Я вышла из комнаты для допросов, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие, хотя на самом деле меня трясло. Приемный отец был прав: воссоединение с сестрой просто вернуло меня в Дом ужасов, из которого мне когда-то повезло сбежать.

Пока Фил о чем-то разговаривал с суперинтендантом МакКиннон, я почувствовала на себе взгляд Ди-Ди и спрятала окровавленный палец в карман.

– Ладно вам, – внезапно сказала она, указав на мою руку. – Пойдемте, поищем уборную. Вам надо смыть кровь.

Она пошла прямо по коридору, так что мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. С профессиональной точки зрения мне показалось, что сегодня Ди-Ди чувствовала себя получше. Что ей помогло – применение одного из утвержденных методов управления болью или выброс адреналина, вызванный присутствием на допросе опасного убийцы, я точно сказать не могла…

Если из меня беседа с сестрой выжала почти все соки, то детектив выглядела чуть ли не веселой.

– Здорово вы сыграли, – сказала она после паузы. – Сначала были хладнокровным специалистом, а затем перешли в наступление, украли все ее заслуги, обвинили во лжи. В общем, вели себя очень по-сестрински. А как вы потом начали размахивать перед ней окровавленным пальцем! Чистая работа.

Я ничего не ответила, только сжала руку в кулак. Трудности, которые я испытывала во время разговора с сестрой, были связаны вовсе не с ее одержимостью насилием, а скорее с тем, что я сама разделяла ее склонность к жестокости. Ведь я действительно хотела поднести палец к губам, ощутить солоноватый вкус крови… Две сестры, два зверя…

Наконец мы нашли туалет – небольшую комнату с унитазом и раковиной. Картину дополняло прозрачное стекло в двери, исключающее любую возможность для заключенных – или для посетителей – уединиться. Я слишком хорошо была знакома со здешними условиями, поэтому ни на что, кроме как помыть руки, и не рассчитывала.

Ди-Ди осталась ждать в коридоре.

– Думаете, ей действительно что-то известно? – спросила она, как только я вышла. – Связь между убийствами сорокалетней давности и двумя последними жертвами?

– Вам знаком репортер по имени Чарли Сгарци? – помешкав, спросила я.

Детектив покачала головой. Мы пошли обратно, туда, где стояли Фил и суперинтендант МакКиннон.

– Он двоюродный брат Донни Джонсона, мальчика, которого убила Шана, – пояснила я. – Уже три месяца пишет Шане с просьбой дать интервью для его книги. Хочет написать об убийстве брата. Учитывая, сколько вреда Шана принесла его семье, он считает, что она обязана встретиться с ним.

– Так-так.

– Шана даже не стала отвечать на письма. Поэтому вчера Сгарци объявился под дверью моей квартиры и стал упрашивать, чтобы я повлияла на ее решение. Еще он уверял меня, что опрашивал бывших сокамерников Шаны. Так вот, по его словам, все они сходятся во мнении, что ей известно то, чего она знать не должна, и будто она каким-то образом поддерживает связь с внешним миром, даже руководит кем-то.

– Типа криминальный авторитет? – спросила Ди-Ди, нахмурившись.

– Возможно. Только дело вот в чем: Шана никогда не общалась со своими сокамерниками, у нее нет друзей по переписке, а я – ее единственный посетитель. Более того, двадцать три часа в сутки она сидит в полном одиночестве в своей камере. Даже не представляю, каким образом она могла бы установить контакт с внешним миром. И все же… – Мой голос затих.

– Все же?

– Ей действительно кое-что известно. Мелкие, незначительные вещи, например, цвет свитера, который я совсем недавно купила. Незначительные детали, которые, с одной стороны, немного пугают, а с другой стороны, их легко объяснить. Может, я мимоходом обмолвилась, что купила новый свитер, а потом забыла. Вот только… в последнее время таких совпадений все больше и больше. За последние несколько визитов сестра рассказала обо мне то, что в теории знать не должна.

– Думаете, она следит за вами? Или, если говорить точнее, просит кого-то за вами следить?

– Даже не знаю, что и думать.

– Сто пятьдесят три, – напомнила Уоррен.

Я покачала головой:

– Не знаю, что это означает.

– Может, это как-то связано с Гарри Дэем?

– Не знаю. Надо будет перечитать его дело.

– Сами займетесь?

– Сразу же, как только приеду домой.

– Отлично. А пока давайте поговорим с суперинтендантом МакКиннон. Если кто-то и знает, каким образом ваша сестра сообщается с внешним миром, то это она.

* * *

Суперинтендант удивительно легко отнеслась к просьбе:

– Контактировать с внешним миром? Послушайте, некоторые заключенные умудряются сексом заниматься в одиночном заключении. Болтовня волнует нас меньше всего.

По словам суперинтенданта, существует огромное количество хитроумных способов, благодаря которым заключенные могут обмениваться друг с другом сообщениями. Хоть Шана и находилась под строгим наблюдением, она регулярно брала книги из тюремной библиотеки, заказывала вещи в тюремной лавке и трижды в день получала поднос с едой. Для заключенных каждая такая операция является возможностью отправить или получить сообщение, будь то клочок бумаги с наскоро нацарапанным посланием или тщательно продуманный шифр.

– Стыдно сказать, – призналась МакКиннон, – но даже некоторые охранники помогают заключенным обмениваться сообщениями в обмен на деньги, наркотики или половую связь. Конечно, как вы понимаете, Шана вряд ли пользуется популярностью в этом смысле, но другой заключенный, с кем она поддерживает связь, – вполне может быть. К тому же многие заключенные безвозмездно готовы помочь другим обмениваться посланиями, просто чтобы развеять скуку. Более того, у нас есть только час или два в квартал, чтобы проанализировать и пересмотреть нашу политику, в то время как у заключенных – двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять дней в году на то, чтобы выяснить, как обмануть систему. Некоторые заключенные настолько умны, что без труда смогли бы руководить компаниями с небывалой выручкой, если б только направили свои способности в нужное русло.

– А есть кто-нибудь, у кого достаточно близкие отношения с Шаной? Может, у нее здесь есть – или был – друг?

МакКиннон слегка нахмурилась:

– По крайней мере, мне ничего об этом не известно. И это озадачивает меня еще больше. Многие заключенные ищут отношений, даже такие жесткие, как Шана… Тем, кто помоложе и послабее, даже нравятся женщины вроде нее. Большинство приговоренных к пожизненному заключению, не важно считают они себя лесбиянками или нет, находят себе партнершу. А у Шаны за все это время не было даже подруги.

– И при мне она никого не упоминала, – добавила я.

– То же самое получается, если взглянуть на список ее передачек. Как и в реальном мире, одним из первых признаков многообещающих отношений являются подарки. Заключенные могут передать друг другу флакон шампуня, ароматизированный лосьон и все в таком роде. Но Шана никому не отправляла передачек, да и сама она ничего не получала. Во всяком случае, мне о таком неизвестно. – Кимберли умолкла, ее взгляд скользнул на меня.

Я согласно кивнула.

– Меня беспокоит почти полная социальная изоляция Шаны, – продолжила Кимберли. – Что бы вы ни думали, мы переживаем не только за физическое, но и за психологическое состояние наших подопечных. Депрессия приводит к злости, а та, в свою очередь, может вылиться во вспышку насилия. Я уже говорила доктору Глен, что встревожена переменами в поведении Шаны. Ее депрессия усиливается, так что меня нисколько не удивила ее вчерашняя попытка покончить с собой.

– Подождите, – перебила ее Ди-Ди. – То есть вы заметили значительные перемены в поведении Шаны? И давно это началось?

– Где-то три или четыре месяца назад. Я думала, это связано с приближением годовщины со дня смерти Донни, хотя, конечно, не могу знать наверняка. Но факт остается фактом: по мере психологического истощения Шана практически полностью отгораживается от окружающих.

– Кто ее наблюдает? – спросил Фил.

Я подняла руку:

– Я. Все-таки я лицензированный специалист и по совместительству единственный человек, с кем Шана готова разговаривать. Хотя лечить родственников и не совсем… в рамках врачебной этики… но нас с Шаной вряд ли можно назвать сестрами в полном смысле этого слова. Большую часть жизни мы даже не знали друг друга.

– Но ведь она зовет вас сестрой, – возразила Уоррен.

– Только когда пытается вывести меня из себя.

– Сестры часто так делают.

– Не только сестры, но и пациенты. – Я улыбнулась. – Вы удивитесь, когда узнаете, сколько всего говорят и делают пациенты мне наперекор.

Ди-Ди ответила на это улыбкой, в которой не было ни тени раскаяния. Затем повернулась к суперинтенданту:

– Число сто пятьдесят три вам о чем-нибудь говорит?

МакКиннон покачала головой.

– Думаете, Шана могла вступить в контакт с так называемым Убийцей с розой? Или, может, он сам каким-то образом мог с ней связаться?

– Весьма вероятно. Только я хотела бы знать, каким образом. Мысль о том, что серийный убийца поддерживает связь с одной из наших заключенных, точно не даст мне заснуть сегодня ночью.

– Позвольте, я скажу. – Три пары глаз обратились ко мне. – Мне кажется, сейчас не самое время думать о том, каким образом они поддерживают связь. Более уместным будет спросить – зачем? Шана совершила ужасное преступление, но с тех пор прошло уже много лет. Ее даже не показывали по новостям, поэтому информации о ней очень мало. Возможно, на следующей неделе, когда исполнится ровно тридцать лет со дня убийства, все изменится, но до тех пор…

– Она ни с кем не переписывается, у нее нет тайных воздыхателей, что весьма необычно, – пояснила суперинтендант. – Как правило, чем отвратительнее убийца, тем больше писем он – или она – получает. А то и предложений выйти замуж, – сухо добавила она. – В отличие от многих других убийц, Шана живет тихой спокойной жизнью.

– Что, если здесь замешан Гарри Дэй? – спросила Ди-Ди, уставившись на меня. – Скажем, наш убийца является его поклонником, и вот он захотел узнать побольше о вашем отце и…

– О Гарри, – не удержавшись, поправила я ее.

– О Гарри и его техниках, – спокойно продолжила Ди-Ди. – К вам бы он по этому поводу обращаться, разумеется, не стал. Вы ведь все-таки уважаемый психотерапевт.

– Мне иногда пишут. – Мой голос прозвучал словно со стороны. – Нечасто, но все же. Гарри уже давно умер, но, как вы понимаете, у него до сих пор есть фанаты. Этим же объясняется и непреходящая популярность Бонни и Клайда. Из-за моей генетической особенности мое имя фигурировало в некоторых научных статьях, и в них я упоминалась как дочь Гарри Дэя. Поэтому… я иногда получаю письма, связанные с Гарри. Примерно три-четыре раза в год. Иногда люди просто задают вопросы – каким он был, каково быть дочерью серийного убийцы. Но чаще это вопросы о памятных вещах. Осталось ли у меня от него что-нибудь и не хочу ли я это продать.

– Серьезно? – спросила Уоррен.

Она выглядела наполовину шокированной, наполовину заинтригованной. Именно такое впечатление Гарри Дэй производил на всех людей. С одной стороны, он внушал ужас, с другой – нездоровое любопытство.

– Продажа вещей, когда-то принадлежавших серийным убийцам, идет полным ходом, – сообщила я ей. – Есть несколько сайтов, через которые продают письма Чарльза Мэнсона, картины Джона Аллена Мухаммада и тому подобное. Я нашла эти ресурсы, после того как получила первую просьбу. За вещи наиболее печально знаменитых вроде Мэнсона, Банди и Дамера просят большие деньги. Гарри Дэй находится уровнем ниже. В списке с ценовым диапазоном от десяти до ста долларов его вещи оказались бы ближе к десяти.

– У вас остались те письма? – спросил Фил.

– Я их все порвала. Они не стоят ни моего времени, ни внимания.

– Их писали разные люди?

– Я даже не помню.

Ди-Ди повернулась к Филу:

– Что, если наш маньяк начал с писем к Аделин, а затем, не получив от нее ответа, нашел Шану и стал писать ей. Она ведь получает почту, верно? – Детектив посмотрела на МакКиннон.

– Конечно. Письма она получает. Не так уж часто, но все-таки.

– В прошлом году тоже?

– Надо уточнить.

– Возможно, она получила письмо. И может быть, даже решила ответить. Только она, конечно же, понимала, что, если будет вести с ним постоянную переписку, вы обязательно что-то заподозрите.

– Так и есть, – кивнула Кимберли.

– Поэтому она, так сказать, ушла в офлайн. Нашла какие-то другие способы связи. Возможно, ей помог один из заключенных или охранников. А то и ее адвокат? – Ди-Ди вопросительно посмотрела на нас с суперинтендантом.

– У Шаны есть государственный адвокат, – сообщила я. – Только они не ладят. Не помню даже, когда она виделась с ним в последний раз.

– Два года назад, – вставила МакКиннон. – Шана тогда чуть не откусила ему нос. За это мы отобрали у нее радио, но она сказала, что это того стоило.

Ди-Ди кивнула:

– Ну, хоть что-то у нас уже есть. Наш убийца – поклонник Гарри Дэя, который, возможно, установил контакт с его сумасшедшей дочерью. Отлично.

– Дочерью, которая предсказала, что завтра утром мы выпустим ее из тюрьмы, – медленно добавил Фил. – Думаю, ради этого она все и затеяла.

– Никто ее никуда не выпустит, – сказала Уоррен.

– Это точно, – твердо заявила МакКиннон. – Моя тюрьма – мои правила, точка.

Я смотрела на них двоих, изо всех сил желая разделить их уверенность. Вместо этого я прошептала:

– Сто пятьдесят три.

– Вы поняли, что это значит? – немедленно спросил Фил.

– Нет. Но зная свою сестру столько лет, думаю, мы очень скоро обо всем этом пожалеем.