Мы дошли до лазарета. Радар с невозмутимым выражением на мальчишеском лице помог Эшлин лечь на стальную кушетку, прикрученную к полу.

Сделать мы мало что могли, сказал он. Выкидыш – естественный процесс, защитная реакция организма. Радар предложил тайленол для снятия боли и воду, чтобы восполнить потерю жидкости. Позже я должна буду наблюдать за Эшлин. Если у нее поднимется температура, значит, началась инфекция и нужна неотложная медицинская помощь.

Радар не стал развивать эту тему, поэтому оставалось только гадать, отпустит ли Зед одну из своих «золотых» заложниц в отделение «Скорой». У меня было такое чувство, что наше предложение о выкупе выйдет нам боком. Особенно если вспомнить, как Зед смотрел на Джастина… Что же все-таки произошло? Мы заключили выгодную сделку с мистером Главарем? Или добровольно сдались ему в руки?

Когда Радар вышел, я потихоньку сняла с Эшлин окровавленный комбинезон, по ходу прикрывая ее полотенцем. В углу кабинета висела камера, и меня коробило от одной мысли, что Мик пялится из аппаратной, наслаждаясь страданиями моей дочери. Хотелось смочить объектив водой или замазать вазелином. Только Зед не потерпел бы такой дерзости. Он бы сразу пришел, были бы последствия, а дочь, я сама и Джастин… Сколько еще издевательств мы выдержим в нашем состоянии?

Я простирнула белье Эшлин в раковине, стараясь не думать о кровавых сгустках на нем. Сменное наши захватчики не приготовили, поэтому я надела на дочь выжатые трусики, подложив в них женские прокладки. Радар тихо объяснил, что держит их как удобный перевязочный материал. Чистые полотенца сверху. Окровавленные снизу. Опять же, лучше об этом не думать.

Наконец я уселась, поглаживая руку Эшлин. Ее глаза под закрытыми веками перестали двигаться, она постепенно проваливалась в сон. Тело само знало, как о себе позаботиться. Так Радар и сказал.

Вернулся он только через тридцать-сорок минут. Так надолго нас еще не оставляли без присмотра. Тем более со свободными руками. Еще несколько часов назад мы бы попытались сбежать. Но теперь… Ирония судьбы.

Зед, казалось, знал о нас все. Включая то, что наша семья полностью развалится. Может, он специально выбрал жертв, которые начнут сами себе вредить и не потребуют титанических усилий? Нас с Эшлин даже контролировать не надо было. Мы увязли по уши в своих собственных тайнах. Как любезно с нашей стороны.

– Метадон, – буркнул Радар, и больше ни слова.

Он стоял спиной к камере. Прикинув, что к чему, я склонилась над дочерью, словно утешая ее, и спрятала лицо за ширмой длинных волос. Нас было видно, но не слышно. То есть картинка значила все.

– Таблетки, которые ты давал? Слышала о них.

– Синтетический опиоид. Снимает ломку от других наркотиков, в том числе викодина, – объяснил Радар и, повернувшись к металлическому шкафу, начал выдвигать ящики, как будто что-то искал. – Но тоже вызывает привыкание. Вам нужно будет постепенно слезть с него.

Он давал совет. На будущее. Подразумевая, что сделка удалась.

– По сколько принимать?

– Я вам давал десятимиллиграммовые таблетки. Первый раз – четыре. Утром мне показалось, что симптомы вернулись, поэтому я принес еще две. Никаких точных расчетов. В настоящей клинике в первые дни детоксикации подбирают оптимальный режим дозирования. Я просто на глаз прикинул.

– От них не… они действуют не так, как викодин.

– Нет кайфа, – сказал он прямо, все еще роясь в ящиках. – Как анальгетик, метадон устраняет самые страшные симптомы ломки. Кроме того, действует он дольше. Достаточно одной дозы в день, чтобы подавить депрессию, тошноту и головную боль. Но, как я уже заметил, вы заменяете одно зло другим. Прощай, викодиновая зависимость. Здравствуй, метадоновая. Обратитесь к врачу, он поможет справиться с остаточными симптомами. Если вы, конечно, хотите.

– Ты так много знаешь об анальгетической зависимости, – немного погодя сказала я.

– Новая эпидемия, – пожал он плечами.

– Спасибо, что помогаешь, Радар. Мне и моей дочери. Ты хороший доктор.

Он смущенно промолчал.

– Зачем ты это делаешь? – не удержалась я. – Зачем связался с Зедом и Миком? У тебя ведь настоящее образование, талант. Мог бы устроиться в больницу…

– Не надо, – остановил он меня с неожиданной угрозой в голосе.

Я растерялась. Потом снова взяла дочь за руку.

Атмосфера в маленьком кабинете сгустилась. Даже странно. Радар был захватчиком, мы – пленницами. А как еще?

Из всех троих солдафонов Радару я доверяла больше всего. Он был ангелом-хранителем, который без ведома Зеда снабжал меня метадоном. Радар хорошо обращался с Эшлин. Профессионально, даже с сочувствием.

С другой стороны, как там Зед сказал про него? Мать родную продаст за хорошие деньги.

И все же этот человек, совсем юнец, знал о нас с Эшлин такое, о чем Джастин и не догадывался. Кроме того, он не только хранил мой секрет, но и пытался мне помочь. Готовил к свободе.

Я попыталась представить, как завтра, где-то после трех часов дня, я возвращаюсь к прежней жизни. А может, начинаю новую. Своя одежда. Сон без слепящего света. Знакомые и друзья, один из которых, скорее всего, нас подставил. Мир, где я не смогу больше им доверять.

Совершенно неожиданно глаза наполнились слезами. Я опустила голову, чтобы Радар, а тем более Мик, не видели, как я плачу. Господи, что же будет потом? Нас сломал вовсе не Зед, не тюремная камера и не оранжевые комбинезоны. Мы сами постарались. В роскоши бостонского особняка, где механически проживали свою благоустроенную жизнь. Когда-то семья, а теперь три простых клише: депрессивная жена, неверный муж и беременная девочка-подросток.

Джастин так зациклился на освобождении, как будто оно сотворит чудо и после обмена на выкуп все вернется на круги своя. Два притопа, три прихлопа – и мы проснемся дома, в своих постелях. Джастин опять будет ходить на работу, Эшлин – в школу, а я…

Пойду в метадоновую клинику и вылечусь от зависимости? Или плюну и при первой возможности помчусь к любимому оранжевому флакону с таблетками?

Я понятия не имела. Честно. На мгновенье мысль о возвращении домой к нерешенным проблемам… ужаснула меня.

Здесь мы, по крайней мере, знаем врага в лицо. А там…

Рядом проснулась Эшлин. В распахнувшихся каре-зеленых глазах была паника.

– Мам!

– Все хорошо. Я здесь. Не бойся…

– Ой, мама… – окончательно очнулась Эшлин и автоматически обняла себя за живот.

Она остановила на мне долгий взгляд. На юном личике было такое взрослое выражение, какого мне еще долго не хотелось бы видеть.

– Знаю, милая, – тихо сказала я, – знаю.

– Не говори папе, – прошептала она, почти машинально.

Я растянула губы в улыбке, но вышло грустно.

– Солнышко, он всегда будет любить тебя.

– Нет, не будет. Ему же главное – приличия, – горько сказала она.

Я не знала, что ответить. Молча сидела рядом. Мать, обремененная тайной дочери, которая в свое время не выдала ее.

– Пойду… гм… возьму новый комбинезон, – неловко пробормотал Радар и вышел, опять оставив нас без присмотра и без наручников.

Мы и так были связаны своим собственным несчастьем.

Я смахнула со щеки Эшлин слезинки, и мы вместе стали ждать, когда утихнет первая боль.

* * *

Вечно прятаться в лазарете было невозможно. Зеду, видимо, доложили, что состояние Эшлин стабильно, и нас отправили обратно в камеру. Радар шел с одной стороны от Эшлин, я – с другой. Она двигалась осторожно, но особой поддержки не требовала. Вот что значит молодость. Восстанавливаешься быстро.

На подходе к просторному дневному залу Эшлин замедлила шаг.

Я ее прекрасно понимала: отец никогда не отмалчивался. И верно, едва за нами захлопнулась дверь, Джастин со скрещенными на груди руками встал посреди крошечной камеры и суровым, холодным голосом потребовал:

– Как его зовут?

– А что, если его фамилия Чепмен? – ответила Эшлин, вырвав свою руку из моей и задрав подбородок. – Может, он младший брат твоей подружки. Мы же с ним ровесники, да?

Я остолбенела.

Побледневший Джастин обратил свой гнев на меня.

– Как ты смела…

– Не говорила я.

– Я сама узнала! – победоносно заявила Эшлин, всплеснув руками и чуть не паря в воздухе от враждебности. – Проверяла твой телефон, папочка. Читала твою почту. Какое тесное общение с девушкой почти моего возраста… Интересно, что подумал бы ее отец? Может, ей тоже нельзя было спать с кем попало. Может, ей тоже впаривали, что нужно ждать того, кто ее полюбит и будет уважать, а потом предавали собственную семью, не успев выйти из дома. Конченый лицемер! Лжец!

– Эшлин! – воскликнула я и быстро встала между ними, чтобы защитить дочь.

Лицо Джастина, перекошенное от побоев, налилось багрянцем. Разве что пар из ушей не валил, и вены не лопались от напряжения.

– Чтоб я больше никогда такого от тебя не слышал, юная особа!

– А то что?

– Перестаньте, – надтреснутым голосом сказала я и, прокашлявшись, попробовала увереннее: – Оба. Успокойтесь.

– Да ладно, – бросила Эшлин, на этот раз мне. – Боишься, что я расскажу ему, как ты пристрастилась к таблеточкам?

– Что?

Очень некстати меня начал разбирать смех.

Сначала откровенная воинственность дочери, теперь откровенное замешательство на лице Джастина… Меня так и подмывало хихикнуть. Только я прекрасно знала, что, стоит дать себе волю, и все закончится слезами.

– Пап, не тупи, – продолжала Эшлин в азарте. – Она уже несколько месяцев в неадеквате. Остекленевшие глаза. Задаешь ей вопрос, а она отвечает только через минуту. Так и не понял? Я, подросток, и то через две недели догадалась, что она подсела на обезболивающие. А у тебя какое оправдание?

Ошеломленный Джастин стоял и молчал. Я, зажав рот рукой, боролась с подступившей истерикой. Господи, не дай засмеяться.

– Нет, серьезно. Ты пропадаешь со своей новой подружкой. Мама в отключке. Естественно, я решила немного развлечься. Даже в вашей кровати покувыркалась. Кто-то же должен использовать ее по назначению.

Джастин двинул вперед. Я обхватила его руками за пояс, хотя это было бесполезно. Он весил в два раза больше меня и, даже избитый, пер как товарный состав. И еще он орал. Наверное, что убьет его, этого неизвестного бойфренда. А Эшлин вопила. Наверное, что она ненавидела его, своего собственного отца, который размахивал руками, пытаясь шлепнуть ее. Нашу малышку, всего несколько часов назад носившую под сердцем ребенка.

Голова моя вдруг налилась свинцом, накатила сильнейшая боль. Отчаянье, не подвластное никаким таблеткам и чудесам медицины.

В следующую секунду я бросилась на мужа и стала отталкивать его от дочери.

– Дурак! – кричала я что было сил. – Не нужны мне ни твои деньги, ни твой дом, ни твоя драгоценная компания. Я хотела только, чтобы ты любил меня. Полный, полный дурак. Почему… ты не мог… просто любить меня?

Мы спутались ногами. Джастин грохнулся на пол, прикрыв руками отекшее лицо. Я упала на колени рядом и замолотила его по плечу, давясь рыданиями. У койки плакала Эшлин.

– И она не единственная. Да? Были и другие женщины. По пальцам не перечесть. Господи, ты в точности как твой отец. А я теперь как моя мать. Только не курю, а глотаю таблетки. Мы же не хотели такими стать. Что случилось? Черт, Джастин, что с нами случилось? Как мы превратились именно в то, что презирали?

Я все била и била его. Не могла остановиться, словно с цепи сорвалась. Он был мне ненавистен. Так же как и моя жизнь. Больше всего мне было ненавистно то, что мы оба изменили своим идеалам, оказались слабыми, а ведь когда-то думали, что будем выше всего этого. Ошибались только простые смертные. У нас-то была любовь.

Плечи мужа затряслись. Он покорно опустил голову, и по его щекам покатились слезы…

Я не выдержала, обняла его и прижала к себе, обещая простить, на что, наверное, была не способна, но в ту минуту… Лишь бы с ним все было хорошо. Лишь бы он просто сделал вид, что у нас семья…

Эшлин подсела к нам, обхватив обоих руками, и прижалась мокрой щекой к моей шее.

– Прости меня, мама. Мамочка, прости, прости, прости.

Джастин застонал. Мы заревели громче.

– О господи.

На пороге стоял Зед и смотрел на нас как патрульный, прибывший на место аварии.

– Что вы за люди… – Он не смог закончить предложение.

И я была с ним согласна. Мы не поддавались никакому описанию. Разве семье пристало так себя вести? Что за ненормальные любили и одновременно ранили друг друга?

– Три часа завтра. Не пойдет. Нужно раньше. – Зед перестал качать головой и ткнул в меня пальцем. – Ты, слезь с него.

Следующей под прицел попала дочь.

– Ты тоже. Встать смирно.

Пошатываясь, мы с Эшлин поднялись на ноги. Зед еще сильнее надавил на нас взглядом, и мы распрямили плечи, как образцовые солдаты. Он одобрительно хмыкнул, а потом переключился на Джастина, который ворочался на полу.

– Что бы ни произошло, я уверен, ты заслужил. Дамы, за мной.

Едва мы тронулись с места, Джастин неуверенно встал.

– Подождите.

Эшлин не отреагировала, но я остановилась. Ничего не могла с собой поделать. Я любила этого мужчину почти всю сознательную жизнь. Помнила наши свидания в тире, первый дом, рождение дочери и его пристальный взгляд по утрам, когда я просыпалась.

Все те мгновения, когда я по-настоящему видела его. Все те мгновения, когда он наверняка по-настоящему видел меня.

– Я и не догадывался, что происходило с тобой и Эшлин… – тихо сказал Джастин. – Не догадывался. А должен был. Эшлин права. Достойный мужчина, внимательный отец… Я все испортил, Либби. Я виноват. Когда вернемся, если хочешь развода, я сделаю все, что попросишь. Даже брачный договор порву. Бери дом, компанию, что угодно. Я и слова не скажу. Оставишь себе всё. Хотя ты заслуживаешь большего. Жаль, что я не понял этого раньше. Но я надеюсь… Мне будет не хватать нашей семьи, Либби. Мне будет не хватать нас.

Вместо продолжения, которого я ждала, он сглотнул и закашлялся.

Я подумала обо всем, что могла предложить в ответ. Прощение. Признание в собственных ошибках. Или лучше в том, что мне тоже будет нас не хватать. Месяцами не хватало, и никакая таблетка в мире не могла заполнить эту пустоту. По ночам я спускалась в темный подвал, прижимала руки к закрытой двери, за которой спал муж, чтобы он почувствовал мое присутствие и открыл.

– Сколько других женщин, Джастин? – спросила я.

– Ты единственная, кого я любил.

Этим было сказано все.

Я отвернулась от мужа и последовала за своим тюремщиком.