На протяжении Средних веков, включая Ренессанс, никто не знал, как быть с окаменелостями. Самым популярным оставалось объяснение, что это останки растений и животных, загубленных Ноевым потопом, однако наиболее выдающиеся учёные считали, будто они образуются в земных недрах под влиянием природных и сверхъестественных сил. Немногие доказывали, будто сам Сатана подложил зоолиты в землю, чтобы запутать верующих. Прочие говорили, будто их создал бог — то ли чтобы поразить учёных, то ли чтобы проверить верующих, то ли в качестве черновика своих творений.

Последним поборником теории божественного происхождения окаменелостей стал профессор Иоанн Бериндер из университета Вюрцбурга. В 1726 году он опубликовал дорогостоящую монографию, в которой описал свои находки. Многие из них походили на солнце или луну, или на различные еврейские слова. В действительности их тщательно вылепили из глины, обожгли и закопали студенты профессора, но бедняга верил розыгрышу, пока не нашёл окаменелость с его именем! Остаток жизни Бериндер скупал экземпляры своей книги, которые и сами уже нуждались в коллекционировании. По иронии судьбы потомку досталось репринтное посмертное издание бериндеровского трактата, на котором смогли неплохо нажиться. Это по-настоящему печальная история, ведь об учёном теперь известно только то, насколько он был легковерным.

По мере истечения XVIII и XIX веков естествоиспытатели всё больше поражались факту, что самые глубокие и старинные слои породы содержали сравнительно простые окаменелости, а чем ближе к поверхности, тем они сложнее. Не потому ли, что жизнь началась с самых простых существ, которые в течение миллионов лет постепенно развились в животный и растительный мир современности? Наконец, в 1859 году Дарвин публикует своё «Происхождение видов». Это не была первая ласточка эволюционистской литературы, однако факты в книге настолько разложены по полочкам, что как нечестные домыслы их сходу не отвергнешь.

Сложно оценить, насколько это ударило в спину христианской цивилизации. Во многом, скорей всего, именно этой книгой был вызван раскол протестантов на фундаменталистов и модернистов. Последние приняли эволюцию как особый метод Творца: надо только читать «геологическая эпоха» вместо слова «день» в Книге бытия.

Фундаменталисты же не принимали эволюционизм ни в каком виде. Большинство из них примкнуло к потопной теории окаменелостей, столь броско отстаиваемой Лютером. Прочие, включая премьер-министра Великобритании Гладстона, встали в защиту теории французского зоолога барона Кювье о неоднократности сотворения жизни на земле, происходившего через определённые геологические периоды, заканчивающиеся катастрофами, которые убивали предшествующие формы жизни. Кроме того, в Шольфильдских библейских комментариях приводится теория, будто окаменелости представляют собой остатки доадамовых тварей, о которых в Книге бытия написано с первой главы по третью строчку второй.

XIX век оставил нам тысячи томов, в основном из Англии, пытающихся помирить геологию с Книгой бытия. В этой мрачной и страстной литературе нельзя не выделить удивительное, исполненное очарования исключение, озаглавленное как “Omphalos” (по-гречески «пуп») и вышедшее из-под пера зоолога Филиппа Госсе (выдающийся британский поэт Эдмунд Госсе — его сын). Не последним достоинством его книги является логическая завершённость, которая всё равно никого не убедила. Согласие с геологическими данными настолько полное, что наука против сочинения бессильна.

Без сомнения для Госсе, геология доказала длительную миллионолетнюю историю процветания жизни до появления Адама. Но ещё он не сомневался, что земля сотворена за 4000 лет до нашей эры и в шестидневный срок, что написано в Библии. И как же учёному удалось совместить эти две явно противоречивые точки зрения? Легко и просто. Раз Адама сотворили с пупком — шрамом от рождения, которого никогда не было, — то и вся земля могла быть сотворена уже с окаменелостями в ней, которые никогда не были живыми!

Не спешите смеяться. Возьмём, например, препятствия на пути сторонников шестидневного творения. Хотя не факт, что у Адама был пупок, всё равно его очень трудно представить себе без костей, волос, зубов и ногтей. А ведь все эти части тела сами по себе служат доказательством, что они росли. По сути, нет ни единого органа, который не предполагал бы какого-нибудь прошлого.

У других существ так же само. Госсе указывает, что бивни у слона появляются только с возрастом, как дополнительные раковинные полости — у моллюсков-корабликов или дополнительные ткани на черепаховом панцире, а годичные кольца в деревьях подвержены ещё и сезонным колебаниям.

«Всякий довод физиолога в пользу теории, будто конкретно взятая корова когда-то была зародышем, равно применим к доказательству идеи, будто „скоты“, которых Бог произвёл на шестой день, тоже были зародышами за целые месяцы до их сотворения».

Всё это разработано Госсе в подробностях, в которых он дока, — на нескольких сотнях страниц и во множестве ксилографий.

Словом, если бог и сотворял мир по-библейски, ему надо было при этом усложнять себе работу. Раз это неизбежно в биологии, то немного натяжки распространить этот принцип на прошлое земли. Тут у нас и признаки некогда происходившей речной эрозии, и разрушенные когда-то породы, и известковые горы из останков морской живности, и лава у потухших вулканов, и царапины от ушедших ледников на скалах, и следы чьих-то ног на камнях, и зубные отметины на ископаемых костях, и множество окаменевшей падали из-под земли — все эти и многие другие вещи указывают на прошлое, которое было только в божьей фантазии.

«Могут возразить, что приписать Богу создание окаменелостей значит обвинить Творца в создании вещей, единственным назначением которых является обман. Но очевиден ответ. Разве годичные кольца „дерева плодовитого“, сотворённого третьего дня, служили обману? Разве годичные кольца сотворённой ракушки тоже служили обману? Пуп первому человеку сделали, чтобы он думал, будто родился от женщины?»

Не стоит надеяться, что вопрос Адамова пупа оставлен в покое. Несколько лет назад северокаролинский депутат Карл Дархэм с его военкомиссиею выступили против карикатурного изображения Адама и Евы в Public Affairs Pamphlet №85 (“The Races of Mankind” Руфи Бенедикт и Жени Уэльтфиш). На карикатуре пара пупов — там усмотрели что-то коммунистическое, но смягчились под влиянием ссылки на пупастого микелланджеловского Адама.

Скрупулёзность Госсе охватывает каждую сторону вопроса, в том числе копролиты, ископаемые фекалии, которые до последнего времени «считались более чем триумфальным доказательством исконного существования». Однако и в них не больше затруднения, чем в содержимом свежесотворённого Адамова кишечника. Раз человека создали с лимфой, то должен быть и хилус, который в свою очередь предполагает химус. «На первый взгляд, чушь, однако против истины не попрёшь».

И комар носа не подточит. Ни один геологический факт не требует отмены, но и покой Книги бытия тоже не потревожен. Госсе разрешает нам предположить, будто мир сотворён считанные минуты назад со всеми его городами, летописями и воспоминаниями людей, — средствами логики даже такую теорию не одолеть.

Но всё равно “Omphalos” принят не был.

«Никто, по-библейски выражаясь, не отпускал книгу свою по водам с большим предвкушением успеха, чем автор столь чудного, столь упрямого, столь фанатичного тома, — пишет сын Госсе. — С пылким жестом он преподнёс его как атеистам, так и христианам. Но увы! И атеисты, и христиане глянули, посмеялись и выкинули прочь. Даже Карл Кингсли, чьего немедленного признания ожидал мой отец, ответил, что не может „поверить, будто Господь исписал скалы одной огромной и бесполезной ложью“. Тоска, уныние, печаль стали пить с нами утренний чай».

Столь блестящую защиту и геологии и Библии так никто не превзошёл, однако несмотря на явный спад об этом писали и пишут до сих пор. Библиография протестантских нападок на эволюционизм, напечатанных в одних только США с начала века, исчисляется многими тысячами. Большая часть этой литературы настолько неопрятна, что не заслуживает и поверхностного осмотра, но несколько величавых островков учёных трудов тоже можно найти в этом мусоре. Например, доктор Луи Мор, брат известного критика Павла Эльмера Мора и профессор физики университета Цинциннати, в 1925 году давал курс лекций в Принстоне, опубликовавшим их под заголовком “The Dogma of Evolution”. Этой книгой можно вывести кого угодно. Как Мор ни атакует эволюционизм (не гнушаясь явно анахроничными доводами), но нигде не даёт читателю объяснений насчёт окаменелостей. Делается вывод, что все биологические виды появились в результате серии последовательных актов творения. Аналогичный разнос эволюционизму был сделан в статье “Atlantic Monthly” за октябрь 1928 года от другого члена Литературно-гуманитарного общества — доктора Павла Шори, заведующего факультетом грековедения в университете Чикаго. Очерк “Evolution, a Conservative's Apology”, переполнен забавными цитатами из классиков художественной и философской литератур, за которыми скрыта естественнонаучная неграмотность автора.

Из толпы всех протестантских дарвиноборцев двадцатого столетия выделяется лишь один человек. Во время Обезьяньего процесса именно на этого «геолога» ссылался Брайан как на непререкаемый авторитет. Да и вообще редкий фундаменталист последних тридцати лет не вооружился его сочинениями. По сути, он популярнейший и величайший антиэволюционист.

Зовут этого удивительного человека Джордж Мак-Крэди Прайс. Согласно справочнику “Who's Who”, он родился в Канаде в 1870 году. Нахватавшись учёных степеней в школах адвентистов седьмого дня, устроившись преподавать в самых разных местах, он наконец превратился в профессора геологии небольшого субботнического колледжа в Небраске. Сейчас он живёт в Лома-Линда, Калифорния, выйдя в 1938 году на пенсию из другого адвентистского заведения — колледжа Уалла-Уалла в Вашингтоне.

Хотя Прайс издал около двух десятков книг, наиважнейшим путеводителем по его мировоззрению надо считать 726-страничную “The New Geology”, вышедшую в 1923 году. Это подлинная классика лженауки. Рассуждения Прайса столь филигранно выверены, сдобрены настолько впечатляющей геологической эрудицией, что многие фундаменталисты признают эту работу последним словом по вопросу. Даже критиканы не знают, что возразить, если не имеют достаточной геологической базы.

Резюме прайсистики слишком много места не займёт. Апис эволюционизма стоит на пьедестале из геологических пластов, которые чем старше, тем более простые окаменелости содержат. Беда только в том, что нет подходящей методы выяснить возраст породы, кроме как по руководящим ископаемым в ней. Посему мы выходим на порочный круг: «священную корову» эволюционизма берегут ради возможности систематизировать окаменелости по дате их происхождения, однако по ним же эту дату и выясняют, а затем последовательность окаменелостей от «древнейших» к «новейшим» выставляют доказательством эволюции.

По мнению Прайса, всё было сотворено одновременно за несколько тысячелетий до Христа и буквально в шестидневный срок, как это написано в Книге бытия. Различные пласты горных пород не имеют никакого отношения к различным геологическим эпохам, их просто нанесло водами Всемирного потопа, вызванного приливными волнами вследствие астрономических влияний. Из-за этих влияний на нашей земле понаморщилось горных хребтов, а умеренный климат Эдемского сада был нарушен.

«Большой каньон Колорадо, — писал он несколько лет назад, — может оказаться ровесником египетских пирамид».

Окаменелости же — просто остатки допотопной флоры и фауны.

Если всё это правда, тогда горные породы должны содержать окаменелости в порядке, отличном от эволюционного, притом не реже, чем в эволюционном порядке. (Всё же Прайс делает допущение, что сначала должны идти захоронения морской жизни, потом — сухопутной, а в последнюю очередь — ископаемые птицы.) Именно так и происходит: Прайс даёт изображения и описания «перевёрнутых вверх тормашками» пород. Чтобы их объяснить, геологи обычно выдумывают тектонические складки и разрывы.

«Мало в какой выработке последних лет не находят хотя бы одного подобного „сброса“ да „взброса“. Но нельзя забывать: их обнаруживают только по тому, насколько окаменелости лежат не в своём порядке. Такая хитрость заслуживает стать в один ряд с теорией эпициклов и в один прекрасный день действительно станет».

Для неискушённого читателя сказанное действительно похоже на правду. Откуда обывателю знать хотя бы о бесчисленном количестве признаков, по которым геологи отличают разлом от складки? Часто, конечно, можно и на глаз. Если же нельзя, то опытный геолог всегда знает, на что обратить внимание. В той же складке пласты могут переворачиваться, давая окаменевшие следы ветра, трещин на глине, отпечатков дождя или ног… в перевёрнутом виде. Трилобитов находят лапками вверх. У массивных ископаемых фрагментов центр тяжести далёк от равновесного положения. И так далее. Что же касается разломов, то при них должна быть как минимум чётко различимая трещина, а то и гладкие соприкасающиеся грани пород, прочие механические свидетельства сдвигов.

Когда Прайс описывает свои вверхтормашечные напластования и заявляет, будто нет никаких признаков складчатости или разломов, то это не соответствует действительности. Всего-то и нужно изучить каждый конкретный пример Прайса по первоисточникам и найти в изобилии все приметы, которые указывают на разрывы или складки и не имеют притом никакого отношения к окаменелостям. Например, Прайс нашёл, где старший пласт Чифа, одной из Скалистых гор, лежит на младшем. Целых семь фотографий на страницах “The New Geology” изображают эту гору (одна даже на титульном листе), а так и не сказано, что на Чифовом поде линия разлома отчётливо видна, что только сдвиг вдоль этого разлома мог отполировать склон горы. Или вот перевёрнутая, сказать, гора Харт в Вайоминге, о бросающемся в глаза 40-километровом разломе которой почему-то тоже ни слова.

Ещё Прайс замалчивает крайнюю малочисленность вверхтормашечных наслоений в сравнении с десятками тысяч примеров, когда окаменелости залегают в правильной эволюционной последовательности. По сути, частота исключений такова же, какую можно ожидать от частоты тектонических разрывов и складок. Сама по себе относительная датировка геологических напластований была превосходно разработана ещё до популярности эволюционизма, а в последнее время радиоизотопные методы подтвердили её полностью.

В отношении останков гоминид Прайс следует пророчице Елене Уайт, основавшей секту субботников. В её книге “Spiritual Gifts” (1864) говорится:

«Если какой грех и превысил другой по навлечению истребления человечества потопом, им было преступное смешение человека и животного, изгладившее образ и подобие Божие. Началась путаница… Каждый животный вид, сотворённый Господом, был сбережён в ковчеге. Кто не сохранил видовой чистоты и не был творением Божьим, остался на потопное истребление. Да и после потопа продолжалось скрещивание человека со зверем, заметное по бесчисленному разнообразию животных видов и рас людских».

«И я уверен, — как-то проговорился Прайс: — сестра Уайт провидела нам в руководство… Не сомневаюсь, что не будь даже её слов, мы бы и сами впали в путаницу и недоумение от этого видового вопроса» [27] .

Уайтовские откровения о межвидовом скрещивании куда-то пропали из последующих изданий её книги (так же как из второго издания «Майн Кампф» исчезли упоминания о происхождении неариев от скрещивания арийцев с обезьянами). И только Прайс остался верен её перлам. По его мнению, допотопные люди были истреблены настолько хорошо, что останков до сих пор не найти.

«Уже говорилось, насколько Господь желал уничтожить безбожную расу. Должно быть, Он хорошо поработал и похоронил их глубже, чем мы могли до сих пор докопать».

То, что открыто палеоантропологами, осталось от послепотопных людей.

Ранние адвентисты часто выставляли отсталые народы (африканских бушменов и нама-готтентотов, корнеядных индейцев) потомками зоофилов, а несколько раз эти предположения выдвигались в отношении вообще всех негров. Но Прайс так далеко не зашёл. Для него чёрные и жёлтые люди произошли от другого смешения — смешения чистокровных рас при строительстве Вавилонской башни. Современные обезьяны, видимо, являются гибридными людьми. Вот как Прайс это формулирует:

«Палеонтология не даёт нам никаких ясных и положительных свидетельств в поддержку того, что антропоиды существовали до глобального катаклизма или Всемирного потопа. Ныне существующие человекообразные обезьяны могут оказаться продуктом современных условий, подобно негроидам и монголоидам. И если выбирать между теорией вырождения или гибридизации людей в обезьян и теорией развития понгид в человека, не думаю, что выбирать мне придётся долго. Как и всякому другому хорошоинформированному учёному» [28] .

Саму идею, что высшие приматы являются не животными, а низшими людьми, отстаивали многие постренессансные естествоиспытатели, начиная лордом Монбоддо и кончая Иваном Сандерсом — американским автором популярных книг о животных. Монбоддо считал орангутанов людьми, что вдохновило Р. Пикока на персонаж Оурана Готтона из романа “Melincourt”. Того же мнения Сандерсон был о гориллах:

«Наблюдая этих существ в жизни, слушая их возгласы и разговоры, я только и могу, что видеть их деградацией человеческого существования».

(Последним вкладом Сандерсона в зоологию стала статья в июньском выпуске “True” за 1951 год о свежих динозавровых следах на пляже западной Флориды.)

Прайс же, разумеется, исходит из доктрины субботничества. Подобно Великовскому, у него обострена религиозная мотивация на выгораживание Ветхого завета. Но в этом ли сила, которая заставила умного человека пойти на одинокую фриковость? Прочие побуждения проявляются изредка, когда он пишет, как «пришлось взяться за труд преображения геологической науки почти что в одиночку», но в целом его книги удивительно чисты от самовлюблённости большинства лжеучёных. Стиль у Прайса спокойный, простой, ясный. Так, например, без ожидаемой озлобленности, он описывает трудности с признанием:

«Двадцать пять лет назад, когда я делал первые революционные открытия в геологии, я столкнулся с той самой проблемой представления их публике. Лишь затем я понял, что обычные издания меня игнорируют, и решил пойти в двери, которые всегда оставались широко открытыми. Возможно, я ошибся. Может, надо было позаботиться о педантичном этикете науки, запастись скромным подобострастием ради дверей, которые не раз захлопывались перед моим носом. Но я решил по-другому, с полным осознанием последствий и без мысли о том, что я совершаю ошибку. Возможно, когда-нибудь правящая клика „почтенных“ учёных утратит свою монополию на естествознание» [29] .

После публикации “The New Geology” Прайс вроде бы ожидал ослабления и окончательного опровержения эволюционизма. Как он писал в 1924 году, «органический эволюционизм мёртв, а данная книга — всего лишь погребальная речь. Покойся с миром». Год спустя, в лондонской полемике с Осипом Мак-Кэйбом, он предвидел, как через два года английское общественное мнение изменится в отношении к эволюции настолько же, насколько изменилось американское. Разумеется, в США ничего подобного не было. Ни один геолог, по сути, не счёл книги Прайса достойными даже опровержения. И дало ли это повод кому-нибудь сомневаться? Только не Прайсу!

«На предыдущее, более крупное исследование мне так никто не ответил и никогда ответить не сможет. Но его игнорировали, как, видимо, будут игнорировать дальше, поскольку весьма немного учёных мужей имеет терпение, чтоб осторожно и полностью пройти всю цепь абсолютно новых доказательств, основанных на малоизвестных фактах».

Хотя для адвентистов Католическая церковь является сатанинской, многие католические авторы серьёзно поверили в прайсистику. Самый учёный пример — “The Case Against Evolution”, опубликованный в 1925 году. Автор книги, Георгий Бэрри О'Тул, полностью принимает Прайсову наивную критику руководящих ископаемых, а в глава “Fossil Pedigrees” — едва ли что-то большее, чем многословное изложение прайсистики. Аналогично Арнольд Лан в 1932 выпустил пресмотренное издание “Flight from Reason”, где Прайс — «профессор геологии американского университета», которого превозносят за «заслуженное осмеяние им произвольных реконструкций тектонической стратификации». На заре 1930-х Прайс неоднократно публиковался в “Catholic World”, издавал в частности статью “Cranks and Prophets” о неизбежном сопоставлении себя с посмертно великими и прижизненно осмеянными учёными.

Вообще с самого начала и до сего дня Католическая церковь не настолько болезненно реагировала на эволюционизм, как церкви протестантские. Первые десятки лет дарвинизма католики не выказывали никакого отношения к теории, кроме разъяснения, что бессмертная душа не могла развиваться постепенно. В целом, католики и тогда были враждебны, однако на фоне печатного протестантского маразма публиковали они на эту тему очень мало. Видимо, таки усвоили печальный урок с Галилеем.

У подножья церковной пирамиды прихожане Католической церкви против Дарвина сочинили немало. В Америке типичной книгой стал “God or Gorilla” (1922) Альфреда Мак-Кэна. Автор делает ставку на «отпечаток ботиночной подошвы на триасовой окаменелости», который доказывает, что обутое человечество обитало уже в мезозойскую эру! На иллюстрации фотография очевидной и заурядной конкреции осадочных пород. А Мак-Кэн злится, что ортодоксальные геологи к ней несерьёзны.

О'Тулов же “Case…” — намного более академичная работа по сравнению с Мак-Кеновой, однако увесистые фразы там не содержат ничего нового или значительного. Ланов “Flight…” не менее тривиален. Лан допускает, что каждый биологический вид мог подвергаться изменчивости на протяжении эонов, но единым филогенетическим древом они между собой не связаны. Каждому виду — своё персональное сотворение.

Самым поразительным наступлением на эволюционизм стал “Companion to Mr. Wells' Outline of History” (1926) Хилара Беллока — комментарий на Очерки истории цивилизации Герберта Уэллса. Безграмотность Беллока сопоставима разве что с его гонором. Многие его доводы столь шатки и архаичны, что даже Прайс не имел смелости их реанимировать. Уэллс почувствовал необходимость ответить в том же году сочинением “Mr. Belloc Objects”. Выдержанное в духе увлекательной раздражительности, произведение стало шедевром риторики — история научной полемики знает немного настолько блестящих побед. С удвоенным самомнением Беллок ответил памфлетом “Mr. Belloc Still Objects”, но это был лишь вопль человека, который слишком зол, чтобы понять, насколько сильно он ранен.

Лучший и величайший из друзей Беллока, Гильберт Честертон, очень редко писал на эволюционные темы. Но уж когда писал, то выглядел полным кретином. Например, целые страницы «Вечного человека» потрачены на обычные антиэволюционистские лозунги, будто психика животных существенно отличается от человеческой души. И это абсолютно излишне, ведь никакие эволюционисты не собираются оспаривать приведенные отличия. Человек и негоминидные обезьяны лишь окончания ветвей эволюционного дерева, все промежуточные формы остались в неясном прошлом.

«Никто настолько не уверен, как я, — писал великий дарвинист Гексли, — в ширине пропасти между цивлизованным человеком и скотиной».

Но всё равно у Честертона повернулась рука написать:

«Высшие животные не пишут всё лучших и лучших портретов; пёс не рисует лучше, чем рисовал шакал; дикий конь не является импрессионистом, как скаковая лошадь — постимпрессионистом;.. корова на лужке не получает поэтического вдохновения от возможности слушать жаворонка».

Честертон упирает на то, что сильно развитое отличие от животных (способность говорить, творить, смеяться, одеваться, стыдиться, править, молиться и прочее) немыслимо на промежуточной стадии. Простейшим возражением будет аналогичная несопоставимость младенца и взрослого. Неважно, кто в кого вырастает, важно, что младенец эволюционирует во взрослого континуально, а не по функции Хевисайда — нет теоретического, как минимум, затруднения развитию человека из прочих животных, более человечных, чем новорожденный ребёнок.

В той же самой книге Честертон предлагает посмеяться над восхитительной наскальной живописью Южной Франции. Поскольку её создали первобытные люди, они должны быть обезьянолюдьми, и, если палеоантропологи нас уверяют в их авторстве, то, значит, нас разыгрывают. К сожалению, Честертон не даёт себе труда выяснить, что автор живописи был кроманьонской расы, имел обычный человеческий облик и слегка более развитый мозг, чем у нас. В приложении к своей книге он разворачивает дурацкую апологию своей оплошности.

В настоящий момент католичество медленно идёт в сторону полного признания эволюции, дополненной вселением бессмертной души в тело доисторического гоминида, развитого достаточно, чтобы её принять. По сути, этот взгляд отстаивался ещё в 1871 году католическим биологом св. Георгием Миватом в книге “Genesis of Species”. Правда, его исключали из церкви, но по другому поводу, а саму книгу встретили как пророческую.

В 1950 году папа Римский выпустил энциклику, предостерегающую от деяний, совершаемых «как если бы возникновение человеческой плоти от исконной и живой материи было полностью бесспорным», но не запрещающую верить в эволюцию. Официально филогенез растений и животных признан вероятным, однако антропогенез — по-прежнему дискуссионный вопрос. Католическому учёному разрешается прибегать к такой гипотезе, но до изменения ситуации в католических школах её преподавать не будут.

Что интересно, доктор Мортимер Адлер из университета Чикаго, лидер американского неотомизма, какое-то время шёл в крестовый поход на эволюционизм. В его “What Man Has Made of Man” (1937) теория эволюции представлена «расхожим мифом», филогенез же является не установленным фактом, «а в лучшем случае вероятной историей, доказательства которой недостаточны и противоречивы… факты же говорят о вероятности другой истории: что огромных разновидностей животных больше не существует, а те, которые ныне живут, в какой-то момент не существовали. Это отнюдь не утверждение в пользу эволюционистского мифа.

Говоря: „миф“, я всего лишь подразумеваю надуманную гадательную теорию, значительно превышающую научную очевидность… Этот миф, эта сказка о развитии преподносится школьникам и воображается, словно какой-нибудь фильм. Просто выдумка разных „философов“ вроде Герберта Спенсера, Эрнста Геккеля и Анри Бергсона пополам с писателями-популяризаторами».

Доктор Адлер чётко оговаривает, что он не отрицает преемственности живых существ в течение геологических эпох. Он отрицает лишь, будто они укладываются континуум видообразования вследствие неконтролируемой изменчивости. Разница между «видами» не количественная, но качественная; не континуальная, а скачкообразная.

В своих “Problems for Thomists” (1940) Адлер пространно оценивает количество биологических «видов», выясняя, насколько много творческих актов потребуется богу, чтобы обеспечить «видовые» скачки. Он отвергает идеи Маритена, ведущего католического философа, будто количество видов велико и неизвестно. Адлер уверен в том, как «почти полностью продемонстрировано», будто количество «видов» невелико: возможно, четыре (косное вещество, растение, животное и человек), но уж точно больше трёх и меньше десяти. Внутри этих «видов» возможна изменчивость, но каждый из них фиксирован, сущностно уникален и возникает исключительно под воздействием Творца. Все «виды» были сотворены по-разному и независимо друг от друга, как несопоставимы между собой, например, сотворение цветковых и сотворение нецветковых растений. Адлер сознаёт, что это ещё «не окончательно» установлено, однако всегда можно прибегнуть к последнему аргументу, указав на Книгу премудрости Соломона, глава 11, строчка 21, (хоть и не признаваемую протестантами) — такой аргумент наделён «повышенной убеждающей силой».

В апреле 1941 года выпустили “Thomist” со статьёй Адлера “Solution of the Problem of Species”. Доказывается, что маритенизм можно окончательно опровергнуть. После исправления своей ошибки Адлер может претендовать на более уверенное подтверждение. Ошибка заключалась в «чрезмерном старании»:

«Почти что могу заявить, как был ослеплён сиянием нового света».

Последним Адлеровым плевком в эволюцию стала лекция студентам католического кружка Чикагского университета в 1951 году. Человек и обезьяны отличаются, «как квадрат от треугольника. Не может быть никакой промежуточной формы — ни полу-, ни на треть человека». В большинстве своём аргументация Адлера позаимствована прямо из арсеналов Библейского Пояса.

«Иногда между ребёнком и поросям разница действительно несущественна, но из ребёнка таки делают человека, а из свинёнка редко кто вырастает вообще».

Если учёные когда-нибудь научат обезьяну изъясняться «простыми повествовательными предложениями», то, Адлер пообещал, он признает близость человека к обезьяне.

(Забавно отметить мимоходом, что американский зоолог-любитель Ричард Линч Гарер посвятил огромную часть своей жизни записи и изучению обезьяньей речи. По его словам, он наконец-то натренировался общаться с обезьянами на их языке. Всё же его книги не слишком высоко оценены специалистами.)

Только лишь два объяснения вписываются в имеющиеся факты, сказал Адлер в заключение лекции: либо человек «восстал» из диких тварей от внезапного эволюционного скачка, либо он был напрямую создан богом. Думается, Адлер не подразумевал творение души или тела, а скорее вселение души в тело, имеющее низших родителей.

Много вопросов имеется к этому взгляду, и без сомнения католики ещё на нём наспекулируются. Как, например, классифицировать множество прекрасно сохранившихся неандертальских останков? Ведь лоб у них обезьяний, головы склонены вперёд, подбородков нет, а большие пальцы не противопоставлены остальным. Но также это существо разводило костры, хоронило и декорировало камнями могилы…

«Когда я, — пишет Уэллс, — услышал, что господин Бэллок собирается наставлять меня и отвечать на мои Очерки, первой же моей мыслью было это существо. Ну что же Бэллок имеет о нём сказать? Датирует его эпохой до или после Грехопадения? Не вынул ли он из своих тайников новое научное направление, призванное исправить несовершенство анатомических знаний об этом существе? Назовёт ли это существо своим братом по самому экзальтированному прамонотеизму или скажет, что это чудовище, сотворённое на путаницу грешникам?

Но он не сказал ничего! Лишь ускользал от этого существа всякий раз, когда оказывался возле него.

Я уверен, оно не оставит моего оппонента. Если не днём, так ночью оно придёт за ним и спросит:

— Так что же, господин Беллок, есть у меня бессмертная душа или нет? Буду ли я спасён? Как же Вы могли забыть обо мне? Может, челюсть, найденная в Гейдельберге, — это наш человек, вы не знаете? Да, я ведь был человеком целые 4 ⁄ 5 палеолитической эпохи. И был единственным человеком, таким одиноким. Пусть я волочу ноги и не могу выпрямиться, чтобы, подобно Вам, господин Беллок, смотреть на небеса — но как Вы можете ставить меня в один ряд с собакой?

Нет ответа».

Ортодоксу предстоит столкнуться и с другим важным вопросом: бессмертную душу положили в первую пару или во многих людей одновременно? Последний вариант позволил бы Каину избежать кровосмешения, однако в папской энциклике 1950 года он был запрещён из-за нестыковок с догматом Первородного греха. Да и опять: в каком возрасте людей одухотворили? Если в совершеннолетии, то, получается, первую часть жизни они провели как все животные, а остальную — как люди? С другой стороны, если душа вошла в человека при зачатии или рождении, выходит, он потом сосал бездушную мать? Ничего алогичного в этих соображениях нет, но звучит очень странно.

Наиполнейшее до последнего времени обсуждение этих проблем предлагается в книге отца Эрнста Мессенджера “Evolution and Theology” (1932). Мессенджер смело защищает эволюцию Адамова тела, но настаивает, что возникновение Евы без чуда не обошлось. Частичка Адамова туловища (не обязательно ребра) должна была содержать «фактически видовое совершенство», а производство Евы могло быть аналогом «бесполого размножения».

«Формирование Евы ex Adamo кажется настолько ясным в писании и предании, что по меньшей мере неблагоразумно ставить его под вопрос. Кроме того, нет повода для такого сомнения, помимо сложности в понимании конкретного механизма».

При таких затруднениях, может, церковников и доктора Адлера лучше направить к Прайсу? Ведь сколько простоты он предлагает взамен возни с тектонической хронологией.

«Только лишь в единократное прекрасное творение прекрасного мира… можно поверить, — недавно писал Прайс, — что же касается этой затянувшейся агонии нескончаемых геологических эпох, то она не кажется умным способом сотворения мира. Может, это и естественный процесс, но больше похоже на космический кошмар, нежели на творение» [33] .

Или лучше всех послать прямиком к Августину блаженному:

«Нередко бывает, что и не христианин немало знает о земле, небе и остальных элементах видимого мира, о движении и обращении, о величине и удалённости звёзд, о затмениях солнца и луны, о круговращении годов и времён, о природе животных, растений, камней и тому подобном, притом знает так, что может защитить эти знания и очевиднейшими доводами, и жизненным опытом. Между тем бывает крайне стыдно, опасно и даже гибельно, когда какой-нибудь неверный едва удерживается от смеха, слыша, как христианин, говоря о подобных предметах якобы на основании христианских писаний, несёт такой вздор, что, как говорится, попадает пальцем в небо».