нее помутился рассудок.

Она заметалась, больно ударилась головой, разбила нос. Автомобильные воры не связывают своих жертв. Обыкновенные охотники за кошельками не накачивают их наркотиками до потери сознания. Она знала, кто любит такие штуки. Насильники, убийцы — мужчины, которым нравится пугать и мучить женщин.

Слишком много мыслей пронеслось в ее мозгу. Фотографии жертв с отрубленными руками и ногами. Записанные на пленку голоса несчастных девочек, которые садились в машину к незнакомцам, а потом просили пощады, когда преступник пускал в ход плоскогубцы.

Ей нужен пистолет. Ей необходимо освободить руки. Она не хотела умереть беспомощной.

Рэйни снова заметалась, начала бить ногами. Мысли стали отчетливее. Нужно выбить заднюю фару и тем самым привлечь внимание ближайшего полицейского. Или распахнуть багажник, озадачив едущего следом водителя. Вариантов много — выход есть всегда, ей просто нужно его найти.

Она чувствовала, как по подбородку что-то течет. Кровь из разбитого носа. От запаха бензина Рэйни тошнило, сознание вновь стало заволакиваться черной пеленой.

Если бы она смогла нащупать замок, хотя бы кончиками пальцев.

Рэйни почувствовала, как что-то завибрировало у нее на талии. Мобильник. У нее есть мобильник!

Неловкое движение — и мобильник упал. Рэйни заерзала, обшаривая пальцами крошечное пространство. Она чувствовала, что машина замедляет ход, потом услышала визг тормозов — водитель сделал крутой поворот.

Рэйни нащупала кнопку. Нажала и целую вечность спустя услышала голос. Кимберли.

Она попыталась сказать: «Помогите». Попыталась крикнуть: «Помогите!»

Но из ее горла не вырвалось ни единого звука.

Она потеряла все, чего достигла. Связь прервалась. Машина остановилась. И Рэйни вновь покатилась в бездну.

Суббота, четыре месяца назад, 9.58

Они стояли на кладбище, пытаясь смешаться с толпой, и в то же время зорко осматривали всех явившихся на похороны. Смотреть приходилось издалека, но опытный сыщик довольствуется и этим. Одни убийцы, совершив злодеяние, исчезают, другие возвращаются, чтобы еще раз взглянуть на свою жертву. И потому на похоронах присутствовали детективы, а ночью на кладбище работала система видеонаблюдения.

Дело было настолько громким, что любые просьбы о дополнительном финансировании тут же удовлетворялись.

Впереди всех стояла плачущая пожилая женщина — бабушка, которая прилетела из Айдахо. Рядом с ней — ее муж: руки скрещены на груди, лицо бесстрастное. Он держался — ради нее. Или же был слишком поражен тем, что бывают такие маленькие гробики.

Рэйни должна была находиться в толпе. Рассматривать сотни лиц, всех людей, собравшихся на кладбище, — испуганных и застывших от страха.

Она все время слышала рыдания бабушки. Видела маленькую розовую пижаму, брошенную на пол. «Моча», — негромко сказал Куинси, осмотрев детские штанишки. Именно так и должно было случиться, когда четырехлетняя девочка проснулась ночью и увидела в дверях незнакомого человека. Именно так и должно было случиться, когда четырехлетняя девочка увидела, как он заходит в комнату. Наверное, она закричала: «Мама!» Или не произнесла ни звука?

Бабушка и дедушка заказали могильный камень с изображением маленького спящего ангела. Рэйни стояла перед ним еще долго после того, как похороны были окончены и все разошлись.

— Ты думаешь, рай есть? — негромко спросила она у Куинси.

— Иногда я в этом уверен.

— Наверное, ты часто об этом задумываешься. Ведь ты похоронил половину своей семьи, Куинси. Если рая нет — тогда на что тебе надеяться?

— Прости, — тихо сказал он. Пожалуй, ему больше нечего было сказать.

— Бог молчит. Он равнодушен, он жесток, ведь дети не заслуживают такого…

— Рэйни…

— Бабушка говорила, что ее внучка часто ходила в церковь. Почему Бог ее не спас? Ведь это был не какой-нибудь безбожник, а четырехлетняя девочка, которая любила свою маму и верила в Христа. Почему Бог ее не спас?

— Рэйни…

— Вот что, Куинси. Рай — всего лишь наша неловкая попытка сделать вид, что мы лучше животных. Но это не так. Мы приходим в этот мир, как животные, и умираем, как животные. Одни умирают своей смертью, а других убивают. Это глупо, бессмысленно. Маленькая бедная девочка, Куинси… Мать так отчаянно за нее сражалась… о Господи, Куинси. О Господи…

— Мы найдем того, кто это сделал. И больше этого не повторится.

— Четырехлетний ребенок, Куинси! Ей уже не нужно правосудие. Она хотела жить.

Куинси попытался взять жену за руку, но Рэйни ее отдернула.

Вторник, 12.17

Открылась и хлопнула дверца машины. Шум разбудил ее, вернул из темноты — в темноту. Снова скрежет металла — должно быть, открыли багажник, потому что Рэйни вдруг ощутила капли дождя на лице. У нее были завязаны глаза.

«Борись, — неуверенно подумала она. — Верни себе свободу. Пинайся, бей кулаками». Она не могла собраться с духом. Ее мозг был пропитан парами бензина; Рэйни как будто окутывал плотный туман, и единственное, что ей хотелось, — блевать.

Она, свернувшись, лежала в багажнике, как неживая.

— Я ослаблю веревки, — спокойно произнес мужской голос. — Если будешь делать, что тебе говорят, все будет в порядке. Если начнешь сопротивляться, я тебя убью. Поняла?

Предполагалось, что Рэйни его поняла; они оба прекрасно знали, что с кляпом во рту она не сумеет ответить.

Рэйни почувствовала, как у ее тела движутся чьи-то руки. Пальцы были грубыми и не слишком гибкими; мужчина пытался распутать им же самим завязанные узлы.

«Ударь его», — подумала она. Но тело ее не повиновалось рассудку.

Он похлопал ее по рукам. Предплечье пронзила острая боль, онемевшие, обескровленные пальцы с трудом возвращались к жизни. Мужчина потряс ее кисти, и они начали повиноваться. Он управлял телом Рэйни лучше, чем она сама.

— Вот ручка. Возьми. — Мужчина прижал ее пальцы к прохладному металлическому цилиндрику. — Вот листок бумаги. Возьми.

В ее левую руку он сунул блокнот, и она снова повиновалась.

— Пиши. То, что я скажу. Слово в слово. Если не будешь упрямиться — получишь воды. Заартачишься — я тебя убью. Поняла?

На этот раз Рэйни ухитрилась кивнуть, и ей даже стало приятно: это было первое движение, которое она сделала самостоятельно.

Он диктовал, она писала. Не так уж много слов: дата, время, куда идти, что делать.

Ее похитили. Он требовал выкуп. Почему-то это рассмешило Рэйни, и мужчина разозлился.

— Что смешного? — прикрикнул он. — Ты с ума сошла? — Когда он начинал злиться, его голос повышался и звучал совсем молодо. — Ты надо мной смеешься?

И Рэйни захохотала еще громче. Так, что слезы полились из глаз и намочили повязку. Благодаря этому она кое-что поняла. Что по-прежнему идет дождь и что, если напрячь слух, можно услышать, как волны разбиваются о берег.

Он забрал у Рэйни листок и ручку. Схватил ее за запястья и туго обмотал их упругим нейлоновым жгутом.

— Твоя жизнь в моих руках, тупая сука. Будешь надо мной смеяться, я выкину тебя из машины и ты разобьешься о скалы. Как тебе такое?

Рэйни подумала, что ей все равно. Этому типу не повезло: он похитил женщину, которой наплевать, жива она или нет. И что он будет делать теперь? Попытается продать Рэйни мужу, который ее бросил? Это единственный близкий ей человек. Когда раздавали счастье, Куинси, наверное, ушел обедать.

— Чертов ублюдок, — промычала она сквозь кляп.

Поведение похитителя внезапно изменилось. Он наклонился так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Рэйни. Она почувствовала, что он улыбается.

— Не беспокойся, Рэйни Коннер. Думаешь, я молод и глуп? Думаешь, я не знаю, кто попался мне в руки? Это всего лишь начало. Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Или кто-то очень близкий тебе умрет.

Он затолкнул ее обратно в багажник. Хлопнула крышка, ноздри защекотал запах бензина.

Рэйни лежала в темноте. Она больше не думала о том, что с ней будет, не думала о Куинси. Ей просто хотелось пива.

 

Глава 13

Вторник, 13.43

В ту минуту, когда шасси самолета коснулись земли в международном аэропорту Портленда, Кимберли принялась искать свой мобильник. Стюардесса, заметив это, предостерегающе шагнула к ней, но увидела выражение ее лица и быстро отошла. Мак усмехнулся. Кимберли звонила отцу.

Куинси ответил после первого же гудка.

— Мы в аэропорту, — сказала Кимберли. — Ты где?

— В Орегонском департаменте защиты живой природы.

— Собрался на рыбалку?

— Устраиваем командный центр в их конференц-зале. Здесь просторно.

Кимберли поняла: ситуация такова, что потребовалось учреждение штаб-квартиры, и спросила уже тише:

— Где Рэйни?

— Судя по всему, похищена с целью получения выкупа. Вероятно, по чистой случайности. — Отцовский голос был сверхъестественно спокоен. — Редактор местной газеты сегодня утром получил письмо. Следуя указаниям, мы нашли доказательства того, что Рэйни жива. А заодно и дальнейшие инструкции относительно передачи денег.

— Доказательства? — Кимберли не была уверена, что ей хочется это знать. Самолет остановился. Мак вскочил, снял с полки чемоданы и начал проталкиваться по проходу. Кимберли наступала ему на пятки.

— Ее пистолет, — сообщил Куинси.

Слава Богу, не пальцы или иные части тела, чего так боялась Кимберли. Отец, наверное, подумал о том же самом.

— Как ты?

— Работаю.

— Кто занимается этим делом?

— Сержант Карлтон Кинкейд. Кажется, вполне компетентный человек.

— Ничего себе. — Кимберли обернулась к Маку: — Мой отец только что назвал местного полицейского компетентным.

— Может быть, это он от горя, — предположил Мак. — Или этот тип — специалист по ракетам.

Наконец подали трап; Кимберли и Мак спустились.

— Где вы находитесь? — спросила Кимберли.

— Третья улица, возле Центральной площади.

— Будем там через час.

— Отлично. У нас есть еще два часа сорок минут.

Вторник, 13.52

Орегонский департамент защиты дикой природы располагался в довольно новом, очень стильном здании. Просторный вестибюль, огромные окна, из которых открывался вид на зеленые луга и прибрежные скалы. Первой мыслью Куинси было, что Рэйни бы очень здесь понравилось. Второй — что работа продвигалась бы куда быстрее, если бы за каждым его движением не наблюдала огромная лосиная голова. Также здесь имелось чучело выдры. Выдра сидела на бревне и смотрела на него блестящими темными глазами.

«Попала под колеса, — пояснил один из сотрудников. — Великолепный образец. Просто чудо, что удалось получить выдру в такой отличной форме».

Куинси подумал, в холодильнике у этого человека наверняка хранится кое-что еще, и подобная мысль, учитывая нынешнее положение дел, мало его обрадовала.

Входная дверь распахнулась. Вошла немолодая приземистая женщина в желто-коричневой форме. Широкие поля шляпы нависали над глазами, талия была туго стянута черным ремнем. Она без колебаний подошла к Куинси и с неожиданной силой стиснула его руку.

— Шериф Шелли Аткинс. Рада встрече. Мои соболезнования.

У Шелли Аткинс были глубоко посаженные карие глаза. Судя по выражению лица, эта женщина не терпела пустой болтовни. Куинси подумал, что они примерно ровесники — судя по морщинкам возле глаз. Никто бы не назвал Шелли красавицей, но тем не менее она обладала какой-то странной притягательностью. Сильная. Прямая. Откровенная. Из тех женщин, которую мужчина может угостить пивом.

— Пирс, — неловко отозвался Куинси, пожимая ей руку. Обмен любезностями был окончен, Аткинс направилась к дубовому столу в центре конференц-зала. Куинси наблюдал за ней и удивлялся, отчего он сказал «Пирс», если обычно всем представлялся «Куинси».

— Как у нас дела? — спросила Аткинс.

Кинкейд, сидевший во главе стола, наконец поднял взгляд от бумаг. В комнате уже собралось множество полицейских. Шелли Аткинс прибыла — следовательно, можно было начинать. Сержант взял пачку листов и начал их раздавать.

— Итак, — голос Кинкейда эхом прокатился по комнате, — садитесь.

Поскольку никто не возражал, Куинси опустился на ближайший свободный стул.

Раздаточный материал включал копии первых двух писем от Эн-Эс, а также запись телефонного разговора с Куинси. В добавление к этому Кинкейд приблизительно восстановил цепь событий и составил смехотворно маленький список того, что они на текущий момент знали о загадочном У.Э.Х.

Ничего нового для себя Куинси не увидел. Он быстро проглядел четыре странички и переключился на присутствующих.

По мере развития событий Кинкейд подтягивал новые силы. Приехал детектив Рон Спектор из Портленда, а вместе с ним — молоденькая Элан Гроув. Детектив Гроув показалась Куинси едва переступившей порог совершеннолетия, но и он, возможно, казался ей древним, как Моисей, так что, наверное, заблуждение было взаимным.

Сотрудник пресс-службы, лейтенант Аллен Мосли, тоже присутствовал. Пожилой, крепкого сложения, с коротко стриженными светлыми волосами, в форме Орегонского полицейского управления, лейтенант освещал ход следствия. Куинси уже понял, что похищение — достаточно редкое и достаточно привлекательное событие, чтобы разжечь интерес общественности. А учитывая, что похищена жена бывшего сотрудника ФБР, дело могло стать поистине сенсационным. Теперь можно не беспокоиться о куске хлеба — достаточно нанять агента и заняться написанием книг и сценариев.

Куинси был слишком раздражен. Он не желал сидеть здесь и обсуждать несущественные детали расследования, которое пока ни к чему не привело. Ему хотелось стукнуть обоими кулаками по деревянному столу и заорать Кинкейду: «Прекратите заниматься ерундой и найдите мою жену!»

Кинкейд снова зашуршал бумагами и несколько раз глубоко вздохнул, потом подошел к пластиковой доске. Люди в форме все прибывали и прибывали — патрульные, местная полиция, помощники шерифа. Сержант, казалось, находился в наилучшем расположении духа.

— Вот что мы имеем, — сказал он. — Приблизительно в два часа ночи…

Рэйни отправилась в бар? Этого Куинси не мог понять. В такую погоду? Неужели ей так хотелось выпить? Он надеялся, что его отсутствие заставит ее завязать, и никак не думал, что это столкнет ее в пропасть.

Может быть, никакой засады не было. Может быть, ей даже не пришлось защищаться. Может быть, сначала одинокая женщина просто сидела в баре, а потом увидела подходящего, на ее взгляд, мужчину.

Куинси ущипнул себя за переносицу. Он не хотел об этом думать. Не хотел, чтобы эти картины возникали в его сознании.

— Вместе с доказательством того, что жертва жива, — продолжал Кинкейд, — мы обнаружили вторую записку, лежавшую в пластмассовой емкости. В записке идет речь о предстоящей передаче выкупа. Пожалуйста, прочитайте.

Куинси послушно извлек нужный листок. Письмо гласило:

«Если вы продвинулись так далеко — значит, умеете следовать указаниям. Отлично. Выполняйте мои инструкции и получите заложницу живой. Я не чудовище. Делайте, что я скажу, и все будет в порядке. Деньги должна передать женщина. Пусть принесет десять тысяч долларов на ярмарочную площадь. Наличными. Купюры не крупнее двадцати долларов. Пусть возьмет с собой мобильник Пирса Куинси. Я свяжусь с ней. Когда я получу деньги, вы получите заложницу. В четыре часа. Не опаздывайте. Последствия вашего отказа будут роковыми. Помните, я человек слова.

Искренне ваш, Бруно Ричард Гауптман».

Детектив Гроув первой дочитала записку до конца и нахмурилась.

— Он подписался?

Куинси уже собирался ей ответить, но Шелли Аткинс, к его удивлению, оказалась первой:

— Ты веришь в реинкарнацию? Гауптман был приговорен к смертной казни в 1936 году. Его признали виновным в похищении и убийстве сына Чарлза Линдберга.

— Гауптман похитил ребенка? — спросил лейтенант Мосли, и в его голосе прозвучал неприкрытый ужас.

Аткинс кивнула, снова пробежала глазами первое письмо и буквально пригвоздила Куинси к месту взглядом.

— Первая записка подписана Лисом. Это тоже что-то значит?

— Да. Уильям Э. Хикмэн. Еще один печально известный похититель.

— Тридцатых годов? — уточнила детектив Гроув.

— Двадцатых. На этот период приходится целая серия похищений. Жертвы — исключительно представители богатых семей. И все эти случаи заканчивались трагически.

— Или он думает, что собьет нас со следа, если будет подписываться разными именами? — предположила Гроув. — Мы потратим время впустую, гоняясь за призраками.

— Может быть, его преследуют мысли о прошлом, — подсказал Мосли. — Он скучает по старым добрым временам.

— Он просто с нами играет, — заявил Куинси. Он видел, что Шелли Аткинс по-прежнему беззастенчиво его рассматривает. — Он над нами издевается, хвастается своими познаниями. С одной стороны, это почерк дилетанта — записки, написанные от руки, примитивные карты. С другой стороны, он пытается внушить нам, что это для него — привычное дело.

— Он знает ваше имя, — сказала Аткинс.

— Я сам его назвал. Я представился, когда он позвонил впервые. — Куинси умолк, с опозданием сообразив, что без особой нужды выдал похитителю слишком много информации. Ошибка, непростительная для профессионала. Куинси устыдился.

— Он достаточно опытен? — спросила Аткинс.

— Не знаю.

— Написать записку от руки — не такой уж умный ход. Он оставил нам зацепку.

— Это не его почерк. Записка написана жертвой. — Голос Куинси прервался. Он негромко закончил: — Это почерк Рэйни.

Кинкейд кашлянул. Все обернулись к нему; Куинси мысленно поблагодарил сержанта. Кинкейд взял последний листок, обозначенный буквой «Д», и поднял его так, чтобы он был виден всем присутствующим.

— Мы начали собирать информацию о преступнике. Как вы сами видите, пока известно не многое. Мужчина, возраст от двадцати до тридцати лет. Старается внушить нам, что он не из этих мест, но письмо, судя по марке, отправлено из Бейкерсвилла. Учитывая стиль письма, можно предположить, что перед нами человек не слишком образованный — скорее всего у него за плечами только школа. А поскольку сумма выкупа относительно невелика, я делаю вывод, что он живет за чертой бедности. Думаю, нужно установить наблюдение за мужчинами, особенно незнакомцами, на старых пикапах. — Он сделал паузу и посмотрел на Куинси.

— Или трейлерах, — подсказал Куинси. — Такому человеку, как Эн-Эс, нужно недорогое средство транспортировки, которое позволит, во-первых, перевозить жертву, а во-вторых, будет служить жилищем самому похитителю, когда он выходит на охоту. Какой-нибудь подержанный трейлер. Без всяких изысков. Машина, которую можно купить за пару штук долларов. — Он перевел взгляд на Шелли Аткинс: — Я хочу, чтобы ваши люди обыскали кемпинги. В это время года там довольно безлюдно и место стоит недорого.

— Сделаем, — отозвалась Аткинс. — Но вы кое-что упустили.

Кинкейд изогнул бровь:

— Что именно?

Аткинс пожала плечами:

— Круг наших обычных подозреваемых. Парни, с которыми мы частенько имеем дело, не задумавшись продадут родную мать, не говоря уж о том, чтобы похитить незнакомую женщину. Вы сами сказали, что не уверены, из местных этот тип или нет. Звучит так, будто мы должны трясти деревья по всей округе и смотреть, что оттуда свалится.

— И что вы собираетесь делать? — сухо поинтересовался Кинкейд. — Ходить по домам и спрашивать добрых людей, не похитили ли они кого-нибудь в последнее время?

Шелли Аткинс и глазом не моргнула.

— Лично я бы проехалась по дворам и поискала где-нибудь новенький пикап или джип, который обошелся владельцу в десять штук. Потом, возможно, попросила бы пустить меня в дом. Осмотрела бы комнаты, пристройки — пусть хозяева понервничают. Кто знает — может, даже заодно наткнулась бы на подпольный завод по производству бражки, чтобы вам, ребята, было чем заняться.

Это была явная шпилька в адрес орегонской полиции, которая прилагала все усилия (или, наоборот, прилагала недостаточно усилий), чтобы решить проблему усиливающегося алкоголизма в округе. Кинкейд принял колкость так, как и следовало ожидать.

— Неплохой план, — сурово произнес он. — Я бы тем не менее предложил, чтобы ваши люди разбились на пары и соблюдали должную осторожность. Стоит потревожить осиное гнездо — и события начнут развиваться очень быстро…

— Спасибо, сержант. Мы запомним ваши наставления относительно того, как нам выполнять нашу работу.

— Отлично! — Кинкейд снова откашлялся и зашуршал бумагами. — Стало быть, прочесать местные гостиницы и мотели, а также попытаться восстановить действия жертвы. Собрать информацию на каждого человека, с которым виделась Лорейн Коннер в последние двадцать четыре часа, выяснить, где она была. Детектив Гроув, почему бы вам этим не заняться? Вам понадобится много людей, но здесь я помогу.

— Да, сэр. — Элан Гроув выпрямилась. Учитывая важность поручения, она прямо-таки сияла.

— Детектив Спектор будет координировать работу экспертов. Анализ отпечатков и результаты первичных исследований из портлендской лаборатории должны быть доступны нам в любое время. Нужно изучить машину, не говоря уже о письмах, пластиковой коробке и пистолете. В командном центре должна находиться вся информация. Поэтому необходимо поддерживать постоянную связь с «Дейли сан». С одной стороны, владелец газеты, Оуэн Ван Ви, обещал нам помощь. Он прислал нам своего лучшего репортера, Адама Даничича, который будет следить за ходом событий.

Лейтенант Мосли кивнул и приготовился писать.

— Нужно как можно скорее составить сообщение для прессы. Лучше, если СМИ узнают подробности от нас и не станут полагаться на гипотезы и слухи. Конечно, первый вопрос репортеров будет таким: вы уже связались с ФБР?

Кинкейд тут же отреагировал:

— Нет. Никаких указаний на то, что жертва вывезена за пределы штата. И я пока что не вижу проблем, с которыми бы не могли справиться наши специалисты. Разумеется, мы крайне благодарны за помощь, которую нам оказывают местные детективы.

— Да бросьте вы, — сказала Шелли Аткинс.

Кинкейд одарил ее любезной улыбкой.

Куинси почувствовал, что вот-вот взорвется.

— И это все? — недоверчиво спросил он. — А как насчет того, чтобы установить наблюдение за территорией ярмарки? Как насчет того, чтобы достать необходимую сумму и найти женщину, которая ее передаст? На то, что вы сейчас перечислили, уйдет несколько дней. А у нас всего лишь два часа.

Кинкейд не смотрел на него. Мосли тоже. В комнате внезапно воцарилась тишина. И Куинси вдруг все понял. Грохнув кулаком по столу, он резко сказал:

— Я собираюсь заплатить выкуп. Черт возьми, вы не сможете помешать мне заплатить выкуп!

— Мистер Куинси…

— Это моя жена! Она занималась тем же, чем и вы. Как вы смеете…

— Мы собираемся предпринять все, что в наших силах, чтобы найти вашу жену.

— Вы не собираетесь следовать его указаниям!

— Но мы и не собираемся их игнорировать. Мы с лейтенантом Мосли уже все обсудили; я думаю, оптимальный вариант — начать двусторонние переговоры…

— Нет! Слишком велик риск. Мы слишком мало знаем. Я не позволю.

Кинкейд снова замолчал. Лейтенант Мосли тоже.

И тут Куинси понял, почему Кинкейд позволил ему принять участие в расследовании. Куинси ни на минуту не задумывался о мотивах сержанта. Например — действительно ли он нуждался в помощи Куинси или просто хотел, чтобы бывший детектив был чем-то занят?

Куинси заговорил снова, и в его голосе больше не было злости. Он казался обманчиво спокойным.

— Когда?

Кинкейд взглянул на часы:

— Экстренный выпуск «Дейли сан» сейчас, наверное, уже печатается.

— Кто составлял сообщение?

— Я, — тут же ответил Кинкейд.

— Вы не эксперт. Свяжитесь с ФБР. Найдите специалиста по сбору информации. Делайте все, как полагается.

— Я никогда не стал бы по неосмотрительности подвергать опасности жизнь заложника, — твердо произнес Кинкейд. — Заявление простое и доходчивое. Мы согласны заплатить выкуп, нам лишь нужно чуть больше времени. Это работает на всех нас, мистер Куинси. Включая Рэйни.

— Вы не понимаете. Дело не в деньгах, сержант. Этот тип хочет власти — схватить и удержать, невзирая ни на что…

— Спасибо, мистер Куинси.

— Одно неверное движение с вашей стороны — и он убьет ее.

— Спасибо, мистер Куинси.

— Нужно прибегнуть к профессиональной…

— Все, мистер Куинси. Все.

Наступила тишина. Куинси словно ударили в грудь — у него перехватило дыхание. Он чувствовал, как бьется его сердце. Возбуждение и злость сменились тоской. Он тридцать лет копил знания, оттачивал интуицию, зарабатывал репутацию лучшего из лучших. А теперь, когда все это было необходимо, когда Рэйни, беспомощная, такая уязвимая, нуждалась в нем…

Он поднялся и вышел — в ту самую минуту, когда небеса разверзлись и снова начался дождь.

 

Глава 14

Вторник, 14.38

Шелли Аткинс догнала его на парковке. Она бежала и махала рукой, чтобы привлечь его внимание. Куинси обернулся в последнюю минуту — плечи опущены, губы поджаты. Он был в ужасном настроении и не считал нужным это скрывать.

Шелли молча остановилась в нескольких шагах от него. По-прежнему лил дождь, вода ручейками стекала с полей ее шляпы, под ногами собиралась лужа.

— Тяжелый день, — наконец сказала она.

Куинси пожал плечами. Все они были на ногах с раннего утра — здесь нечего было обсуждать.

— Похоже, полиция штата хочет взять дело в свои руки. — Шелли сделала еще одну попытку.

— Они всегда этого хотят.

— Утром я разговаривала с Люком Хэйесом. Он очень хорошо отзывался о вашей жене. Как о детективе и как о человеке. Он действительно был удивлен, когда узнал, что она пропала. Люк сказал, что со своей стороны тоже попытается что-нибудь разузнать.

— Я очень ему признателен.

— Он сказал, вы настоящий профи в таких делах.

Куинси снова пожал плечами.

— Как вы думаете, он местный? — спросила Шелли. Не было нужды уточнять, кто именно.

— Думаю, Эн-Эс знает эти края, — предположил Куинси. — Может быть, жил здесь когда-то или по крайней мере бывал — достаточно часто для того, чтобы хорошо изучить местность. Похищение всегда требует некоторого материально-технического обеспечения; Эн-Эс наверняка подыскал такое место, где чувствует себя комфортно.

— Я где-то читала, — сказала Шелли, — что большинство похитителей хорошо знали своих жертв. Партнеры по бизнесу, члены семьи — черт возьми, даже кредиторы, желающие выбить старые долги.

— Рэйни не увлекалась азартными играми. Ее партнер по бизнесу — я. Единственный долг, который у нас есть, — это закладная на дом. Хотя банки в наши дни…

Дождь усилился и превратился в сплошную пелену. Шелли как будто не замечала этого. А Куинси провел так много времени под открытым небом и настолько вымок и устал, что уже не беспокоился о себе. Может быть, им вообще не следовало переезжать в Орегон, подумал он. Может быть, если бы он настоял на том, чтобы они остались в Нью-Йорке, Рэйни была бы в безопасности.

— Кинкейд не так уж плох, — напоследок сказала Шелли.

— Да, у него есть свои плюсы.

— Мы все будем стараться изо всех сил.

— Я вам очень благодарен.

— Конечно, на вашем месте я не стала бы никого ловить на слове.

Куинси склонил голову набок и наконец-то взглянул на Аткинс с интересом.

— Я собираюсь предпринять кое-какие самостоятельные поиски, — сказала она. — Есть несколько идей по поводу того, откуда следует начать.

— Что ж, — согласился Куинси. — Мне это нравится.

— Сегодня утром мой помощник сделал несколько звонков — как и полагается, проверил те места, которые частенько посещала Рэйни. На тот случай, если она вдруг объявится. В том числе он позвонил приемной матери Дуги Джонса — Лоре Карпентер. Если верить ей, в ту минуту, когда женщина упомянула имя Рэйни, мальчик спросил, не пропала ли она. Дуги считает, что Рэйни ему солгала, и утверждает, что лжецы должны получать по заслугам.

— Что еще сказал Дуги?

— Миссис Карпентер мало что смогла нам сообщить. Конечно, слова Дуги дают нам право требовать некоторых разъяснений. Но мальчик недолюбливает людей в форме. Точнее сказать, мужчин в форме.

— Хорошо, что моя дочь решила приехать, — сказал Куинси.

— Да, возможно. — Шелли Аткинс наконец улыбнулась и враз помолодела на десять лет. Куинси вновь обратил внимание на ее добрые карие глаза. Искренние и честные. Трудно представить, чтобы женщина с такими глазами могла солгать.

— Как вы попали в Бейкерсвилл, шериф Аткинс? — спросил он.

— Такая профессия. Сначала я долго работала в Ла-Гранде. По сравнению с ним Бейкерсвилл — серьезное повышение.

— Скучаете по старым добрым временам?

Она улыбнулась:

— Не очень.

Шелли повернулась и пошла прочь, и в эту самую минуту на парковку завернула машина. Куинси заметил, что за рулем сидит Кимберли, рядом с ней — Мак.

У Куинси созрел план. Теперь в его распоряжении была целая команда. И у него по-прежнему находился мобильник, который Кинкейд забыл отобрать, когда Куинси выскочил из конференц-зала. Похититель уже ему звонил. Куинси готов был биться об заклад, что в скором времени Эн-Эс позвонит еще раз.

Вторник, 15.01

— Что ж, учитывая репутацию орегонской полиции, все не так уж плохо, — сказала Кимберли пятнадцать минут спустя. Они сидели в закусочной на окраине города. Это было излюбленное место Рэйни; она обожала пироги с черникой. Куинси заказал именно такой пирог. Нетронутый, он лежал на столе, словно в знак памяти.

Кимберли бросила на стол номер «Дейли сан» со статьей о похищении Рэйни (на первой полосе; впрочем, ее имя и род занятий не были указаны). Куинси заметил признаки вмешательства полиции: основные факты скрыты, чтобы похититель не узнал того, что ему еще неизвестно. Упоминание о том, что, возможно, жертву в последний раз видели в баре, рассчитано на то, чтобы получить какие-то сведения от читателей.

В статье приводилось официальное заявление лейтенанта Мосли: «Мы готовы пойти на переговоры с похитителем и сделать все, что в нашей власти, чтобы заложница была возвращена целой и невредимой. К сожалению, согласно новому законодательству, банки устанавливают некоторые ограничения, которые пока не позволяют нам выполнить требования похитителя в указанный срок. Мы предлагаем ему немедленно связаться с нами по указанному номеру, чтобы обсудить этот вопрос и выработать приемлемый способ передачи денег. Мы повторяем, что готовы выполнить требования похитителя, нам нужно лишь некоторое время».

В конце статьи был указан номер горячей линии, который, несомненно, прослушивался в командном центре, где стоял магнитофон и находилась опергруппа. Куинси подумал, что все это слишком очевидно. У него были свои соображения насчет того, по какому телефону скорее всего позвонит Эн-Эс, — это явно будет не контролируемая полицией горячая линия.

— Значит, похититель выйдет на связь, — сказала Кимберли, — и какой-нибудь эксперт вступит с ним в переговоры.

— Я думаю, в переговоры с ним вступит Кинкейд. Впрочем, не знаю, можно ли назвать сержанта экспертом.

— Но и дураком ты его тоже не считаешь.

— Пожалуй, я признаю, он чуточку умнее дурака.

— А вы сдаете позиции, — пробормотал Мак, поглощенный огромным куском жареного цыпленка.

Кимберли, наоборот, следовала примеру отца. Ее салат с тунцом остался почти нетронутым, так же как и его суп.

— Какова их стратегия? — спросила Кимберли.

— Кинкейд не счел нужным посвящать меня в детали, но, думаю, они собираются действовать стандартным образом — тянуть время, чтобы полиция могла узнать побольше. Если все пойдет по плану, Рэйни найдут прежде, чем дело дойдет до выкупа.

— Некоторые ограничения, согласно новому законодательству. — Мак доел цыпленка и отставил тарелку. — Мило, но сработает лишь в том случае, если парень — идиот.

— Кинкейд уверен, что похититель — человек с низким уровнем образования. Деревенщина, если угодно.

Мак хмыкнул.

— А вы как думаете?

— Эн-Эс говорит просто, но разумно. Записки, пусть даже и короткие, написаны грамотно и довольно внятно. Методы у этого типа грубые, но очень эффективные.

— Простота вовсе не обязательно подразумевает глупость, — подсказала Кимберли.

— Вот именно.

— Ну, у парня наверняка был какой-то козырь на руках, если он сумел похитить такую женщину, как Рэйни. Не могу представить, чтобы она поддалась на хитрость или сдалась без сопротивления.

Куинси ничего не сказал. Наступило молчание, и он снова вспомнил месяцы ссор, ругани и нервотрепки. Он никогда не говорил об этом Кимберли — не хотел вторгаться в частную жизнь Рэйни. А может, не желал признаваться, что его второй брак оказался неудачным, — никому, даже собственной дочери.

Кимберли и Мак обменялись взглядами. Куинси заметил это, но не произнес ни слова.

— Она правда поехала в бар? — мягко спросила Кимберли.

— Не знаю. Ее последние действия пока неизвестны.

— Папа, ты должен знать.

— Ты думаешь, я был дома?

— Папа… — Кимберли потянулась через стол и сжала ему руку, потом посмотрела на Мака.

Тот вдруг объявил:

— Я, пожалуй, пойду в туалет.

— Нет-нет. — Куинси высвободил руку, давая понять, что не нуждается в столь очевидной уловке. Он постарался, чтобы его голос звучал твердо и спокойно. Для человека, который провел большую часть жизни притворяясь, это было не так уж трудно.

— Никаких тайн. Здесь нет ничего такого, чего бы уже не знала полиция. Мы с Рэйни разошлись. На прошлой неделе. Я надеялся, что это временно. Думал, что, если я уйду, она испугается и бросит пить.

— Папа… — В голосе Кимберли снова зазвучало беспокойство.

Мак, наоборот, взял быка за рога:

— Когда это началось?

— Несколько месяцев назад. По крайней мере насколько мне известно. В августе нас вызвали на двойное убийство: мать и маленький ребенок. До тех пор Рэйни держалась.

— Вам обоим и раньше приходилось видеть жуткие вещи, — сказал Мак.

— Что такое «жуткие»? — Куинси пожал плечами. — Я, как профессионал, могу изложить тебе свою теорию. Тяжесть всего увиденного в конце концов придавила ее — можно назвать это кульминацией. Рэйни собиралась усыновить ребенка, и потому этот конкретный случай сильно на ней отразился — она не смогла абстрагироваться от ситуации, если угодно. Рано или поздно каждый из нас сталкивается с преступлением, которое принимает слишком близко к сердцу. С тобой это произошло несколько лет назад, Мак. С Рэйни — в августе.

Мак смотрел в сторону. Он не собирался отвечать, и они это знали.

— А как же усыновление? — спросила Кимберли. — Это должно было вселить в Рэйни надежду.

— Оно не состоялось.

— Папа…

— Естественно, из-за нашего разрыва я предстал в глазах орегонской полиции несколько в ином свете, — отрывисто сказал Куинси. — Сержант Кинкейд поделился со мной некоторыми деталями касательно хода расследования, но, очевидно, о многом умолчал.

— Прелестно, — отозвался Мак. — Как будто у вас и без того мало проблем.

— С одной стороны, — продолжал Куинси, — я нашел союзника в лице шерифа Шелли Аткинс — преемницы Люка Хэйеса. Она дала мне зацепку: судя по всему, мальчик, с которым работала Рэйни — Дуги Джонс, — сегодня утром уже знал, что Рэйни пропала. Он назвал Рэйни лгуньей и заметил, что лжецы получают по заслугам.

— Ты думаешь, это сделал ребенок? — нахмурившись, спросила Кимберли.

— Дуги семь лет, и потому вряд ли. Но все-таки… — Куинси пожал плечами. — Он трудный мальчик, у которого была нелегкая жизнь. Вполне возможно, он что-то знает о случившемся.

— И когда мы с ним поговорим? — поинтересовался Мак, отодвигаясь от стола и жестом прося официанта принести счет.

— Я подумал, что с ним могла бы побеседовать Кимберли. И как можно скорее.

— Я? — Кимберли поочередно взглянула на отца и мужа.

— Дуги не любит копов. И не доверяет мужчинам.

Кимберли прищурилась:

— А пока я буду общаться с этим очаровательным молодым человеком, чем займетесь вы?

— Поедем на ярмарочную площадь, разумеется. Кинкейд потратил уйму времени и сил, готовя заявление для прессы, но допустил серьезную промашку: он предполагает, что Эн-Эс непременно прочтет его до четырех часов.

— Потрясающе, — пробормотал Мак, уловив то, что осталось недоговоренным.

— Вот и я так думаю, — закончил Куинси.

 

Глава 15

Вторник, 15.09

— Ты веришь в настоящую любовь?

Голос донесся издалека, вместе с лязгом кастрюль и сковородок. Рэйни решила, что она снова спит. И ей снится темнота, из которой слышится раскатистый голос. Может быть, это рай.

В раю пахнет беконом, подумала она без тени иронии. Потом голос зазвучал снова:

— Моя мать верила в настоящую любовь. Верила, когда ложилась в постель с отцом. Верила, когда стирала ему одежду, покупала виски и получала от него тумаки. Мама была настоящим романтиком. Наверное, она любила отца вплоть до того самого момента, когда он избил ее до смерти. Мать называла это любовью, отец называл это повиновением. Если честно, я думаю, что оба они были идиотами.

Плеча Рэйни коснулась рука. Она вздрогнула и обнаружила, что сидит на самом краешке жесткого деревянного табурета и вот-вот упадет.

— Расслабься, — нетерпеливо произнес голос. — И соберись. У нас много дел.

Снова послышались звуки. Человек — мужчина, примерно от двадцати до тридцати лет, судя по голосу, — перемещался по комнате. Открылась и захлопнулась дверца холодильника. Треск, шипение, новый запах — яичница. Яичница с беконом. Завтрак.

Сейчас утро, подумала она, но без особой уверенности. С повязкой на глазах, со связанными руками трудно было определить время. Ее накачали наркотиками, и четкость восприятия постоянно менялась — то усиливалась, то снижалась. Рэйни помнила яркую вспышку, поездку в машине, письмо. Конечно, прошло какое-то время. Но какое именно?

Нужно сесть и подумать. Было куда проще лежать в темном, тесном багажнике. Пленникам не нужно размышлять. Пленникам не нужно чувствовать.

Рэйни поняла, что кляп исчез, хотя во рту пересохло настолько, что говорить было ничуть не легче, чем раньше. В следующую секунду она поняла, что может двигать ногами. Значит, он вытащил кляп и развязал ей ноги. Зачем? Она должна будет что-то сделать?

Это не может быть утро, решила Рэйни. Она выехала из дома во втором часу ночи. По ощущениям — двенадцать часов назад. Похититель, должно быть, вернулся поспать. В этом есть определенный смысл. После бурной ночи он приехал домой и теперь поглощает поздний завтрак. Сейчас середина дня. Уже лучше.

Он скреб по сковородке. В комнате запахло дымом и подгоревшим жиром. В ее сознании почему-то возник образ маленького помещения — крошечная кухня в запертом доме, в застоявшемся воздухе почудился запах несвежего белья.

Что-то скрипнуло — наверное, стул. Мужчина тяжело сел, и Рэйни вдруг почувствовала, как к ее губам поднесли вилку с куском яичницы.

— Ешь, но не торопись. От наркоты может затошнить. Если тебя вырвет, я не стану с тобой возиться.

От одного запаха яичницы у Рэйни в животе заходили волны. Она облизнула губы, попыталась что-то сказать, но безуспешно.

— Воды, — прохрипела она. Потом повторила чуть громче: — Воды.

Собственный голос показался Рэйни чужим. Сиплый, сдавленный. Голос жертвы.

Стул снова скрипнул. Мужчина поднялся. Она услышала, как он поставил на стол пластмассовую кружку и порывисто открыл водопроводный кран.

Кружка ткнулась ей в губы.

— Четыре глотка, потом кусок яичницы, потом еще попьешь. Давай, шевелись. Я не собираюсь ждать целый день.

Рэйни сделала все, как ей сказали. Сначала это ее удивило. С каких пор она чувствует себя такой беспомощной? Это случилось задолго до того, как похититель привез ее в укромное местечко. Впервые она почувствовала себя слабой и испуганной, когда обходила тот дом в Астории, когда видела маленькое безжизненное тело. Когда ощутила ужас, по-прежнему витавший в комнате, и поняла, что именно увидела та четырехлетняя девочка. Никто не пришел ей на помощь. Никто ее не спас, когда мужчина, такой огромный и сильный, сорвал с нее пижамку и сделал все, что хотел.

Преступник совершил задуманное, а потом прижал подушку к лицу четырехлетней Авроры Джонсон и задушил. Где была справедливость? Где был Бог?

И Рэйни сломалась. Она сидела в Интернете и читала истории, которые, она знала, ей не следовало читать. Двенадцатилетний мальчик изнасиловал и убил трехлетнюю малышку. Оползень унес жизни матери и трех маленьких детей в ту самую минуту, когда отец на минутку вышел из дома, чтобы купить им всем мороженое. Потом — цунами. Более двухсот тысяч человек исчезли с лица земли, треть из них — дети, у которых не было ни малейшего шанса выжить. И не то чтобы уцелевшим повезло больше. Если верить новостям, торговцы людьми немедленно воспользовались случившимся, подбирая в этом хаосе сирот и превращая их в секс-рабов.

Все эти дети появились на свет лишь для того, чтобы вести жизнь, полную страха, страданий и горя.

Что Рэйни могла сделать в одиночку? Она помогала раскрыть одно преступление — но тут же случался еще миллион. И преступниками были не закоренелые убийцы с желтыми клыками и крошечными глазками. Убивали обаятельные отцы семейств. Любящие матери. Убивали дети — десяти, одиннадцати, двенадцати лет.

Сознание Рэйни было переполнено тем, чего она не хотела знать. Эти образы мучили ее. И еще вопросы, на которые она не находила ответа. Маленькая Аврора умерла, зная, что мама любила ее и отчаянно сражалась до конца? Или девочка перешла в иной мир, ненавидя свою мать и думая, что та ее бросила?

— Еще кусок, — приказал похититель.

Рэйни открыла рот, послушно проглотила, и тут же ее внезапно вырвало прямо на стол.

— О Господи! — Мужчина отпрянул, стул упал на пол. — Вот мерзость.

Видимо, он не знал, что делать. Рэйни сидела неподвижно, предоставив ему самому во всем разбираться. Во рту чувствовался привкус желчи. Ей нужна вода. Или апельсиновый сок. Что-нибудь, лишь бы смочить горло.

Потом она подумала о Куинси и увидела мужа прямо перед собой так отчетливо, что попробовала дотянуться до него связанными руками. Она находилась в его кабинете, поздно ночью. Он стоял на пороге в темно-зеленом махровом халате, перехваченном поясом Наталии.

— Иди спать, — сказал Куинси.

Но Рэйни не могла. Она только что прочла еще одну ужасную статью и не в силах была справиться со слезами. Она как губка впитывала горести мира и чувствовала, как ее покидают последние остатки самообладания.

— Рэйни, что ты ищешь? — негромко спросил Куинси.

Она не смогла ответить, а когда подняла глаза, он уже ушел. Тогда она наклонилась, открыла ящик стола и достала пиво.

— Черт, черт, — бормотал похититель. — Черт побери!

В раковине зажурчала вода. Звук выжимаемой губки. Значит, он вытирает стол. А какой у него был выбор? Разве что развязать ей руки — но сделать этого он не мог.

Эта мысль ее позабавила. Значит, похититель так же беспомощен, как и она. Он сам себя сделал жертвой. Рэйни улыбнулась.

— Прекрати лыбиться, черт тебя возьми! — рявкнул он. — Ты что, смеешься надо мной?!

Она почувствовала, как он навис над ней. Его гнев, словно физическая субстанция, наполнил комнату. Мысленно Рэйни очень четко его видела. Сжатые кулаки. Стиснутые зубы. Вот что он хотел сделать — ударить ее, бить еще и еще. Бить так, как его отец бил мать. Бить так, как ее собственную мать били бесконечные, безликие «дружки».

Все возвращается на круги своя. Дети, страдающие сегодня, вырастут чудовищами, которые будут причинять страдания другим.

И вдруг, даже с повязкой на глазах, Рэйни поняла, кто ее похитил. Она уже давно была с ним знакома. Он был частью ее самой. Прошлое вернулось, чтобы настичь ее. Три месяца назад, открыв свою первую банку пива, она покатилась в бездну. А этот человек был демоном, который поджидал ее всю жизнь.

Мужчина схватил ее за ворот рубашки. Рывком поставил на ноги, ткнул в блевотину. Одежда пропиталась нестерпимо вонючей жижей. Рэйни пошатнулась, потеряла равновесие. Он оттолкнул ее, и Рэйни налетела коленями на что-то низкое и жесткое. Кофейный столик или табурет. Не важно. Некуда бежать. Негде спрятаться. Она стояла, тяжело дыша, и чувствовала его приближение.

— Муж бросил тебя, Лорейн, — ядовито сказал он.

Она промолчала. Откуда ему это известно?

— Что ты сделала? Пошла налево? Переспала с его лучшим другом?

— Н-нет, — прошептала Рэйни. Сердце у нее заколотилось. Забавно — присутствие похитителя почти не пугало ее, но его вопросы вселяли ужас.

— Ты шлюха, Лорейн.

Она задрала подбородок, но ничего не сказала.

— Да, я так и думал. Наверное, перетрахалась с половиной города. Не оставила мужу иного выбора, кроме как поджать хвост и удрать.

Рэйни, к собственному удивлению, собрала в пересохшем рту немного слюны и плюнула в направлении голоса.

В ответ похититель схватил ее за волосы и откинул голову назад. Она не сумела подавить вопль, вырвавшийся из ее горла.

— Он тебя возненавидел?

— Н-нет.

По крайней мере она надеялась, что Куинси пока еще ее любит.

— Ты написала письмо, ты знаешь, чего я хочу. Он заплатит, Лорейн? Твой муж выложит десять штук за свою блудливую жену?

— Да. — Она произнесла это слово уверенно. Куинси заплатит. Он заплатил бы в десять раз больше, в сотню раз больше. Не только потому, что он надежный человек; не только потому, что он бывший агент ФБР, но и потому, что он действительно любит ее, всегда любил. Так он написал в своей записке. Никаких «до свидания», «перестань маяться дурью» или «бросай пить, чертова сука». Немногословный Куинси написал: «Я люблю тебя». Так оно и было.

— Дай-то Бог, чтобы так оно и было, — сказал похититель. — Надеюсь, твой старик выложит денежки ради спасения твоей шкуры. Потому что мне не нужен постоялец, Лорейн. Или я через час получу деньги, или ты безвременно отправишься на тот свет. Поэтому — без глупостей. Не пытайся со мной шутить.

По-прежнему держа Рэйни за волосы, он подтащил ее к дверям.

— Настоящей любви не бывает, — заметил он. — Вся прелесть только в наличных. И Куинси пора платить.

 

Глава 16

Вторник, 15.32

Кимберли припарковалась, посмотрела вокруг и тяжело вздохнула. Дождь наконец превратился в легкую дымку, но любимые туфли наверняка будут испорчены.

Надеть облегающие черные брючки и узенький шелковый топ имело смысл в Атланте, где было двадцать два градуса тепла. Получив плохие новости, Кимберли тут же ринулась в аэропорт — не было времени заехать домой. Поэтому в сумке, которую она вытащила из багажника, было лишь самое необходимое: ярко-синяя ветровка, полагающаяся сотруднику ФБР, одна смена белья, зубная щетка, паста, расческа и дезодорант. Все.

Иными словами, у нее не было с собой обуви для шлепанья по непролазной грязи. Не было одежды, более подходящей для встречи с маленьким мальчиком. Не было свитера, который защитил бы ее от холода. Можно надеть ветровку, но, учитывая, что ребенок недолюбливает сотрудников силовых ведомств, появляться перед ним в куртке с эмблемой ФБР — это, наверное, не лучший вариант.

Итак, на Кимберли были узенькие брючки, красивый шелковый топ и убийственные туфли на шпильках. Ей предстояло страдать. Господи, поистине эту работу надо очень любить!

Она открыла дверцу машины и ступила на грязную подъездную дорожку. Каблук тут же погрузился в землю на пару дюймов. Кимберли вытащила его, и раздался чмокающий звук.

Она упрямо сделала второй шаг и чуть не подпрыгнула, когда из зарослей внезапно донесся голос:

— Классные туфли.

Кимберли повернулась на звук, с трудом сохраняя равновесие, и увидела маленького мальчика, который сидел под высокой елкой и разглядывал гостью. У него были огромные карие глаза — слишком большие для его лица — и худенькое тельце. Синий свитер и забрызганные грязью джинсы висели на нем как на вешалке.

Под ее пристальным взглядом мальчик сунул руки в карманы и ссутулился. Судя по всему, он уже давно находился на улице. Свитер промок, темные волосы слиплись надо лбом. На щеке полоса грязи, к одежде прилипла хвоя. Но он как будто ничего этого не замечал — просто смотрел на Кимберли.

— Да, классные туфли, — наконец сказала та. — И безумно дорогие.

Кимберли поморщилась, еще разок попробовала шагнуть, и глина снова протестующе чмокнула. К черту. Она разулась, взяла туфли в руки и пошла к мальчику босиком. Между пальцами ног пузырилась грязь, и это напомнило ей о Виргинии… Лучше об этом не думать.

Она упрямо шагала вперед, и мальчик начал хихикать.

— Только не говори, что ты никогда не ходил босиком по грязи, — предупредила Кимберли. — И не шлепал по лужам. Ты просто жизни не пробовал, если ни разу не бегал босым под дождем.

Дуги Джонс, судя по всему, проглотил наживку. Он встал на колени и принялся энергично развязывать шнурки своих грязных теннисных тапочек. Пальцы у него были тонкие и двигались быстро. Намокшие узлы, однако, не поддавались, и это дало Кимберли время приблизиться.

— Тебе помочь? — спросила она.

Дуги молча вытянул ногу.

Кимберли, не жалея о загубленном наряде, опустилась на корточки и принялась развязывать шнурки.

— Давай другую ногу.

Он подчинился. Она стащила с него обувь, и Дуги охотно стянул носки. Дешевые белые носки, с цветной ниткой поверху. Пятки уже протерлись, мыски стали табачного цвета. Кимберли вдруг разозлилась. Не так уж трудно купить мальчику новую пару носков.

— Ты Дуги Джонс, да?

Мальчик рассеянно кивнул.

— Привет, — сказала она. — Меня зовут Кимберли.

Дуги, видимо, было все равно. Он ступил обеими ногами в грязь и пошевелил пальцами, наблюдая за тем, как она пузырится.

— Я люблю жуков, — сказал он. — Хочешь посмотреть?

Дуги полез в карман брюк. Кимберли сумела подавить вопль, когда мальчик вытащил огромного черного жука и посадил ей на руку. Жук был гигантский. И очень шустрый. Он быстро пополз по ее предплечью.

— Классный жук, — слабым голосом произнесла Кимберли, стараясь сохранять спокойствие. Дуги смотрел на нее — изучал, ждал, испытывал.

Жук добрался до шеи. С трудом поборов желание прихлопнуть его, Кимберли схватила насекомое левой рукой. Жук отчаянно забился в ее кулаке. Она бросила его наземь.

— Отличный жук, Дуги, — сказала она. — Но ему нечего делать у тебя в кармане. Жуки должны жить в лесу. В неволе он умрет.

Дуги посмотрел ей в глаза. Потом поднял босую ногу и вдавил жука в грязь. Он долго стоял так и смотрел на Кимберли большими равнодушными глазами.

— Зачем ты на нем стоишь, Дуги? — негромко спросила Кимберли.

— Потому что я так хочу.

— Жук может умереть.

Мальчик пожал плечами.

— Если ты не позаботишься об этом жуке, Дуги, то кто о нем позаботится?

Дуги нахмурился. Судя по всему, вопрос застал его врасплох. Он с любопытством приподнял ногу. Жук шевелился в отпечатке ступни и, видимо, по-прежнему пытался удрать.

Мальчик долго разглядывал жука. Кимберли сидела на корточках рядом с ним, плечо к плечу.

— Тебя прислало агентство, — сказал Дуги.

— Нет.

Он нахмурился.

— Тебя прислало агентство, — повторил он настойчиво. — Ты меня заберешь? Я не против. Давай уедем. А где та женщина в фиолетовом костюме?

— Дуги, я подруга Рэйни. Я приехала сюда, чтобы ее найти.

Мальчик насупился и отвернулся.

— Я больше не хочу с тобой говорить.

— Жаль.

— Она пьяница.

— Рэйни — пьяница?

— Да.

— Ты видел, как она пьет?

— Нет. — Его голос звучал равнодушно. — Но я знаю. Она сказала, что хочет мне помочь. Сказала, что она мой друг. Она пьяница. Я такое видел.

— Ты знаешь, что Рэйни пропала?

Он пожал плечами.

— Мне очень плохо без нее, — сказала Кимберли. — Я подруга Рэйни и хочу найти ее.

Дуги поднял глаза:

— Дура!

В его голосе прозвучала такая горячность, что Кимберли испугалась. Она отпрянула, чуть не потеряв равновесие, и уперлась рукой в грязь.

— Почему ты так говоришь?

Но Дуги не ответил. Он выпятил нижнюю губу. Губа дрожала. Он снова схватил жука и на этот раз сунул его в рот. Щеки мальчика начали попеременно округляться: жук продолжал борьбу за жизнь.

Кимберли не знала, что делать. Инструкторам в академии явно не приходилось иметь дело с такими, как Дуги Джонс.

Она взяла палочку и начала что-то чертить в грязи. Это было лучше, чем смотреть на то, как у Дуги шевелятся щеки.

— Когда я была маленькой, — негромко произнесла Кимберли, — старше, чем ты, но все равно маленькой, моя старшая сестра погибла. Потом, через год, погибла мама. Ее убили в собственном доме; это сделал тот же самый человек, который убил мою сестру. Он гонялся за мамой по комнатам с ножом. Я узнала об этом из новостей. Я видела фотографии с места преступления.

Кимберли нарисовала очередную картинку. Она никогда не была хорошей художницей. Сначала она начертила квадрат, потом превратила его в примитивный домик. Входная дверь получилась слишком маленькой, а окна — слишком большими. Потом Кимберли попыталась пририсовать дерево, но оно заслонило собой крошечный домик, так что картинка приобрела какой-то зловещий оттенок. Кимберли знала, что дети, ставшие жертвой преступления, часто рисуют мрачные, жуткие картинки. Таково было ее прошлое. Возможно, и прошлое Дуги.

— Тот же человек, тот же убийца, пытался добраться и до меня. Я сбежала. Уехала из Нью-Йорка в Портленд, надеясь скрыться от него. Но он преследовал меня, Дуги. И нашел. Он приставил пистолет к моей голове. Он описал мне, как именно он меня убьет, и я уже видела себя мертвой.

Кимберли наконец подняла взгляд. Дуги смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Очень тяжело лишиться матери, — сказала она. — Словно остаешься один на целом свете. Одиночество пугает. Одиночество — это когда ты не знаешь, что случится в следующий момент. Одиночество — это когда никто тебе не поможет. Ты знаешь, почему я до сих пор жива, Дуги? Знаешь, почему тот человек меня не убил?

Дуги медленно покачал головой.

— Благодаря Рэйни, — ответила Кимберли. — Она вмешалась, заговорила с ним, отвлекла его внимание. Мы выиграли время. И в конце концов убили его, а не меня. Рэйни спасла мне жизнь, Дуги. Поэтому мы с ней друзья.

Дуги забрал у нее палочку. Он водил ею по рисунку до тех пор, пока от того не осталось ничего, кроме перемешанной с водой земли. Потом он открыл рот и вытащил жука, держа его двумя пальцами. Жук по-прежнему шевелил ножками. Дуги наблюдал, как он извивается.

— Друзья не идеальны, — продолжала Кимберли. — Друзья делают ошибки. Наверное, ты тоже знаешь таких людей, Дуги. Возможно, люди нередко тебя разочаровывали. Хотелось бы мне сказать, что этого больше не повторится, но ошибки — это часть жизни.

— Стэнли меня бьет, — кратко сообщил Дуги.

— Стэнли — это…

— Мой приемный папа. Он меня бьет. Я сказал той женщине в фиолетовом, а она сказала Рэйни. Рэйни пообещала мне помочь, но ничего не сделала.

— Мне жаль это слышать, Дуги. Стэнли недавно тебя бил?

— Да.

— Можешь показать синяки?

Дуги покачал головой:

— Можно бить так, что синяков не остается. Стэнли умеет.

Кимберли против своей воли ощутила холодок. Она взглянула на дом — в тридцати метрах от них. Темные окна. Гигантские ели, отбрасывающие густую тень на всю постройку. Дом был маленьким и мрачным. Американская готика. Кимберли уж точно не хотела бы здесь жить.

— Дуги, Стэнли упоминал имя Рэйни? Он говорил тебе, что она пропала?

— Я не разговариваю со Стэнли.

— Ты видел когда-нибудь, как они с Рэйни спорят?

Дуги поджал губы. Он наконец выпустил жука, и тот во всю прыть понесся к ближайшему камню.

— Может быть, они недавно ссорились? — настаивала Кимберли. — Может быть, Стэнли угрожал Рэйни?

— Рэйни должна была приехать в четверг, — сказал Дуги. — Но она так и не приехала. Она поехала в бар.

— Кто тебе это сказал, Дуги? Откуда ты знаешь, что Рэйни поехала в бар?

Мальчик снова промолчал, его губы сжались, подбородок вызывающе задрался. Кимберли показалось, что на этот раз она знает ответ. Дуги прав: Стэнли умеет бить, не оставляя следов.

— Дуги, — негромко произнесла она. — Последний вопрос: ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Я хочу, чтобы Рэйни умерла, — ответил Дуги, потом подбежал к камню, схватил жука и бросился в лес.

 

Глава 17

Вторник, 15.53

Куинси и Мак припарковались в квартале от ярмарки, возле старого аукционного дома, где раньше каждый вторник продавали скот и который уже много лет стоял заброшенным. Сидя в машине, Куинси обозревал окрестности. Теоретически можно было рассчитывать еще на несколько часов дневного света. Густые, черные дождевые облака тем не менее заслоняли солнце и окрашивали день в серые тона.

Он открыл дверцу, шагнул в туман и обошел машину, направляясь к багажнику. Мак последовал за ним.

Куинси провел большую часть жизни в постоянной готовности сорваться с места и помчаться на вызов — от старых привычек трудно было избавиться. В багажнике его шикарного седана по-прежнему лежали вещи, необходимые для опытного сотрудника ФБР: сумка со сменой одежды; старые ботинки (в них удобно было лазать по глубоким оврагам, которые киллеры так часто используют в качестве свалки); два фотоаппарата; коробка одноразовых перчаток; тонкий рабочий комбинезон; сигнальные ракеты и фонарики; аптечка и, конечно, металлический контейнер с оружием — винтовкой, двумя пистолетами и полудюжиной коробок с патронами.

Мужчины молча вооружились. Куинси предпочел винтовку, Мак — пистолет. Оба взяли по фонарику. Из собственной сумки Мак достал форменную куртку с эмблемой ФБР и бейсболку. Куинси, поклонник простоты, предпочел остаться в своем коричневом пальто.

— Я бы прикрепил значок туда, где его можно будет разглядеть, — посоветовал он Маку.

— Чтобы меня не подстрелили, приняв за похитителя?

— Тогда Кимберли с меня шкуру спустит.

— Знаете, вам с ней, наверное, следует воссоединиться — ну, как это обычно бывает. Вместе путешествовать, устраивать пикники, отдыхать. Встречаться по каким-то иным поводам, нежели убийство одного из членов вашей семьи.

— Не получится. Если ты еще не заметил — мы оба не любим трепать языком. — Куинси наконец убрал винтовку под плащ — так она была в пределах досягаемости, но не слишком бросалась в глаза. Патроны он положил в карман, фонарик держал в руке.

Маку явно не понравилось то, что Куинси выглядит столь заурядно.

— У вас нет ничего с эмблемой ФБР? Хотя бы паршивого свитера?

— В Бюро сказали бы, что это ложная реклама. Тем более что почти вся здешняя полиция уже меня видела. Эти парни не примут нас за похитителей. Скорее всего они подстрелят меня потому, что мое присутствие здесь яснее ясного доказывает мою причастность к преступлению.

— Да, вы знаете, как успокоить человека.

Дождь усилился, капли воды потекли по лицу Куинси. Он ухмыльнулся:

— Все так говорят.

* * *

Ярмарочная площадь Бейкерсвилла была поистине огромной. Куинси это знал — он уже побывал здесь в августе, желая насладиться очаровательной сельской ярмаркой с ее «чертовым колесом», скачками, торговыми павильонами и обилием палаток с мороженым. Теперь, сидя на корточках рядом с изваянием, изображающим гигантскую головку тилламукского сыра, он смотрел на раскинувшееся перед ним открытое пространство и чувствовал, как его покидает присутствие духа.

Во-первых, ярмарочная площадь занимала целую долину: это была бесконечная вереница абсолютно ровных полей, где устраивали праздничные шествия и продавали сладкую вату. Потом шли строения: главное двухэтажное здание с куполообразным верхом, с двумя гигантскими пристройками, каждая из которых делилась надвое: слева выставочный зал и зал для собраний, справа — коровник и маслобойня. И это было всего лишь начало. Позади этих обширных строений возвышались трибуны, находились ипподром и площадки для выгула лошадей, загон для скота и конюшня.

В это время года коровник служил закрытым теннисным кортом — рано или поздно игроки привыкали к всепроникающему запаху навоза. Соседнее крыло было переделано в каток, а выставочный зал снимали разнообразные организации для проведения банкетов.

Но попытки вернуть ярмарке вторую жизнь во время мертвого сезона никогда не имели успеха, и результат был налицо: четыре часа дня, а на стоянке ни единой машины.

Понадобится целый отряд, чтобы держать под наблюдением эту территорию. А может быть, два или три. Похититель удачно выбрал место, и Куинси впервые растерялся.

Возможно, виной тому был возраст. Или растущее осознание того, что слишком многое вышло из-под контроля. Что поимка преступника не всегда влечет за собой правосудие. Даже если присяжные признают убийцу виновным, их вердикт не воскресит погибшего ребенка и не подарит спокойный сон его родителям.

Куинси хотел одного — чтобы его жена вернулась. Он хотел сидеть в гостиной у камина и чтобы Рэйни читала книгу, прижавшись к нему. Чтобы он гладил плечо жены и видел, как отблески огня отражаются в ее длинных каштановых волосах. Чтобы им обоим было уютно и спокойно — так, как полгода назад.

Куинси хотел от жизни такой малости — и, ей-богу, не знал, суждено ли ему когда-нибудь все это вернуть. Для него счастье всегда было роскошью, а не гарантией.

Мак наблюдал за ним, ожидая указаний.

— Не вижу здесь полицейских, — наконец сказал он.

— Это всего-навсего значит, что они делают свою работу.

— Вы уверены, что люди Кинкейда здесь?

— Если он не прислал по меньшей мере нескольких человек, то проявил крайнее легкомыслие. Кинкейд, быть может, слишком самоуверен, но он не дурак.

— Может, нам выйти?

— Нет. Если нас не подстрелит похититель — тогда это сделают ребята Кинкейда. Они выполняют свою работу, и давай покуда им не мешать.

Куинси глубоко вздохнул и еще раз обвел взглядом территорию ярмарки.

— Главное здание чересчур на виду, — произнес он. — Из окон верхнего этажа прекрасно видно все, что творится внизу, а нам это ни к чему. Загоны также слишком велики, там негде спрятаться. Как и выставочный зал и зал для собраний. Эти помещения предназначены для того, чтобы вместить как можно больше людей, а не для того, чтобы там мог укрыться преступник. Так куда ему деваться? Он сам выбрал это место. Почему? Здесь есть что-нибудь из того, что ему нужно?

— Территория большая, ее трудно контролировать.

— Но это палка о двух концах. Чем обширнее территория, тем больше времени у него уйдет на то, чтобы войти и выйти.

Мак, кажется, уловил основную мысль и кивнул.

— Как и мы, он наверняка захочет спрятать машину. Это значит, что ему придется проехать внутрь. Но у него с собой заложник. Может, она способна идти сама, а может… — Мак запнулся, не решаясь закончить фразу в присутствии Куинси, но тот сделал это за него:

— А может быть, он понесет труп.

— Да, — негромко подтвердил Мак. — Может быть. И потому он наверняка захочет быть поближе к выходу — где-нибудь в доступном месте, которое тем не менее обеспечит ему надежное укрытие.

— Например, в главном здании, но мы уже отказались от этого варианта.

— Слишком на виду, — согласился Мак, — прямо на повороте с Третьей улицы.

— За этими постройками, ближе к ипподрому, есть целые поля, которые обычно служат парковками.

— Ипподром. — Мак задумался, и Куинси понял, что ему и молодому детективу одновременно пришла одна и та же мысль.

— Трибуны, — продолжал Мак. — Уйма места, где можно спрятаться…

— И одновременно выгодная позиция…

— Позволяет следить за перемещениями полицейских.

— И вдобавок недалеко от выхода, — заключил Мак.

А тут до Куинси дошло остальное.

— Эн-Эс не собирается идти пешком, — возбужденно сказал он. — Даже если преступник войдет на территорию где-нибудь вблизи трибун, ему придется пересечь несколько сотен метров открытого пространства, и его наверняка кто-нибудь заметит. Единственный способ — приехать на машине. Но посмотри, у парня все шансы вляпаться: одному Богу известно, в какую именно минуту полиция решит за ним погнаться.

Глаза у Мака расширились.

— Он использовал мотоцикл с коляской!

— Припаркованный в загоне, где никто его не заметит. Легко въехать, легко выехать.

— А если он наденет шлем…

— То все, что мы сумеем разглядеть, — это спина забрызганного грязью человека, который поспешно катит прочь.

— К черту трибуны, — провозгласил Мак. — Нужно осмотреть загоны. Найдем джип, и мечты Эн-Эс о десяти тысячах долларов канут в небытие.

— Ты умеешь поднять человеку настроение, — сказал Куинси.

— Все так говорят, — скромно отозвался тот.

Вторник, 15.58

Они снова ехали. На этот раз ее не накачали наркотиками; Рэйни сидела на заднем сиденье (вместо того чтобы лежать в багажнике) и пыталась запомнить детали.

Дороги были плохие. Грязные, размытые дождем — во всяком случае, так ей казалось, когда машина тяжело преодолевала милю за милей. В животе у Рэйни бурлило; она по-прежнему ощущала привкус желчи во рту, и ее сильно тошнило.

Не слишком благоприятная ситуация. Похититель снова вставил ей кляп и закрепил его клейкой лентой. Рвотные массы могут попасть в легкие, а это приведет к удушью. Иными словами, она захлебнется собственной блевотиной. Не воодушевляющая перспектива.

В машине слабо пахло хвоей. Рэйни скорее ожидала почувствовать запах сигарет; она полагала, что похититель должен быть курильщиком. Но теперь она вспомнила, что ни одежда, ни дыхание незнакомца не отдавали никотином. Курение трудно скрыть. Злоупотребление алкоголем тоже. Она-то знала.

Прежде Рэйни была уверена, что находится в багажнике. Но по здравом размышлении поняла, что находится выше над землей, чем ей казалось. Вдобавок трудно было предположить, что седан справится с такой дорогой. Так что, вероятно, Эн-Эс сидел за рулем пикапа или внедорожника. Возможно, она заперта в заднем отсеке или в ящике для инструментов. Она видела такие штуки бесчисленное множество раз. Мужчинам нужно место, чтобы хранить свои игрушки.

Машина налетела на колдобину, подскочила, и в животе у пленницы опасно булькнуло.

Не думай о еде, не думай о запахе бензина. Давай, Рэйни, сосредоточься. Поля, покрытые желтыми цветами. Медленные реки. Испытанное средство сразу же пришло ей на ум, словно она никогда о нем не забывала. Словно Рэйни опять было шестнадцать лет и она лежала абсолютно беспомощная и равнодушная, а над ней пыхтел очередной ухажер ее матери. Словно ей было двадцать пять и она, пьяная, позволяла какому-то парню тискать себя в закутке бара. Словно ей было тридцать и Куинси впервые притронулся к ней; тогда она поняла, как пугает ее признание в любви.

Поля, покрытые желтыми цветами. Медленные реки. Поля, покрытые желтыми цветами. Медленные реки.

Машина накренилась влево. Рэйни упала на бок, не в силах подняться, потому что ее руки были крепко связаны в запястьях. Бум, бум, бум. Равномерно и быстро. Возможно, они ехали по гравийной дороге — или разбитому асфальту.

Машина внезапно остановилась, ноги соскользнули с сиденья, и Рэйни чуть не плюхнулась всей тяжестью на пол. Она попыталась заползти обратно, потом услышала, как открылась и захлопнулась дверца. Он обходил машину, чтобы вытащить жертву.

«Может, стукнуть его?» — подумала Рэйни. Она лежит на боку, ногами в сторону дверцы — все, что нужно, это согнуть колени, чтобы усилить удар, и как следует врезать ему в живот. Он упадет — и что тогда? Она будет прыгать, как заяц, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту? Не пройдет много времени, прежде чем она рухнет лицом в грязь и утонет в луже дождевой воды.

Но Рэйни не спешила отказываться от этой мысли. Ей хотелось почувствовать, как ее нога погружается в мягкое, с удовлетворением услышать удивленное «Ох!». Он заставил ее почувствовать себя беспомощной, и она ненавидела его за это.

Дверца открылась, и Рэйни с запозданием ударила ногами.

Он схватил ее за щиколотку:

— Ради Бога, у меня нет времени на то, чтобы с тобой возиться. Поднимайся. Шевелись.

Взяв веревку, обхватывавшую ее лодыжки, он вытащил Рэйни наружу, словно мясную тушу. Сначала она ударилась головой о подножку, потом — плечом о землю, и у нее перехватило дыхание. Ноздри ее раздулись, спина выгнулась дугой. Она тщетно пыталась вздохнуть, в ужасе извивалась на земле, пытаясь сорвать с губ клейкую ленту.

Похититель толкнул ее — мыском ботинка в поясницу.

— Вставай, я сказал. Шевелись.

Перед ее глазами поплыли черные круги. В последнюю минуту похититель, видимо, почуял неладное и нагнулся, рывком поставил ее на ноги, отодрал скотч.

— Заорешь — убью.

Рэйни не заорала — не смогла бы, даже если бы захотела. Она жадно набирала полные легкие сырого воздуха и с наслаждением дышала, ловила запахи хвои и коровьего навоза, полевой травы и грязи. В эту секунду она возблагодарила Господа за то, что жива.

Вдруг Рэйни услышала неприятный звук — как будто из кожаного чехла вынули нож.

Она обернулась на звук — удивленная и испуганная.

— Лорейн, — сказал ее похититель тоном, которого она прежде не слышала, — боюсь, у меня плохие новости.

Рэйни попыталась сопротивляться, но было уже слишком поздно.

 

Глава 18

Вторник, 16.03

Подойти к загонам — это было проще сказать, чем сделать. Мак и Куинси двигались, прижавшись спиной к стене и не отрывая взгляда от лугов, укрытых пеленой дождя, чтобы не упустить малейшего движения. Дождь громко барабанил по металлической крыше у них над головами, безжалостно оглушал и периодически окатывал их ледяной водой.

Куинси поскользнулся, Мак его подхватил. Они прошли еще пару метров, и тут Мак, по щиколотку в грязи, пошатнулся и утащил Куинси за собой. Они осторожно поднялись — запыхавшиеся и промокшие до костей.

— У вас весь бок в грязи, — сказал Мак.

— Думаешь, это грязь? — отозвался Куинси.

Мак уловил намек — они находились рядом с коровником — и поморщился.

Когда они дошли до угла второго загона, все стало еще сложнее. Добраться до конюшен было невозможно, не пробежав около пятидесяти метров по открытому пространству. Взгляд Куинси в поисках снайпера упал на трибуны. Там вроде бы никого не было.

Они рванулись вперед, пересекли открытое место, обогнули забор, затем пробрались через целый склад металлических баков и наконец достигли конюшен. Куинси снова прижался к деревянной стене, Мак последовал его примеру.

Укрывшись за выступом крыши, они смогли немного передохнуть. Мак видел, как по лицу Куинси стекает вода, попадая за ворот рубашки. Куинси весь был забрызган грязью, волосы его намокли — и стало видно, что он совсем седой. На секунду Мак ощутил тревогу. Куинси было за пятьдесят, а полевая служба — дело молодых. Но тут Куинси ухмыльнулся — и Мак понял, что, невзирая на страх и беспокойство, старик рвется в бой. Можно уволить полицейского со службы, но нельзя сделать так, чтобы человек перестал быть полицейским.

— Готов? — шепнул Куинси. — Тогда вперед.

Пригнувшись, они быстро вошли внутрь. Первым шел Мак с пистолетом, за ним — Куинси, держа винтовку на сгибе локтя. Смена обстановки была внезапной и ошеломляющей: вместо скользкой грязи — плотно утрамбованная земля, вместо облачного неба — густой, всепроникающий мрак, вместо аромата мокрой хвои и скошенной травы — острый запах стружек, сена и конского навоза.

Мак на секунду отошел, чтобы осмотреть длинный центральный проход, потом заглянул в стойло — стук сердца отдавался в ушах, рука, державшая пистолет, вздрагивала. В такой темноте трудно что-либо разглядеть. А еще труднее — услышать, поскольку дождь колотил по крыше со страшной силой.

Он помахал Куинси левой рукой и мысленно сосчитал до трех, потом резко поднялся, еще раз окинул взглядом внутренность сарая и исчез за стенкой стойла. О результатах он сообщил Куинси простым покачиванием головы — ничего. Ни человека, стоящего в проходе, ни джипа, припаркованного в стойле. Поиск должен стать более методичным — шаг за шагом, метр за метром.

Мак снова пошел первым. Он крался по проходу между стойлами — спина согнута, шаги маленькие и быстрые, руки замерли на рукоятке пистолета. Уловив чье-то прерывистое дыхание, скользнул в опасную зону.

Бросил взгляд налево, потом направо.

Шаг за шагом исследовал стойло за стойлом.

Какое-то движение… Мак заметил его первым — боковым зрением. Человек выскочил из дальнего угла и бросился к задней двери.

— Стоять! Полиция! — рявкнул Мак, выпрямился во весь рост и прицелился.

В ту самую же секунду из темноты у него за спиной раздался голос:

— Только пошевелись — и я убью твоего приятеля.

Мак обернулся и увидел темнокожего мужчину, который держал пистолет на уровне головы Куинси. Мак принялся лихорадочно перебирать в уме возможные варианты, когда Куинси устало сказал:

— Кинкейд…

И мужчина так же уныло отозвался:

— Вот черт!

Вторник, 16.38

— Я думаю, он немного обиделся, — сказал Мак пятнадцать минут спустя. Они с Куинси вошли на каток. Помещение было холодным, пустым и гулким.

— Полагаю, скорее разозлился.

Кинкейд, разговаривавший с Роном Спектором, поднял глаза и сердито взглянул на них.

Мак замерз. Одежда его промокла, лицо было в грязи. Зубы застучали, когда он присел на металлический складной стул. Куинси выглядел не лучше. Никто не предложил им полотенце, не говоря уже о чашке горячего кофе. Мак не удивился. Он уже один раз нарушил юрисдикцию, когда расследовал дело в Виргинии. Что интересно, тогда виргинская полиция тоже была не в восторге.

Входная дверь открылась. Появился юнец в форме, тащивший за собой какого-то растрепанного парня. Мак и Куинси вскочили на ноги, а помощник шерифа выволок свою добычу в центр зала.

Мужчина в плаще защитного цвета (именно его Мак заметил в конюшне) был с ног до головы покрыт грязью. Выглядел он точь-в-точь как Мак и Куинси — а это значило, что он, судя по всему, уже какое-то время перемещался по территории ярмарки. Он переступил с ноги на ногу, моргнул и хрипло провозгласил:

— Пресса!

— Вот черт! — повторил Кинкейд. Он приблизился к незнакомцу и уставился на него.

— Кто вы?

— Адам Даничич, «Бейкерсвилл дейли сан».

— Ваши документы. — Кинкейд протянул руку.

Даничич полез в карман отсыревшего плаща, аккуратно вытащил удостоверение и протянул его сержанту.

— Итак, Адам Да-ни-чич, — Кинкейд с особенным ударением произнес фамилию репортера, — какого хрена вы делали в конюшне?

Репортер улыбнулся:

— Собирал материал.

— Господи Иисусе! Эй, никто из вас, часом, не похититель? Потому что здесь чертова уйма людей, не имеющих никакого отношения к полиции, хотя предполагается, что этим делом занимается именно она!

Не самые тактичные слова — и Кинкейд, видимо, понял это, едва успев их произнести. Помощник шерифа выразительно взглянул на сержанта. Кинкейд, тяжело вздохнув, отступил на пару шагов, потом обернулся к репортеру:

— Судя по всему, ваша задача — сотрудничать с нами. Основная причина, очевидно, такова: вы, разумеется, не хотите, чтобы какая-нибудь другая газета узнала из «конфиденциальных источников» (точнее, от орегонской полиции), что неопытный дурак репортер из «Дейли сан» без всяких на то оснований подверг опасности жизнь женщины?

Даничич промолчал. По крайней мере у него хватило здравого смысла, чтобы заткнуться и выслушать обращенные к нему слова, как подобает мужчине.

— Далее, я полагаю, что вам следует извещать нас о своих действиях, если вы хотите с нами сотрудничать, — продолжал Кинкейд.

— Я веду собственное расследование. И сам готовлю материалы, — твердо ответил Даничич. — Так и должен поступать журналист. Что именно пойдет в печать — решать редактору.

— Вы это серьезно?

— Да, сэр.

Кинкейд снова смерил взглядом молодого репортера — чисто выбритые щеки, коротко стриженные темные волосы, старомодный плащ.

— Вы, честно говоря, не похожи на «левого».

— Хочу попасть на работу в «Фокс ньюс» прежде, чем мне стукнет тридцать, — решительно отозвался репортер. — Согласитесь, они могли бы с успехом использовать предприимчивых молодых людей вроде меня.

— Вы, наверное, шутите. Работник провинциальной газетенки…

— Надо же с чего-то начинать.

— Вы только что сорвали работу полиции.

— Перестаньте. Все мы знаем, что вы здесь лишь в качестве меры предосторожности, и похититель, по-видимому, еще не показался. А потому — никакого вреда. Что мне больше всего хочется понять — так это причины присутствия здесь вон тех двух человек. У одного на куртке надпись «ДБР» — стало быть, он из Джорджии. Следует ли понимать это так, что дело потребовало вмешательства нескольких агентств и теперь расследование ведется совместными усилиями, невзирая на так называемые границы юрисдикции?..

— Вон отсюда, — жестко заявил Кинкейд.

— Мне можно будет сослаться на вас?

— Вон!

Помощник шерифа, который по-прежнему топтался у порога и явно наслаждался замешательством Кинкейда, наконец-то сдвинулся с места. Всем, однако ж, воздается по заслугам — и помощник получил свое, выпроваживая репортера на улицу.

— Я похожу вокруг, — крикнул Даничич через плечо. — Кто-нибудь всегда хочет пообщаться с прессой. Может быть, мне даже удастся взять эксклюзивное интервью у похитителя! Как вам эта идея?

— Господи Иисусе. — Двойные двери наконец захлопнулись, и Кинкейд обернулся к Маку и Куинси. Сержант ничем не мог пригрозить напористому представителю прессы. А вот им… — Вы, — Кинкейд начал с Мака, — кто вы такой и какого черта здесь делаете?

— Детектив Макс Маккормак, Джорджия.

— Джорджия? Вы что, адресом ошиблись?!

— Я с ним, — просто ответил Мак, кивая в сторону Куинси. — Я приятель его дочери.

— Агента ФБР, — уточнил Кинкейд.

— Именно так.

Кинкейд подозрительно прищурился:

— А где она сама?

Мак пожал плечами:

— Я не задаю ей лишних вопросов. Она неплохо стреляет.

Кинкейд, похоже, как никогда, был близок к тому, чтобы кого-нибудь придушить. Мак уже привык, что каждый раз, когда он появляется на людях с Кимберли и ее отцом, кто-то пытается его убить.

— Вы выглядите полным идиотом, — сказал Кинкейд, обращаясь к Куинси.

— И вдобавок я по уши в дерьме.

— Что бы вы ни делали, это не поможет.

— Вы правы. Хотя, если бы мы застрелили репортера, всем бы стало легче.

— Я знаю, вы считаете себя специалистом в таких делах, мистер Куинси, но вы родственник жертвы. Разумеется, человек с вашим умом может сообразить, что в подобной ситуации невозможно вести расследование трезво и объективно.

— Рэйни для вас всего лишь пешка, — негромко отозвался Куинси. — Цифра в статистическом отчете. Если вы ее спасете, то сможете жить дальше. Если не спасете, то все равно сможете жить дальше. Никакой разницы.

Кинкейд подался вперед. Мак ожидал, что сержант произнесет еще одну напыщенную тираду, но голос Кинкейда зазвучал на удивление серьезно.

— Все дела, над которыми вы работали, — тоже статистика. Они мешали вам спокойно спать, отдыхать в выходные, ужинать дома с семьей каждый вечер? Наверное, мешали. У меня есть жена, мистер Куинси. Есть прелестный ребенок. И я тем не менее не спешу сматывать удочки и ехать домой. Давайте просто отдадим деньги, вызволим вашу жену — и все. Тогда я смогу принять горячий душ, переодеться в сухое, сесть в свое любимое кресло и взять ребенка на руки. По-моему, здорово.

— Вы отказываетесь платить выкуп, — твердо сказал Куинси. — Именно вы усложняете ситуацию.

— Потому что я пытаюсь разрешить ее должным образом, черт вас возьми! Потому что я выслушал то, что вы, господин эксперт, имели мне сказать! Каково было ваше профессиональное мнение? Что вы говорили, когда мы развлекались раскопками на кладбище? — Кинкейд не стал ждать ответа, а принялся загибать пальцы. — Первое: такие преступления всегда имеют личный мотив. Второе: большинство похищений заканчиваются тем, что жертву находят мертвой. Вы знаете, почему я жду, мистер Куинси? Вы знаете, почему я трачу время, сочиняя письма неизвестному похитителю? Я боюсь, что в ту минуту, когда мы согласимся заплатить выкуп, Лорейн погибнет. Я не пытаюсь сбежать домой к своей жене, мистер Куинси. Я пытаюсь спасти вашу.

Куинси не отвечал, упрямо поджав губы.

— Если мы потянем время, — уже спокойнее продолжал Кинкейд, — похитителю придется сохранить ей жизнь, чтобы предъявить нам доказательства. Может быть — может быть! — мы наконец сможем установить связь между ним и Рэйни. У нас есть эксперты, которые исследуют машину и письма. Есть добровольцы, которые прочесывают бары и пытаются выяснить, где находилась ваша жена перед похищением. Шериф Аткинс проверяет местных «неблагонадежных». Дело пока что находится в зачаточном состоянии. Нам нужно еще несколько зацепок.

— Кто-нибудь звонил на горячую линию?

— Нет.

— Но вы предполагаете, что Эн-Эс читает газеты?

— Может быть, ему требуется время, чтобы все обдумать. Выработать запасной план.

— А у вас есть запасной план?

— Да, сэр. Он позвонит. А мы будем очень сговорчивы. Это его игра, мы всего лишь будем следовать его указаниям. Мы готовы отдать ему деньги, нам лишь нужно немного времени. А потом… — Кинкейд глубоко вздохнул, — мы вроде как согласимся дать ему задаток. Он предъявит нам доказательства того, что заложник жив, и получит аванс. Не всю сумму целиком, но хотя бы пару тысяч долларов. Он поймет, что мы готовы с ним сотрудничать.

Мак прикрыл глаза. Он сразу уловил то, что крылось за этими словами. Куинси тоже. Бывший агент ФБР вскочил:

— Вы не собираетесь платить выкуп?

— Это задаток…

— Вы его обманываете. Если мы это понимаем, он тоже поймет.

— Нет, если все сделать правильно…

— Кто это сделает? Какой-нибудь местный детектив, который в жизни не сталкивался с чем-то подобным?

Кинкейд покраснел, но не сдался.

— Раз уж мы об этом заговорили — я попросил прислать нам профессионального посредника. Ее зовут Кэнди. Мне сказали, она редкая умница.

— О Господи, — простонал Куинси, сжав пальцами виски, — видимо, ему трудно было принять эти новости.

— До сих пор подобная стратегия оправдывала себя. В Британии…

— О Господи, — повторил Куинси.

Кинкейд продолжал, как будто не слыша его:

— …преступник угрожал подсыпать яд в собачий корм, если владельцы компаний не выложат кругленькую сумму. Вместо того чтобы выплатить все сразу, полицейские тянули время и выдавали ему небольшие суммы наличными. Естественно, число контактов с вымогателем возросло — так же как и число раз, когда он вынужден был появляться и забирать деньги. Взять его было лишь вопросом времени.

— На этот раз мы имеем дело не с вымогателем, который угрожает каким-то абстрактным жертвам.

— Значит, все еще проще. Чем чаще этому парню придется с нами разговаривать, тем больше информации мы получим. Я не собираюсь тянуть волынку. Наш план — задаток в несколько тысяч, при условии, что Эн-Эс предъявит нам доказательства того, что заложник жив. Мы даже пообещаем ему прибавку, если он проявит терпение. Эту сумму он получит сегодня вечером, а завтра днем — полные десять штук. Предполагается, что он сможет убраться отсюда с двенадцатью тысячами вместо первоначальных десяти.

— Мы сыграем на его жадности, — отозвался Мак.

Кинкейд быстро взглянул на него:

— Точно.

Мак посмотрел на Куинси. Став мертвенно-бледным, тот устало опустился на стул, и Мак снова подумал, каких усилий все это стоит бывшему агенту ФБР.

— Главное — как это подать, — сказал Кинкейд. — Пусть Эн-Эс думает, что контролирует ситуацию, а мы вознаграждаем его за эти усилия. Пусть думает о грядущем выкупе, а не о том, что планы изменились.

— Есть только одна проблема, — заметил Куинси.

— Какая? — осторожно поинтересовался Кинкейд.

Из кармана Куинси внезапно донеслось легкое гудение.

— Я сомневаюсь, что Эн-Эс настолько глуп, чтобы позвонить на вашу горячую линию.

Куинси достал телефон, взглянул на номер и показал его Маку и Кинкейду. На экране высветилось имя Рэйни.

— Зачем звонить вам, сержант Кинкейд, когда проще позвонить мне?

— Черт! — Кинкейд бросился к коллегам, а Куинси поднес телефон к уху.

 

Глава 19

Вторник, 17.05

Шелли Аткинс устала. Ей хотелось выпить горячего шоколада, принять душ и лечь спать — хотя не обязательно именно в таком порядке. Шелли и прежде приходилось бодрствовать сутками: у родителей была ферма в восточном Орегоне. Нельзя держать ферму и при этом не проводить несколько ночей без сна. Но последние шестнадцать часов давали о себе знать. Обувь промокла, одежда отсырела. Каждый раз, когда Шелли включала в машине обогреватель, окна тут же запотевали — такое количество влаги испарялось с ее тела.

Руки начали болеть — пульсировали где-то в глубине, ныли немолодые суставы. Шелли старалась не обращать на это внимания. Не то чтобы она боялась, что заметит помощник, Дэн Митчелл. Дэн находился рядом с ней с девяти часов прошлого вечера. Сидя на пассажирском сиденье, он с полузакрытыми глазами медленно сползал по спинке кресла. Если поездка продлится еще немного, парень совсем уснет.

Между прочим, помощник шерифа не так уж много получает. Как и большинство местных, Дэн подрабатывал на ферме — целый вечер доил коров, прежде чем заступить на пост. Иногда Аткинс удивлялась, как это ему удавалось бодрствовать несколько ночей подряд, но не хотела его об этом спрашивать. По правде говоря, округ Тилламук — тихое место. Если ее помощник вздремнет сейчас, а потом урвет еще пару часиков утром, никто и не заметит.

Она задумалась о своих людях. Начиная с трех часов утра все они были на ногах — ничего необычного для случая, когда жизнь жертвы висит на волоске. Теперь события вроде бы входили в колею. Кинкейд отказался заплатить выкуп к четырем часам. По ее ощущениям, вечером похитителя снова уговорят подождать. Если такая ситуация продлится еще пару дней, она не сможет поддерживать людей в рабочем состоянии. Хронический недосып превратит их в зомби.

Нужно разбить их на две смены по двенадцать часов, решила Шелли. Первыми отправить домой Дэна и Маршалла — они дольше всех пробыли без отдыха. Возможно, стоит выспаться самой. Конечно, ей было трудно представить, что она целых двенадцать часов сможет ни во что не вмешиваться. Три, четыре часа — еще куда ни шло. Ненадолго закрыть глаза, чтобы мозг отдохнул, а потом встать и снова взяться за дело.

Шелли подавила зевок и свернула налево — на длинную извилистую дорогу. Местные любили говорить, что округ Тилламук существует благодаря трем вещам: сыру, деревьям и океану. Сыроваренный завод давал фермерам средства к существованию, в лесах работали дровосеки, а прекрасные пляжи приманивали туристов. Люди любят эти края, и эти края любят людей, как сказал бы ее отец.

Но, как и всегда, у медали была своя оборотная сторона. Шелли и Дэн оставили позади опрятные модернизированные фермы со свежевыкрашенными сараями, ярко-зелеными тракторами и броскими указателями. Теперь они ехали по узеньким проселочным дорогам, минуя стоянки трейлеров, обветшавшие хибарки и совсем другие фермы — маленькие, бедные, с постройками, готовыми рассыпаться при чуть более сильном порыве ветра.

Шелли знала тех, кто здесь жил. У мужчин были худые небритые лица с впалыми щеками и животы, свидетельствующие о том, что их обладатели предпочитают пиво всем прочим напиткам. Женщины были костлявы и сутулы, с редкими волосами и частенько — в синяках. Дети бродили стайками — как правило, в компании нескольких облезлых псов. Местные жители не доверяли незнакомцам и объясняли, что разорились не по своей вине. Цены на молоко падают, цены на скот — тоже. Банки охотно дают кредиты и смотрят, как бы содрать с бедняков семь шкур. Правительство им не помогает, общество делает вид, что их не существует.

Шелли все это знала. Она слышала те же самые истории в Ла-Гранде. Как любил говорить ее отец, зажиточные фермеры много работают и мало болтают, в то время как некоторые другие заняты не столько делом, сколько разговорами.

Подобные визиты были самой неприятной частью работы Шелли. Она входила в грязные кухни с обшарпанными полами и потеками на потолке. Пыталась в пятый и десятый раз объяснить какой-нибудь двадцатилетней женщине (которая выглядела на все сорок), недавно родившей третьего ребенка, что у нее есть шанс. Что ей не обязательно здесь прозябать.

Шелли знала, что еще сюда вернется. Точно так же, как и ее предшественник, который, наверное, разговаривал с матерью этой девушки много лет тому назад. Жизнь циклична; чем старше становилась Шелли, тем меньше верила в то, что знает ответы на все вопросы. Ее родители никогда не были богаты. Бог свидетель, нередко на ужин они ели одну картошку, но Шелли ни разу не видела отца сломленным и сдавшимся, а матери никогда не приходилось замазывать синяки. Никогда она не слышала, чтобы ее родители обвиняли в своих неудачах кого-то еще. «Просто нужно работать чуть больше», — говорил отец. Вот чему учили Шелли и ее братьев.

Она свернула в грязный проулок и попала в выбоину. Правое колесо забуксовало — на секунду Шелли подумала, что застряла. Потом машина рванулась вперед, и Дэн проснулся от толчка.

— Какого…

Ее помощник очнулся как раз вовремя, чтобы осознать, что сидит рядом со своим шефом, и проглотить конец фразы. Шелли хмыкнула:

— Хорошо вздремнул?

— Простите.

— Не стоит. Одному из нас нужно было отдохнуть. Вот мы и приехали.

Она остановилась перед маленьким домиком с провалившимся крыльцом. Вокруг дома стояли четыре пикапа, три ржавых «шеви» и нечто вроде комбайна. Все эти разнообразные механизмы, поверженные, но не побежденные, также вполне могли сойти за настоящее жилище — они ожидали лета, чтобы приютить какого-нибудь пока еще ни о чем не подозревающего мальчишку.

Участок принадлежал Хэлу Дженкинсу. Его отец держал здесь ферму — если верить тому, что слышала Шелли, приносящую неплохой доход. Хозяйство небольшое, но разумно устроено и хорошо организовано. Хэл не захотел быть фермером. Он решил, что его призвание — ремонт автомобилей, отсюда обилие машин. И у него это неплохо получалось. Хэлу помешала лишь его привычка разбирать машины на запчасти без ведома их владельцев и продавать эти части другим автолюбителям — за полную стоимость, разумеется. Это выяснили трое местных парней, тоже не последние по части техники.

Вызывать полицию в этих краях не принято, так что они собственноручно вправили Хэлу мозги, а потом прошлись с бейсбольной битой по его жилищу. Большинство стекол в окнах первого этажа до сих пор не вставили, и бреши были заделаны листами фанеры.

Проведя четыре месяца в больнице, Хэл решил, что автомобили не его стихия, и переключился на ремонт кухонного оборудования. Это приносило не так уж много денег. Во все времена люди предпочитали покупать новое, а не чинить старое.

Каким образом Хэл зарабатывал на хлеб насущный, для многих оставалось тайной. Шелли предполагала, что он наконец понял, в чем главное преимущество маленькой фермы в глуши, с минимумом соседей, и стал гнать бражку. Несколько раз над его жилищем пролетал патрульный вертолет, но полицейским так и не удалось заметить ничего, что позволило бы потребовать ордер на обыск. И потому Хэл явно не собирался впускать Шелли и ее помощника на свою территорию. Конечно, этот парень не семи пядей во лбу, но по-своему он довольно умен и изо всех сил старается выжить.

Шелли первой вышла из машины и тут же увязла в грязи. Черт, им повезет, если удастся вытянуть машину. Дэн чуть замешкался, глядя на часы. Шелли раздраженно посмотрела на него:

— Сейчас не время думать о вечерней дойке, помощник.

— Простите. — Он тут же смутился.

В доме послышался голос — Хэл Дженкинс, по своему обыкновению, не только не вышел на порог, но даже не посмотрел через занавешенное окно.

— Чего надо? — гаркнул он откуда-то из недр своего жилища.

— Привет, Хэл. Это шериф Аткинс и Митчелл. Мы можем поговорить минутку?

— Нет.

— Я тебя очень прошу, Хэл. На улице дождь, и мы с ног до головы в грязи. По крайней мере ты можешь предложить нам чашечку кофе.

— Нет.

— Послушай, у меня плохие новости. Наша машина застряла. — Дэн испуганно взглянул на Шелли, но она жестом велела ему молчать. — Похоже, нам придется как следует порыться в твоем хламе, чтобы найти какую-нибудь подходящую железку. И за минуту мы не управимся, учти.

Дверь распахнулась. На пороге появился Хэл — с трехдневной щетиной, в темно-зеленой майке и таких потрепанных джинсах, каких Шелли еще не доводилось видеть.

— Не смейте ничего трогать.

— Хэл, но мы ведь не собираемся торчать здесь целый день. У нас дела.

Хозяин нахмурился. Он был еще довольно молод и выглядел бы гораздо лучше, если бы привел себя в порядок. Высокий, с темными вьющимися волосами и мускулистым телом человека, много времени проводящего под открытым небом. У него была репутация меткого стрелка. Он добывал себе пропитание охотой, и ему приходилось нередко тащить на себе оленью тушу много миль через лес. Пусть даже местные парни его и избили, но, по общим отзывам, драка была что надо. Всех нападавших арестовали в больнице; двоим накладывали швы, у третьего были сломаны ребра.

Шелли сомневалась, что Хэлу было бы трудно справиться с женщиной, чей рост — метр шестьдесят пять. Опять-таки, в трезвом виде и при наличии хорошего мотива Хэл мог быть весьма изобретательным.

Она поднялась на крыльцо и попыталась украдкой заглянуть внутрь. Интересно, нет ли у старины Хэла свежего выпуска «Дейли сан»? Трудно сказать. Свет был слишком тусклым, и Хэл явно уделял мало внимания чистоте: повсюду громоздились горы мусора.

— Ордер захватили? — буркнул он.

— А тебе есть что прятать? — невозмутимо отозвалась Шелли.

— Коробку с китайской стряпней. Не хочу, чтобы об этом пронюхали. Так что, если не возражаете, шериф, я, пожалуй, буду обедать.

— А я думала, ты предпочитаешь пиццу. — Шелли шагнула через порог, заставив Хэла отступить на шаг. Еще минута — и она окажется в комнате. Тогда она полностью загородит Хэлу обзор и у Дэна будет время обыскать участок.

Хэл закашлял, не удосужившись хотя бы прикрыть рот, — еще одна уловка, чтобы защитить свою собственность. Шелли не сдвинулась с места, только подумала, что, вернувшись домой, непременно отправит одежду в топку.

— Принимай сироп от кашля, — спокойно сказала она. — Готова спорить, у тебя он есть.

— Есть. Дождь как зарядил — волей-неволей простудишься.

— Стало быть, вот зачем ты его покупаешь в таких количествах?

Хэл ухмыльнулся. Некоторые продаваемые без рецепта сиропы от кашля содержат эфедрин, необходимый для производства метилового спирта. Первый признак того, что в округе активизировались самогонщики, — это внезапное исчезновение из местных аптек сиропа от кашля. В таких случаях хозяева аптек немедленно включаются в увлекательную борьбу — полиция просит их сообщать об особо крупных закупках. И тогда опытные подпольщики просто начинают «клевать по зернышку», обходя все местные аптеки и приобретая бутылочку здесь, бутылочку там…

По настоянию полиции аптеки перестают продавать лекарства без рецепта, и если вам понадобится детское жаропонижающее, придется лично заказывать его у фармацевта. Но даже такой метод не стопроцентно надежен, и потому на последней стадии борьбы крупнейшие фармацевтические компании обычно обещают выпустить сироп без эфедрина — специально на этот случай. Новый сироп так же эффективно помогает от простуды, но при этом не ставит под угрозу жизнь половины местных подростков.

Конечно, можно заказать лекарства через Интернет, привезти их из Канады и так далее. Преступники часто не слишком умны, но они не такие идиоты, какими их хотели бы видеть стражи правопорядка.

— Я слышала, ты взял деньги в долг, — сказала Шелли, пытаясь сдвинуть беседу с мертвой точки.

— Я? Да ни за что. Не бери в долг и не давай в долг, вот так я считаю.

— Да ты прямо-таки цитируешь Шекспира. — Шелли ухмыльнулась.

Хэл тоже. Это не прибавило ему привлекательности — многолетняя привычка жевать табак изрядно подпортила его зубы.

— Шекспира? Черт возьми, а мой папаша говорил, что он сам это придумал. Вот сукин сын, мне надо было догадаться, что он врет.

— Это называется «плагиат». Так ты когда-нибудь соберешься делать ремонт?

— Зачем? У таких, как я, всегда есть враги. Если я вставлю стекла, кто-нибудь опять захочет их выбить.

— Ты и в самом деле кому-то насолил?

— Блин, шериф, я всего лишь хочу пообедать и заняться делом. Можно?

Шелли кивнула и прикусила губу. Хэл заслонял от нее комнату и упорно отказывался от разговора. Определенно этому типу есть что скрывать — но, в конце концов, затем они сюда и приехали. Хэл всегда что-нибудь прячет — и правильно делает, что не вставляет стекла.

— А как насчет тех парней, которые тебе насолили?

Новая тактика. Хэл нахмурился, поиграл бровями, попытался вникнуть в суть вопроса.

— А что вы слышали?

— Я слышала, кто-то собирается отхватить крупный куш. Сделать нечто такое, из-за чего в город примчится вся полиция штата, а следом за ней и ФБР. Такие штуки обычно всем портят жизнь, тебе так не кажется?

Хэл наконец сообразил, что к чему, и доказал, что прочел свежий выпуск «Дейли сан».

— Похищение? — спросил он.

— Точно, сэр.

На этот раз ответ не заставил себя ждать.

— Да ни за что. Я таким не занимаюсь. Похищать женщину, требовать выкуп… Ради десяти штук? Пустая возня. У меня терпение заканчивается раньше, чем я успеваю отыметь какую-нибудь болтливую бабу. Фига с два я запру одну из них у себя в доме.

— У тебя есть сарай.

— К черту.

— Позволь нам быстренько все осмотреть. Тогда мы вычеркнем тебя из списка подозреваемых и избавим от визита ФБР.

— Если ФБР, как и вы, приедет без ордера, мне не о чем беспокоиться. Я хочу наконец пообедать.

Хэл явно собирался захлопнуть дверь, но Шелли быстро вставила ногу в дверной проем.

— Мы не шутим, — негромко сказала она. — Это тебе не старые штучки. Стоит кому-нибудь шепнуть, что женщина где-то поблизости, и мы с позволения судьи перероем твои владения дюйм за дюймом. Забудь про разбитые окна, у тебя и дома-то не останется.

— Я в такие дела не впутываюсь.

— А ты знаешь тех, кто впутывается?

Хэл уставился на нее, Шелли не отвела взгляда.

— Все, что мне нужно, — одно лишь слово…

— Ладно, — кратко сказал он. — Возьмите листок. Я, так и быть, напишу вам несколько имен.

В шесть часов вечера Шелли и Дэн сели в машину, но та тут же завязла в грязи. Хэл вышел из дому и выругался, потом взял молоток, отодрал с окон несколько листов фанеры и подстелил под каждое колесо.

Теперь машина обрела опору, а Хэл перепачкался с головы до ног. Последнее, что увидела Шелли, — это высокий мрачный человек, вытаскивающий фанеру из лужи и снова заколачивающий ею оконные проемы.

— Ну, что думаешь? — спросила она у Дэна.

— В одном из сараев недавно велись какие-то работы.

— Подходящее место, чтобы спрятать там Рэйни Коннер?

— Вполне. Но, судя по всему, Хэл куда больше зарабатывает на самогоне.

— По-моему, тоже. Он, конечно, преступник, но не тот, кто нужен нам.

Митчелл снова взглянул на часы.

— За сверхурочную работу платят больше, чем за дойку, Дэн.

— Да, но в такие дни я всегда скучаю по коровам.

 

Глава 20

Вторник, 17.08

Голос в трубке по-прежнему звучал неестественно ровно.

— Я не люблю, когда собирается много народу.

— Я тоже предпочитаю небольшие вечеринки, — отозвался Куинси.

Его мозг лихорадочно заработал. Хорошо, если бы перед ним лежали письма, тогда можно было бы как следует все проанализировать. Предполагалось, что он будет беспристрастен. Получит пачку фотографий и список имен, которые ничего для него не значат, и будет хладнокровно оперировать фактами, находить ключевые моменты, а потом отступит на задний план и понаблюдает за тем, как остальные осуществляют его стратегию.

Куинси привык работать постфактум, когда преступление уже совершилось. Он читал то, что было написано другими, и говорил, что им делать дальше. Сам же он находился как бы вне случившегося. Ему, например, еще не доводилось разговаривать по телефону с Эн-Эс, похитившим его жену.

Он присел на краешек стула, и в его голосе послышалась дрожь, которую он никак не мог унять.

— Вы не следуете инструкциям, — произнес голос в трубке.

— Я хочу заплатить выкуп, — твердо сказал Куинси. Нужно уговаривать, а не бросать вызов. Умилостивить, а потом заставить. — Я очень хочу сделать так, как вы велите. Но банк отказывается сразу выдать мне такую сумму. Есть определенные правила…

— Вы лжете.

— Я был в банке и…

— Вы лжете! — Незнакомец заметно повысил голос.

Куинси остановился на половине фразы и тяжело задышал. Они допустили ошибку. Похититель что-то знает — видимо, он располагал большей информацией, нежели они предполагали.

— Вы не были в банке, — сказал похититель.

Кинкейд яростно зажестикулировал, делая вид, будто держит телефонную трубку. Нужно сказать, что он звонил в банк? Куинси покачал головой. Слишком много неизвестных. Может быть, похититель следил за банком. Или у него есть свой человек среди сотрудников, или, еще хуже, он сам там работает. Они не последовали его указаниям и теперь расплачиваются за это.

— У меня есть деньги, — сказал Куинси. — Дома. Сейчас не время обсуждать, где именно я их взял.

Намек сработал. Послышался смех — с металлическим призвуком.

— Я думал, этого будет достаточно, — быстро продолжил Куинси. — Я мог бы заплатить вам без свидетелей. Но когда я пересчитал деньги, выяснилось, что их не хватает. Я побоялся, что, если я приеду с половиной суммы, вы рассердитесь. Я не хочу, чтобы вы сердились.

— Вы подключили полицию.

— Я этого не делал. Полицию вызвал редактор «Дейли сан», когда получил ваше письмо. Потом полиция приехала ко мне. Я пытаюсь с вами договориться. Я готов сделать так, как вы просите.

— Почему?

Этот вопрос испугал Куинси, заставил его на секунду ослабить внимание.

— Рэйни — моя жена, — ответил он.

— Вы ее бросили.

Он не смог найти ответа. Откуда ему это известно? Или это уловка Рэйни? «В моем похищении не будет никакого проку, у меня нет никого, кроме мужа, но он меня бросил и, конечно, не захочет платить».

А может, похититель вовсе не посторонний человек? Может, это коллега или даже друг? У Куинси возникло неприятное подозрение. И это ему совсем не понравилось.

— Вы любите свою жену? — спросил механический голос.

Куинси закрыл глаза. Нехороший вопрос. Он чувствовал, что за этими словами стоит угроза, предвестие грядущей беды.

— Рэйни всегда была замечательной женой, — тихо ответил он. — Мы подумывали о том, чтобы усыновить ребенка. Она активно занималась общественной деятельностью. Собирала деньги на памятник маленькой девочке из Астории, которую убили этим летом. Наверное, вы об этом слышали.

Но Эн-Эс не заглотил наживку.

— Она обо всех заботится, — с издевкой произнес он. — Какое сострадание! Это делает честь ее полу.

— Вы сказали, что вы не чудовище. Наверное, такие вещи имеют для вас значение. Можно мне поговорить с Рэйни? Дайте ей трубку. Докажите, что вы тоже готовы к сотрудничеству.

— Вы не заплатили.

— У меня есть деньги…

— Этого мало.

— Я найду десять тысяч…

— Этого мало. Вы не подчинились и должны быть наказаны. Я человек слова. — Эн-Эс собирался отключиться.

— Подождите! — крикнул Куинси. — Дайте трубку Рэйни. Позвольте мне поговорить с ней. Если я пойму, что с ней все в порядке, то привезу вам больше денег. У меня есть счет в банке. Я люблю свою жену. Я готов заплатить выкуп!

— Любви не существует, — произнес Эн-Эс. — До свидания.

Звук пропал.

— Дьявол! — Куинси запустил мобильник через всю комнату, но ему показалось этого мало. Он схватил металлический складной стул и занес его над головой. Мак поймал его за левую руку, Кинкейд повис на правой. Куинси боролся с ними обоими. Он устал и замерз, перемазался в грязи и коровьем дерьме. Ужасный голос по-прежнему звучал в его ушах. Куинси чувствовал, как по его лицу текут слезы.

Он не справился. Задал слишком мало вопросов, вообще ничего не сделал. Ему следовало привезти деньги или хотя бы их часть, если уж таков был план. Нужно было проявить простую предусмотрительность — на тот случай, если кто-нибудь спросит, но ведь он был слишком занят спорами с Кинкейдом и собственным расследованием. Он слишком часто повторял себе: какой ты умный, Куинси, ты сделал первые шаги.

Он сглупил, и теперь Рэйни будет страдать. Она узнает, что он не справился. Она как никто другой способна понять, что это значит, когда преступник приближается к тебе с ножом.

Мак и Кинкейд повалили Куинси на пол. Он коснулся щекой прохладных досок, но едва почувствовал это — как и то, что двое мужчин навалились на него всей тяжестью, пытаясь удержать.

— Вызовите службу спасения! — крикнул Кинкейд. — Врача, живо!

Идиот, подумал Куинси. Помощь нужна только Рэйни.

А потом весь мир заволокло чернотой.

Вторник, 17.43

Кимберли ехала мимо ярмарочной площади, направляясь к департаменту защиты дикой природы, когда увидела «скорую помощь», которая выезжала с парковки. Она нажала на тормоз и выскочила из машины, прежде чем та успела остановиться. Слева, у больших металлических дверей, слонялась целая толпа полицейских. Кимберли протиснулась внутрь, ища Мака, отца или Рэйни.

— Что случилось, что случилось?

Мак заметил ее первым. Он быстро подошел и обнял, не сказав ни слова.

— Папа? Папа? Папа?!

— Ну-ну. Дыши глубже. Соберись. Успокойся.

Она не могла успокоиться. Ее отец лежал на полу, укрытый одеялом, мертвенно-бледный и очень прямой, а над ним склонился пожилой мужчина в темном костюме и со стетоскопом в руках. Этого не должно было случиться. Господи, она же оставила его буквально на минуту!

— Что произошло? — Ее резкий голос прокатился по всему помещению. Мак прикрыл ей рот ладонью и крепко прижал к груди, как будто его присутствие могло что-нибудь исправить.

— Детка, детка, все не так плохо, как кажется. У твоего отца сердечный приступ. Кинкейд позвонил в «Скорую помощь», а Шелли Аткинс прислала врача. Видишь, его осматривают.

— Но «скорая» только что уехала. Если у него сердечный приступ, разве его не должны были отправить в больницу? Что это значит?

— Он отказался ехать.

— Убью сукина сына!

— Успокойся. — Мак одной рукой поглаживал ее плечо, а другой по-прежнему крепко обнимал за талию. Кимберли поняла, что вся дрожит — трясется как осиновый лист. Если бы Мак ее не держал, она бы упала.

— Ему позвонили, — шепнул он; эти слова были предназначены только для ее ушей. — Позвонил похититель. Дела пошли не слишком хорошо. Эн-Эс намекнул, что, раз мы отказались выполнить его требования, он отыграется на Рэйни.

— Нет!

— Твой отец… переволновался. Когда мы попытались его успокоить, он словно с цепи сорвался, честное слово.

— Как он себя чувствует? — испуганно спросила Кимберли.

— Не знаю, детка. Я не врач. Но, судя по всему, твоему отцу нужен отдых.

Она кивнула, уткнувшись ему в грудь. Она обнимала Мака так же крепко, как и он ее, не в состоянии смириться с тем, что ее отец неподвижно лежит на земле.

— Он еще никогда не выглядел таким старым, — шепнула Кимберли.

— Понимаю.

— Они с Рэйни собирались уйти на покой и усыновить ребенка. Я всегда думала, что у него еще целая жизнь впереди.

— Понимаю, малыш.

— Ох, Мак, — выдохнула Кимберли. — Бедный папа… Бедная Рэйни…

Вторник, 18.04

Врач наконец закончил осмотр. По его требованию Мак подогнал машину. Вместе с Кинкейдом они помогли Куинси забраться внутрь и усадили его на заднее сиденье, где он мог устроиться поудобнее. Кимберли дважды пыталась прорваться к нему, но Мак не пускал.

— Сначала поговори с врачом, — настойчиво советовал он.

— Ты просто боишься, что я на него наору.

— Ты и так на него наорешь. Но сначала поговори с врачом.

Доктор был готов с ней побеседовать; Кимберли и в самом деле хотелось на кого-нибудь наорать.

— Это был сердечный приступ? — спросила она.

— Давление повышено, пульс учащенный, — сообщил врач. — И это наводит меня на мысль о том, что возможность приступа не исключена. Нужно тем не менее провести ряд исследований, прежде чем делать выводы.

— Так проведите!

— Ваш отец должен отправиться в больницу.

Кимберли прищурилась:

— Он по-прежнему отказывается ехать?

— Ваш отец полагает, что он всего лишь переволновался, — и это, судя по всему, не исключено.

— Кто здесь врач, вы или мой отец?

— Вашего отца очень трудно переубедить.

— Кто-нибудь мне поможет? Если у него нет с собой пистолета — значит, я единственный член нашей семьи, у которого есть оружие. Следовательно, полагаю, мне удастся настоять на своем.

Доктор незаметно сделал шаг назад.

— Мне бы хотелось знать, кто-нибудь из родителей вашего отца страдал сердечными заболеваниями?

— Его мать умерла молодой. По-моему, от рака. А отец… — Кимберли помедлила и наконец сказала: — От болезни Альцгеймера.

По крайней мере это было недалеко от истины.

— А их родители? Ваши прабабушка и прадедушка?

— Не знаю.

Врач задумался.

— Мое мнение как специалиста таково: наилучшим решением было бы немедленно отправить вашего отца в больницу и провести серию анализов. Если больной тем не менее решительно против этого, — он закатил глаза, — то я могу по крайней мере порекомендовать ему отдых, горячий душ и сухую одежду. И никаких нагрузок в течение следующих сорока восьми часов.

— Да, вы правы. — Кимберли огляделась и тяжело вздохнула. — Вы не знаете, почему здесь столько полиции?

— Полагаю, у них горячая пора.

— Пока Рэйни не нашлась, я не смогу удержать отца в отеле.

— Тогда хотя бы обеспечьте ему относительный комфорт. Сухая одежда, горячий суп, несколько часов сна. Если он на что-то пожалуется, немедленно вызывайте 911. И пожалуйста, мисс Куинси, не выпускайте его из поля зрения.

Врач собрал вещи. Кимберли подошла к машине. Отец сидел с закрытыми глазами, но она не верила, что он спит. Забравшись на заднее сиденье, она положила его ноги к себе на колени и принялась массировать лодыжки. Кимберли внимательно посмотрела на его лицо и с облегчением увидела, что оно по крайней мере слегка порозовело.

— Мы не сдадимся, — негромко сказала она и добавила: — Рэйни знает, что ты ее любишь, папа.

Куинси наконец открыл глаза:

— Нет, детка. В этом-то и была проблема. Она никогда мне не верила.

Кимберли наклонилась к отцу и обняла его. И впервые в жизни он не отстранился.

Вторник, 19.04

Письмо пришло через час. Репортер «Дейли сан» Адам Даничич объявил, что он полмили шлепал по грязи к своей припаркованной машине лишь затем, чтобы обнаружить на ветровом стекле полиэтиленовый пакет.

По-прежнему готовый к сотрудничеству, как он заверил Кинкейда по телефону, Даничич привез посылку в «штаб». Как догадался Кинкейд, репортер предварительно сфотографировал письмо.

Посылка, как выяснилось, состояла из двух частей — обернутого в полиэтилен письма и еще одного пластикового пакета, наполненного чем-то темным и зловещим. Содержимое подергивалось. Пакет был покрыт каплями воды, так что рассмотреть его как следует не удавалось.

— Сначала письмо, — сказал Кинкейд. За столом в «штабе» он занимал место председателя. Рядом с ним стояли Шелли Аткинс, Куинси, Кимберли и, наконец, Мак. После приступа Куинси вел себя очень тихо. Кинкейд понял, что работать теперь будет проще, но по-прежнему волновался за него. Не то чтобы он был готов прижать его к сердцу, но бывший агент ФБР начинал ему определенно нравиться. И он искренне беспокоился о том, что могло случиться с его женой.

Сержант натянул одноразовые перчатки и осторожно развернул письмо. Бумага была сложена вдвое, квадратиком. Чернила расплылись — письмо отсырело, несмотря на то что было завернуто в полиэтилен. Кинкейду пришлось потрудиться, чтобы раскрыть его, не разорвав.

Развернув листок, он прочел вслух:

— «Уважаемые представители прессы и силовых структур! Я изложил вам свои простые требования и пообещал, что, если вы сделаете, как я прошу, никто не пострадает. Вы предпочли поступить вопреки моей просьбе, предпочли бросить мне вызов, выпустить зверя из клетки, и теперь все последствия на вашей совести. Сумма выкупа поднимается до двадцати тысяч. Наличными. Скоро поймете почему. Завтра, в десять утра. Принести деньги должна женщина. Дайте ей мобильник Куинси. Я позвоню ей и передам указания. Если снова не послушаетесь — будет хуже. Как вы видите, я человек слова. Искренне ваш, Натан Леопольд».

— Леопольд? — уточнил Кинкейд.

Шериф покачала головой. Куинси тоже.

— Я могу поискать имя в Интернете, — сказала Кимберли, но не тронулась с места. Она не отрываясь смотрела на полиэтиленовый пакет. Он шевелился и как будто двигался сам по себе.

Кинкейд пристально взглянул на репортера, который по-прежнему маячил в комнате.

— Вы это трогали? — Он указал на пакет.

— Нет, — ответил Даничич.

— Я не шучу. Вы открывали его, пытались заглянуть внутрь?

Даничич покраснел. Он вздернул подбородок, как будто оскорбили его профессиональную гордость, но потом все же признался:

— Да, я об этом подумал. Но эта штука так дергалась у меня в руках…

— Дергалась?

— Ну да. Честное слово. Я решил, что лучше оставить ее профессионалам.

Кинкейд приподнял бровь. Впервые он заметил, что Даничич занял место поближе к двери. Ясно, что репортер «Дейли сан» не собирался полагаться на удачу.

Сержант тяжело вздохнул и потянулся к пакету. Сзади раздался негромкий щелчок — это Шелли Аткинс расстегнула кобуру. Кинкейд остановился.

— Вы знаете, что это такое? — спросила Аткинс.

— Нет, но я бы предпочел, чтобы у меня остались целыми все пальцы.

— Ладно, постараюсь сохранить вам пальцы. Впрочем, за мизинцы не поручусь…

Кинкейд поднял мокрый от дождя пакет и осторожно его пощупал. Что-то плотное, свернутое кольцом. Ему это не понравилось.

— Если это змея, — негромко сказал он Шелли, — то плевать на мои пальцы, снеси ей башку. Пристрели ее.

— Ладно…

— Мне бы следовало стать бухгалтером.

Кинкейд открыл пакет и вытряхнул его содержимое на стол. Наружу выпал толстый влажный жгут, собранный с одного конца. Сержант подождал, что будет дальше. Шипение, укус, щелчок челюстей? Ничего. Темный жгут неподвижно лежал на столе.

— Это волосы, — объявила Шелли Аткинс, заглядывая Кинкейду через плечо. — Человеческие волосы.

Куинси поднялся со стула, подошел ближе, и Кинкейд увидел подтверждение собственной догадки, написанное на лице бывшего агента ФБР.

— Это волосы Рэйни, — произнес Куинси. — Он их отрезал. Посмотрите на концы. Он отрезал их ножом.

Куинси поддел влажную прядь пальцем, и вдруг оттуда что-то выскочило.

Кинкейд отпрыгнул, Шелли взвизгнула. Маленький черный жук побежал через стол и скрылся в груде бумаг.

— Какого черта, что это? — крикнул Кинкейд.

В углу Кимберли негромко простонала:

— Ох, Дуги…

 

Глава 21

Вторник, 19.32

Звук льющейся воды разбудил Рэйни. Голова ее откинулась назад, она дернулась, как будто очнувшись от глубокого забытья, и ударилась о деревянную балку. Вздрогнула — и тут же все ее тело заныло.

Она была в каком-то новом месте. Тот же бесконечный мрак вокруг, разумеется, но при этом отчетливый, резкий запах. Грязь, плесень, гниль. Во всяком случае, это не наводило на мысли ни о чем хорошем.

Ее руки по-прежнему были связаны спереди, щиколотки стянуты, на глазах повязка. Зато во рту больше не было кляпа. Она могла глотать, двигать языком — роскошь, о которой не подозревают большинство людей. Ненадолго ее посетил соблазн поднять голову и закричать, но потом Рэйни подумала, что ей не хватит сил. Затем ей пришла еще одна мысль: почему похититель не вернул кляп на место? Может, потому, что ничего не изменится, даже если она закричит? Наверное, она слишком далеко.

Земля под ней была влажной. Рэйни начала дрожать и впервые за все время поняла, насколько она продрогла. Сырость пропитала одежду, пронизывала до костей. Рэйни свернулась клубочком, инстинктивно пытаясь сохранить тепло, но этого было недостаточно. Зубы стучали, в голове что-то болезненно пульсировало, и все ее порезы и ушибы горели огнем.

Это подвал, подумала она. Здесь холодно и сыро; дождевая вода месяцами сочится сквозь стены и лужами собирается на полу. Здесь пахнет прелой листвой и грязным бельем. И здесь ее никто не найдет. Здесь огромные пауки плетут свои замысловатые сети, сюда приходят умирать мелкие животные.

Рэйни попыталась сесть, но потерпела неудачу и тут же почувствовала, что левый глаз под повязкой оплыл и закрылся. Дальнейшее исследование показало, что у нее рассечена губа, разбит лоб, и все тело, от шеи до самого низа, покрыто бесчисленными порезами — одни из них были неглубокими, зато другие — довольно опасными. Голова кружилась — от потери крови или от голода, она не знала, да это и не было важно. Она избита и изранена, и грудная клетка болела, когда она пыталась вдохнуть поглубже.

Рэйни замерзала — в буквальном смысле слова. Ей было неприятно прикасаться к собственному телу, холодному и влажному на ощупь, точь-в-точь как труп в морге. Нужно найти сухое место. Нужны чистая одежда, груда одеял и огонь в камине. Она сунула бы руки в самое пламя, чтобы согреться. Она вспомнила бы те дни, когда сидела, прижавшись к груди Куинси, а он гладил ее волосы.

Мысль о волосах была последней соломинкой. Рэйни начала громко всхлипывать — ее охватила невероятная скорбь, от которой только усилились боль в груди и ощущение пустоты в желудке. Она расплакалась и пришла к неизбежному выводу: все очень плохо. Если ничего не изменится в самое ближайшее время, она, наверное, умрет.

Забавно, как иногда одна деталь помогает разглядеть всю картину в целом. Достаточно было обрезать ей волосы, чтобы она наконец ощутила весь ужас своего положения.

Сначала Рэйни не поняла, что собирается делать похититель. Она услышала, как он вытаскивает нож. Почувствовала лишь, как намотал ее волосы на кулак. Потом он откинул ей голову назад, и она попыталась заслонить горло. Ее связанные руки взметнулись к ключицам, а в памяти мелькнули фотографии с места преступления: белое женское горло, зияющее жуткой раной.

Он начал срезать ей волосы, и вдруг случилось нечто странное: Рэйни обезумела.

Она смирилась с тем, что у нее связаны руки. Смирилась со своими обездвиженными ногами, с повязкой, закрывавшей глаза, и кляпом, иссушившим рот. Но мысль о том, что ей отрежут волосы, была нестерпима. Это ее единственное сокровище, ее единственная прелесть. Разве Куинси будет любить свою жену, если она лишится волос?

Рэйни ударила похитителя локтем. Тот не ждал нападения, и ей удалось крепко врезать ему по ребрам. Он издал странный сдавленный звук, захлебнулся воздухом, а потом в ярости выдернул у нее целую прядь.

— Какого хрена ты это делаешь? — крикнул он. — У меня в руках охотничий нож, черт возьми. Стой спокойно!

Рэйни не могла стоять спокойно. Она рванулась изо всех сил, пытаясь нащупать какое-нибудь жизненно важное место у своего противника. Тот упал, она тоже. Они катались по земле, связанная Рэйни извивалась, как червь, похититель барахтался, как раненый бегемот. Она пыталась закричать, издать оглушительный первобытный вопль ярости, боли и ненависти, но из ее горла не вырывалось ни единого звука. Пусть даже ее рот больше не был запечатан клейкой лентой — гнев Рэйни оставался запертым в груди.

Похититель не соврал насчет ножа. Он полоснул ее по плечу — может быть, случайно. Потом еще раз, уже намеренно, и все-таки она не могла остановиться.

Рэйни его ненавидела. Ненавидела изо всех своих сил — эта ненависть копилась в ней десятилетиями. Она ненавидела его за отца, которого не знала. Ненавидела за все те случаи, когда кто-нибудь из дружков матери шлепал ее по заднице. Ненавидела за Лукаса, который изнасиловал ее, когда она была слишком молода, чтобы защищаться, и слишком бедна, чтобы кто-нибудь ей поверил. Ненавидела за Аврору Джонсон, потому что дети не должны испытывать такую боль и такой ужас.

Она ненавидела его за Куинси — особенно за Куинси, потому что тот должен был спасти ее. В глубине души Рэйни верила, что Куинси каким-то образом ее спасет. Ведь так обычно и бывает. Она злая, упрямая, эгоистичная. Но Куинси был ее опорой. Он ждал, он терпел. Он любил ее. Даже когда она ужасно себя вела, когда переставала сдерживаться, он ее любил.

Единственное, что у нее было в жизни хорошего, — это Куинси.

Каким-то образом ей удалось навалиться на своего противника. Тот лежал на спине и не мог встать — ноги его скользили по грязи. Если она сможет его удержать, обездвижить…

Он снова полоснул ее по предплечью. Она смутно почувствовала боль, продолжая вслепую молотить похитителя связанными руками. Потом пальцы Рэйни нащупали его запястье. Она погрузила большие пальцы в мягкое основание ладони — там, где сходятся нервы и сухожилия, — и мужчина зашипел от боли.

— Я тебя убью! — взревел он.

— Убей! — заорала она в ответ.

Он рванулся, бросив ее в грязь. Рэйни висела у него на руке, как бульдог.

— Сука!

Она чувствовала, как он пытается подняться. Рэйни снова лягнула его, угодила в лодыжку, и похититель рухнул.

Теперь он колотил ее левой рукой — кулаком, по плечам, по голове. Ей было все равно. Она находилась слишком близко к нему, так что он не мог как следует замахнуться. Нужно просто не выпускать его запястье — она уже буквально видела, как пальцы разжимаются, нож падает наземь…

Он хватил ее кулаком по ребрам. Рэйни задохнулась. Видимо, похититель понял свое преимущество и нанес второй удар — по почкам. В низу живота вспыхнула боль, по ногам что-то потекло. Она обмочилась. Похититель низвел ее до уровня животного, которое мочится от ужаса, пытаясь убежать.

К черту. Она выпустила его запястье и изо всех сил вцепилась зубами ему в предплечье.

— А-а-а!..

Рэйни мотала головой из стороны в сторону, совсем как разъяренная собака. Она хотела прокусить ему руку до кости, хотела ощутить вкус крови. Она буквально жевала его тело, погружая зубы все глубже.

— Сука…

Он по-прежнему не мог воспользоваться ножом, зажатым в правой руке, и был не в состоянии как следует ударить левой, чтобы заставить ее разжать челюсти. «Я победила», — подумала Рэйни и с восторгом увидела себя со стороны: она отгрызет ему руку и выплюнет кисть. Когда ее спросят, как ей удалось отбиться от вооруженного мужчины, связанной и лишенной зрения, она ответит: «Я просто представила, что передо мной аппетитный бифштекс».

Он снова ударил Рэйни по почкам, сжал ее ноги своими и подмял под себя, пытаясь вдавить в грязь. Она пыталась оттолкнуть его, сохранить преимущество, остаться сверху…

Рэйни сражалась. Она кипела яростью. Но ее противник наконец сообразил, что делать.

Он зажал ей нос, и вскоре все было кончено. Будешь кусаться — задохнешься. Разожмешь челюсти — тебя зарежут.

Смешно, но до этого момента Рэйни не отдавала себе отчета в том, как ей хочется жить.

Она снова вспомнила об Авроре Джонсон. Обо всех маленьких девочках, у которых не было ни малейшего шанса. И впервые за долгое время подумала об Аманде — дочери Куинси.

«Прости», — сказала она про себя. Рэйни просила прощения не у погибшей, а у Куинси. Он уже и так многое потерял, и она бы очень хотела оградить его от боли на этот раз.

Рэйни разжала челюсти. Похититель отдернул руку, издал хриплый вопль и выругался, а потом двинул ее в глаз.

Сила удара отбросила ее назад. Она упала наземь и покатилась по грязи. В голове словно что-то взорвалось. Перед глазами Рэйни замелькали ослепительные белые искры.

Потом она услышала, как похититель поднимается и направляется к ней. В ее сознании мелькнул образ огромного неповоротливого зверя — может быть, чудовища из глубокой лагуны.

«Я люблю тебя, Куинси», — подумала она.

А потом похититель поднял нож и ударил ее рукояткой по голове.

Рэйни встала, заставив себя подняться с сырого пола. Мышцы, словно в знак протеста, свело судорогой. Держаться прямо было очень трудно: ребра начинали невыносимо болеть. Она согнулась и, шаркая ногами, как старуха, двинулась вперед.

Рэйни коснулась пальцами стены и отдернула руку. Что-то холодное, скользкое — судя по всему, мокрый цемент. Она пошла в другом направлении, маленькими шажками, чтобы составить какое-то представление о месте своего заточения, и стукнулась обо что-то деревянное. Голень тут же заныла. Выяснилось, что это верстак — разумеется, без инструментов. Потом она запуталась в паутине. Что-то большое и мохнатое коснулось щеки, и Рэйни собрала всю свою волю, чтобы не завизжать.

У противоположной стены она обнаружила деревянную лестницу. Руками насчитала десять ступенек — выше дотянуться не смогла. Возможно, ступеньки вели к двери. В своем нынешнем состоянии она не решилась по ним карабкаться — тем более что единственный выход наверняка был наглухо закрыт. Она вернулась к верстаку. Его пыльная деревянная поверхность была гораздо теплее пола. Рэйни поджала ноги, свернулась калачиком и попыталась вообразить, что она в своем любимом баре.

Горло горело. Она закашлялась, и от этого заболели ребра. Интересно, что сейчас делает Куинси? Наверное, сводит местных детективов с ума, решила Рэйни и улыбнулась.

Пальцем она вывела на крышке верстака единственные слова, которые Куинси нужно было знать: «Я тоже тебя люблю».

Сверху донесся звук. Дверь открылась, на ступеньках послышались шаги.

Она замерла, попыталась развернуться, приготовиться к обороне.

Раздался негромкий удар — и стон.

— Вот тебе подарок, — сказал мужчина, возвращаясь наверх. Дверь захлопнулась, Рэйни услышала, как щелкнул замок. Тишина.

— Эй? — окликнула она.

Рэйни медленно пошла к лестнице, вытянув руки перед собой и щупая пальцами темноту. На полу лежало тело, свернувшись точно так же, как недавно она сама. Гораздо меньших размеров, чем она ожидала, в отсыревших джинсах и насквозь мокром свитере.

Ее пальцы задвигались, нащупали ссадину на затылке, потом дотронулись до лица.

— О нет!..

Рэйни положила мальчика к себе на колени, покачала неподвижное тельце, пытаясь согреть его оставшимся теплом, погладила холодную щеку.

— Все будет хорошо, все будет хорошо, — непрерывно бормотала она.

Рэйни не знала, кого она пытается успокоить — себя или Дуги Джонса.

 

Глава 22

Вторник, 20.20

Куинси в одиночестве сидел в углу командного центра. На коленях у него лежало одеяло, в руках он держал кружку крепкого кофе. Полицейские толпились вокруг стола — суетливо, как люди, у которых много неотложных дел и мало времени. Кинкейд и Шелли Аткинс находились в самом центре событий, оба казались усталыми и измученными. Мак говорил по мобильнику, время от времени поглядывая в сторону Куинси, точь-в-точь как заботливая нянька. Кимберли отправилась по персональному поручению Куинси; она уехала, заставив Мака поклясться Господом Богом, что он не выпустит ее отца из поля зрения.

Когда Мак взглянул на него в третий раз, Куинси не удержался и легонько помахал ему рукой в знак благодарности, словно говоря: «Со мной все в порядке. Пожалуйста, займись своими делами».

Вот так, наверное, он будет себя чувствовать в один прекрасный день, когда вечно занятая дочь отправит его в дом престарелых. Он отпил кофе и постарался умерить дрожь в руках.

В отличие от Кимберли Куинси был уверен, что немедленная смерть ему не грозит. Никаких неприятных ощущений в груди, никаких покалываний в руках и ногах. Он просто устал, и к усталости добавился стресс.

Он не просто скучал по Рэйни. Он не просто беспокоился и мучился догадками. Куинси чувствовал, как он медленно, но верно ее теряет. Память цепко держалась за детали — серые глаза, быстрые шаги, когда Рэйни пересекала комнату. Женщина, которая не прилагала никаких усилий к тому, чтобы выглядеть сексуально, и неизбежно приковывала к себе внимание мужчин.

Его знакомство с Рэйни произошло на профессиональной почве. Она тогда была помощником шерифа в Бейкерсвилле и расследовала свое первое серьезное дело — перестрелку в местном баре. Главным подозреваемым был сын шерифа, который, разумеется, подмял под себя все полицейское управление.

Куинси, агент ФБР, специализирующийся на массовых убийствах, и автор специального исследования, ожидал, что его встретят с распростертыми объятиями. У него всегда было непомерное самомнение.

Рэйни посмеялась над его должностью, с ироническим видом изучила удостоверение, а потом самым нелицеприятным образом отозвалась о его галстуке. Для специального агента Куинси это оказалось последней соломинкой. Другие влюбляются за романтическим ужином при свечах или во время прогулки по пляжу, Куинси же влюбился, сидя за столом провинциального помощника шерифа, которая ломала карандаши пополам, когда сердилась.

С тех пор он дарил ей коробку карандашей на каждый день Святого Валентина. Она смеялась и, как ребенок, высыпала их на стол.

— Мне больше не нужно ломать карандаши, — поддразнивала его Рэйни. — Я замужем за идеальным мужчиной.

Карандаши оставались лежать у нее на столе, но рано или поздно Куинси находил их обломки на полу. Потому что они были женаты, а брак неизбежно влечет за собой вещи, не понятные посторонним. Карандаши Рэйни, галстуки Куинси. У нее была слабость к Бон Джови, он предпочитал джаз.

У них была своя стратегия. Едва ли она подошла бы всем, но им до недавних пор подходила.

Рэйни перестала его любить, когда их совместная работа закончилась? Обвинила в том, что он провалил последнее задание? Или же она все поняла? Каждый может потерпеть поражение, даже лучший из лучших.

«Тебя сломало не прошлое, — подумал Куинси, — а будущее. Бесконечная череда ничем не заполненных дней.»

Подошел Мак. Сел на корточки перед Куинси, сцепил руки на коленях.

— Расскажите мне про Асторию! — потребовал он.

И Куинси, к своему удивлению, согласился.

Вторник, 20.41

Посредник прибыл через двадцать минут. Дверь конференц-зала распахнулась, и вошла ошеломляюще красивая женщина. Кинкейд поднял глаза, Мак обернулся. Как и большинство мужчин в комнате.

Кэнди оказалась рослой испанкой с гривой кудрявых черных волос, которые прибавляли ей по меньшей мере еще пару дюймов роста. На ней были узкие джинсы, облегающая красная блузка и коротенький кожаный жакет. Какая там работа! Она выглядела так, словно собиралась выйти на подиум где-нибудь в Париже.

— Кэнди Родригес, — произнесла она и, не дожидаясь ответа, спросила: — Где телефон? Вы проверили систему? Должна вас предупредить: записывающие устройства никогда не работают как следует. Расскажите мне, что вы знаете о преступнике на настоящий момент. Возраст, род занятий, интересы, национальность. Если вам все это известно — или имеются соображения, — я хотела бы получить информацию в письменном виде. Еще я попрошу воды и свободное пространство. Я люблю ходить во время разговора, это помогает сосредоточиться.

Те, кто был в комнате, по-прежнему смотрели на нее с раскрытыми ртами.

Куинси отхлебнул кофе. Интересно, что бы сделала Кимберли, если бы сейчас была здесь? Выстрелила? Или просто сбила с ног эту здоровенную властную бабу? Мужчины всегда могут выяснить отношения на баскетбольной площадке или устроить состязание в баре. У женщин все гораздо сложнее.

— Что? — В голосе Кэнди прозвучало явное раздражение. — Мне сказали: живей, время идет, и все такое. Как вы думаете, за каким чертом я летела с другого конца страны со скоростью девяносто миль в час? Я здесь. Вперед.

Сержант прокашлялся.

— Детектив Кинкейд, — представился он. — Появились некоторые новые обстоятельства.

— Вы изложили их в письменном виде?

— У нас не было времени сочинять рапорт.

— Тогда начинайте рассказывать, сержант Кинкейд, потому что я, разумеется, не умею читать мысли.

Куинси снова пригубил кофе — в основном чтобы скрыть усмешку.

Кинкейд изложил последние новости. Неудачная попытка отсрочить выплату денег посредством публикации статьи в газете — и, как следствие, записка, оставленная похитителем на ветровом стекле машины местного репортера.

Полицейские допросили Лору и Стэнли Карпентер, приемных родителей Дуги Джонса. Лора в последний раз видела мальчика в половине пятого, когда он вошел в дом и попросил газировки. С тех пор никто его не видел. Помощники шерифа сейчас прочесывают лес. Это уже вторая поисковая операция за последние пятнадцать часов, и все уверены, что результаты будут такими же.

— Значит, теперь у него в заложниках женщина и ребенок? — подытожила Кэнди.

— Таково наше предположение.

— А какая связь между Лорейн Коннер и Дугласом Джонсом?

— Рэйни, — отозвался Куинси. — Рэйни и Дуги. Если будете называть их полными именами, Эн-Эс поймет, что вы посторонняя.

Кэнди быстро взглянула на него:

— А вы кто такой?

— Муж.

Приподняв бровь, Кэнди обернулась к Кинкейду.

— Вы позволяете ему сидеть в командном центре? — спросила она.

— Черт возьми, в половине случаев я позволяю ему брать дело в свои руки. Он бывший агент ФБР.

— Великолепно. Какие еще будут сюрпризы?

— Рэйни — адвокат Дуги, — продолжал Куинси. — Она работала с мальчиком последние два месяца и навещала его по крайней мере пару раз в неделю.

— Кто об этом знал? — Кэнди, похоже, была неглупа.

— Все так или иначе заинтересованные лица — представители судебной власти, местные социальные службы, друзья и родственники Карпентеров. А учитывая, что люди любят болтать, — наверное, знала и большая часть города.

— Значит, преступник — местный?

Кинкейд открыл рот и нахмурился, но в последнюю секунду, видимо, передумал. Он по-прежнему не соглашался с Куинси по этому пункту, но решил не спорить.

— Да, — твердо заявил Куинси. — Я уверен, он местный.

— Значит, это что-то личное?

— Похититель как-то связан с Рэйни и Дуги. Тем не менее не исключено, что эта связь односторонняя.

Кэнди нахмурилась:

— Ее кто-то преследовал?

— Это лишь моя догадка. Рэйни очень замкнута. У нее узкий круг близких друзей. Сомневаюсь, что кто-либо из них мог бы ей изменить. Конечно, не исключено, что к ней испытывает интерес кто-нибудь извне — человек, который является для нее лишь частью окружающего мира.

Кинкейд издал гортанный звук. Сержант все больше склонялся к тому, чтобы полностью отвергнуть теорию «случайного похищения». У Куинси, видимо, не было никаких сомнений по этому поводу. Эн-Эс забрал пистолет Рэйни. Потом отрезал ей волосы. И наконец, похитил Дуги Джонса. Посторонний человек никогда бы не догадался причинить ей боль этими тремя способами.

Он украдкой взглянул на часы. Кимберли, должно быть, уже добралась до места назначения. Отлично.

— Значит, речь идет о каком-то местном парне, который знаком с обеими похищенными, — сказала Кэнди. — Это всего каких-нибудь три-четыре тысячи подозреваемых?

Тут наконец заговорила Шелли Аткинс:

— У меня есть кое-какие соображения. Я раздобыла список.

— Правда?

— Его составил один здешний прохвост, который не прочь заложить остальных, — сказала Шелли. — Но, полагаю, в этом может быть смысл.

— Разумеется. Мне нужна информация по каждому человеку из этого списка. Что-нибудь очень личное, не то, что всем известно. Как говорится, давайте забросим наживку.

— И если он клюнет…

— Тогда от вашего списка будет больше пользы, чем вы предполагаете, шериф.

Шелли, казавшаяся искренне пораженной, что-то буркнула в знак согласия.

— Вы полагаете, что разговор с Эн-Эс непременно состоится, — спокойно сказал Куинси. — Но не факт, что он обязательно свяжется с нами до десяти часов утра. А потом придется действовать очень быстро. Он позвонит и назовет место, в котором женщина должна будет оставить деньги. Не думаю, что у нас найдется время обсуждать условия.

— Вы думаете, я не смогу передать ему деньги?

— Я думаю, это сделает моя дочь.

— Ваша дочь? — Снова взгляд в сторону Кинкейда.

Тот пожал плечами:

— Она действующий агент ФБР.

— Посредник?

— Она быстро бегает.

— Она посредник?

— Она проходила специальную подготовку.

Кэнди округлила глаза:

— Вот что я вам скажу. Вы, конечно, гордитесь своей дочерью, но я профессионал. У вас был целый день на то, чтобы разобраться в ситуации своими силами, но все, что я могу сказать, это: «Боже, какой бардак».

Кинкейд попробовал запротестовать, Куинси тоже. Кэнди жестом призвала их к тишине.

— Меньше чем за двадцать четыре часа вы не только провалили переговоры по освобождению одного заложника, но и спровоцировали второе похищение. Может быть, мы с вами прошли разную школу, но давайте наконец признаем, что день у вас был на редкость неудачный. Вы сделали всего лишь одну разумную вещь.

— Позвонили вам? — сухо уточнил Кинкейд.

Кэнди одарила его ослепительной улыбкой:

— Вы абсолютно правы, сержант. Теперь, если вы меня извините, я пойду попью.

Кэнди вышла из комнаты. Прочие хранили изумленное молчание. Мак заговорил первым:

— Ставлю двадцать баксов на то, что Кимберли надерет ей задницу не позже чем к пяти часам завтрашнего вечера.

Полицейские поддержали пари. Никто не смог отказаться от такого развлечения.

 

Глава 23

Вторник, 19.53

Когда Кимберли подъехала, он стоял на крыльце — наверное, услышал яростное завывание мотора преодолевавшей подъем машины. Дождевая вода стекала с покатой крыши, и в мокрой земле уже успела образоваться глубокая канавка. Люк Хэйес, видимо, не замечал этого. Он стоял на верхней ступеньке в спортивной рубашке с короткими рукавами, скрестив смуглые руки на груди, и не обращал внимания на мелочи. Кимберли подумала, что даже спустя столько лет бывший шериф знает, как произвести впечатление.

Девушка вылезла из машины. Она уже и так промокла, замерзла и испачкалась, а потому еще одна размытая дорожка ее не пугала. Кимберли не знала, с чего начать разговор, и осторожно пробиралась через грязь, надеясь выиграть несколько драгоценных минут и собраться с мыслями.

Туфли, несомненно, придется выбросить. Брюки, наверное, тоже. Когда все закончится, она поедет в «Уол-март» за новой одеждой. Мак умрет от смеха, зная ее пристрастие к моделям Энн Тейлор. Плевать. Сейчас ей хочется лишь одного — чтобы одежда была сухой и теплой. Просто сухой и теплой.

— Эй! — крикнул Люк в знак приветствия.

— И тебе того же. — Кимберли знала Хэйеса вот уже почти десять лет. Старый приятель Рэйни, однажды он спас Куинси жизнь. Одной из вещей, в которых Кимберли ни за что не призналась бы отцу, была ее школьная влюбленность в этого человека. Она засыпала, мечтая о его холодных синих глазах, мускулистом теле, грубых мозолистых руках. Несомненно, Люк Хэйес умел очаровывать женщин.

Ей действительно не хотелось первой начинать этот разговор.

Он шагнул к двери:

— Заходи, дорогая. Я сварю кофе.

— Ты точно не против? Я промокла до нитки и вся в грязи.

— А я думал, ты ни за что не упустишь возможности обыскать мой дом. — Люк придержал перед ней дверь, лицо у него было на редкость мрачным. — Заходи, Кимберли. Выпьешь кофе.

Она покраснела и вслед за Люком вошла в его жилище. Маленький коттедж с двумя спальнями, огромной гостиной и крошечной кухней. Оптимальный вариант для одинокого мужчины. В доме было на удивление чисто, и в то же время повсюду виднелись признаки того, что хозяин недавно развелся. В комнате лежало всякое барахло из гаража, кухня заставлена одноразовой посудой. Никаких фотографий на стенах. Дом, лишенный всякой индивидуальности. Временное жилище. Место, где человек может передохнуть и задуматься: а что же дальше?

Люк налил ей кофе. Картонный стаканчик был очень горячим, пришлось поставить его еще в один.

— Сливки, сахар? Или у тебя отцовские привычки?

— Предпочитаю черный кофе, — с улыбкой подтвердила Кимберли.

Люк тоже улыбнулся. Ему было под сорок, но он по-прежнему оставался очень привлекательным мужчиной: ярко-синие глаза в лучиках морщинок, гибкое сильное тело, резкие черты лица.

Рэйни однажды сказала, что Люк — опора Бейкерсвилла. Сама она была вспыльчивой, подверженной перепадам настроения, склонной к внезапным вспышкам гнева. Люк, наоборот, мог похвастать отменной выдержкой. Это сказывалось в том, как он двигался, в том, как смотрел — спокойно и невозмутимо. Казалось, у него всегда все было под контролем — даже когда выяснялось, что это не так.

— Милый дом, — сказала Кимберли.

— Ненавижу его.

— Ну, его не помешало бы покрасить.

— Я полжизни провел в бревенчатой хижине. Четыре года ушло на то, чтобы построить этот дом. Она всегда говорила мне, что здесь слишком отдает мужчиной. Тем не менее не упустит возможности оставить его себе.

«Она» — это Диана Уинтерс, бывший диспетчер полицейского управления. Они с Люком поженились два года назад, положив конец его репутации «самого завидного холостяка». Около года назад Люк застукал Диану на месте преступления — в постели с одним из своих помощников. Он выкинул обоих из дома. В буквальном смысле слова. Вышвырнул голыми за дверь. Потом началась какая-то нелепая комедия.

Люк подал на развод. Диана тут же заявила, что муж плохо с ней обращался. Он провозгласил, что она была неверна ему с самого начала. Диана сказала, что Люк «с заранее обдуманным намерением» скрывал от нее свое бесплодие и тем самым сознательно лишал ее возможности иметь детей.

Эта история привлекла такое внимание, что Люку пришлось отказаться от должности шерифа. Диана немедленно пожаловалась судье, что он пытается намеренно сократить свои доходы с целью лишить ее причитающихся ей по праву алиментов.

Кимберли не знала всех подробностей, но в этом поединке, судя по всему, проиграл Люк. Он получил развод, а Диана — все, что ему принадлежало. Слава Богу, шептались люди, что у них не было детей.

— Можем пройти в гостиную, — предложил Люк, — но должен предупредить заранее, в диване недостает пружин, а в кресле можно покалечиться.

— Ты что, сидишь на полу?

— Я хожу. Обнаружил, что мне не хочется ничего ломать, пока я двигаюсь.

Кимберли подняла бровь. Люк пожал плечами, взял свою кружку с кофе и направился в гостиную.

— Ты здесь из-за Рэйни, — сказал он, не оборачиваясь.

— Да.

— Куинси хочет знать, не замешан ли в этом я?

— Он подумал — может, ты что-нибудь слышал…

— К черту! Куинси всех подозревает. Так было и так будет. Но я его не виню — при его-то работе. — Люк присел на край журнального столика. — Но насчет меня и Рэйни он ошибается.

— В чем он ошибается, Люк?

— У нас никогда ничего не было, мы о таком даже не думали. Мы, конечно, были близки, но в другом смысле. Она скорее была для меня как сестра.

— Развод — тяжелое испытание.

— Ты мне это говоришь?!

— Диана тебя разорила.

— Вижу, сплетни не прекратились. И что? У меня возникли финансовые проблемы, и поэтому я решил похитить Рэйни? Скажи своему отцу, что у него паранойя. Да, я женился не на той женщине. Но это не значит, что я способен на преступление.

Кимберли подошла к нему и, опустившись на корточки, заглянула Люку в глаза. С близкого расстояния она увидела новые морщинки на его лице и нездоровую бледность — результат многих бессонных ночей. Перед ней был человек, который страдал, но по-прежнему держал голову высоко и не сгибал спину.

— Мне очень жаль, — негромко сказала она.

Люк пожал плечами:

— Нам всем жаль.

— Люк, ты знал, что Рэйни пила?

— Да, знал. — Люк вздохнул и отхлебнул кофе. — Я позвонил Куинси, когда ее арестовали за вождение в нетрезвом виде. Правда, я не сказал ему, что это был уже второй раз. О первом я умолчал — понадеялся, что она одумается. Она не одумалась… и тогда я сделал то, что должен был сделать. С тех пор она со мной не разговаривает.

— Люк…

— Рэйни сильная. Она справится. По крайней мере мне хочется в это верить.

— Ты не знаешь, что могло случиться в тот вечер? Кто мог ее похитить?

Он покачал головой:

— Я думал об этом с того самого момента, как мне позвонила Шелли Аткинс. Конечно, в округе есть парни, которые не прочь зашибить деньгу не совсем законным способом. Но похищение с целью выкупа… Это серьезное преступление. Нужно все продумать, подготовить место, проводить много времени лицом к лицу с жертвой… Если честно, все наши слишком ленивы для этого. Им проще выращивать травку или открыть у себя на ферме подпольный завод по производству спирта. А что касается любителей насилия — грустно об этом говорить, но на этот случай у них есть жены.

Люк поморщился. Кимберли догадалась, о чем он подумал. На свете полным-полно подонков — а он, в общем-то неплохой человек, пришел в этот мир как будто лишь затем, чтобы быть обманутым женой.

— Ты знаешь, где ее видели в последний раз? — спросил он.

— Нет. Мы, конечно, пытаемся это выяснить.

— Если в баре, то…

— Тогда она могла повстречать кого угодно, в том числе и со стороны, — закончила Кимберли.

— Вот именно. Конечно, Рэйни любила кататься на машине, особенно когда была расстроена. Может быть, она никуда конкретно не поехала. В таком случае…

— Мы снова вернулись к тому, что это мог быть кто угодно. — Кимберли встала и потянулась. — Но буду откровенна, Люк: я не думаю, что это случайное похищение.

Люк нахмурился, тоже поднялся и с любопытством взглянул на нее:

— Когда Шелли позвонила, я подумал… Она сказала, что записка была написана до того, как произошло похищение. Что преступник заранее планировал похитить женщину — еще до того, как ему попалась Рэйни.

— Так все вначале и выглядело. Но с тех пор кое-что изменилось. Эн-Эс похитил еще одного человека…

— Кого?

— Дуги Джонса.

— Дуги Джонса?

— Скажи, разве посторонний человек мог бы проследить эту связь? Вместе с письмом Эн-Эс оставил нечто очень символическое.

Кимберли заметила, как Люк напрягся — втянул живот, стиснул зубы, словно готовясь к удару. Если он и притворялся, то на редкость умело.

Она сказала:

— Эн-Эс отрезал Рэйни волосы.

— Нет!

Кимберли кивнула.

— Если бы этот тип всего лишь насмотрелся фильмов, он бы, наверное, отрезал ей палец или, может быть, ухо. Отрезать волосы — это слишком мягко. Если не считать того, что…

— Что у Рэйни были самые красивые на свете волосы, — закончил Люк.

— Ее единственная гордость. Видимо, Эн-Эс об этом знал.

— О Господи. — Люк снова сел на край стола. Кофе выплеснулся из кружки и забрызгал ему джинсы. Он, кажется, этого не заметил.

— Значит, вы ищете мужчину — возможно, местного. Человека, который, судя по всему, не прочь быстро заработать…

— Не обязательно. Куинси думает, выкуп — не главное. Похитителю важен не результат, не получение денег, а сам процесс — ощущение власти над Рэйни и полицией.

Люк закрыл глаза, тяжело вздохнул, и Кимберли показалось, что он сразу постарел на много лет.

— Куинси упускает очевидное.

— Очевидное?

— Вы ищете человека, который знает Рэйни. Человека, у которого есть личные счеты с ней и всей полицией Бейкерсвилла.

— Полицией Бейкерсвилла?

— Да. Вы изучаете, что произошло в последнее время в жизни Рэйни, и самое очевидное здесь то, что она снова начала пить. Это отвлекло ваше внимание, вы принялись обыскивать бары и допрашивать подвыпивших незнакомцев. Но каково было еще одно, главное, изменение в ее жизни? Рэйни и Куинси перебрались в Бейкерсвилл. Рэйни вернулась домой — и попала в беду.

Кимберли покачала головой:

— Я пока не могу понять…

— Она никогда не рассказывала тебе, что убила человека? — спокойно спросил Люк.

— Нет…

— Лукас Бенсон пятнадцать лет числился пропавшим без вести. Всего лишь восемь лет назад Рэйни призналась, что, когда ей было шестнадцать, она убила его и закопала труп. Дело было передано в суд, но ее оправдали из-за смягчающих обстоятельств. Лукас изнасиловал Рэйни и убил ее мать, когда та попыталась вмешаться. Естественно, в следующий раз, когда Рэйни увидела, как Лукас бродит возле дома, она выстрелила первой.

— Я слышала эту историю. Ей до сих пор трудно об этом говорить.

— Суть в том, что Рэйни созналась, показала, где зарыла тело, и уехала из города.

— Ты думаешь, теперь, когда она вернулась, Лукас восстал из мертвых?

Он как-то странно посмотрел на нее:

— Не Лукас, конечно. Разве Рэйни тебе не сказала? У Лукаса был сын.

 

Глава 24

Вторник, 20.26

Шелли Аткинс ненавидела кофе. В этом она была не одинока. Утомительные бдения, долгие ночи, ранние подъемы — горький, отвратительный кофе был в таких случаях оптимальным вариантом. Но честное слово, весь мир меняется, когда берешь пакетик травяного чая.

Шелли не могла позволить себе отличаться от остальных. Женщина, облеченная властью, — в мире, где власть в основном принадлежит мужчинам. По крайней мере она некрасива — это и хорошо, и плохо. У нее широкие плечи, мускулистые руки, сильные ноги. Она могла вспахать поле, взбить целую бочку масла и поднять теленка. В здешних краях эти качества очень ценились.

Как бы то ни было, она не создана для брака. А может, не встретила нужного человека. Кто знает? Шелли всю юность провела на ферме, но зрелые годы приберегла для себя.

Она вышла из командного центра и спустилась в холл. В этот час здание уже обезлюдело, двери закрылись для посетителей, сотрудники департамента закончили работу. Шелли направилась в угол, украшенный великолепными оленьими рогами, вытащила из нагрудного кармана пакетик ромашкового чая и опустила в стакан с кипятком. Накрыла стакан крышкой, оторвала от пакетика болтающуюся нитку — никто ничего не заподозрит.

У всех есть свои маленькие секреты, сухо подумала она и вдруг погрустнела: ее секрет как раз ей под стать. Шелли было почти пятьдесят. Иногда она собиралась съездить в Париж и переспать там с каким-нибудь художником — просто чтобы было о чем вспомнить в старости. Может, в Париже ее сочтут экзотичной. Тамошние женщины такие бледные и бесплотные. Конечно, где-нибудь найдется художник, который будет в восторге, если ему представится возможность написать портрет последнего представителя вымирающего племени — типичную американскую фермершу. Она будет позировать ему за плугом. Обнаженной.

По крайней мере ей будет о чем вспомнить во время грядущих бессонных ночей. «Я, Шелли Аткинс, однажды пригубила чашу жизни. Я, Шелли Аткинс, хоть на секунду почувствовала себя красавицей».

— О чем вы думаете?

Голос Куинси раздался словно из ниоткуда.

— Черт подери! — воскликнула Шелли. Она успела отстранить от себя стакан с горячим чаем, так что содержимое, слава Богу, выплеснулось на пол. Сердце у нее заколотилось, ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем руки перестали дрожать.

— Прошу прощения, — сокрушенно сказал Куинси. Теперь он находился в поле ее зрения, и Шелли поняла, что он последовал за ней из конференц-зала. Сейчас он выглядел лучше, чем час назад. Собранный, прямой, на щеках снова появился румянец. Черт возьми, Куинси был откровенно красив — и Шелли одернула себя: сейчас как раз не стоит об этом думать.

Она знала о Куинси больше, чем ему бы хотелось. Шелли была слегка помешана на расследованиях, и когда услышала, что в ее владениях, по слухам, появился настоящий агент ФБР, то разузнала об этом человеке все, что только смогла. Невероятные истории, жуткие преступления. Последние несколько недель она все пыталась набраться смелости и пообщаться с ним. Ей бы хотелось узнать о его работе, навести на разговор о самых сложных случаях. Шелли не знала, с чего начать, чтобы не показаться навязчивой.

Если честно, Шелли не так уж сильно хотелось поехать в Париж. Но она продала бы свою бессмертную душу, чтобы поступить в полицейскую академию в Квонтико. Если бы только Бейкерсвилл располагал такими средствами…

Шелли тяжело вздохнула. У нее нет никакой надежды, и в доме престарелых ей не о чем будет рассказывать.

— Как вы себя чувствуете? — неловко спросила она.

Куинси уже стоял рядом с ней. Высокий, худощавый, элегантный, с серебристыми прядками в темных волосах. От него пахло дождем и хвоей — он словно сошел с рекламного туристического плаката. Хотелось бы ей ничего этого не замечать…

— Видимо, не слишком хорошо, если меня все время об этом спрашивают, — сухо отозвался Куинси.

— Вы заставили нас поволноваться. Я никогда не видела, чтобы человека так скрутило.

— Когда вы приехали?

— Как раз в тот момент, когда вы схватили стул и попытались убить Кинкейда.

— Это был нервный срыв. Я мечтал убить сержанта Кинкейда с того момента, как он решил не выполнять требование похитителя. Потом я чуть не спятил от горя — и тут у меня появился шанс.

— А этот парнишка оказался очень проворным.

— Мак? Славный малый.

— И давно он встречается с вашей дочерью?

— Пару лет.

— Думаете, у них это серьезно?

— Не знаю. Кимберли редко обсуждает со мной свои чувства. — Куинси задумчиво склонил голову. — Но я бы не возражал. Каждый отец думает, что ни один мужчина не достоин его дочери, но в этом случае…

— Похоже, он сумеет с ней совладать, — договорила Шелли.

— Что-то вроде того.

— Она красивая. Вы должны ею гордиться.

— Кимберли красивая, умная и очень упрямая. Я невероятно горд. А как обстоят дела у вас?

— Мне нечем гордиться. Ни мужа, ни детей. — Шелли кивком указала в сторону конференц-зала. — Я занята только тем, что строю этих балбесов. Так что материнских забот мне хватает.

— Отлично сказано.

Шелли пригубила чай. Из-под крышечки вырвался пар, и Куинси вдохнул аромат.

— Ромашка, — определил он.

— Дам пятьдесят баксов, если не разболтаете.

— Ваши помощники против чая с ромашкой?

Шелли нахмурилась:

— Мужчины… вы-то знаете, что это такое.

Куинси улыбнулся. Его лицо просветлело, вокруг глаз обозначились морщинки. У Шелли что-то сжалось в груди, и она почувствовала себя дурой.

— Да уж, — ответил Куинси.

Шелли отвернулась. Она рассматривала оленьи рога, обрубок дерева, пыль, скопившуюся в углах витрины. Черт возьми, это не для нее, такие вещи совсем не для нее. В этом и крылась истинная причина того, что Шелли была одинока: она умела говорить только о делах.

— Я разыскала информацию о Натане Леопольде, — сказала она.

— И?..

— То же, что и остальные. Знаменитый похититель двадцатых годов. Богатый юнец, который возомнил себя преступным гением. Он подговорил своего дружка Ричарда Лойба, такого же богатого и испорченного, похитить и убить четырнадцатилетнего мальчика — «для пробы». Они написали записку с требованием выкупа, но, как и в других случаях, не собирались возвращать пленника живым. Когда полиция нашла труп, Леопольд сам включился в расследование. Впрочем, на то, чтобы обнаружить преступника, ушло не так уж много времени. Начать с того, что гениальный Натан оставил очки рядом с телом убитого. Выяснилось, что в Соединенных Штатах было выпущено только три подобных оправы. Старое доброе время до начала массового производства линз.

— Убийство с целью устрашения, — негромко заметил Куинси. — Значит, у Леопольда был сообщник?

— Да, но вдохновителем и главным действующим лицом был Леопольд, здесь нет никаких сомнений. Все имена, которыми подписывается наш Эн-Эс, объединяет то, что это были печально знаменитые преступники и никто из них изначально не собирался возвращать заложника живым. — В последнюю секунду Шелли сообразила, как жестоки ее слова. — Прошу прощения, — неловко пробормотала она и торопливо отхлебнула чай.

— Не нужно извиняться.

— Просто… это ведь ваша жена. Я даже представить себе не могу, как это тяжело.

— Это всегда непросто.

— Может, вам поехать домой и поспать? Мы управимся.

— Если бы вы поехали домой, шериф…

— Шелли, зовите меня Шелли.

— Если бы вы поехали домой, Шелли, вы бы уснули?

— Наверное, нет.

— Быть здесь — легче. Легче даже рассуждать о том, что за псих похитил мою жену. По крайней мере я хоть чем-то занят. Может быть, если я буду все время заниматься делом, то не сойду с ума от мыслей о том, что мне следовало предпринять раньше. Признаки, которыми я пренебрегал, разговоры, от которых уклонялся, симптомы, которых не замечал… Все то, из-за чего я, возможно, потерял жену.

— Если бы да кабы… — пробормотала Шелли.

— Рэйни пьет, — коротко сказал Куинси. — Хотя за все то время, что я ее знаю, она так и не вступила в общество анонимных алкоголиков. Если ее спрашивали об этом, она обычно отвечала: «Раньше я пила». Это звучало очень искренне, честно, но…

— Она говорила в прошедшем времени.

— Как будто она волшебным образом исцелилась, как будто в ее жизни больше не было проблем. Но…

— Конечно, это было своего рода отрицание очевидного.

— Я ни к чему ее не принуждал. Никогда не расспрашивал. Рэйни всегда обвиняла меня в том, что я пытаюсь ею руководить. Я, конечно, начинал спорить — возможно, с моей стороны это тоже было отрицанием очевидного. Потому что я не мог признать, что один раз она и вправду оступилась, но теперь все в порядке. Человеческая душа — сложная вещь. И привычки — тоже.

Шелли не знала, что сказать. Она сделала еще один глоток.

— Простите, — вдруг произнес Куинси.

— За что? — Шелли в искреннем замешательстве посмотрела на него.

— За то, что я много болтаю. Я не собирался пускаться в разговоры. Мне жаль. Вы… вы очень терпеливый слушатель.

Шелли пожала плечами. Да, это ее судьба — быть терпеливым слушателем.

— Должен сообщить вам, что сержант Кинкейд назначил совещание на девять часов, — сказал Куинси. — Пожалуйста, будьте готовы.

— Что нам обсуждать? — фыркнула Шелли. — Что мои помощники все еще не нашли Дуги Джонса? Что мы по-прежнему не знаем, кто похитил вашу жену? Черт возьми, хотела бы я, чтобы мне было что сказать!

— Вряд ли сержант собирается перечислять то, что не сделано.

— Надеюсь!

— Полагаю, он хочет обсудить то, что может произойти в будущем.

— Что?

— Передача выкупа состоится в десять утра. Больше никаких фокусов. Мы уже попытались следовать советам Кинкейда. Теперь пусть распоряжается похититель.

— Черт, — устало произнесла Шелли.

— Фраза дня.

Шелли взяла себя в руки и с запозданием подумала, что это муж заложницы и что он ждет от местного шерифа чего-то большего, нежели сквернословие.

— Мы стараемся изо всех сил, — поспешно сказала она. — Мы найдем ее. У нас все получится.

Куинси снова улыбнулся.

— Первое правило в нашем деле, Шелли, — негромко ответил он. — Не давайте обещаний, которых не сможете выполнить.

 

Глава 25

Вторник, 20.33

Кимберли предстояло нанести еще один визит, прежде чем возвращаться в командный центр. Люк был так любезен, что назвал ей имя и адрес. Туда она и отправилась.

В Бейкерсвилле было не так уж много многоквартирных домов — а те, которые имелись, находились далеко не в лучшем состоянии. В частности, у нужного дома просел фундамент и второй этаж опасно навис над первым. Здание, похоже, некогда служило дешевым мотелем — потрескавшийся асфальт на парковке, бассейн, полный мусора, жалкая пародия на игровую площадку, где все еще висели качели, пусть и без сиденья. Когда Кимберли подъехала, лучи фар осветили облезшую белую краску и покосившиеся красные ставни. Здание с трудом можно было назвать «домом».

Она шла вдоль ряда дверей, пока не увидела номер 16. Негромко постучала. Занавеска в окошке рядом с дверью отдернулась, и показалось лицо молодой женщины.

Кимберли показала удостоверение:

— Кимберли Куинси, ФБР. Хочу задать вам несколько вопросов по поводу Дуги Джонса.

Это сработало. Занавеска вернулась на место, дверь распахнулась.

Пегги Энн Бойд оказалась примерно ровесницей Кимберли. У нее были длинные темные волосы, собранные в конский хвост. Никакого макияжа. Костюм состоял из серых спортивных брюк и черно-оранжевого свитера с гордой надписью «Давай, Бивз!». Это значило, что Пегги Энн либо училась в Орегонском университете, либо была поклонницей тамошней футбольной команды. Поскольку жители Орегона не имели собственной команды, они в большинстве своем очень серьезно относились к студенческим состязаниям.

— Прошу прощения, что побеспокоила вас в такое время, — сказала Кимберли, войдя. Однокомнатная квартирка подтвердила ее догадку относительно мотеля, который некогда переделали в доходный дом. Выцветший ковер и занавески с золотистым цветочным орнаментом, кухонька, смежная с ванной. Кимберли подумала, что если кому-то и нужны десять тысяч долларов, то этот человек — Пегги Энн Бойд.

— Что Дуги натворил на этот раз? — спросила она устало.

— Дело не в том, что он натворил. Дело в том, где он может быть.

— Он сбежал?

— Пропал.

Пегги Энн тяжело опустилась на край двуспальной кровати. В комнате был всего один стул. Она жестом предложила Кимберли сесть.

— По крайней мере на этот раз он ничего не поджег, — сухо произнесла хозяйка квартиры. — Можно сказать, прогресс.

— Вы хорошо знаете Дуги?

Пегги Энн улыбнулась, но ее лицо оставалось серьезным.

— Не уверена, что хоть кто-нибудь знает Дуги. Я пыталась узнать его получше. Другие тоже пытались. Но он всегда сопротивлялся. Бедный мальчик. Честное слово, я не знаю, что теперь с ним делать.

— Я знаю, он сменил четыре приемных семьи, даже побывал в колонии. Должна признаться, я удивлена, что вы смогли пристроить его еще раз — ведь у мальчика за плечами воровство и поджоги. Я удивлена, что вы вообще попытались.

Пегги Энн помолчала. Она сложила руки на коленях и начать крутить пальцами.

— Вы федеральный агент и, должно быть, раскрыли много дел, — сказала она.

— Да.

— Большинство из них вы не принимали близко к сердцу. Вы делали то, что должны были делать, шаг за шагом.

— Конечно.

— Дуги для меня — не просто работа. Не просто папка с документами. Я хотела… и все еще хочу ему помочь. Да, у мальчика проблемы. Но… вы бы видели Дуги Джонса четыре года назад. Четыре года назад это был прелестный, всеми любимый малыш.

Кимберли смутилась. Она не видела официального досье Дуги Джонса; пришлось бы ждать до утра, чтобы получить эту информацию. Но если верить тому, что она знала, Дуги перешел в ведение штата три года назад.

— Когда вы впервые встретились с Дуги? — осторожно спросила она.

— Я знаю его с самого рождения.

Кимберли удивленно посмотрела на собеседницу:

— Вы не… Это невозможно…

Пегги Энн засмеялась:

— Я не его мать, даже не родственница. Я соседка. Дуги родился в этом доме. В двадцать втором номере. Здесь началась его жизнь.

— Вы знали его родителей?

— И да и нет. — Пегги Энн пожала плечами. — Время от времени общалась с его матерью. Вместе спускались за письмами, или я проходила мимо, когда она выгружала покупки, ну и все такое. Сначала улыбнешься человеку, потом скажешь «привет», а на третий раз поболтаешь о том о сем — так это бывает. Она была совсем молодой и не замужем. Безумно влюбилась в отца Дуги. К несчастью, он не так уж сильно ее любил. Обычная история. Насколько я знала, у нее не было здесь родных. Штат располагал кое-какими средствами, и она стала участницей программы, которую мы начали, чтобы помочь матерям-одиночкам, с согласия епископальной церкви. Добровольные помощницы присматривали за детьми и проводили семинары для молодых матерей. Штат выплачивал маленькое пособие за каждый день участия в программе. Совсем небольшое, но программа имела успех. Гэби — мать Дуги — держалась молодцом.

— Ни наркотиков, ни алкоголя, ни мужчин?

— Нет-нет, насколько я могу судить, она жила очень тихо. Я частенько к ней заходила — не по работе, а просто как соседка. Я сама выросла без отца и знаю, как это трудно. Иногда я даже оставалась с Дуги на пару часов, пока Гэби ходила в магазин. Он очень быстро развивался. Малышу нелегко жить в квартире, особенно такой крошечной. Трудно сказать, что он был сущим ангелом, пока была жива мать. К тому времени как ему исполнилось два года, он уже умел ловко удирать из дома. Наверное, каждый из соседей рано или поздно натыкался на него в коридоре и возвращал обратно. Но его любили, о нем заботились. У него были чистая одежда, хорошее питание, Гэби покупала ему уйму игрушек на домашних распродажах. Даже приобрела велосипед, когда мальчику исполнилось три года. Она действительно изо всех сил старалась ради своего ребенка. Она хотела, чтобы им обоим жилось лучше.

— И что случилось?

— Гэби погибла. Ее сбил пьяный водитель — вечером, когда она возвращалась из магазина. Дуги уже лег спать, а она вышла за молоком. Никто из родственников мальчика не объявился, и он перешел под опеку штата; его поручили мне.

— А вы не думали усыновить его?

— Я? — Пегги Энн приподняла бровь. — Я одинокая женщина, муниципальная служащая, мне едва хватает денег, чтобы платить за жилье, так что, возможно, я останусь без крыши над головой, не достигнув тридцати пяти лет. Что я могла предложить Дуги Джонсу? Он заслуживал нормальной семьи. И я ее нашла.

— Первые приемные родители…

— Доналдсоны — хорошие люди. Как у нас выражаются, это был оптимальный вариант. Крепкая семья, уютный дом, относительная обеспеченность. Я рассказала им историю Дуги, и миссис Доналдсон не могла дождаться, когда же он к ним приедет. Ребенку повезло с самого начала. Его любили, о нем заботились. У него было больше шансов, чем у девяноста процентов детей, чьи дела лежат у меня на столе. Нашлись люди, готовые его взять. Я так надеялась на счастливый финал, мисс…

— Зовите меня Кимберли.

— Я очень надеялась на счастливый финал. И до сих пор не пойму, почему все так случилось.

— Он сжег их гараж.

— Да, но сначала поломал большую часть мебели, разорвал все постельное белье и проделал в стенах своей комнаты дырки размером с баскетбольный мяч. Гараж был последней соломинкой. Они поняли, что не могут с ним справиться. Миссис Доналдсон честно сказала мне, что ей страшно с ним оставаться.

— Она боялась Дуги?

— Да.

— Но вы нашли ему другую семью.

Пегги Энн слабо улыбнулась:

— За приемных детей выплачивают пособие, Кимберли. Так что, пока его платят, я всегда могу найти ребенку дом.

— Так…

— Да. Не слишком-то хорошая ситуация, и результаты непредсказуемы. Учтите, я позаботилась, чтобы мальчику обеспечили психологическую помощь после того, как он подпалил второй дом. Штат выделил деньги, и я связалась с местным психологом, который специализировался на работе с детьми. К сожалению, третья приемная мать Дуги так и не отвела его на прием. У нее было пятеро своих детей; ей просто не хватало времени, чтобы куда-то водить его трижды в неделю. Разумеется, Дуги сорвался, она от него отказалась, и мы начали все сначала. Дуги — очень злой маленький мальчик. Хотела бы я знать почему. Хотела бы я знать, как его остановить. Но мне известно лишь то, что Дуги зол. На весь свет, на приемных родителей и на меня. Сейчас, если верить специалистам, ненависть для него важнее любви.

— Я видела его сегодня днем, — сказала Кимберли.

— По крайней мере вы остались целы.

— Он играл с жуком — на улице, в грязи. Я подумала, что смогу поговорить с ним о Рэйни Коннер. Когда я упомянула ее имя, он взбесился.

— Правда? Судя по тому, что я слышала, она была единственной, кого Дуги терпел.

Кимберли склонила голову набок:

— Вы не знаете?

— Чего?

— Рэйни похитили.

— Не может быть!..

— Нам кажется, Дуги что-то об этом знает.

— Ему всего семь лет. Я понимаю, если он подожжет дом… Но похищение?

— Если верить Лоре Карпентер, он знал, что Рэйни пропала, хотя никто ему об этом не говорил.

— Это немыслимо.

— Вот почему я захотела с ним увидеться.

— И он вам что-нибудь объяснил?

— Нет. Но у меня сложилось впечатление… Дуги говорит вещи, которые не придут в голову семилетнему мальчику. Похоже, он повторяет то, что сказал ему кто-то из взрослых.

Пегги Энн, в свою очередь, нахмурилась:

— Вы думаете, он знает человека, который похитил Рэйни?

— Я не уверена. Думаю, ему что-то известно. У него есть близкие друзья? Те, кому он мог бы довериться?

— Я не знаю ничего о его личной жизни. Лучше спросите Лору…

— Не думаю, что они с Лорой Карпентер особенно близки.

— Может быть, Стэнли?

— Я еще с ним не виделась. — Кимберли помолчала. — А что с избиениями, на которые жаловался Дуги?

Пегги Энн вздохнула.

— Между нами?

— Между нами.

— Если бы я думала, что Дуги угрожает опасность, я бы немедленно забрала его из этого дома. Мне, конечно, некуда его девать, но я бы что-нибудь придумала. Я все разузнала о Стэнли и Лоре Карпентер и не нашла ни одного человека, который бы плохо о них отозвался. Зато я видела полтора десятка мальчишек из футбольной команды, которые клялись, что мистер Карпентер помог им изменить их жизнь. Я много раз навещала Дуги и ни разу не видела у него ни одного синяка — ничего, что говорило бы о плохом обращении. Учитывая его прошлое…

— Вы считаете, он врет.

— Я думаю, что Дуги воспринял жесткий подход Карпентера как объявление войны. Но это, может быть, единственная надежда, которая осталась у мальчика.

— Вы не знаете, Рэйни сделала какие-нибудь заключения?

— Я не видела ни одного отчета.

— А слухи?

Пегги Энн нахмурилась и покачала головой:

— Слухов тоже не было. Я знала лишь, что она продолжает расследование.

Кимберли кивнула. Куинси намекнул, что, по мнению Рэйни, дело Дуги Джонса имело шансы на успех. Тем не менее, когда Кимберли разговаривала с Лорой Карпентер, та, видимо, ничего не знала — так же как и Пегги Энн. Единственный вопрос состоял не в том, к какому выводу пришла Рэйни на самом деле, а к какому выводу она пришла, по мнению остальных. Судя по всему, Рэйни играла с огнем.

Кимберли вздохнула и задумалась, о чем бы еще спросить.

— Дуги ходит в школу?

— В первый класс.

— Как зовут его учительницу? Может быть, она что-нибудь знает?

Пегги Энн встала и пошла к столу, который, как поняла Кимберли, был одновременно обеденным и рабочим.

— Ее зовут миссис Карен Гиббонс. Она, конечно, не будет возражать, если вы ей позвоните. Впрочем, Дуги никогда не был ее любимчиком.

— Я так и подумала. А как насчет психолога? Когда Дуги поселился у Карпентеров, его водили к специалисту?

— Не знаю. В любом случае Лора расскажет вам больше, чем я.

После встречи с Дуги Кимберли побеседовала с Лорой. Судя по ее словам, Лора ничего не знала. Ничего — в буквальном смысле этого слова, и Кимберли подумала, что для приемной матери это довольно странно. Можно подумать, один Стэнли хотел взять приемного ребенка, выработал для него особую программу воспитания и им занимался, а Лора просто существовала где-то рядом.

Кимберли не заметила никаких внешних следов жестокого обращения, но ей показалось, что Лора соответствует описанию типичной забитой жены. Возможно, Рэйни подумала то же самое.

Пегги Энн записала имя и номер телефона на листке, вырванном из блокнота, и протянула его Кимберли.

— Все еще идет дождь? — спросила она.

— Да, моросит.

— Вы не помните — мальчик был в пальто?

В голосе Пегги Энн прозвучала тоска. Она беспокоилась о Дуги, и Кимберли поняла, что сегодня эта женщина не заснет.

— В последний раз, когда его видели, на нем были джинсы и свитер, — сказала она. — Помощники шерифа сейчас его ищут.

— Понимаю. — Пегги Энн нахмурилась. — Хотя подождите. Если его ищут местные службы… Вы же сказали, что вы из ФБР?

— Мы думаем, что он не просто потерялся, — сказала Кимберли как можно мягче. — Мы думаем, что его, возможно, похитили.

Пегги Энн зажала рот рукой:

— О нет!..

Кимберли встала:

— Если есть еще кто-нибудь, с кем, по-вашему, мне стоит поговорить…

— Я немедленно дам знать.

— И если вы вдруг что-нибудь узнаете о Дуги…

— Я тут же вам сообщу.

Кимберли шагнула к дверям. Пегги Энн по-прежнему стояла в центре комнаты. Она казалась совсем потерянной — плечи опущены, несколько темных прядей свесилось на бледное лицо.

— Пегги Энн, если мы свяжемся с Дуги, чем, по-вашему, можно его заинтересовать? У него есть любимая игрушка? Друг? Может быть, какие-то воспоминания о матери?

Пегги Энн грустно улыбнулась:

— Как вы думаете, из чего он сложил костер в гараже у Доналдсонов? Он собрал все свои личные вещи — одежду, игрушки, фотографии — и все сжег. Все до единого предмета. У него не осталось даже маминой фотографии.

Кимберли не знала, что сказать.

— Я надеюсь, что сегодня Дуги захватил с собой спички — ради своей же собственной безопасности. — Пегги Энн снова улыбнулась.

— Зачем?

— Вы смотрели на термометр? Сегодня всего плюс пять. Если он уже успел промокнуть и замерзнуть…

Продолжать не было нужды.

— Мы делаем все, что можем, — повторила Кимберли.

Пегги Энн пожала плечами:

— Когда дело касается Дуги Джонса — этого недостаточно.

 

Глава 26

Вторник, 21.01

Кинкейд начал разбор полетов с того, что предоставил слово Шелли Аткинс. Это был легкий, но ощутимый укол в адрес бейкерсвиллского шерифа, поскольку Шелли заранее предупредила, что ей нечего сообщить.

— Пойдем по кругу, — сказал Кинкейд, когда пробило девять. — Пусть каждый скажет о том, чего ему удалось добиться. Потом обсудим план действий на завтра. Шелли?

Шелли, сидевшая напротив Кинкейда, удивленно моргнула, взглянула на детектива Спектора, потом на Кэнди Родригес. Почуяв подвох, она вздохнула и встала.

В этот момент в конференц-зал вошла Кимберли. Она быстро опустилась на свободное место между Куинси и Маком и ладонью стерла с лица дождевые капли. Теперь незанятым оставался лишь один стул — там, где должна была сидеть Элан Гроув. Судя по всему, Кинкейд не собирался дожидаться даже собственных сотрудников. Он сделал нетерпеливый жест, и Шелли начала.

Кимберли незаметно дернула отца за руку и быстро написала на листке блокнота: «Люк Хэйес — нет. Сын Лукаса Бенсона?!»

Куинси долго смотрел на записку.

— В прошлый раз было решено, — отрывисто говорила Шелли, — что на нас возлагаются две основные задачи. Во-первых, проверяем алиби местных парней, у которых нелады с законом. Во-вторых, участвуем в поисках семилетнего Дугласа Джонса. Что касается первого пункта, мы составили список из двадцати семи подозреваемых и на настоящий момент лично навестили двенадцать. Восьмерых следует вычеркнуть, поскольку у них есть алиби. Троих мы перевели в категорию «маловероятных». Один нас по-прежнему интересует — так же как и остальные пятнадцать, которых мы надеемся охватить в ближайшее время. Один из подозреваемых добровольно составил список лиц, которые, по его мнению, вполне способны похитить женщину ради выкупа. Некоторые из этих людей уже были у нас на заметке. Но потом я добавила к подозреваемым еще три имени, так что итог — девятнадцать человек.

Она взглянула через стол на Кинкейда, прочистила горло.

— Буду откровенна. Учитывая позднее время и множество других обязанностей у моих людей, я сомневаюсь, что мы проверим их всех к десяти утра. Будем работать до полуночи, а потом я начну отсылать своих помощников домой и разбивать их на пятичасовые смены, так что каждый из них сможет по крайней мере немного вздремнуть до наступления утра. О тех, кого мы не сможем проверить лично — а я полагаю, что таких будет человек десять, — я составлю краткую справку для мисс Кэнди. В письменном виде.

Шелли с усмешкой взглянула на посредника. Кэнди ответила до отвращения сладкой улыбкой.

— Теперь — что касается Дуги. Трое моих помощников координируют работу местной поисково-спасательной службы, пожарных и примерно двадцати добровольцев. Поиски продлятся еще несколько часов, но лес вокруг дома Карпентеров уже тщательно обыскан. Или Дуги прячется, не желая, чтобы мы его нашли, или мальчик пропал. Мы подозреваем, что его похитили.

— Вы разговаривали с приемными родителями? — спросил Кинкейд.

— Я — нет. Разговаривал один из моих помощников.

— Что он выяснил?

Шелли пожала плечами:

— Стэнли Карпентер считает, что Дуги сбежал; если ему верить, мальчик — сущий чертенок, который изо всех сил старается увильнуть от ответственности за свои поступки. Конечно, мы помним, Дуги утверждал, что Стэнли плохо с ним обращается. Выяснить все это должна была Рэйни Коннер — но она стала первой жертвой похитителя и не может прокомментировать ситуацию. Врет ли Стэнли? Да провалиться мне на этом месте, если я знаю. Дуги похитили или он сбежал? Понятия не имею. За последние двое суток я проспала лишь четыре часа и чудом еще держусь на ногах.

Кинкейд моргнул.

— Спасибо за честность, — сказал он. — Вы заходили в дом?

— Нет. Визит Карпентерам нанес Митчелл. Они охотно пошли на контакт. Алиби Стэнли подтвердилось: днем он работал, а вечером ушел на тренировку. Лора весь день провела дома одна, так что трудно сказать, чем она была занята. Карпентеры позволили Митчеллу пройтись по дому и заглянуть в комнату мальчика. Комната была абсолютно пуста — только матрас и простыня. Окно наглухо заколочено, дверь запирается снаружи, и Митчеллу это не понравилось. Но опять-таки если верить Стэнли, Дуги в прошлом неоднократно тайком уходил из дома и устраивал поджоги — это соответствует тому, что мы о нем слышали.

— Я бы отправил туда криминалистов — может, они что-то найдут.

— Есть смысл попробовать. Полагаю, Митчелл сказал бы вам, что в комнате Дуги нечего обыскивать. Там нет ни стола, ни книжек, ни комода, ни ящика с игрушками. Во время беглого осмотра он не заметил даже мусорной корзины. Не знаю, может быть, превратить комнату ребенка в тюремную камеру — это единственный выход… Вот почему я больше люблю лошадей.

— Митчелл разговаривал с Лорой Карпентер? — спросила Кимберли.

Шелли обернулась к ней:

— Она присутствовала, когда Дэн вошел в дом, но, похоже, Стэнли взял объяснения на себя.

— Митчеллу это не показались странным?

— Вы имеете в виду, что Стэнли держит жену на коротком поводке?

— Сегодня я уже виделась с Лорой Карпентер. И… меня обеспокоило явное отсутствие интереса к приемному сыну с ее стороны и отказ от участия в его воспитании.

Шелли задумалась.

— Митчелл ничего такого не сказал, но я это выясню.

— У вас нет помощника, которого можно было бы назвать специалистом по делам о домашнем насилии? Того, кто умеет общаться с забитыми женщинами?

— Есть.

— Я бы отправила этого человека к Карпентерам еще раз — пусть постарается застать Лору одну. Стэнли ничего вам не скажет. Но может быть, если мы установим связь с Лорой…

Шелли кивнула:

— В этом есть смысл. Так и сделаем.

Кинкейд кашлянул и зашуршал бумагами. В конце концов, он тут был главным.

— Итак, Кимберли, похоже, вечером у тебя было много дел. Можешь поделиться с нами какими-нибудь соображениями?

— Я просто собирала данные о Дуги Джонсе, — спокойно отозвалась та. Кимберли не собиралась упоминать о своем визите к Люку Хэйесу и знала, что отец полностью ее поддерживает. — Я побывала у Пегги Энн Бойд, социального работника, которая знает Дуги с самого рождения. По ее словам, Дуги всех поражал своим ранним развитием, и по крайней мере первые четыре года своей жизни он был окружен любовью. К сожалению, его мать погибла под колесами машины. Никто из родственников не дал о себе знать, и мальчик перешел под опеку штата. Тогда-то и начались его приключения с приемными родителями. Пегги Энн утверждает, что в глубине души Дуги очень хороший мальчик. Но сейчас он на кого-то очень зол, и, по ее словам, этот гнев для него важнее любви.

— Иными словами, ты не выяснила ничего такого, чего бы мы не знали.

— Я спросила, есть ли хоть какой-нибудь способ наладить контакт с Дуги: воспоминания, которые ему дороги, любимая игрушка, старое лоскутное одеяло — что угодно? Как выяснилось, Дуги уничтожил все свои личные вещи, когда устроил первый поджог в гараже у приемных родителей. Включая фотографии матери.

— Черт! — пробормотала Шелли, остальные неловко заерзали на своих местах.

— Я думаю, Дуги по-прежнему очень любит мать, — мягко сказала Кимберли. — И если кто-нибудь сумеет правильно воспользоваться этой информацией, он сможет манипулировать даже таким недоверчивым и упрямым мальчишкой, как Дуги. Скажем, подманит его к машине или даже уговорит покататься.

— То есть — вы думаете, что его похитили, — уточнил Кинкейд.

— Это письмо и жук… Дуги всего семь лет, но, по общим отзывам, он очень ловок и силен. И не доверяет незнакомцам — это не тот мальчик, который сдастся без сопротивления. Как можно было похитить его, не привлекая ничьего внимания? Эта мысль пришла мне с самого начала. Но теперь… я, кажется, знаю, как все произошло.

— Вы думаете, что Дуги — вторая жертва похитителя? — повторил Кинкейд. — Или, по-вашему, он может быть сообщником?

— Семь лет — маловато для того, чтобы считаться сообщником.

— Вы понимаете, что я имею в виду.

Кимберли помолчала. Она прекрасно поняла, что он имел в виду, — мысль была малоприятная, но ее стоило принять во внимание.

— Не исключено, что Дуги помог тому, кто похитил Рэйни, — сказала она. — Это маленький мальчик, он озлоблен и одинок. Разумеется, его могли заставить.

— Я бы хотел, чтобы все мы не теряли бдительности, когда речь заходит о Дуги Джонсе, — поспешно произнес Кинкейд. — Здесь есть два вопроса, которые по-прежнему меня беспокоят. Во-первых, Дуги Джонс, видимо, знал, что Рэйни пропала, еще до того, как об этом узнали остальные. Может быть, это простое совпадение — а может, он и впрямь хотел, чтобы она исчезла. Как сказала бы шериф Аткинс, да провались я на этом месте, если понимаю хоть что-нибудь, когда дело касается детей. Как бы то ни было, напрашивается следующий вывод: мне все больше и больше начинает казаться, что похищение Рэйни было спланировано. Более того — тот, кто ее похитил, многое знал о ней и ее жизни. Если верить мистеру Куинси, Рэйни — замкнутый человек с очень узким кругом друзей. Кто мог хорошо изучить ее, не возбудив подозрений? Я начинаю склоняться к тому, что между этими двумя событиями есть определенная связь: похититель все знал о Рэйни, потому что ему рассказал об этом Дуги Джонс. А Дуги Джонс знал о том, что Рэйни пропала, потому что…

— Он помог это устроить, — негромко закончил Куинси.

Кинкейд кивнул:

— Конечно, это всего лишь предположение, но мы не можем сбрасывать его со счетов. И потому мне бы очень хотелось обыскать комнату Дуги.

— Не комнату, — возразил Куинси, сузив глаза. — В представлении Дуги дом полностью принадлежит Стэнли, это территория врага. В лесу — вот где Дуги чувствовал себя в своей тарелке. Если ему нужно было место, где можно хранить свои сокровища — например, красивый камушек, или коллекцию жуков, или записки от нового «друга», — он устраивал тайник именно там. В жестянке, спрятанной на дереве, или под камнем. Место должно быть неприметное, но доступное для семилетнего ребенка.

— Опять сверхурочная работа, — невозмутимо произнесла Шелли.

— Может быть, ваши помощники, если они уже там, обыщут прилегающую к дому территорию? — намекнул Кинкейд.

— И промокнут до костей. — Шелли округлила глаза. — Мы начнем работу, когда появятся достаточные основания. Судя по всему, то, что мы ищем, не лежит у всех на виду.

Она вздохнула и сделала пометку в блокноте.

Детектив Рон Спектор рассказал, как продвигается работа у криминалистов, только что прибывших из портлендской лаборатории.

— Есть хорошая и плохая новость, — объявил он. — Машину отправили в лабораторию и собираются работать всю ночь. На месте преступления был произведен краткий осмотр салона. Пятен крови не обнаружено. Зато ребята нашли отпечаток подошвы на педали тормоза и значительное количество разнообразных волокон. Они предполагают, что в процессе работы им удастся обнаружить множество улик, но помогут ли нам эти свидетельства — неясно. Плохая новость — мешает дождь. Нельзя делать никаких выводов, пока машина не высохнет, но эксперты сомневаются, что на ее поверхности сохранились хоть какие-то отпечатки. Понятно, что искать следы вокруг машины тоже бессмысленно. Специалисты по дактилоскопии также готовы поработать сверхурочно. Они исследовали зеркало заднего вида, ручки дверей и коробку передач. На зеркале оказался отпечаток большого пальца. Эксперты сопоставили его с отпечатками жертвы и членов ее семьи. — Детектив взглянул на Куинси, кашлянул и продолжил: — Первое письмо также было отправлено в лабораторию. Сначала оно было изучено на предмет обнаружения отпечатков и образцов ДНК, а потом поступило к специалистам по документам. Плохо то, что обнаружение ДНК займет некоторое время, вдобавок мы сейчас крайне загружены. Нам потребуются недели, если не месяцы, чтобы завершить исследования. О том, чтобы успеть к десяти часам утра, речь не идет.

Спектор взглянул на Кинкейда. Тот пожал плечами. Не стоило повторять, что это дело не терпит отлагательств. Все дела не терпят отлагательств.

— Наконец, был исследован пистолет жертвы. Один из наших экспертов, Бет, уже едет в лабораторию. Сегодня же она проверит оружие на предмет отпечатков, а потом отправит его на баллистическую экспертизу. От вас, очевидно, потребуют информацию, — Спектор кивнул в сторону Куинси, — относительно привычек вашей супруги. Всегда ли она чистила оружие после стрельбы, ну и так далее. Это поможет определить, как давно стреляли из этого пистолета.

— Она всегда держала его в порядке, — ответил Куинси. — И вчера из него не стреляли. Можно судить по запаху.

Спектор пожал плечами. Лаборатория делала то, что должна была, — с этим спорить не приходилось.

— В заключение скажу, что у нас огромное количество материала. К сожалению, в основном все это второстепенные улики. Место преступления — обочина, где, видимо, была похищена жертва, — превратилось в болото. Конечно, мы можем отправить экспертов в лес на поиски Дуги Джонса, но, я думаю, они скажут вам то же самое. При таких погодных условиях следы не сохранятся. Это факт.

Кинкейд мрачно кивнул. Из отчета детектива они не узнали ничего нового. У них так и не появилось подозреваемых, а до следующего выхода на связь осталось тринадцать часов. Похоже, что результаты прибывают слишком поздно, чтобы иметь какую-то пользу. Вся эта информация пригодится потом, когда дело будет передано в суд. Кинкейду и его людям останется лишь решить, за что будут судить преступника: за похищение или убийство?

Сержант обернулся к Маку, который должен был рассказать, удалось ли получить сумму, необходимую для выкупа, когда дверь конференц-зала распахнулась. В комнату, стряхивая с зонтика воду, влетела возбужденная Элан Гроув.

— Простите за опоздание, — переводя дух, объявила она, — у меня новости.

Кинкейд вопросительно взглянул на молодого детектива:

— Слушаем вас.

Едва дождавшись позволения, Элан бросила мокрый зонтик на стул и начала снимать дождевик.

— Мне удалось восстановить последние действия Лорейн Коннер. Судя по всему, она не посещала никаких баров — полагаю, это плюс. Зато я обнаружила кое-что еще: вчера в три часа Лорейн была у врача.

Элан пристально посмотрела на Куинси. Кимберли тоже. Он медленно покачал головой: судя по всему, ничего не знал о том, что произошло.

— И это был не первый ее визит. Разумеется, врач не хотел об этом говорить — конфиденциальность и все такое. Но когда я сказала, что Рэйни исчезла, он очень испугался. Как выяснилось, три месяца назад он прописал Рэйни лекарство. Целью сегодняшнего визита было отрегулировать дозировку. Это препарат успокаивающего действия…

— О нет, — прошептал Куинси.

— А именно — паксил, — бодро сообщила Гроув. — Вы слышали о нем?

— Господи!..

— Вот именно. По словам врача, с этих таблеток нельзя соскочить сразу — дозу надо снижать постепенно. До вчерашнего дня Рэйни принимала шестьдесят два миллиграмма в день — это максимум. По словам врача, ей необходимо придерживаться этой дозы, иначе последствия могут быть просто ужасными — головокружение, головная боль, тошнота, потеря ориентации, гипоманиакальное состояние. Некоторые, как мне объяснили, просто не держатся на ногах — они чувствуют себя так, словно через их мозг пропускают электрический ток. Ничего хорошего.

Кимберли снова взглянула на отца. Куинси по-прежнему качал головой — он был поражен, захвачен врасплох. Рэйни нашла еще один способ причинить боль своему мужу. Она искала помощи — и не обратилась к нему.

— У меня есть список предметов, обнаруженных в сумочке жертвы, — сказала Гроув. — И среди них не оказалось никаких медицинских препаратов. Тогда я подумала: может быть, жертва не хотела, чтобы кто-то знал, что она принимает антидепрессанты? Люди очень щепетильны в таких вещах, вы же понимаете. Я подумала: должно быть какое-нибудь место, куда бы она могла прятать эти таблетки — так, чтобы они всегда находились под рукой и чтобы при этом никто ничего не заподозрил. И я их нашла. Они лежали в пузырьке из-под витаминов, который Рэйни носила в сумочке.

В голосе Элан Гроув зазвучало торжество.

— Я их пересчитала. Число таблеток соответствовало предписаниям врача. Я сделала вывод, что жертва приняла лекарство вчера утром, но больше этого не делала. А значит…

— Мы обязаны ее найти, — коротко сказал Куинси.

— Да. Или, судя по всему, она сойдет с ума.

 

Глава 27

Вторник, 19.38

Она не могла заснуть. И не заснула бы. Точнее, не должна была засыпать.

Рэйни вынуждала себя бодрствовать и не терять бдительности, прислушивалась к журчанию воды, стекавшей по стенам подвала, крепко прижимала к себе маленькое тельце Дуги и чувствовала запах плесени. От холода все ее израненное тело сотрясала дрожь, зубы стучали. Неудобства поддерживали ее в состоянии боевой готовности. По крайней мере Рэйни, затерянная в абсолютном мраке, хоть что-то чувствовала.

Она хотела поднять Дуги с пола, но со связанными руками не могла взвалить бесчувственное тело мальчика на верстак. Рэйни изо всех сил старалась втащить его на ступеньку. Острый угол врезался ей в бок, кровообращение в некоторых частях тела почти полностью отсутствовало. Она принялась методично переставлять ноги — сначала правую, потом левую, — затем стала топать. Движение согревало, тепло внушало надежду. Она продолжала двигаться.

Рэйни однажды расследовала случай, когда молоденькую девушку оставили в бункере под землей, и потому знала, что человек может умереть, если температура в помещении не превышает двенадцати градусов. Для этого нужны лишь промокшая одежда и постоянный холод.

Рэйни и Дуги оба промокли до костей, а температура в подвале казалась значительно ниже двенадцати градусов.

Забавно, но в последние четыре месяца Рэйни постоянно боролась с неподвластными ей мыслями. Засыпала и видела кошмары, а пробуждалась с ощущением смутной тревоги, которая зачастую оказывалась страшнее снов.

Рэйни понимала, что гибнет. Из относительно благополучной замужней женщины с хорошей работой она превратилась в несчастное, беспокойное существо, настоящий комок нервов. Она не могла сосредоточиться, не могла спать, потеряла надежду, стала такой раздражительной, что это пугало ее саму.

Каждый раз, когда Рэйни вспоминала об Астории, о предсмертном ужасе Авроры Джонсон, она буквально сходила с ума от гнева, чувствовала, как ярость клокочет в ее мозгу и не может вырваться наружу. Даже когда они собрали всю информацию, даже когда другие детективы сказали: «Да ведь мы знаем этого типа!» — ничего не изменилось. У главного подозреваемого было железное алиби. В квартире оказались его отпечатки? Ничего удивительного, ведь он техник и обслуживает весь дом. Его ботинки были в крови? Ну разумеется, он же первым обнаружил тела.

Куинси разработал стратегию допроса. Но двадцатилетний редковолосый парень, не сумевший даже окончить школу, в течение четырех часов пожимал плечами и твердил: «Я ничего об этом не знаю».

На том оно и закончилось. Они работали, собирали информацию, докапывались до мелочей, но Аврора Джонсон, как выяснилось, напрасно звала на помощь.

Считается, что профессионалы умеют избавляться от подобных ощущений и могут прийти в себя, выбросить все из головы. Куинси, казалось, это удавалось. «Рано или поздно мы возьмем этого парня», — утешал он ее, но это значило — будет убита еще одна мать, подвергнется страданиям еще одна девочка.

Рэйни не находила в себе сил это принять. Ночь за ночью ей снилась залитая кровью квартира. Иногда она даже подумывала о том, чтобы самостоятельно навестить этого техника. Она знала, как работает судебная машина. Как и всякий сотрудник правоохранительных органов, Рэйни проводила значительную часть времени в размышлениях об «идеальном убийстве». Она лично обо всем позаботится. Она сделает так, что случившееся с Авророй Джонсон никогда больше не повторится.

Разумеется, техник был всего лишь вершиной айсберга. Рэйни как одержимая начала следить за новостями: похищения детей, насилие, ситуация в Ираке. Она дожидалась, пока Куинси уйдет из дома, после чего пробиралась к компьютеру и загружала поисковую систему. «Троих детей уморили голодом», «Дом ужасов», «Изнасилование несовершеннолетней» — кричали заголовки. Количество жутких историй, появляющихся на экране, удивляло ее. Рэйни сидела, иногда часами, и читала, а по ее лицу катились слезы. Сколько боли и страдания! Сколько несправедливости! Мир был жесток, и одна женщина никак не могла изменить ситуацию. Почему столько детей кричат от ужаса, почему их вопли никому не слышны?

Рэйни слышала шорох шин на подъездной дорожке, быстро выключала компьютер и вытирала лицо.

— Я просто проверяла почту, — говорила она мужу, когда он появлялся в коридоре. От Куинси пахло дождем и хвоей. Он кивал ей и шел дальше, в спальню, а она сидела за столом, сложив руки и опустив голову, и думала: долго ли еще она сможет лгать человеку, которого искренне любит?

Рэйни чувствовала, как в ее душе сгущается мрак — живой, дышащий зверь, который отгораживает ее от остального мира, отделяет от собственного мужа. Она продолжала свои жуткие изыскания, но ни разу не призналась в этом Куинси. Он бы не понял. Никто бы не понял.

Облегчение пришло, когда она впервые напилась.

Это было глупо, она знала. Такова была ее судьба — жить одновременно внутри и вне своего тела. Рэйни двигалась, действовала, чувствовала — и в то же время беспристрастно оценивала собственные поступки.

Аврора Джонсон умерла. Каким образом Рэйни — пьющая, лживая, поглощенная саморазрушением — может что-то изменить? В хорошие дни, когда в ее сознании рассеивался туман, когда руки меньше тряслись и мысли немного прояснялись, она понимала, что делает что-то не то. В один из таких дней, когда Куинси, закрывшись в кабинете, писал мемуары, Рэйни позвонила врачу и попросила о встрече.

К своему удивлению, две недели спустя она все-таки пришла на прием, хотя и ухитрилась выспаться накануне и даже съела на завтрак яичницу — так что худшее, возможно, было уже позади и Рэйни начала исцеляться. Такие вещи проходят, ведь правда? Прежде она была сильной — и теперь соберется с духом. В конце концов, она же Рэйни. Ничто ее не сломит.

Она отправилась к врачу — добродушному пожилому человеку, словно сошедшему с экрана телевизора. Он сказал, что у нее нервное расстройство, и выписал рецепт. Рэйни носила рецепт в сумочке две недели, прежде чем купила лекарство. А потом отправилась в туалет и по каким-то необъяснимым причинам пересыпала все таблетки, кроме одной, в пузырек из-под витаминов. На оставшуюся таблетку она смотрела очень долго.

Рэйни, наверное, следовало рассказать врачу о том, сколько пива она выпивает в день. Злоупотребление алкоголем меняло всю картину.

Она приняла таблетку, надеясь безмятежно заснуть. Но когда Рэйни вскочила в три часа ночи, в ее ушах по-прежнему звучал немой крик Авроры Джонсон. Она пошла в душ, так что Куинси не видел, как его жена плакала от разочарования.

Она стала принимать больше таблеток. Стала пить больше пива. Рэйни позволяла своему внутреннему мраку сгущаться, сама тянулась ему навстречу, уступала и подчинялась…

Это продолжалось, пока лучший друг не арестовал ее за вождение в нетрезвом виде. Пока муж не начал настойчиво спрашивать, все ли у нее в порядке. Пока ее маленький подопечный не понял, что Рэйни ему лжет, и не убежал от нее в лес.

Удивительно, сколько вреда может человек причинить самому себе. Сколько можно лгать самой себе. Сколько нанести ран? Как посмела ты получить все, что хотела, — любящего мужа, хорошую работу, уютный дом — и подумать, что этого недостаточно?

Рэйни занималась самоистязанием. А потом все это отступило на задний план, и она стала просто наблюдать за собственным падением.

Это длилось до тех пор, пока она не оказалась в подвале — связанная, с кляпом во рту, с отрезанными волосами, — а у ее ног без сознания лежал семилетний ребенок. Ее внутренний демон должен был бы торжествующе взреветь: «Смотри, мир действительно ужасен, и ты ничего не можешь сделать!»

Но вместо этого, впервые за несколько месяцев, она оставалась спокойной и невозмутимой.

Да, ее тошнило. Голова болела. В левой ноге ощущалось какое-то странное покалывание. Но в общем Рэйни была собранной и решительной. Где-то в темноте, у нее над головой, находился этот человек. Он похитил ее, ударил Дуги.

И Рэйни собиралась с ним за это рассчитаться.

Сидя во мраке, она улыбнулась. Она снова стала прежней Рэйни. И наконец с сожалением поняла, что Куинси был всего лишь тем, кого она любила. Видимо, куда сильнее Рэйни нуждалась в человеке, которого можно было ненавидеть.

Вторник, 22.15

— Не трогай меня!

Голос Дуги вывел Рэйни из задумчивости. Она была готова поклясться, что не заснула. Разве что на секунду.

— Ты извращенец, я всем расскажу!

Рэйни выпрямилась. Острая, резкая боль пронзила ее левое бедро, как электрический шок. Она вздрогнула, выпустила мальчика и попыталась вытянуть ноги.

— Как ты себя чувствуешь? Голова болит? — спросила она.

— Где мы? Ничего не вижу. Мне не нравится эта игра.

— Это не игра, Дуги. Кто-то меня похитил. И тот же самый человек похитил тебя.

— Ты врешь, — сердито отозвался Дуги. — Врешь, врешь, врешь! Я все скажу мисс Бойд. Ты пьяница. Я хочу домой!

— Да, Дуги. Я тоже хочу.

Когда вернулось сознание, вернулся и холод. Рэйни инстинктивно потянулась, пытаясь растереть предплечья, и вспомнила, что у нее связаны руки. Жаль, что она ничего не видит. Жаль, что не чувствует пальцев. Ей пришло в голову, что голос Дуги звучит внятно — значит, ему не заткнули рот. Она все еще смела надеяться на лучшее.

— Дуги, у меня на глазах повязка. А у тебя?

— Тоже, — угрюмо отвечал тот.

— А твои руки и ноги? Ты связан?

— Д-да. — Дуги икнул. Он начал понимать, где находится, и вместе с этим пониманием к нему пришел страх.

Рэйни заставила себя говорить спокойно.

— Дуги, ты видел человека, который схватил тебя? Ты знаешь, кто это сделал?

Мальчик помолчал.

— Я видел яркий свет, — наконец сказал он.

— Я тоже. Мне кажется, сначала он использует что-то вроде ослепляющей вспышки, а потом применяет хлороформ. Ты можешь почувствовать себя нехорошо. Если тебя стошнит — ничего страшного. Просто скажи мне, и я помогу тебе спуститься с лестницы.

— Я тебя не люблю, — ответил Дуги.

Рэйни больше не утруждала себя ответами; Дуги твердил это неделю за неделей, с тех самых пор, как она в среду вечером, вместо того чтобы встретиться с ним, поехала в бар. На то, чтобы завоевать доверие мальчика, у нее ушли месяцы. Лишилась же достигнутого она меньше чем за четыре часа. «Вот твоя настоящая жизнь, — не в первый раз подумала Рэйни, — а вот твоя жизнь, когда ты пьяна».

— Дуги, — осторожно сказала она, — я сейчас дотянусь до тебя и попробую развязать тебе руки. Я ничего не вижу, так что не шевелись, пока я не закончу.

Мальчик не ответил, но и не отстранился. Прогресс. Рэйни нагнулась к нему и почувствовала, что он весь трясется и пытается унять дрожь. Мокрый свитер лишал его последних остатков драгоценного тепла. Рэйни поклялась, что если выберется из этого подвала, то никогда больше не выйдет под дождь.

Она наконец коснулась пальцами его связанных рук. Ощупала запястья, затем тихонько выругалась. Похититель использовал нейлоновые шнуры. От них можно было избавиться, только разрезав их чем-нибудь острым, например ножницами. Сукин сын.

— Я не смогу, — сказала она. — Прости, Дуги. Нам нужен какой-нибудь инструмент.

Дуги фыркнул.

— Давай я попробую снять повязку с глаз. Может быть, у меня получится.

Дуги повернулся к ней, и Рэйни нащупала узел. Повязка оказалась куда более многообещающей — всего лишь полоска хлопчатобумажной ткани. Узел тем не менее был тугой, а пальцы у Рэйни онемели. Она пробовала снова и снова, время от времени дергая Дуги за волосы и заставляя его взвизгивать.

С узлом она так и не справилась. Но от ее непрерывных попыток ткань растянулась. Дуги удивил их обоих, когда внезапно стащил повязку.

— Темно! — удивленно произнес он.

— Я думаю, мы в подвале. Ты видишь окна?

Мальчик помолчал.

— Вверху, — наконец сказал он. — Два. Слишком высоко для меня.

Рэйни, кажется, поняла, что он имеет в виду. Два проема — возможно, над поверхностью земли. По крайней мере они пропускали дневной свет. Все-таки это лучше, чем непроницаемый мрак.

— Дуги, ты смог бы снять с меня повязку?

Мальчик не ответил. Он сожалеет? Злится? Вспоминает все те случаи, когда Рэйни его обманывала? Она не могла обратить время вспять. Уж это-то она знала наверняка.

Наконец Рэйни почувствовала прикосновение его пальцев. Они двигались по руке к шее — а потом мальчик замер.

— Где твои волосы?

Рэйни не хотела пугать ребенка — но в то же время ей был нужен союзник, а значит, Дуги должен был возненавидеть похитителя сильнее, чем ее.

И она честно ответила:

— Он их отрезал. Отрезал ножом.

Мальчик помедлил. Может быть, он переваривал ту информацию, которую ему дало осязание. Ее кожа, вся была покрыта порезами, которые все еще кровоточили. Опухоль на локте, где явно что-то сдвинулось с места, казалась горячей на ощупь.

— Стяни повязку, Дуги, — негромко приказала она. — Давай сначала вернем мне зрение, а потом попробуем освободить ноги.

Он занялся ее повязкой. Пальцы у него были тоньше и проворней. Даже со связанными запястьями мальчик справился с повязкой в два счета. Потом они занялись ногами. Слава Богу, ноги были связаны не нейлоновым шнуром, а обыкновенной веревкой. Дуги, уже доказавший свою ловкость, освободился первым.

Когда Рэйни смогла раздвинуть лодыжки, она почувствовала, что по ее телу словно пробежали искры. Пальцы на ногах дрожали, в левом бедре что-то пульсировало. Первые тридцать секунд она сидела, мучительно стиснув зубы, пока нервные окончания оживали одно за другим. Ей хотелось кричать, молотить кулаками воздух. Но главное — убить этого сукина сына там, наверху.

Потом худшее миновало — она полулежала, дрожа, с ватными ногами, как будто только что вскарабкалась на Эверест, а не пережила череду мышечных спазмов.

Рэйни попыталась глубоко вздохнуть и успокоиться, впервые за все время осознав, как у нее болит голова — в ушах стоял низкий звон. Она пропустила по крайней мере один прием лекарства и не питала никаких иллюзий по поводу того, что должно было вскоре случиться.

Рэйни продолжала возиться со связывавшими Дуги веревками, перебравшись на нижнюю ступеньку. Ее глаза привыкли к темноте; два крошечных окошка под самым потолком пропускали слабый свет — возможно, он исходил от фонаря во внутреннем дворике. Этого оказалось достаточно для того, чтобы их тюрьма перестала быть черной дырой. Ботинки Дуги казались темными пятнами на более светлом фоне. Она ощупала их непослушными пальцами, пока не обнаружила узел, и начала дергать его и тянуть.

— У тебя плохо получается, — сказал Дуги.

— Вижу.

— Я хочу есть.

— А у тебя нет еды? — спросила Рэйни и почувствовала, как он нахмурился в темноте.

— Нет.

— Значит, нам нечего есть.

— Он забрал моего жука, — заявил Дуги, и в его голосе впервые зазвучала злость. — Он украл моего жука!

— Дуги, взрослые обычно запрещают драться. Нельзя кусаться, нельзя царапаться, нужно играть дружно.

— Ну да.

— Этот человек — исключение. У тебя будет шанс сделать с ним все, что ты захочешь. — Узел наконец поддался, и Дуги торжествующе задрыгал ногами.

Теперь ноги, глаза и рты у них были свободны. Неплохое достижение за день.

Рэйни подобрала веревку. Она пока еще не знала, как ею воспользоваться, но решила приберечь.

Теперь, в темноте, она видела, как Дуги поднес руки ко рту и начал грызть нейлоновые шнуры на запястьях. Теоретически перегрызть нейлон было трудно, но она не хотела лишать мальчика надежды, сама же сосредоточилась на странном ощущении в боку, которое никак не исчезало.

Возможность делать нормальные шаги — это очень приятно. Рэйни почувствовала себя сильной. Пусть даже у нее болят ребра, голова и руки. Потом зубы снова начали клацать, напомнив ей о холоде.

Рэйни взглянула на лестницу и увидела полоску света под дверью. Значит, он еще не спит.

Она повернулась к Дуги, который по-прежнему работал челюстями.

— Эй, парень, — сказала она, — у меня есть план.

 

Глава 28

Вторник, 22.03

В начале одиннадцатого все начали расходиться. Шелли Аткинс собрала своих помощников и разбила их на смены. Детективы отправились на поиски свободных номеров в отеле. Люди устали, измучились, изнервничались. Теперь каждый попытается хотя бы немного вздремнуть. Может быть, кому-то это удастся.

У Куинси немного кружилась голова — его охватило то странное эйфорическое состояние, которое предшествует полному физическому изнеможению. Он не ощущал ни боли в груди, ни рези в желудке, его сознание работало на полную мощность, мысли перескакивали с нелегкого детства Дуги Джонса к Люку Хэйесу и тому, насколько разумно было втягивать собственную дочь в общение с похитителем. Он вспомнил об Астории — все силовые структуры работали так четко, так слаженно и тем не менее не достигли ничего, что можно было бы назвать результатом. Он вспомнил, как вошел в свой дом месяц назад, увидел Рэйни, которая читала, сидя у камина, и остановился, чтобы полюбоваться изгибом ее шеи.

В такие моменты Куинси хотелось остановить время. Ему хотелось вытянуть руку и сказать: «Погоди. Пусть это мгновение продлится. Пожалуйста, еще немножко, пусть оно продлится».

Ему хотелось этого каждое утро, когда он смотрел на спящую Рэйни — с рассыпавшимися по подушке волосами и тенью от ресниц, упавшей на щеки. Проснувшись, Рэйни преображалась — быстрые шаги, порывистые движения. Она двигалась, когда говорила, когда ела, — все время двигалась, двигалась, двигалась… Конечно, ему нравилась ее энергия, ее осанка, гибкая, кошачья грация. Но он предпочитал Рэйни утреннюю. Куинси нравилась мысль, что он единственный, кто видит ее спокойной, мягкой, беззащитной.

Теперь ему было стыдно. Как будто все это время он спал с женщиной, но так и не узнал ее. Он понятия не имел, как она страдает, как отчаянно нуждается в помощи; не видел, что их работа мало-помалу убивает ее — до тех пор, пока Рэйни не начала глотать таблетки, чтобы пережить день, и пить, чтобы пережить ночь.

Кроме стыда была еще и растущая ярость. Рэйни сломалась, а он не сумел ей помочь и потому ощущал себя настолько беспомощным, настолько слабым, что снова начинал злиться на жену. «Почему она не удержалась? — думал Куинси-профессионал. — Почему не смогла справиться без посторонней помощи?»

Он тоже был на месте преступления. Он тоже видел тело маленькой девочки. Видел Аманду и Кимберли и чувствовал то, что чувствует всякий отец, когда понимает, что пришел слишком поздно, что не смог защитить свою малышку, что родители далеко не так всемогущи, как думают дети.

В мире много зла. Куинси знал только один способ с ним бороться — продолжать работу. Именно это он и делал, и именно это некогда делала Рэйни. Они были командой. Они придавали друг другу сил.

Но его сил оказалось недостаточно. Его любви было мало. Каждую ночь он держал Рэйни в объятиях, а она все равно сломалась.

Куинси чувствовал, как в его сознании нарастает невыносимая тяжесть. В какую-то секунду ему захотелось закричать.

Поймав взгляд Кинкейда с противоположного конца стола, Куинси достал свои записи и поправил галстук.

Вторник, 22.32

— Я знаю, что это противоречит правилам, и первым готов это признать, — начал Кинкейд, — но, учитывая недостаток времени, самым разумным будет позволить мистеру Куинси присоединиться к следствию. Он может заняться психологическим портретом преступника. Разумеется, хороший адвокат сможет опротестовать информацию, собранную мужем жертвы, тем не менее мы нуждаемся в эксперте, который сумел бы выработать стратегию предстоящего контакта с преступником. Учитывая его богатый опыт в подобных делах, мистер Куинси вполне подходит для этой роли — а главное, он находится в пределах досягаемости.

Кинкейд жестом указал на Куинси, который ответил детективу легким кивком:

— Я тронут.

— Да уж наверное. Окружной прокурор в любую минуту может узнать о том, что у нас здесь творится, и оторвать мне голову. Давайте радоваться, пока есть время.

Куинси снова кивнул и взял блокнот. Кинкейд, Кэнди и Кимберли сидели напротив него. Мак вышел с ноутбуком в коридор — он пытался что-нибудь выяснить о семье Лукаса Бенсона. Куинси пока не ощущал готовности взяться за дело.

В командном центре не осталось ни детективов из Орегонского полицейского управления, ни людей Шелли Аткинс. На совещании присутствовали исключительно те, кого это непосредственно затрагивало: Кинкейд как руководитель, Куинси в качестве эксперта, Кэнди, посредник, и Кимберли, которой предстояло передать преступнику выкуп. Кимберли и Кинкейд казались вполне бодрыми. Кэнди Родригес, наоборот, выглядела так, как будто вот-вот заснет.

— Составление портрета преступника, когда речь идет о похищении, имеет свои особенности, — сказал Куинси вместо вступления. — Когда перед нами обыкновенное убийство, мы извлекаем информацию непосредственно из самого инцидента — некие ключевые моменты, в том числе способ убийства, состояние трупа, его положение, вероятный образ действий преступника, биография жертвы и так далее. Обычно призывают кого-нибудь вроде меня и говорят, что нужно исследовать место преступления — подразумевается, что есть уйма сведений, которые надо обработать. В нашем же случае, наоборот, информация весьма ограниченна. Мы знаем, кто жертва, но не знаем, как она была похищена. Мы знаем, где произошло похищение, но понятия не имеем, где держат заложницу и в каком состоянии она находится. Из-за ужасных погодных условий мы даже не располагаем результатами судебной экспертизы, которые могли бы сообщить нам о способе действий преступника. Все, что у нас есть, — это пять контактов с Эн-Эс, и именно они легли в основу моего анализа.

Куинси достал копии трех писем и распечатки телефонных разговоров и веером разложил их перед собой. Все они были пронумерованы и лежали в порядке поступления. Даже спустя столько лет Куинси оставался агентом ФБР до мозга костей.

— Есть несколько важных фактов, которые нужно учитывать при анализе такого рода случаев. Во-первых, способ коммуникации. В нашем случае Эн-Эс использует как письменную форму, так и звонки по телефону, чтобы установить контакт. Тот факт, что он выходит на связь, указывает, что преступник хочет быть услышанным. Действительно, в обоих случаях, когда мы недостаточно быстро реагировали на его письма, он звонил нам. Этому человеку крайне важен диалог. Он хочет быть в курсе расследования; более того, он хочет чувствовать себя главным. Власть — основная мотивация нашего Эн-Эс, и мы увидим это снова и снова. Второе ключевое положение таково: Эн-Эс выходит на связь через прессу. Первое письмо адресовано «уважаемому редактору», а третье, непосредственно переданное репортеру, предназначено в равной мере для «представителей прессы и силовых структур». Очевидно, Эн-Эс хочет внимания. В разговоре со мной он зашел настолько далеко, что назвал в числе своих целей славу.

— Слава, деньги и яблочный пирог, — пробормотал Кинкейд.

— Вот именно. Полагаю, яблочный пирог — это намек на «американскую мечту», а все предложение в целом: «Я хочу того же, чего хотят все, — славы, денег и яблочного пирога» — отражает довольно предвзятое суждение о том, что американцы как один хотят стать знаменитыми. Итак, вот что мы знаем об этом человеке: он хочет власти и страстно жаждет признания. И то и другое в значительной мере наполняется конкретным содержанием, если мы примемся за анализ писем. Бесчисленное количество раз Эн-Эс упоминает о «правилах». Мы, полицейские, должны следовать его правилам. Делайте, как я скажу, и тогда с жертвой все будет в порядке. Не подчинитесь — жертва будет наказана. Разумеется, когда мы уклонились от выполнения его требований, он отплатил нам тем, что взял второго заложника и повысил планку. Очень важно отметить, что он «наказал» нас, взяв второго заложника, а не убив первого. Почему? Да потому, что убийство жертвы лишит его власти. Нет заложника — нет козыря. Я не хочу сказать, что Эн-Эс не способен на убийство, — наоборот, я полагаю, что вероятность расправы очень высока, и вскоре мы к этому вернемся. Короче говоря, если он почувствует, что теряет контроль, — Куинси пристально взглянул на Кэнди, — то ситуация может измениться мгновенно.

Его стремление к власти подтверждается требованием, чтобы деньги передала женщина — большинство мужчин считают, что женщина представляет меньшую угрозу. И наконец, сам выбор жертв. Наш Эн-Эс похитил не мэра города или крупного бизнесмена — что было бы вполне логичным, если бы основной целью похищения были деньги. Он похитил сначала женщину, потом семилетнего ребенка. Эн-Эс хочет, чтобы мы играли по его правилам, и потому, естественно, выбирает тех, кто намного слабее его.

Очень важные факты, которые можно почерпнуть из писем, — это имена, выбранные в качестве подписи. Как мы выяснили, все три псевдонима — это имена похитителей, которые обрели известность благодаря своим преступлениям. Иными словами, все эти люди получили ту самую славу, к которой так стремится наш Эн-Эс, и поэтому он выбрал их в качестве образцов для подражания.

Третье соображение относительно содержания писем: все они написаны очень внятно и обнаруживают владение деловым стилем и грамматикой. Обращения свидетельствуют о знакомстве преступника с полицейским делопроизводством. Первое письмо адресовано редактору, в то время как второе — исключительно полиции; Эн-Эс, судя по всему, понимал, что расследованием займутся детективы. Что крайне показательно, третье письмо адресовано и прессе, и представителям правоохранительных структур. Повторюсь, этот человек хорошо подготовился. Он предусмотрел, что ради такого случая соберут целую команду специалистов и что пресса будет следить за ходом событий.

Наконец — пусть это даже мои догадки, — у Эн-Эс имеются некоторые представления о судебной экспертизе. Единственный образец почерка принадлежит жертве. Все письма отпечатаны на простой белой бумаге. Первое письмо — единственное, которое было отправлено по почте, — вложено в конверт с клейким краем, что исключает возможность получения образцов слюны и, разумеется, ДНК. То, что похищение состоялось во время сильной бури, не простое совпадение. Я полагаю, Эн-Эс сознательно использовал погодные условия, чтобы не оставлять следов; конечно, устанавливая контакт, он также это учитывал — заворачивал письма в полиэтилен и так далее. И последний момент: оба раза, когда Эн-Эс звонил мне, он использовал аппарат для изменения голоса. До этого ведь тоже надо было додуматься.

— Специальная подготовка или личный опыт? — уточнил Кинкейд.

— Подготовка, — ответил Куинси. — Если бы у него был опыт, мы бы куда больше извлекли из писем и звонков. Он действует довольно грубо, так что мы можем заподозрить его в неопытности. Но не смешивайте неопытность и глупость. Эн-Эс постарался все предусмотреть. И в качестве человека, который полагает себя главным в этой игре, делает все возможное, чтобы оставаться на один шаг впереди полиции.

Куинси сделал глубокий вдох.

— Все это ведет меня к следующему заключению: мы ищем белого мужчину, примерно от двадцати пяти до тридцати пяти лет (средний возраст людей, решающих заняться криминалом). Уровень интеллекта явно выше среднего — возможно, Эн-Эс какое-то время учился в колледже, но высшего образования все-таки не получил. Он очень четко выражает свои мысли — возможно, у него были длительные отношения с красивой, но пассивной женщиной. Явно это не тот человек, который потерпел бы неповиновение со стороны партнера. С финансовой точки зрения наш Эн-Эс малообеспечен, но тем не менее держится гордо: возможно, он живет в трейлере, но не позволит обращаться с собой пренебрежительно. Между ним и Рэйни Коннер существует некоторая связь, но я бы предпочел пока не делать из этого далеко идущие выводы: возможно, эта связь существует лишь в моем воображении.

— Рэйни кто-то преследовал, — подсказал Кинкейд.

— Вот именно. Эн-Эс очень аккуратен и хорошо выглядит. Внешность для него крайне важна. Соседи, возможно, говорят, что он умен, красив и невероятно подвижен. При ближайшем рассмотрении тем не менее может выясниться, что ему не особенно везло в жизни. Он поступил в колледж, но что-то случилось — скажем, умерли родители, — и ему пришлось бросить учебу. У него была хорошая работа, но опять что-то случилось — например, компания обанкротилась, и он был уволен. Наш Эн-Эс отлично делал свое дело, пока что-нибудь находившееся вне его власти не портило ему игру. Он не виноват во всех своих прежних бедах, а будущее всегда полно возможностей, которые ждут своего часа. Недавно в его жизни случилась очередная крупная перемена. Эн-Эс требует денег — а значит, можно предположить, что он потерял работу. Согласно статистике, беременность, рождение ребенка и разрыв с партнером также нередко являются причиной антиобщественного поведения.

— Похоже на Стэнли Карпентера, — сказал Кинкейд. — Окончил школу, работает в производственной сфере, имеет покорную жену. У него полный физический контроль над Лорой, который, возможно, лишь чуточку ослаб с появлением в семье приемного ребенка.

— Я не возражаю против дополнительной проверки его алиби, — согласился Куинси. — Но Стэнли старше, чем наш подозреваемый, и он живет устоявшейся жизнью — та же работа, тот же дом, та же жена в течение многих лет. Человек, которого мы ищем, — эмоционально незрелый. Он мечтает об образе жизни куда более интересном, чем жизнь Стэнли Карпентера, и в то же время не обладает средствами, которые позволили бы ему осуществить свою мечту. Окружающие люди, вероятно, любят его, но не испытывают к нему доверия. Наиболее опытные могут заподозрить в нем проходимца. Не исключено, что он занимался темными финансовыми махинациями, если не откровенными аферами. Но на самом деле этому человеку нужны не деньги. Он рекламирует себя, свой собственный образ. И очень старается, чтобы никто не узнал, что за чудовище кроется в его душе.

— Письма, — напомнил Кинкейд. — Эн-Эс упорно твердит, что он не чудовище.

— Бот именно. И это — самое главное в его письмах. С самого начала Эн-Эс изо всех сил уверяет нас, что он не извращенец и не зверь. Он говорит, что хочет денег. Но при этом не ведет о них речи. Большинство похитителей долго и в деталях описывают процедуру передачи выкупа. В какой валюте, как должны быть упакованы деньги. Они помешаны на выкупе, и это чувствуется во всем, что бы они ни делали. Но только не этот человек. Наши переговоры с ним крутятся вокруг двух вещей: «я не зверь, но вы должны меня слушаться» и «я могу превратиться в чудовище, я совершу преступление, и это будет ваша вина».

— Он ищет козла отпущения, — негромко произнесла Кимберли.

— Он ненормальный, — твердо сказал Куинси. — И сам это сознает. Его тянет к таким образцам, как Лис и Натан Леопольд. Не думаю, что он уже убивал, — а если да, то по случайности. Но он мечтает об убийстве. Он хочет почувствовать себя всемогущим — а что может служить наилучшим доказательством могущества, как не лишение жизни другого человека?

— Дарование жизни, — пробормотала Кэнди.

Куинси слабо улыбнулся:

— В точку. Но нашим Эн-Эс движет не это. Его привлекает жестокость. Он похищает женщину и держит ее в плену, связанной, с кляпом во рту, — таков его первый шаг. Может быть, он убедил себя, что хочет денег, что все дело действительно в выкупе. Но есть много способов получить деньги. Спрошу как психолог — зачем вообще похищать человека? Более того, почему именно женщину? Он задумал что-то еще, пусть даже пока в этом и не признается.

— Вы думаете, она мертва! — изумленно воскликнул Кинкейд.

— Нет. Пока нет. — Голос Куинси дрогнул. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Пока он говорит о безымянной жертве — он может работать. Если же вдруг вспомнит, что это Рэйни, его тут же скрутит.

— Эн-Эс хочет, чтобы мы упростили ему задачу, — тихо сказал Куинси. — Он хочет, чтобы мы дали ему повод, любой повод, сделать то, к чему он изначально стремится, а он обвинил бы в этом кого-то другого. Вот к чему он клонит. Сила на его стороне, но он ни в чем не виноват. Когда он позвонит завтра, — Куинси взглянул на Кинкейда, — он зачитает вам длинный перечень требований. Они будут очень запутанными, почти невыполнимыми. Вы, — он посмотрел на Кэнди, — окажетесь в очень затруднительном положении, когда попытаетесь выяснить его намерения и выиграть для нас немного времени. Он тут же разозлится. Обвинит нас в том, что мы нарушаем правила и отказываемся выполнять его указания. Эн-Эс станет откровенно враждебным и пригрозит убить обоих заложников, поскольку мы, видите ли, не оставили ему другого выбора.

Кэнди, судя по всему, забыла о скуке.

— Черт…

— Как бы то ни было, вы должны поддерживать в нем уверенность, что Кимберли действует согласно его инструкциям. Не намекайте на то, что его приказы невыполнимы или их слишком много. И конечно же, заставляйте его повторять все по нескольку раз: вдруг Кимберли заблудится или что-то перепутает?

— Может, предложить ему бо́льшую сумму? Вроде награды за терпение.

Куинси задумался.

— Нет, деньги для него не главное. Он хочет славы, признания. Заголовки в газетах — вот что нам нужно.

— Адам Даничич? — нахмурившись, уточнил Кинкейд.

— Нет, этот тип и так уже добрался до Даничича. Мы не будем предлагать Эн-Эс ничего, чего он не смог бы получить своими силами. Нам нужна фигура покрупнее — например, журналист, специализирующийся на расследованиях, или какой-нибудь популярный обозреватель из «Орегон ньюс». Человек, чье имя хорошо известно, но которого в то же время сможет изобразить лейтенант Мосли.

— Вы не хотите, чтобы он приехал? — уточнил Кинкейд.

— Это будет наживка. Здесь, в этой комнате, находится известный журналист, который проделал долгий путь до Бейкерсвилла, чтобы лично поговорить с Эн-Эс. Это для того отличный шанс выступить на публике. Рассказать свою историю всем. И конечно, доказать, что он не чудовище, позволив журналисту поговорить с обоими заложниками.

Кимберли кивнула:

— Это может сработать. Ценность Рэйни и Дуги как заложников возрастет. Эн-Эс собирается манипулировать полицией и одновременно привлекать к себе все больше внимания.

— Конечно, у нас нет никаких гарантий. Помните, он жаждет внимания. Любого. Не важно, будет его слава доброй или дурной.

— Вы думаете, он сможет причинить им вред, находясь на прямой связи с журналистом? — резко спросил Кинкейд.

Куинси пожал плечами:

— Есть серийные убийцы, которые посылают местным издателям вещи, взятые у жертв. Добро пожаловать в эпоху СМИ. Слава, деньги и яблочный пирог.

— Отсюда недалеко и до реалити-шоу, — пробормотал Кинкейд.

— Давайте не будем подавать продюсерам такие идеи.

Куинси собрал свои записи и убрал их в папку. Ему на глаза снова попалось имя Лукаса Бенсона, но он не сказал ни слова.

— И что нам теперь делать? — спросила Кэнди.

— Немного поспать, — ответил Кинкейд и закрыл блокнот.

 

Глава 29

Вторник, 22.43

Мак и Кимберли поехали в местный «Уол-март» за сухой одеждой. К сожалению, магазин был уже закрыт. Они сделали еще один круг по темным бейкерсвиллским улицам, прежде чем окончательно сдаться и отправиться в гостиницу, где Куинси снял для них номер. Кимберли хотела, чтобы отец поехал с ними, но тот, разумеется, отказался.

После совещания у Кинкейда они вышли к машине, чтобы обсудить дальнейшие действия. Дождь почти прекратился, превратился в густую изморось, но никто из них этого не заметил.

Мак кое-что разузнал насчет Лукаса Бенсона: нашел статьи о суде над Рэйни, где сообщалось, что у убитого остался сын, Эндрю Бенсон, воспитывавшийся бабушкой с материнской стороны, Элеонорой Честайн. Сведения о матери Эндрю были очень скудны, но, судя по всему, Сэнди Бенсон умерла до того, как Лукас пропал, — видимо, большую часть жизни Эндрю провел у бабушки. Что интересно, ни Элеонора, ни ее внук так и не появились в зале суда.

Мак набрал имя «Элеонора Честайн» в строке поиска, и компьютер выдал несколько телефонных номеров, владельцы которых жили в разных штатах. Интернет по-прежнему оставался лучшим другом детективов. И извращенцев.

Мак выбрал два номера — один в Юджине, штат Орегон, другой в Сиэтле, штат Вашингтон. И первая же попытка оказалась удачной. Элеонора из Юджина была приятно удивлена, когда с ней связался давний друг ее внука, пытавшийся разыскать Эндрю. Однако она ничем не смогла ему помочь, поскольку в последний раз видела Эндрю, когда он украл у нее стереосистему, прыгнул в машину и нажал на газ. По слухам, он поступил в армию — возможно, теперь ее внук в Багдаде. Она выразила надежду, что служба в армии наконец исправит парня. Если Мак его найдет, пусть напомнит Эндрю, что тот по-прежнему должен бабушке пятьсот баксов. Заранее спасибо. Вот и все, что удалось узнать от Элеоноры Честайн.

Главное, что смог выяснить Мак, — это то, что Эндрю Бенсону было примерно двадцать восемь лет, а значит, он подходил под описание. Плюс к тому совершил кражу, хотя, судя по всему, Бенсон едва ли учился в колледже. Оставался главный вопрос — где сейчас этот человек?

Мак разослал запросы во все военкоматы Портленда. Шанс на то, что удастся напасть на след, оставался, хотя, разумеется, ответ будет получен только утром.

На этом их семейный совет закончился. Час был поздний, и немного поспать казалось неплохой идеей. С рассветом нужно быть на ногах, завтра их ждет трудный день.

Кимберли снова попыталась уговорить отца поехать с ними. И он снова отказался. Куинси сказал, что очень устал и просто хочет побыть какое-то время один. Он поедет домой и ляжет спать.

Кимберли не поверила ему ни на секунду. Спать? Ее отец? Скорее всего он будет бродить по комнатам и мучить себя бессмысленными «а что было бы, если…».

Наверное, она бы делала то же самое, подумала Кимберли, если бы рядом с ней не было Мака, который держал ее за руку, пока они в молчании ехали в гостиницу.

Войдя в номер с красивой мебелью вишневого дерева и ужасными обоями с цветочным орнаментом, Кимберли принялась развешивать в ванной сырую одежду. Мак вытащил из сумки старую футболку, и Кимберли с благодарностью облачилась в нее, а потом стала сушить феном вещи, подлежащие исключительно химической чистке. Она включила фен на полную мощность и закрыла дверь ванной, так что температура в крошечном помещении поднялась примерно до семидесяти градусов. Это было незабываемое ощущение: пот капал с ее лица, мерные, ритмичные движения расслабляли мышцы.

Кимберли вышла из ванной и обнаружила, что Мак, в клетчатых трусах, лежит на застеленной кровати с тем усталым видом, который она так хорошо знала. Несмотря на поздний час и обилие событий в течение дня, она ощутила знакомое покалывание в низу живота. Такова была одна из особенностей их связи: они слишком мало времени проводили друг с другом. Достаточно Маку войти в комнату, и она уже готова отдаться ему здесь и сейчас. А он еще жалуется.

Она подошла к кровати, чувствуя, как он следит за ней взглядом — его глаза скользнули по ее шее, плечам, маленькой округлой груди.

— Красивый номер, — сказала Кимберли.

— Если ты любишь ситец на стенах.

— Если мне не изменяет память, с ситцем у нас связаны неплохие воспоминания.

— Ты права.

Она забралась на кровать — вырез футболки оказался достаточно глубоким, чтобы Мак видел, что под ней у Кимберли ничего нет.

— У нас был трудный день, — сказал он.

— Да.

— Много переживаний.

— Да.

— Может, ты хочешь поговорить?

— Поговорить? Ты что, забыл, что я дочь своего отца? — И Кимберли оказалась сверху.

Грудь у него была теплая. Кимберли нравилось прикасаться к его коже ладонью или щекой. Она поцеловала Мака в шею, наслаждаясь его запахом: мыло, лосьон после бритья, пот. Ей следует принять душ; ему тоже. Возлюбленные, которые видятся лишь по выходным, могут себе позволить быть на высоте. Но сейчас она не хотела, чтобы он ушел. Ей хотелось прижаться к его сильному телу, хотелось услышать, как бьется его сердце, ощутить на губах соленый привкус его кожи и услышать, как он торопливо и неровно дышит.

Кимберли устала. В глубине ее души таилась тоска — труднообъяснимая, почти неуловимая. Большую часть своей жизни Кимберли находилась рядом со смертью. Отец разрывался между семьей и клиентами, которые, судя по всему, нуждались в нем больше, чем собственные дочери. Кимберли помнила, как впервые забралась к нему в кабинет и принялась листать пособия по криминалистике, разглядывая картинки. В тринадцать лет, когда ее тело начало созревать, она узнала, что можно сделать с женской грудью при помощи плоскогубцев. В пятнадцать прочла о том, как нестандартное сексуальное поведение может обратиться в насилие, жестокость, садизм.

Кимберли с головой уходила в изучение разнообразных дел, историй порока, отчетов о самых ужасных деяниях, совершенных в отношении женщин и детей. Она не знала, как вернуть отца в свой мир, и потому погрузилась в его. Если все эти жертвы нуждаются в помощи ее отца, она тоже научится их защищать.

Настал день, когда погибла ее сестра, когда была убита мать и когда она сама подверглась нападению — сумасшедший в номере отеля приставил к ее виску пистолет. Когда Кимберли была ребенком, насилие отняло у нее отца. Когда она выросла, насилие заставило его вернуться.

Она пошла по его стопам и стала агентом ФБР; до получения квалификации профилировщика остались считанные дни. И что потом? Она перестанет ценить свой брак, забудет о детях, целиком погрузится в себя?

Кимберли крепко поцеловала Мака. Его руки запутались в ее волосах, горячая мужская плоть уперлась в бедро. Она прижалась к нему, он обхватил руками ее бедра и прошептал:

— Ш-ш-ш…

Ей требовалось немало времени, чтобы понять, что она плачет, что теплая влага на ее лице — это слезы, которые текут по щекам и падают Маку на грудь. Кимберли слизывала их, ощущая на языке вкус соли.

Потом она лежала на спине, а Мак склонился над ней, стоя на коленях, и его большие руки были невероятно нежными, когда он стаскивал с нее через голову футболку.

— Да! — настойчиво приказала она. — Да!

Но он медлил. Она упорно цеплялась за его плечи, старалась обхватить ногами. Мак же, воплощенная сдержанность, целовал Кимберли в мочку уха, что-то шептал, уткнувшись в ее шею, пока от наслаждения тело Кимберли не покрылось гусиной кожей; все ощущения стали настолько острыми, что она готова была закричать, если бы прикосновения вдруг прекратились.

Его голова лежала у нее на груди, небритые щеки легонько покалывали соски, когда он успокаивающе касался их губами. У Кимберли было сильное, гибкое тело, с узкими бедрами и почти плоской грудью. Но Мак заставлял ее почувствовать себя сексуальной — его большие смуглые руки касались молочно-белой кожи, шелковистые волосы щекотали живот.

Потом он сжалился над ней, поместил свои бедра между ее ног, и его мощное тело задвигалось.

В последнюю минуту Кимберли открыла глаза. Она смотрела на своего возлюбленного — голова откинута, зубы стиснуты, он не помнил себя, наслаждаясь ее телом. И она ощутила — сквозь экстаз и грусть — невероятную нежность. Провела руками по его лицу. Она хотела, чтобы он испытал удовольствие. Мак нужен ей, чтобы получить облегчение. Кимберли должна быть уверена, что может сделать этого человека счастливым.

Плотина рухнула. Неимоверная тяжесть в ее душе раскололась и пошатнулась. Кимберли падала, по-прежнему цепляясь за Мака руками и ногами, и, по крайней мере сейчас, этого было достаточно.

Вторник, 23.28

— Ты знаешь, я бы тебя связал, если бы думал, что это поможет, — сказал Мак. — А сам бил бы себя в грудь, изображая настоящего мужчину. Я относился бы к тебе как к слабой, покорной женщине, которая делает то, что ей велено.

Она стукнула его в плечо.

— Ох!..

— Это тебе за «слабую». Я подумаю, как наказать тебя за «покорную».

Он навалился на нее, удивив Кимберли внезапным порывом, и прижал ее к кровати.

— Я больше, — сказал Мак. — Я сильнее. Но я нашел себе достойную пару, Кимберли. Я уважаю тебя за то, что ты помогаешь отцу. Ты делаешь то, что должна, даже если это тебе вредит.

Она не знала, что ответить. В комнате было темно, шторы опущены, поэтому она чувствовала себя менее уязвимой, но такую же защиту темнота давала и Маку. Кимберли видела, как поблескивают его глаза. А главное, ощущала всю тяжесть невысказанных им слов, всех страхов, о которых они никогда не говорили. Всего того, что может случиться завтра, или послезавтра, или когда-нибудь в будущем.

Никто из них не боялся за себя, но они не представляли, как можно не бояться за другого.

Мак встал. Она рассматривала его силуэт — тень на фоне теней, — пока он рылся в сумке.

— Второй раунд? — спросила Кимберли с легким удивлением. Но то, что он вложил ей в руку, не было презервативом: маленькая квадратная коробочка из ювелирного магазина.

Сначала она не поняла.

— Я все продумал, — быстро сказал Мак. — Заказал нам столик в ресторане. Даже купил тебе платье. Мы бы отправились на свидание, официант принес бы нам шампанское — и вот тогда, в присутствии музыкантов, обслуги и прочих гостей, я бы встал на одно колено и сделал это как полагается. Но конечно, у нас не получится поехать в «Саванну». Если честно, чем дольше я с тобой живу, тем сильнее убеждаюсь: это просто счастье, что нам удалось получить номер в дешевой гостинице среди полей и пастбищ. Если и существуют счастливые звезды, твоя семья явно не родилась под одной из них.

Мак провел рукой по ее волосам; он волновался больше, чем когда-либо прежде.

— В общем, я хочу сказать, что… черт… я имею в виду…

Он снова забрался на кровать, встал на одно колено и взял ее за руку.

— Кимберли Куинси, ты выйдешь за меня замуж?

— Но я голая, — растерянно отозвалась она.

— Я вижу. Это часть моего плана. Голая ты не сбежишь.

— А я почему-то всегда думала, что, когда мы окажемся перед алтарем, я буду одета.

— Если это тебя утешит — я не возражаю.

— Я раздражительная и всегда усталая.

— Против этого я тоже не возражаю.

— Правда?

— Детка, я люблю тебя раздражительную, злую, вооруженную, опасную и так далее. Я даже поспорил, что ты дашь пинка Кэнди Родригес.

— Мне она действительно не нравится, — тотчас же отозвалась Кимберли.

— Ты моя девочка.

Мак потянулся и включил лампу. А потом дрожащими пальцами медленно открыл коробочку, которую Кимберли по-прежнему сжимала в ладони.

Кольцо было старинное — несколько маленьких бриллиантов в платиновой оправе. Ничего сверхизысканного или шикарного, но Кимберли подумала, что это самое замечательное кольцо, которое ей доводилось видеть.

— Оно принадлежало моей бабушке, — тихо сказал Мак. — Если тебе не нравится, можно отдать его на переплавку…

— Нет.

— Нет — это значит, ты не выйдешь за меня? — Он, кажется, слегка запаниковал.

— Нет! То есть да. Да, я выйду за тебя. Нет, не смей трогать это кольцо. То есть можешь к нему притронуться, но лишь затем, чтобы надеть его мне на палец. Надень же его!

Он повиновался. Потом они оба долго сидели, обнаженные, и любовались кольцом.

— Оно прекрасно, — прошептала Кимберли.

— Самое прекрасное, что есть на свете, — это ты, Кимберли. Черт возьми, я так тебя люблю, что это меня пугает.

— Меня тоже.

— Тогда мы будем привыкать постепенно. Я просто… я хочу, чтобы сегодня ночью это кольцо было у тебя на пальце.

— Я тебя люблю, Мак, — серьезно сказала Кимберли, а потом крепко, до боли, обняла его. Они оба взглянули на кольцо, которое поблескивало у нее на руке, и все поняли.

— Я не могу носить его сегодня, — шепнула она.

— Понимаю.

Кимберли взглянула на него и снова услышала то, что не было сказано.

— Обними меня, Мак.

Он заключил ее в объятия. Тогда она сняла кольцо и молча положила его в футляр.

 

Глава 30

Вторник, 23.42

Куинси не мог заснуть. Он бродил по дому, заходил в разные комнаты, как будто можно было создать иллюзию присутствия жены, сидя в этом кресле, наливая кофе в эту чашку, работая за этим столом. Ничего не помогало. Дом казался слишком большим, темным и пустым. Куда бы Куинси ни входил, все напоминало ему о том, что Рэйни здесь больше нет.

Он направился в свой кабинет и прочитал все, что касалось Эндрю Бенсона. Если этому человеку сейчас примерно двадцать восемь, значит, он был еще совсем ребенком, когда пропал его отец. Трудно сказать, как это событие повлияло на мальчика. Конечно, он вырос без родителей. Тем не менее, учитывая образ жизни Лукаса Бенсона, неудивительно, что никто не заявил в полицию о его исчезновении. Видимо, друзья по нему не скучали.

Конечно, двадцать лет спустя Эндрю узнал все: как Лукас изнасиловал шестнадцатилетнюю дочь своей любовницы и убил саму любовницу, когда она пригрозила обо всем рассказать. Как он вернулся в дом — возможно, чтобы снова наброситься на Рэйни, — но та застрелила его и закопала тело под верандой.

История Рэйни убедила присяжных. Но как воспринял это Эндрю? Он и его бабушка ни разу не появились в зале суда. Может быть, Лукас Бенсон действительно был им дорог?

Куинси не знал.

Он связался со старым другом в Квонтико. Маку никто не позвонит до девяти утра, зато Гленда Родман любит приходить на работу ровно в восемь. В сложившейся ситуации четыре часа могут здорово пригодиться.

Его последний звонок был местным. Конечно, не совсем удобно звонить в такой час, но Куинси было все равно.

Бывший детектив Орегонского полицейского управления Эйб Сандерс взял трубку после первого же гудка. Куинси показалось, что в последние дни Сандерс вообще не спал. Забавно — учитывая тот факт, что Сандерс ушел из полиции ради спокойной жизни.

«В Астории ничего никогда не происходит, — сказал он, ужиная с Рэйни и Куинси два года назад, вскоре после того, как его перевели в этот живописный приморский городок. — Несколько краж, мелкая торговля наркотиками, ну и всякие неприятности с туристами. Едва ли у меня будет такая шикарная жизнь, если я перееду в Бейкерсвилл».

В тот вечер они подняли бокалы за Эйба и его прелестную жену. В тот вечер все они были намного счастливее.

— Слушаю, — произнес Сандерс, настороженно и требовательно.

— Ты что, спишь с трубкой в руке или вообще не ложишься?

— Я смотрю новости, — услышав голос Куинси, Сандерс заметно расслабился. Куинси не стал говорить, что вечерний выпуск новостей закончился пятнадцать минут назад.

— Мне нужна информация по нашему печально знаменитому технику из Астории, — сказал Куинси.

— Забавно, но ты уже второй, кто звонит мне по поводу Дункана. Первым был один мой старый приятель, Кинкейд. Наверное, ты его не знаешь.

— Так получилось, что мы вместе работаем.

— А, дело о похищении. Он уже звонил тебе и Рэйни? Должно быть, штат неплохо наживается на продаже лотерейных билетов, если может позволить себе таких консультантов. В мое время нам платили сущие гроши.

Сандерс намекал на то, что впервые в истории полиция штата начала получать доход… от лотереи. Этот закон очень обрадовал полицейских и немало повеселил публику. Люди шутили, что теперь патрульные одновременно с повесткой в суд начнут вручать лотерейные билеты. Что ж, каждый зарабатывает как может.

Куинси отметил про себя, что Кинкейд связался с Сандерсом, но предпочел умолчать об этом. Как это похоже на представителя силовых структур — наплевать на юрисдикцию и при этом сохранять таинственность. Куинси все это уже почти ненавидел.

— Я подумал, что лучше сам тебе позвоню, — произнес он.

— Ну так я повторю тебе то, что сказал ему. Никаких зацепок нет. Нам известно лишь, что старина Дункан почти весь день сидит дома и чешет яйца, а вечером отправляется ужинать к матери. Она по-прежнему зовет его «деткой». Соседи терпеть не могут этого парня.

— Он все еще под наблюдением?

— Под неофициальным. У меня хватает людей, чтобы держать его в поле зрения. Конечно, отчитаться за каждую минуту мы не можем, но в принципе знаем, как он проводит время.

— Что он делал сегодня днем?

— То же, что и всегда.

— А вечером?

— Вечером за ним не следят, — осторожно сказал Сандерс. — А нужно?

— Ситуация развивается, — решительно заявил Куинси. — Следующий выход на связь с похитителем назначен на десять часов утра. Если Дункан действительно имеет к этому отношение — значит, сегодня вечером или завтра утром ему нужно будет кое о чем позаботиться. Я хочу сказать, что было бы неплохо следить за действиями Дункана в течение следующих двадцати четырех часов. Даже если в итоге нам придется вычеркнуть его из списка подозреваемых.

— Я об этом позабочусь.

— Ты меня очень этим обяжешь.

— Ты становишься сентиментальным. Слушай, Куинси, неужели Дункан похитил женщину ради выкупа? Брось, ты же видел место преступления. Если Дункан сцапает женщину, то будет думать явно не о деньгах.

Куинси должен был сказать правду. Он не видел никаких причин ее скрывать. Но сейчас, сидя в темном кабинете и глядя на фотографию девочки, он не мог выговорить: «Рэйни пропала». У него просто не было сил произнести это вслух.

— Спасибо, — сказал Куинси, повесил трубку и остался сидеть в темноте.

Через некоторое время он перебрался в спальню со смятыми простынями и грудой женской одежды в углу. Он методично переложил все это на кровать. Старые джинсы, грязное белье, носки — Куинси устелил всю кровать вещами Рэйни.

Потом он остановился на пороге и начал раздеваться — снял отсыревший пиджак, скрученный галстук, мятую рубашку. Куинси как будто постепенно переставал быть детективом и становился просто человеком. У него была привычка убирать одежду в шкаф или развешивать ее по плечикам. Сегодня он все оставил кучей на полу — словно сбросил кожу.

Затем Куинси пересек комнату и нагишом зарылся в груду одежды Рэйни. Он катался по постели, ощущая мягкое прикосновение ее свитеров, фланелевых пижам, нижнего белья. Потом нащупал край одеяла и завернулся в него, точно в кокон, отчаянно тоскуя по запаху Рэйни, по ее прикосновениям.

Она исчезла. Похищенная, связанная, обезоруженная, с отрезанными волосами… Бог знает, что еще с ней случилось. Находясь один в этой комнате, которую они некогда делили, Куинси наконец почувствовал всю чудовищность случившегося. В его сознании пронеслись разрозненные образы — улыбка Рэйни, ее удовлетворенное кошачье мурлыканье после секса. Ее слезы, когда он сделал ей предложение. Ее нежный, зачарованный взгляд в тот день, когда им прислали фотографию предполагаемой приемной дочери.

Рэйни веселая, Рэйни грустная. Рэйни, начавшая пить и яростно отрицающая его обвинения. Рэйни, казавшаяся такой одинокой, когда стояла у окна после одного из своих ночных кошмаров, — а он не нарушал ее уединения, притворяясь спящим.

Теперь он об этом жалел. Жалел, что дал ей свободу. Что дал ей время. Жалел, что не заперся с ней в этой треклятой комнате и не заставил рассказать ему все, что у нее на уме.

Он любил ее, он поклонялся ей, он ей верил.

И теперь, глядя в прошлое, Куинси понимал, что этого было мало.

Любовь не может все исправить. Любовь не исцеляет всех ран. Любовь не гарантирует того, что ты никогда не почувствуешь себя одиноким.

Он держал в руках ее свитер — старый синий свитер, в котором Рэйни любила ходить по дому. Куинси поднес его к лицу и сделал глубокий вдох, словно надеясь ощутить ее запах.

А потом он собрался с силами. Сосредоточился и, напрягая волю, мысленно отправил ей сообщение: «Рэйни, пожалуйста, будь осторожна».

Когда Куинси снова открыл глаза, в комнате было по-прежнему темно и холодно. Ничто не могло вернуть ему жену.

 

Глава 31

Среда, 00.03

— Видишь свет? — спросила Рэйни. — Давай его погасим.

— Погасим?

— Разобьем лампу.

— Давай, — согласился Дуги.

Свет, о котором шла речь, исходил от двух длинных флуоресцентных ламп над дверью, защищенных металлической сеткой. Они были едва различимы и, судя по всему, служили единственным источником света в подвале. Если его уничтожить, похититель, как и они, окажется во мраке.

Рэйни понравилась эта идея. Пусть этот тип спускается по лестнице впотьмах. Она хотела увидеть, как он грохнется в сырую, вонючую яму, стукнется о верстак, поскользнется на мокром цементном полу. Она просто мечтала, чтобы он оказался в одном положении с ними, — мечтала с яростью, которая заставляла ее забывать о боли в висках, о странных, неприятных ощущениях в левом боку, о муках голода.

Одна проблема: они не могли дотянуться до ламп. Очень кстати пришелся бы камень или кусок кирпича, который можно было бы бросить через металлическую сетку. Рэйни решила, что им стоит попытаться, и они с Дуги начали обыскивать пол.

Мальчик уже смирился с тем, что у него связаны руки. Перегрызть шнур не получилось — так же как и перетереть нейлон о край деревянного верстака. Он принялся действовать вместе с Рэйни, согнувшись и шаря перед собой.

Рэйни знала, что он дрожит от холода, и ее собственное тело в ответ сотрясалось так, что стучали зубы. Рэйни не чувствовала пальцев ни на руках, ни на ногах. Нос онемел — лицо также понемногу теряло чувствительность. Температура тела начинала падать. У Дуги тоже. Скоро у них отнимутся ноги, отяжелеют веки. Будет так приятно просто сесть на ступеньку или свернуться клубочком на верстаке! Постепенно перестанут биться переутомленные сердца, откажут жизненно важные системы — замедлится кровообращение, потом дыхание, и все будет кончено. Они закроют глаза, и им больше никогда не придется ни о чем беспокоиться.

«Какая идиллия!» — подумала Рэйни и тут же прониклась отвращением к себе самой. Если уж ей суждено умереть, она предпочтет пулю и постарается утащить с собой на тот свет этого придурка. Она затопала ногами, зашевелила пальцами, а потом, повинуясь внезапному порыву, вытянула руки и затрубила, как слон.

Дуги хихикнул.

Рэйни затрубила снова.

— Я король слонов! — крикнул Дуги. Он зашлепал по полу, разбрызгивая воду и издавая оглушительный слоновий рев. Рэйни последовала его примеру. Они дошли до стены, издали дружный вопль, потом развернулись и направились в обратную сторону. Рэйни дышала полной грудью. Сердце билось. Она чувствовала себя так хорошо, как никогда.

Потом они остановились и перевели дух. Играть в слонов куда труднее, чем кажется, и метательных снарядов у них от этого не прибавилось. Поэтому они снова принялись шарить в воде, покрывавшей пол подвала, в поисках камней.

— Как твоя голова? — спросила Рэйни. Кажется, настал удачный момент: Дуги стал относиться к ней куда терпимее.

Тот просто пожал плечами — это был его ответ на большинство вопросов. Однажды, когда они вместе гуляли, он попытался вскарабкаться на дерево, сорвался и приземлился на пятую точку. Рэйни немедленно подбежала к нему, ожидая слез или по крайней мере мужественно сдерживаемого вскрика. Дуги же просто стряхнул с себя листья, вытер грязь и кровь и снова полез на дерево. Она видела это бесчисленное множество раз.

Ребенок казался абсолютно равнодушным к окружающему миру — к боли, стуже, жаре, голоду. Ничто его не тревожило. Когда Рэйни поделилась этим с Куинси, тот рассказал ей, что дети, которых часто обижают, иногда вырабатывают в себе способность отстраняться от действительности. Это что-то вроде блокировки, объяснил он; ребенка бьют, а он просто ничего не чувствует.

Тогда Рэйни впервые задумалась о Стэнли Карпентере и о том, что Дуги, возможно, сказал правду. Недостаток улик тем не менее по-прежнему ее озадачивал. Если Стэнли бьет приемного сына, почему у Дуги нет синяков?

Пару недель назад ее вдруг посетила жуткая догадка. Это случилось вскоре после того, как Дуги начал всерьез ее ненавидеть.

— Не могу найти камень, — сказала она. — А ты?

— Тоже. — Дуги снова зашлепал по мокрому полу. Так он развлекался и, видимо, грелся.

— Странно, — пробормотала Рэйни. — Я думала, в подвале всегда полно разного барахла: сломанные инструменты, старые игрушки, обломки кирпича. Кажется, наш общий друг тщательно следит за порядком.

Дуги перестал брызгаться. В полумраке она увидела, что он нахмурился.

— Дуги, — негромко сказала Рэйни, — ты же знаешь, я полицейский. Меня учили выпутываться из таких передряг. Я вытащу отсюда нас обоих.

— Но у тебя…

— Чтобы выбраться из подвала, волосы ни к чему, — пренебрежительно ответила Рэйни.

Взгляд Дуги упал на ее руки. Он знал, что такое порезы, и прекрасно все понимал.

— Вот что мы сделаем, — бодро сказала Рэйни. — Мы разобьем эти лампочки. А потом начнем громко стучать в дверь и требовать пищи, воды и теплой одежды. Поднимем такой шум, что ему ничего не останется, кроме как открыть дверь. Вот тогда мы и поиграем в прятки.

— Я не люблю играть в прятки.

— Это хорошая игра, Дуги. Он начнет нас искать, а мы будем от него бегать. Будем перемещаться с места на место, как привидения, очень быстро. Прежде чем он освоится в темноте, постарайся подняться по лестнице. Когда окажешься наверху, беги как можно быстрее. Прочь из дома, к ближайшим соседям. Все, что тебе нужно сделать, — это попросить их вызвать полицию. Пусть едут сюда.

Дуги был не дурак.

— На месте этого типа я бы взял с собой пушку, — объявил он. — Точнее, хотя бы пушку. А еще змею.

— Этот тип вместе со своей пушкой и змеей — моя проблема, Дуги. Я просто хочу, чтобы ты взобрался по лестнице.

— Я люблю змей.

— Давай договоримся: если он принесет змею, ты ею займешься. Но если он придет с пушкой, ты побежишь наверх. Обещаешь?

Дуги задумался над ее предложением и наконец кивнул. Поплевав на ладони, он потер их одну о другую, Рэйни сделала то же самое. Они обменялись рукопожатием — это было что-то вроде клятвы. Один раз они уже так делали, когда Дуги предложил показать ей свой тайник с сокровищами и она поклялась, что никому не откроет его местонахождение.

Она хорошо помнила тот вечер: серый туман, окутывающий покрытые мхом стволы деревьев; узловатый старый дуб с дуплом — как раз подходящего размера, чтобы спрятать в нем железную коробку; бесстрастное выражение на лице Дуги, когда он достал обгоревшую фотографию матери и ее покрытые сажей четки.

— Моя мама умерла, — сказал Дуги. Он впервые заговорил о ней в присутствии Рэйни. — Поэтому я живу в другой семье. Пока что-нибудь не сожгу. Людям это не нравится.

— Зачем ты поджег мамину фотографию, Дуги? Думаю, ей это не понравилось бы.

— Мама умерла, — повторил Дуги, будто Рэйни чего-то не понимала. — Мертвые ничего не чувствуют. Им не может что-то не нравиться.

Потом он посмотрел Рэйни прямо в глаза и разорвал фотографию на две части. Та уловила намек: в представлении Дуги мертвые были счастливее живых. Но она готова была поспорить: стоит ей заглянуть в его тайник как-нибудь в другой раз — и она найдет там аккуратно склеенный снимок. Потому что Дуги по-прежнему принадлежал к миру живых и не разучился чувствовать, как бы ненавистно ему это ни было.

Рэйни с Дуги вернулись к лестнице. Поскольку им нечем было разбить лампы, оставался единственный выход.

— Дуги, если ты сядешь мне на плечи, то сможешь дотянуться до ламп?

У того сверкнули глаза.

— Да!

— Я возьму веревку и обмотаю тебе руки, — сказала Рэйни. — Ты залезешь ко мне на плечи и попытаешься разбить лампы кулаком или выкрутить их.

— Да.

Поднять мальчика оказалось гораздо труднее, чем она думала. Дуги уселся на верхней ступеньке, Рэйни стояла тремя ступеньками ниже. Он вытянул ноги. Она отклонилась назад и осторожно усадила его себе на плечи, потом очень медленно выпрямилась. Согнутыми в локтях руками Рэйни придерживала его за щиколотки. Связанные запястья ограничивали свободу действий и делали невозможным контролировать каждое движение мальчика. Она представила себе, что будет, если Дуги слишком сильно отклонится назад и оба они рухнут с лестницы.

Рэйни уже готова была что-то сказать, но в последний момент прикусила язык. Дуги в большинстве случаев был непредсказуем, и ей не хотелось подавать ему никаких идей.

Он поерзал у нее на плечах, пытаясь устроиться поудобнее, и сообщил:

— Порядок.

Рэйни очень осторожно начала подниматься по ступенькам.

— Ну? — задыхаясь, спросила она. Шея у нее болела, ноги подгибались.

— Я могу до них дотронуться, — торжествующе провозгласил Дуги.

— Тогда приступай.

Она почувствовала, как он потянулся вверх, в черную пустоту у них над головами. В какой-то момент тяжесть на ее плечах уменьшилась, и Рэйни поняла, что Дуги, должно быть, висит, держась за металлическую решетку. Она услышала скрип, потом вниз посыпалась пыль. Рэйни прикусила губу, чтобы не чихнуть.

— Лампы не выкручиваются, — выдохнул Дуги.

— Тогда разбей их. Просто разбей. Нам нечего осторожничать. Только поторопись, Дуги.

Странное, болезненное ощущение в левом боку возникло снова, как будто по ноге пробежали электрические искры. Левое колено свело судорогой; на секунду Рэйни испугалась, что упадет. Она стиснула зубы и постаралась преодолеть боль. Господи Иисусе, хоть бы сейчас… Хоть бы сейчас…

Она чувствовала, как по руке что-то течет: это открылись раны, Рэйни истекала кровью.

А потом раздался звон битого стекла.

— Есть! — Дуги разбил одну лампу, затем вторую.

— Слава Богу! — Она спустилась ступенькой ниже, наклонилась вперед и поставила мальчика на ноги. — Отличная работа. Теперь нам нужно только…

Дверь подвала открылась. Рэйни увидела ослепительный свет, и на его фоне — фигуру в черном. Она инстинктивно прищурилась и вскинула руки, чтобы заслонить глаза.

— Черт возьми! — произнес мужчина.

— Дуги, беги! — крикнула Рэйни и бросилась вверх по лестнице, целясь плечом в дверь, как раз в тот момент, когда похититель опомнился и попытался ее захлопнуть. Целую мучительную секунду она висела на верхней ступеньке, опасно наклонившись вперед, а дверь давила на нее всей тяжестью. Глаза Рэйни были закрыты — после столь долгого пребывания в темноте внезапная вспышка света буквально обожгла сетчатку. Она чувствовала, как ее кто-то тянет за ноги — это Дуги лез наверх.

Внезапно дверь поддалась, и Рэйни упала.

Свет погас так же неожиданно, как и вспыхнул. Мужчина щелкнул выключателем и исчез в коридоре.

— Дуги, — позвала Рэйни, но никто не ответил.

Она ощупью пробралась в коридор, пытаясь сориентироваться. Когда она открыла глаза, перед ними запрыгали белые точки.

«Хорошо, что здесь темно», — подумала Рэйни. На данном этапе свет был совсем ни к чему.

Она снова погрузилась во мрак и нащупала квадратное окно и два больших прямоугольных ящика. Стиральная машина и сушилка, догадалась Рэйни. Она была в крошечной прачечной, дверь которой вела в подвал. А где же Дуги?

Она напрягла слух, но по-прежнему не услышала ни звука. Оставалось лишь молиться, чтобы Дуги не забыл, что нужно делать, и сейчас бежал к входной двери. Дуги — маленький, ловкий, находчивый. Если он выберется из дома, с ним все будет в порядке.

Рэйни обошла помещение в поисках второго выхода. Безуспешно. Поискала щеколду, но не нашла. Непонятно, что бы это значило.

Оставался лишь один путь наружу — по коридору.

Она опустилась на колени и поползла.

Следующим помещением оказалась кухня — узкая, с единственным окном над раковиной, в которое не проникал даже лунный свет. Она услышала монотонный стук дождя. Пробираясь мимо плиты, Рэйни увидела экран электронных часов и вздрогнула. Половина первого ночи. Она отсутствовала сутки? Или двое?

Нужно было позвонить Куинси. Сказать ему, что с ней все в порядке. Она выберется.

А потом до нее дошло. Ей нужен нож.

Рэйни открыла ближайший шкаф и начала рыться среди посуды, но ее тут же пригвоздил к месту луч света.

— Так, так, так. Ну-ка посмотри сюда.

Рэйни медленно обернулась, по-прежнему не выпуская из рук то единственное оружие, которое ей удалось найти. Она смотрела прямо на источник света, на фоне которого виднелся темный силуэт мужчины. Одной рукой он удерживал извивающегося Дуги.

— Я всегда тебе говорил, малыш, — протянул мужчина. — Эта баба всего лишь пьяница.

Рэйни, проследив направление луча, с запозданием обнаружила, что роется в шкафу со спиртным. И в этот момент ее пальцы сомкнулись вокруг горлышка бутылки.

Она проглотила комок в горле. Она не знала, что сказать. Это была чистая случайность. Впрочем, какой-то отдаленный уголок сознания подсказывал ей, что нет.

Рэйни поудобнее перехватила бутылку.

— Отпусти его, — резко сказала она.

— Кажется, ты не в том положении, чтобы диктовать условия.

— А по-моему, наоборот. — Рэйни подняла бутылку и швырнула. Бутылка разбилась о фонарь. Она услышала разъяренный вопль, ощутила вкус виски на губах — он действительно был приятным, и ей действительно захотелось еще.

Она прыгнула вперед, схватила испуганного Дуги и бросилась к двери, но не успела сделать и двух шагов, как мужчина ногой ударил ее в левое колено. Рэйни рухнула как подкошенная, чувствуя, как в колене что-то скрутилось и лопнуло. Ее руки бешено шарили по полу в поисках оружия или какой-нибудь опоры, но вокруг было только битое стекло.

— Дуги, беги!

Но все было кончено, не успев начаться. Мужчина схватил Дуги за руки и рванул мальчика кверху. Дуги отчаянно забился. Впрочем, весу в нем было всего каких-нибудь пятьдесят фунтов — что он мог сделать против взрослого мужчины.

— Отпусти! — заорал Дуги.

Мужчина ударил его по лицу, и мальчик упал. Теперь похититель возвышался над ними обоими и улыбался лежащей Рэйни.

Она встала на четвереньки — непонятно зачем. Колено было искалечено, о том, чтобы убежать, не могло быть и речи. Но Рэйни все еще могла ползать. Она подняла голову и двинулась вперед.

Мужчина ударил ее в челюсть. Рэйни свалилась, ощущая на губах вкус крови и виски. «Вставай, вставай, — в бешенстве подумала она. — Сделай что-нибудь». Но голова была слишком тяжелой, в ноге пульсировала боль. Надежды не осталось.

Мужчина опустился рядом с ней на колено.

— Рэйни, — шепнул он, — я действительно собираюсь извлечь из этого максимум удовольствия.

Он рывком поставил ее на ноги. Колено обожгло. Напоследок Рэйни подумала — и эта мысль заставила ее улыбнуться, — что она все-таки посмеется последней. И тут она потеряла сознание.

 

Глава 32

Среда, 04.28

Куинси поставил будильник на пять утра, но проснулся на полчаса раньше, натянул шорты, спортивную рубашку, легкую куртку и вышел из дома. Пробежал три мили по проселочной дороге, проходящей мимо дома, где жили они с Рэйни. Дождь хлестал его по лицу, вода текла по щекам.

Бок у Куинси болел, в животе урчало. Он бежал по пустой извилистой дороге, не замечая, что спугнул двух оленей: те, увидев его ярко-желтую куртку, бросились в лес. Достигнув трехмильной отметки, он развернулся и трусцой направился обратно в горку; ноги у него начали гореть.

В пятнадцать минут шестого Куинси вернулся домой и пошел в душ.

В половине шестого агент Гленда Родман ответила на его звонок. Не менее опытная, чем Куинси, и столь же занятая, она не стала тратить время на обмен любезностями. Эндрю Бенсон завербовался три года назад и год прослужил в Ираке. Полгода назад его отряд вернулся на родину, но Бенсона в отряде не оказалось, и теперь он считался дезертиром. Она уже поговорила кое с кем в Пентагоне, но и там не получила никаких зацепок.

Эндрю Бенсон имеет рост шесть футов два дюйма, у него каштановые волосы и карие глаза. В верхней части левого плеча татуировка с изображением бензопилы. Любит мотоциклы, его частенько видели в байкерских барах. Армейский послужной список безукоризненный (если не считать дезертирства), хоть и не впечатляющий. Приятели его любили, командиры считали расторопным и дружелюбным. Служба в Ираке явно не пошла ему на пользу. По крайней мере один офицер заметил, что у Бенсона наличествуют некоторые признаки посттравматического стресса. Тем не менее Эндрю никогда не обращался к врачу. Вот и все, что могла рассказать Гленда о рядовом Эндрю Бенсоне.

Куинси поблагодарил ее, повесил трубку и начал одеваться. Синий костюм, накрахмаленная белая сорочка, красно-желтый галстук. Рэйни подарила его мужу на Рождество, в шутку. Куинси надевал этот галстук каждый раз, когда ему нужна была удача.

Без четверти шесть он отправился в конференц-зал. Кинкейд уже был там.

Кимберли встала в пять. Она простояла под душем, как ей казалось, целый час, но на самом деле, наверное, всего минут пять. Плечи ее были напряжены, в крови ощущалась мощная доза адреналина. Кимберли хотелось отправиться на пробежку, но энергию следовало приберечь на тот случай, когда она может понадобиться.

В двадцать минут шестого Кимберли столкнула Мака с кровати. Тот приземлился на пол, охнул, но так и не открыл глаза. Тогда она прибегла к испытанному способу — пощекотала его. Кто же знал, что взрослый мужчина так боится, когда его щекочут под подбородком?

Разумеется, это привело лишь к тому, что Мак облапил ее. Но Кимберли шлепнула его по руке и велела идти в душ.

Оставшись одна, она села на край кровати и принялась восхищенно разглядывать обручальное кольцо. Надев его при свете, Кимберли подумала о матери, которая не дожила до этого дня. И о своей старшей сестре Мэнди.

Потом она сняла кольцо, спрятала футляр в сумку и собрала вещи.

Без десяти шесть они с Маком расплатились за номер и сели в машину. Мак не отличался быстротой реакции в утренние часы, поэтому место за рулем заняла Кимберли.

— Я все думал насчет Астории, — сказал Мак. — О том двойном убийстве в августе.

— Которое так расстроило Рэйни?

— Да. Я подумал: неужели это просто совпадение, что Рэйни похитили именно после работы над таким нелегким делом?

— А может, она была настолько подавлена, что стала легкой добычей.

— Возможно. Вчера я кое о чем расспросил твоего отца.

— И что?

— Кажется, они знают, кто это сделал. Жертвы жили в доме, который обслуживал техник — местный парень по имени Доналд Дункан. Ему двадцать один год, его исключили из школы. По отзывам, мастер на все руки, хоть и неряха. Живет один в маленькой квартире. Соседи говорят, парень тихий, разве что не в меру услужливый. Любит появляться у жилиц без приглашения — у него есть ключи от всех дверей. Хозяин сказал, что работает над «коммуникативными навыками» Дункана.

Кимберли со вздохом закатила глаза.

— Вот где собака зарыта, — продолжал Мак. — На месте преступления отпечатки пальцев Дункана были повсюду. Так же как и следы. Но у него железное алиби — он техник. Конечно, в квартире есть его отпечатки. И именно он обнаружил тела — наткнулся на них, когда зашел, чтобы сменить лампочку.

— Сменить лампочку? Молодая женщина была настолько беспомощна, что вызвала техника, чтобы поменять перегоревшую лампочку?

— Парень, конечно, не гений, — заключил Мак, — но он все сделал как полагается. И это наводит меня на мысль: а не пошел ли он и на второе преступление?

— Он не подходит под описание, — быстро возразила Кимберли.

— Малообеспеченный, знаком с Рэйни.

— Ты полагаешь, он знает, что она занималась расследованием?

— Дункан любит приходить без приглашения, помнишь? Однажды он явился, когда Рэйни и Куинси осматривали место преступления, и принялся задавать вопросы о ходе расследования — кстати, и о том, чем они занимаются.

— Неужели они все ему рассказали?

— Не было нужды. Само их присутствие в доме объясняло, кто они такие. Вдобавок Рэйни красивая, всякий мужчина обратит на нее внимание.

Кимберли быстро взглянула на него.

— Но ты красивее, — тут же поправился Мак.

— Ловкий ход.

— Конечно, Дункан не то чтобы идеально подходит под описание. Если верить Куинси, мы ищем белого парня из бедного квартала, очень осторожного. Дункана трудно назвать аккуратистом, и он слишком стеснен в средствах, чтобы завести подружку. Но этот парень умен. Похоже, ему действительно сошли с рук два убийства. Может быть, мы зря его недооцениваем?

— Ты тоже никак не можешь успокоиться из-за убийства девочки?

— Мать так отчаянно с ним боролась. Должно быть, она знала, что он собирается сделать.

— Как все хреново устроено в этом мире, — пробормотала Кимберли.

— Куинси хотел вызвать его на диалог. Пытался заставить Дункана сознаться, что это он сделал. Не сработало. Они установили камеры наблюдения на кладбище, но и это ничего не дало. У них осталась одна надежда — что парень кому-нибудь проболтается. К сожалению, единственный человек, с кем общается Дункан, — это его мать, а она, видимо, думает, что у ее сына растут крылышки.

— Прошло всего несколько месяцев, — рассудительно сказала Кимберли. — На этой стадии обычно продолжается сбор улик. Никогда не знаешь, как все может обернуться.

— Какая разница? — буркнул Мак. — Ну найдут они волокна ткани или волосы… Все спишется на профессиональные обязанности Дункана. Единственное, что могло бы помочь следствию, — это если бы его взяли с поличным. Если бы в квартире была система видеонаблюдения… Черт возьми, если бы мать хотя бы встроила маленькую камеру в игрушечного медвежонка, чтобы следить за няней!

— Там не было ничего подобного?

— Ничего.

Они въехали на парковку у департамента дикой природы. Кимберли подумала о том, что ее ждет сегодня.

— Если только… — начал Мак.

— Если только — что?

В нескольких шагах они заметили лейтенанта Мосли и Шелли Аткинс, поспешно направлявшихся в конференц-зал.

— Началось, — негромко сказал Мак.

Они вышли из машины и приготовились к нелегкому дню.

Среда, 07.02

Кинкейд провел короткое совещание. Взглянул на двадцать тысяч долларов, привезенные Маком, — деньги были пересчитаны и аккуратно сложены в сумку. Осмотрел всю электронику, включив «навигатор», который должна была надеть Кимберли, а также систему наблюдения, с помощью которой предполагалось следить за ее передвижениями. Шелли Аткинс и Маку предстояло ехать в неприметном белом фургоне, который будет двигаться следом за Кимберли. Их задача — не выпускать ее из виду. Кинкейд, лейтенант Мосли и Куинси должны были вернуться в командный центр и вместе с Кэнди заняться переговорами. Их функция — не злить похитителя и поддерживать с ним беседу.

Шериф подтвердила, что за прошедшую ночь Дуги Джонса не нашли. Ее помощники сузили круг подозреваемых до десяти. Кэнди получила досье на каждого из них, а лейтенант Мосли принес ей целый поднос, уставленный бутылками с водой. Он казался самым бодрым из собравшихся — с короткой стрижкой, в идеально отглаженной форме, с выражением постоянной готовности на лице. Он принес полтора десятка экземпляров «Бейкерсвилл дейли сан» — известие о похищении красовалось на первой странице утреннего выпуска: «ПОХИТИЛИ МАЛЕНЬКОГО МАЛЬЧИКА. ПРОДОЛЖАЮТСЯ ПОИСКИ ПРОПАВШЕЙ ЖЕНЩИНЫ». Под заголовком были помещены два снимка — портрет Рэйни и школьная фотография Дуги.

Куинси проникся каким-то жутким предчувствием, глядя на размытую фотографию жены, увеличенную в несколько раз. Ее глаза смотрели прямо на него.

Статья Адама Даничича занимала три страницы. В ней приводились имя жертвы и ее описание, а также подробности обнаружения машины. Даничич писал о том, что полиция собирается вести переговоры с преступником и что, судя по всему, мальчик тоже был похищен. Чуть ниже, к большому неудовольствию Куинси, перечислялись кое-какие факты из прошлого Рэйни, включая сообщение о ее работе в Бейкерсвилле и историю о том, как она была признана невиновной в убийстве Лукаса Бенсона.

— Какие именно указания он получил от нас? — уточнил Куинси, проглядев статью.

— Мы договорились, что он будет молчать о картах и уликах, — мрачно отозвался Мосли, загибая пальцы. — Да, вдобавок Даничич оказался крайне любезен и не написал о том, что Дуги Джонса, возможно, похитили по нашему недосмотру. Я начинаю думать, что он лучше, чем кажется.

— Зато он с головой выдал Рэйни.

— Мы не могли запретить ему назвать ее имя. А поскольку он использует ее полное имя…

— Вся информация о ней выложена в Сети, — пробормотал Куинси.

— Даничич не идиот. Тот факт, что жертва похитителя — бывший агент ФБР с нелегким прошлым, это сенсация. С другой стороны, он умолчал, что Рэйни — адвокат Дуги, и тем самым оказал нам небольшую услугу.

— Он дает одной рукой, а другой забирает.

— Это игра, — сказал Мосли, пожав плечами. — СМИ — самая влиятельная сила. К слову…

На поясе у него запищал пейджер — в шестой раз за последние полчаса. Мосли взглянул на экран и поморщился.

— Давайте лучше займемся составлением отчета. Агентство Ассошиэйтед Пресс получило телеграмму о случившемся, и, судя по сообщениям на моем пейджере, буквально все хотят урвать свою долю информации.

— Не раньше, чем будет передан выкуп, — быстро отозвался Кинкейд.

— Мы можем использовать СМИ в своих целях, — сказал Мосли. — Отправить им описание, которое составил мистер Куинси. Пусть люди поищут этого типа.

— Эн-Эс испугается, что его схватят в любую минуту, и убьет обоих заложников, чтобы замести следы.

— Чем дольше пресса останется без информации, — предупредил Мосли, — тем энергичнее она будет копать сама. И чем больше она обнаружит, тем меньше я смогу выторговать.

— Свяжись с ними не раньше чем будут переданы деньги, — повторил Кинкейд, положив конец спорам.

Восемь часов утра. Они нервничали, перечитывая записки Эн-Эс, почти все были на взводе.

В девять Маку позвонили на мобильник из Портленда и сообщили, что обнаружили сведения о рядовом Эндрю Бенсоне, который в настоящее время числится в бегах.

Куинси поделился информацией с Кинкейдом, и тот целых двадцать минут рассуждал о том, что Куинси не имеет права тормозить официальное расследование, сознательно утаивая столь важный факт, не говоря уже о доверии, на котором должна основываться работа представителей разных ведомств. Шелли Аткинс составила полный перечень примет человека, подходящего под описание Бенсона. Лейтенант Мосли что-то пробормотал о количестве репортеров, которые прослушивают их волну, и о том, что детективы сами подливают масла в огонь.

Затем все разошлись по своим углам и закурили.

Мобильник Куинси установили в центре стола на специальной подставке; все входящие звонки должны были фиксироваться и отслеживаться — но едва ли детективы возлагали большие надежды на то, что удастся установить местонахождение звонящего. Мобильные сигналы подвергаются многослойным искажениям, и потому практически невозможно проследить их путь в обратном направлении. Полиция просто делала все, что положено, поскольку ничего другого ей не оставалось.

Без одной минуты десять телефон наконец зазвонил. Кэнди надела наушники, лейтенант Мосли нажал кнопку записи.

Все приготовились слушать.

 

Глава 33

Среда, 10.01

— Меня зовут Кэнди. Я могу чем-то помочь вам, сэр?

В комнате раздался металлический смех.

— Вы говорите совсем как оператор из телемагазина. Что, теперь к моим двадцати тысячам прилагается бесплатная подписка на «Тайм лайф»?

— Вы потребовали, чтобы переговоры вела женщина, — как видите, мы идем вам навстречу, — спокойно ответила Кэнди, будто болтала по телефону с подружкой. Начало было именно такое, как они себе представляли, и Куинси немедленно занервничал. Он встал и заходил по кругу, а Кэнди продолжила: — Лично я хотела бы знать, с кем разговариваю. Я уже сказала, меня зовут Кэнди. А вас?

— Можете звать меня Боб.

— Боб? А я почему-то думала, что вас зовут Энди.

Это был слабо завуалированный намек на Эндрю Бенсона. Эн-Эс не клюнул.

— Мне нужны деньги, — сказал он. — Я получаю наличные, вы получаете заложников. Таковы условия…

— У нас есть деньги, — добродушно перебила его Кэнди, пытаясь замедлить разговор и незаметно взять его в свои руки. — Двадцать тысяч долларов. Наличными. Как вы и просили.

— Я не люблю, когда меня перебивают. Если перебьете еще раз, я убью ребенка. Вы хотите, чтобы это было на вашей совести, мисс Кэнди? Смерть семилетнего мальчика?

Кэнди быстро взглянула на Кинкейда и спокойно отозвалась:

— Прошу прощения, Боб. Я не хотела вас обидеть. Как я и сказала, мы готовы сотрудничать.

— На углу Пятой улицы и Мэдисон-авеню есть телефон-автомат. Еще один — возле «Уол-марта». И третий — у сыроваренной фабрики. Думаю, вы знаете, где это.

Кинкейд принялся лихорадочно записывать. Кэнди сказала:

— Если честно, Боб, я не здешняя, так что мне, наверное, понадобится помощь. Вы сказали: три телефона-автомата, один на углу Пятой улицы и Мэдисон-авеню. На каком углу?

— Увидите.

— Хорошо, Боб, я вам верю. Второй телефон-автомат — возле «Уол-марта». Полагаю, это большой магазин. Можете сказать, у какого входа?

— У левого, — ответил мужчина, — если стоять лицом к зданию.

— Отлично. Третий телефон неподалеку от сыроваренной фабрики?

— Прямо перед ней.

— Спасибо, Боб, очень хорошо, что вы это уточнили. Значит, три телефона-автомата: один на пересечении Пятой улицы и Мэдисон-авеню, второй у левого входа в «Уол-март» и последний — прямо возле сыроваренной фабрики. Это те самые телефоны, о которых вы говорите?

— Шевелитесь.

— Простите? Я не поняла.

— У вас пятнадцать минут.

Кэнди оглянулась.

— Вы хотите, чтобы я объехала три места за пятнадцать минут? Простите, Боб, я пытаюсь пойти вам навстречу, но, честное слово, ничего не понимаю. И, если честно, перед тем как что-либо предпринять, я бы очень хотела поговорить с Рэйни и Дуги…

Боб не стал ее слушать.

— У вас есть пятнадцать минут, — повторил он, и связь прервалась.

Среда, 10.06

Кэнди сняла наушники.

— Вот облом! Он даже не дал нам шанса. Ни объяснений, ни доказательств…

— Сколько сейчас? — прервал ее Куинси.

— Шесть минут одиннадцатого. — Кинкейд взглянул на часы и записал время. — Все эти телефоны находятся на одной линии. Угол Пятой и Мэдисон — в трех минутах отсюда, а до самой удаленной точки — сыроваренного завода — примерно восемь минут езды.

— Значит, у нас есть семь минут на то, чтобы придумать план.

Куинси обернулся к Шелли Аткинс:

— Как выразилась Кэнди, полный облом. Пусть ваши люди в штатском, на обычных машинах, немедленно отправляются в эти места.

— На то, чтобы переодеться, потребуется время…

— Сколько человек сейчас дома?

— Пятеро.

— Тогда вытаскивайте из постели троих на выбор, и пусть они на личном транспорте едут в указанные точки.

— Я говорю вам, что…

— Живо!

Шелли с округлившимися глазами, вытащила рацию и вышла в коридор, чтобы передать задание.

— Нужно бы установить прослушку на телефоны-автоматы, — думал вслух Кинкейд, — но мы никак не управимся за пятнадцать минут. Кимберли может держать рацию возле трубки, так что нам будет слышен их разговор. Тогда мы сможем давать ей советы. — Он покачал головой. — Не понимаю. Она что, должна бегать от телефона к телефону? Какой в этом смысл?

— Он собирается усложнить задачу, сделать невыполнимой, — сказала Кимберли. — Ищет повод для убийства.

— Мы пошлем троих, — отозвался Куинси. — По одному человеку к каждому телефону.

— Да, но «навигатор» у нас всего один, — запротестовал лейтенант Мосли.

— Значит, на успех у нас есть тридцать три шанса из ста. Если ничего не получится — поступим по старинке. Будем следовать за тем, кто ответит на звонок, по земле и по воздуху.

— Конечно, Эн-Эс не заметит вертолет, — сухо произнес Кинкейд.

— Значит, только по земле. Ни один телефон нельзя оставить без присмотра — это слишком опасно.

Кинкейд, видимо, имел такое же мнение.

— Мы разделим деньги; у каждого из троих будет надежда на то, что вопрос с выкупом уладится. И конечно, нам понадобятся еще две сумки.

— Уже есть, — объявил Мак. — Дайте мне минуту, чтобы вынуть из них одежду, и сумки в вашем распоряжении.

Он бегом отправился на парковку.

— Я возьму на себя угол Пятой и Мэдисон, — сказал Кинкейд. — Детектив Спектор отправится к «Уол-марту». Кимберли — к тилламукскому сыроваренному заводу. Шериф Аткинс будет руководить группой слежения, а вы, — Кинкейд кивком указал на Куинси, — координировать наши действия отсюда.

— Нет.

— Вы не повезете выкуп… — начал Кинкейд.

— Вы или Спектор — тоже. — Куинси взглянул сначала на Элан Гроув, потом на Кимберли. — Требование Эн-Эс остается прежним: привезти деньги должна женщина. Мы же не хотим его разозлить.

— Я могу поехать, — сказала Кэнди и встала.

— Не говорите глупостей, вы ведете переговоры.

— Это телефонный звонок…

— …за которым последует передача денег. Потребуется ходить, а не говорить. Сидите здесь, слушайте и советуйте остальным, что отвечать.

— Вам понадобятся три женщины, — возразила Кэнди. — А я вижу только двух, не считая себя.

— Я знала, что мне придется этим заняться… — отозвалась с порога Шелли Аткинс.

— Значит, все места заняты, — решительно сказал Кинкейд. — Вы берете на себя угол Пятой улицы и Мэдисон-авеню, детектив Гроув — «Уол-март», а Кимберли — сыроваренный завод. — Он посмотрел на часы. — Наши семь минут истекли, господа. Поехали.

Среда, 10:13

По мнению Кимберли, последние два часа она провела без всякого толка, теперь же события начали развиваться молниеносно. Мак положил деньги в сумку, помощник шерифа сунул ей рацию. Шелли Аткинс велела Митчеллу сесть за руль фургона, из которого предполагалось вести наблюдение, а Кэнди бродила по комнате и советовала каждому сохранять спокойствие.

Мак подтолкнул Кимберли к двери: ей ехать было дальше всех, а значит, время поджимало.

Краем глаза она успела заметить, что отец, перегнувшись через плечо Кэнди, разворачивает на столе карту округа Тилламук.

Когда Кимберли садилась в машину, Мак вручил ей мобильник.

— Мы будем держаться прямо перед тобой. Через полминуты я позвоню. — Он подошел, чтобы закрыть дверцу. Остановился, нагнулся и крепко, горячо поцеловал ее. Потом Митчелл велел ему садиться, и они уехали.

Кимберли едва успела выбраться с парковки, когда телефон зазвонил.

— Ты у нас на экране, система слежения работает отлично, — отрапортовал Мак.

— Слышу. — Кимберли чересчур крепко вцепилась в руль. Заставив себя расслабиться, она глубоко вздохнула, собралась. Куинси предупреждал, что дальше будет еще сложнее. А ведь сейчас только начало.

— Повторяй все, что скажет Эн-Эс, — наставлял ее Мак. — Рация иногда искажает частоту, нам может быть трудно отследить звонок.

— Понятно.

— Если тебе позвонят, дай нам знать. Спрячь руку за спину и покажи два пальца. Мы поймем, что это сигнал.

— Два пальца.

— Не позволяй ему вывести тебя из равновесия. Если парню нужны деньги, пусть идет на уступки.

— Я присутствовала на совещании, Мак.

— Если он не сможет предъявить доказательства того, что жертвы живы, никуда не езди, Кимберли. Запомни это. Нет никаких гарантий, что мы сможем последовать за тобой. Никаких гарантий, что этот тип не собирается взять еще одного заложника. Если тебе не удастся поговорить с Рэйни и лично убедиться, что с ней все в порядке… — Мак многозначительно помолчал. — Не подвергай себя опасности без нужды, — закончил он тише. — Сбереги то, что осталось у твоего отца.

Они добрались до перекрестка. Митчелл включил поворотник и свернул налево. Кимберли поехала вперед. Ей предстояло добираться проселочной дорогой, а Мак и Митчелл должны были сделать круг и подъехать со стороны ворот. Это позволит ей прибыть на место первой, а эскорту — остаться незамеченным на тот случай, если Эн-Эс лично наблюдает за обстановкой.

— Как только мы узнаем, на какой именно телефон позвонили, — сказал Мак, — сразу же поедем туда. «Уол-март» всего в паре минут езды от завода, поэтому есть все шансы на то, что ты не выйдешь из игры, — а может, мы даже сумеем быстро передать «навигатор» мисс Гроув.

— Хорошо.

— Не знаю, что за человек Элан Гроув, насколько она опытна. Думаю, было бы лучше, если бы ты могла контролировать ситуацию. Не только потому, что у тебя «навигатор».

— Поняла.

Фургон уже давно скрылся из виду. Мак ехал своей дорогой, Кимберли — своей.

— Мне пора, — сказала она.

— Кимберли…

— Все будет в порядке, Мак. Все будет в порядке.

Кимберли выключила мобильник, сунула его в карман куртки. В последний раз сделала вдох, чтобы успокоиться…

Показался тилламукский сыроваренный завод. Прошло две минуты. Кимберли припарковалась, вылезла из машины и побежала в телефонную будку.

— Позвони, — прошептала она, затаив дыхание. — Пожалуйста, позвони.

Среда, 10.21

Шелли никак не могла найти проклятый телефон. Она ездила по кварталу, вытягивая шею, как журавль. Она прожила в городе всего пару месяцев и еще плохо его знала. Черт возьми, кто сейчас пользуется телефонами-автоматами? Похоже, у всех теперь мобильники, даже у девятилетних школьников.

К дьяволу! Она потратила слишком много времени, разъезжая в машине. Шелли въехала на Мэдисон-авеню и припарковалась в запрещенном месте — она была слишком зла, чтобы об этом думать. По крайней мере не заметила никаких предупреждающих сигналов. Судя по всему, похитителя поблизости не было.

Шелли зарысила по Пятой улице — сумка с семью тысячами долларов оттягивала плечо, кобура хлопала по бедру. Ее ладони покрылись влагой, дыхание участилось. Она прежде никогда не бывала в таких переделках. Иногда не имеет значения, что ты шериф, сильная женщина, лидер. Отсутствие опыта есть отсутствие опыта. Если Рэйни и Дуги переживут этот день, Шелли уедет в Париж. Решено.

Она добралась до угла. Никакого телефона. Старина Боб сыграл с ними шутку, чтобы заставить их разделиться? Шелли снова вскинула сумку на плечо и задумалась.

Наконец, когда она уже начала нервничать, до нее дошло. Она заметила стеклянную дверь, ведущую в закусочную. Шелли распахнула ее и обнаружила телефон.

— Господи, — пробормотала Шелли Аткинс, — пусть это буду не я.

Среда, 10.23

Элан Гроув заставляла себя сохранять спокойствие. Парковка возле «Уол-марта», слишком маленькая для торгового центра таких размеров, была забита машинами. Элан начала было заезжать на нее, и тут же путь ей преградил фургон, водитель которого тоже дожидался места.

Она нетерпеливо досчитала до двадцати, фургон наконец проехал, и Элан оказалась лицом к лицу с женщиной и тремя орущими детьми. Дети разбежались в разные стороны, а мать стояла в центре парковки и кричала, чтобы они вернулись. Дети явно не обращали на крики никакого внимания. Они увернулись от двух легковых машин и гигантского пикапа, прежде чем их загнали в многоместный семейный автомобиль.

С невыносимой медлительностью протекли еще две минуты, наконец Элан отыскала свободное место. Она вылезла из машины, стараясь казаться спокойной, поскольку понимала, что за ней, возможно, следят. Элан была молодой женщиной-полицейским. Два-ноль не в ее пользу.

Но, как бы то ни было, Гроув была хорошим детективом. Пришла в полицию, прослужив четыре года в резерве. Она могла справиться с волнением, по крайней мере убеждала себя в этом.

Элан подняла сумку, убедилась, что рация находится в легкодоступном месте — в кармане жакета, — и направилась к магазину. Перед главным входом в гигантский торговый зал оказались два телефона-автомата. По одному из них разговаривал парень в поношенной фланелевой рубашке.

Элан уже было вошла во вторую кабинку, целиком поглощенная своим заданием. В последнюю секунду у нее в мозгу что-то щелкнуло, и она еще раз проследовала мимо первого телефона, отметив высокий рост и худощавое сложение мужчины, грязь на ботинках. Взглянула на его спортивную рубашку с распахнутым воротом, под которой легко спрятать оружие, а потом зашла в магазин и передала описание по рации.

Кинкейд заверил ее, что подкрепление уже едет. «Спокойней, — твердила она, — не выдай себя».

Элан снова миновала стеклянные двери, сделав вид, что ищет тележку. Когда же выглянула на улицу, мужчина уже скрылся. Элан вышла и оглядела парковку. Никаких признаков незнакомца — даже странно. Парковка — большое открытое пространство, человек не может исчезнуть просто так.

И вдруг она поняла: что-то случилось. Через семнадцать минут после звонка похитителя детектив Элан Гроув стояла возле «Уол-марта», готовая к бою, но заметила мужчину, только когда стало уже слишком поздно.

Среда, 10.32

Тишина. Тишина. Тишина.

Куинси стоял в центре конференц-зала, где остались только Кэнди, лейтенант Мосли и Кинкейд. Кэнди меряла комнату шагами, Кинкейд возился с документами, лейтенант Мосли наконец вышел в коридор, потому что сообщения на пейджер поступали непрерывно.

Прошло пятнадцать минут. Двадцать. Полчаса. Эфир по-прежнему молчал.

— Какого черта там творится? — спросил Куинси.

Ни у кого не нашлось ответа.

 

Глава 34

Среда, 10.12

Она плыла. Ощущение было странным — сочетание удивительной легкости и страха. Может быть, она не плывет, а падает — катится в черную бездну?

Рэйни почувствовала ветер, холодное дуновение на лице. Она протянула руки… и очнулась.

Дуги заговорил первым:

— Рэйни?

— Дуги?

Было темно. Она никак не могла сориентироваться. Что-то изменилось, но Рэйни не могла понять, что именно. Потом она услышала шуршание одежды — Дуги шел к ней.

— Ты не умерла? — спросил он.

— Нет. — Она облизнула губы, пытаясь собрать во рту немного влаги и смочить пересохшее горло. Язык распух от жажды, слизистая потрескалась и болела. Рэйни моргнула, но ничего не изменилось — ее окружал сплошной мрак. Может, она ослепла?

— Где мы? — хрипло спросила она.

— В комнате, — ответил Дуги. — Я уступил тебе кровать. Подумал, что тебе она нужнее.

— Как темно.

— Он забил окно. Я пытался оторвать доску, но без инструментов у меня ничего не вышло. У тебя что-нибудь есть?

В голосе Дуги прозвучала тоска. Конечно, он знал ответ. Но иногда так трудно удержаться от вопроса.

— У меня есть еда, — сказал мальчик чуть бодрее. — Печенье. Сыр. Я оставил тебе немножко.

— Воды, — попросила она.

Дуги понизил голос.

— Я все выпил, — тихо признался он.

— Ох, Дуги…

У Рэйни слишком пересохло во рту, чтобы она могла произнести еще хоть слово. Она потянулась вперед и потрепала мальчика по голове. В ответ он прижался щекой к ее ноге. Тело моментально пронзила острая боль, но Рэйни даже не пошелохнулась. Было так приятно ощущать его присутствие в этом непроглядном мраке! Знать, что они оба не одиноки.

— Я сказал ему, что мы замерзли, — сдавленно произнес Дуги. — Сказал, что в подвале слишком сыро и что мы больше не хотим там сидеть.

— Очень смело с твоей стороны.

— Он засмеялся и ответил, что ему плевать, даже если мы замерзнем на хрен.

— Дуги…

— Он так сказал! Я просто повторяю то, что он сказал. Даже если мы замерзнем на хрен.

Рэйни закатила глаза. Дуги явно наслаждался возможностью выругаться. Это заставило ее улыбнуться. Теперь, по крайней мере, он был похож на семилетнего мальчишку. На нормального мальчишку.

— Он запер нас не в подвале, — озадаченно продолжал Дуги. — Он повел меня по коридору. Оставил в этой комнате. Мне сначала здесь не понравилось, и я стал кричать, чтобы он меня выпустил. Я… я испугался. — Последнее слово он пробормотал едва слышно, так что его с трудом можно было разобрать. — А потом он вернулся с тобой. И принес одеяло. А еще печенье и сыр. И воду… — Дуги снова начал мямлить. — Совсем чуть-чуть. Честное слово, очень мало. Но я оставил тебе печенье. Хочешь?

Рэйни почувствовала, как мальчик вкладывает печенье ей в ладонь. Она приняла подарок, не желая обижать Дуги. Впрочем, едва ли она смогла бы есть. Во рту совсем пересохло.

— Давно мы здесь? — спросила она.

— Не знаю… Я, похоже, заснул.

Рэйни кивнула и оглядела комнату. Было невероятно темно — даже темнее, чем в подвале. Можно было подумать, что похититель не только заколотил окно, но и выкрасил все вокруг в черный цвет. Зачем? Чтобы сбить их с толку? Или это еще один способ держать заложников под контролем?

И почему он оставил их в этой комнате, если в доме есть подвал? Может, он понял, что Дуги прав? В подвале слишком холодно и сыро, велик риск, что они умрут от переохлаждения. А он пока не может позволить им умереть.

Эта мысль придала ей сил. Если они нужны похитителю живыми, у них больше шансов, чем кажется. Они могут бороться. И честно говоря, им лучше начать прямо сейчас, прежде чем расстановка сил изменится.

Рэйни села. Левый бок тут же пронзила боль, отозвалась в левом виске. Она вскрикнула, не сумев удержаться, упала и обхватила голову связанными руками. Боль исчезла так же быстро, как и возникла, но Рэйни многое поняла. Эти странные покалывающие ощущения в конечностях, тяжелая тупая боль в левом колене, спазмы в висках, будто голову сжимает чья-то огромная рука…

— Рэйни? — со страхом спросил Дуги.

— Прости… мне не надо было резко двигаться.

— Он ударил тебя током. Я видел. У него в руке была такая штука, он приложил ее к твоей шее и нажал кнопку. От тебя прямо искры посыпались, совсем как в кино.

— Минутку… Дуги…

Прежде чем она успела договорить, дверь открылась и комнату залило ослепительным белым светом. Рэйни вскинула руки, чтобы защитить глаза, Дуги съежился рядом с ней.

— Я услышал, что вы проснулись, — сказал мужчина. — Отлично. Поднимайтесь. У нас много дел.

Рэйни попыталась пошевелиться, откатиться подальше, встать на ноги, придумать хоть какой-нибудь способ защититься, но ее мышцы не повиновались приказам мозга. Ноги не двигались, бедра оставались неподвижными, руки отказывались служить. Она беспомощно лежала на кровати, а темный силуэт ступил в комнату и схватил Дуги за плечо:

— Ты первый. Она никуда не денется.

Дуги завопил от ужаса, начал бить ногами, цепляясь за кровать. Рэйни попыталась схватить мальчика за руки, втащить обратно, как будто от этого что-то могло измениться. Мужчина вырвал у нее ребенка и легко перебросил через плечо.

Дуги снова закричал, и этот крик отозвался у нее в мозгу. «Господи, да сделай же что-нибудь! — велела она себе. — Поднимись с этой чертовой кровати!»

Рэйни напряглась, приказывая себе встать.

— Нет, нет, нет! — визжал в коридоре Дуги.

Рэйни неподвижно лежала на кровати, и по ее лицу текли слезы. «Нет. Пожалуйста, вставай. Господи! Господи! Рэйни, ты просто кусок дерьма. Как ты можешь быть такой слабой?»

Она слышала, как открылась и закрылась дверь, — и больше ничего. Бежали минуты. Рэйни не знала, сколько прошло времени. Левая нога конвульсивно подергивалась. На виски и на глазные яблоки изнутри давила неимоверная тяжесть.

Потом мужчина вернулся. Она услышала его тяжелые быстрые шаги, когда он вошел в комнату. Он схватил ее за связанные руки и стащил с кровати. Она шлепнулась на пол, как дохлая рыба, и осталась лежать, слишком оглушенная, чтобы двигаться.

— Поднимайся, — приказал он. — Я не собираюсь тащить тебя вниз по лестнице.

— Воды! — Несчастное, избитое, израненное животное молило о пощаде. Как она могла до такого докатиться?

— Поверь, скоро у тебя будет сколько угодно воды.

Он рывком поставил ее на ноги. Левое колено пронзила боль. Как только похититель ее отпустил, Рэйни снова упала. Он пнул ее под ребра и встал над ней, уперев руки в бока.

— Рэйни, у меня нет времени с тобой возиться.

«Ударь его, — подумала она. — Укуси за ногу». Она лежала, свернувшись, как эмбрион. Интересно, как это голова может болеть так сильно и до сих пор не взорваться?

— А это за то, что начала шуметь. — Он снова ее пнул.

Рэйни не двигалась. Тогда он разозлился и заорал на нее, как на собаку. Толку из этого не вышло. Она не могла встать, и ее никоим образом нельзя было к этому принудить. Видимо, похититель наконец пришел к такому же выводу. Он перестал пинать ее и тяжело вздохнул.

— По-моему, слишком много проблем за такие деньги.

Нагнувшись, он обхватил Рэйни одной рукой.

— В следующий раз, черт возьми, нужно сразу убивать, чтобы развязаться со всей этой бодягой. Не придется никого таскать на себе, кормить, где-то держать, пресекать дурацкие попытки к бегству. Честное слово, ты меня действительно достала, Рэйни. Я понимаю, почему муж тебя бросил. С тобой чертовски тяжело.

Он продолжал волочить ее за руки по коридору. Рэйни висела на нем мертвым грузом. На полпути похитителю понадобилось отдышаться. Он остановился, сделал глубокий вдох и выругался. Человеческое тело громоздко, его неудобно тащить. Если он собирается ее прикончить, она по крайней мере заставит его повозиться.

Он снова ухватил Рэйни под мышки, набрал побольше воздуха и поволок свою неудобную ношу дальше. Они оказались на кухне, обогнули угол и проследовали мимо длинного ряда шкафов. В последнюю минуту она вытянула ногу и ступней зацепилась за крайний из них. В ответ мужчина стукнул ее по голове, и они снова двинулись вперед.

Она поняла, куда они направляются. Обратно в подвал. Туда, где темно. Где холод пронизывает до костей. Рэйни начала отчаянно упираться, выгнула спину, пытаясь выскользнуть из его рук. Ей не хотелось возвращаться в эту яму. Он сбросит ее с лестницы. Запрет дверь.

И никто больше не увидит ее и Дуги живыми.

— Нет, нет, нет! — Рэйни не поняла, что начала стонать, пока ее собственный голос не достиг ее ушей.

— Заткнись! — предупредил мужчина.

Они миновали последний шкаф. Она ухватилась за ручку.

— Лорейн, не зли меня!

Но она ни за что бы не отцепилась, не могла отцепиться. Слабая, избитая, почти безумная от боли. У нее сохранилась одна ясная мысль: он не убил их вчера вечером — а это может значить лишь то, что они ему еще нужны. Значит, она должна сопротивляться, сделать последнюю попытку, прежде чем похититель оставит их на произвол судьбы.

— У меня электрошок, — гаркнул он. — Не заставляй меня его применять, Рэйни.

— Воды, воды, воды!

Он схватил ее за пальцы и силком разжал их, сорвав один ноготь. Рэйни взвизгнула от боли, а он распахнул дверь подвала и втащил ее на верхнюю ступеньку.

— И лучше шевели ногами, — сказал он, — иначе падать придется далеко.

Он с силой толкнул ее, и Рэйни едва успела ухватиться за деревянные перила, чтобы замедлить падение, а потом полетела вниз по ступенькам и приземлилась в лужу на полу.

— Выпусти меня! — закричал из темноты Дуги. — Я не хочу!

Его голос оборвался пронзительным воплем.

— Эй, Рэйни, — насмешливо сказал мужчина, — вот тебе твоя драгоценная вода.

Он захохотал и захлопнул дверь. Рэйни услышала щелчок замка.

Дуги снова начал кричать — громко, безумно, яростно:

— Нет, нет, нет, нет!

Рэйни охотно присоединилась бы к нему, если бы у нее оставались силы.

— Нет, нет, нет, нет!

Наконец Дуги замолчал. Они оба всматривались в темноту.

А затем Рэйни услышала новый звук. Низкий, дрожащий, неумолимый. Шипение во мраке.

И тут она поняла, в чем состояла уловка похитителя. Поняла, какой вопрос следовало задать Дуги с самого начала, едва открыв глаза: почему похититель дал ему сыра и печенья? Что сделал Дуги, чтобы заслужить угощение?

— Дуги, — негромко позвала она, — ты должен сказать мне правду — он тебя сфотографировал?

— Прости, — немедленно отозвался мальчик. Само по себе это уже было ответом.

Рэйни закрыла глаза.

— Дуги, ты видел газету?

— Моя фотография на первой странице. Твоя тоже, — помедлив, сообщил он.

— Дуги, переберись повыше. Можешь нащупать верстак? Залезай на него.

— Не могу! Я привязан к трубе. Я не могу двигаться.

— О нет! — Рэйни попыталась встать и разыскать Дуги в темноте. Но ноги не двигались, тело не повиновалось. Она лежала ничком на холодном полу и чувствовала, как поднимается вода.

Шипящий звук набирал силу, теперь к нему присоединилось бульканье.

Похититель открыл трубу, чтобы затопить подвал. Доказательства того, что заложники живы, были получены.

И теперь он оставил их умирать.

 

Глава 35

Среда, 10.41

Лейтенант Мосли прослужил в орегонской полиции двадцать лет. Все эти годы каждый его день начинался с того, что он надевал синие брюки, серую рубашку с короткими рукавами и черный кожаный ремень с кобурой и рацией.

Мосли водил ярко-синюю патрульную машину, капот которой теперь был украшен золотой звездой. Он работал в портлендском полицейском участке, располагавшемся на оживленной улице в бывшем здании почты. Когда от них попытался удрать один парень, насильник, они гнались за ним от «Старой таверны» до магазина «Золотое дерево». Тогда всем пришлось понервничать — преступник мчался по городской улице, где было полным-полно детей, — но зато потом, когда все закончилось и негодяй отправился прямиком за решетку, вспоминать об этом было очень приятно.

За время службы лейтенант Мосли повидал, наверное, несколько сотен ДТП и выписал несколько тысяч повесток в суд. Он своими глазами видел, что может сделать несущаяся на всей скорости машина с шестнадцатилетним мальчиком или с семьей из пяти человек. Потом он три года прослужил в опергруппе — примерно в то время, когда в Портленде начали действовать жестокие законы лос-анджелесских банд и девятилетние парнишки научились забивать друг друга насмерть бейсбольными битами. И наконец, пять лет он провел в отделе по борьбе с распространением наркотиков, наблюдая за тем, как героиновая эпидемия, словно гибельная волна, захлестывает целые кварталы.

Когда два года назад освободилась должность сотрудника пресс-службы, Мосли подумал, что пора сменить обстановку. Возможно, его коллеги решили, что он снизил планку и пытается дотянуть до пенсии, не слишком утруждая себя, но Мосли знал, что свой долг он заплатил. Полжизни патрулировал дороги, ходил по улицам. Побеждал и терпел поражения. Он прекрасно себе представлял, как много — и как мало — может сделать полиция.

И он подумал, что с него хватит. Впрочем, ему еще никогда не доводилось видеть ничего подобного тому, что он наблюдал сейчас. Мосли наконец отвернулся от маленького телевизора, который смотрели в коридоре сотрудники департамента защиты дикой природы, и заглянул в конференц-зал.

— Эй, — сказал он Куинси и Кинкейду, — вы должны это видеть.

Среда, 10.45

Адам Даничич вел пресс-конференцию. В безукоризненном сером костюме и нежно-розовой рубашке, с шелковым галстуком, он явно подражал звездам ток-шоу, стоя на лужайке перед маленьким белым коттеджем, со скрещенными на груди руками и выражением предельного чистосердечия на лице. Дворик был битком набит репортерами, операторами и соседями.

— Внимательно проанализировав свои действия, — объявил Даничич собравшейся публике, — я решил, что обязан выступить не как представитель прессы, а как гражданское лицо и рассказать о том, что мне известно по поводу трагического похищения женщины и ребенка у нас в Бейкерсвилле. Будучи сотрудником газеты, я, разумеется, был польщен и крайне взволнован, когда узнал, что мне предстоит освещать события для «Бейкерсвилл дейли сан» и наблюдать за ходом расследования. Честное слово, почти всю минувшую ночь я провел, работая над статьей для первой полосы утреннего выпуска. Я чувствовал, что журналист с этической точки зрения обязан быть беспристрастным наблюдателем. Он должен отстраниться от происходящих событий. Однако чем дольше я работал над статьей, тем яснее мне становилось, что я больше не могу быть бесстрастным наблюдателем. Всего несколько минут назад я получил новую информацию, благодаря которой оказался в самом центре событий. А потому, мне кажется, я должен сложить с себя полномочия ведущего обозревателя и вместо этого поведать вам все, что мне известно, в надежде что это приведет к обнаружению Лорейн Коннер и семилетнего Дугласа Джонса.

— Какого черта, что он несет? — спросил Кинкейд у лейтенанта Мосли.

— Не знаю, — откровенно ответил тот. — Но нас, по-видимому, собираются опустить.

— Все началось вчера утром, — возбужденно продолжал Даничич, размахивая руками и взывая к слушателям, — когда в «Дейли сан» пришло письмо, адресованное редактору. В письме говорилось о том, что некто похитил женщину, но ей не причинят вреда, если мы будем поступать так, как скажет похититель.

Даничич описывал вчерашние события в самых мрачных красках. Он упомянул о том, что «Дейли сан» договорилась о сотрудничестве с полицией, «потому что городская газета — это по определению часть социума и она должна подавать пример выдержки и сострадания, когда члены общества находятся в опасности».

Попытка договориться о выкупе в его изложении выглядела как «безнадежный жест отчаявшейся полиции, которая пыталась остановить неумолимый ход времени». По поводу непредвиденного похищения Дуги Джонса и письма, оставленного на стекле машины Даничича, было сказано: «Я начал понимать, что могу сыграть необычную и неожиданную роль в разворачивающихся событиях». Но только сегодня утром, сообщил Даничич представителям прессы, он отчетливо осознал, какой может быть эта роль. Только отправив статью по электронной почте непосредственно Оуэну Ван Ви, владельцу «Дейли сан», репортер смог наконец немного поспать. Проснулся же он от звонка в дверь и обнаружил на верхней ступеньке конверт, адресованный ему лично.

— О черт! — простонал Кинкейд.

— Нужно было посадить его под замок вчера вечером, — откликнулся Мосли.

Куинси смотрел на экран.

— Письмо было отпечатано на машинке, но по тону и содержанию походило на предыдущие письма, которые я был удостоен чести видеть, — сообщил Даничич. — Я ничуть не сомневаюсь в его ценности и в том, что его оставил сам похититель. Он повторяет свои требования относительно двадцати тысяч долларов в качестве выкупа за Лорейн Коннер и Дугласа Джонса. Автор письма тем не менее объявляет, что больше не верит полиции и не хочет с ней сотрудничать. Он утверждает, что, если вопрос не будет решен в самое ближайшее время, у него не останется иного выхода, кроме как убить обоих заложников. В качестве доказательства он вложил в конверт вот это.

Даничич показал фотографию. Камера дала ее крупным планом. Снимок был темный и нечеткий. В центре — лицо маленького мальчика, но вспышка как будто размыла его черты, так что их трудно было различить. Ребенок что-то держал в руках.

— Несомненно, это фотография Дуги Джонса. Обратите внимание на пальцы мальчика — он указывает на дату вверху газетной страницы. Это утренний выпуск «Дейли сан», в котором помещена его фотография. Полагаю, вы можете разглядеть и женщину, которая лежит рядом с Дуги. Я уверен, что это Рэйни Коннер, но об этом судить полиции. Я был крайне взволнован, получив фотографию и письмо. Конечно, первым побуждением было позвонить в полицию, как я делал в предыдущих случаях, когда преступник выходил на связь. Тем не менее сам тон письма заставил меня остановиться. Несомненно, меня поразило то, что преступник, по его словам, не хочет больше иметь дела с органами правопорядка. Лично убедившись в том, к чему привело подобное недоверие — а оно привело к захвату второго заложника, маленького мальчика, не далее как вчера вечером, — я задумался над тем, как это может сказаться на судьбе Дуги и Рэйни. И пришел к нелегкому решению. Я подумал, что должен обойтись с этим письмом не так, как с предыдущими. Я показываю его вам, широкой публике. Я стою здесь в надежде, что мои слова дойдут до человека, который держит в плену Рэйни Коннер и Дуги Джонса. Я предлагаю свои услуги в качестве посредника. — Даничич слегка наклонился, чтобы взглянуть прямо в объектив камеры.

— Мистер Лис, — торжественно сказал он. — Вот номер моего мобильного телефона. Вы можете позвонить в любое время. И я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы гарантировать вам получение двадцати тысяч долларов. Все, о чем я прошу, — не причиняйте вреда Дуги Джонсу и Рэйни Коннер. Невинные жертвы не должны платить за ошибки полиции.

Даничич назвал номер своего мобильника. Кое-кто из соседей начал аплодировать.

В коридоре департамента защиты дикой природы Кинкейд покачал головой, словно пытаясь пробудиться от скверного сна.

Мосли очнулся первым:

— Мы немедленно должны собрать собственную пресс-конференцию. Нужно выступить с заявлением, что мы держим связь с похитителем и готовы идти навстречу его требованиям, объявить, что, хоть мы и рады любой помощи со стороны частных лиц, самое важное — это предоставить полиции время и свободу действий, чтобы уладить это нелегкое дело. Мы должны упомянуть, что среди нас есть профессиональный посредник; тогда доверие публики к полиции возрастет.

— Давайте заберем Даничича, — решил Кинкейд. — Я хочу, чтобы он и это письмо оказались в полиции как можно быстрее. Позвоните в лабораторию и вызовите специалиста по фотографиям, а также эксперта, который сможет исследовать документ. Нужно, чтобы Даничич слегка остыл. Если Эн-Эс действительно использует его как часть своего безумного плана, я не желаю узнавать о подробностях по Си-эн-эн.

Мосли кивнул. Оба обернулись к Куинси, который по-прежнему смотрел на экран.

— А вы спокойны, — заметил Кинкейд и прищурился. — Думаете, нам не следует с ним связываться?

— Что? Нет-нет. Дело не в этом. Я просто пытаюсь заглянуть в будущее.

— Желаю удачи.

— Преступник позвонил в десять, — сказал Куинси. — Он выполнил свое обещание, данное во вчерашнем письме, и, видимо, приготовился получить выкуп, приказав нам отправить трех женщин к трем разным телефонам. Но в то же самое время он оставил у двери мистера Даничича письмо, в котором объявил, что не хочет иметь дело с полицией. Почему?

Кинкейд пожал плечами:

— Он все усложняет. Запутывает. Хочет еще разок посмеяться над нами.

— Вы правы. Но подобным образом не разбогатеешь. Похититель ведь так и не позвонил по телефону-автомату.

— Вы сами сказали: его цель — не деньги.

— Он играет с нами в какую-то игру.

— Сукин сын, — согласился Кинкейд.

— Но любая игра должна рано или поздно закончиться.

— Теоретически — да.

— Куда ведет эта игра, сержант? Что мы упускаем?

Кинкейд не ответил. Он пожал плечами — и в этот момент на пороге появилась Кэнди.

— У нас проблема, — сказала она.

— Эн-Эс вышел на связь? — Кинкейд уже рванулся было в конференц-зал.

— Нет. С нами связался по рации патрульный Блэни. Он возле «Уол-марта». Нигде не может найти Элан Гроув.

— Что? — Кинкейд остановился как вкопанный.

— Блэни искал в самом магазине и вокруг него, — сообщила Кэнди. — Он говорит, что Элан пропала.

 

Глава 36

Среда, 11.13

Кимберли расхаживала перед телефоном-автоматом, когда включилась рация. Это был Мак.

— У нас проблемы. Нужно немедленно встретиться возле «Уол-марта».

— Похититель вышел на связь? — Кимберли тут же направилась к парковке; уровень адреналина в ее крови заметно возрос.

— Больше похоже на то, что детектив Гроув пропала.

— Что?!

— Да-да.

Кимберли запрыгнула в машину и взяла курс на «Уол-март».

Среда, 11.18

Перед магазином уже собралась толпа любопытных, загораживая проход. Митчеллу трижды пришлось просигналить, прежде чем зеваки неохотно расступились.

Следуя за белым фургоном, Кимберли насчитала полдесятка патрульных машин и три полицейских седана, стоящих на парковке. Репортеров пока не было, но, взглянув вверх, Кимберли заметила вертолет прессы. Никто не собирался сообщать об этой ситуации журналистам — но они уже были здесь.

Митчелл припарковался на лужайке, Кимберли последовала его примеру. Вылезая из машины, она увидела, как помощник шерифа вытянул шею и кивком указал на вертолет.

— Это то, о чем я думаю? — спросил он у Мака.

— Да.

— Черт, но это же нечестно. Большинству из нас даже помыться было некогда!

Мак и Кимберли обменялись взглядами. Взяв измученного Митчелла под руки, они отправились к «Уол-марту». Шелли Аткинс была уже там, вместе с лейтенантом Мосли и какой-то полной женщиной в пестром платье. Судя по бейджику, ее звали Дороти — менеджер магазина.

— Да, по всему помещению установлены камеры. Конечно, вы можете просмотреть пленки. И все-таки не понимаю, что могло случиться. Просто как гром среди ясного неба. Все было в полном порядке. — Дороти переваливалась с боку на бок, и под ее платьем как будто ходили волны.

— Понимаю, — утешила ее Шелли. — Но в том и прелесть камер видеонаблюдения. Они замечают все, даже в самый обычный день.

Аткинс заметила приближение Мака и Кимберли и жестом предложила им подойти поближе.

— Мистер Митчелл, это Дороти Уотсон. Она отведет вас в операционный отдел и покажет записи, сделанные камерами видеонаблюдения. Я хочу, чтобы вы просмотрели всю запись начиная с девяти сорока пяти и заканчивая половиной одиннадцатого. Особенно обратите внимание на подходы к телефонам-автоматам. Я хочу знать, когда здесь появилась детектив Гроув, и по возможности понять, куда она делась. Понятно?

Митчелл кивнул. Он по-прежнему разглядывал вертолет и нервно оттягивал ворот рубашки. Очевидно, еще не был готов к теледебюту. Иногда быть полицейским очень тяжело.

Когда Дороти и Митчелл ушли, Шелли сообщила Маку и Кимберли последние новости.

— Мы ничего не знаем, — честно сказала она. — Детектив Гроув приехала вовремя. Передала по рации Кинкейду описание мужчины, который говорил по одному из телефонов. Сержант ответил, что прибудет подкрепление. И больше от Элан Гроув не было ни слуху ни духу.

— Во сколько она разговаривала с Кинкейдом? — спросила Кимберли.

— В восемнадцать минут одиннадцатого.

— Подкрепление прибыло?

— С этим хуже. Кинкейду потребовалось десять минут, чтобы найти свободного человека, и еще десять, чтобы Блэни дотащил сюда свою задницу. На улице он не увидел ни Элан, ни незнакомца, поэтому припарковался и вошел внутрь. «Уол-март» — большой магазин. Блэни болтался там еще минут пятнадцать, а потом занервничал и снова связался по рации с нами. Кинкейд посоветовал ему объявить территорию закрытой. Блэни вызвал менеджера, и Дороти закрыла магазин. После этого они вдвоем прочесали все метр за метром, включая служебные помещения, туалет, склад и так далее. Никаких следов Элан Гроув найти не удалось.

— А ее машина?

— Стоит на парковке.

— Черт!

— Это сущий кошмар, — вмешался лейтенант Мосли. — Даничич только что провел персональную пресс-конференцию и сообщил, что наша некомпетентность стала причиной похищения Дуги Джонса. Если узнают, что на этот раз Эн-Эс средь бела дня похитил полицейского…

— Я уверена, что детектив Гроув цела и невредима, — резко сказала Кимберли. — Давайте не будем сгущать краски.

— Ракурс определяют СМИ, вот что я пытаюсь вам объяснить. Наш Эн-Эс играет на публику. И репортер «Дейли сан» играет на публику. А мы не делаем ничего. Сколько еще людей, черт возьми, будет похищено, прежде чем мне позволят выполнить мою работу?

Кимберли округлила глаза и начала угрожающе краснеть. Мосли тем не менее не испугался. Он вытащил мобильник и стал набирать номер.

— Вы готовы? — спросил он у Шелли.

— Полагаю, здесь у нас все будет под контролем.

— Отлично, тогда я еду в департамент. Посмотрю, не удастся ли мне образумить Даничича, — а может, мне крупно повезет, и я напишу официальное заявление для прессы. Пора наконец брать дело в свои руки. Все это, — Мосли указал на реющий вертолет, — сплошное дерьмо.

Он вышел, прижимая мобильник к уху. Кимберли изо всех сил старалась успокоиться.

— Подумать только… — начала она.

Мак успокаивающе положил ей руку на плечо:

— Он делает свою работу. Так же как и мы все. Итак, по порядку: кто-нибудь звонил по телефону-автомату?

— Мы не знаем, — ответила Шелли.

— Значит, единственный человек, заметивший здесь какую-то активность, — это детектив Гроув, но она исчезла.

— Так.

— Мне это не нравится.

— Мне, честно говоря, тоже.

На поясе у Шелли загудел пейджер. Она нахмурилась, читая сообщение, и отстегнула рацию.

— Шериф Аткинс.

Послышался треск, затем раздался голос оператора:

— Нам звонит неизвестный мужчина, который настоятельно требует, чтобы ему позволили поговорить с вами. Он не называет ни своего имени, ни причины звонка. Просто твердит, что вы наверняка захотите с ним пообщаться.

Шелли подняла бровь и обернулась к Маку и Кимберли:

— Отлично, я поняла. Соедините его.

Мак и Кимберли придвинулись поближе. На секунду воцарилась тишина, потом послышался мужской голос:

— У меня есть информация о заложниках. Я хочу знать, какое будет вознаграждение.

— За то, что вы выполните свой гражданский долг?

Мужчина продолжал, словно не слыша ее:

— Я читал в газете, одна женщина получила семьдесят тысяч за то, что помогла поймать убийцу. У меня есть информация, которая может спасти жизнь двум людям. Полагаю, она стоит по меньшей мере сто штук.

— Хэл Дженкинс, ах ты чертов кусок дерьма! — воскликнула Шелли. — Ты и впрямь думаешь, что я не узнаю твой голос лишь потому, что ты говоришь по рации? — Последовала долгая пауза. Шелли прищурилась. — Ты ведь был сегодня утром в «Уол-марте», верно? На тебе была синяя рубашка. Подумай хорошенько, прежде чем ответить, у нас есть пленки с камер видеонаблюдения.

Хэл выругался.

— Вот именно. Сейчас я тебе все объясню насчет вознаграждения, Хэл. Я отправлю к тебе своего помощника. И ты без лишнего шума сядешь к нему в машину, ты приедешь сюда и расскажешь мне с глазу на глаз все, что тебе известно о пропавших. Тебе придется выложить все, Хэл, или я разнесу твой дом по кирпичику. Я ведь еще вчера предупредила, что мы не в игрушки играем, и я свое слово сдержу.

— Я всего лишь хочу немного денег, — мрачно возразил Хэл. — Другим ведь дают вознаграждение. Не понимаю, что в этом плохого.

— Выходи на крыльцо, Хэл. Мой помощник сейчас приедет.

Шелли переключилась на вторую линию и приказала помощнику привезти Хэла в «Уол-март». Потом она потребовала соединить ее с окружным прокурором и рассказала о несостоявшейся попытке шантажа, после чего попросила ордер на обыск, мотивируя это подозрениями, что Хэл, очевидно, связан с похищением сотрудника полиции.

Кимберли была потрясена.

— Я думала, вы оставите его в покое, — сказала она.

— Я соврала. К тому времени как мы получим ордер, Хэл успеет рассказать нам все, что нужно. А потом мы сделаем мистеру Дженкинсу приятный сюрприз. Кроме того, я дожидаюсь такой возможности уже давным-давно. Ненавижу смотреть дареному коню в зубы.

Хэл появился через двадцать минут. На этот раз Митчелл подтвердил, что Хэл Дженкинс действительно разговаривал по телефону, когда приехала Элан Гроув. Судя по записи с видеокамеры, Гроув вошла в магазин. Вскоре после этого Хэл двинулся в сторону парковки и исчез из поля зрения. Затем возле телефонов опять показалась Гроув и также отправилась на парковку. В кадре она больше не появлялась.

— На самой парковке нет видеокамер? — сердито поинтересовалась Шелли.

— Камеры наружного наблюдения находятся лишь перед входом в магазин и въездом на парковку, — сказал Митчелл. — С одной стороны, мы знаем, какие машины покидали стоянку сегодня утром — на пленке отчетливо видны даже номера. С другой стороны, у нас уйдет некоторое время на то, чтобы их все отследить, — а еще надо учесть, сколько народу пришло пешком!

— Сделаем то, что должны. Отправим пленку Кинкейду, а он пусть передаст ее в лабораторию. Кое-кому сегодня придется потрудиться.

Шелли снова достала рацию. Кимберли воспользовалась возможностью позвонить отцу.

— Как дела? — негромко спросила она, отодвигаясь подальше от возбужденно болтающих зевак и непрерывного гула висящего в воздухе вертолета.

— У нас проблемы, — отозвался Куинси.

— Мы, похоже, нашли зацепку. Нам известно, кто говорил по второму телефону. Этот человек сообщил, что у него есть информация о Рэйни и Дуги.

— Этот тип давно должен был позвонить и потребовать денег, — сказал Куинси. — Он перестал ломать комедию.

— Мак сообщил что в новостях появилось фото. Это доказывает, что сегодня утром Рэйни и Дуги были живы.

— Это доказывает, что жив Дуги. Рэйни — на заднем плане. Она лежит. Глаза закрыты. Снимок сейчас передо мной.

Кимберли прижала телефон плотнее, а свободной рукой заткнула второе ухо, чтобы не мешал посторонний шум. Отец говорил очень тихо — это было совсем на него не похоже. Она слышала тревогу в его ровном голосе и понимала всю глубину его отчаяния.

Приехала патрульная машина; водитель включил сирену, чтобы пробиться через толпу. Кимберли взглянула на человека в синей рубашке, который сидел на заднем сиденье, — опущенные плечи, небритое лицо.

— Привезли Хэла Дженкинса, — сообщила она. — Через пятнадцать минут я тебе перезвоню.

— «Навигатор» все еще у тебя? — спросил отец.

Кимберли нахмурилась:

— Да. А что?

— Пообещай, что не снимешь его.

— Ты меня пугаешь, папа.

— Мы не заплатили преступнику ни гроша. Но если он и в самом деле похитил Гроув, то…

— …получил семь штук.

— Об этом стоит подумать, — сказал Куинси.

Хэл Дженкинс вылез из патрульной машины. Шелли замахала Кимберли рукой, и той пришлось убрать телефон. Она чувствовала, что наступающий день не сулил им ничего хорошего.

Среда, 11.35

Хэл Дженкинс был настроен недружелюбно. И, судя по всему, у него были претензии к Шелли Аткинс.

— Только суньтесь ко мне домой — и я вам ни хрена не скажу, — предупредил он вместо приветствия.

— Хэл, уговор есть уговор.

— Мне, черт возьми, он нужен в письменном виде.

Шелли зевнула, насмешливо взглянула на Хэла, потом равнодушно пожала плечами:

— Ладно, Хэл, если это тебя порадует… — Повинуясь ее жесту, Митчелл принес блокнот и ручку. Шелли демонстративно написала: «Я, шериф Шелли Аткинс, торжественно обещаю не обыскивать недвижимость, принадлежащую Хэлу Дженкинсу, жителю округа Тилламук, если он добровольно расскажет все, что ему известно о пропавших Лорейн Коннер, Дугласе Джонсе и детективе Элан Гроув», — и размашисто подписалась.

Хэл сердито взглянул на нее:

— Кто такая Элан Гроув?

Шелли впервые запнулась.

— Сначала расскажи, что ты знаешь о Рэйни Коннер и Дуги Джонсе, — потребовала она.

— Секундочку. Это не та девушка, которая болталась возле телефонов? Такая, со спортивной сумкой? Я сразу подумал, что это коп. Эй, мать вашу, вы ведь не собираетесь повесить это на меня, а? Я о ней ничего не знаю. Я ее увидел и подумал: зачем она тащит сумку с собой в магазин? Только и всего. А потом она куда-то ушла, а я свалил по своим делам.

— Почему ты звонил из телефона-автомата, Хэл?

— У меня есть право на личную жизнь!

— Почему ты решил использовать общедоступный телефон?

— Слушайте, у всех есть свои… как это… маленькие тайны.

Шелли покусала губу. Судя по всему, она боролась с желанием как следует врезать Хэлу.

— Так ты здесь был?

— Да.

— И звонил по телефону?

— Возможно.

— Хэл, учти, у нас есть возможность это проверить.

Хэл, казалось, снова пал духом.

— Да, эти заложники… — сухо сказала Шелли. — Они превратили твою жизнь в полное дерьмо.

— Не ругайтесь, вы же приличная женщина.

— Хэл, ты, видно, считаешь меня круглой дурой. Скажи, кому ты звонил.

— Не важно, — кратко отозвался Хэл — видимо, он пришел к какому-то выводу. — Главное то, что я уронил четвертак.

— Уронил четвертак?

— Ну да. А когда нагнулся за ним, увидел, что приклеено к телефону снизу.

— Живее болтай языком, Хэл. У нас нет времени.

Хэл тем не менее уже сказал достаточно. Он полез в задний карман, вытащил помятый белый конверт и помахал им перед собой.

— Я отдам вам это письмо, если вы отдадите мне расписку.

Шелли немедленно протянула ему свое письменное обещание не обыскивать дом. Хэл вручил ей выцветший конверт.

— Это оно? — уточнила Шелли.

— Да. Ей-богу, я в это дело никак не впутывался и никого не трогал. Я сказал, похищения — не мое хобби.

— Ты прочел письмо?

— Разумеется. И все еще думаю, что мне положено вознаграждение. Вы, борцы с преступностью, я вроде как неплохо вам помог.

— Надень ему наручники, — сказала Шелли, обращаясь к Митчеллу.

— Что?!

— Забери его и проверь информацию. Посмотрим, подтвердится ли то, что он наплел.

— Эй, с добрыми самаритянами так не обращаются! — возопил Хэл.

— Брось, Хэл, все не так плохо. Между прочим, несколько славных ребят только что выехали, чтобы обыскать твой дом.

— Но вы обещали!

— Хэл, — добродушно сказала Шелли, — я не буду обыскивать твое жилище. Этим займется окружная прокуратура.

— Сука! — гаркнул Хэл.

— Не шуми, Хэл. Лучше улыбнись. — Митчелл указал вверх. — Тебя снимают.

 

Глава 37

Среда, 11.38

Вода поднималась. Рэйни чувствовала ее приближение — от пальцев ног к щиколоткам, потом к голеням. Сначала подъем казался едва заметным, вода прибывала понемногу. Это пугало, но причин для паники пока еще не было.

Потом ситуация изменилась. Может быть, труба дала течь или уже существующая брешь увеличилась от напора воды. Звук стал нарастать, из шипения превратился в мощный гул.

Рэйни знала, что такое вода. Ей приходилось расследовать дела об утоплении, вытаскивать раздувшиеся трупы из бурных весенних потоков, пару раз даже извлекать машины, которые свернули не туда, когда дорога внезапно сделала крутой поворот. Она видела сорванные ногти и переломанные, скрюченные пальцы людей, боровшихся за жизнь до конца. Одна женщина ухитрилась даже просунуть руку сквозь двухдюймовую трещину в боковом стекле. Этот образ преследовал Рэйни несколько недель. Бледное лицо, прижатое к стеклу, и окровавленная рука, неистово тянущаяся к свету.

Вода была силой, живущей по собственным законам и повинующейся собственным прихотям. Она пропитала одежду Рэйни, смочила джинсы. Холодные ручейки сомкнулись вокруг щиколоток, лизали кожу, пронизывая тело леденящим холодом.

Скоро вода подойдет к груди, выжимая воздух из легких. По злой иронии судьбы воздух покажется холодным, а вода теплой. Будет проще погрузиться в ее глубины. Позволить ей щекотать губы, скользить в желудок.

Потом вода ворвется в легкие, вызвав последний приступ кашля, но будет уже слишком поздно. Вода сомкнется у Рэйни над головой, принимая ее и Дуги в свои холодные объятия.

Вода разрушает. Но и оживляет. Рэйни ощутила ее ледяное прикосновение к горячему колену. Освежающие капли влаги успокоили боль в руках и в голове. Рэйни пила затхлую, маслянистую воду, и та смягчала пересохшее горло. Вода скорее всего убьет ее. Но по крайней мере сначала заложница почувствует себя лучше.

Она медленно поднялась со ступенек, пошатываясь, встала. И обратилась к единственной надежде, которая еще у них оставалась.

— Дуги, — негромко позвала Рэйни.

— Д-д-да?

— Ты умеешь играть в «Бим-бом»?

— Д-д-да.

— Бим.

— Бом.

— Бим.

— Бом.

Она нашла во мраке его съежившееся тельце, привязанное к трубе.

— Дуги, — сказала Рэйни, — не шевелись.

Среда, 11.45

Во время неудавшейся попытки бегства она припрятала в ладони осколок стекла — в тот момент, когда, неистово шаря пальцами вокруг себя, искала оружие. Может быть, надеялась найти длинный гвоздь, который можно будет воткнуть в горло или в почки похитителя. Ей не повезло. Все, что нашла Рэйни, — это узкий осколок стекла, примерно в полдюйма толщиной. Он казался невероятно хрупким. И очень острым на ощупь.

Ей пришлось повозиться, чтобы ухватить осколок онемевшими, замерзшими пальцами. Рэйни начала перерезать нейлоновый шнур, которым были связаны запястья Дуги, и тут же уронила стекло. Она разыскала его в воде, но тут же выронила снова. Когда она в третий раз взяла осколок, вода уже дошла Дуги до колен и мальчик дрожал всем телом.

— Ты пьяная, — укорил ее Дуги.

— Нет.

— Я видел тебя с бутылкой.

— Я искала не выпивку, Дуги. Я искала оружие.

Рэйни пилила нейлоновый шнур острым краем стекла, и ей показалось, что он слегка поддается. Разумеется, в тот же самый момент она снова уронила стекло.

— Врешь, — сказал Дуги.

Рэйни наклонилась, начала шарить в воде. Осколок отнесло в сторону, она бросилась за ним.

— Хочешь знать правду, Дуги? Я и в самом деле много вру. Каждый раз, когда меня била мать, я врала учителям и говорила, что свалилась с велосипеда. Каждый раз, когда я напивалась, я врала самой себе и говорила, что это в последний раз. Я врала своему мужу. Врала друзьям. Да, я врала тебе. В мире много вранья, Дуги. Мы врем, чтобы защитить других, врем, чтобы защитить себя. Я уверена, что у меня было и то и другое. И у тебя, наверное, тоже.

Дуги ничего не сказал. Рэйни нашла осколок и сжала его кончиками пальцев. Колени Дуги уже скрылись под водой, которая теперь подбиралась к его бедрам. Рэйни слышала бульканье — вода вырывалась наружу, проделывая в трубе новые бреши.

— Несколько месяцев назад, — спокойно продолжала она, — я начала принимать таблетки. Я надеялась, что они мне помогут. Может быть, даже избавят от желания выпить. К сожалению, это не те таблетки, которые можно перестать принимать просто так. Когда меня похитили, этот тип не позаботился прихватить мою сумочку. Сейчас я такая не потому, что пьяна. Это из-за лекарства. И будет еще хуже.

— Ого, — тихонько сказал Дуги и с любопытством добавил: — Тебе плохо?

— Раньше было лучше.

— И тебе хочется выпить?

Рэйни снова приступила к работе, перепиливая шнур.

— Ты ведь любишь спички, Дуги?

— Я хотел бы, чтобы сейчас у меня была спичка, — отозвался мальчик.

— Вот примерно так же я отношусь к выпивке. Но я не должна пить, Дуги. Так же как ты не должен играть с огнем.

Пальцы соскользнули, и стекло вонзилось в ладонь. Рэйни вздрогнула, поблагодарила Бога за то, что ее онемевшие руки почти ничего не чувствуют, и извлекла верткий осколок. Она снова начала дрожать. Холод или ломка — непонятно. Она очень устала. Нужно вернуться на лестницу. Посидеть, отдохнуть. Потом она опять займется Дуги…

— Рэйни, ты веришь в рай?

Рэйни так удивилась, что снова чуть не порезалась.

— Хотелось бы верить, — задумчиво ответила она.

— Первые приемные родители сказали мне, что моя мама попала в рай и что она меня ждет. Как ты думаешь, мама меня сейчас видит?

— Думаю, да, — ответила Рэйни.

— Стэнли говорил, что я огорчаю свою маму. Он говорил, что каждый раз, когда я развожу костер, она плачет. Рэйни, как ты думаешь, она все еще меня любит?

— Дуги… — Рэйни запнулась, искренне не зная, что сказать. — Мать никогда не перестает любить свое дитя.

— Я сжег ее фотографию.

— Это всего лишь фотография. Наверное, мама все поняла.

— Я поджег дом моих первых приемных родителей и вторых приемных родителей. Если бы у меня были спички, я бы поджег и этот дом. Но здесь сыро, — Дуги нахмурился. — Сырое плохо горит.

Рэйни подняла бровь и снова принялась резать шнур.

— Знаешь что, Дуги? Матери всегда любят своих детей, просто им не всегда нравится то, что их дети делают. Я уверена, мама тебя любит, но, наверное, ей не нравится, что ты устраиваешь пожары.

— Я плохой, — равнодушно отозвался Дуги. — Я очень непослушный. Никто не любит непослушных детей.

— Ты приберег для меня печенье. Вряд ли плохой мальчик оставил бы печенье для своего друга.

— Я выпил всю воду.

— Ты ведь не знал, что я хочу пить. А еще ты пытался позвать на помощь. Ты побежал, когда я велела тебе бежать. Вряд ли плохой мальчик проявил бы такую смелость, чтобы помочь другу.

Дуги ничего не сказал.

— Я думаю, Дуги, — сказала Рэйни, помолчав, — что ты такой же, как и все мы. Ты одновременно и хороший, и плохой. Как и я хорошая и плохая. Каждый день мы выбираем, какими будем сегодня — хорошими или плохими. Это наш выбор. Твой выбор. Мой выбор. И лично я в последнее время стараюсь в нем не ошибиться.

— Стэнли никогда меня не бил, — тихо произнес мальчик.

— Знаю, Дуги. Знаю.

Она услышала щелчок. Нейлоновый шнур соскользнул и упал в воду. Дуги наконец освободился.

Среда, 11.53

— Твоя очередь, Дуги. — Рэйни протянула ему осколок.

Дуги запрыгал, весело шлепая по воде. Рэйни с испугом увидела, что вода доходит ему уже до пояса.

— Перережь веревки, Дуги, — сказала она резко. — И тогда мы отсюда выберемся.

Мальчик перестал прыгать, но осколок не взял. Несколько секунд они стояли молча. Рэйни чувствовала, что Дуги за ней наблюдает, но на расстоянии она не могла разглядеть выражения его лица.

— Дуги, — позвала она.

Тишина.

— Дуги, вода поднимается очень быстро. Я собираюсь забраться по лестнице. Наверное, тебе тоже надо это сделать.

Но даже когда она была на полпути, Дуги не последовал за ней.

— Дуги, что ты делаешь?

— Я не могу, — негромко сказал он.

— Чего ты не можешь?

— Не могу. Я пообещал. Поклялся. Я не могу.

— Дуги?

— Я не знаю, — уныло отозвался он. — Не знаю.

Рэйни спустилась ступенькой ниже.

— Он угрожал тебе, Дуги? Этот человек пообещал, что убьет тебя, если мы сбежим? Тебе больше не нужно его бояться. Когда мы отсюда выберемся, я сделаю все, чтобы ты был в безопасности.

— Я не хотел сжигать мамины вещи, — сказал Дуги. — Но я их сжег. А когда огонь начинает гореть, уже ничего не вернешь. Огонь — это навсегда. Огонь настоящий.

— Помоги мне, Дуги, — настойчиво, уже на грани паники, попросила Рэйни. Она попыталась подавить страх и сделать так, чтобы в голосе звучала сила. — Перережь веревки. Мы выберемся отсюда!

Тишина.

— Дуги?

Тишина.

— Дуги!!!

Из темноты донесся шепот:

— Я ее убил. Я не хотел. Но она ушла и больше не вернется. Потому что я был плохим мальчиком. Никто не любит плохих детей. Даже мама. Я скучаю по маме. Я хочу ее увидеть.

Рэйни услышала всплеск, бросилась вниз по лестнице и снова погрузилась в воду.

— Дуги! Дуги! Дуги!

Но водная гладь оставалась спокойной. Дуги исчез в ледяных глубинах.

 

Глава 38

Среда, 11.42

— Это карта.

— Какой сюрприз.

— Как только двадцать тысяч будут доставлены на место, обозначенное крестиком, — сообщила по телефону Кимберли, — Эн-Эс свяжется с прессой и скажет, где находятся Рэйни и Дуги.

— С прессой? Или с Адамом Даничичем? — уточнил Куинси.

— Там сказано «с прессой». Может быть, имеется в виду Даничич. Эн-Эс по-прежнему настаивает на том, что он не чудовище. Постскриптум, — Кимберли начала читать вслух. — После часу дня он уже не несет ответственности за то, что случится с женщиной или ребенком. «Их судьба в ваших руках». Конец цитаты.

— Сукин сын, — выругался Кинкейд. — Кто-нибудь, скажите, который час, черт возьми?

— Одиннадцать сорок две, — ответила Кимберли. Куинси, стоявший рядом с Кинкейдом в командном центре, произнес это одновременно с ней.

— Можешь прочитать карту? — спросил он.

— Шелли уже ее видела. Она думает, это маяк на побережье. Несколько месяцев назад он был закрыт на ремонт, но, кажется, работы еще не начались. Сейчас она как раз звонит, чтобы это выяснить.

— Сколько времени уйдет на то, чтобы до него добраться?

— Тридцать пять — сорок минут.

— Вы обыскали остальные телефоны? Уверены, что больше никаких писем нет?

— Мак уже съездил на сыроваренный завод, но ничего не нашел. Патрульный Блэни вернулся в город. Скоро мы все узнаем.

— Одно письмо — и дело сделано, — пробормотал Куинси. — Три телефона-автомата, пятнадцать минут срока — все это лишь проволочки. Эн-Эс хочет немного повеселиться. Но мы согласились плясать под его дудку. Теперь в качестве вознаграждения…

— …еще одна идиотская карта, — закончил Кинкейд и повторил: — Сукин сын.

На улице было слишком шумно. Кимберли бросилась в «Уол-март» — по-прежнему пустынный: все покупатели и продавцы толпились снаружи. Она нашла Шелли в книжном отделе — шериф отчитывала кого-то по мобильному. В поисках уединения и тишины Кимберли отправилась в отдел женской гигиены.

— Если Шелли знает, что делать, пусть действует, — приказал Кинкейд. — Можешь присоединиться к ней, несколько человек прикроют вас с тыла. «Навигатор» при тебе?

— Да.

— Тогда мы сможем за вами следить. Тридцать пять минут езды плюс минут десять на то, чтобы найти место… Лучше вам не мешкать.

— Мы не можем ехать.

— Не можете?

Кимберли тяжело вздохнула.

— Что, вы еще не поняли? Детектив Гроув пропала — у нас больше нет двадцати тысяч долларов.

— Дьявол!

Куинси промолчал.

Среда, 11.45

Во второй раз за день лейтенант Мосли испытал изумление. В его время, когда патрульный забирал подозреваемого, парня отвозили прямиком в ближайший участок и отправляли в комнату для допросов. Предлагали чего-нибудь выпить, потом дверь запирали. Человеку предоставляли возможность посидеть в маленьком зарешеченном помещении на жестком металлическом табурете, с переполненным мочевым пузырем и хорошенько подумать. Не то чтобы все мгновенно раскалывались. Но большинство размякало.

Начать с того, что Адама Даничича не заперли в комнате для допросов. Он сидел не на жестком металлическом табурете. И, насколько мог судить Мосли, вовсе не страдал от отсутствия земных благ.

Если быть точным, сотрудник «Дейли сан» расположился за столом сержанта, откинувшись на спинку кожаного кресла и болтая по служебному телефону.

Мосли вошел, окинул взглядом то, что творилось в кабинете, и направился на поиски патрульного, который привез Даничича.

Тот моментально понял, чего от него хотят.

— Все вовсе не так, как кажется! — выпалил он, когда Мосли возник перед ним.

— А как кажется?

— Я имею в виду — у меня не было выбора!

— Лишь потому, что у вас с собой не оказалось наручников и пистолета?

— Он предупредил, что поедет с нами только в том случае, если ему позволят позвонить. А когда мы приехали сюда, сказал, что, если мы не разрешим ему позвонить с нашего телефона, он позвонит с мобильника — а ведь мы же не хотим, чтобы его мобильник был занят?

— Да, потому что похититель в этом случае не сможет ему дозвониться.

— Точно, сэр.

— Скажите, вы и вправду думаете, что репортер упустит шанс лично поговорить с преступником, похитившим двоих человек?

У патрульного забегали глаза. Мосли истолковал это как «нет».

— Вы и вправду думаете, что он поставит под угрозу возможность выступить в вечернем выпуске новостей или поместить статью на первой полосе?

— Мне сказали, что нам нужна его помощь. И пока мне не в чем его обвинить.

— Так найдите что-нибудь, офицер! Сопротивление властям. Просроченные водительские права. Неработающий габарит. Вы же были у него дома, стояли рядом с его машиной, Господи Боже мой! Всегда можно найти одно небольшое нарушение. Даже папа римский наверняка совершал в своей жизни что-нибудь противозаконное!

Патрульный промолчал — и этого Мосли уже было достаточно.

Лейтенант вернулся в кабинет, где Даничич по-прежнему болтал по телефону. Мосли нажал на кнопку, и связь прервалась.

— Эй, я разговаривал со своим юрисконсультом!

— Полагаете, вам нужен адвокат? — равнодушно поинтересовался Мосли.

— Это по поводу предстоящих выступлений, можете не сомневаться. Мне позвонил сам Ларри Кинг, не говоря уж о ведущем ток-шоу «Сегодня». Не исключено и то, что мне предложат договор на книгу. Так что если я расскажу все прямо сейчас, кто же станет покупать книги? Мне нужна стратегия.

— Сядьте, — огрызнулся Мосли. — И уберите ноги со стола. Ведите себя прилично.

Даничич приподнял бровь, но сделал, как ему было велено. Снял ноги со стола, выпрямился, отряхнул серый пиджак, который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж элегантным и дорогим, каким выглядел на экране. Ворот сорочки был слишком широк, а розовый галстук — чересчур ярок.

Перед камерой этот человек казался другим. А теперь выглядел именно тем, кем и был на самом деле — провинциальным репортером, который отчаянно старается пробиться наверх.

— Вы когда-нибудь встречали Рэйни Коннер лично? — спросил Мосли.

— Нет.

— А Дуги Джонса?

— Я что, подозреваемый? Если вы считаете меня подозреваемым, тогда я и в самом деле должен позвонить адвокату.

— Я пытаюсь считать вас приличным человеком. И поверьте, с каждой минутой мне это все труднее.

Даничич нахмурился и отвел взгляд.

— Где-то там — живые люди, — продолжал Мосли. — Женщина и ребенок, которые борются за жизнь. Вы когда-нибудь были на месте преступления, Даничич? Я имею в виду — не по ту сторону желтой ленты, а вблизи, там, где нет никаких голливудских спецэффектов. Вы присутствовали при вскрытии? Когда-нибудь читали отчет патологоанатома? Вы знаете, что́ пуля или нож могут сделать с человеческим телом? Вставайте, — кратко приказал лейтенант. — Я вам кое-что покажу.

Мосли рывком поставил Даничича на ноги. Репортер был слишком испуган, чтобы сопротивляться. Мосли провел его в заднюю часть здания и оставил в комнате для допросов, которая некогда служила сортиром и по-прежнему сортир и напоминала.

Вернувшись в кабинет, Мосли вытащил ящик каталога и отобрал лишь те дела, которые значились закрытыми. Минувшие два года научили его тому, что при общении с прессой излишняя осторожность не помешает.

Он влетел в комнату для допросов и принялся бросать фотографии на стол.

— Подросток, повешен. Женщина, изрезана на части. Мужчина, попал под товарный поезд. Неопознанное тело, выловлено со дна реки. Ребенок, которому пробило череп углом аптечки, когда две машины столкнулись на скорости больше шестидесяти миль в час. Полуторагодовалый мальчик, утоплен. Все еще подумываете о договоре на книгу, мистер Даничич? Вот вам уйма сюжетов.

Даничич брал в руки каждый снимок. Внимательно рассматривал. Потом осторожно положил назад, взглянул на Мосли и пожал плечами:

— В мире много зла. Я не идиот, лейтенант. И я не слишком-то сильно отличаюсь от вас. Ваша работа — обеспечивать правосудие. Моя работа — рассказывать об этих людях. Сегодня нам есть о чем рассказать. И вы мне не помешаете.

— А если это подвергнет заложников еще большему риску?

— Еще большему риску? — Даничич фыркнул. — Как? Вы, ребята, занимаетесь ерундой. А я по крайней мере пытаюсь сохранить и без того непрочную связь с этим человеком. Согласитесь, похититель вам не доверяет. А если у него сдадут нервы, Рэйни и Дуги погибнут. Я предлагаю альтернативу. Похититель звонит мне — и все счастливы. Да, возможно, это значит, что я получу договор на книгу. Если Дуги и Рэйни останутся живы — не думаю, что они будут против.

— Учтите, мы слишком ограничены во времени. Если он позвонит вам, нам придется дожидаться новостей. А ждать некогда. Иногда полиции приходится вести войну. А когда идет война, линия связи должна быть единой.

— С другой стороны, каждый раз, когда похититель будет выходить со мной на связь, ему придется обнаруживать себя. Чем больше контактов, тем больше у вас шансов его взять.

— Тем больше потребуется людей, — возразил Мосли.

— Значит, хорошо, что этот случай стал нашим общим делом. — Даничич подался вперед. — Лорейн Коннер — жена бывшего агента ФБР. Услуга за услугу. Скажите, ФБР привлечено к расследованию? Оно официально взяло дело в свои руки? И я хочу знать, что это за парень, которого я видел на ярмарочной площади, — тот, в куртке с эмблемой ФБР. Кажется, здесь творится много такого, о чем вы не оповестили общественность. Подумайте, чем все это обернется, когда заложники погибнут.

— «Когда»? Не похоже на позитивное мышление.

— Положение дел на текущий момент пока что не убедило меня в обратном. — Даничич отодвинул кресло и встал. — Вы меня арестуете?

— Пока нет.

Репортер приподнял бровь.

— Не похоже на позитивное мышление, — невозмутимо отозвался он. — Тогда я пошел.

Он сделал шаг вперед, и Мосли схватил его за руку. Ответный взгляд Даничича был куда жестче, чем ожидал лейтенант. Куда расчетливее. Очевидно, на карту и так уже было поставлено слишком многое — даже неопытные журналисты это быстро понимают.

— Если мы обнаружим, что вы получили информацию и не поделились ею с нами, вас сочтут сообщником, — негромко сказал Мосли. — Стало быть, вы станете соучастником преступления. А значит, не сумеете извлечь из него выгоду — не будет ни договоров, ни гонораров. Подумайте над этим.

— Знаете что, — нетерпеливо произнес Даничич, — не все журналисты так уж плохи. На прошлых выборах вы, наверное, голосовали за Никсона?

— Эн-Эс вас использует, Даничич. Почему он послал письмо в редакцию, почему оставил записку с требованием выкупа на стекле вашей машины? Вы ведь считаете себя беспристрастным репортером — ну так задайте самому себе этот нелегкий вопрос. Похитителем движет жажда славы. Мы не в состоянии сделать его знаменитостью. Но прессе это под силу. Чем больше вы о нем говорите, тем больше поощряете его к действиям. И тем больше ему это нравится…

Даничич выдернул руку — и в этот момент на столе запищала рация. Патрульный взял ее, но Даничич стоял слишком близко и все слышал.

Мосли взглянул на репортера, ожидая какой-нибудь реакции. Если этот парень и притворялся, то неплохо.

— О черт… — пробормотал Даничич. Он ссутулился, нервно провел рукой по коротким волосам.

Звонивший требовал подкрепления. Полицейские обнаружили могилу.

 

Глава 39

Среда, 11.52

Для Куинси время остановилось ровно в 11.52. В среду утром. До этого момента он думал, что все идет хорошо. Он изучал свои записи, пытаясь понять, что они могли упустить. Работал с Кинкейдом над перечнем первоочередных задач. У них по-прежнему не было официального рапорта Гроув о том, как Рэйни провела последние сутки перед похищением. Нужно было нажать на Шелли Аткинс, чтобы получить полный отчет о местных правонарушителях. По-прежнему на повестке дня стояли разговор с Лорой Карпентер и поиски Эндрю Бенсона. За последние тридцать шесть часов многое сдвинулось с мертвой точки, но мало что пока было завершено. Такое часто случается, когда следователи работают сразу по многим направлениям, да еще с такой скоростью.

Кэнди предложила свою помощь. Во всяком случае, это было лучше, чем сидеть за столом в конференц-зале и плевать в потолок. Кинкейд отправил ее к Лоре Карпентер. У опытного посредника не должно возникнуть проблем при разговоре с забитой женой, а в списке неотложных дел можно будет поставить хотя бы одну галочку.

Куинси согласился заняться розысками Эндрю Бенсона. Запросы ничем им не помогли. Если учесть, что времени было мало, они не могли дожидаться официальных отчетов. Куинси достал портативный компьютер и мобильник и позвонил бабушке Эндрю. Узнал имена его бывших одноклассников, приятелей, собутыльников. Какие у него были интересы? Принимал ли он какие-нибудь лекарства? Часто ли наведывался в Бейкерсвилл? Насколько хорошо знает эти места? Не слышал ли кто-нибудь, чтобы он переживал из-за смерти отца или проявлял интерес к Лорейн Коннер?

— Что ж, по крайней мере Лукас не жил все эти годы у какой-нибудь шлюхи и не воспитывал ее ублюдков, — фыркнув, заявила Элеонора Бенсен, когда Куинси спросил, что она почувствовала, когда услышала в новостях о гибели сына.

— А как насчет Эндрю?

— Я ничего ему не говорила. Мальчик пятнадцать лет не интересовался своим отцом. Зачем начинать все сначала?

— Может быть, он узнал от кого-то еще?

— Да откуда я знаю, черт возьми? Вот что я вам скажу. Этот парень — настоящий сукин сын. Думает, что все вокруг перед ним в долгу лишь потому, что он вырос без родителей. А я ему что, посторонняя?

Куинси все еще переваривал эту «жизнеутверждающую» беседу, когда позвонила Кимберли и рассказала о записке, приклеенной к днищу телефона-автомата возле «Уол-марта».

И снова Куинси и Кинкейд принялись шевелить мозгами. Больше не нужно было разыскивать хитроумные тайники. Теперь проблема заключалась лишь в том, чтобы найти место, обозначенное крестиком, оставить деньги и постараться предугадать, что еще собирается выкинуть Эн-Эс.

Им нужно было еще семь тысяч. Кинкейд приказал Шелли и Кимберли вернуться в командный центр. Куинси достал телефонный справочник. Филиал банка находился на Гарибальди-стрит, и Куинси попытался затребовать деньги по телефону. Менеджер повесил трубку. Кинкейд перезвонил, озвучил уйму юридических терминов, которые поставили бы в тупик и знатока, и ему пообещали, что выдадут представителю власти семь тысяч долларов наличными приблизительно через восемь минут.

Они все еще упивались победой — люди, которым не приходится так часто иметь дело с жизнью и смертью, никогда этого не поймут, — когда им снова позвонили.

И тогда время для Куинси остановилось. Кинкейд что-то говорил, но его слова не имели никакого смысла. Куинси смотрел на доску и не мог прочесть ни слова.

Местная ферма, хозяина подозревают в торговле наркотиками. Следователь, обыскивая территорию, принялся раскапывать кучу навоза. И увидел женскую руку.

Криминалисты уже ехали. Прокурор вытребовал экспертов из портлендской лаборатории. Все работы на ферме были прекращены. Никто не хотел допустить ошибку. Пока обнаружен один труп. Теперь вопрос стоял так: будут ли еще два?

— Я позвоню Кимберли, — сказал Кинкейд.

— Нет.

— Они преспокойно могут вернуться. Ведь именно Шелли предприняла розыски. Наверняка она захочет увидеть то, что нашли.

— Нет — пока мы не будем знать точно.

Кинкейд промолчал.

— Может быть, это и не Рэйни. А мы не можем потерять деньги.

Куинси наконец обернулся к нему.

— Вы не понимаете, — тихо сказал он. — Я не должен был ее пережить.

Кинкейд вышел. Куинси сидел один в конференц-зале, смотрел на доску и впервые в жизни ни о чем не думал.

Среда, 11.56

Первое впечатление Кэнди от дома Карпентеров было таково: она ни за что на свете не стала бы здесь жить. Конечно, она выросла не на Парк-авеню, но ее бабушка Роза всегда гордилась своим домом. Каждое утро она подметала крыльцо, а вечером натирала мебель полиролью с запахом лимона. И храни Господь того, кто входил на кухню в грязной обуви. Кэнди и ее двоюродные сестры получали тряпки и вынуждены были проводить целый час, стоя на четвереньках и оттирая полы.

В портлендском бунгало Розы обитало семеро детей младше десяти лет — но, насколько помнила Кэнди, домик всегда сиял. Крахмальные занавески на окнах, зеленый плющ, растущий из ящичка за окном и мантией окутывавший изображение распятого Христа. Все соседские ребятишки приходили сюда играть. Они пили на кухне лимонад, а потом отправлялись на крошечный задний двор, заросший глициниями, за которыми Роза ухаживала не покладая рук.

Дом Карпентеров был совсем другим. «Какой темный», — подумала Кэнди. Слишком много деревьев возвышается над маленьким домиком. Гигантские ели заслоняют солнце, впитывают всю влагу, так что на обветшалой крыше растет только мох. И уж конечно, никаких лиловых цветов или дикого плюща.

Кэнди припарковалась в луже, ступила на неровную кирпичную дорожку и принялась осторожно пробираться по вывороченным булыжникам, из-под которых буйно росла камнеломка. Фасад дома и дверь были выкрашены темно-коричневой краской. Кэнди постучала, подождала, но никто не ответил, хотя ей показалось, что она слышит голоса. Кэнди прислушалась, а потом поняла, что это радио в задней части дома. Она пошла на звук.

Лора Карпентер стояла во внутреннем дворике, цементное покрытие которого находилось примерно в той же стадии разрушения, что и дорожка, и курила. Увидев Кэнди, она бросила сигарету и наступила на нее, одновременно качнувшись вперед, — попыталась замаскировать свое движение под обычный шаг.

Кэнди подумала, что двенадцатилетние девчонки порой притворяются лучше, и протянула руку:

— Кэнди Родригес, полиция штата Орегон.

Лора Карпентер не нахмурилась, но и не встретила гостью с распростертыми объятиями. Она не обратила внимания на протянутую руку, пожала плечами и спросила:

— Чего вы теперь хотите?

Лора стояла, скрестив руки на груди. Мешковатый фиолетовый свитер, жидкие каштановые волосы, запавшие карие глаза… голос, исполненный напускного равнодушия.

— Если честно, я думала, что Стэнли дома.

— Нет.

— Ушел по делам?

Лора кивком указала в сторону леса.

— Он там. Все еще ищет мальчика. Стэнли считает себя великим педагогом, — с усмешкой добавила она. — Трусы не побеждают. Победители не трусят. Стэнли не собирается сдаваться только потому, что кучка полицейских объявила, будто мальчика похитили. Кто угодно, только не Стэнли.

У нее дрожали руки. Кэнди решила сделать шаг ей навстречу и принялась рыться в карманах куртки.

— Вот черт, я, должно быть, оставила их в машине.

Лора взглянула на нее.

— Сигареты, — объяснила Кэнди. — Разве что у вас найдется…

Женщина наконец улыбнулась. Она не купилась — но была благодарна.

— Найдется. — Она вытащила красно-белую пачку, одну сигарету взяла сама, другую протянула Кэнди. В гриле лежала коробка спичек. Они закурили. Лора выпустила струю дыма, Кэнди едва сдержала кашель. Прошло сто лет с тех пор, как она курила в последний раз. Но это и впрямь было приятно.

— Он думает, что я бросила, — проболталась Лора, движением руки отгоняя сигаретный дым. — Мы пытались зачать ребенка. Во время беременности нельзя курить. Не кури, не пей, не ешь рыбу. Если подумать обо всех этих правилах, они кажутся такими глупыми. У меня есть фотография моей матери на седьмом месяце беременности, с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой. Иногда я смотрю в зеркало и думаю: вот ходячая реклама для клиники искусственного оплодотворения.

— Я так понимаю, что оно не помогло, — отозвалась Кэнди.

— Пять лет мы пытались это сделать, — сказала Лора. — Вот и люби после этого профсоюзы. Они дают такую огромную страховку, что надо быть ненормальным, чтобы не спустить ее на какую-нибудь ерунду.

— Пять лет? Жестоко.

Лора ничего не сказала, лишь поджала губы. Кэнди вспомнила ее слова насчет мужа — трусы не выигрывают, победители не трусят. Вероятно, на футбольном поле это работает, но когда речь заходит о спальне…

Можно было понять, почему Лора Карпентер выглядит такой усталой. Как будто из нее выкачали всю жизнь, и теперь от этой женщины осталась лишь оболочка, которая ждет не дождется, когда же наступит конец.

— И тогда вы решили усыновить ребенка?

Лора внимательно взглянула на Кэнди:

— Лучше спросите об этом у Стэнли.

— Это была его идея?

— Мужчина всегда хочет сына. Вот что он мне сказал.

— А чего хочет женщина?

Лора засмеялась, и этот смех резанул слух Кэнди.

— Я могу забеременеть. Это не проблема. Я не могу выносить ребенка. В первый раз ты винишь природу. Во второй раз — себя. В третий раз — Бога. Когда это случается в четвертый, пятый, шестой раз — наверное, умная женщина должна перестать винить кого бы то ни было и просто принять все как есть.

— Простите.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы завести ребенка? Наверное, это помешает вашей карьере. Впрочем, вы молодая, у вас еще уйма времени.

— Не знаю, — честно ответила Кэнди. — Я была старшей из семи детей. Иногда мне кажется, что я уже провела достаточно времени, меняя подгузники. А иногда… я не уверена.

— Вы замужем?

— Я еще не встретила достойного меня человека.

Лора улыбнулась:

— Может, зайдете в дом, мисс Родригес? Там и спросите все, что хотите знать.

Она собрала окурки и спрятала их в пакетик, лежавший в заднем кармане джинсов. Пачка сигарет отправилась в тайник за водосточной трубой. Спички Лора положила обратно в гриль.

Ей пришлось потратить некоторое время на то, чтобы уничтожить улики. Войдя в дом, она принялась брызгать освежителем воздуха, а потом извинилась.

— В этой одежде я обычно курю, — сказала она в качестве объяснения и ушла в спальню.

Оставшись одна, Кэнди с удивлением стала осматривать маленькое помещение. Крошечная кухня с грязными шкафами. Столовая с круглым столом и четырьмя массивными деревянными стульями. Гигантский телевизор — наверное, самый дорогой предмет в доме, — водруженный на шаткую подставку для микроволновки. В каждом углу стояли колонки. Кэнди задумалась: зачем в столь маленькой комнате нужен эффект объемного звучания? Очевидно, мужчины любят такие игрушки.

Стены были обиты панелями из темного дерева и увешаны фотографиями школьной футбольной команды. На двух самодельных полках красовались итоги десятилетних достижений — разнообразные металлические кубки всех оттенков красного, зеленого и желтого.

Кэнди заглянула в одну из комнат, оказавшуюся ванной. Открыла следующую дверь и обнаружила крохотный кабинет. Третья попытка оказалась удачной: она увидела всего-навсего голый матрас, покрытый белой простыней. Значит, это была комната Дуги.

Никаких фотографий на стенах — только три впечатляющие дырки. Никаких вещей в шкафу — только пустое ведро. Никаких игрушек. Комната напоминала тюремную камеру.

— Насмотрелись? — спросила из-за спины Лора. Она переоделась в другие джинсы и свитер — такой же бесформенный, но на этот раз темно-зеленый — и привела в порядок волосы: смочила их, а потом соорудила нечто вроде пучка, чтобы скрыть запах табака. Она и вправду неплохо справилась со своей задачей, если не считать табачных пятен на пальцах и желтых зубов.

— А где его вещи?

— У Дуги ничего не было. Это часть воспитательной программы. Ребенок начинает с нуля и постепенно получает одно за другим.

— У него даже одежды нет?

— Одежда у него есть. Она в нашей комнате. Каждый день я даю ему что-нибудь одно, по своему выбору. Если он хочет собственную одежду, он должен ее заслужить.

Кэнди подняла брови. Лора пожала плечами:

— А что еще можно сделать с таким мальчиком, как Дуги?

— Вы любите Дуги, миссис Карпентер?

— Не очень.

— Вы когда-нибудь били его?

Взгляд Лоры оставался спокойным.

— Моя мать лупила меня чуть ли не каждый день. Я не хочу ни на ком отыгрываться.

— А Стэнли?

— Я никогда не видела, чтобы он поднял руку на мальчика.

— А на вас?

— У Стэнли есть свои недостатки. Но рукоприкладство в их число не входит.

— И какие же у него недостатки?

— Он мужчина. Какие недостатки бывают у мужчин? Упрямство, эгоизм. Если он чего-то хочет, его не интересует, что говорят другие.

— Например, он захотел усыновить Дуги.

— Да.

— А вы просто миритесь с этим?

Лора склонила голову набок и целую минуту изучала Кэнди.

— Я знаю, о чем вы думаете, мисс Родригес. Я знаю, о чем думают все, кто приезжает сюда. Посмотрите на эту бедную женщину, у нее такое измученное лицо. Посмотрите на этот убогий домишко с безобразным ковром и дешевой мебелью. Как ей может здесь нравиться? Разве она может сделать мужчину счастливым? Хотите знать правду? Я не всегда способна сделать своего мужа счастливым, но я способна его удержать. Мы не идеальная пара, но мы понимаем друг друга. Мы знакомы с пяти лет. И по сравнению с теми трейлерами, в которых жили наши семьи, мы обитаем в настоящем особняке. Это наш маленький рай. Может быть, ему никто не позавидует, но, по-моему, нам хорошо живется.

— Вы заботитесь о ребенке, которого даже не любите, — резко сказала Кэнди.

— Это моя обязанность.

— Он пропал.

— Сбежал.

— Или похищен.

Лора фыркнула.

— Честное слово, даже сам дьявол не заставит этого мальчишку что-нибудь сделать, если он этого не пожелает.

— Тогда почему вы его воспитываете?

— Потому что так хочет муж.

— Вы всегда делаете то, чего хочет муж?

Лора резко выдохнула. Впервые с момента приезда Кэнди миссис Карпентер, кажется, рассердилась.

— Послушайте, — сказала она. — Вы постоянно приезжаете сюда и что-то ищете, ищете, ищете. Я еще никогда не видела, чтобы люди так усердно искали то, что находится у них прямо перед носом. Идемте!

Лора направилась в гостиную, Кэнди последовала за ней. Лора достала фотоальбом, открыла его и ткнула пальцем в один из снимков:

— Это вам ни о чем не говорит?

Кэнди не верила своим глазам.

— Нет.

— Да.

— Но…

— Все взрослые мужчины когда-то были детьми. — Лора посмотрела на снимок. Видимо, ей снова захотелось курить. — Он действительно любит этого мальчишку, — пробормотала она. — Глупый сукин сын.

 

Глава 40

Среда, 12.12

За пятьдесят восемь минут до назначенного срока Кимберли и Шелли припарковались у местного отделения банка. Шелли ринулась внутрь, показала значок, подписала две бумаги в трех экземплярах и сгребла семь тысяч долларов наличными в новенькую сумку.

Менеджер ошеломленно смотрел на нее.

Шелли крикнула через плечо: «Спасибо!» — и пулей бросилась к выходу. Развернулась на каблуках, схватила два леденца из миски у банкомата и исчезла.

Вернувшись в машину, она взяла с места в карьер, выкатила на шоссе. Кимберли взглянула в зеркало заднего вида. Одна машина позади, потом еще одна, затем белый фургон. Вся свита в полном составе.

Шелли протянула ей леденец. Кимберли поблагодарила и развернула карту округа Тилламук.

— Похоже, нам предстоит проехать еще пять миль, а потом свернуть налево. Дорога ведет прямо к утесам, а там и наш маяк.

Кимберли сложила карту и начала пересчитывать деньги. Мак, собрав первые двадцать тысяч, тщательно переписал все серийные номера, как потребовали в банке. Конечно, ни у сотрудников банка, ни у полиции не нашлось времени на то, чтобы записать номера и этих семи тысяч. Кимберли перемешала только что полученные двадцатидолларовые банкноты с предыдущими. Если Эн-Эс захочет потратить немного денег, есть шанс, что хотя бы часть помеченных купюр где-нибудь всплывет и приведет полицию прямо к дверям похитителя.

Двадцать тысяч долларов мелкими купюрами — впечатляющее зрелище. Салон джипа наполнился запахом типографской краски. Кимберли поворошила пачки. Они были холодными и шелковистыми на ощупь.

— Сколько времени? — отрывисто спросила Шелли.

— Еще сорок восемь минут.

Шелли хмыкнула.

— Успеваем. Десять минут езды, пять минут пешком — и мы на месте.

— Плюс еще десять минут на то, чтобы найти нужное место, где оставить деньги.

— И у нас останется двадцать три минуты.

— Я хочу его дождаться, — сказала Кимберли. — Если вы не хотите — не надо. Даже лучше, если останется только одна из нас. Я найду укрытие. Наверняка там должно быть укромное местечко, откуда все хорошо видно.

— Ты ему не доверяешь?

— Ни на минуту.

— Конечно, он тоже может следить, — задумчиво произнесла Шелли. — У него больше времени на подготовку. Судя по всему, Эн-Эс где-то там, и если он увидит, что ты осталась…

Кимберли нахмурилась:

— Я что-нибудь придумаю. Всегда можно что-нибудь придумать.

Запищала рация. Диспетчер вызывал на связь шерифа Аткинс. Шелли ответила.

К таким новостям они не были готовы. На ферме Хэла Дженкинса обнаружен труп неизвестной женщины. В салоне его машины — пятна крови. Срочно вызваны патологоанатомы.

Кимберли вцепилась в приборную панель. Зачем? Чтобы удержаться — потому что мир, видимо, соскочил с оси? Чтобы подготовиться к известию, которое она так боялась услышать? Чтобы просто схватиться за что-нибудь, потому что такого не может быть? Во всяком случае, не после того, как они потратили столько сил, проделали такой путь. Господи, разве у ее отца не достаточно горя в жизни? Разве он не заслужил передышку, хотя бы на этот раз?

— Мы должны вернуться, — шепнула она.

— Нет.

— Но мой отец…

— Он наверняка не захочет, чтобы мы делали скоропалительные выводы.

— Ради всего святого, ведь именно вы устроили обыск на ферме Дженкинса! Именно вы заподозрили его в соучастии!

— И именно я вчера беседовала с ним в пять часов вечера. Примерно в то самое время, когда пропал Дуги Джонс.

— Может быть, у него был сообщник.

— У Хэла? — Шелли фыркнула. — Он слишком жаден, чтобы делиться.

— Но если он никого не похищал… Значит, он убил случайного человека в тот самый момент, когда мы уже хватились двоих?

Шелли нахмурилась:

— Не думаю, что это случайность.

И тогда до Кимберли дошло.

— Детектив Гроув, — прошептала она.

— Он уже знал о выкупе. Представь себе, как Хэл приехал в «Уол-март» и увидел женщину, одну и с сумкой на плече. Такая возможность…

— Господи… — Кимберли отвернулась к окну. Она разглядывала серый асфальт и непроглядную пелену дождя. — Как вы думаете, что может быть хуже, чем думать о гибели Рэйни?

— Что?

— Узнать, что убили твоего коллегу, и испытать облегчение.

— У нас будет много времени на то, чтобы переварить все плохие новости.

— Почему?

— Мы только что миновали нужный поворот — дорога закрыта.

Шелли резко вывернула руль, шины завизжали на мокром асфальте. Встречная машина засигналила. Кимберли успела разглядеть испуганные глаза водителя. Шелли круто развернулась в грязи и погнала джип обратно. Через пару минут они уже стояли перед въездом на узкую асфальтовую дорогу, перегороженным тяжелыми металлическими воротами. Оранжевая надпись гласила: «Закрыто на ремонт с 1 сентября по 15 декабря».

— Полагаю, нас могли бы и предупредить, — пробормотала Шелли, вышла из машины и постучала в ворота.

Они были заперты на висячий замок, а объехать их не хватало места. Впереди Мак и Митчелл вылезли из белого фургона и подошли посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать.

— Около трех миль, — сообщила Кимберли, глядя на карту.

— Проехать мы не сможем, — сказала Шелли.

— А пешком не успеем.

Оставался только один выход. Кимберли вскинула сумку за плечи, слегка пошатнулась под тяжестью двадцати тысяч долларов, потом обрела равновесие.

— Первой понесу я, — сказала она.

Они обогнули ворота и побежали.

Среда, 12.15

Кэнди позвонила в командный центр. Поскольку поблизости никого не было, трубку взял Куинси.

— Вы в жизни не поверите, — начала Кэнди.

— Постараюсь.

— Стэнли Карпентер — биологический отец Дуги.

Куинси помолчал.

— Вот это да.

— Я говорила с его женой. Если верить Лоре, они со Стэнли знакомы с детства и у них вполне счастливый брак. Никто никого не тиранил, просто порой случались самые обычные семейные разногласия. Стэнли не нравится, что она курит. А она слегка обиделась, когда узнала, что он изменил ей с какой-то старшеклассницей.

— С матерью Дуги. — У Куинси глаза полезли на лоб. А потом он все понял. — Кто об этом знал?

— Лора доискалась до истины — хотя, видимо, лишь после того, как мать Дуги погибла. По ее словам, Стэнли принес домой фотографию мальчика и сказал, что хочет его усыновить. Лора сразу все поняла. Она показала мне фото самого Стэнли во втором классе. Честное слово, Дуги — копия своего отца.

— Очевидно, инстинкт продолжения рода у Стэнли заговорил поздно, — усмехнулся Куинси.

— Видимо, да. Лора, разумеется, не слишком удивилась, когда узнала, что ее муж обрюхатил кого-то еще. Если ей верить, она разозлилась из-за того, что Стэнли отказался от ответственности. Но если он усыновит ребенка — тогда, конечно, они о нем позаботятся. Послушать ее — так она злится исключительно из-за того, что он не сказал об этом ей раньше.

— Как благородно с ее стороны.

— Не то чтобы она обожает Дуги. Она считает, что этот мальчик — большая проблема. Но Лора клянется, что ни она, ни Стэнли ни разу не подняли на него руку. Стэнли чувствует свою вину в том, что Дуги столько пережил, и изо всех пытается ему помочь.

— Какой славный парень.

— Лора полагает, что все это время он поддерживал мальчика материально.

— Добровольно? — уточнил Куинси.

— Возможно. Мы никогда этого не узнаем. Но когда Лора обнаружила существование Дуги, она проверила чековую книжку. В тот год, когда Дуги родился, со счета неоднократно снимали деньги. Небольшими суммами, так что это не бросалось в глаза, но зато много раз. Она подсчитала, что Стэнли тратит примерно по две тысячи в год сверх семейного бюджета, без каких бы то ни было объяснений.

— Тратит по две тысячи в год? Мать Дуги погибла три года назад.

— Да, я подумала о том же самом. Лора ничего не смогла мне ответить. Может быть, он отдавал эти деньги приемным семьям или покупал Дуги подарки. Наверное, Лоре следовало бы его расспросить, но, повторяю, даже с любимым человеком не всегда можно поговорить откровенно.

— Дуги прожил в приемных семьях три года, — вслух размышлял Куинси. — Если Стэнли по-прежнему выкладывает денежки, это значит…

— …что о его интересе к Дуги известно кому-то еще.

— И вероятно, этот человек в курсе, что Стэнли — отец мальчика. — Куинси тяжело вздохнул. Он видел этому лишь одно объяснение.

— Я думаю, Пегги Энн Бойд рассказала нам не все.

— Пегги Энн Бойд?

— Социальный работник. Она была знакома с матерью Дуги, Гэби, и принимала личное участие в его судьбе.

Оба помолчали.

— Скажите, что я циник… — медленно произнесла Кэнди.

— А если эти деньги предназначались не для Дуги? — предположил Куинси. — Что, если их получала Пегги Энн? Наверное, я такой же циник, как и вы.

— Две тысячи долларов, конечно, способны вызвать личную заинтересованность. И это еще небольшая цена за то, чтобы город не узнал, как уважаемый тренер футбольной команды обрюхатил несовершеннолетнюю.

Куинси подхватил ее мысль:

— Это длилось семь лет. Но потом что-то изменилось. Во-первых, Стэнли и в самом деле пытался позаботиться о сыне, наладил семейные дела и, несомненно, взялся за ум. Во-вторых, Дуги обвинил Стэнли в жестоком обращении и призвал адвоката.

— Она все выяснила, — негромко сказала Кэнди. — О Господи, Рэйни узнала, что Стэнли — настоящий отец мальчика. Она ничего вам не говорила?

— Нет — и не сказала бы. Это нарушило бы закон о конфиденциальности. — Мысль Куинси уже неслась вперед. — Но она могла поговорить со Стэнли. Или связаться непосредственно с Пегги Энн.

— Значит, у них возникла проблема — кто-то раскрыл их секрет. Под угрозу встала не одна карьера, а две. Имя Стэнли втоптали бы в грязь, Пегги Энн обвинили бы в коррупции. Они оба оказались на крючке.

— С другой стороны, — сказал Куинси, — если что-то случится с Рэйни…

— …то ее муж, бывший агент ФБР, несомненно, разберет весь город по кирпичику, — закончила Кэнди и сложила всю головоломку: — Значит, они дали вам зацепку: незнакомец, похитивший обоих ради выкупа. Они все поменяли местами. Это не Рэйни похитили из-за Дуги — это Дуги похитили из-за Рэйни.

— И поставили сразу две точки. Неуправляемый мальчик — плод любовной связи — и назначенный судом адвокат, который эту связь установил. — Куинси закрыл глаза. Мысль ему не понравилась, но она была неизбежна. — Это дает нам ответы на многие вопросы. Почему Рэйни похитили. Откуда Эн-Эс так много о ней знает. Это объясняет и постоянные попытки сбить нас с толку и внушить, что Эн-Эс — не из этих мест, что он не знаком с Рэйни и просто хочет денег. Это все искусно продуманный сценарий, цель которого — обмануть меня, да и всех остальных.

Куинси взглянул на часы. Пятнадцать минут первого.

— Нужно поговорить со Стэнли Карпентером.

— Его нет дома. Лора сказала, что он по-прежнему ищет Дуги в лесу. Кстати, я нигде не заметила его машины, когда уезжала.

— Узнаем номера в управлении автомобильным транспортом и дадим сигнал всем постам. Ему некуда будет деваться.

— Черт возьми! — воскликнула Кэнди, и Куинси услышал, как она стукнула кулаком по рулю. — Мы играем с огнем. Ладно, я еду.

— Нет.

— Нет?

— Сорока пяти минут недостаточно, чтобы разыскать машину в округе Тилламук. Раз Стэнли недоступен, отправимся прямо к Пегги Энн. Если, конечно, вы не собираетесь сидеть и ждать звонка.

— Да ни за что на свете.

Куинси полистал блокнот и назвал адрес.

— Встретимся через десять минут, — сказал он.

 

Глава 41

Среда, 12.03

Рэйни никак не могла найти Дуги. Она не переставая водила руками в холодной черной воде, выкрикивая его имя. Ее била дрожь, мокрые волосы облепили голову, футболка приклеилась к телу.

— Дуги! Дуги! Дуги!

Внезапно Рэйни наткнулась ногой на что-то твердое, присела и обнаружила, что это верстак. Она двигалась не в том направлении. Дуги должен быть слева от лестницы. По крайней мере ей так казалось. В кромешном мраке трудно было сориентироваться.

И тут она услышала судорожный вздох и бульканье: Дуги вырвался на поверхность, жадно глотая воздух.

— Нет, нет! — крикнул он и снова погрузился.

— Черт! — Рэйни оттолкнулась от верстака — вода поднялась уже так высоко, что легче было плыть, чем идти. Рэйни почувствовала, как по ее бедру ударила рука, она нырнула, обхватила детское тельце и вытащила ребенка на поверхность.

— Отпусти! Я не хочу! Не хочу! — Дуги толкал ее в грудь, колотил по голове, царапал лицо.

Рэйни отпустила мальчика, но потом сжала кулак и стукнула его в челюсть. Дуги обмяк, а она втащила бесчувственное тело на лестницу.

Ей пришлось преодолеть семь ступенек, чтобы выбраться из неумолимо прибывающей воды. Она съежилась рядом с Дуги и закашлялась.

По всему ее телу бегали мурашки, виски раскалывались от боли. Ей хотелось обхватить голову покрепче и ударить ею о деревянную ступеньку. Но вместо этого она подползла к краю лестницы, и ее вырвало.

Левая нога безостановочно дрожала, и ступня подпрыгивала на ступеньке. Боль усиливалась. Рэйни дважды невольно лягнула Дуги, и тот открыл глаза. Мальчик посмотрел на нее, понял, что она вытащила его из воды, и нахмурился. Рэйни набрала в легкие побольше воздуха.

— Дуги Джонс, — сказала она со всей возможной твердостью, — я часто сердилась на тебя, но еще никогда, никогда в тебе не разочаровывалась! И больше не смей такого делать, маленький трусливый сопляк! Ты меня слышишь? Не смей!

Дуги смотрел на нее, упрямо стиснув зубы.

— Я вылез из постели, — вдруг сказал он. — Мама сказала, чтобы я этого не делал. Но я встал. Открыл замок. Открыл дверь. А это очень плохо. Мама сказала: «Дуги, нельзя выходить из дома. Иначе случится что-то очень плохое». Но я вышел. А мама умерла. Ты хочешь быть как моя мама, и ты тоже умрешь.

— Дуги, ты здесь ни при чем.

— Неправда. Я открыл дверь. Я очень плохо поступил. Я убил маму. — Нижняя губа Дуги начала дрожать, плечи опустились, подбородок прижался к груди. Казалось, мальчик усилием воли пытается покинуть этот мир.

Рэйни не совладала с собой и потянулась к нему. Но при первом же прикосновении Дуги отпрянул.

— Ты не убивал маму, Дуги, — твердо сказала Рэйни. — Она вышла купить молоко, все мамы так делают. А ты проснулся и пошел ее искать. Иногда маленькие дети тоже так делают. Твоя мама погибла из-за пьяного водителя. Он сбил ее, когда она вышла из дома, еще до того, как она узнала, что ты встал с постели. Это не твоя вина. И не ее вина. Это просто несчастный случай. Я знаю наверняка, милый, я ведь читала полицейский рапорт.

— Я вышел из комнаты.

— Она этого не знала, малыш. Она шла в магазин.

— Я поступил очень плохо.

— Но твоя мама умерла не из-за этого. Ее сбил пьяный водитель. Ты здесь ни при чем, Дуги. Виноват другой человек.

Повисло молчание.

— Другой?

— Да, Дуги. Другой.

— Рэйни, — тихо сказал мальчик, — я хочу, чтобы мама вернулась. — И он заплакал.

На этот раз Рэйни обняла его, уложила мокрое, дрожащее тельце себе на колени. Дуги стал всхлипывать сильнее, уткнувшись лицом ей в плечо. Он рыдал зло и отчаянно, а потом начал негромко икать — и это было страшнее, чем слезы.

— Тише, Дуги. Тише, все будет хорошо. Все будет хорошо.

Но стоило ей произнести эти слова, как она поняла, что это неправда. Вода уже дошла до их ног.

Среда, 12.18

Когда мальчик перестал плакать, Рэйни осторожно отодвинулась. Руки у нее по-прежнему были связаны; и надежда на то, что ей удастся разрезать шнур, канула в темную воду вместе с осколком стекла. Но она больше об этом не думала.

— Дуги, — твердо сказала она, — мы выберемся отсюда.

Мальчик шмыгнул носом, вытер его тыльной стороной ладони и неуверенно посмотрела на Рэйни.

— Ты помнишь лампу над дверью? Ту, которую ты разбил?

— Да.

— Я снова подниму тебя на плечи, только на этот раз попытайся оторвать решетку.

— Она металлическая.

— Да, но ты сильный, ты справишься. Мы возьмем эту решетку и используем ее, чтобы выбить окно.

— Окна слишком высоко.

— Нет, Дуги. Мы можем к ним подплыть.

Мальчик обернулся и, судя по всему, впервые заметил, что вода поднимается — она уже лизала ему пальцы ног.

— Тонуть долго, — сказал он, нахмурившись. — Вода хуже, чем огонь.

— Поверь, малыш, если мы сделаем все, как я говорю, то нам не придется проверять это на себе.

Рэйни подняла его на плечи. Это было так же нелегко, как и в прошлый раз, но теперь, слава Богу, если она его уронит, мальчик просто плюхнется в воду. А поскольку обе руки у него свободны, он может как следует ухватиться за решетку.

К сожалению, решетка не поддавалась.

Дуги пытался выломать ее три или четыре раза. Потом у Рэйни свело ногу, и они оба свалились в воду. Дуги вынырнул, хватая ртом воздух и мотая головой. Рэйни уцепилась за перила, чтобы удержаться на плаву, ее ноги судорожно подергивались. Она чувствовала себя марионеткой, которой управляет неумелый кукольник.

А потом, ни с того ни с сего, она подумала о Куинси. Интересно, что он сейчас делает? Что чувствует? Увидит ли она его когда-нибудь?

Умереть — не самое страшное, поняла она. Самое страшное — это все те оборванные нити, которые остаются после смерти. Мать умерла — а сын остался жить, думая, что это его вина. Жена умерла — а муж провел остаток дней, так и не узнав о том, как она его любила, как сожалела о своей слабости и еще больше — о том, как эта слабость навредила ему.

Умирая, человек осознает, как глупо была потрачена жизнь. К несчастью, это осознание приходит слишком поздно.

Рэйни заползла обратно на лестницу. Вода поднялась еще на три дюйма. Дуги сидел на самом верху и строго смотрел на нее.

— Рэйни, мне страшно.

И тогда она потеряла контроль над собой. Бросилась вверх по ступенькам, с размаху ударилась в дверь всем телом. И снова скатилась в воду, которая вдруг показалась ей теплой и приятной. Она попробовала еще разок, буквально воткнулась плечом в доски; ей почудилось, что она слышит треск. Трещала, конечно, не дверь, а ее ребра.

Она опять рухнула вниз и стиснула зубы, чтобы не завыть от ярости и не испугать Дуги. Она не хотела так умирать. Как животное, в темном подвале, в ожидании момента, когда вода сомкнется над головой. Рэйни хотела бежать, хотела драться. Хотела бросить вызов всему миру, потому что это получалось у нее лучшего всего.

Это нечестно. Черт возьми, это просто нечестно! Рэйни нырнула. Поплыла направо, потом налево, шевеля связанными руками перед собой и безнадежно ища какое-нибудь несуществующее оружие, которое должно было возникнуть как бы само собой. Но подвал, как и прежде, был пуст. Этот человек все продумал.

Рэйни вынырнула под окном — вода стояла уже достаточно высоко, и она могла до него дотянуться, держась на плаву при помощи ног. Она ощупала толстое стекло в металлической раме. Узкий вытянутый проем. Рама была старая, и когда вода поднимется выше, окна дадут течь. Впрочем, это им не поможет.

Она стала возиться с рамой — просто для того, чтобы чем-нибудь заняться, — и услышала всплеск. Дуги плыл к ней.

— У тебя есть что-нибудь в карманах, Дуги?

— Н-н-нет, — ответил мальчик, стуча зубами.

Она быстро исследовала собственные карманы, хоть и знала, что они пусты. Ноги начали уставать. Рэйни замерзала. Ее движения постепенно замедлялись, мышцы отказывались ей повиноваться.

Она вернулась на лестницу, залезла на верхнюю ступеньку. Скорчилась, уткнувшись головой в дверь, закашлялась. Дуги сел рядом, прижался к ней, и его вера в нее вдруг придала Рэйни сил.

Выломать сетку не получилось. Разбить окно — тоже. О том, чтобы выбить дверь, не стоит и думать. Что им еще остается?

На Дуги были джинсы, свитер и кеды. На ней — примерно то же самое: джинсы, футболка, кеды, еще нижнее белье. Может быть, они смогут что-нибудь сделать при помощи шнурков? Или косточки от лифчика? Вдруг ее осенило.

— Дуги, у тебя есть ремень?

Мальчик задрал свитер.

— Да.

— Отлично, парень. У нас появился еще один шанс.

Среда, 12.23

Кинкейду пришлось припарковаться за милю от фермы Хэла Дженкинса. Вереница машин была такой длины — местные следователи, криминалисты, медики, помощники шерифа, — что он удивился, как ему вообще удалось подобраться так близко.

Слухи уже просочились. Молодой офицер, вероятно, из полиции округа, регулировал движение, поскольку подъезжали все новые и новые автомобили, которые подрезали друг друга и мешали патрульным машинам, пытаясь захватить удобное местечко. Кинкейду приходилось то и дело включать сирену, а потом он принялся по старинке давить на клаксон. Несколько раз у него возникал соблазн сделать неприличный жест через окно, но сержанту не хотелось, чтобы потом этот снимок появился в новостях.

Наконец поставив машину, он побрел по узкой дороге, миновав ферму, которая явно видала лучшие дни. Во дворе стоял высокий неуклюжий парень, беспрерывно курил и наблюдал за суматохой. Его взгляд скользнул по проходящему мимо Кинкейду, но он не произнес ни слова.

Все было по-прежнему подернуто легким туманом. Мокрая дорога разворачивалась перед Кинкейдом, как блестящая черная лента, и исчезала за высокими елями. Он не видел гор на горизонте. Мир сжался до размеров маленького серого пространства — фары появлялись как будто из ниоткуда и лишь для того, чтобы снова раствориться в сумраке.

Сержант скучал: по жене, по сыну, даже, черт возьми, по собаке. И ему очень не хотелось делать то, что ему предстояло сделать.

Добравшись до фермы Дженкинса, он подошел к офицеру, стоявшему с внешней стороны желтой ленты, и назвал себя. Заглянув через плечо полицейского, он увидел длинный список прибывших следователей — этот список становился все длиннее.

— Есть новости? — спросил Кинкейд.

Помощник шерифа пожал плечами:

— Я стою здесь уже минут двадцать. Пока ничего не слышно.

Кинкейд поблагодарил его и нырнул под ленту. Здесь, на месте преступления, кипела работа. Он увидел трех криминалистов, которые тщательно просеивали кучу мусора и проверяли каждый сломанный холодильник, каждую негодную плиту. Еще четверо лазили среди разбитых машин, старых моторов и прочей железной рухляди. Полицейские обыскивали дом и прилегающую территорию, осматривали пристройки. На то, чтобы как следует проверить столь захламленное место, должно было уйти несколько дней, а чтобы получить какой-нибудь определенный ответ — целые месяцы.

Из-за дома появился окружной прокурор. Он заметил Кинкейда и подошел.

— Не думал я, что так все закончится, — сказал Том Перкинс вместо приветствия. Они обменялись рукопожатиями.

— Тело уже опознали?

— Мы сейчас этим занимаемся. Патологоанатомы только что приехали, теперь дело пойдет. Давай я тебе все тут покажу.

Кинкейд вслед за Перкинсом обогнул дом, миновав огороженный загон, полный навоза, и вошел в огромный сарай под ржавой железной крышей, которая заметно покосилась с правой стороны. В лучшие времена сарай, видимо, служил коровником для двадцати-тридцати голов, но Дженкинс, судя по всему, так и не возродил скотоводческие традиции своих предков. В кормушках не было ничего, кроме плесени. Доильные аппараты висели без дела, распространяя кислую вонь, так что Кинкейду пришлось прижать к носу платок.

В дальнем углу шестеро мужчин — трое из них в специальных комбинезонах — стояли на коленях перед трехметровой горой сена и навоза. Запах — не разложения, а дерьма — заставил сержанта отступить на шаг.

— Тело нашли в куче компоста, — объяснил окружной прокурор. — Неплохо придумано. Собьет с толку и датчики, и собак. Впрочем, он его плохо прикрыл. Один из полицейских заметил что-то белое, присмотрелся и понял, что это рука.

— Как долго тело здесь пролежало?

— Мы не знаем ничего, кроме того, что рука определенно женская.

— Кольца есть? — спросил Кинкейд.

— По крайней мере мы их не видели.

Они подошли поближе. Один из криминалистов очень осторожно снимал пласты навоза, перенося их небольшими порциями на брезент. Второй очищал части тела по мере их появления. Все работали крайне тщательно, стараясь сохранить как можно больше улик.

На то, чтобы добраться до лица, ушло пятнадцать минут.

Кинкейд знал, что увидит, и тем не менее был поражен — сильнее, чем предполагал.

— Элан Гроув, — прошептал он. — Орегонская полиция.

Окружной прокурор внимательно посмотрел на него.

— Вы уверены?

— Это же мой человек! Конечно, я уверен.

Перкинс не обратил внимания на его тон, вздохнул и вытер лицо.

— Ладно, — только и сказал он.

— Еще кого-нибудь нашли? — спросил Кинкейд.

— Пока нет. Дайте нам время. У Дженкинса двадцать акров земли.

— О черт, — вздохнул Кинкейд и тоже утер лоб. — Мне нужно кое-кому позвонить. Вы сообщите мне, когда будете знать больше?

— Не сомневайтесь.

Кинкейд вышел из сарая и достал телефон. Сначала он позвонил в управление и известил лейтенанта. Затем вызвал Мосли, которому предстояло готовить сообщение для прессы, после чего позвонил в командный центр. По крайней мере хотя бы здесь ему предстояло сообщить не такую уж плохую новость.

Но Куинси на месте не оказалось.

 

Глава 42

Среда, 12.46

Кимберли чувствовала себя неуклюжим бегемотом. Она попала ногой в выбоину, пошатнулась и почувствовала, как под тяжестью двадцати тысяч долларов ее тело потянуло в сторону. С трудом восстановив равновесие, она пробежала еще метров сто, потом поскользнулась на мокром асфальте и приложила немало усилий, чтобы не шлепнуться. Наконец она заметила темную башню маяка, возвышавшуюся в полумраке, свернула в лес и опустилась за камнем рядом с Шелли.

— Нужно… больше… тренироваться, — задыхаясь проговорила Кимберли.

Шелли взглянула на красное, мокрое от пота лицо агента ФБР, потом на ее сумку.

— Или обзавестись кредиткой.

— Очень… смешно.

Шелли ткнула рукой вперед, и Кимберли сквозь густой прибрежный туман увидела цель их путешествия. Маяк располагался в опасной близости к краю скалистого утеса и как будто вырастал из тумана. Глухое восьмиугольное основание, выкрашенное белой краской, поднималось примерно на двадцать футов и заканчивалось башенкой из стекла и металла, где находился фонарь. Судя по всему, это строение видало лучшие времена. Теперь краска потрескалась и облупилась, стекла наверху были разбиты. При более внимательном рассмотрении Кимберли заметила, что маяк сильно накренился влево.

— Дерево сгнило, — пробормотала Шелли. — Почти вся постройка деревянная. Потому маяк и закрыли.

— Потрясающе. Очень эффектная, смертельно опасная ловушка. Кто сказал, что у преступников нет чувства юмора? — Кимберли достала мобильник и шепотом спросила: — Ты меня слышишь?

— Да, и очень хорошо, — отозвался Мак.

— Мы возле маяка. Здесь все тихо. Как у вас?

— Следим за «навигатором». Ждем, насколько позволяет ситуация.

— Могу тебя обрадовать: у нас осталось всего десять минут, поэтому что-нибудь скоро начнется.

Кимберли сунула телефон в карман, оставив его на громкой связи, чтобы Мак мог слышать, что происходит, и взглянула на Шелли, которая рассматривала самодельную карту.

— Похоже, мы должны оставить деньги внутри, возле лестницы. У парня явно были плохие отметки по рисованию. — Шелли покрутила карту так и сяк, потом со вдохом опустила ее на колени и снова принялась задумчиво рассматривать покосившуюся башню. — Думаю, он следит за этим местом. А как бы ты поступила, если бы кто-нибудь должен был принести тебе двадцать тысяч долларов?

— Точно так же. Как считаешь, Рэйни и Дуги где-то здесь?

Шелли подумала, потом покачала головой:

— Это слишком рискованно. Они могут позвать на помощь, даже сбежать. Двоих трудно контролировать.

— Значит, мы оставляем деньги, он их забирает — и что? Ждем звонка?

— Видимо, он позвонит тому репортеру, — с усмешкой отозвалась Шелли. — Или, может быть, пришлет еще одно письмо в редакцию. С новой картой.

— Которая, несомненно, приведет нас прямо к трупам, — с горечью закончила Кимберли. — Мне это не нравится. Мы следуем его указаниям, а своего плана у нас нет. Это плохая тактика.

— Есть идея получше?

— Нет.

— Тогда… — Шелли снова указала на маяк.

Кимберли нахмурилась, взглянула на часы и вскинула свою ношу на плечо. Но в последнюю секунду ее осенило.

Она поставила сумку на землю, открыла ее и спрятала «навигатор» среди денежных пачек.

— Ты уверена, что это сработает? — поинтересовалась Шелли, имея в виду, что затея слишком опасна. В ту минуту, когда Кимберли войдет в здание маяка, она станет легкой добычей для похитителя, а без «навигатора» они не смогут ее найти. Им неизвестны истинные намерения преступника — может быть, убийство еще одного полицейского как раз и входит в его планы.

— Я хочу его поймать, — твердо ответила Кимберли.

— Тогда я тебя прикрою, — торжественно произнесла Шелли и, расстегнув кобуру, вытащила пистолет.

Без пяти минут час Кимберли вылезла из укрытия. Посмотрела направо, налево, потом направилась к маяку.

— Опять у меня ничего не получится, — пробормотала она. И шагнула в темноту.

Среда, 12.52

— Нам известно насчет денег, — сказал Куинси.

Пегги Энн Бойд сидела на краешке кровати в своей крошечной квартирке и хмуро смотрела на него. Кэнди стояла у двери, скрестив руки на груди и от этого став еще более внушительной.

— Я понятия не имею ни о каких деньгах, — ответила Пегги Энн. — Вам что-нибудь известно о Дуги?

— Когда вы узнали, что Стэнли — биологический отец мальчика? — продолжал Куинси. — Вам рассказала об этом мать Дуги? Одна женщина по секрету призналась другой? Или Стэнли сообщил об этом сам, когда узнал, что Гэби Джонс погибла?

— Я не понимаю, о чем вы, — выдавила Пегги Энн. Она оказалась неумелой лгуньей: взгляд уперся в ковер, пальцы нервно сжимали колени.

Куинси присел на корточки, и его глаза оказались на одном уровне с глазами женщины. Он смотрел на нее так долго, что у Пегги Энн не осталось другого выбора, кроме как тоже взглянуть на него.

— Вы должны были позаботиться о Дуги. Ему было всего четыре года, когда погибла его мать. Маленький, беззащитный мальчик. Кто-то должен был за ним присмотреть, найти ему новый дом. Он нуждался в вас, Пегги Энн. И Гэби в вас нуждалась. Кто-то должен был спасти мальчика.

Пегги Энн начала тихо плакать.

— Когда вы узнали, что Стэнли — отец ребенка? — настойчиво повторил свой вопрос Куинси.

— Я не знала. Сначала не знала. Гэби говорила, что это был кто-то из ее школы. Я была уверена, что это ее ровесник. Ну, понимаете, какой-нибудь парень из футбольной команды, который соблазнил одноклассницу и не хочет нести за это ответственность. Но когда Стэнли пришел на похороны… он смотрел на Дуги так, будто умирал, а мальчик был его последней надеждой. Я начала задумываться. Но Стэнли ничего не говорил, и никаких улик у меня, конечно, не было. Ну а потом появились Доналдсоны — замечательные люди. Самым правильным было бы отдать мальчика им. Я не сомневалась, что теперь у Дуги будет отличная семья.

— Пока он не сжег дом.

— Пока он не сжег дом. Тогда я поговорила со Стэнли. Спросила напрямую, не знает ли он что-нибудь об отце Дуги. Я даже соврала, будто знаю наверняка, что это кто-то из его подопечных. Стэнли ответил, что ему ничего не известно, но Гэби так часто околачивалась на футбольном поле, что, может быть, это и правда. Добавил, что ничем не может помочь, так как ничего не знает, и захлопнул дверь у меня перед носом. Тогда я нашла Дуги другую семью — а что еще мне оставалось? А потом стала приходить в школу и наблюдать за тренировками. Пыталась разузнать что-нибудь о выпускниках — бывших футболистах, рассматривала их фотографии. Искала того, кто походил на Дуги, потому что мне было ясно: я должна найти отца мальчика. Это единственный родной человек, который у него остался.

Куинси нахмурился. История выглядела совсем не так, как он ожидал.

— Однажды я пришла в кабинет к тренеру Карпентеру — к Стэнли. Я сказала, что Дуги снова попал в беду и его скорее всего отправят в исправительную колонию. Добавила, что надежды нет. Потом стала его просить. Я умоляла Стэнли, чтобы он дал мне хоть какую-нибудь информацию об отце Дуги, объясняла, как сильно Гэби любила своего сына и каким счастливым он был… Потом я начала плакать. Ревела как ненормальная. Потому что это правда, мистер Куинси. — Пегги Энн с мольбой взглянула на него. — Дуги совершил несколько поджогов. Социальные службы от него отказались. Шестилетнего мальчика выбросили за борт. На следующей неделе он должен был отправиться в колонию, где старшие и более опытные мальчишки научили бы его новым фокусам. В промежутках между избиениями, разумеется. Не говоря уже о насилии. Я бывала в таких местах и знаю, что там творится.

— Стэнли сдался?

— Стэнли сказал, что он отец мальчика. Он признался, что слишком долго трусил. Дуги — его ребенок.

— Неужели? — насмешливо спросила Кэнди от двери. Она переводила взгляд с Куинси на Пегги Энн, словно ожидая, когда один из них скажет что-то осмысленное. Куинси ее не винил. Он точно так же ждал, когда прояснится эта история.

— Сначала я не поверила Стэнли, — продолжала Пегги Энн. — Подумала, что он просто хочет совершить благородный поступок. Или выгнать из своего кабинета истеричку. Я буквально вырвала у него обещание забрать Дуги, но на следующее утро была уверена, что он уже обо всем забыл. Но он пришел ко мне и принес семейный альбом. Показал мне свою старую школьную фотографию… Господи, это был вылитый Дуги, никаких сомнений не оставалось. Я… я бы никогда не подумала.

— Значит, тогда он и предложил вам деньги за молчание? — подсказал Куинси.

Пегги Энн нахмурилась.

— Какие деньги? Он предложил забрать Дуги. Вот о чем я думала. Стэнли и Лора дали мальчику приют.

Кэнди и Куинси вновь переглянулись.

— Стэнли Карпентер совратил несовершеннолетнюю, и вы оставили это без внимания?

Пегги Энн растерянно пожала плечами:

— Гэби умерла, так что подать в суд она бы все равно не смогла. А Стэнли пытался искупить свою вину перед сыном. О чем еще я могла его просить?

— О Господи! — снова подала голос Кэнди. — Разве вы не должны были соблюсти определенный порядок? Только не говорите, что вы позволили человеку, вступившему в половую связь с несовершеннолетней, просто раскланяться и уйти.

— Конечно, определенный порядок существует. В другой ситуации я бы позвонила в полицию. Но повторяю, Гэби умерла. И я пыталась спасти не Гэби, а Дуги. Представьте себе: я звоню в полицию, и отец мальчика, на розыски которого я потратила три года, тут же выходит из игры. Или же я умалчиваю о том, сколько Гэби было лет, и просто объявляю, что Стэнли — биологический отец ребенка. В этом случае ему пришлось бы пройти тест на подтверждение отцовства, заполнить миллион анкет и ждать еще примерно три года, пока будут соблюдены все юридические формальности. Был и третий вариант: я никому ничего не рассказываю, Стэнли подает документы на усыновление и сразу же получает мальчика. По-моему, и для Дуги, и для Стэнли это было лучше всего.

— Я полагаю, и Стэнли порадовался тому, что так легко сорвался с крючка, — пробормотал Куинси.

— Я бы не сказала, что он сорвался, — с усмешкой произнесла Пегги Энн. — Лора куда круче, чем кажется. Но конечно, я уверена, что Стэнли не хотел выставлять свое грязное белье на всеобщее обозрение. А если честно, мне было все равно. Агентство по усыновлению — это система, мистер Куинси. Система, которая работает с людьми, именно этим я и пыталась руководствоваться.

— Мисс Бойд, — произнес Куинси, — Стэнли выплачивал кому-то две тысячи долларов в год с тех пор, как родился Дуги. Если он платил не вам — то кто же получал эти деньги?

— Понятия не имею.

— Он никогда не предлагал вам денег в обмен на молчание?

— Мне не нужны были деньги! Я хотела найти семью для Дуги! И Стэнли взял эту ответственность на себя.

— А как насчет обвинений в жестоком обращении? — спросила Кэнди.

— Я немедленно связалась с адвокатом. Но должна сказать вам правду: я не верю, что Стэнли бил мальчика. Надо было видеть лицо этого человека в тот момент, когда он сказал Дуги, что забирает его к себе. Стэнли плакал. У него дрожали руки. Он был так счастлив, что наконец воссоединился с сыном. А Дуги наоборот…

— Не слишком радовался?

— Готова поклясться, он уже подумывал о спичках. Стэнли не сказал мальчику, что он его настоящий отец, — наверное, решил, что этого будет слишком много для первого раза. Он хотел, чтобы они сначала получше узнали друг друга. Я понимаю, что его подход кажется жестким, но он советовался со специалистами и пытался найти наилучший способ взаимодействия с таким проблемным ребенком, как Дуги. Судя по тому, что я видела, — хороший отец. Конечно, он слишком долго к этому шел, но теперь полностью посвятил себя мальчику. Таково было его желание. Его жена не может иметь детей. Дуги — единственный ребенок, который будет у Стэнли.

— У меня голова раскалывается, — сказал Куинси.

Пегги Энн с любопытством взглянула на него:

— Дать вам аспирин?

— Нет. Я просто хочу знать, скольким людям было известно, что Стэнли — отец Дуги?

— Я знала. Рэйни знала…

— Она сама это выяснила? — быстро спросил Куинси.

— Она пришла ко мне с этой новостью примерно месяц назад. Наверное, к тому времени у нее уже зародились определенные подозрения. Рэйни спросила, знаю ли я об этом. Я сказала «да». Она оставила все как есть.

— Стэнли знал, что она в курсе?

— Понятия не имею. Спросите лучше у него.

Куинси нахмурился. Он горел желанием расспросить Стэнли, но, к сожалению, местоположение этого человека по-прежнему оставалось тайной, а на часах было 12.58. Куинси снова наклонился к Пегги Энн, его голос зазвучал настойчиво:

— Рэйни рассказывала об этом кому-нибудь еще? Рассказывала о Дуги, Лоре, жестоком обращении и так далее?

Пегги Энн, казалось, была озадачена.

— Нет. Но она принимала это очень близко к сердцу. Хотя… конечно, еще кое-кто знал.

— Говорите!

— Знал Дуги. Может быть, Стэнли что-то ему сказал или он сам догадался. Думаю, он понял, что Стэнли — его отец, а стало быть, бросил его мать. По моему личному мнению, — осторожно сказала Пегги Энн, — именно поэтому мальчик обвинил его в жестоком обращении. Дуги ненавидит Стэнли. Он готов сделать все, чтобы отомстить ему — в том числе отправить за решетку.

— Или завязать дружбу с преступником, — нахмурившись, подсказал Куинси. Он отошел от Пегги Энн, потирая переносицу и чувствуя, как в его сознании укладывается вся информация — разрозненные обломки целого. Стэнли Карпентер усыновил своего незаконнорожденного ребенка. Он хранил тайну семь лет, но именно в тот момент, когда остальные — жена, Пегги Энн Бойд, Рэйни и сам Дуги — начали об этом догадываться, двое из них внезапно исчезли. Дуги — потому что от мальчика было слишком много проблем, Рэйни — потому что была адвокатом Дуги и обязана была рассказать правду.

А как насчет Лоры и Пегги Энн? Здесь что-то не так. Он не сомневался, что Стэнли Карпентер имеет самое прямое отношение к похищению Рэйни и Дуги, но головоломка по-прежнему не складывалась. Он что-то упустил. Две тысячи долларов. Если Стэнли шантажировала не Пегги Энн, то кто?

— У Стэнли нет никакого укромного местечка? — спросил Куинси. — Например, охотничьего домика или лесного шалаша, куда он любит уходить, когда ему нужно подумать?

— Откуда мне это знать? — сухо ответила Пегги Энн.

— Мисс Бойд, вы, похоже, знаете о Стэнли больше, чем кто бы то ни было.

Женщина покраснела, снова опустила глаза и начала теребить край юбки.

— Мне неинтересно, спали вы с ним или нет, мисс Бойд…

— Никогда!

— Я просто хочу знать, где он.

— Есть домик, в котором он живет, когда ездит на рыбалку, — сказала она наконец. — В Гарибальди. Мне трудно описать, где именно. Может быть, я сумею нарисовать.

— Хорошо, — медленно отозвался Куинси, — конечно, давайте используем карту.

Среда, 12.59

Куинси и Кэнди уже вышли и садились в машину, когда у Куинси зазвонил телефон.

— Черт возьми, где вы? — спросил Кинкейд.

— Охотимся за Стэнли Карпентером. А вы?

— На ферме Дженкинса. Я опознал тело Элан Гроув.

Куинси помолчал, собрался с силами и сунул ключ в замок зажигания.

— Мне очень жаль, — негромко произнес он.

— Не представляю себе, что станет с ее родителями. А какого дьявола вы не в командном центре?

— Кэнди обнаружила еще одну зацепку. Стэнли Карпентер — биологический отец Дуги. Мы разговаривали с Пегги Энн Бойд. — Куинси наскоро изложил суть разговора и попросил сообщить всем патрульным номерные знаки машины Стэнли Карпентера. Потом взглянул на часы: без одной минуты час. Проклятие!

— Конец связи. Не хочу пропустить звонок от Кимберли.

— Куинси…

Но тот уже сунул телефон в карман и заводил машину.

— Просто ради любопытства, — поинтересовалась Кэнди, — зачем нам гоняться за Стэнли Карпентером, если он не платил отступные Пегги Энн Бойд? Судя по всему, этот мотив нужно снять.

— Во-первых, потому что он все же платил кому-то две штуки в год. Во-вторых, потому что он хотел сохранить свое отцовство в секрете. А в-третьих, потому что это единственная зацепка, которая у нас есть.

— Идет, — согласилась Кэнди. — Поехали ловить рыбку.

Среда, 13.00

У Рэйни дрожали руки. Она пыталась действовать пряжкой ремня как отмычкой, зажав двумя пальцами металлический язычок и ковыряя им в замке.

Ремень соскользнул и хлестнул ее по локтю; она разжала пальцы, выругалась и зашарила вокруг себя. Вода уже поднялась выше колен и подбиралась к талии. Рэйни снова встряхнула Дуги за плечо.

— Дуги, — негромко сказала она. — Приготовься задержать дыхание.

 

Глава 43

Среда, 13.03

Кимберли пересмотрела довольно много фильмов ужасов. Она была готова к неестественной тишине, царящей на заброшенном маяке, к тому, как под ее ногами будут прогибаться гнилые половицы, в каждом углу клубиться тени, а по спине побегут мурашки.

Входная дверь разбухла от времени и сырости. Кимберли пришлось навалиться на нее плечом, только тогда она подалась с пронзительным скрипом. Кимберли не стало лучше, когда она шагнула в темноту. Низкий потолок словно давил на голову, на всем нижнем этаже не было ни одного окна. Свет проникал лишь с лестницы, которая, извиваясь, вела в стеклянную башенку. Кимберли затаила дыхание и прислушалась, ожидая шагов на ступеньках или появления из темного угла какой-нибудь зловещей фигуры.

Шелли осталась наблюдать снаружи. Мак следил за происходящим по телефону. Она не одна.

Кимберли вытащила пистолет, прижала его к бедру, перевесила сумку с деньгами на левое плечо.

Налетел порыв ветра. Кимберли услышала, как заскрипела шаткая постройка и где-то наверху осыпалось стекло. Она остановилась и прислушалась.

Еще один порыв ветра. Дверь со стуком захлопнулась у нее за спиной, и сердце у Кимберли чуть не выпрыгнуло.

Она опустила сумку. Кое-как уняла дрожь в руках, чтобы рассмотреть карту. Шелли была права. Крестик, судя по всему, обозначал место у подножия лестницы, слева. Потом она увидела коробку.

Это была маленькая деревянная коробка. Чтобы избежать ошибки, Эн-Эс намалевал на крышке большой красный крест. Кимберли осторожно заглянула внутрь, но было слишком темно, чтобы что-то увидеть.

Она помедлила напоследок, оглядывая маленькое мрачное помещение. Может быть, в углу установлена камера видеонаблюдения? Или кто-то выжидает наверху?

Кимберли почувствовала, как что-то коснулось ее плеча, подпрыгнула и едва не закричала. Это оказался всего-навсего край перил, к которым она подошла. Она сама себя напугала, совсем как ребенок, который смотрит ужастик и дрожит от страха. Довольно.

Кимберли вернулась к коробке и открыла крышку. Перекрестилась — потому что близкая опасность пробуждает религиозные чувства в любом человеке. Засунула сумку внутрь.

Хлопок. Треск. Слепящий свет.

Кимберли вскинула руки к лицу, инстинктивно отступила назад.

— Какого черта…

Она почувствовала это прежде, чем увидела. Маяк загорелся.

Среда, 13.05

Мак услышал эти звуки по телефону. Похоже было на легкий взрыв, а потом подозрительно затрещало дерево.

— Кимберли? Что случилось?

Прежде чем он успел получить ответ, Митчелл взволнованно указал на экран.

— Она движется. На запад.

— Она не может двигаться на запад, — возразил Мак. — Мы стоим на краю утеса. В западном направлении…

— …океан. Она в лодке! — объявил Митчелл.

Мак снова схватил телефон.

— Кимберли!

— Я здесь, я здесь! — вдруг донесся ее голос, который тут же прервался приступом кашля. — Я на маяке!

— Но «навигатор»…

— Он в сумке с деньгами.

— Кимберли, что с тобой?

— Не знаю, — ответила она. — Мак, здесь было какое-то устройство — когда я положила деньги в коробку, что-то взорвалось. Маяк горит. Мак… я не могу выбраться.

— Я иду к тебе.

— Дорога перекрыта.

— Значит, я побегу.

Он был в трех милях от нее. И они оба это знали.

Кимберли снова закашлялась.

— Мак, — тихо сказала она. — Я люблю тебя.

Среда, 13.55

Шелли услышала странный хлопок, за которым последовал взрыв. Секунду она стояла в замешательстве, а потом решила проследить за тем, кто побежит прочь от маяка, ко никого не увидела. Зато в верхней части башни появилось пламя.

— Черт возьми! — Шелли вскочила и побежала к зданию. На поясе у нее шипела рация. Она слышала, как Мак позвал Кимберли и та ответила, что она в ловушке.

Шелли подбежала к двери и с размаху ударилась об нее. За пятьдесят лет она обзавелась мощной мускулатурой. Теперь настало время, когда мышцы должны были сослужить ей хорошую службу. Но у нее ничего не получалось. Она била в дверь снова и снова, чувствуя, как дерево становится горячим на ощупь.

Вскоре Шелли услышала зловещий треск — пламя разгоралось и жадно пожирало стены. А потом до нее донесся кашель — судорожный кашель Кимберли, которая искала выход из огня.

Если учесть, что внизу нет окон, а пламя уже уничтожило верхнюю часть строения…

Шелли стащила рубашку и обвязала ею лицо. Потом сделала шаг назад и изо всех сил толкнула дверь. На этот раз дверь поддалась. Еще один удар — и она со скрипом открылась. Огонь оглушительно взревел.

Шелли отшатнулась, почувствовав, как опалило волоски на руках. Потом к ней потянулись первые языки пламени. Огонь дышал, как живое существо.

И Шелли сделала то единственное, что умела делать, — бросилась вперед.

Среда, 13.07

Мобильник Кинкейда словно взбесился. Сначала позвонил перепуганный Митчелл. Затея с выкупом провалилась. Маяк горит. Агент Куинси заперта внутри. Потом патрульный Блэни торжествующе сообщил, что машину Стэнли Карпентера обнаружили в Бейкерсвилле. Что делать дальше?

Последним позвонил лейтенант Мосли, который извинился за долгое отсутствие — ему нужно было «кое о чем позаботиться».

Кинкейд понятия не имел, о чем именно, и сейчас ему было на это наплевать. Он был слишком зол.

Ему нужна служба спасения. Ему нужно подкрепление. Ему нужен лейтенант Мосли, который должен немедленно встретиться с прессой, и, наконец, ему нужно разыскать Куинси и сказать этому человеку, что его дочь в смертельной опасности. Ах да, и еще ему нужно поймать преступника.

В семь минут второго Кинкейд почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. А он был слишком далеко, чтобы сделать хоть что-нибудь.

Сержант наконец вернулся в машину, включил передатчик и начал выслушивать торопливые донесения — а Кимберли Куинси в это время боролась за жизнь.

Среда, 13.08

Лейтенант Мосли спешил как мог. Предстояло сделать миллион разных вещей — и на все про все было примерно десять минут. Поэтому он не стал собирать прессу, а сам отправился к представителям СМИ.

Сотрудники большинства федеральных телеканалов собрались перед фермой Хэла Дженкинса, предпочтя место преступления дому Даничича. Мосли занял место внутри ограждения — неизменно оптимальный вариант — и понадеялся, что никто не заметит его потного лица и учащенного дыхания. Он вытащил наспех подготовленное заявление и начал:

— Полиция штата Орегон с глубоким прискорбием сообщает о гибели одного из своих сотрудников. Сегодня утром на ферме в округе Тилламук было обнаружено тело детектива Элан Гроув, четыре года прослужившей в полиции. Мы знаем, что она погибла, с честью выполняя свой долг. Владелец фермы арестован, и мы полагаем, что скоро ему будет предъявлено обвинение.

Последовали вспышки камер. Несколько репортеров выставили вперед микрофоны.

— Можете рассказать нам, как она была убита?

— Ведется следствие.

— Она тоже работала над делом о похищении?

— Детектив Гроув действовала от имени органов охраны правопорядка.

— Значит, ее смерть связана с этим делом?

— Мы не исключаем такой возможности.

— Вам что-нибудь известно о Рэйни Коннер и Дуги Джонсе? Скажите хоть что-нибудь.

— Не сейчас.

— Но если подозреваемый арестован…

— Ведется следствие, — повторил Мосли.

Репортеры издали вздох.

— Послушайте, — сказал один из них, — уже второй час. Вы арестовали хозяина фермы. Конечно, вам что-то известно о женщине и ребенке.

Мосли пристально посмотрел на него:

— Сейчас я ничего не буду комментировать.

А потом, когда раздался еще один дружный стон, он пожал плечами:

— Что вы хотите от меня услышать? Один из следователей погиб. А что касается Лорейн Коннер и Дугласа Джонса… молитесь. Вот и все, что я могу сказать. Все, кто тут есть, помолитесь за них.

 

Глава 44

Среда, 13.12

Вода уже покрыла ее руки, когда Рэйни вдруг почувствовала, что замок поддается. Она повертела ручку, и дверь распахнулась — вода хлынула в прачечную, увлекая Рэйни за собой.

Ее прижало к дальней стене; она была слишком слаба, чтобы действовать. Наконец ей удалось подняться на ноги и вернуться в подвал. Дуги по-прежнему прижимался к перилам. Рэйни неуклюже потянула его. Мальчик был без сознания. Его голова упала ей на плечо, губы посинели, щеки были пугающе холодными. Она прижала его к груди, словно огромную куклу, и пошатнулась — ее собственные руки и ноги дрожали от холода и усталости.

В прачечной было темно, дверь, ведущая в кухню, закрыта. Может быть, похититель уже стоял за ней — или бежал по коридору, привлеченный шумом.

Рэйни уложила Дуги на стиральную машину и попыталась открыть третью дверь — изо всех сил встряхнула ее, попробовала отпереть замок. Дверь не поддавалась. Рэйни стучала по ней кулаками и плакала от досады. Свобода была так близко! «Выпустите меня из этого дома!» — мысленно молила она.

В конце концов Рэйни села в угол и принялась ждать неизбежного — когда ворвется похититель, набросится на нее с кулаками, возможно, опять использует электрошок. Она замерзла, обессилела, левая нога совсем онемела. Рэйни подумала, что, возможно, потеряла Дуги.

Она заплакала еще сильнее, теплые слезы потекли по щекам, и внезапно Рэйни разозлилась. Они же выбрались из подвала, черт возьми! И больше она не собирается вести себя как загнанное животное. С нее хватит.

Рэйни взяла Дуги на руки и бросилась к средней двери. Отворив ее ударом ноги, влетела на кухню. Там было пусто и темно. Рэйни подождала, но ничего не услышала и стала рыться в серванте в поисках оружия. Она нашла нож для чистки овощей — этого вполне достаточно.

Вода продолжала литься в комнату, журчала вокруг ног, стоять на скользком линолеуме было трудно. Рэйни вышла из кухни и быстро двинулась по застланному ковром коридору, постоянно оглядываясь.

Она сунулась в первую же дверь. За ней оказалась спальня. Рэйни быстро положила Дуги на кровать. Подождала, прислушалась. Никаких шагов. Зажав нож в распухших, замерзших пальцах, она принялась перепиливать шнур на запястьях. Плохо было то, что он слишком глубоко врезался в тело. С другой стороны, она почти ничего не чувствовала. Лезвие рассекло тугой нейлон и задело кожу. Но в ту секунду, когда шнур лопнул, ей уже было все равно. Наконец она могла пошевелить пальцами. Могла растереть онемевшие руки о бедра. Тысячи нервных окончаний начали мучительно оживать. Рэйни охватила радость. Боль — это жизнь. Жизнь — это хорошо.

Теперь нужно было сделать еще кое-что. Во-первых, заняться Дуги. Она рывком придала ему сидячее положение, стащила с него мокрую одежду и закатала мальчика в толстое одеяло, словно гигантский рулет.

— Давай, Дуги, — шептала она, яростно растирая ему руки и ноги. — Не бросай меня.

Зубы у Рэйни начали стучать, ее собственное тело по-прежнему теряло драгоценное тепло. Она ненадолго оставила Дуги, чтобы порыться в ближайшем шкафу, потом в комоде, и нашла старую мужскую рубашку, от которой пахло спортивной раздевалкой. Рэйни слишком замерзла, чтобы обращать на это внимание, и не раздумывая сбросила мокрую футболку. Когда фланель коснулась тела, ощущение было как от чашки горячего какао или уютного тепла камина. Это была лучшая рубашка, какую ей когда-либо доводилось надевать. Рэйни поймала себя на том, что плачет — от возбуждения, усталости и страха.

Она вернулась к кровати и снова принялась растирать Дуги, изо всех сил пытаясь согреть мальчика. Когда его ресницы наконец задрожали, в спальню начала проникать вода.

Рэйни взглянула на растущую лужу. Посмотрела на бледное, неподвижное лицо Дуги. Ей придется его нести. Взвалить мальчика на плечо и бежать. Неплохая идея — но едва она попыталась приподнять его, как левая нога подломилась. Ее бросило в жар, боль вернулась. Разбитое колено, ушибленные ребра, бесчисленные порезы, ссадины и ушибы. Она уронила Дуги на постель и упала рядом с ним.

Рэйни была измучена до предела. Она не могла поднять руку. Не могла двигать ногами. Ей просто хотелось спать. Хотя бы на минуту свернуться маленьким уютным клубочком, закрыть глаза и почувствовать, как весь мир уносится далеко-далеко.

Она заставила себя открыть глаза. Почувствовала, что вот-вот снова зарыдает. А потом, сквозь боль и страх, принудила себя сделать последнее, что оставалось.

И тогда она увидела телефон.

Среда, 13.13

Шелли горела. Она понимала, но как-то отстраненно, что запах горелого мяса и паленых волос исходит от нее самой. Что нестерпимая боль, о которой она читала, и на самом деле такова. Воздух был настолько горяч, что слюна у нее во рту буквально закипала, а из легких испарялась влага.

Стоило ей сделать вдох — и огонь проник бы внутрь и убил ее. Поэтому она, затаив дыхание, бросилась сквозь извивающиеся языки пламени. Нагнулась и подхватила упавшую Кимберли. Взвалила ее тело себе на плечи и отправилась обратно.

Шелли подумала о своих мечтах о Париже. Да, если бы художник увидел ее теперь, когда она бредет сквозь огонь, с опаленными волосами, вся в ожогах!..

«Жаль», — подумала она, шагнув через порог, повалилась на мокрую землю и начала терять сознание. Больше никто и никогда не захочет ее сфотографировать.

Среда, 13.17

Куинси и Кэнди выезжали на грязную дорогу, ведущую к рыбачьему домику Стэнли Карпентера, когда у Куинси зазвонил телефон. Звонил Эйб Сандерс из Астории. Он отправил двух полицейских следить за подозреваемым в двойном убийстве Дунканом, как и обещал, и хотел, чтобы Куинси первым узнал, что они его упустили.

— Упустили? — переспросил Куинси. — Как, черт возьми, можно было упустить такого увальня, как Чарли Дункан?

— Послушай, Куинси…

— Эйб, у нас есть всего пятнадцать минут на то, чтобы убедиться, что моя жена по-прежнему жива. Не хочу показаться невежливым, но говори быстрее.

Сандерс быстро изложил суть: Дункан отправился завтракать в местную закусочную. Ничего странного, он почти всегда так делает, потому что не умеет готовить. Он вошел в закусочную и исчез. Когда детективы наконец два часа спустя забеспокоились, выяснилось, что он вышел через кухню. Владельцу закусочной это показалось странным, но ведь Дункан и сам по себе странный тип.

— Честное слово, — сказал Сандерс, — мои парни клянутся, что он не мог заметить за собой хвост.

— Просто решил ускользнуть через заднюю дверь, как в старые добрые времена?

— Не исключено. — Сандерс, наверное, расслышал в его голосе недовольство. — Послушай, мы обыскиваем город. По крайней мере его драндулет по-прежнему стоит перед закусочной — стало быть, он движется своим ходом.

— А что, если у него есть дружок с машиной или он попросту угнал тачку? — зло возразил Куинси.

— Мы отрабатываем все варианты. Дай нам время.

— Время? Какое время? Сейчас четверть второго, Сандерс. От похитителя ни слуху ни духу. Ты понимаешь, что это значит? Что Рэйни, возможно, мертва.

Куинси спрятал мобильник и выругал себя за то, что не установил за Дунканом более жесткой слежки, не разыскал Эндрю Бенсона, не сделал миллиона дел, о которых все они думали, но которые так и не довели до конца, потому что у них просто не было времени. С самого начала им постоянно не хватало времени.

Телефон снова зазвонил. Это был Кинкейд. Куинси взглянул на часы. Наверное, конец — Кинкейд получил официальное уведомление от Даничича или от какого-нибудь другого репортера. Они опоздали с передачей выкупа, и в наказание…

Он расправил плечи и собрался с духом, прежде чем взять телефон. Впрочем, это ему не помогло.

Кинкейд звонил не насчет Рэйни.

Он звонил насчет Кимберли.

Среда, 13.18

— Может быть, все не так плохо, как кажется, — настойчиво твердил Кинкейд. — Мак умудрился проломить запертые ворота фургоном, так что путь для службы спасения был открыт. Они уже там.

— Мне нужно с ней поговорить.

— Ей оказывают помощь. Как только состояние стабилизируется, вы сможете ей позвонить, я в этом уверен.

— Она моя дочь!

— Куинси… — Кинкейд секунду помолчал, подбирая слова. — Сегодня она отлично поработала.

Куинси опустил голову, ущипнул себя за переносицу.

— Она всегда отлично работает, — прошептал он.

— Эн-Эс вмонтировал в коробку какое-то устройство. Может быть, нашпиговал верхний этаж зарядами — мы пока еще не знаем. В ту секунду, когда сумка надавила своим весом на дно коробки… у нее просто не было шансов. И если бы Шелли не ворвалась в этот ад…

— Шелли? Шериф Аткинс?

— Да. Шелли вытащила вашу дочь.

— Простите. — Куинси был слегка удивлен. — Я подумал, что это сделал Мак.

— Нет, он находился за рулем фургона. А с ней была Шелли. Насколько я понял, она вбежала внутрь и вынесла Кимберли прямо из огня. Это был настоящий подвиг.

— С ней все в порядке? — быстро спросил Куинси.

Молчание.

— Кинкейд!

— Как раз сейчас ее отправляют в портлендскую клинику, — негромко ответил сержант. — Кажется… кажется, дело плохо.

Теперь замолчал Куинси. Сначала детектив Гроув, теперь — Шелли и его собственная дочь. Кто следующий?

— Есть новости от Даничича? — спросил он, хотя и так знал ответ.

Кинкейд ответил:

— Нет.

Среда, 13.20

Мак чувствовал себя так, словно за эти пятнадцать минут постарел на пятьдесят лет. Кимберли обожгло гортань, трахея распухла, и доступ кислороду был перекрыт. Медики ввели ей трубку — Мак подумал, что во второй раз он вряд ли захочет на это взглянуть.

По крайней мере врачи были явно довольны результатом. Щеки Кимберли порозовели, грудь начала ритмично подниматься и опускаться. Можно было бы подумать, что она просто спит, если бы не опаленные волосы, перепачканная сажей одежда и запах гари. Однако она выглядела куда лучше, чем Шелли Аткинс.

К моменту прибытия «скорой помощи» обожженное тело Шелли превратилось в сплошной пузырь, руки и ноги чудовищно вздулись. У нее хватило благоразумия обвязать лицо рубашкой. А руки и плечи — увы…

Маку доводилось лишь читать о подобном, но видеть своими глазами не приходилось. От запаха сводило желудок, и Митчелл в один миг позеленел. Однако Мак держался, когда они подбежали к Шелли с аптечкой, когда пытались прикрыть страшные ожоги смехотворно маленькими кусочками стерильной марли. В ту самую минуту, когда у нее случился болевой шок, Мак понял, что Кимберли тоже перестала дышать.

Он еще в жизни не был так счастлив увидеть машину «скорой помощи». Счастлив до безумия. В глазах у него стояли слезы, он все пытался объяснить, что случилось, что нужно Кимберли, что нужно Шелли, пока врачи не отодвинули его и Митчелла в сторону и не принялись за дело. У них было в десять раз больше сноровки и в десять раз больше медикаментов, а Мак и Митчелл просто стояли рядом, потрясенные, и твердили друг другу, что все будет хорошо.

Носилки с Кимберли задвинули в машину, а за Шелли прибыл вертолет. Мак и Митчелл помогли погрузить шерифа. Потом вертолет улетел, Кимберли увезли — а им осталось лишь надеяться на лучшее.

Прошло всего двадцать минут, но это были самые долгие двадцать минут в жизни Мака. И он даже не смог поехать с Кимберли. Он не был ее мужем — всего лишь любящим ее мужчиной.

Он стоял перед побитым фургоном и думал о кольце. Хотелось бы ему, чтобы Кимберли сегодня его надела — хотя бы на цепочке вокруг шеи. Если не для себя, то для Мака — он бы увидел и понял, что Кимберли согласна, что она признаётся ему в любви. Что они были счастливы — до того, как все это случилось.

Наконец он залез в машину. Митчелл сел позади. Поскольку выбора не оставалось, Мак занял место водителя и включил зажигание.

И тут Митчелл сказал:

— Черт возьми! Посмотри-ка!

 

Глава 45

Среда, 13.22

Рэйни набрала номер мобильника Куинси, прижала трубку к уху и затаила дыхание, услышав гудки. В животе у нее что-то задрожало — словно она была школьницей, которая собиралась пригласить парня на свидание и не знала, что он ответит.

— Куинси слушает, — ответил он, и Рэйни пришла в такое волнение, что не смогла произнести ни слова.

— Кто это? — резко спросил он.

Она начала плакать.

— Рэйни! О Господи, Рэйни! — Раздался скрежет, потом ругательство. Он, видимо, вел машину и теперь резко остановился на обочине.

— Не вешай трубку! — крикнул Куинси. — Не вешай трубку, скажи, где ты! Я еду к тебе, я еду! — В его голосе звучало точно такое же отчаяние, которое испытывала она сама на протяжении нескольких последних дней.

Рэйни заплакала еще громче — тяжелые, хриплые всхлипы отзывались в груди, головная боль усилилась. Ей казалось, что ее тело вот-вот разорвется на части, эти слезы стали последней соломинкой. Но она не могла остановиться. Она качалась взад-вперед, прижимая трубку к губам, и наконец выдохнула те единственные слова, которые имели какое-то значение:

— Я… люблю… тебя…

— Я тоже тебя люблю. Прости меня, Рэйни. Прости… за все. — А потом еще более настойчиво: — Где ты, Рэйни?

— Не знаю.

— Рэйни…

— Не знаю! В доме. С подвалом. Дом заливает, мы замерзли, Дуги плохо, и мне тоже плохо, мне нужно лекарство. Голова страшно болит — я знаю, надо было тебе сказать…

— Да, паксил. Мы все выяснили. Мы привезем его с собой. Помоги нам, Рэйни. Помоги найти тебя.

— Темно… — прошептала она. — Здесь темно… Окна, стены… Он все закрасил черной краской.

— Сколько вы туда ехали? Ты помнишь?

— Не знаю. Наверное, он вколол мне наркотик. Дорога была плохая. Но я чувствовала запах океана. Может быть, это где-нибудь на берегу?

— Ты знаешь, кто это, Рэйни?

— Я видела только яркий свет.

— Он ослепил тебя?

— Да. А теперь мы в темноте.

— Ты знаешь, где он сейчас? — твердо спросил Куинси.

— Понятия не имею.

— Хорошо. Оставайся на связи, Рэйни. Не смей класть трубку. Я отслежу звонок.

И тут Рэйни услышала шум. Скрежет ключа в замке. Потом скрип открывающейся входной двери.

— Детка, — бодро позвал мужской голос. — Я дома! А тебе, малыш, я принес бекон!

— Господи… — прошептала Рэйни.

А Куинси воскликнул:

— Даничич?

Среда, 13.25

— Подожди, — шепнула Рэйни и, не дожидаясь ответа, спрятала телефон под кровать. Оставалось лишь надеяться, что Куинси сумеет установить место, откуда она звонила. Оставалось лишь поверить в то, что она сумеет защищать себя и Дуги до тех пор, пока Куинси не приедет.

Она услышала шлепанье — похититель шел через затопленную гостиную, направляясь в кухню. Он фальшиво насвистывал — видимо, еще не понял, что они сбежали.

С одной стороны, у Рэйни был нож и возможность напасть неожиданно. С другой — мужчина был гораздо сильнее и вооружен электрошокером. Она уже дважды пыталась его атаковать и каждый раз терпела поражение. А учитывая ее нынешнее состояние, трудно было надеяться, что на этот раз ей повезет больше.

Значит, нужно действовать хитростью, а не грубой силой.

Рэйни подошла к Дуги, стараясь двигаться как можно тише. Мальчик по-прежнему лежал без сознания, но его уже не так трясло. Она не знала, хорошо это или плохо. Рэйни неловко подняла запеленутое тело, подошла к шкафу и положила в него Дуги.

Она сделала это как раз вовремя — из прачечной донесся вопль ярости. У нее осталось очень мало времени.

Рэйни закрыла шкаф и бросилась к окну. «Пожалуйста, пусть мне повезет. Пожалуйста, пусть на этот раз Господь смилостивится надо мной», — молила она.

Рэйни нашла щеколду. Открыла. Схватилась за край деревянной рамы и рванула ее вверх изо всех сил. Безрезультатно. Попыталась еще раз и услышала быстрые шаги на кухне.

— Давай, — шепнула она. — Ну же!

Но старая рама не поддавалась. Она разбухла за все эти годы или была заколочена намертво. Шаги послышались в коридоре. Рэйни встала за дверью и изо всех сил сжала нож.

Время истекало.

Среда, 13.27

Мак включил зажигание, и они понеслись по дороге, не успев даже пристегнуть ремни. Митчелл безуспешно пытался связаться по рации с Кинкейдом, наконец ему это удалось.

— Мы определили место. «Навигатор» остановился. Сейчас мы обработаем координаты и уже через несколько минут получим точный адрес.

Кинкейд издал возглас удивления и восторга. И потребовал сообщить ему адрес, как только он станет известен. Нужно вызвать опергруппу, подкрепление…

Потом он ненадолго отключился, чтобы ответить на звонок с мобильного. Звонил Куинси. Он сообщил, что разговаривал с Рэйни. Она заперта в доме, и похититель только что вернулся. Куинси готов поклясться, что голос Эн-Эс точь-в-точь похож на голос Даничича.

— У нас есть адрес! — завопил Митчелл.

— Это дом Даничича? — уточнил Кинкейд.

— Нет, рыбачий домик Стэнли в Гарибальди.

— Мы в десяти минутах езды от него, — сообщил Мак и нажал на газ.

— А я уже здесь, — сказал Куинси, въезжая на разбитую дорогу. Кэнди вцепилась в приборную панель.

Среда, 13.29

— Выходите, выходите, где вы там, — вкрадчиво звал в коридоре мужчина. — Ку-ку, выходи, Дуги, поздоровайся со своим приятелем.

Рэйни затаила дыхание. Она стояла, прижавшись спиной к стене, сквозь щель между дверью и косяком ей была видна узенькая полоска коридора. Вдруг в поле зрения появилась нога.

— Я знаю, вы где-то здесь. Все двери заперты снаружи, окна забиты. Просто на всякий случай. Приготовления не бывают излишними, если похищаешь агента ФБР и ее маленького дружка.

Похититель сделал еще один шаг, Рэйни увидела черные спортивные штаны, забрызганные грязью.

— Ты не выберешься из дома, Рэйни. Мы с Дуги договорились. Если ты сбежишь, у меня не останется иного выбора, кроме как сдержать слово и сжечь Пегги Энн живьем. Ты ведь не хочешь, чтобы Пегги Энн мучилась, — да, Дуги? Ты ведь не хочешь убить ее — так же как ты убил собственную маму?

Сквозь щель Рэйни увидела профиль мужчины и подалась назад, почувствовав, как его взгляд упал на просвет между дверью и стеной.

— Выходи, Дуги, — нетерпеливо сказал он. — Довольно глупостей. Выйди, во всем признайся, и я тебя прощу. Это Рэйни во всем виновата, ты же знаешь. Она тебе врала. Притворялась твоим другом.

А потом его будто осенило:

— Эй, Рэйни, давай договоримся: ты выходишь из укрытия, а я наливаю тебе выпить.

Мужчина шагнул на порог, и Рэйни со всей силы стукнула его дверью по лицу. Раздался треск, потом пронзительный вопль:

— Мой нос, мой нос! Ах ты сука, ты сломала мне нос! Как я теперь покажусь перед камерами?

Рэйни начала вертеть ручку, пытаясь запереть замок. У нее ничего не получилось. Она уперлась пятками в пол, навалившись всем весом на дверь и одновременно оглядывая комнату. Нужен стул, которым можно подпереть ручку, или что-нибудь тяжелое.

Она заметила комод, но он был слишком громоздким и стоял чересчур далеко. Рэйни всем телом ощутила удар, когда похититель, зарычав от ярости, бросился на дверь.

— Ты не выйдешь из этого дома, слышишь? Ты труп!

Он во второй раз навалился на дверь, и Рэйни пошатнулась. Она успела вновь подпереть дверь собой в тот самый момент, когда он предпринял третью попытку. А потом, медленно, но верно, похититель принялся поворачивать скользкую ручку, за которую она держалась.

Рэйни постаралась ухватиться покрепче и кое-как уцепилась за нее обеими руками, не выпуская ножа.

Мужчина был сильнее ее. Он хорошо питался и спал, он не провел два дня взаперти в холодном подвале. Он был не так изможден, и он собирался победить. Рэйни мысленно начала обратный отсчет. Досчитав до десяти, она отпрыгнула в сторону.

Мужчина влетел внутрь, споткнулся и рухнул на кровать, а Рэйни выскочила за дверь и тут же поняла, что ей тяжело бежать в воде, дошедшей почти до лодыжек, что входная дверь находится от нее примерно в пятидесяти футах. Она с трудом прокладывала себе путь через кухню, через гостиную, она бежала, бежала изо всех сил.

Потом, возможно, лишь в ее воображении, раздался звук захлопывающейся дверцы машины. И опять-таки в ее воображении, прозвучал голос Куинси: «Я люблю тебя». А затем послышался громкий и близкий крик ярости: похититель гнался за ней.

В последнюю секунду она обернулась. Увидела гигантскую черную фигуру, которая надвигалась на нее. Лукас Бенсон, который появился у них в доме, когда Рэйни было всего шестнадцать. Ричард Манн, поджидавший ее с пистолетом десять лет спустя, все ночные кошмары в одном лице гнались сейчас за ней по коридору.

Рэйни встала поудобнее. Подняла нож, приготовившись к последней схватке.

Неожиданно входная дверь распахнулась.

— Стоять, полиция! Бросить оружие!

Рэйни рухнула на пол.

Даничича по инерции пронесло вперед.

Куинси и Кэнди Родригес открыли огонь.

 

Глава 46

Позже

А потом события замедлили свой ход и начали обретать смысл.

Приехавшие медики констатировали смерть Даничича. Нашли Дуги — живого. Завернутый в шерстяное одеяло, он медленно приходил в себя. Мальчика забрали в больницу. Попытались увезти и Рэйни, но она отказалась.

Рэйни забралась на заднее сиденье машины Куинси. На ее плечах был его пиджак, на коленях — четыре одеяла, в руках — дымящаяся кружка кофе.

Рэйни хотелось ощутить, как всю ее охватывает тепло, вдохнуть запах одеколона, которым пахли рубашки Куинси, почувствовать саму себя, дюйм за дюймом, по мере того как она возвращалась в мир живых.

Куинси сидел с ней в машине. Подъехавшие криминалисты начали обследовать место преступления. Дом, как узнала Рэйни, принадлежал Стэнли Карпентеру — точнее, еще его дедушке. Стэнли время от времени сдавал жилище внаем и был очень приятно удивлен, когда в августе получил предложение сдать дом на целую зиму. Клиент объяснил, что он писатель и ищет тихое местечко, где можно будет спокойно работать над новым романом. Стэнли получил чек — деньги вперед за четыре месяца — и с тех пор даже не вспоминал о жильце.

Дом стоял в густом лесу, всего в миле от океана. Ближайший сосед жил в пяти милях к западу. Рэйни и Дуги могли идти всю ночь и не встретить ни единого человека.

Прибывший вскоре сержант Кинкейд посмотрел на Рэйни так пристально и так мрачно, что она не смогла произнести ни слова. Сержант кивнул Куинси и отошел.

Следующей подошла роскошная испанка по имени Кэнди. Она прибыла на место преступления одной из первых, вместе с Куинси, и теперь, усевшись прямо на гравийной дорожке перед Рэйни, выслушивала ее рассказ о случившемся за последние два дня. О том, как Рэйни бросила машину, как ее ослепили вспышкой света. Как она очнулась и обнаружила, что лежит в багажнике связанная и одурманенная, как изо всех сил старалась защитить себя и Дуги.

Рэйни понятия не имела, кто ее похитил. Когда Кэнди назвала имя Даничича, она искренне удивилась:

— Ведь это репортер из «Дейли сан»?

Ей никто не ответил. Вскоре место Кэнди занял лейтенант Мосли. Он хотел лично удостовериться, что с Рэйни все в порядке. Потом и он ушел, чтобы сделать заявление для прессы.

— Кажется, у нас наконец появились хорошие новости, — сказал Мосли.

Рэйни сидела в машине и не отрываясь смотрела на Куинси.

Оставшись наконец с ней наедине, он рассказал о письмах с требованием выкупа, о том, как полиция немедленно взялась за дело. Упомянул, что Мак и Кимберли немедленно прилетели из Атланты, чтобы ей помочь.

Куинси сообщил ей — бесстрастно, поскольку именно таким тоном всегда повествовал о самом важном, — что детектив Элан Гроув погибла. Сейчас им было известно лишь, что местный житель увидел ее с деньгами, предназначенными для выкупа, затащил в свою машину и задушил.

Куинси рассказал ей и о ловушке, устроенной похитителем. Даничич начинил маяк взрывчаткой, и результатом этого стали серьезные телесные повреждения, полученные шерифом Шелли Аткинс и Кимберли. Состояние Кимберли стабилизировалось, но ей предстояло провести в клинике еще несколько дней. Что же касается Шелли Аткинс, то здесь прогнозы были куда менее оптимистичными.

— Мы должны поехать в больницу, — мгновенно отозвалась Рэйни.

— Нет.

Рэйни нахмурилась.

— Но Кимберли…

— …наконец увиделась со своим женихом. Если мы им сейчас помешаем, они нас убьют.

— Они помолвлены?

— Об этом и речь.

— Почему ты мне сразу не сказал? Ох, мужчины!..

Куинси взял ее за руку:

— Да, мужчины таковы. Мы любим проводить время наедине с нашими женщинами. У Мака есть своя женщина. У меня — своя. И никуда ты не денешься.

Рэйни одновременно заплакала и засмеялась — и тут же доказала, что Куинси не совсем прав. Внезапно замолчав, она потеряла сознание. Куинси снова пришлось звать врачей.

Рэйни очнулась несколько часов спустя в темноте и хрипло закричала. В комнате царил мрак, вода сомкнулась у нее над головой. Ища опору, Рэйни ударилась рукой о металлическую спинку больничной кровати. Датчики запищали. Провода, идущие от капельницы, перепутались. Появился Куинси, схватил ее за руку и сказал, что все будет в порядке.

Она опять погрузилась в сон, но лишь для того, чтобы вновь проснуться с криком.

— Мне кажется, я сошла с ума, — сказала Рэйни.

— Все мы безумцы, — ответил он и забрался в постель рядом с ней.

* * *

Утром Рэйни выписали, велев ей побольше отдыхать, есть и пить. Кимберли уже перевели из отделения интенсивной терапии в общее, но она по-прежнему лежала под капельницей и принимала антибиотики. Врачи полагали, что девушке еще долгое время придется провести в больнице. Рэйни с Куинси вместе вошли в палату.

Кимберли, по-видимому, была в хорошем настроении: крепко обняла Рэйни, показала обручальное кольцо. Ей пока нельзя было говорить, но Мак заявил, что предпочитает именно такое ее состояние.

Он сообщил, что предполагает устроить пышную, на четыреста гостей, свадьбу и накрыть столы в родительском саду. Они зажарят поросенка, пригласят кантри-группу, а потом напьются и подерутся. Кимберли жестами показывала, что задушит его голыми руками. Мак продолжал мечтать: он воображал себе невесту в пышном платье, босую и с букетом цветов персика.

Кимберли перестала угрожающе смотреть на него и начала согласно кивать. Мак настолько удивился, что умолк, потом взял ее за руки, и Куинси с Рэйни оставили влюбленную парочку.

Они зашли к Дуги. Мальчик еще спал, возле его кровати стояли Стэнли и Лора Карпентер. Стэнли выглядел ужасно — похоже, он целый месяц не смыкал глаз. Лора была именно такой, какой ее помнила Рэйни — словно ее всю жизнь обижали и она уже не надеялась на лучшее.

— Мальчик поправляется, — хрипло произнес Стэнли, когда Рэйни вошла. — Врачи сказали, его состояние, как ни странно, хорошее. Ему просто нужно отдохнуть.

— Он просыпался?

— Несколько раз. Спрашивал о вас. Мы сказали, что с вами все в порядке и он скоро сможет вас увидеть. То есть если вы не против. Я все пойму, если…

— Я ценю ваше отношение.

— Приходили из полиции, — вмешалась Лора. — Эта женщина, Родригес. Задала Дуги несколько вопросов. Он молодец. Кажется, не слишком подавлен.

— Он был знаком с Даничичем, ведь так? — мягко спросил Куинси. — Он думал, что этот человек — его друг.

— Это наша вина, — ответил Стэнли. — Даничич познакомился с нами вскоре после того, как мы усыновили Дуги. Сказал, что пишет статью о приемных детях и хочет рассказать историю Дуги — историю со счастливым концом. Рассказать о ребенке, который много пережил, но в конце концов обрел свой дом. Он часто к нам заезжал, но мы не особо об этом задумывались. Статьи все не было, но каждый раз, когда мы спрашивали, мистер Даничич говорил, что редактор ее отложил — она, мол, несвоевременная, всего-навсего любопытный сюжет и все такое. Он ведь сам вырос в приемной семье.

— Даничич?

— Он так сказал. Родители умерли молодыми, что-то в этом роде. — Стэнли пожал плечами и, кажется, смутился. — Мне польстило то, что он проявил такой интерес к Дуги. Я подумал, что он может послужить хорошим примером для мальчика. Он казался таким… Впрочем, кто же знал, что так получится. Видит Бог, мы все ему доверяли.

— Даничич использовал Дуги, — негромко сказал Куинси. — Он собрал информацию о вас, о Рэйни. И тогда вы начали ему платить?

Стэнли в замешательстве взглянул на Куинси:

— Я никогда никому не платил.

— А две тысячи долларов в год?

— Ах это… — Стэнли покраснел, быстро взглянул на жену; та нахмурилась. — Когда Дуги родился… Послушайте, я не знал, как все это уладить. Но я любил своего сына. С самого начала. Я хотел что-нибудь для него сделать и начал откладывать деньги, чтобы он мог учиться в колледже.

Лора округлила глаза:

— Мальчику нужно нечто большее, чем колледж, Стэнли. Мальчику нужен отец, который о нем позаботится.

— Я о нем позабочусь.

— Мы позаботимся, — поправила Лора. Стэнли снова покраснел, и в этот момент Рэйни вдруг поняла, чем именно он мог понравиться юной старшекласснице, девушке, которая смотрела на этого высокого и сильного мужчину — тренера футбольной команды и ловила каждое его слово.

— Он когда-нибудь рассказывал вам о том вечере, когда погибла его мать? — спросила она у Стэнли.

Тот покачал головой.

— С ним нужно об этом поговорить. Когда он захочет и как захочет. Дуги думает, что гибель матери — его вина. Чувство вины заставляет его злиться. На вас и на самого себя.

— Почему он думает, будто виноват в том, что его мать сбила машина? — нахмурившись, спросила Лора.

— Потому что в тот вечер Дуги, видимо, вышел из квартиры — пошел ее искать. Он думает, мама побежала за ним и погибла.

У Стэнли расширились глаза.

— Так и было?

— Нет, конечно, — отозвалась Рэйни. — Ее сбил пьяный водитель — еще до того, как Дуги вышел за дверь. Это записано в полицейском рапорте.

— Бедный малыш, — сказал Стэнли, и на этот раз его жена не стала спорить.

— Есть лишь одна вещь, которой я не понимаю, — сказала Лора. — Зачем Даничич все это устроил? Подружился с Дуги. Похитил вас, похитил его. Какова была цель?

— «Слава, деньги и яблочный пирог», — пробормотал Куинси, после чего они с Рэйни попрощались и ушли.

Куинси подождал, пока им отметят пропуск, и сел в машину.

— Откуда в полицейском рапорте могла появиться подробность о том, что мать Дуги погибла прежде, чем он вышел из квартиры? Судя по тому, что ты рассказала, никто даже не знал, что мальчик выходил.

Рэйни пожала плечами:

— Я это знаю, ты знаешь. Но они не знают.

Он перегнулся с переднего сиденья и крепко сжал ее руку:

— Ты очень славная женщина, Рэйни Коннер.

— Пусть даже и вру иногда? — весело спросила она.

Но Куинси почувствовал, как ее голос оборвался — она отвернулась и заплакала.

Возвращение домой оказалось более тяжелым, чем думала Рэйни. Она приняла лекарство и стала бродить по комнатам, в которых, казалось бы, должна была чувствовать себя в безопасности, надеясь, что вот-вот ее жизнь чудесным образом изменится. Описав круг, вернулась к холодильнику, в котором больше не было спиртного, а среди ночи проснулась вся в поту, перепуганная. Куинси обнял ее и сказал, что очень ее любит, и Рэйни снова вспомнила, что это такое — быть любимой и одновременно ощущать полное одиночество.

Кимберли поправилась, и ее выписали. Они с Маком остались на ночь, и целые сутки дом гудел от разговоров и смеха. Они играли в карты, болтали о работе.

Наконец женщины ушли спать, а Мак и Куинси еще долго сидели вдвоем. У Мака появились кое-какие соображения насчет убийства в Астории, Куинси они показались интересными.

А потом, перед тем как ложиться, Мак спросил: «Как она?» — и кивком указал в сторону хозяйской спальни.

— Ужасно, — искренне ответил Куинси.

— Хотите, чтобы мы пожили здесь?

— В таких делах никто не поможет.

— Вам, должно быть, очень нелегко, — негромко сказал Мак.

— Спасибо, — просто ответил Куинси.

Это были первые слова, которые пришли ему на ум.

Куинси подождал до утра, когда Рэйни отправилась на пробежку, и позвонил Эйбу Сандерсу. Он связался с ними вскоре после того, как нашли Рэйни. Подозреваемый Дункан как по волшебству появился тем же вечером, но потом исчезал еще дважды. Наблюдение за ним усилили, но улик по-прежнему не хватало. Не имелось никаких оснований для получения ордера — не было даже благовидного предлога, чтобы остановить и обыскать этого типа. Но он явно к чему-то готовился. Сандерс чувствовал, что Дункан наметил новую цель.

Куинси изложил Сандерсу суть идеи Мака, и тот задумался.

— Что ж, мы рассматривали версии и поглупее.

— Держи меня в курсе.

Сандерс повесил трубку. Рэйни вернулась с пробежки, и, пока она принимала душ, Куинси осмотрел ее вещи, ища хоть какие-нибудь признаки того, что Рэйни покупала пиво. К этому его приучила жизнь с алкоголичкой. Потом он вернулся в кабинет и долго сидел там, глядя на фотографию дочери.

Куинси несколько раз ездил в Портленд и навещал Шелли в больнице. Она стала настоящей душой ожогового центра, развлекая сиделок и пациентов анекдотами и полицейскими историями. Куинси она, судя по всему, ждала с нетерпением — особенно потому, что он всегда привозил ей ромашковый чай.

Шелли показала ему, в каких местах ей сделали пересадку кожи. Куинси кивнул и постарался сдержать тошноту.

Полицейская карьера шерифа Аткинс была окончена. Ей предстоял по крайней мере год операций и восстановительной терапии. Левая нога у нее была искалечена, но Шелли по-прежнему оставалась самой жизнерадостной из всех знакомых Куинси женщин, и он частенько думал, что в ожоговом центре, в компании мисс Аткинс, он чувствует себя куда уютнее, чем дома, с Рэйни.

Когда он навестил ее в четвертый раз, Шелли сообщила ему потрясающую новость:

— Я еду в Париж!

— Вы едете в Париж?

— Ну да. Я всегда об этом мечтала. О чем и проговорилась пару недель назад, когда давала интервью. Полагаю, мои слова растрогали какого-то олуха. Некто пожелавший остаться неизвестным прислал мне денег на поездку в Париж, с оплатой всех расходов. Как только смогу оторвать свою паленую задницу от кресла, сяду в самолет.

— Вы поставите с ног на голову весь Париж, — уверил ее Куинси.

— Вам правда ничего не известно об этих деньгах? — подозрительно спросила она.

— Ровным счетом ничего.

Но Шелли всегда отличалась проницательностью.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Я у тебя в долгу.

Глядя на длинные полосы бинтов, покрывавших ее руки, Куинси подумал, что ему еще никогда не было так грустно.

Потом к нему заехал Кинкейд и сообщил, что криминалисты залезли в компьютер Даничича. Репортер оказался настоящим графоманом. Он не только писал длинные и бессвязные письма самому себе, но и начал работу над автобиографией, которую назвал «Жизнь героя».

Судя по тому, что им удалось найти, Даничич придумал все это не ради десяти тысяч, а для того, чтобы прославиться, сыграв роль героя в драме из реальной жизни. Он собирался абсолютно бескорыстно помочь полиции в обнаружении двух похищенных. Правда, к моменту прибытия полицейских жертвы уже должны были погибнуть — безжалостно запертые в подвале и утопленные. Даничич изобразил бы глубочайшую скорбь, а потом очень быстро стал бы постоянным гостем на всех новостных каналах. По сути, Даничича не интересовали деньги. Он хотел целиком поменять весь свой образ жизни.

На чердаке дома нашли несколько коробок с бумагами. Это были отчеты о преступлениях, руководства для полицейских и описания новейших следственных технологий, списки знаменитых похитителей с анализом их ошибок. Можно сказать, что к этому похищению Даничич шел всю жизнь.

Куинси по-прежнему не знал, почему жертвами стали именно Рэйни и Дуги. Может, его прежняя точка зрения была правильной: женщина и маленький ребенок в качестве заложников представляли собой меньшую угрозу. А может, это лишь стечение обстоятельств, поскольку Даничич завязал дружбу с мальчиком и быстро понял, с какой легкостью можно им манипулировать. Или он считал, что исчезновение Рэйни, из-за ее мужа и ее работы, привлечет наибольший интерес СМИ.

Им оставалось только догадываться: Даничич уже ничего не мог рассказать.

Неделю спустя Куинси позвонили. Специальный агент Гленда Родман сообщила ему, что Эндрю Бенсон обнаружен в Канаде; этот парень требовал, чтобы его официально признали пацифистом. Гленда решила, что Куинси будет приятно это узнать.

А еще через два дня раздался звонок, которого Куинси так ждал.

Рэйни в это время была на веранде — смотрела на горы и пила чай. Руки у нее по-прежнему дрожали.

— Поехали, — сказал Куинси и направился к машине, не сказав больше ни слова.

За годы, прожитые с Рэйни, Куинси научился уважать ее право на молчание. Она могла глубоко погрузиться в свои мысли, переставала смотреть в глаза, ее взгляд все чаще и чаще устремлялся вдаль, к высоким елям, словно Рэйни пыталась усилием воли покинуть этот мир.

Когда они добрались до Астории, Рэйни свернулась клубочком, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, точно в поисках опоры. В ее глазах появилось что-то затравленное, безумное.

Куинси часто задумывался — не таким ли был ее взгляд в те минуты, когда ее била мать? Иногда этот образ возникал в его сознании с невыносимой четкостью. Маленькая, беззащитная Рэйни, скорчившаяся на полу. Взрослая, пьяная Рэйни с надломленной душой. Два лика его жены: прошлая жизнь, от которой она пыталась убежать, и неизвестность будущего, которая ее пугала.

Рэйни знала, куда они приехали — на кладбище. Она иногда приходила сюда с Куинси — и, как он догадывался, много раз бывала здесь одна.

Рэйни направилась прямо к могиле. Посмотрела на каменного ангела. А потом, не в силах совладать с собой, погладила его пальцами по щеке.

— Сегодня арестовали Чарлза Дункана, — сказал Куинси. — Я хотел, чтобы ты — и они — услышала об этом от меня. Дункан сознался в убийстве Авроры и Дженнифер Джонсон. Он сделал официальное заявление, и его слова записаны на пленку.

— Он сознался? — с изумлением переспросила Рэйни.

— Это была идея Мака. Имея на руках отчеты экспертов, Сандерс и остальные довольно ясно представили себе, что произошло той ночью. Последовательность событий, детали. Тогда Сандерс вызвал Дункана. И сказал, что у них есть новая улика: они нашли в бумагах Дженнифер товарный чек на видеокамеру. Она купила ее, чтобы следить за няней. Выяснилось, что камера была встроена в плюшевого медвежонка, игрушку Авроры.

— Это правда?

— Нет. Мак все выдумал. Чистый блеф. Было не так просто это сделать, но, повторяю, тут-то нам и помогли отчеты криминалистов. Сандерс ткнул Дункана носом кое в какие подробности, и тот раскололся. А главное, вовремя. Один из наблюдателей сообщил Сандерсу, что Дункан выслеживал молоденькую продавщицу, работавшую в магазине по соседству.

— Слава Богу, — Рэйни всхлипнула. — Все кончено. Дело сделано.

— Да, — хрипло сказал Куинси. — Дело сделано, Рэйни. Сделано.

— Я не хочу, чтобы мне снова снились кошмары. — Рэйни заплакала. — Не хочу снова тянуться во сне к маленькой девочке, которую я не могу спасти! Мир жесток. Все, что мы делаем, безнадежно. Я теперь даже не знаю, что значит любить. У меня осталась только ненависть.

Она прижалась к его груди, плача и что-то объясняя. Куинси не очень понимал, что она говорила. Он просто держал жену в объятиях, позволяя ей выговориться. Потом погладил ее по спине, потрепал короткие неровные пряди на затылке. Он хотел вдохнуть в нее силу, словно его любовь могла исцелить Рэйни. И совсем не удивился, когда она отступила на шаг и вытерла глаза.

Они молча вернулись в машину. Молча поехали домой. А потом, вечером, когда она сказала, что хочет повидаться с Дуги, Куинси отпустил ее — и помолился, чтобы она, ради него и ради всех остальных, не поехала в бар.

В комнате Дуги появился новый предмет: фотография его матери из школьного альбома, увеличенная и вставленная в красивую рамочку. Ее принесла Лора. В знак признательности Дуги начал говорить старшим «пожалуйста» и «спасибо», что каждый раз вызывало у Рэйни ощущение чего-то нереального.

У мальчика, вероятно, был хороший день, потому что, когда она приехала, он играл в комнате с новой машинкой. На улице надвигался ливень, стояла кромешная мгла, так что даже Дуги предпочел провести этот вечер под крышей.

Рэйни, поджав ноги, села на пол. Дуги возил машинку по матрасу.

— Р-р-р-р… р-р-р…

— Как тебе доктор Браун? — спросила Рэйни.

Мальчик пожал плечами:

— Нормально.

— У него в кабинете хорошие игрушки?

— Одни Человеки-Пауки, — серьезно отозвался Дуги. — Что такого хорошего в Человеке-Пауке? Настоящий герой — это Человек-Жук. Р-р-р-р…

— Может быть, ты сумеешь открыть доктору Брауну глаза. Когда ты с ним увидишься?

Дуги перестал катать машинку и озадаченно взглянул на Рэйни:

— Еще раз? Я у него уже был!

Рэйни засмеялась:

— Это называется лечением, Дуги. Чтобы выздороветь, придется потратить не один день. На это нужно время.

— Но там одни разговоры.

— Что ж, может быть, ты полюбишь Человека-Паука.

Дуги скептически взглянул на нее и снова принялся возить машинку по матрасу.

По дороге домой Рэйни подумала о мальчике и улыбнулась. Дела у него пошли на лад. Он по-прежнему недолюбливал Стэнли, по-прежнему с грустью вспоминал об огне. Но в то же время все больше осваивался в доме — играл, отдыхал, становился частью семьи, возможно, сам того не сознавая. Рэйни сочла хорошим знаком, что у него появилась фотография матери. Дуги время от времени рассказывал ей какую-нибудь историю из своей жизни. Некоторые его рассказы казались фантастическими. Мальчик по-своему переосмысливал собственное прошлое. Это, судя по всему, успокаивало его, давало возможность заглянуть в будущее.

У него была надежда. В отличие от многих других детей. В отличие от Авроры Джонсон. Эта мысль снова причинила ей боль — даже спустя столько месяцев. Рэйни почувствовала, как в глубине ее сознания сгущается мрак, как предательская тяжесть давит на плечи.

Она думала о детях, у которых не было шанса, о преступниках, вышедших на охоту. Быть может, где-нибудь сейчас в постель укладывают восьмилетнего мальчика, которому не суждено дожить до утра. Быть может, маленькую девочку вот-вот похитят из родного дома, пока ее отец и мать будут безмятежно спать в соседней комнате.

И Рэйни вновь начинает испытывать боль, муку и ощущение полной безнадежности.

«Думай о хорошем», — приказала она себе. О полях, покрытых желтыми цветами, неторопливых реках. Но конечно, ничего не помогало.

И она снова вспомнила о Дуги. Вспомнила о том, какое у него было довольное лицо, когда он катал машинку по комнате. Вспомнила о всех детях, которых били и обижали, но которым — каким-то чудом — удалось выжить.

Она так много желала этим детям — страстно, неистово. Желала, чтобы они выросли и освободились. Вырвались из порочного круга и обрели безграничную любовь, на которую имеет право каждый человек. Желала, чтобы они были счастливы.

Рэйни подумала, как можно желать столько другим и так мало — себе. Она тоже была одной из таких детей. И она выжила. И впервые за долгое время Рэйни поняла, что делать.

Она свернула на гравийную дорожку и сквозь хлесткие струи дождя пошла к дому. Нашла Куинси, который сидел перед камином, сурово поджав губы.

— Дуги сказал «привет», — громко объявила Рэйни. — И заслужил новую машинку.

Куинси быстро опустил плечи, напряжение исчезло с его лица. Она знала, о чем он думал, что́ переживал, и на глаза у нее навернулись слезы.

Рэйни долго-долго стояла неподвижно. Минуты, часы? Она точно не знала. Она смотрела на мужа, поняв вдруг, что видит его таким впервые. Седины в его волосах теперь стало куда больше, чем черных прядей. В углах рта появились новые морщинки. Он сидел в собственной комнате, перед собственной женой, как будто готовясь к тому, что́ она сейчас выкинет.

Рэйни шагнула к нему, и силы ее покинули. Она упала перед Куинси на колени, протянула ему руку и сказала то, что должна была сказать:

— Меня зовут Рэйни Коннер, я алкоголичка.

Лицо его было таким суровым, что сердце у нее упало. Наконец он взял ее за руку:

— Меня зовут Пирс Куинси. Я человек, который по-прежнему тебя любит. Встань, Рэйни. Тебе никогда не придется опускаться передо мной на колени.

— Мне так жаль…

— Ш-ш-ш…

— Хотела бы я все вернуть.

— Я тоже.

— Я не знаю, с чего начать.

— Скажи, что ты все еще меня любишь.

— Куинси, я люблю тебя.

— Скажи, что никогда больше не будешь пить.

— Я начну лечиться. Сделаю все, что нужно. Я больше никогда не буду пить.

Куинси посадил ее себе на колени и уткнулся лицом в мягкие пряди отраставших волос.

— Поздравляю, Рэйни. Ты только что сделала первый шаг.

— Это долгий путь, — прошептала она.

— Я знаю, милая. И поэтому я собираюсь до самого конца держать тебя за руку.

 

От автора

Что мне больше всего нравится в процессе написания книги — так это возможность отравить жизнь нескольким хорошим людям, у которых есть скверная привычка отвечать на мои звонки (или, в данном случае, на письма). Каждая книга — это новые темы для изысканий. А каждое изыскание — это люди, которым я докучаю.

На этот раз я глубоко признательна терпеливым сотрудникам Орегонского полицейского управления — в частности, лейтенанту Грегу Гастингсу, который помог мне разобраться в вопросах внутренней иерархии и обязанностях работника пресс-службы; лейтенанту Джейсону Блэдсоу, у которого фантазия работала еще лучше, чем у меня, и который критиковал мой замысел до тех пор, пока роман не обрел должный вид; криминалисту Бет Карпентер, позволившей мне и моему мужу осмотреть новое здание портлендской лаборатории, которое вдобавок, в преддверии Рождества, было украшено самыми странными штуками, которые я когда-либо видела, — фонариками из стреляных гильз, елкой с муляжами пальцев и т. д.

Конечно, я нестерпимо надоедала своему врачу Маргарет Шарпантье, которая каждый год вносит свой неоценимый вклад в мои книги. Я висела над душой своего дорогого друга, доктора Грега Моффата, чей незаменимый опыт работы с «проблемным сознанием» позволил мне довести моих персонажей до нужной степени безумия.

Как всегда, эти люди делились со мной ценной и правдивой информацией. Я, разумеется, все извращала, выдумывала и ставила с ног на голову.

И наконец, я бы никогда не написала этот роман без помощи некоторых других людей: моего мужа, который снова доказал, что от опытного взгляда инженера не ускользнет ни одна деталь, и по собственной доброй воле кормил жену шоколадом, в результате услышав от нее, что она собирается сесть на диету (о чем я только думала?); Сары Клеменс, которая заботилась обо всех нас; Брэнди Эннис, которая облегчала мне бремя материнских забот и любила мою дочь, как родную; моей дочери, которая обожает мультфильм «Мишки Гамми» и приучила маму писать детективный роман, мысленно напевая «Прыг-скок»; и двум моим замечательным собакам, которые лаяли не переставая, так что просто чудо, как мне вообще удавалось работать.

Мои сердечные поздравления Элан Гроув — победительнице второго ежегодного конкурса «Убей друга» на www.LisaGardner.com. Элан удостоилась чести дать имя персонажу, которому предстояло умереть на страницах моего романа, и выбрала себя. Надеюсь, эта роль принесла вам много радости, Элан.

А те, кто по-прежнему ждет бессмертия, — не переживайте. Я уже начала работу над новой книгой — так что мне наверняка понадобятся специалисты, которым можно будет докучать, и победители, которых можно будет убивать.

Желаю всем приятного чтения.

Лиза Гарднер.