Глава 14
Проконсультировавшись с судебным психологом Марианной Джексон, Ди-Ди на время экспроприировала комнату у отдела «беловоротничковой» преступности. Ничего более подходящего в отделе убийств не смогли предложить, и сержант надеялась, что помещение по крайней мере не напугает ребенка. Марианна принесла с собой два складных детских стула, яркий коврик в форме цветка и корзинку с игрушечными машинками, куклами и принадлежностями для рисования. Буквально через десять минут помещение стало выглядеть как уютный детский уголок и мало чем напоминало комнату для допросов отдела по борьбе с мошенниками. На Ди-Ди перемена произвела сильное впечатление.
Утренняя пресс-конференция прошла успешно. Она нарочно ограничила ее по времени. На данной стадии принцип «чем меньше, тем лучше» был вполне оправдан. Чем меньше бросишь намеков, тем меньше их вернется бумерангом позднее, если вдруг получится, что сексуальный преступник более подходит на роль главного подозреваемого, чем муж или – не дай бог! – не установленный пока еще неизвестный. Другая цель пресс-конференции заключалась в том, чтобы привлечь к активному поиску Сандры Джонс как можно больше глаз и ушей. Найти пропавшую живой означало уберечь всех от больших неприятностей. С начала расследования прошло тридцать семь часов, но Ди-Ди все еще не утратила надежду. Надежды этой оставалось меньше и меньше, но все же…
Расположившись в комнате для наблюдения, Ди-Ди положила на стол перед собой блокнот и две ручки. Миллер уже сидел на стуле, поближе к двери, с задумчивым видом поглаживая усы. Ди-Ди решила, что усы ему следовало бы сбрить, поскольку они чуть ли не в голос требовали наличия выходного костюма цвета морской волны, а видеть детектива в таком костюме она никак не хотела. Однако эти выводы сержант оставила при себе. Мужчины бывают болезненно чувствительны по отношению к тому, что касается лицевой растительности.
Она снова поиграла ручками. Динамики уже включили, и они слышали все, о чем говорилось в комнате для допросов. В свою очередь, Марианна вставила в ухо миниатюрный наушник, посредством которого могла принимать вопросы и комментарии тех, кто находился в комнате для наблюдения детективов. Она уже попросила их сосредоточиться. Согласно установившейся практике, продолжительность беседы определялась возрастом ребенка, на каждый год которого отводилось пять минут. Таким образом, у них имелось примерно двадцать минут для того, чтобы попытаться получить информацию от потенциального свидетеля в лице четырехлетней Клариссы Джонс.
Стратегию они сформулировали заранее: сначала – ключевые вопросы для определения степени надежности и возможностей Клариссы как свидетеля, потом – более специфические вопросы, касающиеся последних событий вечера среды. Охватить все за отведенное время представлялось практически невозможным, но Марианна особо подчеркнула, что работать нужно тщательно, так как последующие беседы с ребенком на одну и ту же тему – дело рискованное. Не успеете вы и глазом моргнуть, как адвокат объявит, что полиция оказывает психологическое давление на впечатлительного, ранимого ребенка. По мнению Марианны, у них было не более двух попыток, причем одну из этих попыток Ди-Ди уже использовала, когда расспрашивала Клариссу в доме Джонсов утром в четверг.
Дежурный сержант сообщил, что Джейсон с дочерью прибыли в Управление, и Марианна тут же спустилась на первый этаж, чтобы как можно быстрее, пока Ри не успела в полной мере ознакомиться с ассортиментом предлагаемых здесь впечатлений, сопроводить их наверх. Некоторых детей вид одетых в форму мужчин и женщин буквально завораживал, но большинство просто-напросто пугались. Общение с незнакомым человеком – само по себе нелегкое испытание для ребенка, даже если он и не проглотил язык от страха.
Услышав шаги в коридоре, Ди-Ди и Миллер повернулись к двери, и сержант поймала себя на том, что так и не смогла избавиться от беспокойства. Допрашивать ребенка в двадцать раз хуже, чем отбиваться от репортеров или стоять навытяжку перед новым замом начальника отдела. На репортеров, да и на нового зама – в большинстве случаев – ей было, в общем-то, наплевать, но дети – это совсем другое.
Когда она впервые допрашивала ребенка, двенадцатилетнюю девочку, та спросила, не хотят ли они посмотреть ее меню, а потом достала из заднего кармашка сложенный в малюсенький квадратик обрывок бумаги. Отчим составил для нее своеобразный прейскурант сексуальных услуг: подрочить – двадцать пять центов, отсосать – пятьдесят, трахнуться – один доллар. Когда-то девочка взяла из его бумажника двадцать долларов, и он заставил ее «возвращать заем» таким вот образом. Вот только в последний раз отчим, получив услугу, отказался платить, и двенадцатилетняя девочка разозлилась до такой степени, что пришла в полицию. Да, эта комната слышала немало печальных историй…
Шаги прозвучали уже за дверью. Ди-Ди услышала голос Марианны.
– Кларисса, ты бывала когда-нибудь в волшебной комнате?
Ответа не прозвучало, и Ди-Ди решила, что девочка, скорее всего, просто покачала головой.
– Тогда сейчас я отведу тебя в особенную комнату. Там есть красивый коврик, два стула, может быть, какие-то игрушки. Но особенная эта комната потому, что в ней особенные правила. Я все тебе о ней расскажу, но сначала давай скажем «пока-пока» твоему папе. Он подождет тебя здесь и, если понадобится, будет рядом, но волшебная комната только для нас двоих, для тебя и меня.
И снова никакого ответа.
– Послушай, а этого паренька как зовут?.. Ох, извини, это же девочка. Крошка Банни, да? И как я сразу не догадалась по розовому платью… А что, Крошка Банни, тебе ведь нравятся большие розовые цветы? По-моему, должны нравиться… Ох, что-то я разболталась. Пойдем, сама и увидишь. Я все тебе покажу и расскажу немного про магию.
Дверь открылась, и в комнату вошел Джейсон Джонс. Двигался отец Клариссы как-то скованно, словно на автопилоте. На лицо его вернулось замкнутое выражение, столкнувшись с которым впервые, Ди-Ди долго не могла решить, скрывается за ним полный психопат или настоящий стоик. Закрыв за собой тяжелую дверь, он чуть настороженно посмотрел сначала на Ди-Ди, потом на Миллера. Сержант пододвинула в его направлении распечатанный бланк и черную чернильную ручку.
– Вам надо подписать. Здесь сказано, что вы даете согласие на допрос вашей дочери уполномоченным судебным психологом, действующим от имени Управления полиции Бостона.
Джейсон посмотрел на нее удивленно, словно спрашивая, неужели это еще имеет какое-то значение? Тем не менее он без лишних слов поставил свою подпись, вернул Ди-Ди бумагу и сел на самый дальний от наблюдательного окна стул, откинувшись на спинку и сложив руки на груди. Между тем Марианна и Ри вошли в комнату для допросов. Девочка отчаянно вцепилась в потрепанного бурого зайца с длинными болтающимися ушами.
Марианна закрыла дверь, прошла на середину комнаты, но вместо того, чтобы опуститься на один из красных складных стульчиков, села, скрестив ноги, на розовый коврик и провела по нему ладонью, словно приглашая Ри сделать то же самое.
Ди-Ди взяла стоявший на столе беспроводной микрофон.
– Разрешение подписано. Можете начинать.
Марианна едва заметно кивнула и на мгновение коснулась пальцами уха, в котором был спрятан приемник.
– Что ты о нем думаешь? – спросила она, обращаясь к Клариссе и указывая на розовый коврик. – Красивый цветок, правда? Он похож на подсолнух, вот только розовых подсолнухов, по-моему, не бывает.
– Это ромашка, – пискнула Ри. – Они растут у моей мамы.
– Ромашка? Ну конечно! А ты разбираешься в цветах.
Девочка все еще стояла, сжимая своего потрепанного зайчика и теребя пальцами его длинное ухо. Этот безотчетно повторяющийся жест отзывался у Ди-Ди приливом жалости. В детстве она и сама делала точно так же. У нее тоже была мягкая игрушка. И ее длинные уши свисали с лысой головы.
– Я уже говорила тебе, что меня зовут Марианна. Марианна Джексон, – бодро продолжала психолог. – Моя работа – разговаривать с детьми. Этим я и занимаюсь. Разговариваю с маленькими мальчиками и девочками. А это, чтобы ты знала, не так просто, как кажется.
На лбу у Ри появилась тоненькая морщинка.
– Почему? – впервые за все время спросила она.
– Во-первых, потому, что для разговоров с маленькими мальчиками и девочками есть особые правила. Ты знала об этом?
Ри придвинулась поближе к розовому коврику и покачала головой.
– Как я уже говорила, это волшебная комната, и здесь действуют четыре правила, – Марианна подняла четыре пальца и стала загибать их по одному. – Первое. Мы говорим только о том, что случилось на самом деле. Не о том, что могло случиться, а о том, что случилось по-настоящему.
Ри снова нахмурилась и сделала еще шажок.
– Ты ведь знаешь, чем отличается правда от лжи? – Марианна опустила руку в корзинку с игрушками и достала плюшевую собачку. – Если я скажу, что это котик, это будет правдой или ложью?
– Ложью, – не задумываясь ответила девочка. – Это собачка.
– Очень хорошо. Итак, это правило номер один. Говорим только правду, о’кей?
Ри кивнула и, как будто устав стоять, опустилась на пол, на самый краешек розового коврика.
– Второе правило, – продолжала Марианна. – Если я задаю вопрос, а ты не знаешь ответ, то так и говоришь. Понятно, да?
Ри кивнула.
– Сколько мне лет, Кларисса?
– Девяносто пять.
Марианна улыбнулась немножко грустно.
– А откуда ты знаешь, сколько мне лет? Ты уже спрашивала меня или тебе кто-то сказал?
Ри покачала головой.
– Значит, на самом деле ты не знаешь, сколько мне лет. И что тебе нужно сказать, если ты чего-то не знаешь?
– Не знаю, – послушно сказала девочка.
– Вот молодец. Где я живу?
Ри открыла рот, но сдержалась, помолчала и наконец воскликнула с ноткой триумфа:
– Я не знаю!
Марианна усмехнулась.
– Ты очень смышленая. Наверное, и в садике хорошо занимаешься?
– Я очень соб… разительная, – с гордостью заявила Ри. – Все так говорят.
– Сообразительная? Полностью с этим согласна и очень за тебя рада. Итак, правило номер три. Если ты чего-то не помнишь, то надо так и говорить. Сколько тебе было, когда ты начала ходить?
– Я начала ходить с самого рождения, – привычно пропела Ри, но тут же спохватилась, вспомнив правило номер три, выпустила своего зайца и радостно захлопала в ладоши. – Я НЕ ПОМНЮ! – крикнула она, чрезвычайно собой довольная. – Я. Не. Помню.
– Ты самая лучшая из всех моих учениц, – похвалила ее Марианна и разогнула четвертый палец. – Ладно, отличница, – последнее правило. Ты знаешь четвертое правило?
– Я НЕ ЗНАЮ! – прокричала Ри.
– Вот и молодец. Итак, правило номер четыре. Если ты не понимаешь, что я говорю или о чем спрашиваю, нужно так и сказать. Capisce?
– Capisce! – крикнула в ответ Ри. – Это значит «понимаю» по-итальянски! Я знаю итальянский. Миссис Сьюзи учит нас итальянскому.
Марианна моргнула. Вероятно, сообразительность ценилась даже в мире судебных психологов. Ди-Ди стоило немалых усилий сохранить бесстрастное выражение лица. Взглянув искоса на Джейсона, она увидела, что он сидит с тем же каменным лицом. Вроде бы и в одной с ними комнате, но отдельно.
Мысль эта навела ее на другие, и она торопливо сделала запись в блокноте.
Между тем в комнате для допросов Марианна Джексон, похоже, пришла в себя.
– Ну что ж, теперь ты знаешь правила. Итак, скажи мне, Кларисса…
– Ри. Меня все так зовут.
– А почему тебя зовут Ри?
– Маленькой я не могла произнести «Кларисса» и говорила «Ри». Мамочке и папочке это понравилось, и теперь они тоже называют меня Ри. Если я только не натворю чего-нибудь. Тогда мамочка говорит «Кларисса Джейн Джонс», и у меня есть время исправиться до счета три. Или я отправлюсь на штрафную ступеньку.
– На штрафную ступеньку?
– Да. Я тогда должна отсидеть четыре минуты на нижней ступеньке. Не люблю штрафную ступеньку.
– А что твоя Крошка Банни? Она ведет себя плохо?
Кларисса посмотрела на Марианну.
– Крошка Банни – игрушка. Игрушки не могут вести себя плохо. Такое только с людьми случается.
– Очень хорошо, Кларисса. Ты – большая умница.
Девочка расцвела улыбкой.
– Мне нравится Крошка Банни, – доверительно поведала Марианна. – В детстве у меня тоже была игрушка, Винни-Пух. У него внутри была музыкальная шкатулка, которая, если ее завести, играла «Гори, звездочка, гори».
– Я тоже Пуха люблю, – призналась Ри, придвигаясь ближе к Марианне и заглядывая в плетеную корзинку. – А где ваш медвежонок Пух? В корзине?
– Вообще-то он дома, на книжной полке. Пух был моей любимой игрушкой, а любимые игрушки люди не перерастают.
Говоря это, Марианна подвинула корзинку к девочке, которая с любопытством оглядывала волшебную комнату.
Ди-Ди еще раз скосила глаза на Джейсона Джонса. По-прежнему никакой реакции. Ни радости, ни печали, ни тревоги, ни беспокойства. Ничего. Она сделала еще одну пометку в блокноте.
– Ри, ты знаешь, почему ты здесь?
Девочка сразу же сжалась, нахохлилась, подалась чуточку назад и снова принялась теребить игрушку.
– Папочка сказал, что вы – хорошая. Он сказал, что если я поговорю с вами, то все будет хорошо.
Даже не поворачиваясь, Ди-Ди ощутила, как напрягся Джейсон. Он не двигался, ничего не говорил, но на шее ясно проступили набухшие вены.
– Что будет хорошо, милая?
– Вы вернете мою мамочку? – глухо спросила Ри. – Мистер Смит вернулся. Сегодня утром. Поскребся в дверь, и мы его впустили. Я люблю Мистера Смита, но… Вы вернете мою мамочку? Я скучаю по мамочке.
Марианна не спешила с ответом. Некоторое время она сочувственно смотрела на девочку. Молчание затягивалось. Сидя по другую сторону окна, Ди-Ди переводила взгляд с розового ковра на складные стулья, со стульев на корзину с игрушками, но избегала смотреть на девочку. Рядом заворочался Миллер. Но Джейсон Джонс не шевельнул пальцем, не произнес ни звука.
– Расскажи мне о своей семье, – попросила Марианна. Ди-Ди знала этот прием – отступить от чувствительной темы, очертить более широкий мир ребенка и только потом вернуться к ране. – Кто твоя семья?
– Я, мамочка и папочка, – начала Ри, снова теребя ухо Крошки Банни. – И Мистер Смит, конечно. Две девочки и два мальчика.
Ди-Ди сделала еще несколько пометок в блокноте, изобразив генеалогию семьи в представлении четырехлетнего ребенка.
– А другие родственники? – спросила Марианна. – Тети, дяди, двоюродные братики и сестрички?
Ри покачала головой.
Девочка определенно не знала о своем дедушке, подтверждая либо утверждение Джейсона о том, что Сандра не поддерживает отношения с отцом, либо предположение, что Джейсон Джонс сам постарался изолировать свою молодую жену.
– А няни? Кто-то же еще заботится о тебе?
Ри безучастно посмотрела на Марианну.
– Обо мне заботятся папочка и мамочка.
– Конечно. Но они ведь еще и работают или ездят куда-то?
– Когда папочка работает, за мной смотрит мамочка. Потом папочка возвращается домой, а мамочка идет на работу. Но папочке надо поспать, и я иду в школу. Потом папочка забирает меня.
– Понятно. А в какую школу ты ходишь?
– Я хожу в подготовительную школу. Это в кирпичном доме, где большие дети. Я – в комнате для маленьких. В следующем году мне будет пять, и тогда я буду ходить в большой класс.
– Кто твои учителя?
– Мисс Эмили и миссис Сьюзи.
– Лучшие подружки?
– Я играю с Мими и Оливией. Мы любим играть в фей. Я – садовая фея.
– Итак, у тебя есть лучшие подружки. А у мамы и папы есть лучшие друзья?
Еще один стандартный вопрос, используемый обычно в случаях с сексуальными преступлениями против детей, когда подозреваемым может оказаться не родственник, но сосед или друг семьи. Определить мир ребенка важно для того, чтобы потом, когда допрашивающий называет какое-то имя, это не выглядело так, будто он направляет свидетеля.
Но Ри покачала головой.
– Папочка говорит, что его лучший друг – я. А еще он много работает, и ему некогда заводить друзей. Папочки очень занятые.
Теперь уже Миллер посмотрел на Джейсона. Отец девочки по-прежнему сидел неподвижно у стены, глядя в окно с таким видом, словно смотрел телешоу, а не беседу судебного психолога со своим единственным ребенком.
– Мне нравится миссис Лизбет, – призналась Ри. – Но они с мамочкой вместе не играют. Они – учителя.
– Что ты имеешь в виду?
– Миссис Лизбет учит в седьмом классе. В прошлом году она помогала мамочке. А теперь мамочка учит в шестом классе. Но мы видим миссис Лизбет на баскетболе.
– Вот как?
– Да. Я люблю баскетбол. Мамочка водит меня на игры. Папочка не может, потому что работает. Поэтому вечером с дочкой мамочка. Да, вот! – на мгновение Ри словно забыла, где находится, но уже в следующую секунду Ди-Ди увидела, как глаза ее расширились, плечи опустились, и она снова съежилась над игрушечным зайчонком, теребя его длинные ушки.
Впервые за все время Джейсон пошевелился на своем месте у стены.
– Когда ты в последний раз видела маму? – мягко спросила Марианна.
– Она уложила меня спать, – чуть слышно ответила Ри.
– Ты знаешь дни недели?
– Воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, – тихонько перечислила она.
– Хорошо. А ты помнишь, в какой день мама укладывала тебя спать?
Секунду-другую Ри растерянно молчала, потом снова стала перечислять:
– Воскресенье, понедельник, вторник, среда…
Марианна кивнула и двинулась дальше. Девочка знала, как называются дни недели, но не связывала названия с реальностью. Впрочем, для определения даты и времени при опросе несовершеннолетних свидетелей используются и другие механизмы. Марианна могла расспросить девочку о телешоу, песнях, которые звучали по радио, и тому подобном. С точки зрения взрослых, дети знают немного, но они многое замечают и зачастую представляют необходимую информацию с большими сопутствующими подробностями, чем обычный свидетель, который сказал бы просто «это было в среду, в восемь вечера».
– Расскажи мне про тот вечер с мамой. Кто был дома?
– Я и мамочка.
– А Мистер Смит? Крошка Банни? Папа или кто-то еще?
Вопрос про «кто-то еще» тоже был из стандартного набора. Предлагая ребенку список вариантов, «кого-то еще», «что-то еще» и «где-то еще» полагалось помещать в самом конце; иной порядок означал бы направление свидетеля.
– Мистер Смит и Крошка Банни, – подтвердила Ри. – Но только не папочка. Папочку я вижу днем, мамочку – вечером.
– Кто-то еще?
Ри нахмурилась.
– Вечернее время – для нас с мамой. Для девочек.
Ди-Ди чиркнула пару слов в блокнот.
– И что же вы с мамой делали? – спросила Марианна.
– Мы складывали пазлы. Я люблю пазлы.
– Какие пазлы?
– Ммм… сначала пазл с бабочкой, потом пазл с принцессой. Такой большой, почти на весь коврик. Вот только получалось плохо, потому что Мистер Смит ходил по пазлу и мешал, и мамочка сказала, что лучше сыграть во что-то еще.
– Ты любишь музыку?
Девочка моргнула от неожиданности.
– Да, люблю.
– Вы с мамой слушали музыку, пока складывали пазлы? Или, может, вы смотрели телевизор или слушали радио?
Ри покачала головой.
– Я люблю Тома Петти, – сказала она сухо, – но пазлы – это тихий час. – Она скривила гримаску, подражая, по-видимому, матери, и назидательным тоном, грозя пальчиком, произнесла: – Детям нужен тихий час. В тихий час мозги растут!
– Понятно, – отозвалась, кивая, Марианна. – Итак, в тихий час вы с мамой играли в пазлы. А что было потом?
– Обед.
– Обед? О, мне это нравится. Ты что больше всего любишь на обед?
– Макароны с сыром. А еще люблю сладких червячков, но их можно только на ланч, а на обед нельзя.
– Да, да, – согласилась Марианна. – Моя мама тоже не разрешала мне сладких червячков. И что же у вас было на обед?
– Макароны с сыром, – не задумываясь, выпалила Ри, – и с кусочками сосиски, и яблоки. Вообще-то я сосиски не очень люблю, но мамочка говорит, что мне нужен протеин, чтобы стать сильной. Так что если я хочу стать сильной, то должна есть их с макаронами, – с невеселым вздохом закончила она.
Ди-Ди снова взяла ручку. Рассказ Ри произвел на нее сильное впечатление, причем не только уровнем детализации, но и последовательностью, полным совпадением с тем, что она говорила утром в четверг. Последовательный свидетель – счастье для детектива. Четкое изложение событий первой половины вечера, разумеется, подкрепит доверие к показаниям девочки о событиях второй половины. В целом четырехлетняя Кларисса Джонс оказалась куда лучшим свидетелем, чем восемьдесят процентов взрослых, с которыми сталкивалась Ди-Ди.
– Что вы делали после обеда? – продолжала Марианна.
– Время для ванной! – пропела Ри.
– Время для ванной?
– Да! Мы с мамочкой вместе принимаем ванну. Вам надо знать, кто еще там был? – Похоже, Ри уже поняла, что интересует взрослую тетю.
– Расскажи.
– Конечно, не Мистер Смит, потому что он воду не любит, и не Крошка Банни, потому что она моется в стиральной машине. А вот Принцесса Уточка, Барби Марипоза и Барби Принцесса Островов всегда принимают ванну вместе с нами. Мама говорит, что мне можно брать с собой только троих, потому что иначе я потрачу всю горячую воду.
– Ясно. А что делала твоя мама?
– Мама моет свои волосы, потом моет мои, а потом кричит, что я пускаю слишком много мыла.
Марианна снова удивленно моргнула.
– Мне нравятся пузырьки, – объяснила Ри. – Но мама говорит, что мыло стоит денег и что я расходую его слишком много. Поэтому она кладет немного мыла в маленькую чашечку, но мне этого не хватает. У Барби много волос.
– Ри, если я скажу, что у меня голубые волосы, это будет правда или ложь?
Ри поняла, что с ней снова играют, улыбнулась и подняла большой палец.
– Это ложь, а в волшебной комнате мы говорим только правду.
– Очень хорошо. Отлично. Итак, вы с мамой в ванной, и вы потратили много мыла. Как ты чувствуешь себя в ванной?
Ри нахмурилась и недоуменно посмотрела на Марианну. Потом, наверное, вспомнила что-то, и лицо ее осветилось. Она подняла четыре пальца.
– Не понимаю.
Марианна кивнула.
– Правильно. Молодец. Попробую объяснить. Когда вы с мамой вместе принимаете душ, тебе это нравится или нет? Как ты себя чувствуешь?
– Мне нравится душ, – сказала Ри. – Не нравится, только когда мне моют волосы.
Марианна колебалась, и Ди-Ди чувствовала это. С одной стороны, в том, что мать и дочь вместе принимают душ, нет ничего особенного, ничего странного. С другой стороны, Марианна осталась бы без работы, если б у всех все было хорошо. В этой семье что-то определенно было не так. И их работа заключалась в том, чтобы помочь Ри сказать, что именно.
– А почему ты не любишь, когда тебе моют волосы? – спросила Марианна.
– Потому что они путаются. Знаете вообще-то они у меня не короткие. Когда мокрые, свисают аж до середины спины! И потом мамочка целых сто лет вымывает шампунь и возится с кондиционером, чтобы они снова не спутались. Вот почему мне мои волосы не очень нравятся. Лучше бы они были прямые, как у моей лучшей подружки Мими. – Ри огорченно вздохнула.
Марианна сочувственно улыбнулась.
– Что вы делали после душа?
– После душа мы вытираемся сухо-насухо. Потом идем в Большую Постель. Мамочка хочет, чтобы я рассказала, как у меня прошел день, а я ее щекочу.
– А где Большая Постель?
– В мамочкиной и папочкиной комнате. Мы всегда идем туда после ванной. Мистер Смит тоже запрыгивает на кровать, но я люблю бороться, а ему это не нравится.
– Ты любишь бороться?
– Да! – с гордостью объявила Ри. – Я сильная! Я столкнула мамочку на пол, и мне было так смешно! – Она вскинула руки, подражая, наверное, гимнастам. – Мамочка тоже смеялась. Мне нравится, когда она смеется… – грустно закончила девочка. – Может, мамочка разозлилась из-за того, что я столкнула ее с кровати? Она вроде бы и не разозлилась, но вдруг… Однажды в садике Оливия порвала мой рисунок, и я сказала, что не злюсь, но на самом деле разозлилась сильно-сильно. Целый день злилась! Как вы думаете, может, мамочка тоже на целый день разозлилась?
– Не знаю, милая, – честно ответила Марианна. – А потом, когда вы с мамой поборолись, что еще случилось?
Ри пожала плечами. Выглядела она усталой, измученной. Ди-Ди взглянула на часы. Разговор продолжался уже сорок четыре минуты, что в два с лишним раза превышало запланированное время.
– Потом… баиньки, – пробормотала девочка. – Мы надели пижамки…
– Какая у тебя пижамка?
– У меня зеленая, с Ариэль.
– А у твоей мамы?
– У нее пурпурная. Очень длинная, почти до коленей.
Ди-Ди сделала очередную пометку в блокноте – еще одна деталь, которую можно подтвердить, учитывая, что в стиральной машине нашли именно пурпурную сорочку.
– Так… А потом?
– Я почистила зубки и сходила пи-пи. Две сказки и песенка. Мамочка спела «Пафф, Волшебный Дракон»… Я устала, – заявила она с капризной ноткой. – Больше не хочу. Мы закончили?
– Почти, милая. Ты очень хорошо потрудилась. Еще несколько вопросов, а потом можешь спросить у меня все, что хочешь. Ты бы хотела? Задать мне вопрос?..
Ри молча посмотрела на Марианну, потом нетерпеливо выдохнула и кивнула. Теперь она снова стала девочкой с игрушкой на коленях. И снова затеребила заячьи уши.
– Что делала твоя мама после того, как уложила тебя в постель?
– Не понимаю.
– Она выключила свет, закрыла дверь, что еще? Как ты спала? Можешь описать свою комнату?
– У меня есть ночник, – тихо сказала девочка. – Мне еще нет пяти. Когда ребенку четыре, он спит с ночным светом. Может, когда я буду ездить на школьном автобусе… Но я еще не езжу на школьном автобусе, поэтому сплю со светом. А дверь закрыта. Мамочка всегда ее закрывает. Говорит, что у меня легкий сон.
– Итак, дверь закрыта, ночник включен. Что еще есть у тебя в комнате?
– Крошка Банни, что же еще. И Мистер Смит. Он всегда спит на моей кроватке, потому что я ложусь самая первая, а кошки большие любители поспать.
– Что-нибудь еще помогает тебе уснуть? Музыка, увлажнитель, что-нибудь?
Ри покачала головой:
– Не-а.
– Как зовут моего кота?
Ри хитро усмехнулась.
– Не знаю.
– Хорошо. Если бы я сказала, что эти стулья синие, это была бы правда или ложь?
– Нееет! Стулья красные!
– Правильно. И в волшебной комнате мы говорим только правду, так?
Ри кивнула, но Ди-Ди заметила, что девочка снова напряглась.
Марианна все кружила. Кружила, кружила…
– Ты оставалась в постели или, может быть, вставала? Сделать пи-пи или заглянуть к маме?
Ри покачала головой, но на Марианну она уже не смотрела.
– Что делала твоя мама после того, как ты легла спать? – мягко спросила психолог.
– Мамочке надо делать домашнюю работу. Проверять тетрадки. – Взгляд девочки ушел в сторону. – Ну, я так думаю.
– Ты слышала какой-нибудь шум внизу? Может быть, телевизор или радио? Или мамины шаги? Или что-то еще?
– Слышала чайник, – прошептала Ри.
– Ты слышала чайник?
– Он свистел. На плите. Мамочка любит чай. Мы иногда устраиваем чаепития, и она печет настоящий яблочный пирог. – Голос ее изменился, и сама она казалась тенью себя недавней.
Ди-Ди посмотрела на Джейсона Джонса. Он сидел по-прежнему неподвижно, но черты лица заострились. Да, они выходили на цель.
– Что ты слышала после чайника?
– Шаги.
– Шаги?
– Да. Только… неправильные. Громкие. Сердитые. Сердитые шаги на лестнице. Ох-ох, папочка злится.
Джейсон вздрогнул во второй раз. Ди-Ди видела, как он закрыл глаза, сглотнул, но не произнес ни слова.
В комнате для допросов Марианна тоже сохраняла спокойствие. Пауза затягивалась, и она не вмешивалась. Внезапно Ри заговорила снова, раскачиваясь, теребя уши своей игрушки:
– Что-то упало. Разбилось. Я слышала, но не встала. Не хотела вылезать из постельки. Мистер Смит спрыгнул с кровати и стоял возле двери, но я осталась. Я держала Крошку Банни. Говорила ей, что нам нельзя шуметь. Что нам надо сидеть тихонько.
Секунду девочка молчала, а потом заговорила тихим, высоким голосом:
– Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, не делай этого. Я не скажу. Можешь мне поверить. Никогда не скажу. Я люблю тебя. Я все еще тебя люблю…
Она подняла голову, и Ди-Ди могла бы поклясться, что девочка смотрит через одностороннее стекло на своего отца.
– Мамочка сказала: «Я все еще тебя люблю». Мамочка сказала: «Не делай этого». Потом что-то разбилось, и я больше не слушала. Я закрыла Крошке Банни уши и, правда, я ничего больше не слышала. И не вставала, правда-правда. Пожалуйста, поверьте мне. Я не вставала.
Она помолчала и секунд через десять, когда Марианна ничего не произнесла, спросила:
– Это всё? Где мой папа? Я больше не хочу быть в волшебной комнате. Я хочу домой.
– Это всё. – Марианна ласково погладила ее по руке. – Ты очень смелая девочка. Спасибо, что поговорила со мной.
Ри едва заметно кивнула. Глаза у нее остекленели, пятьдесят минут разговора совершенно ее вымотали. Поднимаясь, она пошатнулась, и Марианна придержала девочку за плечо.
В комнате для наблюдения Джейсон уже отодвинулся от стены. Миллер первым подошел к двери, открыл, и из коридора хлынул яркий флуоресцентный свет.
– Мисс Марианна? – донесся из комнаты для допросов голос Ри.
– Да, милая?
– Вы сказали, что я могу спросить…
– Верно. Сказала. Хочешь задать мне какой-то вопрос? Спрашивай что хочешь. – Марианна уже поднялась и теперь опустилась перед девочкой на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Микрофон она уже сняла, приемник свисал на шнуре с пальца.
– Ваша мама уходила, когда вам было четыре годика?
Марианна убрала со щеки Ри каштановый завиток.
– Нет, милая, когда мне было четыре, моя мама не уходила.
Ри кивнула.
– Вы счастливая.
Выйдя из комнаты, она заметила стоящего в коридоре отца и бросилась в его объятия.
Они долго стояли, обнявшись. Четырехлетняя девочка крепко обхватила отца тоненькими, как тростинка, руками, и Ди-Ди слышала, как он шепчет ей что-то, бережно поглаживая по дрожащей спинке.
Она могла понять, что Кларисса Джонс одинаково сильно любит обоих своих родителей. И не в первый раз спрашивала себя, почему столь многим родителям бывает недостаточно такой вот полной, безоговорочной любви их ребенка.
Они собрались минут через десять после того, как Марианна уже проводила Джейсона и Ри из здания. Каждый из троих высказал свое мнение.
– В ночь со среды в дом кто-то вошел, – начал Миллер. – Очевидно, у него вышел спор с Сандрой. Малышка Ри думает, что это был ее отец. С ее стороны это, конечно, только предположение. Она услышала шаги и решила, что отец вернулся с работы.
Ди-Ди уже качала головой:
– Она не все нам сказала.
– Не все, – согласилась Марианна.
Миллер сердито посмотрел на женщин.
– Ри вставала с кровати, – продолжала Ди-Ди. – Поэтому и старалась убедить нас, что не вставала.
– Она встала с кровати, – подхватила Марианна, – и увидела что-то, о чем пока не готова нам сказать.
– Своего отца? – с сомнением добавил Миллер. – Но она же так обнимала его…
– В любом случае он ее отец, – мягко заметила Марианна. – И она жутко напугана всем происходящим в доме.
– Тогда почему он согласился, чтобы с нею поговорили? – возразил Миллер. – Если она видела, как отец дерется с матерью, Джейсон вряд ли позволил бы ей дать показания.
– Может, он не видел ее, – пожала плечами Ди-Ди.
– Или посчитал, что она ничего не скажет, – добавила Марианна. – Дети с раннего возраста понимают, что есть семейные секреты. Они видят, как родители врут соседям, чиновникам, родственникам – «нет, всё в порядке, я просто упал с лестницы», – и усваивают эту ложь до такой степени, что она становится чем-то вроде второй натуры, столь же естественной, как дыхание. Детей очень трудно убедить дать показания против родителей. Для них это словно прыгнуть в глубокий бассейн и не задержать дыхание.
Ди-Ди вздохнула и пробежала глазами по своим записям.
– Для ордера этого недостаточно, – заключила она, предлагая двигаться дальше.
– Недостаточно, – согласился Миллер. – Нам нужен револьвер с дымящимся дулом. Или хотя бы тело Сандры Джонс.
– Что ж, тогда нужно поторопиться, – предложила Марианна. – Говорю вам, девочка что-то знает, но старается не знать это. Еще несколько дней, может быть, неделя, и вы уже ничего из нее не вытянете, особенно если она проведет все это время со своим дорогим папочкой.
Она принялась собирать игрушки. Миллер и Ди-Ди отвернулись. В этот момент на поясе у последней пискнул пейджер. Сержант взглянула на дисплей. Нахмурилась. Какой-то детектив из полиции штата. Вот так. Стоит только немного пооткровенничать с прессой, и уже все предлагают свои услуги. Подумав, она приняла самое разумное решение – не обращать внимания, – и вслед за Миллером направилась в отдел убийств.
– Мне нужно знать, откуда взялся этот Джейсон Джонс. Весь такой хладнокровный, собранный… Работает репортером, сидит на четырех миллионах и, по словам дочери, даже не завел лучшего друга. Ради чего он живет?
Миллер пожал плечами.
– Дать задание двум детективам – пусть пороются в его прошлом, – продолжала Ди-Ди. – И пусть копнут поглубже. Я хочу знать о них все, о Сандре и Джейсоне Джонс. Все, от и до. Уверена, что-нибудь да вылезет.
– А мне нужен его компьютер, – проворчал Миллер.
– По крайней мере, у нас есть его мусор. Новости насчет него имеются?..
– Ребята им занимаются. Через пару часов представят рапорт.
На лице Ди-Ди проступило встревоженное выражение.
– Миллер…
– Что?
– Я точно знаю, что девочка видела что-то той ночью. И вы тоже это знаете. А что, если теперь об этом знает также и преступник?
– То есть Джейсон Джонс?
– Или Эйдан Брюстер. Или неустановленный субъект номер триста шестьдесят семь.
Миллер ответил не сразу, но и на его лице проступило беспокойство. Марианна Джексон была права: Ри могла грозить опасность.
– Пожалуй, нам стоит поторопиться, – мрачно заметил он.
– Пожалуй, что да.
