С дедом мне всегда было спокойно. Пусть стены у нас в доме непрочные, зато непрозрачные – об этом дед позаботился. Дед у меня – хитрый старый лис. Он никогда не прогибался и любил говорить мне, что не скопил ничего, кроме собственного достоинства, а его-то не отдаст никому. Никакой вере, никакой церкви, никакому учению. Взгляд его серых глаз не упускал ничего. Видел много, говорил мало.

Когда у нас завелись соседи, он сказал, что не собирается к ним с чашкой сахара.

– Сахара? – спросил я. – С какой стати? Он же на вес золота.

Дед засмеялся.

– До войны, когда вдоль улиц стояли аккуратные, не взорванные еще дома, было принято ладить с соседями. Если у кого-то в чем-то нужда, нужно дать.

Это мне показалось разумным, но ни в одном заброшенном доме на всей нашей улице не было никого, кому можно было бы что-то дать. Дед сказал, что Лаши – стукачи. Я понял: это просто он так пытался сказать, что ему не хочется, чтобы там жил кто-то другой. Тот дом был домом моих родителей, пока они не перестали существовать. Новые жильцы делали их исчезновение еще более окончательным. Подчеркивали его, обводили жирной чертой знак вопроса, так, что от него никуда было не деться. К тому времени с исчезновения мамы с папой прошло чуть больше года. Люди часто пропадали без вести: друзья, соседи стерты, как и мои родители, имена забыты официально – никаких следов их существования.

Тогда мне пришло в голову, что в мире полно ям, таких дырок, в которые можно упасть, и больше тебя никто никогда не увидит. Я не видел, какая разница между смертью и исчезновением. И от того и от другого оставались одинаковые дыры. Дыры в сердце. Дыры в жизни. Было сразу заметно, когда они появлялись. Сначала в доме гас свет, а потом его или рушили, или взрывали.

Дед всегда подозревал, что главные стукачи в нашем районе жили в домах с алыми грудками, на пригорке в другом конце улицы, напротив дворца. В крепких, нетронутых домах, выделенных исключительно для членов движения «Матери за чистоту», как миссис Филдер и ее старухи. Они беспорочно работали на Навозников и кожаных, доносили на соседей, получая в обмен молоко для детей, одежду, всякие такие мелочи, за которыми простые полуголодные несознательные граждане вроде нас каждый день стояли в очередях.

Я спросил у деда, почему стукачи обязательно знают, как отбелить заляпанную малиной рубашку.

– Они оба – не обязательно, а вот женщина – скорее всего, – ответил он.

Я не понял, в чем тут логика, но дед вообще был какой-то раздражительный с тех пор, как эта семья поселилась у нас по соседству. Причем раздражительный по мелочам, а этого с ним почти никогда не случалось.

– У нас появились осложнения, – сказал он.

Я еще не знал, что старый лис держит хвост трубой. Он это хорошо скрывал.