Среда, 16 мая, 17:57

Его любимым сервис-провайдером был AOL. Ему нравилось, как он группирует заголовки новостей, облегчая переход от одной истории к другой. Двойной клик по сводке новостей – СЫН ШЕРИФА ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В МАССОВОМ УБИЙСТВЕ. Пробежал два параграфа, еще один двойной клик – и вот тебе подробный отчет. Весь мир скорбит. Три семьи убиты горем. Президент требует более жесткого контроля за оружием, бла-бла-бла… Сайдбар дает дополнительные варианты. Можно потрепаться с другими читателями. Просмотреть таймлайн всех последних случаев со стрельбой в школе. Прочитать интервью с другими выжившими, рассказывающими, как каждый новый такой инцидент опять открывает старые раны и рвет на части сердца. Он прочел ту статью. Зияющие раны, кровоточащие сердца. Боже, как ему нравилась в такие дни журналистика! Именно поэтому он и хранил под стеклом номер журнала «Тайм» от 20 декабря 1999 года. Для вдохновения.

Двумя часами ранее он скачал самые свежие статьи о бейкерсвильской истории. Объем информации не тот, на какой он рассчитывал, – гораздо скуднее. Всего три трупа – вот в чем проблема. Конкуренция в СМИ сильно выросла по сравнению с тем временем, когда он только начинал. Ему следовало бы об этом помнить.

Шесть вечера. Он отложил лэптоп в сторону. Черт, как же есть хочется…

В этом плане мотель предлагал не так уж и много. Он рассчитывал на заведение побольше, принадлежащее к какой-нибудь надежной сети. Ничего похожего в окрестностях Бейкерсвиля обнаружить не удалось. Пришлось остановиться в дешевой частной ночлежке. С одной стороны, владелец, похоже, проявлял чрезмерный интерес к своим постояльцам. С другой, по ночам здесь работало не так уж и много людей, чтобы кто-то мог заметить, чем он занимается. Где-то находишь, где-то теряешь.

Снова заурчал живот, и он решил прогуляться до местного бара.

Спустя четверть часа, напялив на себя пальто и шляпу, он проследовал по крохотной главной улице к тускло освещенной закусочной. Трое завсегдатаев, сгрудившиеся у единственного телевизора, оторвались от экрана и с любопытством подняли на него глаза. Высокий лысеющий бармен наградил его приветственным кивком. Он опустился на стул напротив трех серебристых пивных краников и попросил пива.

– Что хорошего в новостях?

– Сенат выступает за новый закон об оружии. Хотят, чтобы родители несли ответственность за все, что бы там ни наделали их вооруженные детишки.

– Весьма кстати, – проворчал товарищ говорившего. – По их словам, яблоко никогда не падает далеко от дерева; как-то же они всего этого набираются.

Третий смерил первых двоих оценивающим взглядом. У него было морщинистое обветренное лицо – лицо человека, проведшего годы за баранкой «Джон Дира».

– Шеп – хороший парень, – сказал он спокойно.

Другие двое пожали плечами и почти тотчас же принялись изучать мыски своих ботинок. Судя по всему, спорить они не собирались.

– Шеп, конечно, хороший шериф, – с подчеркнутой медлительностью произнес сидевший за барной стойкой. – Но вот отец… вам не кажется, что отец – это нечто другое?

Все трое мужчин разом отвернулись от телевизора и, похоже, впервые присмотрелись к нему повнимательнее. Тот, что постарше, Краснорожий, заговорил первым.

– Мы как-то не расслышали ваше имя.

– О, я здесь проездом. Дела, знаете ли. Обычно мне нравится путешествовать вдоль побережья. Чудесный вид, прекрасные люди. Но на этот раз… Тринадцатилетний мальчишка в упор расстреливает двух девочек. А потом еще убивает и эту бедняжку-учительницу… Такая красивая женщина, такая ужасная потеря. – Он снова повернулся к бармену, взиравшему на него уже не столь доброжелательно: – Можно мне «крылышки буффало»? Побольше перца и голубого сыра.

– Еще не факт, что это сделал именно Дэнни О'Грейди, – холодно произнес Краснорожий. Бармен кивнул.

– Да будет тебе, Даррен, – мягко сказал один из его друзей. – Моя жена собственными ушами слышала от матери Люка Хейза, что Дэнни сознался.

– А я тебе говорю, что О'Грейди – хорошие люди.

– А других подозреваемых нет? – небрежно поинтересовался сидевший за барной стойкой.

– Пара ребят говорили, что видели человека в черном, – тотчас же отозвался Краснорожий.

– Да брось, Даррен, никто в это не верит. Это же дети. Испугались – вот и разыгралось воображение.

– Что вовсе не значит, что это не может быть правдой.

Его товарищи нахмурились, но вступать в спор снова не стали.

– Я слышал, у этих О'Грейди не все ладно в семье, – заметил сидевший у барной стойки.

Краснорожий перевел свой холодный взгляд на него. Плотный, крепкий, закаленный десятками лет нелегкой работы. Однако на человека за стойкой это впечатления не произвело: старики в барах не дерутся. Они используют свой возраст и положение для того, чтобы пристыдить оппонентов и принудить их к молчанию. Что ж, на сей раз не на того напал – сидевшему за барной стойкой стыд был неведом.

– Говорю лишь то, что слышал, – сказал он спокойно.

Краснорожий сделал шаг в его направлении. Один из спутников схватил приятеля за руку.

– Оставь его в покое, Даррен. У каждого есть право на собственное мнение.

– Прошлым летом, – сдержанно произнес Краснорожий, – я ездил в Бейкерсвиль на еженедельную ярмарку, так у моего трейлера колесо лопнуло. Едва в ящик не сыграли. Шеп О'Грейди проезжал мимо в своей патрульной машине вместе с сыном. Так вот они остановились и помогли мне. И Дэнни не сидел сложа руки – вылез из машины, помог поставить запаску, да и гайки закручивал – дай бог каждому. Когда я поблагодарил их обоих, он сказал «да никаких проблем, сэр» и пожал мне руку. Не знаю, что уж там случилось в школе, вот только я бы на месте тех, кто с ними никогда не встречался, не спешил судить парня или его родителей.

– Вот это уже интересно, – сказал сидевшей у стойки. – Потому что я слышал, у этого Дэнни О'Грейди довольно-таки мерзкий характер. Любит помахать руками, размолотил в школе собственный шкафчик… У моего клиента сын ходит в бейкерсвильскую восьмилетнюю школу, так он говорит, там все знают, что у этого Дэнни О'Грейди не в порядке с головой.

Краснорожий сдвинул кустистые седые брови в одну суровую, предвещающую грозу линию. Товарищ снова схватил его за руку.

– Да ты сам подумай, – произнес он примирительным тоном. – Такие трагедии случаются, и смысл в них не всегда найдешь. Иногда даже думаешь, уж не нужна ли каждому новому поколению какая-нибудь война, – исключительно для того, чтобы дать выход чувствам.

– По-твоему, война идет молодежи на пользу? – недоверчиво спросил Краснорожий.

Его друг пожал плечами.

– Помнится, раньше стреляли по немцам и корейцам, но никогда – в наших школах.

– Брехня все это, Эдгар!

– Я лишь хочу сказать…

– Наркоманы да инвалиды – вот что ты хочешь сказать. Ну да, конечно: война творит чудеса для молодежи!

– А что, по-твоему, сейчас происходит, а, Даррен? Эти расстрелы идут один за другим! Господи, сколько же их уже было!

Все замолчали – даже тот, что сидел за стойкой и изо всех сил старался сдержать ухмылку.

– Ладно, поживем – увидим, – отрезал наконец Краснорожий.

– Если что случится, – фыркнул Эдгар, – в Бейкерсвиле теперь даже шерифа нету. Я слышал, теперь всем заправляет та девчонка.

– Лоррейн Коннер, – сказал сидевший за стойкой, и бармен посмотрел на него с любопытством.

Эдгар кивнул.

– Она самая. Взяла дело в свои руки, хотя бог его знает, имеет ли она уже право голоса.

– Я слышал, они и федерала привлекли, – заметил сидевший за стойкой. – Какого-то эксперта по школьным расстрелам.

– А что, у федералов имеются эксперты по школьным расстрелам? – впервые за все время подал голос бармен.

Сидевший за стойкой ухмыльнулся.

– Забавно, да? – сказал он. – Теперь нам остается лишь выяснить, насколько хорош этот парень.

К восьми вечера улицы Бейкерсвиля погрузились в сумеречный вечерний полумрак, и на душе у Рейни стало совсем тоскливо.

После разговора с директором Вандерзанденом Рейни и Куинси нанесли визит в крошечную квартирку Мелиссы Авалон, надеясь узнать побольше о ее жизни. По всей видимости, Мелисса попала под огонь не случайно. Возможно, она была даже единственной намеченной жертвой, и Рейни никак не удавалось смириться с мыслью о том, что Дэнни О'Грейди мог умышленно застрелить единственную учительницу, которая была к нему добра. Что поднимало следующий вопрос: кем же была Мелисса Авалон и, что важнее, кто мог желать ее смерти. Выслушав предположение Куинси о том, что у Авалон мог быть роман с Вандерзанденом, Рейни начала склоняться к мысли, что этим кем-то как раз таки и мог быть директор. Или же его обманутая жена…

Куинси, в свою очередь, пока еще не был уверен ни в чем. Он вроде бы соглашался с тем, что именно Мелисса являлась главной мишенью, но не думал, что в силу этого стрелок обязательно должен был знать ее. Фэбээровец пробормотал что-то насчет того, что зачастую молодых и красивых женщин убивают именно за то, что они молоды и красивы. У Рейни даже не возникло желания спросить, что такое он читает на ночь.

К несчастью, Сандерс свел все их расследование на нет, прибыв в квартиру Авалон первым. Ящики были уже перерыты, кухня разобрана на части, кровать разодрана в клочья. Эксперты-криминалисты покопались даже в тампонах погибшей женщины.

Рейни оставалось либо ждать официального отчета, либо просить у Сандерса информацию по ее же собственному делу. Не удивительно, что ей это не нравилось.

Рванув обратно в оперативный центр, они с Куинси прибыли как раз вовремя, застав на месте Люка Хейза и Тома Доусона. Эти двое планировали еще до ужина опросить Бекки О'Грейди, но потерпели неудачу. В доме Шепа находился Эвери Джонсон, который заявил о своем желании присутствовать при беседе. Сэнди и Шеп также не захотели никуда уходить, в результате чего восьмилетняя свидетельница оказалась в небольшой общей комнате с пятью не спускавшими с нее глаз взрослыми.

Бекки поступила совершенно логично. Она покрепче прижала к себе плюшевого медвежонка, свернулась калачиком на диване и уснула.

Спустя четверть часа Люк и Том поднялись и двинулись к выходу. Шеп даже не стал их провожать. Об этом позаботился адвокат, предварительно проинформировавший полицейских, что из-за обилия назойливых звонков семейству О'Грейди придется незамедлительно сменить номер на незарегистрированный. Еще он потребовал поставить у дома патруль для обеспечения безопасности семьи. Или они не видели, что какой-то враждебно настроенный придурок написал на гараже О'Грейди?

Надпись на стене гаража реально обеспокоила Люка. Он сделал два полароидных снимка для досье. Потом съездил в хозяйственный магазин и купил ведерко грунтовки и ведерко белой краски. Последний час они с Томом перекрашивали гараж Шепа. Ни Шеп, ни Сэнди даже не вышли сказать спасибо.

Рейни не знала, что и ответить. Такого рода трагедии в городах выявляют в людях не только все самое лучшее, но и все самое худшее.

Люк и Том удалились сразу же, как только к Рейни заявился мэр. Ему звонили родители Салли Уокер. Что там относительно отложенного до завтра вскрытия? Почему семьи не могут получить останки своих дочерей, чтобы заняться похоронами? Родители в ярости.

Да, и видела ли Рейни Джорджа Уокера в пятичасовых новостях? Вот именно. Отец погибшей девочки появился перед камерами для того, чтобы заявить всем, кто его слушает, что Дэнни О'Грейди пытаются увести от ответственности. Он убил троих человек, а ведомство шерифа Бейкерсвиля даже не думает заниматься расследованием, потому что он сын Шепа. Фаворитизм чистой воды, поэтому всем вам, матерям, лучше собрать детишек дома и запереть двери. В один прекрасный день, и очень скоро, Дэнни О'Грейди вернется в город.

Весь день в магазинах спорттоваров наблюдался наплыв желающих приобрести оружие. И не только в Бейкерсвиле, но и в соседнем округе Кэбот.

Люди напуганы, прямо заявил мэр. Люди разгневаны. Поэтому Рейни уж лучше бы закрыть дело побыстрее. Не то улицы наших городков ждет черт знает какой всплеск насилия.

Сразу же после ухода мэра Рейни вытащила новую коробку стандартных, твердо-мягких карандашей, села напротив Куинси по другую сторону рабочего стола и методично разломала каждый из них на две части. Затем разломала надвое и эти половинки. Так она собиралась с мыслями.

Лучше ей от этого не стало. Второй день расследования, а у нее в руках только постоянно увеличивающийся список вопросов. Почему Дэнни застрелил ту единственную учительницу, которая, судя по всему, пыталась ему помочь? Уж не принудил его к этому Чарли Кеньон? Или, быть может, Дэнни познакомился с кем-то в Сети? Могло показаться странным, что некий незнакомец способен толкнуть тинейджера на убийство, но, по общему мнению, Дэнни был впечатлительным пареньком, и, бог свидетель, случаются на свете и более удивительные вещи.

Один-единственный выстрел в Мелиссу Авалон – прямо в лоб. Рассеянные раны на других телах.

Казалось бы, к этому моменту ей надлежало знать больше, однако ответов не было, и она уже довела себя до того состояния, когда одно лишь царапанье ручки Куинси о бумагу вызывало желание схватить блокнот и стукнуть им его по голове. Когда она начала ломать карандаши, он только рассмеялся. Федералы, они и позабавиться-то толком не умеют.

А вообще-то, он не так уж и плох. Невозмутимый, немного отстраненный. И постоянно поглядывает на мобильник, словно ждет и в то же время боится какого-то важного звонка. Напряженный. Куда более напряженный, чем ей показалось утром.

Было что-то особенное в том, как он вел себя на месте преступления в школе, как методично перебирал одну вещицу за другой в пустой квартире Мелиссы Авалон, словно каждая поступившая в его мозг единица информации перерабатывалась там волевым усилием и отправлялась на свое место в огромном пазле. Умный, серьезный, сильный – такое у нее сложилось впечатление. Внутри что-то шевельнулось, затрепетало, а это было уже лишнее, без этого в данный момент она могла прекрасно обойтись.

К черту фэбээровца. К черту детектива, норовящего доказать свою правоту. К черту Дэнни О'Грейди. И этих пьяных идиотов, решивших, что единственным ответом на насилие может быть лишь еще большее насилие… Господи, знают ли они, сколько бумажной работы ее ожидает?

Рейни отвела взгляд от окна, за которым на улицы Бейкерсвиля опускались сумерки. Опустила глаза на свой новый самодельный рабочий стол, обнаружила, что еще сжимает кулаки, и поняла, что все эти ее беспорядочные мысли – полная ерунда. И с федералом она управится, и с детективом совладает. По правде сказать, ей было наплевать и на прессконференцию, которая зачем-то понадобилась мэру, и на местных парней, накачавшихся пивом и начисто утративших здравомыслие; в прошлом ей уже доводилось иметь дело с такими.

Чего она не представляла, чего по-настоящему боялась, так это того, что завтра в пять утра поедет в Портленд, чтобы смотреть, как главный медэксперт будет резать тела двух маленьких девочек.

Мысль об этом не давала покоя. Ей совсем не хотелось видеть Салли и Элис снова. Только не теперь, когда она знала их имена и их семьи и то, что они были лучшими подружками с самого рождения. Ей не хотелось думать об их последней прогулке по тому коридору или о том общем участке кладбища, что примет два детских гроба.

Прошлой ночью, впервые за более чем пять лет, Рейни приснилась смерть ее матери. Кровь и мозги на стене. Запах, отвратительная вонь сочащихся телесных жидкостей и свежего, оседающего на ковер пороха. Безголовое тело на полу, такое странное и чужеродное, что Рейни и не поняла бы, что это тело ее матери, если бы мертвые пальцы не сжимали бутылку «Джима Бима».

И пока она, вернувшись в свои семнадцать лет, смотрела, как стекает с волос серое вещество, Дэнни О'Грейди появился из кухни и спокойно протянул ей дымящийся дробовик.

«Я лишь сделал то, что вы сами хотели», – сказал он и вышел через переднюю дверь.

Рейни проснулась в четыре часа утра в холодном поту, не в силах унять дрожь. Заставила себя пройти в небольшую гостиную, где давным-давно сменили и коричневый ковер, и обои с золотистыми цветочками. Внимательнейшим образом оглядела комнату, обновленную и современную, и могла бы поклясться, что видит кровь на потолке.

Рейни вернулась в постель, но когда снова пробудилась час спустя, то по дрожанию пальцев поняла, что ее опять посетил дурной сон.

Это дело действовало ей на нервы. После стольких лет она ничего такого не ожидала. И это пугало ее. Сводило с ума.

– Пообедаем, – отрывисто объявила она, вставая из-за грубого стола и начиная собирать вещи.

Куинси оторвался от своего блокнота. Его лицо выражало спокойствие, но он уже сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и ослабил узел бордового галстука. Так агент выглядел более доступным, но зато и темные круги под глазами обозначились яснее. Судя по всему, спецагент не очень-то высыпался и до прибытия в Бейкерсвиль.

– В этом городе, оказывается, есть чем перекусить? – спросил он с притворным удивлением. – А то я уж думал, что мы пропустили ленч в силу необходимости.

– Ленч – это для слабаков, – сказала Рейни. – Пойдемте. Отведу вас в закусочную «У Марты». Там подают лучший в городе куриный стейк.

Куинси скептически приподнял бровь – то ли сомневаясь в том, что закусочная «У Марты» заслуженно пользуется такой репутацией, то ли уже предчувствуя, как твердеют его артерии. Так или иначе, но он подхватил свой темно-синий пиджак и последовал за ней.

«У Марты» в этот час было практически безлюдно. Рабочий люд уже перекусил, и большинство фермеров готовились отойти ко сну. Тысячи коров не спешили нарушить ночную жизнь города. В одной кабинке Рейни увидела президента кредитного союза Дональда Лейдена, ужинавшего в одиночестве после развода. А потом заметила Эйба Сандерса.

Сандерс сидел один в угловой кабинке, держа в одной руке мобильный, а в другой – куриную грудку. Между комментариями по телефону он жевал сырую морковь из пакета «зиплок». Рядышком на столе стоял таперверовский контейнер с латуком – детектив из полиции штата путешествовал с салатом. Если она и сомневалась ранее, то теперь знала точно – Эйб Сандерс и есть Антихрист.

– Да, я слышу щенка, – с некоторым раздражением говорил он в трубку. – Нет, Сара, к телефону его подносить не нужно. Нет, нет. Приветик… – Голос его подпрыгнул на пару нот. – Приветик, Мерфи. Да, ты хороший песик. Очень хороший. А теперь верни трубку мамочке. Говорю же, верни трубку мамочке… Сара. Сара, послушай. Да, да, я с ним поздоровался, но это же пес, бога ради. Он же не понимает современное чудо сотовой связи. Подожди-ка… Он что, скулит? Почему он скулит? Что случилось? Что? Да ладно! – Удивленный тон сменился на глуповато-самодовольный. – Мерфи по утрам бегает по всему дому, ищет меня? Скучает. Ха! Будь я проклят! Славный мальчуган!

Сандерс наконец заметил уставившихся на него Рейни и Куинси. Он резко, словно попался с поличным, приподнялся, быстренько попрощался и, залившись от смущения краской, захлопнул крышку «раскладушки».

– Щенок. Моя жена… она обожает всяких… домашних питомцев. Сами знаете, как это бывает. – Он сглотнул, потом кивком указал на свободную сторону кабинки. – Присядете? Есть кое-какие новости.

Насторожившись, Рейни опустилась на красное виниловое сиденье и представила Сандерсу Куинси. Мужчины, судя по всему, слышали друг о друге и поздоровались без лишних церемоний.

– И что же привело вас в Бейкерсвиль? – спросил Сандерс, после того как Куинси отмел предложение Рейни относительно куриного стейка и попросил принести ему салат «Цезарь». Рейни покачала головой, давая ему понять, что он делает ошибку, после чего заказала стейк и картофельное пюре с двойной порцией подливки. Она не ела весь день и не собиралась, черт возьми, брать пример с этих двух любителей салата. Она все еще решала, не будет ли перебором шоколадный коктейль, когда Куинси ответил:

– Я анализирую подобные случаи стрельбы в школах для отдела бихевиористики. Естественно, это дело не могло не заинтересовать меня.

– То есть вы здесь – простой наблюдатель?

Куинси взглянул на Рейни.

– Можно сказать и так.

– Мы в помощи федералов не нуждаемся, – отрезал Сандерс.

Куинси улыбнулся:

– Не волнуйтесь, детектив. У меня и в мыслях нет отбирать какие бы то ни было полномочия у местной полиции. Слышал, заместительница шерифа настроена весьма решительно в этом отношении и с личным оружием управляется очень даже ловко.

Рейни ухмыльнулась этому неожиданному комплименту. Сандерс нахмурился.

– Что ж, – деловито сказал он, вытирая салфеткой руки, – возможно, к утру дело будет практически завершено. В принципе я уже сегодня закрыл большую часть позиций.

– Неужели? – Рейни с сомнением посмотрела на него. – А я-то еще утром думала, что развалила все дело.

– Иногда факты складываются даже вопреки наилучшим намерениям полиции, – заверил ее Сандерс.

– Надо будет запомнить. И что же это за новые факты?

– О, а я вам не сказал? – Сандерс изобразил удивление. – Сегодня пришла кое-какая информация из БАТО. Отследить находившиеся при Дэнни револьвер тридцать восьмого калибра и полуавтоматический пистолет двадцать второго оказалось проще простого. Оба зарегистрированы на некоего Шепа О'Грейди. К тому же вчера вечером криминалисты обнаружили на месте преступления пять пуль тридцать восьмого калибра. Сегодня судмедэксперты подтвердили, что кровь и волокна на пулях соответствуют ДНК убитых девочек, а – здесь звучат барабаны! – баллистическая экспертиза определила, что следы от нарезов на пулях однозначно указывают на револьвер Дэнни. Вы были правы, Коннер: у нас есть как минимум одно орудие убийства.

– Стало быть, девочек убили из тридцать восьмого, – произнесла Рейни, нахмурившись. – Однако же это по-прежнему не доказывает, что именно Дэнни спустил курок.

– Да, но у нас есть еще и отпечатки Дэнни на всех гильзах, собранных на месте преступления. Хороший адвокат, конечно, заявит, что это свидетельствует лишь о том, что Дэнни заряжал оружие, а не о том, что он стрелял из него, но косвенных улик на этот счет более чем достаточно. Мы можем связать Дэнни с орудием убийства. У него нет алиби на момент стрельбы, а у нас есть свидетель – вы, который подтверждает, что видел его в школе сразу же после стрельбы, когда он взял в заложники собственного отца. Даже если нам не удастся включить его признание как доказательство, думаю, присяжные без труда составят четкую картину случившегося.

– А как насчет Мелиссы Авалон? Пока что улики связывают его только с девочками.

– Насчет Авалон картина не совсем ясная. Похоже, ее убили единичным выстрелом в голову из полуавтоматического пистолета двадцать второго калибра. Выходное отверстие, разумеется, отсутствует, так что нам придется подождать, пока судмедэксперт извлечет пулю во время завтрашней аутопсии. Впрочем, в делах такого рода рассчитывать особенно не на что. Пули двадцать второго калибра весят всего сорок гран и сделаны из мягкого свинца. В большинстве случаев они сильно деформируются от рикошета внутри черепа и следов от нарезов на них не остается. Поживем – увидим. С другой стороны, я услышал сегодня кое-что интересное, пока сидел в парикмахерской. Поговаривают, Авалон и директор были близки… если вы понимаете, что я имею в виду.

– Эка невидаль! – хмыкнула Рейни. – Куинси, чтобы понять это, хватило десятиминутного разговора с директором. Так, агент?

Куинси скромно пожал плечами. Сандерс не смог скрыть разочарования.

– Так вы знали, что он изменяет жене?

– Его реакция на смерть мисс Авалон показалась мне слишком сильной в свете фактических обстоятельств.

– Ха! – Сандерс нахмурился, схватил свежую морковку, но быстро взял себя в руки. – К расследованию это не имеет отношения, – твердо заявил он. – Я проверил административный персонал. Когда началась стрельба, директор Вандерзанден находился в своем кабинете. Похоже, Дэнни – единственный, у кого нет алиби на то время. Еще один факт, который надо внести в отчет.

– Есть ведь и другие ученики, которые отсутствовали вчера в школе, – сказала Рейни.

– Двадцать один человек пропускал занятия по болезни, – доложил Сандерс. – Из них шестнадцать уже представили алиби в виде обеспокоенных родителей. Могу поспорить, к завтрашнему дню найдется таковое и у оставшихся пяти.

– Что с компьютерами? – спросил Куинси. – Директор Вандерзанден сказал, что Дэнни проводил много времени в Сети. Хотелось бы знать, чем он там занимался.

Сандерс окинул его проницательным взглядом:

– Подумываете о внешнем влиянии.

– Этот фактор присутствовал в нескольких случаях школьной стрельбы. И я удивлен тем, с какой легкостью Дэнни вскрыл вполне современный, как можно полагать, оружейный сейф.

Сандерс хмыкнул:

– Насчет оружейного сейфа – легко его было открыть или трудно – ничего не знаю. Знаю лишь, что Шеп хранил в нем целый арсенал. Нам еще повезло, что Дэнни не взял оттуда винтовки. Одному богу известно, что бы он тогда натворил.

– Мы знаем, почему он выбрал именно тридцать восьмой и двадцать второй калибр? – спросил Куинси.

Сандерс посмотрел на Рейни. Та покачала головой.

– Он это никак не прокомментировал, а я спросить не подумала. Наверное, потому, что их было легче всего положить в рюкзак. Пронести скрытно.

– Но ведь Дэнни ходил на охоту, так? – спросил Куинси.

– Конечно. С детских лет.

– И с оружием много времени проводил?

Рейни задумалась. Тем временем им принесли заказанное. Салат Куинси выглядел свежим и аппетитным – как-никак все свое, местное. Заказанный Рейни куриный стейк лежал в густой подливке с тающим кусочком масла. От одного лишь запаха у нее заурчало в животе, но, вооружившись вилкой, она обнаружила, что разговор уже отбил аппетит.

– Шеп обычно травит охотничьи байки, – сказала она чуть погодя. – Я знаю, что у Дэнни есть какие-то награды, но, по-моему, за стрельбу из винтовки двадцать второго калибра.

– Первое место, младшая лига, – подтвердил Сандерс. – Мы изъяли кубок в спальне.

Рейни скривила гримасу. Ей не хотелось думать о том, что чувствовали Сэнди и Шеп, глядя, как комнату их сына обыскивают эксперты-криминалисты. Или о том, какое впечатление это могло произвести на Бекки.

– Итак, Дэнни гораздо комфортнее с винтовкой, – продолжал Куинси, – но он выбирает пистолет и револьвер. Со спортом у него отношения любви-ненависти, однако же он выбирает целью преподавательницу информатики, которую предположительно обожает. Он прячется в классе, чтобы никто не мог его увидеть, но так и не уходит из здания после стрельбы. Интересно… – Он снова повернулся к Сандерсу: – Насчет школьных компьютеров…

– Ими сейчас занимаются техники, – сказал Сандерс. – Похоже, там основной компьютер и три рабочих станции. В школе есть файрвол-сервер, поэтому хорошая новость заключается в том, что, возможно, удастся установить, какая станция и в какое время посещала те или иные интернет-сайты. Теоретически к концу этой недели эксперты составят для меня полный отчет обо всех посещенных сайтах. Сегодня мне уже звонили, сказали, что с компьютерами поработали – кэш-файлы очищены, история посещений веб-браузера удалена и так далее, – так что, похоже, кто-то пытался замести следы. Впрочем, особого беспокойства техники не проявляли. Как я понял, все это можно будет найти в «кукиз» или бог знает где там еще. Они обещали заняться этим завтра утром.

– Если возникнут проблемы, у нас в Бюро есть отличные спецы по восстановлению, – небрежно заметил Куинси.

– Ну да, ну да. – Сандерс неопределенно помахал рукой – делиться уликами он явно не собирался. – Уверен, мы и сами прекрасно справимся. Доказательств у нас уже предостаточно. На данном этапе информация с компьютеров лишь подтвердит общий психологический настрой.

– У нас нет ничего, что бы связывало Дэнни с Мелиссой Авалон, – указала Рейни.

– В таком случае окружной прокурор просто выдвинет обвинения в убийстве девочек. Как по мне, так этого будет достаточно. Больше одного пожизненного еще никто не отсидел.

– Ребенок может, – рассеянно заметила Рейни и, отодвинув свой стейк, прихватила листок салата с тарелки Куинси. – Ребенок может отсидеть несколько пожизненных.

Сандерс закатил глаза.

– Как будто возраст имеет в наше время какое-то значение… У нас и так уже скоро вырастет целое поколение несовершеннолетних психопатов. Или я не прав, Куинси? Семьи, в которых работают оба родителя, порождают кучу суперхищников, лишенных сочувствия и не знающих раскаяния. Пострелял в «Нинтендо» – пострелял на улице. Убил беременную женщину и побежал домой смотреть по телевизору «Багз Банни». В «Нью-Йорк таймс» была целая статья на эту тему.

– Я бы не стал верить всему, что пишут в газетах, – сказал Куинси.

– Почему нет? Я читал эту статью в начале девяностых – и сколько мы имеем с тех пор случаев стрельбы в школе?

– С полдюжины, не меньше, – мягко сказал Куинси, – но девяносто восьмой школьный год по-прежнему остается одним из самых безопасных в этом отношении.

Сандерс наградил Куинси скептическим взглядом, который агент ФБР выдержал с присущим ему спокойствием.

– В девяносто втором – девяносто третьем учебном году, – продолжал он, – который, я уверен, как раз таки и входит в указанные в статье временные рамки, число летальных исходов равнялось пятидесяти пяти. Но это до того, как в стране случился всплеск школьных расстрелов. В девяносто шестом – девяносто седьмом учебном году таких расстрелов произошло целых три. И тем не менее число летальных исходов за этот год составило сорок человек: налицо почти тридцатипроцентное снижение. По правде сказать, школьное насилие во многом схоже с авиапроисшествиями – событие трагическое, шокирующее, выходящее на первые полосы газет, но совершенно не индикативное в общей массе. Детям по-прежнему безопаснее находиться в школе – и в самолетах, – нежели в семейном минивэне.

– Но опять же чудесным образом, само собой, это никогда не прекратится, – возразила Рейни, забирая гренку из салата Куинси и отвечая ему твердым взглядом. – Вначале, возможно, такого рода инциденты можно было списать как некую фазу, но это длится уже несколько лет. Один расстрел – страшно. Но семь – это уже попросту ужасно.

– Ситуация тревожная, – согласился Куинси, – но нам не следует терять перспективы. Общее количество детских уголовных преступлений за последние пять лет заметно снизилось. А когда мы активизировали борьбу с наркотиками и бандами, в школах стало гораздо безопаснее. Это хорошая новость… С другой стороны, – добавил он, заметив скептицизм на лицах коллег, – среди тинейджеров встречаются ребята крайне жестокие и безжалостные. И к сожалению, СМИ извращают этот факт. «Нормальный парень застрелил десять человек». «Идеальная семья расстреляна четырнадцатилетним сыном». Это ведет нас к безудержной паранойе и, если мы не проявляем благоразумия, возникающему у всех без исключения детей страху. Правда, однако, заключается в том, что в подавляющем своем большинстве совершающие эти преступления дети отнюдь не являются «нормальными». Некоторые страдали известными психическими расстройствами и должны были проходить лечение. Даже те, кто не наблюдался у врачей, испытывали, вероятно, реактивное нарушение привязанности, что облегчало им планирование и совершение убийства.

– Что еще за нарушение привязанности? – спросил Сандерс.

– Отсутствие тесного эмоционального контакта с родителями, – тут же ответила Рейни, потом пожала плечами и забрала у Куинси еще немного салата. – В колледже изучала психологию. Еще кое-что помню.

– Очень хорошо, – одобрительно кивнул Пирс и, нахмурившись, пододвинул тарелку с салатом к себе. Рейни слямзила у него еще одну гренку. Он лишь вздохнул и пояснил:

– Всем нужен эмоциональный контакт. В теории, будучи детьми, мы тесно связаны с родителями. Мы плачем, наши родители отвечают на наш плач тем, что кормят нас, и мы решаем, что наши родители – хорошие люди и любят нас – вот и контакт. По мере того как мы взрослеем, наши контакты расширяются, распространяясь на все остальное общество, помогая заводить добрых друзей, соседей, супругов и так далее. К несчастью, наладить подобный контакт удается не всем детям. Ребенок плачет – его бьют. В этом случае, вместо того чтобы научиться доверять или заботиться о других, ребенок становится эгоцентричным, постоянно врет, манипулирует окружающими, оказывается не в состоянии испытывать эмпатию. Главным образом мы можем наблюдать этот феномен у оставленных детей или тех, что подвергаются жестокому обращению. Отсутствие эмоционального контакта, однако, случается и в «благополучных» семьях. Просто не столь часто.

– То есть у хороших родителей бывают плохие детки? – спросил Сандерс и закатил глаза, показывая, что он об этом думает. Куинси остался совершенно невозмутимым.

– Именно. Мать страдает от тяжелой послеродовой депрессии и не способна удовлетворить нужды младенца. Или же сам новорожденный страдает медицинским заболеванием, и мать опять же не может удовлетворить его нужды. Или же новорожденный просто-напросто не способен завязывать эмоциональные контакты. И тут уж как мать ни старайся, ответной реакции не последует. Такое бывает редко, но все же случается. Так что – да, и у хороших родителей может вырасти как очень социальный, так и крайне антисоциальный ребенок.

Сандерс одарил Куинси очередным скептическим взглядом.

– На это я не куплюсь, – отрезал он. – Вы утверждаете, что эти дети – маленькие капризные психопаты с самого рождения. Но если все обстоит именно так, почему тогда никто этого не замечает? Почему все заголовки трубят: «Нормальный парень застрелил десять человек»?

– Вспомните Теда Банди, – вторглась в диалог Рейни. – Все считали его привлекательным, обаятельным мужчиной. Единственная проблема заключалась в том, что он насиловал и убивал молодых девушек – это у него было что-то вроде хобби. Так-то вот!

– Совершенно верно, – поддержал ее Куинси. Рейни обнаружила, что улыбается в ответ. Голубые глаза у фэбээровца, когда он улыбался вот так – ослепительной улыбкой Пола Ньюмана, – заметно теплели.

– Все эти ваши психологические фишки, – проворчал Сандерс, – звучат для меня слишком заумно. Эти дети – убийцы. Тут и говорить не о чем. Точка. Лучший выход – упрятать их за решетку и выбросить ключ.

– И возраст не имеет значения? – мягко спросил Куинси. Он по-прежнему смотрел на Рейни. С некоторым запозданием оба вспомнили про салат.

– Нет, – сказал Сандерс. – Раз уж ребенок способен на такое, то пусть несет заслуженное наказание.

Куинси пожал плечами – очевидно, доводы Сандерса его не убедили. Он подхватил на вилку немного салата, а потом удивил и Рейни, и Сандерса таким заявлением:

– Возможно. Бог тому свидетель, я всякого навидался. – Агент немного помолчал, потом продолжил увереннее: – Некоторые дети опасны. Кое-кому из тех подростков, с которыми мне доводилось беседовать, уже ничем не поможешь. Но не все из них такие. И наша правовая система основывается на той философии, что нам лучше оставить на свободе сотню виновных, чем упрятать за решетку одного невиновного. Для меня совершенно очевидно, что наш долг – попытаться определить, какие из этих подростков поддаются реабилитации, а не просто собрать всех правонарушителей в кучу и сбагрить с глаз долой.

– А вы вообще можете чем-то помочь ребенку, совершившему убийство? – полюбопытствовала Рейни. – Это реально?

– Иногда. Чем младше ребенок, тем выше шансы. Да и нарушение привязанности имеет свои ранжиры. Некоторые из детей, с которыми я разговаривал, представляли крайний предел спектра. Выражаясь словами Сандерса, это «маленькие капризные психопаты». И в этом я с ним согласен – для нас всех безопаснее упрятать их за решетку и выбросить ключ. – Куинси сухо улыбнулся детективу; голос его упал, и сам он как-то помрачнел. – Однако не со всеми несовершеннолетними преступниками следует поступать именно так. Как мы уже говорили, массовые убийцы не однородны. Некоторые из школьных стрелков определенно являлись скорее ведомыми, нежели лидерами. Они были ранимыми, легко уязвимыми детьми. Они позволяли манипулировать собой, вовлекать себя в совершение насильственного действия, потому что чувствовали себя обиженными и оскорбленными и не знали, как с этим справиться. Они сделали то, что сделали, но впоследствии все же испытывали угрызения совести и сожаление. Думаю, таких детей еще можно исправить. Учитывая их возраст, было бы грех не попытаться.

– А если мы ошибемся и они убьют снова? – спросил Сандерс. – Вы будете тем, кому придется идти к родственникам жертв и рассказывать, почему ваш неудавшийся научный эксперимент убил их жену, сестру, мать? Вы будете тем, кто попытается объяснить по телику, почему мы сочли это хорошей идеей – оставить известного нам убийцу на свободе?

Куинси слабо улыбнулся:

– Случается и такое. Некоторые из наших наиболее плодовитых убийц – Кемпнер, к примеру – убивали еще в юношеские годы. Направлялись на реабилитацию. Достигали совершеннолетия. И убивали еще больше людей.

– В такие моменты я бываю только рад тому, что у меня нет детей, – сказал Сандерс.

Куинси тяжело вздохнул. Он отложил вилку и, казалось, совершенно потерял интерес к салату.

– Все усложняется. Вам известно, что мы теперь применяем методы профайлинга для выявления серийных убийц уже и в средних школах?

Рейни вскинула бровь. Сандерс выразился более красноречиво:

– Шутите!

– Я не шучу, детектив. В свете последних расстрелов некоторые школьные округа ввели «ученический профайлинг». У директоров школ имеется памятка «подозрительного» поведения для определения склонности каждого ученика к насилию. Жестокое обращение с животными, брань, надписи, содержащие графическое насилие, и все такое. Некоторые из наших агентов теперь дают учителям уроки бихевиористики и психологического профайлинга.

– И что бывает, когда ученика относят к «потенциально опасным»? – спросила Рейни, нахмурившись. – Вызывают копов, укладывают его на землю и конфискуют его видеоигры?

– В большинстве округов предпочитают уведомлять об этом родителей, после чего ученик передается на поруки социальным педагогам либо же исключается из школы. Подход очень серьезный.

– Напоминает салемскую охоту на ведьм.

– Да, но ведьмы никогда не убивали тринадцать человек. Школы сейчас под прессингом. Три года назад директор Вандерзанден категорически отверг предположение, что подобная стрельба может случиться и здесь. Готов на что угодно поспорить, что сейчас он глубоко об этом сожалеет. А если в школьном совете на следующей неделе услышат о профайлинге, могу опять же на что угодно поспорить, что ваши учителя начнут выискивать страдающих манией убийства среди выпускников старших классов.

Все трое на какое-то время умолкли. Сандерс покачал головой.

– Нет, я бы учителем быть не смог, – твердо сказал он. – Я каждую неделю вижу от двух до четырех убийств – и все равно мысль о том, что происходит в школьных аудиториях, пугает меня до смерти. Половина из этих учителей подвергаются издевательствам или угрозам со стороны их же собственных учеников, и вот теперь им приходится ломать голову над тем, кто же из этих детишек – хладнокровные «машины убийств». Крепко же они, должно быть, спят по ночам…

Рейни пожала плечами:

– Учителям уже следовало бы к этому привыкнуть. Когда в последний раз родительский комитет призывал родителей лучше следить за своими отпрысками? Виновата всегда школа. Что бы ни случилось, реакция одна – почему школа так плохо воспитывает наших детей?

Куинси сухо улыбнулся:

– Сразу видно, что у вас двоих собственных детей нету.

– Мне вот интересно: зачем Дэнни О'Грейди все это понадобилось? – задумчиво произнес Сандерс. – На мой взгляд, он не сильно отличается от прочих школьных стрелков. Нелюдим, все свое время проводит в компьютерном классе, на футбольное поле палкой не загонишь… По словам тех учителей, с которыми мне удалось переговорить, ни с кем особенно дружен не был… Плюс к тому у отца, похоже, комплекс бога, родители постоянно ссорятся, а для малыша Дэнни охотничье ружье почти то же, что сестра родная… Черт, может, благодаря профайлингу школу действительно удалось бы от него обезопасить. Похоже, рано или поздно это все равно случилось бы.

Куинси покачал головой:

– Не думаю, что профайлинг смог бы идентифицировать Дэнни О'Грейди. Он был хорошим учеником, вежливым с учителями, прилежным. Мы не слышали, чтобы он мучил животных или хотя бы забавлялся с огнем. Да, вспыльчив. Но все равно ничто не свидетельствует о том, что он одержим манией убийства.

– Ох, да он это сделал, он! – убежденно произнес Сандерс. – Коннер взяла его на месте преступления с орудиями убийства в руках, и он сознался, причем дважды. Дело закрыто. Теперь нам просто надо как следует все оформить до того, как весь этот чертов городишко взорвется. Чертова деревенщина… И вообще, разрешение на владение оружием нужно выдавать только тем, кто пройдет тест на ай-кью.

Рейни ничего не сказала. Время приближалось к десяти вечера, с ужином было почти покончено, и все, даже несмотря на громкие заявления Сандерса, задумчиво притихли.

– Пища для размышления, – произнес Куинси, вытирая руки бумажной салфеткой и собираясь подняться из-за стола. – Все школьные стрелки жаждали известности. Они открыто входили в школу и вытаскивали оружие у всех на виду. Они хотели, чтобы их одноклассники знали: это сделали они. Они желали полного признания их мести. Но Дэнни О'Грейди удалось остаться никем не замеченным. Более того, один из учителей заявил, что стреляли из компьютерного класса, словно убийца намеренно хотел остаться неузнанным.

– Запаниковал, испугался, – сказал Сандерс.

– Мысль вторая. Стрельба в школе – это всегда выплеск ярости. В данном же случае, по общим отзывам, у Дэнни властный, авторитетный отец. Полагаю, у него тоже крайне взрывной характер. Так почему же Дэнни не выбирает в качестве мишени футбольного тренера, такого же мачо, как и его отец, или звездных спортсменов, которые представляют тот тип мальчика, каким хотел его видеть отец, или директора, классический образ отца? Почему он специально искал Мелиссу Авалон – молодую женщину, специалиста по тому предмету, который нравился ему больше всего? Что в ней могло возбудить его ярость?

– Может, у него к ней чувства проснулись. Она отвергла его знаки внимания, вот он и вспылил.

– Мысль третья. У большинства стрелков цель – максимальное количество жертв. Массовое убийство и запугивание сверстников – часть их фантазии. Они хотят ощущать себя всемогущими. Так почему же Дэнни прождал до ленча, пока все не вернулись в классы? И почему выбрал сравнительно малоопасное оружие, если прекрасно обращался с винтовками, которые могли нанести больший урон?

– Быть может, это не было тем, что мы называем «классическим школьным расстрелом», – хмуро заметил Сандерс. – Быть может, он просто хотел наказать мисс Авалон за то, что она оскорбила его чувства, не восприняла его всерьез, не так посмотрела. Тут у него что-то ломается, он замышляет месть, а две девочки просто попадают под руку.

– Неплохая теория, детектив, но есть одна проблема.

– Какая же?

– Вы не можете связать его со смертью Мелиссы Авалон. Вы утверждаете, что все это произошло из-за нее, и однако же она остается единственной жертвой, убийство которой вы не можете на него повесить ввиду отсутствия доказательств. Как вы объясните это?

Сандерс не нашелся что ответить. Его озабоченное, с широко раскрытыми глазами лицо выражало упорную работу мысли.

Губы Куинси сложились в ироничную полуулыбку.

– Не знаю, что произошло вчера в школе, детектив, но, думаю, за всем этим скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Нам всем нужно как следует над этим поразмыслить. И необходимо выяснить, что же было в тех компьютерах. Особенно после того, что сказали ваши техники.

– А что такого сказали мои техники?

– Что кто-то пытался очистить историю посещений веб-браузера и кэш-файлы. Никто не стирает то, что не важно.

– Черт, – сказал Сандерс.

Куинси снова улыбнулся, но тени вокруг его глаз только потемнели.

Все встали из-за стола. Рейни потянулась за деньгами, но Сандерс опередил ее, подхватив счет.

Потом они вышли на улицу, где в ночном воздухе стоял запах сосновых иголок и свежего весеннего дождя. Никто больше не проронил ни слова. Сандерс направился к своей машине. Рейни и Куинси остались стоять в одиночестве. Она снова заглянула ему в лицо, в голубые глаза, которые умели быть и теплыми, и жесткими. Интересно, прав ли он насчет Дэнни, подумала она. Тот факт, что они по-прежнему знали так мало, очень ее огорчал.

Ей нужны были ответы – для города. Ей нужны были ответы для Шепа и Сэнди. Ей нужны были ответы для нее самой, чтобы она наконец смогла выбросить из головы увиденное в школе и чтобы вокруг нее перестал сгущаться мрак.

Фэбээровец смотрел на нее непроницаемым взглядом. Она опустила глаза на его руки, мозолистые и без обручального кольца.

– Мне надо где-то поспать, – сказал наконец Куинси.

– Я как раз знаю одно такое местечко, – ответила Рейни.